«Мне так холодно. Зима не любит меня. Она хочет меня убить. Зачем она так поступает со мной? Я ведь никому никогда не делал ничего плохого. Я — всего лишь прекрасный, беззащитный подснежник. Но земля отвергает меня. Почему она не дает породниться с ней корнями? Чем я заслужил такое отношение к себе? Я что, хуже других цветов? Все они спокойно растут себе и не знают никаких проблем. А что я? Изгой. Переросток. Цветы не признают меня одним из них, потому что я слишком большой. У меня широкие лепестки и очень длинный стебель. Ну и пусть. Это не они слишком хороши для меня. Это я слишком красив для них. Они меня недостойны. Я уйду подальше отсюда, далеко-далеко. Я найду место, где на тысячи миль вокруг не будет ни одного цветка. И я буду единственным украшением этого места. Оно примет меня как родного. Оно будет моим, а я — его.
Вот оно. Пустое, белое, полностью покрытое снегом место. Сплошные сугробы вокруг. Я чувствую, как мне становится лучше. Моя душа поет и распускается подобно моим же лепесткам.
Я нашел тебя, мой родной. Самый большой, самый лучший сугроб.
Я накрываю себя твоим толстым снежным одеялом, и мне уже не холодно. Мы одно целое. Теперь мне всегда будет тепло и хорошо. Никто не посмеет нарушить нашу гармонию.
Ты — мой сугроб. А я — твой прекрасный подснежник. Самый счастливый подснежник на всем белом свете. Но я устал. И, пожалуй, немного посплю».
***
Вилма Карнейт уже несколько часов без устали бродила по окрестностям крепости. Она не могла точно сказать, когда сын ушел, но заметила его отсутствие рано утром и сразу отправилась на поиски. Сначала его следы были четкими, но потом пурга замела их, и Вилма продолжила поиски, выбрав направление наугад. Она снова потеряла не так давно возвращенную ей надежду на спокойную жизнь. Зоран из Норэграда оказался прав. Вилме Карнейт действительно следовало искать лекаря, а не убийцу, чтобы спасти своего сына, Габриэля.
«Где же ты, сынок?»
Она стала выглядеть еще хуже, последние месяцы заметно ее состарили. Лицо женщины осунулось, а седых волос на голове значительно прибавилось.
Когда-то она любила зиму, но это было очень-очень давно. Когда она была еще юной, полной мечтаний и глупой, когда ей было примерно столько лет, сколько сейчас ее сыну. Она каждую зиму ходила вместе с подругами на самую высокую горку, недалеко от деревни, в которой жила раньше и, заразительно смеясь, скатывалась снова и снова с заснеженной вершины.
Сейчас она ненавидела зиму. Больше любого другого времени года. Потому что теперь, когда Вилма выросла, холод не сулил ей ничего, кроме проблем. Потому что на холоде и по колено в снегу искать Габриэля после его побегов становилось гораздо тяжелей. А делать это нужно было по-прежнему быстро.
Вилма совсем выбилась из сил и время от времени спотыкалась и падала. Но даже в такие моменты она не останавливалась, чтобы передохнуть, а продолжала движение уже ползком, прежде чем снова встать.
Ледяной ветер хлестал ее по лицу, не собираясь поддаваться и облегчать путь. Ресницы женщины покрылись инеем, а изо рта при каждом выдохе шел пар.
— Габи! Габи! Сынок! — кричала Вилма, но никто не отзывался.
Ноги совсем перестали ее слушаться, и она, будучи по колено в снегу, снова потеряла равновесие и упала.
«У меня нет больше сил идти. Но я должна… должна».
Вилма с трудом поднималась, и когда ей, в конце концов, это удалось, она услышала позади себя неприятный голос:
— Я вижу, вам нужна помощь.
Женщина обернулась и увидела перед собой невысокого мерзкого старика в черном одеянии, напоминающем монашескую рясу. Она потерла глаза, перестав верить им. Но ничего не изменилось, незнакомец все еще стоял рядом. Как этот дряхлый пожилой господин смог так незаметно к ней подкрасться?
— Кто вы? — спросила Вилма.
Черноглазый старик отталкивающе улыбнулся и произнес:
— Я лекарь, если хотите, — его речь напоминала бездарную игру на скрипке.
«Хотела бы я, чтобы это действительно было так».
— Это действительно так.
Вилма оторопела.
— Я что, сказала это вслух?
Старик улыбнулся еще шире.
— О! Конечно же, вслух! Иначе как бы я смог так хорошо вас расслышать?
«Могу поклясться, что я сказала не вслух».
— Что вам нужно?
— Я хочу сделать для вас доброе дело. Путники должны помогать друг другу, не так ли? Времена грядут суровые, сейчас нельзя отвергать протянутую руку.
— Я справлюсь сама, — сказала Вилма. Ее собеседник внушал не доверие, а, скорее, страх и отвращение. Она отвернулась от него и продолжила свой путь.
— Ах! Самоуверенность! Обожаю! Никогда, однако, она не доводила людей до добра, — насмешливо бросил вслед женщине незнакомец. — Ваш сын в другой стороне, Вилма, — добавил он уже более серьезно.
Женщина остановилась и замерла как вкопанная. Повернулась к странному старику. На секунду ей показалось, что она сходит с ума.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю многое о многом, Вилма. Я очень стар и очень мудр. Я могу помочь вам отыскать сына. Я даже могу исцелить его от наркозависимости. Я ведь уже говорил, что являюсь лекарем?
Вилма с большим удивлением заметила, что непонятно почему верит словам незнакомца.
— Сколько я буду вам за это должна?
— О! У всех есть своя цена! Конечно, конечно! Но вы не должны будете ни одного медяка! Вы просто окажете мне одну маленькую услугу, и будем в расчете!
— Какую?
— Придет время, и я скажу, какую! А сейчас пока не могу! Но не бойтесь, ни вам, ни сыну она никак не навредит! И не будет совсем уж сложной!
Вилма недолго обдумывала предложение пугающего старика в черной рясе, после чего сказала:
— Если с вашей помощью я найду Габриэля и вы излечите его от наркозависимости, то я сделаю все что угодно.
— Замечательно! — возрадовался незнакомец. — Но учтите, что, дав мне сейчас свое слово, отказаться от него вы уже не сможете, — продолжил он пугающе ледяным тоном, от которого Вилму даже слегка передернуло.
— Я согласна на ваши условия, — заключила она.
— Тогда пойдемте! Не будем медлить!
***
«Нет… сынок… что же ты с собой сделал?»
Вилма Карнейт принялась откапывать своего сына из сугроба. Он не мог шевельнуть даже пальцем, так как его тело полностью окоченело. Пустой взгляд Габриэля застыл, а под губой была замерзшая слюна.
Когда женщина полностью освободила сына из снежного плена, сопровождающий ее незнакомец произнес:
— Отойдите! Ему нужно оттаять! — на этих словах не прекращающий улыбаться старик непонятно откуда достал какую-то темную бутыль.
Вилма Карнейт послушалась старца, который привел ее к сыну, и сделала шаг в сторону.
— Что это? — спросила она.
— Это горячее! Очень! — когда незнакомец прошел мимо нее, Вилма почувствовала, что бутыль действительно нечеловечески горячая. Это ощущалось даже без прикосновений к стеклянному, по всей видимости, сосуду, потому как даже воздух вокруг него нагрелся чуть ли не до летних температур. Это было очень странно.
«Как он умудряется держать его голыми руками? И как он не остыл на холоде?»
Незнакомец наклонился над застывшим, но еще живым телом Габриэля и начал подносить бутыль к его рту. В этот момент из-за исходившего от подозрительного сосуда жара даже снег под парнем начал таять.
— Вы же сожжете ему горло! — воскликнула Вилма.
— Не бойтесь! Все под контролем! Сейчас ему станет лучше!
Темно-зеленая кипящая жидкость полилась Габриэлю в рот. Старик лил ее до тех пор, пока бутыль не опустошилась полностью. А она была далеко не малых размеров.
Как только последняя капля попала в глотку Габриэлю, парень тут же приподнялся и откашлялся. Его кожа чудесным образом приобрела нормальный цвет, а лицо пылало здоровьем. В этот момент он выглядел даже лучше, чем в ту минуту, когда Вилма видела его в крепости последний раз. Ее сын смотрелся так, будто никогда и не принимал наркотики.
— Габриэль! Сынок!
— Мама? Где я? — он поднялся с земли.
— Ты снова сбежал! Снова меня обманул!
Лицо парня приняло раскаивающееся выражение.
— Прости, мама. Но если тебя это успокоит, то… я не знаю, как это выразить, я никогда прежде такого не чувствовал…
— Говори же! Что ты чувствуешь?! — торопила Габриэля его мать.
— Я чувствую, что совершенно не хочу больше принимать «иней». Он как будто мне больше не нужен. Мне как будто больше не надо бороться с собой, не нужно прикладывать усилий, чтобы не принимать его. Я словно очнулся после нескончаемого сна, понимаешь? — закончив свою речь, парень перевел взгляд на незнакомца. — А вы кто? Ваше лицо кажется мне знакомым.
— Я просто старик, Габи, — одетый в рясу загадочный лекарь, жутко улыбаясь, посмотрел Вилме Карнейт прямо в глаза. — Если вы не сдержите свое обещание, Вилма, то для вас все начнется по новой, да, Габи?
Вилма, не поняв, почему старик попросил ее сына вторить ему, посмотрела на Габриэля и увидела, что его взгляд почему-то сделался стеклянным.
— Да, — словно под гипнозом процедил парень.
— Ну, хватит, не пугай маму! — коварно ухмыляясь, произнес старик, и взгляд Габриэля снова стал осмысленным.
Незнакомец снова пристально посмотрел на Вилму, но уже не улыбался:
— Вы поняли меня, госпожа Карнейт?
— Да, — ответила она.
Улыбка вернулась на лицо жуткого старика, и он воскликнул:
— Замечательно! — развернулся, продемонстрировав собеседникам свой горб, и, мерзко насвистывая какую-то мелодию, пошел прочь.
Габриэль недоуменно посмотрел на свою мать и спросил:
— О чем это он, мама?
— Неважно, сынок. Самое главное, что теперь у нас все хорошо.