Художник / Полуночные обещания

Полуночные обещания

Она заглядывает за край двери. На цыпочках входит в комнату и целует его, с добрым утром. Мягкий поцелуй в щеку.

Он не шевелится.

Она подходит к окну и раздвигает шторы. Сейчас июнь, и небо радужно-голубое с ленивыми белыми облаками, проплывающими мимо. Отсюда открывается чудесный вид - далекие деревья, колышущиеся на ветру, цветущая клумба на переднем плане, - и она, как и каждое утро, мечтает приоткрыть окно хоть на щелочку.

Она ставит сумку в ногах кровати, снимает ветровку и садится в кресло. Нежно берет его правую руку и начинает поглаживать каждый из его пальцев.

Позже, когда он проснется, она передвинется влево, чтобы он мог видеть, что происходит за окном.

Но сейчас она сидит, подставив спину золотистому солнечному свету.

Рак уносит его - дюйм за дюймом.

С каждым днем он исчезает все больше и больше.

А она сидит и смотрит.

Она всегда смотрит.

Теперь она уходит по вечерам, но только потому, что они заставляют ее.

- Вам нужно отдохнуть, Миссис Коллинз.

- Мы о нем хорошо позаботимся.

- Обещаю, мы позвоним вам, если вы понадобитесь мужу.

- Вы помните, что случилось в прошлый раз, миссис Коллинз? Мы же не хотим, чтобы это повторилось, правда?

Так что теперь она каждый вечер уходит домой. Ровно в десять часов вместе с другими посетителями.

Бесшумная поездка на лифте в вестибюль. Медленная прогулка до парковки. И одинокая поездка домой.

Домой... где для нее ничего не осталось.

Просто тихий, холодный дом. Кружка горячего какао в темной кухне. Дневная почта. И пустая кровать.

Теперь дом для нее словно чужой. Или, может быть, она чужая. Она помнит времена, когда этот дом улыбался ей каждый раз, когда она входила в дверь. Когда она пересекала фойе, шептал ей на ухо, что все в порядке и все прекрасно.

Теперь здесь только тишина.

Здесь нет даже намека на жизнь: ни света, ни телевизора, ни радио. Ни смеха, ни пустой болтовни. Ничего.

Просто одно и тоже, вечер за вечером, ночь за ночью.

Горячее какао. Почта. Кровать.

И, конечно, кошмары.

Теперь они приходят чаще.

Иногда - очень, очень редко - ей снятся прекрасные сны: Его улыбка крупным планом. Звук его смеха. Ощущение его губ на ее устах. Прикосновение его руки, когда они идут босиком по залитому лунным светом пляжу.

Но чаще всего по ночам ей снятся мрачные сны: рентгеновский снимок его туловища... не показывающий ничего. Внутри абсолютно ничего - просто выдолбленная оболочка человека. Живущий без ничего, только воздух.

Или она стоит одна под холодным проливным дождем. Стоит над его открытой могилой. Бросает единственную красную розу на блестящий черный гроб…

Или яблочный сон. Этот - самый худший из всех, - чистый, захватывающий дух ужас. Она видит, как они вдвоем сидят за большим столом из темного полированного дерева. Держатся за руки. Слушают врача. Лицо доктора мрачно. Его губы дрожат. Он говорит им, что первые отчеты были ошибочными, что рак распространился. Он держит рентгеновский снимок... а это изображение яблони. Опухоли повсюду, висят, как большие спелые яблоки. Их десятки. Темные, сочные и наливные. Ожидающие, когда их сорвут...

Слава Богу, этот сон приходит не очень часто.

Потому что когда это происходит, она почти всегда просыпается с криком.

Время обеда, и в коридоре кипит жизнь.

Она встает и закрывает дверь.

Он снова спит, но она не беспокоится, что его потревожит шум. Дело в запахе - он не выносит запаха больничной еды. Его от этого тошнит.

Многие вещи делают это с ним. Еда. Цветы. Духи. Даже некоторые жидкости. Теперь они все странно пахнут. Виноват один из препаратов, но она не может вспомнить, какой именно.

В любом случае, он не ест эту еду. Уже нет. Теперь для этого используют трубку. Блестящую, маленькую прозрачную штучку, которая проникает ему прямо в желудок.

Она вспоминает то время как особенно плохое - неделю, когда он перестал есть.

Но еще хуже стало, когда он перестал говорить.

Прошло уже тринадцать дней. И за все это время - едва слышный шепот. Слишком слаб, объясняют врачи. Слишком много лекарств.

Поэтому большую часть времени они просто сидят, держатся за руки и смотрят друг другу в глаза. Иногда они улыбаются и корчат глупые рожицы, иногда просто сидят и плачут.

Когда дверь закрыта, в комнате очень тихо, если не считать постоянного писка капельницы. Она убавляет громкость - она разбирается в оборудовании не хуже любой медсестры на этаже, - и снова начинает читать письмо, которое написала ему незадолго до свадьбы. Ее голос несколько раз срывается, в глазах стоят слезы, но она продолжает читать. У нее в сумке лежит стопка писем, туго перетянутых толстой резинкой, и она полна решимости прочесть их все.

Утро не добрее ночи. Каждый день одно и то же - подъем в шесть тридцать, выход за дверь в семь тридцать.

Каждое утро она принимает долгий горячий душ и изо всех сил старается придумать что-нибудь приятное, что-нибудь веселое, с чего можно начать день. Но у нее ничего не получается.

Большую часть времени она заставляет себя хорошо завтракать. Тост. Фрукты. Сок. Для энергии. Она знает, что именно по этой причине она заболела в прошлом месяце и ей пришлось обратиться к врачу - не потому, что каждую ночь спала в его больничной палате! Не потому, что она переутомилась, ради бога!

Она просто забыла поесть. В течение трех или четырех дней. Скольких, она не может вспомнить.

Так что теперь она почти каждое утро находит время поесть. Закончив, она моет посуду и вытирает столешницу. Затем она берет ключи в прихожей и запирает за собой дверь. Садится в машину и отъезжает от тротуара. И никогда не оглядывается назад.

Ужин подается без четверти шесть.

Она закрывает дверь, как только слышит знакомый скрип тележки с подносами, двигающейся по коридору.

Он уже проснулся, и они смотрят фотографии.

Старшая школа. Колледж. Лето на пляже. Даже фотографии со свадьбы. Она принесла их все.

Он улыбается большинству фотографий. Показывает пальцем, усмехается и приподнимает то, что осталось от его бровей. Он очень оживленный - и внимательный, - уже несколько недель, и ее сердце удивляется, когда она видит его таким.

Когда она добирается до одной конкретной фотографии, он действительно удивляет ее. Его лицо светится, как у ребенка, и он берет ее дрожащими пальцами.

Это старая фотография. С самого первого лета, которое они провели вместе. Узкая полоска из трех маленьких черно-белых снимков, сделанных в одной из этих дешевых, маленьких кабинок, в которых вы сидите внутри. На первых двух их лица прижаты друг к другу щека к щеке, и они улыбаются, как глупые дети. На последнем они целуются.

Он подносит фотографию к лицу и пытается поцеловать ее. Но трубки мешают.

Поэтому она берет ее у него и целует сама, а потом кладет на простыню у него на груди.

Он улыбается ей и закрывает глаза.

Она делает то же самое, и через несколько мгновений, когда слышит шепот - "спасибо”, - ей кажется, что это всего лишь сон…

Пока она не открывает глаза и не видит его пристальный взгляд и слезы, текущие по щекам.

И в этот самый момент она с полной уверенностью знает, что поступает правильно - письма, фотографии…

В своем сердце, она знает.

Сразу после восьми часов он снова засыпает, и она убирает фотографии в сумку. За исключением его любимой - она оставляет ее там, где она лежит.

До десяти она держит его за руку и смотрит, как он спит. Как и много раз до этого.

Потом она целует его на ночь и направляется к лифту.

Иногда, когда ее нет в больнице, она пытается убедить себя, что он выздоравливает. Что он выглядит лучше. И что на следующее утро она войдет в дверь, а он будет сидеть, разговаривать и, может быть, есть яичницу. А она подскочит к кровати и скажет: "Эй, детка, мне показалось, что вчера вечером у тебя был румянец на щеках..."

Но она знает, что все это неправда. Она знает, что происходит на самом деле.

Четырнадцати часов в день достаточно, чтобы убедить любого.

Он потерял волосы во время второго курса химиотерапии. К концу третьего он похудел на тридцать фунтов.

Месяц спустя - к середине последнего курса, - они поняли, что ничего не вышло.

Поэтому они перешли на другие препараты и другую программу.

И какое-то время это тоже работало. По крайней мере, на несколько недель его состояние стабилизировалось. Его жизненная сила поднялась на несколько ступеней, его вес сохранился.

Но затем, как будто все это было просто какой-то жестокой шуткой, все пошло под откос, и быстро.

Он перестал есть.

Его кожа приобрела болезненный оттенок желтого и зеленого.

Он начал так сильно потеть, и запах... о Боже, запах…

А потом, почти за одну ночь, боль удвоилась. Потом утроилась.

А потом стало так плохо, что он заплакал - чего она никогда раньше не видела. Ни когда умерла его мать, ни когда они впервые узнали о раке. Никогда.

Поэтому врачи немедленно ввели ему сильнодействующие вещества…

...и большая часть боли ушла…

...почти в одночасье, так же быстро, как и появилась, она исчезла…

...и ее муж исчез вместе с ней.

Теперь он почти все время спит.

А когда он бодрствует - ну, это не сильно отличается от того, когда он все еще спит. Или, по крайней мере, ей так кажется. Его глаза такие мутные и расфокусированные, он едва шевелит пальцем, не разговаривает…

Она чувствует себя несчастной и виноватой из-за своих мыслей. Конечно, она рада, что он больше не чувствует боли. Конечно, она благодарна врачам за то, что они облегчили его состояние.

Но, Боже, она ничего не может с собой поделать - ей не хватает его голоса, его смеха, его обаяния; ей не хватает того, как он когда-то смотрел на нее.

Без этого ей не только страшно - она совсем одна.

Она надевает кольцо ему на палец и сжимает его руку в кулак. Пальцы у него худые и узловатые, как у старика, и она боится, что кольцо упадет. Свалится на пол, и никто его не найдет.

Она отпускает его руку и долго смотрит на нее, потом подходит к окну.

Уже почти полночь. Вдалеке светит полная луна, покрывая деревья серебристым блеском, отчего все вокруг кажется мокрым и скользким, как после дождя.

Она слегка раздвигает занавески, и в комнату проникает лучик лунного света.

Она смотрит на свою сумку, лежащую на полу. Думает о письмах и фотографиях внутри. Интересно, почему она не оставила сумку в машине?

Она знает, что тянет время, но ничего не может с собой поделать.

Она поворачивается и смотрит в темноту: на мигающие аппараты, на путаницу трубок, на прозрачный пакет с раствором с большой красной наклейкой, на которой написано: "ХИМИО: не трогать руками без защитных перчаток".

Она смотрит на мужчину, которого любит так сильно, единственного мужчину, которого она когда-либо любила.

Тридцать четыре года жизни, и он был с ней больше половины из них, думает она.

Только ты и я против всего мира, детка…

Она засовывает руку в карман куртки.

Подходит к его кровати и наклоняется.

Целует его вспотевший лоб.

Закрывает глаза и шепчет: “Я всегда буду любить тебя, мой дорогой.”

И ее слова будут вечно жить в этой комнате.

Она приставляет пистолет к его лбу и выполняет свое обещание.

Резкая вспышка звука и света, и она тяжело падает на пол.

Она непроизвольно поднимает глаза и вздрагивает.

А потом, впервые за все годы их совместной жизни, нарушает данное ему слово. Она широко открывает рот, засовывает внутрь холодный ствол и нажимает на курок.

Обещание сдержано.

Обещание нарушено.

И бесконечная тишина ночи.

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2020

Бесплатные переводы в нашей библиотеке

BAR "EXTREME HORROR" 18+

https://vk.com/club149945915