И я сказал себе: нет!

(с сокращениями)

– Собирайся, Орбел, сегодня ты поедешь со мной.

Юноша недоверчиво посмотрел на отца: – С чего бы?… Вот уже несколько лет ты только шепчешься с сотрудниками, что проскальзывают в твой кабинет с детективной таинственностью, запираешься, говоря по телефону, не отвечаешь ни на один вопрос, если речь идет о твоем эксперименте, и вообще игнорируешь нас с матерью, будто мы тебе чужие… И вдруг ни с того ни с сего: собирайся, доедем.

– Значит, так надо,- отозвался отец, бесстрастно выслушав тираду сына. Он завязал галстук тщательнее обычного.- Лучше взгляни, хорош ли узел.

– Узел-то хорош, да сам галстук…- Сын выразительно скривил губы и покачал головой.

– Так подбери что-нибудь более подходящее. Только скорее.

– Мало времени, мало времени,- проворчал Орбел. – Мог бы и заранее предупредить. Сам наряжаешься, а мне за тобой в домашних шлепанцах бежать?

Уже в машине Орбел, не скрывая досады, сказал:

– Может, все-таки объяснишь, куда мы едем?

– В НИК, разумеется. Конференция у нас. Конфиденциальная. Для узкого круга специалистов, наших и зapyбeжных.

Сравнительно небольшое помещение, в котором, как знал Орбел, должна была располагаться та самая лаборатория отца, выглядело неожиданно празднично. Музыка, мягкий свет, стол с угощениями… и люди. Довольно много людей.

Романа Борисовича Фальковского и Ольгу Пескареву Орбел знал, они были сотрудниками Научно-исследовательского комплекса. Остальных – нет. Его внимание привлекла девушка у плотно занавешенного окна. Длинное, грациозное тело, очень узкие плечи и бедра, скупые движения плавны. Она вся будто струилась, будто под облегающим оранжевым платьем не кости, не мускулы, а какая-то удивительно пластичная упругая масса.

Отца знали по международным конгрессам и симпозиумам, по научным публикациям, и Орбел нисколько не удивился, когда при их появлении все бросились к нему, чтобы пожать руку, выразить свои симпатии и уважение.

– О-о, мистер Карагези! Рад. Чрезвычайно рад засвидетельствовать вам…- широко улыбался странноватого вида пожилой американец с большими, подвижными руками. Он был руководителем обширного лабораторного городка и прославился оригинальными исследованиями в области генетики и микробиологии.

– Дорогой коллега! Видеть вас для меня тоже истинное удовольствие,- радушно, на свободном английском приветствовал гостя отец.- Мистер Кларк, разрешите представить вам моего сына.

Жесткая кисть Орбела хрустнула в медвежьем рукопожатии американца.

– Мистер Эдвард Тернер! Счастлив видеть вас. Что нового в старой Британии?… Бесподобная фрау Виллер! Слушал вас в Гарварде, это было прелестно – изящно и эффектно… Это мой сын, фрау Виллер. Прошу любить и жаловать… Дон Монорес! Благодарю вас… Господа! Я всем вам выражаю свою глубокую признательность за то, что откликнулись на мою просьбу и нашли время посетить нас… Мое почтение, мистер Калчер!

Закончив обход иностранных гостей, Карагези сердечно жал руки светилам, находя для каждого нужное слово.

Орбел с доброй иронией наблюдал и за девушкой, которая ела бутерброды… “Кто она? Пловчиха? Гимнастка? Акробатка? А может, балерина?- гадал Орбел, пережидая, когда девушка наконец насытится, чтобы не смутить ее.- Спортсменов и балерин держат на строгой диете. Вот она, наверное, и дорвалась”.

– Здравствуй, Лилит,- сказал Орбел тем игриво-беспечным тоном, каким обычно заговаривал с девушками. И на всякий случай поинтересовался:- Ты армянка?

Она вскинула на него быстрый подозрительный взгляд – одна щека ее смешно оттопыривалась. Так и не дожевав, девушка глотнула, и лицо ее снова стало симметричным. Большие, ничего не говорящие глаза не отрываясь смотрели на Орбела. Наконец она с усилием, как ему показалось, произнесла:

– Здравствуй… Лилит.

Наверное, это надо понимать так: “Здравствуй, Лилит”. Она решила представиться ему, не расслышав, что он уже назвал ее по имени. И улыбнувшись ей, Орбел ответил:

– У тебя очень милое имя. А меня зовут Орбел. Давай знакомиться.

Она выслушала его, слегка наклонив голову набок, и с той же интонацией… вернее – без нее, повторила:

– Здравст-вуй-Лилит.

Улыбка соскользнула с его лица.

– Ты была очень голодна сегодня?

Ее губы раскрылись будто бутон, глаза не отрываясь смотрели в его глаза.

“Ах, вот в чем дело!- осенило Орбела.- Девушка иностранка. Она плохо понимает по-русски”.

Он заговорил с ней по-английски, по-немецки. Даже по-армянски. Она безмятежно созерцала его. Тогда он, для выразительности тыча пальцем себе в рот, сказал:

– Ам-ам. Кушать. Ты хотела кушать, да?

Она поняла его и, казалось, обрадовалась: – Лилит кушать хочет.

– Как? Еще?!- не сдержался Орбел.- Понял. Я сейчас. Мигом. Подожди.

Он незаметно подошел к столу – отец, не прерывая беседы, наблюдал за ним,- уложил на тарелочку целую горку разных бутербродов и вернулся к девушке.

– Вот, пожалуйста. Это тебе.

Она посмотрела на еду, потом на него и снова сказала:

– Лилит кушать хочет.

Он растерялся, стоя перед ней с тарелкой в руке.

– Лилит кушать хочет.

Он озадаченно смотрел на нее. Она – на него, сидя на стуле, пока взгляд ее не затуманился. Веки, будто под тяжестью ресниц, медленно закрылись, она уютно поджала под себя ноги, опустила голову на руки и… заснула.

Орбел оскорбился. Впервые девушка уснула от скуки в его присутствии. Он нашел взглядом отца и, поймав его ироническую усмешку, поспешил присоединиться к остальным.

Ученые толковали о тайнах самовоспроизводящейся клетки, о первичных органических молекулах, о ДНК и РНК, о протеиноидных микросферах.

Фисташковые глаза Кларка ни на секунду не отрывались от лица Карагези. Беспокойный взгляд дона Монореса обшаривал углы и стены лаборатории. Ученая беседа явно не интересовала его. Он ждал все нетерпеливее обещанного советского сюрприза. Ту же особую настороженность можно было уловить на лицах всех приглашенных. Орбелу тоже не терпелось поскорее увидеть результат многолетней, одетой в тайну, работы.отца.

А Карагези, казалось, намеренно мучил всех, наслаждаясь своей властью над их помыслами.

– ТигранМовсесович…- не выдержав, взмолился испанец.

– Вы испытываете наше терпение,- подхватил американец.

Остальные тотчас присоединились к ним.

– Хорошо-хорошо, будь по-вашему. Перейдем к непосредственной цели нашей встречи. Могу сказать вам только, что результаты нашего эксперимента значительно превзошли ожидаемые. Здесь, в ничем не примечательной с виду лаборатории, мы открыли новую эру научных достижений. Не боюсь показаться нескромным… Мой эксперимент можно было бы считать законченным, если бы не одно “но”…- Он сделал долгую паузу… глубоко вздохнул.- Это “но” тревожит меня и моих коллег. Вот почему мы так долго не раскрывали тайну. Скажу больше – эта тайна превратилась в непосильную ношу, которую я лично не могу больше нести один. И, заручившись согласием руководства, я пригласил вас, ведущих отраслевых ученых, чтобы держать с вами совет. Может быть, сообща мы сумеем найти выход.- Он обвел присутствующих одновременно и торжественным и скорбным взглядом.

Ученые озадаченно переглянулись: не вздумал ли Карагези подшутить над ними? А тот выдержал эффектную паузу, шагнул в сторону от окружавших его гостей и широким жестом указал в дальний конец помещения:

– Прошу вас!

Взгляды всех обратились к сладко спящей в уголке девушке. Орбел ничего не понимал.

– В… вы… вы хотите сказать?…- пробормотал нетерпеливый испанец.

– Да. Именно это я и хочу сказать,- улыбнулся Карагези, наслаждаясь всеобщим замешательством.

Ольга и Роман Борисович заняли позиции готовности между девушкой и присутствующими.

– Не-ет,- замотал тяжелой головой американец.- Это невозможно. Я, посвятивший всю жизнь генетике, заявляю: это на сегодняшний день невозможно.

– Мне удалось овладеть тайной процесса репликации на основе использования рибонуклеиновой кислоты,- заговорил Тернер, краснея от внутреннего напряжения.- Но дальше пойти не смог. Потому что дальше – тупик.

– Простите, дорогой коллега,- сдерживая возмущение, подступился австралиец Калчер,- но это подлог. Другого не дано. Другого быть не может.

– Потому что не может быть никогда?- усмехнулся Карагези. – Так мы продолжим демонстрацию или отменим ее, мирно прервав наше неначавшееся содружество?

Гости снова переглянулись. Советские ученые с красноречивым безмолвием сгрудились позади Карагези. Кларк беспомощно развел руками, выразив общее состояние недоверия, растерянности и… готовности продолжить необычную конференцию.

– Лилит…- тихо позвал Тигран Мовсесович. Девушка тотчас подняла голову, насторожилась, но продолжала сидеть в той же позе.- Ко мне, Лилит! Живо!- приказал Карагези, хлопнув себя по ноге.

– Отец! Как ты можешь так с.девушкой!- возмутился Орбел. Его реплика осталась без внимания.

К неописуемому изумлению гостей, девушка одним невероятно длинным, невероятно мощным и в то же время грациозным броском, при котором тело ее горизонтально распласталось в воздухе, перелетела через несколько сдвинутых лабораторных столов и оказалась у ног своего повелителя.

– Умница, Лилит. Молодец.- Карагези поощрительно погладил ее по голове.

Гости, и советские и зарубежные, были в шоке. Орбел не составлял исключения.

– Девушка-пантера,- пробормотал Кларк.

– Встать, Лилит! Ап!- Карагези щелкнул пальцами. Девушка неохотно поднялась на ноги. А он извиняющимся тоном пояснил коллегам:- Пока она слушается только команды, произнесенной четко и властно.

– Отец, сколько же ей лет?- Орбел не спускал глаз с совершенного в своем пропорциональном изяществе создания.

– По аналогии с человеческим возрастом примерно семнадцать. Но мы потратили на нее значительно меньше времени – неполных четыре года.

– Невероятно,- не скрывая зависти, пробормотал Монорес.

– Потрясающе,- вторил ему испанец.

– Какое удивительное создание,- прошептала фрау Виллер и, помня оказанное ей доверие, потянулась к девушке:Дитя…

– Осторожно!- крикнул Карагези. Но опоздал. Аккуратненькие, сахарные зубки Лилит впились в опрометчиво протянутую руку.- Не сметь!

Оля и Роман Борисович, стоявшие наизготове, бросились на Лилит, оттащили ее в сторону. Их агрессивность была излишней – после гневного окрика хозяина Лилит сразу сникла, чувствуя себя виноватой, и отнюдь не собиралaсь сопротивляться. Фрау Виллер круглыми от испуга глазами разглядывала на своей руке ровный бисерный овал и две проступившие капельки крови.

– Да оставьте вы ее в покое!- прикрикнул на сотрудников раздосадованный Карагези.- Принесите лучше йода.Ольга бросилась в соседнее помещение, а Карагези оправдывался перед пострадавшей.- Право, мне ужасно неловко. Я обязан был предупредить. Лилит не выносит чужих? Да она, собственно, никого и не видела. Ее можно понять, учитывая…

– Не верю!- вдруг злобно выкрикнула фрау Виллер.Не верю ни единому вашему слову! Ложь! Подлог! Фальсификация. Ваша девица – взятая напрокат актриса. А кусаться – премудрость небольшая.

– И к тому же – спортсменка,- подсказал австралиец.

– Ни один человек не способен на такой прыжок,- в раздумье покачал головой Кларк.- Без разгона, из сидячего положения.

Карагези жестом призвал собравшихся к тишине:

– Чтобы покончить с сомнениями, я сейчас кое-что продемонстрирую вам… Лилит… Лилит,- позвал он ласково. Девушка подняла на него выжидательно-преданный взгляд.- Покажи животик, Лилит. Ну! Быстренько! Покажи животик.

Девушка, явно обученная этой команде, подхватила полы платья и, грациозно извиваясь, потянула их наверх.

Орбел во все глаза смотрел на ее длинные, сильные ноги, на белые трусики, на гладенький упругий живот.

– Отец! Что ты делаешь?- прошептал он, но возглас Кларка заглушил его: – Смотрите… Смотрите! У нее нет пупка!!! Она не рождена от женщины…

Ученые волновались, спорили. Карагези стоял с холодным, замкнутым выражением лица. Он ждал от них помощи, но не получил ее.

Возвратившись домой, отец и сын, не меняя одежды и отказавшись от вечернего чая, уединились в кабинете. Отец неторопливо принялся расхаживать по комнате, Орбел, следя за ним, ерзал на стуле. Наконец отец остановился.

– Вполне понимаю твое нетерпение.- И сел подле него в кресло.- Ты, конечно, знаком с профилем моих исследований. Кроме того, ты следишь за периодикой и хорошо ocведомлен о поисках учеными разгадки происхождения жизни на Земле, секрета возникновения протоклетки и ее поразительной способности к самовоспроизведению. Сейчас довольно успешно ведутся опыты по созданию искусственным путем органических молекул, входящих в состав живой клетки. Помнишь, кто первым предложил воздействовать на них солнечной радиацией и энергией электрического разряда? Наш соотечественник Александр Опарин. Позднее это было проверено экспериментально американцем Миллером. Он смоделировал земную атмосферу, подогрев смесь воды с метаном и аммиаком, и пропусти через нее электрический разряд – то бишь молнию. Так началась эра проникновения в корень жизни, первые попытки воссоздать живую клетку путем химической эволюции первичных органических молекул… Пошли дальше. Биохимик Фокс разработал в теории и показал на практике, как в протеиноидных микросферах, богатых аминокислотой лизином, происходит каталитическое образование аминокислотных и нуклеиновокислотных цепочек, то есть генетического кодирующего механизма живой клетки.

– Мы можем с тобой сообща вспомнить дальнейшие опыты американца Оргела по воссозданию процесса репликации, селективных сочетаний нуклеотидов и аминокислот… Кэанс-Смита, полагающего, что РНК слишком сложно организована, чтобы стать исходным генетическим материалом. Но…- Орбел начинал нервничать.

– Стоп! Мы подошли к главному.- Карагези откинулся на высокую спинку кресла, сделал внушительную паузу, чтобы сын осознал всю значительность момента.- По мнению весьма кстати упомянутого тобой Кэанса-Смита, РНК эволюционировала от более примитивной, на наш взгляд, самовоспроизводящейся структуры. Ты помнишь, что он имел в виду?

– Конечно. Он имел в виду глину,- вяло отозвался Орбел.

– Совершенно верно,- подхватил Карагези.- Глина! Уникальнейшая среда. Образуется на кристаллической решетке из атомов…

– Кремния, алюминия, кислорода и водорода.

– …которые имеют обыкновение накапливаться отдельными слоями. Но! С ростом кристаллов в решетке возникают искажения.

– Ну да. Место кремния, например; занимает алюминий.

– Молодец, сын. У тебя хорошая память. А помнишь эксперименты Вейса из Западной Германии? Он обнаружил, что информация искажений копируется последующими слоями решетки. Вот в чем фокус. Вот что заинтересовало меня. Вот чем я занимался большую половину своей жизни в науке. Изучая свойства обыкновенной глины, я сумел доказать экспериментально, что глина выборочно соединяет нуклеотиды, образующие затем устойчивые связи. “Тигран!- сказал я себе.- Слепец! Ты искал протожизнь, а сам ходил по живому. Ты топтал, попирал ногами собственную колыбель, которая дыщит, взаимодействует с окружающей средой… Самовоспроизводится! Живет!” И я окончательно уверовал, что способен вот этими самыми руками, подобно библейскому богу, замесив глину, соз дать из праха земного Адама и Еву.

Орбел смотрел на отца и не мог разжать зубы – все слова, способные зародиться в нем, вдруг утратили смысл.

– Конечно, я не бог и даже не скульптор. Все это художественные аналогии, не более. Я ученый. “Замесить глину”- лишь эффектная фраза, за которой годы раздумий, поисков, расчетов, опытов. За которой аппаратура, инкубаторы с идеальной средой, термостатами и увлажнителями, искусственной радиацией и электрической насыщенностью водяных паров. Я сутками не разгибал спины, не отходил от микроскопа… Человек тщеславен. Возомнил себя божественной копией. Дарвин низвел наших предков до обезьяны. Я спущусь еще ниже – к праху земному.

– Я не ослышался, отец? Не помутился рассудком?- оборвал его Орбел, вновь обретая дар речи.- Ты создал Лилит из… глины?- В его вопросе прозвучали упрек и разочарование.Зачем ты это сделал, отец?

Меньше всего Карагези ожидал такого вопроса. Он думал, Орбел вскочит с места, бросится к нему с восторженными похвалами. Ведь он сделал то, что никому в мире сделать не удавалось. Нет, положительно, он ждал от сына другой реакции.

– Легенда о создании человека из глины, из праха земного имеется едва ли не у всех народов мира,- сказал он обиженно.- У античных греков и иудеев, у вавилонян, шумеров, древних китайцев и египтян, среди племен Центральной Индии и аборигенов Австралии, у индейцев Америки и Африки, у жителей островов Тихого океана, в Панопее. Жители островов Палау в Тихом океане уверены, что людей лепили из глины, замешенной на крови животных. Заметь: на крови. Не я первый додумался до этого. За тысячи лет до меня человеческий ум искал и постигал, казалось бы, непостижимое. А может, просто знал? По вавилонской легенде, бог Бел отрезал собственную голову, чтобы другие боги, смешав его кровь с землей, вылепили первых людей. Не удивительно ли?… По-еврейски “Адам” значит “человек”, “адама” – “земля”.

– Я смотрю, в оппоненты ты выбрал себе Библию и мифологию,- усмехнулся Орбел.- Но тогда тебе следовало свое творение назвать Евой, а не Лилит.

– Э-э, нет. Ева была создана из ребра Адама, а не из глины. Я хотел воссоздать первую прекрасную дочь Земли. И я ее воссоздал. Она должна пленить мир.

– Прости, отец, ты знаешь мои увлечения мифологией, и я могу кое в чем тебе возразить, напомнив образ диаметрально противоположный той прекрасной соблазнительной деве, которую желали видеть в ней поэты и писатели. О Лилит впервые упоминалось в каббалистической книге “Разиэл”, как о Первой Еве, не так ли? А в книге “Зогар” она становится матерью демонов. И уже отсюда перекочевывает в европейскую литераrypv как поекряеная но дьявольская женщина, умеющая перевоплощаться, сильно завладевает мужчинами, чтобы родить от них детей. У иудеев ее считали вредительницеи деторождения.

– Замолчи,- отмахнулся отец.- Я такого не помню.

– А вот я помню,- настаивал Орбел.- В одном из преданий она стала женой, демона Сатаниила. Чего ты хочешь? Зачем портишь мне знаменательный день?- поморщился Карагези.

– День действительно знаменательный,- согласился Орбел.- Лилит прославит и увековечит тебя. Описание твоего беспрецедентного эксперимента войдет в учебники и справочники. Но… насколько я смог заметить, с Лилит не все в порядке…

– Увы,- вздохнул Карагези.

– Кто она? Объясни: юная дикарка, которую ты не успел еще оформить в существо социальное, или… право же, не поворачивается язык… животное в облике человека?

– В этом-то вся загвоздка,- хмуро признался Карагези. – Я и сам до конца не могу понять, кого сотворил. Что с ее мозгом? И что именно тормозит нормальное умственное развитие… или вовсе исключает его: отсутствие наследственности? Дефекты генного кода? Или мозг не поддается ускоренному развитию? Кажется, я сойду с ума, если не решу эту загадку.

А в понедельник они с отцом читали в зарубежных газетах броские заголовки: “Библейская дева во плоти”, “Глиняная девушка”, “Искусственная леди из СССР”. Но наряду с восторженными попадались и другие: “Кто ты, существо из глины?”, “Человек-или животное?”, “Осторожно! Оно кусается…” Отец и сын не обменялись мнениями. Они молча вышли из дома, молча доехали до НИКа, молча шли по аллее, в толпе сотрудников и стажеров, спешащих на свои рабочие места, в толпе людей, для которых труд давно стал чем-то привычным, обыденным, не мешающим иметь другие интересы, увлечения, занятия. Еще вчера Орбел принадлежал к их числу, а теперь вот мысль о девушке, которая никогда не станет такой, как все, не давала ему покоя.

А в лаборатории снова было все казенно и буднично. За одним из столов сидел Роман Борисович и что-то записывал в журнал, будто и не выходил отсюда с самой субботы.

– Утро доброе, Роман Борисович,- приветствовал его Карагези не то утвердительно, не то вопросительно. И, кивнув в сторону закрытой двери, осведомился:- Как там?

– Все по-прежнему, Тигран Мовсесович. С ней Ольга Пескарева.

– Если хочешь, можешь зайти…- сказал Карагези сыну.

Орбел с опаской отворил дверь. Постель была пуста, но на коврике подле нее, свернувшись по-кошачьи, спала обнаженная девушка. Ольга при виде Орбела беспомощно развела руками.

– Ничего не можем с ней поделать. Вечером, как полагается, надеваем на нее ночную пижаму и укладываем в постель. А наутро… вот, находим спящей на полу без ничего.

Девушка приподняла голову и показала два ряда влажно блеснувших зубов. Он решил, что она, признав своего недавнего знакомого, в знак приветствия улыбается ему.

– Сидеть!- крикнула Ольга, бросаясь между ней и Орбелом.

– В чем дело?- не понял тот.

Ольга смутилась.

– Извини, мне показалось, она хочет напасть на тебя.

– И ты решила, что я не справился бы с девчонкой?

– Это не девчонка, это… это черт знает что.- И, вздохнув, добавила:- Отвернись, пожалуйста, мне надо ее одеть.

Орбел отошел к окну, рассеянно глядя сквозь решетку в заснеженный парк. За спиной шла возня, сопровождавшаяся странными, нечеловеческими звуками.

– Спокойно, Лилит, спокойно… Дай ногу… другую… Умница…

– Лилит умница, Лилит молодец,- отозвалась девушка интонацией Ольги. Орбел вздрогнул, снова услышав ее голос.

– Ну вот мы и готовы. Можешь повернуться,- сказала Ольга.- Сейчас завтракать будем.

– Лилит кушать хочет,- произнесла та уже знакомую фразу, и глаза ее вспыхнули нетерпением. В синем строгом платье она походила сейчас на благовоспитанную школьницу.

– А умываться кто будет?- хитро ввернула Ольга и объяснила Орбелу:- Умывать ее и тем более купать – чистая мука. Рычит, кусается, рвется из рук.

– Лилит кушать хочет,- упрямо повторила девушка и, недружелюбно покосившись на Ольгу, с ногами забралась на стул.

– Ладно уж, ходи немытая,- проворчала сотрудница.А вот сидеть так не будешь.- И шлепнула ее по колену.

Лилит метнула на нее исподлобья не то испуганный, не то оборонительный взгляд, но, понимая, что за непослушание ее могут оставить без еды, покорилась и опустила ноги.

Орбел с любопытством наблюдал странную сцену.

– Ест она безобразно,- сказала Ольга,- жадно, почти не жуя. Но кое-чего нам удалось добиться. Вот, понаблюдай сам.

Ольга поставила две тарелки с маленькими ломтиками тостов – одну перед Лилит, другую – перед собой. А между тарелками положила короткую тонкую указку.

– Делай, как я, – напомнила она Лилит и, взяв двумя пальцами кубик поджаренного хлеба, церемонно отправила себе в рот.

Лилит, проследив за ней, потянулась к ее тарелке…

– Это моя! – строго одернула ее Ольга. – Твоя вот.

Рука Лилит застыла над столом, потом молниеносно сгребла пригоршню тостов и запихнула в рот.

Ольга легонько хлестнула ее указкой по руке. Перестав жевать, девушка затравленно втянула голову в плечи.

– Как ты можешь бить ее! – возмутился Орбел.

– Я ее воспитываю. Иначе невозможно.

– Ты ее дрессируешь, а не воспитываешь.

– Я делаю то, что мне поручено. Претензии предъявляй… своему отцу. Экспериментом, как тебе известно, руководит он.

…Приглашенные ученые собрались в точно назначенное время. Никто больше не выражал сомнений по поводу неподложности Лилит.

Орбел, внимательно прислушиваясь к беседе, думал о том, что от самоуверенности и позерства отца не осталось и следа.

– Я взял на себя смелость просить вас, прервав свои собственные дела и проделав немалый путь, прибыть сюда отнюдь не для того, чтобы вы утешали меня, – с раздражением сказал Карагези. – Я жду от вас помощи, совета. Ведь вы понимаете, как это важно для нас… для Лилит. Для человечества.

– Позвольте мне не согласиться с вами, – возразил Тернер. – То, что вы создали, – только начало. Начало новой эры, может быть. В дальнейшем методы будут совершенствоваться, ошибки – учитываться, исправляться. Мы должны руководствоваться не ложноэтическими, но исключительно научными интересами.

– Дорогой коллега! – сказал Кларк. – У меня есть к вам конкретное предложение. Я могу вам предложить анализ вашего творения на любом уровне: от психического до молекулярного, атомного, нейтронного. В кратчайший срок вы получите самые исчерпывающие характеристики. Соглашайтесь, мистер Карагези. Я крайне редко делаю подобные предложения.

– Увезти Лилит в Америку? – встревожился Тигран Мовсесович. Такой вариант не приходил ему в голову.

Воодушевившись, Кларк смешно жестикулировал большими неуклюжими руками: – Моя лаборатория – это целый городок на берегу океана.

Закрытая территория, где трудятся несколько сотен ученых над заданными мною проблемами. Ни посторонним, ни даже представителям прессы нет туда доступа.

– Но я не уполномочен в одиночку принимать такие ответственные решения, – засомневался Карагези.

– Позвольте вам не поверить. Чтобы ученый с мировым именем не имел возможности лично распоряжаться своим открытием?

– Я не ученый-одиночка, коллега, – сухо возразил Карагези. – Я – сотрудник Научно-исследовательского комплекса, на базе которого и ставил эксперимент.

Истолковав это заявление по-своему, американец поспешил заверить его:

– Вам, мистер Карагези… вашему учреждению это ничего не будет стоить. Я сам заинтересован в такой сделке, что и явится компенсацией за предлагаемые мною услуги.

– Ваше предложение очень заманчиво, мы обсудим его…

– Безусловно, безусловно, – улыбнулся Кларк, потирая руки. Он не сомневался в исходе переговоров. – Завтра я возвращаюсь в Штаты и буду с нетерпением ждать вас.

Лабораторный городок Кларка раскинулся вдоль берега океана на довольно обширной территории. Среди стволов высоченных пальм и яркой южной зелени виднелись особнячки.

В одном из них жил Кларк со своей семьей, другой предназначался для конференций, третий – для гостей. В стороне расположились лабораторные здания, соединенные между собой галереями, рядом – общежитие для сотрудников. За живой изгородью буйно цветущих кустарников теннисные корты ji площадки для игры в сквош.

Сотрудник Кларка, встретивший гостей в аэропорту, предложил Орбелу и Ольге поселиться в доме для гостей, а Лилит отправить в спецпомещение лаборатории. Но они категорически отказались, заявив, что должны быть постоянно подле нее. Сотрудник, не скрывая недовольства, связался с Кларком, после чего подтвердил, что поместить Лилит в доме для гостей не представляется возможным по весьма понятным соображениям, и, если гости настаивают, для них в виде исключения придется оборудовать комнаты рядом с вольером для Лилит. При этом он недвусмысленно дал понять, что идет на явное нарушение установленных порядков и сотрудники лаборатории вынуждены будут терпеть определенного рода неудобства.

– Им придется смириться, если вы не желаете поселить нас троих в доме для гостей.- Орбел даже побледнел от возмущения. – И вообще мне не нравится ваш тон. Если вы его не измените, боюсь, наше сотрудничество может не состояться вовсе.

Американец, не ожидавший такой настойчивости, заверил советских гостей, что их недовольство будет принято к сведению. И, как скоро выяснилось, оказался хозяином своего слова – им выделили трехкомнатную квартиру, но не в доме для гостей, а в общежитии, приняв тем самым Лилит как равноправного члена их маленькой группы.

Встреча с Кларком неприятно удивила Орбела. От его веселой беспечности на приеме у отца не осталось и следа… Теперь это был замкнутый, озабоченный человек, всем своим видом будто желавший сказать: “Вы отнимаете у меня.драгоценное время, и вообще я успел пожалеть о своем опрометчивом предложении”.

Отделавшись несколькими равнодушно-любезными фразами, он перепоручил гостей своему доверенному лицу – Шактеру. В отличие от Кларка Шактер был сама предупредительность и любезность. Он лично проверил, удобно ли разместились прибывшие, дал гостям право беспокоить его в любое время дня и~ ночи и предложил свои услуги гида, которыми смог воспользоваться только Орбел. Лилит меньше всего подходила роль любознательного туриста, и Ольга вынуждна была оставаться подле нее.

Облик Шактера не вязался с представлениями Орбела о типичном американце – щуплый, низкорослый, с редкими, тщательно уложенными жирными волосами, с невыразительным, ускользающим взглядом, с тонкими губами, плотно облегавшими выступающие вперед зубы. Его спина угодливо сутулилась, но одна бровь оставалась настороженно приподнятой.

Шактер провел Орбела по лабораториям. Сотрудники лишь на мгновение отрывались от работы, приветствуя вошедших легким наклоном головы, в лучшем случае – рукопожатием.

Шактер коротко знакомил Орбела с профилем исследований.

– Здесь,- рассказывал он в сверкающем стеклом помещении,- мы создаем синтетические семена. Очень перспективные для сельского хозяйства. Наши синтетики – это соматические эмбрионы того или иного полезного растения. Начинали мы, как вы наверняка знаете, с сельдерея и морковки. Эмбрионы – клоны в точности повторяют в своем развитии растение, клеткой которого они являются…Пройдемте сюда, пожалуйста… В соседнем помещении проводится инкапсуляция семян в желеобразную органическую оболочку для удобства их использования и транспортировки. Вот в этих стеклянных пробирках легко проследить процесс проращивания в различных его стадиях.- Пальцы Шактера наглядно изобразили тянущийся к свету росток.

– Клонирование. Рекомбинация ДНК – техника импровизированной подсадки и сцепления чужеродных генов,- в раздумье проговорил Орбел.- Что-то нам это сулит? К чему приведет?

Шактер сделал вид, что не расслышал, но бровь взлетела вверх, собрав в гармошку половину лба.

– Перейдем в следующую лабораторию,- бодро продолжил он.- Здесь выращивается искусственная кожа для трансплантации… в частности – ожоговым больным. Успеха помог добиться открытый нами фактор эпидермического роста – особое вещество.

– Я знаком с вашими публикациями.- Орбел смотрел на лоскуты кожи, плавающие в пластиковых чашах.

– Добавив в питательную среду холерный токсин, мы получили удивительные результаты – процесс роста клеток ускорился.

– Насколько мне известно, мой отец в своем эксперименте с Лилит для ускорения наращивания клеточной ткани тоже использовал токсин, продуцируемый холерными вибрионами.

– Вот как?!- В глазах Шактера вспыхнул хищный огонек, и Орбел понял, что сказал лишнее.- Независимо друг от друга мы шли одинаковыми путями. Прекрасно.- Шактер растер ладони и уступил в дверях дорогу гостю.

Его крупные выступающие зубы, неестественно белые, ровные, и сухие тонкие губы вызывали в Орбеле ощущение фальши, искусственности, подвоха. И Орбелу, несмотря на большой интерес к исследованиям американцев, не терпелось поскорее закончить общение с ним.

Прежде чем отправить Лилит в столь дальнее путешествие, ее терпеливо приучали к открытому пространству, к многолюдию. И скоро она уже охотно выходила в парк и даже ждала этих прогулок. Со стороны могло показаться, что миловидная девушка- одна из сотрудниц института – прогуливается с кем-нибудь из коллег. Лилит больше не шарахалась от людей, вела себя вполне “по-человечески”. Она научилась-таки спать на постели и не скидывать с себя одежду. Орбел теперь всегда был рядом с нею, и она очень привязалась к нему.

И Карагези решился наконец отправить ее в заморское путешествие. Ссылаясь на неотложные дела и плохое самочувствие, он настоял на необходимости поездки вместо себя сына. Руководство НИКа дало свое “добро”.

Дорога была утомительной. Но Лилит соглашалась на любые неудобства, лишь бы Орбел был рядом. В аэропортах, в самолете, в машине она сидела, прижавшись к нему, и, казалось, ничто больше ее не интересовало. Но скорее всего она просто не понимала происходящего с нею, не могла осознать своих фантастических перемещений, необъятности бездонного океана, распластавшегося под брюхом самолета, и той страшной скорости, с которой ее уносят от дома, от привычной обстановки.

…Протягивая руку к кнопке звонка, Орбел знал – Лилит безошибочно чувствует его возвращение, соскальзывает с тахты или кресла и, затаившись, ждет его по ту сторону двери.

Он входил, делая вид, что не замечает ее, заговаривал с Ольгой, а Лилит, стараясь перекричать их, тараторила без умолку: – Здравствуй, Лилит, здравствуй, Лилит, здравствуй…в ревнивом стремлении привлечь к себе его внимание.

Он “замечал” ее, гладил по волосам, говорил что-нибудь ласковое, и она уже не отходила от него ни на шаг. Ждала перед дверью ванны, пока он умывался, бежала к стулу с его домашней одеждой, зная наперед все, что он будет делать.

Уверенная, что Лилит ничего не понимает, Ольга посмеивалась над ней. Но она ошибалась. Лилит тонко улавливала интонации голоса и прекрасно знала, когда о ней говорят.

– Да она влюбилась в тебя,- заметила как-то Ольга.

– Глупости,- отмахнулся Орбел.- Она просто привязалась ко мне. Я напоминаю ей отца. А она скучает по нему.

– Он – ее хозяин.

– Не смей так говорить!- вспылил Орбел.

– Она никогда так не ластилась к нему,- стояла на своем Ольга.- Уж я-то вижу. Она тоскует и ждет тебя с той минуты, как за тобой закрывается дверь. То и дело выскальзывает в переднюю, виновато косясь на меня. Трогает дверь руками, нюхает, прижимается к ней щекой. А вчера ты задержался, и она уснула прямо на коврике в передней.

– Ты говоришь о ней, как о кошке,- упрекнул Орбел.

Ольга вздохнула: – Все еще на что-то надеешься? Завидую твоему оптимизму.

– Да. Да, да! И буду надеяться до последнего. Я докажу этим заносчивым американцам, что она имеет право жить в их паршивом доме для гостей.

Лилит вытянула шею, ощутив агрессию в голосе Орбела.

В ее глазах вспыхнул воинственный огонек.

– Гляди-ка, она собирается бороться вместе с тобой.

– А как же! И поборемся!- Орбел ласково погладил Лилит. Та потерлась о его руку и сказала: – Лилит умница. Лилит молодец.

…Лилит радовалась, как дитя, когда он не захлопывал за собой пахнущую одиночеством дверь, а весело говорил: – Лилит! Гулять хочешь?- И особо выделял интонацией заветное слово “гулять”.

– Здравствуй, Лилит! Лилит молодец!- радостно отзывалась она, вскакивая с места и вкладывая в его руку свою 66 верткую крепкую ладошку, с нетерпением заглядывая в глаза.

– А туфли, Лилит?- строго напоминала Ольга.

И девушка, не выпуская руки Орбела, чтобы он вдруг не передумал и не сбежал, неуклюже вставляла ножку в свободную, как тапочка, туфлю.

Кларк с Шактером уехали в город, и Орбел предложил Ольге втроем отправиться наконец на берег. Океан был относительно спокоен. Солнце роняло на землю длинные лучи сквозь прорывы в многослойных облачных громадах.

Орбел и Ольга, держа за руки Лилит, остановились на каменистом, неблагоустроенном пляже. При виде такого необъятного количества живой, дышащей воды Лилит отпрянула, опекуны крепче сжали ее руки.

– Как же нам купаться?- огорчился Орбел.- Если Лилит отпустить, она удерет сломя голову.

– Не удерет. Да и куда ей бежать? Ты теперь – ее самое надежное убежище.- В голосе Ольги звучала легкая зависть.

– Тогда я посижу с ней на берегу, а ты купайся. Потом поменяемся… Садись, Лилит, садись! Рядом со мной. Ну! Садись же.- Он принципиально не желал пользоваться приказами и командами, считая их недостойными по крайней мере того облика, который она носит, даже если и не обладает…

Он упрямо верил: пока не обладает разумом человека.

Лилит осторожно опустилась рядом с ним на камни. Ольга скинула платье и, подтягивая тесемки купальника, сказала: – Одной как-то страшновато.

– А ты рассчитывала, что мы будем плескаться все вместе?

– Да куда там. Она и ванной-то боится.- И Ольга наступила на пену отползавшей волны. Сделала несколько шагов.

Вода доходила ей до икр, но с первой же волной накрыла по плечи.

– Плавать-то хоть умеешь?- крикнул ей вслед Орбел.

Она обернулась: – Не волнуйся, я с детст… Держи ее! Держи!!!

Лилит вскочила так бесшумно и стремительно, что Орбел даже не почувствовал, как выскользнула ее ладошка.

– Лилит! Ко мне!- Орбел прибегнул-таки к. команде.

Лилит не слышала его. Она перелетела через пляж, и… стоило ей исчезнуть за деревьями – вопль боли огласил берег. Орбел опрометью бросился на крик.

И каково же было его изумление, когда он увидел незнакомого мужчину, пытавшегося отодрать повисшую на нем Лилит.

– Лилит!- истошно закричал Орбел.- Не сметь!

Лилит рвала одежду незнакомца. Совладав с волнением, Орбел крепко схватил ее запястья и как можно ласковее сказал:

– Прекрати, Лилит. Отпусти его. Ну иди же ко мне.

Она выпустила свою жертву и прильнула к Орбелу. Но глаза с диким блеском неотступно следили за незнакомцем. Тот вздохнул с облегчением, оправил разорванную ковбойку, зло глядя на Орбела, Лилит и подоспевшую Ольгу. Только теперь Орбел заметил закрепленную на штативе кинокамеру, укрывшуюся за цветущим кустом рододендрона. Объектив был направлен в сторону пляжа. Орбел все понял.

– Он подсматривал за нами! – сказала Ольга с возмущением.- И снимал на пленку. Какое безобразие!

– Я пожалуюсь Кларку,- заявил Орбел.- Как вы смеете!

Человек, не сказав ни слова, собрал аппаратуру и пошел прочь, э глубь парка.

Настроение всех троих было безнадежно испорчено. Купание так и не состоялось. Разыскав вернувшегося к вечеру Шактера, Орбел потребовал встречи с Кларком.

– Мистер Кларк очень занят,- с ледяной вежливостью ответил Шактер, как всегда, уводя взгляд в сторону.

– Но я настаиваю!- разозлился Орбел.

– Ваши претензии или пожелания вы можете изложить мне.- Лицо Шактера стало серым и недобрым.

– Претензии, говорите? Значит, вы уже в курсе?

– Безусловно.

– И что вы на это скажете?

– Только то, что вы здесь находитесь с определенной целью. Мы можем исследовать ваш экспонат всеми доступными нам средствами. И в первую очередь вести регулярное наблюдение за его поведением и повадками.

– С помощью кинокамеры?

– Разумеется. А как бы мы могли потом обрабатывать и анализировать результаты наблюдений?

– Но об этом условлено не было. Вы не имеете права ничего предпринимать без нашего ведома и согласия.

– У нас есть согласие мистера Карагези – вашего отца, – сухо заметил Шактер,- на всестороннее исследование.

– Может, ваши кинокамеры и дома следят за каждым ее шагом?

Шактер замялся. Лицо Орбела покрылось пятнами.

– Но, следя за Лилит, вы тем самым и нас держите под постоянным контролем.

Шактер пожал плечами и промолчал.

– Вы ведь понимаете, я этого так не оставлю,- бушевал Орбел,- и скорее всего потребую отозвать вас обратно.

– Я попрошу мистера Кларка найти время для беседы с вами.- И легким надменным кивком головы дав понять, что разговор окончен, Шактер удалился.

На следующее утро Орбелу сообщили, что мистер Кларк ждет его… не в кабинете – нет, у себя дома. Сам этот факт уже говорил о том, что мистер Кларк обеспокоен бунтом советских гостей и желает мирным путем уладить неприятный инцидент.

Дом Кларка, увитый ползучими растениями, стоял особняком в тени живописно раскинувших кроны деревьев. За дорожкой, ведущей к дому, по-видимому, наблюдали: стоило Орбелу приблизиться, как на пороге возникла юная девушка в белых шортах и голубой полосатой тенниске. Светлые волосы обрамляли ее лицо свободно разметавшимися нежными локонами, а в глазах сияло безоблачное небо. Она была типичной для американки комплекции – высокая, очень стройная и пропорциональная, будто живой манекен из дорогого фирменного магазина.

– Доброе утро, Орбел,- приветствовала гостя девушка.Как поживаете?

– Благодарю вас, прекрасно. А вы?

После обмена любезностями девушка представилась.

– Маргарет Кларк.

– Вы – дочь Кларка?

– Совершенно верно. Младшая.

“Вот хитрец!- подумал Орбел.- Послал свою дочь, чтобы нейтрализовать меня”.

– Ведь вы не откажетесь от ленча вместе с нами?- экранно улыбнулась девушка, “акая” на американский манер.

– Благодарю вас, мисс Кларк, но…

– Зовите меня Маргарет,- перебила она.- Даже папа не любит, когда к нему обращаются по фамилии. До ленча у нас около часу времени. Мы могли бы сыграть в теннис… Знаю, знаю, вы желаете видеть папу, а не меня,- она снова показала блистательные зубы.- Папа в лабораториях и придет только к ленчу. Он звонил и просил меня занять вас до его возвращения.

Орбел закусил губу. Подстроено. Вся эта игра говорит о том, что в нем заинтересованы. Не в нем, конечно, а в Лилит… И, одарив свою собеседницу ответной улыбкой, сказал:

– С удовольствием сыграю с вами в теннис. Но я ничего не захватил с собой.

– У нас есть все необходимое,- заверила Маргарет.

И вскоре они уже носились по теннисному корту. И девушка, будто задавшись целью обворожить его, ловко парировала удары, заливалась веселым смехом в случае промаха, и в конце концов они остались довольны друг другом и каждый собой, не заметив, как подошло время ленча.

– Вы – прекрасный партнер,- запыхавшись, сказала Маргарет.- Приходите играть, как только будет свободное время.- И капризно добавила:- Здесь ужасно скучно на каникулах.

– Где вы учитесь?

– В Оксфорде. В университете. Через год получаю диплом…

– Вот тут можно переодеться и принять душ. Мы ждем вас на западной веранде.

…Орбела приветствовали как самого высокого гостя. Кларк пошел ему навстречу с протянутыми руками, затем представил супруге – тощей даме с морщинистой шеей, с неживыми глазами, тускло глядящими сквозь провисшие складки кожи.

“Бедняжка наверняка сделала не одну пластическую операцию”,- подумал Орбел, целуя ее пергаментную руку.

Маргарет по-приятельски улыбнулась Орбелу. На ней был бирюзовый сарафан, выгодно подчеркивающий загар, и белые туфельки на высоком каблуке, отчего она сравнялась с Орбелом ростом. Усаживаясь за стол, она предложила ему место рядом с собой.

Беседка стояла на небольшом возвышении, откуда открывался вид на океан. У круглого стола два плетеных креслакачалки. На одном из них перекинут клетчатый плед.

– Мое любимое местечко. Океан отсюда прекрасен, не правда ли? Это как театр с бесконечной сменой декораций.

“И долго он намерен морочить мне голову?- с досадой подумал Орбел, настроившийся с самого утра на серьезный разговор.- А знаменитый ученый не настолько уж и занят”.

– Итак, молодой человек…- само обращение знаменовало конец церемоний и проволочек.- Я отдал дань уважения вашему гениальному отцу, приняв вас в своем доме. Отныне вы можете заглядывать к нам запросто. Я бы даже не имел ничего против, если бы вы немного развлекли мою малышку. Девочка здесь на каникулах и, кажется, скучает, а я совсем не могу уделять ей внимание. Да и со мной ей вряд ли было бы интересно.

– Но я приехал сюда вовсе не для того, чтобы развлекать вашу дочь,- бестактно заявил Орбел.

– А для чего же, если не секрет?- Он смотрел на Орбела безмятежно фисташковыми глазами.

– То есть как?!-Орбел запнулся. А действительно, для чего он здесь? Чтобы опекать Лилит? Два опекуна на одну дикарку. Да, но “дикарке” цены нет. “Дикарка” одна на Все человечество. И если с ее головы упадет хоть один волос…Вы прекрасно знаете, зачем я здесь. Моя миссия вам кажется лишней?

– Нисколько. Но мы с вами не в Даунтауне, не в негритянском районе. Здесь вашей подопечной ничего не угрожает. На мне лежит даже большая ответственность, чем на вас.

– Простите, не совсем понимаю, куда вы клоните.

– Я выражаюсь достаточно ясно. Мне бы хотелось, чтобы вы чуть меньше уделяли внимания своей подопечной и тем самым не мешали моим сотрудникам изучать ее.

– Мы здесь уже неделю, а Лилит все еще не начали изучать.

– Заблуждаетесь, молодой человек. Мы изучаем ее с той минуты, как она ступила в наш городок. Мы наблюдаем ее в естественных, так сказать, условиях, ее повадки, реакции, мимику, жестикуляцию и многое другое. По-вашему, исследование должно заключаться только в анализах?

– Вы разговариваете со мной так, будто не мы, а вы создали Лилит,- вспылил Орбел.- Простите, но считаю ваш тон неуместным и оскорбительным.

– Мои люди – высококвалифицированные ученые, а не шпионы. Они, как вам объяснили, ведут наблюдения за Лилит.

– Я решительно протестую против подобного рода наблюдений.

– Это ваше право. Пожалуй, в данном вопросе я могу пойти вам навстречу. Тем более что материала собрано достаточно.

– А какие выводы вам удалось сделать?

– Основной вывод: она способна привязываться к человеку, как любое одомашненное животное.

– Заблуждаетесь! Как человек к человеку.

– Увы! Нам свойственна тенденция к очеловечиванию животных. Мы наделяем их качествами и свойствами, присущими нам самим. И уж как не впасть в подобную ошибку, когда имеешь дело с очаровательным человекоподобным созданием. Я понимаю вас, юноша, и… вполне сочувствую. Но, кстати, хочу предупредить вас: не люблю, когда корректируют мои методы работы. А заодно и выразить пожелание, что капризов с вашей стороны больше не будет.

Утром явился Шактер с двумя сотрудниками:

– Прошу знакомиться: Руфос Робертсон – психофизиолог. Рон Бремер – нейропсихолог. Они будут присутствовать на всех исследованиях.

Первый из представленных был молод и привлекателен, с улыбчивым лицом и темной вьющейся бородкой. Резким взмахом головы он то и дело откидывал падающие на лоб волосы. Второй – невзрачный, с землистой кожей и сверлящим взглядом.

Лилит неслышно подобралась к Робертсону, принюхалась.

Заметив ее интерес к себе, тот улыбнулся и храбро протянул руку. Она замерла и вдруг сама подставила ему головку.

Польщенный таким доверием, Робертсон осторожно погладил ее. Орбел ревниво наблюдал эту сцену и, не выдержав, резко позвал:

– Ко мне, Лилит…

Подбежав, она виновато потерлась щекой о его руку и промурлыкала: – Лилит умница…

– Ты, кажется, приглянулся ей,- усмехнулся Бремер.

– Сегодня мы проведем самое общее обследование, как в обычной клинике,- сказал Шактер деловито.- Если вы готовы, не будем терять время.

Лилит, почувствовав неладное, спряталась за спину Орбела, напряженно следя за незнакомыми людьми.

Небольшая группа, возглавляемая Шактером, направилась к комплексу лабораторных помещений. Орбел вел Лилит под руку.

– С чего вы намерены начать?- спросил Орбел Шактера, успокаивающе поглаживая руку Лилит.

– Сначала кровь, потом рентген. Это основные показатели. Надеюсь, Лилит не перекусает наших лаборантов?

– Что за шутки!- нахмурился Орбел.

…Лилит ложилась, вставала, переворачивалась – делала все, что от нее требовали, но при этом не спускала глаз с нарочито спокойного лица Орбела.

– Взгляните сами,- подозвал Орбела Шактер к экранам компьютерного томографа, на которых отражались срезы черепной коробки Лилит.- Никаких аномалий. Разве что общие размеры черепа, а соответственна и мозга, несколько малы. Масса мозговой ткани не оказывает непосредственного влияния ни на умственные, ни на творческие потенциалы. Впрочем, ее мозгом будут отдельно заниматься другие специалисты.

– Лично мне ваши специалисты вр.яд ли сообщат что-либо новое,- небрежно заметил Орбел.- Я привез с собой пухлую папку снимков, анализов, заключений экспертов…

– Каждый врач или ученый доверяет лишь собственным исследованиям. Вам придется с этим смириться.

Лилит начала проявлять нервозность. Показала зубы укладывающей ее под очередной аппарат лаборантке… Орбел выразительно посмотрел на Шактера.

– Все, все. Заканчиваем,- спохватился тот.- Но… с вашего позволения… еще один пустячок… Спектрометрическое исследование микроструктуры кожи и мышечной ткани. Не откажитесь пройти с нами к нейробиологам.

Орбел вел Лилит домой, если можно назвать домом их временное пристанище, к тому же находящееся под бесцеремонным надзором. Она жалась к нему, мелко вздрагивая, издавала жалобные звуки, напоминающие поскуливание, то и дело косясь на квадратик белого пластыря на своей руке.

Руфос вызвался было проводить их до общежития, но Орбел, пожалуй, слишком резко отказал ему, сославшись на то, что Лилит взбудоражена и нуждается в покое. Руфос мотнул головой, хотя волосы тут же снова упали ему на лоб, и, улыбнувшись, отошел.

День был ясный, все вокруг выглядело празднично и нарядно: и чистенькие домики городка, и искрящаяся полоска океана за кронами деревьев, и изредка попадающиеся сотрудники, и даже помощники садовника, стригущие газоны.

Маргарет с очаровательной улыбкой сообщила ему, что отец уехал в город. На веранде за накрытым к ленчу столом сидел незнакомый молодой мужчина эффектной наружности, плечистый, с хорошо развитой мускулатурой, смуглый и темноволосый. Глаза скрывались за большими противосолнечными очками. И хотя веранда была в тени, он предпочитал не снимать их.

Появление нового лица насторожило Орбела. Директорской дочке не так уж и скучно в ученых пенатах. А этот, в очках, к тому же наверняка сердцеед и знаток женского пола.

– Дик Страйнер,- представила Маргарет темноволосого атлета,- из штата Южная Дакота. Сотрудник отца и мой приятель. Надеюсь, вы понравитесь друг другу.

– Меня зовут Орбел Карагези,- Орбел протянул руку и в следующую минуту пожалел об этом, с трудом освобождаясь от цепкого рукопожатия.

– У нас с Диком очень близкие специальности,- сообщила Маргарет, настороженно глядя на своего приятеля, будто боясь сказать что-нибудь лишнее и тем самым прогневать его.- Я будущий социобиолог. Дик – социоантрополог. Иногда он помогает мне готовиться к экзаменам. Правда, у отца он работает не совсем по специальности…- Она таки ляпнула лишнее.

Страйнер сжал зубы, многозначительно кашлянул, отчего Маргарет виновато захлопала ресничками. Но уже в следующую секунду Страйнер сказал небрежно-скучающим тоном:

– Много наслышан о чудо-экспонате, вывезенном из Союза, но видел его пока только на экране.

Вернулась наконец Маргарет с обещанным пирогом.

– Кажется, вы не только познакомились, но уже успели и поспорить,- сказала она, вглядываясь в хмурое лицо Орбела.

– Вовсе нет,- ответил Орбел.- Я терпеливо слушал предложенную мне лекцию о том, что есть гомо сапиенс.

– Пресса уже с полгода кричит о сенсации века. О дубльсотворении библейской Евы руками и дыханием советского бога…

– А вам очень не хочется признавать наш приоритет над вами, и вы стремитесь любой ценой принизить его.

За время их беседы небо окончательно потемнело. Все пошли спать. Орбел пошел на берег океана. Небо было снова безоблачным, и огромная луна освещала колышущийся, пенящийся, катящийся к его ногам океан. Волны свободно разгуливали во всю ширину пляжа, накрывая его желтой шипящей пеной. А чуть поодаль от берега, в глубоких провалах теней, они были такими рельефными, тяжелыми и глянцевыми, что казалось, по ним можно ходить. Резко пахло йодом.

На рубежах водяного штурма темнели кружева выброшенных войнами водорослей.

– Ах, до чего ж здорово!- прошептал Орбел, пытаясь представить себе всю необъятнось Тихого океана, отделяющего его сейчас от родного материка. И ему стало жутко.

Длинная тень перерезала пляж. Орбел вгляделся. Тень медленно перемещалась.

– Черт!- в сердцах пробормотал Орбел.- Неужели даже ночью они следят за нами?- Ему захотелось догнать шпиона и хорошенько отколотить. Но он понимал – это нельзя.

– Э-э-эй!- крикнула тень.- Кто ты?

Орбел растерялся. Ловкий ход, или незнакомец такой же полуночник, как и он?

– А ты кто?- прокричал он в ответ.

– Сейчас выясним,- весело отозвалась тень и начала приближаться…- Да это ж наш гость!- Ночной призрак откинул со лба прядь волос, и Орбел узнал в нем Руфоса.- Привет!

– Привет,- без энтузиазма сказал он.

– Каково, а!- Руфос широким жестом указал на океан. – Живое! Все живое. Посмотри, как буйствует, как торжествует!… Я родом из маленького городка Нортона штата Канзас. Это в глубине страны. Поблизости нет ни реки, ни озера. И вот поселился у самого океана, на целых пять лет. Я окончил Оксфордский университет, и Кларк пригласил меня на договорных началах. Поверишь, почти все свободное время провожу на берегу.

Орбел слушал собеседника с растущей симпатией и пожалел, что раньше сторонился его.

– Девушка, с которой ты приехал, не твоя жена?- спросил Руфос, приглаживая бороду.

Орбел подумал было, не Лилит ли он имеет в виду, но вспомнил – о Лилит они так не спросят. Значит, речь идет об Ольге.

– Нет. Мы – коллеги по работе. Она замужем.

– А ты?

– Я нет.

– Может, зайдем ко мне, выпьем бренди?- предложил Руфос.

– В другой раз,- уклонился Орбел.- Слишком поздно.

– Жаль.

Они вместе направились к общежитию.

На следующее утро у входа в лабораторию Орбела и Лилит поджидали трое: Шактер, Рон Бремер и Дик Страйнер.

– А вот и крошка Лилит, наделавшая шуму на весь мир,развязно воскликнул Дик.- Она очень мила.- Он шагнул к ней. Лилит предостерегающе заворчала.- О-о! Весьма пикантно. Обожаю неприрученных женщин. А с вами она покорна и смирна,- с оттенком зависти сказал он Орбелу.- В век эмансипированных женщин такое – большая находка.

– Что у вас намечено на сегодня? – перебил его Орбел.

– Начнем с определения химического состава мозга,ответил Шактер.- Это по моей части. Я – нейрохимик, с вашего позволения. Затем ею займутся нейропсихологи, нейробиологи. Они проверят электрическую активность нервных клеток, структурно-функциональные взаимоотношения головного мозга, кооперативную деятельность нейтральных ансамблей и структурных групп.

– И как вы собираетесь это осуществить?

– Элементарно: задавая “вопросы” отдельным клеткам и молекулярным ансамблям, иными словами – стимулируя определенные участки нервной ткани, мы получим ответы мозга в целом, что позволит выявить аномальные явления, если таковые имеются… Ведь вы наверняка хотите знать, почему ваше творение не разговаривает, как все люди. Мы попытаемся выяснить степень прогрессивной дифференциации областей мозга, связанных с развитием членораздельной речи. Это, как известно, лобная, нижнетеменная и височная доли.

Обследования закончились поздно. В самом конце появился Руфос с кистью бананов для Лилит, и та доверчиво приняла гостинец из рук чужого человека и, позволив ему присесть подле нее на корточки, без промедления принялась отправлять в рот наспех очищенные бананы.

Вечером Ольга достала свое лучшее вечернее платье из голубого шелка на больших накладных плечиках. Замысловато причесала волосы и, запершись в своей комнате, долго не отходила от зеркала. Этому приглашению она придавала особое символическое значение. Ведь потом дома или на работе, сидя за бесконечными скучными формулами, она не раз вспомнит далекую Америку, научный городок на берегу океана и свой “выход в свет”.

Орбел тоже принарядился. Он был высок, хорошо сложен. И было во всем его облике и в горделивой посадке головы что-то от самолюбования, от сознания собственной неотразимости, укоренившихся с детства, когда девчонки в классе тайно вздыхали по нему и подбрасывали любовные записки, а мальчишки норовили толкнуть исподтишка, дать подножку, а то и поколотить. И звали ехидно “шоколадным мальчиком” или “маменькиным сынком”. Обидные клички перекочевали за ним даже в институт. Его блестящие волнистые волосы и глаза были и впрямь шоколадного цвета, а длинные пушистые ресницы…о, как он ненавидел их в детстве!…- загибались вверх, как у фарфоровой куклы.

Лилит сидела в кресле, подобрав по обыкновению под себя ноги, и не спускала глаз со своего кумира… Наконец появилась Ольга, вынося на суд Орбела свой наряд, прическу, свои удлинившиеся отяжелевшие ресницы, порозовевшие щеки и ярко вспыхнувший рот. И они пошли в гости.

– У нас сегодня редкий гость,- сказала Маргарет, улыбнувшись Орбелу.- Он из России. Орбел Карагези.

– Вот это сюрприз! Я немедленно представлю его своим гостям,- заявила Барбара.

– Умоляю вас, не делайте этого,- остановил ее Орбел.

Молодежь собралась хорошо провести время. Они пили, громко заразительно смеялись, обменивались шутками, уединялись парами в соседних комнатах или в саду. А потом и уединяться перестали, целуясь и обнимаясь когда вздумается, и никому ни до кого не было дела.

Орбел пил с Диком бренди, потом джин, потом еще что-то…

И чем больше пил, тем больше ему нравилось все, что происходило вокруг. Он танцевал с Маргарет, которую теперь тоже звал запросто “Рэт”. Маргарет прижималась к нему, закинув обнаженные руки ему за спину и подставляя губы, горячо шептала:

– Как мне хорошо, Ор.- Она тоже была пьяна.

Они целовались.

– Голова разболелась от этого пунша,- пожаловалась Ольга.- Пойдем, Орбел, в общежитие.

Они вернулись с вечеринки. Их самая большая комната была одновременно гостиной и спальней Орбела. Две боковые занимали Ольга и Лилит. Но если Орбелу случалось отсутствовать, Лилит засыпала на кресле в гостиной. На сей раз ее там не оказалось.

– Смотри-ка, она ушла к себе,- удивилась Ольга.- На нее это не похоже. Видно, обиделась, что оставили одну.

Ольга прошла в комнату Лилит… Через минуту пробежала в свою – включила свет. Потом бросилась в ванную, в туалет.

Орбел с возрастающей тревогой следил за ней. Наконец, прислонясь к стене, побледневшими губами прошептала: – Ее нигде нет.

– То есть как?…- Орбел похолодел.

– На улицу выйти она не могла?- предположила Ольга.

– Я ведь запер дверь.

– Она могла открыть.

– Да, но тогда бы просто захлопнула ее за собой. А я только что отпирал дверь, снова дважды… Погоди-погоди… Да нет, сейчас я только один раз повернул ключ в замке. Кто-то открывал дверь в наше отсутствие… Своим ключом. И снова запер ее.

– Но кто?… Кто осмелился?

Орбел подошел к окну, выглянул наружу. Второй этаж.

Выпрыгнуть невозможно. И все же… Оттолкнув раскисшую Ольгу, он бросился вниз… Возвращаясь после тщетных поисков, гневно ругал себя вслух:

– Болван! Идиот… Ее похитили. Воспользовавшись удобным случаем. Какое вероломство. А я бегаю по кустам в поисках ее…

Шактер появился быстрее, чем рассчитывал Орбел. Каскад вопросов… недовольство… удивление… растерянность.

– У нас есть возможность узнать в деталях все, что произошло за наше отсутствие,- язвительно заметил Орбел. – Вы ведь вели наблюдение за Лилит скрытыми камерами, не так ли?

– По вашему же настоянию камеры были отключены,мрачно возразил Шактер.

– Не верю. Так вы меня и послушались.

– У меня к вам настоятельная просьба,- сказал Шактер холодно.- Вы сейчас ложитесь спать и постарайтесь ни о чем не думать. Поиски Лилит – наша забота. За нее мы отвечаем.

– Вы думаете, мы можем спокойно уснуть?

Они провели бессонную ночь. Орбел вспоминал свое прощание с Лилит, и ком подступал к горлу. Мог ли он подумать тогда…

Кларка разыскивать не пришлось. Его еще ночью известил о случившемся Шактер, и, когда Орбел позвонил Маргарет, тот сам взял трубку. Он заверил Орбела, что причин для беспокойства нет, что полиция штата уведомлена и похитителей доставят сюда живыми или мертвыми.

В напряженном ожидании минули сутки. Вторые… Орбела и Ольгу без конца допрашивали.

Лабораторный городок наводнили местная полиция и следователи ФБР, социальные службы и детективы. Прибыли агенты Бюро по борьбе с преступностью. Дело дошло до верховного блюстителя законности – самого министра юстиции. Не было отбоя от вездесущих газетчиков. Пресса разразилась сенсацией: “Похищено советское человекообразное…”, “Неизвестные гангстеры завладели чудом XX века”, “Очаровательная леди по кличке Лилит стала жертвой злоумышленников”, “Глиняное диво рассыпалось как мираж…” и т. д.

В день по нескольку раз звонили из Москвы, требовали объяснений. Тигран Мовсесович держал с сыном постоянную телефонную связь. Но все по-прежнему оставалось на мертвой точке.

– Может, вам с Ольгой лучше вернуться в Союз?- спрашивал отчаявшийся Карагези-старший.

– Ни в коем случае! Будем ждать до победного!кричал через океан Орбел.- До тех пор, пока они ее не вернут. Я не дам им покоя ни днем, ни ночью.

Кларк – фигура номер один. Не мешает рассмотреть и другие кандидатуры, размышлял Орбел. Ник Шактер, например.

Личность несимпатичная, скрытная, лукавая и, вполне возможно, коварная. Орбел так и не сумел разобраться в роли Шактера При Кларке. Ученый? Заведующий лабораторией? Правая рука Кларка, а может, его компаньон? Или осведомитель? Кто он и каковы его полномочия? Заинтересованность Шактера в похищении, а то и непосредственное участие в нгм Орбелом не исключались.

Кто следующий на подозрении? Конечно же, Руфос Робертсон. Самый приятный человек из всех, с кем ему довелось тут познакомиться. Он охотно бы даже сдружился с Руфосом, представлявшимся ему мужественным и открытым, порядочным и добросердечным. Но Орбел строго-настрого наказал себе не доверять ни обаянию, ни попыткам к сближению, во всех и во всем видя подвох, тайный недобрый умысел. Его настораживали странные заигрывания Руфоса с Лилит. Гроздь бананов в день исследований. Зачем он принес бананы?

Что такое Дик Страйнер? Самовлюбленный, самоуверенный, видный, неглупый… Глупых Кларк попросту не держит… Прячет взгляд за темными очками. Честные люди открыто смотрят в лицо собеседнику. Может, просто скрывает свои свинячьи глазки? Вспомним теперь, как развивались события на вечере у близняшек в то время, как похищали бедную Лилит. Маргарет охотно целовалась с ним. А Дик? Дик исчезал на короткое время.

– Разумеется, мы вас не послушались,- мрачно признался Шактер.- Кинокамеры автоматически включались трижды в сутки: утром, вечером и ночью,- с инфракрасным излучателем… И это могло бы оказаться классической уликой в данной ситуации. Еще в ночь похищения прямо от вас я поспешил в операторскую. Но камеры были отключены, а пленки – засвечены.

– Вы подтвердили мои подозрения: злоумышленники – не посторонние люди, а ваши же сотрудники. Только они могли знать о существовании скрытых камер, о местонахождении операторской. Наконец, только свои могли проникнуть в нашу квартиру.

– Мы все сами прекрасно понимаем,- вздохнул Шактер. – Но это задачи не облегчает.

– Мы делаем все, что в наших силах,- заверил Баргер.Усилен досмотр во всех аэропортах, на железнодорожных станциях и в морских портах. Установлен военный патруль на автострадах. Проверяется каждая машина, багаж пассажиров. Если это существо еще в нашем штате, его отсюда не вывезут ни по земле, ни по воздуху, ни по воде. Это я вам гарантирую.

– А не кажется ли вам, что целесообразнее провести обыск в помещениях лабораторного городка?- спросил Орбел.

Представитель закона вопросительно посмотрел на Кларка, пользовавшегося уважением и авторитетом у местных властей.

Глаза Шактера злобно сверкнули. Но Кларк воспринял высказанное Орбелом предложение весьма миролюбиво:

– Лично я практически исключаю возможность причастности кого-либо из моих сотрудников к этой скандальной истории,сказал он сухо.- Для очистки совести мы обязаны проверить каждого… Мистер Баргер! Займитесь этим. С моей стороны возражений не будет… Ник, будьте любезны, выделите сопровождающих. А мне позвольте заняться своими делами. Я полностью выбит из привычного русла работы.- Крякнув, он тяжело поднялся со стула.

Орбел потребовал разрешения присутствовать при обысках.

– Я считаю оба требования мистера Карагези бестактными, более того – беспрецедентными,- глядя в пол, процедил Шактер.

– А пропажу Лилит в ваших владениях вы беспрецедентной не считаете? Или для вас это явление привычное? – парировал Орбел, и Шактер не нашелся что возразить.

Кларка и Баргера чрезмерно активное вмешательство Орбела тоже злило и коробило, но, учитывая особые обстоятельства происшествия, они вынуждены были мириться с этим.

С группой, состоящей из трех полицейских и двух сотрудников городка, Орбел заходил в лаборатории, в хозяйственные помещения, в квартиры общежития и даже… в дом Кларка.

Он понимал всю оскорбительность этих бесцеремонных вторжений, читал недовольство на лицах потревоженных людей и все же не желал отказываться от своего непосредственного участия в обысках.

Самым неприятным оказалось посещение дома Кларка. Его жена демонстративно вышла, но Маргарет осталась с Орбелом.

– Почему ты не заходишь?- шепнула она.- Я все знаю.

– А если знаешь, зачем спрашиваешь?

– Горе, разделенное с другом,- это уже полгоря.

Он посмотрел на нее недоверчиво: – Ты считаешь себя моим другом?

– Конечно.

Полицейские тем временем быстро обошли дом и, извинившись перед хозяином за доставленное беспокойство, направились к выходу. Орбел не последовал за ними.

– Вместе с Диком вы надумали пригласить меня на вечеринку, или идея целиком принадлежала ему?

– Неправда! – крикнула Маргарет.- Вот это уже неправда.

– Порядочные люди не уступают своих девушек.

– Я свободный человек, Орбел!

– На один вечер?

Сейчас она смотрела на него почти с ненавистью.

– Рэт! Рэ-эт!- позвали со стороны дома.

Маргарет встрепенулась, вздохнула, будто избавляясь от непосильной ноши, и, повеселев, с вызовом улыбнулась Орбелу.

– Я зде-есь,- крикнула звонко, нараспев. И тихо, уже для Орбела повторила:-Я здесь, Дик.

Он прекрасно понимал, что щансов на возвращение Лилит с каждым днем становится все меньше. Из Москвы прилетел отец. Оставшись с отцом наедине, Орбел взволнованно заговорил:

– Я должен сказать тебе что-то очень важное, отец. Раньше я все не хотел верить, но теперь убедился сам, почти убедился: у Лилит никогда не будет интеллекта.

– Увы, я тоже пришел к такому заключению. Почему ты сейчас вдруг вспомнил об этом?

– Я верю… хочу верить, что ее найдут. И все встанет на свои места. Мы вернемся на Родину, Все вместе…

– Дай-то бог.- Тон Тиграна Мовсесовича был бесстрастным, пожалуй, даже угрюмым, что неприятно удивило сына.

– Папа…- Орбел волновался все больше.- Люди охотно берут в дом кошек, собак, канареек, говорящих попугаев. Привязываются к ним, окружают заботой, любовью.

– И что же?- Отец смотрел в сторону.

– Лилит не кошка и не собака. Она выглядит как нормальная девушка. И даже очень красивая.

– И что же?

– Я привязался к ней, папа. Как к человеку или как к кошке – уже значения не имеет. Я не могу обходиться без нее.

– И что же?- Голос отца становился все жестче.

– Папа, я хочу жениться на ней. Я придам смысл и завершенность твоему эксперименту.

– Мне не нужны внуки – животные!- неожиданно сорвался на крик Карагези.

– Она любит меня, папа. Она тоже не может жить без меня.

– Глупости! Безумие! Я не позволю.

Орбел откинулся на спинку кресла, устало прикрыл глаза…

Дни проходили за днями, не принося нового. Слежка, которую Орбел учинил за Диком, тоже ничего не проясняла. Ожидание становилось бессмысленным. И когда, казалось, не осталось никаких шансов, Орбела окликнули на аллее. В тени деревьев стоял Руфос Робертсон. Оглядевшись с опаской по сторонам, он торопливо зашептал:

– Я могу помочь вам. Но разговаривать здесь небезопасно. Встретимся после полуночи на берегу.- И, беззаботно махнув рукой, свернул на боковую аллею.

Орбел озадаченно смотрел ему вслед.

На домашнем совете было решено, что Орбел на встречу пойдет, а остальные терпеливо будут ждать результатов переговоров.

С трудом дождавшись полуночи, он спустился к океану. Луна успела скрыться за горизонтом, и пробираться приходилось почти на ощупь. Океан был темен и тих. Волны сонно вздыхали, перебирая, будто четки, мелкие камни. Вокруг было мирно, безлюдно и жутковато.

– Не слишком ли много таинственности?- спросил Орбел, когда появился Руфос.

– Разве ты не хочешь увидеться с Лилит?

“Неужели все-таки ловушка?” Почувствовав его напряженность, Руфос спросил: – Ты не доверяешь мне?

– А почему я должен доверять? Чего ради тебе помогать мне, даже если ты действительно знаешь, где она? Ее изуродовали?

– Нет-нет. Боюсь, что гораздо хуже.

– Я сойду с ума,- бормотал Орбел, изнывая от горя.Они исследовали ее запрещенными методами, как… как животное?

– Потерпи… И прошу тебя, тише!

Крадучись, они прошли позади уже знакомых Орбелу трехэтажных лабораторных корпусов. Руфос остановился перед дверью черного хода, огляделся и тихонько отпер дверь. Пропустив Орбела в темный тамбур, сказал:

– Это строго секретные лаборатории. Непосвященному попасть сюда практически невозможно.

– И тем не менее ты собираешься нарушить запрет? – Орбела озадачивало и поражало мужество американца.

– Еще совсем недавно я был счастлив работой, я жил ею и спокойно спал по ночам, пока меня… ввиду особого доверия, не перевели в эти лаборатории. И я возненавидел их… себя… и все, чем они тут занимаются.

В темноте Руфос светил ручным фонариком.

– Это экспериментальная оранжерея. Растения выращиваются здесь путем клонирования и скрещивания.

Орбел шагнул в указанном направлении… Было темно. Только слабо высвечивал забранный решеткой проем окна.

Тяжкий глухой вздох вздыбил волосы на обнаженных руках Орбела. Он напрягся… вслушался… Все стихло, и снова вздох, больше похожий на зловещий всплеск трясины.

– Кто это?- одними губами прошептал Орбел, шаря в темноте и не находя своего провожатого.- Господи, где ты?!

– Я здесь…- отозвался Руфос из-за его спины.

– Тут… тут кто-то вздыхает. Это Лилит?

– Нет. Это Мики,- ответил Руфос и включил фонарик.

Желтый кружок света выхватил из тьмы большую кадку с декоративным растением, у которого были непропорционально толстый ствол и большие поникшие листья.

– Это дерево,- сказал Орбел.?

– Это Мики,- поправил Руфос.

Снова повторился тяжкий вздох или нечто подобное. И теперь уже Орбел не сомневался, что вздыхало растение. А оно вдруг ожило: очень,, медленно, сонно зашевелилось, приподнимая и разворачивая листья, будто большие плоские ладони.

И были эти ладони-е зеленые, а бледно-розовые с рельефно проступающими красными прожилками – Оно погибает?- наивно спросил Орбел, приняв его цвет за осеннюю окраску листвы.

– Как бы не так,- почему-то зло ответил Руфос.- С ним тут нянчатся больше, чем с ребенком.

– А почему у него красные прожилки?- Орбел шагнул к кадке со странным растением. Руфос резко оттолкнул его: – He приближайся. Оно всегда так вздыхает, требуя очередное донора.

– Что ты такое говоришь?!

– Мики – уникальный гибрид. Научившись выращивать синтетические семена, они перешли к следующему этапу: сегмент ДНК человека был пересажен в клетки обыкновенной петуньи, после чего растение начало с успехом производить животный белок. Петунью заменили более крупными видами… вроде этого фикуса. Мики отличается от ему подобных гибридов тем, что его природный сок полностью замелен… человеческой кровью.

Орбела передернуло.

– Принято считать, что только мозг является носителем разума. Увы, мы так мало знаем о свойствах самой крови – этого непрекращающегося от рождения до смерти потока жизни в организме, пронизывающего все ткани, в том числе и мозг… Мики доказал, что одной только крови мыслящего существа достаточно, чтобы ожить, и больше того – совершать в достаточной мере осмысленные действия. Это больше не растение, Орбел. Это… это черт знает что. Но его беда… или счастье в том, что он не может пока сам поддерживать в жилах нужный ему баланс. От фотосинтеза он отказался, и теперь в нем происходят какие-то непредсказуемые преобразования. Сначала он научился двигаться, потом – вздохами выражать свой голод. Что будет дальше – предугадать практически невозможно. Его листья становятся все более эластичными, утолщаются и меняют форму – в них идет наиболее интенсивный процесс образования белковых соединений. Клеточные структуры приближаются к структуре органических тканей человека.

– Что за нелепость!- Орбел пытался превозмочь подступающее тошнотой омерзение к вздыхающему “Мики”.- Зачем это?

– Разве Кларк похож на пустого мечтателя? На человека, теряющего даром время?-усмехнулся Руфос.- Мики может оказаться весьма полезным. Такими зоорастениями намереваются обсадить вместо изгороди участки закрытых зон – военных баз, например, или секретных заведений. Да что мелочиться – границы государств! Живая, непроходимая стена.

– Почему непроходимая?- Орбел все еще не понимал, куда он клонит.- Мерзко в сути своей, но безобидно. Эти кожистые листья-ладошки с красными прожилками, наверное, даже приятны на ощупь. Посмотри, как он тянется ко мне.

И, шагнув к кадке с растением, Орбел коснулся одной из “ладошек”, с мольбой протянутой к нему… С неожиданной стремительностью “ладошка” метнулась ему навстречу и всей поверхностью прильнула к опрометчиво протянутой руке.

– Аи!- вскрикнул Орбел, тщетно пытаясь отдернуть руку.

Он с ужасом заметил, что все остальные листья разом пришли в движение и потянулись к его лицу. На Орбела будто нашел столбняк. Он не мог заставить себя пошевелиться, не мог крикнуть. Приятное томление, возникшее в кисти, мягко распространялось по руке и телу, кружило голову…

Орбел вздрогнул от резкого удара, просвистевшего у самого лица. Это Руфос сбил палкой прильнувший к нему лист. И тот, отвалившись, тяжело шлепнулся на пол.

– Полюбуйся!- Руфос навел на лист свет фонарика.

Лист заметно краснел, прожилки разбухали. У места отрыва черенка образовалась лужица крови. Орбел перевел взгляд на свою руку – бесчисленные саднящие ранки кровоточили.

– Дерево-вампир,- прошептал он и невольно попятился, все еще ощущая в теле сонную расслабленность.

– Его подкармливают млекопитающими. На всякий случай держат наготове эту палку… Как назло, я сам растерялся и не сразу нашел ее в темноте.- Он швырнул палку в угол.- Ухаживающий за ним сотрудник, зазевавшись однажды, чуть не поплатился жизнью, хорошо, его вовремя выручили… Теперь понял, чем прельщает их Мики в качестве пограничника?

– Уйдем отсюда,- попросил Орбел, растирая ноющую руку.

– Эх, если б было куда уйти,- мрачно сказал Руфос, приглашая Орбела следовать дальше.- Здесь содержатся животные-мутанты, выведенные опытным путем. Еще в зародышевом состоянии у них намеренно перепутали порядок цепочки ДНК, в отдельных случаях клонированы хромосомы. В этом вольере, – Руфос бросил луч фонарика в угол помещения, ему ответили глухим ворчанием,- у животных был изменен порядок формирования частей тела. Как правило, они нежизнеспособны. Лично я считаю метод гибридизации не только неперспективным, но и антигуманным.

То, что Орбел увидел, потрясло его. Во мраке вольера копошился клубок, в котором невозможно было разобрать, кому принадлежат лапы, мохнатые или голые хвосты, кабаньи рыла или длинные клыкастые морды. Все это щерилось, скалилось, грозно рычало, распадаясь и снова собираясь в клубок.

Бросалось в глаза явное нарушение координации движений, неустойчивость, отчего большинство этих нелепых жалких существ выражало свое недовольство, лежа на брюхе или на боку. Внимание Орбела привлекло существо, которое не скалилось, не щелкало зубами и вообще не издавало никаких звуков.

Оно неподвижно лежало в углу и смотрело на Орбела тоскливым и, как ему показалось, осуждающим взглядом.

Когда другие чуть отползли, Орбел обнаружил, что у молчаливого существа полностью отсутствуют конечности. Только округлое, как бурдюк с вином, голое тело и непомерно большая нескладная голова.

– Зрелище жалкое и тяжелое,- вздохнул Руфос,- не стоит смотреть на них.

Руфос снова свернул в какой-то коридор.

– И все же главная опасность для будущего не в этих гибридах, хотя… природа, я уверен, не простит человеку бесконтрольного вторжения в ее сферы… Страшно другое. То, что находится в правом крыле этого дома. Мы не зайдем туда, потому что при свете карманного фонарика все равно ничего невозможно увидеть. Именно там хранится самая что ни на есть реальная опасность для человечества. И ужаснее ее я не знаю ничего. Опасность, невидимая невооруженным глазом, и оттого еще более могущественная и сокрушительная. Веришь ли, я просыпаюсь весь в поту, вскакиваю и долго не могу прийти в себя. Меня преследуют кошмары. В азартной игре в первооткрывателей мы забываем о последствиях своих открытий. Разгадав очередной ген, пептиды, полимеразы, мы тотчас спешим известить об этом мир и снова в тени лабораторий экспериментируем до умопомрачения. Но есть другие люди, ждущие момента, чтобы любое открытие обратить во зло, в бизнес, в средство наживы или массового уничтожения… Это не только Пентагон, но и такие выродки-ученые, как Кларк, Шактер.

– Да о чем это ты?- не выдержал Орбел. Его интересовало сейчас только одно – как- скорее увидеть Лилит.

– О вирусах! Конечно же, о вирусах.

– Друг мой! По-моему, у нас были другие цели.

– Я не забыл. Ты должен выслушать меня! Ты представитель другой страны, другого,идеологического мира. И я открываю тебе тайны, реализация которых может привести к гибели не только вашей страны, но всего человечества.- Его голос дрожал от напряжения. Он забыл, что должен говорить тихо.- Давай присядем в этом холле.

Орбел не стал больше перечить и покорно сел.

– Шактер хвастался перед тобой обманным вирусом гриппа, выведенным в лаборатории. Не так ли?

– Да-да, припоминаю. Иммунная система человека реагирует на оболочку вируса, вырабатывая- соответствующие антитела. Но вирусы-мутанты уже не содержат внутри возбудителей гриппа и потому действуют на человека как вакцинация…

– Да, такой вариант вполне жизнеспособен в мирное время,- нетерпеливо перебил Руфос.- А если война? Скажем, холодная война. О бактериологическом оружии много писали – бесчисленная армия невидимых солдат, разящих противника без шума, выстрелов и разрушений. Использовав знакомую организму оболочку вируса в качестре микромешка, ее можно нашпиговать чем угодно – самыми страшными смертоносными генами. Организм отреагирует должным образом на оболочку, а притаившиеся убийцы начнут свое действие исподтишка.

– Троянский конь, да и только.

– В соседней комнате в колбах и герметически закупоренных флаконах содержится сокрушительная сила, с которой не сравнится ни одно оружие мира. Вирусы-мутанты. Если во время эпидемий оспы, чумы, холеры определенный процент заболевших приспосабливается и выживает, то при эпидемии вирусовмутантов не спасется ни человек, ни животное. А поиски невидимого оружия становятся все изощреннее, и теперь, по поручению Кларка, мы разрабатываем новую идею, предложенную, кстати сказать, Шактером. Мы начали нашпиговывать оболочку вируса… Чем бы ты думал?

– Право, у меня не хватает фантазии.

– Здесь нужна поистине чудовищная фантазия. Так вот, двойная спираль ДНК составляется произвольно, ее гены-хромосомы заимствуются у самых различных биологических объектов и выстраиваются без соблюдения какого-либо порядка и последовательности. За генотип ДНК берется одна модель, чаще – гибридная. Коктейль получается невообразимый. Такой заново сфабрикованный биологический код можно распространять в виде вирусной инфекции. Внедряясь в организм человека или животного, он полностью разлаживает его, нарушает внутреннюю гармонию и взаимосвязь органов, координацию движении. Подобно раковым опухолям начинают расти новые нефункциональные органы или конечности, атрофируются прежние, мозг и нервная система перестают выполнять свои функции. Одним словом, такой человек-мутант перестает быть человеком и, даже если не погибает, представляет собой ужасающее зрелище. В зависимости от дозы подобных вирусов, введенных в организм, процесс перерождения может развиваться крайне медленно – годами или фантастически быстро, буквально в считанные дни. Сейчас я познакомлю тебя с жертвой такого эксперимента. И биологический мутант Мики покажется тебе невинной забавой.

– Ты убиваешь меня, Руфос,- бормотал потрясенный Орбел.- Это чудовищно, бесчеловечно! Это кощунственно, наконец. Надеюсь… не Лилит превратили в такого мутанта?…

– Нет-нет, не Лилит. Я боялся сойти с ума, но теперь есть ты – представитель могущественного, а главное – миролюбиво настроенного государства. Вас услышат. Вам поверят. К вам будут прислушиваться. Мои же возможности ничтожны. Обещай выполнить мою просьбу. Мое требование. Расскажи миру о том, что увидел здесь.

Орбел нашел в темноте руку Руфоса и крепко сжал ее.

Некоторое время они молча сидели друг против друга, глядя под ноги, погруженные в разноречивые переживания. Один испытывал своего рода облегчение, переложив непосильное бремя на чужие плечи, другой корчился и стенал под внезапно свалившейся на него ответственностью.

Глухой вой донесся из глубины помещения, тоскливый и в то же время воинственный. Увидев два светящихся в темноте кружочка, Орбел попятился.

– Не бойся, он в загоне,- подбодрил его Руфос.

– Кто в загоне? И где же, наконец, Лилит?

– Она здесь.

– Как?!

– Да, мой друг. Ее держат в одном помещении с Чарли.

– Каким еще Чарли, Руфос?!-дискантом взвизгнул вконец издерганный Орбел.

Вой перешел в глухое урчание.

Руфос направил луч света в темноту – все стихло.

За массивными чугунными прутьями колыхалось нечто бесформенное и невообразимо огромное. Темная, лоснящаяся туша была метров четырех в поперечнике. Голова:., если это можно назвать головой, расплывшись, сливалась с общей массой, покрытой буграми и впадинами. Маленькие злые глазки в упор смотрели на Орбела, а отвратительная пасть беззвучно шевелилась. От колышущейся массы отделилась огромная черная рука с лиловой ладонью – человеческая пятипалая рука, и уцепилась за решетку.

– Что это?- вскричал Орбел, отскакивая к стене.

А туша, перекатываясь и вспучиваясь, подобралась вслед за рукой к решетке, налипла на нее, как черное, вязкое тесто.

– Пошел вон, Чарли! Пошел вон,- прикрикнул Руфос.

Туша обмякла, опала и расползлась по полу.

– Чарли Смит был негром. Работал у Кларка. А когда понадобился человеческий экземпляр для эксперимента, Шактер пожертвовал своим довольно ленивым, нерасторопным работником. Шактер – ярый расист. Он испытал на нем свой новый вирус. Чарли и есть тот монстр, которого я обещал показать тебе. Попытайся представить, как войско противника перерождается в таких вот монстров и пожирает друг друга. Запомни беднягу, и на этом мы закончим нашу ночную экскурсию. Ты хочешь видеть Лилит. Она в клетке позади Чарли. Ее упрятали туда для надежности. Доступ в эти помещения имеют всего несколько человек. Даже если посторонний чудом забредет сюда, при виде Чарли он либо сбежит, либо потеряет сознание, и уж ему наверняка будет не до маленькой, ничем с виду не примечательной девицы.

– Веди меня к ней. Скорее! Почему она молчит? Почему никак не реагирует на мой голос? Да посвети же, черт возьми!

– Орбел,- мягко остановил его Руфос,- прежде чем я посвечу тебе, ты должен узнать одну печальную истину: прежней Лилит больше не существует. Вам не удалось сделать из нее человека, зато им удалось превратить ее в зверя.

– Какие глупости!- вскричал Орбел.- Ты не знаешь Лилит. Стоит ей увидеть меня…

– Ладно,- вздохнул Руфос.- Но поостерегись. Обойди клетку Чарли слева. Вот здесь.- Он высветил ему световую дорожку.

Орбел бросился в указанном направлении.

– Погоди,- остановил его Руфос.- Возьми ключи от клетки.

– Клетка! Ключи! И это чудовище!- Орбел был вне себя.

Фонарик Руфоса вырвал из вязких объятий тьмы грязное, жалкое тельце, скрюченное в углу клетки.

Трясущимися, непослушными руками Орбел пытался отпереть железную решетчатую дверь.

– Лилит… крошка… деточка моя…- бормотал он, и зубы его стучали.

Лилит напряглась, сжалась в тугую пружинку, свирепо глядя круглыми звериными глазами на пытавшиеся освободить ее руки. И стоило Орбелу распахнуть тяжелую дверь – пружинка развернулась со сверхъестественной стремительностью, сбив с ног и опрокинув навзничь своего спасителя. Свет фонарика напрасно метался по стенам и углам помещения – Лилит исчезла. Ошарашенный, Орбел поднялся, держась за прутья опустевшей клетки.

– Где она?

– Понятия не имею.

Они возвращались назад по темным коридорам и галереям, ощупывая фонариком все закоулки. Руфос остановился перед выходной дверью, которую предусмотрительно запер.

– Что же нам делать?- растерянно спросил Орбел.

– Здесь оставаться больше нельзя. Смотри, небо на востоке начало светлеть. Нам надо поскорее убираться.

И едва Руфос открыл дверь – оба разлетелись в стороны.

Легкая тень скользнула между ними и исчезла в темноте.

– Это была она!- вскричал Руфос.

– Лилит!… Лилит!- с тихим отчаянием позвал Орбел. Ему никто не ответил.

Стив не любил изнуряющий труд, предпочитая случайные легкие заработки и свободную жизнь, полную опасностей и приключений. Неоднократно попадался за угон чужих машин, но, выходя на волю, с завидным упорством принимался за старое, веря, что счастье в конце концов улыбнется ему.

Стив притормозил, увидев что-то интересное.

– Никак девчонка! Что ж она спит тут одна, у самой дороги?- Стиву.часто самому доводилось бывать бездомным, и ему стало жаль этого грязного, босоногого заморыша, так доверчиво и опрометчиво прикорнувшего у всех на виду.

Он подошел к спящей, заложив руки за ремень, разглядывал ее с любопытством и недоумением.

– Эй, крошка премиленькая,- сказал, прищелкнув языком.- Только уж очень грязная и платье рваное… Эй! Да проснись же, черт побери! Э-эй… Могу подвезти, если хочешь.

Он наклонился, тормоша ее за плечо. Его рука ощутила, как разом окаменело ее тело. Она распахнула круглые глаза и уставилась на склонившегося над ней гиганта. В следующее мгновение – он даже не сообразил, как она успела вскочить,девушка отпрыгнула в сторону и пустилась наутек.

– Ишь какая! Не уйдешь!- весело крикнул Стив. У него были длинные, крепкие ноги, привыкшие улепетывать от полицейских. И он помчался следом. Ноги и впрямь не подвели. Он настиг беглянку и крепко схватил ее. Она отчаянно сопротивлялась. Потеряв равновесие, оба свалились на землю.

Увлеченный возней, Стив наконец опрокинул ее навзничь, придавил к земле, и только теперь заметил искаженное невообразимым ужасом лицо девушки. Он был озадачен. Чтобы както ее успокоить, заигрывая снова, сказал, не задумываясь:

– Попалась, Крошка… Не уйдешь…

“Попалась, тварь! Не уйдешь!”- ослепило ее сознание.

Явственно возникло лицо, красное и потное. И, изловчившись, Лилит вонзила зубы в горло очередного мучителя. От неожиданности и боли Стив выпустил ее, попытался отшвырнуть, но не тут-то было. Хрупкая жалкая замарашка, юродиво прикорнувшая у дороги, превратилась в дикую кошку, в сатану со стальными, мгновенно выстреливающими мускулами. Не успел Стив сообразить, что, собственно, происходит, как Лилит оказалась сверху. Пустив в ход зубы и ногти, она рвала на нем одежду, кожу, волосы… Напрасно Стив силился отодрать ее – она решила, пусть ценой собственной жизни, отомстить за себя. Да нет, она ничего не решала – ее мозг заволокло кровавым туманом. Ее зубы сомкнулись на его горле, на. буйно пульсирующей сонной артерии.

…– Неизвестный зверь загрыз недалеко от шоссе здоровенного молодого парня,- с содроганием сообщил Рон Бремер Страйнеру.- Я сам видел изодранное окровавленное тело и его “кадиллак”. Там полно полиции.- И многозначительно добавил:- Он весь в ссадинах, царапинах и укусах.

– Думаешь, сбежала?- побледнел Дик.

– Немедленно проверить,- шепнул Бремер.

Оба поспешили через лаборатории и галереи во владения черного Чарли. Лилит, как они и опасались, на месте не оказалось. Двери опустевшей клетки были распахнуты настежь. Огромная туша, растекшись по полу, приняла четырехугольную форму своей темницы и при виде сотрудников стала глухо и жалобно ухать, напоминая о времени кормежки.

– Да заткнись ты, черная образина!- раздраженно крикнул Бремер, зная наперед, что ни окрик, ни свист кнута не дойдет до навсегда угасшего сознания Чарли, у которого не осталось ничего, кроме единственного инстинкта, поступающего из недр его необъятного желудка.

– Кто мог это сделать?!- взревел Дик, багровея.

– А если сама?

– Невозможно! Ее выкрали. Но кто?

– Я ее выпустил, я.- Руфос стоял перед ними с независимым видом, заложив руки за спину. В его открытом взгляде было презрение к опасности и к этим ничтожным, нечистоплотным людям, которых он совсем недавно считал своими коллегами по науке.

– Посмотрите на него, Христос, да и только,- с ненавистью процедил Бремер.- Зачем тебе это понадобилось?

– Зачем это понадобилось вам?- Руфос не спускал со Страйнера негодующего взгляда, пренебрегая Бремером.

– Да знаешь ли ты,- визгливо крикнул Бремер,- что бывает, когда суют нос не в свои дела?

Руфос по-прежнему не обращал на него внимания.

– Спокойно, Рон, не горячись,- одернул сообщника Страйнер, не отводя нагло-самоуверенных глаз перед взглядом Руфоса.- Меня интересует другое: зачем ты потащил сюда Орбела?…- Он забросил удочку так – на всякий случай, вовсе не будучи уверен, что Руфос приходил ночью не один. А тот, бесхитростный и прямолинейный, проглотил наживку, что называется, по самый поплавок.

– Со мной бы она не пошла,- ответил он просто.

Страйнер и Бремер переглянулись.

– Кажется, и с ним она не очень-то пошла? – Страйнер сохранял внешнее спокойствие.

– И вы еще удивляетесь!- возмутился Руфос.- Вы превратили ее в зверя. Она теперь никого не признает.

– Черт с ней!- Страйнер понизил голос, и изнутри прорвалась сдерживаемая ярость.- Ты понимаешь хоть, что натворил?

Руфос вдруг растянулся на полу, он попытался вскочить, но Страйнер и Бремер бросились на него. Он отчаянно сопротивлялся. От удара кулаком в переносицу у Бремера моментально вспух нос. Дик ловко увертывался от рук Руфоса и, изловчившись, наотмашь ударил его ребром ладони в основание черепа. Второй удар он нанес в кадык, чудом не переломив его. Руфос захлебнулся, дыхание остановилось – он потерял сознание.

– Хорош,- удовлетворенно отметил Дик, вставая.- Такто лучше… На него посмотрите, в свидетели собрался. Ишь, храбрый какой.- На пороге появился Шактер.

Бремер, потирая распухший нос, сказал:

– Не обращайте внимания. Сейчас он придет в себя… Дик! Брызни-ка на него воды.- Он наклонился над Робертсоном, похлопал его по щеке:- Руфос… Эй, Руфос! Да вставай же! Будет разлеживаться.

Руфос открыл глаза. Сел.

– Вот и все,- улыбнулся Шактеру Дик.- Повздорили – помирились. С кем не бывает. Вы уж нас извините.

– Куда вы?

– На поиски заморской пташки, которую ты так опрометчиво выпустил на волю. Поможешь нам ловить ее. Нельзя же допустить, чтобы пташка и дальше пожирала мирных американцев.

Про себя же Страйнер думал, что, если посчастливится, можно будет, не возвращаясь к Кларку, махнуть в соседний штат, прихватив с собой и Руфоса, представлявшего теперь немалый научный и стратегический интерес. Их новый шеф, с которым имелась уже тайная договоренность, наверняка до такого еще не додумался, и ему было бы небезынтересно понаблюдать за грядущими превращениями их коллеги. Может, заодно и гонорар возрастет. Ведь это уже не один, а два редкостных экземпляра.

В доме фермера накрывали на стол к завтраку. Дородная, рослая хозяйка, ее младшая дочь-подросток, хозяин фермы – высокий, жилистый, загорелый, и двое взрослых сыновей, чинно рассевшись вокруг стола, приступили к трапезе.

Отец поторапливал сыновей, чтобы не рассиживались за едой – разгар лета, дел на плантации невпроворот. Его мысли были всецело заняты хозяйственными проблемами.

Семья молча сосредоточенно ела, когда из пристройки донеслось громыхание. Перестав жевать, все насторожились.

– Я оставила ведро с молоком!- всполошилась хозяйка.Уж не пробралась ли туда бездомная собака или кошка?

Шум повторился, но уже более осторожный.

– Ну-ка, дочка, пойди взгляни,- сказал фермер.

Девочка отложила кусок хлеба с сыром и пошла к двери.

– Ой…- тихо вскрикнула она.- Там… там какая-то грязная оборванка… Она пьет наше молоко прямо из ведра.

Все члены семьи повскакали с мест.

Лилит, обеими руками прижимая к себе ведро, злобно уставилась на них.

– Смотрите-ка, она вся измазана кровью!

– Тебе чего здесь надо?- строго спросила фермерша. – А ну поставь ведро на место! Испоганила такое прекрасное молоко. Убирайся отсюда!

Оборванка, слегка наклонив голову, прислушивалась к ее голосу, потом неуверенно, с усилием произнесла по-русски: – Ли… лит… кушать… хочет.

– Вы что-нибудь поняли?

– Я понял только “Лилит”,- сказал один из сыновей.

Попятившись, она крепче прижала к груди ведро с молоком.

– Не все ли равно, как ее зовут? Пошла вон, грязнуха! – рассердилась фермерша и, выбросив вперед руку, повелительным жестом указала самозванке на дверь.

Лилит глухо заворчала, принимая оборонительную позу. Но ведра не выпустила. Люди удивленно переглянулись.

– Это еще что за фокусы?- возмутилась фермерша.

– По-моему, с девчонкой не все в порядке,- сказал фермер.- Посмотри на ее вид. Но лицо, если бы не грязь, прехорошенькое.

– И что ты предлагаешь?- напустилась на мужа фермерша.- Взять ее в дом? Искупать? Уложить в постель, да?

– А почему бы и нет? Девчонка нуждается в помощи.

– Мама! Отец прав, приютим ее,- посоветовал старший сын.

– Как бы не так? Я за своих сыновей перед богом в ответе. А как натворите чего? Мне такая невестка ни к чему. Оборванная, неизвестно откуда. К тому же, кажется, полоумная.

Заметив за спинами людей вкусную еду, Лилит выпустила из рук ведро, которое с грохотом покатилось, обдавая всех молоком, и бросилась на людей. От неожиданности те поспешно расступились. Лилит ворвалась в комнату, молниеносно засунула за пазуху кусок сыра, схватила краюху хлеба, пытаясь одновременно сгрести и все яйца, которые катились по столу, падали на пол и разбивались.

Семья фермера ошарашенно следила за ней.

– А ну положи все на место!- гневно крикнула хозяйка. – А не то я тебя…

Прижимая к себе добычу, Лилит бросилась к открытому окну, ловко перелетела через подоконник и исчезла.

С началом рабочего дня маленькая группа из Советского Союза вошла в залитый утренним солнцем кабинет Кларка.

На лицах всех троих застыла маска холодной отчужденности.

Кларк, достаточно осведомленный об основных происшествиях ночи, с таким же каменным лицом поднялся им навстречу.

Посетители расселись молча, выжидательно глядя на хозяина Лабораторного городка. Орбел, впервые попав в его кабинет, с любопытством огляделся по сторонам. Все вокруг было завалено самыми неожиданными вещами, казалось, не имевшими к Кларку никакого отношения, вернее – не вязавшимися с представлениями Орбела о нем. Картинки, карикатуры, абстрактные карандашные наброски на стенах. Среди них – многочисленные дипломы в рамках и под стеклом с гербами, печатями, вензелями. На полках шкафов среди книг – фарфоровые статуэтки, гипсовые бюстики, кусочки минералов.

На необъятном письменном столе среди нагромождения бумаг – фотографии членов семьи Кларка в затейливых претенциозных рамках, повернутые лицом к посетителю.

– Вы пришли по какому-нибудь конкретному делу?- осведомился Кларк невозмутимо.

– Мы пришли за разъяснениями,- тотчас отозвался нетерпеливый Орбел.

– Каким образом ваша… подопечная убила нашего парня?- Он намеренно не употребил излюбленного словечка: “экспонат”, поскольку с экспоната и спрос другой.- Не понимаю…

– Прекрасно понимаете,- не сдержался Орбел.- Вы похитили Лилит. Ваша дочь обманным путем выманила нас с сотрудницей из дома в тот вечер…

– Прошу не вмешивать сюда мою дочь,- холодно оборвал его Кларк.

– Все равно вам не уйти от ответа,- не уступал Орбел,перед нами, перед нашей страной… перед общественностью за то, что вы сделали с Лилит.

– Да помолчи же наконец!- не выдержав, осадил Карагези сына по-армянски.- Мистер Кларк, я прекрасно понимаю вас и ваше положение в создавшейся ситуации.

– Это другой разговор, коллега.- Кларк тут же сбавил тон.- Я думаю, если бы мы остались наедине, наша беседа протекала бы куда более продуктивно.

– Оставьте нас,- без промедлений потребовал Карагези.

– Но отец!- возмутился Орбел.

– Я сказал, оставьте нас.

– Хоть не давай ему обвести себя вокруг пальца,сказал Орбел, с недовольным видом направляясь к двери.Если удастся найти машину, отправлюсь на поиски… Оля, пошли, – Ольга безропотно последовала за ним.

– Я, дорогой коллега, занимаюсь экспериментально-исследовательской деятельностью не по собственной прихоти, а по финансируемым заказам Пентагона, и ваш антропоид привлек меня именно своей животной сущностью. Вы стремились любой ценой дотянуть ее до человека. Я же, наоборот, много лет бился над созданием зверя в облике человека. Это как обманный вирус: организм дает адекватную оболочке реакцию, а когда “осознает” его подлинную сущность – бывает уже поздно… Воины-животные, не знающие ни страха, ни жалости, послушные только воле своего хозяина,- вот давнишняя мечта моих заказчиков, а следовательно, и моя,- с циничной непосредственностью разоткровенничался Кларк.- Их можно дрессировать, закреплять искусственные рефлексы, у них нет ни нравственных, ни этических комплексов, которыми опутывает себя человеческое общество. Ваша Лилит загрызла здоровенного молодого парня. Публично я буду кричать и возмущаться и, может быть, даже обвинять вас в намеренном преступлении, но втайне я аплодирую вам, коллега, осуществившему наш давнишний замысел. Я завидую вам черной завистью и не успокоюсь, пока не разгадаю ваши секреты.

Орбел попросил Маргарет ехать помедленнее, пристально вглядываясь в окрестности… Сзади настойчиво залилась сирена.

– Что нужно от меня дорожной полиции? – Маргарет наморщила носик, бросая недовольные взгляды назад через зеркало. Она нажала на тормозную педаль. Вровень с ней тотчас встал черный “понтиак”, из него выскочил человек в черной рубашке и черных брюках с мрачно-сосредоточенным лицом. Два “доджа” с мигалками замерли позади.

– Простите за беспокойство, мисс Кларк,- обратился к Маргарет человек в черном, легким кивком головы поздоровавшись с Орбелом,- но я должен знать, куда вы направляетесь.

– Чего ради? – возмутилась Маргарет, принимая надменный вид.- И по какому праву?

– В целях вашей же безопасности,- заверил следователь.- Вашей и гостя из России. Вы наверняка осведомлены, что на дорогах стало небезопасно ездить. Бежавшая от вас… право, не знаю, как и называть это дикое человекоподобное существо… нападает на мирных жителей, грабит фермеров.

Они снова сели в машину, отыскали дорогу к океану. Остановившись у кромки песков, босиком направлялись к воде. Маргарет на ходу стаскивала уже не такие безукоризненно белые перчатки, бросая их прямо в песок, расстегивала свой атласный комбинезон, ничего не видя вокруг, кроме маняще бегущей навстречу волны. Орбел предусмотрительно огляделся по сторонам: пляж, несмотря на знойный полдень, был пуст… по правую руку от них. Но, взглянув налево, он обнаружил вдалеке возбужденно жестикулирующих людей.

Схватив свою спутницу за руку, Орбел потянул ее к невысокому кусту цветущего, одуряюще пахнущего розмарина.

– В чем дело? – рассердилась та.

– Тсс-с, умоляю, тише,- зашептал он, заставляя ее пригнуться.

– Да что случилось, Орбел? Я хочу купаться.

– Посмотри вон туда… Ты не узнаешь этих людей?

Маргарет выглянула из-за куста и вскрикнула: – Да это ж…

Он бесцеремонно зажал ей рот рукой. Она сорвала с лица его руку и сказала недовольно, но тихо:

– Там Дик и два наших сотрудника. У меня отличное зрение. А ты зачем-то тащишь меня в кусты. Пусти, я хочу окликнуть Дика.

– Но ты ведь согласилась поехать со мной, а не с ним,- напомнил Орбел, сдерживая раздражение.

– Дик – мой друг,- заявила она.- И я не собираюсь прятаться от него в кустах. Об этом мы не договаривались.

– Пригнись и постарайся незаметно добежать до первых деревьев,- шепнул Орбел,- это всего несколько шагов.

Им удалось благополучно пересечь открытое пространство и под прикрытием леса подойти совсем близко к спорящим на краю пляжа. Теперь их разделял только одни развесистый куст молодой акации. Орбел жестами потребовал, чтобы Маргарет затаилась и вела себя предельно тихо. Та подчинилась с откровенным недовольством, и поначалу Орбел опасался, что она выдаст его. Но очень скоро разговор по ту сторону кустарника заинтересовал Маргарет, и она, забыв об Орбеле, старалась не пропустить ни одного слова…

– Ошибиться я не мог! – настаивал, как видно, не в первый раз Дик.- Она купалась прямо в платье и пустилась наутек при виде нас. Любая американка скинула бы с себя одежду.

– Это еще не доказательство,- возразил ему Бремер.Ведь мы обшарили все кусты и нигде не обнаружили даже ее следов.

– Значит, она или ловко прячется от нас, или убегает отсюда сломя голову. Что-что, а бегать она умеет.

Какое-то время Орбел пребывал в полной растерянности, не зная, что предпринять. Лилит, которую он тщетно столько времени разыскивал, в двух шагах от него. Ему хотелось броситься к ней без промедления, схватить, прижать к себе. Но тогда они с ней останутся одни против… Сколько же их? Двое? Если с Руфосом – трое, а с Маргарет уже будет четверо. И он решил ждать, не предвосхищая событий.

– Если мы не поймаем ее,- продолжал стоять на своем Дик,- мы пропали. На нас обрушатся все беды мира. Этот русский… или кто он там, и его папаша разболтают за океаном тайное тайных, поднимут шумиху…- Маргарет покосилась на Орбела далеко не дружеским взглядом. Но она не понимала, о чем идет речь.- И Кларк… и ФБР, и ЦРУ отыграются на нас. А все этот кретин Руфос… Чертов ублюдок.

Руфос даже не обернулся, что крайне удивило Орбела. Но если им стало известно о поступке Руфоса, то почему они взяли его с собой на поиски сбежавшей Лилит, а не свели с ним счеты, не отдали его в руки Кларка или полиции?

Раздвигая руками кустарники, Дик Страйнер прошел мимо Лилит и… увидел затаившихся Орбела и Маргарет. Он настолько опешил от неожиданности, что не сразу нашелся, что сказать.

Лицо его бледнело на глазах от подступившей ярости.

Издав воинственный клич, он бросился на Орбела… и в ту же секунду взвыл от боли – ему на спину разъяренной пантерой прыгнула Лилит, вонзив ногти в лицо, а зубы – в загривок.

Страйнер вращался как смерч, пытаясь сорвать с лица цепкие руки,

– Да помоги же, черт возьми! – рычал от боли Страйнер.- Оторви от меня эту бестию.

Ударом кулака Орбел на всякий случай сбил с ног нерешительного Бремера. Но, испугавшись за последствия, крикнул:

– Лилит! Прочь, Лилит! Оставь его. Ко мне!

Лилит не слышала и не видела никого, кроме своего врага, которого ненавидела больше всего на свете. С остервенением она кусала и царапала его, старалась добраться до горла. А он, хрипя и обливаясь кровью, метался по пляжу.

– Дик… Дик… Боже мой, Дик,- исступленно причитала Маргарет, ломая пальцы, замирая от ужаса…

Орбел схватил Лилит, бормоча, как заклинание, ласковые слова:

– Милая моя, бедная моя, ну иди же ко мне, иди, хорошая, умница, Лилитушка, ну вспомни меня, вспомни, родная…

Он ощутил, как ослабло сумасшедшее напряжение ее мышц… и, вся разом обмякнув, она.упала ему на руки, забилась в нервных конвульсиях. Страйнер рухнул на песок.

Прижимая к груди Лилит, счастливый тем, что держит ее наконец в своих объятиях, Орбел спросил Маргарет:

– Аптечка в машине есть?

Прежде чем Маргарет добежала до своего “роллс-ройса”, Орбел услышал вой сирены и вздохнул с облегчением…

Полицейские бросились к нему.

Орбел крепче прижал к себе Лилит и, шатаясь, пошел к машине. Маргарет догнала его:

– Я не смогу вести машину. У меня дрожат руки,- пожаловалась она.

– Если позволите, мисс, за руль сядет мой работник,предложил следователь.

…С радостным воплем бросилась Ольга к Лилит, по-прежнему цеплявшейся за Орбела, как маленькая обезьянка.

– Не надо, Ольга, тише,- остановил ее Орбел.- Лучше открой постель и быстро сообрази ей что-нибудь поесть.

– Ли… лит кушать хочет, – сонно пробормотала Лилит.

– Милая ты моя! – В приливе нежности прослезилась Ольга.- Не забыла… Сейчас, моя хорошая, сейчас…

Тигран Мовсесович, поднявшийся с кресла при появлении Орбела с Лилит, так и стоял, молча глядя на них.

– Папа, ты не рад нам? Она нашлась!

– Очень рад.

Орбел пожал плечами и понес Лилит в спальню. Бережно уложив ее, грязную, в кровоподтеках и ссадинах, на белоснежные простыни, укрыл одеялом, поцеловал слипшиеся волосы – она сонно промурлыкала в ответ что-то невнятное.

Когда Ольга принесла еду, Лилит крепко спала.

– Спи, милая, спи,- умильно прошептала Ольга.- Сон тебе сейчас важнее всего.

Кларк сам пригласил к себе Карагези с сыном. Молчание, которым он встретил их, было красноречивее всяких слов.

– Не знаю, что и сказать,- заговорил он.- Мне искренне жаль. Меньше всего я хотел неприятностей.

– Страйнер жив? – холодно перебил его Карагези.

– К сожалению,- зло вырвалось у Кларка.- Оба под стражей. Дочь рассказала мне подробности. Бремер дополнил остальное. Не сомневайтесь, они понесут заслуженное наказание.

Отец родным с детства говором тихо произнес по-армянски: – Помолчи, сынок. Будь умницей.

– За два-три дня мы сумеем закончить всю нашу бухгалтерию. В четверг будем готовы ехать в аэропорт.

– Хорошо.- Карагези поднялся. Орбел продолжал сидеть.

– У вас есть еще ко мне вопросы, мой отважный герой? – осведомился Кларк холодно.

– Да. Я хотел бы знать, как чувствует себя Маргарет.

– Она в полном порядке.

Лилит отмыли, поменяли одежду, залечили ссадины… На всякий случай подстригли до основания ногти. Поначалу она нервно вздрагивала от каждого прикосновения, скалила зубы, глухо урчала. Но неизменно ровный, ласковый тон тех, кого она хорошо знала и любила, сделал свое дело.

В день отъезда Орбел сам позвонил Шактеру, напомнив, что не изменил своего намерения проститься с Руфосом Робертсоном.

– Я жду вас у четвертой лаборатории,- сухо ответил Шактер.- Вам известно, где она находится.- И положил трубку.

Он шел вслед за Шактером мимо уже знакомых ему лабораторий. Двери, мимо которых они проходили, то и дело открывались. В них появлялись люди в халатах с непроницаемыми лицами. Казалось, они специально возникают на его пути, чтобы убедиться, что доверчивая жертва все глубже проникает в их владения… Может, все они соответственно проинструктированы Шактером, их роли расписаны и отрепетированы?

– Сюда.- Шактер остановился.- Желаете получить аудиенцию наедине? – В тоне откровенно звучала издевка.

– Д… да, наедине.

– Извольте.- Шактер развернулся на каблуках и исчез.

Поколебавшись, Орбел нерешительно переступил порог указанной ему комнаты. И очутился в апартаментах Чарли. Первое, что бросилось в глаза, лениво колышущаяся черная масса, непомерно разросшаяся за минувшие дни. Приняв квадратную форму загона, туша, будто дрожжевое тесто, начала расти вверх, к потолку. Толстые чугунные прутья решетки глубоко врезались в нее, но Чарли, казалось, не замечал этого. Судя по всему, он спал, равномерно, волнообразно вздымаясь и опадая, издавая глухой мощный храп. Оторвав от него взгляд, Орбел осмотрелся.

Сейчас, при свете дня, помещение выглядело иначе, чем той зловещей ночью. Он вспомнил, что Лилит прятали в клетке позади Чарли. Но черная вздутая туша загораживала ее.

– Руфос…- осторожно позвал Орбел.- Руфос! Ты здесь?

Ему не ответили. Он обошел огромную клетку и только тогда увидел то, что искал. В клетке Лилит сидел человек. Абсолютно голый, раздутый, будто от жестокой водянки. Ноги и руки как бы втянулись в шаровидное тело или оплыли не то жиром, не то диким мясом. Голова тоже ушла в плечи, слилась с туловищем, растеклась по груди и спине. И все это покрывали пульсирующие, перекатывающиеся бугры. Можно было подумать, что под кожей бедняги копошатся клубки бесчисленных змей. Лица, как такового, больше не существовало. Орбел узнал глаза. Это были глаза Руфоса. Волосы частично сохранились, но, заметно поредев, представляли жалкое зрелище.

Орбел присел перед клеткой на корточки. Глаза Руфоса неотрывно следили за ним. Его рот беззвучно задвигался.

– Руфос… Это я, Орбел. Ты узнаешь меня?

Глаза смотрели на него в упор.

– Друг мой… Скажи хоть что-нибудь, умоляю тебя…

Рот сложился в трубочку и произвел звук, напоминавший вой Чарли.

– Руфос… поговори со мной,- молил Орбел.- Если не можешь говорить, дай мне хотя бы пожать твою руку.- И он просунул кисть сквозь прутья.

Руфос, ерзая по полу, пододвинулся к решетке и… схватил протянутую руку.

– Ой! Что ты делаешь? Мне больно! Пожалуйста, отпусти. Да отпусти же, черт возьми!

Существо за решеткой с силой тянуло на себя Орбела, делая попытки затащить его в клетку. Орбел уперся коленями в решетку, тщетно пытаясь высвободиться.

– Эй! Кто-нибудь! По-мо-ги-те!!!

От криков Орбела проснулся и завыл черный Чарли. Его клетка была совсем близко, за спиной Орбела, и Чарли, если у него еще сохранились конечности, тоже мог дотянуться до него.

Орбела обуял панический страх.

– Помогите…- беззвучно прошептал он, голос отказывал ему.

Он услышал позади себя учащенное дыхание и свист. Орбел зажмурился. Звук глухих ударов заставил его открыть глаза – двое работников колотили палками Руфоса, тыкал и ими в голое, обезображенное тело, в голубые, бессмысленные глаза. Они били его до тех пор, пока он не выпустил руку своей несостоявшейся жертвы.

– Разве можно поступать так опрометчиво,- упрекнул Шактер сидевшего на полу бледного Орбела.- С того дня, как вы приехали сюда, вы только и делаете, что совершаете опрометчивые поступки.

Орбел привалился к стене. Он боялся потерять сознание. А те трое заслонили собой клетку Руфоса – Орбел видел только их спины. И все же отвернулся, закусил губу.

– Вот и все,- ехидный голос Шактера спустился на землю, стал ближе и оттого ненавистнее.- Можете удостовериться.

И они благополучно вернулись на Родину в полном составе.

Только вот Карагези-отец был всю дорогу мрачен и молчалив, и сын не мог добиться от него ни слова. Собственно, Орбелу тоже было не до бесед; из головы не выходил несчастный Руфос – молодой, обаятельный, перспективный… не успевший даже обзавестись семьей, поплатившийся жизнью ради спасения Лилит, ради спасения, может быть, всего человечества. А Кларк потребовал от них молчания, и Орбел, зная порядочность отца, не сомневался, что тот сдержит свое обещание. Но разве он – Орбел не связан другим, куда более важным обязательством, разве он может допустить, чтобы страшная кончина американского парня прошла впустую? А отец не желает разговаривать, делая вид, что дремлет, будто все случившееся касается только его одного. Но Орбел твердо решил, вернувшись домой, выполнить то, о чем его просил Руфос, даже если отец будет стараться помешать ему. В конце концов, он взрослый человек, и у него есть свой гражданский долг, своя честь…

– Отец! – Орбел посмотрел на него в упор, устыдился было своей дерзости, но все же спросил:- А может, ты просто боишься? – И, ожидая взрыва, увел взгляд в сторону.

– Чего? – спокойно спросил Карагези.

– Возмездия, например. И чтобы я тоже молчал, ты решил упрятать меня в горы.

– А ты, значит, на “возмездие” чихал?

– Ну не то чтобы чихал,- смутился Орбел, но тут же храбро добавил:- Свой гражданский долг я ставлю превыше всего.

– Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? – улыбнулся Карагези.- Подростка, который кричит во время драки: “Пустите, я убью его!”, неосознанно мечтая о том, чтобы его покрепче держали. Ведь отпусти я тебя, и ты не будешь знать, что делать. Пока я тебя держу, я – трус, а ты – связанный по рукам и ногам герой.- И, помолчав, добавил:- Давай заключим с тобой устное соглашение. Ты сейчас выполнишь мою просьбу, это займет у тебя дней десять, не больше. А вернувшись в Москву, ты получишь полную свободу действий, если… если к тому времени не изменишь своих намерений. Десять дней ничего не решают, а спешка в таких делах плохой советчик. Там, на досуге, ты сможешь все хорошенько обдумать.

– Я едва помню деда,- проворчал Орбел.- Да и как они воспримут Лилит? Как мы им объясним?

– Скажем, что она – обыкновенный, но слабоумный от рождения человек. И интерес к ней тут же пропадет.

Орбел вздохнул, пожал плечом. Ему очень не хотелось снова уезжать из Москвы, да еще в деревню, но он ответил покорно:

– Если надо…

Дед Мовсес оказался далеко не таким старым – подвижный старик со строгими голубыми глазами в обрамлении разбегавшихся во все стороны морщин. Он поджидал гостей у ворот своего дома, еще издали завидев салютующую столбами пыли машину.

Тигран Мовсесович обнял старика, прижался лицом к его колючей седой щетине и замер так, будто ища в корнях своих поддержки и защиты от большого неразумного мира, от зла и спеси, от оглушающего рева цивилизации.

– Сын,- словно договаривая непроизнесенные, переполнявшие душу слова, выдохнул старик.- Тигран-джан… Думал, на этом свете не свидимся… Внучок. Дай теперь на тебя взглянуть.- И, припечатав к щеке Орбела звучный, как горное эхо, поцелуй, старик крепко обнял его.

– Кто это к тебе там жмется? Жена молодая или сестренка? Что-то про внучку-то я не припомню.

“Ну вот, все и устроилось, дед сам подсказал”,- подумал Орбел, выразительно взглянув на отца. И тот подхватил:

– Не говорил я тебе про дочку, стеснялся. Она у нас… как бы тебе помягче объяснить: умом не вышла… Ну, слабоумная, что ли. Как звереныш неразумный.

– И что с того? – ободряюще прервал дед. А сам скосил голубой сострадающий глаз на “внучку”.- Поди сюда, милая. Ну, поди же. Как звать тебя?

Карагези подтолкнул Лилит, но та попятилась.

– Ничего,- сказал дед,- привыкнет. Ко мне скоро привыкают. И к дочке моей привыкнет. И к невесткам. И к ребятишкам ихним. Нас много тут. Не заскучает.

К вечеру сели за стол под старым тутовым деревом в саду.

Ели деревенский овечий сыр, густой, как масло, мацун, плоды с собственного огорода. Ануш – тетка Орбела, суетилась вокруг стола. Приехали из города оба брата со своими детьми и внуками. За большим, грубо сколоченным столом было тесно и шумно.

Орбел на всякий случай держал руку на плече Лилит. А она ничего не ела, хотя наверняка умирала от голода, и не спускала глаз с детей, которых видела впервые в жизни.

Орбел и сам никогда не видел такого количества родственников. Он опасался, как бы Лилит чего-нибудь не выкинула. После обеда дети затеяли возню, и глаза Лилит, следившие за ними, округлились и засверкали.

– Спокойно, Лилит, спокойно…- строго шептал Орбел.

Лилит стремглав бросилась к детям – те, оборвав игру, удивленно уставились на нее. Она замерла на мгновение, глядя на них с щенячьим задором, и вдруг начала кругами носиться по двору. Те продолжали во все глаза смотреть на нее – взрослая девушка ведет себя, как малый ребенок, а то и как взбесившаяся молодая телка! Но, войдя в азарт, бросились бегать с ней наперегонки, оглашая двор визгом и гигиканьем. И громче всех кричала Лилит, гортанно и нечленораздельно, что особенно веселило детей.

– А Лилит у нас прекрасно отличает добро от зла, надежность от опасности,- шепнул Орбелу отец.- Впервые вижу ее такой.

– Я тоже. Она общается на одной безошибочной интуиции. Правда, это как раз и отличает животное от человека.

– Зря ты, Тигран, внучку мою слабоумной обозвал,- подошел к ним дед Мовсес, и Орбел не узнал его: суровые морщинки разгладились, обнажив незагоревшие бледные полоски, глаза лучились, будто ясное небо, пронизанное солнцем, а на старческих губах его играла добрая, умильная улыбка.- Смотри, как приняли ее дети. А уж они-то сразу чуют, кто есть кто.

Один из детей в пылу игры, нагнав Лилит, вскочил ей на спину. Отец и сын окаменели от ужаса. Лилит же, чтобы скинуть непрошеного седока, повалилась на землю. Дети последовали ее примеру. Теперь по двору катился большой живой клубок.

– Фу ты! Ну и дела,- пробормотал Орбел, расслабляясь. – Вот, оказывается, чего ей не хватало – детей.

– Будет вам! – одернула расшалившуюся ватагу невестка.- Совсем замучили девочку. Она ведь с дороги. Устала.

Тяжело дыша, разгоряченная возней, вернулась Лилит.

– Лилит умница,- сказала, заглядывая Орбелу в глаза. И, схватив со стола самый большой кусок баранины, вонзила в него свои острые зубки.

Привыкший быть ее единственным кумиром, единственной опорой, он подавил в себе нелепую ревность и, погладив ее по слипшимся от пота, пыльным волосам, ворчливо подтвердил:

– Умница, Лилит, хорошая.

На ночь все остались в доме у деда Мовсеса и всем нашлось место, и всем было радостно оттого, что они могут быть вместе.

Проснувшись на рассвете, Орбел не нашел Лилит в ее постели и, обеспокоенный, выбежал во двор. Там ее тоже не оказалось.

– Лилит…- тихо позвал он. Потом громче, доходя до крика:- Лилит!… Ли-ли-ит…

Лишь собаки лениво брехали в соседних дворах, да перекликались горластые петухи.

Он вернулся в дом, обошел все комнаты. Спустился в погреб, вылез на плоскую крышу. Ее нигде не было.

– Папа! Вставай,- растолкал он отца.- Лилит пропала.

– Куда ей деться,- сонно пробормотал тот.

– Как куда? Как куда?! – возмущался, задыхаясь от волнения, Орбел.- Горы кругом. Скалы. Уйдет – заблудится. Не будет даже знать, как вернуться…

– Я, может, впервые в жизни так от души поспал,- ворчал Тигран Мовсесович, нехотя одеваясь,- а ты помешал.

– Папа, как ты можешь! Она ж пропала.

– Во дворе смотрел?

– Везде был. Только за ворота еще не выходил. Что, если на нее собаки напали? Они ж разорвут ее.

Они вышли во двор. Солнце распластало свои лучи над тонущими в утренней дымке горными вершинами, нежно коснулось незрелых плодов на прогнувшихся под их тяжестью ветках. С гор тянуло свежестью и холодком. Прищурясь, Карагези огляделся по сторонам, зевнул.

Позади дома тянулся ряд стареньких пристроек. Дверь одной из них была приоткрыта и поскрипывала на ветру.

– А ну-ка идем.

Они вошли в хлев и остановились на пороге, не веря своим глазам: большая пятнистая корова, пригнув голову, косила глаз на Лилит, залезшую ей под брюхо и упоенно сосавшую молоко.

Рядом сидела Ануш, удерживая лобастого теленка. Увидев вошедших, она сделала им знак не мешать. А Лилит, насыщаясь от одного сосца, тянула руками остальные, отчего молоко тонкими острыми струйками заливало ей лицо, колени, одежду.

– Ну хватит, хватит,- Ануш выпустила теленка, и тот, сбив с ног Лилит, занял свое законное место.- Никогда не видела ничего подобного,- рассмеялась Ануш.- С ней не соскучишься.

К полудню Лилит уже подружилась с хозяйским псом, разогнала дедовских баранов, таскала на руках ягнят, барахталась с ними в пыли и даже пыталась зубами щипать траву, подражая им… Лишь изредка подбегала к Орбелу, заглядывала ему в глаза, будто выспрашивая одобрения, и снова уносилась. Дед Мовсес смеялся до слез, утирая кулаком прозрачные, как горный ручей, глаза. Тряс седой головой, хлопая себя по бедрам: “Ну уморила!” А к вечеру Арташес – сын Ануш, вывел свою “Ниву” за ворота и начал тщательно отмывать ее.

– Часа за три к самолету поспеем,- сказал он дядюшке.

– Как?! – обиделся Орбел.- Ты уже уезжаешь?… Даже не предупредив меня?

– Я ведь говорил, что только отвезу вас и повидаюсь с отцом, с близкими. Не можем же мы оба забросить работу.- И, отведя сына в сторону от столпившейся на проводы родни, сказал:- Ты можешь вернуться, когда пожелаешь. Одна просьба к тебе: пусть это будет не раньше обещанного срока. Что касается Лилит, последнее слово за тобой. Но, если тебя интересует мое мнение: оставь ее здесь. Навсегда. Для нее… да и для нас всех это единственный выход из безвыходной ситуации. Ей нигде и ни с кем,- он особо выделил последние слова,- не будет так легко, так привольно и надежно, как здесь. Ее реакция на сельскую жизнь превзошла все мои ожидания. У тебя есть время осмотреться, все хорошенько взвесить. Я очень рассчитываю на твое благоразумие, сынок.- И, взяв обеими руками голову Орбела, он поцеловал его в лоб.- И последнее: к твоему приезду я постараюсь сделать все, чтобы твоя совесть по отношению к Руфосу была чиста.

Карагези уже обнимал отца, с тяжкой грустью вглядываясь в чистую голубизну его глаз, а Орбел все пытался понять, что означали его последние слова.

– Погоди, Тигран,- остановил сына дед Мовсес,- что я хочу тебя спросить…- и, проницательно взглянув на него, понизил голос:- Если Лилит останется с нами, не будет ли у тебя из-за нее неприятностей?

– Что ты имеешь в виду? – опешил Тигран Мовсесович.

– Эх, сынок… Ты нас совсем за темных людей считаешь. Нехорошо.- Дед осуждающе покачал головой.- Газеты-то я аккуратно читаю.

Тигран Мовсесович изменился в лице.

– Прости, отец, я…

– Не оправдывайся. Ты все правильно решил. Она будет мне любимой внучкой. Спокойно поезжай домой, сынок. И да хранит тебя бог.

– Бог, говоришь? Если он есть, он наверняка меня проклял…

С отъездом отца Орбел стал задумчивее, молчаливей. Веселая трескотня детей, суета родственников начинали раздражать его. Он наблюдал за Лилит, радуясь, что навсегда ушел в прошлое кошмар ее одичания. Сознание того, что он нужен ей, что она нуждается в нем одном, давало бы ему стимул для душевной щедрости и самоотречения. Но вот ведь, оказывается, маленькие, чужие дети за один только день сумели отнять у него ее привязанность, ее преданность. Не прилагая ни малейших усилий, они помогли ей обрести себя и контакт с окружающим, казавшийся неосуществимым в ее положении. Меньше всего ожидал Орбел, что ее не только примут, но и полюбят здесь. Отец прав: простор и свобода среди простых, бесхитростных людей, способных понять ее, ей гораздо нужней и дороже его любви. Да и можно ли назвать любовью то глубокое сострадание, ту хозяйскую привязанность, которые он испытывал к ней? Сейчас, наблюдая за ее забавными, но, по сути, чисто звериными повадками, он особенно отчетливо понял всю нелепость своего жертвоприношения. Ведь он – человек, и ему всегда будет не -хватать именно человеческого общения. Непонятно только, как отец мог пожелать оставить ее здесь навсегда. Да и разве имеет он на это право? Ведь Лилит – уникальнейшее творение человеческого гения, владеть которым мечтала бы любая страна.

Отец вообще последнее время ведет себя довольно странно, он подметил это еще в Штатах. Всегда четкий, сдержанный, замкнутый, ушедший целиком в науку, он будто вдруг растерялся, утратил уверенность в себе. С ним что-то происходит, хоть и не признается в этом никому. Может быть, он нуждается в помощи, поддержке, совете? Конечно, Орбел не бог весть какой советчик, но зато он ближе всех к нему. А он забрался в глушь, в горы, на край света и бездельничает, бросив отца одного. Почему отец оставил его здесь с Лилит? Только ли тревога за ее судьбу руководила им? А может, он хотел, чтобы сына не было рядом?… Эти мысли, однажды появившиеся, настолько овладели Орбелом, что уже не давали покоя.

Взрослые, привыкнув к Лилит, стали обращать на нее внимания не больше, чем на всех остальных. Она же быстро забывала “хорошие манеры”, которым ее с трудом обучали, и теперь, схватив со стола кусок курятины или другой какой пищи пожирнее, усаживалась прямо на земле и жадно расправлялась с ней. Дети подражали ей и, весело смеясь, устраивались рядышком. Взрослые и сердились, и смеялись одновременно, потому что сама Лилит проделывала все это с шаловливой непосредственностью, не имевшей ничего общего с традиционным слабоумием. Да и их, казалось, меньше всего интересовали медицинские обозначения ее “недугов”, к тому же больше походивших на достоинства. Они приняли ее такой, какая она есть, и, что самое главное, полюбили, не тяготясь ею, предоставили полную свободу во всем. И Лилит из ущербного создания, которое ученые не знали даже как классифицировать, превратилась в полнокровное дитя природы, наслаждавшееся жизнью и дарящее радость другим…

Все так, с горечью думал Орбел, и все же как бы ни резвилась Лилит, как бы ни дурачилась, она – несчастнейшее существо: ни животное, ни человек. Она может быть или обузой, или игрушкой, а при неблагоприятных условиях – немалой опасностью. Да, отец очень умно распорядился со своим творением, сбагрив его сельским родственникам. Но разве для этого он трудился столько лет? Разве этого ждал от него ученый мир?

Лилит – всего лишь бракованный экземпляр, результат неудавшегося эксперимента… Отец где-то ошибся в расчетах. Но ведь имеет же он право ошибаться, как любой смертный… Ну а если нет у него такого права?…

Орбел гнал от себя эти мысли, любовался совершенством Лилит, ее пластичностью, грацией. Чем бы она ни занималась, она всегда возвращалась к нему, заглядывала в душу своими наивно-сумеречными глазами, подставляла голову для привычной ласки и ластилась сама, будто извиняясь за то, что все время оставляет его одного. Она окончательно отказалась от постели и спала, свернувшись по-кошачьи, на коврике около Орбела.

Проснувшись как-то среди ночи, он опустил руку, пошарил в темноте и не нашел Лилит.

“Опять сбежала!”- подумал с досадой и отправился на поиски. На сей раз он не бегал по дому, а пошел прямиком в хлев.

И не ошибся: в слабом свете рождающейся зари среди мягкой путаницы бараньих спин он увидел Лилит, сладко спящую в обнимку с молочным ягненком. Он долго стоял, глядя на нее. Ни о чем не думал, как ему казалось, а просто смотрел. Но, когда домочадцы расселись вокруг стола за утренней трапезой, Орбел сказал:

– Если Арташ свободен, пусть свезет меня в город. Мне нужно вернуться домой.

– Так скоро! – расстроился дед Мовсес.

И помрачнели мордашки детей. Они отодвинули от себя тарелки с нетронутой едой, насупились. Один из них умоляюще сказал:

– Но до конца каникул еще целых две недели.

– Мы не отпустим вас,- чуть не плача, заявила девочка.

Орбел понял – протест направлен не на его отъезд, а на то, что у них хотят отнять Лилит. Дед Мовсес высказался за всех:

– Раз надо, езжай, Орбелик. Ну а Лилит чего по дорогам да самолетам мотать? Пусть у нас останется. Мы к ней привязались.

Орбелу стало даже чуть-чуть обидно. Вместе с тем пришло облегчение. Лилит же, каким-то непостижимым образом поняв смысл происходящего, подползла к Орбелу, обдирая коленки, прижалась щекой к его ногам.

– А она не будет вам в тягость? – спросил Орбел, отдавая дань городским приличиям, чуждым этим горам, этому фиолетово-синему от близости космоса небу, этим прямодушным людям.

– Поди сюда, Лилит! – вместо ответа позвал дед Мовсес.

И Лилит, вскочив с колен, с готовностью бросилась к нему.

– Город – не место для нее… Останешься с нами, внучка!

– Лилит умница, Лилит хорошая, Лилит кушать хочет, гулять, умница,- затараторила та под общий веселый хохот.

– Ну как, внучок, ответили мы на твой вопрос? – торжествующе провозгласил дед Мовсес.- И потом… я думаю, мой сын не случайно столько лет спустя объявился здесь с Лилит. Он ничего не сказал мне, но я понял: он хотел, чтобы Лилит жила с нами. Так тому и быть.

– Я буду приезжать,- мрачнея, пробормотал Орбел.- Я буду часто приезжать к вам… к ней.- На душе у него было невыносимо тяжело от того, что он, как ему казалось, предавал Лилит, от того, что она – в чем он уже не сомневался – предала его. Он знал: им не увидеться больше никогда.

Возвратившись домой, Орбел застал мать в слезах.

– Отец?…- холодея, пролепетал он.- Мама! Что с отцом? Он жив?

– Жив, сынок, жив.

– Тогда почему ты плачешь?

– Ты поспел вовремя.- Мать шумно высморкалась в носовой платок.- Я как раз собиралась ехать в суд.

– Ку-да??? Зачем в суд? Кого судят, мама?

– Твоего отца, Орбел.

– За что? Как могло такое случиться? Да как он допустил?

– Допустил…- с горькой иронией передразнила мать. – Он не только допустил, он потребовал, чтобы весь судебный процесс над ним транслировали по интервидению.

Наморщив лоб, Орбел озадаченно смотрел на нее: – И его требование удовлетворили?

– Представь себе. Этот процесс и так уже наделал много шума. Все газеты пишут о нем и у нас, и за рубежом.

Орбел больше не приставал к матери с расспросами.

– Ты едешь со мной? – торопилась она.- Я опаздываю.

… Зал был полон. В проходах расположились фотокорреспонденты и телевизионщики со своими камерами на колесиках.

Орбел увидел Карагези на скамье подсудимых и не сразу узнал: черные с проседью волосы отца стали совершенно белыми, будто на него надели парик. На бледно-желтом лице бунтарски горели большущие черные глаза, казавшиеся такими из-за резкой худобы и темных кругов вокруг глаз.

– Отца невозможно узнать,- прошептал Орбел, ощущая незнакомую щемящую боль в груди.

Прямо над ними стрекотала кинокамера. Вспыхнули юпитеры, окончательно обескровив и без того бледное лицо Карагези.

Орбел слушал обвинительную речь и не верил своим ушам.

Известный ученый-экспериментатор с мировой славой Карагези Тигран Мовсесович обвинялся в том, что незаконно выкрал созданный им экспонат, являвшийся государственной собственностью, и укрывает его в неизвестном месте, которое упорно отказывается назвать. Больше того: он предал огню многолетние записи своих исследований и экспериментов. По словам обвинителя, ученому-преступнику и этого показалось недостаточно, и он, проникнув ночью в лабораторию, собственноручно уничтожил ценнейшую аппаратуру, с помощью которой выращивал свой экспонат, названный им «Лилит”, нанеся тем самым огромный материальный ущерб институту, предъявившему ему иск на несколько миллионов рублей.

– Э… это все… правда, мама? – прошептал Орбел. Ему казалось, он видит нелепый, бессмысленный сон и никак не может проснуться, чтобы прекратить его.

Мать только нервно кивнула.

Выяснилось, что Карагези категорически отказался от адвоката и до суда хранил упорное молчание. С трибуны выступали коллеги по работе, директор Научно-исследовательского комплекса. Они говорили о его неоценимых заслугах, о его скромности и трудолюбии, наконец, о его таланте ученого, чей беспрецедентный эксперимент позволил сделать громадный скачок в области мировой биохимии, генетики, антропологии и других смежных науках, обессмертив тем самым его имя. И вот теперь, непостижимым образом перечеркнув дело всей жизни, он предстает перед судом. Высказывались предположения, будто здесь имеет место внезапное помутнение рассудка, предполагалось провести экспертизу и т. д.

Все это время Карагези спокойно сидел, подперев голову руками, глядя перед собой пустым взглядом, будто происходящее вокруг не имело к нему ни малейшего отношения. Когда же наконец ему дали слово, он тряхнул седой головой, выводя себя из оцепенения, и медленно поднялся:

– Слова есть слова,- начал он тихо.- И хоть Библия утверждает, что все начиналось со слова, лично для меня дела важнее слов. Изощренным словоблудием недостатки можно превращать в достоинства, преступления – в добродетель… Но я за подлинную сущность вещей. А сущность моих собственных действий, как бы их ни превозносили, в какие бы мантии ни рядили, классифицируется лично мною как преступление…- По залу прошел шумок.

“Отец в своем репертуаре,- с болезненной нежностью подумал Орбел.- Даже из своего провала он устраивает спектакль”.

– Как известно, самый строгий, самый бескомпромиссный судья себе сам человек. Называя себя преступником, я не имею в виду порчу государственного имущества, уничтожение своих записей и экспоната, выращенного мною. Напротив. Этими действиями я… как там говорят в преступном мире… пытался замести следы, уничтожить последствия зла, которое по недомыслию сотворил.

Теперь Орбелу все стало ясно: и поведение отца в Америке, и позже – дома, в горах, и его внезапное решение ехать в глушь, и просьба оставаться там подольше…

– Всю свою сознательную жизнь,- продолжал Карагези тихо,- я был только ученым. Каюсь: не отцом, не мужем, не сыном для своих родителей, о существовании которых порой даже забывал… увы, даже не гражданином своей страны, а только ученым. Я был одержим то одной, то другой идеей, задавшись целью вырвать у Природы как можно больше ее тайн. Да, я приобрел мировую известность, и, признаюсь, это тешило мое тщеславие. Мне посчастливилось разгадать одну из ключевых тайн природы – эволюцию жизни! Я понял, каким путем “неживая”, с нашей непросвещенной точки зрения, материя порождает живую клетку, как эволюционирует эта клетка, самовоспроизводится, выстраивая целый организм, заполняя организованной материей генетически заданное пространство. Я достиг невероятного, создав Лилит. И все же не сумел понять самого главного: как человек становится человеком. Природа-таки обхитрила меня. Наказала за дерзость. И моя Лилит. осталась животным. Но суть дела не в этом. То, чего не смог понять я, наверняка поймет другой, овладев моим методом будущих “Лилит”, может, даже этот разум будет заранее запрограммирован. Об этом давно мечтают агрессоры Запада… Бытует такое мнение, что ученые не делают политики. Ее вершат другие, как правило, “злые дяди”, использующие наши открытия в корыстных и зачастую негуманных целях… Я в корне отвергаю такую позицию. Вот уже больше половины столетия человеческая мысль вторгается в сокровенные сферы наследственности.

Орбел покосился на телекамеры, транслирующие слово, данное его отцу, на весь мир. Интересно, слушают ли его Кларк, Шактер и те, кто скрывается в их тени? Наверняка слушают. Но важнее, чтобы слушали другие, чьими жизнями сегодня играют, как шахматными деревянными фигурками.

– Поверьте мне! Эксперименты с генетикой могут обернуться катастрофой для всего человечества, куда более опасной, чем атомная война. Я уже слышу отголоски, вижу зарницы надвигающейся грозы. К сожалению, я связан словом и не могу нарушить его, иначе я проиллюстрировал бы сказанное, и вам стало бы страшно. Я – биохимик, генетик, с опрометчивостью неразумного мальчишки вызывавший на поединок саму Природу, и на закате своих дней я с ужасом осознал, что всю жизнь занимался преступной деятельностью, проторивая дорогу сонмам будущих чудовищ-мутантов, обманным вирусам-убийцам, наконец, армиям искусственно выведенных людей, слепо послушных воле хозяина,- несбывшаяся голубая мечта Гитлера. Мое творение – мою безобидную, игривую и ласковую, если ее не обижать, Лилит и ей подобных могли превратить в лишенное моральных цензов орудие, совершеннее, а главное – беспощаднее роботов. И я сказал себе нет! Я не хочу, не имею права. Я обязан предвидеть заранее все последствия своих открытий и изобретений, которые я, ученый, делаю в тиши своей лаборатории, в мягком кресле кабинета за чашкой кофе или чая, и которые потом уходят в мир и живут своей собственной жизнью…

– Гражданин Карагези! – прервал его прокурор.- В начале своей речи вы Сделали заявление, будто вместе с записями уничтожили и сам экспонат, именуемый вами “Лилит”. Так ли это?

– Так! – выкрикнул Карагези.- Я сотворил ее. И когда понял, что не имел на это права, сам же уничтожил. Своими собственными руками. Лилит больше нет. Я покорнейше прошу мир забыть о ней…

– Это неправда! – Орбел вскочил с места.- Отец! Зачем ты берешь на себя грех, которого не совершал?!

– Молчать! – Голос Карагези прогремел под сводами зала суда как выстрел.-Я запрещаю тебе вмешиваться. Лилит мертва. Ее больше не существует. И никогда не существовало. Забудьте о ней. А меня судите. Приговаривайте к смертной казни, если сочтете нужным… И да простит меня господь…