Хроники Корума

ГЛАВА ПЕРВАЯ ПРИШЛА ПОРА ВЕЛИКИХ ДЕЯНИЙ

И пришли они в Кер Махлод, пришли все. Высокие воины в лучших одеждах, с надежным оружием гарцевали на могучих конях. И не было сомнений в их силе и величии. Местность вокруг Кер Махлода расцвела яркими цветами: шатры из тяжелого шелка и боевые стяги, золото браслетов, серебро пряжек, блестящий металл шлемов, жемчужные инкрустации тяжелых кубков и драгоценности, что хранились в походных укладках. Это было крупнейшее собрание мабденов, куда прибыли все до одного — люди Запада, пасынки солнца, чьи братья на востоке гибли в бесплодных сражениях с фой миоре.

В центре лагеря высился шатер куда больше всех остальных. Цвета морской воды, он ничем не был украшен, и у входа не колыхались стяги, потому что одного его размера было достаточно, чтобы понять, что в нем обитает Илбрек, Мананнан, сын Лира, который в давних битвах с фой миоре проявил себя величайшим героем сидов. У коновязи близ шатра стоял огромный вороной жеребец, он единственный мог нести на себе гиганта, и видно было, что конь этот умен и силен — настоящий конь сида. Хотя Илбрека от всей души принимали в Кер Махлоде, он не мог найти помещения достаточно высокого, чтобы уместиться, и ему пришлось поставить свой шатер среди собравшихся воинов.

За полем, усеянном шатрами, палатками и вигвамами, тянулся зеленый лес с раскидистыми деревьями; пологие склоны холмов заросли дикими цветами и кустарниками, чьи соцветия сверкали, как драгоценные камни, в лучах солнца; к западу лежала синяя гладь океана, покрытая белыми барашками, и на гребнях волн качались серые чайки. У близлежащих берегов теснились приставшие суда. Они приходили из Гвиддеу Гаранхира и из Тир-нам-Бео — корабли разных очертаний и разного предназначения, военные и торговые, морские и речные. Но все, что могло держаться на воде, сейчас было использовано для одной цели — доставить племена мабденов на большой сбор.

Корум стоял рядом с карликом Гованоном на зубчатых стенах Кер Махлода. Гованон считался карликом лишь по меркам сидов, хотя на деле он был куда выше Корума. Сегодня он вышел без своего блестящего шлема; его нечесаная черная грива падала на плечи, сливаясь с бородой, так что определить, где начинается одно и кончается другое, не представлялось возможным. На нем были простая рубашка из синей ткани с красной вышивкой по воротнику и у обшлагов, стянутая широким кожаным поясом, плотные короткие штаны, а щиколотки и голени перетягивали ремешки сандалий. В мощной, покрытой шрамами руке он держал рог с медом, из которого время от времени отпивал, другая рука лежала на рукоятке верного обоюдоострого боевого топора, одного из последних в арсенале Оружия Света, оружия сидов, специально выкованного в другой реальности для борьбы с фой миоре. Карлик сид с удовлетворением смотрел на шатры мабденов.

— Они все прибывают, — сказал он. — Отличные воины.

— Но несколько неопытные в той войне, которую нам придется вести, — уточнил Корум.

Он смотрел, как поле пересекает колонна северных мабденов. Они были высокие и суровые, в алых накидках, под которыми покрывались испариной, в рогатых, крылатых или простых круглых шлемах; бороды у них были большей частью рыжими — солдаты из Тир-нам-Бео, вооруженные широкими мечами и круглыми щитами, презирали все остальное оружие, кроме ножей, что висели на нагрудных перевязях. Их смуглые лица, покрытые или боевой раскраской, или татуировкой, подчеркивали их и без того свирепый вид. Из всех оставшихся в живых мабденов они были единственными, кто продолжал жить в основном войной, ибо существовали в своих суровых, отрезанных от мира землях, откуда презирали слабости мабденской цивилизации. Чем-то они напоминали Коруму древних мабденов, мабденов графа Крэ, который в свое время преследовал его в том краю ущелий и гор, и Корум было удивился своей готовности служить потомкам этого жестокого звероподобного народа. Но, вспомнив Ралину, он понял, почему делает то, что должен делать.

Отвернувшись, Корум стал рассматривать крыши города-крепости Кер Махлода. Разнежившись в солнечном тепле, он прислонился к зубцам стены. Прошло больше месяца с той ночи, когда принц стоял на краю провала у замка Оуйн, бросая вызов арфисту Дагде, который, в чем Корум не сомневался, обитал в развалинах. Медбх с трудом успокоила его, заставив забыть ночные кошмары; теперь он считал, что все страхи объяснялись усталостью и пережитыми опасностями: Корум нуждался лишь в отдыхе, вместе с которым придет и успокоение.

На ступенях, ведущих к стене, появился Джери-а-Конел. Он был в привычной мятой шляпе, а на левом плече удобно устроился маленький крылатый черно-белый кот. Джери приветствовал друга обычной веселой улыбкой.

— Я только что вернулся с залива. Пришли еще корабли — из Дну. Как я слышал, последние. Ждать больше некого.

— Есть еще воины? — спросил Корум.

— Не так много, они доставили главным образом меховую одежду — всю, что успели сшить в Дну.

— Отлично, — Гованон склонил огромную голову. — По крайней мере, будем как следует одеты, когда пойдем через морозные земли фой миоре.

Стянув шляпу, Джери вытер взмокший лоб.

— Трудно представить, что сравнительно недалеко от нас мир скован жутким холодом, — он снова нахлобучил шляпу и, вытащив из-за отворота куртки какую-то веточку, стал задумчиво жевать ее. — Вот, значит, она, вся сила мабденов, — подойдя к друзьям, он посмотрел со стены. — Несколько тысяч.

— Против пяти, — едва ли не с вызовом напомнил Гованон.

— Пяти богов, — Джери сурово взглянул на него. — Не стоит падать духом, но мы не должны забывать и о силе наших врагов. Кроме того, есть и Гэйнор, и гулеги, и люди сосен, и псы Кереноса, и… — помолчав, с легкой ноткой сожаления Джери тихо добавил — И Калатин.

Гованон улыбнулся.

— Да, — признал он. — Но мы уже научились справляться со всеми этими опасностями. Они уже больше не представляют такой угрозы. Люди сосен боятся огня. Гэйнор боится Корума. Что же до гулегов, то у нас есть рог сидов. Он же дает власть и над псами. Что касается Калатина…

— Он смертен, — сказал Корум. — Его можно уничтожить. И займусь этим я сам. Он обладает властью над тобой, Гованон. Но кто знает, может, она уже ослабла.

— Но сами фой миоре не боятся никого и ничего, — заметил Джери-а-Конел. — И об этом мы должны помнить.

— В этой плоскости они боятся лишь одного, — сказал Гованон Спутнику Героев. — Крэг Дона. И об этом мы тоже должны помнить.

— Они об этом не забывают. И не подойдут к Крэг Дону.

Кузнец Гованон свел черные лохматые брови.

— А может, и подойдут, — произнес он.

— Мы должны думать не о Крэг Доне, а о Кер Ллуде, — сказал друзьям Корум. — Ибо именно его придется штурмовать. Как только Кер Ллуд будет взят, сразу же поднимется боевой дух. Этот подвиг придаст силы нашим воинам и поможет им раз и навсегда покончить с фой миоре.

— Великие деяния нам в самом деле необходимы, — согласился Гованон. — Но нужны и умные мысли.

— И союзники, — с чувством добавил Джери, — такие союзники, как ты, добрый Гованон, и золотой Илбрек. Побольше друзей-сидов.

— Думаю, что, кроме нас двоих, сидов больше не осталось, — пробормотал Гованон.

— Уж не тебе высказывать такие мрачные мысли, друг мой Джери! — Корум хлопнул серебряной рукой своего спутника по плечу. — Почему у тебя такое настроение? Мы сильны как никогда прежде!

Джери пожал плечами.

— Может, я не понимаю мабденов. Они так радуются всем новоприбывшим, словно забыли о предстоящих опасностях. Словно они собираются на дружескую прогулку с фой миоре, а не на смертный бой, который решит судьбу их мира!

— Так что, им надо горевать? — удивился Гованон.

— Нет…

— Они должны готовиться к смерти или к поражению?

— Конечно, нет…

— Так что, им исполнять друг для друга погребальные песни или петь и веселиться? Неужели они должны ходить с унылыми лицами и глазами, полными слез?

Джери не мог не улыбнуться.

— Скорее всего, ты прав, страшный карлик. Просто дело в том, что я слишком много видел. Участвовал во многих сражениях. Но никогда прежде не встречал людей, которые так легкомысленно готовятся к смерти.

— Думаю, таков образ мышления мабденов, — сказал Корум и посмотрел на Гованона. Тот расплылся в улыбке, — который они переняли от сидов.

— А кто сказал, что они готовятся к своей смерти, а не к гибели фой миоре? — добавил Гованон.

Джери склонил голову.

— Принимаю. Твои слова вдохновляют меня. Просто все это странно, а странности всегда как-то мешают мне.

Корум и сам был удивлен, видя своего всегда веселого друга в таком мрачноватом настроении. Он попытался улыбнуться.

— Брось, Джери, такое упадническое настроение тебе не подходят. Ведь обычно насупленным ходит Корум, а Джери сияет улыбкой…

Джери вздохнул.

— Да, — грустно сказал он. — Надеюсь, наши дела в это непростое время не будут забыты.

И, отойдя от друзей, он пошел вдоль стены, пока не остановился, глядя куда-то перед собой. Он ясно дал понять, что не хочет продолжения разговора.

Гованон посмотрел на солнце.

— Скоро полдень. Я пообещал помочь советом кузнецам Таха-на-Ану. У них возникли проблемы с подбором и весом молотов, которые мы с ними выковали. Надеюсь, что вечером еще поговорим с тобой, Корум, когда соберемся обсудить наши планы.

Корум вскинул в знак приветствия серебряную руку. Гованон, спустившись по ступеням, пошел по узкой улочке, что вела к главным воротам.

Ему захотелось присоединиться к Джери, но, без сомнения, Джери пока не нуждался в чьем-либо обществе. Помедлив, Корум тоже спустился вниз и отправился на поиски Медбх, ибо внезапно испытал острую необходимость получить утешение от любимой женщины.

Пока Корум шел к королевскому залу, ему пришло в голову, что, может быть, он стал слишком зависим от этой девушки. Порой принцу казалось, что он нуждается в ней, как любой мужчина нуждается в выпивке или наркотике. И хотя Медбх всегда была готова искренне ответить, казалось, что он нечестен, предъявляя ей такие требования. Разыскивая девушку, Корум ясно понял, где посеяны семена той трагедии отношений, что установились между ними. Корум пожал плечами. Не стоит подкармливать и взращивать эти семена. Их надо уничтожить. И пусть даже основная цель его бытия предопределена, есть некоторые аспекты его личной жизни, которые он может контролировать.

— Конечно, так и должно быть, — пробормотал он себе под нос.

Женщина, проходившая мимо, посмотрела на него, решив, что слова принца адресованы ей. Она несла охапку древков для копий.

— Милорд?

— Я вижу, готовитесь вы отменно, — смутившись, сказал Корум.

— Да, милорд. Мы все трудимся, чтобы разбить фой миоре, — она приподняла свой груз повыше. — Спасибо вам, милорд…

— Да, — кивнул Корум, помявшись. — Отлично. Что ж, доброго вам утра.

— И вам доброго утра, милорд, — развеселилась она.

Опустив голову и крепко сжав губы, Корум пошел дальше, пока не добрался до зала короля Маннаха, отца Медбх.

Но ее самой здесь не было.

— Она в оружейной, принц Корум, вместе со своими женщинами, — сообщил слуга.

Миновав коридор, принц оказался в широком помещении с высоким потолком, украшенном старыми боевыми флагами, древним оружием и доспехами. Несколько женщин учились управляться с луком, копьями, мечами и пращой.

Тут была и Медбх. Она вращала над головой пращу, целясь в мишень в дальнем конце арсенала. Медбх была знаменита своим умением владеть пращой и татлумом, этим странным оружием из мозгов павших врагов: оно, как полагали, обладало убийственной силой. Когда появился Корум, Медбх метнула татлум, который попал в самый центр мишени, и тонкая бронза загудела, а сама мишень, на канате свисающая с потолка, стала вращаться, отбрасывая блики факелов.

— Привет, — сказал Корум, и его голос эхом отразился от стен, — Медбх Длинная Рука!

Она повернулась, обрадованная, что он стал свидетелем ее мастерства.

— Привет тебе, принц Корум, — она бросила пращу, кинулась к нему и, повиснув у него на шее, внимательно вгляделась в его лицо. — Ты грустен, любовь моя? Что за мысли беспокоят тебя? Какие-то новости о фой миоре?

— Нет, — Корум прижал ее к себе, понимая, что все остальные женщины смотрят на них. — Просто мне захотелось увидеть тебя, — тихо сказал он.

Медбх нежно улыбнулась ему:

— Я польщена вниманием принца сидов.

Этот набор слов, подчеркивавший разницу их крови и воспитания, еще больше омрачил его настроение. Он в упор посмотрел на нее, и во взгляде его не было тепла. Узнав это выражение, Медбх удивилась и, отпрянув, опустила руки и отошла на шаг. Он понял, что не достиг цели своего визита, ибо она в свою очередь обеспокоилась. Корум сам оттолкнул ее. Но не она ли первой своими словами отстранилась от него? И хотя ее улыбка была полна нежности, ответ Медбх резанул его. Отвернувшись, он сдержанно произнес:

— Теперь моя потребность удовлетворена. Пойду навещу Илбрека.

Он хотел, чтобы Медбх попросила его остаться, но понимал, что она этого не сделает, как бы ему этого ни хотелось. Не проронив больше ни слова, он вышел.

Мысленно он выругал Джери-а-Конела, мрачность которого окрасила весь день. Он ждал от него лучшего настроения.

Тем не менее, он понимал, что возлагает на Джери слишком большие надежды и Джери начинает сопротивляться — пусть иногда и недолго; понимал он также и то, что слишком полагается на силу других и меньше всего на себя. Какое он имеет право требовать стойкости от других, если сам полон слабостей?

— Я должен быть Вечным Воителем, — пробормотал Корум, заходя в свою комнату, которую теперь делил с Медбх, — но порой понимаю, что лишь вечно жалею себя.

Рухнув ничком на постель, Корум стал обдумывать свойства своего характера, но в конце концов улыбнулся, и плохое настроение стало покидать его.

— Ясно, что бездеятельность плохо сказывается на мне, — сказал он, — и развивает худшие черты личности. Цель моего существования — быть воином. Может быть, мне стоит заниматься делами и оставить все эти вопросы тем, кто лучше умеет думать, — он засмеялся, преисполнившись терпимости к своим слабостям, и решил, что дольше о них думать не стоит.

Поднявшись с кровати, Корум пошел искать Илбрека.

ГЛАВА ВТОРАЯ ВСКИНУТ КРАСНЫЙ МЕЧ

Переступая через растяжки и обходя легкие конструкции походных жилищ, Корум пересек все поле и добрался до шатра Илбрека. Оказавшись наконец в виду огромного павильона из шелка цвета морской воды, по которому бежала легкая рябь от порывов ветра, Корум крикнул:

— Илбрек! Ты у себя, сын Мананнана?

Ответом был ритмичный скрежет. Сначала его было трудно опознать, но, улыбнувшись, Корум повысил голос:

— Илбрек! Я слышу, ты готовишься к битве. Могу я войти?

Скрежет прервался, и ему ответил веселый гулкий голос юного гиганта:

— Добро пожаловать, Корум. Заходи.

Корум отбросил полог. Единственным источником света в шатре было солнце, пробивавшееся сквозь шелк, и создавалось впечатление, что пространство заполнено синей морской водой, хотя обстановка не походила на владения Илбрека под волнами. Илбрек сидел на высоком сундуке, держа на коленях свой огромный меч Мститель. В другой руке у него было известняковое точило, которым он острил лезвие. Золотистые волосы, заплетенные в косы, падали ему на грудь, и на этот раз бородка тоже была приведена в порядок. На нем была простая зеленая безрукавка, а голени перетянуты ремешками сандалий. В одном из углов лежали его доспехи — кираса из бронзы с литым рельефом стилизованного огромного солнца, в круге которого плыли корабли и плескались рыбы, шлем был украшен теми же мотивами. На руках, покрытых легким загаром, выше и ниже локтей звенели тяжелые браслеты, их литье соответствовало литью нагрудника. Илбрек, сын величайшего из героев сидов, был полных шестнадцати футов ростом и отлично сложен.

Улыбнувшись Коруму, Илбрек принялся снова точить меч.

— Ты что-то мрачноват, друг мой.

Корум прошел в тот угол, где лежал шлем Илбрека, и здоровой рукой провел по отлично выделанной бронзе.

— Может, предчувствую свою судьбу, — сказал он.

— Но вы же бессмертны, не так ли, принц Корум?

Корум повернулся, услышав новый голос, звучавший даже моложе, чем у Илбрека.

В шатер вошел юноша, которому исполнилось не больше четырнадцати лет. Корум узнал в нем младшего сына короля Фиахада, его все звали молодым Феаном. Он напоминал отца, но по сравнению с грузным Фиахадом был куда более гибок, и если черты лица у короля были грубоваты, то у принца тонкие и изящные. Волосы у него были рыжие, как у Фиахада, и в глазах постоянно светился такой же насмешливый огонек. Он улыбнулся Коруму, и тот, как всегда, подумал, что нет на свете зрелища лучше, чем юный воин, который уже доказал, что в собравшемся тут обществе он один из умнейших и талантливейших рыцарей.

— Может и да, молодой Феан, — засмеялся Корум. — Но эта мысль как-то не утешает меня.

Молодой Феан на мгновение посерьезнел. Он сбросил легкий плащ из оранжевого шелка и снял простой металлический шлем. Он был весь в поту, а значит, юноша истово тренировался с оружием.

— Это я могу понять, принц Корум, — он отвесил легкий поклон Илбреку, который не скрывал, что рад видеть его. — Приветствую тебя, господин сид.

— И я приветствую тебя, молодой Феан. Чем могу быть тебе полезен?

— Пока ничем, спасибо. Я зашел просто поговорить, — помедлив, молодой человек снова водрузил шлем на голову. — Но вижу, что помешал вам.

— Ни в коем случае, — возразил Корум. — Как, по-твоему, смотрятся наши люди?

— Хорошие бойцы. Ни одного слабака. Но, думаю, их маловато, — сказал молодой Феан.

— Я согласен и с тем, и с другим, — подал голос Илбрек. — Сидя здесь, я как раз обдумывал эту проблему.

— Я тоже обсуждал ее, — сказал Корум.

Наступило долгое молчание.

— Но нам неоткуда набрать новых бойцов, — сказал молодой Феан и посмотрел на Корума, надеясь, что тот возразит ему.

— Неоткуда, — согласился Корум.

Он заметил, что Илбрек, нахмурившись, промолчал.

— Слышал я об одном месте, — сказал гигант-сид. — Давным-давно, когда я был моложе, чем молодой Феан. Место, где можно найти союзников сидов. Но кроме того, я слышал, что там опасно, даже для сида, и что союзники эти ненадежные. Попозже я посоветуюсь с Гованоном и узнаю, может, он помнит побольше.

— Союзники? — засмеялся молодой Феан. — Сверхъестественный народ? Да нам нужны любые союзники, пусть и непостоянные.

— Поговорю с Гованоном, — повторил Илбрек, снова принимаясь за свой меч.

Молодой Феан собрался уходить.

— Тогда я промолчу, — сказал он. — Надеюсь, сегодня вечером увижу вас на празднестве.

Когда юноша вышел, Корум вопросительно посмотрел на Илбрека, но тот, делая вид, что всецело поглощен мечом, избегал взгляда принца.

Корум с силой растер лицо.

— Припоминаю времена, когда я лишь улыбнулся бы при одной мысли, что в этом мире могут действовать магические силы, — сказал он.

Илбрек рассеянно кивнул, словно не расслышав слов Корума.

— Но сейчас мне приходится рассчитывать на них, — с иронией признался Корум. — И волей-неволей верить в волшебство. Я потерял веру в логику и силу здравого смысла.

Илбрек поднял голову.

— Может, твоя логика была ущербна, а здравый смысл ограничен, друг мой Корум? — тихо сказал он.

— Может, — вздохнул Корум и вслед за молодым Феаном собрался откинуть полог. Но вдруг резко остановился, склонил голову набок и внимательно прислушался. — Ты слышишь эти звуки?

Илбрек тоже прислушался.

— В лагере много разных звуков.

— Мне кажется, я слышу музыку арфы.

Илбрек замотал головой.

— Трубы… где-то вдалеке. Но не арфа, — нахмурившись, он снова стал вслушиваться. — Кажется, в самом деле еле слышны струны арфы… Впрочем, нет, — он засмеялся. — Это ты уговорил меня, Корум.

Но Корум знал, что несколько мгновений он слышал арфу Дагды, и его снова охватило беспокойство. Он больше ничего не сказал Илбреку, но когда вышел из его шатра и двинулся по полю, то услышал далекий голос, звавший его:

— Корум! Корум!

Принц повернулся. За его спиной отдыхала группа воинов в юбках-килтах; они передавали из рук в руки бутылку и что-то обсуждали. А за ними Корум увидел Медбх, бежавшую по траве. Это ее голос он слышал.

Медбх миновала расположившихся на траве воинов и остановилась в футе от Корума. Помедлив, она протянула руку и коснулась его плеча.

— Я искала тебя в нашей комнате, — тихо сказала девушка, — но ты уже ушел. Мы не должны ссориться, Корум.

Настроение у него тут же улучшилось, он рассмеялся и обнял ее, не обращая внимания на соседей, все взоры которых теперь были обращены на эту пару.

— Мы больше не будем ссориться, Медбх, — сказал Корум. — Это я виноват.

— Никто не виноват. И ничто. Разве что судьба…

Медбх поцеловала его. Губы у нее были теплыми и мягкими. Корум забыл все свои страхи.

— Какой великой силой обладает женщина, — сказал он. — Я только что говорил с Илбреком о магии, но, оказывается, самое величайшее волшебство кроется в поцелуе женщины.

Она сделала вид, что удивилась.

— Ты становишься сентиментальным, сир сид, — и снова он мгновенно почувствовал, что Медбх отдалилась от него. Она рассмеялась и опять поцеловала его. — Почти таким же, как я!

Рука об руку они прошли через лагерь, приветствуя тех, кого знали, и тех, кто знал их.

На самом краю лагеря стояло несколько кузниц. Горны ревели, когда меха раздували пламя все выше и выше. Молоты гремели о наковальни. Огромный, залитый потом мужчина в кожаном переднике, бросая в огонь металлические полосы, извлекал их оттуда раскаленными добела, и они шипели на воздухе. В центре всего этого царил Гованон, тоже в длинном кожаном переднике, с могучим молотом в одной руке и щипцами в другой; он был поглощен разговором с чернобородым мабденом, в котором Корум узнал старшего кузнеца Хисака, прозванного Солнцевор, ибо говорили, что он украл кусочек солнца, который и помогает ему делать такое сияющее оружие. В ближайшем горне и сейчас лежала узкая полоса металла. В ходе разговора Гованон и Хисак неотрывно наблюдали за ней, и было ясно, что речь идет именно об этой полосе металла.

Корум и Медбх не стали отвлекать их, а, пристроившись рядом, смотрели и слушали.

— Еще шесть ударов сердца, — услышали они слова Хисака, — и будет готово.

Гованон улыбнулся.

— Шесть с четвертью, можешь мне поверить, Хисак.

— Я тебе верю, сид. Я уже привык уважать твою мудрость и твое умение.

Гованон протянул клещи к огню. Со странной нежностью он подхватил кусок металла и осторожно извлек его, внимательно осматривая сверху донизу.

— В порядке, — сказал он.

Хисак тоже пригляделся к добела раскаленному железу и кивнул:

— В порядке.

Улыбка Гованона выражала удовольствие. Повернувшись вполоборота, он заметил Корума.

— Ага, вот и принц Корум. Ты явился в самый подходящий момент. Смотри! — он высоко вскинул металлическую полосу. Теперь она рдела красным — цветом свежей крови. — Смотри, Корум! Что ты видишь?

— Я вижу клинок меча.

— Ты видишь прекраснейший меч, когда-либо рожденный в землях мабденов. Мы неделю ковали его. Меч сделали мы с Хисаком. Это символ древнего союза мабденов и сидов. Ну не прекрасен ли он?

— Очень красив.

Гованон несколько раз помахал в воздухе красным мечом, и металл загудел.

— Его надо еще как следует закалить, но он почти готов. Ему еще предстоит получить имя, но этим ты займешься сам.

— Я сам?

— Конечно! — Гованон весело рассмеялся. — Конечно! Это твой меч, Корум. Эго с ним ты поведешь мабденов в битву.

— Это мне? — окончательно растерялся Корум.

— Наш дар тебе. Сегодня вечером после праздника мы вернемся сюда, и твой меч будет готов. Он будет тебе хорошим другом, этот меч, но он даст тебе всю силу лишь после того, как ты назовешь его.

— Это великая честь для меня, Гованон, — сказал Корум. — Я и не предполагал…

Огромный карлик сунул клинок в чан с водой, и он зашипел.

— Половину его сделал сид, половину — мабден. Меч для тебя, Корум, — то, что надо.

— В самом деле, — согласился принц. Он был глубоко тронут словами кузнеца. — Ты в самом деле прав, Гованон. — Повернувшись, он смущенно посмотрел на улыбающегося Хисака. — Я благодарю тебя, Хисак. Спасибо вам обоим.

И тут Гованон сказал тихо и как-то загадочно:

— Хисак совсем не напрасно назван Солнцевором. Тут есть и звучащая песня, и знак, который предстоит наложить.

Уважая эти ритуалы, хотя втайне считая, что они не имеют значения, Корум с почтением кивнул. Он не сомневался, что ему оказана высокая честь, но никак не мог понять ее истинную природу.

— Я еще раз благодарю вас, — серьезно сказал он. — У меня нет слов, потому что язык слишком беден, чтобы передать те чувства, которые я хотел бы выразить.

— Обойдемся без слов, пока не придет время окрестить меч, — хрипло, но разборчиво произнес до сих пор молчавший Хисак.

— Я шел к тебе, Гованон, посоветоваться по другому поводу, — сказал Корум. — Илбрек недавно упомянул о каких-то возможных союзниках. Интересно, что ты думаешь об этом?

Гованон пожал плечами.

— Я уже говорил, что никого не могу припомнить.

— Значит, оставим эту тему, пока Илбрек не найдет время рассказать вам обо всем, — сказала Медбх, дергая Корума за рукав. — Увидимся вечером на празднестве, друзья мои. Мы пойдем отдыхать.

И она повела задумавшегося Корума обратно к стенам Кер Махлода.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ПРАЗДНЕСТВО

Огромный зал Кер Махлода был заполнен до отказа. Появись тут незнакомец, ему бы и в голову не пришло, что участники праздника готовятся к последней отчаянной битве против почти непобедимых врагов — тут в самом деле царил неподдельный праздничный дух. Стоящие четырехугольником длинные дубовые столы образовали пустое пространство, в центре которого сидел златовласый гигант Илбрек, поставив перед собой тарелку с приборами. За столами, лицом друг к другу, восседали благородные мабдены, а на самом почетном месте — их верховный король, стройный исхудавший Амергин в мантии из серебряных нитей, в дубовой короне, украшенной листьями падуба; прямо напротив него сидел Корум с вышитой повязкой на пустой глазнице и серебряной кистью руки. По обе стороны от Амергина сидели короли, рядом с ними — королевы и принцы, а дальше — принцессы и рыцари со своими дамами. Справа от Корума расположилась Медбх, а слева Гованон, около Медбх сидел Джери-а-Конел, а рядом с Гованоном — кузнец Хисак Солнцевор, помогавший ковать пока еще безымянный меч. Плотный шелк и меха, одежды из замши и клетчатые пледы, украшения из красного золота и светлого серебра, полированный металл и закаленная бронза, изумруды, рубины и сапфиры — все играло и переливалось красками в зале, ярко освещенном факелами из промасленных связок тростника. Пахло дымом и ароматами еды — на столы подавались целые туши, запеченные на кухне и разрезанные на четыре части. В одном из углов устроились музыканты с арфами, трубами и барабанами, наигрывая приятные мелодии, которые мешались с гулом голосов; голоса тоже были веселыми, в зале царили смех и оживление. Все с аппетитом вкушали пищу — все, кроме Корума, которому, хотя он и был в хорошем настроении, есть почему-то не хотелось. От случая к случаю перебрасываясь словом с Гованоном или Джери-а-Конелом, отпивая из золотого рога, он оглядывал собравшихся, узнавая знаменитых героев и героинь мабденов. Вместе с пятью королями — королем Маннахом, королем Фиахадом, королем Даффином, королем Хонуном из Таха-на-Ану и королем Гахбесом из Таха-на-Тирнам-Бео — здесь было много людей, овеянных славой и уже воспетых в балладах соплеменников. Среди них были Фиона и Келин, дочери покойного великого короля Милгана Белого, — светловолосые и загорелые, почти что близняшки, в костюмах одинакового покроя и цвета, если не считать, что у одной отделка была красно-синей, а у другой сине-красной. Девушки-воительницы с глазами цвета меда, с рассыпавшимися по плечам волосами флиртовали со своими рыцарями. Поодаль стоял тот, кого звали Герой Ветви, Падрак из Крэг-ат-Лит, почти такой же огромный и широкоплечий, как Гованон, с зелеными блестящими глазами и ярко-красным ртом; его оружием в бою становилось целое дерево, он оглушал и вышибал им врага из седла. Герой Ветви почти не улыбался, ибо скорбел по своему другу Айану Власорукому, которого, будучи пьяным, убил во время шуточной стычки. За соседним столом сидел молодой Феан — он ел, пил и, как взрослый, ухаживал за девушкой, дочерью благородного мабдена, та хихикала при каждом его слове, приглаживала рыжие волосы Феана и скармливала ему кусочки мяса и фруктов. Неподалеку расположились и другие пять королей, братья Эрэлски, еще недавно решительно отказывавшиеся иметь дело с народом Таха-на-Ану, так как испытывали лютую ненависть к королю Хонуну, своему дяде, который, как они считали, был убийцей их отца. Годами они сидели в горах, изредка совершая набеги на его земли или пытаясь поднять против него армию. Но теперь братья дали клятву забыть все раздоры, пока не будет покончено с фой миоре. Все они были похожи друг на друга, кроме самого младшего, черноволосого и не с таким мрачным выражением лица, как у братьев; короли носили остроконечные шлемы, украшенные изображением совы, герба рода Эрэлски, — крупные суровые мужчины, сдержанно улыбавшиеся, так как все вокруг было ново для них. Далее сидел Моркиан Две Улыбки. Из-за шрама, располосовавшего лицо, левый уголок губ мабдена был подтянут наверх, а правый опущен, но Моркианом Две Улыбки его звали не из-за этого. Говорили, что только врагам Моркиана доводилось видеть обе улыбки воина — первая означала, что он собирается убить их, а вторая — что они уже умирают. Моркиан блистал одеянием из темно-синей кожи и элегантным головным убором, тоже кожаным; черная борода была аккуратно расчесана, кончики усов вздернуты, а коротко подстриженные волосы скрыты под шапкой. Перегнувшись через двух друзей, с Моркианом разговаривал Кернин Драный. Он имел вид бродяги, но был известен своей странной привычкой дарить большие денежные суммы родственникам тех, кого отправлял в мир иной. В бою Кернин являлся сущим исчадием ада, но, убив кого-то, терзался угрызениями совести и, найдя вдову убитого или его семью, щедро одаривал их. Темные волосы и борода воина были неухожены, он носил кожаную куртку в заплатах, простой железный шлем, но сейчас длинное скорбное лицо светилось радостью: Кернин делился с Моркианом воспоминаниями о какой-то битве, в которой они дрались по разные стороны. Тут же был и Гриньон Бычий Наездник; он обнимал за объемистую талию Шеонан Топор-девицу, еще одну женщину, известную своими выдающимися способностями в боевых искусствах. Гриньон приобрел это прозвище тогда, когда, потеряв в битве коня, оружие и получив едва ли не смертельное ранение, он ворвался в гущу противников на диком быке. Расправляясь с огромным куском говядины с помощью длинного острого ножа, сидел Оссан Шорник, названный так за умение обрабатывать кожу. Куртка и шляпа мастера были из прекрасно выделанной тисненой кожи, расписанной цветочным орнаментом. Двигался он легко, как юноша, хотя был уже в годах; Оссан улыбался, запихивая в рот куски мяса, и по его рыжеватой бороде тек жир. Он сидел вполоборота к рыцарю, рассказывающему веселые истории всем, кто мог услышать его. Тут было много и других известных мабденов: Фене Безногий, Утер из Грустной Долины, Пуйл Спинолом, Шемейн Длинный и Шемейн Коротышка, Рыжий Лис Мейан, старый Дилан, Ронан Бледный и Клар с Дальнего Запада. Корум встречал их всех, когда они прибывали в Кер Махлод, и знал, что многие из них погибнут, когда сойдутся в бою с фой миоре.

Прозвучал чистый сильный голос Амергина, обращенный к Коруму:

— Итак, Корум Серебряная Рука, доволен ли ты воинством, которое поведешь на битву?

— Меня смущает лишь то, — вежливо ответил Корум, — что тут много тех, которые куда более, чем я, достойны возглавлять таких великих воинов.

— Хорошо сказано! — король Фиахад поднял рог с медом. — Я пью за Корума, победителя Сренга с Семью Мечами, спасителя нашего верховного короля. Я пью за Корума, вернувшего гордость мабденам!

Корум покраснел, слушая здравицы в свою честь, а когда все выпили, он встал, поднял свой рог и сказал такие слова:

— Я пью за эту гордость! Я пью за народ мабденов!

Зал восторженно взревел, и все выпили.

Затем Амергин произнес:

— Мы счастливы, что обрели союзниками сидов, которые решили прийти нам на помощь в борьбе с фой миоре. Мы счастливы, что многие из наших великих сокровищ вернулись к нам и помогли нанести поражение фой миоре, когда те вознамерились сокрушить нас. Я пью за сидов и за их дары!

И снова все, кроме смущенных Илбрека и Гованона, радостно выпили за их здоровье.

Следующим взял слово Илбрек. Он сказал:

— Если бы мабдены не были так отвалены, если бы они не обладали таким высоким духом, сиды не пришли бы к ним на помощь. Мы деремся за то, что ценят и уважают все живые создания.

Гованон согласился с этими словами.

— В общем и целом, — пробурчал он, — мабдены не эгоистичны. Им не свойственна злобность. Они не алчны. В них нет самодовольства. Да, они мне нравятся. Я рад, что в конечном итоге решил драться на их стороне. Я буду рад погибнуть за их дело.

Амергин улыбнулся:

— Надеюсь, вы не ждете смерти, сир Гованон. Вы говорите так, словно она — неизбежное следствие нашего похода.

Гованон, опустив глаза, лишь пожал плечами.

— Мы одолеем фой миоре, — быстро вмешался король Маннах. — Но хочу признать, что мы используем все возможности, которые предоставит нам судьба, — он многозначительно посмотрел на Корума. Тот кивнул.

— Против магии, — сказал он, — лучшее оружие — сама магия, если ты это имеешь в виду, король Маннах.

— Именно так, — подтвердил отец Медбх.

— Магия! — расхохотался Гованон. — От нее мало что осталось, разве что фой миоре и их друзья что-то нашли.

— И все же я кое-что слышал… — Корум с трудом узнал собственный голос. Он умолк, пытаясь понять, что заставило его заговорить.

— Что слышал? — подавшись вперед, спросил Амергин.

Корум посмотрел на Илбрека.

— Ты говорил о каком-то колдовском месте, Илбрек. Сегодня утром. Ты сказал, что можешь выяснить, как и где найти таинственных союзников, связанных с магией.

Илбрек бросил взгляд на Гованона — тот нахмурился.

— Я сказал, что мог бы выяснить, где это место. От него остались лишь смутные воспоминания…

— Это слишком опасно, — перебил его Гованон. — Как я и раньше тебе говорил, Илбрек, могу только удивляться твоему предложению. Нам бы подумать, как лучше использовать те силы, что у нас есть.

— Очень хорошо, — сказал Илбрек. — Как ты осторожен, Гованон.

— В таком деле — да, — буркнул карлик-сид.

В зале воцарилась тишина — все слушали разговор двух сидов.

Бросив взгляд на собеседника, Илбрек обратился ко всем собравшимся.

— Я ошибся, — сказал он. — Магия и чародейство подчиняют себе тех, кто пользуется ими.

— Это верно, — признал Амергин. — Нам придется согласиться с твоей сдержанностью, сир Илбрек.

— Вот и хорошо, — сказал Илбрек, но было видно, что на самом деле он не разделяет предусмотрительности Гованона. Осторожность не была свойственна молодому. сиду — так же, как ее не было в характере великого Мананнана.

— Ваш народ дрался с фой миоре в девяти великих битвах, — сказал король Фиахад, вытирая губы, липкие от густого меда. — Значит, вы знаете их лучше. И соответственно, мы с уважением примем любой ваш совет.

— Дашь ли ты нам совет, сир сид? — спросил Амергин.

Гованон, в задумчивости склонившийся над чашей, поднял голову. Он смотрел жестко и прямо; глаза его горели огнем, которого никто прежде не видел в них.

— Но в таком случае вам придется опасаться героев, — сказал он.

Все были настолько смущены и обеспокоены этими словами, что никто даже не переспросил, что он имеет в виду.

Наконец заговорил король Маннах:

— Решено, что первым делом мы идем на Кер Ллуд и штурмуем его. Этот план страдает определенными недостатками — нам придется пересекать самые холодные территории фой миоре, — но у нас есть возможность застать фой миоре врасплох.

— После чего мы снова отступим, — сказал Корум. — Если двигаться с предельной быстротой, мы сможем добраться до Крэг Дона, где предварительно оставим запасы оружия, пищи и верховых лошадей. Из Крэг Дона мы сможем совершать налеты на фой миоре, зная, что они не рискнут преследовать нас в пределах семи кругов. Единственная опасность, которая может нас подстерегать, заключается в том, что у фой миоре хватит сил окружить Крэг Дон и держать нас в осаде, пока у нас не кончатся припасы.

— Именно поэтому мы и должны ударить по Кер Ллуду жестко и решительно, перебить как можно больше врагов и сохранить свои силы, — сказал Моркиан Две Улыбки, разглаживая остроконечную бороду. — У Кер Ллуда не должно быть места ни чрезмерной отваге, ни героическим подвигам.

Большинству собравшихся его слова не понравились.

— Война — это искусство, — сказал Кернин Драный, вытянутое лицо которого, казалось, стало еще длиннее, — хотя искусство жуткое и аморальное. А большинство собравшихся здесь — артисты, художники, гордые своими талантами и индивидуальными особенностями. Если мы не сможем выразить себя, есть ли вообще смысл драться?

— Схватки между мабденами — это одно, — тихо произнес Корум, — а война мабденов против фой миоре — совершенно другое. И в битве, о которой сегодня вечером идет речь, можно потерять гораздо больше, чем гордость.

— Я понимаю тебя, — сказал Кернин Драный, — но сомневаюсь, что готов полностью согласиться с тобой, сир сид.

— Ради спасения жизней мы готовы многим поступиться, — промолвила Шеонан Топор-девица, высвобождаясь из объятий Гриньона.

— Ты говорил о том, что тебя восхищает в мабденах, — обратился к Гованону Герой Ветви Падрак. — Тем не менее, существует опасность, что мы пожертвуем всеми этими ценностями нашего народа ради желания выжить.

— Ничем ты не должен жертвовать, — ответил ему Гованон. — Пока мы просто предварительно обсуждаем план штурма Кер Ллуда. Одна из причин, по которой мабдены терпели сокрушительные поражения от фой миоре, была в том, что герои мабденов вступали в отдельные схватки, а фой миоре собирали свои силы в единый кулак. И у Кер Ллуда мы должны использовать эти методы, пустив в ход кавалерию для стремительного удара и использовав колесницы как движущиеся платформы, с которых можно будет обстреливать врага. Какой смысл в том, чтобы мужественно стоять на месте, сражаясь с жутким дыханием Раннона? Не так ли?

— Сиды говорят мудрю, — согласился Амергин, — и я прошу весь мой народ прислушаться к их словам. Ведь именно поэтому мы сегодня вечером и собрались тут. Я вижу, как падет Кер Ллуд. Я предвижу, как погибнут прекрасные отважные воины, не успев нанести врагу сокрушительный удар. В старые времена, времена девяти битв, сиды дрались с фой миоре один на один. Но мы не сиды. Мы — мабдены. И в данном случае мы должны драться как единый народ.

Могучее тело Героя Ветви откинулось на спинку скамьи. Он кивнул.

— Если Амергин так считает, то я буду драться, как советуют сиды. И этого достаточно, — сказал он.

И остальные забормотали, соглашаясь.

Илбрек сунул руку за пазуху и извлек свиток из тонкого пергамента.

— Вот, — сказал он, — карта Кер Ллуда.

Развернув свиток, он повернулся, показывая его всем.

— Мы атакуем одновременно с четырех сторон. Каждый отряд возглавляется королем. Выяснено, что эта стена слабее остальных, и поэтому ее штурмуют два короля со своими людьми. В идеальном случае мы можем сокрушить фой миоре с их прислужниками, согнав к центру города, но, скорее всего, этого не получится, и мы получим такой мощный контрудар, что нам придется отступить в Крэг Дон и оттуда снова пойти в наступление… — Илбрек принялся объяснять детали плана.

Хотя Корум сам нес немалую долю ответственности за этот план, в глубине души он считал его слишком оптимистичным, но поскольку лучшего не было, приходилось исходить из него. Он налил еще меда из кувшина, стоящего у локтя, и передал кувшин Гованону. Коруму все еще хотелось, чтобы Гованон разрешил Илбреку рассказать о таинственных магических союзниках, на которых, как считал кузнец, было слишком опасно рассчитывать. Принимая кувшин, Гованон тихо сказал:

— Близится полночь, и скоро мы должны уйти отсюда. Меч будет готов.

— Спорить тут больше не о чем, — согласился Корум. — Дай мне знать, когда ты соберешься уходить, и я извинюсь от нашего имени.

Илбрек продолжал отвечать на многочисленные вопросы тех, кто хотел узнать, как будет проломлена та или иная стена, как долго простые смертные могут существовать в тумане фой миоре, какую одежду лучше натягивать на себя и так далее. Убедившись, что ему нечего добавить к этому обмену мнениями, Корум встал, вежливо попросил у верховного короля и остальных разрешения удалиться и вместе с Гованоном, Медбх и Хисаком Солнцевором вышел из переполненного зала на узкие улочки, где стояла холодная ночь.

Небо было почти таким же светлым, как днем, и на его фоне вырисовывались темные силуэты зданий. По диску луны проплыло несколько легких голубоватых облачков, они ушли в сторону моря и скрылись за горизонтом. Компания вышла за ворота, пересекла мост через ров и, обогнув лагерь, углубилась в гущу деревьев, стоявших за ним. Где-то ухнул филин, раздался шелест крыльев и писк зайчонка. В высокой траве жужжали насекомые. Раздвигая ее, они вошли в лес.

Вначале деревья росли негусто, и Корум, поглядывая на чистое небо, заметил, что снова стоит полнолуние, как и в последний раз, когда он входил в этот лес.

— А теперь, — сказал Гованон, — мы пойдем к месту магической силы, где нас ждет меч.

Корум замедлил шаг и остановился, поймав себя на мысли, что ему тяжело снова посещать холм, откуда он спустился в этот странный сон мабденов.

Сзади послышались чьи-то шаги. Корум резко повернулся и с облегчением увидел, что их догоняет Джери-а-Конел с крылатым котом на плече.

Джери ухмыльнулся.

— Усатому стало слишком душно в зале, — он погладил кота по голове. — И я подумал, что мог бы присоединиться к вам.

Гованон посмотрел на него с легким подозрением, но все же кивнул.

— Будешь свидетелем того, что произойдет этой ночью, Джери-а-Конел.

Джери отвесил поклон.

— Благодарю вас.

— Разве нет другого места, куда мы могли бы пойти, Гованон? — осведомился Корум. — Обязательно к холму Кремм?

— Это ближайшее место, наделенное силой, — просто объяснил Гованон. — Слишком далеко идти куда-то еще.

Корум продолжал стоять на месте. Он внимательно прислушивался к лесным звукам.

— Вы слышите арфу? — спросил он.

— Мы уже далеко от зала, и музыка не слышна, — ответил Хисак Солнцевор.

— Неужели вы не слышите арфу в лесу?

— Я ничего не слышу, — сказал Гованон.

— Теперь и я не слышу, — признался Корум. — Мне подумалось, что это арфа Дагды. Та арфа, что мы слышали, когда появилась Женщина Дуба.

— Это были голоса животных, — сказала Медбх.

— Я боюсь ее, этой арфы, — тихо, почти шепотом проговорил Корум.

— Не стоит, — сказала Медбх. — Ибо в арфе Дагды звучит мудрость. Он наш друг.

Корум нашел ее теплую кисть.

— Это твой друг, Медбх Длинная Рука, но не мой. Старая пророчица сказала мне, чтобы я боялся арфы — именно о ней она и говорила.

— Забудь ты это пророчество. Старуха просто выжила из ума. Эго не было настоящим предсказанием. — Медбх прижалась к Коруму, окала его руку. — Из всех нас уж ты-то, Корум, не должен поддаваться суевериям.

Сделав над собой усилие, Корум отбросил подсознательный страх. И тут же заметил взгляд Джери. Джери был явно обеспокоен. Отвернувшись, он напялил широкополую шляпу.

— А теперь мы должны прибавить шагу, — проворчал Гованон. — Близится время.

И, отогнав мрачное чувство обреченности, Корум вслед за карликом-сидом углубился в чащу леса.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ПЕСНЬ МЕЧА СИДА

Коруму казалось, что он уже это видел — холм Кремм, залитый прозрачным лунным светом, темное серебро неподвижных дубовых листьев.

Он задумался: кто же лежит под этим холмом? На самом ли деле он скрывает останки того, кто когда-то носил имя Корум Серебряная Рука? На самом ли деле это его кости? Но в данный момент эти мысли почти не волновали его. Принц смотрел, как Гованон и Хисак рыли мягкую землю у подножия холма. И наконец они извлекли меч — тяжелый, отлично закаленный клинок с ребристой металлической рукояткой. Меч как будто притягивал к себе лунный свет и, сияя, усиливал его.

Стараясь не прикасаться к рукоятке и перехватив меч под ней, Гованон осмотрел клинок и показал Хисаку, который кивнул в знак одобрения.

— Затупить его будет нелегко, — сказал Гованон. — Кроме Мстителя, меча Илбрека, в мире нет больше такого оружия.

Подошел Джери, не отрывая взгляда от меча.

— Это сталь? Меч блестит не как сталь.

— Это сплав, — гордо ответил Хисак. — Наполовину сталь, а наполовину — металл сидов.

— А я думала, что металла сидов в этой плоскости не осталось, — сказала Медбх. — Мне казалось, что он исчез, оставшись лишь в оружии Гованона и Илбрека.

— В дело пошли остатки древнего меча сидов, — ответил Гованон. — Они были у Хисака. Когда мы встретились, он рассказал, что хранит их много лет, не зная, как отпускать металл. Хисак получил остатки металла сидов от каких-то горняков, искавших железную руду и глубоко под землей наткнувшихся на обломки меча. Я узнал в обломках один из ста мечей, которые выковал для сидов перед девятью битвами. Сохранилась лишь часть клинка. Мы так никогда и не узнаем обстоятельств его погребения. Вместе с Хисаком мы придумали способ сплавить металл сидов с металлом мабденов и выковать меч, в котором будут лучшие свойства того и другого.

Хисак Солнцевор нахмурился:

— Насколько я понимаю, и кое-какие другие качества.

— Возможно, — сказал Гованон. — В свое время узнаем.

— Прекрасный меч, — Джери протянул к нему руку. — Можно подержать?

Но Гованон, заволновавшись, мягко отвел руку Джери и покачал головой.

— Только Корум, — сказал он. — Только Корум.

— Ну что ж… — Корум решил взять меч, но Гованон остановил его, подняв руку.

— Пока рано, — сказал кузнец-сид. — Я еще должен спеть песню.

— Песню? — удивилась Медбх.

— Песню меча, которую всегда поют в такой момент, как этот, — Гованон поднял меч к луне, и на мгновение показалось, что тот ожил, затем на фоне большого круглого диска луны он стал массивным черным крестом. — Каждый меч, что выходит из моих рук, — другой. И каждый должен услышать свою песню. Так он обретает неповторимость. Но не я дам ему имя. Это предстоит сделать Коруму. Он должен назвать меч единственным подходящим ему именем. И когда оно прозвучит, меч обретет свое последнее предназачение.

— И в чем оно заключается? — спросил Корум.

Гованон улыбнулся:

— Я не знаю. Знать его будет только меч.

— А я думал, что ты чужд предрассудков. — Джери-а-Конел гладил кота за ушком.

— Это не предрассудки. Это нечто такое, что во времена, как эти, даст мечу способность видеть другие плоскости, видеть сквозь время. Чему быть, того не миновать. И что бы мы ни делали, этого не изменить, но мы обретем некое ощущение грядущих событий и поймем, как использовать это знание, — Гованон разозлился, но, успокоившись, поднял лицо к луне. — А теперь слушай. И пока я пою, молчи.

— А что ты будешь петь? — спросила Медбх.

— Пока не знаю, — пробормотал Гованон. — Сердце подскажет.

Все подались в тень дубов, пока Гованон неторопливо поднимался на гребень холма. Двумя руками он держал меч за лезвие, вздымая его к луне. На вершине он остановился.

Ночь наполняли густые душистые ароматы, шорох листвы и попискивание мелкой лесной живности. В роще стояла непроницаемая для взгляда темнота. Кроны дубов были неподвижны. Казалось, все звуки леса умерли, и Корум слышал только дыхание своих спутников.

Несколько бесконечных минут Гованон стоял, не шевелясь и не произнося ни слова. Могучая грудь вздымалась и опускалась, глаза были закрыты. Затем он пошевелился и отметил мечом восемь сторон, после чего вернулся в прежнее положение.

И тут он запел. Он пел на прекрасном, словно спокойное течение воды, языке сидов, который настолько походил на язык вадхагов, что Корум легко понимал ее. Вот что пел Гованон:

Гованон поднял клинок повыше. Он покачивался, словно в трансе. Наконец кузнец продолжил:

Теперь казалось, что меч балансирует на острие и стоит вращаясь.

Корум вспомнил свой сон, и его шатнуло. Не доводилось ли ему уже раньше держать такой меч?

Сильная дрожь сотрясла могучее тело Гованона, и он плотнее сжал пальцами лезвие меча.

Корум удивился, почему никто, кроме него, не услышал, как застонал Гованон. Он посмотрел на лица своих спутников. Они стояли как в трансе, потрясенные и ничего не понимающие.

Гованон постоял, покачиваясь, и продолжил:

Гованон простонал эти последние слова. Он был испуган тем, что увидел сквозь сжатые веки, но уста его продолжали песню меча.

Корум подумал, видел ли он меч, похожий на этот. Меч проявит себя в битве против фой миоре — Корум это знал. Но будет ли меч ему другом? Почему он воспринимает его как врага?

Теперь Корум видел перед собой только меч. Он осознал, что поднимается на холм. Казалось, что Гованон исчез и меч сам по себе висит в воздухе, светясь то белым лунным сиянием, то красным огнем солнца.

Корум попытался взять его пальцами серебряной руки, но меч как будто отклонился. Только когда Корум протянул правую руку, здоровую, меч позволил взять себя.

Корум продолжал слышать песню Гованона. И если начиналась она гордыми строфами, то сейчас звучала как грустная погребальная песнь. И не сопровождали ли ее далекие звуки арфы?

Внезапно меч надежно лег в правую руку Корума, и ему показалось, что тот был при нем всю жизнь. Рукоятка лежала как влитая, и оружие казалось невесомым. При свете луны Корум стал рассматривать меч со всех сторон, удивляясь его остроте и надежности.

— Да, это мой меч, — сказал он. К нему снова вернулось то, что было давно потеряно и забыто. — Это мой меч.

— Так служи же ты рыцарю, что даст тебе имя!

Гованон резко оборвал песню. Глаза его открылись. В них стояло смешанное выражение мучительной вины, сочувствия к Коруму и в то же время триумфа.

Повернувшись, он поднял голову к луне.

Корум проследил за его взглядом и был поражен видом огромного серебряного диска, заполнившего собой все небо. Он не мог оторвать от него глаз, ему казалось, что он тонет в нем. Корум видел лица, сражающиеся армии, безлюдные пространства, разрушенные города и бесплодные поля. Он видел себя, хотя смотрящее на него лицо было чужим. Принц видел меч — но не тот, что он держал в руках. Его меч был белым, а тот, другой, — абсолютно черным. Он увидел Джери-а-Конела. Он увидел Медбх. Он видел Ралину и многих других, и всех их любил, но лишь одна Медбх вызывала у него страх. Затем возникла арфа Дагды и обрела вид юноши, чье тело отливало странным золотым цветом, и Дагда, как ни странно, сам был арфой. Корум увидел огромного белого коня и знал, что это его конь, но опасался, примет ли тот его. Перед Корумом предстала равнина, затянутая снежной белизной, и на ней появился одинокий всадник: плащ на нем отливал алым; оружие и доспехи были теми же, что носят вадхаги, одна рука здоровой, а другая отлита из серебра, правый глаз прикрыт искусно вышитой повязкой, и черты лица были чертами вадхага — Корума. Но Корум понимал, что всадник — это не он, и принц задохнулся от страха, стараясь не смотреть на всадника, который все приближался. На лице наездника было выражение насмешливой ненависти, а в единственном глазу — неуклонная решимость убить Корума и занять его место.

— Нет! — закричал Корум.

Облака затянули диск луны, и ее свет померк. Корум стоял на холме Кремм в дубовой роще, в том месте, где обитает сила, и в руке он держал меч, равного которому не существовало на Земле; а когда он опустил взгляд на холм, то увидел, что рядом с ним стоят и Гованон с Хисаком Солнцевором, и Джери-а-Конел, и рыжеволосая Медбх Длинная Рука — и все они смотрят на него так, словно хотят помочь и не могут.

Корум не знал, почему он так отреагировал на выражения их лиц, когда вскинул меч над головой и сказал тихим твердым голосом:

— Я Корум. Это мой меч. И я один.

Затем все четверо спустились с холма и вместе с ним вернулись в Кер Махлод, где продолжалось шумное празднество — но никто из участников пира не знал, что произошло в дубовой роще, залитой светом полной луны.

ГЛАВА ПЯТАЯ ОТРЯД ВСАДНИКОВ

Корум спал долго, до самого утра, и видел много снов. Голоса рассказывали ему о ненадежных героях и благородных предателях, он видел мечи — и тот, что получил во время обряда в дубовой роще, и особенно другой, черный клинок, который, как и арфа Дагды, мог принимать различные обличья, словно в нем обитал дух особо могущественного демона. А когда смолкали голоса и меркли видения, он снова и снова слышал одни и те же слова: «Ты Победитель. Ты Победитель».

А порой хор голосов внушал ему:

— Ты должен идти путем Победителя.

«Но что же это такое, — пытался понять Корум, — как не путь мабденов, которым он поклялся помогать?»

А хор все повторял:

— Ты должен идти путем Победителя.

Неожиданно пробудившись, Корум громко сказал:

— Мне не нравится такой сон.

Произнеся эти слова, принц окончательно проснулся.

Рядом с постелью стояла Медбх, уже одетая, бодрая и полная решимости.

— Что за сон, любовь моя?

Пожав плечами, он попытался улыбнуться.

— Ничего особенного. Наверно, сказались события прошлой ночи, — Корум посмотрел ей в глаза и почувствовал, как в душу закрадывается легкий страх. Потянувшись, он сжал ее нежную, прохладную и сильную руку.

— Ты в самом деле любишь меня, Медбх?

Она смутилась.

— Да, люблю.

Он посмотрел в сторону сундука, на резной крышке которого лежал меч, врученный ему Гованоном.

— Как мне назвать этот меч?

Медбх улыбнулась:

— Узнаешь. Разве Гованон не объяснил тебе? Ты поймешь, как его назвать, когда придет время и меч обретет всю свою мощь.

Корум сел, и покрывало сползло с его широкой обнаженной груди.

Медбх подошла к дверям в дальнем конце комнаты и крикнула кому-то за ними:

— Ванна для принца Корума готова?

— Готова, госпожа.

— Идем, Корум, — сказала Медбх. — Освежись. Смой неприятные сны. Через два дня мы будем готовы выступить. Тебе мало что осталось делать. Давай проведем эти дни в радости и веселье. Поскачем утром за лес и через пустоши.

Корум набрал полную грудь воздуха.

— Конечно, — беззаботно сказал он. — Я дурак, что забиваю себе голову. Моя цель ясна, и нечего тут больше думать.

Амергин встретил их через час, когда они уже седлали коней. Король был высок и по-юношески строен, но держался с достоинством человека в годах, хотя в нем не было ничего от старика. На нем была сине-золотая мантия главного друида и простая корона из металла с необработанными драгоценными камнями, из-под которой на плечи падали длинные густые волосы.

— Приветствую вас, — сказал верховный король. — Все ли хорошо прошло у вас прошлой ночью, принц Корум?

— Думаю, что да, — сказал Корум. — Гованон, похоже, был доволен.

— Но при тебе нет меча, который он вручил.

— Он не из тех мечей, которые можно просто носить при себе, — на поясе Корума висел его старый верный меч. — Скорее всего, я возьму дар Гованона с собой в битву.

Амергин кивнул. Он стоял, разглядывая булыжники мощеного замкового двора.

— Гованон больше ничего не говорил тебе о тех неизвестных союзниках, о которых упоминал Илбрек?

— Насколько я понимаю, кто бы они ни были, Гованон не считает нужным иметь с ними дело, — сказала Медбх.

— Так и есть, — согласился Амергин. — Тем не менее, сдается мне, что если благодаря им увеличиваются наши шансы справиться с фой миоре, то стоит рискнуть.

Корум был удивлен той серьезностью, с которой говорил Амергин.

— То есть вы не считаете, что нас ждет удача?

— Штурм Кер Ллуда может дорого обойтись нам, — тихо ответил Амергин. — Всю ночь я размышлял над нашим планом. И вроде мне что-то померещилось.

— Поражение?

— Во всяком случае, победы я не увидел. Корум, ты, как и я, знаешь Кер Ллуд. Ты знаешь, что там обитают фой миоре и какой там стоит жуткий холод. От него человек теряет способность соображать.

— Это верно, — кивнул Корум.

— Вот об этом я и думал, — сказал Амергин. — Только об этом. И ни о чем больше.

— У вас не было в том необходимости, верховный король. Но, боюсь, у нас нет иных способов вести войну с врагами. Если бы они были…

— …То мы бы о них знали, — Амергин пожал плечами и погладил коня Корума по холке. — Но если ты сможешь как-то уговорить Гованона, пусть он хотя бы расскажет, что это за союзники.

— Обещаю, что сделаю это, главный друид, но сомневаюсь, что мне повезет.

— Да, — сказал Амергин, и его рука опустилась. — Как и я.

Оставив главного друида в задумчивости, Корум и Медбх верхом выехали из Кер Махлода, промчались сквозь дубовую рощу и поднялись на вересковую пустошь, где из-под ног коней вспархивали кроншнепы и с шумом улетали, где ноздри щекотали запахи папоротника и вереска, и казалось, что во всем мире нет сил, способных уничтожить простую красоту этих мест. Грело солнце, висящее в чистом синем небе. Им стало так хорошо, как никогда раньше, и, спешившись, они побрели сквозь высокий, до колен, папоротник, а потом легли в него, и видели небо над собой; они заключили друга друга в объятия, нежно и ласково занимаясь любовью, а затем в молчании лежали рядом, дыша чистым свежим воздухом и слушая тихие звуки вересковой пустоши.

Они провели не больше часа в мире и покое, когда Корум почувствовал под собой легкое подрагивание и приложил ухо к земле, уже понимая, что оно может означать.

— Кони, — сказал Корум. — Они приближаются.

— Всадники фой миоре? — сев, Медбх потянулась за пращой и сумкой, которые повсюду таскала с собой.

— Может быть, Гэйнор или люди сосен. Или все вместе. Но мы выслали передовые дозоры во все стороны. Так что они предупредили бы нас о нападении с востока, где, как алы знаем, сейчас собираются фой миоре.

Он осторожно приподнял голову. Всадники приближались с северо-запада, скорее всего, с побережья. Поле зрения закрывал склон холма, но сейчас Корум уже слышал слабое позвякивание упряжи. Оглянувшись, он прикинул, что, стоит кому-либо подняться на холм — и их лошадей сразу же увидят. Вытащив меч, он пополз к ним. Медбх последовала за ним.

Торопливо оседлав коней, они помчались к холмам, держась под углом к приближающимся всадникам, так что, если повезет, их не заметят, когда они перевалят через холм.

Они нашли укрытие за выступом скалы из белого известняка и, натянув поводья, остановились, дожидаясь появления всадников.

Почти сразу же возникли первые трое. Лошади, на которых они ехали, были маленькими и лохматыми — по сравнению с широкоплечими наездниками они казались просто крохотными. У всадников были одинаковые светло-рыжие волосы и пронзительные голубые глаза. Бороды были заплетены в десятки тонких косичек, а с головы у каждого свисало по четыре или пять кос, переплетенных поблескивающими нитками бус. На левых руках висели длинные овальные щиты из шкур, натянутых на плетеный каркас и укрепленных грубо выкованными медными перемычками и полосами. С внутренней стороны щитов крепились ножны, в которых торчали копья с железными наконечниками. На боку у наездников висели кожаные с металлическими заклепками ножны для коротких широких мечей. Некоторые были в шлемах, а другие повесили их на седельные луки; кожаные шлемы были примерно одинаковой формы — остроконечные, с железными или медными полосами, украшенные изогнутыми рогами горных быков. Некоторые блестели россыпью отполированных камней, медных, железных и золотых накладок, из-под которых даже не было видно кожаной основы. За плечами их развевались плотные клетчатые плащи, сочетавшие в основном красный, синий и зеленый цвета. На всадниках были юбки-килты той же расцветки; ноги почти у всех оставались голыми, только некоторые носили что-то вроде поножей, но большинство было обуто в простые сандалии с ремешками вокруг щиколоток.

Вне всяких сомнений, наездники были воинами, но Корум никогда не встречал их, хотя они в определенной степени напоминали людей из Тир-нам-Бео, да и лошадки походили на тех, которые бегали под его старыми врагами у утеса Мойдель. Наконец появились и остальные всадники — их было много — и, когда они подъехали поближе, стало видно, что они побывали в переделке. У некоторых сломана рука или нога, другие — в ранах, а двое привязаны к седлам, чтобы не свалиться на скаку.

— Сомневаюсь, что они могут угрожать Кер Махлоду, — сказала Медбх. — Это мабдены. Но что за мабдены, откуда? Я думала, что здесь собрались все способные носить оружие.

— Скачут они издалека, и видно, что им пришлось нелегко, — пробормотал Корум. — Скорее всего, они из-за моря. Посмотри, на плащах следы морской воды. Может, они оставили свой корабль где-то недалеко? Давай поприветствуем их.

Корум выехал из-за укрытия известняковой скалы и крикнул незнакомцам:

— Добрый день, странники! Куда держите путь?

Осанистый всадник впереди резко натянул поводья и, нахмурив рыжеватые брови, подозрительно прищурился; его тяжелая узловатая кисть легла на рукоятку меча, а когда он заговорил, голос звучал низко и хрипло.

— И тебе хорошего дня, — сказал он, — если у тебя добрые намерения. Что ж до того, куда мы направляемся… ну, это наше дело.

— А также дело тех, кому принадлежит эта земля, — рассудительно заметил Корум.

— Может, и так, — ответил вояка. — Но если это земля не принадлежит мабденам, значит, ты завоевал ее, а в таком случае ты — наш враг и мы должны убить тебя. Мы же видим, что ты не мабден.

— Верно. Но я служу делу мабденов. А эта госпожа — она из мабденов.

— В самом деле похожа, — признал воин, впрочем, не теряя настороженности. — Но мы встречали в пути столько иллюзий, что внешним сходством нас не обмануть.

— Я Медбх, — оскорбившись, бросила девушка. — Я Медбх Длинная Рука и тоже могу считать себя воином. Я дочь короля Маннаха, который правит этой землей из Кер Махдода.

Подозрительность воина несколько уменьшилась, но он все так же держался за рукоятку меча, а его спутники развели коней в обе стороны, словно готовились напасть на Корума и Медбх.

— А я Корум, — сказал вадхаг, — меня когда-то звали Принцем в Алом Плаще, но мне пришлось отдать его волшебнику, и теперь меня зовут Корум Серебряная Рука, — он вскинул металлическую кисть, которую пока скрывал от взглядов. — Разве вы не слышали обо мне? Я дерусь вместе с мабденами против фой миоре!

— Это он! — вскричал кто-то из молодых воинов из-за спины предводителя и показал на Корума: — В алом плаще — теперь его нет на нем, но черты лица те же самые… и та же повязка на глазу! Это он!

— Значит, ты следил за нами, сир Демон, — сказал предводитель. Вздохнув, он повернулся в седле и посмотрел на свое воинство. — Это все, что от нас осталось, но думаю, мы сможем справиться с тобой и с твоей дьявольской спутницей.

— Ни он, ни я — мы не имеем отношения к демонам! — гневно закричала Медбх. — Почему вы нас в этом обвиняете? Где вы раньше видели нас?

— Тебя мы раньше не видели, — сказал старший. Конь под ним нервничал, и, натянув поводья, всадник его успокоил. Звякнула упряжь, и металлическое стремя коснулось края длинного щита. — Мы видели только его, — кивком показал он на Корума. — На том гнусном зачарованном острове, — он мотнул головой в сторону моря. — Мы привели к его берегу восемь надежных кораблей и десять плотов с припасами и домашним скотом. Мы высадились, чтобы набрать свежей воды и продуктов. И ты должен помнить, — он с ненавистью посмотрел на Корума, — что, когда мы отплывали, у нас остался всего лишь один корабль. При нас не было ни женщин, ни детей, ни животных, кроме лошадей, что под нами, и очень мало припасов.

— Заверяю вас, — сказал Корум, — что до этого момента вы никогда не видели меня. Я Корум. Я воюю с фой миоре. Все последние недели я провел в Кер Махлоде. Все это время я не покидал его. После месяца пребывания в городе я впервые выбрался за его пределы!

— Ты тот, кто напал на нас на острове, — произнес юноша, первым обвинивший Корума. — В своем красном плаще, в посеребренном шлеме, с бледным, как у мертвеца, лицом, с той же повязкой на глазу — и еще этот твой смех…

— Шефанхау, — сказал предводитель. — Мы узнали тебя.

— В жизни не слышал этого слова, — мрачно сказал Корум. — Я готов разгневаться, незнакомец. Я сказал тебе правду. Должно быть, ты столкнулся с врагом, который чем-то напоминает меня.

— И еще как! — горько рассмеялся юноша. — Как твой близнец! Мы опасались, что ты последуешь за нами. Но мы готовы сразиться с тобой и победить. Где прячутся твои люди? — тряхнув косами, он оглянулся.

— У меня нет никаких людей, — нетерпеливо сообщил ему Корум.

Главарь хрипло рассмеялся:

— Значит, ты дурак.

— Я не буду драться с вами, — повернулся к нему Корум. — Зачем вы прибыли сюда?

— Чтобы присоединиться к тем, кто собирается у Кер Мах-лода.

— Так я и думал, — к Коруму вернулись все его предчувствия, и он с трудом отогнал их. — Если мы отдадим вам наше оружие и проведем вас в Кер Махлод, поверите ли вы, что ни я, ни Медбх не причиним вам вреда? В Кер Махлоде вы поймете, что я говорю вам правду, что мы никогда раньше не встречались и что мы вам не враги.

— Это обман, — закричал юноша, — чтобы заманить нас в ловушку!

— Если хотите, приставьте мечи нам к горлу, — предложил Корум. — И если на вас нападут, вы успеете убить нас.

Предводитель нахмурился.

— Ты ведешь себя не так, как тот, кого мы встретили на острове, — признал он. — Если ты проведешь нас в Кер Махлод, мы, по крайней мере, достигнем своей цели, и это хоть что-то нам прояснит.

— Артек! — вскричал юноша. — Осторожнее!

Артек повернулся.

— Помолчи, Каван. Мы всегда успеем убить шефанхау!

— Будьте любезны, я бы попросил вас, — вежливо сказал Корум, — не употреблять это имя, когда речь идет обо мне. Оно мне не нравится и не вызывает симпатий к вам.

Артек не ответил, а лишь сухо усмехнулся. Посмотрев в глаз Корума, он задумался над ответом и, хмыкнув, приказал двум из своих людей выехать вперед.

— Возьмите у них оружие. По пути не отводите от них мечей. Очень хорошо… Корум. Веди нас в Кер Махлод.

Корум испытал удовольствие, увидев потрясенное выражение на лицах путников, когда они въехали в лагерь, провожаемые гневными и недоуменными взглядами мабденов, которые встревожились при виде плененных Корума и Медбх. Настал черед Корума улыбаться, и улыбка его становилась все шире по мере того, как вокруг двадцати всадников густела толпа, пока они не остановились в центре лагеря, в отдалении от холма, на котором высился Кер Махлод. Предводитель воинов Тир-нам-Бео посмотрел на Артека, продолжавшего держать меч у груди Корума.

— Что это значит, парень? Почему вы взяли в заложники нашу принцессу? Почему угрожаете жизни нашего друга — принца Корума?

Артек настолько смутился, что залился багровым румянцем.

— Значит, ты говорил правду… — пробормотал он, но меча все-таки не опустил. — Разве что это какой-то чудовищный обман и все вы — союзники демонов.

Корум пожал плечами:

— В таком случае, сир Артек, ты все равно обречен, не так ли?

Устыдившись, Артек кинул меч в ножны.

— Ты прав. Я должен был поверить тебе. Но ты так похож на того, кто напал на нас на том жутком острове… так, что если бы ты его увидел, то не стал бы меня осуждать, принц Корум.

Ответ Корума услышал только Артек:

— Думаю, что видел его во сне. Позднее мы с тобой, сир Артек, должны будем поговорить об этом, ибо считаю, что зло, с которым ты столкнулся, скоро обратится против меня — и результаты будут куда трагичнее.

Артек бросил на него удивленный взгляд, но, приняв во внимание тон Корума, больше ничего не сказал.

— Вы должны отдохнуть и поесть, — сказал Корум. Несмотря на невеселые обстоятельства их встречи, эти варвары начали ему нравиться. — А потом в большом зале Кер Махлода вы поведаете о том, что с вами было.

Артек склонил голову:

— Ты благороден, принц Корум, и ты любезен. Теперь я понимаю, почему мабдены уважают тебя.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПУТЕШЕСТВИЕ НАРОДА ФАЙАНА

— Мы островной народ, — начал Артек, — и большую часть жизни проводим в море. Мы ловим рыбу… — он помолчал, — ну и в прошлом, до недавнего времени, мы… ну, в общем, мы, короче говоря, были морскими бродягами. На наших землях почти ничего не растет. Порой мы совершали набеги на близлежащие побережья, случалось, захватывали суда и забирали все, что нужно для жизни…

— Теперь я вас вспомнил, — от души расхохотался король Фиахад. — Вы же пираты! Точно! А ты — Артек из Клонгара. Наши портовые удирали при одном упоминании твоего имени!

Артек слабо отмахнулся и снова покраснел.

— Я и есть тот самый Артек, — признался он.

— Бояться не стоит, Артек из Клонгара, — король Маннах перегнулся через стол и, улыбаясь, похлопал пирата по руке. — В Кер Махлоде забыты все старые счеты. Здесь у нас есть только один враг — фой миоре. Расскажи, как ты здесь очутился.

— Один из кораблей, который мы взяли на абордаж, был из Гаранхира. Он шел в Тир-нам-Бео, и мы нашли послание к его королю. На этом корабле мы узнали о большом сборе против фой миоре. Хотя мы никогда раньше не сталкивались с ними — живем ведь в далекой северо-западной части — но решили, что если все мабдены собираются выступить против народа холода, то и мы должны им помочь, поскольку в таком случае их борьба — это и наша борьба, — пират улыбнулся, снова обретая присутствие духа. — Ну и кроме того — как нам выжить без ваших судов? Так что мы были заинтересованы в вашем существовании. Мы подготовили все наши суда — а их было немало — сколотили крепкие надежные плоты, которые собирались тащить на буксире, и собрали всех жителей Файана — так называется наш остров, — поскольку не хотели оставлять без защиты женщин и детей, — Артек замолчал и опустил голову. — Ах, как я жалею, что мы не оставили их. По крайней мере, они могли бы умереть в своих домах, а не на обрывистых берегах этого ужасного острова.

Илбрек, который протиснулся в зал, чтобы послушать рассказ Артека, тихо спросил:

— Где он находится, этот остров?

— Несколько к северо-западу от Клонгара. Нас туда отнес шторм. Пока он бушевал, мы потеряли почти всю воду и много припасов. Ты знаешь это место, сир сид?

— В самом центре его стоит единственный высокий холм?

Артек кивнул:

— Стоит.

— И на верху его, в самом центре, растет огромная сосна?

— Самая большая, которую мне доводилось видеть, — согласился Артек.

— Когда вы высаживались, не казалось ли вам, что все вокруг подрагивает, расплывается и меняет очертания — кроме холма, силуэт которого оставался четким и ясным?

— Ты был там! — вскричал Артек.

— Нет, — возразил Илбрек. — Я только слышал об этом месте, — он бросил строгий жесткий взгляд в сторону Гованона, который делал вид, что его совершенно не интересует этот остров и вообще ему все надоело. Но Корум достаточно хорошо знал Гованона и заметил, что тот сознательно избегает взгляда Илбрека.

— Конечно, мы, воины моря, и раньше проходили мимо этого острова, но поскольку он всегда был окутан туманом и повсюду вдоль берега таились рифы, мы на нем ни разу не высаживались. Такой необходимости никогда не возникало.

— Хотя говорили, что раньше там часто разбивались корабли, от них не оставалось даже обломков, — серьезно добавил юный Каван. — С этим местом связано много суеверий — что там обитает шефанхау и такие… — он замолчал.

— Иногда это место называли Инис Скэйт? — все так же задумчиво спросил Илбрек.

— Да, я слышал, — признал Артек. — Это старое-старое название острова.

— Значит, вы были на Острове Теней. — Илбрек откинул назад густые волосы. — Судьба ткет куда больше нитей, чем мы предполагали, не так ли, Гованон?

Но Гованон сделал вид, что не слышит Илбрека, хотя чуть погодя Корум заметил, как он тайком предостерегающе посмотрел на Илбрека.

— Да, именно там мы и увидели принца Корума — или его двойника… — буркнул Каван и умолк. — Прости, принц Корум. Я вовсе не хотел…

Корум улыбнулся.

— Может, вы увидели мою тень. Ведь не случайно остров называется Инис Скэйт — Остров Теней. Скорее всего, теней из ада, — с лица его сползла улыбка.

— Я слышал об Инис Скэйте, — до этого момента Амергин, поприветствовав Артека и его воинство, хранил молчание. — Место черной магии, куда адские друиды отправлялись вершить свои обряды. Даже сиды избегали появляться там… — Амергин в свой черед многозначительно посмотрел на Илбрека и Гованона, и Корум подумал, что мудрый друид тоже заметил обмен взглядами между двумя сидами. — Как меня учили, когда я был послушником, Инис Скэйт существовал еще до появления сидов. Он обладает некоторыми особенностями, присущими острову Ги-Бресейлу, но во многом отличен от него. Если Ги-Бресейл — остров белой магии, говорят, что на Инис Скэйте царит черная магия…

— Уж это да, — проворчал Гованон. — Могу добавить, что он одинаково негостеприимен и к сидам, и к мабденам.

— Ты там бывал, Гованон? — тихо спросил Амергин.

Но тот снова насторожился.

— Как-то раз, — односложно ответил он.

— Черный бред и кровавое отчаяние — вот что там происходило, — вмешался Артек. — Высадившись, мы поняли, что не можем вернуться к кораблям. Наши тропы заросли каким-то жутким лесом. Мы не могли выбраться из тумана. На нас нападали демоны. В засадах нас поджидали страшные непонятные звери. Они уничтожили наших детей. Они разорвали наших женщин и почти всех мужчин. Мы остались единственными, кто выжил из всего народа Файана — и то лишь в силу удачи, потому что случайно вышли к одному из наших кораблей и поплыли прямо к вашим берегам, — Артек вздрогнул. — Даже если бы я знал, что моя жена осталась в плену на Инис Скэйте, я не вернулся бы туда, — Артек стиснул кулаки. — Я бы не смог.

— Она погибла, — мягко сказал Каван, успокаивая своего вождя. — Я сам видел, как это случилось.

— Почему мы должны верить, что все, представившееся нашим глазам, произошло на самом деле? — взгляд Артека был полон страдания.

— Нет, — сказал Каван. — Она мертва, Артек.

— Да. — Артек развел руками, и его плечи обмякли. — Она мертва.

— Теперь ты понимаешь, почему я не мог согласиться с тобой, — пробормотал Гованон, обращаясь к Илбреку.

Корум отвел взгляд от все еще содрогающегося в рыданиях Артека из Клонгара и посмотрел на обоих сидов.

— Там ты и думал найти союзников, Илбрек?

Илбрек махнул рукой, отбрасывая собственную идею.

— Так и было.

— С Инис Скэйта может прийти только зло, — сказал Гованон. — Только зло, как бы оно ни пряталось.

— Я и не знал… — Амергин погладил Артека по плечу. — Я дам тебе снадобье, которое усыпит тебя, и можешь быть уверен, что спать будешь без снов. Утром ты снова станешь человеком.

Лагерь был освещен лучами заходящего солнца. Илбрек и Корум направились к синему шатру сида. От походных костров шли аппетитные запахи еды. Поодаль какой-то парнишка меланхолично тянул песнь о великих героях и об их подвигах. Они вошли в шатер.

— Бедный Артек, — сказал Корум. — Каких союзников ты надеялся найти на Инис Скэйте?

Илбрек пожал плечами.

— Ну, я надеялся, что некоторых его обитателей, хотя бы часть из них, можно будет, подкупив, привлечь на нашу сторону. Пожалуй, я был не прав, о чем и говорил Гованон.

— Артек и его спутники думали, что видели там меня, — сообщил ему Корум. — Они считают, я был одним из тех, кто убил их спутников.

— Это и меня удивляет, — сказал Илбрек. — Никогда не слышал ничего подобного. Возможно, у тебя в самом деле есть близнец… У тебя когда-нибудь был брат?

— Брат? — Корум вспомнил пророчество старухи. — Нет. Но меня предупредили, чтобы я боялся его. Я было подумал, что предупреждение могло относиться к Гэйнору, который в духовном плане в определенной мере, действительно, мой брат. Или кто бы там ни был под холмом в дубовой роще. Но теперь я думаю, что этот брат ждет меня на Инис Скэйте.

— Ждет тебя? — встревожился Илбрек. — Но ты же не собираешься отправляться на Остров Теней?

— Мне пришло в голову, что если они смогли расправиться с лучшими воинами Файана, смертельно напугать таких смельчаков, как Артек, то они могли бы стать хорошими союзниками, — сказал Корум. — Кроме того, я мог бы встретиться лицом к лицу с этим «братом» и выяснить, кто он такой и почему я должен бояться его.

— Сомнительно, что опасности Инис Скэйта оставят тебя в живых, — пробормотал Илбрек. Устроившись на своем огромном стуле, он забарабанил по столу пальцами.

— Я в таком состоянии, что могу пойти на большой риск для достижения своей цели, — тихо сказал Корум, — если только это не помешает мабденам, которым мы служим.

— Я тоже, — синие, цвета морской воды, глаза Илбрека встретили взгляд Корума. — Но послезавтра мабдены выступают против Кер Ллуда, и ты должен возглавить их.

— Вот это и останавливает меня. А то бы тут же поднял парус и отправился на Инис Скэйт. Вот и все.

— Ты не боишься ни за свою жизнь, ни за рассудок — а за душу?

— Меня прозвали Вечным Воителем. Что такое смерть или сумасшествие для меня, кому суждено прожить еще много жизней, кроме этой? Как моя душа может оказаться в ловушке, если она нужна повсюду? И если у кого-то есть шанс побывать на Инис Скэйт и вернуться, то только у Корума Серебряной Руки, не так ли?

— Твоя логика страдает ошибками, — Илбрек задумчиво уставился куда-то вдаль. — Но ты прав в одном — нет никого более подходящего, чем ты, кто мог бы побывать на Инис Скэйте.

— И там я попробовал бы привлечь его обитателей к нам на службу.

— Они бы нам очень пригодились, — признал Илбрек.

Из-за откинутого полога в шатер хлынул холодный воздух.

На пороге стоял Гованон с топором на плече.

— Добрый вечер, друзья мои, — сказал он.

Они ответили на его приветствие. Гованон сел на сундук с доспехами Илбрека и аккуратно пристроил топор рядом. Он глянул на Корума, потом на Илбрека и опять на Корума. Выражение их лиц обеспокоило его.

— Ну что ж, — сказал он, — думаю, вы услышали достаточно, чтобы отказаться от того глупого замысла, что вынашивал Илбрек?

— Ты хотел отправиться туда? — спросил Корум.

Илбрек развел руками:

— В общем-то, я думал…

— Я был там, — прервал его Гованон. — В этом мне не повезло. А повезло в том, что я смог удрать оттуда. Друиды зла использовали остров еще до того, как в этой плоскости мабдены пришли к власти. Это место существовало еще до возвышения вадхагов и нхадрагов… хотя тогда оно не принадлежало этой плоскости.

— Тогда как же оно тут очутилось? — спросил Корум.

Илбрек откашлялся.

— Чисто случайно. В силу разных причин появились те, кто обрел такую мощь в своем измерении, что смог разрушить его. Повелением судьбы это случилось, когда мы, сиды, пришли сюда, чтобы помочь мабденам в их войне с фой миоре. Обитатели Инис Скэйта смогли прорваться под прикрытием нашего перемещения, так что сиды косвенно несут ответственность за появление здесь этого ужасного места. Обитателям Инис Скэйт удалось избежать мщения людей их собственного мира, и я слышал, что они там нежеланные гости: они не могут оставить свой остров без посторонней помощи — или их ждет неминуемая смерть. Они ищут способ вернуться в свою плоскость или в другую, не столь враждебную к ним. Пока все их попытки были безуспешны. Поэтому я и думал, что мы могли бы договориться с ними и призвать их к нам на помощь — если, в свою очередь, поможем им.

— О чем бы ты с ними ни договаривался, они предадут нас, — сказал Гованон. — Предательство свойственно их натуре так же, как нам свойственно дышать воздухом.

— Мы должны уберечь себя от такого исхода, — сказал Илбрек.

Гованон отмахнулся.

— У нас не получится. Послушай меня, Илбрек! Как-то в спокойные времена, наступившие после поражения фой миоре, мне захотелось посетить Инис Скэйт. Я знал, что мабдены говорят о Ги-Бресейле, моем доме — что, мол, там обитают демоны. Так что я подумал, что Инис Скэйт может оказаться точно таким же местом — пусть даже мабдены и погибают на нем, сиду там ничто не угрожает. Я ошибался. Каким Ги-Бресейл был для мабденов, точно такой же и Инис Скэйт для сидов. Он не принадлежит к этой плоскости. Более того — его обитатели, используя силы своей земли, сознательно мучают и убивают всех посетителей острова, которые не относятся к их расе.

— И все же ты спасся, — вступил в разговор Корум. — Уцелел и Артек, и еще несколько его спутников.

— В обоих случаях просто повезло. Артек рассказал же, что они наткнулись на свой корабль по чистой случайности. Точно так же и я вышел к морю. Как только я покинул Инис Скэйт, его обитатели не стали преследовать меня. Я плыл весь день и даже дольше, пока не наткнулся на островок — точнее, скалу, торчащую в море. На ней я и оставался, пока меня не увидели с какого-то корабля. Они опасались меня, но все же взяли на борт. Наконец, я добрался до Ги-Бресейла и с тех пор никогда не покидал его.

— Ты не упоминал об этом, когда мы впервые встретились, — сказал Корум.

— На то была веская причина, — проворчал кузнец-сид. — Я бы и сейчас ничего не стал говорить, если бы не рассказ Артека.

— Но все же ты рассказывал лишь о всеобъемлющем страхе, а не о каких-то особых опасностях, — рассудительно заметил Илбрек.

— Потому, — ответил Гованон, — что эти особые опасности просто неописуемы, — он встал. — Мы будем драться с фой миоре и без помощи таких союзников, как жители Инис Скэйта. Таким образом хоть кто-то из нас сможет выжить. В противном случае все мы обречены. Я говорю правду.

— Так, как ты ее видишь, — не удержался Корум.

При этих словах лицо Гованона окаменело. Он взял топор на плечо и молча покинул шатер.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, В КОТОРОЙ ВНЕЗАПНО РУШАТСЯ СТАРЫЕ ДРУЖЕСКИЕ УЗЫ

Вечером Медбх навещала отца, и к Коруму зашел Амергин. Он вошел тихо, без стука, и Корум, стоявший у окна и смотревший на огни лагеря, обернулся, услышав звуки шагов.

Амергин протянул ему тонкую руку:

— Прошу прощения за неожиданное вторжение, принц Корум, но я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз. Вижу, что ты каким-то образом разгневал Гованона.

Корум кивнул:

— У нас возник спор.

— Относительно Инис Скэйта?

— Да.

— Ты решил отправиться туда?

— Послезавтра я должен возглавить армию. И ясно, что я не в состоянии сделать и то и другое, — Корум показал на резной стул. — Садись, Амергин.

Амергин опустился на стул, а Корум пристроился на кровати.

— И все же, если бы на тебе не лежала ответственность, ты бы отправился на остров? — верховный король говорил медленно, не глядя на Корума.

— Думаю, что да. Илбрек меня поддержит.

— Похоже, что шансов выжить у тебя будет немного.

— Может, и так, — Корум коснулся повязки на глазу. — Но если бы мы думали только о том, как выжить, то не ввязались бы в войну с фой миоре.

— Разумно, — согласился Амергин.

Корум попытался осознать смысл слов Амергина.

— Есть много причин, — сказал он, — по которым я обязан возглавить мабденов. Когда мы пойдем через холодные земли, моральное состояние войск должно быть на высоте.

— Верно, — подтвердил Амергин. — Я все это обдумывал, как и ты. Но вспомни, что я и раньше уговаривал тебя убедить Гованона рассказать о наших возможных союзниках?

— Ты говорил о них еще утром.

— Именно так. Я много думал о нашем положении и пришел к тем же выводам: под стенами Кер Ллуда нас ждет печальная участь. Мы потерпим поражение от фой миоре, если к нам на помощь не придет магия. Кроме всех воинов, которых я смог собрать, кроме всей мощи сидов, мы должны обратиться к помощи сверхъестественных сил, принц Корум. И похоже, единственное место, где они могут быть — это Инис Скэйт. Я говорю тебе все это потому, что знаю — ты умеешь молчать. Нет необходимости повторять, что наши армии должны идти на штурм, полные уверенности, что нанесут поражение фой миоре. Да, они упадут духом, если ты не возглавишь их, и все же я думаю, что даже под твоим предводительством мы будем разбиты. И как бы я ни отбрасывал эту мысль, наша единственная надежда — твое желание и способность договориться с народом Инис Скэйта, чтобы они пришли к нам на помощь.

— А если у меня не получится?

— Умирающие проклянут тебя как предателя, но твое имя недолго будет окружено позором, ибо ненавидящих тебя мабденов просто не останется.

— Нет ли другого пути? А как же потерянные сокровища мабденов, дары сидов?

— То немногое, что от них осталось, находится в руках фой миоре. Целебный котел в Кер Ллуде. Как и обруч силы. Есть и еще кое-что, но мы никогда не знали ни его сути, ни почему оно находится среди сокровищ. Мы в неведении.

— Что это было?

— Старое седло из потрескавшейся кожи. Мабдены бережно хранили его, как и остальные сокровища, но думаю, что оно попало к нам по ошибке.

— То есть ты не можешь вернуть котел и обруч, пока мы не разобьем фой миоре.

— Именно так.

— Ты знаешь что-нибудь еще о народе Инис Скэйта?

— Только то, что они хотят, если у них получится, навсегда оставить нашу плоскость.

— Это я уже понял. Но мы, конечно, недостаточно могущественны, чтобы посодействовать им.

— Будь у меня обруч силы, — сказал Амергин, — я мог бы с помощью его и других знаний помочь им в этом.

— Гованон считает, что любой договор с народом Острова Теней дорого обойдется… слишком дорого.

— Если речь идет о нашем выживании, можно заплатить любую цену, — сказал Амергин, — и я думаю, что хоть кто-то из нас останется в живых.

— Может, на кону стоит не только жизнь. Какой еще вред они могут причинить?

— Не знаю. Если ты считаешь риск чрезмерным…

— У меня есть свои причины посетить остров, — перебил его Корум. — Как и у тебя.

— Лучше всего, если ты уедешь незамеченным, — сказал Амергин. — Я сообщу всем, что тебе неожиданно пришлось отправиться в путь и ты постараешься присоединиться к нам перед штурмом Кер Ллуда. А тем временем, если Гованон не двинется к Инис Скэйту, будем надеяться, что он вместо тебя возглавит мабденов, ибо знаком с Кер Ллудом.

— Но не забывай, что он уязвим, — сказал Корум. — Над ним имеет власть колдун Калатин, и порвать эти узы можно при одном условии если Калатин потеряет мешочек со слюной Гованона. Если я не появлюсь к началу штурма Кер Ллуда, найдите Калатина и на месте прикончите его. Я думаю, что из всех примкнувших к фой миоре Калатин самый опасный, ибо в нем осталось слишком много человеческого.

— Я запомню твои слова, — ответил главный друид. — Но полагаю, что ты не пропадешь на Инис Скэйте, Корум.

— Может, и не пропаду, — Корум нахмурился. — Тем не менее, я чувствую, что этот мир становится недружелюбен ко мне — так же, как и к обитателям Острова Теней.

— Возможно, ты и прав, — согласился Амергин. — Может быть, для тебя это несчастливое пересечение плоскостей.

Корум улыбнулся:

— Это звучит как весьма сомнительная мистическая формула, верховный король.

— Правда часто выступает в таком обличье. — Главный друид поднялся. — Когда ты собираешься на Инис Скэйт?

— Скоро. Я должен посоветоваться с Илбреком.

— Все остальное предоставь мне, — сказал Амергин, — и я прошу — не обсуждай наш план больше ни с кем, даже с Медбх.

— Хорошо.

Проводив Амергина, Корум задумался, не затеял ли главный друид более сложную игру, чем ему кажется, и не является ли он, Корум, в ней той пешкой, которой король готов пожертвовать. Пожав плечами, он отогнал эти мысли. Логика Амергина была безупречна, особенно если его видение будущего верно и армию мабденов под Кер Ллудом ждет полное поражение.

Вскоре после ухода Амергина Корум, покинув город-крепость, спустился по склону холма к высокому шатру Илбрека.

Когда Корум вернулся к себе и стал готовить вооружение, вошла Медбх. Она полагала, что он спит, но вместо этого Корум встретил ее в доспехах.

— В чем дело? Мы что, уже выступаем?

Корум покачал головой.

— Я отправляюсь на Инис Скэйт, — ответил он.

— По своим личным делам, когда ты должен повести нас на Кер Ллуд? — она засмеялась, думая, что Корум шутит.

Корум вспомнил пожелание Амергина как можно сдержаннее излагать причины, побудившие его двинуться в это путешествие.

— Это не личные дела, — ответил он. — Во всяком случае, не совсем.

— Да? — голос Медбх дрогнул, и, прежде чем продолжить, она некоторое время расхаживала по комнате. — Мы никогда не могли полностью довериться кому-либо из наших соплеменников. Почему мы должны надеяться, что ты будешь хранить верность нашему делу?

— Ты знаешь, что я верен ему, Медбх, — Корум подошел к ней и попытался обнять, но она отстранилась и в упор посмотрела на него.

— Тебя ждут сумасшествие и гибель, если ты отправишься на Инис Скэйт. Ты слышал, что рассказывал Артек? — она попыталась справиться с обуревавшими ее эмоциями. — Если ты вместе с нами пойдешь на Кер Ллуд, то самое худшее, что может случиться с тобой — это достойная смерть.

— Если удастся, я присоединюсь к вам у Кер Ллуда. Армия будет идти куда медленнее, чем я. Так что у меня есть все шансы вернуться к вам еще до штурма Кер Ллуда.

— Есть все шансы вообще не вернуться с Инис Скэйта, — мрачно бросила она.

Корум пожал плечами.

Этот жест еще больше разозлил Медбх. С губ ее сорвались какие-то неразборчивые слова. Она решительно шагнула к дверям, распахнула их и с грохотом за собой захлопнула.

Корум кинулся было за ней, но затем передумал, поняв, что дальнейший разговор может завести их слишком далеко. Ему оставалось надеяться, что в свое время Амергин объяснит Медбх то затруднительное положение, в котором оказался принц, или, по крайней мере, убедит ее, что на Инис Скэйт он отправился не по собственной прихоти.

Но все же замок он покинул с тяжелым сердцем. Ему надо было вернуться в лагерь, где его ждал Илбрек.

Златовласый гигант уже был в боевой готовности: знаменитый меч Мститель висел у бедра, а огромный жеребец Густая Грива стоял под седлом, готовый сорваться с места. Илбрек улыбался, не скрывая радости от предвкушения очередного приключения, но Корум, попытавшийся улыбнуться сиду в ответ, не почувствовал ничего, кроме боли.

— Не будем терять времени, — сказал Илбрек. — Как договорились, оба поскачем на Густой Гриве. Он мчится быстрее, чем любая лошадь смертного, и в мгновение ока доставит нас на Инис Скэйт и обратно. Я взял карту у Кавана. Больше нас тут ничто не держит.

— Да, — согласился Корум. — Больше ничто.

— Вы безмозглые идиоты!

Повернувшись, Корум увидел багрового от ярости Гованона. Сжимая в кулаке боевой топор, он потряс им и зарычал:

— Если вы и вернетесь живыми с Инис Скэйта, то потеряете рассудок. А вы нужны нам в этом походе. Мабдены ждут, что мы втроем поведем их. Наше присутствие внушает им уверенность. Не показывайтесь на Инис Скэйте! Не отправляйтесь туда!

— Гованон, — попытался урезонить его Илбрек, — во многом я признаю твою мудрость. Тем не менее, в данном случае мы должны доверять своему чутью.

— Ваше чутье ложно, если оно ведет вас к гибели, к измене тем, кому вы поклялись служить! Не ходите туда!

— Мы пойдем, — тихо сказал Корум. — Мы должны.

— Значит, вас ведут демоны зла и вы мне больше не друзья, — заявил Гованон. — Вы мне больше не друзья.

— Ты должен уважать наши мотивы, Гованон… — начал Корум, но тот, выругавшись, прервал его:

— Даже если вы вернетесь с Инис Скэйта в здравом уме — в чем я сильно сомневаюсь, — вы будете обречены. Других мнений быть не может. Я такое уже видел. Последний сон дал мне это понять.

— У вадхагов есть теория, — сдерживая возмущение, сказал Корум, — что сны больше говорят о спящем человеке, чем о мире, в котором он пребывает. Есть ли у тебя какие-то другие мотивы, кроме нежелания, чтобы мы отправлялись на Инис Скэйт?

Гованон презрительно посмотрел на него.

— Я иду вместе с мабденами на Кер Ллуд, — сказал он.

— Опасайся Калатина, — серьезно посоветовал Корум.

— Думаю, что он мне друг куда больше, чем вы двое, — и, ссутулившись, Гованон двинулся к выходу.

— Какое же мне принять решение? — раздался насмешливый голос. Он принадлежал Джери-а-Конелу, вынырнувшему из тени; Джери стоял, подбоченившись одной рукой, а другую приложив к подбородку. Он смотрел на трех друзей из-под сведенных рыжеватых бровей. — То ли отправиться на Инис Скэйт, то ли к Кер Ллуду? Неужто моей преданности придется раздвоиться?

— Иди к Кер Ллуду, — сказал Корум. — Там потребуются твоя мудрость и твои знания. Их у тебя больше, чем у меня…

— На что они годны? — буркнул Гованон, все еще стоя спиной к Коруму.

— Иди с Гованоном, Джери, — тихо произнес Корум. — И помоги ему уберечься от чар Калатина.

Джери кивнул и коснулся плеча Корума.

— Прощай, мой неверный друг, — пробормотал он, грустно улыбаясь.

Пока они разговаривали, звякнула упряжь — Илбрек оседлал Густую Гриву.

— Корум?

— Гованон, — резко бросил Корум, — я не сомневаюсь, что делаю лишь то, что совершенно необходимо для нашего дела.

— Ты за это дорого заплатишь, — сказал Гованон. — Дорого заплатишь, Корум. Попомни мои слова.

Корум хлопнул серебряной рукой по ножнам, что висели у него на поясе.

— Благодаря твоему дару опасностей у меня уменьшилось. Я верю в выкованный тобой меч. Или ты хочешь сказать, что он не защитит меня?

Страдальчески, словно от боли, покачав огромной головой, Гованон простонал:

— Это зависит от цели, которой он будет служить. Но клянусь душами всех героев сидов, великих и мертвых, я бы не хотел ковать его.

ГЛАВА ПЕРВАЯ МАГИЯ ИНИС СКЭЙТА

Густая Грива не забыл старых дорог между плоскостями, и с первыми лучами солнца Корум и Илбрек увидели, что конь сида мчится над самой поверхностью воды. Вокруг не было никаких признаков суши. Прохладный океан ровно катил синие с прожилками белой пены волны, окружавшие путешественников со всех сторон — по мере того, как всходило солнце, вода то окрашивалась голубым, то обретала золотой цвет, то снова становилась синей.

— Амергин говорит, что Остров Теней существовал еще до появления сидов, — Корум сидел позади Илбрека, ухватившись за пояс великана. — А ты мне рассказывал, что остров появился вместе с сидами.

— Как ты хорошо знаешь, всегда существовали поклонники разных искусств, способные путешествовать между плоскостями, — принялся объяснять Илбрек, наслаждаясь брызгами, летящими ему прямо в лицо, — и, вне всяких сомнений, среди них были мабденские друиды, посещавшие Инис Скэйт еще до его появления здесь.

— Так что на самом деле представляет собой народ, живущий на Инис Скэйте? Они были мабденами?

— Никогда. Эта древняя раса, подобно вадхагам, была постепенно вытеснена мабденами и оказалась в полном смысле слова в изгнании. Еще до того, как остров стал их единственным домом, они всегда отличались жестокостью и близкородственными браками — в изоляции все это лишь усилилось.

— И как называлась эта раса?

— Вот уж чего не знаю… — из-под нагрудника Илбрек извлек карту Кавана, внимательно присмотрелся к пергаменту и, пригнувшись, что-то пробормотал в ухо Густой Гриве.

Конь тут же изменил направление, взяв курс на северо-запад.

Начали скапливаться тучи, и скоро всадников оросило мелким дождичком, но он не доставил больших хлопот, тем более что скоро вновь выглянуло солнце. Корума клонило в сон, и, вцепившись в пояс Илбрека, он дал возможность основательно отдохнуть и телу, и мыслям, зная, что, как только они окажутся на Инис Скэйте, ему понадобятся все силы.

Наконец двое героев пересекли море и увидели Инис Скэйт. Перед ними лежал маленький островок, напоминавший горный пик, окруженный темными тучами, хотя небосвод вокруг острова был синим и чистым. Они слышали, как волны с ревом набегают на его унылые берега, они видели гору, стоящую в самом центре острова, и скоро заметили одинокую высокую сосну на самой ее вершине, но, даже приблизившись, не смогли рассмотреть весь остров. Легким движением руки и несколькими тихо сказанными словами Илбрек остановил коня, и всадники застыли посередине бурлящего моря.

Корум водрузил на голову конический посеребренный шлем, затянул ремешки поножей и движением плеч поудобнее пристроил нагрудник. За спину он забросил колчан со стрелами и лук со спущенной тетивой. На сгиб левой руки Корум повесил щит из белой кожи, а серебряными пальцами сжал длинную рукоятку боевого топора; правую руку он оставил свободной, чтобы придерживаться за пояс Илбрека или в случае необходимости выхватить свой меч, еще не опробованный в бою.

Сидящий перед ним Илбрек отбросил тяжелый плащ, и лучи солнца блеснули на его золотой шевелюре, заплетенной в косы, на бронзе доспехов и щита, на золоте браслетов. Повернувшись, он посмотрел на Корума — серо-зеленые глаза сида были цвета моря — и улыбнулся.

— Ты готов, друг мой Корум?

Корум не мог изобразить такую же улыбку, как у сида, полную бесшабашности и словно говорившую «черт-бы-их-побрал», поэтому улыбка принца, когда он слегка склонил голову, была чуть мрачнее.

— Двинулись на Инис Скэйт, — сказал он.

Илбрек дернул поводья Густой Гривы, могучий конь снова двинулся галопом, и пенные фонтаны вздымались все выше и выше, пока они мчались к зачарованному острову.

Густая Грива уже приблизился к самому берегу, но все же было невозможно разглядеть подлинные очертания острова, затянутого какими-то тенями. То казалось, что он покрыт густым непроходимым лесом, то мерещились полуразрушенные здания, то на берегу возникали груды обломков, выброшенных морем, то над ним клубился туман, в клочьях которого возникали ширококрылые птицы или звери, бродившие меж обломками и деревьями; но стоило лишь присмотреться к чему-либо внимательнее, как этот предмет расплывался в тумане и исчезал. Коруму показалось, что со скалы на него смотрит огромное, больше, чем у Илбрека, лицо, но тут и скала, и лицо стали превращаться последовательно в дерево, в дом, в животное. Над островом висела какая-то смутная печаль, его очертания было невозможно сравнить с красотой Ги-Бресейла. Словно этот зачарованный остров являлся полной противоположностью тому, который Корум посетил первым. Из глубины Инис Скэйта доносились тихие зловещие звуки, и порой казалось, будто эти голоса что-то нашептывают ему. Свежий ветерок щекотал ноздри запахом гниения, и вообще весь остров казался олицетворением распада, распада души — и это объединяло его с фой миоре. Корум был полон мрачных предчувствий. Почему люди Инис Скэйта не разделили жребий мабденов? Вероятно, они были полны желания помочь народу холода.

Снова Илбрек послал вперед Густую Гриву, и когда они очутились уже в паре футов от берега, он вскинул левую руку и крикнул:

— Приветствую тебя, Инис Скэйт! Мы хотим посетить тебя! Примешь ли ты нас?

То было старинное традиционное мабденское приветствие, но Корум чувствовал, что оно ровно ничего не значит для обитателей острова.

— Привет Инис Скэйту! — снова крикнул юноша-великан. — Мы пришли с миром и хотим кое-что обсудить с вами!

Ему ответило лишь эхо. Илбрек пожал плечами.

— Значит, придется высаживаться на остров незваными гостями. Вежливость тут ни к чему…

— Может, ее проявят островитяне, — предположил Корум.

Илбрек пришпорил Густую Гриву, и наконец конские копыта коснулись серого побережья Инис Скэйта. Стоящий перед ними лес внезапно полыхнул пурпурными листьями папоротника, вскинулся и, шурша кронами, стал перешептываться. Оглянувшись, Корум больше не увидел моря. Вместо него стояла стена жидкого свинца.

Илбрек решительно въехал в заросли папоротника, и они расступились перед ним, словно смиренно приветствуя завоевателя. Густая Грива, волнуясь, не изъявлял желания двигаться дальше; всхрапнув, он прижал уши, но Илбрек пришпорил коня и погнал его вперед. Стоило им лишь на пару футов углубиться в гущу папоротников, как те снова выпрямились и сомкнулись. Теперь два героя оказались в окружении растений, тянувших к ним пальцы узорчатых листьев и, вздыхая, прикасались к их телам.

Коруму казалось, что растения проникают сквозь кожу и добираются до костей, и он с трудом сдерживал желание выхватить меч и вырубить их. Он мог понять ужас мабденов, впервые столкнувшихся с этой жуткой растительностью, но в свое время принц приобрел некоторый опыт и знал, как не поддаваться панике. Он как ни в чем не бывало заговорил с Илбреком, тоже старавшимся не обращать внимания на растения.

— Интересная зелень, Илбрек. В этой плоскости я не видел ничего подобного.

— Вот уж верно, друг мой Корум, — голос Илбрека чуть дрогнул. — Похоже, мы имеем дело с каким-то примитивным разумом.

Шепоток усилился, прикосновения растений стали более настойчивыми, но двое всадников продолжали упорно пробиваться через лес, хотя у них уже болели глаза от яркого пурпура.

— Может, это всего лишь иллюзия? — предположил Корум.

— Возможно, друг мой. Но очень убедительная.

Растительность поредела, уступив место дороге, выложенной зеленым мрамором и на дюйм-другой залитой желтоватой жидкостью, пахнущей в несколько раз хуже, чем загнивший пруд.

В жидкости обитало множество мелких насекомых, и порой тучи разной мошкары взмывали в воздух и повисали над головами всадников, словно исследуя их. Справа высилось несколько развалин: колоннады, покрытые чахлым плющом, полуобвалившиеся галереи, стены из щербатого гранита и растрескавшегося кварца, в расщелинах которых ветвились лозы с живыми цветами, источавшими удушливый запах; впереди они увидели двуногое животное — оно, пригнувшись, пило эту жидкость. Оторвавшись от нее, зверь взглянул на них белыми блестящими глазами и снова нагнулся. Какое-то существо шмыгнуло перед Густой Гривой. Сначала Коруму показалось, что он увидел белесую змею, но потом подумал, что она чем-то напоминает человека. Принц посмотрел ей вслед, но она уже исчезла. Обыкновенная черная крыса нахально выпрыгнула из какого-то провала и потрусила себе, не обращая внимания на Корума и Илбрека, затем нырнула и пропала в узкой щели мраморной кладки.

Когда путники достигли дальнего края этого пространства, двуногое существо исчезло. Густая Грива выбрался на поляну с губчатой ноздреватой травой, издававшей отвратительные чавкающие звуки под копытами коня. Пока им ничего не угрожало, и Коруму пришла мысль, что мабдены, прибывшие сюда, стали жертвами своих собственных страхов, рожденных этим мрачным призрачным окружением. Но тут его обоняние уловило вонь, которая была намного ощутимее запаха коровьего навоза. От нее просто мутило, и, вытащив из-под кирасы шарф, он замотал им рот, хотя это почти не помогло. Илбрек, откашлялся, сплюнул на влажный мох и направил Густую Гриву вперед по дорожке из растрескавшихся плит ляпис-лазури, ведущей в темный проход, образованный деревьями — они чем-то напоминали рододендроны и в то же время не походили на них. Огромные черные липкие листья касались их лиц, и скоро в древесном коридоре стало темно как ночью, если не считать желтоватых проблесков, пробивавшихся сквозь листву по обе стороны от дорожки. Несколько раз Коруму казалось, что в их свете возникали какие-то ухмыляющиеся физиономии с размытыми чертами, но он списал это на игру воображения, в котором то и дело возникали мрачные картины недавнего прошлого.

— Будем надеяться, что эта дорога куда-то да приведет нас, — пробормотал Илбрек. — Кстати, воняет все сильнее. Интересно, может, это отличительная примета жителей Инис Скэйта?

— Надеюсь, что нет, Илбрек. В таком случае общение с ними будет довольно затруднительным. Ты знаешь, в каком направлении нам сейчас надо двигаться?

— Боюсь, что нет, — ответил молодой сид. — Понятия не имею, куда мы едем — на юг, на север, на восток или на запад. Вижу лишь, что эти чертовы ветки над головой опускаются все ниже и мне лучше спешиться. Я спрыгну, а ты держись за седло, идет?

Корум так и сделал. Когда Илбрек выпрыгнул из седла, принц услышал похрустывание и звон упряжи: Илбрек взял Густую Гриву под уздцы и двинулся вперед. Теперь, когда широкая спина гиганта больше не прикрывала его, Корум почувствовал себя беззащитным перед опасностями — настоящими или мнимыми, подстерегающими в этой гнусной зелени. Не смех ли он слышит со всех сторон? Или до него доносятся угрожающие звуки чьих-то движений- не идет ли кто-то рядом, готовый прыгнуть на них? А что это за рука, попытавшаяся схватить его за ногу?

Мелькнул какой-то просвет, на этот раз прямо перед ними.

В лесу кто-то кашлянул.

Корум крепче сжал рукоятку меча.

— Тебе не кажется, Илбрек, что за нами наблюдают?

— Возможно, — молодой гигант казался спокойным, но был настороже.

— Все, что мы видим, говорит о великой цивилизации, погибшей тысячу лет назад. Может, на Инис Скэйте вообще не осталось разумных обитателей?

— Может быть…

— И возможно, нужно опасаться только животных и болезней? Могут под влиянием воздуха зародиться в мозгу неприятные мысли, пугающие видения?

— Кто знает…

Голос, ответивший Коруму, не принадлежал Илбреку.

— Илбрек? — шепнул Корум, испугавшийся, что его друг внезапно исчез.

Молчание.

— Илбрек?

— Я тоже его слышал, — сказал Илбрек. Он сделал шаг назад и огромной рукой мягко сжал кисть Корума. Затем Илбрек повысил голос — Где ты? Кто сейчас говорил с нами?

Но ответа не последовало, и они двинулись дальше. Наконец путешественники выбрались на прогалину, куда сквозь переплетения ветвей падал солнечный свет, а лесной туннель разветвлялся на три отдельные тропы. Самой короткой казалась средняя — хотя оттуда веяло холодом, в дальнем конце ее виднелось небо.

— Похоже, лучше всего сюда, — сказал Илбрек, снова садясь в седло. — Как ты думаешь, Корум?

Корум пожал плечами.

— Так заманчиво, что смахивает на ловушку, — сказал он. — Словно народ Инис Скэйта хочет нас куда-то заманить.

— Вот давай и дадим им такую возможность, — предложил Илбрек. — Если они в самом деле этого хотят.

— Я тоже так думаю.

И без лишних слов Илбрек послал Густую Гриву в средний проход.

Постепенно лиственная крыша поредела, ухабистая дорога расширилась, и теперь они ехали чуть ли не по улице, окаймленной плотным кустарником; перед ними стояли высокие выщербленные колонны, усеянные пятнами давно высохшего лишайника, коричневыми, черными и темно-зелеными. И лишь когда друзья миновали их, провожаемые взглядами резных демонических фигур, ухмылками звериных морд, они поняли, что оказались на мосту, перекинутом через широченный и до ужаса глубокий провал. Когда-то по обе стороны моста высились стены, но теперь они во многих местах обвалились, давая возможность увидеть дно провала, где кипел поток черной воды, в которой плавали, лязгали зубами и вопили разнообразные рептилии.

Над мостом носился безжалостный ветер, холодный режущий ветер, который рвал плащи и даже угрожал сбросить путников в провал с шатких плит.

Илбрек чихнул, плотнее закутался в плащ и с отвращением посмотрел вниз.

— До чего они огромные, эти змеи. Никогда таких больших не видел. Глянь-ка, какие у них зубы! Посмотри на их глаза, на костистые груди, на эти рога. Как я рад, что они не могут добраться до нас, Корум!

Тот кивнул.

— Этот мир не для сидов, — пробормотал Илбрек.

— И не для вадхагов, — подхватил Корум.

Когда они достигли середины моста, ветер настолько усилился, что даже могучему коню Илбрека стало трудно преодолевать его напор. Именно тогда Корум поднял голову и заметил существа, которых он с первого взгляда принял за птиц. Их было довольно много, летели они в беспорядке, и, когда приблизились, Корум увидел, что это отнюдь не птицы, а крылатые змеи с длинными мордами, украшенными желтыми клыками. Он хлопнул Илбрека по плечу.

— Илбрек! — сказал он. — Драконы!

Да, это на самом деле были драконы, хотя размерами они не превышали крупных орлов, водившихся в северных горах Бро-ан-Мабден. Они явно вознамерились атаковать двух всадников, сидящих на спине Густой Гривы.

Корум зацепился ногой за подпругу, чтобы ветер не мог сорвать его, не без труда извлек лук, натянул тетиву и вытащил стрелу из колчана. Приладив ее, принц до предела натянул тетиву, прицелился, сделав поправку на ветер и выпустил стрелу в ближайшего дракона. В тело она не попала, но пробила крыло. Дракон взвыл и кувыркнулся в воздухе, зубами вцепившись в стрелу. Он начал падать, неуклюже пытаясь восстановить равновесие, но вошел в штопор и рухнул в темную воду, где его уже поджидали рептилии. Вадхаг выпустил еще две стрелы, но промахнулся.

Какой-то дракон спикировал на голову Илбрека и вцепился зубами в край щита, который тот вскинул, прикрываясь. Гигант выхватил Мститель, намереваясь поразить дракона в брюхо. Густая Грива заржал и, вытаращив глаза, встал на дыбы, молотя в воздухе копытами, — и в этот момент мост дрогнул. На нем появилась новая трещина, с краю отвалился кусок и полетел вниз. У Корума свело спазмой желудок, когда он увидел, как рушится каменная кладка. Он выпустил очередную стрелу— она тоже не попала в намеченную цель, но вонзилась в горло другого дракона. Теперь вокруг Корума и Илбрека хлопали кожистые крылья, лязгали острые зубы, когтистые лапы, подобно человеческим рукам, тянулись, чтобы сорвать их с седла. Коруму пришлось оставить лук и выхватить свой пока еще безымянный меч, подарок Гованона. Чуть не ослепнув от серебряного сияния металла, он принялся как попало рубить атакующих рептилий, чувствуя, как отточенное лезвие Цластает плоть, орошаемую холодной кровью. Раненые драконы бились у ног Густой Гривы, и краем глаза Корум заметил, что по крайней мере три чудовища свалились с обломанного края моста. И еще он увидел блеск золотого меча Илбрека, тоже залитого кровью драконов, и услышал голос юноши, распевавшего песню сида (ибо таков был обычай сидов, когда к ним вплотную подступала смерть):

Корум почувствовал, что кто-то сзади повис на нем и холодные когти добрались до спины. Вскрикнув, он махнул мечом назад, и клинок разрубил чешуйчатую кожу и трубчатые кости — дракон издал кашляющий звук, и серебряный шлем Корума обдало потоком крови. Стерев с глаз липкую холодную массу, принц успел насадить на острие меча дракона, пикировавшего, выставив когти, на неприкрытую голову Илбрека.

А Илбрек продолжал петь:

Корум понимал смысл песни Илбрека: ему тоже не нравилось, что его жизнь достанется безмозглым тварям, что придется умирать в этом безымянном месте и никто не будет знать, как он погиб.

Большая часть драконов была перебита, а остальные получили тяжелые ранения и стали совершенно беспомощными, но тяжелая поступь Густой Гривы, когда он топтался на трупах поверженных драконов, приводила к тому, что в пропасть срывались все новые и новые куски кладки, и наконец перед ними образовалась огромная дыра. Поскольку внимание Корума было направлено одновременно на обе угрожавшие им опасности, он не заметил, как на него кинулся дракон — когти вцепились в плечи и у самого лица лязгнули клыки. Со сдавленным криком Корум резко поднял кверху щит, рывком вдавив его край в мягкое брюхо дракона, и одновременно всадил ему в горло свой безымянный меч. Мертвая рептилия шлепнулась на камни моста, но в это мгновение мост не выдержал, и все они — Илбрек, Густая Грива и Корум — кувыркаясь, полетели в пропасть, где в черной воде кишели твари.

Корум еще успел услышать крик Илбрека:

— Цепляйся за мой пояс, Корум! И изо всех сил держись за него!

И хотя Корум послушался, он не видел смысла в указании Илбрека: они все равно сейчас погибнут. Конечно, первым делом придет боль. Принц лишь надеялся, что она будет длиться недолго.

ГЛАВА ВТОРАЯ ПОЯВЛЕНИЕ МАЛИБАННОВ

Они летели вниз, но Корум в ожидании смерти не осознал то мгновение, когда они вдруг понеслись вверх. Каким-то невообразимым образом Густая Грива галопом рванулся в небо, обратно к обвалившемуся мосту. Драконы исчезли, явно не желая следовать за добычей на дно пропасти, где им пришлось бы доказывать свое право на нее куда более крупным родственникам.

Илбрек, поняв, что должен чувствовать Корум, рассмеялся.

— Старые дороги лежат повсюду, — сказал он. — Спасибо моим предкам и Густой Гриве, который может найти их!

Спокойной иноходью конь подминал под себя воздух, продолжая двигаться к дальнему краю пропасти.

Корум с облегчением перевел дыхание. Хотя у него были все основания полагаться на силу и знания Густой Гривы, ему было трудно поверить, что конь способен ходить или, вернее, летать по воде, не говоря уже о воздухе. Но копыта коснулись земли, конь остановился, и Корум убедился, что земля прочна и надежна. Другая тропа вела через пологий холм, покрытый чахлыми разноцветными мхами и лишайниками. Илбрек и Корум спешились, чтобы осмотреть свои раны. Корум потерял лук, и колчан был пуст — он отбросил его — но когти драконов оставили лишь глубокие царапины на руках и плечах. Илбрек тоже не пострадал. Они улыбнулись друг другу, потому что никто из них не предполагал, что останется в живых на этом шатком мосту.

Сид вытащил из седельной сумки флягу с водой размером с небольшой бочонок и протянул ее Коруму. Корум с трудом поднял ее к губам и с удовольствием напился.

— Что меня удивляет, — сказал Илбрек, забирая у Корума флягу и тоже припадая к ней, — так это размеры Инис Скэйта. С моря кажется, что это сравнительно небольшой островок. На деле же выясняется, что тут довольно большой участок суши, который тянется, сколько видит глаз. И посмотри, — показал он вдаль, где четко виднелся холм с одинокой сосной, хотя все вокруг было затянуто туманом, — кажется, что он еще дальше от нас, чем раньше. У меня лично нет сомнений, Корум, что это место заколдовано.

— Да, — согласился вадхагский принц, — и мне кажется, что мы с трудом начинаем понимать, куда попали.

С этими словами путники снова сели в седло и двинулись по тропе, ведущей через холм, пока та не свернула. Они увидели, что склон резко обрывается, уступая место долине, выложенной, казалось, кованой медью, сверкающей под лучами солнца; где-то далеко, примерно в центре долины, как посчитал Корум, стояло несколько фигур. Он не мог определить, были то люди или животные, но проверил, легко ли вынимается из ножен меч, подарок Гованона, и понадежнее приладил на руке щит, пока Густая Грива, звонко цокая копытами по металлу, скакал рысью по долине.

Корум приложил руку к глазам, чтобы прикрыть их от слепящего сияния меди, и прищурился, рассматривая детали, но прошло немало времени, прежде чем он убедился, что это на самом деле люди. И еще больше времени понадобилось, чтобы опознать в них мабденов — мужчин, женщин и детей: лишь некоторые из них стояли, большинство же лежало без движения на меди.

Илбрек натянул поводья, и гигантский конь перешел на шаг.

— Люди Артека? — спросил Илбрек.

— Возможно, что так, — ответил Корум. — Во всяком случае, похожи.

Все еще остерегаясь, они спешились и двинулись к группе людей, резко выделяющихся на фоне этого безжизненного сверкающего пейзажа.

Когда они подошли поближе, до них донеслись голоса — тихие стоны, плач и шепот. Корум и Илбрек увидели, что все находящиеся здесь люди голые, а большинство лежавших мертвы. Казалось, их пожрало пламя. У тех же, кто еще стоял, была красная, вздувшаяся пузырями кожа, и можно было только удивляться, что они вообще держатся на ногах. Даже сквозь толстые подошвы Корум чувствовал жар раскаленной поверхности и мог себе представить, как она печет голые ноги. Лишенные одежды, они стояли в центре долины, и явились сюда не по собственной воле — их пригнали. Когда их плоть высыхала от жара, люди умирали. Какой-то жестокий разум пригнал их сюда. Корум сглотнул комок в горле — он был почти не в состоянии понять мышление существ, способных на такую жестокость. Только сейчас он заметил, что у некоторых мужчин и женщин руки были связаны за спиной и они тщетно старались прикрыть собой тех немногих детишек, что еще оставались в живых.

Осознав, что Корум и Илбрек направляются к ним, люди со страхом уставились на них невидящими глазами и попытались произнести несколько умоляющих слов, еле шевеля вздувшимися губами.

— Мы не враги вам, — сказал Корум. — Мы друзья Артека. Вы люди Файана?

Один из мужчин повернул к Коруму изуродованное лицо. Голос его походил на шелест далекого ветра.

— Да, это мы. Все, кто остался.

— Кто так поступил с вами?

— Остров. Инис Скэйт.

— Как вы оказались в этой долине?

— Разве ты не видел кентавров… и страшных пауков?

Корум покачал головой.

— Мы прошли через мост над пропастью, в которой живут огромные змеи.

— Тут нет пропасти…

— Для нас была, — помолчав, ответил Корум.

Вынув из-за пояса кинжал, он сделал шаг вперед, чтобы разрезать путы на руках мркчины, но несчастный испуганно отступил.

— Мы друзья, — повторил Корум. — Мы говорили с Артеком, который рассказал, какая участь вас постигла. Мы здесь, главным образом, потому что встретили его.

— Артек жив? — раздался женский голос. Вполне возможно, что женщина была молода и, наверное, когда-то красива. — Он спасся? — она с трудом приблизилась к Коруму. Руки ее были связаны за спиной. Упав, она с трудом встала на колени, плача от боли. — Артек…

— Он в безопасности… вместе со своими спутниками.

— Ох, — выдохнула она, — как я рада…

— Его жена, — сказал мужчина, с которым Корум заговорил первым, но Корум уже и сам догадался. — Артек послал вас спасти ее?

— Спасти всех вас, — сказал Корум. Он был счастлив, что мог позволить себе такую ложь. Эти люди были на грани смерти, и гибели последнего из них ждать оставалось недолго.

— Вы пришли слишком поздно, — сказала жена Артека.

Корум нагнулся, собираясь перерезать ее веревки, и откуда-то из пустоты возник голос, который он уже слышал в лесу:

— Не освобождай ее. Теперь она наша.

Корум оглянулся, но, кроме дрогнувшего раскаленного воздуха, ничего не увидел.

— И все же я освобожу ее, — резко сказал он. — Чтобы она по крайней мере могла умереть с развязанными руками.

— Почему ты хочешь разгневать нас?

— Я никого не хочу разгневать. Я Корум Серебряная Рука, — он вскинул серебряную руку. — Я Вечный Воитель. И пришел на Инис Скэйт с миром. Я не хочу причинять вред его обитателям — но не позволю, чтобы эти люди и дальше страдали.

— Корум… — тихо начал Илбрек, положив ладонь на рукоятку Мстителя. — Думаю, что мы, наконец, встретились с народом Инис Скэйта.

Корум пропустил его слова мимо ушей, разрезая веревки на обожженных руках женщины.

— Корум…

Но тот уже был между людьми Файана, предлагая им флягу с водой и освобождая тех, на ком еще были путы. Больше ничего перед собой он не видел.

— Корум…

Теперь в голосе Илбрека прозвучала тревога, и когда Корум завершил свои труды и посмотрел в его сторону, то увидел, что Илбрек и Густая Грива окружены высокими тощими фигурами с морщинистой желтовато-коричневой кожей и редкими волосами. На них не было почти никакой одежды, если не считать поясов, на которых висели длинные мечи. Тонкие губы не прикрывали зубов, щеки ввалились, как и глаза, и вообще они имели вид высохших трупов. Когда они двигались, от их тел отваливались лоскутки высохшей кожи и плоти. Если их лица и выражали что-то, Корум не понимал, что именно. Он мог только стоять и с ужасом смотреть на них.

Один из них был украшен зубчатой короной с рубинами и сапфирами. Казалось, что в драгоценных камнях жизни было больше, чем в этом лице и теле. Белые глаза уставились на Корума, и когда живой мертвец заговорил, его желтые зубы лязгнули.

- Мы малибанны, и этот остров — наш дом. У нас есть право обороняться от захватчиков, — он говорил со странным акцентом, но понять его было несложно. — Мы древние…

Слушая, Илбрек с саркастическим видом кивнул.

Предводитель малибаннов сразу же заметил выражение лица Илбрека. Он склонил мумифицированную голову.

- Изредка мы пользуемся этими телами, — как бы объяснил он. — Но, уверяю вас, мы не очень в них нуждаемся. Мы гордимся не физической силой, а нашей колдовской властью.

- Да, она велика, — признал Илбрек.

- Мы пришли из древности, — продолжил вождь, — и многое знаем. Мы способны контролировать почти все, что нам нужно контролировать. Стоит нам захотеть — и мы остановим восходящее солнце.

- Но почему вы так жестоки к этим людям? — спросил Корум. — Это недостойно полубогов!

- Мы караем тех, кто вторгается на наш остров.

- Они не причинили вам вреда. Они попали на ваш берег из-за неблагоприятных обстоятельств.

Рассматривая жуткие изуродованные лица малибаннов, Корум начал ощущать смутное беспокойство — многими своими чертами они напоминали вадхагов. Он задумался, не являются ли хозяева острова вадхагами, которые много столетий назад отправились в изгнание. Не они ли стали первыми обитателями Инис Скэйта?

- Для нас несущественно, как они тут оказались… и как тут появились вы. Вы пришли… они пришли — и все вы должны быть наказаны.

- Все ли, кто оказывался на ваших берегах, подвергались наказанию? — задумчиво спросил Илбрек.

- Почти все, — сказал Вождь малибаннов. — Это зависит от причин, по которым они посещали нас.

- Мы оказались здесь, чтобы поговорить с вами, — сообщил Корум. — Чтобы предложить вам помощь в обмен на содействие с вашей стороны.

- Что вы можете предложить малибаннам?

- Уход, — сказал Корум, — из этой плоскости в другую, более гостеприимную для вас.

- Мы уже имеем такую возможность.

Корум удивился:

- Вы получили помощь?

- Малибанны никогда не ищут помощи. Они используют тех, кто служит им.

- В этом мире?

- Да. Но мы устали от необходимости иметь дело с таким примитивным разумом, как ваш. И первым делом мы должны избавиться от мусора.

Глаза малибанна вспыхнули свирепым красным огнем. Люди Файана издали отчаянный жалобный вопль — и исчезли. И вместе с ними исчезла медная долина.

Корум, Илбрек и Густая Грива теперь стояли в зале с полуобвалившимся потолком. Вечернее солнце пробивалось сквозь проломы в своде и стенах, падая на истлевшие гобелены, поломанные скульптуры и раскрошившуюся мозаику.

- Что это за место? — спросил Корум у малибанна, стоявшего в тени около стены.

Главарь рассмеялся:

- Не узнаете? Ну как же, именно здесь и имели место все ваши приключения — или большинство из них.

- Что? В пределах этого зала? — Илбрек разочарованно огляделся. — Но как это могло получиться?

- Мы, малибанны, обладаем огромной мощью, и я, Сактрик — самый могущественный из всех. Поэтому я — император малибаннов.

- На этом острове? Ты называешь его империей? — усмехнулся Илбрек.

- Этот остров — центр империи столь могущественной, что все чудеса вашей цивилизации — забавы стаи бабуинов. Когда мы вернемся в нашу плоскость, откуда нас изгнали с помощью грязных трюков, мы восстановим империю, которой будет править Сактрик.

— Кто же поможет вам? — спросил Корум. — Кто-то из фой миоре?

— Фой миоре? Они просто взбесившиеся животные. Чем они могут нам помочь? Нет, у нас есть более умный союзник. И в данный момент мы ждем его возвращения. Возможно, мы и продлим вам жизнь, чтобы вы успели встретиться с ним.

— Солнце садится, — пробормотал Илбрек, обращаясь к Коруму. — Неужели здесь так быстро бежит время?

Сактрик расхохотался:

— По-вашему, два месяца — это быстро?

— Два месяца? Что ты имеешь в виду? — Корум рванулся к Сактрику.

— Лишь то, что время на Инис Скэйте и время в вашем мире имеют разную скорость. На самом деле, Корум Серебряная Рука, вы пробыли тут самое малое два месяца.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ КОРАБЛЬ ПРИСТАЛ К ОСТРОВУ ТЕНЕЙ

— Ох, Илбрек, — сказал Корум другу, — удалось ли мабденам выстоять против фой миоре?

На это Илбрек не мог ответить. Он покачал головой.

— Гованон был прав. А мы оказались дураками. Не надо было спешить сюда.

— По крайней мере, с этим мы согласны, — раздался из тени скрипучий голос Сактрика. Камни на его короне поблескивали, когда он двигался. — Услышав это признание, я склонен немного продлить ваше существование. Более того — я могу гарантировать вам свободу в пределах этого острова, который вы называете Инис Скэйт, — и с неожиданной заинтересованностью Сактрик спросил — Вы знаете того, кто называет себя Гованоном?

— Знаем, — сказал Илбрек. — Он просил нас не появляться здесь.

— Похоже, он неглуп.

— Да, смахивает на то, — произнес Корум. Он по-прежнему был зол, сбит с толку, и все прикидывал возможность напасть на Сактрика, хотя понимал, что если далее и всадит меч в уже мертвое тело, это почти ничего не изменит. — Ты знаком с ним?

— Он как-то посетил нас. А теперь мы должны заняться вашей лошадью, — глаза Сактрика опять затлели красным, когда он показал на Густую Гриву.

Илбрек, крикнув, рванулся к своему коню, но у Густой Гривы уже остекленели глаза, и, обледенев, он застыл на месте.

— Он не пострадает, — сказал Сактрик. — Он слишком ценен для нас. Когда вы будете мертвы, мы им займемся.

— Если он вам это позволит, — с яростью пробормотал в бороду Илбрек.

Малибанн отступил в непроглядную тень и исчез.

Растерянно побродив среди руин, двое героев вышли на свет вечернего солнца. Теперь перед ними предстал остров в его подлинном виде. Если не считать холма с сосной (у его подножья они сейчас стояли), остров представлял собой унылую равнину, заваленную обломками кораблекрушений, падалью, щебнем, остатками растений, костей и кусками металла. Тут валялись обломки всех кораблей, когда-либо оказавшихся у берегов Инис Скэйта, корабельные грузы и останки команд. Повсюду раскиданы проржавевшие доспехи и оружие, пожелтевшие кости людей и животных — кое-где сохранились целые скелеты, но часть костей была растащена. Случайно Илбрек и Корум наткнулись на груду черепов, а другая груда состояла только из грудных клеток. Истлевшая ткань, шелковая и шерстяная, обрывки одежды трепетали на холодном ветру, также приносившем гнусные запахи разложения; тут же были разбросаны кожаные нагрудники, куртки, головные уборы, конская упряжь, сапоги и поножи — все мятое и потрескавшееся. Кучей лежало ржавое железное, медное и бронзовое оружие, тускло поблескивали выломанные из оправ камни, словно и их тронуло гниение; повсюду, подгоняемые порывами ветра, носились тучи серого пепла, и нигде не было видно ни одного живого существа — даже воронов и стервятников, которые могли бы попировать клочками мяса, оставшимися на костях.

— Я бы предпочел, чтобы этот малибанн мне привиделся, — сказал Илбрек, — ибо, готовясь покончить с нами, они стараются нас запугать!

— В определенном смысле реальность и так достаточно страшна, — буркнул Корум, кутаясь в плащ.

Следуя за Илбреком, он споткнулся о кучу щебенки. Близилась ночь, и Коруму вовсе не хотелось проводить ее в окружении свидетельств смерти.

На ходу гигант внимательно вглядывался в сгущающийся сумрак, и наконец что-то привлекло его внимание. Остановившись, Илбрек отошел в сторону и стал разбрасывать кучу мусора, пока не наткнулся на перевернутую колесницу, в оглоблях которой лежали конские кости. Он залез в нее, и сверху с костяным стуком рухнул скелет возницы. Не обращая на него внимания, Илбрек разогнулся, держа в руках какой-то бесформенный предмет, покрытый пылью. Он нахмурился.

— Ты там что-то нашел, Илбрек? — спросил Корум, пробираясь к нему.

— Пока еще не уверен, друг мой вадхаг.

Корум присмотрелся к находке Илбрека. Это было старое седло из растрескавшейся кожи, подпруга казалась такой непрочной, что не выдержала бы даже самую легкую лошадь. Пряжки потускнели, за-ржавели, часть их отвалилась, и Корум решил, что эта находка совершенно бесполезна.

— Старое седло…

— Так и есть.

— У Густой Гривы есть отличное седло. Кроме того, оно ему не подошло бы. Сделано для обыкновенной смертной лошади.

Илбрек кивнул:

— Как ты говоришь, оно ему не подошло бы…

Но, спускаясь к берегу, гигант потащил седло с собой. Найдя относительно чистое местечко, друзья решили здесь и отдохнуть, ибо ночью делать было решительно нечего.

Прежде чем отойти ко сну, Илбрек сел, скрестив ноги, и стал вертеть седло в своих огромных руках. Корум слышал, как он бормочет:

— Неужели это все, что осталось от нас двоих? Неужели мы последние?

Наступило утро.

Сначала бесконечное пространство воды посветлело, затем она медленно обрела алый оттенок, словно в глубинах извивалось в предсмертных судорогах какое-то морское чудовище, извергая потоки крови, пульсировавшие на поверхности, пока вставало багровое солнце; небо расцветало темно-желтыми отблесками, а на воде заиграли оранжевые блики.

Величие восхода лишь подчеркнуло контраст между спокойной красотой океана и убожеством острова, так как он походил на свалку, куда цивилизация сбрасывала свои отходы, этакое подобие сельской навозной кучи. Таков был Инис Скэйт, когда с него спадал покров магии, таков был остров, который Сактрик назвал империей малибаннов.

Проснувшись, путешественники с трудом поднялись, сон их был беспокоен. Корум сначала размял искусственную серебряную кисть, а затем пальцы здоровой руки, так сильно онемевшие, что почти не отличались от искусственных. Со стоном выпрямившись, он с удовольствием подставил лицо порыву морского ветра, уносившего запахи гниения и приносившего взамен чистый солоноватый воздух. Корум протер пустую глазницу; скрытая под повязкой, она зудела и, кажется, слегка воспалилась. Он поднял повязку, чтобы под нее проник воздух. Стал виден белый, молочного цвета, шрам. Обычно Корум избавлял себя и других от неприятного лицезрения раны, Илбрек расплел и причесал золотистые волосы, после чего снова привел их в порядок, вплетя нити из красного золота и желтоватого серебра; эти толстые косы, закрепленные металлом, были единственной защитой для головы — Илбрек гордился, что в бою никогда не носил шлема.

Оба подошли к морю и старательно умылись холодной соленой водой. Корум не мог отделаться от мысли, что вода вот-вот замерзнет. Неужели фой миоре одержали победу? Неужели Бро-ан-Мабден превратился в безжизненную ледяную равнину от края до края?

— Глянь, — сказал Илбрек. — Ты видишь, Корум?

Вадхагский принц поднял голову, но ничего не заметил на горизонте.

— Что, по-твоему, я должен увидеть, Илбрек?

— А я вот вижу… уверен, что это парус, который идет со стороны Бро-ан-Мабден.

— Надеюсь, что это не друзья спешат к нам на помощь, — грустно сказал Корум. — Я бы не хотел, чтобы и они попали в эту ловушку.

— Может, мабдены одержали победу над Кер Ллудом, — предположил Илбрек. — Возможно, мы видим первую эскадру, вооруженную могучей магией Амергина.

Но слова Илбрека действия не возымели. Корума покинули все надежды.

— Боюсь, что корабль, который ты видишь, — сказал он, — принесет дальнейшие страдания и нам, и тем, кого мы любим.

Теперь, кажется, и Корум видел на горизонте черный парус. Корабль быстро приближался.

— А там, — снова показал Илбрек, — не второй ли парус?

На мгновение Корум уверился, что и он видит еще один парус, поменьше, словно в кильватерной струе галеры идет парусная шлюпка, но потом она исчезла из виду, и Корум решил, что это была игра света.

Волнуясь, они ждали подхода судна. Высокий вскинутый бушприт был украшен фигурой льва в прыжке, инкрустированной золотом, серебром и жемчугом. Весла были осушены, и галера шла, увлекаемая только силой ветра; на мачте трепыхался огромный черно-красный парус, и вскоре у друзей не осталось сомнений в том, что корабль держит курс на Инис Скэйт. Илбрек и Корум принялись кричать, пытаясь заставить корабль изменить курс и обогнуть остров, чтобы найти более подходящее место для высадки, но судно продолжало идти вперед. Они увидели, как оно скрылось за мысом, явно намереваясь бросить якорь в бухте. Илбрек без церемоний подхватил вадхага, посадил его себе на плечо и помчался туда, где они в последний раз видели судно. Несмотря на кучи мусора на каждом шагу, они легко одолели это расстояние, и, когда наконец Илбрек, с трудом переводя дыхание, оказался на берегу естественной гавани, он успел увидеть, как с борта корабля, стоящего с неубранными парусами, спускают маленькую шлюпку.

В ней находилось три фигуры, но гребец был только один, закутанный в толстые меха. Его спутники, одетые точно так же, сидели на носу и на корме соответственно.

Не дожидаясь, пока лодка пристанет к берегу, Илбрек и Корум по пояс зашли в воду, вопя изо всех сил.

— Обратно! Уходите обратно! Это земля ужасов! — кричал Илбрек.

— Это Инис Скэйт, Остров Теней. Все смертные, которые высаживаются на него, обречены! — старался предупредить их Корум.

Но грузная фигура продолжала грести, а его спутники не подали и виду, что слышат эти крики, так что Корум начал думать, не успел ли малибанн уже заколдовать их.

Наконец шлюпка приблизилась к берегу, и Илбрек и Корум оказались рядом с ней.

Корум ухватился за борт, а Илбрек возвышался над ней, как морской бог, каким в легендах мабденов был его отец.

— Тут опасно! — громыхнул он. — Вы что, не слышали меня?

— Боюсь, что они не в состоянии слушать, — сказал Корум. — Боюсь, что они, как и мы, оказались под властью чар.

Человек, сидевший на корме, откинул капюшон и улыбнулся.

— Отнюдь, Корум Джайлин Ирси. Во всяком случае, весьма сомнительно. Разве ты не узнаешь нас?

Корум отлично помнил это лицо. Он узнал правильные черты этой старческой физиономии, окаймленной длинными седыми локонами и густой седеющей бородой; он узнал холодные голубые глаза, тонкие искривленные губы, золотой обруч с драгоценными камнями и такие же драгоценности на длинных гибких пальцах. Он узнал мягкий тягучий голос, полный глубокой мудрости и внутренней энергии, обретенных за долгие годы. Принц узнал колдуна Калатина, которого впервые встретил в лесу Лаар, когда искал копье Брийонак. Это случилось в те далекие времена, которые сейчас Корум вспоминал как самый счастливый период жизни.

И в тот момент, когда Корум окончательно узнал своего старого врага Калатина, Илбрек потрясенно воскликнул:

— Гованон! Гованон!

Не подлежало сомнению, что могучая фигура гребца принадлежала не кому иному, как карлику-сиду Гованону с Ги-Бресейла. У него были стеклянные глаза и вялое неподвижное лицо.

— Гованон снова служит Калатину, — сказал он.

— Ты оказался в его власти! Ох, чувствовал я, что этот парус не принесет ничего хорошего!

— Даже ты, Калатин, не сможешь выжить на Инис Скэйте, — сурово предупредил Корум. — Его обитатели обладают огромной властью — они могут вызывать смертельно опасные иллюзии. Давайте все вернемся на твой корабль, снимемся с якоря и продолжим наш спор в более подходящей обстановке.

Калатин посмотрел мимо него. Он смотрел на третьего пассажира шлюпки, продолжавшего тщательно скрывать лицо под низко надвинутым капюшоном.

— У меня нет никаких возражений против этого острова, — сказал он.

— Это потому, что ты еще не видел его воочию, — продолжал настаивать Корум. — Давай договоримся, Калатин, — ты берешь нас на свой корабль…

Отрицательно покачав головой, Калатин пригладил седую бороду.

— Не думаю. Я устал от плавания. На воде я чувствую себя не лучшим образом. Мы высаживаемся.

— Я предупреждаю тебя, колдун, — проворчал Илбрек, — что, стоит тебе ступить на этот остров, ты будешь обречен, как и другие несчастные, что предшествовали тебе.

— Увидим. Гованон, подтяни лодку повыше на берег, чтобы я не промочил ноги.

Гованон покорно выкарабкался из шлюпки, провел ее по воде, а потом вытащил на берег. Илбрек и Корум наблюдали за ним.

Калатин легко и изящно вышел из лодки, огляделся и раскинул руки; его плащ, покрытый магическими символами, распахнулся. Он глубоко и с удовольствием вдохнул этот зараженный воздух и щелкнул пальцами, после чего третья закутанная фигура, все так же храня инкогнито, поднялась с банки на носу и присоединилась к Калатину и Гованону.

— Надеюсь, что вы беглецы, — наконец сказал Илбрек. — После победы мабденов над фой миоре.

Улыбнувшись, Калатин приложил к губам руку, украшенную драгоценностями.

— И если все твои хозяева фой миоре мертвы, то, значит… — многозначительно сказал Корум, но в голосе его не было полной уверенности.

— Фой миоре не мои хозяева, Корум, — с мягкой укоризной поправил вадхага Калатин. — Порой алы становимся союзниками. К нашей взаимной выгоде.

— Ты говоришь так, словно, они все живы.

— Да, они живы. Живы, Корум, — Калатин произнес эти слова тем же сдержанным тоном, но в его голубых глазах светилась злобная насмешливость. — И торжествуют, потому что победили. Они удержали Кер Ллуд и сейчас преследуют остатки армии мабденов. И боюсь, скоро мабдены все будут перебиты.

— Значит, мы не победили под Кер Ллудом?

— А ты ожидал, что у вас это получится? Рассказать тебе о тех, кто пал под его стенами?

Покачав головой, Корум отвернулся и простонал:

— Ладно, колдун… Так кто же погиб?

— Король Маннах, проткнутый собственным боевым знаменем. Ты, вроде, знал короля Маннаха?

— Я знал его. И теперь горжусь этим.

— А короля Фиахада? Других его друзей?

— Что с королем Фиахадом?

— Насколько я знаю, он несколько часов был пленником моей госпожи Гоим.

— Гоим? — Корума передернуло. Он вспомнил жуткие истории о вкусах единственной женщины среди фой миоре. — А его сын, молодой Феан?

— Не сомневаюсь, он разделил судьбу отца.

— Что с другими? — прошептал Корум.

— О, их там было много. Много героев мабденов.

— Герой Ветви, друг Айана Власорукого, — заговорил Гованон неестественным механическим голосом, — был разорван псами Кереноса. Так же, как Фиона и Келин, девушки-воительницы…

— А из пяти королей Эрэлски в живых остался только младший, если он еще не замерз. Он ускакал, преследуемый принцем Гэйнором и людьми сосен, — с удовольствием продолжил Калатин. — Король Даффин потерял ноги и окоченел до смерти не далее чем в миле от Кер Ллуда — он прополз это расстояние. На пути сюда мы видели его труп. В десяти ярдах от него мы наткнулись на тело короля Хонуна из Таха-на-Ану, висящее на дереве — мы решили, что его настигли гулеги. А ты знаешь того, кто именовался Кернином Драным, человеком в плохой одежде и с нездоровыми привычками?

— Я знаю Кернина Драного, — сказал Корум.

— Вместе с отрядом, который он возглавлял, Кернин попал под взгляд милорда Балара и замерз, не успев нанести ни одного удара.

— Кто еще?

— Погиб король Гахбес и Гриньон Бычий Наездник, и Клар с Дальнего Запада, и Рыжий Лис Мейан, и оба Шемейна, Длинный и Коротышка, и Утер из Грустной Долины. Была перебита масса воинов из всех племен мабденов. Был ранен Пуйл Спинолом, кажется, смертельно. Так же, как старый Дилан, Шеонан Топор-девица и, наверно, Моркиан Две Улыбки.

— Стоп, — сказал Корум. — Неужели никого из мабденов не осталось в живых?

— Думаю, что в данный момент маловероятно, так как мы какое-то время находились в пути. У них было очень мало припасов, когда они направились к Крэг Дону, где надеялись обрести временное убежище, но они должны умереть там с голоду. По крайней мере, скончаются в своем святом месте. Может быть, этого они и хотели. Мабдены знают, что их время на Земле кончилось.

— Но ты сам мабден, — сказал Илбрек. — И ты говоришь об их судьбе так, словно это не твой народ.

— Я Калатин, — объяснил волшебник, словно говорил с ребенком, — и у меня нет расы. Когда-то у меня была семья, вот и все. Семья тоже пропала.

— Насколько я припоминаю, ты послал их на смерть! — возмущенно бросил Корум.

— У меня были послушные сыновья, — хихикнул Калатин. — Но настоящих наследников у меня не осталось, это правда.

— У тебя нет потомков, и ты спокойно смотришь, как гибнет твой народ?

— Может, в этом и есть причина того, чем я занимаюсь, — размеренно произнес Калатин. — Кроме того, ведь бессмертный не испытывает потребности в наследниках, не так ли?

— А ты бессмертен?

— Надеюсь, что да.

— Но каким образом ты обрел бессмертие? — спросил Корум.

— Ты должен знать, как. Правильно выбирал союзников и продуманно пользовался своими знаниями.

— Поэтому ты и посетил Инис Скэйт — в надежде обрести союзников еще более гнусных, чем фой миоре? — произнес Илбрек, опуская руку к мечу. — Что ж, должен предупредить тебя, что малибаннам ты совершенно не нужен и они будут обращаться с тобой точно так же, как и с нами. Нам не удалось уговорить их прийти на помощь.

— Это меня не удивляет, — тем же ровным тоном ответил Калатин.

— Когда они покончат с нами, то уничтожат и тебя, — с мрачным удовольствием пообещал Корум.

— Думаю, что нет.

— Почему же? — Илбрек бросил взгляд на колдуна, за которым как раб тащился его старый друг Гованон. — Почему же, Калатин?

— Потому что я далеко не в первый раз посещаю Инис Скэйт, — он махнул в сторону закутанной фигуры справа от себя. — Вы говорили, что у меня нет наследников, но на Инис Скэйте с помощью малйбаннов появился на свет мой сын. Мне приятно считать его своим сыном. И именно тут, на Инис Скэйте, я приобрел много новых знаний.

— Значит, это ты! — сказал Илбрек. — Ты — тот самый союзник малибаннов, о котором они говорили!

— Должно быть, это я и есть.

Усмешка Калатина выглядела такой самодовольной, что Корум выхватил меч и кинулся к колдуну, но ему в нагрудник с силой плашмя врезался топор Гованона, и принц отлетел к куче мусора на берегу, а Калатин с насмешливым сожалением покачал головой и сказал:

— Держи гнев при себе, принц Корум Серебряная Рука. Ты получил плохой совет и, увы, последовал ему. Может, если бы ты повел мабденов на штурм Кер Ллуда, он бы не завершился столь печально…

Поднявшись, Корум потянулся к своему мечу, лежавшему поодаль, но чернобородый Гованон снова отшвырнул его обухом топора.

— Принц Корум, — сказал Калатин, — ты должен знать, что оставшиеся в живых мабдены проклинают тебя за твое бегство. Они считают тебя предателем. Они верят, что ты перешел на сторону фой миоре и дрался против мабденов.

— Как они могут в это поверить? Теперь-то я убежден, что ты подлый лжец, Калатин. Все время я был здесь. Какие у них есть доказательства?

Калатин хмыкнул:.

— Очень веские, принц Корум.

— Значит, они оказались под властью какого-то заклятия. Это один из твоих миражей!

— Ох, ты оказываешь мне слишком много чести, принц Корум.

— Джери-а-Конел — разве его там не было?

— Малыш Джери-а-Конел, поняв, в какую сторону клонится битва, присоединился было ко мне, но потом исчез — без сомнения, устыдившись своего решения, хотя я считаю его весьма разумным.

У Корума на глазах выступили слезы. Он был подавлен тем, что Калатин стал свидетелем его скорби.

Пока Корум плакал, откуда-то донесся голос. Это был сухой мертвенный голос Сактрика, и в нем звучало нетерпение:

— Калатин, проводи своих спутников в большой дворец. Мы хотим увидеть, что ты доставил нам и как ты выполнил условия нашей сделки.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ НА ХОЛМЕ, ГДЕ ИДЕТ РАЗГОВОР О СУДЬБЕ МИРА

Большой дворец не был дворцом как таковым, а лишь местом, где он когда-то стоял. Высокая сосна на самой вершине единственного холма Инис Скэйта некогда росла в самом центре дворца, от которого остались лишь обломки фундамента.

Смертные и сиды расположились на заросших травой глыбах каменной кладки, а Сактрик остался стоять в том месте, где, по его словам, высился величественный императорский трон; Сактрик рассказал, что он был вырезан из одного огромного рубина, но ему никто не поверил.

— Ты убедишься, император Сактрик, — начал Калатин, — что я выполнил последнюю часть нашей сделки. Я доставил тебе Гованона.

Сактрик вгляделся в бесстрастное лицо карлика-сида.

— Да, это существо напоминает того, с кем я мечтал встретиться снова, — признал он. — И он полностью в твоей власти?

— Абсолютно, — и Калатин извлек маленький кожаный мешочек.

Корум запомнил его с того дня, когда сам договаривался с колдуном. В этот мешочек Гованон сплюнул. Корум отдал его Калатину, и тот использовал содержимое мешочка, чтобы обрести власть над могучим карликом. Глянув на мешочек, Корум возненавидел Калатина сильнее, чем раньше, но еще больше он презирал самого себя. Он закрыл лицо руками и застонал. Откашлявшись, Илбрек что-то пробормотал, стараясь утешить друга, но Корум не слышал его слов.

— Так передай мне мешочек, который содержит твою власть.

Рука, тронутая гниением, протянулась к Калатину, но тот спрятал мешочек под плащ и усмехнулся:

— Эта власть, как ты знаешь, может быть передана только добровольно — или же она перестанет действовать. Первым делом я должен убедиться, Сактрик, что и ты исполнишь свою часть нашей сделки.

— Мы, малибанны, редко даем слово, — холодно сказал Сактрик. — Но когда даем, то держим его. Ты попросил нашей помощи, сначала чтобы уничтожить остатки мабденов, а затем чтобы навести на фой миоре видения, из плена которых они никуда не могли бы деться — и тебе достался бы весь этот мир.

Ты согласился доставить Гованона и помочь нам навсегда оставить эту реальность. Что ж, Гованона ты привел, и это хорошо. Нам остается верить, что у тебя есть силы помочь нам покинуть этот мир и найти для жизни другой, более приятный. Конечно, если тебе это не удастся, ты будешь наказан. И это ты тоже знаешь.

— Знаю, император.

— В таком случае передай мне мешочек.

Калатин с явной неохотой извлек кожаный мешочек и передал его Сактрику, который с довольным шипением схватил его.

— А теперь, Гованон, слушай своего хозяина Калатина! — начал колдун. Друзьям кузнеца оставалось лишь беспомощно смотреть на него. — Ныне у тебя новый хозяин. Он великий человек, император Сактрик, — сделав шаг вперед, Калатин пальцами с перстнями сжал огромную голову Гованона и повернул ее так, что взгляд кузнеца был устремлен прямо на малибанна. — Сактрик теперь твой хозяин, и ты будешь подчиняться ему так, как подчинялся мне.

Речь Гованона была невнятной, как у идиота, но все расслышали его слова:

— Теперь Сактрик мой хозяин. И я буду подчиняться ему, как подчинялся Калатину.

— Хорошо! — с самодовольным выражением на благообразном лице Калатин отступил шаг назад. — А теперь, император Сактрик, как ты предполагаешь избавиться от моих двух врагов? — он показал на Корума и Илбрека. — Разрешишь ли ты мне воспользоваться…

— Я еще не уверен, что хочу избавиться от них, — сказал Сактрик. — Зачем резать хороших животных до того, как захочется их съесть?

Корум увидел, что при этих словах Сактрика Илбрек слегка побледнел, да и его самого потрясли они. Принц отчаянно стал размышлять, как бы схватить Сактрика, но понимал, что тот может вывернуться и исчезнуть, оставив у них в руках лишь свой мумифицированный труп, и в мгновение ока навести на них смертельно опасную иллюзию. Им не оставалось ничего иного, как только молить, чтобы желание Калатина не осуществилось.

Колдун пожал плечами.

— Ну, рано или поздно они должны будут умереть. Прежде всего Корум…

— Я не собираюсь обсркдать этот вопрос, пока не' проверю Гованона, — Сактрик обратился к кузнецу-сиду — Гованон! Ты помнишь меня?

— Я помню тебя. Ты Сактрик. Теперь ты мой хозяин, — пробормотал Гованон, и Корум застонал, видя, что стало с его старым другом.

— И ты помнишь, что когда-то был здесь, на острове, который ты называешь Инис Скэйт?

— Я был на Инис Скэйте, — карлик прикрыл глаза и простонал — Помню. Помню этот ужас…

— И ты снова здесь. Ты как-то справился с видениями, которые мы наслали на тебя, и скрылся…

— Я убежал.

— Но кое-что ты прихватил с собой. И использовал это, чтобы защититься, пока не покинешь остров. Что стало с той вещью, что ты взял?

— Я спрятал ее, — ответил Гованон. — Я не хотел даже смотреть на нее.

— Где ты ее спрятал, карлик?

— Спрятал… — на лице Гованона была улыбка идиота. — Я спрятал ее, господин мой Сактрик.

— Как ты знаешь, эта вещь принадлежит мне. И должна вернуться ко мне. Я должен получить ее обратно до того, как мы покинем эту реальность. Без нее я не уйду. Где ты спрятал ее, Гованон?

— Я не помню, хозяин!

В голосе Сактрика появился гнев и, как показалось Коруму, даже отчаяние.

— Ты должен вспомнить! — заорал Сактрик, тыкая пальцем, с которого при каждом движении осыпались клочки высохшей плоти. — Калатин! Так ты солгал мне?

Калатин встревожился. Уверенное выражение лица уступило место беспокойству.

— Клянусь, ваше величество… Он должен знать. Пусть оно похоронено в глубинах его памяти, знание-то осталось!

Сактрик вцепился когтистой лапой в плечо Гованона и затряс кузнеца.

— Где это, Гованон? Где то, что ты украл у нас?

— Закопано… — невнятно пробормотал Гованон. — Где-то закопано. Я надежно спрятал это. И наложил заклятие, чтобы никто, кроме меня, не мог найти…

— Заклятие? Какое?

— Какое-то…

— Точнее, раб! — завизжал Сактрик дрожащим голосом. — Что ты сделал с украденной у меня вещью?

Корум видел, что император малибаннов не хочет называть перед остальными то, что похитил Гованон, и вадхагскому принцу пришло в голову, что, внимательно прислушиваясь, он сможет понять какие-то слабости, казалось бы, неуязвимого колдуна.

— Я унес ее, хозяин, — тем же невнятным голосом сказал Гованон. — Она…

— Молчать! — Сактрик снова повернулся к Калатину. У того был жалкий вид. — Калатин, в обмен на твое обещание передать мне Гованона я помог тебе сделать Караха и вдохнуть в него жизнь, как ты хотел, но теперь я вижу, что ты обманул меня…

— Клянусь, великий Сактрик, что это не так! Я не могу объяснить, почему карлик не в состоянии ответить на твой вопрос. Он обязан без промедления исполнять все, что ты ему приказываешь…

— Значит, ты обманул меня и, более того, самого себя! Что-то умерло в мозгу этого сида — твоя магия не сработала. Без секрета, который он скрывает, мы не можем покинуть плоскость, как бы нам этого ни хотелось. Следовательно, наша сделка расторгнута…

— Нет! — завизжал Калатин, увидев, как в глазах Сактрика, вспыхнувших холодным огнем, внезапно появилось предвестие его ужасной смерти. — Клянусь тебе… Гованон знает тайну… позволь мне поговорить с ним… Гованон, слушай Калатина! Расскажи Сактрику все, что он хочет знать…

— Ты больше не мой хозяин, Калатин, — спокойно ответил Гованон.

— Очень хорошо, — сказал Сактрик. — Значит, ты будешь наказан, колдун…

Окончательно впав в панику, Калатин закричал:

— Карах! Карах! Уничтожь Сактрика!

Закутанная фигура легко поднялась, скинула верхний плащ, вытянула из ножен на поясе огромный меч, и, увидев это лицо, Корум испуганно вскрикнул.

У Караха было лицо вадхага. Он имел единственный глаз, а другой был прикрыт повязкой. Одна его рука сверкала серебром, а другая была здоровой. Его доспехи украшались тем же рисунком, что и у Корума. На голове он носил остроконечный шлем, вокруг шишака которого вилась надпись вадхагскими буквами: «Корум Джайлин Ирси» — что означало «Корум, Принц в Алом Плаще».

И за плечами Караха, когда он сделал шаг к Сактрику, взвился алый плащ, имя которого носил Корум.

Лицо Караха в своих основных чертах не отличалось от лица Корума.

Теперь Корум понял, почему Артек и его товарищи обвинили вадхага в том, что он напал на них на Инис Скэйте. И он понял, как были обмануты мабдены, решив, что принц вместе с фой миоре дрался против них. Понял он также, почему Кала-тин тогда выторговал у него плащ. Калатин уже давно замыслил эту подмену.

Глядя в отражение своего лица, Корум вздрогнул, и в жилах у него застыла кровь.

Очевидно, Сактрик счел ниже своего достоинства пускать в ход магию против этого двойника (или, может быть, она была бесполезна против существа, которое само по себе было иллюзией), и он закричал своему новому слуге:

— Гованон! Защити меня!

Огромный карлик послушно двинулся вперед и, взмахнув гигантским топором, преградил путь Караху.

Потрясенный и не в силах избавиться от страха, Корум наблюдал за схваткой, понимая, что наконец-то он увидел «брата» из пророчества старухи, того, кого должен был бояться.

— Вот! — заорал Калатин, обращаясь к Коруму. — Вот он, Карах! Ему предстоит убить тебя и занять твое место! Это мой сын! Он мой наследник! Вот он, бессмертный Карах!

Но Корум, не обращая внимания на Калатина, продолжал наблюдать за боем, в котором Карах с бесстрастным лицом и, похоже, не зная усталости, обрушивал на Гованона удар за ударом, а тот едва успевал отражать их своим боевым топором, оружием сида. Корум видел, что Гованон устает, ибо был измотан еще до высадки на остров, и что скоро он падет под ударами Караха — и, выхватив меч, ринулся на своего двойника, а Сактрик засмеялся:

— Никак ты спешишь мне на помощь, принц Корум?

Корум успел бросить полный ненависти взгляд на уродливую фигуру малибанна прежде, чем обрушил свой меч, выкованный и закаленный для него Гованоном, на наплечник Караха, заставив того повернуться.

— Дерись со мной, подкидыш! — рявкнул Корум. — Ведь ты же для этого и создан, не так ли?

Он попытался нанести удар в сердце Караха, но тот отклонился, и Корум, по инерции пролетев мимо него, всадил меч в чье-то тело, но оно не было телом Караха.

Меч нашел плоть Гованона, и тот застонал, когда острие пронзило ему плечо, а у Корума от ужаса из-за невольного промаха перехватило дыхание. Гованон рухнул на спину, и, должно быть, при его падении меч, засевший в кости, вырвался из руки Корума. Карах с застывшей жуткой улыбкой, поблескивая единственным безжизненным глазом, приготовился нанести принцу смертельный удар.

Но Илбрек обнажил блестящее лезвие Мстителя и кинулся на помощь Коруму, но, прежде чем он оказался рядом с другом, мимо него проскочил Калатин и бросился вниз по склону холма, не имея ни малейшего желания спасать Сактрика и лишь надеясь добраться до судна до того, как малибанн поймет, что он сбежал.

Однако Калатина увидел Гованон. Подняв руку, он ухватился за выкованный им меч (по-прежнему не прикасаясь к рукояти), вырвал его из раны, привстал и с огромной силой метнул вслед убегающему колдуну.

Меч, хранящий в себе следы лунного сияния, со свистом настиг Калатина, и острие пронзило колдуна между лопатками.

Еще несколько мгновений Калатин бежал, не сознавая, что меч уже проткнул его. Затем он споткнулся и рухнул, прохрипев:

— Карах! Карах! Отомсти за меня! Отомсти за меня, единственный мой наследник! Мой сын!

Карах повернулся. Его лицо разгладилось, и, ища того, кто произнес обращенные к нему слова, он опустил меч. Наконец взгляд Караха упал на Калатина — колдун был еще жив и пытался встать на колени, чтобы доползти до берега и лодки, из которой так недавно и так торжественно он вышел. Глянув на двойника, Корум понял, что тот искренне скорбел по своему умирающему хозяину, когда услышал его последнюю просьбу: «Карах! Отомсти за меня!»

На негнущихся ногах Карах стал спускаться с холма, пока не оказался рядом с неподвижным телом Калатина, нарядный плащ колдуна с оккультными знаками теперь был покрыт пятнами его собственной крови. С этого расстояния Коруму казалось, что он сам стоит рядом с колдуном, засовывая меч в ножны, словно принц смотрел на изображение из прошлого или из будущего, где был главным действующим лицом; словно он спал и был не в силах сдвинуться с места, а его двойник, этот Карах, подкидыш, нагнулся и удивленно вгляделся в лицо Калатина, не понимая, почему хозяин стонет и так странно дергается. Он потянулся было к мечу, торчащему между лопатками Калатина, но тут же отдернул руку, словно меч обжег его, и снова удивился. Калатин, задыхаясь, пробормотал несколько слов, которых не было слышно со стороны, но Карах, склонив голову набок, внимательно выслушал его.

Слабеющие руки Калатина нащупали валун. С гримасой боли колдун подтянулся к нему, и лунный меч, высвободившись, упал на землю. Нагнувшись, Карах взял на руки своего хозяина, своего создателя.

Сактрик подал голос из-за дерева, откуда наблюдал за происходящим:

— Гованон, тем не менее, я остаюсь твоим хозяином. Иди за подкидышем и уничтожь его.

Но Гованон заговорил другим голосом, полным своей давней грубоватой уверенности.

— Сейчас еще не время убивать Караха, — сказал он. — Кроме того, я вообще не хочу убивать его.

— Гованон! Я приказываю! — заорал Сактрик, вздымая маленький кожаный мешочек, который давал ему власть над кузнецом-сидом.

Но Гованон лишь усмехнулся и стал рассматривать рану, оставленную на плече выкованным им мечом.

— У тебя нет права приказывать Гованону, — сказал он.

Сухой безжизненный голос Сактрика был полон глубокой горечи, когда он снова заговорил:

— Значит, я был обманут смертным волшебником. Но больше ничто не помешает моим решениям.

А пока лже-Корум нес своего хозяина на берег, но шел не к лодке, а двигался прямо в море, и скоро алый плащ Караха лег на поверхность воды, окружив и его, и умирающего колдуна густой кровавой пеленой.

— Это не колдун тебя обманул, — сказал Гованон. — Тебе стоило бы знать правду, Сактрик. Когда мы прибыли сюда, ни он, ни ты больше не были властны надо мной. Я позволил ему думать, что он по-прежнему командует мной, потому что хотел выяснить, живы ли мои друзья и могу ли я помочь им…

— Долго они не проживут, — пообещал Сактрик, — как и ты, поскольку я страшно ненавижу тебя, Гованон.

— Как я уже говорил, прибыл я сюда по своей воле, — продолжил карлик, не обращая внимания на угрозы Сактрика, — поскольку могу заключить с тобой договор, на который надеялся Калатин…

— Значит, ты знаешь, куда спрятал похищенную тобой вещь? — с новой надеждой спросил Сактрик.

— Конечно, знаю. Забыть это непросто.

— И ты мне скажешь?

— Если ты примешь мои условия.

— Приму, если они будут достаточно разумны.

— Ты получишь все, что надеялся получить от Калатина, — и на гораздо более почетных условиях… — пообещал Гованон. Он снова обрел достоинство, хотя было видно, что рана причиняет ему боль.

— Почет? Это понятие мабденов… — начал Сактрик.

Гованон прервал его, повернувшись к Коруму:

— Теперь тебе есть чем заняться, вадхаг, если ты осознал все свои глупости. Иди, подбери свой меч.

Корум подчинился. Он не выпускал из виду своего двойника. Тело колдуна почти полностью скрылось под волнами, но над ними еще виднелись плечи и голова подкидыша, и Корум увидел, что тот повернул голову и взглянул на него. Корум испытал потрясение, когда единственный глаз Караха встретил его взгляд. Затем лицо подкидыша исказилось, он открыл рот и внезапно издал такой жуткий вопль, что Корум застыл у камня, рядом с которым лежал его меч.

Карах двинулся дальше, и скоро голова двойника скрылась в море. Секунду-другую Корум еще видел, как на воде колышется отсвет алого плаща, имя которого принц носил, но затем он померк, и Карах окончательно исчез из виду.

Нагнувшись, Корум подобрал меч, подарок Гованона, и вгляделся в странную серебряную белизну лезвия, запятнанного кровью его старого врага, но он в первый раз испытал радость оттого, что держал в руке этот меч. Теперь вадхагский принц понял, что у него есть имя для оружия, хотя оно и не отличалось благородством и не было тем, которое он хотел бы дать мечу. Но это было именно то имя. Он понял это, вспомнив слова Гованона, что в нужный момент имя само придет к нему.

Он принес меч обратно на вершину холма с единственной сосной и, подняв его к небу, сказал тихим мрачным голосом:

— У меня есть имя для меча, Гованон.

— Я знал, что ты его найдешь, — таким же тоном ответил тот.

— Я называю меч Предателем, — сказал Корум, — ибо первая кровь, которая обагрила меч, была кровью его создателя, а вторая кровь, пролитая им, брызнула из жил того, кто считал себя властителем этого человека. И называю я свой меч Предателем.

Меч как будто вспыхнул сиянием, и Корум почувствовал, что его переполняет новая энергия. Был ли у него в иное время другой меч, подобный этому? Почему ему так знакомо это чувство? Посмотрев на Гованона, он увидел, что тот с довольным видом кивает.

— Предатель, — повторил Гованон, зажав огромной ладонью рану на плече.

— Теперь, когда ты дал мечу имя, — как бы между делом сказал Илбрек, — тебе понадобится хороший конь. И то, и другое — самое главное для воина.

— Пожалуй, так оно и есть, — согласился Корум, кидая меч в ножны.

Сактрик нетерпеливо дернулся.

— Так какую же сделку ты хотел заключить с малибаннами, Гованон?

Гованон продолжал смотреть на Корума.

— Имя подходящее, — сказал он, — но с ним ты обрел темную силу, а не светлую.

— Так и должно быть, — ответил Корум.

Пожав плечами, Гованон обратил внимание на Сактрика; тон у него стал деловым и конкретным:

— У меня есть то, что тебе нужно, и эта вещь может вернуться к тебе, но ты в свою очередь должен помочь нам в борьбе с фой миоре. Если нам повезет, и наш великий главный друид Амергин все еще жив, и если мы сможем найти последние из сокровищ мабденов, все еще находящиеся в Кер Ллуде, мы обещаем, что поможем тебе покинуть эту плоскость и найти другую, более подходящую для вас.

Сактрик кивнул головой мумии:

— Если вы сдержите свое слово, то и мы свое сдержим.

— Значит, — сказал Гованон, — мы должны поторопиться, чтобы справиться с первой частью задачи, ибо времени у разбитой армии мабденов осталось немного.

— Калатин говорил правду? — спросил Корум.

— Правду.

— Но послушай, Гованон, — поинтересовался Илбрек, — мы знали, что ты был полностью во власти колдуна, пока при нем находился мешочек с твоей слюной. Как получилось, что, пока вы добирались сюда, ты полностью освободился от нее?

Гованон ухмыльнулся.

— Потому что в мешочке больше нет моей слюны… — он хотел объяснять дальше, но Сактрик прервал его:

— Ты предполагаешь, что я отправлюсь вместе с вами на материк?

— Ну да, — сказал Гованон. — Это необходимо.

— Ты же знаешь, что нам тяжело покидать этот остров.

— Но это в самом деле необходимо, — повторил Гованон. — По крайней мере, с нами должен отправиться хотя бы один из вас — тот, кому будет передана вся сила малибаннов. А именно — ты.

Сактрик задумался.

— Значит, мне понадобится тело, — размышлял он. — Это не годится для такого путешествия. Лучше, чтобы ты не пытался обманывать малибаннов, Гованон, — добавил он, — как ты уже однажды обманул их… — В его голосе снова появились высокомерные нотки.

— На этот раз это не в моих интересах, — ответил карлик. — Но, зная тебя, Сактрик, я без особой радости пошел на сделку с тобой и, если бы дело касалось только меня, я бы предпочел погибнуть, но не возвращать тебе похищенное. Но этот вариант со смертью мы пока отбросим, ибо сейчас единственный способ спасти положение — продолжить то, что начали мои друзья. Однако я предполагаю, что, когда ты обретешь всю свою силу, это может плохо кончиться для кого-то из нас.

Сактрик пожал сухими плечами, на которых шелушилась кожа.

— Не буду отрицать, сид, — сказал он.

— Значит, остается вопрос, — вмешался Илбрек, — как Сактрик выберется с Инис Скэйта, если мир так недружелюбно относится к нему?

— Мне нужно тело, — Сактрик внимательно осмотрел всех троих, и Корума передернуло.

— Не каждое человеческое тело сможет вместить то, что именуется Сактриком, — заметил Гованон. — Решение этой проблемы, скорее всего, потребует от одного из нас акта сознательного самопожертвования…

— Тогда позвольте, чтобы им стал я, джентльмены.

Голос был новым, но знакомым. Повернувшись, Корум с огромным облегчением увидел Джери-а-Конела, который с привычным для себя нахальным видом стоял, прислонившись к скале и надвинув на один глаз широкополую шляпу; на плече у него сидел маленький крылатый черно-белый кот.

— Джери! — Корум кинулся к нему и обнял друга. — Как давно ты на этом острове?

— Я был свидетелем большинства сегодняшних событий. Очень здорово, — Джери подмигнул Гованону. — Ты блистательно обманул Калатина…

— Не будь тебя, Джери-а-Конел, у меня не было бы такой возможности, — сказал Гованон и, повернувшись, объяснил остальным — Именно Джери, как только стало ясно, что этот день плохо кончится для мабденов, притворился перебежчиком и предложил свои услуги Калатину, считавшему, что все, как и он сам, склонны к предательству, и тот принял их. Джери, пользуясь ловкостью рук, подменил мешочек с моей слюной другим, в котором не было ничего, кроме растаявшего снега. Выяснив намерения Калатина относительно мабденов, я продолжал делать вид, что по-прежнему нахожусь в его власти, а Джери исчез в неразберихе отступления от Кер Ллуда и тайно последовал за нами, когда мы направились к Инис Скэйту…

— Вот он, тот маленький парус, что я заметил на горизонте! — воскликнул Корум. — Это была твоя шлюпка, Джери?

— Можешь не сомневаться, — уверенно заявил Спутник Героев. — Что же до всего остального, сообщаю вам, что тела котов обладают удивительной способностью растягиваться, чего нет у людей. Я припоминаю историю, когда я носил другое имя, в совершенно иных обстоятельствах: кот с большим успехом вместил в себя — и тем самым заключил под стражу — душу весьма знаменитого колдуна. Впрочем, больше ни слова… Мой кот может принять тебя, Сактрик, и больших неудобств ты не испытаешь…

— Животное? — Сактрик затряс сухой головой мумии. — Как император малибаннов, я не могу позволить…

— Сактрик, — резко сказал Гованон, — ты отлично знаешь, что скоро, если вы не успеете покинуть эту плоскость, все вы исчезнете. И ты готов из-за надуманной гордости пойти на такой риск?

— Ты слишком фамильярен, карлик, — возмутился Сактрик. — О, если бы я не был связан своим словом…

— Но ты связан, — напомнил Гованон. — Итак, сир, вы готовы переместиться в кота, чтобы мы могли отбыть, или вы не хотите получить то, что я похитил у вас?

— Хочу. Больше жизни.

— Значит, Сактрик, ты должен принять предложение Джери.

Сактрик, похоже, никак не отреагировал, кроме того, что несколько секунд с нескрываемым отвращением рассматривал черно-белого кота; затем кот взвыл, шерсть на нем встала дыбом, и, прежде чем успокоиться, он выпустил когти. Мумия Сактрика неожиданно рухнула на землю и осталась лежать бесформенной грудой.

— Давайте побыстрее, — сказал кот. — И помните — даже обитая в этом теле, я не расстался со своими способностями.

— Запомним, — сказал Илбрек, поднимая найденное им старое седло и сдувая с него пыль.

Юный сид, раненый кузнец Гованон, Корум Серебряная Рука и Джери-а-Конел, на плече у которого балансировал кот, ставший ныне Сактриком, двинулись к берегу, где их ждал корабль.

ГЛАВА ПЕРВАЯ ТО, ЧТО ГОВАНОН ПОХИТИЛ У САКТРИКА

Путешествие прошло спокойно. Илбрек, оседлав Густую Гриву, прокладывал кораблю кратчайший путь к материку. И вот, наконец, все поднялись на скалу, у подножия которой гневно ревел белый от пены океан, и Гованон здоровой рукой высоко над головой вскинул боевой топор и глубоко всадил его в мшистый покров земли, где еще несколько минут назад высилась пирамидка из камней.

Глазами, в которых светился незаурядный ум, черно-белый кот внимательно наблюдал за Гованоном, и порой в них вспыхивало рубиново-красное свечение.

— Осторожнее, не повреди ее, — сказал кот голосом Сактрика-малибанна.

— Сначала мне надо снять наложенное заклятие, — ответил Гованон.

Срезав дерн и обнажив клочок земли примерно восемнадцати дюймов в диаметре, карлик-сид встал на колени и стал просеивать землю между пальцами, бормоча какие-то простые строфы. Затем он хмыкнул, извлек кинжал и начал осторожно копать мягкую землю.

— Ага! — Гованон нашел то, что искал, и его лицо исказилось гримасой неподдельного отвращения. — Вот оно, Сактрик.

Ухватившись за прядь редких волос, он извлек из земли человеческую голову. Она была такой же высохшей, как у Сактрика, но, как ни странно, сохраняла следы не только женственности, но даже красоты, хотя довольно трудно говорить такое об отрубленной голове.

— Терхали! — выдохнул маленький черно-белый кот, и теперь в глазах его светилось откровенное обожание. — Причинил ли он тебе вред, любовь моя, обожаемая моя сестра?

И теперь у всех перехватило дыхание, когда голова открыла глаза. Они были чистые, ясные и отливали зеленоватым холодным блеском. Полусгнившие губы шевельнулись:

— Я слышу твой голос, Сактрик, дорогой мой, но не вижу твоего лица. Может, у меня еще не прояснилось зрение?

— Нет, просто в данное время мне приходится обитать в теле этого кота. Но скоро мы обретем новые подходящие тела и окажемся в другой плоскости. Появилась возможность, наконец, покинуть это измерение, любовь моя.

С Инис Скэйта путешественники прихватили с собой шкатулку и теперь поместили голову в это хранилище из золота и бронзы. Пока крышка не закрылась, глаза продолжали смотреть на них.

— Пока прощай, любимый мой Сактрик!

— Прощай, Терхали!

— И это ты украл у Сактрика, — пробормотал Корум, обращаясь к Гованону.

— Ага, голову его сестры. Это все, что от нее осталось. Но и этого хватает. Мощи у нее столько же, сколько и у брата. Будь она на Инис Скэйте, когда вы там оказались, сомневаюсь, что вы остались бы в живых.

— Гованон прав, — сказал черно-белый кот, не отрывая взгляда от шкатулки, которую кузнец держал под мышкой. — Поэтому я и не могу покинуть эту плоскость, пока она не вернется ко мне. Она, Терхали — все, что я люблю.

Джери-а-Конел любовно почесал кота за ушком.

— Правильно говорят, что даже самые худшие из нас испытывают нежность к чему-то… — и он с нарочитым ужасом отпрянул от животного.

— А теперь, — сказал Корум, — мы должны спешить к Крэг Дону.

— В какую сторону? — озираясь, спросил Джери.

— Вон в ту, — ответил Илбрек, показывая на восток. — К зиме.

Корум почти забыл свирепость морозов фой миоре и мог только радоваться, что они догадались заглянуть в покинутое поселение и нашли там верховых лошадей и одежду из густого меха, без которой оказались бы в печальном положении. Даже Илбрек закутался в накидку из песцового и куньего мехов.

Миновали четыре ночи, и каждое последующее утро было все холоднее. Везде спутники видели знакомые следы победы фой миоре — земля растрескалась, словно от ударов огромного молота, повсюду встречались замерзшие тела, скорченные в мучительных судорогах, изуродованные трупы людей и животных, развалины городов, обледеневшие группы воинов, на которых упал взгляд Балара, дети, разорванные на куски клыками псов Кереноса — приметы жуткой неестественной зимы, уничтожившей все посевы на полях, оставив по себе ледяную пустыню.

Пробиваясь сквозь густые снежные заносы, кони часто спотыкались, иногда падали, а порой окончательно теряли направление — однако они настойчиво стремились к Крэг Дону, хотя тот уже мог стать кладбищем последних мабденов.

С серого бесконечного неба продолжал идти снег, леденела кровь в жилах, кожа была покрыта трещинами, руки с трудом двигались, и все болело так, что было трудно даже дышать. Ведя в поводу лошадей, путники часто испытывали искушение рухнуть в мягкий снег, забыть о цели пути и умереть, поскольку знали, что все их друзья уже погибли.

Когда ближе к ночи им удавалось развести чахлый костерок, они жались к нему и с трудом шевелили губами, ибо казалось, что мозги окоченели, как и тела, скованные холодом; часто единственным звуком, нарушавшим молчание, было мурлыканье маленького черно-белого кота: он, свернувшись, лежал рядом с бронзово-золотой шкатулкой, разговаривая с укрытой в ней головой, и было слышно, как голова ему отвечала, но никто не испытывал интереса к разговорам Сактрика и Терхали.

Корум потерял счет дням и ночам (он лишь смутно удивлялся, что еще жив), когда они наконец перевалили пологий холм и перед ними предстала широкая долина, по которой летела снежная пороша; вдалеке путники увидели стену тумана и поняли, что он собой представляет, — этот туман повсюду следовал за фой миоре, и многие верили, что туман образуется из их ядовитого дыхания, а другие считали, что он поддерживает жизнь уродливых людей холода. Они поняли, что все же вышли к семи каменным кругам, к святилищу мабденов, к их величайшему месту силы — к Крэг Дону. Подъехав поближе, друзья услышали зловещий вой псов Кереноса, странные грустные гудящие голоса фой миоре, шелестящее перешептывание их прислужников, народа сосен, бывших когда-то людьми, но теперь побратавшихся с деревьями.

— Это значит, — сказал Джери-а-Конел, подъезжая поближе к Коруму на коне, устало пробиравшемуся сквозь снег, порой уходя в него по самую шею, — что хоть некоторые из наших друзей еще живы. В противном случае фой миоре не стали бы держаться так близко к Крэг Дону: враги осадили святилище.

Корум кивнул. Он знал, что фой миоре боятся Крэг Дона и обычно стараются всеми силами избегать его; несколько месяцев назад об этом проболтался Гэйнор, когда думал, что загнал их в ловушку.

Илбрек на Густой Гриве выехал вперед, прокладывая тропу в снегу, по которой потянулись остальные. Если бы не гигант-сид, они бы двигались куда медленнее и, вполне возможно, так никогда и не добрались бы до Крэг Дона, изглоданные морозом. За Илбреком двигался Гованон, как всегда, пешком, с топором на плече, держа под мышкой шкатулку с головой Терхали. Рана его стала затягиваться, но плечо еще не обрело прежней подвижности.

— Фой миоре полностью окружили Крэг Дон, — сказал Илбрек. — Боюсь, нам не удастся проскользнуть мимо них незамеченными.

— И невредимыми, — Корум смотрел, как дыхание превращалось в белые клубы в морозном воздухе, и, содрогаясь от холода, плотнее закутался в меха.

— А не может ли Сактрик сотворить для нас какое-нибудь чудо, позволяющее незамеченными пройти сквозь кольцо осады? — осведомился Джери-а-Конел.

Гованону это не понравилось.

— Чудеса лучше приберечь на потом, — сказал он, — чтобы в критический момент никто не догадался, в чем дело…

— Пожалуй, ты прав, — неохотно согласился Джери-а-Конел. — Значит, мы должны пробиваться штурмом. По крайней мере, они не ожидают, что кто-то нападет из-за Крэг Дона.

— Кто-то в здравом уме, — слабо улыбнулся Корум.

— Не думаю, что в данный момент он у нас присутствует, — ответил Джери и попытался подмигнуть.

— Что ты думаешь, Сактрик? — спросил Илбрек кота.

Тот насупился.

— Я бы предпочел, чтобы мы с сестрой сохранили силы до последнего момента. Выполнить вашу просьбу непросто, ибо за пределами Инис Скэйта нам куда труднее пускать в ход свою мощь.

Илбрек кивнул:

— Значит, я пойду первым, буду расчищать путь. Держитесь вплотную за мной.

Он вытащил огромный меч Мститель, как-то странно блеснувший в холодном свете; то было оружие солнца, а солнце давно не светило над этой долиной. Тепло покинуло ее, уступив место завесе снежных хлопьев. Илбрек засмеялся, его багровое огрубевшее лицо вспыхнуло золотистым свечением, и он крикнул коню:

— Ну, Густая Грива! В Крэг Дон! Туда, где живет сила!

Он пустил коня в галоп, и снег густыми клубами вздыбился по обеим сторонам от него. Друзья держались вплотную за ним, размахивая оружием — больше для того, чтобы воодушевить себя и согреться, ибо Илбрек почти сразу же исчез в ледяном тумане фой миоре, прокладывая путь к Крэг Дону.

Затем и Корум провалился в снег, стараясь не упускать из виду гигантскую фигуру своего друга, но тут ему показалось, что в тумане появились огромные темные неуклюжие очертания — под настороженный лай собак всадники с зеленоватой кожей пытались понять, кто же так неожиданно вторгся в их лагерь, и Корум узнал голос, который кричал:

— Илбрек! Это он, великан! Сид пришел к Крэг Дону! Вперед, гулеги! Вперед!

То был голос принца Гэйнора — Гэйнора Проклятого, чья судьба была так тесно связана с Корумом.

Прозвучал охотничий рог гулегов, созывавших своих свирепых псов, туман наполнился зловещими завываниями, но пока Корум не видел этих белесых зверей с их кроваво-красными ушами, желтыми горящими глазами — зверей, которых его друг Гованон боялся больше всего на свете.

Громовой стон, полный боли, ответил на предупреждение Гэйнора, и Корум понял, что это был бессловесный голос самого Кереноса, голос одного из властителей преисподней, столь же отчаянный и одинокий, как та реальность, откуда произошли эти умирающие боги. Корум надеялся, что поблизости нет Бала-ра, брата Кереноса, ибо тому стоило лишь бросить на них взгляд — и они были бы навечно скованы льдом.

Внезапно Корум увидел, что путь ему преградили четверо или пятеро созданий с тупыми лицами и с кожей белой, как окружающий снег; вооружены они были широкими тесаками, предназначенными скорее для разрубания туш, чем для боя, но он знал, что это было любимое оружие гулегов, которые теперь предстали перед ним.

Со своим лунным мечом Корум врезался в их ряды и удивился, с какой легкостью лезвие рассекает их плоть и кости; ему стало ясно, что только теперь, получив имя, меч обрел всю мощь. И хотя убить гулега было почти невозможно, он наносил своим противникам такие серьезные раны, что они уже не представляли опасности. Принц без труда прошел сквозь них и столкнулся с Илбреком, который продолжал рваться вперед. Мститель в его руке вздымался и падал, как язык живого пламени, рубя и кромсая людей сосен и тех собак, что успели отозваться на зов рога.

В пылу битвы Корум почти не обращал внимания, что дышит туманом фой миоре, но постепенно стал чувствовать, что вместо горла и легких у него куски льда; движения и у него, и у коня стали неверными — и, наконец, он в отчаянии издал боевой клич:

— Я Корум! Я Кремм Кройх с Холма! Я Серебряная Рука! Трепещите, прихвостни фой миоре, ибо герои мабденов вернулись на землю! Трепещите, ибо мы враги зимы!

Блистающий меч, названный Предателем, хладнокровно разрубил рычащего пса, и Гованон, вращая одной рукой свой смертоносный топор, ревел смертную песнь, и Джери-а-Конел, на плече которого, вцепившись когтями, сидел черно-белый кот, с клинком в каждой руке дрался рядом с ним — он что-то кричал, но его возгласы напоминали скорее вскрики страха, чем боевую песнь.

Теперь их окружили со всех сторон, и Корум уже слышал устрашающий скрип боевых колесниц фой миоре и знал, что и Балар, и Гоим, и другие где-то рядом, и, как только фой миоре найдут их, они обречены, но он видел и смутные очертания первого широкого каменного круга Крэг Дона — огромные, грубо вытесанные колонны, увенчанные каменными плитами, почти такими же большими, как и сами колонны.

Вид долгожданной цели придал Коруму новые силы. Он направил коня против надвигавшихся на него зеленолицых воинов сосен и Предателем прорубил сквозь них дорогу, оставляя за собой густой тошнотворный запах сосновой живицы. Он увидел, как Гованона, припавшего на одно колено, окружила свора белых собак, и кузнец, откинув черноволосую голову, яростно кричал что-то, после чего Корум рывком врезался в самую гущу псов, одному перерезав горло, другому вспоров живот и отшвырнув третьего, что дало Гованону возможность подняться и добежать до укрытия первого каменного круга, где он, привалившись спиной к гранитной колонне, остановился, чтобы перевести дыхание. Затем Корум и сам добрался до кольца и оказался в безопасности; через несколько секунд к ним присоединились Илбрек и Джери. Они стояли, улыбаясь друг другу, не в силах поверить, что остались в живых.

Они слышали, как за пределами каменного круга кричал принц Гэйнор:

— Теперь они все у нас! Сдохнут с голоду, как и другие!

Но в гудящих жалобных голосах, казалось, слышались нотки озабоченности, завывание псов Кереноса было полно растерянности, гулеги и люди сосен, толпившиеся у линии колонн, смотрели на четверых друзей с опасливым уважением, и Корум крикнул старому врагу, брату по судьбе:

— Теперь мабдены встанут и навечно прогонят тебя, Гэйнор!

— Ты уверен, что они пойдут за тобой, Корум, — насмешливо ответил Гэйнор, — после того, как ты предал их? Думаю, друг мой, ты убедишься, что они откажутся даже разговаривать с тобой, тем более, что они на краю гибели и ты был их последней надеждой…

— Я знаю о фокусах Калатина и обо всем, что он сделал, дабы подорвать дух мабденов. И я объясню это Амергину.

Гэйнор не стал более возражать, но его смех поразил Корума острее, чем самое едкое замечание.

Четверо героев медленно и устало прошли под арками каменных кругов, минуя раненых, мертвых и сошедших с ума, проходя мимо плачущих мужчин и тех, кто невидящими глазами смотрел в пространство — пока наконец не вышли в центральный круг, где стояли несколько шатров, мерцали огни костров, и мужчины в мятых доспехах, в рваных мехах, дрожа, скорчились рядом с изорванными боевыми знаменами, ожидая смерти.

Амергин, стройный и хрупкий, полный достоинства, стоял рядом с каменным алтарем Крэг Дона, на котором когда-то возлежал после того, как Корум спас его из Кер Ллуда. Рука друида в перчатке лежала на камне алтаря. Подняв глаза, он узнал всех четверых. Лицо его было мрачно, но он не произнес ни слова.

Из-за спины верховного короля появилась другая фигура — женщина, чьи рыжие волосы падали на плечи. На голове была корона, и от горла до лодыжек ее покрывала тяжелая кольчуга, талию стягивал тяжелый пояс с бронзовой пряжкой, а за спиной висел меховой плащ. Зеленые глаза ее вспыхнули яростью, когда она презрительно посмотрела на Корума. Это была Медбх.

Корум рванулся было к ней, пробормотав:

— Медбх, я принес…

Но голос ее был холоднее, чем туман фой миоре, когда она отпрянула, держа руку на золотом набалдашнике меча, и сказала:

— Маннах мертв. Теперь королевой стала Медбх. Я королева Медбх, и я возглавляю народ Таха-на-Кремм Кройх. Под предводительством нашего верховного короля Амергина я возглавляю всех мабденов, которые еще не погибли в результате твоего подлого предательства…

— Я не предавал вас, — просто сказал Корум. — Вы были обмануты Калатином.

— Мы видели тебя, Корум… — тихо сказал Амергин.

— Вы видели подмену — Караха, созданного Калатином с единственной целью: заставить вас поверить, что я предатель.

— Это правда, Амергин, — подтвердил Илбрек. — На Инис Скэйте мы все видели Караха.

Амергин поднес руку к виску. Видно было, что даже это простое движение дорого далось ему. Он вздохнул.

— Значит, как это принято у мабденов, — произнес верховный король, — должен состояться суд.

— Суд? — Медбх усмехнулась. — В такое время? — она повернулась спиной к Коруму. — Он доказал свою вину, а сейчас он несет невообразимую чушь. Он думает, мы так потрясены поражением, что поверим ему.

— Мы дрались за наши убеждения, королева Медбх, — сказал Амергин, — в не меньшей степени, чем за свои жизни. И мы должны вершить дела в соответствии с этими убеждениями. В противном случае у нас нет права на жизнь. Давайте зададим этим людям прямые вопросы и выслушаем их ответы. Лишь после этого мы решим, виновны они или нет.

Медбх пожала точеными плечами. Корум испытал невыносимую муку. Он осознал, что любит Медбх еще больше, чем прежде.

— Мы признаем Корума виновным, — сказала она. — И я с радостью приведу приговор в исполнение.

ГЛАВА ВТОРАЯ ЖЕЛТЫЙ КОНЬ

Вряд ли в пределах Крэг Дона остался хоть один мужчина или женщина, кто не потянулся бы к каменному алтарю. Измученные, обмороженные, исхудавшие от голода лица смотрели на Корума, и хотя он всех их знал, ни на одном не видел сочувствия; все считали его перебежчиком и возлагали на него ответственность за страшные потери, понесенные у Кер Алуда. За седьмым каменным кругом, внешним, свивался клубами странный неестественный туман, гудели, отдаваясь эхом, голоса фой миоре и непрестанно выли псы Кереноса.

И начался суд над Корумом.

— Может, я был не прав, решив искать союзников на Инис Скэйте, — признался Корум, — и таким образом я виноват в том, что неправильно оценил их. Но во всем остальном я невиновен.

Моркиан Две Улыбки, получивший в бою под Кер Ллудом лишь легкое ранение, нахмурился и пригладил усы. На выдубленной коже проступил белый шрам.

— Мы видели тебя, — сказал Моркиан. — Мы видели, как ты скакал бок о бок с принцем Гэйнором и колдуном Калатином, рядом с другим предателем — Гованоном. Все вместе вы возглавляли людей сосен, гулегов, вы натравляли на нас псов Кереноса. Я видел, как ты зарубил Гриньона Бычьего Наездника и Келин, одну из дочерей Милгана Белого, и я слышал, что ты напрямую ответственен и за смерть Падрака из Крэг-ат-Аита — ты заманил его в ловушку, поскольку он все еще думал, что Корум дерется за нас…

Хисак по прозвищу Солнцевор, помогавший Гованону ковать меч Корума, сидел, привалившись спиной к алтарю; его левая нога была в лубках.

— Я видел, как ты перебил много наших людей, Корум, — проворчал он со своего места. — Мы все тебя видели.

— А я скажу, что вы видели не меня, — продолжал настаивать Корум. — Мы пришли к вам на помощь. Все это время мы были на Инис Скэйте под властью заговора, заставившего нас поверить, что прошло всего несколько часов, а на самом деле миновали месяцы…

Медбх с горечью рассмеялась:

— Бабушкины сказки! Мы не верим этому детскому вранью!

Корум обратился к Хисаку Солнцевору:

— Ты помнишь предназначенный мне меч? Этот ли меч ты видел в бою?

Он вытащил свой отливающий лунным светом меч, и лезвие вспыхнуло странным бледным сиянием.

— Этот ли меч ты видел, Хисак?

Тот покачал головой:

— Конечно, нет. Я бы узнал его. Разве я не присутствовал при обряде?

— Да, ты был там. И будь при мне меч такой силы, разве я не использовал бы его в битве?

— Скорее всего… — признал Хисак.

— И посмотри! — Корум поднял серебряную руку. — Что это за металл?

— Конечно, серебро.

— Да! Серебро! И была ли у другого, у Караха, — была ли у него рука из серебра?

— Теперь я припоминаю, — нахмурившись, сказал Амергин, — что рука не выглядела как серебряная. Скорее всего, то было поддельное серебро…

— Потому что настоящее серебро убивает подмененных! — бросил Илбрек. — Это всем известно!

— Тут просто какой-то запутанный обман, — сказала Медбх, но в ее обвинениях уже не было прежней уверенности.

— Но в таком случае где же сейчас тот подкидыш? — спросил Моркиан Две Улыбки. — Почему, стоило исчезнуть одному, как тут же появляется другой? Если бы мы увидели рядом вас обоих, это бы нас сразу убедило.

— Хозяин Караха мертв, — сказал Корум. — Гованон поразил его. И Карах отнес Калатина в море. Там мы в последний раз видели их обоих. Поверьте, нам уже пришлось сойтись в бою с моим двойником.

— Почему вы все вернулись, — спросила Медбх, откидывая назад длинные рыжие волосы, — если знали, что наше положение здесь безнадежно?

— Зачем мы спешили вам на помощь? Это ты имеешь в виду? — осведомился Джери-а-Конел.

Хисак ткнул в него пальцем:

— Я видел и тебя рядом с Калатином. Единственный, кто не присоединился к нашим врагам — это Илбрек.

— Мы вернулись, — сказал Корум, — потому что достигли цели нашего пребывания на Инис Скэйте и принесли вам помощь.

— Помощь? — Амергин уставился на Корума. — Ту, о которой мы говорили?

— Именно ту, — Корум показал на черно-белого кота и шкатулку из бронзы и золота. — Вот она…

— Не предполагал я, что она предстанет в таком обличье, — сказал Амергин.

— И вот еще что… — Илбрек вытащил какой-то предмет из седельного вьюка. — Без сомнения, его выбросило на берег Инис Скэйта вместе с обломками одного из кораблей. Я сразу же узнал его. — Он показал старое, из растрескавшейся кожи седло, найденное на прибрежной полосе.

Амергин буквально задохнулся от изумления и протянул к нему руки.

— Я знаю его. Это последнее из наших сокровищ, которое мы не могли найти, если не считать обруча и котла — те по-прежнему в Кер Ллуде.

— Да, — сказал Илбрек, — и конечно, ты знаешь пророчество, относящееся к этому седлу?

— Точно вспомнить его не могу, — признался Амергин. — Но всегда удивлялся, почему явно бесполезное старое седло находится среди наших сокровищ.

— Это седло Лагайре, — сказал Илбрек. — Лагайре был моим дядей. Он погиб в последней из девяти битв. Ты должен помнить, что он наполовину происходил из смертных…

— И под ним был желтый конь, — произнес Амергин, — которого мог оседлать лишь тот, кто был чист духом и дрался за правое дело. Вот почему седло и хранилось среди наших сокровищ.

— Именно поэтому. Но я упоминул об этом отнюдь не для того, чтобы потянуть время. Я знаю, как вызвать желтого коня. И я готов это сделать, чтобы доказать вам, что Корум не лжет. Позвольте мне призвать коня и дайте Коруму оседлать его. Если конь примет его, то вы поймете, что он чист духом и сражается за правое дело — за ваше дело.

Амергин посмотрел на своих соратников.

— Это честно, — сказал верховный король.

Только Медбх была не согласна с его решением.

— Это будет какой-нибудь колдовской трюк, — сказала она.

— Я разгадаю его, — ответил верховный король. — Я Амергин. Не забывай этого, королева Медбх.

Выслушав упрек своего верховного короля, она отвернулась.

— Освободите место вокруг алтаря, — велел Илбрек, бережно поднимая седло и водружая его на огромную каменную плиту.

Все отступили от алтаря, расположившись вдоль кромки малого круга монолитов, и все смотрели, как Илбрек вскинул златоволосую голову к холодному небу и раскинул огромные руки — красное золото браслетов сида брызнуло легкими бликами, и Корум вновь ощутил огромную силу, которую излучал это благородный бог варваров, сын Мананнана.

И Илбрек запел:

Илбрек опустился на колени перед алтарем, на котором лежало старое растрескавшееся седло, и устало выдохнул последние слова.

Если не считать далекого рокота голосов фой миоре и воя псов, тут царило молчание. Никто не шевельнулся. Илбрек со склоненной головой неподвижно застыл перед алтарем. Все ждали.

Неожиданно возник какой-то новый звук, и никто не мог сказать, откуда он донесся, сверху или снизу, но, вне всякого сомнения, то был топот копыт коня, который на полном скаку несся к ним. Все стали озираться по сторонам, но никто не видел коня, хотя тот все приближался, пока не оказался в каменном круге. Люди услышали его фырканье, гордое ржанье и топот подкованных металлом копыт по мерзлой земле.

Внезапно Илбрек вскинул голову и засмеялся.

По другую сторону алтаря стоял конь. Он был уродлив и нескладен, но в его осанке чувствовалось благородство, а в теплых бархатных глазах светился ум. Дыхание клубами вырывалось из его подрагивающих ноздрей. Он встряхнул гривой и выжидающе посмотрел на Илбрека, медленно поднявшегося с колен, огромными руками взявшего седло и бережно положившего его на спину коня. Он нежно гладил животное по холке и стал ему что-то нашептывать, часто упоминая имя Лагайре.

Повернувшись, Илбрек жестом подозвал Корума.

— А теперь, Корум, попробуй оседлать его. Если он примет тебя, то тем самым ты докажешь всем и каждому, что не предавал мабденов.

Помедлив, Корум подошел к коню. Сначала Желтый Конь всхрапнул и отпрянул. Прижав уши, он умными глазами уставился на Корума.

Корум взялся за луку седла, и Желтый Конь повернул голову, рассматривая его и принюхиваясь. Корум осторожно сел в седло, а желтый конь опустил к земле длинную голову и старательно стал рыть носом снег в поисках травы. Он признал его.

Мабдены взорвались криками радости, называя его Кремм Кройхом, героем Серебряной Руки, их победителем. И Медбх, которая теперь стала королевой Медбх, со слезами на глазах подошла к нему и молча протянула нежную руку. Корум принял ее, склонился и припал к ней губами.

— А теперь мы должны посоветоваться, — коротко бросил Гованон. — Что нам делать с фой миоре? — он стоял под одной из каменных арок, положив руки на древко топора, и смотрел на туман, сгущающийся за пределами Крэг Дона.

Сактрик, все еще в облике черно-белого кота, сказал тихим сухим голосом:

— Как я полагаю, в идеальном смысле вас бы устроило, чтобы фой миоре оказались на вашем месте, а вы бы ушли отсюда…

Амергин кивнул:

— Если предположить, что у фой миоре есть реальные причины бояться Крэг Дона. Если же это всего лишь суеверие, то с нами покончено.

— Не думаю, что это всего лишь суеверие, Амергин, — возразил Сактрик. — Я тоже чувствую силу Крэг Дона. Теперь я должен подумать, как лучше помочь вам, но сначала мне необходимо получить от вас заверение, что, если все удастся, вы в свою очередь поможете мне.

— Как только я снова обрету обруч силы, — сказал главный друид, — то смогу помочь тебе. В этом я уверен.

— Очень хорошо. Значит, договорились, — Сактрик, похоже, был доволен.

— Да, — со своего места мрачно откликнулся Гованон, — будем считать, что договорились.

Корум вопросительно посмотрел на друга, но карлик-сид не проронил больше ни слова.

Когда Корум спешился, Медбх прошептала ему на ухо:

— Я думала, что не смогу этого сделать, но теперь поняла свою ошибку. У меня есть заклятие, которое поможет тебе. В этом я уверена.

— Заклятие?

— Дай мне свою серебряную руку. У меня есть средство сделать ее сильнее.

— Но, Медбх, — улыбнулся Корум, — мне не нужна дополнительная сила…

— В предстоящей битве тебе понадобится все, что может дать другой человек, — продолжала настаивать она.

— Где ты раздобыла это заклятие? У мудрых старух?

Она улыбнулась, а Корум вынул короткие шплинты, крепившие серебряную кисть к культе запястья.

Медбх уклонилась от ответа.

— Оно сработает, — сказала она. — Так мне было обещано.

Пожав плечами, Корум протянул ей изящное серебряное изделие:

— Верни мне ее поскорее, ибо осталось не так много времени. Нас ждет сражение с фой миоре.

Медбх кивнула.

— Это будет быстро, Корум, — она кинула на него взгляд, полный такой нежности, что у него стало тепло на сердце и он смог улыбнуться.

Затем, взяв серебряную кисть, она скрылась в своем небольшом вигваме из шкур, что стоял слева от алтаря, пока Корум обсуждал положение дел с Амергином, Илбреком, Гованоном, Джери-а-Конелом, Моркианом Две Улыбки и другими оставшимися в живых рыцарями мабденов.

К тому времени, когда Медбх, вернувшись, отдала Коруму его серебряную кисть, бросив на него многозначительный и уверенный взгляд, они уже определили наилучший способ действий.

С помощью Терхали Сактрик вызовет к жизни огромный мираж, который придаст Крэг Дону облик, не страшный для фой миоре, но до того, как мираж возникнет, мабдены должны рискнуть и бросить в последний бой против фой миоре и их вассалов немногих оставшихся бойцов.

— Мы основательно рискуем, — сказал Амергин, глядя, как Корум крепит серебряную кисть, — и должны быть готовы к тому, что никто из нас не уцелеет. Мы можем погибнуть еще до того, как Сактрик и Терхали исполнят свою часть договора.

Корум посмотрел на Медбх и увидел, что он снова любим. И возможность погибнуть опечалила его.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ СРАЖЕНИЕ ПРОТИВ ДРЕВНЕЙ НОЧИ

И они пошли в последний бой с фой миоре — полные гордости, в своих помятых доспехах, высоко вздымая изодранные боевые знамена. Заскрипели и застонали колесницы, когда их колеса пришли в движение; лошади ржали и били копытами, и мерный шаг боевых колонн гудел подобно барабанному бою. Взвыли трубы, засвистели флейты, дробно ударили барабаны, и остатки воинства мабденов хлынули из убежища Крэг Дона в битву с народом холода.

На старом каменном алтаре пристроились лишь маленький черно-белый кот и шкатулка из бронзы и золота.

Верхом на Желтом Коне вел бойцов Корум — в здоровой руке лунный меч Предатель, на сгибе локтя круглый щит и два дротика в серебряной левой руке (в ней же он держал и поводья). Корум с радостью чувствовал силу и уверенность коня. Сбоку от Корума ехал верховный король, главный друид Амергин — презрев доспехи, он накинул на себя лишь синий плащ, а на него — куний мех и зимнюю шкуру оленя; по другую сторону от Корума скакала гордая королева Медбх в полном вооружении, с короной на сверкающем шлеме, за спиной развевались рыжие волосы, путаясь с густым медвежьим и волчьим мехами. У пояса ее висела праща, и в руке она держала меч. Медбх улыбнулась Коруму, когда он, миновав последний каменный круг, ринулся в густой туман с кличем:

— Фой миоре! Фой миоре! Корум уничтожит вас!

Желтый Конь открыл свой уродливый рот, обнажив бесцветные зубы, и, растянув губы, издал странный звук — дерзкий саркастический смешок, после чего неожиданно рванулся вперед, и стало ясно, что его бархатные глаза видят сквозь пелену тумана, ибо он нес Корума прямо на его врагов, так же как он нес своего старого хозяина Аагайре в девятую, последнюю из его битв при Слайв-Гуллионе.

— Эй, фой миоре! Вам не скрыться в тумане! — крикнул Корум, прикрывая рот меховым воротником, чтобы не наглотаться холодного воздуха.

На мгновение он увидел недалеко от себя огромный темный силуэт, но тот исчез, а до Корума донеслись знакомое поскрипывание и звук неуклюжей поступи груженых бесформенных созданий фой миоре, а затем он услышал тихий смешок, не имевший отношения к фой миоре. Повернувшись, он увидел какое-то мерцание, но тут же понял, что это доспехи принца Гэйнора Проклятого, переливающиеся багровым, желтым и снова алым цветами, а за Гэйнором собрались ряды людей сосен с неподвижными бледно-зелеными лицами, с горящими зелеными глазами; их зеленые тела прямо держались в седлах зеленых коней. Корум развернулся лицом к ним, слыша, как Илбрек кричит Гованону на другом конце поля:

— Осторожнее, Гованон, это Гоим!

Но Корум не увидел, как Илбрек и Гованон схватились с этой жуткой женщиной фой миоре, и у него не было времени даже окликнуть их, ибо принц Гэйнор послал коня вперед, и Корум успел услышать лишь давний знакомый звук рога, которым Гованон сбивал с толку гулегов и псов Кереноса.

Герб Хаоса, восемь стрел, ярко пламенел на нагруднике Гэйнора, когда тот мчался вперед, и меч в его руке менял цвета: золотой, серебряный, небесно-синий, а из-под плоского гладкого забрала шлема звучал злобный голос Гэйнора:

— Наконец я сойдусь с тобой лицом к лицу, Корум, ибо пришло время!

Корум вскинул круглый щит, и меч Гэйнора врубился в его серебряный обод. Своим лунным Предателем Корум нанес мощный удар по шлему Гэйнора, и тот вскрикнул, когда клинок чуть не разрубил металл.

Выдернув свой меч, Гэйнор помедлил.

— У тебя новый меч, Корум?

— Да. И зовут его Предатель. Он тебе нравится, Гэйнор? — засмеялся Корум, видя, что его старый враг растерян.

— Я не думаю, брат, что твоя цель — уничтожить меня в этом бою, — задумчиво сказал Гэйнор.

Неподалеку Медбх дралась с отрядом гулегов, но, прежде чем туман снова скрыл ее, Корум понял, что перевес на ее стороне.

— Почему ты называешь меня братом? — спросил он.

— Потому что наши судьбы тесно сплетены. Потому что мы те, кто мы есть…

Корум снова подумал, не говорило ли пророчество старухи именно о Гэйноре, не его ли он должен опасаться. «Бойся красоты, — сказала она, — бойся арфы и бойся брата…»

Издав боевой клич, Корум бросил своего смеющегося коня на Гэйнора; снова взметнулся Предатель и рассек наплечник Гэйнора, так что тот вскрикнул, а его доспехи вспыхнули гневным алым пламенем. Трижды он нанес удары Коруму, пока вадхагский принц пытался высвободить свой меч, но все три удара пришлись по щиту, и у Корума лишь онемела рука.

— Мне это не нравится, — сказал Гэйнор. — Я ничего не знал о мече Предателе. — Помолчав, он заговорил другим тоном, в котором звучала надежда: — Как ты думаешь, Корум, он сможет убить меня?

Корум пожал плечами.

— Этот вопрос ты должен задать Гованону, кузнецу-сиду. Он выковал этот меч.

Но Гэйнор уже развернул коня, потому что из тумана показались мабдены с факелами, пламя которых оттеснило воинов сосен, ибо больше всего эта часть воинства фой миоре, древесное братство, боялась огня. Выкрикнув приказ, Гэйнор бросил своих людей на мабденов и скоро затерялся в гуще людей сосен, еще раз избежав прямой стычки с Корумом, ибо Корум был единственным среди смертных, внушавших страх Гэйнору Проклятому.

На мгновение Корум очутился в одиночестве, не зная, ни куда делись его враги, ни где его друзья, но со всех сторон из зябкого тумана до него доносились звуки битвы.

Из-за спины он услышал тихий стон, который становился все громче, пока не стал чем-то вроде блеяния, а затем низким печальным ревом, одновременно и тупым, и угрожающим. Корум вспомнил этот голос и понял, что его ищет Балар, не забывший, как Корум однажды ранил этого фой миоре. Принц опознал поскрипывание огромной плетеной боевой колесницы, ноздрей коснулся тошнотворный запах, зловоние гниющей плоти. Он с трудом справился с желанием оказаться как можно дальше от источника этого запаха и приготовился наконец сойтись лицом к лицу с фой миоре. Желтый Конь вскинулся на дыбы, взметнув копыта в воздух, но затем успокоился и напрягся, вглядываясь в туман теплыми умными глазами.

Корум увидел, как на него наступает темная масса. Она двигалась неверными ковыляющими шагами, словно пара ног с одной стороны была короче другой пары; тело существа было усеяно огромными скользкими пузырями, а голова моталась на шее, казавшейся сломанной. Корум увидел красный беззубый рот, водянистые глаза, беспорядочно размещенные с левой стороны головы, из сине-зеленых ноздрей при каждом вдохе и выдохе вылетали клочки сгнившей кожи, и животное, постанывая от боли, тащило повозку со своим хозяином. И в ней, ухватившись уродливой рукой за плетеную стенку колесницы, стоял Балар, ревя в бессмысленном гневе — все тело фой миоре было покрыто чем-то вроде густой спутанной шерсти с проплешинами плесени, которой покрывается гниющая пища, с пятнами желтых язв на участках голой кожи.

Лицо Балара было багровым и мятым, словно его жевали, на нем имелись раны, из которых свисали куски мяса и местами торчали кости, ибо Балар, как и его сотоварищи, медленно умирал, заживо сгнивая — результат слишком долгого пребывания в чужой плоскости. На левой щеке Балара открывался и закрывался какой-то проем, оказавшийся ртом, а над ним и провалившимся носом подрагивало единственное тяжелое веко мертвой плоти, прикрывавшее страшный ледяной глаз Балара. От крюка, пронзавшего веко, тянулся шнур; перекинутый через голову Балара, он уходил под мышку, и конец веревки был сжат двупалой рукой Балара.

Рев гремел все сильнее. Балар повернул голову в поисках Корума, и тому показалось, что с губ Балара сорвалось имя вадхага — они сложились, как бы произнося его, но Корум решил, что это ему показалось.

И вдруг, даже не предупредив Корума, Желтый Конь рванулся вперед — Балар как раз сделал движение рукой, чтобы открыть свой единственный глаз. Распластавшись в прыжке, конь оказался сбоку от гиганта, сразу же за его спиной. Корум успел выпрыгнуть из седла. Ухватившись за край повозки, он подтянулся и метнул первый из дротиков, который глубоко вошел в гниющую плоть промежности Балара.

Балар удивленно хрюкнул и стал озираться в поисках того, кто причинил ему боль. Корум со всей силой засадил второй дротик в грудь великана.

Балар нашел первый дротик и выдернул его, но явно не заметил второго. И снова принялся тянуть за веревку, открывавшую смертельно опасный глаз.

Подпрыгнув, Корум зажал в кулаке горсть жестких волос Балара и стал карабкаться по бедру гиганта, едва не свалившись, потому что вырвавшиеся волосы остались у него в горсти. Когда Корум всадил меч глубоко ему в спину, Балар дернулся, принц сорвался и, раскачиваясь в воздухе, повис на рукоятке меча.

Балар фыркнул и загудел, но продолжал держаться двумя пальцами за шнур, открывающий глаз. Второй рукой он хлопал по спине, но Корум успел ухватиться за другой пучок волос и снова полез наверх.

Балар покачнулся в колеснице. Животное, тащившее ее, поняло движение седока как сигнал к движению — повозка дернулась, и Балар чуть не рухнул навзничь с нее, но неловким движением успел восстановить равновесие.

Задыхаясь от запаха разлагающейся плоти, Корум вскарабкался еще выше по спине, пока не добрался до того места, где шнур уходил под мышку Балара. Корум рубанул по нему Предателем. Он наносил удар за ударом, а Балар, покачиваясь, ревел, испуская облака густого зловонного дыхания, — но наконец шнур был перерублен.

Теперь у Балара оказались свободными обе руки, и он пустил их в ход. Поймав Корума, он зажал его в огромном безжалостном кулаке так, что тот не смог пошевелиться, а уж тем более воспользоваться мечом.

Что-то буркнув, Балар опустил голову, и Корум, последовав его примеру, увидел, что Желтый Конь бьет копытами уродливую ногу Балара.

У фой миоре не хватило сообразительности заниматься одновременно Корумом и его конем, и, когда он наклонился к новому противнику, хватка его ослабла, и вадхагскому принцу удалось высвободиться и рубануть мечом по сжимавшим его пальцам. Один из них полетел на землю, и из обрубка потекла липкая сукровица, а Корум с такой силой рухнул на землю плашмя, что у него перехватило дыхание. Сморщившись от боли, он поднялся и увидел, что Желтый Конь стоит рядом и насмешливо смотрит на него; скрипучая колесница Балара опять исчезла в тумане. Ее седок продолжал вопить странным высоким голосом, который, как ни удивительно, в данный момент вызвал у Корума сочувствие к этому созданию.

Снова сев в седло, принц поморщился, догадываясь, какого размера синяк оставило это падение, и желтый конь с места рванул в галоп, минуя и размытые туманом группы сражающихся, и чудовищные очертания фой миоре. Высоко над Корумом блеснули рога; он увидел лицо, напоминавшее волчье, увидел белые клыки и понял, что это был Керенос, глава фой миоре. Завывая, подобно одному из своих псов, огромным, грубо скованным мечом гигант отбивался от нападающего на него всадника с золотыми волосами, сидевшего на мощном вороном жеребце в позолоченной сбруе из красной кожи, украшенной перламутром и жемчугами. Это был Илбрек, сын Мананнана, на своем коне Густая Грива. В руке у него был блистающий меч Мститель, и он вел бой с Кереносом, как в давние времена сражались его предки-сиды, откликнувшиеся на зов мабденов о помощи и примчавшиеся, чтобы избавить мир от Хаоса и Древней Ночи. Корум проскочил мимо него и увидел, как Гоим с лицом ведьмы и подпиленными зубами когтистыми руками тянулась к Гованону, а тот, осыпая ругательствами старую каргу, отбивался от нее топором.

Корум хотел остановиться и помочь старому другу, но Желтый Конь понес его дальше, где королева Медбх, стоя над трупом своего скакуна, мечом отражала атаку полудюжины красноухих псов, окруживших ее. Корум на скаку свесился с седла, не замедляя скачки, вспорол брюхо двум псам и крикнул женщине, которую любил:

— Прыгай ко мне за спину, Медбх! Скорее!

Королева Медбх подчинилась, и Желтый Конь, даже не заметив дополнительного веса, оскалил зубы и снова засмеялся, глядя, как псы прыгают вокруг него.

И тут туман исчез, и они оказались в дубовом лесу. Все дубы пылали холодным пламенем невообразимой яркости, освещая поле битвы. Все, кто еще дрался, опустили оружие и изумленно воззрились на горящие деревья. Нигде не было видно ни клочка снега.

И пять чудовищных фигур в пяти грубо сколоченных колесницах, которые тащили пять невообразимых животных, закрыли руками уродливые головы и завопили от страха и боли.

Хоть Корум и знал о происхождении заклятия, он ощутил растущее чувство тревоги. Повернувшись в седле, он прижал к себе Медбх, не в силах справиться с навалившимся на него ощущением — что-то не так.

Вассалы фой миоре растерянно заметались на месте, ожидая указаний от своих предводителей, но фой миоре гудели, стонали и содрогались, ибо в этом измерении они больше всего на свете боялись такого сочетания — дубов и пламени.

Прихрамывая и опираясь на топор, к Коруму подошел Гованон. Когти Гоим оставили у него на теле дюжину глубоких кровоточащих царапин, но лицо его было мрачно не по этой причине.

— Ну-ну, — проворчал он. — Ну и наколдовал нам Сактрик! Ох как я боюсь этих его знаний.

Корум мог только кивнуть в знак согласия.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ СИЛА КРЭГ ДОНА

— Когда в мир вторгается такой мощный мираж, — сказал Гованон, — от него очень трудно избавиться. Он на много лет поселится в умах мабденов. Я-то знаю, что прав.

Королева Медбх усмехнулась:

— Я думаю, что у тебя слишком мрачные мысли, старый кузнец. Амергин поможет малибаннам, вот и все. Наш мир избавится от всех врагов!

— Есть враги похитрее, — заметил Гованон, — и хуже всего то, что созданная ими реальность искажает правильное представление о вещах и понятиях..

Но Медбх лишь пожала плечами, пропустив мимо ушей его слова, и показала на фой миоре, которые гнали свои колесницы с поля боя, стараясь спастись от пламенеющих дубов.

— Смотрите! Наши враги бегут!

Подъехал Илбрек. Лицо его пылало, а на чистой коже остались следы схватки. Он засмеялся:

— Мы правильно сделали, что попросили помощи на Инис Скэйте!

Но ни Корум, ни Гованон не отреагировали на его слова, и Илбрек поскакал дальше. Время от времени нагибаясь в седле, он сносил головы тем воинам сосен и гулегам, что попадались ему по пути. Никто не пытался напасть на него — вассалы фой миоре пребывали в крайней растерянности.

Когда Медбх, спрыгнув с Желтого Коня, пошла ловить бесхозную лошадь, которую заприметила поблизости, Корум увидел, что через пылающий дубовый лес к нему едет принц Гэйнор Проклятый. Не доезжая футов тридцати, он бросил поводья.

— Что это? — спросил он. — Кто вам помогает, Корум?

— Думаю, вряд ли тебе стоит знать об этом, Гэйнор Проклятый, — ответил Корум. И услышал, как тот вздохнул.

— Ну, вы всего лишь хотите найти другое убежище, подобное Крэг Дону. Мы будем ждать рядом, и вы снова начнете голодать. Чего вы добились?

— Пока еще не знаю, — сказал Корум.

Развернувшись, принц Гэйнор двинулся вслед за отступающими фой миоре. И остальные — гулеги, псы Кереноса, воины сосен, — все, кто остался в живых, хлынули за ним.

— И что теперь? — спросил Гованон. — Последуем за ними?

— На расстоянии, — ответил Корум.

Его спутники начали собираться. Осталось их не больше сотни. Среди них был Амергин, верховный король, и Джери-а-Конел с раной в боку. Лицо Джери было бледным, а глаза полны страдания. Корум подошел к нему и осмотрел рану.

— Я наложил целебную мазь, — сообщил Амергин. — Но ему нужно средство получше, чем то, что у меня под руками…

— Это был Гэйнор, — произнес Джери-а-Конел. — Я не увидел его в тумане и не успел…

— У меня большой счет к Гэйнору, — сказал Корум. — Подождешь здесь или двинешься с нами за фой миоре?

— Если их конец близок, я хочу увидеть его, — ответил Джери.

— Быть по сему, — промолвил Корум.

И все они поскакали за отступающими фой миоре.

И фой миоре, и их сподвижники так спешили оказаться подальше от пылающего дубового леса, что не замечали у себя в тылу Корума и мабденов. Единственным, кто, оглядываясь, не скрывал удивления, был Гэйнор. Он не боялся пламени дубов. Он страшился только ада.

Что-то коснулось плеча Корума, и он почувствовал, как на нем устроилось маленькое тело. Это оказался черно-белый кот с глазами Сактрика.

— Как далеко простирается действие магического заклятия? — спросил Корум малибанна:

— Сколько необходимо, — ответил ему Сактрик. — Сам увидишь.

— А где Крэг Дон? Я и понятия не имела, что мы так далеко отошли от него, — заметила Медбх.

Но Сактрик не ответил. Он расправил позаимствованные крылья и снова улетел.

Амергин внимательно рассматривал полыхающие дубы.

— Такой простой мираж, — пробормотал он, — но с какой силой действует. Теперь-то я понимаю, почему ты опасался малибанна, Гованон.

Тот только хмыкнул.

— Я не могу отделаться от мысли, что мабденам было бы лучше погибнуть в этом бою, — помолчав, сказал карлик-сид. — В результате сегодняшнего союза будут страдать ваши потомки.

— Надеюсь, что нет, Гованон, — произнес главный друид, но все же нахмурился, задумавшись над его словами.

Корум заметил мелькнувшую за дубами тень. Всмотревшись в нее, он начал осознавать, что же это такое.

Фой миоре остановились. В их трубных и гудящих голосах стало слышно возбуждение. Вскидывая уродливые головы, они окликали друг друга, и в этом зове было что-то жалобное и детское.

Корум присмотрелся к высоким теням и покачнулся от внезапного головокружения.

— Это Крэг Дон, — сказал он. — Малибанн обманул их. Фой миоре вошли в каменные круги!

— Мой кот! — закричал Джери. — Сактрик еще там?

Маленький Спутник Героев пришпорил коня и во весь опор поскакал к фой миоре.

— Джери! — крикнул Корум, решив, что от боли в боку у него помутился рассудок. — Сактрик сам сможет защитить себя!

Но Джери его не услышал. Он уже доскакал до ближайшей группы воинов сосен и незамеченным проскочил мимо них. Корум решил догнать его, но Желтый Конь не сдвинулся с места. Корум всадил ему в бока шпоры, но не смог заставить сделать хоть шаг.

Коруму показалось, что каменные круги начали вращаться вокруг него. По мере их вращения пламенеющие дубы исчезали один за другим — и снова возникали и холодное небо, и белая равнина, и туман, отчего Корум чуть не ослеп. Он с друзьями по-прежнему стоял за внешним кругом монолитов, а в самом их центре оказались фой миоре. Какая-то сила попыталась втащить Корума во внутренний круг, его толкал мощный порыв ветра, но Желтый Конь уперся копытами в землю, а Корум вцепился в седло, успев заметить, что многих мабденов несет и крутит по мерзлой земле.

Вдруг раздался страшный рев, и Корум увидел, что фой миоре пытаются вырваться из внутреннего круга, но ветер отшвыривает их назад.

— Джери! — закричал Корум, но ветер относил его слова в сторону. — Джери!

Каменные колонны вращались все быстрее и быстрее, и наконец в седле остался лишь Корум. Даже Илбрек опустился на колени у ног Густой Гривы, рядом держался и Гованон — не отрывая глаз, он следил за тем, что происходило в самом центре Крэг Дона.

Корум увидел какие-то алые вспышки и понял, что это яростно борется с ветром Гэйнор Проклятый, медленно, но настойчиво пробивавшийся к группе мабденов; ветер то и дело сбивал его с ног, но он всякий раз ухитрялся подняться, и его доспехи продолжали переливаться тысячью разных цветов.

«Ты пытаешься уйти от своей судьбы, Гэйнор, — подумал Корум. — Но я тебе этого не позволю. Ты должен отправиться в ад».

Он вытащил меч Предатель, от которого шел лунный свет.

Тот, как живое существо, запульсировал в его руке. Корум решил остановить Гэйнора.

Ветер пытался сбросить его на землю, но, в отличие от Гэйнора, Корум не поддался паническому страху. Спрыгнув с Желтого Коня, он двинулся к Гэйнору. Налетевший порыв едва не сбил его с ног, но Корум устоял и, приблизившись к неприятелю, с мрачной решимостью преградил ему путь.

Металлическим кулаком Гэйнор нанес Коруму удар в лицо, одновременно вырвав у него меч, и вскинул клинок, чтобы окончательно поразить вадхагского принца. Доспехи Гэйнора стали сине-черными, а тем временем камни Крэг Дона вращались все быстрее и быстрее.

Корум увидел, как за спиной Гэйнора вырос Гованон и схватил его за запястье, но тот вывернулся из захвата и обрушил на кузнеца удар, предназначавшийся Коруму.

Второй раз Предатель поразил Гованона, и второй раз он остался в ране, а Гэйнор сорвался с места, миновав, наконец, последний круг.

Корум подполз к лежащему Гованону. Рана была ужасной. Кровь кузнеца-сида хлестала из распоротого Предателем тела и впитывалась в мерзлую землю. Корум вырвал лунное лезвие из бока Гованона и положил его большую голову себе на колени. Кровь уже отхлынула от. лица Гованона. Сид умирал. Ему оставалось жить несколько минут.

— Ты правильно назвал меч, вадхаг, — прошептал Гованон. — И меня постигла прекрасная смерть.

— Ох, Гованон… — вырвалось у Корума, но кузнец покачал головой.

— Я рад, что умираю. Мое время в этой плоскости подошло к концу. Для таких, как мы, вадхаг, нет места. Не здесь. И не сейчас. Еще никто не знает, что зараза малибаннов распространится по этой реальности и будет распространяться даже тогда, когда малибанны исчезнут. Если можешь, уходи отсюда…

— Не могу, — сказал Корум. — Тут женщина, которую я люблю.

— Ну, если так… — Гованон зашелся кашлем. Его глаза остекленели и закрылись. Дыхание прекратилось.

Корум медленно поднялся, не обращая внимания на могучие порывы ветра. Он увидел, что фой миоре все еще борются с ураганом, но рядом с ними уже почти никого не осталось.

Сквозь порывы ветра пробился Амергин и взял Корума за руку.

— Я видел, как погиб Гованон. Если бы мы успели доставить его в Кер Ллуд, может, котел вернул бы его к жизни.

Корум покачал головой.

— Он хотел умереть…

Амергин кивнул, и помолчав, взглянул на внутренний круг.

— Фой миоре еще сопротивляются вихрю, но большинствоих людей уже отправились в ад.

Тут Корум вспомнил о Джери и стал искать его глазами среди расплывчатых очертаний людей и животных. Ему показалось, что он увидел его — бледный и испуганный, Джери стоял у алтаря, отчаянно махая руками — но через мгновение он снова исчез.

Один за другим стали исчезать и фой миоре. Ветер больше не ревел между монолитами, каменные круги замедляли вращение, мабдены, поднимаясь, с радостными криками бежали к алтарю, на котором рядом со шкатулкой из бронзы и золота сидел маленький черно-белый кот.

Только Корум и Илбрек остались стоять над трупом своего друга, карлика-сида.

— Он произнес пророчество, Илбрек, — сказал Корум. — Он посоветовал нам, если сможем, оставить эту плоскость и куда-то уйти. Он считал, что наши судьбы больше не связаны с мабденамй.

— Может, так оно и есть, — согласился Илбрек. — Теперь, когда все кончено, думаю, вернусь к миру и покою моря, в королевство своего отца. Я не смогу тут отпраздновать победу вместе со своим старым другом Гованоном, он не сможет выпить со мной, не будет петь мне старые песни сидов. Прощай, Корум. — Он положил ему на плечо огромную руку. — Или ты отправишься со мной?

— Я люблю Медбх, — сказал Корум. — Поэтому я и должен остаться.

Илбрек медленно поднялся в седло Густой Гривы и без лишних слов поскакал по снежной равнине, возвращаясь на запад.

И только Корум смотрел, как он исчезает вдали.

ГЛАВА ПЯТАЯ ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЗАМКУ ОУЙН

Вернувшись в Кер Алуд, все увидели, что зима исчезает на глазах и на смену ей приходит весна. Хотя осталось много разрушенных домов, которые предстояло отстраивать, и повсюду лежали трупы — их нужно было с соответствующими обрядами сжечь на погребальных кострах за стенами города, и хотя всюду в столице мабденов были видны следы хозяйничанья фой миоре — все были полны радости.

Амергин отправился в высокую башню, зачарованным пленником которой был когда-то (и откуда его спас Корум), нашел котел и обруч силы. Он показал их всем мабденам, вместе с ним вернувшимся в Кер Ллуд, как доказательство, что фой миоре навсегда исчезли с этой земли и Древняя Ночь изгнана навечно.

И они воздали почести Коруму как великому герою, спасшему их народ. Звучали песни о его трех походах, о его подвигах и отваге, но Корум ловил себя на том, что не может улыбаться, что чувствует не радость и возбуждение, а только печаль, ибо он скорбел по Джери-а-Конелу, вместе с фой миоре исчезнувшему в преисподней, он скорбел по карлику-сиду Гованону, погибшему от меча, названного Предателем.

Вскоре после прибытия в Кер Ллуд Амергин, взяв с собой черно-белого маленького кота и шкатулку из золота и бронзы, поднялся на самый верх башни. Всю ночь вокруг нее бушевал шторм без дождя, гремел гром и блистали молнии — и наконец, ближе к утру, Амергин вышел из башни. При нем не было шкатулки, но он нес на руках дрожащего кота. Амергин рассказал Коруму, что отношения с малибаннами полностью завершены, договор выполнен. Корум взял кота, у него больше не было глаз Сактрика, и отныне тот всегда был с ним.

Когда первые торжества завершились, Корум пришел к Амергину и попрощался с верховным королем, сказав, что хочет вернуться в Кер Махлод вместе с оставшимися в живых его обитателями и что этого хочет и женщина, которую он любит, королева Медбх. Амергин еще раз поблагодарил Корума и пообещал, что вскоре сам посетит Кер Махлод, потому что им еще о многом надо потолковать, и Корум ответил, что он с радостью будет ждать Амергина. На том они и расстались.

Они верхом двинулись на запад и по пути видели, что земля снова покрывается зеленью, хотя животные не торопились возвращаться; им то и дело встречались брошенные фермы, а в поселениях не было ничего, кроме трупов. Наконец они прибыли в Кер Махлод, город-крепость на коническом холме рядом с дубовой рощей и недалеко от моря. Тут они провели несколько дней, и как-то утром Медбх, проснувшись, склонилась над Корумом, погладила его по голове и сказала:

— Ты изменился, мой любимый. Ты стал таким мрачным.

— Прости, — ответил он. — Я люблю тебя, Медбх.

— Я прощаю тебя, — сказала она ему. — И я люблю тебя, Корум, — тем не менее, она запнулась, и глаза ее смотрели куда-то вдаль. — Я люблю тебя, — повторила Медбх и поцеловала его.

Ночь или две спустя, лежа в своей постели, Корум проснулся от ночного кошмара: принц видел свое же лицо, искаженное злобой, и услышал, как где-то за стенами Кер Махлода играет арфа. Он протянул руку, чтобы разбудить Медбх и рассказать ей о своем сне, но ее не было рядом, и когда он пошел искать ее, то нигде не мог найти. Утром он спросил, где она была, но Медбх объяснила, что, должно быть, он из одного сна сразу же перешел в другой, поскольку она всю ночь была рядом.

Проснувшись следующей ночью, Корум увидел, что она спокойно спит, но ему захотелось встать (он сам не знал, почему), облачиться в доспехи и повесить на пояс меч Предатель. Он вышел из замка, вывел Желтого Коня, сел в седло и двинулся в сторону моря, пока не добрался до осыпавшейся скальной гряды, от которой остался лишь утес, где высились руины — мабдены называли их замком Оуйн, а он — замком Эрорн. В нем он родился и в нем же до появления древних мабденов был счастлив.

Корум склонил голову к уху Желтого Коня и сказал своему, благородному уродливому жеребцу:

— Ты обладаешь огромной силой, конь Лагайре, и ты очень умен. Можешь ли перемахнуть через этот провал и доставить меня в замок Эрорн?

Повернув голову, Желтый Конь посмотрел на Корума теплыми бархатными глазами, и во взгляде его не было насмешки, а лишь озабоченность. Всхрапнув, он взрыхлил землю копытом.

— Сделай это, Желтый Конь, — попросил Корум, — и я отпущу тебя туда, откуда ты пришел.

Желтый Конь помедлил, но, кажется, согласился. Развернувшись, он двинулся рысью к Кер Махлоду, затем, снова повернувшись, рванулся в галоп. Он мчался все быстрее и быстрее, пока провал между материком и мысом, где стоял замок Оуйн, не оказался совсем рядом. В свете луны взлетали белеющие брызги, а океан ревел, как исчезнувшие фой миоре. Желтый Конь напрягся, прыгнул, и его копыта коснулись скалы на другой стороне. Наконец желание Корума осуществилось. Он спешился.

Желтый Конь вопросительно посмотрел на Корума, и тот спокойно ответил ему:

— Ты свободен. На тех же условиях, что поставил Лагайре.

Желтый Конь наклонил голову, повернулся и, перемахнув через провал, исчез в темноте. Коруму показалось, что за гулом моря он слышит голос, зовущий его со стен Кер Махлода. Не голос ли это Медбх?

Он решил не обращать на него внимания. Он стоял и рассматривал древние осыпавшиеся стены замка Эрорн. Корум помнил, как мабдены перебили его семью, а потом изуродовали его самого, лишив руки и глаза, и в данный момент он мог лишь удивляться, почему так долго и так преданно служил им. И сейчас ему казалось иронией судьбы, что в обоих случаях причиной была любовь к мабденской женщине. Но между Ралиной и королевой Медбх было различие, понять которое он не мог, хотя принц любил их обеих и они любили его.

Корум различил какое-то шевеление за разрушенными стенами и подошел к ним, думая, доведется ли ему еще раз увидеть юношу с золотым лицом и телом, которого он как-то видел здесь и которого звали Дагда. Заметив движение тени и отблеск пурпура в лунном свете, он крикнул:

— Кто здесь?

Ответа не последовало.

Он подошел ближе. Его рука коснулась изъеденного временем камня портала. Прежде чем двинуться дальше, Корум помедлил и снова крикнул:

— Кто здесь?

Что-то зашипело подобно змее. Что-то щелкнуло, брякнуло. На фоне лунного света, падавшего в проемы окон, Корум увидел очертания человеческого тела. Мужчина повернулся, показав Коруму свое лицо.

То было лицо самого Корума. Это был подкидыш Калатина, его Карах, от которого шел запах морской соли. Карах улыбнулся и обнажил меч.

— Приветствую тебя, брат, — сказал Корум. — Я точно знал, что сегодня ночью пророчество исполнится. Думаю, поэтому я и пришел сюда.

Карах ничего не ответил, а только улыбнулся, и где-то вдалеке Корум услышал тихие, зловещие звуки арфы Дагды.

— Но где же та красота, которой я должен бояться? — спросил Корум. И тоже выхватил меч. — Ты это знаешь, подмененный?

Но Карах еще шире расплылся в улыбке, блеснув белыми зубами, отчего его сходство с Корумом усилилось.

— Думаю, что стоит забрать у тебя мой плащ, — сказал Корум. — Знаю, что мне придется драться за него.

И они сошлись в бою, рубясь на мечах так, что искры, сыпавшиеся с клинков, освещали сумрачные помещения замка. Корум увидел, что они равны друг другу, искусство одного не уступает искусству другого, а сила — силе.

Они сражались, перемещаясь по полуразрушенным помещениям замка Эрорн. Они дрались на выщербленных плитах, на полуобвалившихся лестницах. Бой длился уже около часа, удар встречал такой же удар, обманное движение сталкивалось с такой же уловкой, но Корум стал понимать, в чем преимущество подмененного: тот не знал, что такое усталость.

Корум уставал, а энергия противника росла. Тот ничего не говорил, может, вообще не умел разговаривать, но его улыбка все ширилась, и в ней явно была видна насмешка.

Корум отступал. Ему оставалось лишь рассчитывать на свое умение обороняться. Карах вытеснил его из дверей замка Эрорн и загнал на самый край утеса, где Корум, собрав все силы, рванулся вперед. Противник этого не ожидал, и Предатель поразил его в руку.

Похоже, подкидыш даже не почувствовал раны и возобновил атаку с новой яростью.

Нога Корума скользнула по камню, он оступился, отлетел назад и упал. Меч вылетел из руки, и Корум отчаянно вскрикнул:

— Это нечестно! Нечестно!

И тут снова послышались звуки арфы. Казалось, зазвучали слова песни, Корум смог их расслышать: «Ах, этот мир всегда был таков. Как печальна участь героев, завершивших свой путь…»

И, словно наслаждаясь победой, подкидыш вскинул меч и неторопливо двинулся к Коруму.

Корум почувствовал давление в левой кисти. Его серебряная рука ожила по собственной воле. Он видел, как распустились ремни, вылетели шплинты, как серебряная рука взмыла в воздух и полетела прямиком к Предателю, блестевшему в лунном свете.

— Я сошел с ума, — пробормотал Корум. Но тут он вспомнил, как Медбх забрала его серебряную руку и произнесла над ней заклятие. Он, конечно же, забыл об этом — как и она.

Серебряная рука, выкованная Корумом, сжала рукоять меча сида. Подкидыш, вытаращив глаза, уставился на нее и со стоном отпрянул в сторону.

Серебряная рука с Предателем вогнала ему меч глубоко в сердце, и тот, издав вопль, замертво рухнул на землю.

Корум рассмеялся:

— Прощай, брат! Я был прав, что боялся тебя, но не тебе решать мою судьбу!

Арфа звучала все громче, и теперь ее звуки доносились из замка. Забыв о мече и о серебряной кисти, Корум вернулся к замку, перед которым теперь стоял юный Дагда, весь из золота, с резкими, правильными чертами лица, с глубоко посаженными насмешливыми глазами. Он играл на арфе, которая каким-то образом вырастала из него и была частью его тела. За спиной Дагды Корум увидел другую фигуру, в ней он узнал Гэйнора.

Корум пожалел, что забыл о мече.

— Как я ненавижу тебя, Гэйнор, — сказал он. — Ты убил Гованона.

— Случайно. Я пришел заключить с тобой мир, Корум.

— Мир? Ты мой самый заклятый враг и всегда будешь им!

— Послушай Дагду, — произнес Гэйнор Проклятый.

И Дагда заговорил — точнее, запел — обращаясь к Коруму:

— Ты тут не нужен, смертный. Сними с трупа подмененного свой плащ и оставь этот мир. Ты пришел сюда лишь ради одной цели. Она достигнута, и ты должен исчезнуть.

— Но я люблю Медбх, — сказал Корум. — И не оставлю ее!

— Ты любил Ралину, и в Медбх ты видел именно ее.

— Я говорю без злобы, Корум, — торопливо вмешался Гэйнор. — Поверь Дагде. Идем со мной. Он открывает дверь в ту страну, где мы обретем покой. Это правда, Корум, я как-то побывал там. Там нам представится возможность положить конец вечной войне.

Корум покачал головой:

— Может, ты говоришь правду, Гэйнор. Я вижу ее и в глазах Дагды. Но я должен остаться. Я люблю Медбх.

— Я говорил с ней, — сказал Дагда. — Она знает, что это неправильно — ты не должен оставаться в их мире. Ты не принадлежишь ему. Так иди же в ту страну, где вы с Гэйнором, наконец, найдете понимание. Это самая большая награда, что я могу предложить тебе, Вечный Воитель. Мне этого не досталось.

— Я должен остаться, — повторил Корум.

Дагда снова коснулся струн арфы. Музыка была нежная и радостная. Она говорила о высокой любви, о самоотверженном героизме. Корум улыбнулся.

Он поклонился Дагде, поблагодарил его за предложение и на прощание махнул рукой Гэйнору. Он вышел из древнего обветшавшего дверного проема замка Эрорн и увидел, что на другой стороне пропасти его ждет Медбх. Он улыбнулся ей, подняв в знак приветствия правую руку.

Но она не улыбнулась в ответ. В опущенной правой руке она держала какой-то предмет, который стала вращать над головой. Это была ее праща. Корум удивленно посмотрел на нее. Неужели она хочет убить Дагду, она ведь так доверяла ему?

Что-то вылетело из пращи и поразило его прямо в лоб. Он рухнул, но продолжал дышать, хотя череп принца был расколот и сердце сжималось мучительной болью. Он чувствовал, как кровь заливает лицо.

Он увидел, как над ним склонился Дагда, с сочувствием глядя на него. Корум злобно посмотрел ему в лицо.

— Бойся арфы, — высоким голосом ласково сказал Дагда, — бойся красоты, — он бросил взгляд по другую сторону провала, где стояла плачущая Медбх, — и бойся брата…

— Это твоя арфа отвратила от меня сердце Медбх, — произнес Корум. — Я был прав, что боялся ее. И я должен был бояться ее красоты, потому что она убила меня. Но брата я убил. Я прикончил Караха.

— Нет, — сказал Дагда и поднял татлум, что вылетел из пращи Медбх. — Вот он, твой брат, Корум. Судьба позволяла прикончить тебя лишь мозгом брата, перемешанным с известью. Медбх извлекла мозг из-под холма, из-под холма Кремм Кройх, и по моему указанию сделала татлум. Корума Серебряная Рука убил Кремм Кройх. Сам ты не должен был умирать.

— Я не хочу терять ее любовь, — Корум с трудом поднялся и, приложив правую руку к голове, почувствовал, как по ней потекла кровь. — Я все еще люблю ее.

— Я говорил с ней. Я рассказал ей о том, что предложу тебе, и объяснил, что она должна сделать, если ты откажешься. Тут тебе нет места, Корум.

— Это ты так считаешь! — собрав все силы, Корум рванулся к Дагде, но юноша из золота сделал жест, и тут же ниоткуда возникла серебряная кисть Корума, сжимающая его меч Предатель.

И, прежде чем меч вошел в сердце, поразив его точно так же, как сердце подкидыша, Корум успел услышать крик Медбх.

И еще он услышал слова Дагды:

— Теперь этот мир свободен от всех чар и полубогов.

И тогда Корум умер.

Так кончается Шестая и Последняя Книга о приключениях Корума, Принца в Алом Плаще.