Я видел, что произошло. Не знаю, заметил ли это еще кто-нибудь. Может, и никто, что меня весьма беспокоит. Так уж получилось, что я смотрел в нужное время в нужном направлении. Или в ненужное время. Но я видел, что произошло.

Я сидел за столиком в «Дикобразе», на галерее. «Дикобраз» — это паб на Хай-стрит в Кэмдене, прямо на углу, где обосновался самый скромный из трех рынков района. Хорошо, что там вообще есть паб. Вот в нем-то я и сидел. На самом деле он называется вовсе не «Дикобраз», а как-то иначе. Просто я почему-то называю его именно так, а настоящего названия даже и не помню.

Вечерами по субботам паб всегда битком набит людьми, забежавшими туда по дороге в метро после походов по окрестным рынкам. Туда надо подгребать пораньше, чтобы успеть захватить один из столиков на галерее. Иначе придется сидеть внизу и зорко, как ястреб, следить за тем, когда освободится местечко наверху. Галерея занимает примерно десять квадратных футов, огорожена деревянными перилами, а окнами выходит прямо на Хай-стрит. Удобное место, чтобы поглазеть на проходящую мимо толпу, а парочка футов, возвышающая его над залом, позволяет держать в поле зрения весь паб.

В паб я добрался только к восьми часам и обнаружил, что свободных мест нет не только на галерее, но и вообще. За столиками сидела, галдела и гудела разномастная местная публика. Я почему-то всегда называл их битниками, словечком, которое вот уже больше двадцати лет как вышло из моды. Просто они всегда казались мне неким анахронизмом. Не могу я поверить в существование контркультуры — это в девяностые-то годы, когда мы точно знаем, что в один прекрасный день все эти типы как следует вымоют волосы и пересядут из раздолбанных «фольксвагенов» в новенькие «форды-сиерра».

Я протолкнулся к стойке бара и стал дожидаться, пока один из барменов-австралийцев заметит меня. Пока я неуверенно размахивал банкнотой в надежде обратить на себя внимание, за спиной внезапно раздался громкий крик.

— Эй, ты! Дурь подсыпаешь в пивко, а?

Повернув голову, я увидел парня, который стоял позади меня и орал на кого-то за стойкой бара, размахивая при этом бутылкой пива. Высокого роста, коротко стриженный, с большой серьгой в ухе, он говорил — точнее вопил — с ярко выраженным ньюкаслским акцентом.

Придав лицу самое доброжелательное выражение, я торопливо повернулся к стойке. Рыжеволосый бармен неуверенно улыбнулся парню с серьгой, не зная, насколько серьезно следует отнестись к его вопросу. Парень загоготал, толкнул локтем соседа так, что тот пролил пиво, и снова начал вопить:

— Попался, приятель! В пиве наркотик.

Я было решил, что это крепко поддавший, вроде, человек задорно шутит, но не был в этом уверен, как не был уверен и бармен. Но тут меня заметила барменша, и я принялся заказывать «Будвайзер», получать сдачу и все такое. Заплатив, я отошел от стойки, стараясь держаться подальше от компании парней лет двадцати пяти, среди которых и стоял возмутитель спокойствия. Все они громко галдели и неприятно ухмылялись, а их раскрасневшиеся лица блестели от пота.

Осмотревшись, я отметил, что свободных мест по-прежнему нет, и принялся протискиваться к длинному столу посреди зала, неподалеку от лестницы на галерею. Там мне будет удобнее следить за тем, не освободится ли место.

Прошло минут десять, и я уж было решил плюнуть на все и пойти домой. Встреч у меня здесь ни с кем назначено не было: просто надоело сидеть весь день в четырех стенах и захотелось немножко развеяться. С собой я взял книжку в надежде спокойно посидеть и почитать под тихий гул голосов посетителей паба. А «Дикобраз» для этого вполне подходил. Публика занятная, атмосфера вполне дружелюбная, можно узнать так много нового и интересного об астрологии, что и представить невозможно.

Однако в тот вечер все выглядело иначе — и все из-за той компании парней, столпившихся у стойки. К тому же они были там не одни. Неподалеку от них стояли еще трое, а другая пятерка тусовалась у длинного стола посреди зала Они сильно выделялись на фоне обычных посетителей и словно изменили атмосферу в пабе. Начать с того, что все они громко и одновременно кричали, явно не слушая друг друга, и на разговор это было совсем не похоже. Какой же это разговор, если все одновременно кричат? Они отнюдь не выглядели пьяными, но вели себя весьма развязно, а некоторые даже агрессивно.

В наше время много говорят о насилии по отношению к женщинам, и правильно делают. В моем романе каждый, кто поднимает руку на женщину, нарушает правила. Так не поступают. С другой стороны, все, кто в возрасте двадцати-тридцати лет впервые ввязывается в настоящую драку, воспринимают это как нечто само собой разумеющееся. Это тоже неправильно, но, как я говорю, это входит в понятие «быть мужчиной». Быть мужчиной означает получать тычки и затрещины с самого нежного возраста. Девочкам легче: их с детства ласково обнимают и родные, и друзья. Мальчиков обычно не обнимают. Напротив, их лупят, причем часто и даже больно.

Взять, к примеру, меня. Я, хорошо воспитанный представитель среднего класса, вырос в уютном пригороде и получил неплохое образование. Разумеется, я жил отнюдь не в родовом поместье и все такое. Но и я получил свою долю колотушек, так сказать, жестокости ради минутного развлечения. У меня, например, кривоватый нос — и все из-за того, что его однажды сломали. Как-то вечером я возвращался с друзьями из паба, и на нас напали трое парней, решивших поразвлечься. Для таких вечер прошел зря, если не удалось с кем-нибудь подраться.

Мы ускорили шаг, чтобы оторваться, но это не сработало. Парни тоже припустили за нами. Наконец я повернулся к ним и попытался их урезонить, хотя в моем возрасте пора было бы и получше соображать. Я сказал им, что мы замечательно провели вечер и не хотим неприятностей. Сообщил им даже, что на углу улицы стоит женщина-полисмен. Я предложил им разойтись с миром, причем каждому своей дорогой, не доставляя друг другу неприятностей. Поскольку я был изрядно навеселе, то скорее всего доводы выдвигал вполне убедительные.

Однако парень, стоявший ближе всех, ударил меня. Он врезал мне как следует, прямо по носу. Моментально утратив веру в доводы разума и возможности логической аргументации, я повернулся к друзьям, но они уже успели отойти метров на пятьдесят, причем припустили изо всех сил.

Я снова повернулся к преследователям. Двое из них гаденько ухмылялись, а глаза их так и сверкали. Один по-прежнему стоял ближе всех ко мне, переминаясь с ноги на ногу. У него был совершенно остекленевший взгляд. Я начал снова убеждать их, но парень опять меня ударил. От боли я пошатнулся и неловко шагнул вперед, и тогда он ударил меня еще раз, причем весьма чувствительно, прямо в скулу.

А потом они просто взяли и пошли прочь. Я повернулся и заметил на углу улицы полицейский фургон, но не думаю, чтобы это хоть как-то помогло. Фургон стоял метрах в ста от нас. Оба моих приятеля топтались возле него и объясняли что-то полицейскому, высунувшемуся из окошка со стороны пассажирского сиденья. Тот явно не собирался ничего предпринимать. Вроде и не к чему. Вот оно, насилие в чистом виде, примитивное и бессмысленное. Оно словно смех или сквозняк от приоткрытой двери — налетит и исчезнет.

Я медленно побрел по дороге, друзья обернулись и посмотрели на меня с явным облегчением. Полицейский бросил на меня короткий взгляд и, покопавшись внутри кабины, протянул мне большой комок ваты. Только тогда я заметил, что у меня и лицо, и свитер залиты кровью.

Пару дней я походил с распухшим лицом, а нос так и остался на всю жизнь кривым. Но веду я к тому, что все происходило как бы само собой. И то, что полицейский совершенно буднично и деловито протянул мне вату, подтверждало обыденность происшествия. Ничего серьезного. Ты мужчина, а с мужчинами такое случается. Утри сопли и иди своей дорогой.

Поэтому, входя в паб, мужчина всегда бессознательно осматривается. Он проверяет, нет ли опасности, а если есть, то откуда ее можно ждать. Если начинается драка, женщина, так же неосознанно, примется восхищенно наблюдать или, того пуще, бесстрашно вмешается и посоветует драчунам остановиться. Вполне естественная реакция, но большинство мужчин в таком случае постараются отвернуться, притворяясь невидимками. Они-то знают, что насилие не терпит зрителей: оно обязательно распространится на тебя и втянет в круговорот событий. Не имеет значения, что ты незнаком с дерущимися, а просто сидишь и выпиваешь себе потихоньку. Всякое бывает. Жестокость по отношению к женщинам, как правило, объяснима. Не поймите меня превратно, причина может оказаться отвратительной, но она всегда найдется.

Жестокость мужчины по отношению к мужчине может быть просто мгновенным приступом крайнего возбуждения. Никакой причины для этого может и не иметься, а потому держаться следует очень и очень осторожно.

Парни, сидящие и стоящие у стойки бара в «Дикобразе», подавали совершенно очевидные сигналы опасности такого рода. Что-то неуловимое в выражении лиц, в беспокойных взглядах и натужном юморе говорило как раз об отсутствии причины. Парень у стойки по-прежнему орал что-то невразумительное бармену, а тот все так же неопределенно улыбался. Один из парней нагнулся к девушкам, сидящим за столиком возле стойки, и что-то им втолковывал. На одной из девушек был обтягивающий свитер, и, возможно, именно это и вызвало выброс гормонов в организме парня. Может, он решил, что у него располагающая улыбка, но тут уж точно ошибся.

Через несколько минут обе девицы подхватились и слиняли, но я не стал занимать освободившееся место за их столиком. Слишком уж близко от этих парней. Находясь там, в зоне действия их ауры, я мог внезапно оказаться вовлеченным в неприятности. Может, я рассуждаю как трус или параноик, но навидался я таких случаев. У меня было право сесть на это место, так же как у женщины есть право носить то, что она считает нужным, не привлекая нежелательного внимания. Право — прекрасное понятие, удобное окошко для того, чтобы смотреть на мир. Но как только это окошко разобьют, вот тут-то ты и начинаешь понимать, что никакого права не существует.

И я остался стоять у длинного стола, потягивая пиво и исподтишка оглядывая зал. Я не мог сообразить, что эти парни здесь делают. На одном из них была шерстяная шапка, которую он постоянно теребил, и она уже вся покрылась пивными пятнами. Я с трудом различил на ней буквы ФК, наверняка означавшие какой-нибудь футбольный клуб, но непонятно, что группа футбольных фанатов потеряла в «Дикобразе», если поблизости не было ни одного стадиона. Несколько человек взялись за руки и принялись горланить какую-то песню, но слова невозможно было разобрать.

Я поглядывал в сторону стойки, прикидывая длину очереди и возможность получить вторую порцию пива, когда произошел первый инцидент. Поверить в это трудно, но с него начался отсчет событий, очевидцем которых я стал.

Дверь на улицу была открыта в тщетной попытке понизить температуру в переполненном помещении до терпимого уровня. Пока я присматривался к посетителям у конца стойки, выбирая, где бы встать в очередь, чтобы получить свое пиво, в дверь вошел огромный серый пес и тут же затесался в толпу. Я обратил на него внимание, так как предположил, что за ним идет хозяин, но никто не появился. Я решил, что хозяин — или хозяйка — сидит в пабе, а пес просто ненадолго выскакивал на улицу. «Похоже, все же хозяин, — рассудил я. — Женщина вряд ли стала бы держать такую собаку». Я видел пса всего лишь мельком, но заметил, что впечатление он производил жуткое: огромный, косматый, двигался плавно и в то же время стремительно. Тут я обнаружил, что парочка на галерее потянулась за пальто, и сразу же забыл про собаку. Парочка сидела за лучшим столиком в пабе — в углу у большого окна. Я тут же начал пробираться сквозь толпу к заветному месту.

Застолбив столик, я подошел к стойке и купил еще пива. Может, мне показалось, но бармены держали в поле зрения этих опасных парней и, выполняя свои непосредственные обязанности, поглядывали то на стойку, то на длинный стол. Я благополучно избежал опасной территории, добрался до стойки и получил свое пиво.

Я удобно устроился за столиком и порадовался, что вечер наконец-то стал приобретать приятные очертания. Я смотрел в окно, хотя дело шло к ночи и народу на улице было мало. Только фланирующие парочки в крутом прикиде. В кафе на другой стороне улицы шла какая-то перебранка, а в мусорном баке неподалеку копался бездомный с негритянскими косичками. Если занять место у окна пораньше, то наблюдать за улицей очень интересно, но теперь яркий свет полной луны придавал всему нездешний, жутковатый вид.

Новая волна шума заставила меня отвлечься от окна и посмотреть в зал. Какой-то парень опрокинул свою кружку с пивом или ее опрокинули. Его соседи кричали и смеялись. Ничего интересного. Я открыл книжку и принялся было за чтение, как вдруг заметил нечто необычное.

В компании опасных ребят появился человек, которого раньше не было. Вы можете сказать, что я его просто не заметил, но это не так. Я к ним присматривался достаточно долго и пристально. Если бы я увидел этого человека раньше, то непременно запомнил бы. Он стоял среди парней у лестницы, ведущей на галерею. Я говорю «стоял среди», так как в нем было нечто такое, что выделяло его из общей массы. Он отличался дерзким обаянием человека, привыкшего к уважению со стороны себе подобных. Одет он был небрежно и слегка неряшливо: в джинсы и просторную серую куртку; его темные волосы слегка вились, на лице выделялся хищный орлиный нос. Он излучал какое-то неестественное спокойствие, словно был под дозой, и вслушивался в слова приятелей, приоткрыв рот и слегка склонив голову набок. Когда со стороны другой компании донеслись шумные возгласы, он поднял голову и раздвинул в полуулыбке уголки губ, как бы предвкушая удовольствие от новой проказы. Он был здесь как дома. Он знал этот мир, и этот мир знал его. Это была его жизнь.

И еще: что-то не так было с его глазами. Не слишком большие и не слишком маленькие, не то чтобы странного цвета, ничего такого. Но были они тусклые, как две обмазанные глиной монеты. Будь вы женщиной, вам бы не захотелось, чтобы такие глаза уставились на вас в пабе. Будь вы мужчиной, вам бы вообще не захотелось встретиться взглядом с такими глазами. Неприятные глаза.

Со смешанным чувством я наблюдал, как этот человек стоял, расслабившись и поворачиваясь из стороны в сторону, словно принимая участие в перебранках, возникавших то там, то сям. И полуулыбка не сходила с его лица, как будто он ловил кайф от происходившего. Один из его спутников бросил на него мимолетный, слегка озадаченный взгляд, но я не смог понять, в чем дело. По крайней мере в тот момент.

Потом я потерял к ним интерес и погрузился в чтение. В пабе было душно, но от окошка тянуло прохладой, а когда я читаю, то забываю обо всем на свете. Часов я не ношу, так что не знаю, сколько прошло времени, прежде чем все завертелось.

Послышался звон разбитого стекла, и на мгновение привычный шум в пабе стих, а потом началось столпотворение. Вздрогнув, я оторвался от книги, все еще не в состоянии вернуться к реальности. И тут же пришел в себя.

Завязалась потасовка. Ее устроили они. Они ринулись в драку, словно разверзлись хляби небесные. Практически все мужчины вокруг стола оказались вовлеченными в нее, кроме парочки, которая с жадным любопытством наблюдала за происходившим, оставаясь в стороне. Все остальные вели себя, как обычно ведут себя люди в таких ситуациях. Служащие бара сжались от страха, но через силу заставляли себя заниматься привычными делами; посетители же вжимались в спинки кресел, наблюдая за всем, но стараясь не нарываться на неприятности. Я не вполне понимал, что произошло, но похоже, что эти ребята напали на другую небольшую компанию, мирно сидевшую у стойки бара.

И тут посреди всей этой неразберихи я снова увидел человека в просторной серой куртке, который находился в центре событий. Похоже, именно он и затеял свару. Наблюдая за ним, я было отвлекся от других участников и увидел, как он работал кулаками в самой гуще потасовки. Двое барменов вышли из-за стойки и, напустив на себя суровый вид, попытались утихомирить драчунов. Рыжий бармен явно не вписывался в общую картину и походил скорее на официанта из приличного, уютного ресторанчика. Пара ребят тут же бросилась на барменов, и драка вышла на новый виток. Сидевшие поблизости от места сражения посетители выбирались из-за столиков и отбегали подальше. Кто-то разбил бутылку и размахивал ею. Все пошло вразнос.

Пока все наблюдали за новой мизансценой, я случайно взглянул в сторону длинного стола. Человек в серой куртке, как ни странно, выбрался из свалки. Он поддерживал пострадавшего в драке высокого парня с серьгой в ухе и вел его по направлению к туалету в глубине паба. Я отметил это и повернулся, чтобы посмотреть, что происходит на другом конце зала. Из-за стойки вышел управляющий — огромный человек с ручищами толщиной с мое бедро. Он держал биллиардный кий и явно намеревался им воспользоваться.

К счастью, это стало понятно не только мне. Парень, вооруженный разбитой бутылкой, чуть притормозил, всего лишь на мгновение, но и этого оказалось достаточно. Тот, кому он угрожал, отступил, и внезапно накал страстей спал. Буквально в мгновение ока. Словно ветер разогнал тучу, и молнии перестали вспыхивать в воздухе. Сражение закончилось.

Благодаря несложным маневрам враждующие группировки удалось вернуть на исходные позиции. Управляющий глаз с них не спускал, по-прежнему сжимая в руке кий. Остальные посетители мало-помалу расслабились, и вечер постепенно, как остановленный вентилятор, вошел в привычную колею.

Выпив пива, я отправился к бару за новой порцией, но затем решил сначала сходить в туалет. У дальнего конца бара пришлось протискиваться сквозь толпу, и я вынужден был подойти к опасным ребятам ближе, чем хотелось бы. Однако, проходя мимо них, я вздохнул с облегчением. Они были все еще на взводе, слегка куражились, но представление закончилось. Как уж я это почувствовал, сам не знаю, но так оно и было. У них изменилось настроение, словно они получили свое. Анекдот рассказан.

Перед дверью в туалет я остановился. Похоже, парень в серой куртке и его раненый товарищ все еще находились там. Клозет в «Дикобразе» не слишком большой, и мне придется оказаться с ними рядом. «А пошли бы они», — подумал я и распахнул дверь. Нельзя же осторожничать до бесконечности. После хорошей драки обычно наступает время грубоватого юмора и чувства мужского братства. Достаточно кивнуть и пробурчать что-нибудь, чтобы сойти за одного из участников драки.

Но притворяться мне не пришлось, потому что туалет был пуст. Я воспользовался одним из писсуаров и повернулся к умывальнику, чтобы вымыть руки. На фаянсе виднелись следы крови: я тогда еще подумал, что из разбитого носа.

Потом я заметил капли крови на полу, и вели они в сторону кабинки. Дверь была прикрыта, но неплотно, что показалось мне странным. Там явно никого не было, а люди обычно не закрывают за собой дверь, выходя из кабинки туалета. Сам не зная зачем, я одним пальцем толкнул дверь.

Она приоткрылась чуть пошире, и я едва не вскрикнул, но взял себя в руки. Когда дверь распахнулась, я в ужасе уставился в кабинку.

Стены были до самого потолка вымазаны кровью, словно кто-то толстой кистью наскоро нанес на них темно-красную краску. Возле унитаза валялись куски растерзанной плоти, а сам унитаз был полон запекшейся крови, поверх которой плавали какие-то белесые ошметки.

Мой разум отказывался воспринимать увиденное, и я просто не понял, что там могло случиться, пока не заметил на полу под растерзанными останками большую металлическую серьгу.

Я стремительно покинул туалет. В пабе все еще было жарко и шумно и к моему месту просто невозможно было пробраться. Я внезапно вспомнил, что можно выйти через боковую дверь. Я мог обогнуть паб и вернуться через центральный вход. А мог просто сбежать. Но бежать не следовало. Мне надо было забрать свою книгу, пока народ не начал интересоваться, почему она все еще там лежит.

Снаружи было прохладно. Я торопливо пошел вдоль стены. Пройдя пару метров, я остановился, заметив какое-то движение на другой стороне улицы.

Там был тот самый пес. Он сидел неподвижно, и только теперь я разглядел, какой он громадный. Он был гораздо крупнее обычной собаки. И он уставился прямо на меня ничего не выражающими светлыми глазами.

Какое-то время мы смотрели друг на друга. Я замер, уповая только на то, что пес будет сидеть спокойно. Я хотел пробраться вдоль стены до того места, где начинались окна и где меня могли увидеть люди, но не решился. А вдруг он бросится на меня, как только я двинусь вперед?

Он не бросился. Не спуская с меня глаз, пес поднялся и медленно побрел прочь по улице, туда, где не работали фонари. Я следил за ним, все еще не веря своим глазам. На самом углу он повернулся и снова взглянул на меня, а затем исчез.

Я вернулся в паб, схватил свою книжку и отправился домой. Я никому не рассказал о том, что видел в туалете. Они и так скоро сами все обнаружат. Торопливо покидая паб, я слышал, как один из парней за столом спрашивал, куда это подевался Пит. Я не собирался сообщать ему, тем более показывать, куда он подевался. Меня больше волновала собственная безопасность.

Я видел все своими глазами. Я смотрел туда и видел то, что видел. Я видел серьгу на полу туалета, все еще вдетую в остатки того, что когда-то называлось человеческим ухом. Я видел, что человека в серой куртке не было в пабе, когда я уходил, и никто о нем не спрашивал. Я видел, какой озадаченный взгляд бросил на него один из парней, словно пытаясь сообразить, откуда он его знает. И я запомнил взгляд этого пса, и в нем было предостережение.

Я ни слова никому не сказал, но не знаю, поможет ли это. Я стал невольным свидетелем. Я не напрашивался на неприятности. Но я хорошо знаю, что это не имеет значения. Однажды разверзнутся хляби небесные, и я окажусь на их пути.

С тех пор прошел почти месяц, и я ни разу не заходил в «Дикобраз». В основном я сидел дома, наблюдая за дорогой. А последние дня два я начал беспокоиться, потому что кошек в округе явно поубавилось, а по ночам слышались странные шорохи за окном. Может, это не имеет значения. Может, не имеет значения и то, что луна прибывает на глазах и ночи бледнеют. Все это может не иметь никакого значения.

Но это беспокоит меня. Это очень меня беспокоит.

Загрузка...