Хроники Шеридана

За окном далеко внизу – стена, крепостной ров, дорога, остатки сторожевой вышки. Дальше – изумрудный луг, река, синяя стена леса, горы. По небу – огромные облака-корабли… Она невольно засмотрелась на их причудливые формы: уплыть бы вот так вместе с ними! Вокруг башни резали свистом воздух ласточки. Каггла подняла голову: вон сколько гнезд под крышей!.. Смотреть вверх было неудобно, она вскарабкалась на широкий подоконник, села, прислонившись спиной к стене… А дышится-то как! С наслаждением вздохнула, набрав полную грудь, и задержала дыхание: такой воздух, казалось, можно пить. В дали на лугу показались всадники в ярких одеждах – в округе начинался сезон охоты. Горбунья залюбовалась грациозными движениями наездников.

– Ни один из них не станет твоим… Ну и что?

Привычка разговаривать с собой появилась у неё давно, и вовсе не от одиночества. Вокруг всегда крутилось множество прихлебателей, жаждущих поживиться за её счет: сначала те, кого привлекали деньги её отца, потом – когда пришли первые успехи – любители погреться в лучах чужой славы, бульварные писаки, разного рода дельцы от искусства, какие-то неудачники, просто проходимцы… К счастью, она вовремя догадалась, что никому из них нельзя доверять. Особенно мысли и чувства.

Горбунья спустилась с подоконника, подошла к зеркалу. Огромный, медный, до блеска отполированный диск принадлежал ещё кому-то из предков барона. Каггла посмотрела на своё отражение и ударила по зеркалу кулаком. Металл отозвался глухим гулом… Горбунья усмехнулась: Бабушке прекрасно известна её скверная привычка бить зеркала. Она взглянула на свой сжатый кулак: ребро ладони украшали старые белые шрамы.

В дверь постучали. Вошла высокая черноволосая девушка с кувшином и полотенцами в руках.

– Пожалте умыться с дороги… – вежливо сказала она, поздоровавшись. – Да спускайтесь вниз, завтракать!

Водопровода в этой части старого Замка не было, и вчера в суматохе про это как-то забыли, но она была настолько уставшей с дороги, что переодевшись в сухое, уснула, едва добравшись до кровати.

– Я скоро буду, спасибо, – ответила Каггла, быстро окидывая взглядом вошедшую, и профессионально схватывая все детали: прекрасная фигура, красивые волосы; черты лица, правда, мелковаты. Вышла бы неплохая натурщица. Вот только руки, точнее, кисти рук, грубой лепки…

Служанка ушла, но гостья не торопилась следовать за ней. Распаковала свои вещи: одежда заняла место в шкафах, мелочи расселились по ящичкам комода. Последней она извлекла из чемодана деревянную коробку. Присев на кровати, и откинув украшенную затейливой резьбой крышку, Каггла принялась перебирать ее содержимое… Карандаши, сангина, кисти… Тонкие пальцы бережно ласкали столь дорогие ещё недавно её сердцу вещи, но взамен прежнего трепетного волнения она ощущала пустоту.

Легкий хруст нарушил её оцепенение и, очнувшись, она с удивлением посмотрела на сломанную кисть в своих руках.

– О, черт! – и сердито отбросив обломки, вскочила и выбежала из комнаты.

По случаю воскресенья в столовой было малолюдно: большая часть гостей уже отправилась развлекаться в город. Пока разливали чай, Каггла рассматривала собравшихся за столом. Многих она хорошо знала, другие были незнакомы. «Бабушка совсем не изменилась…» – подумалось ей. Зато дети здорово подросли: в голенастой худенькой девчонке с озорными глазами она с трудом узнала того пухлого и симпатичного малыша, каким помнила свою племянницу Мэрион; старшая девочка – кажется, когда-то ее дразнили Занудой, – превратилась в совершенную красавицу, а Карапуза Каггла и вовсе видела впервые – ведь последний раз она приезжала в Зелёную Чашу пять лет назад.

– А у нас еще ребенок появился! – сообщила ей Рио, когда закончился официальный обмен любезностями. – Аист принес.

– Вот как? – вежливо удивилась Каггла. – Ну да, действительно, кто же еще?– она посчитала слова племянницы обычным детским невежеством.

– Зато тебя, детка, видимо, принес дятел, – раздался чей-то насмешливый голос, и Каггла увидела входящего в столовую красивого молодого человека.

Его карие глаза всего лишь на одно мгновенье встретились взглядом с глазами горбуньи – и это стоило ей сердца.

– А тебя – пингвин! – огрызнулась девочка, и схватив яблоко, выскользнула из-за стола вслед за толстяком с рыжими бакенбардами.

Вошедший занял её место и, наливая чай, с улыбкой обратился к Каггле:

– Как спалось на новом месте? Привидения не мешали? Вы вчера так эффектно появились…

– Да, кстати, дорогая, – вмешалась сидевшая рядом с ним высокая рыжеволосая дама в розовом, – а чем вы приехали? – в её голосе явственно сквозили нотки подозрительности.

– Поездом… – ответила Каггла, пытаясь унять сердцебиение.

– Но в это время нет проходящих поездов! – торжествующе заявила дама.

– Я приехала на поезде до Рудгари, и на станции взяла такси.

– Такси?! – недоверчиво протянула рыжеволосая. – В такую даль?..

– Но что было делать? – пожала плечами горбунья. – Перед самым Карнавалом всегда проблема с билетами, а я поздно спохватилась. К тому же я давала телеграмму…

– Телеграмму? – удивилась Бабушка. – Но мы ничего не получали…

– А какой был номер у машины? – продолжала упорствовать дама в розовом.

– Рита, перестань! – вполголоса прошипел сидевший рядом с ней мужчина. Маленький, щупленький, с тараканьими усиками, – он тоже улыбнулся Каггле, обнажив ряд меленьких белых зубов. Рыжая хотела ещё что-то сказать, но он чуть ли не силой вытащил её из-за стола, и увёл под руку, оглядываясь, и продолжая показывать зубы.

– Противная парочка… – рассеянно отметила Бабушка. – Кто это вообще такие?

– Что? – засмеялся молодой человек, – вы их не знаете?

– Нет, – спокойно ответила старуха без малейшей тени смущения. – Но они тут уже давно.

– Понятно!– хмыкнул юноша. – Тогда хотя бы представьте меня нашей новой гостье, – и он в упор посмотрел на Кагглу.

У горбуньи перехватило дыханье, но она постаралась выглядеть равнодушной.

Бабушка с сомнением уставилась на внука.

– Ах, только не говорите, что и меня не знаете! – с притворным испугом замахал тот руками.

– То-то и оно, что я тебя слишком хорошо знаю, – тихо, словно про себя, молвила старая женщина, и тут же совсем другим тоном добавила:– Познакомься, моя дорогая, это – Даниэль. Сын тёти Люсильды. Мы все обычно зовем его Красавчиком. Как видишь, он оправдывает свое прозвище. Хотя я бы нарекла его Балбесом.

Красавчик сделал вид, что смущен, и, встав, церемонно поклонился.

– Я много о вас слышал, – быстро проговорил он, снова садясь на свое место. – Писали, что ваша последняя выставка наделала шуму: столь необычная подача материала и странные, пугающие сюжеты…

– Ничего особенного, – сухо ответила Каггла. Она уже сумела справиться с волнением, и теперь ей хотелось уйти к себе.

– А вы согласны с тем, что вас называют последовательницей Босха?

– Нет.

– Что же привело вас к нам, в провинцию? – не унимался юноша.

– Хочу отдохнуть от болтунов! – отрезала Каггла. «Он – просто пустышка» – думала она, – «Но почему же я… Зачем?!» – и чувствовала, как тонет в его глазах.

А он видел перед собой маленькую, некрасивую калеку – редкую птичку, случайно залетевшую сюда, в старую клетку. Невзрачную серую птичку, которой почему-то досталась та жизнь, о которой мечтает он, и которую она, похоже, совсем не ценит… И не замечал, как одухотворено её лицо, как прекрасны её глаза.

В столовую спустилась Мама, и вместе с ней – Кора Амстьен, сестра Зеллы. Они о чём-то разговаривали между собой, но, увидев Кагглу, Кора тотчас оставила собеседницу, и, подбежав, радостно обняла её за плечи:

– Каггла, милая, как я рада видеть тебя здесь! – склонившись, она на секунду прижалась щекой к её лицу, и Каггла уловила тонкий аромат. – Мы с сестрой здесь уже месяц, но, к сожалению, ей придётся скоро уехать в Милан… А меня вот уговаривают остаться, – и она кивком головы указала на Маму.

– Да, в Театре нужна хорошая пианистка, – подтвердила Мама, пододвигая к себе кофейник.

– Боюсь, Элен, я не смогу принять твоё предложение: ты ведь знаешь, сестра не хочет искать другого аккомпаниатора… Тем более, что мы всю жизнь выступаем вместе. Вот если бы она тоже осталась здесь, но – увы! – в Милане у неё контракт, – разговаривая, Кора уселась рядом с горбуньей.

С сестрами Амстьен Каггла познакомилась прошлой зимой в Париже на одной из богемных вечеринок. Зелла ей не понравилась: голосом она обладала поистине чудесным, но характер у неё оказался «звёздным». Зато Кора сразу пленила искренностью и обаянием. Совершенно околдованная ею, Каггла согласилась написать её портрет, и провела несколько недель, наслаждаясь тонкой, изысканной красотой. Тогда-то, кстати, на правах члена семьи она и пригласила сестёр в Лостхед.

Теперь же, заметив, как менялось лицо Красавчика, когда он смотрел на её прекрасную соседку, она вдруг горько пожалела о своем приглашении. Почти физически ощущая исходящую от Коры волну очарования, она еще острее чувствовала свое собственное убожество, и ей хотелось исчезнуть. «Зачем я только приехала сюда!..»

Закончив чаепитие, многие перешли на открытый воздух в сад, и Каггле невольно пришлось подчиниться общему течению. Расположились в беседке; горбунья заняла место у выхода, немного поодаль от остальных. Она всегда старалась держаться особняком. Выбранная позиция позволяла ей незаметно наблюдать за окружающими и, конечно, от неё не укрылось, какими глазами смотрел на Кору Даниэль, как он пытался словно бы невзначай завладеть её рукой…

На веранде зашёлся кашлем толстяк в старомодных бакенбардах – Каггла видела его раньше в столовой. Теперь он курил трубку и, очевидно, что-то было не так: она успела заметить в окне наверху сияющую физиономию Мэрион – девочка явно устроила толстяку гадость! Она улыбнулась племяннице и незаметно погрозила пальцем, а потом потихоньку покинула беседку и поднялась к себе.

За окном её комнаты радостно и громко свистели птицы. «Хорошо вам…» – подумала горбунья. Рухнув на кровать, она уткнулась лицом в подушку. Рука нащупала что-то твёрдое: дорожная Библия. Открыла наугад, пытаясь найти утешение в строках. «Возлюби ближнего своего, как самого себя… Господи! Да как же мне себя-то полюбить?.. Тело мое – храм твой, Господи, но почему вместо светлых стен душа моя заключена в гробнице? Почему руины эти – прибежище мое?… Почему? Зачем испытываешь меня?.. Дар чудесный Ты вложил в мои руки, глаза мои наслаждаются красотой мира, созданного Тобою, холсты мои воспевают её, но я, Господи, не принадлежу ей… И я – ненавижу её!..»

– Зачем же по каждому пустяку тревожить Всевышнего?– раздался вдруг знакомый спокойный голос.

Каггла подняла голову от подушки: в кресле у окна сидела черноволосая женщина. Её неожиданное появление, словно из неоткуда, неприятно удивило художницу.

– Как вы сюда вошли? Уйдите, я хочу побыть одна…

– Разве тебе действительно хочется одиночества? – удивилась незваная гостья. Она встала и, подойдя, села рядом. Каггла вдруг ощутила страх. – Не бойся меня! – вкрадчиво приказала та, и взяла девушку за руки: прикосновение гостьи было неприятным – пальцы слишком гладкие и прохладные, словно в перчатках из змеиной кожи.

– Что вам тут надо? – нервно повторила Каггла.

– Воздержание телесное – полезно для здоровья, а вот не исполненные желания порой разрушают душу, верно? – не обращая никакого внимания на её волнение, проговорила женщина. Глаза гостьи точно гипнотизировали свою жертву, и Каггла чувствовала, как исчезает страх, и вместе с ним – уходит ощущение собственного «Я». – Мы могли бы заключить обоюдовыгодную сделку…

– Кто вы на самом деле? – прошептала Каггла, зачарованно наблюдая, как сквозь красивые черты черноволосой проступает её истинная суть. Но наваждение тотчас исчезло.

– Узнаешь. Когда-нибудь… А сейчас тебе важно знать только одно: я многое могу. Ну, так как? – она выпустила её запястья, и горбунья тотчас машинально вытерла ладони об одежду. Гостья заметила этот жест, и уголок её рта чуть дернулся.

Каггла быстро встала и отошла на всякий случай к двери:

– И что вы хотите мне предложить?

– Сущие пустяки, – небрежно отвечала гостья. – Я возвращаю тебе нормальный человеческий облик, а ты… Ты отдаешь мне свой дар.

– Что-то я плохо понимаю… Допустим, вы избавляете меня от этого проклятого горба, – Каггла зашагала по комнате. – Я повторяю – допустим… Хотя врачи и костоправы от меня давно уже отказались, и, следовательно, мне в самом деле остаётся только уповать на чудо… Хорошо. А я, значит, что же, взамен должна научить вас рисовать?

– Примерно так, – со скучающим видом отозвалась женщина, разглядывая свои ногти. – Ты уловила суть. Но всё будет гораздо проще: когда я выполню своё обещание, согласно условиям нашей сделки тебе просто нужно будет сказать «да»…

– Уходите! – решительно заявила Каггла, распахивая дверь.

– Ты отказываешься? – глаза гостьи потемнели.

– Нет… – заколебалась горбунья. – Но мне надо подумать…

– Это разумный ход. Подумай! – легко согласилась собеседница, но в её голосе слышалась насмешка: мол, думай не думай, а будет по-моему.

Уходя, она приостановилась рядом с Кагглой, и коснулась пальцами её непослушных локонов, точно желая поправить ей волосы:

– Я не прощаюсь… – шепнула она, шагнула за порог, и скрылась во тьме длинного коридора, точно растаяла.

Каггла какое-то время оцепенело всматривалась в темноту, потом, опомнившись, быстро захлопнула дверь и несколько раз повернула ключ. Но что-то подсказывало, что никакие запоры теперь не помогут…

***

– А тебе никогда не приходило в голову, что ваш дом внутри гораздо больше, чем снаружи?

– Замок-то?.. Если это так, я и не удивлюсь.

Рио и Толстяк Дю болтали на скамеечке у ворот Замка, наблюдая, как в подъехавший экипаж загружают вещи тётки Матильды: после инцидента на Кухне, тётка заявила, что ноги её здесь больше не будет!.. Папа, узнав, в чём дело, потребовал от дяди Винки извинений. Но тот лишь развёл руками: он не виноват, дескать, что в этом доме не умеют готовить, да и вообще рад, что так получилось, поскольку «некоторые особы в своем стремлении заполучить в мужья порядочного человека чересчур уж настырны». Матильда, присутствовавшая при том, разозлилась окончательно – её влюбленность, видимо, сгорела вместе с париком, – и ответила, что «завести себе такого мужа как он, можно только из любви к животным»

– Теперь у вас станет чуть просторнее, – заметил Дю-младший.

– Не думаю. Наверняка ещё кто-нибудь заявится, – равнодушно отозвалась Рио. – Пойдем лучше куда-нибудь.

Они поднялись вверх по улице, свернули в тенистый боковой переулок, прошли мимо книжной лавки, мимо подвальчика, торговавшего антиквариатом, миновали ресторан, где на открытом воздухе за столиками в тени каштанов прохлаждались парочки, вышли к остановке на пересечении улиц, и минут через двадцать веселый звенящий трамвай вынес их к Центральной площади.

Здесь среди зелени огромных старых деревьев и затейливых цветочных клумб, пылающих самыми немыслимыми оттенками, и облитых гранитом фонтанов, было царство уличных музыкантов, художников, бродячих артистов, фокусников, гадальщиков, коробейников, торгующих всякой всячиной, назойливых фотографов, и карманных воришек… Здесь можно было приобрести самые удивительные вещи, за пару монет узнать свое будущее, запросто встретить какую-нибудь знаменитость, в прилежащих погребках – отведать чудеснейшего вина со страшным названием «Кровь императора», послушать импровизации какого-нибудь джаз-банда, концерты которого в Европе и Америке собирают аншлаг, но тут ребята играют вот так запросто, поставив инструменты на отполированные тысячами ног плиты тротуара, для собственного удовольствия… Здесь какой-нибудь художник напишет углём ваш портрет – и как знать, может, через годы этот набросок окажется шедевром признанного мастера… Здесь можно попасть в лапы умелых шарлатанов, именующих себя магами или колдунами, завести шашни с какой-нибудь мнимой, но очень милой ведьмочкой… Наконец, тут можно встретить свою любовь.

Но если даже ничего такого с вами не случится, пьянящая атмосфера вечного праздника и волшебства оставит долгий след в вашей памяти.

Потолкавшись среди туристов и праздных горожан по аллеям примыкающего к площади парка, дети уселись за столом кафе. Порывшись в карманах, они подсчитали наличность: хватало только на лимонад и пару бутербродов.

– Негусто! – подытожила Рио.

С реки донесся призывный гудок прогулочного пароходика.

– Хорошо бы сейчас на катере покататься, – мечтательно сказал Толстяк, вытирая салфеткой взмокший лоб, – или съездить за реку поплавать…

– В лес на пикничок не хочешь? – буркнула подруга. – В лапы к гоблинам?..

– Да ерунда это всё! – со снисходительностью старшего отозвался мальчишка. – Все эти Провалы и прочее… Туристов заманивают.

– Почему же ерунда? – пылко возразила Рио.

– Нет, ну когда-то что-то здесь конечно было. Вон, ведьмы на шабаш собирались, и вообще, даром что ли Церковь накладывала на город интердикт?

– Чего? – не поняла она.

– Интердикт, говорю… Это когда от церкви отлучают. Из-за твоего барона, между прочим!

– Мою семью не трогай! – серьезно предупредила Рио. – Сами-то хороши… Или теперь ты мне скажешь, что всё придумал тогда про картину?..

Лицо Толстяка помрачнело.

– Я никогда не вру, а картина… Чёрт её знает, откуда она взялась. По-моему, отец купил её когда-то как раз здесь, на площади.

– Надо бы проверить твои сказки, – решила Рио, дожёвывая бутерброд, – что-то я всё-таки не помню ничего.

– Не выйдет.

– Это почему? Трусишь что ли? Или врешь?

– Картина-то тю-тю! – развел руками приятель. – Ее у нас отец Себастьен выкупил.

Но Рио не услышала последних слов: её глаза выхватили в праздной толпе гуляющих знакомое бородатое лицо. Как же она забыла про него?!

– Слушай, дружище, – повеселев, сказала она Толстяку, – я знаю, как нам подзаработать!.. – и, показав ему Бородатого, поведала о встрече в кондитерской.

– Что ты хочешь ему подсунуть? – заинтересовался Дю-младший. – На прошлой неделе, представляешь, Свинус и пара его дружков продали какому-то дурню кусок медвежьей шкуры под видом шерсти оборотня… Вот смеху-то было! Родители, правда, всыпали ему за испорченную шкуру. Зато хватило на классную видеокарту и новые ролики!

Рио между тем наблюдала, как Борода под руку с какой-то симпатичной брюнеткой сел в экипаж и уехал.

– Ничего, – пробормотала Рио, – у меня есть его телефон… Чего мы тут сидим? – вскинулась она, чувствуя, как в ней просыпается её всегдашняя тяга к авантюрам. – Поехали скорее к нам!…

Обратный путь дети проделали раза в два быстрее.

Вихрем ворвавшись в холл, Рио, не сбавляя хода, помчалась на Кухню, оставив Толстяка отвлекать Бабушку. Она хотела опять набрать углей, но под котлом вовсю бушевало пламя.

– Чёрт!… – ругнулась Рио, и тут же воровато оглянулась – не услыхала ли кто?..

Усевшись за обеденный стол, она забарабанила пальцами по столешнице. И тут её озарило.

Воровато оглядевшись по сторонам, Рио направилась в самый дальний угол Кухни. Там, на одном из многочисленных настенных шкафчиков висел массивный замок. Вытащив из кармана кусок проволоки, она принялась ковыряться в замке. Из шкафчика между тем доносились попискивание, стук, шорохи, пыхтение… Прислушавшись к этим звукам, Рио оставила свою работу и, пошарив на полках, отыскала стеклянную банку с крышкой. Поставив банку рядом с собой, она вновь принялась терзать замок. Спустя несколько минут её упорство было вознаграждено: что-то щелкнуло, и дужка замка подалась вверх. Затаив дыхание, Рио чуть приоткрыла дверцу. В образовавшуюся щель тотчас высунулся чей-то зеленый хвостик. Подобно кошке, охотящейся на мышей, девочка молниеносно вцепилась в него, дернула, – и через мгновение обладатель хвоста оказался в банке под крышкой.

Навалившись плечом на дверцу шкафчика, Рио проворно защелкнула замок и прижалась ухом к деревянной поверхности. Внутри пищали и ругались. Она хихикнула и легонько постучала – в ответ тут же забарабанили десятки маленьких лапок.

– А ну, тихо!.. – по-хозяйски прикрикнула Рио и шлепнула ладонью по дверце. Там примолкли, потом снова завозились, но она уже потеряла к шкафу всякий интерес. Взяв банку, спрятала её в бумажный пакет, и отправилась искать Толстяка.

Дю-младший с сонным видом сидел в холле на диванчике, наблюдая за перепалкой между Бабушкой и служанкой. Старая хозяйка выговаривала Орфе за какие-то мелочи, на что та резонно возразила, что, мол, «вас много, а я – одна и вообще». На это Бабушка в сердцах ответила, что «ежели она – вообще, то пусть и совсем!». Эта туманная фраза несколько озадачила бойкую служанку, и Бабушка пояснила: она может покинуть их дом хоть сейчас!.. Но Орфа нахально заявила, что ей тут очень нравится, поскольку «жутко весело и такого дурдома она еще не встречала», а потому она пока остаётся.

– Ну и ладно, – совершенно спокойно согласилась старуха. – Надоест – сама уйдешь…

И они принялись мирно обсуждать список текущих дел, как-то: отдать грязное белье в прачечную, вызвать полотера и мойщика окон, заказать продукты из супермаркета… Рио не стала дослушивать: подобные перебранки между хозяйкой и служанкой уже стали привычными и доставляли удовольствие им обеим. Вместо этого она незаметно указала Толстяку на выход, и спустя несколько минут они уже были в укромном уголке в саду.

– Видал? – хвастливо спросила Рио, садясь на траву под деревом и демонстрируя ему свою добычу.

– Класс!.. – восхитился приятель, вертя в руках банку с трофеем.

Там, в стеклянном плену метался толстый зелёный чёртик размером с полевую мышку. Он грозил им крохотными рожками, стучал копытцами, плевался и что-то пищал.

– Что он говорит? – опасливо спросил Толстяк.

– А!.. – небрежно отмахнулась Рио, – Ругается… Они больше ничего не умеют говорить.

Чёртик состроил рожу и высунул длинный язык. Девочка щёлкнула по стеклу. Пленник вздрогнул, но тут же, повернувшись к ним задом, согнулся в неприличной позе, и азартно похлопал себя по филейной части. Рио встряхнула банку, чёртик покатился кувырком, но радостно захихикал и закривлялся.

– Где ты раздобыла эту гадость? – рассмеявшись, спросил Толстяк.

– У Бабушки на Кухне.

– Ну, разумеется, где же ещё? – с серьезным видом кивнул мальчишка. – Там, где у нормальных людей – мыши, в Замке Лостхед разводят чертей.

– Вовсе нет! – слегка обиделась Рио. – Это осталось от одного заезжего. Помнишь лорда Пальмера?

Этот самый пресловутый Пальмер был давним другом отца Рио – еще со студенческих времен. Помимо титула, огромного состояния и массы прочих достоинств, лорд, к сожалению, унаследовал проклятье своей семьи – пристрастие к горячительным напиткам. От этого изъяна больше страдали окружающие, нежели он сам: будучи в трезвом уме, Пальмер являлся человеком самого благородного поведения, но во хмелю был буен и сумасброден. Семья лорда постоянно рисковала репутацией и состоянием из-за его выходок, и тратила огромные деньги на его лечение, но, выйдя из очередной клиники, Пальмер тут же принимался за старое с новыми силами. И только Замок Лостхед поставил в этой бесконечной карусели решительную и жирную точку.

В один из своих приездов лорд изрядно опустошил винные запасы местных погребов, и с ним приключилась белая горячка. Общими усилиями буяна заперли в его комнате. Спутница лорда умоляла не вызывать врача – семье не хотелось лишний раз становиться мишенью для бульварной прессы. Пальмер же, человек с богатой и буйной фантазией, упился в тот раз, как выяснилось позже, в буквальном смысле до зелёных чёртиков. Будучи под парами, он всю ночь развлекался, лупя по ним из пистолета, но каково же было его негодование, когда наутро, протрезвев, он обнаружил, что мерзкие создания и не думают исчезать! Мало того, они ухитрились испортить ему весь гардероб, погрызли обувь, и съели бумажник вместе с кредитными карточками! К вечеру маленькие пакостники довели своего создателя до изнеможения: карабкаясь по одежде, они щипали его, кусали, дергали за волосы, кололи беднягу иголками, гадили в пищу, плевались дымящейся серой, верещали ему прямо в ухо разные непристойности – словом, маленькая преисподняя на дому! Пришлось вызвать священника…

В тот же день лорд Пальмер торжественно поклялся бросить пить, занял денег на обратную дорогу, и навсегда исчез из Замка. По слухам, он сдержал свою клятву.

– Хорошо, ему не привиделось чего-нибудь похуже… – философски заметила тогда Бабушка. – Вот было бы мороки!

Лорд уехал, а мелкая нечисть долго ещё досаждала обитателям Замка, пока Зануда не вычитала в какой-то старой книге специальное заклинание и не заманила её остатки в пустую винную бутыль. Отец Себастьен предлагал принять радикальные меры, но Бабушке стало жаль малышню, и она распорядилась поставить бутыль в шкафчик и запереть его на замок:

– Да откупорьте пробку, а то вдруг задохнутся!..

В ответ же на вопрос, к чему ей в доме такая зараза, она лукаво заметила, что хорошей хозяйке все сгодится. С тех самых пор винные черти и жили в шкафчике на Кухне, и, как подозревали домашние, Бабушка порой подбрасывала парочку-другую тем из гостей, которые ей не очень нравились…

– Как думаешь, – деловито спросила Рио, закончив свой рассказ, – сколько можно за него выручить?

Толстяк пожал плечами:

– Проси больше – тогда, глядишь, получишь сколько нужно.

– Дай-ка мне свой телефон! – сказала она и, нахмурив брови, набрала запомнившийся номер: три девятки … и еще три девятки…

Моргая, она слушала неторопливые гудки. Один, второй, третий…

– Алло? – отозвался наконец чей-то голос.

Тут только Рио сообразила, что не знает, как зовут Бородатого. Представляя свою компанию тогда за столиком, он, кажется, не назвал своего имени. Или она забыла?

– Гм… – неуверенно откашлялась девочка. – Это – Санни…

– Санни? – удивился голос. – Ах, да! Привет, дружище! Чем обрадуешь?

– Есть кое-что… – заговорщически начала она, но собеседник тут же резко перебил ее:

– В семь, у Театра, – и в трубке снова раздались гудки.

Рио обиженно выпятила губы:

– Тоже мне, Джеймс Бонд!

– Надо бы узнать, кто он такой, – лениво проговорил Толстяк. Откинувшись на спину, он лежал на траве и, щурясь, смотрел на проплывавшие облака.

– Зачем? – удивилась она.

– Так… На всякий случай.

До назначенного времени оставался ещё час, но, посовещавшись, дети решили отправиться в условленное место заранее – понаблюдать за противником.

Борода появился точнехонько в семь – возник вдруг откуда-то из толпы вместе с последним ударом часов на Городской Ратуше. Одет он был по-вечернему: костюм, белая рубашка, галстук, блестящие туфли, дорогие запонки…

– Добрый вечер, коллеги! – он был просто сама галантность.

– Здрасьте! – испытывая вдруг неловкость за свои потертые джинсы и простенькие футболки, вразнобой поздоровались дети.

– Ну-с?.. – Борода вопросительно уставился на Рио.

Мэрион огляделась по сторонам.

– Отойдем?..

– Только быстренько, – согласился Бородатый, – у меня билеты на вечерний спектакль.

Они прошли по аллее парка – навстречу им катились пестрые волны гуляющих. Смех, музыка, ароматы…

Свернули под деревья, туда, где поменьше людей, и, присев на скамеечку, надежно укрытую от лишних взглядов кустами сирени, Рио торжественно предъявила банку.

Лицо Бородатого сразу изменилось – всего лишь на мгновение, но Рио успела заметить, как сверкнули его глаза.

– Что это?… – пробормотал он, вертя в руках стекляшку. – Неужели винный чёртик?

– Откуда вы знаете? – насторожилась Рио.

– Кто же их не знает?– усмехнулся Борода. Сняв крышку, он двумя пальцами ловко вытащил чертёнка за хвост, и приподнял его над головой, разглядывая.

– Осторожно! – предупредила Рио. – Цапнет…

Но вместо этого пленник изловчился и пустил тонкую пахучую струйку – прямо покупателю на белую рубашку.

– Вот гад!.. – беззлобно возмутился Бородатый, поспешно доставая платок и засовывая рогатика обратно в банку. – Сколько же ты хочешь за это чудо?..

Рио задумчиво посмотрела в небо. Толстяк незаметно пихнул её локтем в бок.

– Надо бы новый велосипед … – словно сама себе сказала она. – Спортивный… Два!

– Идём, купим… – тотчас по-военному быстро согласился Борода.

Рио подскочила на скамейке и, не веря, уставилась на него. Покупатель истолковал её взгляд по-своему.

– Идём! – повторил он. – Я сам куплю вам велики. Денег не дам, а то потратите на какие-нибудь глупости…

Они почти бегом покинули парк и, спустя каких-то пару часов, Рио и её приятель стали обладателями замечательных спортивных красавцев. Борода получил свою банку и удалился.

– Звони… – кинул он на прощанье.

– Чудак! – прошептала Рио ему вслед, всё еще не веря их удаче.

Толстяк же, хмуро глядя вслед уходящему, буркнул:

– Надо было просить машину…

Бородатый, отшагав два квартала, свернул в какую-то подворотню. Достал из пакета стекляшку: на его руке сверкнул перстень, – дети могли бы поклясться, что ранее его там не было. Несколько минут он изучающе разглядывал содержимое банки – и его лицо приобрело строгое и брезгливое выражение. Пленник внутри замер, увидев перстень на руке, сжимавшей его темницу, а потом затрясся, беззвучно разевая рот.

– Ага! – кровожадно оскалился новый хозяин. – Видно, знаешь, что это такое… – и с этими словами направил перстень прямо на несчастного хвостатого. Перстень полыхнул коротко и ярко, и на дне банки осталась лишь серая кучка. Человек задумчиво высыпал пепел на землю.

– Дела-а… – вздохнул он, и выкинул банку в урну.

***

Как обычно, каждый раз в начале летнего сезона мэрия устраивала торжественный прием в честь наиболее именитых гостей города – так называемую «Большую субботу». Каггла фон Гилленхарт, разумеется, была в списке VIP.

– Что-то мне не хочется идти, – призналась она Бабушке. – Надоели эти великосветские сборища.

– Не ходи… – коротко ответила старуха. – Хотя Виктору и Элен было бы приятно.

После этих слов она поняла, что должна принять приглашение.

«Большая суббота» этого лета собрала на редкость богатую коллекцию знаменитостей, и Каггла с некоторым удовольствием отметила, что на неё обращают не меньше внимания, чем на звезд кино или эстрады. За какие-нибудь полчаса ей представили около дюжины поклонников её творчества, жаждавших личного знакомства с мастером. Бокал превосходного шампанского и прекрасная музыка – вечер сопровождал знаменитый симфонический оркестр из России – окончательно подняли её настроение. И она позволила себе расслабиться, не думать о себе, не ощущать себя, – так, словно бы стала совсем другим человеком, смеха ради нацепившем странный маскарадный наряд. Глаза её засияли, лучась неведомым светом, придавая ей волшебный облик, и многим в тот вечер казалось, что за спиной у неё – просто сложенные крылья.

Но вдруг знакомый женский голос прошипел прямо в ухо:

– Не обольщайся: ты для них – всего лишь забавная умная обезьянка!

И крылья снова превратились в горб.

Каггла резко обернулась, но обидчица уже смешалась с толпой. Горбунья бросилась за ней вслед, расталкивая встречных и на ходу бормоча извинения. Её душила бессильная ярость. Она готова была убить! – и неизвестно, каким скандалом закончился бы этот вечер, но на её пути возник официант с подносом. Бедняга не успел увернуться и все двенадцать бокалов дружно поехали прямехонько в сторону какого-то черноволосого молодого мужчины. Тот ловко отскочил, и налетел на виновницу происшествия.

– Простите… – сконфуженно прошептала горбунья.

– Пустяки! – весело отозвался он, и наградил её такой улыбкой, что ее гнев мгновенно улетучился.

Официанты быстренько кинулись собирать осколки, а незнакомец, продолжая улыбаться, сказал:

– Теперь вы моя должница! Придется вам подарить мне вальс…

– Но я никогда… никогда не танцевала! – испугалась Каггла. – Это невозможно!…

Но он уже подхватил её и закружил под звуки бессмертного творения Штрауса.

– Макс Линд. Журналист, – представился он, когда стихли последние аккорды.

– Вы – итальянец? – предположила она, с любопытством разглядывая его смуглое лицо, обрамленное модной бородкой. Этот Линд определенно вызывал у неё симпатию.

– О, в моих жилах течёт кровь многих племён, – с живостью отозвался он. – Испанцы, арабы, немцы, ирландцы… Итальянцы тоже были в числе моих предков. Я – дитя мира!– и он снова наградил её ослепительной улыбкой. – Но, если верить слухам, ваша генеалогия представляет куда больший интерес!

Они проболтали весь остаток вечера. Макс был очень мил и остроумен, Каггла чувствовала, что ему в самом деле интересно, и в том не было никакой фальши или снисходительности, но всё равно ей было прескверно: она постоянно ожидала мерзкого шепотка за спиной… Глаза её невольно блуждали по залу, и она почти не понимала иногда, о чём он рассказывает.

– Вас что-то тревожит? – участливо спросил Линд, заметив её состояние.

– Нет, – соврала Каггла и вздрогнула: та, которую она искала, сидела прямо против неё на маленьком диванчике у стены. Её глаза смотрели холодно и дерзко, она словно бросала ей вызов!

– Что с вами? – голос Линда вернул её из бездны. Каггла почувствовала прикосновение его теплой руки.

– Всё нормально, – и добавила, желая отвлечь его внимание: – У вас красивый перстень!

– Фамильная драгоценность, – небрежно пояснил он, и тут же совсем иным тоном спросил снова: – И все-таки, что же вас так беспокоит? – пытаясь её расшевелить, он предложил вдруг: – Хотите, я вам погадаю? Моя прапрабабка по матери была цыганкой! – и со смехом перевернул её кисть ладонью вверх.

Он нёс какую-то милую чепуху, но она не слушала, хотя её обидчица исчезла.

– Вам сделали какое-то предложение. Очень необычное!.. – вещал между тем Линд. – Но линии говорят, что вам не стоит его принимать.

Каггла почувствовала, как на неё накатывается огромная усталость.

– Извините, мне пора, – проговорила она тихо. – Было очень приятно познакомиться с вами. Вы – милый. Но мне, правда, пора! – и, высвободив свою руку, встала и направилась к выходу.

Линд что-то ещё говорил ей вслед, но его слова вязли в наполненном музыкой пространстве, и она почему-то уже забыла о нём, и не понимала: что это за люди вокруг, и почему им так хорошо, и зачем она здесь, и почему всё плывет в глазах?.. Близкая к обмороку, она покинула вдруг ставшие душными залы, и выбралась наружу.

Ночь бросилась ей в лицо яркими звёздами, свежая прохлада вернула ясность рассудка. Усталость сменилась отрешенным спокойствием человека, принявшего после мучительной борьбы окончательное решение. Теперь всё просто, всё ясно.… Из темноты возникла знакомая фигура – Каггла поняла, что ждала её появления.

– Через три дня… – произнесла та. – Смотри, не передумай, больше такого шанса не будет! – и чужой смех рассыпался стеклянными бусинками.

Горбунья не удостоила искусительницу ответом.

Подали экипаж. В этот момент ударили пушки на стенах, небеса над ночным Городом вдруг вспухли разноцветным огнём, и под треск фейерверка Каггла унеслась в ночь…

***

Пользуясь тем, что большинство взрослых отправились на приём, Рио решила устроить дяде Винки ещё какую-нибудь каверзу. Она уже не очень сердилась на него, но ей было жаль Матильду – тётушка по сравнению с другими была вполне ничего. Лучше бы уж этот противный капитанишка сам убрался восвояси!..

У девочки не было определённого плана действий, и она решила придумать что-нибудь прямо на ходу. Прихватив Зелепусов, Рио отправилась разыскивать свою жертву, надеясь устроить дядюшке нечто вроде того, что случилось со Сколопендрой, а может, и получше. Но дядя-грубиян как сквозь землю провалился.

– Сегодня же суббота! – спохватилась Рио. – Верно, отправился в какую-нибудь пивнушку…

Развлечение, похоже, откладывалось.

Но, проходя мимо его комнаты, она заметила, что дверь приоткрыта. «Интересненько…» – подумала маленькая хулиганка. Обычно, уходя, дядя всегда запирал свое жилище. «Может, он всё-таки дома?» – и она осторожно заглянула в щель. Внутри было темно.

– Есть кто-нибудь?.. Эй, дядя Винки-и…ку-ку! – сладким голоском пропела девочка, и, поняв, что там никого нет, прибавила басом: – Ку-ку, старый дурак!..

Потоптавшись немного у двери, – нет, она прекрасно знала, что лезть без спроса в чужую комнату… Но ведь всё-таки это её дом.… А она в этой комнате никогда не была! Борьба с совестью длилась недолго.

Споткнувшись обо что-то у самого порога, Рио нашарила выключатель.

– Уютненько! – подвела она итог, бегло оглядевшись.

Логово морского волка выгодно отличалось от комнат других жильцов массой занимательных вещей. У окна стоял большой телескоп, рядом на подоконнике она заметила огромный морской бинокль. В углу пылился гигантский, выше её роста, глобус, стилизованный под старину. По стенам были развешаны всякие обалденные сувениры – маски, стрелы, луки, старинные пистолеты… На полках она насчитала больше десятка прекрасных моделей парусников, каждая деталька которых была выполнена с большой тщательностью. На массивном письменном столе покоились какие-то приборы – Рио не знала их названий и назначения, сумев угадать только песочные часы: толстое стекло в серебряной оправе, внутри вместо песка – какой-то голубоватый светящийся порошок.

Маленькая разбойница подумала, что здесь всё так здорово, что даже неловко как-то… И всё же руки у нее так и чесались!

И тут ей на глаза попалась знаменитая капитанская фуражка. Дядя очень чванился ею.

– Эге!.. – обрадовалась пакостница.

Чтобы достать её, Рио пришлось встать на кровать. Фуражка висела рядом с картиной, изображавшей Замок. Она отметила про себя, что дядя не удосужился заправить постель: простыни и подушки были смяты так, словно кто-то уже становился на них ногами.

– Неряха! – презрительно фыркнула Рио. – Прыгал он тут что ли?..

Её воображение живо нарисовало забавную сценку: толстый и пыхтящий дядя Винки, с трубкой во рту скачет по кровати как какой-нибудь шкодливый мальчишка.… Это её рассмешило. Похрюкивая, Рио влезла на кровать, – критикуя её владельца, она сама не сняла обуви, – и потянулась за дядюшкиной реликвией. Пружинный матрас – ненадежная опора. Покачнувшись, она инстинктивно выставила вперед руку и… ощутила пустоту! Рука прошла сквозь поверхность картины как через воздух!.. Едва не упав, Рио резко отпрянула назад, и отдёрнула руку.

Сказать, что она испугалась, значит, не сказать ничего.

Но испуг тут же сменился жгучим любопытством: так вот о чём говорил Толстяк!

Её сердечко заколотилось как бешеное, она дышала, точно за ней гнались, и ей очень-очень захотелось поскорее уйти отсюда. Но внутренний голос говорил, что ведь следующего раза может и не быть… Безрассудство взяло верх, и, прихватив со стены тяжеленный длинный меч в дорогих ножнах, Рио, умирая от страха, упрямо полезла вперёд.

…Оглядевшись, она поняла, что находится возле сторожевой вышки. Было пасмурно и тихо. Дорога, огибавшая вышку, уводила вдаль, к темнеющему лесу. «Туда я не пойду…» – решила Рио. На толстом слое дорожной пыли отпечатались чьи-то следы. Они шли в сторону Замка. «Кто это здесь бродит?..» Осторожно вытащив меч, она повесила ножны на куст рядом с собой, чтобы не заблудиться на обратном пути. В кармане у неё вдруг что-то зашевелилось, и она чуть не завизжала, но вовремя вспомнила, что положила туда Зелепусов.

– Тихо!.. – приказала она шёпотом, но они вылезли наружу и уселись ей на плечо.

– Где это мы? – громко спросил один, а второй зевнул во весь рот.

– Тс-с!.. – разозлилась Рио.

Волоча меч по земле, она крадучись пошла по обочине дороги, стараясь на всякий случай держаться за кустами. Следы привели к крепостному рву. Она остановилась.

Замок выглядел безжизненным. Закопчённые стены, сумеречные глазницы выбитых окон, ржавые цепи подъемного моста… Сквозь распахнутые ворота виднелся поросший могучим бурьяном двор. Кругом, куда ни посмотри, лежала печать страшного запустения.

– Боже, что здесь случилось? – в страхе прошептала она.

Её охватила паника: что, если всё это – взаправду?! Но что же тогда с её родителями? С малышами?.. А может, это только должно случиться?..

– Спокойно! – приказала она себе. – Надо подняться на холм и посмотреть, что с Городом… Может, это наоборот – прошлое? Тогда всё нормально.

Тут она вспомнила о следах на дороге. Возможно, в Замке есть кто-то… Но кто?.. Присев на землю, она до боли в глазах всматривалась в лежавшие перед ней руины Замка, но так и не уловила ни малейших признаков жизни. В небе раздалось печальное и нежное курлыканье: там, высоко-высоко тянулся к лесу журавлиный клин. Осень?.. Она теперь только заметила, что и кусты и деревья одеты пожелтелой, местами подёрнутой багрянцем, листвою. А ведь она пришла сюда из лета!.. Летящие журавли навели её и на другое умозаключение: ведь кроме них здесь могут быть и другие живые существа. Волки, например… Она читала, что во время эпидемии чумы, унесшей почти всё население Долины, волков в здешних лесах было в десятки раз больше, чем людей.… Угораздило же её! Теперь ей казалось, будто за ней наблюдают тысячи маленьких враждебных глаз, и оставаться на месте стало просто невмоготу. Но открытое пространство между кустами, где она пряталась, и воротами Замка пугало не меньше.

– Хорошо, – наконец решилась она. – Дойду до ворот, загляну одним глазком – и назад!

Поминутно озираясь, она добралась до подъемного моста. Ей казалось, прошла целая вечность. «А вдруг здесь время течет по-другому? – спохватилась незадачливая путешественница. – Вернусь домой, а там все уже умерли?..» Но она прогнала эту мысль – и без того тошно!..

Перебравшись на другую сторону рва, девочка короткими перебежками подобралась вплотную к воротам. Прижавшись к шершавой холодной стене, Рио перевела дух: пока с ней ничего не случилось и это обнадеживало. Сжав покрепче тяжеленный меч, – он был в два раза длиннее, чем она сама! – девочка осторожно поглядела в щель между каменной кладкой и створкой ворот. Отсюда ей было видно, что масштабы разрушений гораздо больше, чем это казалось издалека: практически все дворовые постройки были разрушены чьей-то безжалостной рукой. Или пожаром… «Про это мы тоже слышали…» – подумала она.

– Сюда кто-то летит… – безмятежно сообщил один из Зелепусов.

– Где?!

Над лесом чернелась какая-то точка. У Рио разом пересохло в горле. Она вдруг вспомнила чёрную птицу, напавшую на неё ночью в Замке. Ладони стали мокрыми и холодными, она бросила своё оружие, и, пытаясь унять мелкую противную дрожь, вытерла руки о траву.

– Это – не птица… – сказал второй. – Это какая-то крылатая тварь. А на ней кто-то сидит…

– О… откуда ты знаешь? – шепотом спросила она, снова подбирая меч.

– Пора сматываться отсюда! – вместо пояснения ответил глазастый. – А то будем висеть, как этот…

– Как кто? – не поняла Рио.

Вместо ответа её спутники молча указали наверх. Она подняла глаза – и окаменела!

То, что она издалека приняла за длинную тряпку, болтавшуюся на ветвях дерева рядом с воротами, на деле оказалось человеком. Он висел, точно воздушный шарик, из которого выпустили воздух: только высохшая кожа да остатки одежды, словно кто-то высосал всё его бренное содержимое, оставив оболочку. Ветер медленно качнул, поворачивая, останки погибшего, и Рио увидела его лицо…

***

– Ведь это был не твой дядюшка! – неловко утешали девочку Зелепусы, когда спустя несколько часов, она рыдала у себя в комнате. – И вообще, может, это все понарошку?

– Пусть это и не дядя Винки, – всхлипывала в ответ Рио, – но ведь я его знаю!..

У неё, правда, тоже оставалась слабая надежда, что всё её приключение – плод воображения.

Следующим же днём, пользуясь очередным отсутствием дядюшки, она снова проникла в его комнату – на сей раз, вскрыв замок, – и утащила картину. Опасное полотно нашло свой конец в костре, который они с Толстяком развели в укромном месте на берегу реки.

– Вдруг он хватится? – спросил белобрысый.

– Ему какое дело? – угрюмо ответила Рио. – Картина принадлежит моей семье.

У Бабушки она потом узнала как бы невзначай, что картина эта была написана Кагглой, ещё «в самом начале творческого пути, когда она только пробовала свои силы как художник».

– А почему Каггла стала рисовать? – задала вопрос внучка.

Бабушка удивилась:

– Но она всегда рисовала – с самого детства. Ведь ей, бедняжке, недоступны были другие игры. Потом кто-то из людей сведущих сказал её родителям, что у девочки – несомненный талант.

– А Каггла, она – злая? – не унималась Рио.

Бабушка задумалась.

– Нет… Может, она и досадует на свою судьбу, но никого в этом не винит. Хотя…

– Что?

– Ничего. Почему ты спрашиваешь?

Но Рио ничего ей не рассказала.

Потом она спросила у Кагглы:

– Почему ты рисуешь такие картины?

Ответом ей был недоумевающий взгляд синих глаз.

Промолчала Мэрион и тогда, когда рыжеволосая Рита заявила об исчезновении своего мужа – того самого, с тараканьими усиками: вышел, дескать, купить сигарет и с концами. Оказалось, пропавший был какой-то шишкой из отдела обеспечения секретности информации в Корпорации – у отца Рио могли возникнуть неприятности, вот она и промолчала. Да и кто бы ей поверил?..

***

Каггла думала, что они отправятся ночью, но особа, сделавшая ей столь странное предложение, заявилась к ней рано утром.

– Идём!.. – весело сказала она, словно речь шла об утренней прогулке перед завтраком.

– Как? Уже?.. – удивилась горбунья, пораженная обыденностью ее тона. – Сейчас?!

– Давай-давай шевелись, а то не успеем! – приказала гостья. – Ничего брать с собой не нужно! – чуть раздраженно заметила она, видя, что Каггла начала копаться в шкафу.

– Так прямо в ночной рубашке и пойду?.. – огрызнулась художница.

Спустившись вниз, они прошли в сад, и через заднюю калитку незамеченными вышли на улицу. Обогнув Замок по периметру, спутницы перебрались через крепостной ров, миновали разрушенную сторожевую вышку, дошли до ближайшей рощи, а там их уже ожидала пара стреноженных лошадей.

– Я никогда не ездила верхом! – огорчилась горбунья. – Боюсь, мне даже не влезть в седло – слишком высоко…

– Что-то я об этом не подумала, – хмыкнула ее попутчица.– Значит, пойдём пешком.

– Далеко? – растерялась Каггла. Она уже немного устала от ходьбы.

– Захочешь – дойдешь! – заявила напарница.

Сначала Каггле даже нравилась эта незапланированная прогулка. Они шли по Холмам, потом вдоль реки – до Старого моста, потом перелеском мимо Большого оврага, но по мере того как солнце поднималось выше, она чувствовала себя хуже и хуже. Хотелось пить, ломило спину, да вдобавок она в кровь стёрла ноги, но её спутница, неутомимо шагавшая впереди, и не думала сбавлять ход.

– Я больше не могу!.. – взмолилась горбунья ей в спину.

– Можешь.

– Не могу! – простонала Каггла, останавливаясь, и цепляясь за тоненькое молодое деревце, чтобы не упасть. Но её спутница даже не обернулась. Каггла в отчаянии смотрела, как она уходит всё дальше и дальше по лесной тропинке, усыпанной старой хвоей. Вот её фигура уже почти скрылась между деревьями… Каггла сжала кулаки и побежала вслед за ушедшей.

Каменная площадка, появившаяся внезапно перед ними, поросла мхом. На одном её краю лежал плоский круглый камень с выступом в центре. За ним Каггла увидела что-то вроде арки: два больших камня, стоящих вертикально, и один, лежащий на них, как перекладина.

– Местный Стоунхендж? – из последних сил пошутила Каггла, увидев странное сооружение.

– Это – один из порталов, – ответила проводница и, прищурившись, добавила: – Их ещё называют Провалами. Многие отдали бы всё, чтоб отыскать такое!

При этих словах она испытующе посмотрела на горбунью, но та молча опустилась на траву и, тяжело дыша, привалилась боком к дереву.

– Я бы отдала сейчас всё что угодно за глоток воды, – пробормотала она, чуть отдышавшись.

– Что, на этом и сторгуемся? – хрипло засмеялась провожатая, присаживаясь рядом.

Сколько они просидели так, Каггла не знала. Она поняла только, что её товарка следит за тенью, отбрасываемой выступом в середине лежащего круглого камня. «Часы!..» – догадалась горбунья.

– Теперь можно! – сказала наконец та, что привела ее сюда.

***

Четыре откормленные вороны весьма нахального вида мирно дремали на ветвях крепкого раскидистого дуба, росшего посреди огромного луга на краю гнилого болотца. Высоко в небе плавилось солнце, в траве сонно стрекотали кузнечики, а вдали, в дрожащем знойном мареве густел дремучий лес.

Вороны что-то изредка хрипло бормотали сквозь дрёму, кляня жару, как вдруг из недр голубых раскалённых небес вывалились два больших продолговатых предмета и, со свистом рассекая сгустившийся от жары воздух, шумно плюхнулись в коричневую жижу болотца… Сон разом улетучился и четыре пары блестящих глаз с нетерпеливым любопытством уставились на непонятное, внимательно наблюдая, как на топкий берег выбираются двое, облепленные грязью и болотной тиной.

– Это просто две гр-рязные девицы! – разочарованно объявила одна из ворон.

– Гр-рязные! Гр-рязные!..– подтвердили её подруги.

– Навер-рняка они не из пр-риличных семей! – продолжала свои умозаключения первая, и карги принялись оживленно обсуждать возможную родословную нелепых пришелиц, не стесняясь в своих предположениях.

Злобно отплёвываясь, одна из них, что была постройней, начала стаскивать мокрые одежды, и вдруг, неестественно высоко подпрыгнув, поймала одну из беззастенчивых сплетниц за хвост.

– Вот и обед! – злорадно сказала она. – Гляди, какая жирная пташка!

– Я не так жирна, как кажусь! – запротестовала несчастная птица.

Три другие, нервно каркая, грузно поднялись в воздух и улетели, тяжело хлопая крыльями.

– Если бы вы знали, какой гадостью я питаюсь! – проникновенно продолжала ворона, провожая улетевших тоскливым взглядом.

– Ничего, мы не из брезгливых! – утешила её охотница.

Каггла, расстелив мокрую одежду на траве, поморщилась:

– Ты будешь её есть?

– Уже ем, – отозвалась спутница, крепкими зубами откусывая вороне голову.

Кагглу передёрнуло от отвращения. Она внимательнее присмотрелась к своей наперснице: грязная, со спутанными мокрыми волосами, из которых торчали гниющие водоросли, с губами, измазанными птичьей кровью, искусительница утратила свою красоту и больше напоминала безобразную ведьму. «Небось, ведьма и есть!..» – подумала Каггла. Но отступать теперь поздно.

– Мы немного промахнулись, – сообщила черноволосая, продолжая жевать, и ткнула грязным пальцем в сторону леса. – Нам надо во-он туда!..

Просушив одежду, они кое-как привели себя в порядок, и снова отправились в путь.

Когда они, наконец, вступили под сень векового леса, Каггла была потрясена: молчаливые гигантские деревья неохватной толщины вздымали свои кроны на немыслимую высоту, так что шум трепещущих листьев почти не был слышен внизу у подножий. Их узловатые ветви изгибались причудливыми волнами, а могучие корни, толщиной с человека, переплетаясь, уходили в землю до самого её сердца.

– Сколько же им лет? – зачарованная суровой красотой, прошептала горбунья.

– Они родились очень давно… – приглушённо отозвалась спутница, в её голосе слышался благоговейный трепет.

Они брели, с трудом пробираясь через древесные волны корней и молодую зелёную поросль. Каггла вдруг увидела странного зверька, в локоть высотой, одетого в блестящую коричневую шубку. По виду он смахивал на бобра, только вот ярко-жёлтые глаза его были чересчур большими и круглыми. Эти глазищи очень заинтересованно рассматривали путешественниц. Её товарка тоже заметила зверька и схватила палку.

– Кусачий? – испугалась горбунья.

– А то! – сердито отозвалась черноволосая. – Это – Грызля. Укусит, потом всю жизнь будешь только правду говорить.

Прикинув возможные последствия такого неудобства, Каггла тоже вооружилась, но Грызля всё равно последовала за ними, держась на расстоянии. Напрасно девицы по очереди грозили ей палками всякий раз, когда, оглядываясь на неё, спотыкались о камни: она только уморительно пищала в ответ:

– Брехушки! Брехушки! Брехушки!.. – и строила рожи. Потом ей это надоело, и она отстала.

Проплутав по лесу, они вышли на поляну, где торчал большой пень.

– Теперь гляди в оба! – предупредила провожатая.

Каггла замерла на месте. Лес тоже выжидающе притих… Со всех сторон из зелёных глубин таращились на них чьи-то призрачные глаза. Или ей так только казалось?.. Внезапно вверх взметнулись комья земли, и со всех сторон к ним устремились ожившие корни, на ходу увенчиваясь шипящими змеиными мордами. Каггла оцепенела… Ведьма вырвала клок волос, и прошептала какое-то заклинание: тут же всё исчезло-успокоилось, как и не было!.. Ведьма шагнула к пню, но из густых ветвей сверху бесшумно спланировал крылатый, обросший рыжей шерстью козёл, и недобро выпучил красные зенки, преграждая ей путь.

– Пшел с дороги! – рассердилась она. Каггла вцепилась в её руку.

Козёл в ответ оскалился:

– Зачем пожаловали?

Но тут из ветвей высунулась чья-то гнусная харя и прогундосила:

– Свои!.. Свои!

Козел топнул ногой и исчез.

Ведьма добралась до пня, зачерпнула из широкой трещины на деревянной макушке стоялой дождевой воды и побрызгала по сторонам, нараспев выговаривая непонятные, грубо звучащие слова.

Горбунью была мелкая нервная дрожь…

Пень, – огромный, старый пень – вдруг зашевелился… Послышались треск и пыхтение. В ветвях возбужденно зашелестели неразборчивые голоса. Пень, между тем, словно живой приподнялся на мёртвых, давно ненужных корнях, и взору спутниц открылся широкий, уходящий в тёмную глубину, лаз. Ни слова ни говоря, ведьма полезла в образовавшееся отверстие. Каггла последовала за ней, что еще ей оставалось?… Сзади замелькали неясные тени. Она зажмурилась и внезапно почувствовала под ногами пустоту. В спину ей ударила волна звуков, в которой самым невозможным образом смешались вой, плач, визг, хохот…

Она успела ухватиться рукой за развевающийся подол своей провожатой, и в кромешной темноте их с бешеной силой понесло почему-то вверх…

Встречный ветер свистел в ушах, обжигая распяленный в беззвучном крике рот. По лицу неожиданно хлестнули ветви, и вдруг перед глазами заплясала тёмно-жёлтая луна, а вслед за ней, кривляясь и подмигивая, неслись яркие звёзды, кажется, они даже пели что-то нестройное и разухабистое, и жутко – именно жутко! – весёлое… Горбунья давно уже выпустила из рук чужой подол, и свободно кувыркалась в ночном воздухе, словно осенний лист на ветру, и луна со своей свитой оказывалась у неё попеременно то в головах, то далеко внизу под ногами. Мимо, хохоча и повизгивая, проносились какие-то чёрные тени. Она почувствовала, как внутри неё закипает пузырьками безумное веселье, смешанное со сладостной жутью, и захотелось, чтобы этот полет никогда-никогда не кончался!..

Потом луна и звезды исчезли, и она очутилась в огромной пещере.

Трескучие языки костра лизали блестящие своды, выхватывая из полумрака причудливые лики её обитателей. Многие из них были откровенно страшны, но попадались и довольно забавные рожицы. Рядом шумно дышала её проводница: ветер вздыбил ей черную гриву, и пряди волос торчали во все стороны, словно пики… Никто не обращал на них внимания. Собравшиеся вели себя чинно, точно званые гости, собравшиеся на большой семейный праздник. Между ними сновали на задних лапах большие ежи, обнося желающих объёмистыми деревянными кружками, в которых пенилась тёмная жидкость. Каггла постеснялась спросить себе, зато ведьма влила в свою утробу сразу две кружки подряд, и оконфузилась, звучно икнув, – при том изо рта её вылетел и громко лопнул большой радужный пузырь. Она торопливо прикрыла рот ладошкой, но икота не оставляла её – вылетела целая вереница пузыриков, и кое-кто уже откровенно похихикивал. Но тут очень кстати раздался чей-то громкий высокий голос:

– К столу, друзья!.. Прошу пожаловать к столу!

И вся честная компания, разом отбросив приличия, с шумом и гамом, дробно топоча лапами, устремилась вглубь пещеры, где стояли длинные столы, изнывающие под тяжестью съестного. В суматохе многих посбивали с ног и немножко помяли, но в конце концов, толкаясь и смешно переругиваясь, все расселись по местам, жадными глазами пожирая расставленные кушанья, возбужденно перешептываясь, и подталкивая друг друга локтями. Каггла почувствовала, что, оказывается, изрядно проголодалась. Слева от себя она обнаружила свою попутчицу, а справа… Грызлю. В ответ на её испуганный взгляд, Грызля расплылась в улыбке, и словно бы невзначай, обнажила ряд мелких острых зубов.

– Только попробуй!.. – предупредила горбунья, и для пущей убедительности показала соседке кулак.

Грызля обиделась и отвернулась.

В этот момент все разом притихли, и всё тот же звонкий голос произнес:

– Так наполним же кубки, друзья, добрым игристым вином, и воспоём славу покровительнице нашей Луне!..

Каггла увидела во главе стола толстого тролля, поднявшего в лапе кубок. Все одобрительно зашумели, поднялось радостное оживление, но тут вдруг в полу пещеры разверзлась зеленовато-багровая дыра, и полезли оттуда бледные, мерзкие создания, коим и не знают названия живущие под властью Солнца.

Костер тревожно замигал, потянуло гнилью и холодом, и Каггла ощутила, как в сердце заползает чёрный, сосущий страх: неведомо откуда, но осознала она, что вот этих-то и следует бояться!.. Её спутница дернула горбунью за руку и потянула под стол.

– Сиди тихо!.. – почти беззвучно приказала она.

Каггле приказаний и не требовалось – она даже дышать боялась!.. Зато остальная братия оказалась неробкого десятка: похватав, что под руку пришлось, всё застолье бросилось на пришельцев.

Завязалась жаркая схватка.

Каггла видела из своего укрытия, как сражались обитатели пещеры с подземными тварями – не на жизнь, а на смерть!

Один раз сунулась к ним под стол какая-то оскаленная морда: ведьма взвизгнула и ткнула её вилкой – попала, нет ли, но морда исчезла. Вдругорядь поползло прямо на них чудовищное создание с длинными клыками, но кто-то вовремя разбил ему голову – на горбунью, почти обеспамятевшую от ужаса, брызнуло липким и вонючим…

Ей казалось – прошли годы, прежде чем бледно-синяя лавина стала отступать, пятиться, и вот уже рваная зловещая дыра в полу совсем исчезла. В последний миг чьё-то большое и мягкое крыло задело ее по лицу, и она, не выдержав, упала в обморок…

Бархатные лапки сильно, но не больно похлопывали её по щекам. Открыв глаза, Каггла обнаружила, что это – Грызля.

– Спужалась? – радостно-ехидно спросил зверек.

Каггла отпихнула желтоглазую, и побрела отыскивать свою наперсницу.

Повсюду царил разгром: перевернутые скамьи и столы, битая посуда, клочья шерсти, оторванные хвосты и лапы. Горбунья шла осторожно, стараясь ни на кого не наступить. Взгляд её наткнулся на какого-то мохнатика, подобно остальным, он приводил себя в порядок: язычком пригладил шёрстку, потом щёлкнул пальцами, и в лапе у него блеснула штопальная иголка с суровой ниткой. Облизав иглу, – для дезинфекции – пояснил он, заметив её взгляд, мохнатик поднял свою другую лапу – оторванную, и стал пришивать её кривыми длинными стежками, ловко орудуя иглой. Закончил, завязал узелок, перекусил нитку зубами, и хвастливо пошевелил вновь обретённой конечностью перед носом изумленной зрительницы:

– Видала? Как новенькая! – и тут же предложил великодушно: – Давай тебе чего-нибудь пришью? У тебя хвост был или нет?

– Благодарю!.. – ответила Каггла, и торопливо отошла прочь.

Вскоре ей удалось отыскать свою напарницу – целую и невредимую – и, усевшись с нею рядышком на земляной пол, она долго ещё наблюдала разные удивительные вещи.

Вновь жарко разгорелся огромный костер. Все раны были зализаны, пол подметён, столы расставлены, и давешний тролль – его заплывшая физиономия стала несколько шире, – весело воскликнул:

– Р-раз!.. Два!… Тр-р-ри!!!.. – и на столах вновь появилась посуда, наполненная аппетитной снедью.

Все снова расселись, как ни в чем ни бывало, приняли по первой, – и пошел пир горой!

Каггле кусок не лез в горло.

– А они не вернутся? – опасливо спросила она у соседей.

– Не-а!.. – весело заверил её сидевший напротив рогач. – Теперь не сунутся до следующего Празднолунья. Мы их каждый год мутузим…

– Мы с ними не водимся! – просюсюкал его сосед слева, детский голосочек которого совершенно не вязался с внешностью – детям с ним бы не встречаться! – Они в прошлом году всё наше пиво выхлебали!..

Горбунья всё равно никак не могла успокоиться.

– Выпей вина!.. – посоветовали ей.

Она послушалась… Хмельная терпкая влага приятно обожгла пересохший рот и горло, горячей волной скатилась в самую середку, и оттуда теплом ударила в голову. Каггла успокоилась, развеселилась, и налегла на угощение, не разбирая уже с прежней придирчивостью, что перед ней – куриное крылышко или жабья лапка…. Ведьма заботливо подливала ей в кубок – и она уже чувствовала вращение земли. Выпили с мохнатой Грызлей «на брудершафт», и та говорила, кокетливо поводя глазищами, – а вот, мол, я тебя укушу! – на что горбунья ей ласково отвечала: а не пошла бы ты?…

Вдруг забухали большие барабаны: бумс…бум-м-мс!.. К ним присоединились пузаны поменьше, и медные тарелки рассыпали замысловатую трель: тремс-тремс.… Это было Каггле в пору! Ноги её задвигались, она приподнялась было на скамье, не в силах больше оставаться на одном месте, но тут вступили скрипки – визгливо и задорно… Загудел тягучий контрабас, запищали всевозможные дуделки… На горбунью обрушилась музыка!.. Разудалая, чуть непристойная, слегка спотыкающаяся, – и музыканты ведь отведали вина! – она стала для Каггла откровением. Незнакомое доселе чувство охватило ее душу – и она отчего-то коротко и сладко разрыдалась.

А вокруг – бесновалась дикая пляска!

И её схватили за руки, втянули в круг, где скакали, прыгали, вопили, рычали, смеялись… Всё помчалось куда-то, увлекая в нескончаемый круговорот. Вихрем пронеслась мимо ведьма, изгибаясь, в обнимку с каким-то козлоногим – полуобнаженная, бесстыжая, с развевающимися волосами… Всё вертелось у горбуньи перед глазами, музыка текла вместо крови по её жилам, и она уже не чувствовала себя.

Знакомый высокий голос вдруг завопил, перекрывая все звуки:

– А ну, кто тут хочет стать красивой?!..

– Я!!! Я… Я! – умоляюще вскрикнула Каггла, боясь, что её не услышат.

В руках у тролля оказался кузнечный молот, десятки лап проворно схватили её и растянули на огромном барабане. Сотни рож, кривляясь, захороводились вокруг, сливаясь в сплошное ухмыляющееся и орущее кольцо. Скрипки поддали жару, взлетая на самые пронзительные высоты. Тролль, ухнув, взмахнул тяжёлым молотом – вспыхнули и посыпались багровые огни! И она уже не знала, то ли это лупят в барабаны, то ли молот бухает по ненавистному горбу, то ли так оглушительно бьётся её собственное сердце…

***

– Там трое незнакомцев у ворот, – сказала Орфа, спускаясь в Кухню. – Спрашивают хозяев.

– Что им нужно? – недовольно спросил Папа. За столом против него с кружечкой пива сидел, похожий на французского бульдога, Рэг Шеридан – комиссар полиции, рядом с ним – неулыбчивый человек в штатском, сильно смахивавший, если так же сравнивать с представителями собачьего мира, на добермана. – Скажите Бабушке, пусть пошлет их к черту!..

Папа, обычно очень вежливый и корректный, был сильно не в духе: господа, сидящие за его столом, очень хотели знать, куда же все-таки делся Юлиус Брюгер – тот самый с тараканьими усиками, жена которого, рыжая Рита, всхлипывала в кружевной платочек за другим концом стола.

– Послушай, Виктор, – говорил Шеридан, – мы с тобой старые друзья, и мне не хочется, чтобы у вас были неприятности.

– Боже мой! – в очередной раз нервно восклицал Папа. – При чём же здесь мы?! Даже если допустить, что этот болван без спроса полез в подземелье…

– Полегче! – возмутилась Рита, выжимая платок. Штатский брезгливо поморщился.

– Гм… Даже если этот… этот господин – поправился Папа, – вдруг полез в подземелье, то почему я должен за него отвечать?.. Скорее уж мы являемся потерпевшей стороной: налицо нарушение прав частной собственности! Репутация семьи страдает!.. Мои адвокаты найдут, что сказать, уж будьте уверены!..

– Я в этом не сомневаюсь, дружище, – улыбаясь, заверил комиссар. – Но согласись: не слишком ли часто в твоем доме происходят странные вещи?

– Не слишком!.. – упрямо отрезал хозяин. – Лостхед всегда этим славился, и ничего! Кому не нравится – скатертью дорога! – и он сердито посмотрел на всхлипывающую женщину.

В глубине души ему, конечно, было жаль бедняжку, но он надеялся, что её муженёк вскоре отыщется где-нибудь, как это случилось прошлым летом с группой шведских туристов. Нахальные скандинавы тоже тайком полезли в подземелья Замка, и их отыскали потом, одичавших от голода, милях в двадцати ниже по течению реки в состоянии временного помрачения рассудка. Придя в себя, они так и не смогли вспомнить, что же с ними приключилось.

– Скатертью дорога!.. – повторил он. – К тому же, ещё не доказано, что он пропал именно в Замке. Брюгер мог отправиться в Лес или связаться с кем-нибудь в городе… Мало ли у нас мошенников!

– Брюгер искал Провалы, – понизив голос, строго сообщил штатский. – Корпорация очень в этом заинтересована! – и добавил: – Путешествия во времени или в параллельных мирах – вы представляете себе, какие это деньги?

Шеридан при этих словах выразительно покосился на Риту, но штатский отмахнулся:

– Она тоже из секретного отдела.

– Шпионы в моем доме?! – вскипел Гилленхарт.

– Вы, как один из ведущих менеджеров Корпорации, тоже должны быть в этом заинтересованы, – отрезал штатский.

– Извините!.. – начал было Папа, набычившись, но Шеридан перебил его:

– Давайте всё же вернемся к сути нашего разговора. Пропавший несколько недель тому назад Бриксель, ваш дедушка, он ведь исчез здесь, в Замке?..

– Он мне, слава богу, не дедушка! – почему-то обиделся Папа. – Еще чего не хватало!..

«Французский бульдог» начал терять терпение, но в этот миг в холодильнике что-то зашумело, его дверца медленно распахнулась, и глазам присутствующих предстал дедуля собственной персоной: окутанный облаком холодного пара, румяный и донельзя довольный.

– Давайте ручку, моя курочка… – весело квохтал старичок, уговаривая кого-то, скрытого от взоров онемевшей четверки распахнутой дверцей. В ответ слышалось застенчивое неразборчивое бормотанье. – Осторожненько, моя прелесть… – щебетал дедок, и вслед за ним в Кухню величественно вступила огромная женщина в полном боевом облачении древних викингов. Рогатый шлем и топор на длинной ручке довершали картину.

«В недобрый час я вспомнил шведов…» – подумал Папа.

«Пора в отпуск!..» – подумал комиссар.

О чем подумал штатский – никто не узнает. Профессия, знаете ли…

Одна только Рита не задумалась ни на секунду: в три прыжка она оказалась у холодильника, едва не сбив с ног великаншу, и просунула голову внутрь. Увы, глазам её предстали ровные ряды никелированных полок, уставленные всякой всячиной.

Новоявленная воительница, недвусмысленно помахивая топором, грозным взором обвела почтенную публику. Всем стало как-то неуютно…

– Ласточка моя, идёмте! – просюсюкал Дедушка, нежно касаясь её локтя. Наткнувшись на него взглядом, «ласточка» медленно просияла.

– Идём, мой повелитель! – басом проворковала она, и, подняв дедулю на руки, медленно покинула сцену. То есть, Кухню.

– Один нашелся, – хрипло прокомментировал Папа, когда, наконец, обрел дар речи.

– Какая женщина!.. – просипел штатский.

– Кто? – не понял комиссар.

Рита в углу ожесточенно потрошила внутренности холодильника…

***

Тем временем Бабушка разговаривала на крыльце с тремя неизвестными молодыми людьми. Одетые в шорты и маечки, в модных цветных очках, длинноволосые и хорошо сложенные, они походили на тех завсегдатаев какого-нибудь супер популярного ночного клуба, пляжных бездельников или романтиков без определенных занятий, коими Город обычно бывал наводнён летом.

Но эти представились членами Королевского географического общества.

– И что же вы хотите?.. – спросила старуха.

– Мы ловим привидения. Слыхали, у вас есть одно… – без обиняков заявила троица, указывая на тяжёлые сумки, сваленные у ворот.

– Оно нам совсем не мешает! – отрезала бабуся. – Лучше бы вы ловили мышей… – и закрыла дверь. Но через секунду ей пришлось открыть её снова.

– Что вам угодно, молодые люди? – спросила она так, словно видела этих юнцов первый раз в жизни.

– Мы хотели бы всё же продолжить наш разговор, – вежливо, но твёрдо заявил один из них, убирая палец с кнопки звонка.

– О чём? – любезно поинтересовалась Бабушка.

– Мы уже объясняли, что занимаемся ловлей привидений… – начал тот, что звонил.

– Да-а?!.. – очень искренне удивилась Бабушка. – И что?

Парни переглянулись.

– Мы их ловим и изучаем, – терпеливо продолжал говоривший. – Поэтому хотели бы провести некоторые исследования в вашем Замке. У нас есть все необходимые документы и рекомендации. Мы, разумеется, понимаем, что причиним Вам некоторые неудобства, поэтому готовы это щедро компенсировать на ваших условиях…

– Зачем?.. – перебила его старуха. – Зачем вам моё привидение?.. Убирайтесь, или я вызову полицию!

Она закрыла дверь, и после продолжительного звонка предыдущая сценка разыгралась снова: Бабушка была хорошей актрисой.

– Мадам, – вмешался наконец в разговор другой парень, отодвигая в сторону своего приятеля, терпение которого явно уже было на исходе, – может, вы просто сдадите нам комнату? – и послал ей такую очаровательную улыбку, какой не удостаивалась, вероятно, ни одна из его подружек.

Женщины тем главным образом отличаются от мужчин, что остаются таковыми до самой смерти, в то время как последние чаще всего превращаются в существа бесполые. Бабушка не была исключением из правил – её сердце дрогнуло, и она позволила незнакомцам пройти в холл.

– Присядьте здесь, – предложила она, указывая на широкий кожаный диван, – придёт хозяин – побеседуете с ним.

Папа, сильно озадаченный последними событиями на Кухне, появился минут через сорок. Уяснив суть дела, он, к ужасу Бабушки, сразу согласился, особенно, когда гости передали ему рекомендательное письмо от одного из его университетских друзей.

– А мне надоело, что оно вечно ноет и гремит цепями у меня за стеной! – заявил Папа в ответ на её протесты. – Особенно, когда у меня приступ радикулита!

– Но, Виктор! Если это – призрак барона? Как можно обидеть предка?!

– Тем более! – отрезал Папа. – Хоть скажет, куда дел свои сокровища, жмот!.. И вообще, поднимитесь-ка лучше к Дедушке: ваш племянничек, по-моему, женился. Или только собирается…

Бабушка одарила строптивого потомка ледяным взглядом и удалилась.

***

– Ей надо подобрать какую-то приличную одежду! Не может она ходить по городу в таком виде!.. – говорила тетка Люсильда, нервно расхаживая по гостиной.

Остальные тётушки, рассевшись на диванах, согласно кивали головами.

– Нет, почему же? – смеясь возражала им Кора Амстьен, занимавшая совершенно противоположную позицию, и словно бы вследствие этого – кресло у другой стены. – Она прекрасно смотрится! Не нужно ничего менять – она так своеобразна и неповторима!

– К тому же, скоро Карнавал, и в Городе полно ряженых!– преданно поддакнул Красавчик, сидевший на маленьком пуфике у её ног.

– Вы говорите совершенно невозможные вещи! – сердилась Люсильда. – Вам лишь бы из всего устроить балаган!

Молодых неожиданно поддержал дядя Винки:

– Вряд ли вы сумеете подобрать что-нибудь подходящее по размеру на эдакого монстра! – заявил он, оторвавшись от газеты.

«Монстр», о котором шла речь, находился тут же: стоя возле окна, пришелица из холодильника невозмутимо переводила взгляд с одного говорившего на другого. Рядом суетился Дедушка.

– Винсент! – прошипела в ответ тётка Люсильда, заметив, что дедушкина пассия переложила боевой топор из-за пояса в руку. – Выбирайте выражения!

– Я просто называю вещи своими именами! – упрямо стоял на своём дядюшка. Но на всякий случай отодвинулся подальше вместе с креслом, в котором сидел.

После жарких споров сошлись на том, что всё-таки лучше будет, если Дуния, так звали дедушкину возлюбленную, наденет что-нибудь «более подходящее». Но тут возникло новое препятствие:

– Чтобы я сменила одеяние воина на тряпки?! – грозно переспросила Дуния, вытягивая руку и лезвием топора чуть приподымая подол тётушкиной юбки. Звон металла в её голосе подсказал остальным, что, пожалуй, лучше не продолжать дискуссию.

Но тетка Люсильда не собиралась сдаваться:

– Эти, как вы изволили выразиться, тряпки, от самого Диэнжа, и стоят кучу денег! И уж поверьте, дорогая валькирия или как вас там, но в них вы будете смотреться куда лучше!

– Кучу денег за тряпки с чужого плеча?

– В самом деле, моя курочка, – неожиданно подал голос Дедушка, – так было бы гораздо лучше!

– Надо же! – фыркнул Красавчик, и голосом ведущего новостей сообщил: – На планете Маразмус обнаружились признаки разума! Интересно, где же это побывал наш дедуля, что ему так подправили мозги? И не только…

– Даниэль! – вновь зашипела Люсильда, теперь уже на сына.

– Что она все время шипит, эта женщина в чужих обносках? – поинтересовалась воительница. – Может, укоротить немножко её змеиный язык? – и сделала шаг вперед. Дедушка тут же повис у неё на локте:

– Успокойтесь, моя душечка! Успокойтесь, моя прелесть!

«Прелесть» нехотя подчинилась. Боевой топор перекочевал обратно за пояс. Расстаться же с ним совсем «душечка» отказалась наотрез. Даже когда делегация тетушек во главе с Люсильдой погрузилась в нанятый экипаж, чтобы отправиться в салон модной одежды. Из-за топора Дунии пришлось добираться туда пешком. Впрочем, она бы и так не влезла. Разве что вместо лошади… В качестве почетного эскорта с ней отправили Рио на велосипеде – больше никто не согласился.

Теперь представьте себе картину: дородная великанша, гордо шествующая прямо посреди мостовой – солнце играет на всхолмьях кольчуги, ослепительно сверкает рогатый шлем, блеск оружия, сотни русых косичек вздрагивают на необъятной спине в такт тяжелым шагам… Дрожат стёкла витрин, бутылки шампанского на столиках кафе открываются сами собой, женщины ахают, мужчины столбенеют, кое-кто бросает к её ногам цветы, звенят возмущенные трамваи…

Надо ли говорить, что к месту назначения Дуния и Рио прибыли в сопровождении толпы зевак, намного опередив экипаж с тетушками?

В магазине их появление произвело не меньший переполох, чем на улице. Но сказалась профессиональная выучка персонала, и минут через десять всё пошло как обычно.

Тётушки расселись перед маленьким подиумом, а для почётной гостьи хозяева салона выделили огромное кожаное кресло. Посетительницам предложили кофе. Заученно виляя бедрами, заскользили манекенщицы; засновали туда-сюда вежливые продавщицы с гроздьями вешалок…

Рио стало скучно – она вышла на улицу. И вовремя: какой-то шустрый рыжий малый лет двенадцати как раз оседлал её новенький велосипед.

– Стой!!! – завопила девочка.

Но не тут-то было: воришка приналёг на педали, и вихрем скрылся за углом.

Рио бросилась за ним и тут же полетела на асфальт, споткнувшись о неожиданное препятствие. Поднявшись, она хотела бежать дальше, но над ней, ухмыляясь, возвышался Хендря Свинус.

– Привет!..

Рио поняла, что он сделал ей подножку. В другое время она обязательно бы проучила наглеца, но сейчас ей было не до того – подарок Бородатого уплывал из рук! Свинус же был не прочь продолжить разговор:

– Я гляжу, твои предки занялись разведением динозавров! Или это твоя очередная тётушка?

Компания таких же тощих и длинных юнцов за его спиной противно загоготала.

– А ты, я погляжу, занялся разведением прыщей!.. – парировала Рио, и внезапно сильно боднула его головой в живот. Свинус так и не научился за долгие годы их вражды быть начеку – и снова за это поплатился. Пока он с выпученными глазами, хватая ртом воздух, сидел на тротуаре, девчонка ловко проскользнула между его приятелями, и помчалась вслед за похитителем.

По счастью соседняя улица была запружена густой толпой прохожих, блестящие спицы её двухколесного друга мелькали совсем недалеко, и Рио воспрянула духом. Ей было гораздо удобнее лавировать между гуляющими, нежели велосипедисту, и расстояние между ними немного сократилось. Но похититель достиг перекрестка и оттуда свернул в боковой переулок. Плутишка петлял по улочкам, Рио бежала за ним уже из последних сил, а он, дразнясь, не очень-то и торопился, порой даже останавливаясь и подпуская её поближе. Ему явно нравилась эта игра…

Опомнилась она только когда обнаружила, что находится уже на другой стороне реки – за Старым мостом.

Местность вокруг почему-то была ей незнакома: старые домишки, пыльная дорога, бурьян… Из-за покосившихся заборов отчаянно лаяли собаки… Озираясь по сторонам, Рио невольно сбавила скорость и пошла шагом, успев заметить, что её велосипед мелькнул впереди, сворачивая к одному из домов в конце улицы. У неё нещадно кололо в боку, каждый вздох раскаленным свинцом наполнял лёгкие, во рту появился неприятный металлический привкус, но она упрямо следовала вперёд: чего-чего, а упорства ей было не занимать.

Добравшись до того дома, она толкнула калитку… Велосипед сиротливо валялся прямо посредине большого неухоженного двора: переднее колесо смято, словно угонщик со всего размаху налетел на камень, руль вывернут, заднее колесо ещё вращалось, зияя щербинками выбитых спиц… Рио закипела и решительно вступила на чужой двор. Тут же раздалось низкое ворчание: из грязной конуры наружу выбрался большой чёрный пес. Скаля желтые зубы, он недобро помаргивал заспанными глазищами, но на его шее красовалась тяжёлая толстая цепь, и Рио храбро двинулась вперёд. Пес потянулся, зевнул, и, продолжая ворчать, лёг у калитки, преграждая ей путь к отступлению.

– Ладно!.. – сквозь зубы процедила девочка и, подняв изуродованный велосипед, направилась к дому.

Она собиралась постучать, но тут вдруг чей-то гортанный голос спросил:

– Ищешь кого?..

Рио обернулась: в тени раскидистого дерева стояла высокая стройная женщина в цветастой одежде:

– Зачем пришла? А?..

– Я ищу мальчишку, укравшего мой велик! – с вызовом ответила девочка.

Женщина вышла из тени и Рио обнаружила, что она совсем не молода, а наоборот – очень и очень стара. Тёмная морщинистая кожа дряблыми складками налипала на тонкие кости, совершенно лишённые мяса; безгубый рот – словно незаживающая рана среди острых, изъеденных временем, выступов скул и подбородка; но больше всего поразили девочку глаза старухи – точно две тусклые серебряные монетки, вдавленные в усохшую кожуру век.

– Не затем ты сюда пожаловала! – возразила старуха. – Нет. Ко мне просто так не приходят. Да только тебе я ничего не скажу, мала еще судьбу ворожить! Лет через десять приходи… – и тихонечко рассмеялась, будто сухой горох рассыпала.

Рио поняла, что вряд ли узнает у странной старухи что-нибудь путное, и повернула обратно к калитке. Чёрный пес угрожающе привстал ей навстречу.

– Отзовите, пожалуйста, вашу собаку! – попросила она.

– Собаку? – переспросила старуха, не оборачиваясь. – Какую собаку?

Рио нахмурилась: всё и так было неважно, а теперь и вовсе…

– Чёрную собаку у калитки! – почти грубо пояснила она.

– Как?! – по голосу старой женщины было заметно, что она очень удивлена.

Она повернулась и как-то вдруг очутилась у калитки: только что была у крылечка дома – и вот уже стоит около будки, трясущимися руками ощупывая цепь и холку собаки. Рио поняла: старуха – слепая.

– Иди-ка сюда, деточка,– и не успела она придумать что-то в ответ, как старуха уже была возле неё.

Цепкие сухие пальцы пробежали по волосам, быстро ощупали лицо, потом старуха схватила её руку и провела по линиям ладони.

Рио осторожно высвободилась и отступила назад. Но старуха вдруг очутилась у дома и, не растворяя двери, исчезла. Пес у калитки залаял – зло, хрипло…

Рио бросилась за старухой. Толкнув ветхую дверь, она залетела внутрь: на неё пахнуло нежилым. Дом был пуст и заброшен – прогнившие половицы, выбитые окна. И никого.

По-хорошему, ей бы повернуться и уйти. Но вместо того она зачем-то позвала тихонько:

– Эй! – и, не дождавшись ответа, несмело пошла вперёд.

Затаив дыхание, Рио исследовала пустые комнаты: пыль и тлен. В окно видно было, что солнце совсем уже низко – пора в обратный путь. И тут что-то блеснуло на полуразрушенной каминной полке. Она сделала шаг – и полетела вниз…

Как ей удалось остаться невредимой?..

Оценив расстояние от дна погреба, где она очутилась, до дыры у себя над головой – злую шутку с ней сыграли гнилые доски – Рио поняла, что выбраться самостоятельно будет нелегко. Сначала она стала звать на помощь, но потом ей пришло в голову, что в таком месте может обитать кто-нибудь пострашнее слепой старухи. От этой мысли стало гораздо хуже, и Рио тотчас перестала вопить. Глаза уже привыкли к полутьме и она тщательно исследовала свою темницу. Наверху вдруг раздался шорох… Рио испуганно вскинула голову, инстинктивно прижавшись к стене. Ей показалось, будто в провале наверху мелькнула чья-то тёмная круглая голова, точно кто-то заглянул в дыру, но как она ни прислушивалась, больше не донеслось ни звука… Ей стоило большого труда заставить себя вновь пошевелиться.

Вокруг валялась куча всяких обломков – остатки мебели, старые доски… Пленница принялась стаскивать их в кучу у стены, пытаясь соорудить некое подобие пирамиды. Когда она была почти готова, один из ящиков сверху полетел вниз, увлекая за собой остальные. Рио рассердилась и её страхи мгновенно куда-то улетучились. Ящик тяжело ударился оземь и раскрылся. Из него посыпалась труха. Она заглянула внутрь.

Там были книги. Она взяла одну и та рассыпалась в прах. Рио осторожно закрыла крышку ящика. Наверху стало темнеть и здесь, в земляной ловушке, она уже не могла толком рассмотреть, что же такое попало к ней в руке. Ясно одно, книги очень старые… Она прикинула, что не сможет вылезти наверх вместе с ящиком. Значит, придется вернуться сюда потом. Если она, конечно, вообще отсюда выберется… Последнее соображение заставило её вскочить на ноги. Наконец, кое-как взобравшись на своё шаткое сооружение, она дотянулась до края дыры, и выглянула наружу. Никого не было… Тогда Рио осторожно спустилась вниз, стараясь не разрушить собственную работу, и снова заглянула в тот ящик. Хоть в нем и не оказалось сокровищ, но ей было ужасно жаль оставлять свою находку. К тому же в книгах могло быть что-нибудь занимательное. Едва касаясь, она ощупала переплет верхней из книг, – он показался ей прочным. Аккуратно, точно сапёр мину, Рио вытащила книгу и спрятала под футболку. Передвинув ящик в угол, где было потемнее, она вылезла наверх.

Выбравшись, Рио какое-то время сидела на краю пролома, тупо глядя перед собой. Блестящая вещица, из-за которой она чуть не сломала себе шею, оказалась, как она рассмотрела со своего места, всего-навсего кусочком зеркала. «Вот уж правду говорят, что осколки зеркал приносят несчастья!..» От реки донесся пароходный гудок, и всё вокруг тотчас стало обыденным: просто старый-старый дом, тихо доживающий свой век вслед за неведомыми хозяевами… Слепая старуха? Полно, да была ли она? Рио вздохнула, поднялась, отряхнулась: так перепачкалась, что стыдно будет идти по улице… Чего её вообще сюда понесло?..

Догорающий солнечный луч упал на разбитое зеркало, и если бы Рио в тот момент оглянулась, то увидела бы, как оттуда смотрит ей вслед чей-то немигающий глаз. Но она ушла, не оглядываясь.

***

– Император мертв!!! – истошный вопль расколол жаркий летний день надвое. Сотни глаз мгновенно оборотились туда, где на берегу реки колыхался императорский штандарт. – Император – мертв?.. Мертв?! – и зловещий шепоток змеёй расползался над измученным долгим переходом воинством крестоносцев.

Людская масса всколыхнулась, устремляясь к берегу; конные в суматохе давили пеших, и крики раненых смешались с тревожным ржанием лошадей. Воины из числа личной охраны императора мгновенно образовали кольцо вокруг неподвижного тела своего повелителя. Боевая выучка помогла им сохранить видимость спокойствия, но и в их лицах читались испуг и смятение: ещё несколько минут назад их господин, усталый, но довольный, спустился к реке – окунуться после многочасового изнуряющего марша по враждебным дорогам чужеземья – и вот он, бездыханный, лежит на песке и капли воды стекают по его еще тёплым щекам, по рыжей бороде, собираются во впадинах вокруг глаз, неподвижно устремленных в небо, и оттого кажется будто император – великий император! – плачет, и это-то хуже всего!

А толпа всё сильней напирала на выставленные копья: брань, крики, стоны!..

– Они задавят нас, – тихо проговорил один из стражей другому.

– Назад! – грубо закричал его товарищ. – Назад, вы, свиньи!..

Но толпа напирала, и внезапно ближайший к нему человек грудью упал на выставленное копьё.

– Своих режете!.. – вскрикнули в толпе, и тотчас засверкали кое-где обнажённые мечи.

Стража императора изготовилась к неравному бою – они бы дорого продали свои жизни, внезапно обесцененные нелепой и трагической гибелью императора, но тут ряды наступавших заколебались и к оцеплению пробились пятеро. Четверо из них по виду были знатными вельможами, пятый же, самый старший, был одет в старую рясу. Но именно он заставил обезумевшую толпу отодвинуться на почтительное расстояние от оцепления:

– Именем Господа нашего!..– он заговорил негромко, но слова его были услышаны всеми, кто находился в тот час на берегу злополучной реки. – Заклинаю вас: опомнитесь!.. Разойдитесь по местам своим, готовьтесь к ночлегу. Выставьте часовых, снарядите дозоры, разожгите костры – да мне ли учить вас?… Враг рода человеческого уготовил нам новое испытание! Примем же его с достоинством, ибо император взирает на нас – да-да! – он взирает теперь с Небес, находясь подле Спасителя. Так неужели мы заставим его страдать из-за нашего малодушия?..

Пока монах говорил, тело императора подняли на импровизированных носилках, наспех сооруженных из плащей и копий, и несколько воинов понесли его к шатру. Императорская стража последовала за носилками, держа мечи наготове, но этого уже не требовалось: притихшая толпа безмолвно расступалась перед печальной процессией. Последним шёл человек в рясе.

Но едва носилки скрылись из виду, как паника вновь охватила войско.

Волнения продолжались всю ночь. Наутро оказалось, что некоторые знатные сеньоры самовольно покинули лагерь, уведя своих людей; несколько же рыцарей покончили с собой: кто-то оказался не в силах вынести страшного известия, и посчитал, что таким образом Господь указывает им на тщету их усилий, а кто-то в приливе религиозного фанатизма просто решил последовать за императором.

Те же пятеро, что предотвратили кровопролитие у реки, провели всю ночь в шатре у тела погибшего, над которым колдовали придворные лекари.

– Без сомнения, виной всему жара и возраст, – заключил один из них. – Вероятно, с императором приключился удар, он потерял сознание, упал – и захлебнулся…

– Или бурное течение просто сбило его с ног, – возразил другой, – а тяжёлые латы не дали ему подняться.

– Течение не такое уж сильное!

– Оставим пустые разговоры – они не вернут нам ушедшего, – вмешался в спор монах. – Делайте своё свое дело: покойного нужно хорошенько забальзамировать и подготовить к дальней дороге… Вы, Гельдербрихт, – он указал в сторону одного из спорщиков, – распорядитесь насчёт гроба и прочего, отберите людей, из числа самых надежных и смелых, что будут сопровождать тело… А вы, – он указал на второго, – возьмите своих людей и установите контроль над лагерем. Паникеров – вешать, болтунов – под стражу… Эта новость скоро дойдет до неприятеля и тогда нам придется несладко. Дезертиров – не останавливать: лучше избавиться от них сейчас, нежели они подведут нас потом.

Отдав эти распоряжения, – остальные выслушали его безропотно, словно человек этот обладал какой-то тайной властью или силой, – он вышел наружу. Склонившись к одному из солдат, стоявших на страже, он шёпотом отдал ему какое-то распоряжение, тот кивнул и исчез в ночи. Человек в рясе немного задержался на месте, пока его глаза привыкли к темноте, и осторожно двинулся вслед за ушедшим. Стараясь держаться подальше от костров, вокруг которых сидели и лежали солдаты, он бесшумно, точно кошка прошёл через весь лагерь – к маленькой палатке, которую караулили два дюжих молодца. Завидев монаха, один из них молча откинул её полог и вместе с ним скрылся в её чреве.

В ноздри вошедшим ударил нестерпимый запах палёного мяса. Там, к опорному шесту был привязан человек. Окровавленный, изуродованный, он мало чем походил на того весельчака и балагура, каким был всего несколько часов назад. Позади него копошились двое, перебирая разные металлические предметы, один вид которых мог заставить человека слабодушного сознаться в чём угодно.

– Не можете без крови, ироды! – зло выдохнул монах. – Сказано же: не должно проявлять чрезмерной поспешности в применении пытки, ибо к ней прибегают лишь в отсутствии других доказательств…

– А у вас они есть, господин Фурье? – осведомился один из палачей. В его голосе слышался вызов.

Монах молча подошел к нему вплотную – тот попятился. Их взгляды скрестились, и истязатель не выдержав, отвел глаза.

– Развяжите его, – негромко велел монах, – и ступайте все вон.

Приказание было исполнено тотчас же. Оставшись наедине с пленником, рухнувшим навзничь прямо у шеста, Фурье зачерпнул маленьким ковшиком воды из кожаного ведра, стоявшего тут же, и вылил ему на голову. Несчастный открыл глаза, застонал и зашевелился, пытаясь сесть. Носком сапога монах перевернул его на спину, и присел рядом с ним на корточки.

– Говори же теперь, Якоб,– спокойно приказал монах, точно они сидели где-нибудь в таверне за кружечкой пива. – Говори, иначе…

– Что? – пытаясь улыбнуться разбитыми губами, передразнил его Якоб. – Что ещё ты можешь мне сделать, чего не успели твои дружки?

– Они истерзали твоё тело, – дружелюбно объяснил монах, – а я выну душу. Поверь, это куда хуже.

По лицу несчастного пробежала судорога, его затрясло.

– Знаешь, – прошептал он, – я очень люблю жизнь, но теперь молю Господа, чтобы она поскорее кончилась!

– Зачем же? – миролюбиво возразил Фурье. – Ты ещё поживешь, и неплохо. Если будешь со мной откровенен. Император любил тебя, и ты всегда был его преданным слугою, так что же случилось?

– Жить мне незачем! – упорствовал Якоб. – Император погиб, а она – исчезла… Всё кончено.

– Значит, всё-таки она… – подытожил Фурье. – Я так и думал.

Якоб не ответил и отвернулся. Аббат схватил его за волосы и силой развернул к себе. Сжав лицо пленника в ладонях, он впился взглядом в его глаза. Тот скорчился, по его лицу покатился кровавый пот.

– Не надо!.. – взмолился, наконец, несчастный. – Я расскажу!

Перед его мысленным взором встал далёкий зимний день: низкое бледное солнце, раскисшая дорога, голые поля… Во главе небольшого отряда он рыскал тогда по окрестным деревенькам в поисках съестного. Крестьяне роптали, а кое-где встречали их с вилами в руках – год в этих краях выдался неурожайным, как и предыдущие два. Люди мёрли точно мухи. Над обочинами дорог кружились стаи воронья – им-то пищи хватало! Они наткнулись у одной деревни на толпу местных. Его солдаты потянулись было к оружию, но оказалось, что те просто собирались сжечь ведьму: в руках двух дюжих вилланов билась худенькая девушка, по виду – бродяжка, каких немало встречалось в иссушенной голодом провинции. В деревне давно творилось неладное – то передохла почти вся птица, то коровы перестали давать молока, то привязывались к людям странные болячки. А потом на дворе кузнеца закричала вдруг петухом остатняя курица – и тут-то кое-кто поумнее и смекнул, что все несчастья свалились на них с тех пор, как нанялась к нему в батрачки пришлая сирота. Сразу нашлись свидетели, видавшие, как она чёрной кошкой шмыгала по дворам, и судьба бедняжки была решена, ибо оправдаться ей было нечем – она была немая.

Но иной раз не нужны никакие слова – достаточно только взгляда… И напрасно божились самые болтливые из охотников до простых развлечений, и напрасно нищий попик, потрясая нательным крестом, грозил ему небесными карами: под неодобрительными взглядами товарищей, он втащил её на седло, легкую, точно пушинка, и они умчались прочь.

Он так и не узнал её имени. Она так и не стала его женой – не дала даже притронуться к себе, но он исполнял любой её каприз, любую прихоть, – немая оказалась с норовом. Он тратил на неё всё своё скудное солдатское жалованье, а она была точно каменная – ни разу не улыбнулась ему, ни разу не взглянула ласково. Разве только когда он увозил её от разъяренной толпы… Тогда, во время бешеной скачки, она повернула к нему бледное лицо – и губы её дрогнули, будто она хотела улыбнуться, да не умела, а в глазах её стояла печаль, словно знала она заранее про то, что чуть не случилось с нею, и ждала его – спасителя – и ведала уже, чем кончится их дорога.

Вскоре после их встречи ему пришлось оставить королевскую службу, и перебраться в другие края – слишком много сплетен распускали досужие языки, да и в церковь его спасённая отказывалась ходить наотрез. На новом месте их жизнь тоже не заладилась, и он стал иной раз подумывать о верёвке, но тут Папа благословил очередной крестовый поход, и Якоб собрался в дорогу – невмоготу ему было оставаться дома. Но немая собрала узелок, купила осла, и увязалась за ним.

Якоб всегда был хорошим рубакой, а теперь и подавно – ведь смерть уже не страшила его. В одной из стычек с сарацинами он спас императору жизнь – и тот приблизил его к себе. Казалось, судьба вновь повернулась к нему лицом: в карманах зазвенело золото, новые товарищи уважали его за храбрость, он снова научился смеяться. Немая по-прежнему находилась при нём: ухаживала за ним, обшивала, обстирывала. Он говорил остальным, что это – его сестра. Он научился находить утешение в объятиях других женщин – она же была для него вроде ангела, но одного своего приятеля он зарубил насмерть, когда тому вздумалось приударить за ней. Свидетелей ссоры не оказалось, и убийство сошло ему с рук… Потом она исчезла. Кто-то сказал, будто её видели у королевского шатра, но на следующее утро император погиб, а его самого схватили неизвестные…

–Тебя водили за нос, мой друг, – сказал монах, выслушав краткую исповедь солдата. – Эта бестия прекрасно умеет говорить. Ну, попадись она мне, уж я бы развязал ей язык, клянусь всеми святыми! – и пробормотал себе под нос: – Но теперь наверняка уже поздно… Ах, поздно!.. Как же я мог прозевать!..

В палатку вошел молодой человек.

– Вы посылали за мной, святой отец?

– Да, Юстэс, – аббат с трудом поднялся на ноги. – Выяснились новые обстоятельства, и мне не на кого рассчитывать, кроме тебя.

Разговаривая с юношей, монах повернулся спиной к лежащему на полу солдату, а тот вдруг вскочил и окровавленными пальцами схватил монаха за горло.

У молодого человека не оказалось при себе никакого оружия, кроме кинжала. Покуда монах силился оторвать пальцы убийцы от своей шеи, юноша изловчился и ударил нападавшего кинжалом в спину, но тот будто и не заметил удара. Юстэс нанёс ему ещё несколько колотых ран, каждая из которых должна была бы стать смертельной, и лишь тогда только Якоб разжал пальцы и, рыча точно зверь, набросился на него. Но силы пленного были на исходе, и юноша легко увернулся. В тот же момент Фурье сорвал с шеи большой крест и вонзил его конец в глаз противника. Якоб рухнул на землю, забился в конвульсиях, из его рта вытекла тонкая струйка дыма, и он замер, на глазах у людей мгновенно превратившись в иссохший скелет.

Тяжело дыша, Юстэс склонился над поверженным, не смея прикоснуться к нему, и держа кинжал наготове. Монах, хрипя, опустился прямо на подстилку с пыточным инструментом – одной рукой он массировал горло, а другой делал какие-то знаки, словно пытаясь жестами объяснить произошедшее. Юноша потянулся, чтобы вытащить торчащий крест из глазницы убитого, но монах так замахал на него, так захрипел, что тот поспешно отдернул руку.

– Не трогай!.. – смог наконец выговорить Фурье. – Мерзавец чуть не сломал мне шею! – буркнул он чуть погодя, отдышавшись и напившись воды.

– Кто этот человек? И что вообще творится? – мрачно спросил Юстэс. У него и так было скверно на душе после того, как погиб император, а тут еще это!

Вместо ответа монах взял некий предмет, напоминающий огромные ножницы, и ловко орудуя им, вскрыл убитому грудную клетку – так, будто занимался подобным всю жизнь.

– Видишь? У бедняги нет сердца.

Преодолевая отвращение, юноша осторожно взглянул туда, куда указывал монах.

– Пресвятая Дева!.. Как такое возможно?! – он поспешно перекрестился.

– Возможно! – сердито ответил Фурье. – Не знаю – как, но сталкиваюсь с подобным не в первый раз… Полей мне на руки. Да аккуратнее!.

Вымыв руки и вытерев их насухо, он велел позвать остальных. Останки несчастного солдата завернули в кусок материи, тайно унесли подальше от лагеря и сожгли.

Вернувшись, Юстэс забрался в свою палатку и попытался заснуть, но видения гнали сон прочь. Кликнул оруженосца, велел принести вина. Лишь опустошив тяжёлый бурдюк, он сумел забыться и проспал до вечера.

Разбудила его возня у входа: неясные голоса, бряцание оружие… Схватившись за меч, он одним рывком поднялся на ноги, но тут перед ним появился Фурье.

– Что случилось? – встревожено спросил юный рыцарь, но монах сделал успокаивающий жест и велел убрать оружие.

– Юстэс фон Гилленхарт, – торжественно спросил он, – готов ли ты послужить Богу, королю и всем честным людям?

– Император вообще-то умер! – напомнил юноша, силясь собраться с мыслями.

– Король умер – да здравствует король! – досадливо отмахнулся монах, недовольный тем, что его перебили. – Войско крестоносцев простоит здесь ещё несколько дней, а может и больше. Тебе же, друг мой, надо бежать. Немедля!.. Доберёшься до Акры – крепости на берегу моря, там мой человек скажет, что делать дальше.

– К чему такая спешка? И зачем мне…

– Мальчик мой! Скоро здесь будет стража – мои недруги уже успели сообщить о вчерашнем. Ты же не хочешь взойти на костёр по обвинению в колдовстве?

– Что?!

– Да!.. Ведь только мы с тобой знаем, что убитый не имел сердца; мои недруги уж постараются представить это дело как убийство. Или что-нибудь похуже… Я-то сумею отбиться, но из тебя сделают козла отпущения, чтобы навредить мне! Ещё и гибель императора припишут!.. Я обязан тебя спасти!

– Что за вздор! – заорал Гилленхарт. Он всегда был вспыльчив, и теперь одна только мысль о том, что его – истинного христианина, верного сына Церкви, – могут преднамеренно и несправедливо обвинить в делах богопротивных… Это приводило его в неописуемую ярость!

– Ты должен бежать… – сухо и деловито повторил монах, словно всё было предрешено заранее.

Юноша заметался по своему скромному жилищу, ломая и круша всё, что попадалось под руку. Фурье молча наблюдал за ним.

– Нет!.. – прорычал вдруг Юстэс, останавливаясь. – Нет. Я – никуда не побегу. Честь – дороже жизни… Сбежав, я дам тем самым подтверждение своей вины! Нет!.. – лицо его просветлело. – Останусь здесь и сам разберусь с клеветниками. Пусть Господь нас рассудит. Я – невиновен.

– А знаешь ли ты, сколько таких вот невиновных уже отправилось в рай? – свистящим шёпотом поинтересовался монах, закипая. – Хочешь умереть? Так умри же!.. Но не лучше ли совершить перед тем парочку подвигов во славу Господа, нежели погибнуть бесславно, навеки покрыв имя своё позором?

– Я принял решение! – твердо возразил юношаю – И от слова своего не отрекусь.

– Хорошо. Выгляни наружу… – спокойно предложил Фурье; в голосе его было нечто, заставившее упрямца подчиниться.

Обнажив меч, юноша осторожно отодвинул полог: у входа застыли люди. То были воины императорской стражи. Юстэс отшатнулся назад в душную полутьму палатки.

– Они пришли арестовать тебя, – пояснил монах. – Я убедил их немного обождать. Теперь выбирай – стоит ли уповать на Господа, или лучше самому решить свою судьбу?.. Учти только: ты вряд ли доживешь до рассвета, если попадешь к ним руки, уж больно они горюют о покойном императоре!

Вид стражников, вооруженных до зубов, отрезвил гордеца. Юноша приуныл:

– Как же я уйду теперь? – но тяжесть меча в руке вернула его мысли в прежнее русло: ничего, он дорого продаст свою свободу…

– Не нужно лишнего шума, – тихо сказал монах и протянул ему маленький мешочек.

– Что это?

Вместо ответа Фурье высыпал часть содержимого мешочка ему на ладонь: бугорки и линии судьбы Гилленхарта покрылись мелким чёрным порошком.

– Выйди к ним и сдуй порошок в воздух, только сам не дыши! Они уснут, и ты успеешь скрыться… – быстро приказал монах, прикрывая лицо рукавом.

Словно во сне, юноша вышел наружу… Когда его противники распростерлись на земле, он, к ужасу своему понял, что они – мертвы. Все до единого.

– Я убил их! Ты обманул меня!.. – закричал рыцарь, врываясь обратно.

– Для твоего же блага… – начал было Фурье, но острие меча уперлось ему в шею, оцарапав кожу. По стальному лезвию поползла тёмная капля.

– Я убью тебя! – хрипел Гилленхарт в бешенстве. Жилы на его лбу вздулись синими реками, губы дергались. – Я убью тебя!.. – повторял он снова и снова как заведённый.

На бледном лице монаха не дрогнул ни один мускул. Его глаза потемнели, зрачки расширились и юноша почувствовал, что против своей воли не может отвести взгляда. Руки рыцаря ослабели и он бросил меч на землю:

– Боже… Да ты сам колдун!..

– Собирайся! – приказал монах.

Юстэс сел и обхватил руками голову.

– Нет, – упрямо ответил он. – Теперь я виноват в смерти этих людей, и уж тем более не стану скрываться. Но и ты пойдешь со мной на виселицу, дьявол!

–Хорошо, – согласился вдруг Фурье. – Мне надоело возиться с тобой, глупый мальчишка. Я устрою так, что тебя обвинят в колдовстве, ибо сразу распознают, что эти люди умерли странной смертью, и ты примешь казнь позорную и мучительную – тебя сожгут!.. Честь дороже жизни, говоришь? Не-ет!.. Худая слава навеки прилепится к имени твоему!.. Будь спокоен, уж я позабочусь о том!

Юноша поднял голову и посмотрел противнику в лицо: в глазах монаха ему почудились отблески костра.

– Так ты нарочно всё это устроил, святой отец? – молчание было ему ответом и он продолжил тихо, но твердо: – Я сделаю как ты того хочешь. Может быть, меч мой и в самом деле еще послужит Господу и его воле. Но ты дорого поплатишься за свой обман, старая лиса… На том или на этом свете, клянусь Небом, я отомщу тебе!

– Amen…

***

Буквы в книге были похожи на те, что она знала, но девочка не поняла ни слова.

– Это – латынь! – авторитетно заявил один из зелепусов, жуя стащенный на Кухне кусок пирога и водя по странице измазанным в повидле пальцем. – Мы такое раньше много видели.

С улицы раздался свист: Рио выглянула и увидела Толстяка Дю.

– Поднимайся! – махнула она ему – им было о чём потолковать.

– Наверное, то была Слепая Мирта, – сказал Толстяк, выслушав её рассказ. – Многие считают, что она давно умерла, но мой отец уверен, что она до сих пор иногда появляется. Тебе ещё повезло, что она не сказала ничего плохого.

– Почему?

– Мирта предсказывала судьбу, но была недоброй. Если человек ей чем-то не нравился или у него всё было слишком хорошо, она могла из зависти или со злости наврать с три короба – и всё это потом с ним случалось. Говорят, что за это её и наказали слепотой!

Рио показала ему книгу. Находка не произвела на приятеля особого впечатления.

– У вас же целая библиотека таких, – рассеянно заметил он. – Отдай её Зануде.

– А вдруг это какая-нибудь совсем старинная и неизвестная? Там целый ящик таких! Я думаю, нужно туда опять сходить и притащить всё остальное. Только я одна боюсь… Представляешь, – тарахтела она, – вдруг мы заработаем на них кучу денег или прославимся хотя бы!

– Тебя и так все знают! – засмеялся Толстяк. – Нет, интересно, конечно, что же здесь написано…

– Это – латынь! – со знанием дела объяснила подруга, будто сама в том отлично разбиралась.

Из-под стола выглянули Зелепусы.

– Корица, ваниль, какао… – с интересом принюхиваясь к Толстяку, перечислил один из зелёных. – По-моему, мы не в тот дом жить напросились. Эй, парнишка, не хочешь ли пригласить нас к себе?

– Нет, – на всякий случай отказался Дю-младший и шепотом спросил: – Это ещё кто? Тоже оттуда?

– Нет, – отмахнулась Рио. – Я их на дороге нашла, да всё некогда было вас познакомить. Слушай, я тебе сейчас прочитаю, – и начала нараспев, ткнув пальцем в первый попавшийся абзац: – Им сперо… дум… Или дюм? Язык сломать можно! Понапишут же!.. ририкум…Чего? Ага…

Запинаясь и спотыкаясь на каждом слове, она не обратила внимания на то, что Толстяк отчаянно дергал ее за рукав – ей хотелось произвести впечатление. Между тем, при первых же звуках чужих непонятных слов в глубине комнаты за её спиной начало сгущаться тёмное облачко. Когда же она наконец остановилась и обернулась – перед ними стояло некое существо. Ярко-синее, с длинными конечностями, оно напоминало карикатурную копию человека, вылепленную из пластилина.

– Чего нужно? – весьма недружелюбно осведомилось существо, словно его внезапно оторвали от очень важного дела.

– Ни…чего… – растерянно пролепетали юные любители книжных древностей, изобразив самые приветливые улыбки.

Но пришелец не купился. Изогнувшись синусоидой, и непостижимым образом вытянувшись в пространстве, он длинными пальцами ухватил со стола книгу.

– Эй! Отдай!.. – мигом забыв о хороших манерах, вскрикнула Рио, хватаясь за свою находку.

Незнакомец бесцеремонно вырвал у неё книгу – в руках у девчонки остались лишь несколько страниц, и взглянул на обложку.

– Неразумные дети! Суётесь без спросу, куда не следует! – буркнул пришелец. – Хорошо ещё, на меня нарвались, а не на кого-нибудь похуже!.. Ладно, – кивнул он девочке, тая в воздухе, – раз уж вызвала – то одно желание, по обычаю, за тобой… – и исчез. Вместе с книгой.

Всё странное происшествие заняло минут пять.

– Кажется мне, вы легко отделались, – глубокомысленно заметил в наступившей тишине один из Зелепусов.

– Ты, пожалуйста, больше ничего не читай! – попросил второй, видя, что Рио задумчиво раскладывает перед собой уцелевшие листки. – Декламация тебе как-то плохо удается. И петь нам на ночь тоже больше не надо!

– Недаром наш хозяин книги жёг! – перебил его первый, – Видишь, один вред от них!

– Он что, фашист был? – удивился Толстяк.

– Дракон он был обыкновенный. Неграмотный даже. Но Александрийскую библиотеку спалил – ума хватило: мало ли чего там древние насочиняли!

Толстяк не стал понапрасну спорить: очень уж его заинтересовало происхождение новых друзей Мэрион.

– Кто же вы-то такие?

– Угадай! – хором ответили Зелепусы, и столь же дружно проговорили скороговоркой: – Мы вечно несытые, мы – завидущие, мы – отражаем всё, что видим…

Но поиграть в вопросы и ответы им не удалось: откуда-то из недр дома донесся ужасный крик…

***

Троица молодых искателей приключений, что поселилась в Замке с лёгкой руки Папы, зря времени не теряла. В первый же день они расставили и развесили по всем закоулочкам разную аппаратуру, охотно объясняя интересующимся её назначение. А ещё были у них маленькие плоские коробочки-датчики: в некоторых местах они вдруг начинали отчаянно трещать, мигая разноцветными огоньками, и тогда молодые люди удовлетворённо переглядывались между собой и кивали головами, точно хотели сказать: «Ну да, всё так, как мы и предполагали…»

Однако от остальной техники, включая цифровые видеокамеры, толку не было: привидение упорно не желало общаться.

– Ведь есть же следы! Есть! – сокрушался один из охотников, звали его Питер.

– А вы бы по старинке: мешочек с мукой да факел, да заклинаний парочку, да шёлковые нити… И спирт ещё нашатырный, – не без ехидства посоветовала Бабушка, которая никак не могла простить охотникам столь настырного проникновения в свои владения.

– Почему нашатырный? – удивился дядя Винки.

– Не любят они его! – пояснила старуха, так, словно всю жизнь только ловлей привидений и занималась.

Дядя Винки после этого сообщения глубоко задумался, а когда мыслительный процесс был закончен, предложил «ловить привидение на виски»:

– Говорили, барон был не дурак выпить…

Но молодые люди идею дядюшки не одобрили, и он, обидевшись, перестал с ними общаться.

Постепенно и остальные обитатели Замка тоже утратили интерес к охотникам – все, кроме Карапуза. Он целыми днями ходил за ребятами по пятам, прислушиваясь и присматриваясь, и всюду совал свой курносый носик, а по вечерам развлекал семейство, с серьёзным видом выговаривая разные умные слова, выученные за день:

– Электофизические паламетлы плостланства…

Охотникам это тоже казалось забавным, и они приняли симпатичного малыша в свою маленькую компанию.

Идиллия окончилась внезапно.

Однажды, вооружившись невесть где раздобытыми отвёрткой и молотком, Карапуз решил помочь «большим дядям» в настройке аппаратуры.

– Как я теперь должен работать?! – спустившись в Кухню, визжал Питер. – Это – уникальнейшая аппаратура!!! Понимаете вы?.. У-ни-каль-ней-шая!! И кто возместит мне убытки?!

– Не смейте на меня кричать, – с достоинством отвечала Бабушка, успокаивая хлюпающего «помощника». – По поводу всех вопросов, касающихся материальной стороны дела, обращайтесь к нашему адвокату. И выбирайте выражения, молодой человек! Вы находитесь в частных владениях!

Карапуз, приободрённый поддержкой Бабушки, исподтишка показал «дядьке» язык. Это почему-то привело «дядьку» в полное исступление: подскочив к Бабушке, он сунул ей коробочку-датчик чуть не в лицо – коробочка тут же взорвалась от треска, лихорадочно замигав красными огоньками.

– Частные владения?! – завопил он, брызгая слюной. – Да знаете ли вы, что настоящий Гилленхарт здесь только один?! Я всех вас выведу на чистую воду, чертовы самозванцы! Прокля…