Хранительница. Памятью проклятые

Пролог

31 декабря…

В то время как нормальные люди усиленно готовились праздновать новый год, уже начиная нарезать салаты, попутно в последний раз продумывая праздничный наряд, я, тихо матерясь, стаскивала по лестнице забитый зимними вещами и новогодними подарками тяжелый чемодан на колесиках. С третьего на первый, без всякой помощи, поддержки и работающего лифта.

Самолет, вылетавший в одиннадцать часов утра, должен был доставить меня из одного аэропорта в другой, откуда я попала бы домой, и уже в кругу семьи с самым новогодним из настроений встретила бы 2017 год.

Именно потому ранним утром, невыспавшаяся, помятая и злая, вытащив-таки на улицу тяжеленного монстра, с вечно сворачивающимся набок колесиком, я пыталась как-то помочь с запихиванием его в багажник вызванного такси, водитель которого выглядел примерно так же, как и я. То есть, особого доверия не внушал.

Но я уже опаздывала и не привередничала, справедливо решив, что встреча с тетей Нюрой – хуже аварии, а это значит, авария мне не грозит. Только не с моим везением.

Не знала я тогда, что есть кое-что пострашнее аварии и тети Нюры вместе взятых…

Разобравшись с багажом, водитель сел за руль, угрюмо дожидаясь, пока я стащу с себя рюкзак и заберусь уже в его потрепанную девятку.

Ранний подъем, сломанная зарядка для телефона и подозрительный водитель… Этот день уже начался неудачно, и я с опаской ждала от него всего самого худшего.

Всего, но только не странного мужика в зимнем пальто.

Стоило мне забраться в машину и устало пробормотать «поехали», как дверца со стороны водителя резко открылась.

– Чё? – растерялся он.

У меня в голове крутился примерно тот же самый вопрос, озвучить который я не успела. Подозрительный мужик вытащил водителя, не церемонясь, врезал ему, задушив на корню все протесты и возмущения, и уронил на дорогу. Прямо в неаппетитного вида жижу, намешанную из подтаявшего снега и химикатов, призванных, по задумке высшего разума, обезопасить скользкие участки.

Мужик быстро забрался на водительское сиденье, завел машину, после чего, не глядя ни на меня, ни по сторонам, медленно выехал со двора.

Водитель продолжал сидеть там, где его уронили, ощупывая челюсть и ошалело глядя нам в след.

Это я могла хорошо рассмотреть в заднее стекло машины.

Мы успели отъехать достаточно далеко, когда я, справившись с шоком, наконец-то вспомнила, что умею говорить. Дебильная вера в то, что со мной такого точно не могло случиться, постепенно выветрилась из подтормаживающего мозга.

– Простите, – одно короткое слово, за которое я успела осознать, как же мне страшно и как сильно дрожит голос.

– Молчи, – велел псих, внимательно глядя на дорогу.

– Но…

Мужик угрожающе рыкнул. Очень правдоподобно, как собака. Огромная бродячая собака, отстаивающая свой ужин. Я как-то видела, как один такой тощий троглодит чуть не откусил голову вороне, посягнувшей на его законно выпрошенный у меня же пирожок. Тогда он точно так же рычал, предупреждая наглую птицу, прежде чем на нее броситься.

Машину дернуло влево, и нам вслед понесся матерный гудок подрезанной иномарки.

И о чем я думаю вообще?

– Послушайте, давайте, вы просто меня выпустите? Я никому ничего не расскажу. Я и лица-то вашего толком не видела. А? Ну зачем вам лишние хлопоты?

– Тихо, – коротко велел этот. Даже не велел. Приказал.

Живет у родителей кот, который всегда очень обижался, когда с ним хоть вполовину так же властно разговаривали. Скажешь ему «Пиксель, тихо», а потом посреди ночи проснешься от того, что твою ногу пытаются отгрызть сантиметровыми клыками. Мстительный был кот, весь в хозяйку.

В ту самую хозяйку, которую увозил психованный мужик в неизвестную даль. Я затихла, жалея, что не являюсь безбашенным восьмикилограммовым котом, которому закон не писан.

Отгрызла бы этому гаду сейчас голову и все. А так даже нежданчик ему устроить не могу, трасса оживленная, поворот влево, поворот вправо – авария. Если я ему сейчас вдарю от всего сердца, он же инстинктивно руль вывернет. И что будет? В лучшем случае его потом придется по частям собирать, в худшем – меня.

Сидела молча где-то час, мечтая лишь об одном – чтобы нас тормознули менты. Вернее, полицейские. Это они для меня в обычное время менты, как бы себя не переименовывали, а сейчас они были родненькими спасителями, которые по какой-то причине не останавливали мчащуюся на всех парах разбитую колымагу. И трасса относительно свободные: ни тебе пробок, ни аварии, ни затора.

Предновогоднее утро, а на дороге никаких неожиданностей.

Возможно, именно поэтому я все еще не скатилась в истерику и молчала. Слишком нереальным казалось происходящее. Какой-то странный мужик увозит меня на угнанной машине в неизвестном направлении. Вернее, направление пока было известно. Мы уверенно и быстро катили в сторону аэропорта.

Навигатор молчал. Я молчала. Мужик гнал.

Я решила, если он меня сейчас до аэропорта довезет и приятного полета пожелает, не буду удивляться. Вот совсем не буду.

Прошел час и двадцать минут, когда мы свернули с верного пути. Вот тогда-то я вновь начала нервничать. Еще минут двадцать ехали молча, уезжая все дальше от нужного мне маршрута.

– Вы куда меня привезли?

– Скоро узнаешь, – пообещал он

– Послушайте, ну ведь водитель такси уже скорее всего в полицию заявил, машину же разыскивать будут. И меня тоже. Я через каких-то шесть часов уже должна дома помогать салаты стругать. Меня быстро хватятся. Зачем вам такие проблемы? Отпустите меня, – вскользь глянув на наручные часы, я убедилась, что еще успеваю на самолет, и воспрянула духом. Псих почти меня довез. Осталось не так уж и далеко, а у меня в запасе аж два часа. Вот сейчас я его быстренько уговорю, что меня нужно отпустить, куплю валерьянки в ближайшей аптеке (если она тут хоть одна есть) и вызову новое такси.

И все у меня будет хорошо.

– Не будут никого разыскивать, – равнодушно ответил псих.

– Вам-то откуда знать?

– Я знаю, – туманно изрек он, раздраженно велев: – А ты молчи.

Зарулив во двор аккуратненькой многоэтажки, мы припарковались рядом с чистенькой, самодовольной тойотой.

На то, как мужик совершенно спокойно выходит из машины, как обходит ее, направляясь к моей дверце, на ходу поправляя воротник пальто, я смотрела с замораживающим ужасом.

Когда в фильме, вот так же с тупым смирением во взгляде, жертва ждала своего убийцу, не предпринимая никаких попыток к побегу, я обычно бесилась, уверенная, что нужно было дать отпор. Хотя бы попытаться.

Сейчас, глядя на двухметровую махину, с широкими плечами и дебильным блондинистым хвостиком, я даже не вспомнила о том, что можно было бы попытаться выскочить из машины и сбежать. Или хотя бы двери заблокировать.

Я просто сидела, не имея сил пошевелиться, представляя, как этот псих вырывает запертую мною дверцу с мясом…

В салоне загорелся тусклый свет, дверца открылась, псих склонился ко мне, позволяя рассмотреть во всех деталях свое лицо.

После такого жертва обычно понимает, что никто ее уже не отпустит.

Я почему-то поняла другое. Это мое видение, в котором он дверцу вырывает, оно могло бы в реальность воплотиться. Я это по глазам поняла. По слишком светлым, до светящейся желтизны, диким глазам. Густые брови на несколько тонов темнее волос, прямой нос с тонкой белесой линией шрама, плотно сжатые губы.

Когда дверца открылась, я готова была ко всему. Начиная от банального «гони сюда сумочку» и заканчивая фееричным «ты последняя надежда человечества», но точно не ожидала, что после быстрого осмотра, меня вполне серьезно попросят о невероятном:

– Ты не покалечь там никого, будь добра.

– Ась? – пока меня вытаскивали из машины и вели к угловому подъезду, куда, к своему глубочайшему стыду, я послушно шла, все гадала, меня сейчас: изнасилуют или на органы пустят? И что хуже? Мозг, и без того перегруженный вчерашним насыщенным днем и бессонной ночью, впал в апатию, утягивая и меня вслед за собой.

Если бы я могла, я бы, наверное, плакала и просила меня отпустить.

Но я не могла.

Вместо этого крутила головой, отмечая слишком яркие, но совершенно бесполезные детали. Вызывающе красные одноместные качели, песочница с покатой крышей в виде ромашки, ворона.

Ворона смотрела пристально, прямо на меня. Казалось, она все понимает и ждет с нетерпением дальнейшего развития событий…

Горячая ладонь, сжавшая мое запястье. Это было неприятно.

Мысли соскальзывали в пустоту. Жаль, что я не одернула рукав пуховика, тогда этого прикосновения можно было бы избежать.

Жаль, что я не взяла билет на вчерашний день. Не побывала бы на студенческой новогодней вечеринке, зато не встретилась бы с этим психом и не чувствовала себя как наркоман под дозой.

Ворона каркнула и слетела с дерева.

Пиликнула дверь, и меня втянули в сухой, теплый подъезд.

Впервые я рыпнулась перед лестницей, за что сразу же поплатилась. Запястье сжали сильнее и подтащили ближе к себе, зло процедив сквозь зубы:

– Без глупостей.

– Без каких глупостей? Я и так все утро туплю, – огрызнулась нервно, отчего-то в замкнутом пространстве я почувствовала себя увереннее. Может, потому что, было светло и тепло, а может потому, что ворона с ее пронизывающим взглядом осталась за дверью.

Мужик пробормотал что-то себе под нос, не исключено, что выругался, и потащил меня к лифту.

– Вас найдут, – пообещала я, вцепившись свободной рукой в перила, – обязательно найдут.

– Им же хуже, – хмыкнул он, не напрягаясь разжав мои пальцы.

– Ну зачем я вам? Давайте разойдемся миром? Забудем друг о друге, как о страшном сне? – цепляться мне больше было не за что, псих подтащил меня к лифту.

В недрах шахты раздалось недовольное гудение.

– Кто сказал, что ты мне нужна?

– То есть, вы меня для кого-то похищали? – ну точно на органы пустят, поняла я и задергалась активнее. На органы не хотелось. Я только удачно сдала сессию, у меня впереди была еще целая неделя новогодних каникул и повышенная стипендия на весь следующий семестр. Только все наладилось, рано было умирать.

– Успокойся! – рявкнул он, скрутив меня в считанные секунды.

– Я пью, курю и веду неразборчивую половую жизнь, – выкручивая руки, я яростно пыхтела, сопротивляясь из последних сил, но уже заранее зная, что ничего не выйдет. Вот что мне стоило включить мозг раньше? На улице, к примеру?

– Меня это не касается, но я осуждаю, – сообщил он, даже не замечая моих попыток вырваться.

– Вы не понимаете, меня нельзя на органы! Они у меня все испорченные!

– Что? – псих удивился.

– Нельзя на органы.

– Сочувствую, – равнодушно пожал плечами он.

Отпускать меня никто не собирался. Похититель планировал доставить меня к месту назначения в любом случае.

– Пожар! – заорала я, решив, что еще не все потеряно. Не получилось договориться по-хорошему, значит, будем по-плохому.

Псих чертыхнулся, а я, воодушевленная своей идеей, истошно завопила:

– Горииим! Пожааа… – Рот мне зажали раньше, чем я надеялась.

Дверцы лифта открылись, псих втащил внутрь мое отчаянно мычащее и извивающееся тело, ругаясь сквозь зубы.

Семь этажей изматывающей возни и непрекращающегося шипения, и мы вывалились на лестничную площадку.

Я почти висела в его руках, не чувствуя в себе больше сил. И почему я спортом не занималась? Никакой выносливости. Слишком быстро выдохлась.

Подтащив к бронированной двери, мужик два раза вдарил по двери кулаком, проигнорировав звонок.

Щелчок замка раздался почти сразу. На пороге нас встречала невысокая, полная брюнетка в круглых очках, за которыми нетерпеливо блестели синие глаза.

– Опаздываешь, – вместо приветствия сообщила она, обвиняюще ткнув себе за спину, туда где висели часы.

– Я никогда не опаздываю, – усмехнулся псих.

– Девочку не задушил? – заметив мое побелевшее от страха лицо, спохватилась девушка.

– Ты как будто первый день меня знаешь, Крис, – вполне дружелюбно фыркнул этот, заталкивая меня в недлинный коридорчик.

– Именно потому и беспокоюсь, что давно знаю, – проворчала она, посторонившись. Дождавшись, пока мы войдем, подозрительно выглянула, цепко осмотрела лестничную площадку и захлопнула дверь, заперев ее на все замки. После чего с чувством выполненного долга отряхнула руки и улыбнулась. – Все уже собрались, только вас и ждали

Псих кивнул и уже дернулся в сторону единственной комнаты в квартире, продолжая прижимать к своей груди мое ослабшее тело.

– Глеб, ты бы девочку отпустил, – предложила улыбчивая Крис.

– Эта девочка сбежать пыталась всего несколько минут назад, – проворчал он, даже не думая меня отпускать, – недолго продержались твои наговоры.

– Это лишнее подтверждение того, что она идеально подходит для замены Евгения Федоровича, – уверенно сообщила девушка, поправив очки.

С меня виртуозно стянули пуховик, так толком и не выпустив из рук. Странные таланты были у психа.

В комнате нас ждал преклонных лет старичок, сидевший в громоздком кресле, утонченный светловолосый юноша лет восемнадцати и мрачный брюнет в черной рубашке. Благодаря закатанным рукавам, можно было хорошо рассмотреть уродливый шрам, тянувшийся по внешней стороне его руки до сгиба локтя.

– Глеб, ты что с ней сделал? – неодобрительно нахмурившись, старик с беспокойством вглядывался в мое бледное лицо, подслеповато щурясь.

– Успокоил, – коротко ответил псих.

– Отпусти ее, – велел старик, чуть подавшись вперед. Судя по всему, именно он и был Евгением Федоровичем, к которому меня привели.

Руки тут же разжались, а меня весьма бесцеремонно подтолкнули к диванчику, на котором сидел юноша.

Кроме кресла, которое занимал старик, и дивана, здесь было еще два стула и очень удобный книжный стеллаж, растянувшийся на всю дальнюю стену, его-то с невозмутимым видом и подпирал брюнет.

Именно этот брюнет наводил жуть даже сильнее моего психа. Я не могла на него не коситься, и даже когда села, продолжала бросать быстрые, опасливые взгляды.

– Кристина, – девушка, вошедшая в комнату сразу после нас, посмотрела на Евгения Федоровича, – сделай чаю, будь добра.

– Конечно, – отбросив за спину длинную косу, она порывисто выпорхнула из комнаты, но всего через секунду вернулась. – Богдан, пошли, поможешь. Пусть они спокойно поговорят.

Брюнет хмыкнул, выразительно посмотрел на меня и вышел из комнаты вслед за Кристиной.

– Полагаю, Глеб уже рассказал, зачем я тебя пригласил, – уверенно начал старик, даже не думая дать мне возможность подтвердить или опровергнуть это утверждение, но я все равно его перебила.

– Вообще-то нет.

– Что? – Евгений Федорович не просто удивился, он был в шоке.

– Он меня похитил. Угнал чужую машину и привез сюда.

Старик потрясенно молчал. Псих молчал равнодушно, но смотрел на меня с такой насмешливой снисходительностью, что я бы обязательно взбесилась, не будь все еще в шоке.

– Я вообще думала, что меня на органы пустят.

– Какие органы? – оскалился этот, демонстрируя нечеловеческую длину клыков. Для психа зубки в самый раз, для человека – нет. – Ты же пьешь, куришь, колешься и ведешь неразборчивую половую жизнь. Тебя нельзя на органы пускать, они же у тебя все испорченные.

По наглой его морде было понятно, что он глумится. Достался же мне псих с хорошей памятью.

– Глеб, иди-ка ты… – Евгений Федорович, закашлялся. И Глеб, и я, и незнакомый мне еще парень, покорно ждали, пока он откашляется и допошлет уже этого идиота в далекие дали. В далекие дали его, к сожалению, не стали отсылать, обошлись ближними. – Иди на кухню, помоги Кристине. От Богдана там пользы мало будем.

– Можно подумать, от меня будет больше, – проворчал этот, но покорно ушел, пригрозив напоследок: – Ваша кухня, ваша посуда, если не жалко, то я не против.

Тогда еще я не знала, что хрупкая посуда у этого проблемного кошмара с зубами долго не живет, и очень удивилась такому заявлению.

– Ты прости, девочка, – Евгений Федорович обессиленно откинулся в кресле, – зря я его после полнолуния на поиски отправил. Не подумал. Старость, она, знаешь, не только тело подтачивает, но и разум.

– Ее нужно ввести в курс дела до обряда, – подал голос вьюноша.

– Знаю, Костя, знаю, – вздохнул Евгений Федорович.

На мгновение в комнате повисла тишина, которую я с удовольствием заполнила:

– До какого обряда? И почему этого вашего психа в полнолуние выпускать нельзя? У него обострения в это время что ли? И зачем меня сюда привели? Что происходит? У меня самолет через полтора часа.

– Ничего-ничего, мы все успеем, – заверил меня Евгений Федорович. Мне почему-то не полегчало после его слов, а совсем даже наоборот.

– Что успеем?

– Сейчас я тебе объясню, – начал он. Послышался негромкий, но отчетливый звон разбившейся кружки и возмущенный голос Кристины:

– Глеб, не тяни свои кривые руки! Я сама все сделаю! Богдан, держи его подальше от бьющейся посуды!

Евгений Федорович только смиренно закрыл глаза, выждал секунд десять и продолжил:

– Я умираю. У меня в прямом смысле остались считанные часы. Сегодня последний день. И я должен… – запнувшись, он испытующе посмотрел на меня, – скажи ты когда-нибудь ходила к гадалкам или экстрасенсам? Веришь в магию?

– В экстрасенсов не верю, но посмотрела всего Мерлина и Даже Игру престолов. И Сверхъестественное, – припомнив, сколько сериалов и просто фильм подобного рода я смотрела, решила дальше не перечислять. И этого хватит. – Но в магию не верю.

– Хорошо, тогда просто сделай то, что я прошу.

В комнату вернулась Кристина и два не внушающих доверия типа.

Богдан нес старый, но хорошо сохранившийся поднос, заставленный чашками. Вазочка с вареньем, печенье и сахарница расположились на втором подносе, поменьше, что несла Кристина. Глеб, как самый криворукий, шел налегке.

– Чай! – радостно оповестила девушка, взглядом велев Глебу переставить низкий кофейный столик, зачем-то стоявший у окна, к дивану.

Тот повиновался, что лично меня удивило. Удивленная такая здесь была я одна. Все остальные относительную покорность и исполнительность психа воспринимали как должное.

Столик поставили прямо передо мной. Разнокалиберные чашки, заполненные чаем, быстро разбрелись по хозяевам. Они не входили в один сервиз, и каждый выбирал ту, что ему больше нравилась. Мне досталась большая, какая-то мужская кружка с самодовольной жабой, перекусившей посередине стрелу. О том, что чай подавать таким образом неприлично, я почему-то не вспомнила, а чашку с жабой, которую мне с самой мерзкой улыбочкой предложил Глеб, демонстративно обменяла на его кружку, с несерьезными цветочками.

На борьбу за последние оставшиеся на подносе цветочки все смотрели с молчаливым интересом.

Псих, когда я подменила кружку, уставился на меня примерно с тем же выражением ошалелого неверия, что и водитель такси на свою, уезжающую без него, машину.

– Она здесь приживется, – уверенный голос Константина заставил вздрогнуть и вернуться в реальность.

– Где приживусь?

– Как я уже сказал, осталось мне недолго, но уйти не отдав свой… хм, не отдав свое наследство я не могу, – заговорил Евгений Федорович, чуть пригубив чай из простой, однотонной белой чашки.

– А я тут причем? Оставляйте свое наследство родственникам, – я нервно крутила кружку в руках, рискуя расплескать чай на колени.

– Ты пей, – шепнула на ухо севшая рядом со мной Кристина. Я только рассеянно кивнула, не отрывая взгляда от старика.

– Я не могу оставить это родственникам, – прикрыв глаза, Евгений Федорович тяжело, как-то очень по-старчески вздохнул, – и дело даже не в том, что они все умерли. Никто из моих родных не смог бы принять это наследство.

– А я при чем тут?

– Слишком мало времени, чтобы все объяснять, – он грустно улыбнулся, – ты во всем со временем разберешься. Но не сейчас. Сейчас мы не успеем. Просто прими мой дар. Пока этого будет достаточно.

– Пей чай, – настаивала Кристина, горячо дыша в ухо и сбивая с мысли.

Глеб смотрел и ждал, мрачный Богдан, расположившийся на последнем стуле, сидел рядом с психом и тоже смотрел не моргая. Это раздражало.

Я сделала три больших глотка, обожгла язык и решительно отставила чашку в сторону.

Кристина тут же отодвинулась, а псих заулыбался.

К своей чашке от так и не притронулся.

– Ну кому-нибудь из них завещайте, – я мотнула головой в сторону Константина, с момента моего появления в комнате так и сидевшего на подоконнике.

– Они не подходит. Никто из них, – терпеливо ответил старик.

– А почему я?

– Потому что ты единственная, кого я смог найти за последние сутки, – раздраженно влез в разговор Глеб, – у тебя есть… предрасположенность.

– Я вам кто, донор для пересадки что ли?

– Ты можешь о чем-нибудь кроме внутренних органов думать? – разозлился псих.

– Могу!

– О чем?

– До посадки на мой самолет осталось восемьдесят минут!

– Тяжело нам придется, – не без иронии протянул Богдан.

– Ничего мне от вас не надо, – вскочив на ноги, я пошатнулась. Мир закачался и утратил былую четкость, – ой-ёй.

– Наконец-то твой чай подействовал, – Глеб отставил чашку и поднялся.

– Рано, она не согласилась, – обеспокоенный голос Евгения Федоровича раздался где-то очень далеко.

– Сейчас она на все согласится, – угрожающе пообещал этот.

– Глеб, поаккуратнее, – кажется, это была Кристина.

– Время уходит, – огрызнулся он, – я это чувствую, ты нет?

– Вы мне чего подсыпали? – ноги подкосились, и если бы не Глеб, я бы упала. Возможно, даже ударилась бы о столик. Голова кружилась.

– Ты примешь дар, поняла меня? – чужие руки удерживали меня на весу, не давая упасть.

– Не буду.

– Или ты согласишься, – уха коснулось горячее дыхание, и мои волосы, собранные в позорный пучок, в ужасе зашевелились, – или я сделаю то, чего ты так боишься, и пущу тебя на органы, поняла?

Глеб говорил так, что не возникало даже сомнения в том, что он не врет. Органы мне были нужны все, даже почки лишней у меня не было, потому я кивнула.

– Слишком грубо, – в ушах начало пощелкивать, и определить, кому принадлежит голос, не получилось.

– Зато эффективно.

– Я, третий хранитель печати, сосуд магии и последний рубеж защиты, передаю свою силу, свои знания и свое бремя…

Тут возникла небольшая заминка, никто так и не удосужился узнать мое имя, когда подписывал на эту сомнительную сделку.

Сначала меня пытались растолкать и выпытать имя, но убедившись, что ответить внятно я уже не в состоянии, бросились искать мои документы. Кажется, нашли, потому что имя дальше точно фигурировало.

Слова слились в один монотонный гул, и только раз я отчетливо различила требовательное «Скажи, что согласна». Кажется, я подчинилась и что-то невнятно булькнула. Дальше уже ничего не было. Я упала в темноту.

В себя пришла быстро. Рывком. Не чувствуя слабости и головокружения. Я была полна сил и энергии, только не могла открыть глаза.

Когда с третьего раза мне все же удалось это сделать, первое, что увидела, была ладонь, зависшая в нескольких сантиметрах от моего носа. Я лежала на полу, а кто-то, присев рядом со мной, почти впечатал свою руку в мое лицо и что-то бормотал.

Сил во мне было много, казалось, я в прямом смысле способна горы свернуть.

И если тело наполняла кипящая энергия, то мозг был пуст. Совершенно. Ни одной мысли. Я просто лежала на полу и вслушивалась в тихое бормотание. Бормотала Кристина на незнакомом языке.

Послушав ее несколько секунд, я резко откатилась в сторону и на удивление быстро вскочила на ноги. Кристина вскрикнула, кажется, выругался Богдан. Был ли в комнате кто-то еще, я не смотрела.

Времени на это не было. Вместо того, чтобы осматриваться и требовать объяснений, я решила сбежать.

Псих оставил ключи в машине, я это помнила точно.

– Глеб!

Выскочившая вслед за мной в прихожую Кристина не пыталась меня остановить и перегородила дорогу спешившему за ней Богдану.

Я успела сбросить цепочку и открыть первый замок, когда на крик из кухни появился огромный, мохнатый пес. С придурковатым выражением на морде он посмотрел сначала на меня, потом на Кристину.

Замок щелкнул, я выбежала в подъезд. Как была, без шапки и куртки.

– Я не смогла завершить обряд, воспоминания не закрыты!

Монструозный пес бросился в погоню, когда нас разделял уже пролет.

В панике я не бежала по ступеням, а перепрыгивала сразу через пролеты. Раньше я в себе таких талантов не наблюдала, но раньше со мной еще ничего такого не случалось.

Пес решительно отставал. Ему приходилось преодолевать лестницу полностью.

Но радовалась этому я недолго. Пролете на пятом лопнул шнурок в зимних кроссовках. Эту предательскую обувь мне подарила тетя Нюра. Кроссовки характером пошли в дарительницу и устроили гадость в самый важный момент.

Шнурок лопнул, кроссовок мгновенно почувствовал свободу и слетел с ноги, я оступилась и последние четыре ступени преодолела в полете. Упала на бетонный пол, больно ударившись боком и рукой, но вместо того, чтобы подняться и продолжить бег так, поползла к кроссовку. Без него домой я могла не возвращаться.

Это был подарок тети Нюры, а значит приехать я должна была именно в нем. Без кроссовок я могла бы приехать только в одном случае – если бы у меня не было ног.

Обувь схватила быстро и уже даже почти поднялась, когда сзади на меня прыгнула огромная мохнатая махина.

Врезавшись в стену, я еще раз хорошенько приложилась боком, сползла на пол и с трудом повернулась. Пес скалился, придвинув морду к моему лицу.

Бок, в предчувствии обширного синяка, тупо ныл.

Пес рявкнул. А у меня кроссовок и слабые нервы.

Как получилось, что я в первый раз заехала ему по морде, так и не поняла.

Звук получился на удивление глухой. Пес смешно хрюкнул и осел на задние лапы.

Я ударила еще раз. Он не отстранился, и я начала лупить, не переставая. А пес просто зажмурился и прижал уши к голове, вздрагивая от каждого моего удара.

– Алеся, прекрати его бить, пожалуйста, он уже все понял и не будет тебя больше никогда похищать, – громко попросила Кристина, замерев на последней ступеньке.

– Я… я… – вслед за беспричинной агрессией пришла истерика. Я обхватила пса руками и, хорошенько боднув несчастного лбом в стену, прижалась к бедной, забитой жертве моего неадекватного поведения. Пес заскулил.

Вот все побои стойко сносил, а как я заревела, так сразу и раскис.

– Ну все-все, – Кристина оказалась мужественной женщиной. Не испугалась моих соплей, спасла песика, подняла меня, отняла кроссовок и повела обратно в комнату, – сейчас мы тебе шнурок заменим, обряд закончим и в аэропорт отвезем. У нас еще почти час есть. Все успеем.

В меня влили чашку чая, который я пить опасалась, но под пристальным взглядом Богдана с трудом проглотила, перешнуровали кроссовок, одели, обули, довели до угнанной машины и даже до аэропорта довезли вовремя, где помогли с вещами, проводили на регистратуру и пожелали счастливого нового года.

Перед прощанием Кристина крепко меня обняла, быстро дунула в лицо, загадочно улыбнулась и ушла, обернувшись разок, чтобы помахать рукой. Богдан, сопровождавший нас всю дорогу, даже не попрощался и ушел, не оборачиваясь.

Удивительно, но бледную и заплаканную меня совершенно спокойно допустили к посадке, и никто даже странно не посмотрел. И дома никого не удивил мой внешний вид, а я решила ни о чем не рассказывать.

И на следующее же утро утвердилась в правильности своего решения. Детали сумасшедшего предновогоднего утра быстро стирались из памяти. Ускользали имена и лица, пропадали диалоги и эмоции. Спустя месяц я уже и не вспоминала о бредовом похищении и каком-то принятом мною даре. Не вспоминала ни о странном старике, ни о невысокой улыбчивой девушке, и про подозрительных парней я так ни разу не вспомнила, но иногда, краем глаза, случайно замечала высокую, светловолосую фигуру. Всегда только вскользь, уголком глаза и нечетко. Порой ощущала пристальный взгляд, от которого по спине пробегали холодные мурашки.

Это не позволяло полностью выкинуть из головы 31 декабря 2016 года – самый сумасшедший день моей жизни. Моей прошлой, совершенно обычной жизни.

***

В полночь, когда календарь на телефоне с тридцатого декабря переместился на тридцать первое, под ложечкой неприятно засосало.

Елка уже стояла на своем законном месте в углу и перемигивалась разноцветными огоньками новогодней гирлянды. Дождик и мишура охотно отражали разноцветные всполохи.

Откуда появилось чувство беспокойства, понять так и не удалось. Лететь мне никуда не было нужно, родители укатили на моря по удачно выбитой путевке еще неделю назад и примерно столько же не должны были возвращаться. Тетя Нюра осталась довольна моей плохой актерской игрой, поздравлением с новым годом и сообщением, что я заболела (кха-кха) и приехать на эти праздники не смогу (кха-кха).

Новый год мне предстояло праздновать в гордом одиночестве, что еще вчера меня очень воодушевляло.

А сегодня почему-то было неспокойно.

К обеду меня немного отпустило, и салаты я нарезала в приподнятом настроении. Накрыла стол на одну очень важную персону и даже проверила, хорошо ли охладилось шампанское, и не выставить ли его ненадолго на балкон, для более продуктивной подготовки к празднику. В шесть часов я уже и думать забыла о всяких плохих предчувствиях и пыталась вызвонить хоть кого-то из родни, чтобы поднять себе настроение еще больше.

Как раз в этот момент и раздался звонок в дверь. Обычная, безобидная трель не подготовила меня к превратностям судьбы и к тому ужасу, что я увидела на лестничной площадке.

Не зря мама говорила, что нужно сначала в глазок смотреть, а уже потом дверь открывать.

На пороге стоял улыбающийся псих, которого в среде таких же ненормальных звали просто-Глеб. Я не могла сказать, откуда я это знала, просто, увидев нагло скалящуюся морду, поняла, что это вот Глеб и мы с ним знакомы.

Просто-Глеб вручил мне коробку, аккуратно завернутую в черную, матовую подарочную бумагу с золотыми снежинками, уверенно отстранил и прошел в квартиру, сразу заняв все пространство.

– Какого…?

– Гостей ждешь? – пока я топталась в прихожей, борясь с шоком, он успел снять куртку, разуться и утопать в комнату в выловленных здесь же тапочках. Моих любимых, с зайчиками. И пусть они мужские и сорок пятого размера, но с зайчиками, и за это я готова была простить им даже лишнюю тяжесть и слишком большой размер. Но простить чужие ноги была не в силах.

Этот бешеный громила только что лишил меня моих зайчиков и должен был за это поплатиться.

– Одна праздную, – глядя исподлобья на расхаживающего по моей уютной, маленькой, однокомнатной квартирке неандертальца в трофейных тапках, я пыталась решить, чем бы его таким тяжелым огреть. Подарком или лучше задействовать для этого дела чугунную сковородку, которую мне вручили летом, строго велев заменить этой семейной реликвией мой тефалевский сковородочный позор.

Сковородка была тяжелее, но находилась на кухне, а подарок был в руках, и им можно было бить.

– Это очень хорошо, – искренне обрадовался он, – не придется людей в праздник расстраивать.

– Расстраивать?

– Ну, я подозреваю, что они очень расстроились бы, если бы я их выставил, – отозвался он и потянул руки к моей сегодняшней гордости и поводу похвастаться.

– Не смей трогать песика, я его еще не сфотографировала!

– Это… собака? – Глеб удивленно уставился на меня. – Ты собак себе так представляешь?

Я закипала. А этот ненормальный посмотрел на меня так участливо, а потом еще и выдал:

– Сочувствую.

– Ты чего заявился? – прошипела я, собираясь дождаться ответа, а потом сходить на кухню за сковородкой и выставить его за дверь.

– Ты же к нам не пришла, потому я решил прийти к тебе, – не чувствуя угрозы и не предвидя скорой встречи со сковородкой, он улыбался.

– Чего?

– Я за тобой весь год присматривал, – он чем-то очень гордился, но я все никак не могла понять чем, – ждал, вспомнишь ты про нас или нет. Ты не вспомнила.

– А сюда зачем приперся? – от моих неосторожных движений в коробке что-то хрупко зазвенело.

– Говорю же, решил сам завершить ритуал, раз уж ты оказалась такой упрямой, не искать же нового хранителя. Да и потом, меня, знаешь ли, еще никто по морде тапком не бил. Это было неожиданно и непривычно.

– Не била я тебя никаким тапком! – звон в коробке усилился, а я вспомнила полутемный подъезд, холодную стену, ноющий бок, с которого потом почти месяц сходил страшный синяк и прижавшего уши к голове пса. Голос почему-то сел. – Это был кроссовок…, но я же песика…

В коробке что-то взорвалось. Я вздрогнула и отшвырнула ее в сторону.

– Это что было.

– Это была сфера, – потерев руки, Глеб уверенно уселся за стол, – ты теперь хранительница. А я не песик, я оборотень.

Медленно осев на пол, я неверяще смотрела на психа-оборотня, накладывавшего в тарелку салат. Тот самый салат в виде собаки, который я не успела сфотографировать.

Раньше я не верила во все эти суеверия. И лишь отмахивалась, когда говорили, что как новый год встретишь, так его и проведешь.

Теперь верила.

Этот год я встретила в сумасшедшей обстановке и проводила так же.

И мне уже было страшно даже представить, что новый год мне готовил…

Во что я ввязалась? За что?

– Лесь, а ты чего на полу расселась? Вставай. Замерзнешь, – забеспокоился Глеб, выбираясь из-за стола, чтобы помочь мне подняться, – давай-ка. Сейчас Новый Год встретим, а потом к Богдану и Крис поедем. Она тебя давно повидать хотела, но не решалась. Ты, кстати, куда переедешь, в квартиру Евгения Федоровича? Или ко мне? Ты имей в виду, лучше ко мне. Там мне тебя защищать удобней будет.

– Чего?

– Ну, ты же теперь хранитель, и пока не научишься пользоваться даром тебя нужно защищать.

Он говорил что-то еще, кажется, даже хвалил мои кулинарные способности. Я не слушала.

Я пыталась понять, за что мне все это? Когда в прошлом году я загадывала изменения в жизни к лучшему, я же к лучшему просила! А не вот это вот.

Так за что меня так-то?

– С новым годом, Лесенька, – пробормотала я, следя за тем, как Глеб щедро накладывает в мою тарелку один салат за другим.

С Новым Годом…