Линкольн Чайлд посвящает эту книгу дочери Веронике
Дуглас Престон посвящает эту книгу Маргарите, Лоре и Оливеру Престон
Они поднялись на голый хребет, уходящий к вершине Бен-Дерг, и в сумраке уже не смогли разглядеть охотничий домик поместья Килхурн. Сквозь ночной туман лишь слабо пробивался тусклый желтый свет, сочащийся из окон. На гребне Джадсон Эстерхази и специальный агент Алоизий Пендергаст остановились, включили фонари и прислушались. Пять утра, на востоке небо уже сереет, скоро послышится рев оленей-самцов. Идет сезон гона.
Пендергаст и Эстерхази молчали. Ветер шелестел пожухшей травой, стонал над растрескавшимися от морозов камнями. Вокруг — ни единого движения.
— Слишком рано, — произнес наконец Эстерхази.
— Возможно, — пробормотал Пендергаст.
Оба стали терпеливо ждать, пока не наползет с востока предрассветная серость, высветит угрюмые силуэты Грампианских гор, мертвенно и жутко зальет окрестности. Очертания медленно проступали из сумрака. Далеко внизу открылся охотничий домик: немалых размеров особняк с башенками и бастионами из камня, мокрого от ночной сырости, окруженный мрачными темными елями, тяжеловесными, недвижными. Впереди вздымались гранитные утесы громады Бен-Дерг, теряясь в сером небе. По склону бежал ручей, срывался каскадом водопадов, устремляясь к черным водам Лох-Дуин тысячью футов ниже. Темная гладь озера едва различалась в зыбком свете. Справа, у подножия, начинались обширные болота, известные как Фоулмайр, «Грязные топи». Над ними расстилался туман. Его колышущиеся языки поднимались вверх, неся слабый запах тления и болотного газа, разбавленный приторным ароматом отцветающего вереска.
Не говоря ни слова, Пендергаст забросил винтовку на плечо и пошел через гребень, постепенно набирая высоту. Эстерхази двинулся следом. Лицо его скрывала тень длинного козырька охотничьей шапки. С высоты открылся вид на весь Фоулмайр, простирающийся до горизонта, на западе примыкающий к обширной и мрачной заболоченной низине Иниш.
Через несколько минут Пендергаст остановился и предостерегающе поднял руку.
— Что такое? — спросил Эстерхази.
Ответил ему не Пендергаст. Странный, чужеродный, пугающий звук донесся из укрытой меж гор тесной долины: рев благородного оленя во время гона. Рев усиливался и слабел, звук отражался от склонов, эхо дробилось и множилось, жуткое, заунывное, — словно катился над болотами и горами стон проклятой, заблудшей души, полный отчаяния и ярости. В это время года олени носятся по долинам и склонам, отыскивая соперников, дерутся жестоко, иногда и до смерти, за обладание гаремом самок.
В ответ заревели невдалеке, у берегов озера, неукротимо и мощно, затем, уже слабее, послышался рев третьего соперника. От рева и эха, казалось, дрожала земля.
Охотники слушали молча, подмечая направления и особенности рева.
Наконец Эстерхази заговорил еле слышно — слова уносил ветер:
— Тот, в долине, — настоящее чудовище.
Пендергаст не ответил.
— Думаю, нужно выследить именно его.
— Экземпляр из болот еще больше, — пробормотал Пендергаст.
Эстерхази ответил не сразу:
— Тебе ведь известны правила охотничьего домика насчет хождения по болотам?
Пендергаст пренебрежительно махнул холеной рукой:
— Я не из тех, кого волнуют чужие правила. А ты?
Эстерхази поморщился, но смолчал.
Оба выждали, пока серая муть на востоке не окрасилась внезапно алым и настоящий рассветный свет не окатил блеклый пейзаж нагорий. Болота теперь виделись отчетливо: черные «окна» стоячей воды, медленные протоки, торфяники, обманчиво ровные топкие лужайки, выступы крошащихся скал — унылая сырая пустошь. Пендергаст извлек из кармана складную подзорную трубу, раскрыл, тщательно осмотрел Фоулмайр. Затем протянул трубу Эстерхази:
— Он между первым и вторым пригорками, в полумиле от нас. Одиночка. Самок поблизости нет.
Эстерхази присмотрелся:
— Крона, похоже, с дюжиной отростков.
— Их тринадцать, — уточнил Пендергаст.
— Оленя в долине гораздо легче добыть. Проще подобраться незаметно. Мне кажется, на болотах нет ни малейшего шанса. Даже если не принимать во внимание, э-э, некоторый риск блуждания по болотам, олень нас за милю увидит.
— Мы подойдем так, чтобы второй пригорок заслонил нас. Ветер благоприятный — олень нас не учует.
— Пусть так, но топь опасна.
Пендергаст повернулся, взглянул прямо в длинное породистое лицо:
— Джадсон, ты, кажется, боишься?
Тот, захваченный врасплох, выдавил фальшивый смешок:
— Разумеется нет. Но я здраво оцениваю наши шансы на успех. Зачем тратить силы и время на бесплодную погоню в болотах, когда почти такой же отличный олень поджидает нас в долине?
Вместо ответа Пендергаст выудил из кармана монету в один фунт:
— Давай кинем монетку.
— Орел, — неохотно отозвался Эстерхази.
Пендергаст подбросил монету, поймал, прижал к рукаву. Убрал ладонь и сообщил:
— Решка. Первый выстрел — мой.
Он первым направился вниз по склону. Тропы не было, охотники шли по заросшим лишайником, искрошенным скалам, по чахлой траве, где прятались крохотные горные цветы. Ночь отступала, над болотами сгустился и заклубился туман, скапливаясь в низинах, протягивая языки к пригоркам и скалам. Охотники тихо, крадучись подобрались к оконечности болот. Когда спустились в небольшую крутосклонную лощину у подножия, Пендергаст жестом приказал остановиться. Благородные олени отличаются необыкновенным чутьем, и следовало соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не быть замеченными.
Пендергаст осторожно выглянул за край лощины.
Олень был в тысяче ярдов от охотников и медленно уходил в болота. Словно заметив опасность, он повел головой, принюхался и испустил оглушительный рев. Эхо заметалось в скалах. Зверь встряхнулся и снова принялся обнюхивать почву и щипать редкую траву.
— Господи боже, какой монстр! — прошептал Эстерхази.
— Следует поторопиться, — тихо заметил Пендергаст, — он уходит.
Оба выбрались из лощины и заспешили к оленю, стараясь не попасть в его поле зрения, затем двинулись к пригорку, заслонявшему их от животного. За долгое лето окраины болот подсохли, охотники двигались скоро и бесшумно, шагая с кочки на кочку. К выступу подошли с подветренной стороны. Олень заревел снова — верный признак, что еще не учуял и не заметил людей. Пендергаст вздрогнул: вблизи рев болезненно напомнил львиный. Жестом велев Эстерхази выждать, подобрался к вершине пригорка и осторожно выглянул между лежащими там камнями, пытаясь рассмотреть добычу.
Зверь отошел, оставаясь все так же в тысяче ярдов. Он тревожно поднял голову, принюхиваясь. Встряхнул гривой и снова заревел. Тринадцать отростков. Как минимум пятьсот дюймов общей длины. Странно: гон кончается, а такой красавец не собрал гарем себе под стать. Наверное, некоторые просто рождены оставаться холостяками.
Для точного выстрела далеко. А полагаться на удачу, случайное ранение столь мощного, великолепного животного неразумно. Его следует бить наверняка.
Пендергаст сполз вниз к Эстерхази:
— По-прежнему тысяча ярдов. Далеко.
— Именно этого я и опасался.
— Он чертовски уверен в себе, — заметил Пендергаст. — Никто не охотится в Фоулмайре, вот он и расслабился и за окрестностями почти не следит. Ветер встречный, зверь уходит. Думаю, можно рискнуть, пойти за ним в открытую.
Эстерхази покачал головой:
— Впереди болото, и наверняка не подсохшее.
Пендергаст указал на участок песчаной почвы, где остался олений след:
— Мы пойдем за ним. Он-то уж точно знает надежную дорогу сквозь болота.
— Хорошо, — согласился Эстерхази. — Я за тобой.
Оба взяли ружья на изготовку, осторожно выбрались из-за скалы и двинулись за животным. Олень и в самом деле не обращал особого внимания на окрестности, принюхивался к доносящимся с севера запахам. Происходящее за спиной его, похоже, не интересовало. А фырканье и рев заглушали поступь охотников.
Шли они с чрезвычайной осторожностью. Замирали, как только олень приостанавливался либо сворачивал. Дистанция постепенно сокращалась. Зверь уходил все дальше в топи, очевидно стремясь к источнику уловленного запаха. Охотники двигались пригнувшись, без единого слова. Маскировочные костюмы, приспособленные для шотландских нагорий и болот, идеально скрывали их фигуры. След вел по незаметным участкам твердой почвы, пробирался между вязкими мочажинами, по дрожащим коврам трав над топью, выводил на кочкарник.
То ли от неверной болотистой почвы, то ли от погони — охотники ощутили неловкость и тревогу, словно вблизи зрела опасность.
Наконец приблизились на дистанцию выстрела: триста ярдов. Олень снова замер, повернулся боком, принюхиваясь. Пендергаст едва заметно шевельнул рукой, сигнализируя: время стрелять. Он медленно опустился на колено. Поднял свой штуцер тридцатого калибра, посмотрел в глазок, тщательно прицелился. Эстерхази находился метрах в десяти за его спиной. Сидел на корточках, неподвижный, как камень.
Пендергаст поймал в перекрестье место чуть впереди холки оленя, вдохнул и двинул лежащим на спусковом крючке пальцем.
И вдруг ощутил затылком холодок стали.
— Старина, ты уж прости, — сказал Эстерхази. — Сними палец с крючка. Одной рукой уложи винтовку наземь. Пожалуйста, медленно и спокойно.
Пендергаст опустил винтовку наземь.
— Теперь встань. Медленно.
Пендергаст подчинился.
Эстерхази отступил, не выпуская специального агента ФБР из прицела, и рассмеялся. Эхо разнесло над болотом грубый звук. Краем глаза Пендергаст приметил: напуганный олень вздрогнул и бросился наутек, скрылся в тумане.
— Я надеялся, что до этого не дойдет, — произнес Эстерхази. — Уже двенадцать лет прошло, а ты все не угомонишься, все не хочешь забыть.
Пендергаст промолчал.
— Наверное, ты сейчас спрашиваешь себя: с чего бы это и почему?
— Как ни странно, нет, — бесстрастно ответил Пендергаст.
— Я — тот, кого ты ищешь. Я — неизвестный из проекта «Птицы». Тот, чье имя Чарльз Слейд отказался тебе назвать.
Специальный агент не сказал ничего.
— Я мог бы объяснить, в чем дело, но какой смысл? Мне искренне жаль, поверь. Ничего личного — это просто бизнес.
И снова Пендергаст никак не отреагировал.
— Помолись напоследок, — посоветовал Эстерхази и прицелился.
Затем спустил курок.