И вечный бой...

25

На сцене все мгновенно изменилось, когда существа увидели Модьуна.

Индивидуум, который обращался к другим, замолчал. Он сделал несколько тяжелых шагов к краю сцены, ближе к Модьуну, и заговорил громким голосом. Слова были адресованы тем, кто сопровождал человека; так как их слышали многие, то и Модьун мог слушать их, не боясь быть невежливым. Поэтому он включил индикатор мыслей, и до него донеслись значения слов в грубой редакции перевода:

— Поставьте передо мной эту свинью!

Животное, название которого соответствовало представлению о неизмененных земных свиньях, валяющихся в грязи, было больше похоже на маленькую рогатую корову на изображении, которое Модьун получил из мозга противника.

Модьун обиженно улыбнулся при мысли о таком неприемлемом сравнении. Итак он говорил и одновременно принимал мысли:

— Я пришел сюда по своей доброй воле. Если вы захотите, чтобы я прошел на сцену, я с удовольствием это сделаю.

— Ты говоришь на нашем языке! — Ганианский командир был удивлен. — Я рад, что мы можем с кем-то поговорить.

Модьун решил, что слишком сложно объяснять природу восприятия мысли, которая при использовании в сочетании с произносимыми словами создавала впечатление, что собеседник слышит речь. В этом методе особенно хорошо то, что он ограничивал вторжение в мысли другой личности значением произносимых слов.

Думая так, он быстро шел вперед. Шестеро сопровождающих неуклюже бежали рядом и старались не отставать. Из-за кулис на сцену вели широкие ступени. Когда Модьун поднялся по ним, он впервые увидел, что было на большом экране перед сценой: прекрасный вид внизу, часть планеты Ганиан, очевидно, непосредственно под земным кораблем. Никто не мешал ему, когда он зашагал по сцене к тому месту, откуда мог видеть все.

Внизу был день. Светлый, яркий; все было хорошо видно, казалось, события разворачивались лишь в полумиле внизу. С одной стороны от корабля текла река, неожиданно появляясь на огромной равнине под кораблем, вынырнув из леса. На этой равнине, простирающейся по обе стороны реки, была армия Землян. Она не окопалась; неправильное впечатление возникло из-за ее отчаянного положения. Но она не могла отступить.

К северу, востоку, югу и западу были Ганианские армии. Они теснили войска Землян, сжимая их в кольцо на площади около двух квадратных миль. Две квадратные мили — очень мало для четверти миллиона людей-животных и их снаряжения.

Между Землянами и Ганианами шла битва. Среди людей-животных Земли появлялись гигантские вспышки яркого цветного огня, и пятна сверкающего пламени возникали в непрерывных брызгах огня среди отдаленных Ганианских армий.

Вот и все, что успел оглядеть Модьун прежде, чем резко отвернуться от экрана. Зрелище было очень жестоким и беспощадным.

— Мы должны как можно скорее прекратить эту битву. Для армий Гании и Земли нет необходимости продолжать эту резню.

— Кто вы? — резко спросил командир Ганиан.

— Меня зовут Модьун. А вас?

— Я генерал. Мое имя Дуэр.

— Генерал Дуэр, я представляю Нунули, хозяина этого Земного корабля. Давайте прекратим резню.

Последовала долгая пауза. И непреклонный ответ:

— Битва прекратится только при полном уничтожении или при полной капитуляции вторгшейся армии.

Модьун вздохнул так, как это делал Иггдооз, открыв рот и выдохнув. Наконец, он сказал:

— Это не нужно. Кроме того, мы оба знаем, что страдают только простые люди. Естественно, руководители не капитулируют и не позволят уничтожить себя. Поэтому ваше предложение нереально.

— Наказание должно соответствовать преступлению, — последовал беспощадный ответ. — Они члены вторгшейся агрессивной армии, и их целью было завоевание Гании.

— У простых людей не было таких намерений, — сказал Модьун. — Кроме того, какой бы ни была индивидуальная ответственность, условия изменились. Теперь они хотят уйти с этой планеты и отказаться от атаки, если ваша передовая группа покинет корабль и нам позволят забрать своих людей.

Позиция существа, которое стояло перед Модьуном, оставалась все такой же неумолимой.

— Если война началась, ее не так легко прекратить, — сказало существо. — Мы требуем полной капитуляции этого корабля и планеты, — вы назвали ее Землей? — которая осмелилась послать армию для захвата Гании.

Модьун покачал головой.

— Это неправильно, — сказал он. — Война не устраивает ни ту, ни другую сторону. Прежде всего, она никогда не должна начинаться. Но, если она началась, ее нужно прекратить как можно скорее. Вам повезло, что атака не удалась. Чем скорее вы подумаете об этом с такой точки зрения, тем скорее вы увидите, что ничего не выиграете своим непреклонным ответом. Прекратите войну, пока моя армия чувствует себя побежденной. Они могут что-то придумать или у них появятся такие же желания, как у вас. Тогда они не сдадутся.

Последовала долгая пауза. Генерал Дуэр стоял и смотрел на Модьуна глубоко посаженными глазами. Казалось, он пытается понять значение того, что сказал человек. Наконец, он спросил:

— Мы обсуждаем тот же вопрос?

Модьун был удивлен. Ему казалось, что он изложил свою позицию, как обычно, по существу. Но, сталкиваясь с неразумными личностями, он уже обнаружил, что они стремятся исказить основную истину. Поэтому он сказал, четко выговаривая слова:

— Предмет моего разговора — отвод ваших армий с этого корабля и мирная посадка наших наземных сил. Взамен хозяин Нунули соглашается отказаться от агрессии против Гании.

— О! — с сарказмом сказал генерал. — Я не могу быть уверен в этом. У меня создалось впечатление, что враг прислал в качестве посредника ненормального.

— Здравомыслие, конечно, относительное понятие, — начал Модьун.

Его резко прервали.

— Ваши армии и ваш корабль полностью в нашей власти. Но вы пришли сюда и действуете, как будто все обстоит иначе. Кто вы, черт побери? И что значит вся эта болтовня?

Это, конечно, не точный перевод, а только вежливая интерпретация его грубой речи.

— Я пассажир, — сказал Модьун. — То есть…

Он замолчал, размышляя, должен ли он сказать о своем положении последнего человека на Земле. Его роль на корабле: непрошеный гость, которого не считают опасным, но не могут убить. Модьун полагал, что нужно найти Судлил и побеседовать с членом комитета, поэтому закончил объяснение, скрыв неопределенность.

— Я не участвую во всем этом. — Он махнул рукой на Ганианских солдат, захватывая и огромный экран. — Я хотел поговорить с вами. Но, если вы думаете так, как вы сказали, то в дальнейшей беседе нет необходимости. Если вас нельзя убедить, а, очевидно, так оно и есть, то я вернусь в свою часть корабля.

— Нет, — многозначительно сказало создание, стоящее перед ним. — Вы никуда не пойдете. На Гании мы отсылаем головы неудачливых посредников их начальникам.

Другие существа на сцене стали издавать какие-то звуки. Модьун понял, что это смех.

Он с упреком покачал головой.

— Должен предупредить вас, что мое тело не выносит персональных угроз. Для меня было открытием, что древние люди, действительно, не могли жить с пассивной философией. Я пытался проанализировать, как можно справиться с такой автоматической подавляющей реакцией, и решил, что в такой критической ситуации, как эта, это будет умышленное мягкое нарушение тайны вашего мозга. Заранее извиняюсь и прежде, чем я сделаю это, я хотел бы обратить ваше внимание на то, что я единственный на борту, кто может говорить на вашем языке. И вы уверены, что можете угрожать переводчику, который?..

Он замолчал.

Потому что именно в этот момент почувствовал сильное тепло в одном из своих воспринимающих центров, повернулся и посмотрел в том направлении, откуда исходило тепло. Когда он сделал это, лампы в зале начали мигать.

У него было время подумать:

«Боже мой, это… в такой отсталой культуре, как Ганианская».

Потом он подумал, что их знания этого явления, очевидно, не полные и они не понимают, что нельзя использовать такие источники энергии на поверхности планеты.

Дальнейшие критические размышления были невозможны.

Но Модьуну было интересно все, что в каждое конкретное мгновение мог воспринимать его мозг.