Холод

Глава 6. Рождение

Олег открыл глаза, но не увидел вокруг себя ничего, кроме пугающей белизны.

Была ли белизна в действительности белой, или же она была лишь продолжением преследовавшего его бреда, длившегося несколько часов. Дней? Годов? Олег не знал.

Эксперимента ради он вновь закрыл глаза и с облегчением обнаружил вокруг себя темноту. Значит он если и не способен еще трезво мыслить и выстроить в голове события, предшествовавшие этому забытью, но по крайней мере он все же находится в сознании, а не на том свете.

Он попытался повернуть голову, ожидая, что это движение отзовется болью во всем теле, но к его удивлению мышцы шеи повиновались ему.

В глаза ударил яркий солнечный свет, многократно отраженный от чистейшего снега, и как будто бы даже усиленный им.

Снег. Белизна. Вокруг был громадное белое поле.

Поле ли?

Море…

Не бескрайнее, как Черное или Средиземное, на которых ему не раз приходилось бывать, а гораздо более близкое, и в то же время гораздо менее родное. Море, которое он всегда недолюбливал, считая его лишь подобием грязной лужи. Обское море…

Сознание полыхнуло болью, но не физической, не обусловленной ничем извне. Болью, порожденной самим сознанием, от нахлынувших воспоминаний.

Утро… Традиционное утро рабочего дня. У бизнесменов вообще не бывает выходных. Намеченная на сегодня поездка в Искитим, встреча там с хозяином тамошних торговых точек, фактически принадлежавших его отцу. Выходцу с Югов, которого отец, фактически пожалев, взял в свой бизнес, необходимо было объяснить, что воровать у своих нехорошо… Заставить ввернуть присвоенное себе, или выгнать с позором…

Отец как обычно воспринял в штыки его просьбу дать для поездки машину, поэтому пришлось трястись в электричке, проклиная Российские железные дороги, погоду, и папашу, который даже к этому уроду-кавказцу относился лучше, чем к собственному сыну.

Единственным оправданием этого бездарно утра была встреча с девушкой, оказавшейся в одном вагоне с ним. Немного странная, веселая, и изображающая недотрогу. Такие как она нравились Олегу — их было интереснее раскручивать на постель…

Вот только она почему-то соскочила на Обском море, и в первые минуты Олег даже задумался, а не броситься ли за ней, но, представив лицо отца тут же отказался от этой затеи.

Быть может, в тот миг ему вилась не девушка, а видение. Его ангел-хранитель, дававший намек на то, что с этого поезда нужно сойти. Сойти и бежать без оглядки в сторону города, не обращая внимания на разошедшийся не на шутку буран. Бежать, потому что происшедшее десяток минут спустя, было в сотни раз страшнее любого бурана и отцовского гнева.

Поезд тряхнуло, словно на ухабе, и в первый миг Олег машинально задумался о том, что Россию довели до такого состояния, что ухабы у нас появились уже и на железной дороге. Но когда в вагоне пронзительно закричали женщины, а он всем своим нутром ощутил, как поезд тянет куда-то влево — понял, что происходит что-то страшное.

В первое мгновение в голову даже не пришла мысль о катастрофе. Автобусы с детьми врезаются в груженые «КАМАЗЫ», но не здесь, а где-то далеко. Где-то далеко Украинские ракеты ненароком сбивают наши самолеты… Где-то далеко под откос летят поезда! Все это случается где-то далеко и с кем-то другим, но только не с ним!

Впрочем, в голову в тот момент не пришла вообще ни одна мысль — Олег действовал на автопилоте, полностью доверившись инстинктам.

В два прыжка преодолев расстояние до тамбура, он распахнул непослушную дверь и метнулся в переход между вагонами, на ходу отмечая, как надсадно стонет металл, еще недавно казавшийся таким прочным и несокрушимым.

Прорваться через следующий вагон уже было сложнее — люди повскакивали со своих мест, и, крича, бросались кто к окнам, а кто на пол, ища спасения. Мимолетного взгляда за окно было достаточно, чтобы понять: там спасения нет! Вагон уже втащило на мост, и он, отчаянно сопротивляясь, полз дальше. Куда — Олег не видел, но отчетливо ощущал холод. Видел внутренним взором ожидающую его холодную пропасть. Люди разбивали окна головами тех, кто оказался впереди, и выпрыгивали наружу, не понимая, что под ними холодная вода и твердый лед.

Оставалась лишь одна надежда — надежда на то, что оказавшись в хвосте поезда он обнаружит, что последний вагон еще не въехал на мост, что под его ногами будет земля…

В любом случае, за его спиной была смерть, а впереди — призрачная, едва ощутимая надежда. Спасение было лишь в бегстве…

Еще два вагона, превратившиеся в ад. Два вагона мечущихся в панике людей, людей, бросающихся в окна навстречу смерти. Олег чувствовал, как пол уходит из-под ног, как вагоны будто встают на дыбы, чтобы затем рухнуть в холодную пропасть. Кто-то шарахался прочь от него, кто-то, наоборот, бросался следом за ним, осознав, что спастись можно только так. Каждый раз, мимолетом бросая взгляд на окно, Олег видел одну и ту же картину. Ограждения моста, при чем расположенные как-то под углом к вагону…

Ворвавшись в последний вагон и сметя какого-то зазевавшегося парня ударом двери тамбура, Олег понял, что опоздал. Хвостовой вагон уже не просто втащило на мост, его разворачивало боком, чтобы несколько секунд спустя уволочь в холодную пропасть под ним.

Скрип и скрежет… Вагон волочило по шпалам, вырывая их из креплений моста.

И вдруг все стихло! Движение замедлилось, а затем остановилось вовсе — вагон замер, лишь чуть-чуть наклонившись вниз.

Бросив мимолетный взгляд за спину Олег с ужасом увидел, что дверь, через которую он пробежал буквально несколько секунд назад, распахнута настежь, а за ней отчетливо видно месиво из искореженного металла и человеческой крови, покоящееся в полынье, пробитой падающими обломками.

И вагон, в котором он находился сейчас, тоже мог рухнуть вниз в любую минуту.

Не теряя ни секунды Олег бросился к ближайшему окну, которое кто-то уже успел разбить, и, обдирая об острые осколки стекла одежду и руки, выбросил свое тело наружу, ногами вперед, стараясь не провалиться сквозь шпалы.

Он оказался на мосту, среди нескольких человек, как и он чудом оставшихся в живых…

Из окон продолжали выбираться люди. Осознав, наконец, что спасение рядом, и если не использовать свой шанс сейчас, то смерть не даст им второго. Но никто больше не успел… Вагон пришел в движение — не просто потеряв равновесие, а от того, что кто-то большой и сильный толкнул его с противоположной стороны. И секунды спустя, когда вагон с грохотом рухнул с моста, открыв ему обзор, сердце Олега ушло в пятки, потому что он увидел, кто, или что был причиной этого толчка.

Все происшедшее потом он помнил смутно. Эти существа бросились на них, на тех немногих, кто выжил в катастрофе. Трое умерли практически сразу — каждая из зверюг выбрала себе по жертве и напала именно на нее. Четвертая тварь бросилась на него, и… Тут в его мозгу что-то щелкнуло, и он, вдруг, отчетливо осознал, куда именно направлен бросок зверя, и как уйти от него. И он ушел, крутанувшись под самой лапой чудовища. Уклонился от удара даже не думая о том, что он будет делать дальше. Сердце кричало «Не спастись!» Разум, ставший, вдруг, холодным, как вода в Берди, принявшая в себя сотни мертвых тел, подсказывал: «Шанс есть всегда…»

И шанс действительно был. «Мне не нужно бежать быстрее медведя. Мне нужно бежать быстрее тебя!» — говорил чукча-охотник своему русскому напарнику. Кроме него на мосту оставалась лишь сравнительно молодая женщина с девочкой лет пяти. Свалив ее на рельсы одним ударом, Олег бросился бежать.

Это не было подлостью или трусостью. В минуты смертельной опасности нет леди и нет джентльменов. Все равны! Полная демократия! За исключением того, что никто и никогда не сможет уравнять выживших и погибших. И Олег намеревался быть выжившим.

Но то ли эти твари слишком быстро расправились с девочкой, то ли им вообще нужен был именно он — уже несколько секунд спустя он почувствовал, как острые зубы впились ему в руку, и теряя сознание от боли ощутил омерзительный запах тухлых яиц, исходящий от схватившей его твари.

Тогда он решил, что это конец.

Оказалось, что нет.

Вокруг царила бесконечная белизна, над головой висел такой же бесконечный небосвод. Бесконечный голубой купол, которым накрыли бесконечное белое поле.

Он лежал на снегу, посреди Обского моря, куда его, видимо, притащили те твари, схватившие его на мосту. Зачем? Быть может для них он — не более чем запас пищи, или игрушка для их детенышей, наверняка таких же свирепых, как и взрослые особи. Кто знает… Олег не сомневался лишь в одном — в том, что жить ему осталось недолго.

Он попытался встать хотя бы на четвереньки, мимоходом ответив, что рука, куда укусило его это существо, совершенно не болит. Но когда ему все же удалось приподняться над снегом, он увидел свою руку и, вскрикнув от испуга, рухнул обратно. Его ладонь перестала быть ладонью человека! Рука увеличилась в размере как минимум в два раза кожа загрубела и приобрела желтоватый оттенок, а поверх нее проступала редкая поросль жесткой щетины.

Но больше всего Олега испугали его пальцы. Они словно укротились, втянулись в увеличившуюся в размерах руку! Он больше не ощущал их, не мог заставить согнуться или разогнуться. Его пальцы превращались в когти, в костяные выросты на уродливой звериной лапе.

— Боже… — простонал он, в ужасе разглядывая руку, — Что со мной?!

Теперь, когда сознание начало возвращаться к нему, Олег постепенно вновь обретал способность мыслить и анализировать. Теперь он видел, что вся одежда на нем сидит как пижама на корове, и понял, от чего ему так тесно и неудобно было даже лежать на снегу, не говоря уже о том, чтобы подняться. Штаны давно уже лопнули по швам, но прочная кожаная куртка давила на руки и плечи, словно инквизиторские сапоги. Благо, что в поезде он ехал расстегнутым — иначе бы неминуемо задохнулся, когда куртка сдавила его грудную клетку.

Рядом раздалось глухое ворчание, и Олег, тут же забыв о происходящих с ним изменениях, отпрянул в сторону, противоположную той, с которой раздался этот пугающий звук. Отпрянул самым простым из доступных ему способов — перекатился по снегу.

В нескольких шагах от него на снегу, положив свою громадную голову на передние лапы, лежало то самое существо, принесшее его сюда. Одно из тех четырех…

В первые несколько секунд Олег просто закрыл глаза, ожидая стремительного удара, который оборвал бы его бренную жизнь. Однако, выждав некоторое время и убедившись в том, что он, как ни странно, все еще жив, все же рискнул взглянуть на зверя еще раз.

Монстр лежал все в той же позе, не проявляя ни малейших признаков враждебности, равно как и элементарной заинтересованности в происходящем. Он просто наблюдал, не более того. Олег попытался подняться на ноги, но с ужасом обнаружил, что не может этого сделать. Так же, как и его руки, ноги тоже претерпевали какую-то метаморфозу, отказываясь повиноваться ему.

Резко оттолкнувшись руками от снега, Олег не просто поднялся — буквально взлетел, поразившись силе собственных мышц. Однако простоять на ногах ему удалось недолго — что-то изменилось и в самом теле — он не мог больше удерживать равновесие в вертикальном положении.

Лежавшее поодаль чудовище лениво подняло голову, и когда Олег упал обратно в снег, тут же опустило ее обратно на лапы. Должно быть, тварь просто сторожила его, и попробуй он уйти — тут же приняла бы меры. Впрочем, узнавать, какие меры Олегу пока не хотелось.

Пока… Именно что пока, так как прислушиваясь к собственному телу он все больше осознавал, что меняется. По-другому билось сердце, по-другому пульсировали сосуды, даже дышать он стал по-другому! Олег пока не понимал, как именно, но в том, что не так, как раньше — сомнений не было. Равно как не было сомнений и в конечной цели происходящих с ним изменений. Грубеющая кожа, светлая шерсть, длинные когти, бывшие когда-то пальцами… А проклятая память услужливо подбрасывала отрывки воспоминаний о происшедшем на мосту через Бердь. Образы чудовищ, рвущих людей на части, стояли перед глазами, как он ни старался их прогнать.

Стоило закрыть глаза, как он видел их. Свирепых, огромных, безжалостных… Но стоило открыть глаза, как он еще более отчетливо видел оно из этих существ прямо перед собой. Сонное, вальяжное, наслаждающееся заслуженным отдыхом и, быть может, переваривающее пищу.

Похожее на дремлющий вулкан…

Громадные когти, бело-желтая шесть, грубая кожа… Это напоминало фильм ужасов, псевдонаучную фантастику, опыты с генной инженерией, но только не реальную жизнь! Но одного взгляда, брошенного на свои разбухшие руки или ноги было достаточно для того, чтобы понять, укус этой твари не прошел бесследно!

Быть может, вот почему оно не уходит. Ждет, пока он завершит превращение… Не стережет его, а охраняет, позволяя спокойно превратиться в такое же чудовище, как и оно само? Это было хуже смерти…

Олег облизнул пересохшие губы, и вздрогнул, осознав, что его язык нечаянно коснулся кончика носа. Или нос сместился вниз, или язык увеличивался в размерах… От страха его бросило в жар.

В жар? О каком жаре вообще могла идти речь, когда он лежал на снегу, без шапки и в расползающейся по швам одежде?! И, тем не менее, ему было жарко… Тело словно горело изнутри, но при этом, еще одна странность, он даже не вспотел. Ни капельки пота не выступило на коже, не смотря на то, что с каждой секундой Олег все сильнее ощущал себя паровым котлом у которого забыли открыть вентиль для сброса давления.

А еще Олегу хотелось пить. Он попытался собрать непослушной рукой горсть снега и отправить ее в рот, но рука отказывалась выполнять то, что ей было велено и, в конце концов, Олег просто зарылся лицом в снег, по-кошачьи лакая его языком. Приятная прохлада коснулась лица и губ, но стекая в пищевод растаявший снег не приносил облегчения. Пить хотелось по-прежнему.

Он лег на бок и стал наблюдать за своим стражем или все же тюремщиком. Тварь лишь лениво косилась на него, не подавая виду, что вообще интересуется происходящим вокруг него. Олег хотел, было, заговорить, но обнаружил, что с трудом может это делать — вместе с языком менялось и строение гортани.

— Эй, хы… — хрипло выкрикнул он, обращаясь к чудовищу, — Чехо хебе от мехя надо?

Исковерканные слова больше напоминали собачий лай — произносить их удавалось с большим трудом, и от этого во рту становилось еще суше. Злобно выматерившись про себя Олег отвернулся, понимая, что тварь все равно не соизволит ему ответить. Оставался другой способ привлечь внимание этого существа — попытаться уйти.

С огромным трудом перебирая отекшими руками и ногами, Олег на четвереньках пополз прочь. Он не выбирал направление, не думал о том, в какой стороне город, а значит и спасение. Где-то в глубине души он уже осознавал, что спасения не будет… Все, чего он хотел, это посмотреть на реакцию своего стража, когда он попытается удрать. Или, быть может, получить смертельный удар, который навсегда оборвет его мучения.

Олег не услышал за своей спиной ничего — настолько бесшумно тварь поднялась на лапы. Но несколько секунд спустя, лед под ним слегка дрогнул, когда зверюга в два прыжка покрыла разделявшее их расстояние и перегородила ему дорогу.

Тварь заворчала, и в этом ворчании не было слышно злости зверя, от которого уползает его законная добыча. Скорее недовольство тем, что ему не дают отдохнуть от ратных дел… Олег поднял голову и заворчал в ответ, не желая даже пытаться разговаривать.

В черных глазах монстра промелькнуло удивление, а в следующую секунды Олег уже взлетел в воздух, зажатый, будто щенок, в могучих челюстях. Вернув на прежнее место монстр мягко опустил его на снег и, еще раз проворчав что-то, вновь улегся отдыхать.

Отпускать его явно никто не собирался.

Выхода не было, равно как не было и выбора. Олегу оставалось лишь смириться с судьбой и поудобнее устроиться в снегу, ощущая, как где-то внутри него горит огонь, и как с каждой секундой, видимо под действием этого пламени, его организм изменяется.

Несколькими неловкими движениями Олег разорвал на себе одежду, оставшись абсолютно голым. Он даже не удивился тому, с какой легкостью его огрубевшие пальцы, разрывали кожаную куртку. Не то, чтобы он разучился удивляться — просто теперь, когда он понимал, что будет конечным этапом его трансформации, его не удивляла просыпающаяся в нем сила. Достаточно было лишь вспомнить, как четыре твари сбросили с моста вагон, чтобы понять, какой мощью они обладали.

И где-то в душе постепенно рождалось чувство удовлетворения. Довольства самим собой… Пройдет еще несколько дней, а быть может даже часов, и он будет столь же силен! Одним ударом руки (лапы?) он сможет проломить череп быка… С его укусом смогут потягаться разве что челюсти медведя… Да, он превратится в чудовище, но что мешает ему в душе остаться человеком?

А действительно, что?

Затронет ли трансформация его разум, или же ограничится лишь внешними изменениями? Если первое, то не исключено, что тварь, сидящая сейчас перед ним, тоже была когда-то человеком. Быть может сейчас, глядя на него, монстр сопереживает ему, мысленно желает удачи, и ждет, когда же Олег станет одним из них?

А если нет? Если какое-то время спустя, перестроив его тело, процесс превращения доберется и до разума? Кем он станет тогда? Кем, или чем?

Олег вспомнил, с какой жестокостью эти существа убивали. По их вине сотни человек умерли сегодня в холодной воде Берского залива.

Кто же они? Были ли когда-то людьми, или появились на свет уже такими? Есть ли у них имена? Наконец, как они сами называют свой вид, если они вообще способны что-то называть, давать чему-то определения.

Ревуны… Название пришло на ум само собой. Банальное, глупое, детское. Ревун… Так малыш мог бы назвать воображаемого монстра, живущего у него под кроватью. Что ж, пусть будут ревуны, ведь нужно же как-то называть этих уродцев хотя бы в своих мыслях.

Мысль о детских страхах вернула Олега на два десятка лет назад. В то время, когда ему самому было всего пять лет, и он твердо верил в то, что в его шкафу живет злой… Злой кто? Бабай? Ревун? Он уже и не помнил, как называл это существо. Что-то в этом названии было связанное с глазами… Злобоглаз? Глазоед? Соглядатай! Точно, соглядатай!

Монстр, живший в шкафу маленького Олежки не выбирался из него ночью, чтобы откусить его маленькие пальчики, или впиться зубами в бочок. Соглядатай никогда не показывался наружу — он просто наблюдал. Наблюдал за всем, что происходило с Олегом, не только ночью, но и днем. Наблюдал, запоминал, и обо всем рассказывал отцу!

Нельзя сказать, чтобы отец знал все о своем сыне — Соглядатай докладывал ему только о дурных поступках Олега, и ни разу не упомянул хороших. Поэтому его часто наказывали, но очень редко хвалили…

Нельзя сказать, чтобы Олег боялся отца. Он боялся Соглядатая! Боялся, что никто и никогда не узнает о том, что он хороший, и ВСЕ без исключения будут всегда считать его плохим.

Было, конечно, просто и банальное решение, опередить Соглядатая! Рассказать отцу, что хорошего он сделал за сегодня… Но на это лежало строгое табу. Табу на хвастовство! Отец с самого детства говорил ему, что серьезному человеку не пристало хвастать своими делами. За него об этом должны рассказывать другие…

Серьезный человек… Под «быть серьезным» подразумевалось «быть таким, как папа». Быть серьезным, означало быть не пьющим и не курящим мужчиной, который не сдал после гибели жены, и сумел в одиночку воспитать сына, да еще и выбиться в люди. Быть серьезным, означало не понимать шуток, не пить с друзьями пиво (да и, по большому счету, не иметь друзей), а по телевизору смотреть только новости, чтобы всегда быть в курсе всех событий в стране и в мире.

И Олег, конечно же, хотел быть серьезным. Хотел быть таким, как папа… Вот только не было у него Соглядатая, который рассказывал бы другим о добрых делах Олега… Или, быть может, не было этих самых добрых дел…

Его отец, Анатолий Ермаков, был одним из первых в России, кто после развала СССР сумел переориентироваться но новый уклад жизни, новую экономику и новые жизненные ценности. Собственно, у Ермакова-старшего этих ценностей было всего две. Деньги и образование. Образование у него было, и очень даже неплохое. Высшее экономическое, полученное еще в далекие советские годы, когда быть экономистом означало лишь работать бухгалтером на каком-нибудь ткацком комбинате. Но Ермакову повезло — начинал он действительно бухгалтером в автопарке, а затем, по знакомству, попал в «Аэрофлот», где спустя еще пять лет стал одним из ведущих специалистов.

Когда СССР не стало, и выяснилось, что кроме «Аэрофлота» летать и перевозить пассажиров могут еще несколько компаний, когда обнаружилась конкуренция и нехватка денег, Ермаков благополучно попал под сокращение и лишился работы. Впрочем, к 91-му году, когда задержка зарплаты стала полугодовой, он воспринял это даже как некий знак судьбы.

Не раз, бывав за границей в Советские годы, и осознав еще тогда, что помимо хлеба, эскимо и минералки в мире есть множество других продуктов, отец Олега решил попробовать себя в роли «челнока». Примерить на себя модное слово «бизнесмен», принцип которого был простым — купи подешевле, продай подороже. То, что раньше называлось спекуляцией теперь стало называться бизнесом…

И бизнес пошел! Первые рейсы в Германию и обратно принесли доход, и доход не малый. Оказалось, что в России, старательно изображавшей нищающую страну третьего мира, есть не бедные и даже богатые люди, которые отнюдь не воротят нос от заграничных «Адидасов», «Рибоков» и прочих буржуйских марок.

В семье стали появляться деньги… Олегу тогда было три года, и его мать еще была жива…

Что случилось с мамой он не знал до сих пор. В детстве — поверил объяснениям отца об автокатастрофе. Об отказавших тормозах и отлетевшем колесе… Потом, повзрослев, и соотнеся по времени гибели матери с первой встречей отца с рекетирами, которые тоже, в меру своих возможностей, строили свой бизнес — задумался. Возможно отца хотели лишь припугнуть, убедить в том, что безопаснее будет платить, чем влезать в разборки, но он, вероятно, не внял доводам мускулистых парней в кожаных куртках. И тогда мать убили… Использовали для демонстрации силы. Для того, чтобы объяснить зазнавшемуся бизнесмену, как он был не прав.

Отец никогда не рассказывал Олегу правды и, вероятно, никогда не расскажет. Где-то в глубине души, будто медведь в берлоге, иногда ворочалась уверенность, что мать, которую Олег практически не помнил, погибла по вине отца. Но сказать ему об этом он бы никогда не решился…

Олег мало знал о теневых делах отца — даже после того, как он закончил институт и отец взял его на работу своим замом (а фактически — мальчиком на побегушках), отец никогда не посвящал его ни во что, лежащее глубже налоговой декларации. Так что Олег знал, что налоги их фирма платит исправно, но вот о величине теневых налогов — платы за «крышу», и о действиях этой самой крыши, не имел ни малейшего понятия.

Люди, работавшие с отцом с тех, давно канувших в лету времен, иногда упоминали о том, что давным-давно, когда Анатолий Петрович Ермаков был еще просто Толиком, кто-то имел неосторожность на него наехать, при чем наехать по крупному. Деталей не знал никто, но по слухам, Ермаков отказался от обидевшей его «крыши» и, пойдя на принцип, сам обратился к другой группировке, затребовавшей за «обеспечение безопасности» гораздо большую плату. Он заплатил безоговорочно, даже прибавив сверх требуемой суммы, но поставил условие — тех ребят, что посмели шантажировать его, больше никто и никогда не должен был видеть.

И они исчезли… Исчезли насовсем, растворившись словно дым.

Тогда-то Ермаков и стал «серьезным» человеком не только для своего сына, но и для всех окружающих его людей.

Олег всю жизнь старался быть серьезным человеком. Всю жизнь старался следовать советам отца хотя бы по той простой причине, что больше никто не спешил дать ему советов. Но почему-то не получалось, а проклятый Соглядатай каждый раз сообщал отцу о новом провале его сына.

Учась в школе Олег нередко подтирал плохие отметки в своем дневнике, убеждая самого себя в том, что это не ложь (ведь серьезные люди не лгут), а просто сокрытие всей правды. Мол, пересдам, и тогда скажу отцу, что получил двойку, но потом исправил ее на пять. Не получалось! Отец узнавал о подправленной оценке в тот же день, устраивая Олегу хороший разнос.

Нет, он никогда не бил его, не ставил в угол — просто смотрел ему в глаза и суровым, холодным как острие ножа голосом, говорил, что из него никогда не получится достойного человека, что для Олега было страшнее любого наказания. Где ж тут было не поверить в то, что проклятый Соглядатай не просто живет в шкафу, что он всегда рядом с ним и каждый день выдает отцу полный доклад о сегодняшнем дне.

Только классу так к девятому Олег понемногу утратил веру в это мистическое существо, поняв, что отцу помогает его невероятно развитая интуиция, благодаря которой он всегда опережал на шаг своих конкурентов.

С грехом пополам закончив школу и вытянув аттестат на четверки (при чем Олег подозревал, что и здесь не обошлось без вмешательства отца, который фактически спонсировал школу), он поступил в экономический институт, опять таки, ради отца, чтобы стать достойным, серьезным человеком, способным принять из его рук прибыльный и весьма разросшийся бизнес.

Не то, чтобы Ермаков был миллионером, но по Российским меркам жил он весьма и весьма неплохо. Впрочем, и без лишнего шика… В семье была всего одна машина, при чем не традиционный шестисотый «Мерс», а всего лишь новенькая «Волга», под капотом которой, правда, скрывался движок от «Ягуара», а бронированный кузов мог бы выдержать взрыв гранаты под днищем. Жили Ермаковы в двухкомнатной квартире в центре, и не все соседи знали о том, что рядом с ними обитает крупный бизнесмен, владелец множества торговых точек по всему городу и за его пределами.

Отец никогда не стремился к излишнему. Он занял свою нишу в бизнесе города, создав сеть кафешек и продуктовых киосков, и не стремился к далеким далям. Ни с кем не враждовал, не пытался урвать какие-то новые лакомые куски — просто жил, владея своей маленькой империей, и возможно как раз это и давало ему возможно обойтись без традиционных для России разборок и наездов.

Олег подозревал, что значительную часть прибыли отец откладывает «в чулок», а точнее — на какой-то счет в каком-то банке, или же вкладывает в какое-то дело, но вот куда именно — ему известно не было. И мысль о том, что отец не доверяет ему, не вводит в курс дела, не просто грызла — рвала на куски его самолюбие.

Он надеялся, что закончив институт станет полноправным партнером отца, но и здесь просчитался. Во-первых, блестящего экономиста из него не получилось, во-вторых, не было у него той звериной интуиции, помогавшей выжить в мире больших денег, а в-третьих, Ермаков старший, похоже, разучился доверять кому бы то ни было.

Так Олег и стал мальчиком на побегушках у собственного отца, регулярно напоминавшего ему о том, что серьезного человека из него так и не получилось… Олег выполнял различные мелкие поручения, вел переговоры, контролировал прибытие товара или перечисление денег и получал за это немалые деньги. Вроде бы с такой зарплатой можно было жить припеваючи, но все же в том, чтобы работать на собственного отца (не с ним, а на него), было что-то позорное и унизительное.

И Олег терпел, надеясь, все же заслужить его уважение и долю в бизнесе… Хотелось верить, что хотя бы завещание отец написал на него, а не на кого-то еще из своего окружения. А такое вполне могло быть, зная характер Ермакова-старшего и его вездесущего Соглядатая…

Как глупо, все же, было лежать сейчас на холодном снегу, не чувствуя его холода, и вспоминать об отце, о своем детстве, о выдуманном Соглядатае. Наверное, также перед глазами умирающего больного пробегает вся его жизнь. Перед приходом смерти он прокручивает в памяти наиболее значимые события жизни, ее опорные точки, делая для себя вывод, зря прожита жизнь, или нет? Каких опорных точек было больше — положительных, или отрицательных?

В некотором смысле слова Олег умирал… Чувствуя, как перестраивается его организм, он осознавал, что спустя еще какое-то время он перестанет быть Олегом Ермаковым, а станет… Кем? Безликим ревуном? Одним из десятков (сотен? тысяч?) таких же тварей, населяющих Обское море? Он покидал прошлую жизнь и готовился принять жизнь новую, на которую его обрекли эти существа, по каким-то причинам, понятным лишь им, выбрав именно его из сотен людей, ехавших в том поезде. И, вспоминая прошлую жизнь, он понимал, что прожил ее впустую, так и не сумев ничего достигнуть…

От тоски захотелось выть. Кричать, крыть матом и тот и этот свет, всполошить своим воплем лежащего неподалеку ревуна. И Олег закричал, громко и протяжно, чувствуя, что его пересохшая гортань не способна больше выдавать высокие звуки. Он издал низкое, протяжное рычание, временами, спадающее на хриплый вой, и тут же повалился лицом в снег, лакая его живительную влагу языком. От этого крика все горло вспыхнуло огнем, добравшимся до самых легких…

Его сторож поднял голову с громадных лап и ответил ему раскатистым ворчанием… Что-то в этом звуке было до боли знакомое, и подняв на ревуна взгляд Олег, вдруг, осознал, что именно. Сочувствие! Ревун словно говорил ему: «Потерпи еще немного!». Олег не понимал, откуда пришло это осознание, но чувствовал, что каким-то непостижимым образом его сознание распознало тональность рыка этого существа и перевела его на язык эмоций. Человеческих эмоций…

Это могло означать только одно — вирус, или что-то еще, прописавшееся в его организме, добралось и до головного мозга, начав перестройку сознания. Он уже, пусть пока и с трудом, понимал язык ревунов. Быть может, тогда ему предстоит понять еще и их психологию? Осознать себя одним из них, понять, чем же живут эти твари?

Скорей бы! Он устал мучаться неизвестностью. Устал ощущать в себе пылающее пламя, пожирающее его прежнюю жизнь. Скорей бы произошло хоть что-нибудь — или смерть, или новая жизнь, все, что угодно! Но только не лежать вот так, посреди Обского моря…

Нестерпимо захотелось спать, голова пошла кругом, и Олег, неловко улегшись на бок, закрыл глаза. Он даже не понял, в какой момент погрузился в сон — просто тишина спящего моря как-то незаметно сменилась тишиной спящего разума.

Сон пришел сразу же, уводя сознание сначала в непроглядную тьму, а затем — в непроходимые дебри фантазий. Олег осознавал себя не человеком и не могучим ревуном, а, скорее, бесплотным духом, порхающим от одного образа к другому. Чем-то это напоминало визит в картинную галерею, только вместо картин в длинном коридоре сна, были окна, выходящие в его собственную жизнь, или же в чьи-то еще.

Неощутимый ветер нес Олега к одному из таких окон, и в нем он отчетливо увидел себя, говорящего о чем-то с отцом. Он помнил этот миг… В тот день он, десятилетний Олежка Ермаков, пришел из школы с подбитым глазом и после закономерного вопроса отца: «Кто? За что? И как?» — разревелся в голос, не выдержав обиды и унижения. Вдоволь нарыдавшись и осознав, что от слез синяк под глазом не уменьшился ни на миллиметр, а даже наоборот, от постоянного вытирания слез увеличился в габаритах, Олег умолк и теперь молчаливо взирал на отца, ожидая совета.

— Рассказывай! — потребовал отец, усаживаясь в свое кресло, к которому Олегу запрещено было даже приближаться. И Олег рассказал, подробно, с самого начала, как трое местных хулиганов, старше него на год, подошли к нему на перемене с извечным школьным вопросом: «Пацан, деньги есть?» Отмазка — «Нету» — не помогла, и минуту спустя двое уже крепко держали его за руки, а третий рылся в карманах. Олег как-то все же исхитрился пнуть одного из державших его под коленку, за что и получил смачный удар в глаз, от которого просто отлетел к стене.

— Значит так… — выслушав его, начал отец, — Завтра, приходишь в школу, находишь того, кто тебя обидел, и без разговоров бьешь ему либо в солнечное сплетение, либо по шее. После таких ударов обычно не встают… А когда он падает, тихо и вкрадчиво, так, чтобы тебя слышал только он, шепчешь ему в ухо, что если он еще хоть раз к тебе подойдет, ты его убьешь. Понял?

Мысленно прокрутив эту сцену в воображении Олег сначала обрадовался, а потом скис окончательно. Это, конечно, было бы очень красиво и эффектно — свалить одним ударом Женьку Семенова из шестого «Б». При некоторой удаче и хорошем заряде злости на него (а таковой как раз имелся), он сделал бы это без труда… Но вот потом… Представить, что сделает с ним Женька и его дружки, подловив в тот же день после школы, было не трудно. Об этом он и не преминул сказать отцу.

— В том и разница между серьезными людьми, и ничтожествами, сынок, — ответил он, — ничтожества ничего не могут сделать сами. Это так называемый принцип «козлиного затаптывания». Обидишь одного козла — он приведет все свое стадо. Брать качеством они не умеют, поэтому берут количеством. Затаптывают… Но ни одно стадо козлов никогда не затопчет волка…

Олег, прекрасно знавший что как на детском жаргоне, так и на взрослом, «козел» является весьма неприятным оскорблением, сначала улыбнулся, а потом вдруг понял, что в устах отца это слово звучит не как ругательство, а как имя нарицательное. Впрочем, тогдашний, десятилетний Олег, таких слов не знал. Зато знал Олег сегодняшний, наблюдавший за этой сценой из другого времени…

— Когда они встретят тебя, — продолжал отец, — Скажи им это. А потом просто бей. Бей так, как будто от этого зависит твоя жизнь, а не то, сколько ты пролежишь в больнице с сотрясением мозга. Им нужно самоутвердиться, завалить тебя на землю красиво, зрелищно, возвысив себя в собственных глазах и в глазах других. Тебе же нужно гораздо меньше — завалить их безо всякой красоты и зрелищности, но завалить так, чтобы уже не поднялись. Первым всегда бей заводилу, того, кто у них в компании главный — тогда есть шанс, что у остальных пыл охладится сразу же.

Отец похлопал его по плечу и углубился в свои бумаги, давая понять, что разговор окончен.

Чувствуя, как неведомая сила, управляющая его сновидением, уносит его от окна в собственную жизнь, Олег вспоминал, чем же закончилась та история. Он так и не последовал отцовскому совету, опасаясь мести Женькиных дружков. Не то, чтобы после этого случая жизнь стала тяжелее — просто Женька время от времени требовал у него деньги, которые Олег безропотно отдавал, и не более того. Гораздо страшнее было другое — когда он на следующий день пришел из школы, отец встретил его на пороге и первым делом задал вопрос: «Ну как?», имея в виду, естественно, не оценку по математике, а разрешение этого конфликта. И Олег, стараясь казаться бодрым и лишь чуть-чуть взволнованным, рассказал, что он сделал все так, как и говорил отец, что завалил хулигана страшным ударом в живот, а затем, для верности, добавил еще поленом по лицу, разбив тому нос.

«А потом?» — спросил отец, и он ответил, что никто не посмел ждать его после школы, и что все прошло даже не хорошо, а просто замечательно.

Отец посмотрел в его глаза, развернулся и ушел, качая головой, и Олег понял, что Соглядатай снова сдал его раньше, чем он успел даже добраться до дома. Ну не понимали они, ни отец, ни его интуиция, чем это было чревато — ударить пацана старше и сильнее себя.

— Если бы я был сильнее… — прошептал тогда Олег, запираясь в своей комнате.

Впрочем, в этом мире быть сильным, быть волком, не давало права жить достойно. Козлов было слишком много, и их тактика затаптывания оправдывала себя. Олег знал немногих, кто сумел противиться стаду, и одним из них был отец…

Ветер сновидения швырнул его, будто песчинку, в другое окно, открывая перед ним новый отрывок собственной жизни.

Вот он, уже гораздо старше, в девятнадцать лет, сидит за столиком кафе с Аней. Своей девушкой, как это принято говорить в среде его сверстников, или, быть может, со своей подружкой, потому что крепких отношений у них все равно не получилось, не смотря на то, что Олег был настроен очень решительно. Даже, быть может, слишком решительно, так как за два дня до этой встречи, ставшей последней, предложил ей выйти за него замуж. Сейчас между ними как раз состоялось неизбежное для каждой расстающейся парочки, финальное выяснение отношений, и Аня, естественно, была отнюдь не в самом лучшем расположении духа.

«Ты думаешь, мне это нужно?» — спрашивала она, свирепо глядя то на него, то на чашку кофе, которую она держала в руках, — «Богатый муж, который сумеет меня обеспечить? Да, это, безусловно, было бы очень неплохо, если бы он, к тому же, был чуточку более чутким и понимающим. Самую чуточку! Раз так в десять, не больше!»

Даже сейчас, по прошествии многих лет, Олег не слишком-то понимал, что она имела в виду? Был ли он внимателен к ней? Был, как же иначе. Был ли чуток к ее желаниям? Естественно! Стоило ей лишь пожелать чего-то, и он тут же покупал ей то, чего она хотела. Был ли понимающим? Ответа на этот вопрос Олег не знал, равно как и вообще не знал, что вкладывают женщины в выражение «понимающий». Их вообще понять неимоверно сложно.

Его снова понесло куда-то по мерцающему и переливающемуся всеми красками коридору, и Олег подумал, что процесс прохождения всей жизни перед его глазами, должно быть, не закончился в реальности, и добрался до него даже здесь, во сне… Какие еще шутки намеревалось вытворить с ним его подсознание? Зачем оно показывает ему моменты из прошлого? Что пытается сказать?

Перед ним было новое окно в воспоминания. Вот только новое ли? Здесь он по-прежнему сидел за столом в кафе напротив Ани, вот только… Нет, это было не воспоминание, это был образ. Мечта, подсознательное желание? Этого не было на самом деле, и Олег не был точно уверен в том, хотел ли он, чтобы это действительно произошло.

Олег, тот Олег, что сидел за столиком, нервно поигрывал пластмассовой вилкой, которую он держал в руке.

«Я думаю, нам лучше расстаться…» — сказала Аня, заканчивая свой длинный и унизительный монолог.

«Солидарен!» — ответил Олег, тот Олег, имевший тело, а не тот, что бесплотным духом парил сейчас в коридорах собственного сознания.

«Солидарен!» — повторил он, и вдруг резко подался вперед, левой рукой хватая девушку за волосы, а правой всаживая ей в глаз вилку. Дешевый пластик нельзя сравнить даже с мягким алюминием. Вилка не просто погнулась, встретив сопротивление в лице человеческой плоти — она сломалась, но дело уже было сделано.

Аня рванулась назад, прижимая руку к глазу, из которого сочилась кровь, смешанная с белой жижей, но Олег не выпустил ее волос, и резко дернул их на себя, опрокидывая девушку на стол лицом вниз.

«Здесь даже посуда не настоящая!» — с ненавистью пробормотал он, и оглядел зал в поисках того, чем можно было бы нанести удар.

Люди вокруг повскакивали с мест и испуганно жались к стенам. Никто не пытался бежать, никто не пытался помочь… Они боялись…

Их пугала сила! Пугало то, что они имеют дело с СЕРЬЕЗНЫМ человеком!

Это понимали оба Олега — и тот, что принимал непосредственное участие в этом действе, и тот, что был лишь сторонним наблюдателем, пришедшим из иного мира. Мира, в котором настоящий Олег просто проглотил обиду, запил ее остывающим кофе, поднялся и ушел, сказав Ане последнее «Пока!» Не «Прощай!», а именно «Пока!», ибо боялся произнести это страшное слов. Ведь «Прощай!» — означает НАВСЕГДА.

Олега уже вновь увлекало прочь от увиденной картины, и он не видел происшедшего в дальнейшем в этом воображаемом мире. Не видел, но домыслил. Домыслил, как сбивает Аню с ног подсечкой, как заваливает ее на пол и, замахнувшись скамейкой, единственным, что в этой кафешке было настоящего, проламывает ей череп, фактически размазывая ее голову по полу.

В этом была сила! Сила была в нем!

Но ее не было тогда. Тогда, когда ему было всего лишь девятнадцать. Тогда, когда она была ему так нужна, чтобы стать СЕРЬЕЗНЫМ человеком.

Сила…

Новое окно распахнулось перед ним, показав железнодорожный мост через Бердь, практически полностью скрытый пеленой бурана. Поезд уже сошел с рельс, и все вагоны кроме одного, в котором на данный момент находится он сам, уже обрушились вниз, даря людям вечный покой в ледяной воде.

Олег увидел себя, выбирающегося из вагона через окно, увидел тех других, кто спасся подобно ему. Увидел и четырех ревунов, единым ударом сбрасывающих вагон с моста. У них была сила! Увидев их все выжившие, равно как и он сам, лишь испуганно попятились назад, даже не помышляя о том, чтобы бежать. Они молились… Молились о том, чтобы эти существа позволили им жить, подарили им жизнь, понимая, что не смогут тягаться с ними. Нет смысла сопротивляться. Нет смысла бежать. Когда перед тобою сила, ты можешь лишь молиться и просить пощады.

Вот они бросились. Бросились, стремительные и грациозные, несмотря на всю таящуюся в них мощь. Люди никогда не понимали, что мощь должна обладать еще и грацией, так как в противном случае она сводит на нет саму себя, теряя силу. Громадный тигр может быть подвижным, как ласка, если от этого будет зависеть его жизнь или, хотя бы, сегодняшний обед. И никто из людей никогда не посмеет оспорить тот факт, что тигр — есть одно из олицетворений силы.

Четыре ревуна — четыре цели. Но одной из них удается ускользнуть прямо из-под лапы могучего хищника, хозяина снегов и льдов. Олег мысленно возликовал, поняв, что эта цель — он. Он, Олег Ермаков, один из немногих выживших в гибнущем поезде. Олег из недалекого прошлого, в котором он еще был человеком.

Осознание этого пришло неожиданно, но в отличие от всего неожиданного, оно не было пугающим. Да, он больше не человек. Он один из них. Один из ревунов! Пусть его превращение еще не завершено, но даже сейчас, во сне, одним лишь сознанием, не говоря уж о теле, он чувствовал, как в него вливается сила.

Он продолжал наблюдать, и видел, как тот, другой Олег, бросился бежать, принеся в жертву женщину и ее маленькую дочь. И это было правильно… Выживает сильнейший, это закон, а сильнейшим здесь, в после, конечно же, ревунов, был он.

Он видел и финал — как ревун настиг его в два прыжка, но не убил, а лишь легонько куснул за руку, унося прочь, в царство снегов и льдин. Ревуны избрали его! Избрали как лучшего из людей, как сильнейшего, для того, чтобы сделать одним из них!

Отец был не прав! Он всегда был СЕРЬЕЗНЫМ человеком, но, к сожалению, лишь в душе. Для того, чтобы пробудить в нем силу потребовался укус ревуна, подаривший ему внутренний огонь, способный перестроить его тело, дать ему помимо силы еще и мощь…

Ревун, уносивший его безвольное тело, уже исчез в дымке бурана. Остальные трое, прихватив с собой три мертвых человеческих тела, последовали за ним… Олег ждал, что вот-вот магическая сила увлечет его прочь от этого окна в его прошлую жизнь, но этого не происходило. Ему хотели показать что-то еще…

И Олег увидел это что-то. Скорее даже не увидел, а почувствовал. Ощутил дыхание силы, на доли секунды увидев желтовато-белую тень, бесшумно скользившую в снежных завихрениях бурана. И снег, будто бы зная о незримом и бестелесном наблюдателе, сгущался вокруг этой таинственной светлой тени, скрывая ее от посторонних глаз. Буран повиновался этому существу, служил ему защитой и прикрытием.

И вдруг оно замерло… Олег не услышал, но почувствовал, как оно втягивает носом воздух, стараясь почуять его, определить его местонахождение, чтобы молниеносным броском покончить с ним раз и навсегда. Олег почувствовал, как в его сознание закрадывается страх — слишком уж реальным был этот сон. Слишком реальным было существо внизу, на которое он взирал из своего окна в этот мир. И оно искало его…

А затем… Олег не знал, как — просто почувствовал, что обнаружен. Оно учуяло не запах, оно учуяло его самого, его бестелесную сущность, блуждающую по коридорам сна или видения. Снежные завихрения рассеялись, открывая взору Олега его врага, а в том, что это существо враг он не сомневался ни на секунду. Слишком ярко ощущалась исходящая от него ненависть — ненависть к тому, кто посмел подглядывать за ним.

Их взгляды встретились, и Олег содрогнулся, увидев перед собой существо, похожее на то, что стерегло его в реальности, дожидаясь окончания превращения. Похожее на него, не более того. Внизу, наполовину скрытый пеленой бурана, находился не ревун, а что-то качественно иное, пусть и похожее на ревуна внешне.

И это существо ненавидело его всем своим сердцем!

Тварь угрожающе зарычала, будто бы предупреждая о нападении, но не дала Олегу и секунды на то, чтобы осознать и принять к сведению это предупреждение. Она прыгнула, вложив в этот прыжок всю свою силу, равно которой Олег еще не видел.

Он попытался, было, шарахнуться назад, в глубины мерцающего и переливающегося коридора собственного сознания, но какая-то непреодолимая сила не позволила ему сделать этого. Сон это был, или нет — видимо то, что управляло этим сном не сочло, что он увидел достаточно.

«Это сон!» — выкрикнул про себя Олег, видя надвигающуюся на него громадную пасть монстра. А потом пасть сомкнулась на том месте. Где должна была быть его голова…

Вспышка боли на миг затмила собой все другие чувства, а потом, открыв глаза, Олег обнаружил вокруг все ту же бесконечную белизну…

Сон? Видение? События давно минувшего прошлого, увиденные им только что, ускользали из его сознания не смотря на бесчисленные попытки ухватить их за хвост и привязать к извилинам мозга. Память уходила прочь вместе с остатками липкого кошмара.

Не ушло лишь лицо Ани, перекошенное от боли и ужаса, и чувства, связанные с этим. Радость… Гордость… Ощущение собственной значимости.

Зачем он сделал это? Зачем всадил пла… пластичную? Пластиковую? — столь привычное и знакомое ранее слово теперь тоже покидало сознание — зачем он всадил этот предмет в ее глаз? Зачем, если можно было просто одним ударом лапы снести ей голову? Сломать позвоночник, наслаждаясь хрустом ее костей…

Обрывки воспоминаний и чувств подсказывали, что тогда он не мог этого сделать по банальной причине — его лапы не были такими сильными, как сейчас.

Олег поднялся с черного снега, пошатываясь, встал на все четыре лапы и с тихим протяжным рыком потянулся, разминая конечности после долгого сна.

Воспоминания, мысли, эмоции… Та девушка, как же ее звали? У нее, ведь было имя? Или нет? Если да, то имя должно быть и у него самого…

Олег! Да, так его звали. Так звал его отец.

Отец? Что это? Образ высокого, статного человека, на доли секунды возникший перед мысленным взором, тут же исчез, уступив место другому. Могучий ревун, ударом лапы проламывающий череп человеку.

Олег обернулся, и оранжевый ревун, лежавший на снегу неподалеку, поднялся, перехватив его взгляд. Поднялся и потянулся, точно также, как потягивался недавно Олег, оставляя когтями глубокие борозды в снегу.

Ревун издал короткий приветственный рык…

Снова воспоминания… Какие-то глупые, взявшиеся будто бы из ниоткуда, из какой-то другой жизни. Будто бы раньше он не понимал этого языка, а пользовался другим, требующим для передачи чувств и эмоций использование странных звуков, называемых словами.

Этого не могло быть, ведь словами говорят только люди, а он — не человек.

Рык ревуна, сидевшего перед ним, его Отца — Олег чувствовал, что именно этому существу обязан своим появлением на свет — передавал не информацию. Эмоции! Чувства, которые в данный момент испытывал ревун.

«Я рад, что ты отдохнул и набрался сил!» — говорил этот звук.

«Я чувствую в себе Силу, — согласился Олег, — Но во мне живут сомнения…»

«Забудь сомнения. Они враги.» — и Олег понял, что это действительно так. Воспоминания больше не принадлежали ему. Они были частью какой-то другой жизни, быть может, даже его жизни, но сейчас он не нуждался в них. Он родился заново и благодарить за это должен был того ревуна, что стоял на снегу рядом с ним. Отца…

Вокруг была чернота — лишь вдалеке Олег видел яркие вспышки жизни. Чернота означала холод. Цвета в ней, плавно переходящие от темно фиолетового к ярко красному, означали жизнь. Чем ближе цвет бы к красному, тем горячее было существо, сиявшее им. Тем горячее была кровь, бежавшая в его жилах…

На секунду в памяти вновь всплыл образ той девушки. Она выглядела не так… Вокруг нее не было черноты, означавшей пустоту и безжизненность. Означавшей холод…

Шутки памяти? Или он и в самом деле стал видеть иначе? Обрел зрение, идеально подходящее для охоты — теперь ни одно живое существо не спрячется от него — контраст с землей, деревьями или, тем более, снегом, выдал бы его сразу же!

Идеальное зрение для идеального охотника…

«Я испытываю голод!» — прорычал Олег, и ревун ответил ворчанием, означавшим, что он понимает это желание.

Олег чувствовал себя по меньшей мере странно. Почему-то он не помнил, какое состояние собственного тела он может считать нормальным, но сейчас был уверен в том, что с ним происходит что-то не то. Лапы плохо слушались его, и хотя в мышцах ощущалась стальная крепость — Олег не рискнул бы прямо сейчас отправиться на охоту. Словно бы он проспал слишком долго и разучился ходить…

Да, наверное так и было… Ведь он спал, и когда проснулся — ощутил эту странность. Мысли в голове, которых не должно быть… Свербящую пустоту в желудке, который должен был бы давать о себе знать только ОЩУЩЕНИЯМИ, но никак не БОЛЬЮ… Слабость в мускулах, которые должны быть наполнены несгибаемой силой…

И пришедшая, вдруг, пустота в голове… Как будто бы во сне он, вдруг, забыл все, что знал до этого. Нет! Как будто бы во сне он прожил целую жизнь, которая растворилась в белоснежности моря при пробуждении.

Ревун, его Отец, терпеливо ожидавший, когда же Олег разберется в себе, наконец устал ждать и подал голос.

«Еда. Далеко. Придется идти туда… Ты должен. Тебе это нужно. Это часть превращения…»

Превращения? Олег ухватился за этот образ, как утопающий хватается за соломинку.

Утопающий хватается за соломинку? Олег вновь испугался способности собственного сознания мыслить словами, обрывками приснившейся жизни. Утопающий… Как можно утонуть? Что есть «утонуть»? Захлебнуться водой? Перестать дышать? Но разве можно перестать дышать под водой — Олег напряг вторые дыхательные органы у себя на загривке, и щели жабр послушно открылись, проверяя, есть ли вокруг них вода, из которой можно извлечь живительный воздух.

То выражение не имело смысла, в отличие от другого. «Превращение»… Он знал, что превращается, становится чем-то иным, нежели был раньше. Может быть, отсюда и берутся слова и воспоминания?

Превращение… В его обновленном сознании чувство, ассоциировавшееся с «Превращением» было идентичным чувству «Рождение». Значит это одно и то же?

«Я родился недавно?» — спросил Олег у Отца, и тот утвердительно зарычал.

«Недавно. Еще много не знаешь. Много не умеешь. Но научишься…»

Передавать другому ревуну эмоции было гораздо проще и удобнее, чем передавать слова, зачастую не имевшие смысла, такие как «утопающий». Поэтому Олег отмахнулся от воспоминаний, сосредоточившись на собственных чувствах.

Чувства подсказывали, что он голоден, что его желудок сводит судорогой, и что все тело горит, будто в огне — даже лапы его не ощущали холода, идущего от снега.

«Я горю!»

«Пора учиться плавать!»

Что за ерунда? Что значит учиться? Он умел плавать! Прекрасно умел, и даже более того, в годы студенческой жизни — не раз участвовал в межинститутских соревнованиях по плаванию…

Опять мысли, облаченные в слова! Он зарычал и затряс головой, отгоняя их прочь. Не было! Всего этого не было! Или было, но не с ним. Шестое чувство, внутреннее чутье подсказывало, что он умеет плавать, что едва он окажется в воде — могучее тело само вспомнит о том, как правильно держать спину, и загребать лапами.

Его Отец, вдруг, стал разгребать передними лапами снег, добираясь до толстой корочки льда. Крепкого, Сибирского льда, способного выдержать целый танковый корпус.

«Повторяй!» — прорычал Отец, и Олег принялся повторять его движения, чувствуя, что его мохнатое тело само вспоминает, как нужно пробивать себе дорогу к воде.

Принюхаться… Нет, не так, довериться не обонянию — довериться своему звериному чутью, предчувствующему опасность за километры и помогающему определить места, в которых лед тоньше чем на остальной площади ледяного блюдца.

Разгрести снег лапами, расчистив приличных размеров площадку.

Несколькими мощными ударами лапы с выпущенными когтями вбить когти в лед, выбивая из него осколки, а затем, когда после нескольких минут этой утомительной работы в маленькой дырочке покажется вода — несколькими ударами проломить лед, вкладывая в это всю свою звериную силу и ярость. Выложиться до предела — так, как будто от этого зависит твоя жизнь.

В этом и был секрет мощи ревуна — каждый удар, будь то удар по хребту врага, или по крепкому льду, ревун наносит так, как будто это последний удар в его жизни.

Если бежать, то быстрее ветра. Если бить, то убивать…

Так, или примерно так учил его отец. Так нужно жить, чтобы стать серьезным человеком. Замахнулся — бей…

Серьезным?

Человеком?

Отец?

Снова слова из прошлого. Чужого прошлого!

Когда лунка с рваными и острыми краями стала достигать в диаметре около метра, Олег остановился, чувствуя, что полностью выдохся. Силы покидали его, а тело пожирал бушующий внутри огонь. Одного взгляда, брошенного на него Отцом, было достаточно, чтобы понять, насколько Олег близко к тому, чтобы без сил повалиться на лед.

«Под воду! Быстрее!» — рыкнул он, и Олег, из последних сил нанеся еще несколько ударов лапой по ломающемуся льду, бесформенным кулем скользнул в образовавшуюся полынью.

Ледяная вода приняла его и обняла как родного сына. Чутье, генетическая звериная память, услужливо подсказала, что так оно и есть. Что он — дитя этой ледяной воды, что именно из нее вышли ревуны, пусть и способные долгое время жить на поверхности, но все же черпающие свою силу в воде.

Чувствуя, что идет ко дну, Олег начал загребать лапами, и секунду спустя все та же генетическая память подсказала ему, КАК это нужно делать.

Это чувство было волшебным! Вода заботливо поддерживала его, остужая разгоряченное тело, и проносилась сквозь расположенные на загривке жабры, насыщая кровь кислородом. Вода была другом. Вода была родным домом, и сейчас, чувствуя как под воздействием этого холода успокаивается даже боль в желудке, Олег действительно почувствовал себя ПРЕВРАЩЕННЫМ. РОДИВШИМСЯ заново!

Он перевернулся на спину, двумя мощными гребками разогнался до вполне солидной скорости, а затем, не сбавляя хода, одним изящным движением отправил свое тело в штопор, вращаясь вокруг своей оси уходя на дно. Нырнув на десяток метров, Олег вновь выровнялся и поплыл горизонтально, проверяя собственное тело на скорость и маневренность.

Изменив положение лапы относительно туловища всего на несколько градусов, он мог резко повернуть практически на любой скорости. Обогнуть любое препятствие, встретившееся у него на пути даже не задумываясь о том, как это сделать! Всего за доли секунды развернуться и поплыть в обратном направлении, сделав мертвую петлю с той же легкостью, с какой находясь на суше он переставлял лапы во время неспешной ходьбы.

Вода была домом, и он готов был жить в ней вечно!

Неясные, размытые воспоминания вновь полезли в голову. Образ громадного сияющего диска заполнил собой все сознание. Олег почти физически ощущал идущий от него жар, способный, кажется, довести до кипения его мозг.

Солнце! Его главный враг, от которого приходится скрываться на глубине, когда оно обретает полную силу.

Отец проплыл рядом, величественный и грациозный, легонько задев его лапой, давая тем самым понять, что нужно двигаться дальше, и Олег поплыл за ним, время от времени провожая взглядом мелькающих то тут, то там рыб всевозможных размеров. Рыбы были едой… Могли стать едой, если поблизости не было ничего другого. Это Олег знал оттуда же, откуда ему стало известно о Солнце — все эти мысли и образы подбрасывала оживающая генетическая память, скрывавшая в себе рефлексы и навыки подводного хищника, которым он стал после РОЖДЕНИЯ.

В желудок сжался в комок, вызвав новый приступ боли, и Олег хотел было броситься на проплывавшую мимо рыбу, когда увидел, что Отец начинает подъем к поверхности. Вероятно цель путешествия была достигнута, и наверху, на ледяном панцире пресного моря его ждала обещанная еда.

Они вынырнули в широкой полынье, к юго-западу от того места, где ушли под воду. Олег не знал таких слов, как «юг» или «север» — не имел он и представления о сторонах света, но зато точно знал направления, с которых появляется или исчезает Главный Враг. Солнце… Сейчас Враг уходил, скрываясь за гранью земли. Еще десяток минут, и его край коснется земли, чтобы на долгие часы покинуть небосвод. Впрочем, сейчас Главный Враг не был врагом — его лучи практически не достигали толстых шкур ревунов, теряя свою мощь по пути. Но Олег знал, что когда растает лед, пощады от Врага не будет…

Они вынырнули и проворно вскарабкались на лед. Точнее, проворно это сделал Отец, а Олег же, слабеющий от голода с каждым мгновением, два раза едва не сорвался обратно. Но, тем не менее, все же выбрался и отряхнулся, сбрасывая со своей шкуры капли воды, стремительно превращающиеся в ледяные комочки. Подсознание подсказывало, что налипший на тело лед препятствует движению…

Вокруг стояли другие ревуны. Еще шестеро огромных, матерых зверей, взгляды которых были устремлены на Олега. Вне всяких сомнений, они ждали именно его. От такой чести, оказанной его скромной персоне, взгляд Олега, до того — рассеянно перебегающий с предмета на предмет, превратился в широкий луч, сканирующий и анализирующий каждое движение ревунов, каждый их жест и изданный ими звук.

Вновь напомнило о себе подсознание, подбросив множество образов, в которых ревуны охотятся, или просто направляются куда-то поодиночке. Такие сборища были чем-то ненормальным…

И вновь Олег вспомнил видения, явившиеся ему во время ПРЕВРАЩЕНИЯ. Не та их часть, что почти полностью покинула его разум, в которой он мог передвигаться на задних лапах, а для того, чтобы убивать ему требовалось какое-либо орудие, помимо собственных когтей и клыков. В памяти всплыл финал видения — существо, похожее на ревуна, но не являющееся им. Существо опасное, уступающее по силе разве что Главному Врагу — золотому огненному диску в черном небе. Существо, которое он ненавидел всей душой, уже за то, что его облик напоминал облик ревунов, и за то, что это существо испытывало к ревунам не меньшую ненависть и, как знал Олег, почерпнув новую порцию знаний из генетической памяти, презрение ко всему их роду.

Для этих существ, Подводных Врагов, как раз было нормой охотится стаей. В этом была манера их жизни, и еще и за это Олег презирал их. Ничтожества, атакующие скопом! Ничтожества, боящиеся одиночества… «Затаптывающие»…

Это было слово, вспыхнувшее в мозгу помимо привычных мыслей, и отозвавшееся странными образами и эмоциями. Множество дурно пахнущих животных с блинными и острыми рогами, скопом наступающие на серого хищника, в бессильной злобе отступающего под их натиском. Олег напряг сознание, прогоняя слова, и они ушли, оставив его наедине с привычными для анализа образами, чувствами и эмоциями. Отныне он должен мыслить только так, если не хочет превратиться в Подводного Врага.

Откуда-то Олег знал, был уверен в том, что Подводные Враги умеют мыслить словами, и это коренным образом отличает их от ревунов.

А что, если сейчас перед ним были как раз они. Не друзья из его племени, а эти низкие твари, лишь внешне похожие на них? Ведь зачем ревунам собираться в стаю?…

Он отступил на шаг и зарычал, обнажая острые зубы.

«Если вы нападете, я дорого продам свою жизнь!» — говорила эта поза. Но в то же время, помимо воли Олега, его глаза говорили совсем о другом.

«Если вы нападете — я вряд ли смогу прихватить с собой на тот свет даже одного из вас. Я слишком слаб, и слишком плохо еще умею владеть своим телом…»

Оставалось надеяться на то, что Отец встанет рядом с ним в этом бою… Но Отец уже подошел к этим существам и вполне миролюбиво прорычал тому, кто стоял впереди.

«Я привел его!»

Только сейчас Олег заметил позади шестерых ревунов, встречающих его, тело еще одного, обильно присыпанное снегом и кусочками льда, и лишь самую малость отличающееся по температуре от окружающего его снега, от чего издалека мертвый ревун и был им принят за снежный нанос. Это еще более укрепило Олега в его подозрениях. Но Отец… Поверить в предательство своего создателя он не мог.

«Этот?!» — презрительный кивок в его сторону.

«Этот недомерок?» — зарычал другой ревун, окидывая Олега взглядом, полным презрения.

«Он не выстоит против Чужого Сражающегося!»

Олег не совсем понял эмоции, вложенные в последние несколько горловых звуков, которые издал первый ревун, видимо главный в этой стае. В языке ревунов не было слов — были лишь звуки, вызывающие эмоции, которые, в свою очередь, трансформировались в образы, поэтому в сознании Олега то, что хотел сказать ревун, превратилось в туманный и расплывчатый образ какого-то могучего бойца, не принадлежавшего к племени ревунов.

Его задело за живое то мнение, которое сложили о нем эти существа, но продемонстрировать что он вовсе никакой не недомерок Олег пока не мог. Он был слишком слаб, слишком мало умел, и испытывал слишком сильный голод.

«Он еще не готов», — заявил его Отец, — «Позвольте ему поесть и отдохнуть. В нем есть сила!»

Существа, похожие на ревунов (или, быть может, все-таки ревуны?), в молчаливом согласии расступились прочь от мертвого тела, и секунду спустя Олег понял, ЧТО именно отводилось ему в пищу. Труп такого-же, как он! Мертвый ревун…

В сознании Олега вступили в спор два внутренних голоса.

Нельзя есть тех, кто одного с тобой племени! — говорил один.

Мясо подобных тебе — самое полезное и питательное… — возражал другой.

Олег с минуту прислушивался к этому спору, а затем выбрал совет, который давал ему третий голос. Голос его собственного желудка, его организма, утверждавший, что если он не поест в ближайшее время, то скоро уже не сможет держаться на лапах.

Первый шаг к мертвому ревуну дался ему с трудом. Второй — уже легче. Последующие Олег сделал, совершенно забыв о моральном подтексте предстоящей трапезы. Он больше не знал понятия «каннибализм» — это слово вылетело из его головы вместе с сотнями тысячами других. Осталось лишь чувство сожаления и некоторой вины перед мертвым соплеменником — Олег, ведь, собирался продлить свою жизнь за счет его. Но это чувство без труда заглушил агрессивный голод, терзающий его желудок.

Горячее дыхание Олега сорвало покров снега с морды ревуна. У него не было одного глаза, и корка запекшейся крови покрывала то место, где он должен был располагаться. Горло ревуна было разорвано — челюсти того, кто убил это могучее существо, добрались до самого хребта, что заставило Олега на секунду забыть о голоде, задумавшись о силе того, кто сумел сделать это.

Ответ как обычно пришел сам. Подводный враг, либо другой ревун. Больше никто не мог нанести таких ран!

Но подсознание, столько раз уже дававшее ему ценные советы, тут же возразило: этого не могло быть. Подводный враг не нападает! Существуют правила, перемирие. Ревуны не нападают на Подводных Врагов, а те не нападают на ревунов.

Ревуны не убивают Подводных Врагов — они предпочитают обходить их стороной, опасаясь их Внутренней Силы. Подводные Враги не убивают ревунов, отдавая должное силе их когтей и остроте клыков.

И, наконец, самое главное — ревуны не убивают ревунов.

Но мертвый ревун лежал сейчас перед ним, и не приходилось сомневаться в том, что его глотка разорвана такими же клыками, как у самого Олега. Его убил либо ревун, либо то существо, что лишь внешне напоминало его соплеменников.

На первый план вновь вышел голод, и Олег, забыв обо всем, вцепился зубами в мерзлое мясо, разрывая живот ревуна.

Вкус был божественным. Ощущения, которые вызывало холодное мясо, соскальзывающее через пищевод в желудок, было еще приятнее. Почти мгновенно Олег почувствовал, как боль в желудке отступает, и как тело окутывает приятная пелена дремоты. Ему нужен был отдых…

ПРЕВРАЩЕНИЕ еще не было завершено, что бы это не означало. Олег чувствовал это, и знал, черпая знания из потаенных закромов памяти, что до полного РОЖДЕНИЯ должной пройти еще около трех заходов Главного Врага. И все это время ему будет хотеться есть! Все это время его тело будет словно гореть изнутри — то горит его прошлое. Его старая телесная и духовная оболочка, постепенно, слой за слоем, заменяясь новой.

Олег не понимал сути своего превращения. Не помнил, кем был, и смутно понимал, кем должен стать. Все, что он знал — это то, что ПРЕВРАЩЕНИЕ продолжается, и что конечный результат уже близок, ибо основная фаза позади.

Он в последний раз вырвал порцию внутренностей из разорванного живота ревуна и поднял взгляд на ревунов, стоявших поодаль.

«Я сыт!» — прорычал он, добавив в свой голос не только довольства, но и маленькую, едва заметную нотку злобы. «Кто вы такие?» — можно было услышать в этом рыке, — «Как вы смеете строить каике-то планы на мой счет. Не спросив меня? Как смеете выказывать мне свое недовольство?»

Ревуны глухо заворчали, не пытаясь сказать что-то Олегу — просто показывая ему, что он услышан и понят. Наконец к нему обратился его отец.

«Я — тот, кому ты обязан Превращением. Я — Отец. Они — твои братья по крови. Твое племя,»

«Кто я?» — спросил Олег, подходя на шаг ближе, готовый в любой момент обороняться или нападать, не смотря на то, что после сытной трапезы его неудержимо клонило в сон.

«Ты — Сражающийся.» — ответил Отец.

«Ты — тот, кто должен стать Сражающимся!» — прорычал другой ревун — тот, которого Олег в первые мгновения принял за вожака этого племени. Сейчас же, видя, как ревуны почтительно смотрят на его Отца, он предположил, что Отец примерно равен этому ревуну по социальному статусу. Здесь не было вожаков — просто были наиболее сильные, и пользующиеся большим авторитетом.

«С кем я должен биться?»

«С Чужим Сражающимся. Со Сражающимся Подводного Врага.»

Олег начинал понимать происходящее. Он был рожден для того, чтобы участвовать в заранее оговоренном поединке с представителем племени Подводного Врага. Большего ему и не нужно было знать… Кровь вскипела при одном лишь мысленном упоминании Врага. Если он рожден для того, чтобы драться — он будет драться. В этом смысл жизни — сражаться, чтобы побеждать. Другой жизни Олег не представлял…

«Я хочу спать!» — сообщил он ревунам (а теперь он был уверен в том, что перед ним именно Его племя), и двинулся к проруби. Он чувствовал, что для Превращения ему потребуется холод, иначе горящий внутри него огонь просто сожжет его. А лучшего места для отдыха, чем ласковые холодные объятия воды, он не мог себе представить.

Ледяная пустыня Обского моря, казавшаяся бы человеку белоснежно белой после прошедшего бурана, для взгляда ревуна представлялась идеально черной, сливавшейся с черным небом над головой. Лишь с той стороны, где ярко-красный шар Главного Врага недавно скрылся за горизонтом, в воздухе еще дрожало темно-синее марево заката. В той стороне воздух был немного теплее, чем на востоке, и глаз ревуна, приспособленный к тому, чтобы замечать малейшие частички жизни в холодном снегу, легко улавливал эту разницу в температурах.

Олег остановился перед полыньей, обведя взглядом тот мир, в котором ему отныне предстояло жить. Мир, в котором первым приоритетом стояла охота, необходимая для того, чтобы продлить собственное существование, а вторым — нескончаемые поединки с Главным Врагом и игры в прятки с Врагом Подводным. На секунду громадное сердце почти завершившего Превращение ревуна сжала тоска, причины которой он не понимал, ибо не помнил своей прежней жизни. Олег истолковал эту тоску по-своему…

«Кто убил его?» — прорычал он, взглядом указывая на распростертое на снегу тело мертвого ревуна.

«Подводный Враг» — последовал лаконичный ответ, прогнавший тоску и позволивший ненависти занять ее место.

«Почему? Ведь ревуны не сражаются с подводным врагом?»

Олег точно знал, что так. Где-то в подсознании, наряду с ненавистью к этим существам, столь похожим на его племя, жило и другое чувство — благоговейное почтение к ним, преклонение перед их возможностями, перед их Внутренней Силой, сути которой Олег пока не знал. Знал он и то, что Подводный Враг, смертельно опасный как подо льдами, так и на поверхности, никогда не нападает на его племя. Быть может, опасаясь вступать в схватку со столь могучим противником, а быть может и еще по какой-то причине.

«Мы убивали Вертикальных, среди которых был Чужой Сражающийся, когда пришел Подводный Враг.» — ответил Отец.

«Вы хотели убить Сражающегося до его Рождения?»

«Да. Мы нарушили Правила, боясь, что ты не справишься.»

«И сейчас боимся!» — добавил другой ревун.

«Я справлюсь!» — ответил Олег, и этот ответ прозвучал как громкий угрожающий рев, разнесшийся далеко по Обскому морю.

А затем вода приняла его, укачивая будто в колыбели и позволяя уснуть чтобы завершить Рождение. На этот раз — уснуть без снов и видений, позволяя механизму Рождения окончательно перестроить тело, лишь незначительно касаясь мозга… Едва закрыв глаза он провалился во тьму.