Хотели принца? Нате - получите, распишитесь!

7

Проснулась от чьих-то голосов. Они, голоса, охали, ахали, возмущались, восторгались… Короче спать мешали! Открываю глаза — я под одеялом на одном краю кровати, а на другом краю сверх одеяла черноволосый парень. Меня как ветром с кровати сдуло. А, ну да, вчерашний принц, — вспоминаю я.

Людей в комнате пятеро. Четверо мужчин и один не то гном, не то карлик, не то просто старикашка какой-то седовласый. Четверо ахают-охают, а старикашка парня трясет за плечо. Тот нехотя просыпается. Оглядывает их. И, сев на кровати, трясет головой.

Видно остатки сна сгоняет, думаю я. Потом поднимается и обнимает седовласого.

— Наставник! Как я рад!

— А как я рад, ваша светлость, ваше величество! — восклицает наставник.

— Мы уж и не надеялись…

— Да, вашество, — хором говорят остальные.

А я ловлю себя на мысли, что стою и думаю о том, что «вашество» — это, наверное, ваша светлость и ваше величество в одном флаконе? «Вот права была Светка! Про мои инстинкты! Вместо того чтобы думать, чего со мной теперь будет, ибо застали меня в одной постели с этим их принцем, будь он неладен, я о фигне думаю»! А мужики на меня как-то недобро смотрят. Вон пальцами на меня тыкают. А я стою как в вакууме, ничего не слышу — вся в своих мыслях.

— Это она? — вырывает вдруг меня голос старца из моих мыслей.

— Да, — отвечает принц.

— Спасибо тебе, дева, — шагает ко мне старец.

— Да пожалуйста, — машинально говорю я.

У мужиков, смотрю, глаза округлились. У старца одна бровь кверху поползла. А принц усмехается.

— Я ж говорю, она необыкновенная человечка.

— Да-а-а… — протянул старец.

— Она и на ложе к нему осмелилась… — заикается один из четырех.

— А что я на полу должна была спать?! — не удержалась я.

Мужики, смотрю, застыли как истуканы. А у седовласого вторая бровь кверху поползла. И только он хотел что-то сказать, как дверь распахнулась с такой силой, что, как ее вообще не сорвало, удивляться только приходится. А в комнатушку влетает…

«О! А он на их принца чем-то похож! Тоже вон высоченный, черноволосый».

И как-то недобро на меня глянул, а потом — сама улыбчивость — к принцу бросился.

— Мальчик мой! Ты жив! Я так рад! — обниматься с ним полез.

— Дядя! — тот шагнул к нему навстречу.

А дядя, улыбаясь, обнял его и вдруг глянул на меня зло так. Отпустил принца и опять улыбается ему. «Мда»… — думаю, — «не рады здесь мне. Доложили, пожалуй, уже, что застали нас на одной кровати. Но, может, из благодарности, что принца вернула, помогут домой-то всё ж вернуться…»?

А дядя, обнимая принца, воркует: «Тебе, мой мальчик, надо силы восстановить. Пойдем, я тебе отвар самолично останавливающий сделаю».

И уводит его. Наградив меня напоследок холодным взглядом. И чего-то у меня сомнение где-то глубоко шевельнулось, что все его улыбки к принцу совсем не по доброте душевной… Недобрым он мне человеком показался.

«Вот с чего, спрашивается»?

А тот на пороге обернулся: «Никого к его святейшеству не пускать!»

— Ну, дядя! Наставника-то можно, — вскидывает брови принц.

— Только его! А с тобой, — и он снова сверлит меня холодным взглядом, — потом разберемся.

Они уходят. Наставник махнул рукой, и мужики испарились. Мы остались одни. Старец молча меня разглядывает.

— Что? — не удержалась я.

У него, смотрю, брови еще выше полезли.

«Ну вот кто тебя, Эля, за язык тянул».

— А ты и вправду непростая, — было мне ответом.

— Да обычная я, — говорю.

— Ну, может быть, — отвечает он мне.

И разворачивается на выход.

— Погодите! — говорю я.

— Да.

— Э-э-э… а… — я не знаю, как и сказать-то о своей просьбе.

«Не огорошить же сразу, что я из другого мира. Попаданка, блин»!

— Ты пока останешься здесь, — по-своему понял меня старец. — Тебе принесут все необходимое. Ты пока отдыхай. Я позже к тебе зайду.

«Ну отдыхай, так отдыхай, Эля». И с этими мыслями я плюхаюсь на кровать.

«Буду досыпать тогда».

Но, увы. Моим маленьким желаниям не суждено было сбыться. Ибо только я закрыла глаза, как в дверь постучали и вошли девушки. Или женщины? Неопределенного какого-то они возраста все. Все одинаково одеты в чепцах!

«Хи-хи! Надеюсь, на меня такой не напялят».

Подхватили под руки и повели из комнаты. И все это молча!

— Э, куда вы меня ведете? — возмущаюсь я.

А эти, в чепчиках, глаза на меня вытаращили, но молчат.

«Ну и фиг с вами! Я тоже буду молчать»!

А меня тем временем привели в какую-то комнату, в которой только лавка и всё. И давай раздевать.

— Э! — снова возмущаюсь. — Это зачем еще?

И вижу, что вносят лохань. Такую приличную, что мы там с девами этими неопределенного возраста все вместе, впятером поместиться сможем.

— Купаться, что ли? — спрашиваю. — Так бы сразу и сказали! Я и сама раздеться могу. И начинаю сама стягивать платье. У дев глаза становятся как блюдца.

«Да что ж они все глаза-то таращат»?! — Ладно, — смилостивилась я. — Раздевайте сами.

Те быстро раздели меня и в лохань эту меня поместили. И воду льют, и моют мне голову и меня саму… И каким-то приятно пахнущим чем-то натирают. Ну да, я столько времени ванну не принимала. И в мягкое полотенце, вернее, сказать, простынь, меня заворачивают. И уходят.

— И что?

Теперь я округляю глаза.

— А я чего так и буду тут в одной простыне сидеть?

Но вот они уже вернулись. Лохань уносят. А меня принимаются одевать.

«О, блин, это что, всё на меня напялят», — думаю, глядя на кучу всякой одежды.

«Ага, точно. Всё для меня. Да… Одевали меня дольше, чем раздевали. Оно и неудивительно. Сняли одно платье и мой, родной такой мой, комбинезон, а напялили — ой, не стоит перечислять, наверное. Это я так понимаю, наряд знатных дам у них считается. Вот как раньше в кино показывали, в исторических фильмах — платье в пол с кучей подъюбников. Корсет еще под него — неудобный, нафиг, какой-то! А вот белье мое нижнее было как-то откинуто брезгливо. И взамен ему напялили панталоны какие-то до колена почти. Фи! Ну а корсет, видать, вместо лифчика. М-да. И как ходить-то в этом? Я в том-то платье не раз запиналась. А тут»…

И повели меня обратно в комнату.

«О! А кровать-то перестелили! Привели, поклонились и испарились! Да уж. И чего мне? Как в таком прикиде спать-то? Изомну всё. И снять-то самой не получится. Сзади шнуровка».

Вздыхаю и подхожу к окну. Вернее, проему, его заменяющему. И снова на меня подуло ветерком. Ласково так. Я закрыла глаза, улыбнулась.

«Кх-м!» — раздалось над ухом.

Я подпрыгнула! Чуть на пол не свалилась, хорошо, стена рядом — за нее удержалась.

— Ну нельзя же так людей пугать! — возмутилась.

— Людей? — удивился старец.

«И как только он вошел, так тихо», — думаю?

— А можно узнать, чему ты так улыбаешься? — спрашивает.

— Так… — говорю. — Просто. Ветерок свежий из окна.

У него, смотрю, опять брови кверху лезут.

— А вы что подумали? Что, раз меня с принцем в кровати застали, то я потребую, чтоб он на мне женился! Дабы сохранить мою честь?!

— А ты сможешь потребовать?

— ЧЕ? Совсем что ли? На фига мне ваш принц сдался! — удивляюсь. — Мне бы домой как попасть… — добавляю я тихо.

Вот тут, смотрю, он уже удивляется.

— А домой — это куда? — спрашивает.

— Как куда? Домой на Землю! Э-э-э… Ну…

«Да чтоб тебя, как же мне ему объяснить-то», — думаю.

— Под землю? — меняется в лице он.

— Твою дивизию! Нет! Планета такая! Земля! — не выдержала я.

— А…

— Короче, далеко я отсюда живу! Очень далеко, — говорю я. — А, кстати, а где это мы?

— В смысле, где? — удивляется старец. — В Граде! Столице империи!

— А… ясно… — тяну я. — Хотя мне ничего не ясно.

— А что за империя? — спрашиваю.

— ?

— Ну, чья империя?

— Империя Аррилусов!

— ?

— А каков твой род? — тем временем спрашивает он.

«Женский»! — чуть не ляпнула я.

— В смысле? Кто мои родители, что ли? — исправляюсь.

— Не только. Твои предки? Они откуда?

— Так…

«С Земли»! — хотелось мне сказать, но вместо этого я промолчала.

— Ладно. Оставим твое рождение. Пока! — он сделал паузу. — Ответь-ка ты мне лучше на вопрос: как ты нашего принца в родовое гнездо вернула?

— Да откуда ж я знала, что он принц?!

— Это другой вопрос, — выдали мне.

— В смысле? — удивляюсь. — Вы чего, и вправду думаете, что я спецом принца спасала, чтобы он на мне женился?!

— Я спрашиваю. Пока только спрашиваю.

— Ну знаете ли! Я и обидеться могу! — и я отвернулась от него и уставилась в окно.

Правда, там ничего не было видно.

«Видать, высоко очень», — мелькает мысль.

А старец кашлянул. Я повернулась к нему.

— Да-а… — тянет он. — Ты правда не обычная человечка.

— Я не человечка, я человек, — машинально поправляю я.

— Почему ты о себе как о мужчине? — вскидывает снова брови старец.

— О-о-о… Э… Ну… — я не знаю, как ему объяснить. — Мужчина вы, а я женщина. А мы оба вместе человеки.

— Оба! Вместе?

— Да блин! Нет! Вы человек! И я человек! Просто вы человек мужчина, а я человек — женщина.

Он как-то странно на меня смотрит.

— Да… — тянет он. — Ты явно издалека…

— Да… Я…

— Но я дам тебе один совет! Молчи!

— Э…

— У нас не принято человечке, женщине, как ты называешь, говорить в присутствии вашества вообще! Да и в присутствии мужчин — с их разрешения только…

— Чего? — у меня отвисает челюсть.

«Так вот, — думаю, — почему они на меня пялились и пальцами тыкали»!

И вспомнила усмешку принца. Чтоб его. Не хватало еще о нем думать.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я.

Старец опять, видно, удивился, но промолчал и ушел.

«Вот ведь, молчать при принце! Что и за законы такие! Вообще рта открывать, что ли, нельзя?»

И вспоминаю девиц, которые и вправду все делали молча. Ни единого слова не проронив.

— Да, попала ты, Элечка! — вздыхаю.