И сгинет все в огне

Глава 9 Прошлое

В девять лет я высекаю свой первый глиф.

Стоит жаркая летняя ночь, из тех, когда ты ворочаешься и просыпаешься весь в поту, когда жужжат комары, а широкий белый лик луны кажется насмешкой. Не то чтобы я могла бы уснуть в ту ночь. Не с теми планами, которые я построила.

Я выскальзываю из палатки и босиком крадусь через лагерь, мимо мерцающих углей костра. Мы спим в лесах Галфори, наши палатки уютно расположены под высокими до небес секвойями. Ревенанты, с которыми я обычно путешествую, рассеялись, вынужденные разделиться после того, как республиканские силовики окружили нас в Лароке. Большинство бойцов отправились на север, чтобы освободить Трудовые лагеря Велкшена и расширить наши ряды. Тем временем Сера, Шепот и я отправляемся на юг вместе с небольшой группой охранников в сторону беззаконных болот Морро. Но это долгое путешествие, утомительная поездка по пыльным дорогам в шатких повозках, ночи, проведенные в хлипких холщовых палатках под звездами.

В целом я и не против. Со мной рядом Сера, чтобы рассказывать мне в дороге интересные факты из книги, смеяться, когда мы ловим рыбу в ручьях и уютно устраиваемся у костров. С Серой я никогда не одинока. С ней я дома.

Именно ее я ищу в ту знойную ночь. Я прокрадываюсь к ней в палатку, ожидая застать ее спящей, но обнаруживаю, что она сидит прямо и читает тяжелый том по истории при свечах. Она вздрагивает, и я вздрагиваю в ответ, и она говорит: «Алка?» так ошеломляюще громко, что я шикаю на нее так сильно, как только могу, прежде чем вылезти обратно на улицу.

Через несколько секунд она выползает наружу, ее рыжие волосы в беспорядке растрепаны по лицу.

– Что ты делаешь? – шепчет она. – Ты должна спать!

– Ты сама не спишь.

– Я читала! – настаивает она. – А ты что делаешь?

– Готовлюсь, – ухмыляюсь я. – Я сделаю это. Сегодня. Я соскользну в Пустоту. Я воспользуюсь магией!

– Что… я… с… чего? – Ее рот открывается и закрывается, когда она переживает гамму эмоций: смущенная, сердитая, заинтригованная, расстроенная. – Боги, Алка. Почему самые худшие идеи всегда приходят тебе в голову посреди ночи?

– Потому что именно тогда все спят и не могут меня остановить, – отвечаю я. – Давай же! Я хочу, чтобы ты была со мной! Я хочу, чтобы ты увидела, как я высекаю свой первый глиф! – Я лезу в сумку и достаю сложенную ткань. Внутри находятся мои самые ценные, самые секретные вещи: двое локусов – пара изогнутых палочек из красного дерева.

– Ты их украла? – Ее глаза расширяются.

– Из оружейной! – отвечаю я, а голова идет кругом от волнения. – Я взяла их по одному, пока все были заняты другим!

– Почему ты говоришь так, как будто это хорошо? – отвечает она, и если шепот каким-то образом может быть криком, то она именно кричит. – Ты в своем уме? Зачем ты это сделала?

– Мне нужно научиться колдовать, Сера! – Я начинаю немного раздражаться. Я не планировала так много болтать. Если это затянется слишком надолго, мы кого-нибудь разбудим. – Как я это сделаю без локусов?

– С помощью книг, которые тебе дала Шепот, – настаивает она. – Они научат тебя тому, что нужно!

Я борюсь с желанием закатить глаза. Для Шепот это огромное испытание. С одной стороны, у нее есть то, чего никогда не было ни у одного лидера Ревенантов: молодой Волшебник с Божьей меткой на запястье, способный на невообразимую силу и разрушение. С другой – на самом деле это всего лишь ребенок. Ребенок без навыков, подготовки и, самое главное, без наставника. Чтобы я была по-настоящему полезна для Ревенантов, ей нужно, чтобы я научилась управлять своей силой. Но как я могу учиться, когда меня никто не учит?

Поэтому она дает мне то, что может, то, что ей удается украсть. Книги об истории Волшебников. Толстые тома магической теории, которые я и близко не понимаю. Горстка записок, украденных во время набегов то тут то там, с, возможно, глифами, нарисованными на них.

Но ничего из этого не унимает тоску в моем сердце, голод. Тело горит желанием и потребностью творить магию. Это будит меня по ночам. Беспокоит в течение дня. Это зуд, который нужно почесать, жажда, которую нужно утолить. Я не знаю, насколько причина в Божьей крови, а насколько – во мне самой. Но я не могу и дальше сидеть, читать и рисовать. Я хочу действовать. И я не хочу делать это в одиночку.

– Книги не помогают, и ты это знаешь, – говорю я Сере. – Из них я никогда не научусь быть Волшебником. Мне нужно пробовать. Чтобы попасть в Пустоту. Чтобы высечь глиф. – Я показываю на локусы. – Это единственный способ научиться по-настоящему, и ты это знаешь!

– Алка… – тихо говорит она. Ей всего восемь, но у нее терпение и темперамент взрослого. – Я знаю, что ты хочешь это сделать. Но Шепот говорила, что это запрещено. Она сказала, что ты не можешь так рисковать!

Я люблю ее больше всех на свете, но, Боги, как же она меня расстраивает! Я так сильно этого хочу, так сильно, и я рискнула сказать ей об этом. Но, конечно, разумеется, она не посмеет бросить вызов Шепот. Она любимица Шепот, ее вундеркинд. Она проводит с ней весь день на их маленьких уроках, изучая стратегию, дипломатию и шпионское ремесло. Ее учат быть лидером. А я застряла, уставившись на старые записки.

– Хорошо. – Я заворачиваю локусы обратно в ткань. – Мы должны просто делать то, что говорит Шепот. Несмотря на то, что она не Волшебник. Несмотря на то, что она ни черта не понимает.

Я практически выплевываю в нее последние слова и вижу, как она морщится, потому что знаю, что она ненавидит, когда я ругаюсь.

– Ты ведь не будешь делать ничего безрассудного, да? – спрашивает она, хватая меня за запястье. – Не будешь пробовать сама?

– Нет. – Я вырываю свою руку из ее и, надувшись, ухожу в ночь. – Не буду. Обещаю.

Я жду добрый час, чтобы убедиться, что она спит, прежде чем попробовать. Я не хочу делать это в одиночку. Мне страшно идти в Пустоту одной, но, более того, я хочу испытать это вместе с ней. Я хочу, чтобы она была рядом, когда я вырежу свой первый глиф. Я хочу знать, что она рядом, заботится обо мне. Я хочу, чтобы этот момент был нашим общим, нашим секретом, нашим, и только нашим.

Но ничего. Она предпочитает Шепот мне? Я не сдамся только потому, что она трусиха.

Я крадусь из лагеря к роще неподалеку, рядом с небольшим бурлящим ручьем. Это широкий плоский круг влажной, залитой лунным светом травы, сверкающей в ночи, как звезды. Я достаю локусы и крепко их сжимаю, полированное дерево холодит ладони. Я упираюсь ногами в грязь, в позу, описанную в книгах. Я вдыхаю и выдыхаю, вдыхаю и выдыхаю, пять раз.

А потом соскальзываю в Пустоту.

Войти в нее просто, инстинктивно легко. Это даже не совсем сознательное действие; это больше похоже на освобождение, как выдох после задержки дыхания. Я отпускаю это сопротивление, и мир исчезает. Яркое, залитое лунным светом небо, трава снизу, деревья, ветер и мерцающие угли костра – все это мгновенно исчезло, сменившись густым серым туманом, который окутывает меня, как саван. Я тяжело дышу, но здесь дыхание кажется другим, как будто я вдыхаю что-то более плотное, чем воздух, например воду или дым. Вокруг танцуют хлопья пепла, черные осколки с зазубренными краями, которые закручиваются спиралью, как листья. И звук, похожий на рев реки, на вой ветра, такой громкий, что причиняет боль.

Глиф. Точно. Я поднимаю один из локусов, но перемещение сюда кажется таким неправильным и странным, как будто я заперта в янтаре, как будто каждое действие требует в сто раз больше усилий, чем прежде. Просто поднять руку – уже усилие, но помимо физического напряжения есть что-то еще. Что-то, что тянет мой разум, и мне приходится напрягаться, чтобы оставаться сосредоточенной. Я заставляю руку подняться и бросаю локус вперед.

Он вонзается в мир, вонзается в мир. Я представляла, что это будет похоже на рисование в воздухе, но нет, это словно резка, высечение. Там есть сопротивление, есть что-то мягкое и влажное, как будто я погружаю локусы в плоть. Рука дрожит слишком сильно, и мне становится все труднее и труднее дышать, и теперь ощущение, как будто в мою голову кто-то вгрызается, будто что-то пожирает мои мысли, разъедает меня. Я не была готова к такому. Мне следовало подождать. Но нет, я уже начала, уже слишком поздно, поэтому остается только продолжить.

Я уже решила, какой глиф высеку: самый простой из тех, что были в заметках, шар света. В конце концов, свет безвреден. Это же просто… свет. Даже если я ошибусь, что в худшем случае может произойти? Тогда я еще не знаю, что свет может быстро перейти в тепло. Тогда я еще не знаю, как яростно он может гореть.

Основа света – это всего лишь одна вертикальная полоса, и, когда я рывком опускаю локус вниз сквозь это, чем бы ни было то, что я проткнула, появляется линия, висящая в воздухе, светящаяся ярчайшим люминесцентным белым светом, настолько ярким, что больно смотреть, настолько ярким, что я заплакала бы, если бы в этом месте было возможно плакать. Рот наполняется вкусом крови и пепла, а голова болит все сильнее и сильнее, но я напрягаюсь, чтобы сосредоточиться на задании, и высекаю вторую форму, пару диагональных линий, одну сверху, одну снизу. Шум становится громче – стремительное жужжание, как будто приближается рой насекомых. Я вырезаю нижнюю линию, но, Боги, так трудно двигаться, как будто я движусь против течения, как будто рука весит тысячу тонн. Я заканчиваю последнюю линию, верхнюю, но…

Рука соскакивает. Рука просто соскакивает. Вес был слишком велик, шум слишком громок, и, вместо того чтобы вывести диагональную линию сверху, я высекла длинную косую черту через первый глиф, прорезав его насквозь. И мгновенно что-то произошло. Что-то плохое. Глиф начинает дрожать, пульсировать, воздух вокруг него сворачивается и вибрирует. Нити света пронизывают его с отчаянным рвением, и все дрожит, гудит и извивается.

Я все испортила. О Боги, я все испортила. И теперь мне страшно, по-настоящему страшно. Я не знаю точно, что происходит, когда глифы высечены неправильно, но знаю, что это плохо, и это происходит прямо сейчас. Я поворачиваюсь, чтобы бежать, и, хотя я больше не смотрю на глиф, я вижу его свет, яркий, горячий и пульсирующий, и слышу позади себя треск, похожий на хруст ломающегося льда.

Глиф позади меня взрывается с ослепительным хлопком. Обжигающие лучи белого света протыкают воздух, как копья, пронизывая деревья и оставляя пылающие полосы на земле. Я чувствую волну тепла и воздуха, которая сбивает меня с ног, отбрасывая вперед, глубже в туман и серость, где я резко ударяюсь о землю. Тело горит от пронизывающего холода. Я смотрю вниз, на свою ногу и вижу, как кожа пузырится и покрывается волдырями в месте, в которое попал луч. Но еще хуже ощущения в груди. Я не могу дышать, не могу кричать, не могу хватать воздух ртом. Как будто легкие наполнены пеплом, каждый вдох – хрип. Я пытаюсь вернуться в Реальность, но не могу. Жужжание насекомых перерастает в оглушительный шум, хлопья пепла кружат надо мной, ползут по мне, и, клянусь, что-то приближается ко мне сквозь туман, крадется в мою сторону, фигура в сером, высокая, худая и костлявая, чирикающая и рычащая, со слишком большим количеством конечностей.

Я слишком долго была в Пустоте. Пустота убьет меня. Пустота утопит меня. Съест меня целиком.

Затем чья-то рука хватается за меня. Я поднимаю глаза и вижу ее.

Сера.

В Реальности.

Наши взгляды встречаются сквозь гул, треск и жужжание, и я вижу, как кровь бежит по ее венам, как реки звездного света. Я вижу ее волосы, они ярче самого яркого света, вздымающиеся позади нее, как река пламени. Она открывает рот, чтобы что-то крикнуть, что-то, чего я не слышу, но это не имеет значения, потому что я вырываюсь изо всех сил в надежде схватить ее, чтобы заключить ее в свои объятия.