- Расскажи-ка мне всё, и желательно поподробнее. Для начала: где тебе удалось сыскать такую девушку?
- Это не я, - пробормотал Петька с подавленным видом. - Это мама. Помнишь тётю Катю, мамину подругу? Марина - её дочка. И, короче, мама договорилась с тётей Катей нас познакомить, чтобы, мол, мы потом поженились. Дядя Серёжа - Маринин отец, - не против.
При других обстоятельствах я много что остроумного мог бы сказать по этому поводу, однако то, что открылось ныне, заставило меня просто сидеть и слушать, разинув рот.
- Само собой, я как мог отбивался от маминых уговоров повстречаться с "хорошей девочкой". Потом думаю: ладно. От меня не убудет. Они договорились, чтобы нам встретиться в каком-то музее. Я специально оделся подурнее и зубов не чистил. Решил: если окажется какая-нибудь замухрышка и дура, сразу пошлю её, а если нормальная девчонка - вместе с ней поржём над мамашами и разойдёмся. О том, чтобы каких-то серьёзных отношений завязать и мыслей не было - ты знаешь, как я к этому относился. Конечно, чисто теоретически я допускал, что когда-нибудь в далёком будущем женюсь, но свою жену я намеревался выбирать сам, без маминых подсказок.
В этот момент я кивнул.
- Короче, поехал на встречу, ещё, дурак, опоздал, и как увидел её... блин! Я понял, что это она. Да, у меня бывали девчонки, и мне порою казалось, что я люблю их, но вот такого у меня ещё никогда не было. Это не просто влюблённость, это чувство, нет, это уверенность, что - всё, нашёл! Да, я хочу, чтобы она была моей женой!
- Так в чём же дело? Ведь с родителями уже всё решено и обговорено.
- Ничего не решено. Её родители сказали нашим родителям, что будут не против, если их дочь решит выйти за меня замуж. Но это не значит, что они будут сечь её розгами, если она вдруг даст мне от ворот поворот. Я надеюсь, ты заметил...
- Архаичное выражение?
- Да тьфу на все эти выражения! Перестань паясничать! Я говорю про то, что ты наверняка заметил, как равнодушно она... на меня смотрит! Блин, Вадик, я в луже. Я просто... осёл! Думал, будет круто, если пригласить её, сказавшись больным, она пожалеет и как-то... появится какое-то ко мне позитивное чувство... ну или хотя бы внимание...
- Приехав сюда, она проявила тем самым немало внимания, и, безусловно, сочувствует твоей болезни.
- Да, но...
- Ты ожидал большего? С чего бы?
- Ты прав. Конечно, гриппом никого не впечатлишь. Дурацкая идея. Вот если бы я был в гипсе... прикованный к инвалидной коляске... из-за того, что бросился под машину, спасая чужого ребёнка... да, это бы произвело впечатление, как думаешь?
- Безусловно, однако сомневаюсь, что рыцаря своей мечты Марина представляет прикованным к инвалидной коляске.
- Ты снова прав. Надо придумать что-то другое. Признаться ей, что я болен какой-нибудь серьёзной болезнью, без коляски, но от которой можно умереть, - он взял с подоконника медицинский справочник и принялся листать, бормоча: - Например...
- Сифилис? - предположил я и тут же пожалел об этом.
Брат наградил меня внимательным взглядом, в котором светилось вычисление удельного веса медицинского справочника, помноженного на силу ускорения, полученную при броске и определение наилучшей траектории полёта.
- Спокойно, Пётр! Я лишь хотел сказать, что болезни и жалость - это неправильное направление. Тебе нужна не жалость, а любовь. Как ты верно подметил, надо придумать что-то другое.
Поколебавшись, он отбросил справочник на подоконник, едва не задев горшок с фикусом.
- Но что? То обстоятельство, что нас свели мамаши, на самом деле не облегчает, а только осложняет...
- Ты ей уже говорил о своих чувствах?
- Нет. Да как можно? Ты же видел её. Я даже не знаю, как и подступиться. Может, пригласить её полетать на воздушном шаре и когда мы воспарим к облакам, сделать предложение на латыни? А ты бы внизу выпустил на волю сотню белых голубей... И ещё музыка такая, средневековая...
- И знак пронзённого сердца, выложенный на земле из сотни трупов убитых в её честь сарацин. Это я шучу, но вообще, надо сказать, у тебя неплохой план, - я нечасто хвалил брата, но в этот раз он был того достоин.
Моя похвала весьма воодушевила Петьку.
- Значит, завтра так и сделаем! Я знаю, где достать голубей. Позвоню ей, приглашу...
- Нет, не выйдет. Ты же болен гриппом. Тебе нельзя выходить на улицу. При ней.
- Блин! Проклятый грипп. Вот ведь угораздило выдумать такую...
- Ругательствами делу не поможешь. Насколько я понял, мы можем, пожаловавшись на ухудшение самочувствия или что-нибудь такое, позвать её на помощь ещё раз. Следовательно, в своих планах лучше ограничиваться твоей квартирой.
- Да что здесь можно сделать? - он горестно всплеснул руками.
- Пораскинь мозгами. С воздушным шаром и латынью у тебя неплохо получилось.
- Может быть, мне написать рассказ, где в качестве героев вывести нас, только слегка замаскировав...
- Названиями из медицинского справочника?
- Возможно. И там уже оттянуться вовсю. В смысле, рассказать, что я к ней чувствую.
Вспомнив прошлые творения брата, я поневоле засомневался, такой ли уж это хороший план.
- Ты уверен, что справишься? Рассказ ведь должен быть действительно... качественный.
- Ещё бы! Лучший! Уж я постараюсь. Ради неё я готов пойти даже на правку и вычитку текста. В столь исключительных случаях, пожалуй, это действительно стоит делать. Да, Вадик, чем больше я думаю о нашем плане, тем больше он мне нравится. Бумага, как говорится, не краснеет. А в живом разговоре я бы непременно покраснел и начал нести какую-нибудь чушь. Даже на воздушном шаре. Короче, сделаем так. Я сейчас иду писать любовный рассказ, а потом позвоню ей и попрошу о помощи - ты же пока придумай предлог. Завтра, когда она придёт, отведёшь её в комнату и заговоришь чем-нибудь, а я тем временем суну распечатку рассказа ей в сумочку. На обратном пути она его обнаружит и... там уж всё решится.
Я пытался отговорить Петьку от этого плана, но не преуспел. Пришлось помогать.
* * *
На следующий день, когда Марина снова одарила нас своим присутствием, а также новой порцией лекарств и коробкой кексов, я, выдавив из своих лёгких нечто сухое и грудное, молвил:
- Пётр поведал мне, что вы отлично разбираетесь в растениях. Я не сильно вас обременю, если попрошу о консультации? Мне кажется, мой кактус погибает. Он очень дорог для меня, это память о бабушке. Я очень извиняюсь, что осмелился потревожить столь ничтожной просьбой...
- Конечно, давайте посмотрим. Он у вас здесь?
- В большой комнате. Позвольте...
Выходя из кухни, я обернулся и выразительно посмотрел на брата. Выглядел он неважно. Волновался. Да вдобавок и не спал всю ночь. Всё это обеспечивало ему неподдельно больной вид.
Мы с Мариной прошли в большую комнату. За окном шёл густой снег, большими хлопьями - самое то, чтобы играть в снежки и лепить снеговиков. Кактус стоял на подоконнике, в самом дальнем углу от двери, за которой была прихожая, в которой высилась табуретка, на которой лежала сумочка.
- Выглядит совершенно здоровым, - сказала моя потенциальная невестка, рассматривая зелёный шарик с иголками.
- Спасибо! У меня прямо от сердца отлегло. А то мне казалось, что ему совсем плохо. Вот-вот помрёт. Теперь я понимаю, что это ложная тревога. Обознался. Наверное, под воздействием бронхита. Кстати, видите вон ту картину?
- Да. Кажется, рисовал ребёнок.
- Мой брат. В три года, - рисунок мы общими силами сваяли вчера. - Вскоре после этого он понял, что изобразительное творчество - не его стезя, и решил всецело сосредоточиться на внутреннем росте.
- В самом деле?
- Да. Благодаря этой кропотливой работе над собою Пётр теперь представляет целое соцветие достоинств, которые, возможно, не сразу бросаются в глаза. Он самоотвержен, бескорыстен, и... вы заметили, как ловко он вплетает в свою речь архаизмы? Язык его изобилует метафорами и свободен от лишних местоимений...
Марина улыбнулась и я поймал себя на мысли, что мама могла бы позаботиться о своём старшем сыне пораньше, чем о младшем.
- Очень трогательно, что вы так относитесь к брату, - сказала красавица.
- Ну да, ведь он... - под марининым взглядом мысли начали путаться у меня в голове. - Он ведь писатель.
- Правда? И хорошо пишет?
- Ну так... - дипломатично заметил я. - Фантастика, знаете ли. Я в ней не слишком разбираюсь.
- Надо же, а я как раз люблю фантастику. Не помню, правда, встречалась ли мне на книжных полках фамилия Петра, сейчас так много книг издают, что...
- Он пишет под псевдонимом. И публикуется пока, по большей части, в интернете. Там он известен как Хорн Витопрядов.
- Хорн? Ну надо же!
Тут она разразилась тирадой, из которой я понял, что они, оказывается, заочно знакомы уже два года, Марина в этой среде носит ник "Доброцвет", и однажды на конкурсе, когда все поносили её первый рассказ, только Хорн вступился за неё, противостав полчищам сетевых хамов.
- ...невероятное совпадение! - заключила она.
- Это судьба, - вставил я.
- Надо рассказать Хорну, - и Марина стремительно пошла, почти побежала на кухню. Я поспешил следом.
Дверь в прихожую распахнулась и юная леди замерла. Через её плечо я увидел то, что заставило её замереть: Петька стоял над расстёгнутой сумочкой и держал в руке раскрытый дамский кошелёк.
Последовала немая сцена. Она длилась так долго, что, пожалуй, можно коротко остановиться на каждом из действующих лиц.
Своё лицо я по известным причинам видеть не мог, но, полагаю, на нём отразилась вся глубина моего замешательства.
Петька выглядел точь-в-точь как дивный юноша из расы антисептиков, который полюбил девушку из клана стафилококков, а затем по роковой случайности пристрелил её брата из своего верного пневмоторакса. Причём, на глазах возлюбленной.
Что же до нашей гостьи... Возможно, в мире есть немало девушек, которые, увидев, как молодой человек тайком роется в их кошельке, воскликнут: "Хо-хо! Как это мило!" и будут хохотать до упаду. Но Марина была явно не из таких. Она молча, с достоинством ждала объяснений, а по лицу её читалось, что у парня, шарящего по чужим кошелькам, шансов стать её мужем не больше, чем у прикованного к коляске сифилитика.
Из того положения, в котором оказался мой брат, нелегко найти выход. Лично я впоследствии целый день обдумывал, какой вариант поведения был бы наиболее верным. Наконец, нашёл. Лучше всего было сказать правду. Опустив кошелёк и глядя в прекрасные глаза, признаться: "Марина, я люблю вас. Чтобы привлечь ваше внимание, я собирался положить в сумочку рассказ, в котором пишу о своих чувствах. Это была дурацкая затея, так что я по справедливости оказался в глупом положении. Понимаю, что вы не верите ни одному моему слову, и вправе выбросить меня из своей жизни, как дырявый чулок. Я это заслужил. Прошу прощения. Искренне сожалею". А затем, склонив голову, отступить и замереть.
И она бы смягчилась. Это законы психологии. Как говорится, повинную голову меч не сечёт. Но даже мне, смею надеяться, не самому глупому представителю нашего рода, как видите, понадобился целый день, чтобы найти указанный выход. А вот у моего несчастного брата такой роскоши не было. Немая сцена могла длиться секунд шесть, не более.
Увы, люди в подобной ситуации склонны оправдываться, и свои полдюжины секунд используют для того, чтобы выдумать ложь поправдоподобнее.
- Э... я тут шёл к холодильнику, - так начал мямлить мой братец, - и случайно задел табуретку. Сумочка упала, я подхватил её, но всё высыпалось и я, вот, стал собирать...
"Идиот!" - мысленно воскликнул я, но вслух, стиснув зубы, процедил самым непринуждённым тоном:
- Такое может случиться с каждым.
- Да, конечно, - холодно сказала Марина. - Спасибо. Я, пожалуй, пойду. Мне уже пора.
* * *
- Идиот! Кретин! Дебил! Ты ничего тупее придумать не мог? "Я уронил табуретку, и она упала так тихо, что никто не услышал! Удар же сумки об пол был столь силён, что её молния расстегнулась, и вылетел кошелёк, который, в свою очередь, тоже раскрылся!" Известно, что ложь всегда уродлива, но ты, братец, пожалуй, перестарался в стремлении подтвердить это.
Петька стоял, понурив голову, и ничего не отвечал. Наша беседа проходила в прихожей, которую только что покинула Марина. Ушла в январскую мглу, чтобы никогда не вернуться.
- На хрена ты вообще взял кошелёк?
- Я думал...
- Не смей порочить добрый глагол "думать", прилагая его к себе! Довольно лжи на сегодня! Просто ответь: на хрена ты полез в кошелёк?
- Мне показалось, что там она найдёт листок быстрее всего...
- А чего ты возился столько времени? Пока я её отвлекал, можно было разложить десять рассказов по десяти сумкам и смыться!
Он молчал.
- Ладно, - смягчился я, глядя на его повинную голову. - Марина, конечно, смутилась, однако вскоре она заглянет в кошелёк, увидит твой рассказ, и поймёт, что к чему. Мы ещё посмеёмся все вместе над этим.
- Не посмеёмся, - гробовым голосом объявил Петька и вытащил из кармана джинсов вчетверо сложенный листок. - Я не успел его положить.
Мне захотелось плюнуть с досады на пол, но я сдержался. В конце концов, пол ни в чём не виноват. Стиснув зубы, я ушёл на кухню и сел возле окна. Чуть погодя сюда же притащился и неудачник.
- Слушай, Вадик, что теперь делать, а?
- Ничего. Выкинь из головы Марину. Тебе её не вернуть. Постарайся забыться. Позвони и позови Машку. Или Катьку. Или Нинку. Или всех сразу. Или никого не зови. Сгоняй в магазин и купи пива. Или вина. Или водки. Или никуда не ходи. Просто поставь чайник на плиту и завари чай.
Поразмыслив, он выбрал последнее, а я принялся листать медицинский справочник, чтобы хоть немного отвлечься. Мне, признаться, самому было не по себе. Я ведь мог её задержать... мог и его отговорить от этой глупости... И на тебе - поломал жизнь родному брату. Хотелось убраться куда-нибудь на планету Трамал и окончить свои дни за каким-нибудь тихим занятием вроде написания реалистической прозы.
- Я идиот, Вадик, - признался Петька. - Я кретин. Я дебил.
- Да ладно. Тебе просто не повезло. Глупое стечение обстоятельств.
- Эх, если бы только была в действительности машина времени... если бы можно было вернуться хоть на полчаса назад... блин!
Взгляд мой неторопливо скользил по заголовкам статей.
- Или, допустим, телепатия. Чтобы она сразу поняла, что я ничего плохого не хотел, что я просто пытался сказать, что люблю её!
Я перевернул страницу.
- Ладно, - сказал брат, заметив мою безучастность. - Пойду и расскажу всему интернету, какой я дебил. Проворонил мечту своей жизни.
И с такими словами удалился в маленькую комнату. Плечи его при этом были опущены, голова клонилась к земле, ноги шаркали, как у столетнего старика. Не верилось, что ещё вчера это был пышущий здоровьем молодой человек, готовый выложить на земле знак пронзённого сердца трупами убитых сарацин.
Я продолжал листать страницы, и незаметно для себя увлёкся, переключившись на содержание статей. Каких же, оказывается, болезней и лекарств не бывает на свете! Хватило бы на сотню фантастических романов.
Прошло, наверное, не меньше часа - по крайней мере, я успел и выключить поставленный братом чайник, и выпить чай, и поесть марининых кексов, - как вдруг меня кольнуло странное чувство при чтении очередной статьи справочника.
Секундой спустя я гаркнул:
- Петька, дуй сюда! - и ударил кулаком по стене.
Вернувшись, выглядел он ещё хуже, чем когда уходил. Казалось, ему теперь и впрямь не помешало бы выпить некоторые из лекарств, принесённых Мариной.
- Ну? - хмуро спросил он.
- Есть идея.
- Только не говори, что вычитал её из медицинского справочника.
Я развёл руками:
- Увы, придётся. Ты знаешь о препарате "ленаутил"?
- Не больше, чем о парфеноне.
- Это ингибитор КРЭБ-белка, - прочитал я вслух.
- Какое исчерпывающее определение! Да, Вадик, ты умеешь растолковать. Ингибитор КРЭБ-белка - что может быть яснее? Я мог бы и сам догадаться.
Поскольку в его тоне сквозил лёгкий сарказм, я счёл за лучшее опустить описание воздействия препарата на процессы в гиппокампе, и перешёл сразу к сути:
- При строго рассчитанной дозировке ленаутил помогает забыть то, что было в определённый момент времени. Препарат создан для подавления неприятных, травмирующих воспоминаний, - видя непонимание в его глазах, я пояснил: - Ну, знаешь, вроде того как у тебя на глазах кто-то роется в твоей сумочке...
- Ты хочешь дать эту штуку Марине?
- Да. Тогда у тебя может появиться шанс.
- Ты что, с ума сошёл?
Мягко говоря, я ожидал более благодарной реакции. Но вопрос есть вопрос и на него нужно отвечать по существу:
- Нет, Пётр, несмотря на твои усилия, я всё ещё в здравом уме.
- В самом деле? Ты хочешь, чтобы я травил свою любовь психотропными средствами? Полистай книжку получше и узнаешь, что это очень опасные средства. У них куча побочных явлений. Вплоть до летального исхода.
- Умереть можно от любого лекарства. Даже от аспирина. Однако погляди-ка, сколько она нам его навезла.
- Ни за что! Я не намерен подвергать её риску!
- Никакого риска, болван. Вот здесь в фармакологическом описании специально оговорено, что побочных явлений при разовом употреблении ленаутила не выявлено.
- У меня нет никакого желания выявлять их на Марине!
Вздохнув, я отбросил кладезь оригинальных фантастических названий.
- Ладно. Не хочешь - как хочешь. Действительно, к чему всё это, когда в твоём распоряжении машина времени и телепатия.
Больше я не сказал ни слова до тех пор, пока Петька, предоставленный самому себе, не одумался, и не сообразил, наконец, что никакого вреда здоровью Марины моё предложение не несёт. Скажу откровенно, если бы такая опасность была, я бы и сам его не выдвинул.
Итак, взявшись за остатки ума, братец принялся умолять меня о помощи, и мы вернулись к обсуждению плана.
- Перед нами стоят две проблемы, - начал я. - Первая - приобрести этот самый ленаутил. Вторая - придумать, как незаметно подсыпать его в пищу Марине, учитывая тот факт, что сама она к нам теперь вряд ли заглянет.
Чтобы не терять времени, мы решили разделиться. Петька пошёл шариться в интернете, а я стал обзванивать аптеки и прочие медучреждения, список телефонов которых был любезно приведён составителями справочника.
Четверть часа спустя мы снова встретились на кухне.
- Ну как? - поинтересовался я без особой надежды.
- Глухо, - Петька выглядел задумчивым и удивлённым. - В интернет-аптеках ленаутила нет. Вообще.
- В обычных тоже. Там даже не знают, что такой препарат существует.
- А кто знает?
- Мне удалось дозвониться до одного профессора в институте мозга. Он знает. И он рассказал, что распространение ленаутила жесточайшим образом ограничено. Только по заказу спецведомств. Чуть ли не за каждым пузырьком строгая слежка.
- Для чего это?
- Для того, чтобы не было злоупотреблений. Ну, вроде того, что мы планируем.
- А может, вопрос просто в сумме?
- Я намекнул на это. Профессор посмеялся и сказал, что если я буду достаточно настойчив и стану предлагать действительно серьёзные суммы, то смогу добиться интереса со стороны правоохранительных органов. И пожелал успехов. В общем, как я понял, достать ленаутил невозможно.
Брат приосанился и со значением посмотрел на меня.
- Невозможно - это всего лишь громкое слово, за которым прячутся маленькие люди, - припечатал он. - Им проще жить в привычном мире, чем попытаться изменить его. "Невозможно", Вадик, это не приговор. Это вызов. Это шанс поверить в себя. Невозможное возможно. Поверь в себя!
Несколько секунд я молча переваривал эту тираду. Наконец, признался:
- Сильно сказано. Сам придумал?
- Нет. В интернете нашёл. Но это дела не меняет. Перед нами стоит задача и мы должны её решить, не тратя времени на произнесение глупых слов вроде "невозможно".
Мы задумались. Мысли как-то не шли. Чтобы простимулировать их, я посмотрел за окно. Во дворе малышня лепила снеговика. Потом я взглянул на подоконник и понял, что фикус не мешало бы полить, но других мыслей эта часть уютной холостяцкой кухни не вызвала. Тогда я стал смотреть на мешок картошки, покоящийся в простенке, и тут меня осенило:
- Слушай, спецведомство... помнишь, где работает дядя Боря?
Есть такое выражение: "воспрял духом". Вот это как раз то, что случилось с Петькой после моих слов. Ещё секунду назад он глядел в пол со зверским выражением лица, отображавшем умственные муки, а вот теперь перед нами снова человек, готовый покорять воздушные шары и вычитывать свои тексты.
- Я сам позвоню ему, - сказал Пётр.
И позвонил! Это было несложно - телефон висел как раз возле него, нужно было только взять трубку и набрать номер.
- Дядя Боря, здравствуйте, это Петя. Я попал в серьёзный переплёт, мне позарез нужна ваша помощь. Вы можете достать ленаутил? Ну, ингибитор КРЭБ-белка... Нет, я ничего не пил, кроме чая... Слушайте, от этого зависит моя жизнь... Невозможно, дядя Боря, это всего лишь громкое слово, за которым прячутся маленькие люди... Нет, я не вас имел в виду, я это к тому, что мне позарез нужен ленаутил...
Я с интересом слушал разговор. Надо будет сказать потом Петьке, что он злоупотребляет словом "это". Писателю такое не к лицу.
Беседа продолжалась более получаса. Я успел ещё раз сготовить чай и доесть кексы. Петька был очень красноречив. Даже пропилеи с парфеноном упомянул. А в определённый момент выложил всю правду - и после этого дядя Боря сильно смягчился, признав, что без ленаутила такой переплёт не разрулить. Финальным доводом стало обещание Петьки больше никогда не пичкать дядю своими фантастическими опусами, если тот поможет.
Людям, незнакомым с творчеством моего брата, сложно оценить всю весомость этого предложения. Но дядя Боря был знаком, и потому я совсем не удивился, что разговор сразу подошёл к концу и Петька, положив трубку, радостно доложил:
- За ленаутил можно не беспокоиться.
- Осталось придумать, как его дать Марине, - напомнил я, и мы приступили к очередному вызову и шансу поверить в себя.
- Вот здесь в таблице указано, что для удаления неприятных воспоминаний объёмом в полчаса нужно принять тридцать пять миллиграммов ленаутила ровно сутки спустя, - зачитал я по справочнику. - Значит, завтра около полудня Марина должна как-то эти миллиграммы употребить... Во-первых, нужно узнать, где она будет...
- В институте. Она говорила, что готовится делать доклад.
- Ясно. И как же нам её угостить ленаутилом?
Братец был ещё под впечатлением победы над дядей Борей, и оттого мой вопрос его не смутил.
- Никаких проблем, Вадик. Наверняка там есть столовая. Нужно подкатить к тётке, которая стоит на раздаче, показать фотку Марины и дать денег, чтобы тётка подлила ей в компот наш препарат.
- Сомневаюсь, что тётка с энтузиазмом отнесётся к такой просьбе, - возразил я. - Уж больно криминально это выглядит. К тому же нет никакой гарантии, что Марина вообще придёт в столовую, а если и придёт, то возьмёт компот, а если и возьмёт, то допьёт его до конца. Я знаешь ли, тоже учился, и с институтскими столовыми знаком не понаслышке. На моих глазах многие брали компоты, но мало кому удавалось допить их до конца.
Кажется, мне удалось втолковать Петьке, что проблема всё-таки есть. Можно сказать, что чело его омрачилось под гнётом тяжких дум.
- Как же тогда ей дать ленаутил? - пробормотал он.
Я с надеждой посмотрел в простенок, на мешок с картошкой, но в этот раз прилива мыслей не ощутил. Что же, даже молния не всегда бьёт в одно место дважды, чего тогда ждать от картошки? Я продолжил осмотр кухни, при этом прокручивая в уме множество вариантов решения стоящей перед нами задачи. Безрезультатно. Ни один из вариантов не выдерживал критики.
Судя по натужному пыхтению с той стороны стола, мысленные усилия моего брата были столь же безуспешны.
- На языке так и вертится одно громкое слово, за которым любят прятаться маленькие люди, - признался я. - Порою кажется неизбежным присоединиться к их массе.
- С этим искушением надо бороться. Представь, что в старости, сидя у камина... Слушай! - я обернулся на него и увидел, что Петька сосредоточенно смотрит в простенок. - Вадик, меня осенило! Надо устроить как бы рекламную раздачу новой минеральной воды. Наш человек подойдёт к Марине с подносом, где будут стаканчики с ленаутилом и попросит принять участие в акции, так сказать, оценить новый продукт.
- Где мы такого человека найдём?
- Пашку попрошу. Он как раз на актёра учится, ему это будет раз плюнуть...
- А если она не захочет принимать участие в акции?
- Можно уговорить. Он ей шёпотом скажет, что от количества оценивших новый вкус зависит его зарплата, и что за ним, типа, наблюдает его начальник и, мол, неужто жалко выпить полстаканчика минералки?
- Кажется, идея неплохая, - наконец, признал я, с некоторой ревностью глядя на мешок картошки. - Если только Пашка не подведёт. Может, он завтра занят, или...
Тут зазвонил телефон и Петька сорвал трубку.
- Да! - крикнул он. - Да! Да. Да. Вадик. Спасибо, дядя Боря!
И телефонная трубка вернулась на базу.
- Всё отлично! - сказал Петька, повернувшись ко мне, - Вадик, съезди, пожалуйста, к дяде Боре за ленаутилом, а я пока займусь Пашкой. Надо ведь ещё реквизит подготовить. Ну, плакат с названием новой минералки, и халат с её эмблемой и бутылку с этикеткой...
- С удовольствием съезжу, - мне и самому хотелось выйти из душной квартиры на свежий воздух, и, как говорится, размять ноги.
Одеться было делом нескольких минут, хлопнула входная дверь, и уже спускаясь по лестнице я вспомнил, что не успел сказать брату про то, что Марина с ним давно заочно знакома по интернету, где у неё какой-то цветочный псевдоним. Впрочем, это может и подождать.
* * *
В разъездах я провёл несколько часов и когда возвращался домой, уже стемнело. Победно сжимая в левой руке пузырёк ленаутила, правой я провернул ключ в замке и, стараясь не шуметь, открыл входную дверь. Первое, что мне бросилось в глаза - до боли знакомая сумочка на табуретке посреди прихожей.
В квартире, между тем, стояла густая тишина. Мне пришлось сделать несколько шагов, чтобы увидеть кухню, и два силуэта на фоне подсвеченного уличным фонарём окна. Они сидели по разные стороны стола, и расстояние между ними было не меньше метра. Но Пётр, протянув руку, держал в своей ладони её ладонь и они молча смотрели друг на друга.
Я ощутил себя лишним местоимением и тихо удалился.
Герой, который остался дома
Фирд был седьмым ребёнком в крестьянской семье. Он родился утром, когда овец и коров гонят на выпас. Лето в тот год вышло на редкость засушливое - чуть ли не весь урожай Приозерья погиб.
* * *
Восемь лет ему было, когда однажды мать послала Фирда на дальний сенокос, - отцу и братьям обед отнести. Торопился мальчик, шагая по пыльной дороге. Выйдя на развилку, увидел, что навстречу скачет воин на чёрном коне. Фирд отошёл к обочине и склонил голову, как подобает простолюдину. Но всадник вдруг осадил коня и хрипло спросил:
- Эй, малый, какая из этих дорог ведёт к замку Тархем?
- Правая, господин.
- Спасибо, - буркнул воин и пришпорил скакуна.
Мальчик посмотрел ему вслед, а затем отправился в поле.
Вести, которые так спешил донести до царского слуха гонец, достигли Приозерья месяц спустя. Проезжавшие мимо купцы рассказали в трактире, что полководец Сартор поднял мятеж, и направляет армию к столице.
Чуть погодя по тракту прошло войско, посланное царём Огхеем наперерез мятежникам. Фирд в тот день вместе с братом Харном пас овец, и видел только облако пыли вдалеке да тёмно-серую полосу воинов.
А уже осенью, когда молотили хлеб, армия вернулась тем же путём, направляясь к столице. После конников шли две лошади, тащившие телегу, на ней стояла клетка, в которой сидел Сартор. Деревенские мальчишки бежали за телегой, смеялись и бросали в поверженного полководца камни и грязь. Фирд тоже бросал, - ведь это было так здорово! Одобрительно усмехались бородатые конвоиры, взрослые селяне кивали головами.
Мятежник с холодной злобой смотрел на мелких оборванцев, не уворачиваясь от камней и не теряя надменного вида. Ему, конечно, и в голову не могло придти, что если бы один из этих мальчишек три месяца назад направил гонца по другой дороге, тот, заплутав, потерял бы два дня. Совсем недавно как раз этих двух дней не хватило Сартору, чтобы соединиться с армией колеблющегося полководца Травеля. Если бы не этот мальчишка, сейчас в позорной клетке сидел бы сверженный царь, а мятежный полководец готовился к коронации...
Но об этом, разумеется, не подозревали ни Сартор, ни Фирд, ни царь Огхей.
* * *
Когда пареньку исполнилось двенадцать, у них издохла корова. Собираясь в город, на ярмарку, отец взял с собою Сура и Фирда. Город ошеломил мальчика. Высокие дома, в три этажа, да всё каменные, пёстрая толпа на узких улочках, шум, гомон, скрип телег...
На базарной площади они с братом протиснулись сквозь толпу зевак и увидели фокусника. Долговязый парень заставлял огонь струиться, как вода, и пламенными струями рисовал в воздухе фигуры - птицу, дом, цветок... Фирд глядел во все глаза.
- Это изверженный, - шепнул ему на ухо Сур. - Был учеником какого-нибудь звездочёта, но не выдержал испытания. Так ему теперь и слоняться всю жизнь по базарам.
В этот момент фокусник от неожиданности прервал фигуру, наткнувшись на взгляд мальчишки. Все зеваки глядели на игру огня, лишь он один смотрел на самого фокусника.
Вечером, вернувшись на постоялый двор, парень, которого звали Акхам, долго не мог заснуть. Всю свою жизнь, грядущую и прошлую, он словно увидел через эти полные жалости глаза ребёнка.
Под утро Акхам решил вернуться к учителю, если не учеником, то хотя бы слугою. Звездочётом парень так и не стал, но за смирение, которое он стяжал, будучи добровольным рабом, Акхам сподобился гораздо более редкого и славного дара. Двадцать лет спустя именно его устами было предречено возрождение Владыки Южной Тьмы и Великая Война...
Фирд же тем временем, ничего не подозревая, шёл по пыльному тракту, вместе с отцом и братом ведя домой новую корову.
* * *
К восемнадцати годам Фирд остался у родителей последним неженатым сыном. Старшие братья и сёстры давно уже семьями обзавелись.
Как-то раз юноша пошёл в лес, за грибами, да силки проверить - не попалась ли дичь. Тут он и приметил впереди необычно светлую опушку. Подкравшись, Фирд замер: посреди поляны стояла девушка неописуемой красоты, облачённая в дорогое платье небесно-голубого цвета; длинные золотые волосы её украшал венок из белоголовок.
Страх охватил Фирда: откуда бы взяться такой девице посреди леса? Вспомнились бабкины истории про сгинувших без следа охотников... Но ведь могла и простая горожанка, отстав от обоза, в чащобе заплутать... Ну, не простая... а очень красивая...
Он вышел на поляну и заговорил:
- Здравствуйте, госпожа! Я - Фирд из Приозерья, крестьянский сын.
- Здравствуй, Фирд, - девушка улыбнулась. - Меня зовут Селена.
- Не заблудились ли вы? Если нужно, я могу проводить до Приозерья... Или... вы кого-то ждёте?
- Уже нет. Проводи меня в свою деревню. Только, знаешь, - я не госпожа тебе. Говори со мною, как с равной.
Пока они шли по лесу, Фирд то и дело поглядывал на неё, любуясь невиданной красою. А потом позвал:
- Селена!
- Да, Фирд?
- А не пойдёшь ли за меня замуж? - выпалил он, и сам испугался своих слов.
Девушка остановилась. Улыбка тронула её губы.
- Быстро же у вас знакомятся... - сказала, и глянула на него, так что аж в жар бросило: - Хорошо. Я буду твоей женой, если пообещаешь соблюсти два условия: не допытывайся о происхождении моём, и не мешай мне уединяться в комнате каждую ночь со вторника на среду.
- Клянусь! - выдохнул крестьянский сын и протянул ей руку...
Мать Фирда приняла эту весть с большим подозрением.
- Что это ты удумал? - прошипела она, отведя его в комнату, пока старшая сестра потчевала диковинную гостью кашей. - Мы же собирались тебя женить на дочке кузнеца!
- Я сам себе жену нашёл. С ней и буду жить, больше ни с кем.
- Не дури! Кто это в лесу невест находит? Без роду, без племени... Тут что-то нечисто.
- Пусть женится, - вступился отец. - Или ты не видела её платье? Не каждая горожанка может себе такое позволить. А руки-то какие - белые, да нежные, ни одной мозолинки. По всему видать, это дочь вельможи. А не помнит ничего, потому как память отшибло. Рано или поздно вспомнит, или родители станут искать, тут мы и объявимся. О таком родстве можно только мечтать! А что до кузнецовой дочки - сватов-то мы пока не засылали, так что, считай, помолвки не было.
Свадьбу справили шумную и весёлую. Гостям представили Селену как дальнюю родственницу, - якобы по той семейной ветви, что осталась в Залесье, когда прадед Фирда переселился в Приозерье.
Скоро сменила лесная красавица богатый наряд на простое серое платье, волосы золотые скрыла под косынкой, руки белые от работы тяжкой загрубели. Поначалу-то она почти ничего не умела - ни рыбу чистить, ни кашу варить, ни одежду стирать, ни корову доить, ни молоко в масло сбивать, ни сыр варить, ни скотину кормить, - но под началом свекрови быстро выучилась, и трудилась исправно, от зари до заката. О прошлом своём по-прежнему не говорила, и родственники её не объявились. Фирд в ней души не чаял, и Селена его полюбила, только при нём улыбалась и будто светлела лицом, только с ним говорила охотно, с остальными же - редко, и лишь по необходимости.
О происхождении он её не расспрашивал, и каждую ночь со вторника на среду оставлял одну в комнате. Порою, проходя мимо запертой двери, чудилось ему, будто оттуда доносится то смех, то плач, то голоса людей, толкующих на незнакомом языке. Но всякий раз он шагал дальше, не задерживаясь. А утро приносило новые заботы и труды, коими весьма изобильна крестьянская жизнь.
* * *
В девятнадцать Фирд стал отцом. Первенца назвали Тормом.
К двадцати пяти годам у них с Селеной было уже трое сыновей и две дочери. Но не только радости посылает судьба простым людям - весною старшая сестра его умерла при родах, а полгода спустя отец Фирда, выйдя на озеро, упал с лодки и простудился в холодной осенней воде. Болезнь запустил, потом слёг, и к первому снегу скончался.
А зимой проезжие рассказали, что и старый царь Огхей почил, а на трон взошёл его сын - Рикхон. Чуть погодя, когда пришло время пахать и сеять, прибыл из города глашатай. Дождавшись, пока старейшина, стуча в колотушку, созовёт сход, он объявил, что новый царь задумал почтить память отца своего созданием великой гробницы, равной которой ещё не бывало. А значит, со всех подданных будет взиматься дополнительный налог.
Нелегко крестьянину добыть больше обычного, разве что год выдастся урожайный, но этого не произошло. Так что семье Фирда, как и другим, пришлось стать беднее и голоднее на те пять лет, пока строилось в столице чудо света.
* * *
Фирду шёл тридцатый год, когда у них пропал средний сын - Кор. Отец семейства трудился на дальнем сенокосе, Селена со старшими огород полола, бабка в доме пряжу пряла, а маленький Кор играл во дворе.
Только вечером заметили, что мальчика нет. Искали, звали, соседей спрашивали - как сквозь землю провалился. Сильно горевала Селена, места себе не находила, день и ночь плакала. И тогда Фирд впервые осмелился намекнуть на то, о чём обещал не спрашивать:
- Милая... а ты не можешь... узнать, где он... как-нибудь... по-особому?
- Если бы я только могла... - Селена уткнулась ему в плечо и зарыдала. Фирд молча обнял жену. Больше они об этом не говорили.
* * *
На тридцать пятый год жизни Фирда в Приозерье дошли слухи о далёких войнах на Юге, тут же вспомнились и слова Акхама-прорицателя о возрождении древнего Властителя Южной Тьмы. Говорили, будто явилось от Выжженной Стороны и Мёртвых Городов страшное войско, опустошая ближние земли, и что воины те крепки, как камень, а ростом в два человека, и никто не может против них устоять...
А что крестьянину от слухов тех? Сорняки на огороде не перестали расти, скот - на выпас ходить, хлеба в поле - зреть, а скошенные травы - сохнуть. Только и оставалось - трудиться как прежде, да уповать, что беда минует.
Не миновала.
* * *
На следующий год в Приозерье прискакал отряд из замка. Снова застучала колотушка старосты.
- Идёт война. - отчеканил командир, оглядывая собравшихся крестьян. - Царь велел созывать войско. Каждая семья должна выставить по одному мужчине от пятнадцати до пятидесяти лет. Кроме того, взимается новый налог: три меры муки на двух человек.
Ропот прокатился по серой мужичьей толпе.
- Только посев прошёл, - сказал кузнец. - Едва у кого по стольку осталось. Что же теперь, до осени без хлеба сидеть?
- Да как ты, жалкая вошь, смеешь указу царскому перечить?! - воскликнул один из всадников и схватился за плётку.
Командир взмахом руки приказал ему молчать, а затем повернулся к селянам:
- Вы здесь сидите в своём углу, и не знаете, что творится. Неведомый враг на юге разгромил тем летом княжества Кагрег и Эрзират, а зимою вторгся в наши пределы. Три приграничных крепости захвачены и сожжены дотла, все жители истреблены. Если нынче не собрать и не снарядить войско, и не укрепить стены замков, через полгода вы уже ничего не сможете съесть - вас самих съедят. Эти нелюди не щадят никого.
Так пришлось Фирду и Селене расстаться и со вторым сыном - первенцем своим, Тормом. Семнадцать лет ему было тогда. Вместе с ним забрали и многих братьев его двоюродных, и дядю Сура, у которого были только дочери, и многих других селян. С плачем провожали их остающиеся, ибо знали, что не всем суждено вернуться.
Месяц спустя над трактом вновь поднялась пыль, раздался шум шагов, топот копыт и скрип телег. Все дела побросали крестьянки, выбежали на обочину, вглядываясь в бесконечную череду лиц проходящих воинов.
- Не меня ли высматриваешь, хозяюшка? - усмехнулся Селене рыжебородый здоровяк с палицей на плече.
- Сына... сына моего не видел? Тормом кличут... их из Приозерья набрали, отсюда...
- А, свинопасы, что ль? Когда мы из города вышли, их ещё обучали. Другим путём пошлют, царь три армии набрал. Ну, бывай, хозяюшка, вот вернусь - и договорим.
До полудня тянулось мимо деревни великое войско.
* * *
А уже осенью, как-то ночью в дом Фирда постучались.
- Кто там? - спросил он через дверь.
- Пусти, хозяин... путники мы.
- Для путников есть постоялый двор в конце улицы.
- Некогда нам в таких местах почивать, да и не на что. Открой, хозяин, Создателем клянусь, не причиним вреда. Нам бы подкрепиться, да товарища раненого оставить.
Фирд велел Селене дочерей в чулан спрятать, а сам достал из кладовки топор, и отпер дверь. Тихо вошли в сени четверо воинов, а пятого внесли на носилках.
Потрескивающая лучина едва освещала их мрачные, подавленные лица. Ели все молча, кроме того, который назвался Стормом.
- Войско разгромлено, - бормотал он. - Пока спереди теснили, ещё держались, а как справа и слева ударили, тут все и побежали. Немногим удалось уйти. Нам вот... тринадцатый день уже пробираемся.
- И куда вы теперь?
- На север. Как можно дальше. Да и тебе, хозяин, советую. Если южане пойдут этим путём - никого не пощадят. Не знаю, сколько у царя ещё войск, но надобно раз в десять больше, чем нас было. У них доспехи - крепче железа. Только если в шею попасть, или в глаз, убить можно. Сила в каждом - звериная. И боли будто не чуют... Я одному правую руку отрубил, а он поднял меч левой и снова на меня попёр... Спасибо Кнасу, вдвоём мы его завалили... а то бы я там тоже остался...
- А что, и впрямь их так много? - хмуро спросил Фирд, думая о сыне.
- Считай сам: нас было сто сотен, а их - впятеро больше! И дерутся, как одержимые... А ещё и драконов с собой привели... Эх... Ладно. Мы бы, хозяин, тебе друга нашего оставить хотели... не можем дальше везти, уход ему нужен. Позволишь?
- Оставляйте. Завтра лекаря кликну, там поглядим. Давайте-ка вам ещё рыбы сушёной в дорогу дам.
- Спасибо, хозяин. Век не забуду.
- Спасибо. Спасибо. - подали голос остальные.
На прощанье Сторм протянул Фирду пригоршню монет, но тот покачал головой:
- Вам нужнее. Друга-то раненого как звать?
- Кнас.
Тихо воины ушли обратно в ночь.
А поутру Селена узнала раненого - два месяца назад именно этот рыжебородый весельчак проходил в строю мимо неё.
Теперь Кнас лежал в забытьи, то бредил, то затихал. Надо лбом его темнела вмятина, а правая рука была замотана кровавой тряпкой. Сельский лекарь, осмотрев, сказал, что нужно резать, пока гниение не поднялось вверх. Фирд позвал старшего брата Харна, вдвоём и держали воина, когда лекарь рубил руку, а потом прижигал обрубок.
* * *
Уже через неделю мимо Приозерья потянулись в сторону замка толпы крестьян с южной стороны, ведя скот и телеги с пожитками. Плакали младенцы, мычали недоенные коровы, блеяли уставшие овцы. Люди оставляли свои дома и поля, спасаясь от грядущей беды.
Забеспокоились и приозерцы. Созвали сход, решили тоже пожитки собирать, да в путь готовиться, чтобы в городе скрыться за крепкими стенами. Но на другой день прискакал из замка воин, и сказал:
- Город переполнен. Не ходите, перед вами не откроют ворот. Спасайтесь сами, да благодарите человеколюбивого царя нашего Рикхона, который позаботился даже о самых ничтожных подданных, и послал гонцов по сёлам, предупредить о наступающем враге.
- Как же нам спастись? - спросил Лысый Корд из толпы мужиков.
Воин пожал плечами:
- Бегите в лес. Чем дальше, тем лучше. Вам ещё повезло - я, пока сюда ехал, три уже вышедших толпы развернул. Им-то потяжелее будет.
- А что если нам в другой замок идти, дальний? - проговорил староста.
- Думаете, вокруг Картхета нет деревень? - усмехнулся гонец. - Он сейчас так же переполнен, как и наш Тархем. Можете, конечно, рискнуть двинуться дальше на север... но хватит ли вам припасов? Да и войско вражье идёт быстрее ваших повозок. Ну, я своё дело сделал, а дальше сами думайте.
И ускакал.
- Здесь останемся, - сказал староста. - Никуда бежать не будем. Озеро защитит. А стада за лес угоним. Готовьтесь косы перековывать.
* * *
Десять дней спустя враг подошёл к Приозерью. Все дома были оставлены, закрома вычищены, стойла в хлевах пусты. А с берега южане увидели скопление лодок прямо посреди Большого Озера. В центре стояли плоты с пожитками, женщинами, детьми, да стариками. Во внешнем круге покачивались на воде лодки с искусными охотниками, каждый из которых отлично владел луком. Фирд стрелял плоховато, поэтому был в среднем круге, сжимая, как и остальные мужчины здесь, бывшую косу, превращённую в копьё. Южане с берега смотрели на крестьян, а крестьяне с озера - на южан.
Враги оказались и впрямь высокими, хоть и не в два роста. Было их немного, меньше сотни - видимо, дозорный отряд. Не кричали, не суетились. Пока одни обшаривали дома, другие тащили брёвна и вязали вместе. Скоро спустили чужаки на воду плот, семеро забралось на него, двое направляли, отталкиваясь шестами от дна, двое стояли с длинными луками, а трое - с копьями и широкими щитами.
Молча взяли мужички внешнего круга стрелы, натянули тетивы.
- Подождите, пока отплывут от берега. - приказал староста.
- Цельтесь в шею. - подал голос Фирд.
Тихо рассекал плот водную гладь. День выдался безветреный, на Большом Озере не было ни волн, ни ряби. Молчали крестьяне, молчали враги. Лишь где-то сзади плакал младенец. Когда расстояние сократилось до одного полёта стрелы, лучники-южане потянулись к колчанам, но тут же от скопления лодок взметнулись в небо десятки стрел, чтобы, описав дугу, ринуться вниз.
Иные стрелы скрылись в водах, иные - впились в брёвна или щиты, а иные - пронзили вражескую плоть. С плеском рухнули в воду трое воинов, а четвёртый распластался на брёвнах. Оставшиеся скрылись за щитами, сомкнув их полукругом.
- Можно подплыть с разных сторон, тогда уж не скроются, - сказал сын кузнеца.
- Нет, - предостерёг староста. - Ждите. Если захотят уплыть - пусть уплывают.
Кое-как гребя из-под щитов, южане вернулись к берегу. А часом позже в деревню вошло основное войско. Темно стало от множества воинов, за ними же высились будто бы движущиеся холмы - драконы. Командир дозорного отряда показал полководцу на лодки, сгрудившиеся посреди озера и рассказал, что произошло.
- Если собрать пару катапульт, можно в щепки их разнести, - добавил он.
- Ты тупее крестьян, Куго, - молвил полководец. - Они при виде катапульт рассеются по озеру - попробуй тогда попади. Двумя не обойдёшься, да ещё и на воду надо будет сотню лучников спустить. Итого - полдня потратить на каких-то свинопасов, когда завтра утром мы должны стоять у стен Тархема, а через неделю соединиться с правым войском Властителя. Сожгите их дома и поля, - потом сами сдохнут. Да поищите стада, они где-то рядом.
Загудело пламя, сизый дым клубами потянулся в небо. Приозерцы сидели в лодках и смотрели, как горит их деревня. Мужчины бессильно сжимали луки и косы, женщины, со слезами на глазах напевали песенки, успокаивая малышей. Вражеское войско ушло, но крестьяне и ночью оставались на воде, опасаясь подвоха. Лишь под утро пристали к берегу.
* * *
Враги не вернулись обратно по тракту. Смутно доходили до приозерцев восторженные слухи о великих героях и чудесных делах, благодаря которым войска Властителя Южной Тьмы оказались разгромлены, и сам он - уничтожен.
Но для крестьян большие невзгоды стояли не позади, а впереди. Дома были сожжены, хлеб в полях - погублен. Сумели враги и скот разыскать за лесами. Там, где скрывали стада, лишь мёртвых пастухов нашли: Ларха пронзили копьём, а Лысого Корда стрела настигла у самой кромки леса - чуть-чуть не добежал до спасительных зарослей. Это были не последние жертвы войны для Приозерья.
Хлеб почти весь погиб, а то немногое, что удалось спасти - оставили на посев. Чтобы новые избы отстроить, мужчинам пришлось много работать. Охотиться было некогда, огороды все разорили, оттого лишь нечастые уловы на озере, да грибы-ягоды стали пищей крестьянам. Зимою же и вовсе кроме рыбы ничего не было. Тяжёлая выдалась зима. Мать Фирда, как и ещё трое стариков и двое младенцев не пережили её. Люди умирали от голода, но общий амбар с зерном простоял запертым до весны.
Из тех, кого приозерцы отдали в войско, тем летом никто не вернулся. Оттого Фирд и другие его братья решили взять на попечение дочерей пропавшего Сура - ибо жена его в одиночку не могла прокормить троих детей. Фирд с Селеной взяли младшенькую. Кроме того, на попечении у них оставался однорукий Кнас.
Тяжкой пришлась бывшему воину жизнь калеки. Рана, которую получил он в голову, тоже не прошла бесследно - Кнас часто жаловался на боль. Поначалу, как в себя пришёл, он вообще был как дитя. Со временем вернулась к нему память, но не вся, и речь восстановилась не вполне, так что иногда непросто было понять, что же он говорит. В хозяйстве от него проку было мало, хотя иногда Кнас и пытался подметать двор одною рукой, или помойное ведро вынести, но чаще уходил на озеро, там сидел, глядя на воду и думал о чём-то.
Три года потребовалось Приозерью, чтобы худо-бедно в колею войти, но к прежнему достатку они не вернулись - ведь податей никто не отменял. Впрочем, было тогда немало мест, кои пострадали куда суровее, чем их деревня. Замок Тархем при втором штурме пал, и почти все, кто находились в городе, приняли жуткую смерть, а выжившие позавидовали умершим.
* * *
Когда Фирду исполнилось сорок, в Приозерье вернулось несколько воинов, набранных отсюда четыре года назад. Был среди них и Сур. На первой же встрече Фирд спросил:
- Не знаешь ли, что с Тормом?
Сур покачал головой, и отхлебнул из ковша хмеля:
- Туго нам пришлось, братишка, при Локране. Сеча была страшная. Многие из наших на моих глазах смерть приняли. Но сына твоего я там не видел. Кажется, на другой край их послали. А там почти всех порубили... Да ещё и драконы эти... Не знаю. Если жив - объявится. Не горюй прежде времени. Спасибо, что за младшенькой моей присмотрел.
В тот же год умер Кнас. Ушёл, как обычно, на озеро, и не вернулся. Через пару дней волны прибили однорукое тело к берегу. То ли оступился и утонул, то ли сам, от печали своей... С утопленниками всегда так - толком не разберёшь. Оттого их на кладбище и не хоронят.
* * *
В сорок два Фирд и Селена старшую дочь замуж выдали. Первая свадьба в их новом доме. Не только скорбеть, да терпеть крестьяне умеют, но и веселиться. Больше всех отец невесты на том празднике шутил и смеялся, а уж как отплясывал лихо... Чуть не вся деревня два дня гуляла.
* * *
К сорока пяти Фирд женил младшего сына - Сирта, и выдал замуж вторую дочь, да и дедом успел стать - внуков-близнецов от старшей своей понянчил. А уж Селена-то как с ними носилась - всё нарадоваться не могла.
Правда, второй дочери с мужем не шибко повезло - уж сильно он её колотил. Так что пришлось однажды Фирду достать старый меч, что от покойного Кнаса остался, наточить, да к зятю отправиться. Изрядно зятька уму-разуму поучил он, и кулаком по зубам, и ногами по рёбрам, и за волосы потягал, под конец же вытащил из ножен меч и остриём к шее приставил, тут и зарок дал, что, мол, коли жену ещё обижать вздумает, не сносить ему головы.
И пошло ученье на пользу, по крайней мере, рук зятёк больше не распускал, но как был непутёвым, так и остался - до работы ленив, а до хмеля и чужих жён охоч сверх меры.
* * *
В сорок девять лет Фирд умер. Было это вот как: пошёл он в лес, деревья валить на дрова, да не рассчитал с одной липой направление, и придавило его стволом. К вечеру только освободили, в дом принесли. Лекарь, осмотрев, махнул рукой: нежилец. Но ещё два денька помучался он, Селена дневала и ночевала у постели мужа. Приходили к нему попрощаться и сын, и дочери, и внуки малые, и братья, и сёстры с детьми своими. А в последнюю ночь явилась ему супруга, преобразившись видом - была она так юна, как тридцать лет назад, в день, когда Фирд повстречал её на поляне. И то же голубое платье одела Селена, и белый венок на золотых волосах. Но печалью светились глаза её.
- Милый мой, как тяжка для меня будет разлука! Низкий поклон тебе за все эти тридцать лет любви и счастья. Ты ведь от гибели спас меня тогда. Спасибо, что сохранил и тайну мою. Если хочешь, сейчас я могу сказать всю правду обо мне...
Фирд слабо улыбнулся:
- Мне уже поздно быть любопытным. Там, куда я теперь иду, это совсем не важно. Ты - жена моя, моя любимая, спутница жизни моей - этого с меня довольно. Спасибо тебе за любовь и терпение. У меня была хорошая жизнь. Только вот... переживаю о мальчиках наших пропавших... Знаю, что и ты немало слёз пролила. Надеюсь, что Создатель позаботился о них не меньше, чем о нас. До встречи, милая! Не грусти...
И как только испустил он последний вздох, коснулась лесная красавица его губ своими губами в последний раз, и ушла в чащу. Больше в Приозерье не видали её.
* * *
Так и не узнал Фирд о судьбе пропавших сыновей своих.
Малыш Кор в тот день, заигравшись, убежал на дорогу. По ней же проезжали на телеге дурные люди, вот и украли ребёнка, увезли, так что и крика никто не слыхал. Прибывши в Тархем, выставили они его на торг. Тогда же случилось проходить по базару известному прорицателю Акхаму. Заметив мальчика, он замер в изумлении - очень уж похож тот оказался на виденного много лет назад крестьянского ребёнка, когда будущий прорицатель выступал с фокусами на потеху толпе. Акхам выкупил Кора, сделал его своим учеником, а позднее и наследником.
Мальчик смог добиться того, что не удалось его опекуну - он стал звездочётом, и не простым, а одним из величайших своего времени. Именно он был тем, кто вычислил время появления той Звезды, которая много эпох спустя возвестит рождение великого Царя и Спасителя.
Что же касательно Торма - воинское искусство пришлось ему по вкусу. В битве при Локране он не только выжил, но и сумел убить одного из вражеских драконов. Месяц спустя, когда случилась бойня в Сиктонском ущелье, Торм на своём коне вывез раненого государя. Рикхон оценил это, и приблизил к себе молодого воина. Став командиром сотни, Торм сумел задержать продвижение правого войска Властителя Южной Тьмы, ломая мосты на переправах, заваливая деревьями лесные просеки, и совершая набеги на обозы. В день Великой Битвы Торм командовал уже тысячей, именно его солдаты захватили знамя Властителя.
После победы царь Рикхон назначил Торма полководцем. Столь стремительный взлёт даже в военное время редкость, впрочем, многие прежние полководцы к тому времени либо полегли на полях сражений, либо трусливо бежали в чужие края. Торм хотел вернуться в родную деревню, навестить родных и помочь им с высоты своего положения... но ему сообщили, что по Катрехтскому тракту шло левое войско Властелина, и Приозерье, как и другие сёла, было сожжено. Торму осталось только оплакать отца, мать, брата и сестёр, да зажить новой жизнью - в столице, при царском дворе.
Торм оставался полководцем до старости, верой и правдой служа престолу. Царь Рикхон женил его на одной из дочерей знатного княжеского рода, а преемник Рикхона - царь Сарогх, сделал полководца ещё и своим советником. К семидесяти годам Торм пережил всех своих врагов и завистников, и очень мало кто при дворе знал о его крестьянском происхождении. Да и сам он уже с трудом вспоминал то время, когда ходил с отцом рыбачить на Большое Озеро, или вместе с братьями пас коров.
Однажды на одном из пышных торжеств, прославленного полководца познакомили со знаменитым звездочётом, но братья не узнали друг друга, обменявшись лишь парой слов.
Уже после смерти Торма случился переворот, и царь Сарогх вместе со всей семьёй был жестоко убит. Сын Торма, Шеркох, вернулся с войском в столицу, казнил заговорщиков, и подавил мятеж. Но, поскольку наследника трону не осталось, Великое Собрание избрало на царство сына Торма. Шеркох стал основоположником новой династии, при которой страна процветала и сильно вызвысилась. Говоря о предках, царь любил рассказывать, что все они, кроме его отца, полегли в страшной войне с Властителем Южной Тьмы. Хотя на самом деле дед его скончался в простой крестьянской избе, в которой и по ту пору жили двоюродные братья и сёстры самодержца и царствующей фамилии.
Но об этом, разумеется, не подозревали ни те, ни другие.
* * *
Крестьянин Фирд из Приозерья прожил самую обычную, в глазах современников, жизнь. О нём не писали в летописях и не пели в легендах. Его имя не было известно за пределами деревни. И даже среди потомков полвека спустя уже никто не помнил о нём.
О путешествии наставника Ма и двух просветлённых
Некогда случилось учителю Ма проезжать через провинцию Цинь, направляясь на похороны отца. В тех краях дороги небезопасные, но досточтимый наставник, подгоняемый сыновним долгом, не стал дожидаться попутного обоза. Подстегнув своего осла, он отправился в сопровождении лишь одного ученика Кана.
В горах, когда закатившееся солнце уже подкрасило багрянцем вершины, и холод опустился на землю, учитель Ма повелел Кану подыскать пещеру для ночлега. Довольно скоро годная пещера нашлась, и ученик ушёл собирать хворост, тогда как досточтимый наставник остался наедине с ослом и возвышенными думами.
В это время, как на беду, перед ним явился злобный дух Грум, был он ростом с гору, так что рога его доставали до облаков, из пасти торчали клыки размером с амбар, от одного шага его проминались холмы, а от двух плевков образовывались зловонные серные озёра. Обратив полыхающие, будто жерла двух вулканов, бельма на безмятежного учителя Ма, дух пророкотал:
- Не в добрый час повстречался ты мне, путник! Я жутко голоден, так что, не обессудь, но придётся мне тебя съесть.
Досточтимый не удостоил духа ответом, продолжая смотреть на поросшие соснами склоны гор, созерцая, как нежно золотятся их вековые кроны в закатных лучах уходящего светила.
- Но прежде, чем ты умрёшь, я загадаю тебе загадки. - продолжало чудовище, - Хотя отгадать их не сможет ни один смертный в поднебесной, ибо под силу они лишь умам великих духов и небожителей.
Но наставник Ма даже не взглянул на духа, отчего тот страшно рассвирепел и пришёл в неописуемую ярость и взволновался, как сто штормов.
- Как смеешь ты не отвечать мне, смертный? - и от громоподобного крика Грума, птицы попадали с ближайших дерев, а стоявший рядом осёл обделался, - Может, ты безумный? Или немой? Видишь ведь, что ты на краю гибели и помощи тебе ждать неоткуда! Воистину, я пожру тебя немедленно!
И тут досточтимый учитель улыбнулся а потом засмеялся, и смех его был легок и приятен, как шорох опадающих листьев по осени. Изумился Грум:
- Что смешного услышал ты, дрянной старик?
- Разве не смешно слышать как некто угрожает съесть себя самого или пустота обещает поглотить пустоту?
- О чём ты лопочешь, безумный?
- Разве можно съесть того, кого не существует?
- Но ты же стоишь передо мной!
- Это лишь видимость. Меня нет. Потому что личности не существует.
- Постой! Давай-ка с этого места поподробнее. - дух уселся на ближайшую гору, отчего с вершины сошло несколько лавин, заваливших дорогу в соседней провинции.
- Смотри сам, - наставник тоже опустился на ближайший валун, от которого отвалилось несколько камешков, которые, скатившись, завалили муравьиную тропу, - Возьмём колесницу. Скажи, колесо - это колесница?
- Нет, конечно.
- А обод от колеса?
- Ты шутишь! Как может обод быть колесницей?
- Но тогда, может быть, сама люлька является колесницей?
- Да какая же это колесница, если у ней колёс нет, и лошади?
- А лошадь ты назовёшь колесницей?
- Никогда!
- Значит, ни колесо, ни обод, ни люлька, ни лошадь по отдельности колесницей не являются?
- Выходит, так.
- Но ведь и все эти части, собранные воедино, колесницей назвать нельзя.
- Отчего же? - Грум так изумился, что ненароком проглотил пролетающего мимо орла.
- Ну, посмотри, мы возьмём лошадь, - учитель Ма указал перстом на осла, отчего тот вздрогнул и обделался вторично, - положим на неё люльку, а сверху - колёса, а по бокам приставим обода, будет ли это колесницей?
- Конечно, нет! - дух расхохотался и из его горла ловко выпрыгнул мокрый орёл.
- Выходит, колесница - это только имя, обозначающее все части, сложенные в определенной последовательности и с определенной целью.
- Ну да. - заметил дух, пытаясь ногтями ног подцепить с земли лавирующую гордую птицу.
- Точно так же и личность есть только название определенным образом упорядоченных элементов опыта - чувств, сознания, воли. Не существует отдельно "человека" и "солнца", а есть единое "человек, видящий солнце". Солнце - не внешний объект, а часть личности, включенная в процесс восприятия.
- Но, по крайней мере, существуют же эти чувства, сознание... - возразил Грум, забросив попытки поймать юркого орла.
- В том-то и дело, что нет! Это лишь совокупность частиц психофизического опыта. Единый поток вспыхивающих и тотчас исчезающих навсегда частиц, как в калейдоскопе, создаёт иллюзию внешнего мира и иллюзию собственного существования.
- Ну ты и завернул! - озадаченно буркнул дух, почёсывая свою башнеподобную голову, отчего из неё повалились на землю вши размером с росомаху.
- Теперь ты понимаешь, что меня не существует, я лишь часть твоего восприятия, неразрывно связанная с самим тобой. Потому я и улыбнулся твоим угрозам, ведь поедая меня, ты будешь поедать себя. Но, поскольку на самом деле не существует ни тебя, ни меня, то я засмеялся, услышав угрозы пустоты съесть пустоту.
После этих слов дух задумался, да так глубоко, что молчал до тех пор, пока не выступили на небе звёзды. Безмолвствовал и учитель Ма, предаваясь возвышенным думам, а созерцать в опустившейся темноте было уже решительно нечего, только слышалось, как фыркает временами осёл, стуча копытом по унавоженной почве.
Наконец дух сказал:
- Ладно, пусть будет так. Пусть нет тебя и меня. Но ведь есть-то надо! Поэтому, старик, я всё-таки тебя проглочу, а потом, на досуге, подумаю над твоими речами.
- Ну, вообще-то, разницы нет не только между мной и тобой. - заговорил бесстрастный наставник, - между мной и, к примеру, вот этим ослом, тоже нет никакой разницы. - в этот момент учитель Ма выразительно поиграл бровями, чего, конечно, нельзя было различить в темноте.
- Пожалуй, ты прав. - ответствовало чудище, - Но от осла дерьмом воняет. Поэтому съем я всё-таки тебя!
И с этими словами Грум схватил досточтимого Ма и проглотил в мгновение ока. А потом разочарованно проговорил:
- И от старика, оказывается, тоже воняет. А ведь и впрямь, никакой разницы нет.
В тот же миг дух получил озарение, и ушёл просветлённым, вознесясь в небесные обители, ко двору великого императора Юй-Хуаня Шань-Ди, чтобы проповедовать небожителям новое учение.
А спустя несколько отрезков времени с гор спустился Кан, несущий охапку хвороста.
- Учитель, а куда делся наш осёл? - озадаченно вопросил он досточтимого Ма, выходящего из пещеры.
- В темноте между ослом и великим учителем не заметишь различия. - ответил мудрейший.
И в тот же миг Кан получил озарение, и ушёл просветлённым.
А досточтимому наставнику пришлось самому разжигать костёр. Впереди ждал долгий путь к исполнению сыновнего долга.
Лесоболотный массив
- Ходжес!
Он понял, что доносящийся откуда-то издалека голос обращается к нему, и медленно поднял отяжелевшую голову, отрывая взгляд от густого мхового ковра под ногами. Сержант стоял на обочине старой дороги, проходящей по лесу, и смотрел прямо на него, пропуская проходящий цепочкой отряд.
- Да, сэр.
- Где Петерсон?
Ходжес остановился и оглянулся назад. Петерсон был замыкающим и должен был идти за ним. Но сейчас его почему-то не было. Солдат развернулся и помотал мокрой от пота головой:
- Я не знаю, сэр.
Сержант повернул голову влево и, приставив сложенные ладони ко рту, издал звук, напоминающий крик какой-то птицы (во всяком случае, он должен был его напоминать). Цепочка из семи взмокших, болезненно уставших за пятидневный переход солдат остановилась. Некоторые оглянулись. Сержант сделал взмах указательным пальцем в сторону идущего впереди Керка, и тот, отделившись, направился к ним. Командир резко развёл руками в стороны, с некоторым раздражением глядя на солдат. Разделившись по трое, солдаты сошли с дороги, скрывшись в лесных зарослях по обе стороны.
- Как давно ты его видел? - спросил сержант, пока подходил Керк.
Ходжес нахмурил лоб, силясь вспомнить. Перед глазами был только бесконечный мох, расползшийся по старым, давно неезженным колеям заброшенной дороги. Да поросшие лишайником ели по обе стороны. Да грязный вещмешок Эрла, маячащий перед глазами. Последний раз он видел Петерсона на привале - три часа назад. Во время пути он один раз вроде сказал ему что-то, но когда это было...
- Не могу вспомнить, сэр.
Подошёл верзила Керк, тоже взмокший, с налитыми кровью выпученными глазами. Сержант повернулся влево, к лесу и произнёс:
- Мортон - за старшего.
- Да, сэр! - ответила одна из ёлок знакомым голосом.
- Керк, Ходжес - со мной.
Сержант развернулся и бойко зашагал обратно по дороге, которую они только что прошли. Громко, как бык на корриде, выпустив через ноздри воздух, за ним последовал Керк, скинув с плеча автомат и взяв его наперевес. Ходжес сдавленно вздохнул и через секунду тоже двинулся, быстро, чтобы нагнать их. Больше всего он завидовал сейчас тем шестерым, что скрылись в лесу по обе стороны дороги. Они сидят! Они привалили вещмешки к деревьям, скинули на колени надоевшие автоматы и, утерев в сотый раз промокшими рукавами лбы, свесили отяжелевшие головы, лишь изредка помахивая ими, как коровы на лугу, отмахиваясь от облепивших комаров и слепней. Но даже комарьё - ерунда по сравнению с возможностью СИДЕТЬ, чувствуя, как, подёргиваясь, "отходят" ноги, забывая о кровавых мозолях, забывая о режущих лямках вещмешков и многодневной нудящей головной боли. Счастливцы! А ему, Ходжесу, не повезло. Как же ему не повезло! Хотя бы сбросить этот проклятый вещмешок на землю, идти налегке... Но об этом даже думать нельзя. За что ему так не повезло? И Керку... Но Керку что - он ломовой, как лошадь, ему бы идти да идти. Он, наверное, вообще не знает, что такое усталость... А Ходжес знает... Ходжес поднял голову и провёл взглядом по монотонным зарослям. Обернулся. Место, где они остановились на дороге, он распознать уже не мог. Затем посмотрел на спины сержанта и Керка. Интересно, сколько они так будут идти? Вряд ли долго. Они ведь не могут ходить долго в поисках Петерсона. Эта нехитрая мысль вдруг так обрадовала Ходжеса, что он невольно улыбнулся, хитро прищурившись, словно разгадал великую загадку, тщательно скрываемую от него всеми окружающими. Да, долго они идти не будут. Ведь тогда отряд потеряет много времени. А этого допустить нельзя, потому что придти надо в срок, а они и так уже из-за вчерашнего болота на час выбились из графика. Да. Далеко они не будут возвращаться. Ходжес посмотрел на часы, чтобы засечь время. Пройденное расстояние определялось по часам, на глаз его вычислить было совершенно невозможно. На всякий случай он взглянул вверх, на белые, как стены больничной палаты, низкие облака. Дождя вроде не будет. Скоро ветер разнесёт их и небо прояснится.
Прошли пять минут.
Десять.
А сержант всё идёт... Может, он забыл, что они опаздывают? Или не смотрит на часы? Ходжесу стало не по себе, когда он подумал, сколько им нужно будет ещё возвращаться обратно, до того места, где их ждут остальные...
Наконец сержант остановился и с озабоченным видом повернулся к нему:
- Ты не вспомнил, когда в последний раз видел или слышал Петерсона?
Ходжес остановился. Керк тоже, пристально осматривая сдавливающие заброшенную дорогу высокие заросли.
- Нет, сэр.
Они остановились! Слава Богу! Всё, дальше они не пойдут. Сержант одумался. Ходжес едва удержался от того, чтобы победно улыбнуться.
- Ты не слышал, чтобы он падал, вообще ничего подозрительного не слышал?
- Нет, сэр. - странный он какой-то, сержант. Когда идёшь несколько часов подряд, то смотришь только под ноги и ненавистный мох сливается у тебя перед глазами в одну бледно-зелёную пелену, все чувства притупляются, мысли уходят, ты словно впадаешь в гипноз. Как тут чего-то услышать? Говорят, в таком состоянии можно даже не услышать выстрела с близкого расстояния и не увидеть, как кто-то упал прямо перед тобой. В глазах будет стоять всё та же мховая пелена, а уши заслонять шелест от наступающих на неё сапог. Кажется, сержант смотрит на него с каким-то укором. Странно...
- В детстве, - тихо заговорил Ходжес, нехотя разлепляя спёкшиеся губы, - я слышал, что медведи нападают на последнего идущего в цепи. И делают это быстро и бесшумно...
Дорога, по которой они шли, и впрямь была вся истоптана медвежьими следами, на что уже в первый день перестали обращать внимание. Но Ходжес и сам не воспринимал всерьёз то, что произнёс. Он говорил лишь для того, чтобы ещё на несколько секунд продлить чудесный миг НЕХОЖДЕНИЯ. Стоять было не так хорошо, как сидеть, но намного лучше, чем идти. И надо было ещё немного постоять, прежде чем они повернут и пойдут обратно.
- Ты говоришь ерунду, Ходжес. - рявкнул своим противным, грубым голосом Керк, - Тебе это рассказывали, чтобы ты быстрее заснул. Медведи вообще не нападают на человека, а летом - особенно.
Ходжес был слишком вымотан, чтобы съязвить о том, как можно "особенно не нападать" и вместо этого с равнодушным видом повёл головой. Всё равно сейчас они повернут и пойдут к своим. И больше не будут терять зря время. Запищали комары, поджидавшие, когда три двигающиеся мишени остановятся. Какая разница, куда девался Петерсон? Нет его и нет. Если жив, то к вечеру догонит их на привале. Ходжеса искренне удивляла осзабоченность сержанта. Может, Петерсон нёс что-то важное для всех? Вроде нет, - рация у Виклифа, аптечка у Анга. Что им так дался Петерсон? Ладно, пора уже поворачивать.
- Идём дальше. - недовольно бросил сержант.
У Ходжеса всё так и упало внутри. Дальше? Зачем? Сержант свихнулся? Или он забыл про время? Нехотя солдат задвигал ногами, нагоняя двоих ушедших вперёд. Что на них нашло? Ходжес не верил своим глазам. Ненормальные. Всё равно три часа до предыдущего привала они не будут идти. Ну что за люди! Ходжес смотрел, как вздрагивает панама сержанта, водящего головой из стороны в сторону. Дался им этот Петерсон! Отлить пошёл человек. Или просто сел на дороге, отдохнуть. Он ведь сам не особо-то крепкий... Ну теперь только попадись этот слизняк-Петерсон! Сколько из-за него пришлось потопать! Ходжес вдруг ярко представил, как незаметно от сержанта сунет Петерсону прямо по его круглой роже во время следующего привала. Только отыщись, гнида! Ходжес стиснул зубы.
Снова! Слава Богу, в этот раз он вовремя заметил эту дрянную корягу. Полчаса назад, проходя здесь, он чуть не споткнулся о неё. Самое ужасное на дороге - упасть. Потом совсем не хочется вставать. А вставать с опостылевшим грузом за плечами очень и очень тяжело. Потом догонять остальных... На всё это уходит колоссальное количество сил. Да, он тогда ещё сказал Петерсону: "коряга!"... Стоп!
- Сэр!
- Что ты орёшь, я тебя и так прекрасно слышу! - шёпотом осадил сержант, резко развернувшись. Все трое остановились, - Иду в двух шагах от тебя. Что такое?
- Сэр, я вспомнил: когда мы шли здесь, Петерсон был с нами. Я обратил его внимание на эту корягу, чтоб он не споткнулся, он ответил: "понял!".
Сержант по-деловому осмотрел корягу. Затем заросли с правой и с левой стороны. Ходжес проследил за его взглядом. Протоптанная взводом тропка в густом высоком мху на дороге ни о чём ему не говорила, так же, как и полуистлевшие лапы елей, нависавшие с обеих сторон. Но теперь, по крайней мере, удалось определить отрезок пути, на котором пропал замыкающий. Они повернули и разделились, согласно приказам сержанта: Керк пошёл по лесу вдоль дороги слева, Ходжес пошёл прямо по дороге, а сам сержант - по лесу с правой стороны. Они медленно возвращались к оставшимся впереди шестерым, пристально оглядывая детали окружающей местности. Ходжес, стараясь сосредоточиться, осматривал дорогу с края до края. Сосредоточиться мешала давняя, четырёхдневная боль в том месте, где кончался затылок и начиналась шея. Да сосущий, свернувшийся от голода желудок. Временами Ходжес вскидывал взгляд и проглядывал сквозь кусты и еловые ветки, ища глазами фигуру Керка или сержанта, чтобы определить, не отстал ли он от них. Дорога всё так же ни о чём не говорила.
Стараясь отвлечь от головной боли и голода пробудившееся сознание, Ходжес стал задумываться, что же всё-таки могло случиться с Петерсоном. Версия с медведем выглядела слишком фантастичной даже для человека с искажённой за пятидневный изматывающий поход психикой. Партизан здесь быть не могло - на сотни километров нет ни одного селения. Нет, разгадка не в этом. Петерсон шёл последним, и за ним никто не следил. Он легко мог сесть от усталости. Или даже сойти с дороги, чтобы отдохнуть пару минут. А во время отдыха незаметно для себя заснуть. Позавчера во время привала с самим Ходжесом так и случилось: он только приклонил голову к стволу сосны, только прикрыл веки - и всё, провалился в какие-то странные, мятежные сны о космических расах, Совете 17 миров Галактики и прочей дребедени. Неприятные удары ладонью по щекам - и раздражённое лицо сержанта перед глазами. То же, видимо, произошло и с Петерсоном, только разбудить его было некому. Но, по идее, найти его всё же можно, если он сошёл с дороги - мох ведь сохраняет следы. Ходжес всё также внимательно осматривал края просеки. Никаких следов, кроме тропинки, протоптанной взводом, не было. С усталым раздражением Ходжес нахмурился и покачал головой - плохой из него следопыт. На занятиях всё было просто, а здесь -- ничего не разберёшь.
- Керк!
Выплывший из леса в десяти метрах впереди сержант что-то рассматривал на правой колее. Слева в пяти метрах из зарослей вышел Керк. И когда это они успели так далеко уйти? - удивился Ходжес, набирая ход, чтобы нагнать их. Неужели нашли-таки Петерсона?
Сержант показывал рукой на чёткий медвежий след на склоне колеи. Керк пригнулся и отрицательно покачал головой:
- Нет, сэр. Ему уже несколько дней. Видите, он размыт вчерашним дождём?
Сержант хмуро провел взглядом по сторонам и остановился на подошедшем Ходжесе.
- Разрешите сказать, сэр!
- Говори!
- Петерсон уставал. На последнем привале он жаловался. Должно быть, он не выдержал и сошёл с дороги, чтобы отдохнуть пару минут, а как только сел, то незаметно для себя уснул. - Ходжес очень старался, и у него действительно получилось произнести всё это ровным, скучным голосом. От этого зависело, сколько ещё им бессмысленно ходить туда-сюда. То, что Петерсон на самом деле ни на что не жаловался, было неважно. Важно было убедить сержанта прекратить бессмысленную ходьбу.
Сержант нахмурился ещё сильнее.
- Странно, что мы его не увидели. - проговорил он и посмотрел на Керка. Тот молчал, - Однако надеюсь, что всё обстоит так, как ты сказал, и Петерсон сумеет нагнать нас на вечернем привале. То, что мы будем идти по дороге, он знает. Времени терять мы больше не можем.
Сержант повернулся и быстро зашагал по дороге, так, что за ним едва можно было поспевать. Слава Богу, эти глупые поиски закончиись. На сердце у Ходжеса стало спокойно. Раздражённость стихла. Сейчас они дойдут до остальных и сержант разрешит им с Керком посидеть. Да, они должны посидеть. Сержант и сам, видно, подустал. Ходжес смотрел под ноги и с предвкушением думал о минуте - хотя бы одной! - отдыха, когда можно будет, наконец, присесть и глубоко вдохнуть влажный воздух. И вытянуть, вытянуть наконец гудящие ступни, глядя на избитые чёрные мыски шнуровок. Скоро. Совсем скоро. Ходжес кивнул головой и улыбнулся.
Сержант, как всегда неожиданно, остановился и негромко скомандовал, словно в воздух:
- Строиться!
Ходжес встал как вкопанный. Он глупо таращился на появляющихся из зарослей отдохнувших, приободрившихся сотоварищей, с любопытством поглядывавших на них, и не верил, что судьба взаправду лишает его этой самой заветной минуты отдыха, которую он, Ходжес, по праву заслужил. Строиться? Как строиться? Этого не может быть... Он даже покачал головой, словно воспринимая как наваждение, вылезших слева Эрла, Мортона, Анга, а справа - Виклифа и Золли. Они смотрели на новопришедших так, словно чего-то от них ждали. Чего? Ах да, Петерсон! Ну конечно, с отчаянной злобой подумал Ходжес, когда вволю насидишься, можно подумать и о всякой ерунде вроде пропавшего Петерсона. Сходил бы кто-нибудь вместо него, если их это заботит!
- Где Шварц? - вдруг резко спросил сержант, обращаясь к Мортону.
Действительно, Шварц не вышел из зарослей - только сейчас обратил внимание Ходжес. Солдаты недоумённо переглянулись.
- Да здесь он... - не очень уверенно сказал Мортон и негромко, но строго окликнул: - Шварц! Шварц!
Шварц не ответил.
- Кто был рядом с ним? - нетерпеливый голос сержанта вдруг стал сеять смутную тревогу где-то в глубине выхолощенных пятидневным марш-броском душ.
- Золли, сэр. - Мортон провёл рукой по лбу, смахивая комаров.
Сержант развернулся к чернявому коротышке:
- Где он сидел?
- Здесь. - махнул рукой Золли.
Быстрым шагом сержант прошёл к указанному месту и вошёл в заросли. Все невольно последовали за ним. Вот ель, под которой сидел Шварц. Мох примят. Слишком низкая ветка, видимо, мешавшая ему, надломана и развёрнута в другую сторону.
- Ещё минут пять назад он был здесь, мы с ним перекликались. - послышался недоумённый голос Золли.
- Наверно, отлить пошёл. - предположил Анг.
- Или за черникой. - заметил Виклиф.
- Отставить разговоры! - раздражённо одёрнул сержант.
Керк присел на корточки под елью и стал рассматривать примятый мох.
- Что видно?
- Пепел, сэр. Он курил, когда сидел. Окурка нет.
Керк поднял голову и провёл взглядом по поросшим мхом и черничниками кочкам, словно ожидая найти этот несчастный окурок.
- Не вижу следов, сэр. - доложил Керк, покачав головой.
Сержант расправил плечи и повёл головой.
- Дорогу он не переходил?
- Никак нет, сэр! Мы бы увидели.
- Значит, он где-то в этой стороне. За пять минут далеко уйти не мог. Сейчас мы цепью прочешем лес вглубь на сто метров. Расстояние между звеньями - не больше пяти шагов. Каждые три минуты - перекличка. Вопросы есть? Тогда за дело. Оружие держать наготове.
От этой деловитости страх стал пробираться глубже. Защёлкали предохранители. Солдаты растянулись цепью и медленно стали проходить по лесу, удаляясь от дороги. Напряжение и беспокойство заставили позабыть и о головной боли, и о голоде, и о тяжести амуниции. Лишь только ноги, неизменно при каждом шаге проваливавшиеся в мягкие, поросшие мхом и черникой кочки, не давали о себе забыть, каждую секунду заставляя стискивать зубы. "Если вернусь - никогда дома у меня не будет ковра!" - поклялся вслух Виклиф уже на второй день похода. Утопая на 20-30 сантиметров в мховую кашу, нога напрягается всеми мышцами сразу, человек ступает как цапля, высоко вздымая колени, вытаскивая ступни - каждый такой шаг даётся тяжелее двадцати шагов по твёрдой земле. И когда человек по этому мховому ковру идёт час, два, три - ноги устают дико, безумно, особенно ступни, устают до боли, до немоты, так, как никогда в обычной жизни. Жизни... Через несколько дней пешего похода по тайге человек напрочь забывает о какой-либо жизни, кроме той, в которой он должен переставлять ноги, продвигаясь вперёд по лесу. Та жизнь, что была до этой дороги, этого леса, этого болота, кажется такой далёкой и призрачной, что человек всерьёз начинает сомневаться в её существовании, а всплывающие подчас редкие воспоминания до того блеклы и безжизненны, что их нетрудно спутать с чем-то, вычитанным в книге, или услышанным от кого-то. Существует только лес. Все мысли направлены на привалы. Где окажется привал - самое важное. Время отдыха - тоже очень важно. Да, это существует. И ещё существует то место, к которому они должны дойти в итоге. Конечная точка пути. Но и она представляется в сознании чем-то уже более расплывчатым. Самое важное - то, что есть сию минуту, и то, что ожидает тебя в ближайший час.
- Керк! - окликнул где-то слева голос сержанта.
- Я!
Перекличка - догадался Ходжес, пробуждаясь от тяжёлых мыслей.
- Мортон!
- Я, сэр!
- Анг!
- Я!
Голоса с каждым выкриком приближались к нему.
- Ходжес!
- Я!
- Эрл!
- Я! - голос справа.
- Золли!
- Я! - ещё дальше.
- Виклиф!
- Я! - совсем далеко, к тому же сзади - видно, Виклиф отстал.
Глаза до боли вглядываются в окружающий лес. Действительно, куда подевался Шварц? Пойти по нужде он мог. Это так. Хотя то, что никому не сказал об этом - странно, не по уставу. Ну это ладно. Мог пойти и за черникой - она хоть на какое-то время утоляет голод, одинаково терзавший всех их, нисколько не насыщавшихся тощими, по-идиотски составленными спецпайками, способными разве что ещё сильнее раззадорить аппетит... Подумать только, а ведь где-то сейчас люди выбрасывают еду, другие по доброй воле сидят на диетах, находятся даже такие, кто объявляет "голодовки"! Сюда бы их! Чтобы дурь вся вышла! Ладно, черника это хорошо, но что дальше? Куда он мог пропасть-то? Версия со сном отпадает - он отдохнул. Да он бы и заходить далеко не стал... Черника повсюду... Трясин здесь нет... Что тогда? Партизаны? Убить бесшумно они его могли, равно как и Петерсона, но куда дели тело? Ведь никаких следов переноса - а их должно быть очень много. Да и зачем им уносить труп? Бред какой-то.
- Керк!
- Я!
Однако как выматывают эти бессмысленные поиски! По лесу идти тяжелее, чем по дороге - значит, они должны вернуться на дорогу.
- Мортон!
- Я!
И не надоело всё это сержанту? Они уже давно прошли те сто метров вглубь, что собирались.
- Анг!
- Я!
Сколько же они ещё будут так бродить? Так не долго и заблудиться.
- Ходжес!
- Я! - механически ответили губы. Рукав вытер мокрый от пота лоб.
- Эрл!
- Я!
"Хоть бы следующим пропасть мне!" - устало подумал Ходжес, - "Пусть медведь, пусть партизаны, пусть хоть духи болот! Всё, что угодно, лишь бы больше не переставлять ноги. Лишь бы больше не идти..."
- Золли!
- ...
Тишина. Все разом остановились и оглянулись.
- Золли!!!
- ...
- Виклиф!!!
- Я!
- Стой на месте! Керк: зайди справа! Остальным: на Виклифа! Оружие к бою, глядеть по сторонам! Без суеты! Золли! Золли!
Громко застучало сердце. Ноги бодро поскакали с кочки на кочку. Новая волна страха, в один миг заполнившая острым холодом все тайники сердца, заставила забыть даже о ногах. И уже никому не хотелось пропасть. Впереди темнела одинокая фигура Виклифа. Вокруг всё также пестрела зелень, переливая самыми разнообразными оттенками - от светло-салатовых звёздочек мха до изумруда еловых веток и тёмно-зелёных брусничных листиков-капелек под ногами. Сверху на маленькие копошащиеся фигурки в камуфляже смотрело высокое северное небо, расшитое розовыми перистыми облачками. Пищало комарьё.
Они остановились, не доходя трёх-четырёх шагов до побледневшего Виклифа, нерешительно водящего стволом по окружающим зарослям.
Сержант сидел на корточках и осматривал мох. Ходжесу мох ничего не говорил. Он поднял голову и провёл взглядом по лицам остальных. За напряжённой усталостью ясно читался страх.
- ...я только что видел его слева впереди, сэр. - дрожащим голосом продолжал Виклиф, - Минуты, наверное, не прошло. Да и перекличка была только что. И никого, ни единого шороха, ни одной тени. Он словно растворился...
Справа подошёл Керк. Хмуро осмотрелся.
- Сэр, разрешите обратиться. - негромко произнёс он, пристально глядя на неторопливо распрямившегося сержанта.
- Говори!
- Нам лучше вернуться на дорогу, сэр. - Керк говорил спокойно, по-деловому, а его вечно выпученные бычьи глаза впервые за всё время похода вернулись на свои законные орбиты (так, во всяком случае, показалось Ходжесу, который вдруг обнаружил, что Керк, в принципе, довольно толковый парень).
- Мы должны разобраться, что стало со Шварцем и Золли. - покачал головой командир, - Люди просто так не исчезают.
- Если с ними всё в порядке, они нас догонят. Если нет - мы им ничем не поможем. Лучше нам вернуться на дорогу и продолжить путь, чем дальше терять время и... людей. - молчаливая поддержка слов Керка со стороны измотанных, обступивших сержанта полукругом людей ощущалась очень явственно. Почти физически.
- Мы продолжим поиски. - стальным голосом произнёс сержант и добавил, заметив, как недовольно вытянулись лица солдат: - Не вам писать рапорт и письма их родным. Разошлись! Цепью, расстояние друг от друга в три шага!
- ...Все здесь подохнем из-за его упрямства! - еле слышно процедил Эрл себе под нос, проходя мимо Ходжеса, - Эти проклятые твари всех положат...
- Думаешь, партизаны? - негромко спросил Ходжес.
- Кто ж ещё?! - фыркнул Эрл и провёл ненавидящим взглядов по зарослям. Дёрнулись желваки на широких скулах.
- Но ведь Виклиф никого не видел...
- На то они и партизаны, чтобы делать свои дела тихо, быстро и незаметно.
- Керк! - каркнул впереди опостылевший голос сержанта.
- Я!
Солдаты жались друг другу, продвигаясь почти плечом к плечу - насколько это было возможно в условиях леса. Ни о каких трёх шагах говорить не приходилось.
- Мортон!
- Я!
Спонтанные переглядки солдат проходили много чаще перекличек сержанта.
- Анг!
- Я!
Как же всё это надоело!
- Ходжес!
- Я! - тяжёлый вздох.
- Эрл!
- Я! - ещё один горящий ненавистью взгляд в широкую спину сержанта.
- Виклиф!
- Я!
Слава Богу! Все на месте! Господи, как же мало их осталось! И какой ничтожной горсткой они являются! Ходжес незаметно для себя покачал головой, вновь по привычке уставившись под ноги.
- К тому же, - продолжил негромко идущий справа Эрл, - мы ни разу не посмотрели ВВЕРХ.
Ходжес вскинул голову, поражённый догадкой Эрла, их взгляды понимающе встретились. И в самом деле! Перед глазами вдруг необычно явственно встали кадры из очень давно, ещё в той, призрачной жизни, виденных фильмов, где ловкие головорезы доблесного Робин Гуда, подкараулив незадачливого стражника, набрасывали сверху ему на шею верёвку с петлёй и быстро поднимали бедолагу, так, что в кадре оставались только дёргающиеся ноги в старинных сапогах со шпорами, а вскоре и они исчезали где-то вверху, где таились лесные братья. Точно! Ходжес невольно взметнул подбородок, глядя вверх, на разлапистые кроны старых елей, ожидая увидеть в ветвях каждой из них никак не меньше чем по взводу проклятых партизан. Лесных братьев он не увидел, более того, вид хилых, изъеденных лишайником еловых ветвей ясно говорил о том, что даже просто скрыться в них даже одному человеку было бы весьма затруднительно, а поднять солдата весом ~75 кг и с ~20 кг амуниции столь быстро, что у него мгновенно сломался бы хребет и он не успел бы издать даже хрипа и вовсе представлялось невозможным. Тем не менее, Ходжес уже нисколько не сомневался, что всё дело обстояло именно таким образом и Петерсон, Шварц и Золли сейчас болтаются где-то позади, повешенные высоко, у верхушек столетних елей... Ходжес поёжился. Но почему же Эрл не скажет об этом сержанту? Надо немедленно сообщить! Ходжес покосился на мрачного соседа со стиснутыми от злобы (или боли?) зубами. Молчит. Что ж, тогда молчать придётся и Ходжесу, ведь это не его мысль, и он не может выдать её за свою.
- Керк! Мортон! Анг! Ходжес! Эрл! Виклиф!
Все на месте. Господи, когда же всё это кончится? Ходжес снова поднял голову, на этот раз глядя выше, в мелькающее средь ветвей небо. Нет, Бог не придёт. Богу угодно, чтобы они сами вышли из этого убийственного леса. Своими ногами. Ходжес покачал головой. Ещё полчаса назад ему казалось, что нет ничего хуже той дороги, по которой они шли. Он и представить себе не мог, что так страстно будет желать на неё вернуться. Как хорошо было идти по дороге! Знать, что с каждым шагом прибижаешься к цели! И ноге ступать было много лучше, чем по лесу. И никто не пропадает... Хотя нет, Петерсон ведь пропал на дороге. С этого всё и началось... Ходжес повёл взглядом вокруг и замер. Огромные ёлки, раскачиваясь и махая мохнатыми лапами, водили быстрый хоровод вокруг неподвижных фигур солдат, застывших на полушаге... Он дёрнул головой, сбрасывая наваждение.
- Что, доходишь, Ходжес? - тихо поинтересовался идущий слева Анг.
- Твоё... какое... дело! - выдавил он в ответ и злобно оскалился.
Усталость... Та усталость, что пять долгих дней копилась в шестерых телах, начинала восходить к мозгу раздражением, а уже оттуда спускаться в сердце злобою, в тайниках опустевшего сердца обращаясь в ненависть. Эта ненависть выходила, испаряясь через поры кожи, копилась, собираясь вокруг горстки измученных людей, и наливаясь в тучу, невидимую для глаза, но ощутимую урчащим от голода нутром... И туча эта, неотступно преследуя отряд, готовилась вот-вот разразиться грозой. По умолчанию всем было ясно, на кого этой грозе надлежало обрушиться...
На сержанта! На того, кто пытал их все эти дни голодом, усталостью, неизвестностью, и самою страшною пыткою - пыткою ходьбы! Покачиваясь, спина инквизитора маячила впереди, как магнит притягивая к себе горящие взоры. Это он - единственная причина всех их бед и страданий. Петерсон, Шварц и Золли покончили собой, не выдержав этой муки. Вот и всё объяснение. Именно он во всём виноват! Из-за него они продолжают ходить! Из-за него они все здесь погибнут! Сержант - это угроза. "Угроза" - шепнули губы. Головы качнулись в такт мыслям. Широкая спина замерла.
Сержант развернулся и, взглянув на лица солдат, вдруг побледнел.
- Где Эрл? - вскрикнул он.
Место среди цепи, где должен был находиться Эрл, зияло пустотой. Между Ходжесом и Виклифом никого не было. Все обернулись назад, но никто даже не двинулся пойти в том направлении, где только что исчез их товарищ. Тут уже был не только панический страх, но и какая-то, на удивление органично сочетавшаяся с ним апатия. Шестеро молодых людей неподвижно стояли и без особого интереса всматривались в ельник. Ходжес поднял голову, желая рассмотреть кроны. Из-за густых ветвей ничего не было видно.
Кто-то шевельнулся сзади - мох зашелестел под ногами, - и остановился. Ходжес, не оборачиваясь, нехотя произнёс:
- Надо проверить кроны деревьев. В прошлые разы мы никогда не смотрели вверх.
Молчание. Крик сержанта:
- Ну, что стали! Растянулись! Медленно вперёд. Смотреть вверх. Последняя перекличка была три минуты назад. Он должен быть где-то совсем рядом.
Медленно, через силу, задвигались шесть пар ног. Шесть пар глаз напряглись, всматриваясь вверх, точь-в-точь, как четверть часа назад Ходжес. Высокие старые ели проплывали перед глазами, беззастенчиво раскрывая свои подолы.
Никого. Текли секунды, и неизвестность давила на нервы, раздражая сльнее, чем звук железа, проводимого по стеклу. Чувства обострились до предела.
Что это?! -- слева явственно послышался глухой резкий шорох. Головы мгновенно среагировали. На этот раз пустота была Между Керком и Ангом. Пропал Мортон. Ужас подступил комком к горлу. Руки невольно ослабли.
Вдруг снизу, из мха, раздалась ругань. Взгляды опустились и наткнулись на неуклюже распластанную фигуру, с качающимся вещмешком. Громко чертыхаясь, Мортон поднялся на колено, а затем встал в полный рост, мотая раскрасневшейся рожей - засмотревшись вверх, он споткнулся и упал лицом прямо в мох.
Все засмеялись. Даже мрачный Керк. "Первый раз вижу, как он смеётся" - отметил Ходжес. Вдруг улыбка резко сползла с лица Керка.
- Виклиф тоже упал? - громко спросил он.
Смех моментально стих. Взгляды переметнулись вправо, потом резко вниз. Виклифа не было. Совсем. Ни внизу, ни вверху.
Минута молчания.
Затем резкий шорох. Это сел на кочку Анг. Автомат сполз с колен и беспомощно уткнулся стволом в зелень.
- В чём дело, рядовой? - голос приближающегося сержанта был неестественно бодр.
Анг снял панаму и тщательно вытер лицо.
- Я больше никуда не пойду. - тихо, но твёрдо сказал он и скинул лямки вещмешка. Тугая холщовая сарделька цвета хаки медленно отвалилась от дочерна измокшей спины солдата и завалилась на бок, наполовину утонув во мху. Коренастая фигура сержанта приблизилась и нависла над Ангом. Трое других - Керк, Мортон и Ходжес, молча наблюдали за сценой. Тела наслаждались не-хождением.
- Я второй раз спрашиваю: в чём дело?
Анг молча пригнул голову и закрыл её обеими руками. "Это на случай, если бить будет " - догадался Ходжес.
- Рядовой Анг: приказываю немедленно встать, поднять вещмешок и личное оружие.
Анг не шелохнулся.
Рука сержанта быстро потянулась к кобуре и тут же отделилась от неё уже с торчащим чёрным стволом ("как это он так скоро управился" - удивился Ходжес). Не задерживаясь ни на миг, ствол описал дугу и замер у колена Анга. Грохнул выстрел. Анг вздрогнул и дёрнулся вправо, руки сползли с лохматой, торчащей слипшимися, немытыми космами, головы. Воронёный хобот описал вторую дугу. Снова выстрел. Теперь Ходжес понял, что сержант стреляет рядом с Ангом, а не в него самого.
Белый как полотно Анг резко вскочил и, наклонившись, словно пушинку забросил на свои худые плечи вещмешок с прилипшими к нему снизу листочками и раздавленными ягодами черники. Затем также быстро наклонился за автоматом и замер - сапог сержанта наступил на погрузившийся в мох ствол. Так Анг и застыл в нелепой позе, наклонившись до земли. Сержант, отведя чуть в сторону руку с пистолетом, выждал паузу и размеренно произнёс:
- Так в чём дело, рядовой?
- Виноват, сэр. - сдавленно отрапортовал, находясь всё в том же согнутом состоянии Анг, - Допустил слабость. Не подчинился приказу. Больше не повторится.
- В виде наряда будешь готовить пищу и маскировать после отхода все наши привалы.
- Да, сэр!
Нога отодвинулась в сторону. Держа автомат стволом вниз, Анг медленно распрямился.
Их взгляды встретились. Почти сразу же Анг опустил свой. Сержант опустил и снова поднял веки, рука вернула пистолет на место, но кобуру не застегнула. Затем он повернулся налево и вдруг на его сухом, рублёном лице вспыхнула улыбка Моны Лизы. Ходжес проследил за взглядом сержанта и увидел одиноко стоящего с тупым, ничего не выражающим лицом Мортона - исчез Керк. Мортон тоже обернулся. Лениво посмотрев на место, где только что стоял Керк, опять повернулся, безо всякого выражения глядя в какую-то точку, чуть выше Ходжеса. Изъеденное оспой лицо было совершенно равнодушным.
Сержант прошёл мимо него и остановился, уставившись в мох. Взгляды Ходжеса и Анга бессмысленно рассматривали его спину. Какое-то время он стоял неподвижно, впрочем, недолго, затем вдруг раздался рваный низкий смех и правая рука сержанта опять легла на кобуру.
- Ну уж эта тварь куда пропала, я знаю. - сказал он, разворачиваясь к солдатам. Болезненная улыбка блуждала на его лице.
Затем исчезла.
- Строиться! Возвращаемся на дорогу. - он вздёрнул руку в нужном направлении и махнул головой, показывая, что теперь он пойдёт сзади них.
Трое молча потащились в указанную сторону. Что касается Ходжеса, то он уже окончательно сбился и не мог бы сказать, где дорога. Оставалось надеяться на память сержанта, бодро пыхтевшего сзади.
- Если увидите какую-либо тень - стрелять на поражение. Даже если это кто-то из наших. Особенно Керк. Это приказ! - голос был как-то странно неестественен.
В мутном сознании насквозь мокрых от пота солдат слова погрузились и исчезли как в бездонном омуте. Лишь кочки под ногами да лес вокруг было тем, за что оно ещё пыталось цепляться. Чтобы не упасть. Только бы не упасть... Прямо. Идти. Кочка. Вдох. Кочка. Выдох. Ёлка. Мягкие иглы проскрябали панаму. Кочка. Комар попал в глаз. Вдох-выдох. Кочка... Слева послышался сухой всплеск и промелькнула какая-то серая тень. Тела механически развернулись, указательные пальцы судорожно дёрнулись, далеко по лесу разнёсся грохот автоматных очередей.
- Прекратить огонь!!! Прекратить огонь, идиоты!!!
Наступившая с оборвавшемся эхом тишина едва не оглушила их. Ходжес и Анг опустили стволы и обратились к сержанту, стоявшему у той ели, которая минуту назад "погладила" по голове Ходжеса.
- Тупицы, вы что, не можете, птицу от человека отличить! - блестящее от пота лицо сержанта раскраснелось, вены на шее вздулись, - Да где вас таких только де... - глядя на них, командир вдруг осёкся и медленно закрыл глаза, пытаясь совладать с чувствами.
Ходжес оглянулся и заметил, что пропал Мортон. Наверное, это случилось, пока они переключили внимание на то, что оказалось птицей. Сильный удар сотряс всё дерево. Из кулака, припечатанного сержантом к сучковатому стволу ели, медленно вытекала струйка крови.
- Ну всё! - сквозь стиснутые зубы процедил он, во все глаза уставившись на них. - Анг, верёвку!
Анг немедленно подчинился, доставая из вещмешка тонкий чёрный трос. Сержант подошёл и ловко орудуя окровавленной, распоротой о сучки ствола рукой, затянул петлю с морским узлом вокруг правого запястья Анга и, отмотав два метра, обвязал так же прочно левую руку Ходжеса. Глядя на склонённую перед ним мятую панаму, с трудом оторвав прилипший к гортани язык, Ходжес выдавил:
- Разрешите сказать, сэр...
- Говори! - сержант выпрямился, закончив с узлом, их взгляды встретились.
- Если мы здесь... уже остановились... может, нам сделать небольшой привал... Мы ведь ничего не ели с утра, сэр.
Почти физически ощутимая волна жгучей поддержки окатила Ходжеса справа -- со стороны, где стоял Анг.
- Да ты что, умом повредился, Ходжес? - с раздражённой озабоченностью посмотрел на него сержант, - Ты вообще думаешь, что говоришь? Остаться -- ЗДЕСЬ? - с каждым словом тон всё больше накалялся, - Тебе что, память отшибло?! Ты не видишь, мать твою, что здесь происходит?!
- Простите, сэр. - горло через силу сглотнуло.
Взгляд сержанта несколько смягчился, он постарался выдавить кривую улыбку.
- Мы вернёмся на дорогу, пройдём по ней до ближайшего болота и на нём сделаем привал. Там деревьев нет, и к нам никто не сможет незаметно приблизиться. Крепись, парень, скоро всё будет позади.
Он похлопал по плечу покачнувшегося Ходжеса и повернулся к Ангу. И хотя по осевшему в тот же миг лицу сержанта он уже понял, что случилось, Ходжес проследил за его взглядом. Анга не было. Привязанный к запястью Ходжеса трос валялся внизу, выглядывая из мха пустой чёрной петлёй на другом конце. Сержант крепко схватил Ходжеса за рукав окровавленной левой, а правой выхватил из кобуры пистолет, озираясь с диким видом по зарослям.
- Прекрати! - сорвавшимся голосом крикнул он окружающей зелени, - Хватит! Выходи ко мне! Выходи, что бы ты там ни было! Его я тебе не отдам, тварь! Выходи ко мне!!! Скотина!
От громкого крика саднило перепонки. Ходжес заметил, что рука сержанта, впившаяся в его рукав, дрожит.
- Ну, где ты там! Покажи свою поганую морду, чтобы я засунул её тебе в зад, гадина! - надрывался сержант, разбрызгивая слюну.
Только ветер прошумел где-то высоко. Утомлённое сердце монотонно отстукивало свой ритм, разнося по немеющему телу литры пропитанной потом крови. Ноги горели. Теперь не спасало даже не-хождение и в опустившейся тишине Ходжес обречённо переминался с ноги на ногу, приподнимая то одну, то другую пылающую ступню. Сежант шумно молчал, отрешённо глядя куда-то мимо его плеча. Наконец он медленно проговорил:
- Пойдём, Ходжес. Я буду держать тебя.
- Мне нужно освободиться от этого. - выдавил Ходжес, показывая запястье, стянутое чёрным тонким тросом.
Не проронив ни слова, сержант вернул пистолет в кобуру, вытащил с пояса нож и одним движением тёмного лезвия разрезал узел. Также молча он вернул его в ножны и тронул за плечо Ходжеса. Ходжес развернулся и пошёл первым. Сзади, всего на полшага за спиною, следовал сержант, придерживая его за плечо.
Пошатываясь, изредка опираясь на покрытые липкой смолой стволы елей, они шли вдвоём, медленно продвигаясь сквозь лес. Неповоротливые ноги соскальзывали с кочек и чавкали в наполненных водой моховых ложбинках. Ходжес бездумно отсчитывал про себя шаги: "раз... два... раз... два... раз... два..." Свернувшийся в комок желудок пульсировал тупой урчащей болью в такт шагам. Нет, чаще.
В какой-то момент Ходжес почувствовал, что сержант снял с его плеча руку, видимо, чтобы вытереть лоб. По инерции он прошёл ещё несколько шагов и замер, осознав, что сзади не вторит шелест приминаемого сапогами мха. Страх сковал всё нутро Ходжеса, будто кто-то жидкого азота вылил внутрь. Все мышцы словно парализовало. Он стоял, часто дыша и не в силах повернуть голову.
- С... Се... - наконец он собрался с духом и выдавил шёпотом: - Сержант? Сэр?
Тишина. Лишь собственное громкое и неровное дыхание да неясное перешёптывание веток у верхушек елей.
Потихоньку, осторожно, до боли стиснув автомат, Ходжес развернул своё тело на 180о.
НИКОГО.
Он был один.
В тот же миг Ходжес рухнул, не разбирая, на первую попавшуюся кочку. Резким движением откинул автомат. Затем стремительно сбросил вещмешок. Полулёжа развернулся к нему и дрожащими от нетерпения руками расстегнул левое отделение. Молниеносным движением выхватил банку из черноты раскрытого зёва вещмешка. В следующую секунду отлетела и упала на мох блестящая металлическая крышка. Липкие от еловой смолы пальцы погрузились в серую массу и зачерпнув, забросили в жадный, трясущийся рот.
Ходжес ел. Быстро, руками, глотая и почти не пережёвывая, урча как зверь, и никакой силы не было на целом свете, которая могла бы его отвлечь или остановить. За одну минуту он опустошил четыре банки тушёнки, съел три куска солёного мяса, пять кусков хлеба, десять разных соусов и аппетит его даже не притупился. Руки судорожно продолжали ворошить вещмешок, вскрывая очередные пайки. Сознание Ходжеса бесстрастно фиксировало всё это, как кинокамера, не вмешиваясь, не оценивая, не отвлекая. На вторую минуту сердце почувствовало чьё-то присутствие сзади, но и понимая, что происходит, Ходжес ни на миг не приостановил свою трапезу. Даже когда набросившаяся чернота начала поглощать его, он успел запихнуть в рот три куска хлеба и ухватиться за плитку шоколада...
* * *
Прикосновение чьей-то руки вывело его из черноты. Ходжес вскрикнул и открыл глаза. На фоне белых стен и потолка он увидел лицо миловидной женщины лет сорока с тщательно уложенными пепельными волосами и спокойными тёмно-зелёными глазами.
- Всё позади, Вы в безопасности. Теперь с Вами всё будет хорошо.
- У Вас есть еда? - спросил Ходжес. Ноги не ныли, голова прошла, спину не ломило, но внутри его всё ещё полыхал огонь голода.
- Вы хотите есть?
- Да!!! - измучено выдохнул он.
- Разумеется. - приятно улыбнувшись, женщина в белом достала откуда-то из стены специальную подставку с двумя опорами и поставила её перед ним, закрепив по краям кровати. На подставке он увидел неизвестно откуда появившийся перегруженный поднос. Там был суп, жаркое, фрукты, салат, хлеб, стакан с соком, ещё что-то. Схватив ложку, Ходжес набросился на еду.
Ещё раз улыбнувшись, женщина вышла через образовавшийся проём в стене, который снова стал стеной, как только она исчезла.
В ярко освещённом узком помещении с той стороны её ждал тучный седоволосый мужчина в сопровождении нескольких молодых людей в белом. Приблизившись, женщина склонилась в элегантном поклоне.
- Большое Вам спасибо, доктор Зуир! Ваша терапия принесла блестящий результат.
- А ведь Вы сомневались, госпожа министр, не так ли? - улыбнулся седоволосый мужчина, хитро прищурившись и машинально поглаживая себя по тугообтянутому халатом отвисшему животу.
- Я сожалею об этом, и с радостью признаю, что была не права. - ответила она и в её глазах действительно сквозила неподдельная радость, а в улыбке -- облегчение, - Поймите, последние пять дней мы были как на пороховой бочке. Объявление голодовки советником Ходжесом повергло в смятение все 17 миров... Последствия скандала были непредсказуемы в размерах целой Галактики...
Самодовольно улыбнувшись, доктор Зуир сказал:
- Вы можете больше не беспокоиться и доложить об этом Совету. Теперь уже до конца дней своих достопочтимому советнику не придёт в голову объявлять голодовку. Через несколько дней его психическое состояние восстановится и он вспомнит всё, -- и кем он является, и что с ним сделали. Но до самой смерти то, что он пережил в лесу, для него будет реальнее и живее любого воспоминания из настоящей жизни...
* * *
...Запись кончилась. В просторном зале императорского суда воцарилась глубокая, густая тишина, так что слышно было даже, как потрескивает погасший стенной видеоэкран.
Сидящий на скамье подсудимых человек выглядел лишь тенью собственного изображения, секунду назад красовавшегося на экране. Усох живот, лицо осунулось и почернело, полуседые волосы стали седыми и заметно поредели. Взгляды семнадцати, сидящих в зале, невольно устремились на него.
Наконец, привычным движением вытерев со лба пот, обратил на него взгляд и человек, сидящий в кресле судьи.
- Ваша вина доказана, доктор Зуир. - послышался сухой голос императора, эхом прокатившийся по тёмным стенам древнего зала, - Вы придумали изощрённый метод подавления личности. Глубокий. Вы были правы: у меня и сейчас, спустя семь лет после "терапии", стоят в ушах голоса погибших друзей. А сколько таких, как я? Но одновременно с этим именно тому, что я пережил тогда, я во многом обязан тем, что теперь сижу в этом кресле. Так что я не вижу более подходящего для Вас наказания, чем подвергнуть Вас -- последнего во всей Галактике, -- Вашей же "терапии". Может быть, кто-нибудь из моих преемников когда-нибудь помилует Вас. Но не я. По крайней мере, не скоро.
* * *
Неприятные удары ладонью по щекам - и раздражённое лицо сержанта перед глазами.
- Дома отоспишься, Зуир! Здесь тебе не санаторий!
Солдат осоловело огляделся. Стёр ладонью присосавшихся ко лбу комаров. Уже почти все построились, только Петерсон подтягивал лямки вещмешка. Надо было торопиться. Зуир приподнялся на одно колено и схватившись рукой за сучковатый, смолянистый ствол ели, прислонясь к которому, он спал, резким рывком поднялся, вытягивая за собою из мховой перины вещмешок и болтавшийся на шее автомат. Усталость разом нахлынула, захлестнув мышцы рук и ног, отдавшись в голове, спине и шее, -- словно и не было десятиминутного отдыха. Петерсон уже встал в строй, сержант прошёл в голову отряда. Все смотрели на отстающего. Зуир поспешил к ним. По небу плыли тяжёлые, тёмные тучи. Скоро начнётся дождь, а впереди -- большое болото.
Послышался звук, напоминающий крик какой-то птицы. Взвод двинулся. Глядя на грязный вещмешок Петерсона, маячащий перед глазами, Зуир вспоминал мимолётный сон, в который он незаметно для себя погрузился на привале. Его почти вымыло из памяти, лишь какие-то обрывки причудливых образов сохраняло ноющее сознание: галактический император, суд семнадцати... Приснится же такое! "Надо будет записать это всё," - подумал Зуир, - "если когда-нибудь наконец дойдём до этой проклятой базы!"
Бд-9: У самого синего моря...
- Один древний мудрец сказал: для того, кто верит, нет вопросов, а для того, кто не верит, - нет ответов. Это как раз про нас с тобой. Что бы я ни сказал, ты всё равно будешь видеть во мне лишь человека, который не хочет тебе помочь.
Двое мужчин, - старый и молодой, хозяин и гость, - сидели на разных сторонах одной скамейки, обращённой к морю.
От порывов ветра качались ветви сосны, раскинувшей крону над их головами. Под мрачным небом бушевал шторм, и волны, вздымаясь, подгоняли одна другую, пока не разлетались брызгами и пеной, врезаясь в камни у подножья скалы, на вершине которой стояла скамейка и росла сосна.
Бушевала и ярость в душе молодого человека. Еле сдерживаясь, он проговорил:
- А кого я должен был в вас увидеть?
- Человека, который просто не может тебе помочь.
Не смотря на шум волн, было слышно каждое слово. Но гость не верил в эти слова, потому что точно знал: старик может ему помочь. Он знал это от надёжного человека, которому старик когда-то помог.
Гостю было на вид тридцать, хозяину - вдвое больше. Гость был в дорогом костюме, хозяин - в рубахе и потёртых джинсах. Со стороны могло бы показаться, что солидный господин делает честь старому оборванцу, сидя с ним на одной скамейке, но в действительности именно молодой господин бросил все дела и пересёк тысячи километров ради этой встречи.
А ради того, чтобы встреча прошла успешно, он бы не пожалел ни денег, ни имущества, ни положения, - но, к сожалению, старика не интересовало ни первое, ни второе, ни третье. И не оставалось ничего другого кроме как то, что молодой человек давно разучился делать - просить.
- Я знаю, что вы отказались сотрудничать с военными, - осторожно начал гость. - И понимаю такое решение. Мне бы тоже не хотелось стать новым оружием или чем-то в этом роде. Но ведь я - просто частный человек. Я не хочу никому вреда. И не претендую на какую-то особую выгоду. Я лишь хочу вернуть то, что у меня было ещё две недели назад, хочу исправить одну-единственную ошибку. Я понимаю, у вас принципы, и, конечно, вы уже, наверное, устали от таких как я... но ведь в любом правиле бывают исключения... Пожалуйста... я вас чисто по-человечески прошу: сделайте для меня исключение. Сжальтесь надо мною. У меня вся жизнь разрушилась из-за одного глупого поступка...
- Причина не в поступках, а в том, из-за чего мы их совершаем.
Старик с наслаждением смотрел на бурлящее море перед собой. Справа и слева высились поросшие лесом горы, окаймляя бухту, словно так и не сомкнувшиеся объятья каменного гиганта. Внизу шла набережная, за которой виднелись домики с черепичными крышами. Хотя было ещё не поздно, в некоторых окнах уже горел свет.
Беседа длилась более получаса. Началась она неважно, - хозяин даже не захотел услышать имя гостя, сразу приказав перейти к делу, - а продолжалась и того хуже.
- Позвольте мне хотя бы рассказать, что случилось... - молодой человек готов был рассказать, как погубил свою семью, готов был выложить всё, без пощады к себе, без оправданий, начистоту, так честно, как никогда бы не смог в любом другом случае. Он был готов растоптать свою гордость перед этим незнакомым человеком, лишь бы только...
- Нет! - старик решительно покачал головой. - Давай-ка лучше я тебе расскажу свою историю.
Гость нервно потёр руки одна о другую и промолчал. А хозяин принялся говорить. Голос его был скрипучий, неприятный.
- Когда я получил свой дар, я хотел пользоваться им только в добрых целях. Я помню, как жил раньше. Сколько совершил того, о чём стыдно вспоминать. Как хотелось бы, чтобы некоторых вещей просто не было... чтобы вернуться на некоторое время назад в своё тело и уже, зная о последствиях, переиграть, всё сделать по-другому... И вдруг я получил такую возможность! Я стал проживать жизнь заново. С детских лет - имея память и опыт зрелого человека. И я подчистил, как мне казалось, очень много неприглядных фактов своей биографии.
- Так почему бы вам ни поделиться этой возможностью и с другими? - не выдержал молодой человек.
- Я делился. А потом понял, каким был дураком. Пока я исправлял свои огрехи, тем временем, подспудно, почти что втайне от себя, я готовил нечто большее. И вот вдруг совершил такую гадость, по сравнению с которой меркло всё, что я наисправлял.
- Но ведь и её можно было - вернуться и исправить, - заметил гость.
Старик усмехнулся:
- Появилась бы другая. Я понял, в чём заблуждался. Исправлять надо не ошибки, а то, что их в тебе породило. Наши дурные поступки это лишь проявления внутренних болезней. Вот ими-то и надо заниматься, а иначе всё бестолку. Как сорняк. Сорвёшь листья - они снова вырастут. Надо удалять сам корень. Вот и здесь то же. Себя надо менять, а не своё прошлое, улавливаешь?
- Я... - молодой человек начал и запнулся, не зная, какие подобрать слова.
А старик продолжил:
- Как только я всё это сообразил, тут же зарёкся мотаться назад ради улучшения своей биографии. То же самое и насчёт тех, кому я пытался помочь. Та дрянь, которая породила их ошибки, при повторе породила новые, ничуть не слаще прежних. Мой дар не сделал счастливее никого из них. И меня тоже, - старик улыбнулся. - Первый раз я стал счастлив лишь когда осознал то, что говорю тебе сейчас. Каждый из нас может измениться. Не казаться лучше, а стать лучше. Вот что самое важное! Ошибки и падения помогают нам понять, что именно в нас нуждается в лечении...
- Я всё понял, - произнёс молодой гость самым искренним тоном. - Это мудрые мысли. И я буду по ним строить свою жизнь, обещаю. Что бы ни случилось. Но вот в этот раз, в последний раз, один-единственный, пожалуйста, дайте мне исправить последнюю ошибку. Верните меня всего на две недели назад, и я вас никогда больше не потревожу. Даже если будет в сто раз хуже! Клянусь!
Старик глубоко вздохнул и ответил:
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ