Хроники Торинода: вор, принц и воин

ЧАСТЬ 3

Они опустились на берег поздно ночью, когда мир заполонила теплая темнота, пахнущая соленым ветром и звучащая голосом морских птиц. Но оттуда, с берега, тянуло пряным ароматом леса и трав, и Ольг без сожаления слез со спины дракона.

– Где мы? – озираясь, спросил Кларенс,- Ничего не вижу! Надо разжечь костер, и поесть было бы тоже неплохо!

– И сколько в тебя только влезает,- проворчал Ольг. Кларенс скулил о еде весь вечер, съел хлеб, который дал ему сердобольный Элиа, да еще и какой-то травы из своих собственных запасов – Ольг и Элиа еще ничего не ели.

– Ага,- тихо сказал Элиа,- Я тоже хочу есть.

– Ладно,- сказал Ольг и достал из кармана огниво,- Ребята, несите ветки и сухую траву.

Может быть, тану показалось, но в янтарных глазах дракона мелькнула улыбка.

"Что?"

"Элиа"- непонятно объяснил Рат.

"А что, Элиа?"

Дракон уложил на траву все свое огромное тело, потянулся и хмыкнул:

"Он не простой ребенок даже для человека. Ты понимаешь это, ведь так? Поэтому ты настолько привязан к нему?"

Ольг дождался пока Кларенс кинет на землю небольшую охапку хвороста, неторопливо поджег его и сказал, глядя как язычки пламени играют в глазах Рата:

"Нет. Не поэтому."

И он не собирался ничего более объяснять. Просто не уверен был, что это удастся.

Они недолго сидели у костра – путешествие на драконе через море утомило всех. Даже Ольга. Даже Рата. Он слетал куда-то ненадолго, вернулся, когда все, кроме тана спали, довольный и, кажется, сытый. Ольг сглотнул. Не все слухи про драконов были неправдой. Огромному существу, которое летело сегодня весь день наверняка нужно больше еды, чем троим мальчишкам, пусть даже один их них ест как взрослый мужчина, а у второго многолетняя привычка наедаться про запас.

Рат улегся на песке, свернув длинный хвост в полукруг, и пододвинул голову к сидящему у костра Ольгу.

"Незачем мучить себя, человеческий ребенок. Спи, со мной вам нечего бояться".

"Просто не спится"

"Почему? Вы, люди, не так выносливы, вам необходим отдых"

"Я – воин. Я привык к этому"

"Вы, люди, все-таки, странные…- пробормотал дракон,- Мой народ считает зазорным обижать беззащитных детенышей, а вы, человеческие дети, сами постоянно ждете удара"

"Такова жизнь,"- философски заметил Ольг. Он, если честно, никогда раньше не задумывался над тем, почему люди зачастую обижают тех, кто меньше ростом и слабей. Просто принимал это за данность. Может быть, драконы и впрямь были мудрее.

"Таковы люди,- сказал Рат,- Все люди. Но быть может, тебе или твоим друзьям удастся изменить это. Вы, человеческие дети, способны на многое. Один из вас станет королем, другой будет спасать жизни людей…и лишь третий пойдет своей собственной дорогой, тан Ольг."

Ольг почувствовал, как что-то защемило в горле…неужели драконы могущественны настолько, что могут предсказывать будущее?

"Мы всего лишь читаем в сердцах,- тихо прошелестел у него в сознании голос Рата,- Спи, человечий малыш."

Ольг откинулся на разложенный плащ, посмотрел немного на бархатно-синее южное небо, и его сморил сон.

Ни он, ни дракон, не заметили, что давно уже не спавший Элиа, напряженно прислушивается к их разговору. В карих глазах застыла тревога.

Один станет королем. Второй будет спасать людей. Судьба третьего лишь в его руках.

Элиа почему-то стало страшно.

Следующим утром Рат улетел. Кларенс и Ольг еще спали, лишь Элиа услышал как осторожно и как-то мягко для такого огромного существа, он поднимается с шуршащего белого песка и раскладывает крылья.

– Улетаешь?

"Да, мальчик. Мне пора. Люди не любят наш народ в такой близости как сейчас"

"Почему же,- Элиа вновь перешел на мысленный разговор,- Почему ты не попрощался с нами?"

"А ты бы попрощался?"

Я…не знаю…

В ослепительно-золотых глазах дракона появилось понимание.

Один станет королем. Второй будет спасать людей. Судьба третьего лишь в его руках

"Кем станет Ольг? Ведь ты же знаешь, правда! Ты не сказал ему…почему?"

Рат усмехнулся:

"Все слышал, да, малыш? Да только я не называл имен, верно? Никому не дано предсказывать судьбу, каждый сам выбирает свой путь"

Восходящее солнце играло на макушках деревьев шаловливыми лучами, и отражалось в каждой бронзовой чешуйке на теле дракона. Элиа даже немного ослепило это сияние. Громадные крылья уже были готовы к полету.

" Что же, прощай, сын короля"- звонко ухнуло в голове.

"И ты,- машинально откликнулся Элиа, все еще размышлявший над последними словами дракона,- Нет, постой! Постой! Почему вы, драконы, так относитесь к детям? Почему вы их так любите?"

И впервые за время знакомства с Ратом, Элиа увидел в янтарных глазах застарелую печаль, такую глубокую, что казалось невозможным выносить ее: человек не мог такого чувствовать – просто разорвался бы от боли.

" Ты проницателен, принц Элиа…- в голосе дракона появилась хрипотца,- У нас больше нет детей, человеческий малыш. И никогда не будет. Мой народ вымирает. И виноваты в этом вы, люди. Вы истребляете все то, что пугает вас, даже не задумываясь о последствиях, которые может принести уничтожение. У нас был остров…полный детенышей, но ваше племя убило всех – до последнего! Мы могли мстить, но разве вернешь местью то, что потеряно навеки… "

– Простите,- Элиа сказал это очень тихо, но Рат понял.

"Не печалься, мальчик. Такова судьба людей, что они могут то, чего не делает ни один народ на свете, и только людям дано право выбирать КАК жить. Всегда выбирай сам, сын короля! ПРОЩАЙ!"

Несколько быстрых движений, песок и оставшиеся от ночного костра, недогоревшие веточки и угли взметнулись в воздух и завертелись, подхваченные ветром от крыльев. Элиа проводил взглядом быстро удаляющуюся в светлом утреннем небе черную точку, а потом подошел к кромке воды и принялся умываться. Розовое солнце отражалось в невысоких волнах, свежий ветер растрепал медные пряди и Элиа впервые за долгое время почувствовал себя почти счастливым.

Никогда раньше Элиа не чувствовал подобного ликования – несмотря на слова дракона, несмотря на усталость и перенесенные беды. В его душе поднималась волна торжества: прекрасная земля его предков расстилалась перед ним, и он мог ее покорить.

Зашевелился на скомканном черном плаще Кларенс, поднял лохматую русую голову и огляделся:

– Доброе утро! А где дракон, решил прогуляться за завтраком?

– Он улетел. А насчет завтрака придется хлопотать самим.

Кларенс сел, попытался пригладить волосы, чем еще больше их встрепал, и теперь они встали над головой как корона, и скосил глаза на безмятежно спящего Ольга:

– А может…

– Нет, не может,- притворно рассердился Элиа,- Пусть человек поспит хоть чуточку, он почти всю ночь бодрствовал! Так что, Кларенс из Келона, если хочешь завтракать, поднимай свою ленивую…

– Понял,- Кларенс хмыкнул и принялся вытаскивать из сумки припасы, которые дали им в дорогу Герт и его дочь,- Вы, ваше высочество, чрезвычайно вежливы в последнее время.

– С кем поведешься, от того и наберешься,- звонко выдала королевская поросль народную мудрость.

Кларенс задумчиво отложил краюху хлеба в сторону, взглядом измерил расстояние до Элиа, и одним рывком оказался рядом.

– Проси пощады,- потребовал он, аккуратно укладывая Элиа на землю. В медно-рыжих волосах тотчас забелели мелкие песчинки.

– Не буду.

– Не будешь, потому что титул не позволяет?- уточнил Кларенс, прижимая его локтем к песку. В карих глазах заплясало веселье. Элиа вспомнил все уроки воинского мастерства и мгновенно освободился из захвата. Еще миг, и теперь уже русые лохмы подметают песок, а Кларенс пытается вырваться из плена.

– Не буду,- запоздало ответил Элиа,- Потому что не желаю.

– Ну ты нахал,- ухмыльнулся Кларенс и молниеносным движением оказался наверху – уроки Ольга и многолетние уличные драки сделали свое,- А теперь?

– И теперь не будет,- мягко раздался голос за спиной. Ольг бесшумно сел и зевнул,- Прекращайте свой балаган и готовьте завтрак, вы, оба!

Элиа и Кларенс коварно переглянулись, вставая с земли и бросились на отчаянно зевающего Ольга с победными воплями. Через какое-то время всегда причесанный и аккуратный тан стал очень похож на вечно растрепанного келонского бродягу. Он позабыл про то, что сходу может раскидать не менее пяти нападающих, а просто наслаждался еще прохладным летним утром, прозрачным воздухом, в котором далеко разносились веселые крики, и катался по мягкому песку, как игривый молодой котенок.

– Дураки! А ну, хватит, брысь за хворостом!

– Ни за что!- отрезала парочка юных обормотов. Ольг рассмеялся, схватил их обоих за плечи и накрепко прижал к себе.

– Дураки,- с удовольствием повторил он, подставляя лицо соленому морскому бризу,- А где Рат?

– Улетел, пока вы седьмой сон досматривали,- сообщил Элиа,- Так что дальше пешочком, пешочком…Жаль Дона нет, могли бы верхом.

– Ничего,- пожал плечами Кларенс,- Нам и пешком не привыкать, правда?

– Правда,- согласился Ольг,- Так что поели, собрались и вперед. Я, пока мы летели, видел на западе дорогу, отсюда недалеко. А где дорога, там и люди.

Кларенс потихоньку высвободился из его рук, встал:

– Пойду, костер устрою,- и пропал в подлеске.

Они остались вдвоем, в тишине, вслушиваясь в шорох волн и шелест листьев.

– А я вчера слышал ваш разговор с Ратом,- неожиданно признался Элиа. Ольг не шелохнулся, только покрепче сжал худое плечо друга,- Ты прости меня.

– За что? Подумаешь, услышал разговор.

Элиа грустно и как-то виновато улыбнулся – нет, ни за подслушанный ночью разговор он просил прощения. Но Ольг, кажется, понял, встрепал рукой тяжелые медные волны, улыбнулся.

– Все в порядке. Правда. Мы живы, мы в Ториноде…или где-то рядом, неважно. Я иногда думаю, что за могущественные боги так нас хранят? Ведь после шторма я уже не чаял увидеть вас живыми. Я тогда перепугался, честное слово,…что ты смеешься, несносный ребенок?

– Перепугался? Ты?

– Да. А что такого?!

– Нет, это мы испугались,- серьезно продолжил Элиа,- Особенно я. Знаешь, когда нашел твой меч, и тащил его по всему берегу, пока не наткнулся на Кларенса. И потом, когда мы с ним разругались…

– А вот с этого места поподробнее…

– И когда появился дракон,- продолжил Элиа, не обращая внимания на смешок тана (Ольг успел с тайным удовольствием подумать: вы бы без меня еще подрались),- А потом все было так быстро, что мы даже толком не поговорили.

– Все закончилось, – успокаивающе сказал Ольг.

Элиа передернул плечами:

– Скажи это экипажу "Морского дракона". Или тем, кто живет там, на острове после кораблекрушений. Или Фалине, которую чуть не убили самовольные и самонадеянные аристократы ради своей прихоти.

– Что с тобой?

– Не знаю. Я просто не хочу, чтобы это повторялось.

Ольг повернул его к себе лицом и только сейчас осознал насколько мальчик по имени Элиа вырос за последний год. Ни следа, ни тени постоянного испуга. Только сила. И горечь. Странная какая-то горечь. Мы, люди, странные существа, пришла ему на ум знакомая фраза.

– Это не повторится. Мы сделаем все, чтобы это не повторилось. Ты. Я. Кларенс.

– Нас всего трое.

Ольг раздвинул губы в хищной улыбке:

– Разве этого мало?

Элиа нерешительно улыбнулся в ответ. Нет, этого не было мало. Но для того, чтобы изменить мир недостаточно короля без королевства, тана без замка и вора, который однажды поклялся не воровать.

Из рощицы вышел Кларенс, пристроивший на плече большую охапку сухих веток:

– ЭЙ!- заорал он,- Где мой завтрак?

Ольг и Элиа переглянулись – голодный Кларенс в гневе был страшен – и звонко расхохотались.

Утоптанная пыльная дорога вела вдоль побережья, лишь чуть-чуть углубляясь в континент. Было жарко – Элиа вспомнил прочитанные книги, в которых говорилось о климате Торинода, теплом и ветреном, и они уже стащили с себя теплую одежду, оставшись в закатанных брюках и рубахах. Лишь Ольг оставался в своем черном с серебром танском плаще, развевающемся за спиной, и, похоже, не испытывал ни малейшего неудобства. Плащ истрепался за последний год, стал чуть маловат, и покрылся пятнами от крови и долгих ночевок прямо на земле, но Ольг помнил, что у отца был такой же. Плащ был как памятка о тех далеких и счастливых временах, когда еще цел был замок на болотах. Ольг не тосковал (может быть, самую малость), просто не мог заставить себя снять плащ и сунуть его в заплечный мешок. Тяжелый отцовский меч и тонкий клинок келонских мастеров перекрещивались за его спиной.

Элиа шел вприпрыжку, то и дело, срываясь на легкий бег, потом снова медлил, оглядывая окрестности. Странно, что за два дня они не встретили ни одного человека – ни повозки, ни всадника, ни постоялого двора у обочины, ни маленькой деревеньки у реки. Слишком безлюдно было в этом краю…будто и не дорога, а лесные дебри. Хотя, впрочем, что он знал про Торинод, землю своих предков? Только несколько строк из отцовских книг, да рассказанную капитаном Северином историю. Может быть, эта часть страны не заселена. Может быть, сейчас какой-нибудь праздник, и все люди собираются в городах.

И все же, что-то было тревожное в воздухе, пахнущем сладким ароматом летних трав, напоенном гудением пчел и стрекоз и пением южных птиц. Незримая тревога витала в воздухе, и чем дальше они удалялись от моря, тем она становилась ощутимей, будто натягивалась тонкая гибкая тетива лука. Элиа не знал, чувствовали ли это остальные, по крайней мере, Ольг принюхивался к воздуху и мрачно посматривал на дали, которые еще предстояло пройти. Кларенс не замечал. Он просто шел, время от времени, начиная посвистывать какую-то разудалую келонскую песенку, наверняка, как решил Элиа, жутко неприличного содержания. Других он не знал. По-крайней мере, на улицах любого большого города, осажденных бродягами, попрошайками и ворами, другие песни пелись очень редко.

Дорога все время поднималась вверх, а теперь вдруг резко нырнула вниз. Остановившись на холме, они огляделись вокруг.

Все было как в одном из давних снов Элиа: вечнозеленые леса, крупные и яркие южные цветы, пронзительное синее небо, простирающееся бесконечно. Он принадлежал этой земле, хотел жить на ней – и он только что осознал, почему ни в одном из тех мест, где они побывали с семьей, он не чувствовал себя в полной мере дома – просто его ждал этот край.

– Здесь так красиво,- проговорил он,- Это прекрасней даже Острова драконов.

– Келон гораздо краше,- патриотично заметил Кларенс, который родной городишко даже в кошмарных снах видеть не желал. Ольг промолчал, но по его лицу было ясно, что затерянный среди болот на севере замок для него лучше самых красивых мест во всем мире.

Они еще раз посмотрели в голубую даль перед собой, и вдруг Ольг указал куда-то рукой.

– Там дым!- из-за невысоких холмов не очень далеко от них поднимались серые струйки.

Элиа укрепил на спине мешок и дернул застывших друзей за рукава:

– Пошли!

Чувство невидимой, но вполне реальной опасности, которое он ощущал недавно, увеличилось в несколько раз. Элиа никогда не считал себя особо наблюдательным, но даже он знал, что просто дым от деревенских печей не может подниматься так высоко в воздух. Нить, натянутая в пространстве, тихонько зазвенела: "берегись!". Элиа подумал, что теперь понимает Ольга с его звериным чутьем на возможных врагов.

Они побежали быстрее, и вдруг Ольг схватил обоих за плечи и прыгнул на обочину.

– Тихо!- прошипел он, прижимая их к земле, и стараясь, чтобы высокая трава спрятала всех троих от посторонних глаз.

– Что за…-шепотом начал Кларенс, но замолк. Земля под ними чуть заметно дрожала,- Всадники?

– Отряд,- еле слышно пробормотал тан,- Человек двадцать, мужчины, вооружены. Едут со стороны дыма.

Элиа не стал спрашивать, откуда Ольг это знает. Наверное, потому что сейчас и вокруг него воздух шипел одно только слово "опасность".

Они лихо промчались мимо, все двадцать человек (Ольг не ошибся в подсчетах), в алых одинаковых плащах, развевающихся по ветру. Элиа почему-то обратил внимание на их ноги – серые от неизменной дорожной пыли, сапоги, были забрызганы чем-то красновато-бурым.

Когда силуэты всадников исчезли вдали, Ольг позволили им встать.

– Пойдем туда, где дым,- сказал он и почему-то вытащил из ножен один из мечей.

– Как ты думаешь, кто они?

– Не знаю,- коротко ответил тан,- Это не моя страна. Но их намерения были мне ясны.

Бежать по дороге, вдыхая еще не улегшуюся после всадников жесткую пыль, было неприятно, но Элиа двигался вперед, не в силах остановиться. Он немного отстал от быстрого Ольга и Кларенса, привыкшего все делать на бегу, ему мешал заплечный мешок, пусть даже в нем не было ничего тяжелого, и более всего ему мешало то, что он упустил что-то важное в этих всадниках. Они преодолели холмы и увидели как чуть поодаль от дороги, там, где совсем недавно стояла небольшая деревня, дымятся развалины домов.

Ольг осторожно огляделся – кажется, никакой угрозы не было – и шагнул к тропинке, выходящей к домам.

Ольг много чего успел перевидать в жизни, но ему в первый момент стало страшно. Он уже знал чего ждать – серый дым пах горелым мясом – но ему даже не приходило в голову, что такое возможно.

Тела…Везде человеческие тела…Вот мужчина с отрубленной рукой, голова его запрокинулась назад, изо рта выползла похожая на змею струйка крови и запеклась на лице…Женщина с темными волосами, задранной юбкой – было ясно, что с ней сделали – была заколота в грудь. Трое мальчишек лет одиннадцати, в руках у них были арбалеты…Ольг осматривал пепелище на автоматической реакции, воспитанной годами, но у него начинали дрожать руки, держащие оружие… Ольгу приходилось убивать, но отец всегда воспитывал в нем уважение к чужой жизни: "Лучший бой, – говорил он,- Это тот, который не был начат". Сражаться можно лишь с равными себе, а не с детьми и женщинами.

Рядом судорожно вздохнул подбежавший Кларенс. Ольг заметил как он украдкой делает охранительные знаки, а потом очень медленно делает шаг и достает из мешка лекарства.

– Может быть, остались живые,- сказал Кларенс, и даже раньше Ольга шагнул на горелую землю. Тан отпустил меч – те, кто убил этих людей, ушли, а других он не опасался.

– Где Элиа?

– Я здесь…- Элиа возник неожиданно, окинул взглядом догорающие дома, и его затрясло,- Это…это же…

Он мешком осел на землю, зажав себе рот руками. На внезапно побледневшем до снежного оттенка лице метались огромные карие глаза.

– Убери его отсюда,- прорычал Кларенс, оборачиваясь, – Ему нельзя!

– Н-нет,- Элиа помотал головой, тяжело вставая,- К-как в Н-н-нарите…

Он не отрывал глаз от изломанных тел, будто вспоминал что-то, что уже когда-то было.

…Черный дождь, заливающий мир…холодная осенняя ночь…замок посреди болот…крики женщин…Смерть теперь всегда ассоциировалась у него с той страшной ночью, но теперь, посреди светлого веселого дня, его охватил еще больший ужас…Будто все его кошмарные сны материализовались воочию.

Кларенс как-то очень спокойно проверял, не осталось ли живых: если Ольг сейчас был просто воином, то келонец превратился в холодно все оценивающего, много повидавшего лекаря. Они вдвоем двигались дальше по деревне, а Элиа все так же сидел на земле, обхватив колени руками и до крови закусил губу, чтобы не завыть. Когда они скрылись за одним из домов, Элиа заставил себя встать и пойти за ними – ему вдруг показалось, что если он не уйдет сейчас, то сойдет с ума.

Он наклонился у изнасилованной девушки, почти девочки, прикрыл разодранным платьем голое израненное тело, не смотря на то, как стекает кровь с ее ног и образует на земле лужицу. Те, кто сделал это с тобой, заплатят, мысленно пообещал он. А вдруг на месте этой девушки оказалась бы Фалина. Или Кирен. Или еще кто-то из тех, кого он знал и любил.

Я не смог уберечь ее. Это моя страна, и я в ответе за то, что в ней творится. А я не смог ее спасти. Как маму. Как Лин.

Но, по крайней мере, за нее я отомщу.

Он еще не понимал, как это сделать, но что-то внутри, та самая сила, что разлила в воздухе предупреждение об опасности, предсказала, что он найдет убийц черноволосой девушки, чье тело бессильно раскинулось на нагретой солнцем земле.

Элиа закрыл глаза мальчишке, рядом с которым валялся небольшой арбалет, нашел в одном из домов полусгоревшую лопату, воткнул ее в землю. Пригодится, когда они будут хоронить умерших.

Пока он шел по деревне вслед за ушедшими Ольгом и Кларенсом, противная мелкая дрожь, поселившаяся внутри, сменилась какой-то холодной яростью. Будто не тринадцатилетний Элиа, книжник и мечтатель, столкнувшийся с настоящей смертью совсем недавно и ненавидящий насилие шел по полной мертвецов земле, а кто-то, похожий на Ольга.

– Ольг, – робко обратился Элиа, – Ты… убивал раньше?

– Убивал, – сказал Ольг,- Я воин. Гончар лепит посуду, пахарь обрабатывает землю, а воин сражается. Таково мое предназначение.

Стервятники. Вот они кто, а не люди. Так же как потеряли право зваться людьми разбойники, убившие семилетнюю девочку Лин в замке Нарит, и вельможа Айран, напавший на беззащитную Фалину; так же, как те, кто уничтожил драконью кладку и с ней весь древний род драконов. Тан Ольг, сын Ольга, убивал и не единожды, но никогда он не поднимал меча на того, кто не мог защититься.

– Элиа, помоги!- окликнул его голос Кларенса,- Здесь вроде девчонка живая!

Ольг с остервенением рубил мечом тонкое вишневое деревце у одного из домиков и громко ругался. Кларенс сидел на коленях возле девушки лет двадцати, чье лицо синело от побоев.

– Держи ей голову, ладно? Чтоб не вырывалась, а то она, похоже, нас за тех ублюдков принимает, бредит, похоже.

Элиа сел рядом, крепко схватил голову и руки девушки.

– Теперь держи, я ее лечить буду, как Салима тогда.

Говорил Кларенс прерывисто, словно уже отдавал свои жизненные силы.

– А если с тобой что-то случится?

– Ничего не случится, я теперь сильнее,- он словно сам убеждал себя в этом. Рядом раздался треск ломающегося дерева, но Ольг уже принялся за следующее. Элиа вспомнил, как однажды видел тана в такой же бессильной слепой ярости от невозможности ничего изменить.

– Держи!- сосредоточенное лицо Кларенса покрывалось бисеринками пота. Из под тонких пальцев выскакивали едва заметные золотистые искорки, и Элиа потрясенно наблюдал, как в теле красивой длинноволосой девушки постепенно начинает появляться жизнь. Келонец открыл глаза:

– Получилось?

– Да, кажется. Ты как?

– Я в норме. Дай мне мешок с травами.

Им стоило большого труда разомкнуть зубы девушки и влить в ее рот несколько капель настойки Корня Жизни, того, что был куплен в портовом городе Форое. Но стоило подействовать лекарству, она открыла глаза и попыталась вырваться.

– Тише, тише…- Кларенс мягко придержал ее за руки,- Мы друзья. Мы не принесем тебе вреда.

Она притихла, огляделась и внезапно заговорила низким и хриплым голосом:

– Налоги тану Радиону…мы задолжали всего на месяц…есть ли еще кто-нибудь живой?

Даже Ольг подошел ближе и начал слушать, сжимая до боли в пальцах рукоять меча.

– Мы не нашли больше никого,- сказал он вполголоса. Девушка кинула на него тяжелый взгляд:

– Ты похож на них…Тоже убийца…

– Ты ошибаешься,- жестко и с напором произнес Элиа. Она ничего на это не ответила.

– Значит, они убили всех…они звери…нелюди…насиловали мою мать на глазах отца, а потом убили ее…распороли живот отцу…я видела… Налоги…им ни к чему налоги…даже звери не убивают для развлечения…

– Как тебя зовут, госпожа? Хочешь воды?

– Мое имя…какая разница, ведь я умру…ты – хороший лекарь, но даже тебе не под силу меня излечить…Отомстите этим убийцам…Поклянитесь отомстить им…

Ее голос, хриплый и срывающийся, внезапно превратился в рык. Кларенс отшатнулся.

Клятву, данную умирающему, нельзя нарушить. Впрочем, как и любую другую клятву.

– Я клянусь,- сказал Элиа, – этот тан, Радион, он был среди тех, кто убивал?

– Он…всегда впереди своей дружины…но ты…еще мальчик…

– Я – король,- маленький даже для своих двенадцати, тонкий как молодая березка Элиа внезапно стал выше и старше. В голосе появилась твердая как камень гранит уверенность,- Я хозяин этих земель, мои предки правили Торинодом веками, и я отомщу за тебя и твою деревню. Я клянусь!

Ольг и Кларенс молчали, глядя на резко выпрямившегося друга, только лекарь по-прежнему сжимал руку раненой. Странная искаженная улыбка тронула покрытые коркой губы девушки.

– Я…верю…- она приподнялась на локте, вглядываясь в глаза Элиа,-…Меня звали Эллинг…король…- Длинные ресницы сделали медленный взмах и опустились,-…отомсти…

Кларенс непристойно выругался, ощутив, что пульс на руке исчез, и тотчас же принялся вливать свою силу в безвольно обмякшее на их руках тело. Он представил себе как она течет по венам, заставляя биться здоровое и молодое сердце, как легкие наполняются чистым, хотя и пахнущим гарью воздухом этих мест.

Ну же, живи! Ты ведь не так сильно ранена, я же вытащил тебя один раз, смогу и второй! Ты молода и сильна, тебе еще детей рожать…только живи!

Похолодели уши и нос, сильно затекли ноги, но Кларенс по-прежнему не останавливался. Живи…живи…живи…

– ПЕРЕСТАНЬ!- кто-то сильный схватил его за плечи сзади и оттащил от изломанного мукой тела девушки, которую звали Эллинг.

– Пусти! Она же умрет, ты, бессердечный ублюдок!

Ольг швырнул его на землю, не со всей силы, как поступил бы раньше, а осторожно, отрезвляя, а не причиняя боль.

– Она и так уже мертва!

Он, Ольг, не был, конечно, лекарем, но любой воин знал как оказать первую помощь – перевязать и зашить рану, вправить сломанную кость и даже подтолкнуть остановившееся было сердце…Девушке нельзя было помочь, и даже несмышленыш Элиа понял это и, подойдя, провел ладонью по ее лицу, разглаживая исказившиеся черты. А Кларенс не понял. Или ноша целителя не позволяла признаться даже себе, что все усилия тщетны, ты не смог, не спас.

– Пусти,- Кларенс с неожиданной силой рванулся к телу и вдруг спросил горько и почти спокойно. Почти,- Почему. Она. Умерла. Почему. Я. Не. Спас.

– Дурак! Нельзя спасти того, кто не желает жить, понимаешь ты это? Даже если бы ты отдал ей все силы, она бы ушла! Все равно! Никакой, даже самый искусный лекарь не может спасти тело, когда душа умерла!

Ольг говорил это с выходящей толчками яростью. Он злился – не на Кларенса – на себя, на тана Радиона, который вместо того, чтобы защищать своих, нападает на беззащитную деревню, на искалеченную девчонку Эллинг, у которой не хватило внутренней силы справиться с горем, на весь этот сотню раз проклятый мир.

До него донесся тихий голос Элиа, стоящего на коленях подле умершей девушки:

– …и твоя душа вознесется на сверкающий в ночи драгоценным алмазом Эльконтар, туда, где уже ждут тебя те, кого ты любила…Прощай, Эллинг, что значит "Дитя света".- он закончил то ли молитву, то ли прощание поклоном, и, обернувшись к друзьям, сказал размеренно и мудро,- Надо похоронить умерших. Я видел лопаты, а кладбище должно быть недалеко от деревни. Здесь мы больше ничем не сможем помочь.

Вот так. Элиа, которого сначала чуть не вырвало при виде трупов, оказался крепче и воина, привыкшего к смерти, и лекаря, впервые потерявшего сегодня больного. Ольг собрался – злость и отчаяние, это, конечно одно, но когда дело доходит до выполнения мести, сознание не должно омрачать ни одно чувство. Только расчет. И пусть Элиа клялся бедной девочке, мстить за нее все же придется ему, воину.

Кладбище нашлось тут же, на пригорке за деревней, отдаленное от домов ручьем в три мужских шага. Они не стали рыть яму каждому человеку в отдельности – не хватило бы сил, ни физических, ни душевных – сделали одну общую, благо, деревенька в двадцать домов не была большим поселением. Лишь тело Эллинг Ольг положил не в саму могилу, а вырыл вторую рядом. Негоже тому, кого ты знал хотя бы по имени лежать с безымянными в твоем сознании людьми.

И все же это было страшно. Он, сын воинов, чьи предки считали смерть в бою единственно достойной, с трудом допускал в сознание мысль о том, что кто-то, воспитанный танами с такой легкостью мог напасть на беззащитных. Убивать женщин. Детей. Грудных младенцев. Жизнь такого человека, как учил его отец, и как считал он сам, следовало бы пресечь на корню, не оставив после него никаких следов на земле, развеять по ветру мелкими брызгами, чтобы люди после даже не вспоминали что жил такой на свете.

И как знать, не была ли месть за безымянное поселение на в чужой стране направлена и на тех, кому уже никогда не отомстишь – за замок Нарит, затерявшийся среди северных болот, за тана Ольга, наверняка погибшего, бросившись первым на врагов, за большую и дружную семью старшего конюшего Эвана.

Потухли угли сожженных домов, небо стало почти черным, когда они, наконец, завершили свою жуткую работу. Уходить из деревни на ночь глядя не было смысла, но и сидеть на еще теплой земле и знать, что в этом пустом месте еще вчера кипела жизнь, было горько и неприятно.

– Завтра мы все узнаем об этом Радионе,- тихо проговорил Ольг, сидя у разведенного костра. Кларенс, бездумно смотрящий на пляску желтых и красных искорок пламени, кивнул. Его руки мелко дрожали – не то от усталости…не то от чего другого. Ольгу никогда еще не доводилось видеть келонского вора таким…опустошенным? Будто в одно мгновенье разрушилось нечто, очень для Кларенса важное.

А Элиа не смотрел ни на Кларенса, ни на Ольга. Перед его внутренним взором вновь и вновь вставала убитая девушка, умоляющая отомстить за нее и ее род.

Не такой я представлял страну, в которой жили и которой правили мои предки. Я думал, что это будет славное и красивое место. Я ошибался. Люди…Везде есть хорошие люди, но и подлецов предостаточно в любой стране.

– Ложитесь-ка спать,- сказал Ольг,- Я посторожу.

Кларенс почти сразу же упал в бездонную черную пропасть кошмаров, а Элиа все лежал, накрывшись курткой и прислушивался к ночному шуму. Там, перемежая стрекот крупных южных кузнечиков и свист заливавшегося в недалекой рощице соловья, одиноко и беспокойно лаяла осиротевшая нынче собака.

Рассвет встретил их в пути. Они не стали задерживаться в деревне, лишь Элиа тайком сбегал на кладбище, к могиле Эллинг. На мгновенье. Просто, чтобы пообещать еще раз – не ей, себе – я отомщу.

Трактирщица Кирен рассказывала жадно слушавшему ее мальчику много красивых легенд и преданий, которыми богата была ее память. Одним из метельных зимних вечеров, когда в камине ровно гудел огонь, а посетители разошлись уже по домам или снимаемым здесь же комнатам, она принялась рассказывать о поверье одного северного лесного племени, о котором слышала много лет назад. По вере того народа, убитый человек, за которого отомстили – в битве или нет, неважно – возрождался на земле, начинал новую жизнь.

Он ничего не знал о девушке по имени Эллинг, кроме того, что она была очень молода и красива и умерла на руках троих мальчишек из далекого от Торинода края. Но Элиа был из тех, кто многое видит, правильно домысливая то, чего не знает.

Она была смешливой, задорной, смелой. Наверняка кружила головы парням. Любила своих родителей. Никогда не допускала несправедливости.

И она умерла. На их с Кларенсом руках.

Не они в этом виноваты. Почему же тогда на душе скребут когтями злые горные кошки?

Он раньше не понимал что Ольг имеет в виду, отвечая на все выпады: "Я – тан". Теперь понял. Потому что он – принц. И точно так же несет ответственность за все то, что происходит с окружающими его людьми. Со всеми людьми на его земле.

…Они шли вроде бы и неторопливо, но очень быстро, словно им помогала какая-то нечеловеческая сила. Ольг мысленно готовился к неминуемой предстоящей битве. Нет, не готовился. Просто прикидывал что и как будет делать, спокойно, невозмутимо. Отец когда-то рассказывал ему историю о людях, становящихся великими воинами именно потому, что запретили себе ненавидеть и убивать. Даже замышлять убийство. Ольг сомневался, что когда-нибудь станет на них похож. Он дико, до боли в груди ненавидел тех, кто вырезал до последнего человека маленькую деревню за неуплату какого-то там налога. Много ли можно было собрать с селения в двадцать домов? Ольг не знал. И знать не хотел. Он только хотел убить того человека, который забавы ради напал на людей, назвавших его таном – защитником.

Он хотел уничтожить их всех – двадцать человек, убивавшие детей и женщин. Он был прав. Точка.

Кларенс, шагающий сегодня еще более размашисто и неловко, чем обычно, молчал. В обычные, ничем не омраченные дни их странствий, он мог насвистывать нехитрые мелодии, горлопанить уличные песенки, но сейчас ему казалось кощунственным даже что-то говорить. Что-то останавливало его каждый раз, когда он хотел сказать хоть слово.

Зримая тишина.

Тишина, которую можно потрогать.

Страшная тишина.

И они сами ее создали.

Наверное, подумалось Кларенсу, на них, в этом странном состоянии, даже комар не сядет – побоится.

Но мы же просто трое мальчишек! Ну ладно, двое мальчишек и опасный, агрессивный, злобный тан Ольг. Который за прошедший день даже слова не сказал. Не завидую я этому Радиону, ох как не завидую! Кларенс оглянулся на угрюмо молчащего Элиа. Ладно, один мальчишка, воин и наследный принц. Как мило!

Спрашивать, каким образом они собираются исполнить эту свою клятву, данную умирающей Эллинг, было бессмысленно. Они и сами не знали.

В трактире было тихо. Кларенс достаточно видел трактиров в Келоне – хороших и не очень – чтобы знать, здешние хозяева переживают не лучшие времена. Занавески на окнах давно не стирали, соскобоченные столы едва протерты, а еда оставляла желать лучшего. И еще – они трое были единственными посетителями.

Мерзкое место для трактира.

Хозяин заведения, высокий худощавый мужчина с красными глазами застарелого любителя выпить, сам принес им еду и напитки. Кларенс никогда не видел худых трактирщиков. В Келоне он ненавидел их за толстые, покрытые испариной лица и запах еды, который исходил от их одежды. А здесь…ему почему-то было жаль этого истощенного человека.

– Так что мы будем делать?- хрипло спросил Элиа, после того, как они пообедали. Кларенс уже несколько раз замечал как высокий и обычно тихий голос мальчика срывается в хрип. Интересно, заметил ли это Ольг, погруженный в свои не очень-то веселые мысли?

– Я, пожалуй, поем еще этого рагу,- сказал он, стараясь хоть как-то оживить мрачное молчание. Ольг клевал нечто в своей тарелке с отсутствующим видом, и Кларенс просто увел его порцию,- Спасибо, друг.

– Что?- Ольг поднял голову и наткнулся на усмешку Элиа и Кларенса, сосредоточенно доедающего из его тарелки.

– Я говорю: "спасибо за добавку". Очень вкусно.

– На мой взгляд, отвратительная мерзость,- честно признался Ольг.

Кларенс усмехнулся. Ему, после голодных лет на улицах Келона любая еда была в радость. Он еще слишком хорошо помнил, как в самые страшные дни жарил пойманных на помойках крыс. Ему до сих пор снились сны о той зиме…холод такой, что птицы падали на лету, мальчишка с зелеными глазами, которого гонят от трактиров и жилых домов, куда он приходил, чтобы просить хоть кусок хлеба, хоть вечер в тепле…

Кларенс встряхнул с себя внезапно нахлынувшее наваждение. Этого больше не будет. Не повторится никогда. Не потому, что он, Кларенс, так решил, просто не позволят двое, сидящие рядом.

И все же иногда, просыпаясь посреди ночи и вслушиваясь в бессвязные стоны во сне у Элиа и мерное дыханье Ольга, он почти чувствовал, как коченеют даже в самую жаркую погоду руки. Как тогда.

– Наверняка трактирщик что-нибудь знает о Радионе,- заметил Элиа.

Ольг хмыкнул:

– Насколько мне известно, трактирщикам известно все обо всех. По крайней мере, там, где я раньше бывал, было именно так.

– С чего ты взял, что он тебе все выложит,- возразил Кларенс из духа противоречия.

На загорелом лице тана странно блеснули светлые глаза – серые, без малейшей примеси какого-либо другого цвета.

– Есть такое правило, усмехнулся он,- Принцип золота и стали.

Элиа подпер щеку рукой, явно заинтересовался. Кларенсу показалось, что от самого названия этого самого принципа уже веет типичным для танов холодом.

– А о чем оно?

Любопытство Элиа среди них троих начало входить в поговорку. Примерно как неистощимые запасы ругани Кларенса и привязанность к Фалине Ольга.

– О, это просто. За золото можно купить половину мира. Сталью можно покорить оставшуюся. Вывод: золото и сталь правят миром. В нашем конкретном случае, это значит, что можно либо купить сведения о Радионе, либо вытрясти их силой.

Элиа еле заметно вздрогнул. Кларенс глотнул воды из грубо сделанной глиняной кружки и сказал спокойно.

– Знаешь, друг воитель, я ведь иногда тебя побаиваюсь.

– Знаю,- ответил Ольг невозмутимо, – Однако льщу себя надеждой, что ты, в отличие от остального белого света, делать это перестанешь.

– А почему только я?

– Потому что я Ольга не боюсь,- улыбнулся Элиа. Как-то неярко улыбнулся.

Будто бы они все разучились улыбаться. Ухмылки, смешки, усмешки…а вот смеха нет. Ни ядовитого – у Ольга, ни заливистого хохота, не вытравленного годами – у Кларенса. Ни звонкого, удивительного смеха Элиа. Сдержанное истерическое спокойствие, через которое явственно прорывался крик: "почему?" и натужные, несмешные шутки.

– ТРАКТИРЩИК!- заорал Ольг,- Подойди, выпей с нами!

Сейчас он ничем не напоминал утонченного танского сына, кодекс чести которого не позволял бы ему даже сидеть рядом с таким человеком как опустившийся хозяин придорожной корчмы. Кларенс с интересом наблюдал за тем как опытный Ольг использует принцип золота и стали в действии. Впрочем, это больше походило на старый добрый принцип выпивки, о котором хорошо знал даже Кларенс. Напои человека за свой счет и он расскажет тебе обо всех известных ему тайнах. Возможно даже и о нескольких неизвестных.

Вино развязало трактирщику язык даже быстрее, чем рассчитывал Кларенс.

– Тан Радион-то? Эх, занесла его нелегкая в наши края!- ответил он на осторожный вопрос Ольга,- До его приезда благословенный край был, а теперь…Вы ребята, видно, неместные, так что мой вам совет: не связывайтесь с Радионом ни под каким предлогом. Вижу…- Тут Кларенсу подумалось, что издревле в содержатели подобных заведений шли только проницательные люди,- вижу ведь, что тан вас интересует отчего-то. Только опасно это – он с королем Лэрионом в хороших отношениях, друзья они старые, да вот только нашего тана последние годы и в столице не жалуют!

– Почему это?- вскользь поинтересовался Кларенс.

– Даже король Лэрион – при всем уважении,- в полупьяных глазах никакого уважения не было в помине, это Кларенс отметил совершенно точно,- не смог выдержать вызывающего поведения тана в Неаре, и отлучил его от двора. Впрочем, это все слухи…досужие сплетни местных…Может быть.

Ольг бестрепетно налил еще вина – и трактирщику и себе. Элиа сделал большие глаза.

– Вот как? Жаль, я хотел наняться солдатом у какого-нибудь тана.

Трактирщик перегнулся через стол – взгляд у него был тяжелый.

– Дурак!- выпалил он. Кларенс невольно зажмурился – ой, что сейчас будет…

Вопреки опасениям, Ольг не стал выхватывать меч, и даже просто сжимать кулаки – он расхохотался. Элиа робко улыбнулся, еще не понимая, что насмешило обычно очень серьезного тана.

– Может и дурак,- согласился Кларенс, отхлебнув из кружки некрепкого пива и вызвал еще улыбки,- Но солдатам неплохо платят, а всем охота жить.

– Знаешь, парень, ты верно рассуждаешь, но только ты еще не знаешь что делают отряды Радиона. Насилуют, убивают…мне можно говорить об этом вслух: я стар, но большинство людей молчит и терпит. На западе давно уже горят танские замки, люди восстают против Лэриона, а здесь царит страх! И ты, мальчик, сам наверняка понимаешь, что просто так он не закончится.

– Страх?- Ольг насмешливо приподнял одну бровь. Кларенс молча позавидовал – у него так не получалось.

– Тан – воин! А они – крестьяне! Думаешь легко бросать лопаты и вилы и браться за оружие? – трактирщик отхлебнул вина из кружки. Глаза уже стали мутными…ох и не любил Кларенс такой мутный взгляд, столько спившихся людей он перевидал в Келоне…- Я бы на вашем месте ушел из этих краев. Налей-ка мне еще, парнишка!

Кларенс молча налил вина в подставленную кружку.

Вот значит как. Трудно взяться за оружие? А видеть как убивают твоих родных из соседней деревни, пощадив вашу – легко? Кларенс не глядя плеснул себе вина и залпом выпил. По телу пробежала теплая волна и в голове отчего-то зашумело, но так было легче. Не так отчаянно хотелось вскочить с места и поднять людей на что угодно – на победу, на смерть, лишь бы не жить так…никак.

Крепкая рука легла на плечо. Ольг без слов отодвинул его чашку подальше и покачал головой.

– Не стоит,- подтвердил трактирщик,- Не стоит оно того, парень.

И глаза у него внезапно стали очень трезвыми.

– Элиа, Кларенс, идите, мы тут сами поговорим,- Ольг выразительно глянул на Элиа, отчаянно пытающегося понять, что происходит,- Идите,- добавил он с нажимом.

– Почему он всегда что-то скрывает? – со злостью спросил Кларенс, когда они уже сидели во дворе трактира и наблюдали за тем, как ветер колышет густую траву.

Элиа встряхнул медно-красными волосами.

– Он нас оберегает,- мудро заметил он.

– Как же! И ты конечно же на его стороне.

Элиа прикусил губу. Потом сказал – спокойно и выдержанно:

– По-моему, тебе не стоит больше пить. Ты начинаешь говорить глупости.

– Но это правда!

– Знаешь что,- Элиа встал,- Мне тоже не нравится, когда меня отсылают куда-нибудь под предлогом моей якобы безопасности, но Ольгу я верю! И ты верь!

Маленькая хрупкая фигурка с пламенеющими волосами вдруг начала источать странную мощь. Кларенс замечал такое за Элиа несколько раз, но сейчас ему вдруг показалось, что его непонятная сила, замешанная на упрямстве, величии и недетской мудрости, стала как-то глубже. Не такая явная, как при прежних показах, она стала крепче. Может быть, влияла страна, в которой они оказались, или уничтоженная деревня – Кларенс не знал. Задумываться об этом сейчас не хотелось.

– Ладно. Угомонись.- Кларенс сорвал травинку, задумчиво пожевал ее. Раздражение схлынуло и теперь его больше волновали насущные проблемы,- Интересно, как мы собираемся сделать это?

– Не знаю,- честно признался Элиа, остывая.- Но я не отступлюсь.

Еще бы! Просто Таниэль Храбрый и предводитель драконов в одном лице. И почему это вам, книжникам, все кажется таким легким делом?

Вслух Кларенс этого не сказал. Может быть, потому что понимал, что и он сам ничего в этот раз не решает. А единственный среди них воин сейчас спаивает старого трактирщика в надежде узнать как можно больше о своем противнике. Что ж, по крайней мере, в силах Ольга на этот счет они уверены: оба не раз видели, как тот демонстрирует свою недюжинную силу, побеждая противников изящно, быстро и без лишней жалости. Вообще без жалости, подумал Элиа, вспоминая репутацию Ольга в замке Нарит, когда кумушки шептались о нем и его отряде.

– Собираемся,- рявкнул Ольг, появляясь в дверях. Кларенс вскочил на ноги, неловко стукнувшись рукой об дверь, Элиа плавно приподнялся и поправил на себе заплечный мешок,- Старик продал нам трех лошадей, мы поедем верхом.

Они резко сорвались вперед, а трактирщик, вышедший к дверям лишь покачал головой и поразился тому, насколько же они юны.

Порывистая грациозность Элиа, похожая на грацию молодого котенка, еще не осознающего того, что он – хищник, вполне способный охотиться.

Неуклюжий встрепанный Кларенс – слишком быстрые шаги, длинные руки и ноги, всклоченная шевелюра…и лишь странный огонь в глубине глаз, показывающий – этот юноша не так-то прост, как кажется.

И Ольг, убивающая молния в образе человека, стремительный, яростный, но прячущий свою ярость под маской холодного безразличия.

Они вскочили на коней и умчались по дороге, поднимая клубы пыли, а старик трактирщик с внезапно протрезвевшими глазами послал им вслед охранительные знаки.

Замок предстал перед ними во всем своем мрачном великолепии: высокие башни с бойницами для стрелков, крыши, которые закатное солнце окрасило в зловещий багровый цвет, воины, снующие по двору. Элиа что-то не мог припомнить, чтобы Нарит выглядел таким воинственным, и сказал об этом вслух.

Дорога проходила по возвышенности и они могли видеть весь замок – огромный, мрачный и угрожающий. Ольг хмыкнул:

– От кого защищаться-то?

Элиа подумал, что Нариту, в отличии от этого замка с неизвестным ему названием, защищаться как раз было от чего. А еще он мог видеть, что проникнуть незамеченными сюда очень трудно, а выйти еще труднее. Рядом Кларенс долго и проникновенно костерил и замок и тамошнего тана и саму нелепую историю, в которую его опять угораздило вмешаться. Он тоже отлично все понимал и, кажется, боялся.

Ольг тронул поводья своего коня и тихо сказал:

– Если мы хотим оказаться в замке до наступления ночи, нам следует поторопиться.

Поторопились он сам и Элиа. Кларенс еще с минуту глядел на замок, пробурчал нечто вроде "проклятые идиоты, вечно вас несет туда, куда не следовало бы", и пришпорив своего коня, поскакал за ними.

В замке их приняли подозрительно ("чего еще от них ожидать", пробурчал Кларенс), но пустили и даже накормили, впрочем, все это в той части крепости, где жили подмастерья и крестьяне.

Ночью, лежа на сеновале и слушая как за шаткими стенами конюшни пофыркивают лошади, Ольг сказал уже засыпающим мальчишкам:

– Завтра мы все узнаем, а потом вы уедете отсюда.

Кларенс поднял голову – с волос моментально посыпались соломинки и травинки.

– А ты?

– А я,- Ольг запрокинул голову на скрещенные руки и уставился на звезды, – пожалуй, останусь.

Элиа ничего не сказал.

Утром Кларенс проснулся и не обнаружил Элиа рядом. Ольг безмятежно спал, солнечные лучи заставляли вспыхивать его седеющие волосы яркими красками. В одежде запутались мелкие травинки. Чем больше Кларенс смотрел на друга, тем больше по-доброму завидовал. Ольг был красивый. Самому Кларенсу – и он это отлично знал даже с высоты своих пятнадцати – никогда не иметь такого удивительного лица: старого и юного, спокойного и выразительного одновременно. Это лицо словно было скопировано с древних изображений великих королей, богов и героев, о которых очень любил рассказывать начитанный Элиа вечерами около костров. Строгие четкие линии, причудливо очерченные губы, высокие скулы и серые глаза, похожие на тонкий лед. Куда там мне с подростковой растрепанностью и неумением элементарно держать спину прямо, подумал Кларенс.

Ну и пусть. Он мог просто гордиться, что у него есть такой друг. Который вот-вот совершит очередную глупость из своего дурацкого Кодекса Чести.

Жалко, что Элиа всегда и во всем поддерживает своего кумира. На его помощь в том, чтобы отговорить Ольга от предстоящей мести, рассчитывать не приходилось. Впрочем, Кларенс и сам не знал, почему так относится к клятве, данной умершей девушке. Ему было мучительно обидно за ее смерть, он часто просыпался в холодном поту из-за кошмарных снов, снова и снова видя сгоревшую деревню, но он раз и навсегда решил для себя, что мертвым все равно выполнят ли живые данные им клятвы или нет. Кларенс слишком ревностно относился к тому, чтобы люди, особенно его друзья, жили, а не умирали.

Послышался шорох – это Элиа вернулся, поеживаясь от утренней прохлады и улегся досыпать, даже не обратив внимания, на то, что друг бодрствует.

Кларенс дождался, когда его дыхание станет глубоким, и неслышно поднялся. Были вещи, которые человек, выросший на улице в разговорах с самым разным людом, сможет сделать лучше, чем юноша-аристократ, которого воспитывали воины.

Разговорить одного из рано вставших конюхов, было легче легкого. Солнце еще не полностью осветило замок, а Кларенс уже знал массу нужных и ненужных ему сведений об обитателях и хозяевах крепости. Конюший, молодой парень, может постарше Ольга на год-другой, пересказал ему все местные сплетни, в обмен на честное любопытство и звонкую золотую монету из тех, что когда-то в Келоне дали Кларенсу двое мальчишек, и которые он бережно хранил – на всякий случай. Вот случай и представился.

Тан Радион появился в этих местах несколько лет назад – замок дал ему во владение король, с которым, по слухам, они были друзьями, но поведение которого стало настолько вызывающим, что даже его величество Лэрион на смог позволить ему дальше жить в столице и выслал в провинцию. Все это парень произнес очень тихо, оглядываясь по сторонам – видно желание рассказать приезжему все новости было велико, но и страх перед таном, подкрепляемый рассказами о творимых им и его дружиной бесчинствах, был не меньше.

– Говорят, завтра он собирается собрать налоги с одного погоста,- в серо-голубых глазах парня появилось тоскливое выражение,- там живет моя тетка с маминой стороны. Не знаю, не знаю…

Разговор надо было заканчивать, Кларенс сделал вид, что торопится, но уже уходя, не удержался от вопроса:

– Как называется этот твой погост?

– Клыки…это дальше, на запад по дороге,- безнадежно махнул рукой парень.

Эта безнадежность в голосе внезапно пронзила Кларенса, и он почти побежал, лишь бы не показать насколько ему это напомнило девушку Эллинг, умершую на его руках.

– Ольг, Элиа, просыпайтесь! Да хорош уже дрыхнуть! Элиа!

– Ну что? Ольг, чего он разорался, а?

– Ты сюда что, спать приехал?

– Кларенс, опять ты со своими глупостями?

– Придурок!

– А сам-то!

– А НУ ТИХО!- рявкнул Ольг, которому перебранка начала надоедать,- Что случилось, Кларенс?

– Завтра Радион собирается в одну из здешних деревень, угадайте по какому поводу?

– Что?

– ЧТО?- вырвалось у Элиа. Румяные со сна щеки мгновенно стали белыми,- Что же ты сразу не сказал?

– Не мог до тебя добудиться,- съехидничал Кларенс. – Что будем делать, тан?

Ольг выдохнул, обвел их лица взглядом, и, скрепя сердце, ответил:

– Ты узнал, где находится это поселение?

– К западу отсюда по дороге в Неар. Где-то полдня пешего пути, на лошадях мы должны добраться быстрее.

– Так.- тон, которым было произнесено это короткое слово, не предвещал ничего хорошего. Кларенс даже заметил, как уменьшились зрачки в серых глазах – и глаза стали как никогда похожими на две глыбы льда. – Элиа, займись лошадьми.

Мальчишку как ветром сдуло. Кларенс даже в такой момент невольно позавидовал влиянию, которое Ольг имеет на друга.

– Кларенс! – позвал тан уходящего, чтобы помочь Элиа, келонца.

– Что?

– Езжайте сами, я прибуду чуть позже. Организуйте оборону, поставьте дозорных, лучников.

– Но…

– Делай все, как я сказал,- в голосе прозвенел металл, но через секунду Ольг произнес мягче,- Ты молодец, все сделал правильно и быстро. Я бы так не смог, наверное.

– Но ты остаешься.

– Ненадолго. Я обещаю.

Он склонился над бочкой с водой и принялся яростно тереть лицо, затем причесался и начал проверять оружие. Кларенс, который молча наблюдал за ним все это время, вдруг сказал, тщательно подбирая слова:

– Не убивай его здесь, Ольг. Не делай этого один.

Кларенса не волновала мораль, ему не было жаль Радиона или тех, кто мог умереть при исполнении этой казни – он волновался за Ольга.

И, слава богам, Ольг это понял.

В льдистых глазах появилось странное выражение, непривычная мягкость, какая-то успокоенность.

– Не буду,- сказал Ольг,- Езжай.

Кларенс и Элиа в это время уже ехали по дороге на запад.

Наверное, было неправильно посылать двух неопытных необученных мальчишек, каждый из которых был тем еще золотцем, предупреждать жителей селения со странным названием Клыки о предстоящей опасности, и еще более неправильным – организовывать бунт против их законного тана.

Ольг об этом не думал.

Он велел им сделать это, потому что знал, что они справятся. И точка.

Наверное, это было эгоистично, отсылать их из замка, но так он по-своему оберегал их от того, что он хотел сделать. Он еще не знал как, да ему и не нужно было. Сейчас он просто хотел взглянуть в глаза человека, называющего себя таном Радионом. Взглянуть – и понять.

Когда-то давно отец говорил ему, что в понимании кроется очень много. Человек, понявший соперника, способен найти путь к победе над ним. Наверное, отец справился бы. Будь Элиа постарше, он бы тоже справился – в мальчике жило стремление понять, и Ольг его видел каждый день, проявляющееся пока еще в неуемном любопытстве, но кто знает, что будет, когда он вырастет…

Кларенс бы не понял. Да и он, Ольг, тоже навряд ли. Но постараться было необходимо.

Тан Радион принял заезжего парня в зале, где пировали его воины, по достоинству оценил неторопливые, полные спокойной уверенности в себе, движения, тяжелый старинный меч, закрепленный за спиной и явное умение им владеть, решительно сжатые губы.

– Я хочу служить тебе,- с ходу заявил юноша,- Я благородной крови и умею сражаться как немногие.

– Почему же молодой человек, наделенный столь необходимыми в наше время талантами странствует, да еще и не один, а с двумя мальчишками-простолюдинами? – проявил осведомленность Радион.

Ольг, склонив голову набок, посмотрел на тана с вежливым интересом, переходящим в безразличие, однако внутри колыхнулась досада: быстро же тебе доложили.

– То были случайные попутчики, – хладнокровно солгал он,- Что же до причины моего странствия: я путешествую из-за обета, данного умирающему человеку.

Радион, в свои лет пятьдесят, как определил на глаз Ольг, все еще сохранял хорошую физическую форму. Если Ольг походил на гибкую светлую березу, то его, пожалуй, можно было сравнить с кряжистым дубом. Похоже, боги кроме силы дали ему и сообразительность:

– Я не могу взять тебя на службу,- заявил Радион и у Ольга отлегло на сердце,- Ты слишком молод, и, к тому же, у меня хватает людей. Но дорога на Неар свободна, и в столице любят решительную юность – быть может, там все сложится для тебя удачнее.

– Благодарю за совет,- церемонно поклонился Ольг и вышел, усмехнувшись.

Его испугались. Радион увидел все – и кровь, не уступающую по древности его крови, и мастерство, сравнимое с его опытом, и то, что этот хмурый сероглазый мальчик спокойно уберет со своей дороги каждого, кто посмеет там встать. Ольг очень старался разыграть это маленькое представление с максимальным для себя выигрышем, и теперь знал как будет действовать.

Тан Радион считал себя благородным человеком. Его не прельщала смерть в трактирной драке и стрела, намазанная ядом.

Что ж, он тоже не любил нечестных боев.

Когда встречаются два таких человека, выход один. Имя ему – Поединок.

Он вскочил на своего коня и нещадно гнал его до самых Клыков. Там его встретили друзья, собравшие всех мужчин села. Ольг сразу же начал расставлять патрули, дозорных, учить женщин и подростов стрелять из луков и помогать здешнего кузнецу делать наконечники для копий – пока Элиа и Кларенс не оттащили его в сторонку и прямо не спросили, что именно он задумал.

Узнав о Поединке, Кларенс выругался, а Элиа спросил в своей бесхитростной манере, не дающей собеседнику отвертеться от честного ответа:

– Ты можешь умереть?

– Да.

– Тогда не смей сражаться!

– Я воин! Я могу умереть в любую минуту.

Элиа яростно развернулся и убежал. Кларенс последовал за ним.

– Простите,- прошептал Ольг им вдогонку: больше для себя, чем для них. На душе было скверно.

Солнце вновь показалось на небе, прежде, чем то, чего ждали жители древни и трое пришлых, которые взялись их защищать, случилось.

Стрела с красным оперением взмыла высоко в небо. Ольг неосознанно тронул рукоять меча и повернулся к людям:

– Едут. Занимайте позиции.

Элиа и Кларенс хотели остаться рядом, но тан подтолкнул их к укрытию. Он все уже им сказал.

Поднимая клубы пыли появились всадники – двадцать два человека, все, кого Ольг видел в замке. Впереди, на вороном жеребце, мчался Радион.

Сто шагов. Пятьдесят. Тридцать.

Отец, Кирен, Фалина – простите меня, если я причинил вам боль.

Двадцать шагов.

Десять. И всадники остановились. Радион легко соскочил с коня.

– Это ты? – в его голосе послышалось удивление и раздражение,- Уйди с дороги, мальчишка!

Старинный танский меч с шипением выскользнул из ножен и просвистел в воздухе, останавливаясь у груди Радиона. Конники быстро начали доставать оружие.

– Останови своих людей, иначе их пристрелят,- голос Ольга был тих, но его все хорошо расслышали. Он скомандовал,- Лучники!

Из-за деревьев, из-за домов и сараев, начали выглядывать люди с арбалетами и луками в руках. Всадники успокоились. Хорошо.

– Что тебе нужно?

– Я вызываю тебя на Поединок.

Вот так. Ольг был много младше, ниже ростом и, скорее всего, слабее. Радион ведь не бывший подмастерье, подавшийся в солдаты, не разбойник, привыкший поднимать руку исключительно на тех, кто слабее. Он – тан. А значит, привык держать оружие с детства, его учили те, для кого война была средством выжить. Значит, что он, как и Ольг, фехтует с четырех лет, только опыта у него побольше. Значит, что он вполне может раскидать всю свою гвардию по закоулочкам, если сам того пожелает.

В обычной драке это, может быть, и решило бы дело, но не Поединке.

Поединок – это не трактирная потасовка, когда поводом служит отказ от угощения или осмеянный наряд. Это не бой в пылу сражения, когда либо ты – либо тебя.

В Поединке не имеет значения твой рост, или то, работы какого мастера твой меч. Здесь деревянный клинок может победить остро наточенную голубую сталь, а мальчишка, не знающий даже с какой стороны браться за меч, одолеть опытного мастера.

В Поединке сражаются не люди. Поединок – это бой намерений. И победит тот, чье Намерение угодно небу, а не тот, кто лучше ел, спал и тренировался.

И еще – это знали все воины, даже ни разу не видевшие такое – в поединок нельзя вмешиваться. Иначе боги покарают и тебя.

Вот что такое Поединок. Радион, похоже, это знал.

Было еще одно, что он так же не мог не знать.

Поединок может закончиться только одним – полной победой. Это не уличная свалка, после которой оба драчуна могут отправиться пить вместе дешевое пиво, позабыв про недавние удары. Не игрушечный бой до первой царапины, которым иногда балуют себя бойцы, чтобы сохранять воинскую форму.

Проигрыш в поединке – смерть.

И победа, как рассказывал маленькому сыну старый тан Ольг – тоже смерть. Потому что воин в таком бою показывает все, на что способен.

Про последнее знали немногие. Знал Радион, видавший немало таких поединков. Знал Ольг, потому что его отец был из числа немногих, кто победил и выжил. Знали два-три человека из радионовской гвардии. Знал Элиа, потому что читал об этом в книгах, бережно хранимых отцом на дне сундука.

И знал Кларенс, ибо каждое его сражение со смертью, когда он в своих руках держал хрупкую нить жизни другого человека, было таким же поединком.

– Я вызываю тебя на поединок,- повторил Ольг чужим, ломающимся голосом, – Так как это завещала мне девушка, которая умерла по твоей вине.

В голубых глазах Радиона мелькнуло понимание:

– Вот значит, какой обет ты давал…

Он не боялся. Он считал себя полновластным хозяином этих земель и имел полное право делать на них все, что ему угодно.

А вот Ольга трясло. Ведь кто он? Мальчишка. Пусть воин, пусть тан, но мальчишка.

В памяти возникло изуродованное побоями лицо Эллинг. "…меня звали Эллинг…отомсти…"

– Я принимаю вызов,- отчеканил Радион.

Пространство вокруг них вдруг ощутимо расширилось. Стало так тихо, как только возможно, не звенели в воздухе насекомые, не фыркали кони, людское дыхание было еле слышным. Люди смотрели на две фигуры с мечами, застывшие друг против друга.

Они начали двигаться одновременно. Это напоминал потрясающей красоты жертвенный танец, полет дракона в голубом небе, движения дельфинов, стремительно мчащихся под водой.

Никто из них не нападал первым.

Нападая первым, показываешь свои слабые стороны, учил Ольга отец.

Радион, несомненно, был подонком. Но он был воином из числа лучших, таном, чей род насчитывал не один десяток поколений. Он тоже не хотел показывать свою уязвимость.

Со стороны можно было подумать, что они не смотрят друг на друга, что их движения лишь тщательно отрепетированы. Это было не так.

Неизвестно кто из них первым начал нападать – со стороны казалось, что одновременно.

Ольг ушел влево змеиным движением прирожденного воина.

На лице Радиона не отразилось ни одной эмоции.

Тяжелый танский меч на мгновенье скрестился с клинком Радиона – богато украшенном драгоценными камнями и, потому, навряд ли очень эффективным.

Взмах, удар…Ольг с интересом скосил глаза на меч противника – очень даже ничего, по зрелому размышлению…Еще движение…и на белой рубашке расплывается яркое пятно.

Элиа дернулся вперед, но кто-то до боли сжал его плечо:

– Стой на месте,- холодным тоном, больше похожим на голос Ольга, прошипел Кларенс.

Карие глаза мгновенно стали единственным ярким пятном на невозможно белом лице.

– Стой на месте,- повторил Кларенс, чувствуя как его собственное сердце стремительно отстукивает большим молотом.

Еще удар, обманное движение Радиона, которое Ольг не замечает, а может быть, делает вид, что не замечает, и на белой его рубашке, которую Кларенс так хорошо помнит, потому что сам никогда не отличался особой чистоплотностью, и для него эта рубаха – признак аккуратности, появляется еще одна прореха, из которой видно длинную алую бахрому.

Рядом беззвучно плакал Элиа, все так же завороженно наблюдая за ходом боя, охнули те жители деревни, которые не заняты охраной танской дружины, но Кларенс не отвлекся. Возможно поэтому он заметил то, что упустили многие другие. На лице Ольга не отражалось ни одной эмоции – чувства всегда были спрятаны в глубине, как вода зимой прячется подо льдом, но тело внезапно перестало быть расслабленным, в нем появилось нечто вроде напряженной струны. Кларенс, всегда чуткий к таким проявлениям, насторожился.

…Свет заливал его сознание, и человеку душевно зрячему он сам виделся как столб белого света, не слепящий, а греющий…Свет позволял ему не видеть, но замечать, не слушать, но слышать. Благодаря ему он чувствовал себя частью вселенной, он был и Ольгом, таном Нарита, и страстно верящим в него Кларенсом и отражением на лезвии своего меча и блестящей сталью клинка Радиона, он чувствовал каждое движение, каждую мысль…Каждое намерение…

Мечи описывали в воздухе красивые дуги, скрещивались между собой, играли на солнце яркими бликами…Это было прекрасно…

Как жизнь.

Как смерть.

Старинный клинок, принадлежащий многим поколениям предков Ольга, но до сих пор сохранивший свою остроту, пропел в воздухе свою звонкую песнь, и надвое рассек грудь тана Радиона.

Зашумевшие было конники, смолкли, когда жители деревни выразительно направили на них стрелы.

Ольг шел как всегда бесшумно ступая, но Элиа чудилась в его походке тяжесть. Тан бы ни за что в жизни не признался, что ему тяжело, но после двух ранений кому угодно нужна помощь.

– Со мной все нормально,- сказал Ольг спокойно.

– Ты мысли угадываешь?- Элиа бежал вприпрыжку, не успевая за стремительно шагающим таном – большая разница в росте все еще давала о себе знать.

– Зачем?- удивился тан,- И так понятно о чем ты думаешь. Не бойся, это не раны, так – царапины. Меня очень трудно ранить по настоящему.

– Я знаю. Но он ведь был очень сильным воином.

– Он был неправ,- терпеливо объяснил Ольг,- В настоящем Поединке неважно кто сильнее. Хотя,- сказал он, немного помолчав,- Я победил бы его в любом бою.

– Почему?

Ольг пожал плечами. Он не знал как это объяснить. Когда после Поединка к нему подбежал насмерть перепуганный Элиа и, уткнувшись зареванным лицом в его рубашку, долго не отпускал, он вдруг понял что мог умереть.

Все люди смертны – вот что он осознал в тот миг, когда тело тана Радиона медленно поплыло в пространстве, а на лице умирающего возникло странное выражение удивления… Ольг в полной мере еще не додумал эту мысль, но она стучала у него в висках все то время, что прошло после окончания поединка.

Все смертны.

И он сам тоже может умереть.

Смерть была не тем сном, который он когда-то себе представлял, не просто переходом в иное состояние, смерть была реальна и страшна.

У смерти было удивленное лицо тана Радиона.

Кларенс, шагавший чуть поодаль, наматывал на руку поводья своего коня и прислушивался к разговору. Ему много что хотелось сказать, но он молчал. Молчал, перевязывая раны неугомонному тану, молчал, удерживая Элиа, который бросился к Ольгу сразу после Поединка, молчал, когда Ольг разговаривал с людом, собравшимся со всех окрестных деревень, а потом отправлял воинов Радиона в Неар, разумно предположив, что донесут все равно…

Что ж, в замке, названия которого они так и не удосужились узнать, теперь наверняка будет новый хозяин. Или, если правильно понял Кларенс, то и не один. Казнь человека, которого ненавидел весь край, всколыхнула людей. Отовсюду шли крестьяне, объединялись в армию против короля и его ставленников, словно восстания на западе внезапно переместились сюда. Но было ли это правильно, Кларенс не знал.

Казалось бы, то чувство горечи, поселившееся в душе после смерти девушки Эллинг, должно было уняться после свершения мести, но они не чувствовали успокоения. Ни один из них.

Ольг устало, еще не до конца разобравшись в своем отношении к происходящему.

Элиа – со сложной смесью радости за победившего, живого друга, все еще не улегшегося волнения и какой-то отчаянной решимости.

И Кларенс – осознающий, что то, что они сделали только что, то, что совершил Ольг, перестало быть просто местью за безымянную деревеньку, сожженную уверенными в своей безнаказанности ублюдками. Он вовсе не хотел участвовать в мятеже против короля, что бы там он не знал о принце Элиа, тем более, ему вовсе не хотелось быть одним из организаторов восстания.

Да, и еще, они сбежали.

Конечно, это трудно было назвать побегом в полной мере, однако поздно ночью после разговоров с людьми и странного празднования победы над Радионом, три тонких мальчишеских тени выскользнули из деревни, и вышли на дорогу. Ольг просто сказал: "уходим", и они снова ступили на утоптанную тысячей ног колею. Они сбежали от ответственности за то, что они только что, собственными руками, натворили.

Нет, не сбежали. Просто Элиа тихо сказал в тот момент, когда он и Ольг уже готовы были принять на себя командование людьми и организацию мятежа против короля, танов и кого бы там ни было, настолько они были возбуждены происходящим:

– Надо найти оружейника, Колина. Нам надо в Неар…

И они пошли в Неар.

Навряд ли эти дни можно будет назвать счастливыми, подумал Ольг, глядя на мальчишек, все еще перешептывающихся перед сном, но уже отдавшихся безмерной усталости последних часов пешком. Элиа еще что-то бормотал, но утомившийся, немного раздраженный Кларенс уже крепко спал, накрывшись с головой, купленным когда-то в Форое теплым плащом. Плащ, некогда взятый на вырост, был уже впору: Кларенс рос так же стремительно, как делал все на свете.

– Ольг, давай завтра отдохнем,- донесся до него голос Элиа,- Такое впечатление, что за нами собак пустили.

Их и пустили, зло подумал Ольг, но ничего не сказал.

Их искали. Вероятнее всего, это была гвардия Радиона, хотя ему казалось, что брать нужно повыше: смерть Радиона наверняка не осталась незамеченной…в столице. Дважды Ольг, звериным чутьем предугадав опасность, вовремя сводил их с дорог, и они избегали гибели. В придорожных трактирах им сказали, что целые отряды вооруженных до зубов солдат ищут троих мальчишек, и описали их приметы: юноша-воин, лекарь и мальчик-подросток с огненными волосами.

Элиа и Кларенс ничего не знали. Может быть и догадывались, но помалкивали, по крайней мере, Элиа. Кларенс не жаловался на усталость, вызванную быстрым шагом, почти бегом, которым они преодолели полстраны, только глухо ворчал нечто нелицеприятное обо всех танах на свете. Ольг не хотел им говорить, чтобы не пугать, но в последнее время так много всего происходило, что даже он задумался: а можно ли их испугать вообще чем-нибудь.

Не самое счастливое время, вновь прокралась в голову утешающая мысль…да вот только он уже забыл когда оно было счастливым. Похоже, осенило его, это зависит не от времен, а от людей.

– Ольг,- позвал его Элиа,- Ты отдохни, я посторожу. Ну, пожалуйста, ты уже три дня не спал.

Ольг оглядел небольшую, спрятанную со всех сторон лесом и холмами полянку, понюхал воздух, приложил руку к земле, проверяя, не скачет ли кто-нибудь в опасной близости, ничего не услышал и нехотя кивнул.

– Ладно. Разбуди меня, если что-то произойдет.

Он уснул с чувством облегчения, что хоть на какое-то время сможет отвлечься от действительности.

Элиа не спал. Тан, со своей привычкой защищать их ото всех бед, начиная от укуса комара и заканчивая неминуемой гибелью, ничего не сказал им о погоне, но Элиа давно уже научился понимать Ольга без слов. Интуиция, обостренная за последний год до немыслимого, казалось бы, предела, подсказала, что их снова ждет опасность, и, скорее всего, нешуточная.

И я этому виной. Если бы не мое глупое обещание умирающей девушке…как будто бы не все равно ей сейчас, отомстили за нее и ее родных, или нет.

Огоньки пламени плясали в маленьком, разведенном на скорую руку костерке, который шипел и плевался сосновыми шишками, в них Элиа виднелись странные картины, сражения, битвы, зловещие предзнаменования, и он даже не заметил как задремал, сидя у огня.

Ему приснилась Эллинг. Все же это было странно, ему даже родители снились очень редко, а тут вдруг девушка, которую видел раз в жизни, но так ярко, так, как будто на самом деле встала рядом с ним и спокойно улыбается. Покрытое побоями лицо, которое он помнил, изменилось: у Эллинг были высокие скулы, чистая кожа, длинные ресницы, обрамляющие карие глаза. От девушки исходило легкое светлое сияние, да еще трава, на которой она стояла, казалось, вовсе не примялась…

– Как странно…Ты жива или ты мне снишься?

– А как ты сам думаешь?

– Не знаю. Ольг отомстил за тебя.

– Я видела. Спасибо.

– Эллинг, а страшно…умирать?

– Тебе незачем знать это, король. Ты будешь жить еще долго.

– А мои друзья?

– Не стоит тебе знать и это. Но знай: пока вы вместе, вы непобедимы. Но однажды один из вас должен будет пойти своей дорогой, хотя каждый из вас и не хочет этого. Просто помни, что это необходимо, король…

Она начала медленно растворяться в воздухе, все так же умиротворенно улыбаясь. Элиа протянул руку, пытаясь поймать наваждение, но ладонь прошла сквозь золотистое мерцание, он крикнул: "не уходи"…и проснулся.

Неспешно догорал костер, где-то вдалеке раздался шорох крыльев – пролетела, охотясь сова, и все казалось настолько спокойным, что Элиа выдохнул в облегчении. Похоже, он спал не так уж долго. Странный сон, оставшийся непонятным и от того неприятным отпечатком, вот что беспокоило его намного больше.

Все дело в том, что он уже слышал эти слова. Не так давно и не так далеко отсюда, но сказавший их не был человеком…как, видимо, уже не была человеком и погибшая Эллинг… Почему же они говорили это ему? Для чего, ведь это касалось Ольга?

Или нет? А вдруг я ошибаюсь и…Вдруг все то, чего я так боюсь, касается вовсе не Ольга, а кого-то другого…меня.

Один станет королем. Второй будет спасать людей. Судьба третьего лишь в его руках.

– Элиа, хватит, спи,- раздался над ухом хрипловатый со сна голос. Ольг зевнул, потом решительно потер кулаком глаза и повторил,- Спи, говорю, я уже отдохнул, а тебе стоит набраться сил.

– Завтра снова бежать?

Ольг пристально поглядел на друга – белеющее в темноте лицо было спокойно-любопытным.

– Догадался, да?

– Было не особенно трудно.

– А Кларенс?

– Думает, что у тебя очень оригинальный способ передвижения. По-моему, он очень устает.

– Если я скажу ему причину нашей поспешности – уставать будет еще сильнее.

Короткий смех, Элиа невесело усмехается в темноте, и снова думает о своем сне и словах Эллинг и Рата.

Один станет королем. Второй будет спасать людей. Судьба третьего лишь в его руках.

– Спи, Элиа,- еще раз сказал Ольг.

В третий раз они едва успели скрыться от солдат. Ольг вывел их на тракт, чтобы сократить путь, но не предусмотрел, что их могут подстерегать в засаде. Это было глупо, и он едва успел увести мрачного Элиа и ничего не понимающего Кларенса в ближайший лесок, где с ним, умелым охотником, не каждому было тягаться. Ольг, даже не имея много времени, запутал следы настолько, что сам бы потом разобрал их с трудом.

Кларенс наконец-то все понял. Он долго и со вкусом шептал все известные ему ругательства, в нескольких местах заставив покраснеть даже Ольга, которого заставить покраснеть было практически невозможно, и уж точно дав пищу для размышлений Элиа, чей словарный запас, хотя и пополнился за прошедший год, но бледнел по сравнению с кларенсовым. Закончив последнюю, особенно смачную фразу, он уже спокойно спросил:

– И что теперь?

Ольг хмыкнул:

– Добавить что-то еще будет сложно!

– Идиот, ты хоть понимаешь, что только что нас чуть не угробил! Когда за мной гнались, чтобы убить, в последний раз, я хотя бы знал за что!

– Он просто не хотел тебя лишний раз беспокоить,- встрял Элиа.

– Ага,- ехидно ответил Кларенс,- Именно так и сказал паук мошке: я не хотел тебя беспокоить, так что повиси еще чуть-чуть, а уж потом разберемся!

Сравнение было очень образное, но Ольг его не оценил.

– Это ничего, что я в очередной раз спасаю твою никчемную жизнь, а меня за это называют идиотом?- поинтересовался он спокойно. Кларенс сник, надулся и последующие два часа, пока они прятались в чаще, демонстративно ни с кем не разговаривал. Учитывая, что молчащего Кларенса увидеть было трудно, а то и почти невозможно, все просто облегченно вздохнули. Элиа, правда, чуть-чуть помучила совесть, но он пинками загнал ее в глубину сознания. Ольг удовлетворенно усмехался.

Здешние леса были мрачнее прозрачных сосновых боров его родины с их чистым сухим воздухом, которым так легко дышать. В этих местах было тепло и сыро, воздух был напитан дурманом лесных трав, пахло прелыми листьями и грибами, рос раскидистый – на севере такого не бывает – огромный папоротник, и незнакомые Ольгу цветы. Ему здесь не очень нравилось – он не знал чего ожидать от этого леса, не то что дома, где знакомо все: где охотится волчья стая, с какой ветки может спрыгнуть гордая красавица рысь, какой медведь правит и почему лис-двухлетка бежит именно этими тропами. Он был рад, когда они, обогнув лес наискосок, вышли к опушке, около которой была старая дорога, ведущая в Неар. Как рассказали ему еще в Клыках, дорогу давно забросили из-за слухов о разбойниках, живущих в окружающих ее лесах, а потом она заросла, превратившись в узкую тропку, по которой никто не рисковал ходить.

Впрочем, решил Ольг – почему никто? Они рискнут. Разбойники, это конечно страшно, но сейчас Ольг гораздо больше беспокоился по поводу королевских солдат.

А ты думал когда-нибудь, доблестный тан, что станешь мятежником?

Вот о чем Ольг никогда в жизни не думал, так об этом. Верно служить своему королю – это было то, чем занимались многие поколения его предков.

Н-ну, предположим Лэрион – не мой король…

А потом, единственное, чем они рискуют, так это собственными жизнями – большего у них никогда и не было…

Очевидно, Кларенс и Элиа думали точно так же, потому что шли по заросшей дороге, не сказав ни слова, хотя и прекрасно знали о ее репутации у местного люда. И лишь когда они остановились на ночлег, уставшие и истощенные беспрерывным бегом последних дней, Ольг увидел как Кларенс беспокойно озирается по сторонам, словно выглядывая возможную опасность.

– Не хочу чтобы меня убивали,- угрюмо заявил он наконец. Элиа промолчал, но вид у него был такой, как будто он готов подписаться под этими словами, причем несколько раз и жирными чернилами.

– Я тоже,- согласился Ольг.- Думаете, мне доставляет удовольствие бегать по лесам как загнанный на охоте олень?

– Думаю, тебе нравится опасность,- устало выплюнул Кларенс,- А еще я думаю, что тебе это легче переносить, чем нам, и гордиться тут нечем.

Он злился на Ольга, на чертову погоню, на весь белый свет…Эта злость, начавшая подниматься в душу, еще с ночи, проведенной в замке Радиона, когда Ольг заявил, что останется, а они должны уехать, все нарастала и нарастала. Кларенс даже не пытался ее утихомирить – он был не из тех, кто сдерживают свою ярость… Усталость же многократно ее увеличивала.

Элиа поежился, когда где-то рядом с криком пролетела птица, Ольг же ничего не ответил на его выпад. Его вдруг охватило равнодушие. И не было разницы что думают о нем друзья или враги…рана на предплечье все болела и болела, не желая затягиваться, несмотря на все усилия Кларенса…он понял, что чувствует человек в долгую-долгую болезнь, когда и не умираешь, но выздороветь сил уже не осталось…

Он стоял так, опустив руки, держащие оружие, не замечая как по щекам льются слезы, и переглядываются друзья – Кларенс с непониманием, а Элиа со странной смесью жалости и досады (не должен ты, его кумир, человек, в силу которого он безоговорочно верит беспомощно плакать неизвестно от чего)…

Кларенс бросил охапку листьев, которую держал в руках, подошел поближе:

– Прости,- он виновато опускает голову, но даже так они одного роста.- Я не это хотел сказать.

– Конечно,- язвительно бросает Элиа,- Вечно ляпнешь не подумав!

– Дело не в этом,- сумрачно сказал Ольг,- Дело не в этом.

Он кулаком вытирает непрошеные слезы, и, резко развернувшись, быстрыми шагами уходит в глубь чащи…

Ему давно уже не было настолько плохо безо всякой определенной причины.

Как будто снова и снова потеряна цель в жизни.

Но ведь это не так, у него есть Элиа, и Фалина, и воспоминания о ее глазах и улыбке, и Кирен, которая наверное ждет их каждый вечер на крыльце дома у дороги, и даже злой на язык шалопай Кларенс…

Почему же мне так паршиво?

Может быть потому что надоедливый невыносимый вороватый подросток прав и мне действительно нравится строить из себя героя?

Нет, дело было не в этом, Ольг это чувствовал. Что-то другое угнетало его, что-то гораздо более глубинное, но осознать что именно он не успел: из чащи, там, где он оставил мальчишек раздался отчаянный крик.

Голос он узнал бы из тысячи.

Элиа.

Слезы, если такие еще оставались, мгновенно высохли. Ольг рывком вытащил из ножен меч, бесшумно скользнул по упругой траве, и, видящий в сумерках едва ли не лучше чем днем, быстро побежал на крики. Упругие ветки то и дело ударяли его по лицу, но он не сбавляя скорости, достал на ходу меч.

В наступившей темноте, более или менее разгоняемой только светом костра, были видны силуэты нескольких мужчин, бесшумно двигавшихся по поляне. Были они вооружены легкими мечами и луками, которые не походили на тяжелое оружие солдат короля. Ольг успел заметить, что один из мужчин схватил Элиа, жестоко скрутив руки за спиной. В десяти шагах от него Кларенс с отчаянием, воспитанным долгими годами на улице, дрался с двумя воинами. Дрался неумело, но двигаясь так, что опытный человек увидел бы наверняка – такой будет сражаться до последнего вздоха, до последней возможности, надеясь хотя бы умереть достойно, раз уж не получается победить.

– Ольг! О-о-ольг! – Элиа кричал, надрывая голос, потом каким-то образом вывернулся из рук державшего его мужчины, – Ольг!

Я – идиот, возомнивший себе невесть что. Самодовольный глупый мальчишка, решивший поиграть во взрослые игры. Глупец. Я стою здесь и смотрю как какие-то ублюдки делают больно моим близким…

Эта мысль отрезвила его. Он снова стал таном Ольгом, легко вступающим в любую битву, Ольгом – воином. Он вновь почувствовал, как кровь легко разливается по жилам, и обостряется зрение и слух, будто мир становится вокруг несоизмеримо ярче и четче.

И у него снова была цель.

Спасти. Элиа. И Кларенса.

Сейчас. Немедленно.

И спасать каждый раз, когда это будет необходимо. Что-то подсказывало Ольгу, что необходимость эта будет возникать все чаще и чаще.

Узорчатый меч с шипением выполз из ножен. Тонкая тень метнулась на поляну молниеносным рывком.

Удар.

Взмах.

Звон двух скрестившихся клинков и снова взмах. Пурпурный отблеск от костра на блестящей поверхности металла, внезапно замедлившееся для Ольга время, и никаких звуков – лишь собственное тяжелое дыхание… вдох… выдох… снова вдох… Элиа, что-то беззвучно кричащий, вырывающийся из захвата… Кларенс, жестоким ударом добивший своего противника и дико озирающийся по сторонам, не зная, что делать…

Вдох…

Стук сердца в заполнившей мир тишине.

Раз.

Я – Ольг.

Два.

Я – воин.

Три.

Я – тан Ольг из Нарита.

Четыре.

Я – Ольг!

Выдох…

Время тотчас обрело свой обычный ход, и старинный меч резким движением рассек воздух перед собой и остановился за мгновенье до того как врезаться в мягкую податливую плоть.

Я – воин. Гончар лепит посуду, пахарь обрабатывает землю, а воин сражается. Таково мое предназначение. Я – воин. Но не убийца.

Элиа откатился в сторону и в его карих глазах Ольг прочитал мгновенный вопрос.

Что?

Ты?

Делаешь?

Я – не убийца. Я. Не. Хочу. Так. Больше.

Каким чудом они оказались втроем, спина к спине, Ольг так и не понял. Элиа мягко, напомнив ему этим движением рысей, живущих в лесах вокруг Нарита, рывком поднялся с земли и прыгнул к нему. Кларенс метнулся еще быстрее, по пути ранив одного из нападавших ножом в плечо, и Ольг внезапно почувствовал странное единение, будто они трое сейчас могли справиться не только с этим отрядом (с этими-то он и сам мог разобраться), но и с войском раз в сто больше и сильнее.

Ощущение внезапной силы ошарашило его настолько, что он даже не заметил, что из-за деревьев показалась рослая фигура. Он вгляделся в белеющее лицо лишь спустя долгое-долгое мгновенье – уже успокоившийся, уверенный в том, что сейчас ничего такого не произойдет.

Молодой мужчина, высокий и широкоплечий, явно предводитель, вышел на поляну.

– Сдав вас троих королевским солдатам, мы бы получили по мешку золота каждый, – сказал он, с усмешкой на крупном горбоносом лице. Темные глаза сверкнули, когда на них упал отсвет костра. Справа от Ольга отчетливо прошипел ругательство Кларенс.

– Что же мешает? – услышал Ольг свой язвительный голос.

Высокий коротко рассмеялся:

– Наверное, то, что за нас назначена не меньшая цена.

Они, как и предполагал Ольг, не были королевскими воинами. Но столь же трудно их было назвать и противниками короля.

Разбойники.

Такие же, как и те, которые разрушили замок Нарит.

Нет. Не такие же.

Те, кто ушел из деревень, сожженых дотла за неуплаты налогов. Те, чьи жены и дети остались без крова и денег.

Всё так перемешалось, что Ольг уже не знал, что правильно, а что нет. Замок среди болот уничтожили такие как тан Радион, а здесь в лесные разбойники уходили те, чьи дома были в руинах.

Они долго сидели у огня в лагере, куда их привел высокий предводитель по имени Ивэн. Слушали. Говорили.

От разбойников – они называли себя Лесными Братьями – не уходили живыми те, у кого хватало глупости соваться на старую дорогу. Глупости хватало у солдат, надевшихся на силу своего оружия, да не рассчитывающих, то, что в своем лесу помогают и деревья. И у купцов, которые поначалу ехали старым трактом чтобы сэкономить время – прямая дорога на Неар всегда пролегала именно через эти места.

И у них троих. Как всегда.

Иногда Ольг думал о том, какой запас невезения еще припасла им Хозяйка Судеб, мудрая Суор, и не находил ответа.

Впрочем, жаловаться им было не на что. Их оставили в живых, мало того, их отпускали назавтра в дорогу. Их войну считали правой.

Ивэн, вождь Лесных Братьев, жил когда-то в маленькой деревеньке под названием Клыки.

Элиа смотрел на костер. Считалось, вообще-то, что он спал, да вот только спать совсем расхотелось – во сне он опять видел Нарит – и он просто смотрел на то, как плюется шишками лесной костер, и прислушивался к неторопливому разговору Ольга и этого… Ивэна.

Даже через толстую ткань плаща чувствовалась твердая почва, и Элиа вдруг подумал о том, как давно он не спал на кровати – и даже узкая домашняя кровать, что стояла в их с Лин комнате, вдруг показалась ему воистину королевским ложем. Дом… Он соскучился по дому. По скрипучим ставням, которые качал любой, даже самый небольшой ветерок, по деревянным полам, которых близнецы должны были покрасить, да все ленились, и доски на полу рассыхались и тоже начинали скрипеть, а мама ругалась каждый раз, когда такая половица жалобно стонала.

Ольг считает, что он привык. Привык к одиночеству, привык к тому, что они всегда в дороге, привык к опасностям и приключениям. Ольг конечно о многом правильно думал, но вот в этом он ошибался – это Элиа знал точно.

Элиа много думал о том, что случится дальше, потом. Не сейчас, когда ему тринадцать и он сын не то опального короля не то конюшего в замке среди болот, а спустя годы. Наверное, когда-нибудь так случится, что у него будет своя семья, может быть даже дети. Позволит ли он им уйти, странствовать, глотая придорожную пыль, или даст то, о чем сам мечтает больше всего на свете – дом, в котором их всегда будут ждать. Со скрипучими ставнями и некрашеными деревянными полами, и садом, где в июле краснеет спелая малина.

Этот дом был теперь его мечтой – не путешествия и великие открытия, а маленький дом на холме, в котором звучат дружеские разговоры и звенит беззаботный веселый смех. Иногда Элиа даже удивлялся себе: и куда только девалась его неуемная страсть к грезам и мечтам. Пропала без следа, да и только. Наверное, его теперь не узнали бы ни родители, ни братья и сестренка, ни Рин.

Нет, поправил он себя горько, узнали бы.

Будь они живы, узнали бы.

Ольг все разговаривал с Ивэном – серьезно, продуманно, а Кларенс тихо сопел, уткнувшись ему лицом в плечо: он, как успел заметить Элиа, всегда засыпал, свернувшись калачиком, и уже потом, во сне, распрямлялся. А Ольг всегда спал на спине, подложив под правую руку меч, готовый даже в полусне вскочить, бешено сшибаясь с противником.

Жили бы они там, в его придуманном деревянном доме с резными наличниками? Он не знал. Не хотел даже знать. Там, в его доме, уже жили те, кого он, оказывается, любил больше всех на свете, те, с кем вместе он умирал почти год назад, при осаде замка Нарит.

Может быть, Рин сдружился бы с Кларенсом.

А Ник и Дэни научили бы Ольга смеяться.

А мама с Кирен готовили бы ужин у одного очага, и смеялись над шутками близнецов.

Не думай об этом, Элиа. Слышишь, не смей об этом думать. Хочешь как тогда, на корабле, упасть в омут отчаяния и страха. НЕ СМЕЙ!

Почему же все-таки сложно в этом мире? Почему нельзя просто жить, никому не мешая, ни с кем ни воюя, никого не убивая? Почему я этого не понимаю?

Может быть, в этом есть и моя вина.

Наверное есть, ведь я – принц Элиа, и я в ответе за тех, кто рядом со мной.

… А Ольг в ответе за меня и Кларенса…

А может же такое быть, что каждый из нас отвечает за того, кто рядом, за того кого любит и уважает, за того, кто ему дорог – не только мы трое, но каждый человек, независимо от того, тан он или король, или бродяга из зачуханного Келона. Мы в ответе за тех, кого любим.

А те, кого мы любим, в ответе за нас.

Никогда еще такая простая и правильная мысль не приходила ему в голову. Элиа часто думал обо всем, пытался разложить по полочкам все, происходящее в его жизни, а потом бросал это, пропащее с его точки зрения, дело, когда снова случалось нечто из ряда вон выдающееся. Он уже давно отчаялся понять почему все шишки всегда валятся на их головы – и понял только сейчас, наверное.

Они взяли на себя ответственность. Они научились жить не только своими мелкими заботами, но и чем-то, важным многим людям.

Я – тан, говорил Ольг. Быть таном – значит отвечать за все то, что делается в твоих землях.

Элиа никогда в полной мере не понимал что для Ольга значат эти слова – быть таном. А сейчас вдруг осознал. Только сейчас, слушая неторопливый разговор двух мужчин у костра, теплое дыхание Кларенса, уткнувшегося носом в его плечо, и глядя на то, как взвиваются до верхушек деревьев искры в костре от случайно попавших шишек.

Игра огня завораживала, и Элиа почувствовал как на него накатывается волна сна. Когда Ольг обернулся, чтобы проверить как там его неугомонные мальчишки, Элиа уже спал и чему сосредоточенно хмурился во сне.

Разговаривать с Ивэном было трудно и одновременно легко. Ольг – странное дело! – чувствовал понимание со стороны предводителя Лесных Братьев. Как будто лесной разбойник мог понять то, что чувствует он, тан Нарита, Ольг, весь тот груз ответственности, которые лежал на его плечах: ответственность за привязавшегося к нему мечтательного мальчика со скрытой тайной, ответственность за Кларенса, за Кирен, за Фалину – за всех.

Иногда даже тану Ольгу хотелось стать просто мальчишкой, который знать не знает ничего ни о воинском искусстве, ни о танском титуле. Просто мальчишкой, которой может свободно ходить меж людей, не прислушиваясь к тому, не зазвенит ли где-нибудь сталь двух скрещивающихся клинков.

Ивэн глотнул вина из фляги, передал ее Ольгу.

– Не завидую я тебе, воин, – сказал он задумчиво.

– Почему?

Предводитель Лесных Братьев пожал плечами. Для него это было само собой разумеющимся.

– Ты раздул огонь, воин. Долгие годы Торинод тлел как покинутый лесной костер, а вы трое стали свежим ветром. Ты знаешь, что бывает, если лесные костры вспыхивают с новой силой?

Тан невыразительно спросил:

– Что?

Ивэн помолчал немного, глотнул еще вина из переходящей из рук в руки фляжки, и вдруг в упор взглянул на угрюмо уставившегося в темноту Ольга.

– Пожар. А лесной пожар не потушить, просто залив водой. От него либо бегут, не помня себя, либо пускают встречный огонь, чтобы уже нечего было выжигать.

Тан почувствовал, как по коже пробежался неприятный холодок – неприятный оттого, что Ивэн был прав, ой как прав.

Давно уже спали притомившиеся за последние дни мальчишки, Ивэн ушел в свой шатер, оставив тану флягу с вином, а Ольг все вслушивался в звуки ночи. Не по северному крупные звезды казались совсем близкими, почти ощутимыми; они делали ночь еще темней.

Догорающий костер отцветал последними угольками. Ольг вдруг усмехнулся, пододвинулся поближе, с силой выдохнул. Мгновение – и легкий белый пепел взметнулся в воздух, а там, под ним, взметнулся язычок пламени – сначала один, потом второй, а через еще какое-то время костер вновь ярко освещал поляну.

Пламя. Люди – тоже пламя.

Зарю они встретили в дороге.

Ольг шел, мягко ступая по лесной дороге, заросшей мать-и-мачехой, и хмуро наблюдал за тем, как высоко над деревьями светлеет до голубизны небо.

Элиа полудремал, считая шаги, чтобы не уснуть. Второй, третий, десятый…

Кларенс пофыркивал, когда умудрялся в очередной раз вляпаться в невидную в утреннем свете паутину, или когда роса с нижних веток попадала ему за шиворот. Ходить посередине дороги вслед за Ольгом он считал ниже своего достоинства. Ольг слышал позади себя витиеватые ругательства и неслышно усмехался.

Один станет королем. Второй будет спасать людей. Судьба третьего лишь в его руках.

Спасать людей из них троих горазд Кларенс – лекарь. Наследник королевского престола тоже лишь один, вон идет, едва не засыпает, глаза почти закрыты, губы что-то шепчут, то ли опять в своих видениях, то ли во сне разговаривает. Выходит, тан Ольг, третий – ты.

Да уж. И, увы, я уже выбрал.

Мятежник.

Странствующий воин.

Дурак.

И ничего-то уже не изменишь, а тан?

Отчего-то не было беспокойно, как прежде. Словно что-то, сломавшееся внутри после того, как он убил Радиона, срослось заново. Помогло ли, то, что он, наконец, выплакал свою непонятную горечь, или ночной разговор с Ивэном помог вспомнить то, что он давным-давно успел позабыть – он не знал. Но стало легче. Просто легче.

Сзади доносился негромкий голос Кларенса, он напевал какую-то неизвестную тану песню. Ольг прислушался.

По круглым камушкам бежал

Ручей с водицей чистой.

Он ивам песни напевал

То медленно, то быстро.

Он путникам давал приют

Прозрачною прохладой,

Которой вкус так берегут…

Пустыню делал садом!

Мелодия была хорошая, спокойная, но слова были…тревожные. Так, по крайней мере, показалось Ольгу.

Бежал ручей среди камней,

Журчал грядой порогов,

Пока строение людей

Не пресекло дорогу.

Кларенс мгновенье помолчал, словно сам вслушивался в свою незатейливую песенку, а потом закончил неожиданно…

… Тот край, далекий и ничей

напомнил мне кого-то:

Там, где когда-то был ручей,

Осталось лишь болото.

Кларенс допел песенку с каким-то нажимом, но вид у него был отсутствующий. Ольг обернулся на долю мгновенья, и наткнулся на взгляд проснувшегося Элиа.

Вид у того был встревоженный.

– Что?

– Ничего. Песня…будто знакомая… – Элиа решительно помотал головой, – Хотя, нет… не может такого быть…

– Чего… быть? – поинтересовался Кларенс, вдыхая чистый утренний воздух.

– Один мой друг пел похожую песню… давно уже. Но он, скорее всего, умер. А где ты ее услышал?

– В Форое, на площади. Там менестрели выступали. А что?

Элиа выдохнул, отгоняя непрошеные воспоминания. Ну, менестрели, и что с того? Может Рин и сам услышал эту песню от одного из появлявшихся время от времени в Нарите бродячих певцов, а потом выдал ее за свою. Хотя в это Элиа верил слабо, даже не верил совсем. Рин, несмотря на свои недостатки был человеком честным. И – был – другом. А друзьям не лгут даже в таком. Тем более – в таком.

Но скорее всего, все было наоборот – песню услышали от Рина именно заезжавшие в Нарит музыканты (он вечно крутился возле них), а уж потом начали исполнять ее в городах по всей стране.

– Ничего, – сказал Элиа, – Ничего.

Лес закончился и они вышли на светлую опушку, за которой виднелись бескрайние зеленые луга, и там, посреди трав, виднелся извилистый, но широкий тракт.

Ольг окинул взглядом простор, и первым ступил на дорогу.

Неар показался спустя два дня, к вечеру, когда солнце уже клонилось к западу. Элиа сразу даже не понял, что крепостные стены из белого камня, казавшиеся в закатном свете розоватыми, это уже Неар.

Город его предков.

Город, который предал его отца.

Ольг сказал ему негромко, вглядываясь в даль:

– Это Неар, Элиа.

И Элиа ответил, чуть помедлив.

– Да, я знаю.

Кларенс перевел глаза с одного на второго, уже привыкший, что иногда он не понимает того, о чем эти двое говорят. Они будто постоянно вели свой неслышимый ему диалог, говоря о чем-то отстраненном, не о той жизни, что была сейчас, а о том, что когда-то случилось и изменило их жизни. Ему всегда хотелось понять, о чем же они ведут этот свой неслышимый разговор, но… Не то, чтобы они не пускали – просто не получалось. Было необидно, но немного жаль. Кларенсу тоже было что сказать нелюдимому воину и мечтательному принцу.

Законному, между прочим, наследнику этого самого Неара. Вместе со всеми его окрестными деревнями, дворцами, трактирами и живностью. А это, не забывай друг лекарь, привлекло и других охотников на престол богатой и красивой страны. И навряд ли король Лэрион отдаст власть пришлому мальчишке – "не знали и не звали" – за просто так. А значит, еще раз напомнил себе Кларенс, ждать спокойной и легкой жизни не стоит. Не получится…

Так же, подумалось ему против воли, как и легкой и спокойной смерти.

Размышления прервал голос Ольга.

– В город войдем завтра утром, когда из деревень повезут молоко и хлеб на продажу. Нам не стоит очень выделяться из толпы.

Элиа, преданно глядевший в глаза тану, кивнул.

Кларенс усмехнулся. Выделяться из толпы не хотелось. Выработанное годами на улице чувство ясно говорило, что непродуманно соваться в Неар – опасно.

В том числе и для жизни.

Они вошли в город, когда уже рассвело, вместе с торговым караваном откуда-то с юга, из мест, где еще не знали о том, что по стране ищут троих мальчишек, возглавивших восстание против тана Радиона. Легко сходившийся с людьми Кларенс уже успел попроситься на повозку рядом с возничим и, глядя на него, никто бы не подумал, что весело балагуривший парень – один из этой троицы.

Спрятавший под капюшоном свои приметные рыжие кудри, Элиа тоже стал похож на самого обычного мальчишку, впервые попавшего в большой город и оттого беспокойно озирающегося по сторонам.

Ольг шел поодаль, хмуро перебрасываясь словами с несколькими молодыми солдатами, расспрашивал их о величине жалования и о том, не тяжело ли служить в королевской гвардии – и сторонний наблюдатель легко бы решил, что юноша из хорошей, да только обедневшей семьи, младший сын, скорее всего, приехал в столицу в поисках своей удачи.

Они не переговаривались между собой, даже не смотрели в сторону друг друга, словно и не были знакомы вовсе. Кларенс травил байки, время от времени вставляя такие соленые словечки, от которых даже у бывалого возницы, краснели уши, да развлекался тем, что подмигивал проходящим девушкам. Ольг, прислушивающийся к его речи, периодически порывался вставить пару слов о самом Кларенсе, но потом передумывал. Из них троих лишь келонскому бродяге всегда удавалось слиться с толпой, между делом выпытывая у окружающих то, что тану или там Элиа, к примеру, узнать никогда бы не удалось.

Ольг мельком взглянул на Элиа. Лицо у того было напряженное и злое.

За время их дружбы Ольг хорошо успел изучить Элиа. Светлое чистое лицо последнего часто выражало задумчивость, почти всегда было мечтательным, иногда – искаженным страхом или внезапным гневом. В карих глазах нередко плескалось веселье – не заливистый хохот Кларенса, не его танская усмешка, а просто веселье. Порой Ольг даже завидовал тому, сколько эмоций может сразу отображать лицо Элиа – выражения подчас сменялись мгновенно: от мечтательности к беспокойству. Но злым оно не было практически никогда. Лишь несколько раз за все то время, что они провели вместе, Ольг видел злого Элиа. Но всегда на то была причина – весомая или нет, но причина.

А сейчас причины не было.

А сам ты, Ольг, если бы пришлось тебе однажды вернуться в Нарит, да не таном, а безродным бродягой в караване торговцев – ЧТО бы чувствовал ты? Гнев, злость, ненависть. Нет, тан, причина есть…

Ольг еще раз глянул на сжатые, почти белые губы Элиа, и отвернулся, возвращаясь к беседе с солдатами.

Странное это было чувство – как возвращение домой из долгого-долгого пути, когда все то, что видишь, кажется и знакомым и незнакомым одновременно. Элиа смотрел на дома из белого камня, в окнах которых видна была жизнь чужих ему людей, смотрел как выходят из домов люди на работу или службу, смотрел как девушки вывешивают белье на веревках у крылец, как когда-то делала это после грандиозных стирок мама – и было ему тошно.

Он возненавидел Неар. Сразу же. С первого взгляда.

И добротные дома, и ярко одетых горожан, и большой белый дворец, возвышавшийся над городом своими тонкими башнями.

Не-на-ви-дел!

Какая-то часть его думала о том, что когда-то, года, нет, века, назад, его предки строили этот город, правили им, любили его. Но кто-то словно напоминал, что его отец был предан этим городом, предан безжалостно и спокойно – в тот самый момент, когда вельможи Торинода решили, что молодой и энергичный правитель должен исчезнуть без следа в лесах окрест города.

Элиа иногда думал, о том, а кто же погиб там, вместо родителей и старшего брата, которого он никогда не видел – и раздваивался в этих своих мыслях. Была и вина перед теми, кто погиб там, за НИХ, и странное, затаенное чувство облегчения. После таких мыслей становилось иногда тошно от себя самого, но запретить себе думать об этом Элиа не мог. Не получалось.

Они шли по Неару: он и Кларенс вместе, а Ольг чуть поодаль, будто и не с ними, и все вроде было правильно, но Элиа все равно чувствовал щемящее ощущение в горле – словно долго плакал, но так до конца и не успокоился.

Наверное, все дело было в том, что он вспоминал сегодня последний день в Нарите, пожар на стенах замка, черный осенний дождь и слова отца, сказанные в горячке боя…

…ты должен дойти до столицы Торинода – Неара. Там ты встретишь человека по имени Колин, он когда-то был лучшим оружейником страны. Покажи ему цепь и скажи, что ты – мой сын. Он скажет тебе, что делать дальше…

А что делать дальше?

Что?

Это Кларенс мог без раздумий совершить любое сумасбродство только потому, что ему так показалось правильным.

Это Ольг мог принять решение, взяв на себя ответственность за все последствия этого решения.

Но он Элиа. Не Кларенс, не Ольг – Элиа.

Он так не мог.

И его это злило.

Оружейные кварталы Ольг нашел безошибочно, словно бывал в Неаре не один десяток раз. Кларенс глянул тана удивленно. Тот пожал плечами – ему-то это было очевидно. Только рядом с оружейными лавками толкалось столько молодых парней его возраста, только в воздухе над ними витал запах каленого железа – резкий, терпкий.

И только рядом с такими лавками, да еще, наверное, рядом с ювелирными рядами, можно было увидеть столько солдат.

– Будьте поодаль, – шепнул он Кларенсу одними губами. Тот понял, кивнул, и, когда Ольг вошел в один из рядов, выждал минуту, якобы разглядывая вывеску одной из лавок, а уж потом дернул Элиа за край рубахи.

– Пошли.

– Как ты думаешь, мы его найдем? В смысле – Колина?

– Никак!

– Что? – не понял Элиа. Кларенс огляделся по сторонам, не заметил ничего опасного, и ответил охотно:

– Никак не думаю. У меня голова сейчас о другом болит. Как бы Ольга здесь не потерять, да самим не засветиться перед кем-нибудь внимательным.

– А-а, – протянул Элиа. Расспрашивать дальше расхотелось. Все были заняты делом: Ольг искал Колина, Кларенс охранял его, и только он сам был здесь вроде как и не нужен.

Да что это со мной?

Ольг тем временем остановился у одного прилавка, у второго, третьего, рассматривал оружие, пробовал пальцем остроту клинка, в одной из лавок даже купил себе небольшой кинжал с ножнами, украшенными какой-то вязью, беседовал с продавцами и такими же покупателями, делая все это неспешно, даже как-то лениво.

Кларенс нетерпеливо постукивал каблуком сапога по мостовой, но делал вид, что тоже присматривается к оружию, поспрашивал цены даже, но взгляд от Ольга не отрывал. Наконец, тан зашагал к выходу из квартала оружейников и кузнецов, и они, чуть помедлив, направились за ним.

В ближайшем трактире, куда они зашли, было, несмотря на ранний час, шумно и многолюдно.

– Ну? – выпалил Кларенс, едва плюхнувшись на старый деревянный стул. Ветхое сооружение устрашающе заскрипело. Элиа не стал ничего спрашивать, лишь уставился на Ольга напряженно. Из под капюшона выбилась медная прядь, Ольг протянул руку, убрал ее под ткань и только после этого начал говорить.

– Плохие новости, – сказал он тихо. В трактире была куча народу, конечно, и никто не обращал на них внимания, но Ольг предпочитал осторожность. Тем более, что в дальнем от них углу сидели двое в доспехах королевской армии.

Зеленые глаза сверкнули. Карие посмотрели с мольбой.

Не молчи. Пожалуйста. Мне надо знать.

– Оружейник Колин был главарем мятежников, что восстали на западе.

– Был? – спросил догадливый Кларенс. Ольг утвердительно кивнул.

– Был. А теперь заключен в главную тюрьму славного города Неара. Его должны казнить в канун праздника Урожая, через месяц. Его, и еще человек пятьсот, не меньше.

…Покажи ему цепь и скажи, что ты – мой сын. Он скажет тебе, что делать дальше… А теперь,кто скажет мне, что делать, а? Да и что я могу? В этом чужом городе, среди совсем чужих мне людей! Почему ты не ушел тогда, в ту ночь, а отец? Это твое королевство, и твоя кара, а я не хочу…не хочу так, слышишь!

– Ненавижу!

Элиа с силой ударил по столу и выбежал из трактира, вызывая удивленные взгляды зевак. Ольг последовал за ним.

Кларенс звонко кинул на стол монету и вышел последним.

Ольг поймал его в узкой полупустой улочке, бегущего, не разбирая дороги. Рыжие волосы растрепались от бега, в глазах блестели слезы.

– Что ты делаешь? А? Что ты делаешь?

– Пусти, дурак! Пусти меня! Ты НИЧЕГО не понимаешь!

– Так нельзя, Элиа.

– Пусти!

Он снова попытался вырваться, а когда не получилось – руки у Ольга были железные – вдруг разрыдался, да так отчаянно, как тан никогда у Элиа не видел. Тот если и плакал, то как-то тихо, по детски, а не так, по-звериному.

– Я устал, я устал, Ольг, я домой хочу, я не хочу здесь жить, и воевать не хочу, и чтобы люди умирали – не хочу…Не хочу, слышишь?

Ольг слушал, как Элиа плачет, уткнувшись лицом в его плащ, и думал о том,что он все-таки кое-что забыл. Забыл, что за внешне взрослеющим юным Элиа прячется все тот же напуганный мальчишка, которого он однажды вел через наритские болота. Им обоим – и ему, и Кларенсу, легче было действовать, делать, пробиваться куда-то с боем ли, или хитростью, а Элиа так не умел. Пытался через силу действовать так же, как они, куда-то бежать, что-то делать, но эта новая его решительность лишь давила на него, заставляя прогибаться, подстраиваться под их темп, а тот, прежний Элиа, был по прежнему лишь маленьким запутавшимся мальчиком, намного младше их обоих.

– Я знаю, Элиа, знаю… Прости. Я знаю…- повторил он, чувствуя, что Элиа перестает вырываться, успокаивается.

В начале улочки раздался звук бега – Кларенс остановился в нескольких шагах от них, подошел уже медленнее, встал рядом. Заплечный мешок упал на заплеванную мостовую.

– Тан, что с ним?

– Ничего. Ему необходим отдых. Всем нам необходим. Надо найти постоялый двор.

Ольг и Кларенс долго сидели у очага, пили настой из каких-то местных трав – и молчали. Элиа уснул после долгого, так и не прекратившегося плача, и теперь спал – беспокойно, то и дело поворачиваясь во сне.

– Подлецы мы с тобой, тан,- сказал наконец Кларенс,- Это же его страна, его город.

Ольг устало кивнул. Согласился, в кои-то веки.

– Что же делать, тогда?

– Ты у меня спрашиваешь? – в голосе Ольга кроме усталости прозвучала ядовитая усмешка.

– Ты – Старший.

– А сам ты, друг бродяга, как думаешь?

Кларенс посмотрел на спящего Элиа, на щеках которого все еще блестели невысохшие слезы, потом взглянул в сероглазое серьезное лицо Ольга. Пожал плечами.

– Мы не имеем права уйти – теперь. Слишком много всего пройдено, и бросать на полдороги начатое дело… неправильно, тан.

– А что правильно – заставлять неуравновешенного мальчишку делать не свой выбор? Я буду идти до конца, потому что я – тан. Ты пойдешь до конца, потому что для тебя все это – очередное приключение, занятная игра, которую ты хочешь пройти до победы. А он? Для него дойти до Неара было целью жизни весь последний год, он выжил благодаря тому, что должен был найти этого окаянного кузнеца! Что ему сейчас делать?

Кларенс глотнул из чашки крепкого травяного настоя и посмотрел в огонь. Язычки пламени были похожи на огненные пряди Элиа.

Ответа он не знал. И Ольг не знал тоже.

– Надо…надо попробовать вытащить этого Колина, – сказал он вдруг и тотчас же осознал всю бредовость этой идеи, – нет, забудь, тан, это глупо.

– Глупо?

– А что, по твоему, нет? Ольг, я же сказал, забудь. Нам троим даже рядом с городской тюрьмой проходить нельзя, помнишь, сколько за нас золота обещано из королевской казны? Между прочим, за живых или мертвых – там не уточнялось.

– Боишься? – в голосе тана послышался вызов, – Чего? Смерти?

Кларенс со стуком поставил свою чашку на стол. В воцарившейся тишине было слышно как стонет во сне Элиа.

– Я УЖЕ умирал. Не единожды. Я – не воин. И не принц. Я – вор с келонских улиц. Или ты забыл об этом, тан? Я – не боюсь.

Их взгляды скрестились, и Ольг внезапно подумал, что такого Кларенса он еще не знал.

А ты взрослеешь, бродяга…Я так много думал о себе, что и не заметил как вырос ты. А ведь ты прав, вор с келонских улиц, великий лекарь Кларенс, вытащить бы этого Колина… Только вот как? Ну да ладно, КАК это мы придумаем, главное, чтобы теперь Элиа поверил в то, что это возможно, что все было не зря… Да, взрослеешь…

Серые, вечно хмурые глаза говорили о том, о чем Ольг сейчас думал, так ясно, что Кларенс только усмехнулся.

Что, съел? Думал, ты один у нас такой бесстрашный? Эх, тан, если бы только все было так легко как порой решают отважные воины и юные книжники… ну как,скажи на милость ты собираешься освободить оружейника? Совершишь налет на городскую темницу? Один, надо полагать, или еще и меня потащишь за компанию, мало мне от стражников в Келоне доставалось… Да и Элиа – нужно ли это все ему, он ведь, похоже, совсем опустил руки.

– Ивэн. – сказал Ольг.

– А что "Ивэн"?

– Нам нужен Колин и те пятьсот человек, что сейчас там, в темнице. Втроем нам не справиться. Нам нужны воины и человек, которому мы могли бы доверять. Это Ивэн и его Лесные Братья.

– Ольг, за каждого из них назначена цена не меньше, чем за нас. Их убьют раньше, чем они выйдут на Новый Тракт! Даже еще раньше, как только из леса выйдут.

Тан посмотрел на него изучающе. Долго так смотрел. Рассуждения Кларенса имели свой смысл, но если уж совсем по правде, то Кларенс-таки ошибался. Шанс освободить оружейника Колина и при этом самим остаться в живых и на свободе был. Пусть небольшой, но был. И не воспользоваться им был бы грех.

Ради Элиа.

Нет, не ради него. Ради них самих.

Праздник Урожая выпадал на начало осени, аккурат в канун тринадцатилетия Элиа.

Тринадцать лет – возраст особый. Время первой влюбленности, первых разочарований, первых битв. Время взросления. Ты – вроде бы еще ребенок, но на деле уже знаком со всеми переживаниями старших. Юноша познает не только тайны собственного, вдруг начавшего меняться со страшной скоростью тела, он все больше узнает о той вселенной, в которой ему предстоит жить. Тринадцать – возраст перемен.

Хотя, Элиа некоторые свои перемены пережил еще год назад.

Он вдруг начал расти, вытягиваться, становиться шире в плечах, становясь таким же нескладным как Кларенс, руки и ноги словно сговорились мешаться ему при ходьбе, а зрение напротив, ухудшилось. Волосы похоже тоже составили договор с остальным телом и решили завиваться так сильно, как еще никогда в жизни. Лишь лицо оставалось прежним – чересчур белая кожа, чересчур большие карие глаза, резко контрастирующие с огненными локонами. Самое странное, что если раньше Элиа даже и не заметил бы ни одно из этих изменений, то теперь они бросались в глаза настолько ярко, что становилось одновременно и смешно и больно. Когда Ольг начал с ним душевный разговор о всех этих изменениях, Элиа не смутился, что непременно произошло бы раньше, а вдруг громко расхохотался, а потом сбежал от опешившего тана.

Но все это касалось лишь тела, решившего вдруг резко измениться. Душа, напротив, была в том же смятении, что и весь прошлый год.

На все попытки Ольга и Кларенса завести разговор на эти темы он отвечал уже не хохотом, а презрительным молчанием, заставляя первого возводить очи к небу, а второго – шипеть многоэтажные витиеватые ругательства, от которых некоторые окружающие шарахались в сторонку, а некоторые прислушивались и самим тщательнейшим образом запоминали.

Тем не менее, совершенно идиотский, по мнению Кларенса, план, работал. Ивэн совершенно неожиданно согласился на то, чтобы помочь освободить мечника по имени Колин из неарской тюрьмы.

Не так уж это было и сложно, как думали Ольг и Кларенс. Король Лэрион, жестоко подавив восстание на западе, был уверен, что теперь уж никто точно не поднимет никакой смуты, да еще и перед самым его дворцом. Трое мальчишек, поднявших край против тана Радиона как в воду канули, то ли погибнув от рук разбойников в тамошних лесах, то ли решили, что теперь высовываться – себе дороже, и солдаты перестали вглядываться в лица всех живущих в стране подростков в поисках лекаря, воина и того, третьего, с запоминающимися медными волосами…самого младшего из них…

Никому и невдомек было, что эти трое находятся сейчас в Неаре, да еще и собираются освободить оружейника по имени Колин, заговорщика и друга прежнего короля Торинода, рано и странно погибшего Эвана.

Тюрьма охранялась хорошо. Снаружи ее караулили воины из королевской гвардии, изнутри – стражники. А ключи от темниц, в которых содержали мятежников, держал при себе неотрывно сам держатель городской стражи господин Вар. Можно отвлечь воинов, споить стражников, но могучие двери сломать было невозможно. Подобрать отмычку – тоже. Как успел узнать вездесущий келонец, никто еще не подобрал. А кто пытался, оказывался в темнице по соседству.

– Глупость, – сказал Кларенс, узнав об этом, – Легче украсть ключи у Вара, чем идти напролом, не зная куда.

Сидели они в одном из трактиров города, шумном и многоголосном. Элиа поднял измученные глаза, но ничего не произнес. Ольг и неторопливо евший жареную птицу Ивэн, переглянулись понимающе.

– Скажи мне, друг бродяга, – издалека начал тан, – А трудно это вообще, украсть какую-либо вещь, чтобы ее обладатель не заметил пропажи?

Кларенс, сосредоточенно доедающий вторую тарелку супа, ловушки не заметил.

– Ну, не так уж и трудно. Взяли бы у Вара ключи, взамен подсунули ему похожие, но не те…какие-нибудь, неважно какие, а пока он с ними возится, вытащили бы из тюрьмы этого Колина – и дел-то! И сразу в леса, пока не хватились.

Элиа, заметивший хищный взгляд Ивэна, вздрогнул. Капкан для Кларенса, он, в отличии от последнего, заметил сразу же.

– Кларенс, – прямо начал Ольг, – Ты, конечно, можешь обидеться, и даже прав будешь…наверное…Но если кто и сможет украсть эти ключи, так это ты. Элиа в жизни даже пирожка чужого не взял, а я или Ивэн слишком заметны.

Зеленые глаза зло сверкнули. Кларенс явно не ожидал от тана подобного подвоха.

"…Я…я больше не буду спорить с тобой. И мешать не буду. И воровать…" Помнишь, тан, я обещал тебе это однажды? Так почему же ты заставляешь меня отказываться от своих слов, а тан? Какого черта, Ольг, ведь ты же сам учил меня тому, что надо быть честным, слышишь, ты, честным?

Честь для меня, Ольг, не твое танское достоинство, с которым ты можешь и выйти на смертельный бой, и на соседнюю улицу в лекарскую лавку. Для меня честь – это верность обещаниям. И ты сам заставляешь меня нарушать данное тебе слово!

Я не пойду. Я не смогу. Не заставляй меня делать это, Ольг. Пожалуйста.

Кажется, он проговорил это вслух. И удивился себе.

Кларенс из Келона перестал быть вором. Сейчас. В этот самый момент.

Лишь сейчас он осознал, что не чувствует себя тем Кларенсом, который жил на грязных келонских улицах на те деньги, что мог украсть у зазевавшихся горожан или приезжих недотеп. Тот, другой Кларенс, ушел, а вместе с ним ушли и озлобленность на мир маленького волчонка, которого лишили стаи, и горькая тоска по дому, которого у него давно уже не было, и вся эта бешеная ярость на тех, у кого есть то, чего он лишен. Ушли. И возвращать их он не хотел.

Ольг то ли заметил его состояние, то ли просто не хотел дальше уговаривать, отложив это на потом – промолчал, ничего не говоря.

– Пойдем на площадь, – сказал вдруг Элиа, – говорят, в Неар пришли менестрели.

Песни заезжих певцов везде и всегда принимали хорошо. Элиа нигде еще не видел, что менестрелям не подкинули бы звонкого серебра в расстеленный перед ними шерстяной коврик для сбора денег за хорошую песню или россказнь о том, что делается в других краях. Поэтому и на небольшой площади на окраине Неара, где жили в постоялом дворе они трое (Ивэн со своими молодцами выбрал местом ночлега заброшенный дом поодаль), народу хватало. Бродячие певцы, похоже, только недавно вошли в Неар, поэтому и вкусов местных не знали. Здешние жители – это наблюдательный Элиа уже понял – любили песни старые, певучие, оставшиеся еще со времен прадедов, а менестрели заводили новые мотивы, неизвестные горожанам.

Бродячих певцов было четверо. Седой старик с лютней, высокий темноволосый юноша, играющий на свирели, мужчина, судя по всему отец юноши, певший низким уверенным голосом, и совсем еще юная девушка с длинными черными волосами – она подпевала мужчине так сладко, что захватывало дух.

Элиа любил слушать менестрелей. Сам он петь не умел, да и не любил, если по правде, но музыка рождала в нем то же чувство, что и прочитанные книги: звала за собой, манила, играла. Но сегодня будто что-то не то было в выступлении, уж чересчур сладко и празднично пели о вечной любви темноволосая красавица и тот, взрослый. Элиа уже обернулся, чтобы уходить (хотя и Кларенс и Ольг стояли в толпе и слушали вроде бы с интересом), как вдруг что-то его остановило.

Из крытой повозки, расписанной, как и у всех бродячих музыкантов, яркими красками, неуклюже вылезал мальчишка его лет, ну может чуть постарше. Светловолосый, небогато и чуть неопрятно одетый, будто костюм свой надевал в темноте, наощупь. Невысокий, но крепкий.

И с черной повязкой на глазах, закрывающей пол-лица.

Слепой.

В руках он держал небольшую, по росту, лютню. Толпа, звеневшая монетами и просившая продолжения песни, как-то странно притихла. Мальчик тронул пальцами струны, заставляя их петь еле слышно, на грани слуха, так печально, как только было возможно, и Элиа развернулся таким резким рывком, что едва не сбил с ног Кларенса.

В моей тихой гавани лет отголоски,

Морские ветра в ней редкие гости.

Здесь волны о берег бьются печальный

И жив еще голос прошедших прощаний.

Песня была ему незнакома: печальная, но в то же время светлая, она задевала душу. Но знал он не песню. Он знал голос.

Внезапно тонкие пальцы, перебиравшие струны, ударили по ним с силой – будто налетел свежий морской ветер…

Мой компас давно не дает направлений

И сохнет корабль в ожиданье решений,

Безжизненной тряпкой висит белый парус,

А он ведь когда-то был с ветром на пару.

Голос был юный, звонкий, дерзкий, с переливами и оттенками, которые редки даже у певцов опытных, но в то же время где-то в глубине его таилась неистребимая печаль. Как всегда. Как тогда.

Мелодия внезапно стала тише, спокойней, даже певучей как-то…

Однажды по звездам увижу примету

И снова отправлюсь навстречу рассветам,

Корабль полетит словно белая птица

И радость шальная ко мне возвратится.

И снова перебор – но теперь уже не гневный, а торжествующий, ликующий, счастливый…

Мне чайки крикливые скажут "ну, здравствуй",

И я долгожданную встречу опасность,

И к сказочным странам я буду плавать,

Пока у меня есть моя тихая гавань.

Последний тихий аккорд, и деланное спокойствие Элиа рухнуло. Так мог петь только один человек на всем белом свете. Сирота из крепости Нарит. Главный источник злословий всех замковых кумушек. Его, Элиа, погибший друг.

… черный дождь, заливающий мир, осажденный замок посреди болот… мальчишка с арбалетом в руках… голубые глаза смотрят на тебя печально – он уже знает то, что твои близкие мертвы, что они погибли там, у реки, что их не вернуть никогда – как ни старайся, каких богов ни проси…

Рин.

– РИ-И-И-ИН!

Отчаянный крик наполнил площадь, Элиа рванул вперед, расталкивая людей, а у мальчишки с покрытыми черной повязкой глазами выпала из рук и зазвенела струнами по мостовой, старая лютня…

Рина ранило почти сразу же после того, как Элиа, не разбирая дороги помчался на реку, к отцу. Один из первых наемников, которые пробились сквозь брешь в стене крепости опустил на голову внезапно выскочившего откуда-то с оружием мальчишки, рукоять тяжелого меча. Что там было дальше – Рин не помнил.

Очнулся он, спустя несколько дней, в полуразрушенной конюшне, под присмотром отца Элиа. Незрячий. Узнал, что замок разграблен и разрушен, разбойники ушли дальше в поисках новой добычи, а немногие оставшиеся в живых пытаются создать кров на осень и приближающуюся зиму.

Тан Ольг погиб в бою, как и почти вся его дружина.

Старший конюший замка Нарит Эван, тоже раненый той ночью, волею судеб стал предводителем тех, кто выжил. Остался жив и старший брат Элиа – Ник.

А к нему, сироте Рину, подобралась страшная, вечная темнота.

Всю зиму он вновь учился ходить, познавать мир с помощью не цветов уже, а звуков, запахов, ощущений. Было это страшно, так страшно, что Рин ненавидел порой весь мир, проклиная судьбу и собственную беспомощность.

Калека.

Он, который всю жизнь пытался доказать окружающим, что стоит чего-то большего, чем зачуханный замок посреди дремучих болот, мечтавший повидать мир, побывать в сотне городов и о каждом сложить песню – незрячий калека.

Все поменялось в начале весны, когда в Нарит пришли менестрели. Рин каждый день при помощи Эвана или Ника, а чаще сам, упрямо не спрашивая ничьей помощи, выбирался на площадь, где они пели, просто так, не за деньги (какие уж деньги у тех, кто потерял осенью все), и слушал. Просто слушал. А потом однажды запел сам. Впервые с того самого октябрьского дня.

Когда спустя неделю бродячие музыканты засобирались в дорогу, пока не размыло тракт, Рин попросился с ними. Эван и Ник, заботившиеся о нем, конечно начали спорить, но Рин понимал, что это лишь от того, что он был другом пропавшему теперь Элиа. Обузой он быть не хотел и не умел, и потому решение пришло к нему быстро и безболезненно.

Мелькали один за одним города и страны, только вот видеть он их не мог, и теперь каждое место, в котором они выступали, различалось у него по запаху, по шуму, по событиям, но не по лицам, которые он видел раньше. Так, торговый безразличный Келон запомнился ему по запаху горячих пирогов, которые продавцы разносили прямо на улице, столица пахла маслом для уличных светильников – Рин часто выступал ночью в постоялых дворах, и выходя на улицу, подышать чуток воздухом, принюхивался к странному аромату кипящего масла, а портовые города были совсем особенными – воздух в них был пропитан солоноватым запахом моря, водорослей, рассохшегося дерева и краски, которой мастера красили паруса.

Лишь одно место он помнил не по ощущениям, а зрительно – Нарит. Помнил – и скучал.

Жизнь менестреля ему нравилась. Ему полюбилась бесконечная тряска в повозке, шорох ветра, звуки лютни, ему нравилось сидеть у ночного костра и чувствовать теплое дыхание огня на своем лице. Он любил слушать песни, которые пелись его друзьями, такими же бродячими певцами. Но все же Рин знал, что только его песни пели теперь во всех тех городах и селах, что они проходили, и думал порой о том, что возможно и его несчастливая слепота была даром судьбы – не проклятьем, а всего лишь испытанием.

Об ушедшем тогда, той ночью, Элиа, он старался не думать. Элиа был его другом, но он ушел, и кто знает – не безвозвратно ли… А Рин был из тех, кто не любит вспоминать о прошлом.

И когда он услышал крик, летящий над площадью, где они выступали, ему показалось вначале, что голос этот ему лишь послышался. Лишь в тот момент, когда плачущий в голос Элиа, протиснувшись через толпу, оказался рядом и начал трясти его за плечи, Рин осознал – случилось невозможное чудо, и его друг каким-то немыслимым образом оказался здесь. Живой.

Старая лютня с поцарапанным грифом тихонечко звенела порванной верхней струной – в пыли.

Элиа и Рин болтали взахлеб, словно боялись, что их кто-то прервет, выпаливая новости с такой скоростью, что Ольг не успевал за ходом событий.

Впрочем, кое-что понять он успел.

Отец точно погиб. Последняя надежда, жившая где-то очень глубоко в душе, растаяла как утренний туман.

Нарит восстанавливается, но восстанавливает его не он, наследник рода, а чужой человек, отец его друга…

Почему-то – Ольг тщился понять почему – но узнанное не трогало его сильно, будто прошлое в замке посреди болот с охотой и боями, спорами с отцом и ежедневными упражнениями, больше ему не принадлежало, отпустило. И стало легче.

Отчего так – он не знал. Возможно, потому, что та жизнь, что закончилась год назад, больше принадлежала не ему теперешнему. Тот, прежний Ольг был младше и категоричней, твердо знал, что хорошо, а что плохо, и если он чего-то не знал, всегда рядом был отец, готовый в меру своих сил помочь и объяснить.

Он и сам не замечал, что изменился. Менялись рядом Элиа и Кларенс, а он вроде бы оставался таким же – и для них тоже. Лишь сейчас он почувствовал, что все-таки, что-то произошло и с ним. Тот, прежний Ольг, помчался бы наверное сейчас в Нарит, чтобы доказать свои права на замок и стать полновластным хозяином.

А сейчас даже и не хотелось.

Может быть, не в первый раз подумалось ему, просто стало некому доказывать…

Небо над Неаром заполонили тучи. Серый дождь – признак приближающейся осени – тихо падал на мостовую и стучал по крышам домов. День, начинавшийся было солнечно, сейчас казался серым, плачущим.

Элиа смотрел в окно и думал.

Рин со своими пел сейчас внизу, там, где хозяин постоялого двора держал трактирчик, Ольг спустился туда же, а Кларенс прилег задремать, да так и уснул – до Элиа доносилось лишь его мерное дыхание, каким-то образом звучащее в такт стучащим по стеклу каплям.

Мысли у него были такие же размеренные и такие же серые. Даже и не мысли вовсе, а воспоминания об их с Рином приключениях, казавшихся сейчас такими далекими и детскими.

…-кукушка, кукушка, сколько мне жить?…

…-а мне?…

И осенний лес, и маленький домик с резными наличниками и игры у реки…

…-но меня нет…

– Не говори так. Ты есть! Есть чокнутый сумасбродный парень – мой друг. Ты сумасшедший отчаянный идиот, но ты есть. И кому какая разница, на кого ты похож, и чье имяты носишь. Мне все равно…

Ты есть.

Я есть…

С этой мысли сознание внезапно перепрыгнуло на то, о чем говорили они вчера, и по коже пробежался неприятный холодок.

… То, что придумали Ольг и Ивэн, было правильно, умно и подло. Так, по крайней мере, показалось внимательно слушавшему весь вечер Элиа.

Украсть ключи у держателя городской стражи было нелегко, но возможно – тот носил их на поясе, никогда не расставаясь. Злые языки говорили даже, что господин Вар потому не имеет жены, что не расстегивает пояс. Но была у него страсть, затмевающая все остальное – господин держатель темницы любил слушать выступления менестрелей и смотреть представления, которые показывались ими на городских площадях.

Рин пел хорошо. Для остальных музыкантов не было тайной, что именно его песни привлекают к себе внимание народа. Потому-то именно ему и предстояло отвлекать внимание господина Вара и его свиты, пока согласившийся-таки Кларенс крал бы ключи с пояса.

Все это было настолько непрочно, настолько дерзко, что просто обязано было сработать – так, по крайней мере, сказал сам Рин, ухмыляясь в ответ на беспокойство Элиа. В этом он остался прежним бесшабашным Рином, что жил когда-то в замке Нарит…

Но Элиа все равно мучила тревога.

Как всегда.

Как бы он не тщился избавиться от этого своего страха – потерять тех, кто тебе дорог, ничего не получалось. Даже когда друзья находились после долгой разлуки, Элиа долго не мог поверить, что это произошло, что они вновь рядом. Ощущение потери было настолько сильным, что он просыпался ночью и бежал к кроватям Ольга, Кларенса и Рина, чтобы проверить на месте ли они. Это было глупо и по детски, и Элиа прекрасно это знал, но по-другому не получалось, хоть тресни. Он никому об этом не рассказывал – Ольг бы, услышав об этом, принялся бы за очередную душевную беседу, считая своим долгом его успокоить, а Кларенс бы просто его осмеял. Рину бы Элиа не рассказал ничего тем более – не хотелось скидывать на друга еще и свои беды.

Стало трудно дышать и Элиа распахнул ставни. Из открытого окна потянуло запахом дождя, мокрой земли и шорохом капель по крыше.

Все произошло мгновенно.

Пронзительно – печальная песня.

Легкое движение руки в случайном столкновении с дородным, богато одетым мужчиной.

Неуловимо быстрая встреча двух юношей на переполненной улице близ городской тюрьмы.

Бешеная скачка к воротам, выводящим из Неара, и дальше, на старый тракт…

Элиа, уходящий из города отдельно, вдвоем с Кларенсом, стоявший перед Рином и молчащий. Хотелось что-то сказать, но говорить было не о чем.

Случайная встреча двух старых друзей заканчивалась расставанием – менестрели двигались дальше, на юг. А он, Рин, даже не думал оставаться.

Это жизнь, Элиа. Люди приходят и уходят, как приходит и уходит все на свете. Я стал частью твоей истории, но у меня свой Путь. Мой Путь – песни, и они нужны не только тебе одному. Я не говорю тебе Прощай, ибо мы еще встретимся – я так чувствую. Но сейчас мы расстанемся надолго, юный принц.

Но одно я тебе могу дать, принц. Одну – твою – песню.

– Держи, – тонкие пальцы, измазанные в чернилах, протягивают свернутый вчетверо клочок бумаги.

Элиа передергивает плечами от жалости. Рин, даже слепой, протягивает бумагу прямо ему в руки, будто видит. И улыбается снисходительно – словно видит и гримасу жалости на его лице.

– А что это?

– Это… Это…песня, – находит наконец ответ юный певец, – ты не читай ее пока, ладно. Дождись битвы, только не обычного сражения, а настоящей битвы, и перед ней – прочти. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Элиа. И вдруг отвернулся, чтобы скрыть слезы – как будто незрячий мальчик, что стоял перед ним, увидел бы их на его лице, – Прости меня.

– Не за что. Иди, Элиа, тебя ждет твой друг, да и меня заждались.

Короткий взмах рукой, и Элиа бежит к Кларенсу, державшему в руках поводья двух неказистых, но крепких лошадок. Спустя минуту они уже мчатся по дороге к старому лесу, где их ждут Лесные Братья, Ольг, освобожденные из городской темницы мятежники, и оружейник по имени Колин, друг законного короля Торинода – Эвана.

Только вот я не хочу ни сражений, ни битв, друг менестрель. Как с этим быть? А?

Давным-давно маленький мальчик из неарского богатого рода зашел с отцом в кузнечный проулок, залюбовался тонкой работой мастеров и влюбился в резкий запах каленого железа, что поднимался надо всем кварталом, принадлежавшем цеху оружейников. Он приходил сюда снова и снова, да так потом и остался, попросившись в подмастерье к старику оружейнику, лучшему из кузнецов Торинода, славного своими мастерами на все страны окрест.

Скандал в благородном семействе, конечно, вышел отменный. Наследник одного из богатейших и знатнейших родов столицы вместо того, чтобы заниматься охотами и развлечениями, ушел из дома – и куда? Не на поиски мудрости, не в путешествия по миру, и даже не в политику – а в кузнецы. Как презренный, прости все боги, ремесленник. Отец немедля отрекся от непокорного сына, завещав все свое немалое состояние малолетней дочери, общество осудило упрямца, назвав едва ли не мятежником, лишь друг детства, наследный принц Эван, поддержал юношу во всем, тем самым показывая окружающим и свое сумасбродство.

А звали того юношу – Колин Лаатма. И был он двоюродным племянником короля.

Колин быстро учился, да и страсть к красоте в нем жила изначально. Прошел год, второй, третий, и вот уже слава о талантливом мечнике шла не только в Неаре, но и по всей стране. Старый кузнец передал своему ученику все, что только накопил за долгую жизнь и удалился на покой, оставив Колину и мастерскую и должность Старшего надо всем цехом оружейников, даром, что было тогда парню всего восемнадцать.

Колин был не просто мечником – он был Великим мечником, из тех, которые рождаются раз в несколько веков. Выкованным им клинкам не было цены, владельцы давали им имена, ценили их как талисманы в битвах; каждый из мечей, созданных мальчишкой-отступником ценился на вес золота, и дороже.

Когда король Элиа умер, и наследником стал друг его детства, его родич Эван, Колин стал одним из советников нового правителя. Вместе они решали как уменьшить налоги, чтобы легче жилось крестьянам и простому мастеровому люду, вместе они создавали новые торговые пути, вместе держались против тех, кто считал, что новому не место в Неаре.

Вместе и стали жертвами дворцового переворота, когда братец Лэрион обхитрил их обоих, попытавшись убить одного и изгнав другого.

Бежать мог Эван – в то время лишь бегство могло спасти его жену и маленького сына. Но Колин был нее из тех, кого легко было сломить. Он ушел из Неара на запад, и тамошний народ вскоре стал восставать против Лэриона и танов. Вскоре разгорелась настоящая война, длившаяся последние семнадцать лет. Колин не создавал больше мечей с Душой, мечей с Именем – он делал один клинок за другим для тех, кто так же, как и он, был против незаконного короля.

Так продолжалось многие годы, но предательством Колин с ближайшими своими сподвижниками был пойман и заключен в темницу Неара, и должен был быть казнен на праздник Урожая. Навряд ли король Лэрион пожалел бы троюродного брата, много лет сражавшегося против него – все дело было в том, что у Лэриона не было детей, и ближайшим наследником короля был мятежный кузнец. И, чтобы у людей даже мысли не возникло об этой старой семейной тайне, Колина следовало уничтожить. Уничтожить прилюдно и показательно, дескать, не мечника сейчас казню, а изменника королю, возмечтавшего занять престол.

Поэтому, когда двери от темницы отворил неведомо откуда взявшийся молодой воин и вывел их из тюрьмы, каким-то чудом минуя стражу (стражу в это время отвлекали Лесные Братья Ивэна), Колин испытал не то чтобы радость – хорошую злость от того, что вновь оставляет короля с носом.

Не любил он братоубийц и предателей. Ох, не любил.

Но и сам не престол не хотел.

Потому и захотел поддержать пришедших неведомо откуда троих мальчишек, спасших его от неминуемой казни.

Элиа смотрел на Колина изучающе.

Длинные до плеч, полуседые волосы были перетянуты тонкой тесьмой, чтобы не мешать в работе – привычка мастерового, проводящего дни в труде. Загорелое до черноты тонкое и жесткое лицо (почему-то мелькнула мысль о том, что у совсем взрослого Ольга будут похожие черты), насмешливый взгляд зеленовато-карих глаз. Невысокий, крепкий, жилистый – Колин был возрастом ровней его отцу, но Элиа почему-то он представлялся старше, неуживчивей.

Элиа смотрел на Колина, а Колин смотрел на Элиа.

Два упрямца – юный и старый – наблюдали друг за другом. Изучали внимательно, один – будто читал книгу, второй – словно держал в руках меч, сработанный другим мастером. Первым не выдержал Колин.

– Стало быть, ты и есть сын Эвана?

– А ты – кузнец Колин? – вопросом на вопрос ответил Элиа.

– Может быть, – в тон ему сказал мечник.

Улыбка на мгновенье озарила лицо Элиа:

– И я – может быть.

Колин коротко рассмеялся.

– Ты похож на свою мать.

– Чем же?

Элиа спросил это искренне – из обоих родителей он не был похож ни на отца, ни на мать. Если Лин была почти материнской копией, с этими их синими глазами и шелковистыми темными волосами, а Ник и Дэни походили на отца, то Элиа из всей семьи был отличающимся, другим.

– Она тоже любила отвечать вопросом на вопрос. Помнится, я терпеть не мог эту ее привычку. А сейчас она какая?

Элиа беспомощно пожал плечами. Ольг не рассказал Колину ни о чем, предоставив все ему. А он не был уверен, что сможет рассказать…

– Она умерла, – отрывисто выпалил он.

Колин нервно потеребил тесьму на виске.

– А он?

В шатре, что предоставил им двоим Ивэн, было душно и темно. Где-то за толстыми ткаными стенами слышались голоса, ржание лошадей, чей-то смех. Элиа глубоко вдохнул и решительно вытащил из-за пазухи золотую цепь с гербом тонкой, старинной работы – кораблем, чьи паруса надувались ветром.

– Это длинная история, и запутанная, – сказал он, наконец.

И принялся рассказывать.

Элиа, прочитавший за всю свою не очень долгую жизнь, массу книжек, был хорошим рассказчиком. Он говорил, а Колин словно видел все: и бесконечные переезды с места на место, и Нарит, и осеннюю ночь, в которую замок среди болот пал под натиском разбойников, и долгий путь сюда, в Торинод, с кораблекрушением и Островом Драконов по дороге.

Мальчик был похож и непохож на Эвана. Невероятно большие карие глаза с золотистыми крапинками по ободку радужки, тягучие медно-рыжие кудри, белая кожа. Красивый той красотой, что присуща лишь прекрасным из поколения в поколение людям.

У Эвана, если только он, Колин, не запамятовал, волосы были темные и прямые, кожа загорелой от того, что он вечно носился по полям и долам, а глаза прищуренными, внимательными.

Конечно, пройдет еще год, и Элиа изменится… станет более мужественным, более резким, и совсем непохожим на беззащитное тоненькое деревце, стоящее у дороги.

Принц Элиа.

Элиа – хорошее имя. "Звездный свет" – вот что оно означает.

Колин помнил еще того Элиа, первенца Эвана, погибшего, как сегодня рассказал его брат, задолго до его рождения.

Что ж, кому суждено было погибнуть, тот погиб.

… у мальчика был хороший голос и дар рассказчика. Эван в молодости тоже потешал друзей веселыми историями, которых знал великое множество, и любое событие, произошедшее с ним, мог описать так же, как эти истории. Только вот в его двоюродном брате не было такой спокойной – иного слова не подобрать – печали, словно этот мальчик с карими глазами пережил то, что его ровесникам и не снилось даже.

А разве так оно и не было?

И почему, собственно, этот совсем еще мальчик с потаенной грустью в глазах должен быть королем, почему его, а не кого-то другого, выбрали Эван и сама судьба для того, чтобы он прошел все преграды, прошагал пешком тысячи миль, потерял тех, кого любил и обрел друзей?

Эван жив. Жив и еще один его сын, по возрасту гораздо более подходящий к престолонаследию. Живы – и тем не менее, сейчас, перед ним, сидят не они, а тринадцатилетний мальчишка, которому дай-то боги разобраться в своей-то жизни, уж не говоря о жизнях всей страны – огромной, великой (пусть даже ее величие за последние годы и поблекло, но все же великой) страны.

Постой-ка, уж не завидую ли я ему?

Ведь ему с друзьями удалось уже то, что мне не удавалось долгие годы – они наносят Лэриону один удар за другим, по всей стране идет слава о троих мальчишках, победивших тана Радиона, а теперь они еще и меня выкрали прямо из под носа короля – вот потеха!

Зависть… Нет. Просто, кажется, оружейник Колин стареет…

– Твоего деда звали как тебя, – проговорил он, наконец.

Элиа вдруг доверчиво улыбнулся (и в этой доверчивости мгновенно промелькнуло что-то от его матери, хотя и на нее он не был похож ни капельки):

– А я знаю. Отец говорил.

– А про меня он рассказывал? – живо отозвался Колин, в памяти которого мелькнули все годы дружбы с озорным королевским отпрыском. Но Элиа лишь помотал головой.

– Нет. Он не говорил о Ториноде. Я впервые услышал твое имя, в ту ночь, когда пал Нарит.

Колин вдруг представил себе все годы жизни вдалеке от родины, кочующую с места на место семью, страх, что однажды Лэрион доберется до них…

Как же так случилось, брат?

Кто теперь скажет, как это все было. Кто скажет, сколько слез пролила в ночной тиши юная королева, вынужденная жить как жена простого ремесленника, потерявшая юного наследника – такого же мальчика с таким же именем. Кто скажет, почему храбрый и умный Эван скитался по городам и странам, лишь бы сохранить жизнь членам своей семьи, не думая ни о своей королевской крови, ни о своей королевской гордости. Да и важно ли все это теперь, когда мальчик с огненными волосами стоит перед оружейником по имени Колин и показывает ему символы королевской власти Торинода, небрежно спрятанные под грубую ткань большой, на вырост, рубахи.

– Ну и что же мы будем делать, король?

Элиа усмехнулся.

– Я целый год хотел спросить тебя о том же. Неужели ты думаешь, что я знаю ответ на этот вопрос?

В шатер ворвался Кларенс.

– Там… – он задыхался,- Там…

– Да что такое?

– Из столицы…гонец… По нашу душу идет вся королевская гвардия во главе с Лэрионом… Тьфу, ты – не по нашу, а по вашу душу!

– Ну и что же мы будем делать, король? – повторил свой вопрос Колин. Вид у него был странно спокойный. Элиа передернул острым плечом:

– Сражаться. Что ж еще-то?

Кларенс перевел глаза с одного на другого и длинно выругался.

Ольг любил леса. Не потому что вырос среди лесов, проводя на охоте все свое свободное время, не потому что ему нравилось ходить по мягкой хвое, покрывающей землю и дышать легким чистым воздухом сосновых боров его родины.

В лесу – если ты знаешь этот лес – тебя невозможно победить. При желании можно так запутать следы и спрятаться, что даже с собаками, специально обученными брать след человека, тебя не найдут, хоть год ищи. Ольг это умел, как немногие.

Ивэн поймал его торжествующую улыбку, недоумевающе выгнул бровь.

– Что скалишься, воин?

Ольг хмыкнул, но объяснять ничего не стал. Предводитель Лесных Братьев и сам прекрасно знал эту истину. Вся королевская гвардия не смогла поймать Ивэна и его ребят в течении многих лет, и сейчас не поймает. Однако же, сказать об одном надо.

– Ты со своими остаешься, или…

– Или что? – обиделся даже Ивэн, – Ты что же, тан, считаешь, что мы сейчас возьмем и уйдем?

– Ты имеешь на это право. Вы и так сделали для нас больше, чем должны были.

Ивэн встал во весь свой немаленький рост. Кларенс, прислушивающийся к разговору, тревожно глянул на Ольга, и, на всякий случай, приготовился броситься ему на помощь.

– Мы это делали не ради тебя, воин! – прогремело над поляной. – И даже не ради себя. Уж ты-то мог был это понять. Мы остаемся.

Ольг благодарно посмотрел на вожака лесных разбойников, но Кларенс мог бы поклясться, что уголки губ тана изогнулись в сдерживаемой ухмылке.

Так. Ох, тан, а я то думал, ты только честно и умеешь? А ты, оказывается, еще и хитришь?

Ольг резко встал.

– Соберите всех воинов. Мне нужны все.

Их была тысяча. Всего-навсего тысяча. Тысяча воинов и они трое.

На пять тысяч воинов королевской стражи – лучших солдат королевства. На пять тысяч и короля – тоже искусного воина.

Они стояли на опушке леса.

Ольг, бледный, усталый, но какой-то вдохновенный (Кларенс ядовито заметил стоящему рядом Элиа, что вдохновенный потому, что хоть какое-то сражение, наконец, а то все мирно да спокойно), объяснял военные действия.

– Ивэн и я будем на правом фланге, Колин и Артор, – высокий воин в сером плаще кивнул,- на левом. Когда появится Лэрион со своими, мы будем ждать их у Трех Сосен. Лучники выбьют из строя первые ряды, остальных мы поймаем в ловушку. Кларенс, ты, и другие лекари, держитесь чуть позади, ясно?

– Чего уж тут неясного, – проворчал Кларенс недовольно.

– А я?

Мальчишеский голос Элиа прозвучал здесь как-то совсем неправильно. И теперь все взгляды были устремлены на него.

Странно, но Ольга пробрала холодная дрожь.

Нет, Элиа. Прости, но я обещал Кирен заботиться о тебе. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

– Ты будешь в лагере.

– Даже и не подумаю.

– Элиа! – это прозвучало как окрик, и Ольг сказал с усилием, но более мягко, – Нет, Элиа. Короли не участвуют в битвах.

Короли не участвуют в битвах.

Ночь выдалась холодной.

Все вокруг не спали,что-то делали, проверяли доспехи и оружие, точили мечи и натягивали тетиву луков и самострелов. Ольг, Колин и Ивэн в тысячный раз сверялись с картами и планом действий. Кларенс раздавал всем чистые тряпки и пузырьки с крепким вином – для обработки ран.

И только он ничего не делал.

Короли не участвуют в битвах.

Его так обидели эти три слова, что Элиа почти плакал там, на опушке леса, когда Ольг делал смотр своих довольно-таки жалких, если признать честно, войск. Хотелось кричать, топать ногами и ругаться словами из кларенсового запаса, но больше всего спрятаться куда-нибудь и не казать носу.

Это было нечестно. Неправильно. Это он, Элиа, заварил всю эту кашу, и ему за это отвечать. А Ольг даже это у него отнял, прикрываясь этим дурацким Кодексом Чести. Дескать, я за тебя в ответе.

А если вы все завтра помрете, зачем мне жить, а?

Элиа злился все больше, словно вся та злость, что он испытывал за последний год, сконцентрировалась в один единый комок, и теперь, тронь его хоть кто-нибудь хоть словом, рискнул бы получить…Элиа даже не знал что именно, но запомнилось бы обидевшему на всю недолгую оставшуюся жизнь.

От этой злости и от ощущения полной своей ненужности, Элиа наконец разревелся тихонечко в темном углу. В шатре все равно никого больше не было, и поэтому получилось наплакаться всласть.

И только успокоившись, он понял, почему злился.

Его бесило не то, что Ольг отстранил его ото всех дел. Его бесило то, что он боялся, и то, что Ольг эту его боязнь разгадал.

– Элиа, проснись!

Кларенс, склонившийся над ним, был в полном снаряжении – доспехи, железный обруч на голове, закрывающий лоб от случайных ран. За спиной – арбалет и два колчана коротких толстых стрел. Но на поясе, как всегда, мешочек с лекарствами.

– Что? Я, что, уснул?

– Еще как. Кажется, начинается.

Элиа потер глаза кулаком, накинул на себя плащ и схватил тонкий, детский еще совсем меч, купленный когда-то в славном торговом городе Келоне. Кларенс посмотрел на него странным взглядом.

– Ну, давай, принц. И прости, если что было не так.

– Ты чего?

Кларенс кивнул кудлатой головой, скривил губы в усмешке.

– Мало ли…

Вместе они вышли из шатра, и Элиа увидел, как над деревьями поднимается, слепя глаза, огромное блестящее солнце.

Кларенс ушел быстрыми шагами куда-то вглубь леса, туда же, где были все, а Элиа остался, закусив губу, чтобы только не завыть от ощущения страшного одиночества и вины.

– Берегись!

Отчаянный крик, свист стрелы где-то над ухом, и Ольг, едва успевший уклониться от лучника, шепотом (горло уже успело пересохнуть) благодарит незнакомого воина в рубашке, левый рукав которой уже был бурым от крови.

– Спасибом не отделаешься, – хохочет воин, попутно отмахиваясь от одного из солдат короля легким, почти не уловимым движением руки. Ольг смеется тоже и ловит себя на мысли, что это так странно – смеяться во время боя.

Лучники смогли вывести из строя лишь первые ряды нападавших. Сотни человек.

А надо бы – тысячи.

Не было это жестокостью, просто Ольг понимал, что когда силы противника превышают твои впятеро, ты почти обречен. А значит – либо ты, либо тебя.

Захват, замах, резкое движение, и попавший тебе под горячую руку голубоглазый парень с деревенским лицом падает на землю. И ты уже не знаешь, встанет ли он когда-нибудь или так и обречен умереть здесь, в старом лесу, от твоих рук.

Где-то слева раздался боевой клич Колина: старый оружейник и сам неплохо владел мечом. Его окружали сразу несколько, но, видно, Колин наслаждался боем, убирая противников одного за другим.

Ивэну стрела задела плечо. К нему подбежал Кларенс, быстро остановил кровь и умчался куда-то дальше. Вряд ли он делал сейчас различие между "своими" и "чужими". Для него это было неважно.

Снова взмах, уход от удара скользящим змеиным движением, разворот и… кто-то – Ольг не стал рассматривать лица – остался лежать лицом вниз на зеленой траве.

Вскрик – Ольг оборачивается на него и видит как оседает на землю, зажимая ладонью рану на животе, тот воин, который спас его от стрелы. Резкий поворот, свист меча, удар – ранивший его солдат падает с отрубленной рукой.

– Кларенс, чтоб тебя, сюда!

Но лекаря нет, раненых много, и он мечется от одного к другому и не слышит отчаянного, режущего воздух крика, и веселый воин, что шутил даже во время сражения, кашляет, захлебываясь кровью…

– Кларенс, твою мать!

Келонец появляется из ниоткуда, измазанный в крови и грязи, видит лежащего на земле человека и подскакивает к нему.

Поздно.

Ольг понимает, что их становится все меньше и меньше, а солдат короля все еще в несколько раз больше, чем их, и битва заранее проиграна, просто потому, что не могло быть иначе. И надо бы уходить, чтобы спасти хотя бы тех, кто остался, но воинская честь не позволяет и этого, и единственное, что еще можно сделать – унести с собой жизни как можно больших противников, и постараться добраться до Лэриона, чтобы лишить армию головы.

– Проигрываем, тан, – крикнул ему Колин, – Уводи своих, и Элиа уводи! Давай, быстро!

…- Нас теснят. Мы проигрываем. Я шел к тебе, сын. Ты должен собрать самые необходимые вещи и уйти из замка, пока не поздно.

– Я – воин. Я не побегу от опасности. Ты это знаешь…

Неужели все повторяется? Неужели?

Не хочу, не хочу, не хочу.

Отец, помоги!

Словно кто-то услышал его мольбу – сзади кричал такой знакомый, такой родной голос, звонкий мальчишеский голос Элиа:

– Держитесь, мы поможем!

Бежал впереди Элиа, а за ними целое войско людей, среди которых Ольг увидел и жителей деревни со странным названием Клыки, и обитателей замка, бывшим хозяином которого был тан Радион, и еще многих, многих…

Элиа поравнялся с ним, немного задержался:

– Ты как?

– Откуда? Элиа…

– Да так, военная хитрость. Ты когда меня позавчера отогнал, я сразу же поскакал в ближайшую деревеньку, поднимать народ. А они дальше. Так и собрались,в общем-то.

– А сколько? – немного опешив от деловитого тона Элиа, спросил Ольг.

– Тысяч десять, по-моему. Я что их тебе, считать должен?

В карих глазах промелькнула усмешка. Но добрая такая, не злая. Элиа выглядел возбужденным от приближающейся битвы, отдохнувшим и бесстрашным.

– Я за Лэрионом, – объявил Элиа негромко, так, что среди криков Ольг едва расслышал его голос, – Короли не участвуют в битвах, верно?

Все должно быть, так как должно было быть.

Странная фраза. Она отчего-то засела в подсознании, как иногда заседает привязчивая мелодия. Элиа бежал вперед, уворачиваясь от ударов с какой-то немыслимой ловкостью, твердо зная, что там, впереди, его ждут.

С нетерпением.

Он не был великим воином. Не был воином вообще. Он не умел и не любил сражаться.

Но сейчас это не имело значения. Ни на йоту.

Сначала в глаза бросился огромный, ослепительной белизны конь с длинной, украшенной золотой нитью, гривой, и Элиа вдруг вспомнил Дона.

А потом он увидел и всадника.

Так должно быть выглядел бы его отец, останься он здесь, в Ториноде, королем: похожее твердое лицо, острые скулы, темные прямые волосы. Богато украшенные доспехи. Обруч из золота на голове, не корона, простой воинский обруч – да вот только украшен он был драгоценными камнями.

Человек выглядел абсолютно спокойным, и Элиа внезапно понял, что отличало его отца от Лэриона: Эван никогда бы не смог смотреть спокойно на то, как погибают его люди. В его глазах вместо этого абсолютного, ледяного спокойствия, жили и строгость и доброта, и тепло.

Этот человек напомнил он себе мой дядя. И он обманом и изменой захватил трон, изгнал законного короля, убивал людей.

Маленькая фигурка с пламенными волосами, стоящая посреди сражающихся людей, вдруг будто стала выше ростом. Элиа шел вперед, к Лэриону, и перед ним будто коридор открывался – настолько он был сейчас велик.

– Сражайся!

– Я не сражаюсь с детьми.

Лэрион соскочил с коня и с любопытством смотрел сейчас на него.

– Да ну! А помнишь как однажды в лесу нашли три трупа: мужчины, женщины и маленького мальчика? И тогда ты стал королем. Ты не сражаешься с детьми – ты их убиваешь!

Элиа уже несло; ярость и горячка боя выходили из него толчками, выплескиваясь с каждой фразой.

– Кто ты такой?

Он молча вытащил из-под рубахи (он даже доспехов не одел, да и не было доспехов на тринадцатилетнего мальчишку) золотую цепь. Удивление в глазах Лэриона сменилось пониманием.

Тонкий клинок келонских оружейных мастеров вышел из ножен бесшумно – так, по крайней мере, показалось его владельцу, пользующемуся им в первый раз.

– Меня зовут Элиа.

А теперь вспоминай все то, чему тебя учил тан. Ну же, вспоминай!

Выпад.

Звон железа.

Блок.

– Элиа, сын Эвана!

Прямой удар – мечи в Келоне делали остроконечными, можно и колоть и рубить… Отбито. Да так, что рука, держащая меч, онемела от напряжения.

– Ты умрешь, Элиа, сын Эвана. – спокойная констатация фактов. Не угроза даже. Но под деланным спокойствием – и Элиа это видел – кипящая ярости, страха и злости. Даже глаза Лэриона побелели от этих чувств.

– Конечно, умру, – согласился Элиа покладисто. И добавил, – Только не сегодня. И даже не завтра.

Удар.

Взмах.

Элиа перекувыркнулся, спасая себя от удара в бедро, там, где находится артерия, и пронзить эту артерию – неминуемая смерть от потери крови; и меч Лэриона задел лишь ногу. Но задел сильно – Элиа охнул и растянулся на земле. Кровь брызнула из рассеченной кожи.

Лэрион довольно улыбнулся.

Сволочь. Ты просто мерзкая подлая сволочь.

Мама.

Отец.

Озорные затейники Ник и Дэни.

Маленькая, смешная Лин.

Девушка по имени Эллинг, погибшая у меня на руках.

Они все из-за тебя, ты, сволочь…

Меч Лэриона был прижат к его горлу. В его глазах появилось торжествующее выражение, и Элиа с какой-то странной обреченностью подумал, что он так никогда и не научится толком владеть мечом.

– Все-таки, ты умрешь сегодня, – заявил Лэрион, – Жаль, сын Эвана… мне жаль…

А мне нет!

Резкий рывок, рукоять меча, выпавшая было от боли, возвращается в ладонь, а острие не медля ни мгновенья, вонзается в сердце.

– Ну вот и все.

А потом стало больно, очень больно, и Элиа почувствовал, что милосердное забытье накрывает его с головой.

Над Неаром начинался рассвет.

Солнце поднималось высоко над городом, окрашивая в розовый цвет и знаменитый королевский дворец, созданный зодчими из белого мрамора и дома простых горожан и даже чистые еще мостовые.

Было тихо.

Наступал самый момент восхода солнца – когда замолкают на какое-то время щебетавшие всю ночь птицы, и становится так тихо, как только возможно, словно все боятся вспугнуть восходящее светило; такое теплое, такое желанное.

Элиа, кутаясь в свой черный плащ, смотрел на золотой солнечный диск.

Он перевидал множество рассветов: в пути, ночуя в лесу, когда первые лучи солнца с трудом пробиваются сквозь густую листву, в замке Нарит, когда мать засветло вставала сама и будила семью – кого на завтрак, кого на работу; в бою, когда встававшее солнце было словно знаменем, символом его победы.

Элиа любил рассветы.

Но эта заря была особенной. Сегодняшнее солнце возвещало о том, что он, Элиа, сын Эвана, здесь, в королевском дворце посреди Неара, и с этого дня он может считать себя хозяином всего этого: величественного дворца, огромного города, в котором живут тысячи жителей, страны, в которой впервые за много лет воцарится спокойствие. Да что там, хозяином всего этого мира, принадлежавшего лишь ему!

Прихрамывая, Элиа подошел к краю балкона, на котором стоял, наблюдая за восходящим солнцем, и посмотрел вниз.

Крыши домов блестели в утреннем свете, а по узким улочкам уже шли первые проснувшиеся жители.

Ты хотел этого, не так ли?

Получи!

Ты – теперь хозяин всего этого, ты – король, так правь своим королевством. Чего же ты ждешь?

Теплый ветер откинул назад упавшую было на лоб медную прядь, пощекотал ресницы, ласково погладил лицо.

До коронации осталось полдня.

Целая вечность, если вдуматься.

Ольг спал беспокойно.

Едва ли не в первый раз за долгое время ему пришлось (да что там пришлось – случилось!) спать на мягкой кровати, с настоящим балдахином, периной, подушкой и одеялом, и с непривычки ему казалось что что-то неправильно. Время от времени он просыпался, вспоминал где находится, и что не надо ни от кого спасаться, не за кем бежать, некого спасать, и он снова успокоенно падал головой на подушку. Но проходило еще немного времени – и он просыпался вновь.

Странно это было.

Он наверное слишком привык за них беспокоиться, что сейчас, зная, что Элиа и Кларенс спокойно спят у себя в комнатах, тан чувствовал, что весомая часть его жизни уходит в никуда. Больше не надо было защищать двух этих сумасбродных детей, а значит вообще некого больше защищать, и, несмотря на кажущееся облегчение, Ольг начал чувствовать себя ненужным.

Я – тан, не раз говорил он себе.

А что теперь будет делать тан без замка, когда принц без королевства, стал таки королем.

Зачем обманывать себя, тан? Ты же с самого начала знал, что все так и будет. Все – от начала и до конца. Разве мало тебе было предупреждения дракона? "Один из вас станет королем, другой будет спасать жизни людей…и лишь третий пойдет своей собственной дорогой.". Или ты забыл, а тан Ольг?

В Нарите я не нужен.

Здесь я не нужен тем более. Можно оберегать мятущегося мальчика, но не короля. Я должен позволить ему делать его собственные ошибки – и его собственные достижения.

Только вот моя собственная дорога – где же она?

Почему-то жизнь снова стремительно теряла свою цель.

Ольг встал, взял в руки свой меч, и сжав до боли рукоять в ладони, посмотрел на восходящее солнце.

Кларенс, единственный из троих, спал, и видел сны.

Сны келонскому бродяге и воришке, а ныне лекарю и сподвижнику будущего короля, снились редко, и, в основном, не самые лучшие.

А вот сегодня ему почему-то приснились люди, много людей, некоторых из которых он и не знал вовсе, только слышал от них, и теперь вот догадался кто это.

На палубе белопарусного корабля стояли – все вместе, плечом к плечу – семеро.

Высокий темноволосый мужчина, с серебряным обручем на голове, в развевающемся по ветру черном с серебром плаще, с тяжелым танским мечом за плечами. У него было странно знакомое сероглазое лицо.

Кларенс узнал его по этим глазам – узнал отца, потому что знал сына.

Тан Ольг молча отсалютовал ему мечом и стал смотреть на волны.

Красивая женщина в праздничном красном платье, за руку ее держала маленькая девочка.

– Спасибо тебе, – сказала она. А девочка добавила:

– За Элиа.

Синеглазый паренек его лет или чуть постарше, обнимавший женщину за плечи, усмехнулся:

– Мы были бы хорошими друзьями, лекарь. Береги его. И себя.

Четвертой была девушка. Карие глаза, чистое светлое лицо с высокими скулами, длинные ресницы. Легкая улыбка.

– Ну вот и встретились, лекарь. Помнишь?

– Эллинг?

– Не вини себя ни в чем, лекарь Кларенс. Все идет своим чередом, день сменяет ночь, а смерть – лишь продолжение жизни. Отпусти свою боль, и она уйдет.

Она сказала это и отступила на шаг, выпуская вперед двух последних людей: мужчину и женщину.

Этих он знал.

Целитель из славного города Келона по имени Марк держал за руку жену и смотрел на сына.

– Мама…Отец…

Кларенс давно забыл что такое слезы – с того самого дня как отгорел погребальный костер его семьи, на котором лежали отец и мать. И сейчас, сам не замечая того, он беззвучно плакал – по лицу текли светлые чистые слезы, слезы светлой печали и грядущего обновления.

Он даже не слушал того, о чем они ему шептали, ветер доносил обрывки фраз, но не были ли они самым главным, эти обрывки…

… мы верили…мы верим…мы любили…мы любим…будь…живи… любим…

Соленый свежий ветер уносил корабль и стоящих на палубе людей все дальше и дальше, а светлое пятно перед глазами приближалось, Кларенс смахнул с ресниц последние слезы…и проснулся в отведенной ему залитой утренним солнцем комнате в королевском дворце Торинода.

На сердце было спокойно и ясно. Странный сон остался в памяти горьковатым светлым чувством, похожим (так почему-то подумал Кларенс – лекарь) на запах ландышей прохладным майским вечером.

Ландышевая настойка издавна применялась целителями для излечения сердечных болезней.

Подготовка к коронации уже шла полным ходом, когда Элиа сбежал из дворца потайным выходом, и ушел в порт.

Корабли стояли у причалов, гордо покачиваясь на волнах – от них веяло дальними странами, приключениями, путешествиями, и ему внезапно захотелось оказаться на одном из них и исчезнуть из Неара, и Торинода вообще, просто плыть по морю, ни о чем не думая, быть одним целым с парусами и штурвалом, сражаться с крепким ветром, следить за барашками пены на гребнях волн.

Рука опустилась в карман плаща и наткнулась на свернутый вчетверо лист плотной бумаги.

– А что это?

– Это… Это…песня. Ты не читай ее пока, ладно. Дождись битвы, только не обычного сражения, а настоящей битвы, и перед ней – прочти. Хорошо?

Песня, что при расставании отдал ему Рин. Песня, которую он так и не прочел. Перед сражением с Лэрионом, Элиа даже не вспомнил про нее, а теперь вот нашел.

Интересно, а какая она – настоящая битва? И дождусь ли я ее?

Уже разворачивая листок, краем глаза он отметил, что в гавань входит еще один корабль – небольшой белопарусный клипер с гордым названием, начертанным масляной краской на бортах. Корабль звался "Морской Дракон", и Элиа тотчас вспомнил Остров и Рата.

И у зрячего-то Рина почерк был отвратительный, а уж сейчас и говорить нечего – буквы прыгали по бумаге как диковинные насекомые, но Элиа твердо решил прочесть все от первого слова до последнего.

В спорах о воле, покорно сносившие плети,

Давшие всуе зарок от сумы и тюрьмы,

Знавшие золото – ныне привыкшие к меди,

Кто мы?

Ложью и лестью царившие долгие годы,

Ждущие яда, кинжала, тугой тетивы,

Но с пьедесталов шагнувшие на эшафоты,

Кто вы?

Гимнам внимавший, но веривший лишь в заклинанья,

Вечная хитрость в оправе святой простоты,

Спасший святыни от пламени и поруганья

Кто ты?

Ложь во спасенье и горе идущим по краю,

Жалость к тому, кто захлестнут петлей бытия,

Можешь спросить, но я не отвечу, не знаю,

Кто я?

Кто мы, чей мир всегда непрост?

Кто вы, ослепшие от слез?

Кто вы, сгоревшие любя?

Кто ты, забывший сам себя?

Элиа застыл в немом озарении, выпустив листок из рук и тот полетел, кружась, над причалом, а потом над водой.

Один из вас станет королем, другой будет спасать жизни людей…и лишь третий пойдет своей собственной дорогой.

Он никогда не сможет быть королем, настоящим королем – хотя бы потому что он – не король.

Кто я?

Сын конюшего замка Нарит. Книгочей и фантазер. Странник.

Странник.

Всего лишь странник. Не больше.

Но и не меньше.

Колин потерял Элиа. Нет, он знал, конечно, что юный принц сейчас где-то во дворце – куда бы он делся-то в самый день коронации – но само отсутствие парня настораживало. Он уже успел убедиться в том, что если Элиа что-то взволится, то его не переубедишь, даже и пытаться бесполезно. Младший сын Эвана был таким упрямцем, что его отцу наверняка и не снилось.

И вот сейчас, прямо в эту минуту, у Колина родилось отчетливое ощущение, что что-то будет – а уж что, так это совсем другой вопрос. Но это что-то несомненно было связано с Элиа, и всем его противоречивым характером.

Пока Ольга и Кларенса наряжали в парадные костюмы (Кларенс придирчиво осмотрел украшенный изумрудами эфес кинжала, сказал "ну, на худой конец сойдет и это", чем вызвал ухмылку со стороны странно молчаливого с самого утра Ольга), предчувствие какого-то поворота не покидало старого оружейника.

Ольг и Кларенс ничего не почувствовали. Лекарь прикидывал как будет выглядеть на самой церемонии, а тан…его словно и не было здесь.

Бегали и суетились люди, на площади перед дворцом, на заранее поставленном постаменте, расстилали ковры, а Элиа все не было.

Он появился почти в полдень, за несколько минут до коронации – просто одетый, спокойный, решительный. В карих глазах и впрямь горело что-то царственное, величественное, заставляющее ему повиноваться. Казалось, он даже стал выше ростом, и не так сильно припадал на никак не заживающую ногу. На черном шелке его костюма ярко выделялось тонкое белое лицо и огненные волосы.

– Ты где был? – не выдержал Кларенс,- Здесь все с ума посходили от беспокойства!

Элиа даже не ответил. Он подошел к Колину, взглянул в окно на толпу, собравшуюся внизу, и ждущую лишь его, короля, появления, и сказал четко.

– Начинаем.

– Но… – Колин хотел было сказать, что негоже выходить королю так просто, но взглянув в горящие глаза Элиа, передумал. Пусть. Люди приняли их троих ранеными, в грязи и крови, примут и такими.

Нескладного зеленоглазого лекаря, чью угловатость парадный костюм скрыл так, что тот казался еще выше ростом, шире в плечах.

Воина в черном с серебром плаще – Ольг редко носил другие цвета – со старинным мечом в увитых рунами серебристых ножнах.

И короля – не мальчика уже, но еще и не юношу – рыжеволосого, даже сегодня не захотевшего выделиться из толпы.

Так, втроем, они и вышли на подмосток. Вслед за ними, щурясь от яркого полуденного солнца, вышел и Колин, держащий в руках обитую черным бархатом подушку, на которой, переливаясь на солнце, лежали символы королевской власти Торинода – цепь с гербом и тонкий золотой обруч с установленным посередине алмазом – корона короля.

Герольды заиграли гимн, и старый оружейник начал речь.

– Жители Торинода! Долгие годы страной правил человек, не имеющий прав на престол, человек, которой сел на престол благодаря обману и измене, но теперь этому пришел конец.

Лэрион не зря считал Колина опасным своим противником – его звучный голос разносился по всей площади, заглушая все посторонние звуки. Люди слушали его молча, с уважением.

– В правой битве победили не просто чужеземцы, пришедшие однажды в Неар, победил сын короля Эвана – благословенного, вернувшийся в Торинод спустя много лет.

Он намеревался сказать еще много, но увидел знак, который показывает ему Элиа – "хватит", и замолчал, с поклоном уйдя в сторону.

– Жители Торинода! – крикнул Элиа в звенящую пустоту перед собой. Тысячи глаз следили за ним, не отрывая взгляда. Ольг внезапно поймал себя на том, что его начинает колотить изнутри мелкая нехорошая дрожь. – Горожане! Хорошо ли вы ли жили последние двадцать лет? – он сделал паузу, но не дал людям проронить ни звука. – Не мешали ли вам налоги? Не убивали ли ваших родных и близких ни за что, за то только, что они встали на дороге у королевских солдат?

Молчание, повисшее над площадью, было почти ощутимым. Элиа вдохнул побольше воздуха – он уже чувствовал, что даром ему такой подвиг не сойдет, и голос он точно потеряет не на день и не на два, но оно того стоило.

– Люди! Не забыли ли вы, что значит быть людьми? Вы все? Каждый из вас? Что можно просто жить! Выращивать хлеб. Строить дома. Растить детей. Любить и не бояться, что тех, кого ты любишь, могут уничтожить в любой момент!

Голос едва не сорвался, дрогнул.

Не сейчас, Элиа. Потерпи еще чуток, ладно?

Толпа жадно внимала каждому из произносимых им слов – так, что Элиа на мгновенье подумал о том, что еще не поздно отказаться от своей воистину безумной, сумасбродной затеи – и пусть все будет так, как должно было случиться изначально.

– Много лет Торинодом правил самозванный король, не имеющий прав на престол, – сказал он уже тише, едва слышно, не обращая внимания на напряженные лица людей. А потом вдруг взорвался яростью, – А вы, где вы были, жители Торинода, когда убивали ваших мужей, насиловали ваших жен и дочерей, а? Где были вы? Почему трое мальчишек, пришедших из далекой страны, смогли выступить против него – а вы, ВЫ, молчали?! Почему мой отец, законный король этой страны, который снизил налоги, который пытался помочь вам, всем вам, был изгнан и едва не убит? Отвечайте, жители Торинода!

Удивительное это было молчание. Кларенс с плохо скрываемым восторгом напополам со страхом смотрел на то, как Элиа кричит в толпу резкие, злые, справедливые слова, а люди молчат.

Так, а теперь успокойся. У тебя все получится, Элиа, только надо в это верить.

Ты ведь привык верить в чудеса и сказки, да?

– То, что было раньше, больше не повторится, – сказал он уже спокойно, чистым звонким голосом прежнего Элиа – не короля, а вечного мечтателя, витающего в своих грезах, – Не будет больше неправедного правления. Новый король не позволит этого никогда.

Краем глаза он увидел как переглянулись недоуменно Колин и Кларенс, а Ольг закусил до крови губу, подаваясь вперед и отчаянно мотая головой.

Неужели понял?

– Жители Торинода! – в который раз объявил он громко и торжественно, – Согласны ли вы на то, чтобы королем стал человек, который спасал ваши деревни от поругания? Человек, который вел вас в битву против самозванца по имени Лэрион? Человек, чья знатность по крови, равняется королевской?

Взгляд Ольга – злой, непримиримый.

Один станет королем. Другой будет спасать людей. Третий пойдет своей дорогой.

– Согласны ли вы считать своим королем тана Ольга?

И только когда он произнес эти слова, толпа взорвалась приветственными криками.

Слава всем богам.

И лишь когда церемония была закончена, наступил вечер, и начались гулянья, они втроем смогли на короткое время сбежать из пиршественного зала.

– Дурак, – прошипел Ольг негромко, прижимая Элиа к ближайшей стене.

Не на площади и не в зале, и на том спасибо…

Кларенс с интересом наблюдал за сценой, но не влезал – помнил старую истину про то, что где двое дерутся, третий не влезай. Иначе самого забьют.

– Что ты наделал? Ты, взбалмошный чокнутый мальчишка, ведь из-за тебя мы пришли в эту страну, из-за тебя дошли до самого Неара, из-за тебя мы сейчас здесь. Ты должен был стать королем! Ты – не я!

Элиа дернул плечо, сжатое железными пальцами тана. Нет, не тана – короля.

– Из-за меня, – неожиданно согласился он, – Но благодаря тебе. Ты больше имеешь прав на это все – на дворец и даже королевство. Пойми ты… Ты – тан. Ты сможешь править королевством достойно, люди уважают и любят тебя. Тебя воспитывали властителем. А я… я всего лишь сын конюшего в замке Нарит…

– Значит, тебе легче было сбежать! А ты обо мне подумал? О Фалине? О том, что Нарит надо восстанавливать, а кто это делать будет, а? Ну дурак, дурак…

Ольг отпустил Элиа и сел, облокотившись о белую мраморную стену. Кларенс аккуратно примостился слева. Элиа съехал вниз по стене и оказался справа.

– Прости меня, – сказал он тихо, – Можешь считать это трусостью, чем угодно, да только я не откажусь. И тебе отказываться уже поздно. Ты теперь король.

– А ты? – так же тихо отозвался Ольг. Элиа хмыкнул – гроза, похоже, миновала.

Знаешь, тан, там, в порту, стоит красивый белопарусный корабль, прибывший совсем недавно, всего лишь этим утром. Он называется так просто: "Морской Дракон". Я купил его утром, пока был в гавани, и теперь я могу отправиться на нем куда угодно, хоть на край света. Наверное, это смешно, но мне кажется, я всю жизнь мечтал только об этом.

Да, я дурак, я безответственный сумасшедший мальчишка, и я выкинул свой очередной фортель, почти не надеясь на удачу, но ведь получилось же, Ольг. Получилось – и теперь все встало на свои места, как в той мозаике, что подарила нам с Лин мама: на месте и король, и лекарь, и странник. Вот и все. И все правильно.

Ольг вдруг рассмеялся, обнял их обоих за плечи, и сказал в ту теплую тишину, что установилась между ними:

– Хорошенькая же у нас компания. Вор, который перестал воровать, принц, отказавшийся от королевства, и тан, получивший дворец у моря вместо старого замка среди болот.

– Все могло быть гораздо хуже, – сообщил как всегда оптимистично настроенный Кларенс.

– Конечно, – вдвоем согласились Ольг и Элиа, и рассмеялись. А Элиа добавил, – Я люблю вас обоих.

И мы тебя.

Над водой стелился туман.

Белоснежные паруса "Дракона" почти сливались с туманом, становились его частью, такой же спокойной, чуть трепещущей на ветру. Корпус слегка покачивался на волнах, и корабль будто уже летел куда-то далеко, в края, которые никто не еще не видел.

Так, по крайней мере, казалось Элиа.

"Морской Дракон" был готов к отплытию и теперь ждал лишь своего капитана.

Элиа еще раз глянул на корабль, похожий на рвущуюся в небо птицу, и решительно ступил к трапу.

Утреннюю туманную тишину разрезал цокот копыт, и отчаянные возгласы. Спустя мгновенье рядом с одиноко стоящим Элиа спешилось двое.

– И куда это ты собрался, не попрощавшись?

Ольг.

– И не говори, что за привычка уходить, пока никто не видит!

Кларенс.

– Держи,- Ольг расстегивает перевязь для меча, и протягивает свой тяжелый танский меч, наследство бог его знает скольких поколений предков, ему, – Пригодится.

С ума сошел, я его поднимаю-то еле-еле!

Элиа взял меч, и внезапно понял, что он перестал быть для него тяжелым. Закрепил перевязь на спине, поправил рукоятку и словно "влился" в это состояние, сразу же поняв, что чувствовал Ольг, имея за спиной такой меч.

– Спасибо.

Кларенс откинул с лица непослушные, ужасно отросшие русые пряди, и вытащил из кармана мешочек.

– Это что?

– Корень Жизни. Готовый уже. Не хотелось бы, чтобы пригождался, знаешь ли, но на всякий случай возьми.

– Спасибо. Но у меня нечего вам подарить на прощание. Я даже не подумал, что вы… что вы придете…

Кларенс и Ольг одновременно расхохотались.

Мне нечего вам подарить…

Как будто мало целой огромной жизни, жизни не бродяжкой и вором с келонских улиц, а хорошим лекарем… как будто мало друзей, которые придут на помощь всегда, когда тебе это понадобится.

Как будто мало прощения Кирен, любви Фалины, целого королевства… как будто мало друзей, которые придут на помощь всегда, когда тебе это понадобится.

Корабль давно уже скрылся за горизонтом и яркое солнце разогнало туман, а Кларенс и Ольг все стояли на причале, пока король не сказал тихо:

– Пойдем.

– Пойдем, – согласился Кларенс.

Над миром начиналась ночь. Догорал на западе багровый закат, и в последних лучах уходившего солнца стены замка Нарит казались сделанными сплошь из дорогого красного камня, привозимого для королевских покоев из далекой южной страны. На доли мгновений мир словно переселялся в сказку…но лишь на очень короткий, почти неуловимый миг.

Юноша долго стоял на холме у реки и провожал уходящее светило. Ветер играл его тяжелыми волосами, горящими медью в свете заходящего солнца, и теребил краешек простого черного плаща. Он был невысоким и гибким, как молодая березка, но было что-то в тонкой фигурке, что отличало его от молодых парней, живущих в замке и его окрестностях, то ли поза, показывающая, что этот человек привык не только не подчиняться, но и повелевать, то ли еще что-то, едва уловимое, однако заметное даже не слишком внимательному глазу. Когда юноша развернулся и направился к замку, сторонний наблюдатель мог увидеть, что юноша чуть припадает на левую ногу, хотя в остальном его движения можно было назвать по кошачьи плавными, хотя и не воинскими.

В недавно заново отстроенных конюшнях пахло свежими стружками, древесиной и скошенной травой. В стойлах мягко переступали с ноги на ногу, и пофыркивали что-то ласковое несколько лошадей. Юноша походя потрепал по морде одного коня, ласково прошелся ладонью по крупу второго, но шел он к дальнему стойлу, откуда на него косился карим глазом крупный вороной жеребец. В свете вышедшего на небо молодого месяца, проглядывающего сквозь прорехи в соломенной крыше, он казался серебристым, но юноша знал, что его цвет немного другой – не синеватый, как у многих лошадей, а отдающий золотистыми искорками, присущими лишь его породе.

Конь деликатно, губами, взял с ладони юноши припасенную заранее краюху хлеба и благодарно потерся мордой о плечо. Юноша усмехнулся: раньше такое дружеское расположение могло сбить его с ног. Сейчас – нет. Он стал старше.

– Элиа!- позвал густой мужской голос,- Элиа, ты здесь?

Подобие улыбки-воспоминания мелькнуло на светлом лице юноши, будто все это уже было с ним однажды, а сейчас лишь повторялось, как повторяется иногда во сне то, что происходило давным-давно.

– Да, отец.

Седоволосый тан мягкими шагами приблизился к сыну, облокотился на деревянную подпорку.

– Уезжаешь?

– "Дракон" будет ждать меня в порту через пятнадцать дней. Я обещал Кирен отвезти ее в Неар на свадьбу Ольга и Фалины.

– Подожди хоть до утра. Я не успел еще на тебя насмотреться, сын.

Элиа улыбнулся – светло, но чуть печально. Будь он чуть помладше своих шестнадцати, можно было бы решить, что на длинных ресницах мелькнула и пропала крохотная слезинка, но…но Элиа, сыну Эвана исполнилось этой осенью шестнадцать и он не плакал уже много лет.

– Поехали со мной. Ты, я и Ник. Увидишь Ольга и Фалину, Кларенса и Рина, увидишь Торинод, в котором не был уже сколько лет. Поедем…

Некогда король далекой южной страны на берегу океана, бывший конюший замка на болотах, а ныне тан Нарита Эван, покачал головой.

– Прости, Элиа, но я однажды оставил Торинод и поклялся твоей матери, что не вернусь обратно. Негоже нарушать данные обеты, тем более, что тех, кого любил, я потерял здесь, на этой земле.

– Я не знаю, вернусь ли я обратно.

– Значит, так тому и быть.

Вечерний воздух был прохладен, но Элиа, идущий к своим покоям этого не замечал. Он все думал о том, как здорово будет там, на веселой королевской свадьбе, когда поженятся Ольг и Фалина, что Рин наверняка сочинит новую веселую, а может и грустно-щемящую, песню о возлюбленных, что Кларенс будет хохотать над собственными шутками, оружейник Колин подарит королю новые, самые лучшие доспехи, а он, моряк Элиа, привезет маленькую решительную женщину с карими глазами, которая когда-то подарила ему возможность выжить, а Ольгу самое лучшее лекарство – прощение.

А еще он думал о том, что когда-то давно ему, книгочею Элиа, снились дальние страны, которых он никогда не видел, огромные города с белокаменными стенами, вечнозеленые южные леса и бескрайнее, блестящее на солнце, море, белопарусный красавец-корабль и кружащая над ним одинокая птица…

– Все возвращается, – сказал отец тихо. Яркая белая звездочка, находящаяся аккурат в копытце небесного Коня, лукаво подмигнула в ответ.

Все возвращается.

2005-2008 гг.

Елабуга – Казань.