Хроники эрров. Книга 1

Глава 4

На следующее утро, запрягая уже приноровившегося ко мне коня, мы с Олланом решили объездить территорию не городскую, а лесную да придорожную.

– вот как за эти ворота выйдешь и по дороге прямо поедешь, то через пол дня пути на деревеньку наткнешься. Но одна не рискуй, а то там о людях еще меньше нас знают, а вот если выйти через западные ворота, то дня за три до другого поселка доедешь. Там, кстати, и люди есть, что торгуют товарами вашими. Но их там по пальцам пересчитать можно. Ты не удивляйся – это город стеною обнесен, а там…

– ясно, мне все равно по договору видеться со своими нельзя, так что…

– ээээ, не дури. Со своей семьей да товарищами, а те, что торгуют, тут твоей вины не будет. Это я тебе так, для размышления пример то подал.

– а коли через северные?

– а тут тебе соваться не стоит. Там всякой нежити много, сами мучаемся, да ни как прогнать не можем. А так по тому пути дней через пять-шесть на другой крупный город выйдешь. Гэ-Ко называется. Но там свои законы, так что одной ехать не смей. Месяцок другой тут побудь, ну а там уже и попросить можно будет.

Понятное дело… интересно, как к этому принц отнесется? Сердиться начнет, как чувствую… кстати о принце…

– а мы ведь с вами и не договорили! – спохватилась я, подъезжая ближе к конюху.

– вот ведь…вспомнила…

И почему они все так не хотят мне о принце рассказывать? Чем этот Шалас такой особенный? Или от смерти меня берегут…или его…

– он очень сильный, – между тем продолжил Оллан, – не смотря на то, что он пониже остальных будет, всегда в бою побеждает. У него учитель был отменный, его мало кто одолеть мог, да только принц Шалас хитростью и взял. Жаль, погиб в последнем бою, другом мне был, учитель этот… А Принц твой людей-то ненавистью лютой ненавидит, это я тебе не для красного словца говорю – тебе, когда он вернется, лучше с недельку затаиться где, а то кто его знает, что с тобой сделает. Убить не убьет, а вот замучить может. У него глаза такие, пронзительные, словно все на сквозь видит, так что и врать ему бесполезно, он это дело еще пуще терпеть не может.

– ну хотя бы выглядит то он как?

– вот ты, принцесса, нас сейчас сильно различаешь?

– ну вообще – то вы для меня не на одно лицо! Вроде…

– вот и он как все, выше тебя, волосатый, рогатый, хвостатый. Радуйся!

Радуюсь.

На этом обсуждение жениха пришло к своему финалу и выпытать что-либо еще мне не удалось. Конюх только лишь отмахивался.

Выехали мы на тропу лесную. Кони фырчат, назойливых комаров хвостами отгоняют, птички песни заливают да как бы эти птички по хлеще пушистых заек да белочек не оказались. Жизнь бурлит, подковы стучат, мухоморы красными шляпками дураков заманивают и мы видами природы наслаждаемся. Озерцо тут лесное попалось, небольшое да глубокое. Водица холодная, чистая, так и манит искупаться, да конюх дальше повел:

– ты нашим лесам как своим то не верь, девочка. Обманчиво все, нечисти много, а у таких вот озерцов и подавно.

Купаться сразу перехотела. Еще вылезет мертвяк, а съеденной быть как-то не хочется.

Так и ехали мы весь день по тропам разным, я что могла запоминала, кое какие метки отмечала для себя в уме, да мысленно карту рисовала. Тут местность как раз неподалеку от домика того, что Оллан показал недавно, так что полезно будет.

– получается, что все это из-за страха…

– о чем ты? – не понял, Оллан.

– я имею ввиду войну, и все эти жертвы… Ведь из-за языкового барьера что межу нами вы не смогли толком ни чего объяснить. Вы пришли к нам, в тот день. Я помню этот момент…

На площади собрались люди, много людей и все были очень напуганы. Кто-то оплакивал своих детей, кто-то животину, кто родственников, мы с товарищами прощались с Темой, самым младшим из нас.

Мальченка был маленький, худенький, с большими и честными глазами. Всегда защищал нас девочек, кусок побольше отщипывал, боялся, что в следующий раз и не достанем еды вовсе.

На улицы города постепенно проникла зима, захватывая все больше земли, укрывая каждую тропу теплым пушистым снегом. Дороги постепенно размывало от грязи, смешанной с водой и тут же вся эта масса затвердевала от наступивших заморозков, и воздух совсем стал жгуч да морозен. В такие времена мы жутко боимся друг за друга – наши многие померли из-за холода. Как засыпали, так их на утро и хоронили, коль землю еще не заледенелую выкопать могли.

Внезапно, больше полу года назад люди пропадать стали, в начале кто поменьше, потом и взрослые. И спохватились то не сразу, так как пропадали бездомные да в усмерть пьяные. Ребятня уличная не нужна никому, нас и не хватятся, не заметят, а вот мы сразу поняли, что в леса теперь дорога закрыта. Оговорились со своими, по цепочки друг другу передали да группами побольше собираться начали. Иной раз ночью крики как услышим так кто поменьше – в укрытие, кто постарше за палки хватится да на разведку выйдет.

Так мы первый раз и увидели зверя этого, маленького такого, пушистого, да только с когтями размером с морковь целую и глазенки такие красные, маленькие, все время туда сюда зыркают. Ночью мы еще и не разглядели, что они рогатые, как-то не до этого было.

Тело тогда, кстати, так и не нашли на утро, но люди к нам прислушались, так как голосили все хором да про одно и тоже.

Тогда еще стены укрепили, дозорных по более поставили и оружие наказали простым людям при себе иметь. Мечи хорошие, конечно, не каждый себе позволить может, но вот палки да вилы пошли в дело незамедлительно.

– Маська, а Мась. Перестань уже, – прошептал Сьен, отбирая у подружки белый платок, что раньше Темка все время с собой носил, – хватит рыдать. И без того тошно.

Как бы Сьен не злился, а видно было, что перед нами, девками, держится – слез не кажет. Он среди нас самый старший, ему уже пятнадцать лет, не то, что мы, мелочь….

Все боялись, дрожали уже не от холода, а от неизвестности. По ночам каждый шорох гулом казался и паника начиналась. Дозорные несколько раз стрелами тварей убивали, да нам же никто и не покажет, кого там на тот свет отправили к прародителям. Только и слышали, что они огромные да все в шерсти, размером с целого медведя будут. Спокойней от этого не становилось.

Огонь почти догорел, так что пришлось подбросить пару палений, что под седушкой мы спрятали. На нас четверых мы нашли сарай один, заброшенный совсем. Его хозяин пропал недавно, так что теперь он ничейный вовсе. В дом не вошли, там уже другие заняли да благо хоть нам эту хилую лачужку отдали. Сьен для нас многое делал – кормил, воровать учил, за себя постоять, да как нож держать. Все от него узнали. Так и стали бандой местной, хоть и ребятня, а жить захочешь и не то сделаешь. Хороших людей он не трогал, чаще тех, кто на чужом наживался и людей простых обижал. Таких тогда много было.

Внезапно колокола забили. Мы тут же вскочили, ножи да мечи с вилами похватали и всей кучкой на улицу вышли. Главарь банды, что дом обосновал, мужик противный, скользкий, прям чует сердце еще плату за сарай требовать будет. Вон уже, как на Маську заглядывается да облизывается, змея подколодная.

Так всем скопом и выбежали, сразу к площади путь держать стали, а там, на площади, уже народ собрался, да богам молится все в землю кланяется.

Как увидели, на что люди уставились, так и встали как вкопанные. Никогда раньше таких не видели, вроде и человек с виду, да кожа вся красная словно кровь темная, на лице узоры черные замысловатые, рога на голове да хвост торчит. Огромные, высокие, да и как таких то завалить смогли….

– десять нас было, – хвалился мужик, – только двое вернулось да зато с каким грузом. Теперь точно война. Не уйдут от нас, мракобесы поганые… В начале из лесу как на нас вышли, как руками своими когтистыми замахали, мы так сразу и напали на них. Вот только из-за спины и смог ударить, а то и сам бы в лесу остался, с товарищами лежать…

Что-то в тот момент под ложечкой зачесалось. Противно так…и не понятно, толи от увиденного, то ли от услышанного.

– так я чего-то не пойму, – спохватился вовремя конюх, на меня исподлобья глянув, – ты чего это с теми бездомными дружбу водила?

Я конечно, ему не все рассказала, тему про воровство да учение Сьена опустила, да несколько деталей тоже скрыла.

Конем дорогу перегородив, потребовав ответа, он явно не собирался меня в покое оставлять, да и так понятно, сболтнула лишнего, все равно бы когда-нибудь кто и узнал. Слухи быстро разлетаются.

– я тогда из замка сбежала, от отца пряталась. В мозги кровь хлынула да гормоны ударили. Вот и решила жить самостоятельно, а ребята те и не знали, кто я. Да я через пару дней назад воротилась, нашли ведь сразу, дочку то царскую.

– это ж какой умелицей быть надобно, что бы за несколько дней нож в руках держать то научиться, а? – не поверил Оллан, – уж не подменили принцессу то вашу, на девку бездомную?

– Ну, знаете ли, – возмутилась я, сама не понимая, чего так на бездомную разозлилась, – послы ваши сами проверяли, да все осматривали, коли им нет веры, то что я доказать смогу? Поди да принцу своему доложи, у него всяк документы имеются, да портреты наши – мой и мамы моей, когда я еще дитем была, да в девятнадцать лет последний нарисован. А то, что я про житье тех детей знаю, так за эти несколько дней они и рассказали, да в сарайчик приютили.

Послы перед тем, как договор подписать действительно все проверяли. И меня они видели. Я тогда думала, что это ужин в честь заключения мира, да только вот ошиблась. Так и забрали сюда, после подтверждения, что я настоящая.

Как бы дальше Оллан со мной не спорил, да толку все не было, я на его вопросы лишь отмахивалась, и ответы дать только в обмен на информацию о принце обещала. Видимо решив, что таким образом я его обмануть хотела, тут же тему свернул, явно на последок оставил. И принц, как вернется вечером в свои покои, тут же все обо мне и узнает…

– Ты молчи о своем глупом прошлом, – разозлился пуще прежнего, – и принцу не говори, а то тут же на виселицу, коли подмену почует. И не посмотрят, что еще дите малое. Надеюсь, что ты мне правду рассказала, по поводу двух дней вольничества… а то еще и мою веру потеряешь! Ишь, во дворце ей видите ли не по нраву пришлось, цаца этакая! Родители твои небось себе места не находили, а она в сарае с бездомными дружбу водила… молодежь…

Признаюсь, честно – соврала, но тебе, Оллан, об этом знать не обязательно.

Как и принцу.

После часа езды верхом, мои ноги совсем меня не слушались, ковыляла я до ближайшей скамеечки похлеще любого мужика в вечер пятницы, походка прям загляденье. Радует, что хоть все рядом с конюшней, а не в городе.

Лошадки у конюха красивые, статные, сильные, породистые. Кобылка одна есть рыжая, как лисица, хвостом пред конями машет, да копытцем по полу бьет, морду воротит – «я тут просто стою, вас в упор не вижу», а сама так косится в сторону коня моего. А тот и рад радехонек.

– Эх, мужик, что ж тебя так красота то обмануть может! Поматросит же и бросит! – ласково погладила я его по холке, в стойло завела, морковкой да сахарком прикармливать и подковы чистить. Тут смотрю занервничал, фырчать начал. Неужели, думаю, так к кобыле охота, да потом пригляделась получше к остальным лошадкам. Занервничали они, забеспокоились, кто копытом бьет по полу, кто фырчит да на месте устоять не может. Странно это, не было такого раньше. А беспокойство все нарастало, словно чуяли они опасность.

– да что такое…происходит…

Сецех все никак не мог прийти в себя, метался из стороны в сторону, сбив несколько раз меня с ног. Больно задев мой бок копытом, он дико заржал, поднимая пыль с пола. Если так пойдет и дальше, то меня точно затопчут, точнее втопчут прямо в сено. Конь все же выбил дверь, да дал деру с такой скоростью, что можно позавидовать, только подковы и сверкали.

Выползая на улицу, я схватилась за живот. Удар гнедого просто так не замечен не остался, разогнуться я уже была не в силах да и глаза стали слезиться из-за пыли. С каждым шагом голова все мутнела, солнце благо за тучами скрылось, так и дорогу разглядеть теперь можно. Гляжу, вдалеке силуэт виднеется, конь без наездника, явно не нашего двора да и странный он. Черный, прямо как Сецех, да только грива с хвостом ярче огня красного, длинная такая, чуть ли не по земле волочится. Он мчался со стороны леса прямо к полю, на которое обычно коней выводят. Прямо к гнедому, не сбавляя темпа. До меня не сразу дошло, как такое могло произойти, но через считанные секунды Сецех был сбит с ног, получая множественные удары копытами, он не издал ни звука.

– Не-е-ет, – заорала я, что есть силы, испугавшись за гнедого. Пришлый конь тут же остановился. Как бык на красную тряпку он понесся прямо в мою сторону мгновенно забыв про жертву, что пала минутой раньше. Не сбавляя хода, он как стрела рассекал воздух снося все на своем пути и видя перед собой только один силуэт – меня.

Раздавшейся откуда то с боку крик Оллана мне не помог, как бы он ни голосил, что мне надо бежать, да руками лишний раз не размахивал, это сейчас мне не поможет. Мне по ходу дела уже ни что не поможет, так как боль в боку стала не выносимой – вдохнуть то больно, не то что шаг сделать.

Что потом было я не помню. Все почему-то потемнело перед глазами. Главное, что боль прошла.

Душевная тоже, кстати.

В замке, казалось, почти ничего не изменилось. Огромные картины в старинных оправах, широкие подоконники заставленные цветами да украшенные жемчугом – причуда моей кузины. Я ее уже более пятнадцати лет не видела, так как ее замуж в соседнее государство выдали, но по просьбе отца теперь так все цветочные вазы украшают. Хоть одна жемчужинка да должна в земле лежать. На память об Иве. Она, в честь деревца названная, сама как ива была – стан тонкий, коса до земли русая на солнце блестит, как рожь золотом переливается. Щеки румяны, ручки белые нежные и сама она вся с виду девушка хрупкая. Но характер наш, что ей что мне, от матерей достался. Ей палец в рот не клади, откусит и не заметит, вот муженек ее под каблуком и оказался, все ее причуды выполняет как свои собственные. Они друг друга любят, иначе без этого чувства она бы и не вышла за него, оставшись из принципа старой девой, а по расчету ни-ни. Вот, кстати, и портрет ее висит в главной зале, вместе с дитем малым да мужем в обнимку. Хорошая у них семья, добрая. Государство их расцветает прямо на глазах, люди то и дело, что мечтают туда переехать, да в том государстве не дураки работают. Им столько народу не надобно, своего хватает.

Иду я дальше меж белокаменных колонн с расписными узорами, осматриваю потолки высокие, маслом писанные, сцены из сражений великих изображающие. И вроде бы понимаю, что сплю, что все это лишь в голове моей (не могли же меня в дом воротить, договор нарушить) да прикосновения каждые ощущаю – будь то ветерок шальной, да ветка деревца, что на окне стоит.

– принцесса…

Обернувшись, я увидела батюшку нашего, что в церкви служит, да только бледен он был, словно смерть увидел.

А потом и проснулась вовсе.

Голова, казалось, чугунная стала – от подушки не отодрать, да только руками и могу шевелить, вроде они не сломаны. Ноги тоже целы, а вот живот болит, словно из него отбивную делали да потом сшивали. Очнулась я в своей комнате. Отгоняя остатки сна, я все же смогла приподняться на кровати да осмотреть себя с ног до головы, не потеряла ли чего, пока спала и под копытами лежала. Что было вообще не помню – только морда красногривая перед глазами стоит, еще не скоро забуду эту кобылу пришлую, али коня, кто бы знал.

Попытка встать оказалась непомерной, так что я застонала как дева на смер…замуж идущая – басом и скрипом как полагается, да с придыханием, что бы по громче да послезливее. Шторы задернуты, но судя по лучам солнца сквозь щель пробивающихся сейчас вроде раннее утро.

И кушать так хочется, знал бы кто. Ух, сейчас бы молочка теплого с пряником, да мясца кусок пожирнее, с картошечкой…

В коридоре послышались шаги, я тут же под одеяло сквозь боль юркнула да спящей притворилась.

Их двое было, принц Рэн, да конюх. Голосили что-то совсем непонятное, судя по интонациям явно ругались.

– не усмотрел, моя вина, но кто ж знал, что он на нее попрет, да еще и Сецеха затопчет – голосил Оллан, – я коня еле откачал после ударов тех, помрет думал…

– а о принцессе ты не думал? – с явным раздражением принц открыл дверь в мою комнату (вот хамство, а вдруг я голая?) – померла бы, что тогда сказал?

Приоткрыв один глаз, я видела в отражение зеркала, что на стене висит, как конюх опустил голову от стыда.

– не знал я, что она ранена, думал от страха сознание потеряла. Конь то тот ее и не задел даже, она как на землю упала, так он мигом остановился, прямо перед ней. Волосы ее пощипал, принюхался да и удрал, пол конюшни при этом разворотив, зараза!

Видно было, сам на себя злится, да сделать уже ни чего нельзя. Я в их разговор влезать не стала, может еще чего интересного скажут, пока думают, что я без сознания тут валяюсь, вот только как на зло чихать хочется… перо из одеяла вылезло, да щекочет, мерзость!

– да что бы такие как найтмары внезапно появились средь бела дня, это чем же так его разозлить надо было? Они на своем пути все уничтожают, не мне тебе об этом говорить, почему он ее не добил – вот это мне не понятно, да и Сецех чудом с того света выкарабкался… Тут что-то не то…

Совсем обессилив от потока мыслей Рэн сел в кресло подле моей кровати и закрыл глаза, о чем-то думая. Уж не знаю, почему моя комната послужила пристанищем мыслительного процесса этих двоих, но от того, что очень хочется чихнуть, глаза бы мои их не видели.

– что с принцем Шаласом?

А вот это уже интересней, да кто ж это перо сюда сунул! Сгинь, сила не чистая!

– да все так же, – с сожалением ответил Рэн, при этом что-то доставая из кармана, – не нашли. Как в воду канул. Судя по данным, он у людей, они не знают, кто он, поэтому и …

АПЧХИ! Ну почему именно в такой момент, когда тема на столько интересна!

Откинув одеяло, я гневно посмотрела на обезумевшую парочку, судя по черным отметинам под глазами обоих – они явно не спали всю ночь, если же эти отметины можно назвать синяками, на такого цвета коже их и не заметишь вовсе, пока не привыкнешь.

Мужчины явно впали в ступор при этом уставившись на объект издающий умирающие звуки и единогласно выругались нецензурной бранью.

– мы тут, значит, ее к жизни вытягиваем с того света, а она подслушивает разговоры в тихую. Пока мы над ней трясемся, она нас за нос и водит – с нескрываемым удивлением прошептал Рэн. Такое множество эмоций на его лице я видела впервые.

Казалось, если бы я не была больна, его ручонки на моей шее уже сомкнулись. А конюх бы помог, так как сейчас оба поняли, что сболтнули лишнего. А не надо при чужих ушах языками чесать, вот так секреты государственные и становятся достоянием общества…и то в лучшем случае…

– ну, это не совсем так, я только очнулась, а тут вы подошли, мне же тоже интересно. От вас ответов я точно не дождусь, так что вы там про Шаласа говорили? Как это понять, он у людей?

Нецензурная брать увеличилась вдвое.

– моя бы воля, убил бы, и брата от такой напасти освободил, и свои нервы в порядок привел. Меньше знаешь, крепче спишь, это же вроде ваша пословица? Вот и дрыхни в обе дырочки, пока снотворными травами не накачали!

Вопиющая наглость не прокатила. Что ж, осталось последнее женское средство:

– у-а-а-а-а, – заголосила я, выдавливая крокодильи слезы. Они фальшивые да ради информации, так что в таком случае своим принципам и уступить можно.

Тут мужики совсем растерялись, принц в кресло вжался. Конюх, опытом обученный, только лишь прыснул в усмешке да за картиной этой со стороны наблюдал.

Я же заголосила пуще прежнего.

– ты чего это, принцесса, – в ужасе уставился Рэн на мое красное заплаканное лицо.

Ага, сейчас поди расколется.

– у-а-а-а-а, – продолжала я давить слезы да всхлипы.

Помолчал принц, посмотрел на мои старания:

– все женщины одинаковые, – удивление с его лица как рукой сняло, меня от такого саму перекосило, – сколько женщин, а все на слезы на свои надеются…

И уставился на меня с усмешкой победителя в бою неравном.

– тоже мне, – буркнула я в ответ, прекращая ломать комедию, – я может и правда расстроена.

– не идет тебе плакать, – сказал принц, – краснеешь сразу, прям на нас похожей становишься.

И вышел из комнаты, конюха с собой предусмотрительно забрав.

Тут же набежали девчонки молодые, повязки менять да кормить как следует. Увидев, что же с моим животом приключилось, (кожа чуть ли не черная, посиневшая прям как чернила) желание встать на ноги и догнать беглеца тут же пропало. Надо и о себе подумать. Хотя бы сейчас. Интересно, кто такие найтмары? Впервые подобное вижу, да и что странного в том, что животина из лесу вышла? У нас, когда лошадка дикая на пути встречается, так мы ее сахарком угощаем, коли подойти позволит, а коли нет, так мимо проходим, не трогаем. Но что бы бояться…

Задумавшись, я так и уснула в кровати.

Принц злился на меня. Зашел проведать лишь однажды, при этом раздражения нисколько не скрывал. Разговаривал через силу, да вроде даже с отвращением. Это он так выказывает свое отношение ко мне в целом или не может скрыть беспокойство за мою персону, что и злит его?

Кинув на кровать сменную одежду, я подошла к зеркалу. Неделя постельного режима привела к тому, что конечности отказывались работать, ноги подкашивались, волосы так вообще в патлы превратились. Хотелось умыться и уже на улицу выйти.

Мантихора при этом все время охраняла меня под кроватью, пару раз чуть не цапнув приходившего навестить больную Оллана, да всяких проходимцев отгоняла, по крайней мере я на это надеялась, как спать ложилась. Хотя судя по довольной морде Митьки, дрых он без задних лап. Только сметану и клянчил у служанок, а те, хоть и испугались в начале, все же к Митьке привыкли немного, даже подстилку ему принесли, что бы спалось удобнее. Все же легенды да мифы просто так из истории не сотрешь, раз мантихора животное по сути своей ранее священным было, так и отношение к ним таким и осталось, ну…у простонародья, конечно.

Забравшись в горячую ванную, я впервые за долгое время почувствовала истинное наслаждение, водица с лечебными травами возвращала и дух и тело к жизни, хотелось с боем вырваться на свободу из закрытых дверей, да на кухню за сплетнями местными сбегать, вдруг про лошадку эту, красногривую и узнала бы побольше.

Митька тут как тут, усами воду проверил, от резкого запаха мяты скорчился, мявкнул что-то совсем не понятное да кошачье и ретировался в дальний угол. Вот и обоняние у животных! Мне бы такое – своих врагов из дали учуять можно, да наподдать по полной, что бы жизнь им медом не казалась.

Получив удовольствие от ванных процедур и прогнав Митьку во двор, (что бы кто другой за меня это не сделал, я то словестно, а кто-то и пинком под зад в лучшем случае наподдать может) я тут же направилась на кухню к Сеньке.

Переступив порог кухни, я окунулась в ароматы пряностей и разных вкусностей… неужели праздник? Сенька как меня увидела, так в объятиях крепких и сжала. Тут же накормила, напоила, девок молодых по кухне раскидала, что бы работали, а нам сплетничать не мешали. Те, как личности заинтригованные, видимость работы показывали, но все мне подмигивали, что бы говорила громче, а то не слышно.

Я, что бы время зря не терять, тут же к делу:

– Сень, кто такие Найтмары? У нас таких отродясь не видывала, а тут выскочила кобыла, то ли конь…

– принцесса, – всплеснула Сенька руками, а продолжая картофель чистить, – эти найтмары плохой знак… Для нас они вроде предзнаменования битвы, войны, горестей да смерти. Эта нечисть еще та тварь, подпортить жизнь любит… Шерсть у них черная, с синеватым отблеском, зрачки оранжевые, как янтарь да грива – словно огонь пылающий. Я за свою жизнь ни разу таких не встречала, да знавала тех, кому не посчастливилось им на пути попасться. Эти лошадки твари ночные, свет дневной не любят. Только по ночам из леса и выходят, да путников пугают. Копыта да зубы у них необычные, энергией заряжены, отрицательной. Как в рану попадет да кровь попортит, тут же всякий собой управлять перестает, рассудок теряет да тело уже и не контролирует. Страшное дело, жуткое – видела я последствия, уж лучше умереть, чем продолжать существовать и быть самому себе не подвластным.

Они злые, но очень умные, ведают твои самые потаенные страхи и не дай боги тебе уснуть где поблизости – во сне явятся, так и поседеешь сразу, коли проснешься…

Слушала я как первоклассница на первом уроке еще при царевом дворе, удивляясь все больше с каждой фразой как вообще жива осталась. Впрочем, не я одна… как выяснилось после, меня некоторые и похоронили, как про найтмара услышали:

– что же заставило его выйти на свет? Я точно помню – он был зол, и это мягко сказано, казалось, что вообще не видел куда бежал, просто уничтожал все, что движется…

– Да кабы сами знали, уже и ответили, и не волновались, – совсем Сенька погрустнела, задумалась о чем-то, да за пюре картофельное принялась обеими руками.

Я тоже без дела не сидела – то салатик помогу порезать, то за овощами схожу в подвал, да за приправами разными. Торт тут вместо посластить – посалила…повезет кому-то, знать бы кому… От Сеньки это дело не укрылось, так что меня тут же с кухни выгнали, да пирожным со сливками взбитыми угостили. Лепота.

Размышляя над услышанным, я никак не могла понять, что заставило такое животное из лесу выбежать… да найтмар ли это был? Да – черный, грива красная, но глаза – то черные, как собственная шерсть, а что янтарный отблеск имеется еще не факт! Про то, что синий цвет в гамме присутствует – это я вспомнить не могу, видимо уже без сознания была, да и не до этого было. А вот глаза я запомнила – огромные, злые, раздраженные, полные ярости, но в тоже время словно отчаявшиеся… Видимо второй такой встречи я не переживу. Меня и так за Митьку подозревают в ворожбе, а тут еще и конь нарисовался…

– Эй, кошак, – фыркнула я на Митьку, что в кустах за кем-то охотился, – пойдем. В домик, что нам мило предоставлен судьбой!

Коня с собой я брать не хотела, Сецех и так при виде меня шарахнулся, как от прокаженной, да потом все прощение вымаливал, за удар. Все челку мою щипал, да мордой в бок упирался. Пришлось за собой вести, а то от чувства вины совсем животина издохнет. Мантихора все резвилась да жертву (мышку вроде) своим хвостом ядовитым по разным кустам гоняла. Бедная мышь, казалось, скоро сдастся, да в последний момент все удовольствие Митьке попортила – рванула в канаву с такой скоростью, что самый верный дезертир бы позавидовал сей прыти.

Дошли до домика без особых происшествий, разве что пару раз с тропы сбивались, но Митька быстро на верный путь выводил, да и Сецех вроде тоже не дурак, в опасные кусты за глупой хозяйкой не пойдет.

А домик действительно отремонтировали. Территорию забором отгородили, дверь входную поставили, ставни починили, да крышу подлатали. Живи в свое удовольствие и радуйся. Рядом речка течет (канавка, то есть, глубокая, кстати) а травка зеленью так и пышет. Яблонька рядом виднеется, да еще и не одна, а несколько, и плоды такие наливные, красные.

Внутри совсем не прибрано. Мусор строительный прямо по среди комнаты лежит, ждет, пока его отсюда вынесут. Пыль везде, да и боги с ней, сейчас все вычищу.

Сецех тем временем во дворе травку щипал, Митька у входа утроился да все за мной наблюдал, как я по комнате ношусь да деревяшки разные веревками перевязываю и во двор выношу. Так постепенно комната приобрела свой первоначальный вид, пол я тут же помыла, всю пыль вытерла, на чердаке паутину сняла моментально, как пауков узрела – огромные, желтые, таких я не люблю да в своем новом пристанище не жалую. Вот бы и не кусались, а то помру по пути домой…

Закинув все на могучую спину Сецеха, тот в начале капризничал, да видимо совесть за грехи свои предыдущие совсем заела, так что успокоился и смирно за мной последовал. На приличном расстоянии от дома да к воде поближе, я вырыла яму да скинула туда весь мусор (деревяшки всякие, щепки и прочее). Ходить пришлось несколько раз, все сразу уместить на спине коня сложно, а самой нести страшно – раны еще давали о себе знать, особенно, как вспоминать о них начинаю, живот и колит. Присыпав все это дело земелькой (авось что и вырастет, дерево, все-таки, а так потом и за удобрение сойдет, как гнить начнет) я, гордая за свои труды, вернулась в домик.

Да так на пороге и застыла.

Как вкопанная.

– ну привет, принцесса. Давно не виделись, воровка местного двора.