Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III

– Вы хотите переделать людей, ваше величество? Это ещё никому не удавалось, и вам не удастся.

– Ты не понял, я вовсе не собираюсь переделывать людей. Ты был бы прав, если бы речь шла о коровах, у которых есть только тело, а бессмертной души нет. Если бы я потребовал от коров, чтобы они обзавелись душами, а я бы, опираясь на эти души, пытался ими управлять, то меня, безусловно, ожидала бы неудача, потому что коров не переделать. Но у каждого человека есть бессмертная душа, и у этой души есть свои требования, и опираться на них, вовсе не значит опираться на пустоту. Я не собираюсь переделывать человека, я лишь хочу сместить в человеке акценты, сделать так, чтобы не брюхо правило духом, а наоборот. Мы будем проповедовать аскетизм, мы введём, если угодно, моду на аскетизм. Это невозможно, если император не подаст пример. Вот почему так важно, как организован императорский двор. Император и новая имперская элиты должны собственным примером продемонстрировать, что стремление к роскоши – презренно и обличает низменность души.

– Вы мечтатель, ваше величество.

– Да, мечтатель. Мечта, воплотившаяся в царстве пресвитера Иоанна, провалилась. Причём именно потому, что опиралась на непонимание человеческой природы. Повреждённая грехом человеческая природа не может полностью освободится от зла. Для этого придётся лишить человека свободной воли, и тогда он просто перестанет быть человеком. Христианум империум – это мечта номер 2. Мы понимаем двойственность человеческой природы, и мы не пытаемся это отменить. Но перед всем высоким, что только есть в человеке, мы широко распахнем врата, а развитию низменного начала будем по возможности препятствовать.

– Вы хотите создать империю героев и святых?

– Лучше я и сам не сказал бы.

– Это невозможно. Вас ждёт провал. Подавляющее большинство людей стремятся к материальному, а не к духовному.

– Подавляющее большинство людей очень внушаемо. Если дать им высокие образцы, акценты во всех душах начнут смещаться. Да мы ведь и не хотим создать империю, где живут только герои и святые, такая мечта, действительно, обречена на провал. Герои и святые станут в нашей империи непререкаемым образцом для подражания, и уж кто насколько сможет дотянутся до этого идеала. Вполне осознаю, что кто-то и не захочет тянуться к этому идеалу, но, во-первых, надеюсь, что таких будет не большинство, а, во-вторых, им всё равно придётся жить по нашим правилам. Наша первая задача создать правила и образцы, которые соответствуют нашим идеалам.

– А вы не боитесь, что ваши правила будут слишком идеальны?

– Да без толку бояться. Бесполезно гадать о том, что возможно. Мы будем стремится к наилучшему, а не к возможному, а там уж как Бог даст. Если провалимся, это не будет для нас позором. А если сразу исходить из того, что человек – дерьмо и стремится только к дерьму, то лучше вообще ничего не начинать.

– Ваше величество, – кашлянул Стратоник. – Я, конечно, половины не понял из того, о чём вы говорили, но одно я точно знаю: вопрос с императорской резиденцией надо решать, дальше так управлять невозможно.

– Я уже всё продумал, дорогой магистр. Надо только с императрицей некоторые детали согласовать, и можно хоть завтра приступать к созданию императорской резиденции. Позовите госпожу. А ты, трубадур, сиди и слушай.

Пришла Иоланда в очень простом и элегантном сиреневом платье безо всякой отделки. Император сразу начал:

– Сначала я думал устроить императорскую резиденцию на вершине апостольской горы рядом с монастырём в том самом маленьком домике пресвитера Иоанна, где мы с госпожой жили перед коронацией. Но потом понял, что управлять оттуда будет очень неудобно, подъём на гору требует большого времени. Тогда я решил сделать резиденцию на склоне горы у самых вод канала. Там мы вырубим несколько террас. Первая терраса будет самая широкая, там расположится императорская гвардия в 90 человек. Выше вырубим вторую террасу, где и будет собственно императорская резиденция, небольшое одноэтажное здание с двумя комнатами: личный кабинет императора и столовая мест на десять, на обед я никогда не буду приглашать больше десяти человек. Столовая будет так же залом для совещаний. Выше вырубим третью террасу, где поставим маленький домик, в котором будем жить мы с госпожой. В этом домике будет только три комнаты: личная комната императора, личная комната императрицы и общая спальня. Всё. Как тебе, дорогая?

– А столовой в нашем доме разве не будет?

– Ну хорошо, давай сделаем в нашем домике четвёртую комнату, столовую, только маленькую. Поставим стол на четверых. В этой столовой мы не будем принимать гостей, во всяком случае, не больше двух человек.

– А кухня?

– Готовить можно и в столовой. А можно поставить общую кухню рядом с казармами гвардейцев, там будут готовить и для них, и для нас.

– А когда у нас появится ребёнок?

– Расширим террасу и пристроим к нашему домику ещё одну комнату. И сколько бы у нас детей не появилось, будем пристраивать по одной комнате. Гора большая.

– А где мы будем молиться?

– Везде. Молиться надо непрерывно.

– Это так, но хорошо бы иметь особое место для молитвы. А что если выше нашего домика вырубить ещё одну террасу и поставить там небольшую часовню?

– Замечательная идея. Принято.

– Тогда у меня больше нет возражений. Ты всё прекрасно придумал, Ар… государь.

– А тебе как, Стратоник?

– В целом – здорово. Но возникают вопросы. Где, например, будет собственная вашего императорского величества канцелярия?

– Мне не надо никакой канцелярии.

– Но вы не сможете работать без помощников, без адъютантов, вы не сможете жить без слуг.

– Моими адъютантами будут рыцари гвардии, слугами – сержанты гвардии. Гвардию разобьём на 30 троек, в каждой рыцарь и два сержанта. Они будут дежурить круглосуточно, в три смены, в каждой по десять троек. Таким образом, в любое время дня и ночи в моём распоряжении будет 10 адъютантов и 20 слуг. Они же – охрана, они же – почётный эскорт.

– На первом ярусе рядом с казармами гвардии надо ещё устроить императорские конюшни.

– Да, но не увлекайся количеством лошадей. Самый минимум. Что ещё?

– Охрана. Ваша задумка хороша тем, что снизу доступ к резиденции перекрывают казармы гвардии. Но с флангов и сверху? Заросли колючих кустарников почти непроходимы, но это «почти» меня смущает. Может быть, обнести все четыре яруса стеной?

– Не надо. Лучше устрой в зарослях наблюдательные пункты. Но так, чтобы никто не видел этих наблюдателей, даже я.

– Очень хорошо. Сейчас же нанимаю архитектора, строителей. Работать будут в две смены, от рассвета до заката. Быстро всё сделают. Тут не так уж много работы. Через канал перебросим мост, сначала временный, деревянный, потом капитальный, каменный. В какой части горы будем ставить резиденцию?

– Напротив монастыря святого апостола Андрея Первозванного.

– Может быть, и монастырь отдать в ведение императора?

– Этот монастырь я отдам Ордену Храма.

– А… Ну теперь понятно. А я-то, простая душа, хотел предложить вашему величеству кроме личной гвардии разместить в монастыре на другом берегу канала крупное подразделение Белого Ордена, которое будет подчиняться лично вам. Но я забыл, что наш император способен оседлать коня и без моей помощи. Вы доверяете храмовникам больше, чем белым?

– Не дури, Стратоник. Я понимаю, что ты военный до мозга костей и на всё смотришь глазами военного, но в нашей империи магистр Белого Ордена это уже политическая фигура. Тебе надо привыкать на многие вопросы смотреть глазами политика, и в этом качестве ты должен понимать, что нельзя складывать все яйца в одну корзину. Тебя, очевидно, порадовало бы, если бы я сейчас сказал, что доверяю белым рыцарям больше, чем храмовникам, но как политик ты должен был бы про себя отметить, что император сейчас сказал не дело. Я доверяю обоим орденам одинаково, но я был бы полным идиотом, если бы не пытался опираться на некую силу, кроме Белого Ордена. Больше доверия, дорогой, больше доверия своему императору.

– Да, ваше величество, – с неожиданным смирением сказал Стратоник и склонил голову.

– С Жаном я, кстати, ещё не говорил и не уверен, что этот разговор будет простым. Орден храма – очень особый инструмент. Они вечно зависают между Церковью и государством. В карман я этот Орден никогда не положу, да и пытаться не стану. Но мне нужны эти парни – независимые, свободные, преданные в первую очередь Христу, а уже потом всё остальное по обстоятельствам. Ты уж их, голубчик, полюби.

– Да, ваше величество, – было заметно, что слова императора на самом деле смирили Стратоника.

Император иронично глянул на притихшего трубадура:

– Ну как, любезнейший, при таком дворе смогут появиться придворные интриги?

– Не смогут, – еле выговорил ошарашенный трубадур. – Такого ещё не было. Вы революционер, ваше величество.

– Так и есть. Это монархическая революция. По делу есть замечания? Кроме скорбного плача по камердинерам и фрейлинам. Которых у нас не будет. Потому что я не выношу тунеядцев.

– Если по делу, то я не понял, где будет тронный зал. Император должен иметь трон, и этот трон должен где-то стоять. За императором, конечно, могут носить раскладной стул, объявив его троном. Но, может, так-то всё-таки не стоит?

– Да, это по делу… Не подумал… А знаете что… В Андреевском монастыре – огромная трапезная, ведь там когда-то жило около тысяч монахов, а храмовников сейчас и трёхсот человек не наберётся. Отгородим часть трапезной какой-нибудь занавеской и за ней поставим трон. Когда потребуется, завесу раздвинем, обеденные столы вынесем, вот вам и тронный зал. А всё остальное время зачем помещению пустовать, пусть там едят рыцари-монахи, иногда, может, и я с ними.

– А я? – улыбнулась Иоланда.

– А тебя туда не пустят. Ты в эти дни будешь трапезничать со своими очаровательными смертницами. Может отдать им соседний монастырь?

– Каким будет ваш трон, государь? – сухо спросил Стратоник.

– Каменным… Привезите из пустыни большой серый камень. Из него безо всякой отделки высеките трон, самый простой по форме.

– А балы, ваше величество? – немного окрылился трубадур. – Марлезонский балет и прочие изящные танцы. Их вроде неловко устраивать в монастыре.

– Да нет уж, давай в монастыре. Храмовники тебе так спляшут, в изумление придёшь.

– Но император должен давать балы.

– Зачем? Император, по-твоему, должен скакать молодым козликом? Шута из меня хочешь сделать?

– Но как же молодёжь? Юноши и девушки из аристократических семей и знакомятся в основном на балах.

– Так пусть молодёжь-то пляшет, а император здесь при чём? Давайте отдадим под это дело несколько дворцов в столице. Назовём их… дворцы искусств. Там будут и танцы, и выставки всякие и концерты. Музыка – дело хорошее.

– Особенно барабан, – кашлянул Стратоник.

– Не придуряйся, магистр. Я знаю, что ты весьма неплохо играешь на скрипке. Всё-таки обиделся?

– Какие обиды, государь. Просто я с трудом осваиваюсь в новой реальности.

– Освоишься. Если дашь во вновь открывшемся дворце искусств небольшой скрипичный концерт – будет замечательно. Люди должны увидеть, что мы – не кровавое зверьё.

Стратоник кивнул, император обратился к жене:

– Моя госпожа, ты не занялась бы организацией дворцов искусств?

– С удовольствием. Можно будет выставлять там мои гобелены, – улыбнулась Иоланда.

– Я так понимаю, что я вам не нужен, государь? – вставил слово трубадур.

– Двора у вас не будет, мои знания не пригодятся.

– Ты трубадур? Ну так и трубадурь. Тебя хоть зовут-то как?

– Франсуа.

– Мы все ужасно устали. Спой нам что-нибудь, Франсуа.

– И трубадур запел: «От жажды умираю над ручьем…».

Глава VII, в которой Северину приходится не сладко

В Орденсбурге их будили каждый день в 5 утра, и каждый раз это казалось катастрофой. По коридору шёл будильщик, ударяя железом о железо, эти удары, казалось, плющили мозг, рвали сознание, травмировали душу. Они вскакивали, как ошпаренные, одевались почти в беспамятстве и бежали на построение. Потом был кросс, иногда вокруг замка, иногда по стенам и внутри стен, по тесным винтовым лестницам, по узким коридорчикам, где невозможно было пробежать, ни разу не ударившись плечом или головой, а темп им задавали весьма стремительный. Они бегали около часа, потом на верхней площадке замка или во дворе буквально падали без сил и тут же получали приказ отжиматься, потом присесть, потом поднимать чугунные болванки. К концу упражнений руки и ноги у них уже почти отстёгивались. И тогда они шли в храм на литургию.

В будний день литургию в храме Орденсбурга служили динамично, даже резко, за час. Впереди стояли рыцари, за ними сержанты, потом воспитанники старших курсов, а они жалко ютились в самом конце храма. Они почти ничего не видели из-за широких спин воинов, стоящих впереди, зато всё прекрасно слышали, акустика в храме была превосходной. Сначала Северин воспринимал литургию, как дополнительную физическую нагрузку, как испытание, которое надо выдержать. Молиться он даже не пытался, латинские слова маленькими молоточками били по его потрясённому перегрузкой сознанию, и он выдерживал эту дробь, никаких иных задач не имея.

Из храма они шли на занятия. Здесь было полегче, во всяком случае ему, потому что информацию он схватывал на лету, хотя и не любую. Предметы исторического цикла шли у него великолепно, и вскоре он уже мог поспорить с преподавателем, чем приводил последнего в неописуемый восторг. Языки тоже шли неплохо, особенно латынь. Он чувствовал музыку латыни, её кристальную прозрачность и ласкающую сознание логичность. Он понемногу начал думать на латыни и вскоре уже мог на латыни чувствовать. А вот стратегия и тактика давались ему с большим трудом, он заучивал материал, но совершенно его не чувствовал, не мог творчески применять. Это его чрезвычайно удручало. Какой из него рыцарь без стратегии и тактики? Неужели придётся расстаться с мечтой о белом плаще из-за такой ерунды? Так ведь в том и дело, что для рыцаря это не ерунда. Ещё хуже у него шли теория управления и политология. Кажется, он совершенно не имел призвания к тому, чтобы командовать людьми, всё, что было связано с властью, вызывало у него не только глухое непонимание, но и активное отторжение, граничащее с отвращением. Но ведь имперские рыцари это не просто военные, это правящее сословие, а значит, рыцарем не может быть тот, кто ничего не понимает в управление. Иногда его душа наполнялась отчаянием, но он преодолевал отчаяние и продолжал с тупым упорством грызть гранит науки. Иногда «гранит» начинал понемногу крошиться, но чаще крошились зубы.

После занятий они шли на обед. Кормили в Орденсбурге хорошо, во всяком случае по меркам сына кузнеца, хотя некоторые детишки из рыцарских семей выли от того, что еда плохая. А что плохого, например, в пшённой каше, или в пирожках с капустой, или в постных блинах на воде, к которым к тому же давали пару ложек сметаны. Это всё нормальная еда, хотя кормили их не до сыта, Северин всегда оставался голодным, но не до такой степени, чтобы лишаться сил. К тому же им три раза в неделю давали мясо по довольно приличному куску. Если Северин в отцовском доме ел мясо раз в неделю, то здесь он, конечно, обрадовался, а если кто-то под крылышком у мамы ел мясо каждый день, те сильно огорчились и еле тянули ноги, хотя, может быть, и притворялись. И если на третье им давали стакан очень вкусной воды из подземной реки, так Северин радовался тому, что вода эта гораздо вкуснее, чем была в их деревенском колодце, а кто-то привык на третье всегда иметь стакан свежего сока и сильно огорчался от того, что здесь сок только по воскресеньям. Были в Орденсбурге и такие, кто у себя дома пил на третье чай. Когда ему об этом сказали, он не понял и спросил, что такое чай? Нам ним сначала рассмеялись, а потом объяснили, что это отвар редкой травы, который хорошо бодрит. Северин сказал, что желающим взбодрится достаточно вылить на себя ведро холодной воды, при этом посмотрел на товарищей таким ледяным взглядом, что больше никто не смеялся.

В Орденсбурге воспитывали аристократию, а потому к просьбам воспитанников относились с уважением, хотя в просьбах, как правило, отказывали, но снисходили до того, чтобы объяснить причину отказа. Когда несколько воспитанников возмутились скудным и убогим питанием, к ним позвали повара, который объяснил, что их питание рационально, то есть тщательно продумано исходя из биологических потребностей организма, они получают достаточное количество калорий. Про витамины и калории Северин услышал впервые в жизни и был удовлетворён заверением, что получает их достаточно. Повар так же пояснил, что Оренсбург – не место для чревоугодия, так что все недовольные питанием имеют полное право и все основания ходатайствовать о собственном отчислении. На эти слова Северин удовлетворённо кивнул, а многие сморщились, но промолчали.

После обеда им давали несколько часов поспать, потом они шли на тренировку по фехтованию. Северин быстро понял, что раньше он совсем не умел фехтовать, Робер успел преподать ему только самые азы, с которыми нелепо было даже пытаться противостоять такому противнику, как Эрлеберт, которого учили фехтовать с тех самых пор, как только он оказался способен держать в руках деревянную палку. Сержант-инструктор был беспощаден к Северину, каждый раз, когда он пропускал удар, следовали такие удары деревянным мечом, от которых потом долго не сходили огромные синяки. За неделю тренировок Северин весь покрылся синяками, которые потом не сходили много месяцев, потому что сержант регулярно и тщательно эти синяки реставрировал.

Через некоторое время Северин был покрыт синяками уже не полностью, потому что некоторые из них он уже не позволял сержанту реставрировать, чего последний и добивался. Северин начал показывать в фехтовании некоторые успехи, хотя в их группе некоторые мальчики показывали куда лучшие результаты. Это были сыновья рыцарей, которые уже в колыбели фехтовали погремушками. Сыну кузнеца, который вообще не держал в доме оружие, конечно, трудно было за ними угнаться. Но Северин всё же обогнал в фехтовании многих. Иные мальчики, превратились за месяц в самую настоящую отбивную, потом рыдали по углам, чему Северин несколько раз был свидетелем. Он никого не утешал, потому что сам никогда не принял бы утешений.

После фехтования они шли на ужин, по сравнению с обедом – совсем скудный, потом – вечернее богослужением и три часа личного времени перед сном. Первое время Северин отдавал всё личное время сну, перегруженный жуткой физкультурой, избитый на тренировках, голодный, раздавленный двумя богослужениями в день, с удручающей тройкой по стратегии и позорной двойкой по политологии, измученный хроническим недосыпанием, он падал на койку и тут же засыпал. На вечернее правило его будили, а потом он опять засыпал. А иногда он не мог уснуть, страдая от боли, от голода и от злости на самого себя.

С Эрлебертом они почти не общались. На любой вопрос Эрлеберт отвечал вежливо и с той степенью подробности, которую считал в данном случае уместной, но не говорил ни одного слова сверх необходимого. Сам вопросов никогда не задавал. Поначалу принц казался Северину высокомерным и надменным. Потом он решил для себя, что это всё же принц, а не деревенский мальчишка, и дистанция, которую он держит, необходима, таково требование иерархии. Не надо слишком обольщаться тем, что они тут на равных. Северин стал обращаться в Эрлеберту не по имени, а «ваше высочество». Принц ни разу его не поправил. Впрочем, и раньше, когда Северин называл принца просто по имени, тот его не поправлял.

Иногда к горлу Северина подступало отчаяние. Хотелось разрыдаться, как маленькому мальчику. Тогда он просто сказал самому себе: никто в этом огромном и холодном мире его не утешит. У него нет ни одного родного и близкого человека. Некому вытирать ему сопли. Значит у него нет права их распускать. Порой в нём закипала злость, но он научился обращать всю свою злость на самого себя, на собственные несовершенства, которые считал бесчисленными.

Через два месяца из их группы отчислили 5 человек, тех, кто не выдержал нагрузок. Северин держался.

Глава VIII, в которой император

рассказывает о религиозном законодательстве

– Ваше величество, как вам удалось решить исламскую проблему?

– А кто тебе сказал, что мне удалось решить исламскую проблему?

– Но ведь вы добились мира с мусульманами.

– Добился. Но исламскую проблему решить невозможно, потому что сам ислам и есть проблема. До тех пор, пока религия пророка Мухаммада существует на землях Христианум Империум, мы можем ожидать каких угодно сюрпризов.

– Но ведь вы не захотели «окончательного решения исламского вопроса», не стали уничтожать ислам, хотя после окончания драконьей войны у христиан были на это силы.

– Силы были. Но так нельзя.

***

Дагоберт встретился с Измаилом сразу после победы.

– Здравствуй, дорогой, – император протянул руку эмиру, – проходи, присаживайся. Нам надо многое с тобой обсудить.

– Что нам с тобой обсуждать? Мне остаётся только выслушать твою волю. Волю победителя.

– Вообще-то христиане и мусульмане только что одержали общую победу над безбожниками и язычниками. Мы – братья по оружию.

– Да брось. У тебя сто миллионов подданных христиан, а под моим началом осталось несколько тысяч мусульман. Драконы тебе здорово помогли. Так что не будем изображать равноправные стороны переговоров.

– Что ты хочешь, Измаил?

– Хочу, чтобы зелёное знамя пророка развевалось на всей землёй.

– Ты невыносимый наглец, Измаил, – рассмеялся Дагоберт. – За это я тебя и люблю. Но твою мечту осуществить не могу.