Хрононавигаторы

1

Михаил Петер Бах, знаменитый на Земле археолог, академик и знаток населенных и пустынных планет ближнего к Солнцу космоса, человек, испытавший множество опасных приключений и неизменно выходивший сухим из воды, ни минуты не сомневался, выпадая из разваливающегося шара, что гибель и на этот раз не близко. Его выбросило наружу, но не разбило; его непреодолимо тащило куда-то, но тащило мягко; он вполне мог разнести свой череп о любой крупный камень, но его увертывало от камней. Это не случайность, понял он. "Меня похищают", - подумал он и перестал сопротивляться уносящей силе.

И он не удивился, когда вдруг почувствовал, что его тело уже не катится, а летит над почвой. "Подняли антигравитационным полем, хладнокровно думал он, - а зачем подняли? Что-то новое, подождем". Новое предстало в образе такого же шара, из какого его выбросило, но значительно крупней. Шар подлетел вплотную, в нем открылся лаз, из лаза высунулась рука, схватила человека и втянула в шар. Бах упал на пол, с усилием приподнялся. У пульта сидело трое аборигенов, весьма похожих на людей. Лишь у того, кто втянул его, руки были по-дилоньи гибки; у двух других они, более короткие, явно не удлинялись, а хвостов не было ни у одного. И лица у всех были скорей обезьяноподобными, а не собаковидными, как у дилонов; на теле - густая шерсть, губы выпячены. Все трое повернулись к Баху спиной, как только он поднялся с пола, - похоже, он больше их не интересовал. Один что-то сказал другому, тот что-то ответил - они разговаривали звуковой речью, слова были непонятны, но это были слова, а не однообразный визг дилонов, лишь сопровождающий передачу мыслей. Это приободрило Баха, - акустической речью, как она ни сложна, все же легче овладеть, чем телепатированием неизвестно как закодированных мыслей.

Он обратился к аборигенам, стараясь говорить медленно и членораздельно, чтобы они, если и не поймут сразу, то хоть запомнили слова:

- Вы рангуны? Не откажите в любезности сообщить, куда меня волочите? В смысле: для чего похищаете?

Все трое разом обернулись. Один сказал гортанно, как бы не произнося, а выплевывая каждое слово поодиночке:

- Хаврон. Бедла.

- Хаврон. Кадла, - подхватил второй.

Третий закончил:

- Хаврон. Рудла.

И все трое опять повернулись спинами к Баху.

- Понятно. Хавроны, - сказал Бах в спину троим. - Воины рангунов. Не знаю, будет ли приятным наше знакомство, но все же познакомимся. Я человек, Михаил Петер Бах, археолог. Впрочем, вряд ли вы поймете, что такое археолог. Да и вообще сомнительно, чтобы вы хоть словечко мое понимали. Но все же - куда вы меня тащите?

Хавроны, уловив вопросительную интонацию, обернулись.

- Хаврон. Бедла, - выплюнул первый.

- Хаврон. Кадла, - дополнил второй.

- Хаврон. Рудла, - закончил третий.

Бах помолчал. Долго молчать он не мог. Его распирало от мыслей и чувств. В далеких походах он привык общаться со словоохотливым и умным собеседником - самим собой. Он заговорил вслух:

- Итак, хавроны. Дилоны ненавидят хавронов (все они обезьянолики или только эти три молодца?) пожалуй, больше, чем рангунов. Это-то, впрочем, объяснимо. Слуга врага всегда отвратительней самого врага. И тащат меня эти слуги, естественно, не по своей прихоти, а по велению господина. Возможно, по приказу Верховного Злодея рангунов, как его назвал Старейшина Старейшин, тот милый старец, который сейчас трудит свою высокомудрую голову над мучительной загадкой, сколько ангелов можно разместить на острие иголки. Как его зовут, Верховного Злодея? Да, вспомнил - Ватута!

Трое хавронов поспешно вскочили, услышав громко произнесенное имя, разом обернулись, разом склонили мохнатые головы.

- Хаврон. Бедла, - почтительно сказал первый.

- Хаврон. Кадла, - угодливо добавил второй.

- Хаврон. Рудла, - торжественно завершил третий.

- Заткнитесь, лохматые! - раздраженно попросил Бах. - Мне ваши церемонные самопредставления надоели. Одно важно: кому и зачем я нужен, а этого вы не скажете, даже если бы знали, а наверно, и не знаете. Поэтому помолчим. Сидите ко мне спинами. Спины у вас еще невыразительней лиц. Один древний писатель по выражению спин определял характер людей точней, чем по их лицам. Вы его не читали, естественно. Интересно, умеют ли в вашей стране читать? У дилонов, считающих себя воплотителями Высшего Разума, книг нет, но разум есть, хотя, по-моему, не высший. Впрочем, это мое частное мнение. Поэтому и о дилонах помолчим. В вашем летательном снаряде все стены изнутри прозрачны, это хорошо. Конечно, взирать на ваши светила: и томную Голубую, и разъяренную Белую - равно нерадостно, зато можно полюбоваться планетой. Хорошая планета Дилона, одно плохо - враждуете, воюете, а зачем? Причины войны позабыли - значит, и прекратить войну не можете, ибо без устранения позабытых причин... В общем, неважная ситуация, лохматые. Вы не находите?

Хавроны уловили не только вопросительную интонацию, но и некоторое сокрушение в голосе Баха. Все трое согласно обернулись.

- Хаврон. Бедла, - печально сказал один.

- Хаврон. Кадла, - грустно добавил второй.

- Хаврон. Рудла, - скорбно вымолвил третий.

2

Шар делал круг над столицей дилонов. На охранной башне - они пролетали вблизи - ярко вспыхнула верхушка, донесся грохот взрыва. Шар уклонился от удара резонансных орудий, отделавшись лишь кратковременной вибрацией, сделал круг и воротился к той же башне, чтобы ловко сманеврировать при новом ударе. Полет походил на игру, но игру опасную. Бах помнил, как вспыхнул и превратился в раскаленную пыль аэроразведчик с "Гермеса", - и не хотел такой же участи для себя. Надо было сказать об этом хавронам, но ведь они в ответ только обернутся и сообщат, кто они. И тут Бах сообразил, почему они неустанно рекомендуются, - он обращался сразу ко всем, никого не называя особо.

- Бедла! - сказал он громко. Обернулся один Бедла, двое других деловито выворачивали шар на третью петлю вокруг башни. - Бедла, мне не нравится ваша игра с башнями. Во всяком случае, пока я в шаре. Ты не знаешь моего языка, но уверен, что ты меня понял.

Бедла махнул лохмами, изобразил подобие улыбки и так же гортанно, как свое имя, выплюнул одно слово, зато настоящее человеческое слово.

- Понял! - И, помолчав и вторично обернувшись, добавил так же гортанно, скорее звериным рыком, чем речью: - Улетаю.

Шар отвернул от башни и унесся за город. Вскоре он пролетел над местом, где произвели резонансное нападение на авиетки "Гермеса" и шары дилонов. Внизу лежали остатки одного из шаров, но авиетки не было. "Гермес" пригрунтовывался где-то неподалеку, с высоты открывался большой обзор, но корабля и следов не было.

Бах тихонько - чтобы не привлекать внимания хавронов - беседовал с собой:

- Четыре возможности. Первая: погиб. Чушь! "Гермес" может в ответ на нападение разнести все боевые установки на планете, но погибнуть? Исключено! Вторая: улетел. И обсуждать не буду - вздор! Товарищей не оставляют. Третья: заэкранирован. Возможно, но сомнительно. Кнудсен будет нас вызволять, а не экранироваться. Последняя: сменил место стоянки. Зачем? Не знаю, может быть, толковому Различнику под силу авторазмышлением обнаружить место новой стоянки, но мне - нет. И все же "Гермес" где-то в другом месте!

Шар увеличивал скорость. Внизу проплывала странная планета: безмерные леса, прерываемые остриями скал. Где-то на другой стороне ее разместилась гористая страна рангунов; горы виделись издалека, но Рангунии все не было. На вершинах гор что-то посверкивало - жгучее сияние Гаруны Белой мешало разглядеть детали. Вероятно, резонансные батареи, думал Бах. Батареи его не интересовали, эта техника была ближе Кнудсену и Аркадию. Он поглядывал на хавронов. Согнутые спины трех похитителей свидетельствовали о сосредоточенности. "Нахмуренные спины", - думал Бах. Он любил выразительные словечки, они улучшали настроение при неудачах. Нахмуренные спины, угрюмые затылки, невеселые локти рук - или лап? - варьировал Бах описание пилотов шара.

Потом показалось населенное место, разорвавшее лес, - равнина, утыканная зданиями и сооружениями, похожими на промышленные. А вокруг на все стороны простирались бесконечные леса, уходившие за далекий горизонт.

Шар стал снижаться. Бах увидел толпу на крохотной площадке. Шар опустился, в стене распахнулся лаз. Бедла показал мохнатой рукой на выход. Бах вышел и остановился, оглушенный. От города несся такой грохот, что заложило уши. Из шара вылезли трое хавронов. Бедла лапой подтолкнул Баха к стоявшей поодаль толпе встречающих. Толпа складывалась из таких же хвостатых собаколиких дилонов, каких Бах встречал в Дилонии, даже хавронов не было, кроме троих пилотов шара. "Где же чертовы рангуны?"- с удивлением спросил себя Бах, но не стал придумывать ответа. Бедла подталкивал, надо было идти.

Толпа раздвинулась, вперед выступили три фигуры. Бах понял - рангуны! Эти трое не были похожи ни на дилонов, ни на хавронов - в их облике было много человеческого, но и нечеловеческого хватало:, две ноги, две руки, два глаза, два уха, мощная шевелюра, зато голова скорей львиная да и бочкообразное туловище сразу выдавало нечеловечность. Баху показалось издали, что приближаются три вертикальные цистерны с руками и ногами и пышноволосой головой. В рисунках одного детского художника он видел много таких бочкообразных фигур - эти трое сходили за спрыгнувших с тех красочных страниц.

Рангуны встали в ряд перед Бахом: правый самый высокий, средний пониже, третий самый низенький и очень юный.

Правый выдвинулся на шаг вперед и сообщил на неплохом человеческом языке, только со скрипом в голосе - будто одна сухая доска терлась о другую:

- Бессмертный номер двадцать девять. Кагула.

Выступил средний, в его голосе звучал металл:

- Бессмертный номер сорок четыре. Варана.

Юный рангун прозвенел тонким голоском:

- Бессмертный номер одиннадцать. Казана.

Бах постарался не показать, что его поразило и человекоподобие рангунов, и что они, не зная до него ни одного человека, все же знают человеческий язык. Он вежливо отрекомендовался:

- Михаил Петер Бах, археолог, хронавт.

- Знаем, - благожелательно сказал Кагула, Бессмертный No 29. Путешественники по искривленному времени, хронолет "Гермес", родина планета Земля, другой поток времени. Верно?

- Верно. Откуда вы все это узнали?

- От вас. Вы о себе рассказали дилонам, всё рассказали... Мы знаем все, что делается у дилонов, что делается... Они отлично раскодировали ваш язык, они это могут, но говорить по-вашему неспособны. Для нас это просто, для нас...

Кагула по-человечески наслаждался удивлением Баха. Он еще добавил, что рангуны могли похитить людей и раньше, но решили дать дилонам досконально изучить пришельцев, а потом изымать их.

- Похищен я один? А мои товарищи?

Рангун любезно разъяснил:

- Пока один. Твои товарищи, некто Аркадий и некто Асмодей Киборг или Киборг Асмодей, его точное имя пока не установлено, попали в хроноворот, попали... Мы велели найти и вызволить их. Будь покоен, они не минуют плена, они не минуют...

- А наш корабль?

Рангун нахмурился.

- Исчез. Но мы его разыщем. Иди рядом со мной. Нас ждут в городе, все нас ждут... Это близко.

Впереди шли три хаврона - Бедла, Кадла и Рудла, потом Бессмертный No 29 и Бах, а замыкали церемонное шествие - уже беспорядочной толпой дилоны, составлявшие, сообразил Бах, свиту Бессмертных.

Город рангунов походил скорей на промышленный поселок и грохотал, как древний котельный цех на Земле. В городе имелись и здания, и улица, но все окутывала пыль, в пылевом тумане посверкивали искры. Бах, скинувший было шлем астроскафандра, пожалел, что поторопился открыть голову. Можно было натянуть шлем снова, но трое Бессмертных шли с непокрытыми головами. Бах ограничился тем, что натужно закашлялся.

- Много пылят в вашем городе, - сказал Бах Бессмертному No 29.

- Стараются! Вот этот дом, - Кагула показал на облако пыли, в нем что-то смутно темнело, - должны были разрушить только завтра, а начали разрушать вчера, начали... А это прекрасное здание, - он показал на другое облако пыли, в нем еще меньше можно было что-либо разглядеть, - должны были завершить только через неделю, но строители передадут разрушителям для уничтожения совершенно готовое здание на четыре дня раньше срока, раньше передадут... Великолепная работа, не правда ли?

- Не понял. Разрешите, я повторю: строители завершают сооружение прекрасного здания, чтобы без промедления передать его разрушителям на слом?!.

- Правильно. Ведь нельзя разрушить то, что еще не построено, ведь нельзя...

- Да, уничтожить можно лишь то, что предварительно создано.

- Рад, что понимаешь это. Мы уверены, что найдем с людьми общий язык быстрей, чем глубокомысленные глупцы дилоны, которых вы почему-то предпочли, вы предпочли. Мы сразу поняли: пришельцы - существа такого же разума, как и мы, такого же... Это облегчит взаимопонимание.

- В порядке взаимопонимания... - Бах закашлялся от удушливой пыли. Ты сказал, что нас ждут. А где? В одном из тех прекрасных зданий, которые немедленно идут на слом, едва их построят?

- Нет, мы идем в пещеру. Иногда и наши боевые операторы могут переусердствовать, иногда и дилоны-Опровергатели возмутительно плохо сдерживаются... Бессмертный No 3, великий Ватута, не любит, чтобы при важных обсуждениях валилась крыша или судорога сводила пол... В глубоких пещерах такие неудобства исключены, такие неудобства...

- Вы меня ведете к Ватуте?

- К Великому Ватуте, так точней. К Великому!

- А зачем?

- Как зачем? Надо дружески обсудить, какой тебя удостоить казни, какой удостоить. Где это торжественней совершить, как не на синклите Бессмертных под председательством самого Ватуты.

Бах споткнулся на ровном месте.

- Удостоить казни, ты сказал? А зачем меня казнить?

- Казнь - лучшее, что можно предложить тебе.

- Я не считаю ваше решение наилучшим. Тем более, в порядке взаимопонимания... Буду протестовать!

- Непременно протестуй! Протест удостоенного казни входит в ритуал, входит... Если бы казнимые не протестовали, их было бы неинтересно казнить. Дружески информирую тебя, что после того, как ты объявишь Бессмертным свой протест, который они, естественно, отклонят, ты сможешь выбрать самую приятную для тебя форму перехода в небытие, сможешь выбрать...

- И с самой приятной формой перехода в небытие не примирюсь, - твердо сказал Бах.

3

Ошеломленный дружеским сообщением Кагулы, Бах все же сохранил наблюдательность. Он не раз в беспокойной жизни исследователя незнакомых планет попадал в отчаянные положения - и никогда не впадал в отчаяние. Минуту-другую он присматривался, нельзя ли сбежать из-под конвоя. Сбежать, наверно, не так уж трудно - рванул в ближайшее облако пыли: в удушливом полусумраке теряются целые здания, кто его там быстро отыщет? Быстро не отыщут, но отыщут непременно! Бегство - не выход, надо придумывать другой. И тут он вспомнил простодушный ответ рангуна на свой возмущенный вопрос. "А что еще с тобой делать?"- сказал рангун. Здесь выход - надо самому придумать, что с ним делать. Он должен стать нужен для еще чего-то, кроме казни. Вон сколько у них дилонов, а ведь это их враги, а он никому не враг - ни дилонам, ни рангунам. Местные дилоны им чем-то полезны. Хорошо, он станет полезным проклятым бессмертникам!

Пока эти мысли торопливо проносились в голове Баха, он продолжал набираться впечатлений. Бах любил ощущать себя не только исследователем, но и уличным зевакой. И хоть грохот из облаков пыли мешал что-либо отчетливо слышать, а пыль не давала что-либо отчетливо рассмотреть, Бах быстро установил, что рабочие на стройке и разрушении чаще всего дилоны, но попадаются и хавроны, а переноска тяжестей совершается так: груз иногда и громоздкий, и по виду тяжелый - сам плывет над поверхностью, а рабочий только подталкивает его ногой или поворачивает рукой. И еще Бах разглядел, что главные инструменты - резонаторы, небольшие аппараты, которые все здесь носят с собой: резонаторами, при слабой вибрации, утрамбовывают и закрепляют, резонаторами же, давая большую нагрузку, сваливают и разрушают. Грохот и пыль, терзавшие уши и горло, свидетельствовали, что резонаторы работают исправно и эффективно.

- Интересный у вас способ переноса тяжестей, - заметил Бах Бессмертному No 29.

- Очень простой, - любезно откликнулся Кагула. - Я рад, что ты это заметил, я рад.

- Не мог бы ты меня проинформировать обстоятельней о вашем быте и труде, - осторожно продолжал Бах, не зная, как относятся рангуны к чрезмерному любопытству.

Рангуны, в отличие от дилонов, видимо, не считали зазорным задавать вопросы и требовать ответа. С охотой, граничащей с энтузиазмом, Кагула разъяснил, что их общество совершенно, ибо гармонично. А вот общество дилонов уродливо, у них отсутствует гармония, они страдают от несинхронности своего физического времени и, стало быть, смертны. И так углубляются в саморазмышления по любому поводу, что забывают о реальностях бытия. Они...

В этом месте Бах счел возможным прервать Бессмертного No 29:

- Я спрашивал тебя не о дилонах, а о цели вашего строительства и разрушения, ибо мне показалось, вы не различаете эти понятия и строить у вас то же, что разрушать.

Кагула, однако, считал, что отвечает именно на заданный вопрос. Итак, дилоны. Дилоны знают, но не умеют. Дилоны способны многое постигнуть продолжительным размышлением, но не в состоянии реально использовать знания. Им раздумывание важней применения. Зато рангуны знают и умеют. Кое-что и меньше знают, но зато больше умеют. Уловил ли пришелец Михаил Петер Бах, чем разнятся рангуны от своих вечных противников?

- Очень интересно, - неопределенно прокомментировал Бах.

Рангун с тем же воодушевлением продолжал. До вибрации и резонанса додумались дилоны. Их Конструкторы установили, что при помощи резонанса можно разрушить любой предмет, любую конструкцию, живую и мертвую. Их Опровергатели доказали, что тот же резонанс способен и созидать, превращая конгломераты частиц в прочные предметы. Ну и что? Что сделали значительного дилоны из своего великого открытия? Да ничего! Зато рангуны сумели все свое строительство, все свои разрушения базировать на резонансе. Наши аппараты превращают самые прочные конструкции в осколки при помощи вибраций. Потом из этих же осколков и пыли, теми же аппаратами воссоздаются прежние величественные строения. Разве это не великолепно?

- Как ваши резонансные орудия превращают в прах летательные шары дилонов и наши авиетки, я испытал на себе, - заметил Бах.

Вот именно - испытал на себе! Это же восхитительно - испытать на себе действие мощного резонатора! Чтобы все клетки в теле тряслись и стонали! Чтобы и вопль, исторгаемый из груди, распадался на тысячи разобщенных звуков, чтобы и в вопле звучала все та же непреодолимая вибрация. Все основано на резонансе! Мы резонируем даже мыслями, ибо мысли одни у всех, они - всеобщий резонанс от главного резонатора: он и создает ту пленительную, ту захватывающую, ту таинственную вибрацию в голове, которая называется мыслью и которая немедленно резонирует во всех головах. Все Бессмертные сообща вибрируют одними и теми же мыслями. А у людей имеются всеобщие идеи, творимые могучим резонансом?

- Всеобщие идеи у нас есть, например, хорошие идеи добра, справедливости, дружбы, любви, совершенствования, да и много других. Но они создаются не вибрацией какого-то резонатора, а всей нашей жизнью воспитанием, чтением, бытом...

- Несовершенный способ, - установил Кагула. - Вы могли бы у нас поучиться, у нас... Жалко, что из-за казни ты не успеешь перенять наши успехи.

- Ради этого можно бы и повременить с казнью, как по-твоему?

- Это решит ассамблея Бессмертных, это решит.

- Но ты мог подсказать бы... С одним поговорить, с другим...

- Какое это имеет значение? - удивился Кагула. - Идея сохранить тебе жизнь должна одновременно прорезонировать во всех головах.

- Тогда провибрируй во все головы мысль, что мне надо непременно сохранить жизнь.

- А если Ватута провибрирует мысль о твоей казни? Его вибрация так сильна! Ее резонанс забьет любую мою вибрацию, забьет...

Процессия миновала два дома - один строился, другой разрушался. Густой пылью одинаково несло от обоих, грохота каждый производил столько, что Бах невольно ускорил шаг. Кагула придержал его рукой.

- Полюбуйся, пришелец! Сколько энергии! Уверен, что у вас и похожего нет.

- Почему же? - возразил археолог. - И на Земле иногда совершаются подобные операции. Их называют переливанием из пустого в порожнее.

- Звучит неплохо - переливание из пустого в порожнее! - одобрил Бессмертный No 29. - Но согласись: создавать, чтобы разрушать, - еще сильней! Выразительнейшая формула. Самодумы дилоны, определенные на нашу службу, установили, что эта формула прорезонирует на всю Вселенную.

- Старайтесь, старайтесь! - хмуро ответил Бах.

Пока Бах разговаривал с Кагулой, двое других Бессмертных молчали, и, как показалось Баху, не просто молчали, а почтительно. Наверно, и у рангунов табель о рангах - как у дилонов, думал академик. Тогда решают не сообща, а высшие в иерархии. Кагула сказал о Ватуте, что тот командует, а остальные вибрируют под него, то есть ответно резонируют... в общем, покорствуют.

Поселок конвой прошел быстро. За поселком высилась гора - безлесная и островершинная. В горе зияло отверстие. У отверстия сторожили два рослых хаврона: голова Баха была ниже их плеч. Наружное отверстие начинало собой туннель - обычные самосветящиеся стены, уклоны и повороты. И на Земле, и на других планетах Бах повидал множество пещер - естественных и искусственных, обитаемых и безжизненных, грандиозных и крохотных. Эта была из средних - не брала ни красотой минералов, ни обширностью пустот. В этом логове рангунов не придется ничему удивляться, кроме них самих, - невесело думал Бах.

Но когда его ввели в обширную пустоту, он удивился. Удивительное предстало в форме ярко светящегося пятна на потолке. Какое-то естественное вкрапление в массивный камень разбрасывало вокруг столь яркие лучи, что освещение в пещере ненамного уступало дневному свету. Бах быстро прикинул природу светящегося пятна. Конечно, какая-то смесь радиоактивного минерала с минералом, способным выбрасывать фотоны при облучении нейтронами и протонами. Модель естественной ядерной бомбы, только тлеющего, а не взрывного типа. Но ведь этот естественный светореактор не только дарует сияние, но и губит своим излучением! Неужели радиоактивность не действует на рангунов и их прислужников?

Все пространство освещенной естественным фонарем пещеры заполняли рангуны. Один направился к Баху - он был на голову выше всех. Короткие руки едва доставали до бедер, зато ноги были длинные и массивные. А на массивных ногах покоилось цилиндрическое туловище, и грудь не выпирала бочкой, как у других. Уродлив, но величественным уродством, оценил его Бах. И ближе к человекообразию, чем остальные рангуны, не говоря уже о хавронах и дилонах.

Величавый рангун неторопливо проговорил на хорошем человеческом языке - скрип в голосе был слабей, чем у Кагулы:

- Бессмертный No 3. Ватута. Дилоны зовут меня Верховным Злодеем. Горжусь этим званием. Дилоны чтут меня.

- Ваш гость. Человек, археолог, хронавт и академик Михаил Петер Бах, - отрекомендовался Бах. - Друзья обычно зовут меня Миша Бах.

- Пленник, а не гость, - ласково поправил Ватута. - Пленник.

- Гость, - повторил Бах. - Пленные - профессиональный продукт войны. А мы с вами не воюем, брать нас в плен вы не можете.

- Но мы взяли тебя в плен. Ты этого не будешь отрицать?

- Буду. Вы пригласили меня в гости, только выбрали для приглашения не самый лучший способ.

- Ты гость дилонов, ты друг наших врагов. Мы взяли тебя в плен как врага. И против этого будешь возражать?

Бах быстро заметил, что Бессмертному No 3, с гордостью носившему титул Верховного Злодея, по душе их спор. Он улыбался, глаза лучезарно сияли, слова - отнюдь не дружественные - произносились весьма дружелюбно. На этом можно было сыграть.

- У меня тысяча возражений против плена и все - убедительные! Но прежде хотел бы спросить тебя... как величать столь высокую особу. Не Верховным же Злодеем?

- Можно и Верховным Злодеем, это правдиво и величественно. Можно и Ватутой. Каждое наименование рисует мою исключительность. Ибо у рангунов только один Верховный Злодей и только один Ватута.

- Понял. Именовать тебя просто Бессмертным No 3 не годится, ибо у вас Бессмертных, наверно, много.

- Годится и наименование Бессмертный No 3, но оно, кроме номера, мало выражает мою особость - Бессмертных сейчас девяносто восемь. О чем же ты хотел спросить меня? Об ожидающей тебя казни?

- И об этом. Люди в древности казнили только больших преступников за очень большие провины. Но я перед вами не провинился. Почему бы вам не перенять благородные обычаи древних людей?

Ватута заулыбался еще шире и благодушней.

- Мне не нравятся ваши порядки, человек. Ты назвал их благородными? Это звучит нехорошо. Кто из Бессмертных согласится все бессмертие пребывать в благородстве? Таких глупцов не найти.

- И все-таки - почему меня надо казнить?

- А почему бы не казнить? И то и другое возможно. Из двух равнозначащих возможностей я выбираю ту, что приятней. Приятней видеть твою казнь, чем постоянно видеть тебя. Казнь врага - радостное зрелище, а какая радость в любовании твоей тщедушной фигурой?

- Я могу быть вам полезен, Ватута.

- Не смеши! Смертному надо искать пользы, чтобы удлинить свое кратковременное существование. А какая польза искать пользы Бессмертному? Можешь ли ты удлинить мое существование? Оно и так безгранично. К чему же твои услуги, тем более, что ты и сам не знаешь, на какую услугу способен. Бессмертные ненавидят полезное. Ты заметил, что мы одновременно строим и разрушаем построенное?

- Заметил.

- И сказал при этом, что на вашей далекой родине подобные действия называют переливанием из пустого в порожнее. Мой министр Прогнозов и Ведовства, дилон Кун Канна, в своей стране некогда величайший из Конструкторов Различий, додумался глубоким саморазмышлением, что переливание из пустого в порожнее равнозначно творению бесполезного и ненужного. Вот единственная операция, роднящая людей и рангунов: с энтузиазмом переливать из пустого в порожнее! Именно с энтузиазмом, ибо без энтузиазма такие совершенные операции не совершить! Вы расцвечиваете редкими случаями бесполезности свое скудное существование, оно немыслимо без непрерывно творимой пользы. Вы всё делаете по необходимости. А мы, не нуждающиеся ни в чем, заполняем свое бессмертие одним бесполезным. И чем выше степень красивой бесполезности, чем горячей градус великолепной ненужности, тем привлекательней. Вот если бы ты сказал: могу сделать нечто такое, что никогда, нигде, никоим образом и ни для какой цели не сможет вами быть использовано, еще можно было бы сохранить тебе жизнь. Но разве ты, раб полезного, мог бы сотворить что-либо прекрасное и абсолютно ненужное?

- Могу, - хладнокровно объявил Бах.

Пока Ватута разглагольствовал, Бах увидел путь к спасению. В студенческие годы Бах среди друзей прославился как острослов и софист. Создатель хронистики, науки о трансформации физического времени, Чарльз Гриценко, тоже артист в переиначивании понятий, с уважением говорил о молодом ученом: "Миша Бах способен убедительно доказать, что "да" это "нет", а после - еще убедительней, - что "нет" это "да". И сообразив, как воздействовать на Верховного Злодея, Бах быстро переориентировался. Но, уже уверенный в успехе, он позволил себе раньше поиздеваться над Ватутой, а уж потом увлечь его абсолютной бесполезностью задуманного плана.

- Мой отец был из немцев, - начал он, - а мать гречанка. Теперь все народы на Земле сильно перемешались, но в древности немцы и греки существовали особо. И каждый народ отличался от другого. Считаю, что от отца-немца я унаследовал трудолюбие, глубину мысли и основательность, а от матери-гречанки - любовь все оспаривать и неверие в незыблемость истин.

- В самовосхвалении тебе не отказать, - одобрил Ватута.

- И, в порядке побочного замечания, - продолжал Бах, игнорируя реплику Ватуты, - я сейчас докажу, что, казнив меня, ты совершишь полезный для себя поступок. - Бах почувствовал удовольствие, увидев, что Ватута удивился. - Ведь, оставив меня в живых, ты обязан заботиться обо мне, кормить, искать мне дело без переливания из пустого в порожнее - я не из мастеров такого искусства. Тысяча хлопот! А казнив, избавляешься от всех хлопот, то есть совершаешь нечто полезное для себя. Ты не смеешь умертвить меня, поскольку такой поступок тебе полезен и, стало быть, противоречит сущности вашего абсолютно бесполезного бессмертия.

- Интересно, я подумаю, - с уважением промолвил Ватута. - Но ты хотел предложить что-то, а не только оспорить твою казнь.

- Именно предложить. Слушай, Ватута.

И Бах сообщил, что за свою не такую уж короткую жизнь он совершил немало путешествий по ближнему к их Солнцу космосу, прежде чем записался в хронавты. На сотнях планет он узнал столько событий, форм жизни, катастроф и расцветов, что одно перечисление открытий заняло бы месяцы местного времени. И главным из его открытий была недавняя по их земному времени находка в Северной Скандинавии - есть такая мало обитаемая местность на Земле. Та находка поколебала все устоявшиеся представления о жизни во Вселенной. Именно для проверки его скандинавского открытия и снарядили "Гермес", первый хронокорабль, путешествующий не только в прямом времени космоса, но свободно вторгающийся во времена фазовые - под углом к прямому.

- Так вот, Ватута, я согласен рассказать о всем пережитом и обнаруженном, и ручаюсь, что рассказ мой, во-первых, будет захватывающе интересным, и, во-вторых, ничто услышанное никогда, нигде, никоим образом и ни для какой цели вы не сможете использовать. Всё будет для вас абсолютно и всеохватно ненужным!

Ватута задумался.

- А если что-либо из твоей информации будет неинтересно или, что хуже, полезно для нас? Тогда тебе придется немедленно расстаться со своим краткосрочным существованием.

- Кое-какие мелочи моей жизни могут быть вам малоинтересны, согласился Бах. - Но не буду злоупотреблять скукой. Зато гарантирую собственной головой бесполезность даже интереснейшей информации.

- Гарантируешь собственной головой - это внушительно! Принимаю твое предложение. Немедленно приступим к извлечению из тебя всего интересного и ненужного для нас, что ты успел накопить за жизнь.

Бах быстро сказал:

- Предупреждаю: рассказ займет не один ваш день, ведь перевести в слова все события моей жизни...

Ватута презрительно прервал его:

- Переводить всю свою жизнь в слова? Даже у нас, имеющих в запасе бессмертие, не хватит терпения слушать. Мы не услышим, а увидим твою жизнь. - Ватута повысил голос: - Где Кун Канна, министр Прогнозов и Ведовства? Пусть он говорит так, чтобы его понял и пришелец. Почему я не вижу Кун Канны?

Уже не речью, а телепатированной мыслью до Баха донеслось:

- Повелитель, я всегда рядом. Прости, что не осмеливаюсь попадаться на глаза, твое величие ослепляет меня.

- Прощаю. Выдвинись.

К властителю засеменил худыми ногами дилон - проволочил облезлый хвост по камню, плотно ухватил десятью пальцами одной руки десять пальцев другой, удлинил обе руки и сложил их, сплетенные, к ногам Ватуты вероятно, высший знак покорности и послушания, подумал Бах.

Ватута недавно назвал Кун Канну величайшим из Конструкторов Различий, но на Старейшин министр Прогнозов и Ведовства походил лишь отдаленно: те, хоть и немолодые, были еще в теле - этот выглядел увядшим старцем; те держались величественно - этот униженно горбился; те транслировали свои мысли с важной неспешностью - у этого даже мысли, так показалось Баху, от торопливости заплетались. Бах на миг закрыл глаза от сострадания к жалкому пленнику, словно в насмешку наделенному высоким званием министра.

- Кун Канна, доложи поведение старого глупца Гуннар Гунны на ближайший срок, - повелел Ватута.

В мозгу Баха зачастили ответы министра Прогнозов и Ведовства. У дилонов не проходит ошеломление. Старейшина Старейшин Вещий Старец Гуннар Гунна пребывает в страдании после недавнего удара по Столице. Новые разрушения ввергли его в полуомертвелость. Ни мыслей, ни приказов он не генерирует. На башнях растерянность и тишина. Окончательный прогноз: дилоны ответных атак не предпримут, на это у них нет сил.

- Очень хорошо. Отмечаю перед всеми, что ты постарался провести последний бой на высоком уровне. Теперь скажи, Кун Канна, ты слышал мой разговор с пришельцем?

- Внимал каждому слову и каждой мысли, повелитель.

- Объясни, что с ним сделаешь. Повернись к пришельцу лицом, Кун Канна.

Кун Канна повернулся к Баху не лицом, а боком - похоже, побаивался встать спиной к Бессмертному No 3. Теперь дилон телепатировал свои мысли без спешки. У каждого непрерывно накапливаются воспоминания о разных событиях жизни. Любое воспоминание имеет свой энергетический потенциал сохранения. Большие события высокопотенциальны - прочно внедряются в память, легко возобновляются, иногда самопроизвольно возникают в сознании, когда вспоминать о них вовсе не хочется. События мелкие легко забываются, но и они полностью не выветриваются из мозга. Особым облучением можно восстановить в мозгу любое событие, даже если оно кажется прочно забытым. Но многое так стерто, что для воспоминания о нем нужно облучение большой мощности, а это не всегда безопасно. В общем, легче восстанавливаются важные воспоминания, а не пустяки. В министерстве Прогнозов и Ведовства имеются резонаторы любого калибра - от слабоимпульсных, восстанавливающих лишь сильные воспоминания, до мощных, возобновляющих мелочи.

- Восстановленные воспоминания записываются и ты, пришелец, сможешь собственными глазами увидеть и себя, и всё пережитое тобой, собственными ушами услышать свой голос и голоса своих собеседников, - объяснил Кун Канна.

Бах сказал, что это напоминает "прозеркаливание" в зале Предварения. Кун Канна возразил, что там анализировали его характер - каков был в прошлом и каким, всего вероятней, станет в грядущем, а здесь - только восстановление событий жизни: характер человека и события его жизни - вещи не одинаковые.

Ватута встал.

- Тебе ясно, пришелец? В рассказе ты мог одно приукрасить, другое выдумать. Но воспоминание, сохранившееся в мозгу, не знает лжи. Оно может фиксировать ошибочное понимание, но не лукавое вранье. По прогнозу враждебные действия дилонов пока не грозят. Приказываю для рассмотрения жизни пришельца перебазироваться из пещеры Безопасности в рабочий зал.

4

Они опять двигались по городу, сотрясаемому строительством и разрушением, и вскоре подошли к зданию, по виду вполне законченному, но еще не разрушаемому. Ватута первый вошел внутрь.

Огромный рабочий зал, залитый теплым сиянием самосветящихся стен и потолков, был роскошен, как парадные хоромы королей. Для каждого Бессмертного стояло кресло, похожее на трон. У стен высились постаменты, на них покоились разноцветные камни. Бах узнал старых знакомцев: кусок мрамора - на Земле эту белую глыбу не сочли бы достойной экспонирования, но здесь, видимо, мрамор был в чести; а по обе стороны мрамора, на таких же постаментах, красовались два других камня. У Баха даже дух захватило: бесценный зеленый нептуниан, размером с футбольный мяч, и алмаз такой величины, что на Земле его сочли бы невозможным.

И куда археолог ни кидал взгляд, всюду на постаментах, как драгоценные статуи, высились образцы минералов и каменных пород. Ватута воззвал к Баху:

- Садись, пришелец! - и показал на трон рядом с собой.

Бах опустился на трон, подумав, что хорошо бы получить снимок своего как бы восшествия на престол - вот бы посмеялись в Академии Наук! Ватута и Бах разместились в первом ряду, остальные Бессмертные расположились сзади. По левую руку Ватуты, на простом стуле, перед столом с аппаратурой уселся министр Прогнозов и Ведовства. Кун Канна обхватил двадцатью гибкими пальцами какие-то приборчики на столе и обернулся к Ватуте. Вероятно, он что-то протелепатировал властителю, но без трансляции для Баха, а на Баха и не поглядел.

- Начинай, - разрешил Ватута, и обратился к Баху: - Узнаешь ли себя в молодости? Многие не узнают себя, ибо воображали себя другими.

Кун Канна протелепатировал:

- Изображаю детство пришельца, возобновляю воспоминания на самом малом резонансе - только для крупных событий.

Передняя стена зала исчезла. Пропавшую стену заполнило изображение какой-то комнаты. На плите кипела кастрюля, из нее вкусно пахло - Бах отчетливо услышал аромат варева, - а из-под крышки высовывался красный тряпичный колпачок игрушечного гномика. Женщина в халате с возмущением выговаривала рыдающему мальчику, который натягивал штанишки на голый задок:

- Михель, ты получил по заслугам! Разве это хорошо - в суп из свежей косули бросать грязную куклу? Хорошо? Отвечай мне!

- Хорошо! - сквозь слезы упрямо ответил мальчик. - Пусть и Ганс немного поварится. Он любит горячее, ты сама говорила, что гномы опускаются в вулканы и без пара и дыма не живут.

А в стороне стоял рыжебородый мужчина с ремнем в руке и не то гневался, не то смеялся. Женщина обратилась к нему:

- Петер, придется заново варить обед. Ты подождешь?

- Не надо, - сказал мужчина. - Жидкое слей, а косуля, приправленная поркой Михеля, будет от этого еще вкусней. - Он захохотал и весело потрепал мальчишку по плечу, словно не наказывал, а одобрял.

Картина исчезла. Теперь хохотал Ватута - рангуны чувствуют смешное, отметил про себя смущенный неожиданным воспоминанием Бах.

- Интересная, но бесполезная сценка - это хорошо, - сказал Ватута. Мне нравится твой отец, человек.

- Лучшего отца и не надо было, - сказал Бах.

- Продолжай, - велел Ватута министру Прогнозов и Ведовства.

Второе ожившее воспоминание показало того же мальчишку, бредущего по лесу. Мальчик впервые в жизни отправился в дальнее путешествие. Он знал, что отец работает на краю света, так говорил сам отец. Мальчик понимал, что край света сразу за лесом. Но, наверно, он прошел далеко за край света: отца нигде не было, лишь попадались группки туристов. Мальчик выбрался на береговой простор. Над ним высилась угрюмая громада горы Бастай - отец много рассказывал сказок и о ней, и о соседних горах. Внизу - кружилась голова от страшной глубины - серебряной лентой струилась Эльба. Мальчика заполнила красота мира. Все было так хорошо, что трудно стало дышать. Мальчик, очарованный до неподвижности, вбирал в глаза все, из чего складывался восхитительный мир: поросшую лесом гору, крутые берега, сияющую, как небо, реку внизу... Позади раздался сердитый голос отца:

- Вот он где, негодник! Три часа расспрашиваю всех туристов, не видели ли они моего сорванца. А он на обрыве и поплевывает с высоты в Эльбу. Мне кажется, ты вполне заслужил новую порку, Михель. Как ты к этому отнесешься, хотел бы я знать?

Мальчик показал на реку и сказал:

- Папа, как красиво!

Мужчина присел рядом с мальчиком, помолчал и сказал:

- Да, очень красиво, ты хорошо это увидел, Михель.

Мальчик горячо сказал:

- Когда вырасту, я буду лазать по горам, переплывать реки, проходить сквозь леса... Всю Землю увижу и узнаю!

- Это еще нескоро, Михель. Пока пойдем домой, мама тревожится. Ты не устал? Обними меня за шею, я понесу тебя.

И это изображение погасло. И его тотчас заменило новое. По прекрасному городу Дрездену шагал юноша - невысокий, быстрый, веселый. Сидя в кресле, похожем на трон, Бах понял, что это он сам, но не узнал себя в юноше. Ватута точно сказал - Бах был незнаком себе. Проходя мимо музея Цвингер, юноша напевал песенку. Он торопился, ему надо было в другое место, а не в музей, он отлично знал все, что было в музее. Из картинной галереи вышла девушка - и юноша замер. Он потряс головой, чтобы сбросить наваждение. На него шла святая Инеса с картины Хосе Рибейры, висевшей в галерее. Сколько раз он всматривался в это прекрасное лицо, сколько восхищался удивительными волосами, закрывшими коленопреклоненное тело! Это была она, точно она, его юная святая Инеса - только не нагая, а в нарядном платье, и волосы не раскинуты свободной струей по всему телу, а собраны в два ручья на спине.

Юноша повернул за девушкой. Он уже не помнил, куда шел. Во всем мире теперь существовала только одна эта девушка, и было только одно дело идти и идти за ней.

Девушка почувствовала преследование.

- Что вам надо от меня? - спросила она гневно. У нее был звучный голос, низкое контральто.

- Мне нужно смотреть на вас! - Он сам ужаснулся глупости ответа.

- Не терплю, когда на меня бессмысленно глазеют! - Она взмахнула двумя жгутами волос и пошла быстрее.

Он тоже прибавил шагу - она побежала. Бежать за ней по улице он не осмелился. Вдалеке пропадал тонкий силуэт незнакомой девушки, так удивительно похожей на юную страдалицу Инесу с картины великого испанца Хосе Марии Рибейры.

- Важная информация, - насмешливо прокомментировал картину Ватута. Неплохо бы поглядеть, во что девица потом превратилась.

И словно отвечая Ватуте, на экране показалась та же женщина - уже не юная, а представительная дама со светлой косой, дважды обернутой вокруг головы. Она сидела в первом ряду академической аудитории и слушала лекцию профессора Михаила Петера Баха об открытых им поселениях в Месопотамии, построенных почти шесть тысяч лет назад. Она слушала, а он - впервые в жизни - путался в словах. Он сразу узнал ее, хотя с их единственной случайной встречи прошло почти двадцать лет. Он смотрел на нее, думал о ней и мысленно одергивал себя, чтобы не сбиться. После лекции она собралась уходить, он перехватил ее у двери. Он не придумал вопроса умней:

- Зачем вы пришли сюда?

Она спокойно ответила:

- Чтобы услышать вашу лекцию, разумеется.

Он все больше волновался.

- Как вас зовут? Я хочу поговорить с вами.

В ее голосе зазвучал металл:

- Мне кажется, я сказала очень ясно: я пришла слушать вашу лекцию, а не беседовать с вами, профессор.

Картина погасла.

- Вот пока все воспоминания с высоким потенциалом сохранения, Властитель, - донеслось до Баха объяснение министра Прогнозов и Ведовства. - Зато сейчас...

Бах сердито прервал Кун Канну:

- Протестую, Ватута! Ваш импульсатор чудовищно искажает мою жизнь. Ту женщину я видел всего два раза, не знаю даже ее имени. А в промежутке между этими встречами я влюбился в чудесную девушку Ирмгард Вебер, она стала моей женой, у нас трое детей, я люблю их, я люблю свою Ирмгард каждый день вспоминаю их! Никакой объективности! Так вы ничего важного в моей жизни не обнаружите.

Пленный министр смиренно возразил, что задал наименьший уровень резонанса. На этом уровне воспоминания о незнакомой женщине возникли сразу: в них высокий потенциал сохранения, он скажет резче - высочайший потенциал! Для возбуждения воспоминаний о семье нужны импульсы сильней. Конечно, пришелец может внутренним позывом - собственным резонансным импульсом - быстро возобновить в себе любые семейные воспоминания. Но одно - субъективные желания, другое - объективная реальность. Наверно, пришелец запрещал себе думать о незнакомке, вот ему и казалось, что она выпала из памяти. Объективно же воспоминание о той девушке куда глубже прочих воспоминаний - потому сразу возникло при самом малом резонансе, а семейные картины не проявились даже силуэтно.

- Дай резонансный потенциал помощней, - приказал Ватута.

Теперь на экране появилось то, что Бах считал своим семейным счастьем - добрая жена Ирмгард, здоровые дети, веселые разговоры и игры, когда он возвращался из поездок. Бах узнавал себя - всматривался и вслушивался в лица и голоса близких людей... Счастливчик Миша Бах, говорили о нем. Все удавалось: работа, семья, друзья. Но вот память плохо сохраняла картины лучшего в жизни; довольства и удачи не впечатали в нее глубоких зарубин: низкий потенциал сохранения - так это сформулировал пленный дилон, возведенный в сан министра-раба. Всегдашнее и лучшее забывается, мимолетное и неудачное хранится вечно. Для чего он помнит ту женщину? Она пришла на его лекцию - тоже думала о нем, тоже помнила его. Почему? Какая бессмысленная трата энергии памяти! А если не бессмысленная? Тогда что в ней? Или это сумрачный мост, переброшенный от островка достигнутого через бездну неосуществимого на широкие просторы желанного? Или только ценой такой траты энергии на воспоминания о неосуществленном и сохраняется вечный призыв к тому, чего нет, - в иной мир, в иные края духа? Бах припомнил стихи Эмиля Верхарна, он часто в детстве читал про себя эти древние строки, не понимая, чем они покоряют его, - возможно, Ощущал сопричастность души поэта своей собственной душе. Он снова, мыслью, повторил эти восемь и радостных, и горестных строк:

Жили-были на свете юный принц и царевна,

Но поток разлучал их, грохочущий гневно,

И моста не бывало - разве тонкая жердь

Где-то там, где с землею сливается твердь.

Но любили друг друга юный принц и царевна

Потому ль, что стремнина угрожала им гневно?

Иль им снилась над бездной повисшая жердь

Где-то там, где с землею сливается твердь?

До Баха донесся резкий голос Ватуты:

- Скучная жизнь. Поищи воспоминаний поярче, Кун Канна.

Покорный голосок министра Прогнозов и Ведовства - даже выраженный одними бесстрастными мыслями, он сохранял униженность - ответил:

- Переключаю на самый малый резонанс. Фиксирую яркое воспоминание о какой-то раскопке.

Бах выпрямился в роскошном, но неудобном кресле. Сейчас он увидит со стороны главное дело своей жизни.

5

- Чудовищно! Невероятно! - энергично высказался Бах, вылезая из котлована. - То самое, что не может быть, но есть! У кого имеются соображения?

Группа археологов, окруживших своего руководителя, растерянно молчала. Ни у кого не было соображений, хоть отдаленно отвечающих парадоксу находки. Лишь один неуверенно пробормотал:

- По-моему, это женщина. Хорошо сохранившийся труп древней женщины.

- Конечно, женщина - вы правы, коллега! И достаточно древняя - трупу три с половиной миллиарда лет. Здесь нет ни одного камешка, который был бы хоть на крохотную сотню миллионов лет моложе.

Бах широким жестом обвел окрестности. На все стороны простиралась полярная тундра. Зеленые болотца сменяли покрытые серым ягелем полянки, сверкали сталью озера. Синеватый камень сопок испятнили бурые пятна мхов. Невысокое солнце заливало холодным светом сугробики снега, уплотнившегося во впадинах и на северных склонах. Мир был уныл до боли в сердце.

Тундра потускнела, ее сменила комната, заполненная книгами и фигурками из разных раскопок, - рабочий кабинет Баха в Академии Наук. Он с нетерпением смотрел на дверь: кого-то ждал. Дверь открылась, вошли двое мужчин. Бах заторопился навстречу.

Один из вошедших - немолодой, широкоплечий, длинноногий, крупноголовый, с темным лицом, тонущем в могучей волнистой бороде, с такой же могучей копной лохматых волос - шагал неторопливо и мощно, как запущенный на прямой ход механизм: по всему, он был не из тех, кто уступает дорогу другим, таких почтительно обходят.

А его безбородый спутник - пониже на полголовы, тонкий, светлолицый, золотоглазый, тоже длинноволосый, но в ярко-оранжевых кудряшках - спешил за товарищем, поминутно сбиваясь с шага. Они являли собой впечатляющий контраст, эти двое: сумрачный могучий мужчина и его ангелоподобный спутник. И голоса отвечали внешности: у одного - колокольные гуды, у другого - флейта; один как бы гремел, другой вроде бы пел.

- Миша, дорогой, как видишь, отозвались на зов! - прогудел мужчина. Только с Латоны - и сразу у тебя!

- Сто лет не виделись! - воскликнул Бах. - Конечно, знал, что откликнешься, но все же нервничал, ибо без тебя... В общем, невозможно без тебя, Анатолий! Такие новости! Садитесь, друзья.

- Знакомьтесь, - сказал мужчина. - Собственно, только ты, Миша, знакомься, тебя не нужно представлять - Михаил Бах всемирно знаменит. Но Аркадий тебе незнаком. Итак, официально: Аркадий Никитин, сперва мой ученик в хронолаборатории, потом мой помощник, блестяще сдал полный курс хронистики - мне сдал, а это, Миша, кое-что значит, - теперь хрононавигатор, хроноштурман "Гермеса", первого трансвременного корабля. Больше о нем ничего не скажу, хотя и мог бы. Говори ты.

- Вы, друзья, наверно, знаете об удивительной скандинавской находке? - начал Бах.

- Только то, что находка удивительна. Не возражаю, если прочтешь нам лекцию о своих изысканиях. Всегда любил твои лекции, Миша.

- Тогда слушайте.

Первыми на место находки явились геологи, рассказывал Бах. В Северной Швеции первозданный каменный щит - древние кристаллические породы Земли образовался еще на раскаленной поверхности и выстоял, не разрушаясь, до нашего времени. Три с лишком миллиарда лет - таков возраст здешних пород. А когда заложили шурф в глубину, чтобы извлечь пробы минералов, геологи наткнулись в недрах гранитов на следы человеческого захоронения и вызвали археологов. "Я сам поспешил туда", - с воодушевлением повествовал академик. В граните обнаружили человеческое тело. Захоронения в обычном смысле не было, останки тела неразделимо слились с гранитной массой. Тело было в своем каменном претворении - и его не было, оно стало из тела камнем. Можно допустить, что расплавленные первозданные породы, застывая, образовали подобие человеческого тела, но в камне нашли все химические элементы реального человека, и сочетания их были точно такими, какими они даны в любом из нас. Облик окаменевшего тела указывал, что погребена женщина.

Вокруг тела, продолжал Бах, обнаружили как бы сгущение растворенных в камне посторонних образований. Их тоже проанализировали. И себе не поверили, когда узнали составы искусственных изделий, немыслимых в естественных гранитах. В некоторых случаях они почти с абсолютной точностью повторяли сверхпрочные стали, в других соответствовали элементам пластмасс, в третьих копировали составы одежных тканей современного производства. И во всех пробах комбинации элементов свидетельствовали о жароупорном выполнении. Вывод был один: необычайные вещества не были расплавлены в толще гранита, ибо могли сохраниться и при температурах более высоких - ведь гранит плавится при 700-800 градусах. И это значит, что они растворились в камне в результате постепенной диффузии. А на это требовалось чудовищное время.

- Проблема возраста находок превратилась в главную, - все больше воодушевлялся Бах. - И оказалось, что возраст окаменевшего женского тела и вещей, уложенных в могиле, сравнимы с возрастом замуровавших могилу гранитов. Нет ни одного признака, ни одного показателя, опровергающего такой вывод. Доныне считалось, что человек появился на Земле около трех миллионов лет назад. Я утверждаю, что уже три миллиарда лет назад человек впервые ступил на поверхность нашей планеты - и это была не полуобезьяна, не питекантроп, а "гомо сапиенс", человек разумный.

- Нет, температура нормальная, - произнес Кнудсен, дотрагиваясь до руки академика. - И глаза не вовсе безумные.

Бах наслаждался произведенным впечатлением.

- Итак, картина рисуется в таких линиях и красках, - снова заговорил он. - Примерно три миллиарда лет назад, когда наша Земля была молодой планетой, снедаемой внутренним жаром, изуродованной чирьями тысяч вулканов, где-то на островах раскаленной суши высадилась экспедиция разумных существ, подобных современным людям. Один из членов экспедиции, по всему - женщина, скончалась. Ее не увезли с собой, а похоронили на Земле. Она была укутана в жаропрочные ткани, около трупа оставили ненужные изделия из жаропрочных пластмасс. В течение последующих тысячелетий на могилу, погребая захоронение, изливалась лава. А затем потянулись уже не тысячелетия, а миллиарды лет. Застывшая лава кристаллизовалась в граниты, и под страшным давлением наваленных на могилу масс произошла взаимодиффузия костей и камня, искусственных изделий и естественных пород. Вот такую гипотезу я представил на суд Академии Наук - для мыслей и домыслов.

- И каков результат, Миша?

Бах выразительно пожал покатыми плечами.

- Никакого! Никто не принял моей гипотезы. Никто не представил убедительных возражений. Никто не предложил другой идеи, объясняющей парадоксы находки. Проблема остается открытой.

Кнудсен размышлял, поджав губы и наклонив голову, - мощные кудри соскользнули с плеч на грудь. Юный хроноштурман переводил взгляд с одного на другого. Кнудсен сказал:

- Миша, а можно ли утверждать, что, кроме твоей скандинавской находки, за все миллиарды лет существования Земли не открыты другие следы человека? Не инопланетного пришельца, а именно человека, нашего земного предка?

- Да, могу! Миллиарды лет Земля не знала людей. Человеку всего около пяти миллионов лет. И он, появившись, был мало схож с современным. Низкорослый, сутулый, длиннорукий, весь в шерсти, с покатым лбом, с глубоко посаженными глазами, с вытянутыми губами - скорей пастью, чем ртом... В общем, полузверь - телесно и интеллектуально.

Великое чудо истории, что эта полуобезьяна так стремительно пробежала все стадии своего физического и интеллектуального совершенствования. Уродливый дикарь превратился в Аполлона и Афродиту. Таков уникальный исторический бег человека. Ни одно другое существо и за несравненно большие сроки не проделало схожего преобразования. Будешь возражать, Анатолий?

- Не буду. Но хочу поразмыслить. Итак, не человек, а инопланетянин открыт тобой в скандинавской тундре. Об инопланетянах твердят уже пять столетий. Следы их ищут повсюду - и пока не находят. А ты нашел! Разрешил мучительную загадку - одни ли мы во Вселенной или не одни? Но разрешил ее, создав такой новый парадокс, что он, мне кажется, полностью опровергает всю концепцию инопланетной экспедиции.

- В чем парадокс находки, опровергающий ее существование?

- В возрасте ее, Миша. В возрасте! Три миллиарда лет. Да это же черт знает что такое! Вдумайся, Миша! Ведь если ты прав, то уже многие миллиарды лет во Вселенной существует могущественная цивилизация подобных нам существ. Они посещали Землю, посещали, несомненно, и другие планеты. И если эта сверхмогущественная цивилизация людей давно погибла, то не могли же исчезнуть ее следы, не менее впечатляющие, чем окаменелый труп твоей скандинавки. А их нет, Миша. Их нет - ни могущественной цивилизации, ни оставленных ею следов.

- Ты в этом уверен?

- Абсолютно! Вот вопрос, на который отвечаю с убежденностью. Конечно, мы не изучили всю Вселенную. Это просто невозможно. Но наши лайнеры, аннигилирующие пространство для сверхсветовых скоростей, углубились в космос на тысячи светолет. Наши астронавты проносились мимо миллионов звезд, высаживались на сотнях планет. Мы познакомились с бесчисленными формами жизни. Но нигде не встречали цивилизаций, равных нам технологически и интеллектуально. Вселенная, в общем, однородна. Знаток, чтобы определить качество вина, нацеживает из бочки один стакан, ему нет нужды выпивать всю бочку. Можно обоснованно утверждать, что и в дальнем космосе мы не найдем того, чего не нашли в ближнем. Хочу тебя огорчить, Миша, - думаю, что во Вселенной никогда не существовало цивилизации, так удивительно похожей на современное человечество.

По лицу Баха казалось, что возражения Кнудсена не только не огорчают его, но, напротив, приносят удовольствие. Бах улыбался, одобрительно кивал. Когда Кнудсен закончил, Бах чуть ли не с ликованием воскликнул:

- Именно то, чего ожидал. Великолепный анализ! Согласен с каждым твоим словом! Ты абсолютно прав.

- Но если я прав, то ты...

- Тоже прав. И сейчас это докажу. Для этого я и попросил вызвать тебя с Латоны. Ты единственный, кто может - и гораздо лучше меня! - превратить мою гипотезу в полную достоверность.

- Воля твоя, Михаил...

- Не перебивай! Формулирую. Ни на Земле, ни в космосе не обнаружено и намека на мощную человекоподобную цивилизацию, тем более возникшую миллиарды лет назад. Но открытие в Скандинавии доказывает, что такая цивилизация существовала и ее представители посещали Землю. В общем, было то, чего не могло быть. И нужно решить непростую задачу: как может быть то, чего не может быть? От имени Академии Наук поручаю решение этой задачи тебе!

- И ты хочешь, чтобы я нашел то, чего не может быть. Не слишком ли много взваливаешь на мои слабые плечи?

- Ровно в меру твоих возможностей. Есть еще один человек, который думает о тебе так же, как я.

- Кто же этот человек, которого ты выставляешь против меня?

- Это ты, Анатолий.

- Ты серьезно?

- Вполне. Ибо ты уже нашел решение проблемы. Правда, пока только гипотетически, а не практически. Но от слов к делу перейти не так уж сложно.

Кнудсен начал сердиться.

- Миша, я не такой любитель парадоксов, как ты. Выпусти свои соображения вторым изданием со списком опечаток.

- Никаких опечаток! Ты говорил, что существа, оставившие тело своего представителя на Земле, не могли быть из нашего космоса. Значит, они были из другой Вселенной. Вот ты и нашел решение проблемы.

Кнудсен медленно проговорил:

- Начинаю понимать. Они из миров с иным течением времени?

- Наконец-то снизошло! Ты стал тугодумом, Анатолий! Еще до того, как ты пустился в иновременность на опытном хронолете "Протей", меня стала мучить проблема иных вселенных - невидимые черные дыры, звезды из антивещества, схлопнувшиеся галактики... А после возвращения "Протея" стало ясно, что Вселенные с иным течением времени существуют реально. И во время раскопок в Скандинавии я уже подумывал об этом. Раз человекоподобных могущественных цивилизаций не существуют в мирах прямого времени, а они все-таки существуют, поскольку побывали на Земле, то, значит, они пришли из миров иного времени. Неотразимое рассуждение, не так ли?

Кнудсен усмехнулся.

- Уж не хочешь ли ты послать нас с Аркадием на поиски человекоподобных цивилизаций в миры с иным течением времени?

- Именно, Анатолий! Академия Наук постановила использовать новый хронолет "Гермес" для рейса в иновременные Вселенные. Таким образом, проверка моей гипотезы станет одним из пунктов вашей рейсовой программы. Будут и другие, но они вне моих интересов.

- Понятно. Теперь скажи - ты вызвал меня, чтобы получить мое согласие на рейс в иновременность?

Бах вдруг смутился.

- Не только. Хочу просить... Возьми меня в члены экипажа!..

- Да ведь ты не хронавт, Миша.

- Изучу. Сам проэкзаменуешь меня. Поблажки не попрошу.

Кнудсен пожал плечами.

- Нужно решение Академии, чтобы включить тебя в экипаж. Конечно, разрешение ты получишь. О чем еще проинформируешь нас?

- Только о том, что тебе предложат взять еще одного человека. Не я назвал эту кандидатуру, но горячо поддержал ее, хотя лично не знаю кандидата - только читал работы, знакомился с научными успехами.

- Кто же этот кандидат, которого ты не знаешь, но горячо рекомендуешь?

- Мария Вильсон-Ясуко, директор геноструктурной лаборатории на Урании. Она создала такие искусственные организмы, что поражаешься. Выдающийся геноинженер Вильсон-Ясуко, так считают в Академии Наук, будет незаменима, когда мы повстречаем новые формы жизни.

По лицу Кнудсена пробежало темное облачко.

- Не уверен, что хотел бы видеть Марию в своем экипаже. Но для удачи рейса это несущественно. Она, конечно, незаменима в своей области. Вы уже говорили с ней?

- Мы не могли вести с ней переговоры до твоего согласия.

- И вы уверены, что она бросит создание новых типов животных ради участия в экспедиции, цели которой очень далеки от ее специальности?

- Надеемся, что она посчитается с просьбой Академии Наук. Пока важно одно: нет ли у тебя возражений против ее участия?

Кнудсен ответил ровным голосом:

- У меня возражения нет.

Эта картина погасла, и сейчас же вспыхнула другая: Бах и Кнудсен вдвоем шли по улице и разговаривали...

Бах с возмущением сказал Ватуте:

- Повторяю снова: ваш импульсатор показывает на экране далеко не самые важные события моей жизни. Против встречи с Кнудсеном и Никитиным не возражаю, она была важна, решалось - быть или не быть хроноэкспедиции в миры искривленного времени. Но ведь происходили события и не менее важные, а где они? Например, мой доклад Академии Наук о скандинавской находке, дискуссии в связи с моей гипотезой, разработка проекта экспедиции, штудирование хронистики, очень сложной науки, - я в математике не силен, а там такая математика! Совещания, заседания, встречи, вызовы, лекции!.. Ничего этого и в помине нет. А взамен вот эта прогулка в музей, которую Кун Канна восстановил на экране. Разговоры о личных взаимоотношениях...

Министр Прогнозов и Ведовства поспешно погасил экран и смиренно протелепатировал:

- При низком уровне резонанса восстанавливаются воспоминания с сильной сохранностью. Но если прикажешь, Властитель, я увеличу потенциал резонанса, и тогда оживут события, которые человек считает более важными, но которые гораздо слабей сохранились в его памяти.

- Работай при низком потенциале, - сказал Ватута. - Возобновляй только сильные воспоминания. А почему наш пленник прочней запоминал пустяки, а не важное - это его личное дело.

Бах больше не протестовал. Он удивился себе. Он всегда думал, что хорошо помнит свою личную жизнь. Он порой оглядывал пережитое как бы с большой высоты - и жизнь представала как обширная местность, неровная, пересеченная, живописная: ровные долины повседневности, высокие пики успехов, темные болота неудач, уходящий за горизонт океан непознанного... Пейзаж, называвшийся "жизнь", был ярок и впечатляющ, его можно было восстановить любым усилием памяти. Но вот пленный министр возобновляет жизнь Михаила Баха, фиксируя только сильные воспоминания - и он плохо узнает себя. Он тот же и уже не тот - пропала гармония событий. По-прежнему различима с высоты хорошо знакомая местность, но долины и реки затянуло туманом, над пеленой тумана вздымаются отдельные пики, между ними нет связи, нет переходов - картина дикая и неожиданная...

На экране Бах и Кнудсен шли по улице города.

- Заседание в Академии прошло удачно, - говорил Бах. - Все важное утвердили, против состава экипажа не возражали.

- Опасался, что тебя отведут?

- Сомнения были. А ты за своего Никитина не опасался?

- Почему я должен за него опасаться?

- Не должен, а мог. Уж очень несхожая вы пара!

- В чем ты увидел несхожесть?

- Не я один. Во-первых, внешность. Ты - огромен, хмур, лохмат, грозен; в общем - зверь из бездны, так называл похожих на тебя один старый писатель. Он - ангельский лик, кудряв, румян, нежен, женообразен до неприличия. Скажешь, внешность несущественна? Оставим внешность, присмотримся к сути. Ты - любимый ученик создателя хронистики, продолжатель гениального Чарльза Гриценко, его преемник, создатель "Протея", первого трансмирового корабля, главный конструктор трансвременного "Гермеса". Короче - сотни выдающихся научных работ, десятки первоклассных изобретений. Вот он - ты! Прославленный Анатолий Паоло Кнудсен! А он? Ни одной работой о себе не заявил - ни в теории, ни в эксперименте. Нет, не подумай, что отговариваю брать его. Твое решение закон! Но почему он? Сотни напрашивались тебе в помощники, в стажеры, в лаборанты. Ты выбрал его.

Кнудсен добродушно посмеивался.

- На простой вопрос - почему? - ответить очень непросто. Начну издалека. Много лет прошло с момента, когда я впервые прибыл на Латону. Чарльз Гриценко только приступал к основным хроноэкспериментам. Да и кто тогда разбирался в хронистике? Пожимали плечами, говорили неопределенно: "Да, новая наука, много, много в ней загадочного". А я мечтал о ней, мечтал увидеть ее создателя. И вот вошел в его лабораторию, остановился на пороге - перехватило дыхание! А Чарльз взглянул на меня, улыбнулся и сказал: "Наконец-то вы пришли! Давайте направление, стажер!" Так он открыл меня. Это незабываемо, Миша.

- Отличная лирико-психологическая сценка. Гриценко любил поражать. Но какое это имеет отношение к Аркадию Никитину?

- Прямое, Миша. Их было десятка два, кандидатов в первую хроноэкспедицию, - каждый предъявлял труды, инженерные или теоретические, каждый мог похвалиться усердием в стажировке. Аркадий бледнел в ярком созвездии таких фигур. И он знал, что его физическая красота - недостаток, а не достоинство, с красотой обычно связывают легкомыслие и самолюбование. И собственная молодость угнетала его, она знаменовала отсутствие опыта. А я взглянул на него и понял: единственный, кто нужен! И отвергнутые мне нравились, но Аркадий не просто понравился - покорил. Так когда-то Чарльз выбрал меня среди многих стажеров лаборатории, так теперь и я выбрал Никитина. Гриценко не пришлось раскаиваться в своем выборе, я пока тоже не разочаровываюсь. Я сразу понял, что ангелоподобный облик Аркадия мало отвечает его характеру. Он решителен и крут, настойчив и вспыльчив, чертовски требователен - не правда ли, это плохо вяжется с кудряшками и румяными щечками? Посмотрел бы ты на него во время монтажа "Протея". Он тогда своими придирками доводил кого до слез, кого до ярости, кого до ухода. Лишь на ходовых испытаниях выяснилось, что не было придирок, было обоснованное требование совершенства, без этого еще невиданный корабль не сумел бы уйти в еще неслыханный рейс.

- Буду рад, если он таков, как описываешь. Но раз уж мы заговорили о личных отношениях, то разреши задать еще один вопрос.

- Задавай.

- Ты сказал при встрече, что не жаждешь видеть Марию Вильсон-Ясуко в составе экипажа. Почему, Анатолий? Такой геноконструктор, такой знаток всех форм земной и неземной жизни... Ты хмуришься? Неприятен вопрос?

- Задумался, как отвечать. Отвечу в Музее Космоса.

- Он сегодня закрыт.

- Не для меня. Ты забыл, что до того, как я стал хрононавигатором, я имел звание астронавта первого класса - это звание открывает двери всех залов музея. Но мы с тобой пойдем не в главные помещения, а на окраину музейного городка, в домик планет, уже потерявших интерес для звездопроходцев.

Они свернули на боковую улицу, подошли к группе зданий, обнесенных оградой. Над входом светилась надпись "Музей Космоса". Кнудсен углубился в улочку между двумя высокими зданиями, остановился перед двухэтажным домом, вынул металлическую карточку астронавта, вложил ее в щель автоматического контроля, и дверь отворилась. Кнудсен прошел два первых зала. Над входом в третий зал висела надпись: "Созвездие Лиры. Звезда No 6. Планета Гефест".

- Смотри внимательней, Миша, - сказал Кнудсен. - Это важно.

Бах смотрел во все глаза - и не открывал ничего важного. Гефест, небольшая планетка, весь был в струпьях гор, в пламенных опухолях вулканов - его затягивали дым и пар, сотрясали взрывы. На одной серии стереоснимков массивная гора отрывалась от тела планеты и уносилась вверх, а вверху рассыпалась на миллионы раскаленных обломков - огненный дождь камней иссекал поверхность Гефеста. Местечко было жуткое, но страшных планет в космосе и без Гефеста хватало.

- Прежде всего, интересна лава, - сказал Кнудсен. - Она слабо радиоактивна. Воды на Гефесте немного, но в лужицах найдены живые клетки, не организмы, но все же жизнь! Все благоприятствовало здесь творению жизни - теплота, влажность и радиоактивность! Ты помнишь, конечно, геохимика Владимира Вернадского, он ближе к твоей профессии, чем к моей. Вернадский, я читал, относил слабую радиоактивность к синтезаторам жизни, а радиоактивность сильную - к ее губителям. Гефест открыли два века назад, но что это такое горнило непрерывно возникающей и непрерывно гибнущей жизни, узнали недавно. Пятнадцать лет назад сюда послали экспедицию в составе вулканолога Хидаки Ясуко, его сына Алексея Ясуко и руководителя, которого пока не назову. Хидаки было сорок лет, Алексею - шестнадцать, руководителю тридцать семь. Хидаки был мужем Марии Вильсон, Алексей - ее сыном. Во время одного из вулканических выбросов Хидаки и его сын погибли, руководитель даже ранения не получил. Он видел, как мальчика взметнуло вверх огненным факелом. И мальчик кричал, все кричал из пламени! Что до отца, то он сразу провалился в кратер. Расследование показало, что огнеупорные костюмы вулканологов были недостаточно надежны - их конструкцию пришлось перерабатывать.

Бах в негодовании воскликнул:

- Как руководитель экспедиции мог потом смотреть в глаза жене Ясуко?

Кнудсен спокойно сказал:

- Ты прав, он не мог смотреть ей в глаза. Он был так страшно, так непростимо виноват перед ней!

Бах вдруг сообразил, зачем Кнудсен привел его в музей.

- Руководителем экспедиции был ты?

Кнудсен продолжал:

- Я должен кое-что добавить к обстоятельствам трагедии. Руководитель был с детства дружен с Марией, а в юношеские годы дружба превратилась в любовь. Односторонне превратилась, только у него. Мария и слышать не хотела о других отношениях, кроме дружеских. А затем появился Хидаки Ясуко - обаятельный человек, умница, талант. Женщины в него влюблялись, мужчины считали радостью общение с ним. Это была удивительная пара - Мария и Хидаки! Семнадцать лет они прожили вместе - и каждый день был днем внимания и любви.

- Руководителем экспедиции был ты? - повторил Бах.

- Руководителем был я, Миша. Так захотели в Совете Космоса - я считался хорошим астронавтом и геофизиком. Я обрадовался назначению, мне хотелось после долгих лет отдаления от Марии хоть служебно приблизиться к ее семье. Прежней любви уже не было, ничто не могло помешать нашей дружбе.

- Мария верила, что ты преодолел прежнюю любовь к ней?

- У нее не было оснований думать, что я лгу. Перед нашим отлетом на Гефест она сказала: "Анатолий, я вручаю судьбу моего сына и моего мужа в надежные руки".

- Что ты сделал после возвращения с Гефеста?

- Что я мог сделать? Она уже знала о трагедии. Следственная комиссия установила, что моей вины в катастрофе нет - неожиданный взрыв вулкана произошел в спокойном месте Гефеста, приборы прогнозировали здесь длительное спокойствие.

- У тебя был разговор с Марией после возвращения на Землю?

- Я ее не видел. Она улетала на Латону, оттуда на Уранию: ей предложили заменить Глесстона, - директора геноструктурной лаборатории, тот ставил слишком уж жестокие эксперименты. В общем, никаких объяснений в связи с трагедией на Гефесте у нас не было.

- Но ведь ты сам вскоре прилетел на Уранию. Ты не мог не встретиться с Марией. Надо было объяснить ей свою невиновность!

- Выводы комиссии она читала. Повторять их своими словами? И я не сразу полетел на Уранию, я больше года провел на Земле. Геофизика мне опротивела. Об экспедициях на планеты, охваченные вулканическим жаром, я и думать не мог. На Землю прилетел Чарльз Гриценко. Он рассказывал о своих экспериментах с фазовым временем в атомных процессах. Ты его знал - он истинный златоуст! И я понял: надо проситься в ученики к творцу науки о трансформациях физического времени. Чарльз, как и ты, Миша, был любителем поэзии. Когда я завершил стажировку, он приветствовал мое превращение из геофизика в хрониста прекрасными словами древнего поэта:

... Когда великий Глюк

Явился и открыл нам новы тайны,

Глубокие, пленительные тайны,

Не бросил ли я всё, что прежде знал,

Что так любил, чему так жарко верил,

И не пошел ли бодро вслед за ним,

Безропотно, как тот, кто заблуждался

И встречным послан в сторону иную?

- Так ты очутился на Урании?

- Так я очутился на Урании. Не знаю, что думала Мария о моем появлении у Гриценко, но встретиться со мной не пожелала. Мы иногда виделись в столовой, на ученых советах... Пятнадцать лет прошло с катастрофы на Гефесте, пятнадцать лет мы живем с Марией на одной планете, но не помню случая, чтобы мы перекинулись больше, чем двумя-тремя равнодушными словами: "Здравствуй, Мария!", "Добрый день, Анатолий!"

- Она сохраняет такую вечную вражду к тебе?

- Вражды нет. Она безразлична ко мне. Она смотрит не на меня, а сквозь меня. Ей нужно усилие, чтобы заметить меня.

- Может, она и к другим так относится?

- С другими она иная. Она строга, но приветлива. Я один обладаю грустной привилегией не существовать для нее.

- Анатолий, зачем ты привел меня в этот зал? Печальную историю о Гефесте я мог услышать и в другом месте.

- Не мог. Я не сказал тебе, что приборы, фиксировавшие уголок Гефеста, я установил на вершине одного из холмов. Сейчас ты сам увидишь катастрофу. Пойдем в демонстрационную.

В демонстрационной Кнудсен включил экран. На нем вспыхнул пейзаж Гефеста. Планета гудела и погромыхивала, огнеточила из кратеров, похожих на открытые раны. Две фигуры карабкались на холм, помогая себе присасывающимися жезлами, на спинах висело походное снаряжение.

- Хидаки и Алексей, - бесстрастно сказал Кнудсен. - Меня не видно, я заполнял дневник рядом с регистрационными приборами.

Ничто не предупреждало о возможности катастрофы. Вдруг разверзлась почва и вверх рванулся исполинский столб багрового пламени. Хидаки пропал сразу, а юношу взметнуло. Секунду он темной фигуркой возносился в диком выбросе извержения, потом тело стало факелом, и огненный факел был ярче возносившего его тока газа и камней. Из факела вынесся пронзительный вопль: "А-а-а!"- и иссяк, а тело, ставшее огнем, распадалось на куски, и куски на лету обращались в пар и дым.

Кнудсен выключил экран. Бах в ужасе смотрел на друга. Кнудсен был смертно бледен.

- Этот крик будет вечно звучать в моих ушах! - воскликнул Бах.

- Этот крик вечно звучит во мне! - глухо сказал Кнудсен. - Выйдем. Я должен показать тебе еще одну картину.

Кнудсен повел Баха к другому стенду. На нем висели две стереографии. С одной глядели трое - высокий, широкоплечий, тогда безбородый, коротковолосый Кнудсен, Хидаки Ясуко, мужчина пониже и постарше, с умными, улыбчивыми глазами, а между ними юноша - красивый, радостно смеющийся. На второй стереографии к трем мужчинам добавлялась Мария Вильсон. Высокая, статная, серьезная, она обнимала левой рукой мужа, правой Кнудсена; сбоку к Кнудсену доверчиво прижимался Алексей, и Кнудсен, как бы охраняя, охватывал плечи мальчика рукой.

- Послушай, но ведь Алексей удивительно похож на Аркадия, - сказал Бах. - Если бы я не знал, что это разные люди, я бы подумал, что вижу портрет Аркадия, только помоложе.

Кнудсен кивнул.

- Ты правильно разглядел - очень похожи. Сходство странное, у них нет кровного родства. Вот еще одна причина, почему я заколебался, приглашать ли Марию в экспедицию. Она еще не видела Аркадия...

- Ну что ж - увидит, удивится и расстроится, наверно, но примирится, что Аркадий похож на сына! Столько лет прошло, любые душевные раны за этот срок затягиваются.

- У нее не затянулись. И думаю, она не примет приглашения на "Гермес", чтобы не видеть меня.

Они вышли из музея и зашагали по улице. Бах сказал:

- Знаешь, я уже видел Марию, не просто видел, а долго рассматривал. Даже любовался ею.

- Ты же никогда не бывал ни на Латоне, ни на Урании, а Мария с той катастрофы не прилетала на Землю.

- Верно! Я не мог ее видеть, а все-таки видел. И знаешь где? В музее.

- В том, где мы были? В Музее Космоса?

- Нет, в музее живописи. Во всех городах я посещаю художественные собрания. В столичном музее меня числят завсегдатаем. Там я часто стоял перед картиной старого русского художника Врубеля. "Валькирия" - так называется та замечательная картина. Ты знаешь, кто такие валькирии? Девы-воительницы северных саг - полубогини-полуженщины, на полях сражений летают на крылатых лошадях, оказывают помощь раненым. Не то боевые помощницы, не то прототип позднейшей сестры милосердия. Врубель изобразил величественную женщину - одной рукой она держит уздечку коня удивительное лицо, удивительная фигура. Так вот, Мария Вильсон-Ясуко похожа на ту валькирию. Правда, на стереографии Мария помоложе и покрасивей врубелевской девы.

- Очень возможно, - рассеянно отозвался Кнудсен; он думал о чем-то своем.

6

Министр Прогнозов и Ведовства, дилон Кун Канна сделал перерыв в передаче на экран воспоминаний Баха. Ватута зевнул человеческим зевком широко распахнул рот, долго вбирал воздух, долго выдыхал его, даже - тоже по-человечески - чуть-чуть подвыл, выдыхая.

- Странный народ - люди, - сказал он после зевка. - Самые сильные воспоминания у вас не о делах, которые вы считаете главными в жизни, а о том, что чувствуете, о чем думаете, как общаетесь. Беспрестанное выяснение отношений. Если, конечно, все люди как ты.

- Все люди, в общем, как я, - заверил Бах. - Мы существа общественные, взаимные контакты для нас очень важны.

- Ты сказал, что ты ученый археолог и что вся жизнь твоя - служение науке. По воспоминаниям, которые всего прочней, такой вывод не сделать.

- Дай резонанс посильней, тогда увидишь, чем была заполнена моя жизнь. Память капризна...

- Много еще прогнозируешь воспоминаний на малом резонансе? - спросил Ватута министра.

Тот сверился с аппаратурой.

- Две-три картинки, Властитель.

- Две-три картинки вытерплю.

На экране появилась небольшая комнатка - стол, три кресла, диван. На диване сидели Кнудсен и Аркадий. Бах у окна любовался пейзажем.

- Замечательная планетка эта Латона, - сказал Бах. - Идеальное место для отдыха и научных экспериментов, которые нельзя проводить поблизости от Земли. Но для чего обустроили Уранию - та ведь хуже.

- Хуже для отдыха, лучше для работы, - возразил Кнудсен. - Если бы заводы и лаборатории Урании были размещены на Латоне, ты не говорил бы, что Латона - идеальное место для отдыха. На Урании сосредоточены предприятия, которые опасно размещать в окрестностях Земли.

- В том числе и твоя хронолаборатория? А чем она опасна?

- Ничем, пока исследования идут нормально.

- Всё, что ненормально, опасно. Разве не так?

- Не так, Миша. На Урании однажды произошел взрыв двух миллионов тонн сгущенной воды. Случись он на Латоне, добрая треть планеты лежала бы в развалинах. Урания защищена путаницей гор - пострадали лишь несколько зданий. И если хронотрансформаторы на Урании выйдут из строя... Конечно, и там радости не будет, но соседи уцелеют - горы вокруг Института Гриценко послужат щитом от катаклизмов с временем. Камню безразличны скачки в тысячу лет назад или вперед, а люди не выдерживают больших хроноперебросов. Между прочим, еще в мое стажерство один из хронистов лаборатории погиб от разрыва внутреннего времени в организме. Гриценко тогда очень усилил защиту, не столько нашу собственную, сколько соседей от нас.

- Почему ты посматриваешь на дверь, Анатолий?

- Мария должна была быть уже десять минут назад.

- Женщины неточны, разве ты этого не знаешь?

- Только не Мария. Она женщина, но точней тебя.

- Может, ты перестал ее понимать? Ты думал, что она откажется от экспедиции, а она согласилась сразу.

В комнату вошла женщина. Она остановилась на пороге, оглядела троих мужчин. На ее лице возникло удивление, когда она увидела Аркадия. Бах и Кнудсен обменялись быстрыми взглядами. Если женщину что и поразило, то справилась она быстро.

- Здравствуйте, друзья! - Она обратилась к Баху: - Знаменитый Бах, автор открытия, которое всех нас скоро бросит в океан иновременности? Столько раз видела твои стереопортреты, что узнала бы при встрече на улице. А юноша - Аркадий Никитин? О тебе у меня не было предварительного представления, но рада видеть. - Только теперь она повернулась к молчаливому Кнудсену, на лице ее высветилась улыбка. - Ты не меняешься, Анатолий. Такой же могучий, серьезный, лохматый. Говорят, что ты внешность скопировал с Зевса, но, думаю, твоим прототипом был отец Зевса, бог времени Хронос - и по его узкой божественной специальности он тебе больше походит.

Кнудсен ответил без улыбки:

- Учту, Мария, схожесть с Хроносом. Непременно раздобуду его изображение. Жалко, что древние греки не удосужились фотографировать своих богов. Большое упущение, по-моему.

Мария Вильсон-Ясуко опустилась в кресло. Высокая, широкоплечая, худая, с нервным и резким лицом, она могла сойти за мужчину, одевшись в мужское, - лишь красные губы на бледном лице да очень женские глаза выдали бы ее. Голос у нее был звучный и сильный.

- Ты, наверно, сердился, что я опаздываю, Анатолий, - сказала она, все так же дружески улыбаясь. - Помню, ты выходил из себя, если кто опаздывал на минуту. Не сомневаюсь, что ты сохранил вызывающую привычку быть педантично точным.

- Просто точным, Мария, без вызова.

- Так вот - ради точности... Хочу предупредить, друзья, что в нашей встрече примет участие мой друг и помощник. Он явится точно в двадцать один час. У него есть хорошее имя, внесенное в паспорт астронавта, но он охотно откликается на дружеское прозвище Асмодей. Я бы хотела взять Асмодея в нашу хроноэкспедицию. Он будет полезен и вам, а я просто не мыслю себя без него.

Бах и Аркадий посмотрели на Кнудсена. Кнудсен нахмурился.

- Ты ставишь предварительное условие своего участия?

- Нет. Если не возьмешь моего друга, я от экспедиции не откажусь. И можешь дать ответ после того, как посмотришь на Асмодея. Уверена, что он всем вам понравится. Теперь задавайте вопросы.

- Пока один. Давая согласие на участие в экспедиции, ты, естественно, ознакомилась с ее задачами?

- В самых общих чертах, Анатолий. Знаю о находке в Скандинавии и о гипотезе, что высокоразвитые антропоиды посещали Землю уже три миллиарда лет назад. И о том, что в нашей Вселенной не обнаружено и следов такой цивилизации. И что вы надумали искать ее во Вселенной с иным течением времени. И что для этого снаряжен хронолет "Гермес", в члены экипажа которого пригласили и меня. Этими скудными сведениями и ограничивается мое знание программы хронорейса.

- Но ведь это самое существенное! - воскликнул Бах. - Что-либо добавить не берусь.

- Ты не берешься, другие возьмутся, - сказал Кнудсен. - Не знаю, будет ли верна добавка, но что существенна - ручаюсь.

- Надумали менять программу рейса? - удивился Бах.

- Не я, а наш общий друг Никитин. - И Кнудсен с улыбкой показал на покрасневшего Аркадия.

- Лучше в другой раз, я не подготовился, - попросил Аркадий.

- Рассказывай, как придет в голову. А чтобы помочь тебе, я изложу вкратце твою концепцию - доказательства представишь сам. Так вот, друзья, Аркадий считает, что наша основная цель - отыскать в иных мирах человекообразную цивилизацию, представители которой миллиарды лет назад посетили Землю, - в принципе своем ошибочна, ибо такая цивилизация невозможна и потому не существует. Я правильно излагаю, Аркадий?

- Правильно. Но это...

- Понимаю. Только вступление к идее, а не сама идея. А вот и идея. Человек не естественное создание природы, а искусственная конструкция, продукт какого-то эксперимента. Поэтому надо искать не другую антропоидную цивилизацию, а того экспериментатора, который пустил в биологическое существование человека... Но где гарантии, что экспериментатор конструировал человека по своему образу и подобию? Тот неизвестный конструктор разрабатывал не только человека, но и все биологические формы. Какая - его подобие? Амеба, рыба, бык, обезьяна?

- Новый вариант Высшего Разума? Чепуха! - воскликнул Бах.

Аркадий, вспыхнув, с обидой сказал:

- Не мешало бы раньше выслушать мои аргументы, а потом говорить, чепуха или не чепуха.

- Для чего? Идея, что человек - искусственник, отнюдь не нова. Почти во всех религиях людей порождают субъекты, именуемые богами, то есть существа со сверхъестественной мощью и волшебной способностью не считаться с законами природы. Правда, говорится не о конструировании людей, термин туманней - творение. Но уже в библейской легенде о сотворении первой женщины трактуется, что тело Евы нарастили на ребре, вынутом у ее будущего мужа Адама. Иначе, предлагается ясный метод конструирования с применением исходного материала - ребра. Твоя концепция об искусственном производстве биосуществ не имеет ли истоком такие религиозные сказания?

- Религиозные сказания мне и в голову не приходили. Я слишком мало знаю историю религий. Я исхожу из научных данных.

- В частности, из работ твоей геноструктурной лаборатории, обратился Кнудсен к Марии. - Когда пришло твое согласие на участие в хронорейсе, Аркадий проштудировал все, что опубликовано тобой и твоими сотрудниками.

Мария ласково посмотрела на Аркадия. Ее доброжелательная улыбка воодушевила его.

Воинственный Бах спросил с вежливостью, какой одаривал лишь противников, заслуживающих не опровержения, а уничтожения:

- Какой же из блестящих экспериментов нашего друга Марии Вильсон-Ясуко породил в тебе, друг мой Аркадий, идею о Высшем Разуме? Или лучше говорить о Высшем Существе, а не о Высшем Разуме?

- Можешь говорить как заблагорассудится - термины Высший Разум и Высшее Существо принадлежат не мне, а тебе, - сдержанно возразил Аркадий. - Я бы сказал по-иному - высококвалифицированный геноинженер. И докажу, что этот термин соответствует реальности.

- Подождем Асмодея, он появится через десять секунд, - сказала Мария. - Ему тоже полезно ознакомиться с темой спора.

Асмодей уже открывал дверь, когда Мария заканчивала фразу. Он на мгновение задержался на пороге - высокий мужчина лет тридцати пяти, стройный, жилистый, крупноголовый, с худым, быстро меняющимся лицом сейчас оно приветливо улыбалось. И он был нарядней всех мужчин - та же одежда сидела на нем изящней.

- Общий привет, друзья! - Асмодей поклонился. У него был высокий веселый басок с металлическим звоном. - Я не опоздал?

- Не опоздал! - Мария показала на кресло рядом с собой. - Садись и слушай. Нам предстоит познакомиться с интересными идеями. - Она кивнула Аркадию. - Итак, мы слушаем.

Аркадий начал с того, что еще недавно и не думал о происхождении человека. Изготовление аппаратов для навигации в разных токах мирового времени представлялось ему операцией куда сложней, чем сотворение человека. Ибо производство хроноштурманских механизмов совершалось в человеческой истории впервые, чего нельзя сказать о создании людей. Знакомство с геноструктурными исследованиями открыло ему новый мир. Нет, он и раньше знал, что биоэкспериментаторы способны переконструировать маленькую ящерицу в огромного дракона, наделить двурогого барана целой бороной рогов, вырастить у вороны крылья. Он не слишком удивился бы, если бы к нему привели говорящего козла и тот скромно попросил просветить его в интегральном исчислении. В принципе он спокойно приемлет любую новизну раз искусственная конструкция практически осуществима, она уже не искусственна, а естественна. Его удивило не новаторство, а, наоборот, консерватизм биоконструкторов.

- Консерватизм! - не удержался Бах от восклицания.

Кнудсен тихо радовался, что помощнику удалось поразить академика. Мария слушала со спокойным любопытством. Бах сверкал глазами, парадоксы мысли вздыбливали его на схватку.

- Да, консерватизм, - продолжал Аркадий. Какая бездна неизменного, давно отработанного сохраняется в каждой новой конструкции! Только потому и удается переконструировать животных. Основные жизненные отправления у всех одни и те же. И тогда он задумался о человеке. И понял, что человек биологический автомат. Все основные жизненные процессы в организме человека совершаются сами собой, не требуют осознания и осмысления. Люди автоматически дышат, переваривают пищу, засыпают и просыпаются, рождаются и умирают, автоматически вырастают из зародыша в ребенка, из ребенка во взрослого, автоматически приобретают способность создавать потомство. И сознание, и воля могут лишь крохотно замедлить или ускорить эти процессы, но бессильны взять их под свою власть. Еще ни один человек не отменил неизбежности старения и смерти, хотя многие жаждали. Просто повелеть своему желудку не выделять соки для пищеварения - и такого пустячного воздействия на свои жизненные процессы человек лишен.

- Автоматизм жизненных функций свойствен и животным, - заметил Бах.

- Да, и животным! И животным даже больше: человек способен осознать, что он автомат, а животные лишены такого самопостижения. Вот этот автоматизм и лежит в основе конструирования новых пород животных. Геноинженер меняет у подопытных существ один автоматический процесс на другой, такой же автоматический, одно автоматическое свойство преобразует в другое. Несколько составных частей заменены в генонаборе барана или коровы - и вот на голове барана частокол рогов, а на боках коровы крылья. И ни сам геноконструктор, ни тем более баран с коровой уже не способны не допустить выращивания абсолютно им ненужных рогов или крыльев. Творение новых пород животных становится в принципе проще творения новых механизмов.

- Хлестко, хлестко! - произнес Бах, и не понять было, осуждающе или одобрительно.

- Но если возможно переконструировать живые организмы, то неизбежна мысль: а не искусственные ли они создания вообще? Конечно, курица возникает из яйца, а дуб из желудя; живую курицу не собрать искусственно из ее анатомических частей. Но в первом образце той курицы не участвовал ли чей-то расчет? Завтра можно будет ввести в питательный раствор рассчитанный набор генов и потом увидеть, как из бассейна тяжело карабкается наружу лохматый бычок. А через сто лет? А через тысячу? Никто не наложит запрета на возможность такого эксперимента!

И народилась новая мысль: вообразить себя творцом геноструктур и поразмыслить, как бы я сам решал проблему создания жизни? И тогда вся история жизни на Земле предстала в форме исполинского эксперимента. Традицией стало описывать великую эволюцию как постепенное движение от первичной клетки в питательном бульоне древнего океана до высших организмов, включая человека. Но можно рассматривать эволюцию как стадии методического эксперимента. Я, хроноштурман Аркадий Никитин, став жизнеконструктором, начал бы с создания живой клетки - и Земля начинала с творения триллионы раз нарождавшихся и погибавших в океане клеток. Если бы этот первый эксперимент удался, если бы клетка показала себя естественной жилицей океана, я перешел бы ко второй стадии: наделил клетку генным аппаратом, заставляющим ее соединяться с другими в определенном соподчинении - создал модель организма. Разве не так шла эволюция? Следующая стадия: наделить коллектив клеток специальными функциями инстинктом, чувствами, движением в пространстве, начатками рассудка. На этой стадии немалым соблазном было бы определить, какие организмы наиболее жизнестойки. Но ведь и биологическая эволюция не удержалась от такой любознательности, создавая рядом с вирусами китов и динозавров, слонов и птиц, мхи и деревья. Следующая стадия: сконструировать популяции - стаи, стада, сообщества. Экспериментально проверяются типы жизни, немыслимые вне коллектива, само индивидуальное существование становится функцией коллективного бытия. Существенное усложнение, не правда ли? И последнее создание разума. Для этой цели и сконструирован человек.

Человек - завершение эксперимента, во всяком случае на современном этапе. Вас не удивляло, что все биологические функции и у животных, и у человека даны в очень скудных границах от средних потребностей? Скажем, максимум десятикратных. Не пробежать в десять раз быстрей обычного шага, не съесть вдесятеро больше нормы, не прожить в десять раз дольше среднего бытия. Все живое запроектировано с большой экономией жизненного потенциала. И только одна жизненная функция и только у одного человека дана воистину в безграничности - разум. Только разуму вы не положите десятикратного верхнего предела. Ни в еде, ни в ходьбе, ни в физической силе, ни в росте мы и двукратно не превзошли нашего предка питекантропа. А в разуме? Тысячекратно! И продолжаем наращивать наш интеллектуальный потенциал!

Аркадий чувствовал себя победителем. Бах сказал с одобрением:

- Отличная речь, друг Аркадий. Весьма горячая, весьма! Но ты не ответил на главный вопрос. Раз обнаружены искусственные конструкции, да еще в таком количестве, то должен существовать и искусник-конструктор. Мы не возвращаемся к идее бога, но все же конструктор, разработавший безграничный, как ты утверждаешь, потенциал человеческого разума, должен сам обладать разумом не меньше нашего, а, пожалуй, больше. Где же он, этот Высший Разум? Как его найти? Как вступить с ним в контакт?

- Предлагаю такую гипотезу. Вообразим человечество, ушедшее от нас на тысячу лет вперед. И пусть на новой Урании новая Мария Вильсон геноконструирует организмы. Она тогда, наверно, сможет не просто менять их, но создавать неслыханно новые, необыкновенные. Какому-нибудь дикарю, нашему предку, та грядущая Мария покажется творящим божеством - ее инженерное умение он расценит как божественное.

- Божественность как инженерное умение! Неплохо! Но как связать все эти твои рассуждения со скандинавской находкой?

- Вижу две возможности. Либо сами представители Высшего инженерного Разума посетили молодую Землю, но потеряли здесь одного из своих. Либо особенно если они сами не человекообразны - начали оснащение Земли всеми биоконструкциями, включая и человека, но потерпели фиаско, ибо еще не было условий для высших организмов.

- То есть, иначе говоря, Высшему Разуму не хватило разумного понимания обстановки? Но послушай, друг Аркадий: даже если эксперимент жизни сознателен, а не стихиен, почему его не может произвести сама природа? Напомню тебе об одном старом философе, Фридрихе Энгельсе. Он писал, что природа одарена внутренней потребностью познавать себя. Создание мыслящего человека - один из способов ее самопознания. Но человечество появилось и может исчезнуть, а потребность самопознания в природе остается, поскольку остается сама природа. И вот Энгельс утверждает, что с такой же неизбежностью, с какой природа в какое-то время в каком-то месте уничтожает свое высшее создание - мыслящий разум, с такой же неизбежностью в другом месте и, возможно, в другой форме она снова возродит его.

- Но ведь это не противоречит моей гипотезе! - воскликнул Аркадий. Вижу подтверждение, а не опровержение.

Кнудсен обратился к Марии, весело смотревшей то на одного, то на другого, но не проронившей ни одного слова:

- Спор интересен, не правда ли? Твое мнение о спорящих?

Она ответила:

- Мне понравилась дискуссия. Благодарю тебя, Аркадий, за доброе упоминание работ моей геноструктурной лаборатории.

Он спросил с вызовом:

- Понравился только хороший отзыв о геноструктурщиках?

- Не только.

- Что же еще?

- Многое. И что тебя с академиком одолевают не совсем стандартные идеи. И что оба вы захвачены силой своих доказательств. Мне приятно, что буду работать с людьми, умеющими мыслить и увлекаться.

- Это значит, друг Мария, что ты согласна с моей гипотезой?

Она ответила спокойно:

- Нет, конечно.

Он сказал с удивлением:

- Не понимаю! Так блестяще использовать разумное начало в трансформировании животных - и отрицать разумность жизни!

- Не разумность, а только то, что в ее создании и эволюции участвовал некий Высший Разум.

- По твоему мнению, Высшего Разума нет?

- Ты меня не так понял. Я хочу сказать другое: если Высший Разум и существует, то он неразумен. Если твой гипотетический Высший Разум надумал конструировать жизнь, то такая попытка ему не удалась.

Бах в восторге воскликнул:

- Черт возьми! Я думал, что спор закончен, а он снова начинается - и по-иному! Друзья мои, спорьте, спорьте! Я весь обратился в слух, как выражались в старину.

- Попытка не удалась? - переспросил Аркадий. - Как же не удалась, если жизнь реально существует?

- Существует, но без предварительного инженерного расчета. Ты ведь не будешь отрицать, что расчет есть основа разумного решения. Я не нахожу его в эволюции жизни. Жизнь не несет на себе печати разумности. Если живые существа - искусственные конструкции, то генеральный конструктор посредственность. Слово "искусственное" происходит от слова "искусство", не так ли? Твой Высший Разум неискусен, если живой организм его творение.

- И это можно доказать?

- Уверена, что смогу это сделать.

Аркадий в замешательстве посмотрел на Кнудсена. Старший товарищ вмешаться в дискуссию не захотел. Бах, ухмыляясь, наслаждался стычкой. Изящный Асмодей словно набрал в рот воды. Мария сидела невозмутимая, легкая улыбка смягчала серьезность лица.

- Я слушаю, - сказал Аркадий.

Все, знакомившиеся с земными организмами, отмечали в них целесообразность строения и функций, говорила Мария. Но что содержится в той прославленной целесообразности? Только то, что организмы существуют не погибая. Возможно, нарождались и миллионы тварей с меньшей целесообразностью - такие погибали быстро. Целесообразность - набор того минимума приспособлений и умений, без которого не прожить самому, не породить потомства. Но где же здесь разум?

Разум выявился бы и здесь, если бы в строении и функциях организма были найдены оптимальные решения. Ибо разумное творчество изобретает лучшие варианты. Но такого стремления к совершенству и в природе в помине нет. Она немедленно удовлетворяется, едва найдет первое, самое примитивное решение, она конструирует тяп-ляп, лишь бы пустить свое создание в мир. Поиск узких щелей существования - такова творческая работа природы. Она создает организмы для жизни в границах десяти - сорока градусов тепла. Попробуй брось их в нулевую температуру, в стоградусную жару! Сконструированы легкие - и всю жизнь непрерывно дыши, остановишься на несколько минут - погиб! А рабская прикованность к еде? Вечная трагедия безостановочного поиска пищи? А разве нельзя найти решение, при котором пища создается в самом организме либо откладывается в длительный запас, чтобы высвободить физические силы и мозг для иных дел? Таких недоделок и скороспелостей в труде природы - тысячи! Даже обычный мыслящий разум не может примириться с ними - а ты еще говоришь о каком-то Высшем! Некогда поэт Владимир Маяковский требовал жить "не на подножном корму, не с мордой, опущенной вниз". Это было требование истинного разума, возмущенного слепой неряшливостью природы.

- Но ведь та великая целесообразность... - попробовал вставить слово Аркадий.

Мария оборвала его властным жестом. Она спорила по-иному, чем Бах. Тот наслаждался вывязыванием аргументов, мог восхититься искусством противника доказывать идеи, с которыми он не соглашался. Для этой женщины, так похожей на древнюю полубогиню-воительницу, красота слов и стройность фраз значения не имела, у нее был один божок - истинность факта. Спор с Бахом закончился на нулях - и это удовлетворило обоих, они предоставили решение грядущему опыту. Здесь решение вырисовывалось ясно - и оно опрокидывало концепции Аркадия.

Она продолжала:

- Вот что такое целесообразность природы! Целесообразность казалась успешной, пока человек не проверил ее собственным экспериментальным искусством. Разработка новых геноструктур утвердила тебя, Аркадий, в мысли, что в животворчестве природы есть разумное начало, а должна была утвердить в обратном - что нет разума в миллиардолетнем творении жизни на Земле, только игра слепых сил. Ведь в своей геноструктурной работе мы стремимся прежде всего избежать недоработок природы, мы поправляем ее, выискиваем оптимальные решения. И только теперь, только с высоты наших успехов, только на фоне нашей геноструктурной работы мы начали доказательно понимать, как далеко от разумного поиска шла природа. Метод проб и ошибок, выхватывание удачного случая - вот ее труд.

Аркадий попытался еще возразить:

- Но автоматизм жизненных функций - разве он не свидетельство искусственного конструирования?

Широким движением руки Мария словно отогнала подлетевшую пушинку. Нет, тысячекратно - нет! Автоматизм - продукт слепой эволюции, а не творение разума. Мыслящий творец все же добавил бы сознания и воли в жизненные функции. Для этого ему нужно бы построить их на оптимальном варианте - природа таких вариантов не нашла или, скажем так, до них не дошла. В этих условиях только автоматизм может обеспечить жизнеспособность жизни. Дай сознанию и воле, обычным атрибутам разума, командовать всеми функциями организма, такая бы разыгралась дикая вакханалия, что в ней погибла бы сама жизнь.

- Итак, друг Мария, ты отрицаешь разум в жизнетворчестве?

- Сомневаюсь в нем. Я сегодня могу конструировать организмы совершеннее природных. И мне для этого не требуются миллионы лет. А ведь я не представитель Высшего Разума, а только человек.

Аркадий не удержался от укора:

- Хотел бы я посмотреть, как геноструктурщики превзошли природу. У тебя тоже гипотезы - насчет надежности, резервов, лучших решений жизненных функций.

- Не только гипотезы! - Она повернулась к Асмодею. - Продемонстрируй себя, друг.

Асмодей вскочил, снял пиджак, бросил его в кресло, туда же полетела сорочка, обнажив волосатую грудь. Нарочито медленным движением руки Асмодей провел от горла до живота - и грудь отверзлась. В ее глубине раскрылось переплетение проводов и механизмов.

- Объясняй! - приказала Мария.

- Прежде всего - питание, - заговорил Асмодей. - Если я в человеческом облике, как сейчас, то могу и питаться как человек: еда утилизуется в желудке. Но основная жизненная энергия - от ядерных аккумуляторов, отличные аппараты последней модели! Их хватает на два года, это время могу прожить без пищи. Конструкторы не лишили меня и дыхания, но вместо легких - пластины, адсорбирующие кислород. Могу без воздуха прожить восемь месяцев, передам часть своего кислорода задыхающемуся человеку. Обычное дыхание тоже есть, но идет лишь на пополнение запасов. Конструкторы ввели в меня генератор крови и насосик типа сердца. При драке могу истечь кровью, но не погибну, только обману противника. Запускаю кровогенератор и для того, чтобы снабдить кровью человека. Что до мозга, то это компьютер. Мозг работает от желудка... в смысле - от ядерных аккумуляторов. Конструкция моя - комбинация органических тканей и искусственных приспособлений. Типичный облик - человек. Но способен модифицироваться в иные облики - всего их двадцать. Имею набор человеческих чувств, кроме шестого - любви к существу другого пола, ибо сам бесполый. Способен на дружбу и преданность. Имею дар гипноза, генерирую электромагнитные и гравитационные поля. Могу стрельнуть взглядом, как пулей. Список моих умений и возможностей описан в паспорте "Кибернетический организм на живых тканях и механизмах", к которому вас отсылаю. Все. Одеваюсь.

Асмодей захлопнул грудь, надел сорочку и пиджак. Конструкторы не лишили его и такого человеческого чувства, как самолюбование. Он завершил объяснение гулким, не совсем человеческим смехом.

Бах с восхищением сказал:

- Друг Мария, поздравляю! Какое инженерное умение, какое изящество проекта! Конечно, это не тот киборг или кибер, которых так размусоливали древние фантасты. В Асмодее превалирует искусственное, а не естественное начало - электроника, ядерные реакции, полупроводники, генераторы различных полей. Однако, дорогой друг, твой ответ Аркадию не совсем корректен.

- Ты тоже считаешь, что в творениях природы виден Высший Разум? - с удивлением спросила Мария. - Но ведь ты доказывал другое.

- Я не доказывал ничего другого, я только проверял прочность аргументов нашего молодого друга. Опровергала их ты - и лично меня убедила. Но разве этот восхитительный молодец, этот очаровательный парень с сатанинским именем Асмодей, разве он может быть доказательным аргументом? Ты обвинила Аркадия в софистике, но сама же софистически противопоставила живому организму внежизненную модель. Именно внежизненную, а не безжизненную! И если в лабораторной модели найдены самые оптимальные решения, то это еще не порочит долгий труд природы.

Приунывший было Аркадий воспрянул духом.

- И не доказывает, что в природе нет разума, - продолжал Бах. - Твои геноконструкторы талантливы, но почему считать всех остальных геноконструкторов глупцами? Доверим решение спора нашему хронопоходу.

Мария засмеялась.

- Доверим, доверим!.. Теперь скажите, друзья, принимаете Асмодея?

- Принимаем, - сказал Кнудсен.

- Принимаем, - эхом отозвались Бах и Аркадий.

- Как видите, мои предварительные условия необременительны, - весело продолжала Мария. - Надеюсь, вы не будете возражать еще против одного. И я, и наш теперь общий друг Асмодей беремся выполнять любые обязанности. Но у меня есть свои проблемы. Хочу брать генопробы всех форм иновременной жизни. И если познакомимся с представителями Высшего Разума, - она лукаво поглядела на покрасневшего Аркадия, - то постараюсь разжиться генофондом высшей разумности. А на Урании разберемся, насколько разумность Высшего Разума уступает разумности обычного человеческого, в чем я заранее уверена.

Аркадий молча пожал плечами.

7

- Хватит! - Ватута снова по-человечески, с подвыванием, зевнул. Скучные вы, люди. Все разговариваете, все разговариваете...

- Не только разговариваем, - возразил Бах. - Еще построили трансмировой корабль "Гермес", прилетели на Дилону.

- На Рангуну, - поправил Властитель. - Но в твоих воспоминаниях больше разговоров, чем дела.

- Ты просто не перевел на экран другие воспоминания. А если я запомнил прочней наши споры, чем наши дела, то это значит, что наши мысли шире и глубже наших дел, а великие дела - обыденность.

Властитель опять зевнул. Другие Бессмертные тоже раззевались - зевота вдруг стала всеобщей. Отзевавшись, Ватута сообщил:

- Люди как дилоны, те тоже обожают думать. Все смертные размышляют. Мы Бессмертные, нам незачем размышлять. Мне нравится тот парень - Асмодей. Он сейчас мчится на самодельном автолете в разнотык времен. Если уцелеет в хроновороте, его перехватят мои хавроны. Я сделаю его главным министром. Твою судьбу, человек, решим позже. Кагула, обеспечь охрану пленника.

Ватута встал. Бессмертные задвигались. Ватута пошел к выходу, за ним потянулись рангуны, Бессмертный No 29 подозвал троих хавронов.

- Хаврон. Бедла, - преданно сказал первый и стал во фрунт.

- Хаврон. Кадла, - почтительно сказал второй и тоже вытянулся.

- Хаврон. Рудла! - восторженно выплюнул третий и от усердия стал выше на целую голову.

- Слушайте меня, Бедла, Кадла и Рудла, слушайте меня, - Кагула говорил на человеческом языке - очевидно, чтобы пленник знал его распоряжения. И Бах с уважением отметил, что Кагула говорит много лучше, чем при встрече за городом, даже скрипы в голосе почти не слышались - так быстро он перенял произношение и интонации, когда ожили на экране воспоминания Баха. - Будете охранять пришельца по имени Академик, по возрасту - археолог, по рангу - Бах.

Бах хотел было поправить рангуна, тот все же путал смысл хорошо выговариваемых слов, но удержался.

- Ваши три головы отвечают за его одну, ваши головы... Понятно?

- Понятно, Бессмертный! - одинаково лихо отрапортовали хавроны.

Кагула, удаляясь, дружески помахал Баху рукой - наверно, и этот жест он заимствовал из воспоминаний.

Бах расположился в кресле, похожем на древний трон, и не без внутренней усмешки подумал, что спать на троне древние властители не умели - на тронах только красовались, а он найдет трону новое применение. Но, бросив взгляд на Кун Канну, Бах выпрямился. Министр Прогнозов и Ведовства, весь сеанс воспоминаний смиренно просидевший за пультом, теперь, преображенный, стоял лицом к хавронам - важный, хмурый, на груди его сияла изумрудная звезда - видимо, знак министерского сана. Он мысленно заговорил со стражей, телепатируя Баху свои слова:

- Видите, кто я? - Министр показал когтистой десятипалой лапой на сановный знак. - Вам ясно мое значение?

Трое хавронов склонили головы, что-то мысленно ответили. Кун Канна продолжал - даже в визге, сопровождавшем, как у всех дилонов, его мысли, слышалась повелительность:

- Мне нужно провести тайный допрос пленника. Выйдите из зала и охраняйте дверь. Никого не пускать, кроме Бессмертных. Идите!

Было ясно, что приказ министра Прогнозов и Ведовства показался охране странным. Трое хавронов переглядывались. Визги в голосе министра зазвучали еще повелительней - он повторил приказ.

Бедла повернулся к Баху, с колебанием произнес:

- Хаврон. Бедла, - и первый пошел к двери - так медленно, словно его толкали в спину и только потому он двигался.

- Хаврон. Кадла, - покорно сказал второй и последовал за Бедлой.

- Хаврон. Рудла, - угодливо воскликнул третий и поспешил за товарищами.

Кун Канна сделал знак Баху, во всех мирах имеющий одно значение: "молчи!"- и неслышно подобрался к двери. Там он постоял, потом воротился и четырьмя рядами зубов улыбнулся Баху. Бах показал на дверь.

- Что там происходит?

- Телепатня, - непринужденно ответил пленный министр.

- Телепатня?

- Ну, болтовня, говорня, трепотня - так на вашем языке? Я боялся, что они поднимут тревогу. Но они не осмелились нарушить покой Бессмертных. И убеждают один другого, что, вероятно, допрос раскроет большие тайны, раз я не разрешил им присутствовать. Впрочем, в данном случае они не ошиблись, иновременник.

- Так меня называл погибший Рина Ронна, твой земляк, - грустно сказал Бах.

- Я видел его в твоих последних воспоминаниях, которые не подал на экран, когда ты говорил с презренным Ватутой.

- Ты сказал?.. Я не ослышался?

- Ты правильно услышал. Презренный Ватута, Верховный Злодей Рангунии. Впрочем, он гордится своим мерзким прозвищем. Ватута собирается тебя казнить.

- Кагула говорил, что меня обрекут казни, если коллегия Бессмертных захочет этого.

- Бессмертные захотят всего, чего захочет Ватута.

- А зачем Ватуте казнить меня?

- Незачем.

- Но если незачем...

- Пришелец, ты рассуждаешь слишком по-человечески. У вас для всего должны быть причины. Нет причины для действия, нет и действия - вот ваше понимание.

- Сколько знаю, у дилонов понимание такое же.

- Нет, иное. Чтобы проверить силу причины, мы противопоставляем ей первопричину. И только если причина выдержит опровержение, мы действуем согласно ей.

- Знаю, вы пытаетесь опровергать даже законы природы.

- И опровергаем! Вы мыслите точно, мы мыслим широко, рангуны не мыслят. У них позыв к действию, а не к пониманию. И они не любят действия по воле причин. Любая обоснованность им кажется принуждением. Беспричинные поступки для них - единственно приятные.

- Ватута разъяснял, что ему хочется делать бесполезное, а не полезное. А я доказал, что моя казнь ему будет полезна и потому он не должен меня казнить.

- Я слышал твой ответ. Ты нашел отличный способ избежать смерти, я порадовался за тебя. Но обстановка переменилась. Я составил прогноз его поведения. Прогноз нехороший. Вы, люди, к чему-то стремитесь, вам всегда чего-то не хватает, вы ставите себе цели, вы меняете все вокруг ради исполнения цели. Это опасно. Вы можете внести полезную цель в бесцельное бессмертие рангунов. Это смертный приговор тебе.

- Какая странная логика в их бессмертии!

- Бессмертие и логика несовместимы. Бессмертие алогично. Завтра тебе предстоит доказать, что информация из твоих воспоминаний абсолютно бесполезна рангунам. Но тебя опровергнут. Твой план защиты развалится, как дом на песке.

- Кто меня опровергнет? Ты сам говоришь, что логика рангунам не дарована.

- Опровержение Ватута поручит мне, - сумрачно сказал дилон. - Я докажу, что в твоих воспоминаниях много полезного для Бессмертных.

- Значит, выхода нет? - Бах побледнел. В разговоре с Кагулой и Ватутой угроза казни воображалась чуть ли не шуткой, он не мог воспринять ее серьезно - игра слов, причуды обращения. Мрачный прогноз министра Прогнозов и Ведовства рисовал иную перспективу.

- Выход есть. Он опасен, но не более опасен, чем грозящая тебе смерть. И если удастся - реальное спасение. Много надо пережить мук, пока вырвешься на свободу.

- Смерть - единственное, чего не смогу пережить, - невесело пошутил Бах. - Все остальное - трудности. Трудности переживу. В чем выход?

- Защищайся оружием, а не словами.

- У меня нет оружия, Кун Канна.

- Я даю его тебе.

Пленный министр Прогнозов и Ведовства извлек из кармана приборчик, похожий на пистолет. Бах с удивлением смотрел на дилона. Кун Канна стал выше ростом, уверенность заменила бывшее смирение, визг, сопровождавший мысли, стал громче и резче, - но еще сильней переменились глаза. Пылают, сказал себе Бах. Из глубоко посаженных темных глаз лился красный свет воодушевление и ярость.

- Бери, бери! - требовал Кун Канна, всовывая в руку Баха оружие. Этот резонатор безотказен. Рангуны бессмертны, ибо их жизнь точно совпала с фазами двух светил. Но они разрушаемы. Удар извне может для каждого стать гибельным. Порази Ватуту!

- Ты уверен, что это гарантирует мне жизнь и свободу?

- Гарантии не дам, но возможность есть. Ватута испугается, когда увидит резонатор. А если ты убьешь его, перепугаются все Бессмертные.

Бах долго смотрел на возбужденного дилона.

- Кун Канна, почему ты стараешься мне помочь? Ведь это опасно и для тебя: Бессмертные допытаются, кто дал мне оружие...

- Не допытаются, если не скажешь. Я пленный. У пленных резонаторов быть не может.

- Ты украл этот резонатор?

- Я изготовил его. В их пустые головы не придет, что я могу это сделать. Они решат, что ты украл оружие у хавронов.

- Ты не ответил, Кун Канна, почему помогаешь мне.

- Ненавижу рангунов, разве не ясно? - Визг в голосе дилона стал еще резче и громче. - Посмотри на меня, пришелец. Неужели тебя не удивило, что министр Властителя такой униженный, такой покорный, такой угодливый? Разве ваши министры тоже так жалки?

- Твой внешний облик и твой ранг плохо вяжутся...

- Вот-вот, не вяжутся! Оскорбление и издевательство! Мой высокий ранг - это моя голова, мои знания, мое постижение событий. Рангуны кичатся, что их бессмертие ни в чем не испытывает нужды. Но я им нужен - за это они ненавидят меня. На пленнике легко выместить ненависть!

- Значит, это они предписывают тебе покорность и угодливость?

- Я сам предписал себе быть таким. Иным я бы не выжил. Уже не один дилон попадал к ним в плен - где они? Не хочу увеличивать список погибших.

- У тебя нет надежды на освобождение, Кун Канна?

- Какая надежда? Уж кого-кого, а меня Ватута не выпустит. Он знает: среди своих я значил побольше, чем министр у рангунов! В моем нынешнем жалком облике ты не разглядишь того, кем я был в своей стране, - сперва самого выдающегося из Различников, потом самым глубокого из Стирателей. Я получил ранг Отца Стирателя Различий, когда по возрасту еще во Внуки не годился. Великий Гуннар Гунна объявил, что передаст мне звание Старейшины Старейшин, вот каким я был! Подлые хавроны похитили меня сразу после его заявления. Ватута знал, что на таком посту я не потерпел бы их вечных нападений. Он презирает пользу, но опасается вреда - помни об этом!

- Никакой надежды на освобождение!..

- Никакой! Вечный пленник.

- Тяжело тебе жить, Кун Канна!

- Зато у меня есть одно животворящее чувство, одна одушевляющая мысль. Ненавижу рангунов! Ненавижу их бессмысленное бессмертие! Ненавижу их бездельную хлопотню! Ненавижу за отсутствие целей, желаний, просто мыслей, наконец! И особо ненавижу за то, что они заставили меня творить зло моей стране. Сколько бед я причинил собратьям! Сколько несчастий и бед!

Он помолчал, взволнованный. Помолчал и Бах, потом спросил:

- Ты считаешь их всех глупцами?

- О нет! Они не глупцы! Но их ум - пустота! Мысль ничего не стремится постичь. Воля не жаждет свершений. Страсть не требует удовлетворения. Да и нет у них страсти - ни к чему, ни к кому! Какое пустое существование! Какая чудовищная кража бытия у тех, кому так не хватает жизни!

Бах сказал задумчиво:

- У людей слово и дело, чувство и поступок неразделимы. А у вас? Почему при такой ненависти к рангунам ты верно служишь им? Разве ты не мог бы сам воспользоваться резонатором? У тебя, ты сказал, нет надежды, но есть ненависть. Но если ненависть не порождает поступков, она бесцельна. Твоя живая ненависть столь же пуста, как неживое бессмертие рангунов.

Министр Прогнозов и Ведовства опустил голову. Визги звучали надрывно.

- Иновременник, я боюсь хавронов. Я никогда не подниму руку на моих мучителей. Я боюсь!

8

Кун Канна удалился, и тотчас вошли трое стражей. Они стояли у двери высокие, лохматые, молчаливые. Бах обошел вдоль стены все помещение, присмотрелся к красочным камням на пьедесталах, приблизился к хавронам они не шевелились, только не спускали с него глаз. Бах нерадостно засмеялся, ему вдруг вообразилось, что он пытается вырваться наружу. Что они будут говорить? В нормальном мире беглецов ругают, грозят: убью, разорву на куски, не смей убегать! А эти, хватая шерстистыми лапами, наверно, вежливо отрекомендуются: Бедла! Кадла! Рудла! Вышколили лакеев!

Соблазн испытать вежливость охраны был велик, но Бах не стал искушать судьбу. Погрузившись в похожее на трон кресло, он задумался. Оружие у него теперь есть, это хорошо, но зачем ему оружие? Уничтожать других, чтобы вызволить себя, - нет, это не путь! Разве для того они впятером пустились в иные миры, чтобы размахивать оружием? Познавать, а не завоевывать - вот их задача. Ученые, а не конкистадоры! Миссия познания не отменяется, даже если наталкивается на вооруженный отпор. Но и умирать не хотелось.

И Бах стал думать - далека ли цель великого познания? Продвинулись ли они к ней? Что важного узнали? Не густо, с грустью думал Бах. Углубились в миры с другим течением времени, услышали о хронобоях и хроноворотах астрофизики обрадуются, им будет интересно. Познакомились с сообществом мыслителей-дилонов - странных мыслителей, радующихся мысли просто как мысли, а не как средству добыть что-то практическое. С каким воодушевлением несчастный Рина Ронна доказывал, что познание природы состоит из двух стадий: сперва открыть закон природы, потом опровергнуть его. Размышление о природе, а не овладение ей - в эту сторону направлена глубокая мысль дилонов. Переплетение противоборствующих рассуждений, ожесточенные бури на интеллектуальном мелководье - где Высший Разум, открытие которого запрограммировано в рейсовом задании хронолета "Гермес"? А ведь дилоны считают себя воплотителями Высшего Разума! Интеллектуальная мельтешня - вот что такое, вот их Высший Разум! Разум грызет сам себя, он самоедствует, у него отныне одна задача - возиться с собой, как иные возились с писаными торбами. Какое жалкое зрелище!

Но, может, дилонов превзошли их вечные враги рангуны? Черта с два, а то - и с три! Один важный признак чего-то высшего у рангунов, правда, есть - биологическое бессмертие. Но какое оно бессмысленное и уродливое! И оно не полное, оно одностороннее. Не умирают по внутренней потребности организма, либо, скажем так, по внутренней необходимости. Их организм так же разрушаем, как и любой другой, но только под напором внешних сил смерть всегда грозит им извне. Стало быть, они, приобретя бессмертие, внесмертия не приобрели. Они не только просто смертны, как мы, они смертны хуже нас, смертны трагично, вот формула их бессмертия. Ведь вдуматься! Для смертного смерть - это неизбежность самой жизни. Ее можно отдалить, но нельзя отринуть. А для бессмертного рангуна смерть - чудовищная случайность, роковая неудача. Нет, как же они должны страшиться смерти, эти Бессмертные! "И не от этого ли бессмысленность их бессмертной жизни? размышлял Бах. - Они восхваляют одно бесполезное, никакой пользы нам не нужно, надменно провозглашает Ватута. Я было подумал - словоблудие, глупое хвастовство. Нет, Ватута прав - все полезное им не только не нужно, оно опасно. Ибо что такое польза? Приобретение того, чего нет, но что нужно. Польза, без нужды в ней, - не польза. Но если что-то нужно - значит, чего-то не хватает, значит, нет полноты существования. А неполнота требует восполнения - выход дальше первичного бытия. Но всякий выход из границ закосневшего бессмертия грозит случайностями, случайности грозят бессмертию. Внесмертия нет, любое углубление во "вне" опасно - а что новое не лежит во "вне"?"

А жажда действия - величайшее свойство живого - остается. И у бессмертного, освобожденного от "подножного корма, от морды, опущенной вниз", эта жажда стократ усилена. Так возникает энергичное переливание из пустого в порожнее, недаром эта хлесткая формулировочка так восхитила Ватуту. Строить - чтобы тут же разрушать; разрушать - чтобы тут же строить. Воевать с дилонами, ни в коей мере не стремясь к победе, ибо победа создает новую ситуацию, а новизна опасна. И войну не прекращать, ибо война - деятельность, а без деятельности не пробессмертствовать все бытие. Война без желания победить, бесполезная война - как раз то, что нужно! Ах черт, опять парадокс - нужно то, что не нужно. Не выбраться из железного круга понятий и дел, очерченных великим настоянием: надо!

- Что же делать? - вслух спросил себя Бах. - Каким волшебным доказательством пронять их души, чтобы не умертвили мое тело?

Трое сторожей, услышав голос, пошли к Баху. Он понял, что сейчас они будут кланяться и отрекомендовываться.

- Кыш! Я вас не звал! - Бах с досадой замахал на них.

Сообразив, что они не нужны, хавроны, пятясь спинами, воротились к двери. Но церемонии избежать не удалось.

- Хаврон. Бедла, - доверительно сообщил один, низко кланяясь.

- Хаврон. Рудла, - радушно добавил второй и склонился еще ниже.

- Хаврон. Кадла, - угодливо проговорил третий и, опустив голову в поклоне, не поднял ее, пока не уперся спиной в запертую дверь.

Баху явилась новая мысль - и показалась спасительной. Он не будет беседовать с рангунами на языке физических понятий и социальных категорий. Строй их жизни не изменить, психологию не переделать. Он поговорит с Ватутой на языке морали, самом общепонятном языке всех народов Вселенной. Не может же того быть, чтобы рангунам были вовсе чужды концепции добра и зла!

9

Баха разбудил веселый призыв Бессмертного No 29.

- Археолог по имени Академик, чина Бах, по ученой степени человек, вставай, нас ждут. Ужасно вы, Бахи и человеки, медлительны. Рангуны не переносят медлительных, не переносят...

Кагула так забавно путал имена и звания, что Бах не удержался от смеха, хотя ситуация не веселила. В зале, кроме Баха, Кагулы и трех хавронов, истово вытянувшихся у двери, никого не было. Радостный Кагула разъяснил, что все уже в Главной пещере, только их двоих не хватает, чтобы приступить к восхитительной операции приговора. Он так и сказал: "восхитительной операции". Бах сердито заметил, что для приговоров, какие бы они ни были, люди применяют совсем иные оценки, чем восхищение, и вообще - чем собирается восхищаться Кагула? Бессмертный No 29 сперва вытаращил шарообразные глаза, потом, подумав, сказал:

- Разве тебя не восхищает, что услышишь великого Ватуту?

- Послушаю, что он скажет, тогда решу - стоит ли восхищаться.

В третий раз Бах шел по улице, оглушаемый грохотом и удушаемый пылью. Теперь он заметил известный порядок в лихорадочной деятельности рангунов. Дома строились и разрушались по системе: справа строились, слева разрушались. На правой стороне не было той пыли, что неслась слева, зато грохота у строителей было больше, чем у разрушителей. Бах сказал об этом Кагуле, тот с уважением посмотрел на археолога.

- Ты нашел наше слабое место. Разрушители ломают быстрей, чем строители возводят. Строители не успевают вовремя сдать свои здания на разрушение, у разрушителей частые простои, у разрушителей... Боремся за ритмичную работу, но разрушители постоянно опережают. Как по-твоему, это не от того, что в разрушители стремятся лучшие работники?

- Именно поэтому. У людей раньше говорили: ломать - не строить, душа не болит. И вообще - дурное дело не хитрое. К вам подходит.

После хорошо освещенного зала и улицы, залитой сиянием двух светил, пещера, как и в прошлый раз, показалась сумрачной. В дальнем углу возвышались два самосветящихся валуна. На одном стоял Кун Канна, обвив себя в полный обхват гибкими руками, на другой возвели Баха. Стоять было неудобно, валун был покатый и скользкий - Бах потоптался и сел, свесив ноги вниз. "В ногах правды нет", - хладнокровно разъяснил он Бессмертному No 29. Тот беспомощно оглянулся на Ватуту, сидевшего на камешке перед валуном. Ватута махнул рукой: добродушный жест, видимо, означал - ладно, пусть сидит. Кагула мигом успокоился и встал рядом с валуном. Позади выстроилась охрана пленника - Бедла, Кадла и Рудла.

Пещера мерно гудела от перешептываний Бессмертных - каждый маленький звук усиливался отражением стен. Ватута милостиво изрек - громкий голос гулко разнесся по подземелью:

- Пришелец! Доказывай, что жизнь, изображенная в твоих воспоминаниях, абсолютно бесполезна для рангунов и что общение с людьми не принесет нам ни пользы, ни вреда.

Бах сразу отметил, что Ватута говорит не только о пользе, но и о вреде. Раньше он требовал одной бесполезности, теперь добавил и безвредность. Новые условия не обеспокоили - скорей порадовали. Бесполезность общения с людьми все же трудней доказывать, чем то, что от людей не будет вреда. И Бах перечислил цели хронавтов: узнать законы природы в мирах с иным течением физического времени, познакомиться с народами иномиров, познакомить их с собой; добраться до разумной сверхцивилизации, есть некоторые надежды, что и такая существует где-то во Вселенной, - с ней бы хорошо завязать дружбу. Вот, собственно, и все. Какая от этого может быть польза рангунам? Да никакой! А какой вред? Тот же самый - никакой!

- Кун Канна, - промолвил Ватута. - Ты когда-то был нашим злым врагом, а не верным помощником, каким стал теперь, и в те свои позорные времена свободы считался у дилонов великим Конструктором Различий и - одновременно - крупнейшим Опровергателем. Докажи, что та твоя слава верна. Опровергни пришельца!

Бах с надеждой посмотрел на Кун Канну. Неужели и вправду дилон, так страстно убеждавший его защищать свою жизнь, с опасностью для себя вручивший ему оружие, будет ныне безжалостно губить его? Дилоны не умеют лгать, но ведь можно и не лгать, только кое-что опустить, кое-что затушевать, что-то, наоборот, акцентировать. Человеческая, слишком человеческая, с унынием думал Бах об этой своей надежде, - а ведь дилоны не люди.

И Кун Канна еще не начал своего опровержения, как Бах понял, что пощады не ждать. Кун Канна нервно шевелил чересчур подвижными руками с целой бороной пальцев на ладонях, он дергался, двигал хвостом по гладкому валуну. Его охватил азарт опровержения, восторг от убедительности мысли. Он забыл о Бахе, видел сомнительные утверждения и вдохновенно уничтожал их.

Как нет пользы от того, что мы встретились с пришельцем из иных миров? Огромная польза, бесспорная польза! Мы думали, что время всегда раздвоено, что два его течения всегда под углом одно к другому, как времена наших Гарун. Но вот оказывается, что существует и однонаправленное время; и в том времени нет ни хронобоев, ни хроноворотов, ни рассинхронизации, ни попеременного постарения и омоложения, а оно всегда идет вперед, только вперед - от прошлого к будущему. Такое однонаправленное время можно ввести и у себя - дилоны поразмышляют и найдут средства, рангуны сделают. Польза очевидна!

- Потеряете тогда бессмертие, - кинул Бах реплику. Ватута кивнул головой, он ее услышал. И Бах понял, что реплика опрометчива, - он хотел показать бесполезность для рангунов однонаправленного времени, но доказал его вредность: в нем циклического бессмертия не сохранить.

Кун Канна продолжал нанизывать в убийственную цепочку возражение за возражением. И дойдя до Высшего Разума, с восторгом живописал, сколько бесценного можно получить от настоящего Высшего Разума, если он существует. Дилоны всегда считали себя воплотителями Высшего Разума, но это не тот разум, которого ждут пришельцы. У того Разума, наряду с всепроницательностью, есть еще и всемогущество. Дилоны одарены озарением и провидением, но всемогущества у них нет. Именно поэтому сам он, знаменитый Кун Канна, попал в позорный плен... Он хотел, конечно, сказать, в почетный плен! Нет, какая польза, какая великая польза будет от знакомства со всемогущим Высшим Разумом - хоть бы немного перенять от того всемогущества.

И Кун Канна с воодушевлением громко провизжал:

- Я кончил, Властитель!

Ватута наморщил лоб, сжал губы. В пещере установилась густая тишина. Ватута заговорил:

- Итак, пришелец, доказать безвредность и бесполезность твоего прилета тебе не удалось. Доказано, что общение с людьми способно принести рангунам одновременно и пользу, и вред. Ты уяснил, чем это грозит тебе?

- Уверен, что твое решение будет милостивым.

- Самым милостивым, пришелец. Предоставлю тебе самому выбрать способ своей казни. Наиболее простой - распад тела под действием резонатора. Быстро, но мучительно, и казнь тебе не по рангу - так мы расправляемся с провинившимися хавронами, в этой казни нет почета. Гораздо возвышенней замуровывание с похоронами.

- Замуровывание с похоронами? - Бах не мог отделаться от чувства, что путается в дурном сне - хотелось разобраться в жутковатых подробностях видения.

- Да, замуровывание с последующими похоронами. Отличная казнь, только для особо чтимых. Тебя сперва закладывают в строящееся здание, возводят на твоем теле стены и даже колонны - это уже высшее отличие, но ты можешь просить и о нем, мы тебе не откажем в красивой колонне. Оконченное здание быстро разбивают, тело извлекают и с почетом хоронят. Все Бессмертные при похоронах говорят хорошие речи о прекрасном казненном. Но, может, тебе хочется еще большего отличия? Есть и такое. Казнь, которую совершают не рабочие и не воины, а одни Бессмертные. Тебя приводят в тот зал, где мы любовались твоими воспоминаниями, каждый Бессмертный берет с пьедестала один из священных камней, говорит в твою честь похвальную речь и бьет тебя священным камнем. Обычно пятидесяти ударов хватает. Бессмертных около ста, так что не тревожься - смерть обеспечена. Какую ты выбираешь форму преодоления жизни?

- Никакой! Считаю смерть абсолютно излишней.

- В принципе - правильно, - одобрил Ватута. - Мы тоже не признаем смерти. Но мы Бессмертные. А ты? Разве тебе даровано бессмертие?

- Послушайте меня, Ватута, и вы, Бессмертные, - с волнением сказал Бах. - Во всех мирах, где мы побывали, все разумные существа различают категории добра и зла. И если они воистину разумны, они защищают добро против зла.

- Добро и зло? - спросил Ватута. - Никогда не слыхал! Расскажи подробней, что такое добро и что такое зло.

Меньше всего Бах думал, что способен объяснить кому-нибудь природу добра и зла. Он всю жизнь пребывал в убежденности, что каждому и добро и зло понятны без объяснений и обоснований. Но Ватута не издевался, а спрашивал серьезно. Бах с сокрушением подумал, сколько обидных слов о неточности формулировок накидал бы ему университетский профессор философии. И утешив себя мыслью, что сейчас нужна не точность тысячекратно проверенных определений, а самое грубое толкование, он с отчаянной решимостью бросился в омут этических оценок.

Он начал с того, что добро и зло - одновременно и самые общие категории жизни, ибо вбирают в себя все ее муки и успехи, и самые конкретные, ибо сопровождают любого со дня его рождения до дня смерти. И всю историю человечества эти два понятия - добро и зло - противоборствуют. Но побеждает добро, оно главная двигательная сила истории. Когда человек жил одной собственной семьей, добрым было все, что шло на укрепление, на расцвет семьи, злом было все, что мешало ее благополучию: самые примитивные формы добра и зла. А когда человек объединился в роды, племена, в общество, добро стало шире и благородней, а зло коварней и опасней. Главной целью добра стала охрана благополучия и совершенствования человеческих обществ, а зло, наоборот, превратилось в силу, вредящую обществу. И добро для себя уступило место более высокому понятию - добра для всех. Взаимная дружба и уважение, взаимная поддержка - вот простые выражения общего добра. Не сделай другому того, чего не хотел бы, чтобы сделали тебе! Но шло время, и наступила эпоха еще более высокого обобщения. Человек понял, что живет среди других существ - на Земле и во внеземных мирах, что он - часть природы. И злом стало все, что вредит и человечеству, и иным формам жизни, и благополучию самой природы. Человек стал другом всего живого и разумного, он не ищет себе добра в создании кому-то зла. И если вы, рангуны, явитесь когда-нибудь на наши планеты, вы будете там дорогими гостями, а не пленниками. И никто вам не причинит зла, ибо это означало бы отступить от великих принципов добра. И я уверен, что во имя высочайших требований морали вы и мне не причините губительного зла.

Ватута задумался. Баху показалось, что он убедил Властителя.

Ватута сказал:

- Я понял тебя, человек: добро у вас - это то, что приносит пользу, а от зла ждут вреда. Техника безопасности - вот ваше добро и зло. Но к чему это нам? Никакая польза не продлит нашего бесконечного существования. Для вашей короткой жизни добро важно, оно удлиняет жизнь, делает ее прочней. Но ваша мораль не для нас. Мы не знаем ни добра, ни зла. Все эти выдуманные смертными понятия годятся лишь для смертных. Ты меня не убедил. Скажи теперь, какой способ смерти тебе приятней?

- Они все омерзительны! - с отвращением воскликнул Бах.

- Решаю за тебя. Тебя казнят с почетом. Начинается закладка нового строения. Твое тело станет опорой главной колонны. Бедла, Кадла и Рудла, связать пленника!

Охранники подбежали к камню, на котором сидел Бах, и хотели стащить его. Бах отчаянным ударом ноги опрокинул Бедлу, вслед за Бедлой рухнул и Кадла. Рудла, дико заверещав, напал не сзади, а сбоку - Бах воткнул ногу в его лохматую морду. Рудле досталось больше, чем товарищам, он катался по полу и визжал от боли. Бедла и Кадла, вскочив, снова бросились на Баха, и он снова их свалил. В мозгу Баха зазвучал исступленный призыв Кун Канны:

- Достань резонатор и сокруши их!

Отбрасывая хавронов, Бах мельком взглянул на пленного министра Прогнозов и Ведовства. Кун Канна дергался и прыгал на валуне - то, удлиняя руки, размахивал ими в воздухе, то, резко утолщая, прижимал к груди, словно сдерживал мятущееся сердце. И он все снова и снова телепатировал Баху призыв к оружию. Два хаврона стали одолевать Баха - стащили его с валуна, бросили наземь. Кадла наступил ногой на грудь, Бедла вязал руки ремнем.

И, лежа на каменном полу, Бах увидел, как Кун Канна сорвался со своего валуна и побежал к сражающимся. Еще на бегу, безмерно удлинив обе руки, он схватил Кадлу за горло, приподнял и далеко отшвырнул. Бедла отшатнулся от нового удара. Кун Канна наклонился над связанным Бахом, лихорадочно ощупывал его одежду, в мозгу Баха гремело:

- Где резонатор? Где резонатор?

Бах услышал выкрик Ватуты. Хавроны, недвижно выстроившиеся вдоль стены, бросились к валуну. Кун Канна с резонатором в руках вскочил на валун, на дилона ринулся Бедла: раздался визг, и хаврон развалился на две части - голова направо, туловище налево. Кадла успел вскочить, но дилон повернул на него резонатор - и Кадла рухнул. Все хавроны в смятении попятились, ни один не осмелился приблизиться под удар резонатора. И тогда министр Прогнозов и Ведовства с торжествующим визгом, оглушительно усиленным стенами пещеры, обернул резонатор на Ватуту.

Ватута успел вскочить, но не устоял на трясущихся ногах. Кун Канна прицеливался всего мгновение, но и мига хватило Рудле, чтобы заслонить своим телом ошеломленного властителя. И еще увидел лежащий со связанными руками Бах, как смертоносный луч прошелся по груди хаврона - мучительный вопль сраженного стражника еще отражался от стен, когда сам он кучей праха рассыпался у ног шатающегося Ватуты. Кун Канна не успел вторично включить резонатор. Подобравшийся со спины Кагула вскочил на плечи дилона; тот, круто повернувшись, отшвырнул его, но, падая, Бессмертный No 29 выхватил из рук дилона резонатор. И когда Кун Канна наклонился над Кагулой, чтобы вырвать оружие, его самого полоснул убийственный луч - дилон, уже мертвый, упал на рангуна, и только тогда Кагула выпустил резонатор из рук.

Несколько минут пещера гремела, пищала, визжала, звенела на сотни голосов. Ватута поднял руку, но и повелительный жест Властителя не сразу восстановил тишину. Ватута подошел к мертвому дилону, долго смотрел на него.

- Он казался таким смирным и угодливым! Как же он ненавидел нас, чтобы решиться на бунт.

Ватута повернулся к Баху. Лицо Властителя перекосила ярость.

- Самая мучительная смерть - вот теперь твой удел, пришелец!

- Прикажи поднять меня! - попросил Бах.

- Лежащий ты мне больше нравишься. Лежи!

- Жаль. Я хотел плюнуть тебе в лицо. И перед всеми твоими Бессмертными громко сказать: будь ты проклят навеки, на все твое отвратительное бессмертие!

- За это тебе!.. - гневно произнес Ватута и вдруг замолчал.

В сумрачной пещере, освещенной лишь призрачным сиянием самоцветов, вдруг вспыхнул факел. Все Бессмертные и хавроны отшатнулись к стенам. Факел медленно угасал и превращался в силуэты двух человеческих фигур. Призраки материализовались. Бах увидел Марию в боевом скафандре астроразведчика и Асмодея рядом с ней. Мария простерла руку, из руки струился свет. Все, на кого падало сияние, цепенели. Мария направила луч на Ватуту. Властитель затрепетал и сделал шаг к Марии. Она погасила сияние, и он остановился.

- Асмодей, развяжи Баха, - приказала Мария. Низкий сильный голос колокольно прозвучал в пещере. - Вы все здесь облучены, не вздумайте сопротивляться. Ватута, будешь передавать мои приказания своим подданным.

- Буду передавать, - почти беззвучно прошептал Ватута.

Мария подошла к Баху.

- Миша, я так боялась, что хроногенератор проскочит ваше местное время и затормозится где-нибудь в прошлом или будущем. Асмодей сделал почти невозможное, и мы прибыли вовремя.

- Лучше бы вы все-таки явились на час раньше, - с горечью сказал Бах и показал на мертвого Кун Канну.

Отвращение исказило лицо Марии.

- Не хочу и смотреть на него. Ты будешь презирать его, когда узнаешь, что этот предатель сотворил в своей родной Дилонии!