Хитросплетения тьмы

Черный конь мчался во весь опор в сторону степи. Всадница, едва заметная на спине огромного скакуна, толком не спала уже несколько ночей. Она спешила поскорее покинуть границы Королевства и лесные заставы. Айша могла срезать путь через Диорн, но появляться в городе лесных эльфов она не хотела. Память предков заставляла юную гоблиншу испытывать неприязнь к этим существам.

В далекие времена лесные эльфы и гоблины, живущие по соседству, отчаянно воевали друг с другом. Эти войны не имели смысла, и велись скорее из-за природной ненависти, чем из захватнических целей. Гоблины не любили леса, да и огромной степи им всегда хватало. Эльфы, в свою очередь, боялись большого открытого пространства и никогда не стали бы строить там города.

Даже окружной путь не дал Айше возможности объехать лес по границе. Когда они с Тамой спешили в Ликию, им повезло. В тот раз две молодые особы не вызвали у лесных хозяев большого беспокойства. Теперь все обстояло иначе.

Оказавшись в темной чаще, Айша принялась озираться по сторонам. Стройные ряды прикрывающих друг друга сосен рябили в глазах рыжими стволами с шелушащейся тонкой корой. В темно-зеленых кронах, скрывающих небо, таилась опасность.

Пытаясь отыскать ее наверху. Айша упустила момент, когда из-за сосновой ряби ей навстречу вышел эльф.

— С каких это пор гоблины начали разгуливать по Эголору, — произнес он, окидывая бесстрастным взглядом огромного скакуна Айши, и тут же насторожился, уловив едва заметное движение ее руки к притороченному у седла топору.

Не ответив сразу, гоблинша смерила эльфа взглядом. Обычный, лесной, светловолосый и зеленоглазый, как и остальные его сородичи. Для Айши все эльфы были на одно лицо: смазливые, тощие и высокомерные. Если честно, она почти не отличала лесных от Высоких.

В глазах преградившего путь эльфа не было привычного высокомерия, его напряженная поза и бегающий взгляд выдавали скрытую неуверенность. Внимательная Айша тут же отметила болезненную красноту вокруг его радужек. Она донесла, наконец, руку до топора и нарочито положила ее на рукоять. Эльф тут же предупредил:

— Не стоит, лучники держат тебя на прицеле.

— У меня есть все необходимые бумаги, — уверенно ответила гоблинша, не убирая руки от оружия.

— Бумаги? — не понял эльф, припоминая, что степным гоблинам, в отличие от людей, чужда подобная бюрократия.

— Бумаги ликийского гонца, — Айша вынула из-за полы замшевой бурой куртки свитки, сложенные в деревянный тубус, перевитый шнуром с сургучовыми печатями.

— Артис, что там? — раздалось из-за деревьев, а через минуту рядом с первым эльфом появился еще один.

— Гоблин с бумагами ликийского гонца.

— Надеюсь, документы настоящие? — усомнился вновьприбывший.

Не удосужившись ответить, Айша подняла руку. Эльфам хватило этого жеста, чтобы разглядеть клеймо на сургуче. Они удивленно переглянулись. Тот, которого звали Артис, кивнул:

— Проезжай.

Айша тронула коня и, оставив эльфов за спиной, пустила в галоп. Дальнейший путь через лес был относительно спокоен, девушку никто не останавливал, и вскоре она благополучно достигла родной степи.

Степь, что океан. Мирный и тихий, он катит свои послушные воды вдоль берегов, становясь вдали от них необузданным и опасным. Такова и степь. Немыслимая без движения, она колышет свою огненную траву вдоль небольших гоблинских поселений и редких дорог, отважно пересекающих ее раскидистую гладь вдоль и поперек.

Когда на горизонте замаячила Гиенья Грива, сердце Айши участило свой стук. Там, на крошечном островке посреди степного океана ждала ее семья — братья, сестры и мать, в чьих глазах поведение дочери всегда выглядело странным.

Несмотря ни на что, мать никогда не оставляла Айшу без поддержки и понимания. И пусть в тайне она надеялась, что юношеский пыл бедовой дочки пройдет, и несносная девица, наконец, остепенится, осядет, заведет семью, забудет о своих бесконечных походах, амбициозных мечтах о боевой славе и великих победах, жизнь показывала, что такие, как Айша не меняются и с каждым днем лишь укрепляют свои позиции и убеждения…

Даже полностью восстановленная деревня несла на себе следы последних разрушений. Обожженная драконьим огнем земля в некоторых местах так и не поросла травой, и теперь черные обугленные пятна, словно старые шрамы, виднелись повсюду. Все, что осталось от великой драконши, давно разобрали на хозяйственные нужды: из огромных костей строили каркасы жилищ, куски непробиваемой шкуры использовали для крыш. Поверья гоблинов благоволили подобному использованию останков павшего врага. Считалось, так можно оставить при себе силу ушедшего в небытие противника.

Айша удивилась, не встретив на границе охранных отрядов. Своих всегда встречали и провожали до деревни. Непривычная тишина настораживала, похоже, большая часть воинов отсутствовала. Причины для того могли найтись разные: большая охота, совет или стычки с врагами. В наступившее нелегкое время последний вариант был не желательным, но самым вероятным.

На улицах Гиеньей Гривы ей почти никто не встретился. Редкие прохожие приветственно кивали, узнав соотечественницу.

Возле родного дома, отстроенного заново из найденных на пепелище обугленных кирпичей, камней и драконьих костей, Айша остановилась, с болью разглядывая уменьшившуюся раза в два постройку. Перед входом на вбитых в землю колышках висели горшки. Некоторые из них были разбиты, а потом наспех склеены глиной.

Спешившись, Айша поспешила внутрь. В нос ударил знакомый с детства запах похлебки из дикой свиньи. Мать крутилась возле очага, у ее ног, на земляном полу возился с нехитрыми игрушками подросший младший брат.

— Это я, — тихо произнесла гоблинша, — я вернулась из Ликии с вестями.

— Мы ждали тебя, — жесткие сильные руки обняли Айшу за плечи, — беспокоились.

— Куда все делись? Почему на улицах пусто? И на подъезде мне никто не встретился.

— Все уехали на север. Там снова видели эльфов, а недавно в степь явились шимакские войны верхом на летучих тварях. Они промчались совсем рядом с Гиеньей Гривой, а потом напали на соседнюю деревню. Не спокойно стало в степи. Чует мое сердце, что битва, разрушившая наши дома — это только начало…

— Я знаю, мама, знаю, — кивнула Айша, соглашаясь, — скажи, где сейчас старейшины?

— Все в деревне. На завтра назначен большой совет: в Гиенью Гриву вернутся все лучшие воины, и прибудут главы соседних поселений.

— Ясно, — кивнула Айша.

Новость обрадовала ее. Наконец-то гоблины поняли масштаб опасности, нависшей над родной степью. Объединение. Это значит — большая и сильная армия, та, что существовала в стародавние времена, та, которую панически боялись эльфы, а люди Королевства в ужасе звали Ордой…

Лишь ощутив то, чего тайно желал, самозабвенно ждал, о чем не смел мечтать и даже думать, понимаешь, как бесконечна тревога и мимолетно счастье…

Неделя, которая сначала виделась Таше невероятным подарком судьбы, вскоре обернулась злым роком. Девушка мысленно считала часы и, бросая умоляющий взгляд на солнце, беззвучно просила, чтобы оно оставило свой небесный ход и замерло, остановив время.

Что такое неделя? Жалкие семь дней. Чудо, что благодаря перемещению, они потратили на путешествие в Ликию меньше дня. И все же это был целый день, бессмысленный день тряски в седле, молчаливых взглядов и жуткой боли во всем теле — такова, уж, реакция на перемещение у большинства живых существ.

И все же даже в этом тяжелом дне присутствовали свои плюсы. Когда, оглушенная мощью перемещающего колдовства, Таша мешком рухнула из седла, Фиро поднял ее и посадил перед собой. Всю дорогу до Ликии, прижимаясь спиной к его холодной груди, она думала о том, как было бы хорошо, чтобы этот путь никогда не кончался…

И все же постоянный подсчет оставшегося времени не омрачил прибытие в древний город. Сердце Таши колотилось в предвкушении долгожданной встречи с друзьями. И пусть из-за отсутствия Айши радость получилась неполной, объятьям и разговорам двух подруг не было конца…

Тама не чаяла встретить принцессу так скоро. Пастушка не сразу узнала подругу: неровные обрезанные волосы, дорогое, но явно побывавшее в переделках платье с чужого плеча, осунувшееся усталое лицо и неестественно постаревшие руки…

Они ели досыта и болтали до самой ночи. Отказавшись от гостевых апартаментов, Таша осталась в небольшой комнатке Тамы. Сон не шел. Принцесса не смогла сразу рассказать подруге, что останется в Ликии ненадолго. Кроме того, она не стала вдаваться во все подробности произошедших со времени расставания событий.

Тама не настаивала. Она с удовольствием рассказывала о себе: как жила в Гиеньей Гриве, об обещании Нанги, о том, как в сопровождении Айши направилась в Ликию, и осталась работать горничной. Такая служба пришлась пастушке по нраву: жизнь в главном дворце большого города кипела. Надо отдать должное Таме — ведь своей мечты стать купчихой она не оставила, благо жалование позволяло каждую неделю откладывать небольшую сумму на будущее.

Когда подруги уснули, в окна уже пробивались первые робкие лучи восходящего солнца. Сморивший принцессу сон оказался недолгим. Она проснулась, не проспав и пары часов. Тама тоже встала рано, как требовала дворцовая дисциплина. В коридоре старшая горничная звонила в колокол, поднимая подчиненных и призывая их поскорее браться за работу.

Работы в тот день оказалось несказанно много.

— Как! Разве я не сказала тебе? Завтра будет большой бал, — восторженно выкрикнула Тама, подталкивая принцессу в сторону столовой, предназначенной для гостей, — мы обязательно пойдем туда. Ты — как гость. А я договорилась, что надену костюм одной из фрейлин, которая предпочла этому самому балу очередное свидание.

Следуя указанию подруги, Таша отправилась на завтрак. Путь оказался неблизким, он тянулся по бесконечным коридорам и галереям, выходящим в сад.

Что-то тревожное крылось в ликийских садах. Что-то таилось в их утонченной красоте, в экзотической изысканности, темное, злое, предвещающее скорую беду. И даже утреннее солнце не могло окрасить теплым светом мясистые листья монстер и стройные ствола пальм. Их краски оставались холодными, как вечная память о мимолетной зиме.

Таша долго вглядывалась в горизонт. Где-то там, за лесами, городами и реками стояла королевская столица, город, из которого расползалась в окрестные земли неуловимая тьма. «Интересно, каков он, Король? — промелькнуло в голове. — Знает ли, что творится в его владениях? Если знает, то в чем причина такой жестокости, а если нет, то почему? Как может Король быть столь несведущ в происходящем? Может, он болен, околдован или выжил из ума?»

С тяжелым сердцем девушка продолжила свой путь. Вот тебе и отдых — сплошные думы и тревоги. Хотя… В нос ударил манящий аромат сдобной выпечки, и Таша, забыв обо всем, поспешила на завтрак…

Когда карета въехала в столицу Королевства, принцесса Нарбелия не узнала город. Казалось, что в ожидании великого праздника или события даже с окраин убрали всю грязь, разогнали калек и нищих, забили глухими ставнями дома сомнительной радости. Столица цвела, что совершенно не подобало тяжелому периоду упадка в Королевстве.

Нарбелия задернула занавески и погрузилась в тревожные раздумья. Она не любила роскошные, тихоходные экипажи, предпочитая путешествовать верхом, но тревоги и разочарования последних дней окончательно лишили наследницу сил. Ее любимый конь — Розовый Ветер понуро брел рядом, привязанный поводом к фонарному крюку экипажа. Мертвец Хайди ехал верхом по другую сторону. Его лицо, скрытое капюшоном, тонуло во мраке.

Они въехали в центр. Здесь неподобающая роскошь стала еще заметнее. Спустя несколько кварталов перед каретой наследницы вырос королевский дворец — могучее сооружение, укрытое от окружающего мира высокой стеной, за которой раньше крылись полузаброшенные сады с неработающими фонтанами и само здание, прекрасное и величественное в своей исторической монументальности. Все это Нарбелия привыкла видеть, посещая резиденцию отца прежде, и всего этого она не узнала теперь.

Когда экипаж миновал ворота, картина, открывшаяся взгляду, поразила. Сады благоухали цветами, газоны были вычищены и пострижены, дорожки убраны и засыпаны свежим слоем цветной гальки, а возрожденные фонтаны вздымали к лазурным небесам сверкающие струи.

Созерцая это нежданное преображение, Нарбелия мрачнела, чувствуя, как сердце наполняется черной злобой. При ней здесь не было такого великолепия. И теперь эта красота должна достаться другой? Наследница сжала кулаки, острые ногти болезненно ткнулись в ладони. Ни за что!

Покинув экипаж, принцесса направилась прямиком в королевские покои. Придворные дамы, те, что попались на пути, проводили ее насмешливыми взглядами. Все они не раз попадались королевской дочке под горячую руку или становились жертвами «невинных шалостей».

— Король вас уже ждет, — слащаво пискнула одна из фрейлин, улыбаясь уголком рта и растекаясь в глубочайшем поклоне.

Не удостоив ту каким-либо ответом, Нарбелия распахнула тяжелые резные створы дверей и оказалась в приемном зале. В конце его на укрытом покрывалом из горностаевых шкур троне восседал Король. Полный и невысокий, с большой проплешиной, проглядывающей из-под золотого венца, он был облачен в красный с золотом бархат. Казалось невероятным, что у такого неказистого человека могла родиться столь прекрасная дочь.

— Я рад твоему возвращению, — произнес он, кивая Нарбелии, — у меня есть новости для тебя, радостные новости.

— Какие, отец? — с притворным любопытством поинтересовалась наследница, стараясь скрыть нарастающее раздражение, ведь фраза «радостные новости» звучала словно издевательство.

— Гильдия Драконов заключила с нами новый официальный союз. Время анархии прошло, и теперь во главе драконов стоят мощные силы древнего и влиятельного рода.

— Это все? — с надеждой поинтересовалась Нарбелия, вспоминая слова Хайди, ожидающего за дверьми.

— Это не главное! — торжественно поднял руку Король, а потом с довольным видом указал дочери на окно. — Взгляни на наш город. Давно ли ты выдела его столь прекрасным и процветающим? — не дав принцессе ответить, он продолжил. — Я восстановил его, поднял с колен, очистил от грязи и сброда. А знаешь почему? Потому что одна неземная женщина заставила мое сердце биться с новыми силами. После встречи с ней все изменилось, все встало на свои места…

— Я знаю о свадьбе, отец, — перебила его пылкую речь Нарбелия, не в силах слушать эти ужасные слова.

— Я рад, — искренне улыбнулся Король, — я счастлив, дочь моя, что ты бросила все свои дела в Эльфаноре и поспешила сюда, чтобы порадоваться за меня. Сегодня вечером будет ужин, на который прибудет моя прекрасная невеста. Я представлю тебя ей, будущая Королева должна познакомиться со своей новой падчерицей…

Гнев переполнял сердце наследницы, она еле сдержалась, чтобы не крикнуть в лицо Королю все, что думает о его предстоящем браке и новоявленной пассии, но расчетливый ум сохранил остатки трезвости, поэтому, совладав с эмоциями, Нарбелия лишь сдержанно кивнула, и, закусив до крови губу, вышла из приемного зала.

Добравшись до собственных покоев, она, дав волю чувствам, накричала на служанок и, выгнав их прочь, рухнула на огромную кровать, укрытую шелковым балдахином с изображениями райских птиц.

— Ну что, убедилась? — раздалось из затемненной ниши, в которой когда-то давно стояли ради украшения рыцарские доспехи.

— Ты здесь, — хмуро выдохнула Нарбелия, встречаясь взглядом с мертвецом и ощущая некоторое облегчение, — я тебя, вроде бы, уже благодарила.

— Похвальное проявление самообладания, — оскалился в улыбке Хайди, присаживаясь на светлый диван у стены, — я ожидал, что ты закатишь истерику и будешь умолять Короля отказаться от свадьбы.

— Ты меня плохо знаешь, — девушка села на край кровати и смерила сердитым взглядом собеседника, — какой смысл доказывать что-то человеку, которого одурманили приворотным зельем? К тому же я мало знакома с этой… «невестой», а врага надо знать, как самого себя, иначе победы не жди.

— Какие чудесные слова, — ухмыльнулся мертвец, соглашаясь, — вижу, что передо мной не только избалованная стерва, но и разумный стратег и политик.

— Хватит, — рявкнула Нарбелия, смерив собеседника яростным взглядом, — если хочешь сидеть тут вот так, следи за своим гнилым языком. А не то…

— А не то что? — усмехнулся Хайди, глядя прямо в глаза разгневанной девушке.

— А вот что, — не в силах больше сдерживаться, наследница метнула в него тонкую синюю молнию.

Зная, что большинство поражающих заклинаний бессильны против нежити, к тому же, желая лишь припугнуть зарвавшегося компаньона, она всадила ему в грудь облаченное молнией заклинание призыва.

— И что это? Призыв? — удивленно приподнимая брови, поинтересовался мертвец, стряхивая с одежды остатки синеватого пепла.

— Призыв, — злорадно сощурилась наследница, спрыгивая с кровати на пол и подходя к окну, — раз назвался верным слугой, будешь приходить по моему велению, словно волшебная белка из эльфийской сказки.

— Договорились, — пожал плечами Хайди, — как тебе вид из окна?

— Отвратительно, — прошипела Нарбелия, — отец для нее расстарался, для этой змеи. Сжечь бы все, чтобы ей не досталось.

— Сожги, — усмехнулся мертвец, поднимаясь с кресла и становясь рядом с наследницей, — тогда, в случае твоего коронования, получишь в распоряжение гору углей.

Нарбелия не ответила, послав Хайди переполненный яростью взгляд.

— Разрушение не лучший выбор. Простой народ тебя не любит, и очередным выплеском злобы его любовь не заслужить…

Неприятный разговор закончился и мертвец, наконец, покинул покои Нарбелии. Оставшись одна, девушка попыталась собраться с мыслями, но те путались, сбивались, то и дело окрашиваясь кровью мечтаний о жестокой расправе над соперницей. Миния. Это имя заставляло королевскую дочь морщиться от отвращения. Маленькая невзрачная крыса, когда успела она подобраться к Королю и втереться ему в доверие?

Стук в дверь оторвал принцессу от размышлений. В покои осторожно заглянул один из пажей, приглашая к ужину. За его спиной маячил целый отряд служанок, вооруженных гребнями, пудрой, лентами и другими вещами, необходимыми для приготовления к выходу ее высочества Нарбелии.

Решив, как обычно, поразить двор неземной красотой, наследница выбрала самое эффектное из своих платьев, и с ужасом обнаружила, что не влезает в него. Перепуганные служанки бросились за ножницами и нитками, обещая перешить наряд в считанные минуты. Скрипнув зубами, Нарбелия сложила руки на груди и принялась ждать.

Когда, наконец, все было готово, она, гордо вскинув голову, вышла из покоев и в сопровождении пары пажей направилась к большому обеденному залу.

В огромном помещении, украшенном цветами и флагами, накрыли длинный стол. Король восседал во главе, его наряд сверкал самоцветами и золотом, похоже, он потрудился надеть самые лучшие из своих одежд. Длинными рядами сидели напротив друг друга знатные придворные, однако места возле королевского кресла были свободными.

Окинув присутствующих высокомерным взглядом и сдержанно кивнув, наследница прошествовала через зал и села подле отца. Минии пока не было, и Нарбелиия наивно надеялась, что та не придет.

Руша последние надежды, из коридора зазвучали трубы герольдов, двери распахнулись и в зал ровными рядами вошли нарядные пажи в одежде, имитирующей драконью чешую. Они построились в два ряда, организовав коридор, по которому, подобрав подол длинного струящегося платья, прошествовала дама.

— Достопочтенная Предводительница Свободной Гильдии Драконов благородная Миния Ветрокрыл, — прокричал один из герольдов, и гостья сдержанно поклонилась Королю, а потом всем остальным.

На секунду ее цепкий взгляд задержался на лице наследницы, и той показалось, что глаза драконши блеснули насмешливыми искрами. Она прошла вдоль стола, и невозмутимо уселась подле Короля, прямо напротив Нарбелии. Та разглядывала соперницу в упор, скользя взглядам по дорогому шелку темно-зеленого платья с высоким воротом, удачно скрывающим недостатки и выгодно подчеркивающим немногие достоинства фигуры гостьи. Минии хватило одного уверенного взгляда в упор, чтобы заставить Нарбелию отвести глаза.

— Познакомься, дорогая дочь, это и есть моя прекрасная избранница, — воодушевленно кивнул принцессе Король.

— Мы уже виделись в Эльфаноре, — натянуто улыбнулась Миния, посылая королевской дочери очередной убийственный взгляд, — ее высочество не сочла нужным познакомиться со мной тогда, ее больше занимал флирт с каким-то эльфийским придворным.

Не дав удивленному Королю вставить слово, Нарбелия тут же пояснила:

— Я обсуждала детали свадьбы со своим женихом, будущим Высоким Владыкой — дело важное, поэтому мне было некогда размениваться на пустую болтовню по мелочам.

Миния благоразумно замолчала, а довольная собой Нарбелия принялась за еду. Похоже, соперница оказалась не такой уж непробиваемой, хотя, довольно настырной. До завершения ужина они больше не говорили. Лишь в конце, когда наследница окончательно расслабилась, Миния нанесла очередной удар, и, как оказалось, весьма болезненный:

— Если мне не изменяет память, вашим женихом считался принц Тианар?

Тианар. Это имя прозвучало раскатом грома. Тианар. Она ведь почти забыла о нем. Вернувшись из Эльфанора, первым делом сняла портрет принца со стены в своих покоях и, не решившись выкинуть сразу, спрятала за ширму в дальнем углу комнаты, туда, где хранила вещи ненужные, но ценные, избавиться от которых не поднималась рука… И снова сердце отозвалось тупой болью.

— Не стоит собирать слухи и верить всем сплетням, это дело пустоголовых фрейлин, — улыбаясь через силу, отмахнулась Нарбелия.

— Странно, ведь о вашей интрижке рассказал мне сам Тианар. Он частый гость у нас в Гильдии, и мой хороший друг. Принц даже сделал мне предложение, но, само собой, получил отказ, я ведь невеста Его Величества, — заискивающе глядя на Короля, промурлыкала Миния.

— Даже так? — фыркнула Нарбелия, не в силах контролировать свою злобу, — может, стоило согласиться на предложение принца? — громко царапнув ножками кресла пол, она встала и, коротко кивнув отцу, направилась прочь из зала.

— Ты уходишь, дочь моя? — расстроено поинтересовался ей вслед Король, — но ужин только начался?

— Мне нездоровится, отец, прости, — тихо ответила Нарбелия, повернувшись в пол-оборота.

Поймав торжествующий взгляд Минии, она царственно кивнула той, как обычно кивала служанкам, и, покинув обед, отправилась в свои покои. Там она переоделась в легкий длинный халат с запахивающимися полами, отороченными пуховой каймой, села на кресло возле окна и принялась размышлять о том, что делать дальше и как выстраивать начавшуюся игру. Так она просидела несколько часов, пока не завершился ужин, и в коридорах не затихли шаги расходящихся восвояси придворных.

Бесшумно прокравшись в покои, вернулся мертвец. Где он был и что делал все это время, Нарбелия не знала, но то, что он не терял времени даром, сомнений не оставляло.

— Слуги должны стучать, а не врываться в обитель господ по своему усмотрению, — бросила, не оборачиваясь, наследница, скорее для порядка, чем от раздражения.

— Как прошел ужин? — не обратив внимания на ее слова, поинтересовался Хайди, и, уже немного привыкшая к его манере общения Нарбелия почуяла в этом вопросе подвох.

— Отвратительно, — ответила она, выжидающе взглянув на собеседника, — как и следовало ожидать.

— И все-таки, стоило пересилить свое отвращение и досидеть до конца, — сбрасывая плащ на декоративную фигуру играющего на арфе эльфа, мертвец по-хозяйски прошелся по комнате и уселся на диван.

— Остаться, чтобы терпеть эту зубастую гадюку? Она, как оказалось, весьма остра на язык, а я слишком устала с дороги, чтобы тратить свои нервы и силы на бессмысленные пререкания.

— Конечно, дорогая, я понимаю. И для чего еще нужны верные слуги, как не для своевременной помощи своей госпоже.

— Договаривай, уже, не тяни, — не выдержала наследница.

— К концу пира, когда сытость и хмель развязали присутствующим языки, твоя будущая мачеха предложила Королю одну сомнительную интригу. Она заявила, что в нелегкое для всех время не стоит держать под боком предателя. Под именем этого самого предателя она имела в виду…

— Ликия… — не дослушав, ошарашено прошептала Нарбелия. — Ты врешь. Не может быть такого. Никак не может.

— А кто ей, Минии Ветрокрыл, запретит заявлять то, что вздумается? — усмехнулся Хайди.

— Нет, — решительно мотнула головой принцесса. — Нет. Отец на это не клюнет, он же не идиот. Какие бы подлянки не выкидывала моя дорогая сестрица, Ликия — священный город. Его не штурмовали даже во время самых кровопролитных войн, даже самые свирепые враги.

— Король почти согласился, а придворные поддержали его.

— Ты врешь! — Нарбелия вскочила с кресла, подбегая к мертвецу и пристально глядя ему в глаза. — Ты врешь, — повторила она тише, ощущая, как сильные пальцы ловят и пережимают ее запястье.

— Успокойся, — голос собеседника стал мягким, почти бархатным, — успокойся и научись доверять мне. Мы должны верить друг другу, мы же партнеры и друзья. Сядь.

Последняя фраза прозвучала жутко. Подчиняясь воле мертвеца, Нарбелия опустилась рядом с ним на диван, с отвращением ощущая слабый трупный запах и могильный холод бездыханного тела.

— Научись мне доверять. Я не враг тебе. Твои враги среди тех, к кому ты безуспешно набиваешься в друзья, и тех, кому необдуманно переходишь дорогу.

Тяжелая рука легла на плечо девушки. Та невольно покосилась на отдающие синевой пальцы с острыми ногтями, на массивное золотое кольцо с тусклым гербом и полустертыми буквами какой-то надписи, и почувствовала дурноту.

— Чего ты боишься? — переполненный опасной мягкостью голос прозвучал возле самого виска, — ты — сильный маг, умный и хитрый политик, ты — будущая Королева, или Владычица, а, впрочем, какая-разница… Твоя проблема лишь в одном, — губы, холодные, словно лед, на миг коснулись мочки уха девушки, заставив ее нервно дернуться, — в том, что ты шлюха…

— Замолкни! — резво огрызнулась Нарбелия, пытаясь сбросить с плеча руку обнаглевшего собеседника, но сделать этого ей не удалось, пальцы, словно стальные клещи, сжали предплечье. — Заткнись! Думай, что говоришь, отродье?!

— Только правду. А тебе следовало бы делать хоть какие-то выводы. Из-за чего все твои беды? Все из-за постоянных любовных похождений и интриг.

— С чего взял? — фыркнула принцесса, гневаясь еще больше.

— Сама подумай! Каким образом ты одна осталась в подземных катакомбах? Отчего проворонила визит драконов и помолвку Короля? Из-за чего тебя ненавидит половина фрейлин и придворных дам? Мне продолжить?

— Не нужно, — проворчала наследница, скрещивая руки на груди и вжимая голову в плечи.

По хмурому, обиженному лицу стало понятно, что она признала правоту Хайди, но старалась это всячески скрыть. Правда, режущая глаза, была болезненной и неприятной. Может, Нарбелия и была самодовольной вертихвосткой, но назвать ее дурой не посмел бы никто. Теперь казалось глупым спорить с очевидным, а провозглашенный мертвецом «титул», хоть и звучал обидно, но долю истины, безусловно, имел. Конечно, сама Нарбелия считала себе неотразимой сердцеедкой и часто недоумевала, чем вызывает такую неприязнь среди большинства окружающих. Теперь ей стало ясно, как ее легкомысленное поведение смотрелось со стороны. «Негодяй, как посмел сказать мне такое!» — кричала гордость. «Он прав, безусловно, в чем-то…во многом…во всем» — предательски откликался из глубин сознания здравый смысл. Скрепя сердце и сжав зубы, наследница сдержанно произнесла:

— Возможно, ты прав…частично…немного…иногда…

— А ты — умница, раз умеешь признавать чужую правоту — редкое ценное качество для подобных тебе особ.

Неестественная теплота голоса, закрадывающегося в душу, подкупала все больше, тусклый взгляд с поволокой гипнотизировал, заставляя верить словам и слушаться, и подчиняться из страха перед новым словесным уколом, в ожидании новой похвалы.

Все происходящее напоминало укрощение дрессировщиком опасного животного: крохи лакомства и тут же оглушительные щелчки хлыстом. Щелк — и зверь послушно замирает на тумбе, лакомство — позволяет почесать за ухом, а если покажет норов, то снова щелчок… Игра.

Сама не зная почему, Нарбелия поддалась этой игре, и пусть все правила были против нее, она, впервые в жизни, решила положиться на судьбу и пустить все самотеком. Будь что будет, а вдруг мертвец, эта «темная лошадка», и вправду окажется скрытым фаворитом назревающей гонки. Конечно, опасная игра могла обернуться крахом, но в этот раз осторожная Нарбелия решила рискнуть. Будь что будет.

— Я умею признавать чужую правоту, — наконец ответила она на похвалу, — но и тебе можно было обойтись без грубостей, не забывай, что я дочь Короля. Знаешь поговорку: «Крестьянин грешит, а Король вершит», — дернув плечом, попыталась освободиться от холодных пальцев.

— Ну, конечно, — захват разжался, гладкая холодная ладонь прошлась по ее руке, — только есть и другая пословица: «Крестьянин за грехи отдает курицу, а Король голову».

— Ладно, не пугай, — сама не зная почему, смягчилась вдруг наследница.

— Я вижу, ты сменила гнев на милость, и теперь доверяешь мне чуть больше.

— Признаю, что пока из всего моего окружения ты оказался самым полезным и надежным, — процедила Нарбелия, не привыкшая рассыпаться в комплиментах.

Произнося это, она поймала себя на мысли, что теперь, примирившись с навязавшимся союзником, почувствовала себя гораздо увереннее и спокойнее, словно тяжелый камень упал с души, унеся с собой прежнюю агрессию и недоверие. Мертвец, и что? Кто остался рядом с ней? Надежен ли он — покажет время. Силен ли — покажет война. После недавних, не пережитых до сих пор окончательно сердечных терзаний, Нарбелия твердо поняла для себя одно: сильный союзник всяко полезнее страстного любовника…

Она усмехнулась про себя, понимая, какой самодовольной дурой была все это время. Тианар — снова, как вспышка, и опять ножом по сердцу. А ведь он превосходно играл обе вышеназванные роли: могучий и влиятельный принц, незабываемый возлюбленный, надежный… до поры до времени. Предатель.

Наследница с тоской взглянула на мертвеца. Падаль. Просто падаль, не человек, тень человека. Но, при всех недостатках — довольно сильная фигура в предстоящей шахматной партии.

Ее снова обуяла дикая, щемящая тоска по прошлым временам, беспечным интригам и походам. Как могла она вообще существовать здесь и сейчас, одинокая, преданная, брошенная, в неприятной компании бессердечного существа, заставляющего ее выслушивать какие-то гадости и острые, словно иглы, оскорбления…

— Чем предаваться мыслям о былом, лучше подумай о том, как не разбазарить то, что имеешь сейчас, — еле слышный шепот обдул прохладным сквозняком нежную шею Нарбелии.

— Сама знаю, — тоже зачем-то понизив голос до шепота, огрызнулась дочь Короля, но в словах этих уже не было прошлой ярости и неприязни.

Она повернула лицо к Хайди и наткнулась на прямой взгляд белесых, выцветших глаз. В их глубине, словно сокровища в темной пещере, затаились золотые искры. Наследница поймала себя на том, что не может оторваться от этого серого, безжизненного лица. Его красота и безупречность одновременно завораживали и пугали, отталкивали и притягивали. Страх, рождающийся в душе, не парализовывал, наоборот, горячил кровь и заставлял сердце отстукивать барабанную дробь.

— Нервничаешь? Не стоит. Спокойствие гораздо приятнее извечных тревог, — рука Хайди переместилась от плеча к запястью девушки, гладя взбугрившуюся мурашками кожу, — знаю, что не нравлюсь тебе, но…

В то, что произошло дальше, Нарбелия не поверила бы никогда в жизни, расскажи ей кто-нибудь о подобном вчера, даже за час до сего момента…

Прохладные пальцы сжали ее запястье и тут же отпустили. Рука мертвеца скользнула по ребрам наследницы и, проникнув между пол халата, легла на грудь. Принцесса вскрикнула от неожиданности и возмущения, но прикосновение, как назло, оказалось слишком приятным, и рука, хоть и была мертвой и холодной, все же, принадлежала мужчине, а мужчины всегда являлись самой большой слабостью и самым великим искушением наследницы трона…

Выгибая спину и откидывая голову на плечо Хайди, Нарбелия подставила мгновенно воспламенившееся тело холоду этих умелых и опасных пальцев, ухитрившихся укротить и подчинить норовистую девицу одним ловким касанием.

— Что ты делаешь? — взволнованно хватая губами воздух, выдохнула она.

— Просто говорю на том языке, который тебе понятен… — прозвучало в ответ.

Холодная рука опустилась вниз, к запаху шелкового подола. Настойчивые пальцы с силой разомкнули напряженные стройные бедра и протиснулись между ними. Нарбелия до крови закусила губу и закатила глаза, ощущая разгорающееся в животе пламя, и сырость под собой, мгновенно пропитавшую дорогой бархат диванной обшивки. Тем временем наглые пальцы принялись двигаться быстро и уверенно, вынудив девушку до неприличия округлить глаза и разразиться чередой исступленных стонов. Тут же другая рука зажала ей рот, заставив подавиться не успевшим вырваться наружу вскриком.

— Вот видишь, дорогая, ты шлюха, как и было сказано вначале, — раздалось над самым ухом, словно из небытия.

Шлюха или дура — теперь Нарбелии было все равно. Ее сознание унеслось прочь, оставив пылающее адским огнем тело на растерзание этим холодным властным рукам. Перед глазами все плыло туманной дымкой. Уже не контролируя себя, она принялась то грызть, то целовать зажимающую рот ладонь, потом вытянулась и замерла, тая от наслаждения, до хруста натягивая пальцы ног, вжимаясь затылком в твердое плечо…

Тело, не желающее более шевелиться, плыло в сладкой неге. Только одного ей хотелось теперь — взглянуть в глаза… Взглянуть в его глаза, увидеть, что в них.

Она повернула голову, встречаясь опьяневшим, безумным взглядом с Хайди, умоляюще всматриваясь в его непринужденное лицо, зажимая ноги, чтобы удержать руку, сильную и на удивление мягкую, словно лапа могучего безжалостного хищника. Потухший взгляд мертвеца был полон тоски:

— Не все забыл. Что-то еще помню, хотя, теперь я не по этой части, — прозвучала грустная насмешка, — когда жаждешь живого мяса, все остальное уходит на самый дальний план, и при всем желании даже этого я сейчас не оценю, — он обнюхал освободившуюся руку, потом цинично слизал остатки влаги. — Вкус крови затмевает все, даже сладость женщины…

— Ты… ты, — запинаясь, произнесла Нарбелия, невероятным усилием отрываясь от дивана и на нестойких, заплетающихся ногах отходя в сторону.

Она хотела сказать что-то. В голове мелькнули фразы: «Что ты себе позволяешь?», «Не смей так больше делать?», и тут же стерлись, исчезли. «Нет, нет… Как же не делать? Делать. Делать! Делать…»

— Иди. Потом договорим. Что-то мне нехорошо… — вырвались из высохших губ принцессы невнятные слова.

— Понимаю, дорогая, тебе стоит отдохнуть, — невозмутимо кивнул мертвец.

Он поднялся, направился к выходу, дойдя до двери, обернулся и еще раз обнюхал и облизал пальцы, медленно и красноречиво. Нарбелия, все еще пребывающая в ступоре, заворожено отследила плавное движение длинного языка, и ощутила дрожь в коленях. Ее безумные глаза метались по широкой груди и рукам мертвеца, по светлым волосам, по губам, обнажившим зубы в довольной улыбке.

— Иди уже, — процедила сквозь зубы наследница, понимая, что еще немного, и она набросится на своего недавнего врага, которого еще вчера мечтала убить, только сделает это совершенно с другой целью…

Когда дверь захлопнулась, Нарбелия рухнула на кровать и с глупой улыбкой на лице принялась созерцать складки на куполе балдахина. Здравый смысл, вырвавшийся, наконец, из небытия, ехидно подметил голосом Хайди: «Похоже, тебя укротили, дорогая моя тигрица; объездили, как молодую кобылу. И как? Каковы на вкус стальные удила?»

— Сладко, — вслух ответила сама себе наследница и, смущенная громкостью голоса, кокетливо прикрыла рот покрывалом. Потом, расхохотавшись, она закинула руки за голову и принялась кататься по одеялам, словно мучимая весенней охотой кошка. Эйфория необузданного, беспричинного счастья переполнила ее.

Вспомнив кое-что важное, Нарбелия спрыгнула с разворошенного ложа и осторожно направилась в дальний угол, к ширме. Достав оттуда припрятанный портрет Тианара, она прислонила его к стене и, уперев руки в боки, вгляделась пристальным взглядом в благородное и уверенное лицо принца. Она ожидала почувствовать в сердце привычный укол, но ожидаемой боли не последовало. Ничего не произошло: Тианар на портрете не вызывал совершенно никаких эмоций.

Довольная победой над собственной горечью, памятью и обидой, наследница радостно ударила по лицу бывшего возлюбленного ногой, с наслаждением слушая, как жалобно трещит под каблуком ее туфельки рвущийся холст. Удовлетворившись местью, она схватила изувеченную картину и безжалостно швырнула в окно, прошептав вслед:

— Прощай!

Утро больших надежд Айша встретила под звук голосов и лязг оружия — в деревню вернулись воины.

— Айша? Сестренка! Я и не чаял увидеть тебя… — заорал с порога Нанга и, не закончив фразу, хитро прищурился.

— Живой? — ухмыльнулась гоблинша, догадываясь, что брат наверняка загадал какую-нибудь обидную колкость — такая, уж, была у них манера общения друг с другом: поддевки «кто кого», насмешки и шутки.

— Не угадала, я хотел сказать «не в платье», — расплылся в довольной улыбке Нанга, — ты ведь отправилась в Ликию, а там все такие культурные! — он неуклюже присел в насмешливом реверансе, — думал, приедешь ты теперь в нашу глушь с парой худосочных пажей, в розовом платье с вооот-такенным подолом, и веником из павлиньих перьев на башке!

— Это ты у меня сейчас получишь веником по башке, — с наигранным бешенством Айша кинулась на брата, тут же заключив его в объятья. — Ты не изменился, — поднявшись на цыпочки, она добродушно потрепала юношу по голове, — такой же дурень и болтун.

— Хватит нежностей, сестренка, тебе это не идет, — напустив на себя строгий вид, отчитал девушку Нанга, — скажи лучше, где и с кем ты оставила нашу белокурую красавицу. А то я уже начинаю волноваться.

— Тама в Ликии, — успокоила его сестра, — при дворе принцессы Лэйлы.

— Значит, волноваться не о чем. Среди придворных полно пижонов, но совершенно не имеется настоящих крутых парней.

— Какие познания о придворной жизни, — Айша толкнула брата в бок, — скажи, тебя там пара худощавых пажей у входа не поджидает?

— Конечно, поджидает, — невозмутимо кивнул тот, — пара пажей и еще одна назойливая фрейлина…

Неожиданно дверь открылась, и в жилище заглянул Кабан.

— Это она, познакомься! — не растерялся Нанга, указывая на огромную клыкастую рожу соратника.

Айша сдавленно фыркнула, и, не в силах сдержаться, захохотала от души.

— Чего смеетесь? — обиженно пробасил Кабан, — Совет вот-вот начнется, а вы тут забавляетесь.

— Идем, — подтолкнул сестру Нанга, — нас тоже ждут…

Место совета племени представляло собой большую круглую постройку, сложенную из скрепленных глиной камней, крытых железом и ветками. В центре горел костер, вокруг которого собрались участники совета: старейшины и воины.

На невысоких постаментах, украшенных резной костью и укрытых шкурами, восседали пятеро старейшин — пятеро родоначальников главных семей Гиеньей Гривы.

Гоблины не разделяли людских и эльфийских понятий о знатности и родовитости. Важное место занимали семьи, в которых имелось большее количество сильных воинов, то есть женщины усердно плодили сыновей. Как правило, эти семьи-кланы оказывались наиболее зажиточными и процветающими, ведь для гоблинов, промышляющих ратным делом, военные походы являлись основным источником богатства.

У каждого из пяти старейшин имелось по несколько жен, права которых не были равными. В каждой семье всем заправляла одна жена-хозяйка, остальные подчинялись ей, основной их функцией значилось рождение и воспитание детей — и только. Редким исключением считалось наличие в одном доме двух главных жен: такое случалось в том случае, если одна из женщин становилась хозяйкой, а другая — воительницей. Сферы их влияния почти не пересекались, поэтому «домашняя» и «военная» жена не конфликтовали. Однако подобное происходило редко, ведь среди молодых поколений многоженство считалось неуместным пережитком прошлого, ровно как среди стариков бытовало мнение о том, что оружие в руках женщины — вещь совершенно непозволительная.

Галакши, «военная» жена Гыбры, самого многодетного и зажиточного старейшины давно стала исключением. Ни один, даже самый консервативно настроенный, житель Гиеньей Гривы не посмел бы упрекнуть гордую северянку за то, что при первой необходимости она поднимала оружие и шла на битву плечом к плечу с мужчинами.

Надо сказать, что в отличии от благоверной, сам Гыбра, который был намного старше жены, давно уже не брался за палаш. Поэтому на всех военных советах Галакши сопровождала его и, незаметно для других, сама вела переговоры и принимала решения, тогда как молчаливо сидящий на постаменте муж лишь внимательно слушал ее и повелевающее кивал головой…

Среди собравшихся присутствовали представители всех поколений. Не только старики и матерые воины, но и молодые гоблины, успевшие проявить себя в битвах и охоте. К их мнению прислушивались, ведь юность, которая порой бывает слишком пылкой, часто оказывается и весьма дальновидной. «У молодых свои глаза» — гласило одно из популярных изречений…

Войдя в помещение, Айша быстро оглядела присутствующих, среди которых она заметила Ришту, Мойру и других своих ровесников. Вглядевшись в лица друзей, она поразилась, как изменились они за последнее время: на них не осталось и следа былой беспечности и юношеской беззаботности. А ведь такого не случалось даже после самых серьезных походов. Теперь, все обстояло иначе: угроза, нависшая над родным домом, изменила всех.

— Свободные дети Степи! — окинув взглядом собравшихся, заговорил скрипучим голосом Гыбра. — Помните ли вы о силе и славе наших предков, о том, как когда-то мы были Ордой, одно упоминание о которой повергало в ужас Королевство людей и Владычество эльфов! И что мы видим сейчас? Рыцари Короля атакуют наши деревни, а эльфы Волдэя рыскают по степи и ведут себя, как хозяева. Что думаете вы об этом, воины и мудрецы?

— Нет им пощады! — выкрикнул высокий длиннорукий гоблин.

— Война! Война! — тут же поддержали его несколько голосов.

— Подожди Паучья Лапа. Дош, Гишма, Клык, и вы погодите, — подняла руку Галакши, призывая к тишине, — война давно началась, а наши силы не так уж велики.

— Не поджимай хвост, женщина! — огрызнулся огромный гоблин, с усеянной шрамами лысой головой, — среди нас достаточно отважных воинов, нам нечего бояться.

— Не чего бояться? — Галакши смерила его спокойным холодным взглядом, — ты, Камень, был в походе, когда на Гиенью Гриву напали люди Короля. Ты не видел всего, что происходило здесь. Победа досталась нам лишь волей Богини.

— В деревне почти не было воинов тогда, — настоял на своем огромный Камень, — теперь почти все вернулись. Теперь мы сила.

— Сила, но не армия, — поддержал Галакши старейшина, которого звали Ашгар, — в Гиенью Гриву пришел только один отряд, и кроме рыцарей в нем были эльфы и драконы. Они объединили силы, и этот союз не принесет добра никому. Гоблинам тоже пора объединяться, пора возродить мощь Орды.

— С кем объединяться? — усмехнулся кто-то из молодых, — своих соседей мы не видели по многу лет, общаемся и торгуем с парой ближайших деревень, а про остальных ведать не ведаем. Может, их и нет уж в помине.

— Не болтай глупостей, Кикра! Степь велика, если кинуть клич — отыщутся воины.

— Но захотят ли они объединяться, — хмуро возразил Камень, — что им до дел, которые творятся в пограничье?

— Если ты еще не понял, лысая твоя башка, — сердито рявкнула на него Галакши, — то дела эти скоро коснутся всех. Эльфы пришли к нам не для того, чтобы поупражняться в фехтовании. Они протоптали дорогу от Королевства до самого Шиммака и ходят по ней, когда им вздумается. Сколько деревень они уже разгромили, известно лишь Богине! А мы отбили один отряд и спим спокойно!

— Женщина права. Галакши права, — зазвучало отовсюду. — Мы должны отправить гонцов в Степь на поиски соседей, готовых взять в руки оружие и сражаться за свои земли.

— Даже собрав все племена и роды, нам не одолеть силу, что выросла на западе, — прохрипел старейшина Нашра, — эльфы, драконы, люди — слишком сильный альянс. Мы не справимся одни.

Среди присутствующих зазвучали возмущенные возгласы, но Нашра поднял вверх руку, призывая к тишине. Услышав, как гулко звякнули совиные кости на его браслете, гоблины затихли.

— Глупо сражаться с альянсом в одиночку. Даже если мы соберем Орду, нам будут нужны союзники. Подумайте, кто может стать ими?

Окружающие молчали: то ли не знали, что ответить, то ли не хотели произносить вслух.

— Те, против кого повернулись силы эльфов и Короля, — раздался в тишине звонкий голос.

Множество глаз устремили взгляды на юную гоблиншу, сидящую возле самого входа.

— Может, ты назовешь тех, кого имела в виду, Айша? — влажные глаза старого Нашры обернулись к говорящей.

— Ликия, — немного растеряв уверенность от всеобщего внимания, произнесла та, и тут же добавила, собравшись с духом, — хозяйка Ликии принцесса Лэйла хочет заключить союз с народом Степи. Она просила меня исполнить роль гонца и принести гоблинам вот это.

Поднявшись и подойдя к постаментам старейшин, Айша вынула из-за полы куртки запечатанный свиток и передала его Нашре. Тот сорвал печать и развернул его:

— Договор союза, — немного удивленно произнес тот, — мы должны обдумать такое предложение…

Гоблины говорили долго. Спорили и соглашались, решали и взвешивали, кричали и молчали. Когда совет, наконец, закончился, солнце опустилось за горизонт, и над степью взошла луна. Огромная, карминно-красная — недоброе знамение будущих кровопролитий.

Предложение Лэйлы пока осталось без ответа. Осторожные старейшины думали, взвешивая все за и против. Однако гоблины единогласно поддержали мысль о том, чтобы отправить гонцов по всей Степи. Среди тех, кто вызвался исполнить их роль, оказались Нанга и Айша. Они были единственными конными всадниками в деревне. Их скорость могла сыграть на руку. Ришту, который хотел отправиться с ними, попросили остаться, деревне нужны были сильные воины, и волчьи всадники в том числе. На время сборов Гиенья Грива не могла остаться без прикрытия.

В очередной раз попрощавшись с матерью, Айша и Нанга вышли из родного дома и направились к коням. Глядя, как младший брат теребит рукоять прислоненного к стене топора, Айша вздохнула:

— Когда-нибудь мы вернемся домой, а он уже будет великим воином.

— Не грусти, сестренка, — хлопнул ее по плечу Нанга, — неважно кем он будет, главное, что мы обязательно вернемся…

Рамаль быстро прошел мимо лающих гончаков и молчаливо лежащих мастифов. Встал в конце коридора, с тяжелым сердцем осматривая пустые темные клети. Из самой дальней раздалась возня и веселое собачье повизгивание. Нехотя, не желая, Рамаль направился туда и остановился, глядя на двух оставшихся собак.

После того, как Хапа-Тавак решил провернуть свою хитрую уловку, с псарни увели дюжину темноморских терьеров. Найденный где-то анатомист получил за операцию кучу денег и седину на пол-головы, ведь теперь и он и вся его семья попадали под надзор господина Камэля, а значит, в случае утечки информации рисковали своими головами. Дело было серьезным и требовало ловкости и большого умения. Анатомист, хороший знаток своего ремесла, сумел собраться духом и провести операции успешно. Все, кроме одной. Последний пес погиб, и Хапа-Тавак потребовал еще одного на замену.

Рамаль заглянул в угловую клеть, там, разделенные перегородкой наивно радовались и стегали по стенам хвостами два темноморских терьера. Барклай и Фреа.

Эльф не разделил их беспечной радости. Нахмурившись, окинул взглядом маленькую желтую суку, Фреа, оценил ее распертое в стороны просвечивающее снизу розовым брюхо. Должна ощениться на днях — операцию она не выдержит.

Рука Рамаля налилась тяжестью, когда он потянулся к крюку, на котором висели широкие, украшенные золотыми клепками ошейники и кожаные поводки. Второй терьер радостно залаял, предвещая прогулку. Он устал сидеть в темном и душном загоне.

— Идем, Барклай, — не глядя псу в глаза, позвал Рамаль, приоткрывая дверь клети, — идем.

Пес выскочил в проход и радостно закрутился вокруг ног эльфа. Тот опустил вниз руку с ошейником, и терьер послушно нырнул в него своей страшной мордой, украшенной частоколом открытых острых зубов. Наивный и неуклюжий, опасный и беспощадный, верный и доверчивый, как все псы.

Похолодевшей рукой Рамаль пристегнул карабин к кольцу ошейника. Его сердце сковал лед. Все внутри замирало от мысли о том, что он ведет на заклание единственное на земле существо, которое считало его своим другом. Которое он считал своим другом… Проклятый анатомист! Глупый неумеха! Как он умудрился загубить последнюю собаку, ту самую собаку, имени которой Рамаль не знал. Он не жалел ее, из-за нее пришлось отдать Хапа-Таваку Барклая.

Слеза злой безысходности прокатилась по щеке эльфа. Проклиная собственную сентиментальность, он решительно намотал на кулак поводок. Пес притих, уняв свою радость, словно понял, что вывели его вовсе не ради праздной прогулки.

Эльф и терьер неспешным шагом двинулись прочь от псарни. Рамаль смотрел вперед, чувствуя, как впервые за много лет к глазам подкатывают слезы жалости и обиды. Пес опустил к земле могучую голову и медленно цокал когтями по брусчатке.

— Прости, Барклай, — сказал Рамаль тихим, вкрадчивым голосом. — Так уж вышло, прости…

— Я не пойду, — заявила Таша, натягивая одеяло и забиваясь поглубже в постель.

Тама, которая проснулась уже давно и, переделав свои нехитрые дела, вернулась в комнату с долгожданным нарядом щедрой фрейлины, взглянула на нее удивленно.

— Ты что, заболела? Чувствуешь себя плохо?

— Нет, — тихо отозвалась принцесса из своего импровизированного убежища, — не пойду и все…

Тама сияла, а для Таши грядущий бал казался казнью. Что она будет делать там? Усталая, обросшая неровными, плохо подстриженными лохмами, с телом, покрытым синяками и ссадинами, полученными за время последних приключений, со страшными узловатыми пальцами, обломанными грязными ногтями. Во время скитальческой жизни все эти неприятные детали выглядели неотъемлемыми частями долгого и непростого ученичества, но бал… Бал слыл событием совершенно иного рода, и Таша, которая, будучи принцессой, успела в свое время отведать изрядную порцию околосветской жизни не могла себе позволить показаться на нем приблудной оборванкой.

— Ну что ты, — Тама присела на край кровати подруги и тихонько постучала рукой по одеялу. — Пойдем. Тебе надо развлечься, отдохнуть и мне тоже. Тебя же госпожа Лэйла пригласила. Не будь невежей.

Таша вздохнула, сбрасывая одеяло и руша свое укрытие. Бал. Не веселье, а проблема. Взахлеб наобщавшись с Тамой предыдущим вечером, она с ужасом вспомнила о Фиро. Почти два дня прошло. Сколько им осталось еще быть вместе? Да и какое там вместе. Они не виделись с прибытия — злая ирония. Вот уж когда учишься дорожить каждой минутой, каждым часом, каждым днем. Неумолимое время — даже реку можно остановить плотиной, а на него управы нет. Течет и течет, вроде бы с одной скоростью, а посмотришь на часы, и поймешь — вот час прошел, вот два, вот полдня. Когда ждешь, время тянется медленно, но, зато, если нет его вовсе свободного, лишнего — летит стремительнее сокола. Таков закон времени, закон жизни — злой рок, не закон…

— Не пойду, — ощущая в душе пустоту и обидную, плаксивую вредность, снова буркнула Таша, — и не проси.

— Аааа, это потому, что у тебя нет красивого наряда, — догадалась пастушка.

— Да, именно! — тут же закивала головой обрадованная неожиданно пришедшим ответом, принцесса.

Как назло, в тот же миг в дверь комнаты поскреблась служанка, которая принесла аккуратно свернутое зеленое платье.

— А, ну-ка, примерь! — обрадовано выкрикнула Тама, подхватила платье и неистово встряхнула, расправляя, — прехорошенькое.

— Да уж, — неуверенно согласилась Таша, вспоминая, что доверять щедрым восторгам Тамы следует не всегда.

В тот момент ей даже почудилось, что сейчас откуда-то из-за спины раздастся хмурое бормотание Айши, о том, что Тама, мягко сказать, не права, и платье вовсе не так хорошо, как считает наивная пастушка… Но за спиной никого не было. Таша вздохнула, без гоблинши команда казалась неполной. А ведь когда-то их отчаянное трио могло вынести любые тяготы и приключения, дать отпор любому врагу. Как вышло, что судьбы их разошлись, словно пути-дороги от перекрестка? Все в разные стороны.

— Даже Айше оно бы понравилось, — словно прочитав мысли принцессы, грустно добавила Тама.

Таша сдалась. Она стянула подаренное Эллавией дорожное платье и покорно подняла вверх руки. Тама ловко натянула наряд ей через голову.

— Вот, повернись… Ой, — пастушка разочарованно всплеснула руками, — короткое, совсем короткое.

К всеобщему разочарованию, платье оказалось непозволительно куцым, короче старого ташиного плаща — и щиколотки видно и голени, тут уж нечего говорить о взлетевшей под грудь талии и коротких рукавах.

— Ну, почему ты такая высокая? — ища оправдания для ситуации, выдохнула Тама. — Что же делать.

— Видишь, — плохо скрыв радость, одернула подругу Таша, — не нужно мне идти на бал, все к этому ведет.

Но решительную и целеустремленную Таму сложно было переубедить или остановить:

— Значит так, — заявила она, вытаскивая принцессу в коридор и кивая на огромные часы одной из дворцовых башен, — время у нас еще есть. Мы пойдем в гардеробную фрейлин и одолжим тебе красивую и подходящую одежду.

— Одолжим? — переспросила Таша, уловив лихорадочный блеск в глазах подруги, — скажи еще, что украдем?

— Одолжим, — сдвинула брови Тама, и уверенно тряхнула светлыми кудрями, — у этих фрейлин платьев просто завались, авось не обеднеют. К тому же мы все вернем, сразу после бала.

Не успела Таша опомниться, как они уже спешили по персиковому, отделанному мозаикой из раковин коридору, ведущему к узкой мраморной лестнице, винтом уходящей куда-то наверх.

— Только тихо, — предупредила Тама, — плохо будет, если попадемся. Вперед!

Тычок в спину заставил Ташу приблизиться к блестящим чистотой ступеням и взойти по ним на следующий этаж. Оказавшись в круглом холле с пятью буковыми дверями, обитыми серебром, Тама сосредоточенно вгрызлась в ноготь указательного пальца.

— Куда теперь? — взволнованно прошептала Таша.

— Не помню, — пересчитав двери слева-направо и справа-налево, отозвалась подруга-авантюристка, — кажется сюда, — она толкнула вторую справа дверь.

За дверью оказался открытый переход с легкими арками и невесомой крышей. Белый мрамор на полу сиял чистотой, и Таша невольно обернулась, боясь оставить следы. Переход привел их в маленький холл, за которым снова открылся коридор с дверями. Возле одной из них Тама остановилась.

— Здесь, — произнесла она довольным тоном, припала ухом к деревянному полотну и, убедившись, что за дверью пусто, вошла внутрь.

Таша шмыгнула следом, с ужасом расслышав, как в тот же миг покинутый коридор огласился звуком шагов. Следом раздались голоса. Принцесса тихо притворила дверь и, взглянув на Таму, побледнела. Лицо подруги выражало удивление и испуг, ведь комната, в которой они оказались, была вовсе не гардеробной, а кабинетом, с огромным шкафом в углу и столом по центру. Шкура белого льва на полу, с целой головой и когтями на лапах глянула на незваных гостей с укором. На миг Таше даже показалась, что эта страшная шкура — живая, сейчас откроет пасть и заорет на весь дворец об их с Тамой вторжении.

К счастью шкура промолчала. Да и криков особых уже не требовалось. Шаги в коридоре были все ближе, послышались голоса, обнаружение девушек оказалось неизбежным.

— Прячемся в шкаф, — скомандовала Тама, впиваясь пальцами в ташину руку и подтаскивая девушку к массивным полированным створам.

— Ох… — только и успела выдохнуть принцесса.

— Тихо! Молчок! — бешеным шепотом приструнила ее пастушка.

Они забились под какие-то полки, пахнущие бумагой и кожей. В кабинет вошли. Судя по шагам двое, судя по голосам — мужчина и женщина. Мужской голос принадлежал глубокому старику, а женский, его не представлялось возможным не узнать: то была принцесса Лэйла, хозяйка Ликии.

За дверцами шкафа скрипнуло дерево: вошедшие сели, а Тама и Таша затаили дыхание.

— Дайте мне, наконец, ответ, господин Моруэл, не томите, — зазвучал голос городской хозяйки, вкрадчивый и четкий, — я должна знать все.

— Не просите меня о невозможном, моя госпожа, — уклончиво ответил старик, — я не провидец, а всего лишь старый, выживший из ума чернокнижник.

— Ах, Моруэл, провидцы видят лишь туманное будущее, в котором еще ничего не предрешено, вы же смотрите в прошлое, где все свершилось, где все неизменно. Не лукавьте, что не разделяете моих тревог, это вы отыскали легенду о Белом Кролике, но, то был лишь зачин, я уверена, иначе не осталось бы в тайнах идущей войны такого количества белых пятен.

— Не думайте о кролике, — как-то неестественно вздохнул чернокнижник, — что вам до него? Пусть Лесной Князь льет слезы о своих дочерях и ищет мести в битвах. Ликия не город войны. Ликия неприкосновенна.

— Времена изменились, Моруэл, — голос Лэйлы чуть заметно дрогнул, — не пытайтесь успокоить меня так, как делали много лет назад, глядя по голове маленькую испуганную девочку. Вы ведь как никто другой изучили ту легенду. Эльфийки эльфийками, головы головами, но суть-то не в них. Все началось с ключа, которым так жаждал владеть эльфийский воин.

— Я понимаю, — понизил голос старик, словно догадавшись, что у беседы есть невольные свидетели, — но мало ли в нашем мире ценных ключей…

— Я знаю лишь один, — оборвала собеседника Лэйла, — тот, о котором говорила мне бабка, сравнивая наши руки и убеждаясь, что они одинаковы, как две капли воды.

— Я понимаю ваши тревоги, — замурлыкал Моруэл, стараясь придать тону умиротворяющие ноты, — но не тревожьтесь раньше того, как настанет время тревог.

— А оно настанет, — сказала нелюбимая дочь Короля уверенно и громко, — уже настало. Я не хочу, чтобы карта, скрытая в венах и татуировках моей руки, досталась врагам. Я не знаю истинной цены и назначения ликийского ключа, но предыдущая хозяйка города хранила его тайну всю свою жизнь, ровно, как и поколения ее предшественниц, — выпалив вышесказанное яростно и вдохновенно, Лэйла помолчала несколько секунд и устало спросила. — Я уже давно не та маленькая девочка, которой вы читали сказки перед сном, не пытайтесь оградить меня от реальности пустыми словами. Я знаю, что за ключом придут, я это чувствую. Взяв в руки власть над Ликией, я сама стала этим городом и отныне вижу гораздо больше того, что подвластно глазу.

Лэйла замолчала. Молчал и Моруэл. В шкафу, прижимаясь друг к дружке, задержали дыхание Таша и Тама. Эти несколько безмолвных минут показались Таше вечностью. Она с ужасом думала о том, что не хочет слышать подобных разговоров и становиться свидетелем чьих-то тайн. Прислушиваясь к темноте, девушка молила Центру, чтобы беседа колдуна и городской хозяйки на этом закончилась, но грозный пророк Великого Централа не привык размениваться по мелочам.

— Кроме вас никто не знает о карте и ключе, — произнес, наконец, старый волшебник.

— Только вы, и ни одна живая душа более…

— Ошибаетесь, — добавил, вдруг, Моруэл, и девушки сжались от страха, предчувствуя разоблачение, — выходите, незваные гостьи, — грянуло снаружи.

Пришлось выбраться, скрываться далее было глупо.

Глядя на перепуганных, красных от стыда подруг, Лэйла помрачнела и взгляд ее наполнился глубокой печалью.

— Как вы оказались здесь? — спросила она, наконец.

— Хотели одолжить у фрейлин платье для бала, госпожа, — честно призналась Тама, понимая, что вранье только усугубит их вину.

— Как глупо… — вздохнула городская хозяйка, и взгляд ее стал совершенно отрешенным, словно вместо девушек перед глазами оказалось лишь пустое место.

— Что с нами будет? Вы накажите нас? — волнуясь, поинтересовалась Тама, Таша в тот момент вообще не могла произнести ни слова.

Лэйла не ответила, помолчав, кивнула на резную дверь в конце комнаты, добавляя:

— Возьмите любые платья, какие вам понравятся, и забудьте о том, что услышали.

Присев в неуклюжих, поспешных реверансах, девушки метнулись в указанном направлении и, лихорадочно похватав с вешалок первые попавшиеся наряды, бросились прочь из роковой комнаты.

Уже в коридоре, глядя на белую от ужаса Ташу, Тама задорно рассмеялась:

— Да не переживай ты так! Чего только не бывает во дворце — здесь полным-полно всяких сплетен и тайн. Главное, что не влетело, а до остального нам дела нет.

Таша промолчала, хоть и не разделила спокойствия и беззаботности подруги…

Оставшись наедине с чернокнижником, Лэйла погрузилась в мысли. Ее красивое лицо отметила печать тяжелой думы. Заметив это, Моруэл произнес:

— Все верно, госпожа, не тревожьтесь, все верно. Такова воля судьбы…

Нарбелия не прогадала, рассчитывая отыскать отца в рабочем кабинете. Как и прежде пару часов перед сном он предпочитал проводить в одиночестве. В такие минуты компанию ему составляли бокал старинного вина и любимая такса, спящая у ног на медвежьей шкуре.

Принцесса вошла без стука, огляделась по сторонам, словно боясь, что ненавистная драконша уже успела пробраться в обитель отца и что-то в ней поменять. Пока все оставалось на месте: Красный мрамор стен, колонны по углам, увитые резьбой в виде плющевых листьев, огромная люстра на сотню свечей, которую никто никогда не зажигал: отец всегда пользовался настольными подсвечниками, поэтому в кабинете царил уютный полумрак.

Спящая такса даже не подняла головы, Нарбелия ее знала с детства. Скользнув взглядам по высоким стеллажам из черного дерева, заполненным свитками, книгами, шкатулками, девушка подошла к массивному столу, украшенному по краю золотой чеканкой. Король поднял голову, оторвавшись от большой книги в кожаном переплете:

— Дочь моя, что привело тебя сюда в столь поздний час?

— Тревоги, отец, невыносимые тревоги о твоей судьбе и судьбе Королевства, — произнесла принцесса как можно более вкрадчиво и ласково.

— Не беспокойся, доброе дитя, сейчас моя душа переполнена ликованием. Ничто не приносит Королевству такого благоденствия, как вдохновение и счастье его Короля! Столица цветет, будто райский сад.

— Все это, конечно, хорошо, — отвела взгляд Нарбелия, стараясь не заглядывать в раскрасневшееся, счастливое лицо отца, — но твоя свадьба весьма обеспокоила меня. Это поспешное решение, пойми, отец!

— Конечно, все произошло слишком быстро, но истинную любовь не сдержишь, — мечтательно развел руками Король, — не беспокойся, Миния станет замечательной Королевой, с ее приходом судьба наших земель окажется в надежных руках. К тому же она красива, как ангел, подданные полюбят ее.

— Ты плохо знаешь эту женщину, — сердито выдохнула Нарбелия, не терпевшая подобных комплиментов в чужой адрес — ее голос моментально растерял всю напускную нежность, — она коварна и опасна.

— Это ревность, дитя мое, — печально улыбнулся Король, пытаясь уладить ситуацию, — я понимаю, ты верна своей матери, хоть и помнишь ее едва. Ты привыкнешь и поймешь меня…

— Как можно такое понять? — распалилась Нарбелия, — молодая проходимка окрутила старого Короля, заскучавшего в одиночестве.

— Не нужно так говорить, — лицо Короля помрачнело, — ты ранишь меня в самое сердце.

— Это не я раню твое сердце, — отчаянно выкрикнула принцесса, — это твоя потаскуха-Миния скоро вырвет его и сожрет на завтрак. Она гадюка, отец, подлая змея! Неужели ты настолько слеп? Где твоя прозорливость, мудрость? Где?

— Не дерзи, Нарбелия! Не зарывайся! — вскочил с места Король, и старая такса испуганно заскулила, забиваясь под ящики стола.

— Отмени свадьбу, отец. Отмени, пока не поздно. Послушай меня. Неужели ты позволишь, чтобы наше Королевство попало в загребущие лапы какой-то драконши? Ты забыл, что у тебя есть наследница?

— Ах, вот в чем дело, — голос Короля вдруг стал холодным и презрительным, — ты расстроилась, что власть перейдет не в твои руки? Как низко, дочь моя… — он вздохнул разочарованно и печально, — не беспокойся, я не оставлю тебя без наследства: ты получишь в свое распоряжение Ликию.

— Что? А как же Лэйла?

— Лэйла предала Королевство, и за это лишится своего трона.

Нарбелия почувствовала холод в пальцах рук и ног. Мертвец не соврал — Миния и впрямь восстановила отца против сестры. Все услышанное звучало просто отвратительно, гадко, подло. Дрянная авантюристка с крысиными зубами, не успев стать Королевой, навела свои порядки — надумала лишить трона обеих дочерей Короля. Дрянь. Нарбелия сжала кулаки и скрипнула зубами. Проклятье. Проклятье! Проклятье…

Опустив голову, она направилась в свои покои. Разговор так ничем и не окончился, а все попытки отговорить отца от свадьбы провалились. Разные мысли метались в голове наследницы, все они были рождены яростью и жаждой мести. Она вспоминала все самые мощные и убийственные заклинания, воскрешала в памяти имена знакомых убийц и названия ядов. Осознав — решить проблему по-хорошему не выйдет, принцесса поняла, что пойдет на все.

Нельзя обвинить Нарбелию в том, что она опустила руки: сколько заклинаний было прочитано, сколько наемных убийц послано, сколько служанок подкуплено. Однако королевская невеста оказалась крепким орешком, весьма крепким, чтобы теперь уже бывшая наследница обломала об нее свои прекрасные зубки. Ярости и гневу последней не было конца. Она била посуду и закатывала истерики горничным. Служанки боялись лишний раз подходить к ее покоям.

Наконец, день свадьбы настал. Столица ликовала, утопающая в цветах, пестрящая лучшими нарядами ее жителей, наполненная ароматом угощений, вынесенных на площади и разложенных на укрытых белыми скатертями столах, специально для простого народа. В этот день каждый мог подойти к королевскому столу и поесть досыта. Богатые брезговали яствами, уступая свое место нищим и беднякам, которые дружно толпились возле постоянно пополняемых блюд, вознося хвалу небесам, благословенному Королю и его прекрасной невесте.

Для обеспечения охраны и порядка солдаты со всех окрестных гарнизонов были присланы в столицу. Они патрулировали улицы площади и парки. Охрану дворца утроили, боясь новых выходок неизвестного недоброжелателя, совершившего за последнюю неделю несколько покушений на Минию. К великому утешению Короля, сама драконша не слишком беспокоилась об этой напасти, ее личные телохранители — два мага-эльфа прекрасно справлялись со своей задачей, да и сама невеста вовсе не была беззащитной.

С раннего утра от Короля не отходили многочисленные слуги, пажи, парикмахеры и швеи. Одни укладывали ему волосы, другие пудрили лицо, третьи брызгали благовониями нижнюю одежду, четвертые подгоняли расшитый рубинами алый камзол так, чтобы сидел безупречно.

Когда, наконец, все приготовления были закончены, а если говорить точнее, к обеду великого дня, Король, в сопровождении телохранителей, знаменосцев и пажей покинул дворец, отправляясь в самый величественный храм Объединенного Централа, находящийся на площади Святого Центры, совсем недалеко от королевского дворца. Расстояние, которое можно было за несколько минут преодолеть пешком, отец Нарбелии проехал в нарядной карете, запряженной шестеркой великолепных эльфийских коней темно-игреневой масти.

Там, по всем правилам этикета, он остановился, ожидая картеж невесты. Она не заставила себя долго ждать. Подъехала к ступеням храма на открытой повозке из перламутра, укрытой белыми норковыми шкурами и запряженной белоснежной парой редких в этих местах северных упряжных.

Увидев будущую венценосную чету, оттесненные от проездов охраной, толпы зевак восторженно загудели, выкрикивая поздравления и благодарности Королю и его невесте. А тот, взяв под руку Минию, ступил на мраморную лестницу, идущую между рядов колонн, ко входу в храм. Внутрь храма, согласно обычаю, в тот день не пускали никого, кроме царственного жениха и его благородной невесты.

Лишь один человек во всей столице не разделил всеобщего праздника и торжества. Нарбелия. Мрачная и злая она уединилась в своих покоях, отправив прочь королевского пажа, сообщившего, что Король ожидает дочь на церемонии. Дабы сохранить лицо и не выглядеть в глазах дворцовых сплетников обиженной жизнью скандалисткой, бывшая наследница сослалась на сильное недомогание, что отчасти являлось правдой. Она действительно чувствовала себя нехорошо. Не стоило и гадать, что явилось причиной этой хвори — лютая злоба, точащая сердце, постоянное недоедание и недосып. Нервы были на пределе, силы тоже.

Захлопнув наглухо окно, специально, чтобы не слышать радостные крики и веселую музыку, Нарбелия задернула тяжелые портьеры и, бессильно рыдая, рухнула на кровать. Воцарившиеся в ее комнате тишина и мрак не дали покоя, наоборот, создали ощущение пустого склепа, в котором ее, законную наследницу, оставили одну, более ненужную и неважную своему Королевству и отцу. Она рыдала и рыдала, уткнувшись лицом в мягкую перину, до тех пор, пока сквозь собственные всхлипы не различила тихий стук в дверь.

— Хайди, это ты, — разочарованно выдохнула Нарбелия, и тут же отвернулась, пряча от пришельца распухшее красное лицо, — что, на свадьбу не пригласили?

— Зря рычишь, дорогая, хотя, сейчас это тебе несказанно идет — с таким лицом ты и вправду похожа на бульдога, у которого из-под носа утянули кость.

— Это тебя давно пора скормить бульдогам, мерзкая падаль! — поворачиваясь, выкрикнула принцесса, получив долгожданный объект для излияния своего гнева, — ненавижу тебя, всех ненавижу! Вокруг одни враги и негодяи! Трусы и предатели! Ублюдки и подлецы!

— Угомонись, — злобно прошипел в ответ ее мертвый слуга, — хватит психовать. Этим делу не поможешь.

— Уже ничем не поможешь! Поганка-Миния охомутала Короля. Я — нищая бесприданница! Это конец, конец…

— Возьми себя в руки, дура. Ты все еще принцесса и королевская дочь! Не ной, словно битая служанка, — спокойные прежде глаза мертвеца полыхнули оранжевым огнем.

— Да, пожалуй, — Нарбелия гневно откинула волосы и направилась к выходу, — пора положить конец этому цирку.

— Что ты задумала? — в голосе Хайди промелькнуло беспокойство.

— Убью крысу прямо сейчас…

— Не вздумай! Убьешь — станешь преступницей межгосударственного масштаба, и тебя повесят, не посмотрят, что благородных кровей.

— Пусть попробуют, — глаза наследницы налились кровью, — пусть рискнут, — на концах тонких пальчиков полыхнули опасные искры, — познают мощь моей силы.

— Миния тебе не по зубам, — понижая голос, произнес мертвец, отслеживая все движения Нарбелии.

— Не родилась еще та стерва, которой я не смогу свернуть шею! — голос бывшей наследницы превратился в злобное шипение.

Собирая в ладонях электрические комки силы, Нарбелия направилась в коридор. Хайди нагнал ее в дверях и схватил за руку:

— Стой.

— Не смей трогать меня, — прошипела Нарбелия, толкая его в грудь.

Мертвец перехватил ее за запястья, и она снова зарычала, как дикая разъяренная кошка:

— Не смей меня останавливать, ты мой слуга! — рванулась, отскочила, развернувшись спиной, кинулась в проход.

Сильные руки обхватили ее сзади. Одна обвила шею, вторая талию, оскаленные зубы клацнули возле украшенного золотом и брильянтами уха:

— Не дури, истеричка. Сегодня убьешь Минию и насытишься местью, а завтра, стоя на эшафоте пожалеешь о содеянном.

— Не пожалею! Ничто не может быть слаще желанной мести…

С этими словами девушка рванулась из последних сил. Хайди удержал ее, крепче пережав горло, впиваясь рукой в нежный живот. Неожиданно под пальцами что-то шевельнулось — от неожиданности мертвец ослабил хватку, а потом и вовсе отпустил Нарбелию. Она стояла тяжело дыша.

— Ты…ты почему не сказала? — напряженный взгляд Хайди пересекся с осоловевшими глазами принцессы, — чей ребенок?

— Кириэля, — еле слышно произнесла принцесса.

— Ты врешь, — прозвучало в ответ, — сама знаешь, что беременна не от него.

— Это не важно, он не догадается, что ребенок от Тианара.

— Тианара, — переспросил мертвец, прищуривая глаза и требовательно взирая на принцессу, — с тех пор, как я вытащил тебя из подземелья, прошло немало времени… Какой срок?

— Большой.

— Какой, отвечай.

— Последний месяц.

— Не может быть, — на лице Хайди, рассматривающего стройную фигуру девушки и незаметный живот, проступило тревожное недоумение.

Жажда мести мгновенно прошла, стоило верному слуге обнаружить то, что Нарбелия прятала уже несколько месяцев, не желая открыть прежде всего себе самой. Первое время она внушала себе, что вовсе не беременна, и все признаки — лишь результат постоянных переживаний и стрессов. Потом пыталась избавиться от ребенка, но что-то каждый раз останавливало ее. Теперь она смирилась с фактом, решив использовать свое состояние, как козырь, способный ускорить свадьбу с Кириэлем. Конечно, задумка могла провалиться, но Нарбелия, которой не чего было терять, полностью полагалась на собственные магические способности. С помощью колдовства она смогла укрыть плотным мороком свое тело, и сделала это так искусно, что даже сильные маги в Эльфаноре не сумели заподозрить неладное.

Поделившись своими планами с Хайди, особой поддержки она не получила. Усевшись в кресло и задумчиво подперев рукой подбородок, мертвец разочарованно покачал головой:

— Пусть Кириэль и полный болван, его кукловоды наверняка задумаются, прежде чем допустить тебя к будущему Владыке. Живот ты скрыла, но со дня на день родится ребенок, как ты поступишь тогда?

— Я его спрячу, притворюсь беременной, объявлю принцу и его прихвостням подходящий срок, выйду замуж, стану Владычицей, а потом изображу роды наследника, — уверенно заявила Нарбелия.

— Изобразишь? Думаешь, это будет легко, к тебе приставят кучу шпионов и личного врача, — голос собеседника переполнился сомнением.

— Повитуху и врача я возьму своих — таковым будет мое условие. И Кириэль его выполнит, я заставлю, — нежные пальцы свернулись в кулак, — таков будет каприз невесты.

— Что ж, попробуй, — Хайди взглянул девушке в глаза, и взгляд его обнадеживал.

Странное ощущение надежности и защищенности переполнило принцессу. Конечно, периодически Хайди злил и раздражал ее, но, в то же время, его компания с каждым днем становилась все более желанной и приятной. Девушка не могла точно истолковать свои чувства, но былой ненависти в них почти не осталось, а градус привязанности и даже зависимости поднимался с каждым днем.

Успокоившись, Нарбелия расслабленно откинулась в кресле напротив мертвеца, по-кошачьи потянулась, меряя его недвусмысленным взором, тоскливо посмотрела сначала на диван, а потом на кровать. Хайди ответил прямым взглядом, скрывающим усталую насмешку. Потом ушел прочь, а Нарбелия, с досадой поглядев ему вслед, уселась за письменный стол и, достав из ящика тонкий лист надушенной благовониями бумаги с золотым гербом в углу, принялась писать послание «возлюбленному» эльфийскому принцу.

— Кого еще там принесло? — рыкнул Камэль на невысокого большеглазого эльфа, в роду которого явно имелась лесная родня.

— Разбойники, — тихо ответил тот, боясь поднять лицо и встретиться глазами с главным, — говорят, господин Хапа-Тавак их пригласил.

— Ясно, — дернул губой Камэль отчего расположившийся возле рта шрам пошел вверх надломленной дугой. — Эй, Зенка! — прикрикнул он, обернувшись за спину. — Бегом к господину, скажи эти пришли. Разбойники.

В полумраке длинного коридора, не имеющего окон, раздались частые шажки. Служанка-полукровка со всех ног бросилась исполнять приказ. Она торопилась, и причин у нее на то имелось две: первая — нерасторопность каралась руганью, а в худшем случае даже побоями; вторая — оставаться рядом с господином Камэлем никто из слуг не желал.

Шаги утихли, в конце коридора скрипнула дверь, вырезав на темном полу четкий светлый прямоугольник. Спустя минуту — снова звук двери и опять чечетка быстрых ног по каменному узорному полу.

— Господин Хапа-Тавак велел пригласить их поскорее, — отчеканила она, справляясь с дыханием, — ждет их очень.

— Поди прочь, — буркнул на служанку Камэль, раздраженный ее простым пограничным говорком, — глаза не мозоль.

Обрадованная Зенка кинулась со всех ног к дальней лестнице, ведущей на первые этажи, где находились комнаты слуг. В спешке поскользнулась и растянулась на полу, тут же мячиком подскочила и понеслась еще быстрее.

— Слышал? Зови разбойников, чего стоишь, — было приказано невысокому эльфу, и тот, взяв пример с благоразумной Зенки, поспешил удалиться…

Шайку Гои на западе знали хорошо. Она патрулировала все восточные дороги. Караванщики говорили о ней с ужасом, а Королевские солдаты и эльийские охотники с досадой и ненавистью. Не желая делить степи с гоблинами, разбойники не подходили близко к Королевству, обычно держались у границ Апара и на севере, там, где степная коса тянулась почти до самого Шиммака. Там степь не была такой дикой, как на западе, там проживало много людей, а гоблинские поселения встречались редко.

Если Король тратил все силы на разгром разбойничьих банд, то хитрые апарцы поступали иначе — когда Гоя принимался бесчинствовать слишком близко к границе, или слишком сильно тревожил апарских купцов, его решительно отгоняли в степь, не преследуя. Ходили слухи, что головорезы Гои стоят на тайной службе у апарцев и даже платят им налог с награбленного…

Изучая пристальным взглядом сытые холеные лица разбойников, Камэль скрыл возникшее удивление. Обычно люди подобной профессии смотрелись иначе: местные разбойнички выглядели совершенными оборванцами. Западные леса и дороги не таили особых щедрот, поэтому вольные ватаги промышляли в них кое-чем, перебиваясь набегами на крестьянские хозяйства и редких путников.

Те, что пришли с Гоей, все как один носили дорогую кожаную одежду, проклепанную серебром и украшенную самоцветами. Их пальцы сверкали кольцами, шеи гнулись под тяжестью золотых цепей. В глазах эльфа гости выглядели скорее зажравшимися пижонами, нежели прожженными бойцами, но одного прямого взгляда хватило, чтобы опровергнуть эту видимость.

Сам Гоя выглядел человеком уверенным и осторожным. Темные волосы и ястребиное лицо с крючковатым носом и острым, немигающим взглядом хищной птицы выдавали в нем чистокровного апарца. Как истинный апарец он был сухощав и не слишком высок. В отличие от красно-рыжей, под цвет степной травы, одежды остальных разбойников, главарь носил черную кожу, прошитую золотом, без аляпистых самоцветов и цепей. Угловатые плечи выходили вперед, как сложенные крылья, придавая ему еще большее сходство с ястребом.

Здесь, в Волдэе, лишенный открытого пространства, этот степной хищник явно чувствовал себя неуютно. Оглядев с ног до головы Камэля, Гоя напрягся — внешность Высокого не вызвала у него доверия.

— Где тот, кто хотел видеть нас? — каркнул он, наконец, совершенно по-вороньи, хрипло и пронзительно, — сдается мне, звал нас сюда не ты, эльф.

— Кто бы ни звал, вы здесь, — отрезал Камэль, — так не будем тратить время на ненужные разглагольствования и перейдем к делу.

— Добре, — кивнул Гоя, сбавляя гонор под непримиримым и властным взглядом волдэйца, — добре, эльф. Дело хорошо лишь тогда, когда выгодно обеим сторонам. Объясни, чего вы, жители запада хотите от нас?

— Не прикидывайся несведущим, главарь, — по-волчьи оскалился Камэль, заставляя разбойников, стоящих перед ним, отвести взгляды, — не знай ты, о чем пойдет речь, разве проделал бы столь длинный путь?

— Слава о силе Белого Кролика дошла до нашей степи. Его люди шастают там последнее время чаще купеческих караванов. И мы их не трогаем, — Гоя улыбнулся, показав оба ряда желтых мелких зубов.

— Правильно делаете. Вы не дураки, — ухмыльнулся Камэль. — Вы ведь служите кому-то из апарских князей?

— То наше дело, — снова оскалил зубы главарь, — а твой господин, что, хотел просить нас о помощи?

— Хапа-Тавак, — проскрежетал зубами эльф, даже не удосуживаясь добавить «господин», — предлагает тебе сделку. Ты будешь служить ему — охранять его обозы и смотреть, чтобы никто не ходил по следам, а он отдаст тебе всю степь.

— Степь отдаст? — заливисто рассмеялся Гоя, вскидывая вверх черные брови, — он что, хозяин степи? Степь моя и всегда будет моей!

— Твоя лишь узкая полоска вдоль апарской границы. Степь ничья, а по факту — принадлежит гоблинам. Если она захотят — раздавят тебя, как вошь. А с нами ты обретешь силу…

— И стану цепным псом Белого Кролика?

— Лучше быть цепным псом, чем безхозной шавкой, — не скупился в выражениях Камэль, — ты же любишь деньги и власть, так ведь, Гоя?

— Можно подумать их не любишь ты, — прищурился апарец, меряя взглядом эльфа, — все любят власть и деньги, и все их ищут.

— Примешь наше предложение, и твой поиск увенчается успехом, — прозвучало в ответ.

— Добре, — кивнул Гоя, и хотя видно было, что решения он еще не принял, алчный блеск в глазах указывал на то, в какую сторону разбойник скорее всего склонится, — а как же гоблины? — спросил он вдруг.

— А что гоблины, — насторожился эльф, догадываясь, о чем будет речь.

— По степи ползут слухи, что они собирают Орду…

— Чтобы собрать Орду, нужны тысячи тысяч, а не десяток полудохлых деревень, половина из которых живут в раздорах, — отмахнулся Камэль, кивая на светлую галерею, ведущую в противоположную сторону от покоев Хапа-Тавака, — отдохните с дороги и подумайте, чтобы к утру решить все окончательно.

— Твое гостеприимство подкупает, эльф, — сдержанно поблагодарил Камэля Гоя, подавая своим людям знак следовать за ним, — пришли нам хорошего пива и вина, да служанок помясистее, — желтые зубы снова плотоядно обнажились, — мои люди изголодались с дороги…

Рамаль видел, как в цитадель прибыли разбойники, но они волновали его мало. Из головы не шла умная и печальная собачья морда, полные бесконечной преданности глаза, понимающие и принимающие все, даже предательство хозяина.

В небольшом зале на перекрестье коридоров и галерей, ведущих в жилые покои, проходили переговоры с разбойниками. Без него. Рамалю не было до них интереса. Ему вообще не было больше интереса к делам Хапа-Тавака и волдэйской верхушки. В голове его что-то щелкнуло, а в расчетливой, жестокой душе что-то надломилось, оборвалось. Эльф испытал омерзение и ненависть сначала к сложившейся ситуации, потом к окружающим, и напоследок к самому себе. Гадкое, щемящее чувство родилось где-то в желудке и с тошнотой подступило к горлу. Гадость, мерзость, грязь.

Он сощурил глаза и шагнул из темноты в светлый открытый переход. Остановился, созерцая представший вид: окружающие цитадель могучие серые стены и буйные кудри непроходимых лесов за ними. Даже эта умиротворяющая, величественная картина не уняла душевной тошноты.

Рамаль изо всех сил прислушался к шуму ветра в кронах, пытаясь отыскать в нем упоение и покой, но мимолетное спокойствие нарушилось, не успев начаться. В галерею, отчаянно топая босыми ногами, влетела девка-служанка. Растрепанная, в сбитом набок корсаже, из которого выпала при беге одна маленькая бледная грудь, она мчалась со всех ног, отчаянно всхлипывая и тяжело дыша.

Увидев Рамаля, служанка кинулась ему под ноги и тонко завыла, давясь воздухом от перебитого дыхания. За ней из прохода не спеша вышли двое мужчин в рыжей коже. Они двинулись к Рамалю невозмутимо и уверенно, как хищники, знающие, что загнанная добыча никуда не убежит.

— Это наша девка, нам ее дал господин Камэль, — несколько неуверенно произнес один из них, обращаясь к Рамалю, который стоял в замешательстве, отвлеченный от своих терзаний.

Наверное, за пару дней до этого он не обратил бы на происходящее внимание, прошел бы мимо. Теперь чаша омерзения дополнилась последней каплей. Грязь, ложь, унижение… Рамаль судорожно сглотнул, презрительно рассматривая «гостей». Ему хотелось выхватить меч и выпустить кишки всем: и этим обнаглевшим людишкам, и маленькой грязной полукровке, пачкающей своими соплями и слезами его сапоги. Мерзость. Подчиняясь остаткам былой рациональности и расчетливости, эльф сдержался:

— Камэль перепутал, это моя личная горничная, — заявил он тоном, не терпящим возражения, — и я ее заберу.

Подчиняясь властному голосу эльфа, разбойники что-то пробурчали себе под нос и, покинув галерею, ушли в темноту переходов.

Рамаль хотел сделать шаг, но не смог — девчонка намертво вцепилась в сапог.

— Уйди прочь, — тряхнул ногой эльф, но служанка лишь отчаянно завыла и мотнула головой:

— Не гоните меня, господин, мне так страшно в жизни не было. Защитите меня от этих нелюдей, молю вас, защитите, — она ткнулась лицом ему под колено, фыркая и шмыгая покрасневшим носом.

— Отстань, — повторил Рамаль без особой надежды, — или к себе.

— Нет, господин, я не пойду, не прогоняйте, возьмите с собой, — девчонка задохнулась всхлипами и затихла.

Рамаль осторожно нагнулся и с силой отцепил ее руки от себя. Морщась, посмотрел, как она, брошенная теперь на произвол судьбы, тихо свернулась на полу и тонко заскулила. Бросив на трясущееся тело последний взгляд, пошел к себе.

Неожиданно в памяти всплыло улыбающееся простое лицо маленькой служанки. Это она всегда приносила в жилые комнаты живые цветы с улицы, бегала, смешно шлепая босыми ногами, звонко пела, елозя с тряпкой по холодному полу. Он вспомнил ее имя — Зенка…

За спиной раздались неуверенные едва слышные шаги. Рамаль обернулся. Девушка стояла позади, ясно было, что она шла за ним, стараясь остаться незаметной. Смерив служанку взглядом, эльф ничего не сказал, пошел дальше, возле личных покоев остановился, оглянулся. Зенка стояла в нескольких шагах, глядя на него жалостливо, виновато, словно приблудившаяся брошенная собака. Рамаль приоткрыл дверь, вошел к себе. Подумав, выглянул в коридор, девушка была на прежнем месте.

— Заходи, — кивнул, удивляясь собственной мягкосердечности, — быстрее.

Уловив в голосе господина ноты раздражения, Зенка не заставила себя ждать, тут же шмыгнула в комнату и замерла на входе.

— Можешь сесть там, — Рамаль кивнул ей на узкий диван, прячущийся за выступающим зевом камина, — и чтобы ни писка, ни шороха.

Служанка послушно выполнила приказ.

Рамаль забыл о ней через минуту. Сев за стол, он достал из ящика стопку писем и бумаг, перебрал медленно, задумчиво, затем сложил в дорожную сумку. Из другого ящика он вынул шкатулку с драгоценными камнями и, не заглядывая внутрь, отправил следом. Если бы в тот момент кто-то спросил его: «Что он делает и куда собирается?», Рамаль бы не ответил. В тот момент он был вовсе не в Волдэе, не в своих покоях, не за столом. Он погрузился в себе, перелопачивая и осмысливая все последние происшествия жизни. Чем больше он думал, тем сильнее осознавал, насколько претит ему все происходящее.

Когда стрелки старинных часов в мраморном футляре перевалили за полночь, Рамаль встал из-за стола и направился к своему ложу. Это был узкий невысокий лежак давнего вдовца, закоренелого холостяка, посвятившего себя делу и напрочь забывшему об амурах.

Жена Рамаля погибла от рук разбойников много лет назад. Это явилось еще одной причиной сомнений эльфа. Узнав о визите Гои, он ощутил злое разочарование и неприятные воспоминания о старой душевной ране.

Жена. Нельзя сказать, чтобы он сильно любил ее. Нареченная родом, далеко не красавица по эльфийским меркам, она вошла в его жизнь незаметно и, как большинство незаметных вещей, стала привычной и необходимой. Лишь оставшись один, Рамаль понял, насколько привязался к этой невзрачной эльфийке. С ее уходом в его жизни завершилась какая-то безумно важная часть. Он стал другом: холодным, замкнутым и вечно раздраженным. Редкие любовницы не задерживались надолго, не в силах выдержать скверный характер и постоянный холод. Рамаль забыл о любви, даря последние крохи своей доброжелательности простодушным обитателям волдэйской псарни.

Сегодня от его надломленной жизни отвалился еще один важный кусок, лишая последней надежды на свет, способный замаячить впереди.

Рамаль не мог уснуть. Глаза размыкались сами собой, а мысли все шли и шли сквозь абсолютно трезвую и бодрую голову. Про служанку он забыл.

В тишине раздалось шлепанье шагов. Эльф напрягся, а потом, вспомнив о навязавшейся соседке, успокоился. От нее опасности точно никакой. «Наверное, решила уйти, или встала по нужде, вот и бродит тут среди ночи» — подумал Рамаль, а шаги тем временем приблизились к его лежанке.

— Чего тебе? — буркнул он, обозначая свое бодрствование и садясь на кровати, — уборные в конце покоев, а выход там…

Частое взволнованное дыхание раздалось совсем рядом, а потом шепот, испуганный, робкий:

— Собачка ваша жива, господин. Вы не волнуйтесь. Я видела ее — вся перевязанная, сквозь бинты кровь проступила, но живая. Даже хвостом повиляла, когда я ее позвала…

— Ты для этого поднялась? Чтобы сказать мне? — с напускной угрозой поинтересовался Рамаль, стараясь скрыть появившуюся в голосе радость.

— Нет, господин, не только это…

Она запнулась, не найдя слов. Рамаль понял, что она подошла вплотную. Маленькие руки легли ему на плечи.

— Вы спасли меня, господин, а мне нечем отблагодарить вас, кроме этого…

Рамаль почувствовал, как теплые ладони заскользили по его плечам, сунулись на грудь через ворот рубашки. Сухие горячие губы виновато коснулись щеки, а потом угла рта.

— Перестань, — прошептал эльф совершенно потерянно и устало, — хватит.

— Я буду благодарной, господин, я должна быть благодарной, — твердила девчонка, словно молилась.

Она оседлала его колени и принялась стягивать с Рамаля рубаху. Ее сердце колотилось невероятно громко, передавая пульсацию в окружающее пространство. Эльф ухватил ее за предплечья и, скидывая с себя, тряхнул что есть мочи:

— Успокойся, хватит, уходи, — прорычал ей в лицо.

Она вроде бы поняла, отступила, но потом снова подошла вплотную, опустилась на колени перед сидящим Рамалем и положила руки ему на бедра.

— Я сделаю все, все что захотите. Вам будет приятно, господин, — сказала она утробным, не своим голосам, и глаза ее блеснули во тьме.

На секунду сердце эльфа екнуло, горячие ладони зажгли в сердце угли когда-то потухшего огня. Он поднял служанку с колен и притянул к себе, чувствуя жар девичьего тела, пахнущего потом и мятой, которой набивали подушки с благовониями. Она вновь уселась к нему на колени, обхватывая бедрами его ноги. Он взглянул в едва различимые во мраке глаза, и его душу заполнила новая волна омерзения. «Здесь все предрешено им, — пронеслось в голове, — если он решил, что собака должна умереть, значит, она умрет, и не спасут никакие уловки. А теперь эта маленькая служанка: если он решил, что ее сегодня поимеют, значит, так тому и быть, и не важно, разбойники то будут, или случайный якобы спаситель… Все предрешено! Проклятый Хапа-Тавак…»

Больно пережав худое предплечье, Рамаль снова стащил с себя девчонку, поднялся и выволок в коридор.

— Уходи! — приказал он угрожающе.

Служанка зарыдала надрывно и жалобно, но Рамаль был непреклонен. Нет, сегодня он изменит все, по крайней мере, в своей судьбе.

Оставив плачущую служанку за дверью, эльф надел дорожный костюм, накинул плащ и подхватил сумку. Хватит. Он постоял немного, глядя в глаза Высоким эльфам на темных портретах. Хватит. Великие короли и воины прошлого смотрели на него со сдержанным одобрением. Хватит…

Выйдя бесшумно из покоев и притворив дверь, он чуть не споткнулся о Зенку, которая так и не ушла восвояси. Он грубо подхватил ее за ворот платья и поставил на ноги:

— Пойдем, живее, — потянул за собой, взяв под локоть.

— Куда? — испуганно шепнула девушка.

— На конюшню за лошадьми. Хочу убраться из этого места. Ты со мной?

— Да, господин, — благоговейно кивнула служанка, и глаза ее радостно сверкнули.

Рамаль двинулся к лестнице, ведущей во двор, а Зенка со всех ног поспешила за ним…

Оставив за спиной Гроннамор и Энию, Северные подошли к стенам Кингсифора. Когда-то, во времена процветания, этот город считался одной из самых могучих крепостей Королевства. Мощь его стен и высота башен могла поспорить даже с Западным Волдэем. Стены Кингсифора и теперь оставались неприступными, но, вот беда, за ними не было и трети того великого войска, которым город когда-то располагал. Однако даже этих несчастных остатков хватило, чтобы заставить Северную армию как следует попотеть.

Лишь когда Кингсифор пал, Кадара-Риго вздохнул с облегчением. Здесь, в самом сердце Королевства он не чувствовал себя спокойно и не был как прежде уверен в своих силах. Причин тому было несколько: во-первых, местные жители, которые сбились в партизанские шайки и то и дело совершали набеги на Северных, во-вторых, возрожденный альянс Короля с Гильдией Драконов. Без надежного прикрытия армия, даже самая сильная и непобедимая, в конце концов, становилась уязвимой для противника. Постоянно держать своих людей под открытым небом было неразумно, так же, как постоянно гонять кругами по территории Королевства.

Стены Кингсифора подарили Северным долгожданный покой и заслуженный отдых. Теперь можно было затаиться на время, дождаться от врагов ответного шага, разослать шпионов, прослушать и пронюхать, что происходит вокруг и планируется у противника.

Даже Ану, последнее время слишком сильно погруженный в свои мысли, позволил себе расслабиться и не думать о плохом. Стоило некроманту почувствовать себя увереннее, мертвяки моментально почувствовали это, даже Широ, совершенно непредсказуемый последнее время, вел себя весьма покладисто и тихо.

Письмо от Франца Аро принесло добрые вести. Во время путешествия с сыщиком Фиро отыскал запах Белого Кролика.

«Отлично! — Ану радостно стукнул ладонью по столу. — Просто отлично». Он заботливо убрал бумагу обратно в конверт и подошел к окну.

Мгновенная радость сменилась раздумьем. Фиро. Он больше не чувствовал связи с мертвецом. Связь души и воли — некромант не ощущает ее лишь когда его мертвец уничтожен или… В подобное «или» Ану не поверил бы никогда в жизни. Не поверил бы раньше, но теперь все изменилось. Он верил, и вера эта придала ему сил. Как только связь с Фиро порвалась, некромант почувствовал облегчение, словно тяжкий камень свалился с души, унеся с собой неуверенность и страх. Тревожные мысли о потере одного из самых своих сильных слуг Ану пресек сразу: «Черт с ним. Так оно и к лучшему…»

Комната, которую занимал некромант, находилась в самой высокой башни цитадели. Раньше она принадлежала местному магу-зельеварцу. В бесчисленных шкафах и сундуках лежало множество самых разных ингредиентов: крысиные хвосты, костяные порошки, корни мандрагоры, куски лошадиных копыт. Большая часть этого добра давно испортилась, или превратилась в прах.

Когда Северные заняли Кингсифор, башня пустовала, а на дубовых дверях висели проржавевшие замки. Теперь все помещения гигантской постройки были заняты солдатами и провиантом. Мертвяки некроманта расположились в подземельях, дабы лишний раз не нервировать местных жителей, которые, как ни странно, отнеслись к захватчикам спокойно.

Оперевшись на гранитный подоконник, Ану смотрел, как во дворе копошатся гоблины, пытаясь заставить огромного тролля забраться в большой колодец и вытащить из него накопившийся там мусор. Поддавшись, наконец, мнению большинства, тролль, сердито хрюкнув, полез в круглую обложенную камнем дыру, и оттуда полетели куски старых балок, черепицы, камни, доски, дырявые горшки и котелки.

Когда, наконец, созерцание дворовой возни ему надоело, Ану уселся за стол, вспомнив, что в кармане у него лежит принесенное из Ликии письмо от Франца Аро. Развернув бумагу, некромант пробежал глазами по строкам, и глаза его довольно сузились.

Новости оказались хорошими, настолько хорошими, что Ану, не заставив себя ждать, немедленно отправился в Ликию, воспользовавшись перемещением, которое обычно переносил крайне плохо. В этот раз он спешил, ведь он отправился к сыщику тоже не с пустыми руками.

Когда некромант прибыл в Сыскной Дом, его уже ждали. Аро не скрывая радости, пожал руку долгожданному гостю:

— Вы сегодня, как тамада, в ожидании королевской свадьбы, господин сыщик, — сверкнул зубами Ану, приветствуя Франца, — из вашего письма я уже понял, что вы отыскали что-то интересное в южных лесах, но, если честно, сейчас выглядите так, будто Хапа-Тавак сидит связанный в вашем кабинете.

— Если бы, — развел руками Франц, — но кое-что интересное мне-таки удалось выяснить, к тому же ваш подчиненный отыскал запах Белого Кролика.

— Это хорошо, — кивнул Ану, — за время вашего путешествия, я тоже узнал кое-что интересное: Белый Кролик решил покинуть свое укрытие, и отправляется на восток лично.

— Откуда такие сведения, — удивился сыщик.

— Повезло, — пояснил некромант, — на западном пути, в одной из дешевых гостиниц мы нашли полумертвого эльфа, который бежал из Волдэя, прихватив с собой служанку. Не знаю, что подвигло его к побегу, ведь он, безусловно, ведал о защитных заклинаниях, срабатывающих на отступнике, но, все же, покинул западную цитадель. Нам повезло, что мы застигли того бедолагу живым, магам-целителям пришлось приложить все силы, чтобы вытащить ценного пленника с того света. После он поведал нам много интересного, даже пытать не пришлось. Этот эльф, похоже, был здорово обозлен на своих собратьев и нашего ненаглядного Хапа-Тавака.

— Что же вы узнали от него? — тут же поинтересовался Франц, радуясь такой невероятной удаче — дела давненько не шли так хорошо.

— То, что Белый Кролик создал сосуды для своей отравы из своры темноморских собак, а еще то, что господин травник сам лично взялся сопровождать партию ценного груза по степному пути.

— Выходит, — Аро сосредоточенно вгляделся вдаль, куда-то за спину Ану, словно надеясь увидеть там спешащего в Шиммак Белого Кролика, — у нас есть неплохой шанс изловить убийцу-хитреца.

— Есть, господин сыщик. Безусловно, такой шанс у нас имеется…

Их беседа длилась еще долго. Ану довольно кивал, слушая рассказ Франца о том, как они с Фиро прочесывали южные леса в поисках Золотой Кареты, как столкнулись с таинственной ведьмой, как узнали от мертвого разбойника историю о том, что искал Хапа-Тавак в тех глухих местах много лет назад. Под конец Ану задумчиво произнес:

— Выходит, Цветок Забвения не легенда, и он не так редок.

— Редок, все же весьма редок, — не согласился сыщик, — не зря Хапа-Тавак искал его по всей земле, а там, где находил, оставлял грозных наместников, которые следили за волшебными растениями, и охраняли их от лишних глаз и рук.

— Возможно, — задумчиво произнес Ану, — все возможно. Легенды, ведь, не врут, они лишь облачают правду в символы и знаки, которые нужно разгадать, чтобы постичь их смысл.

— Вас что-то обеспокоило во всей этой истории? — уловив напряжение некроманта, тут же спросил сыщик.

— Знаете, о чем я подумал, господин сыщик? — прищурился тот, проницательно глядя на собеседника, — легенду о Белом Кролике мы услышали, но Хапа-Тавак не ее герой. Мы до сих пор не знаем о таинственном ордене травников почти ничего. Как они появились, как получили свою силу? Ведь изначально речь шла об лишь Ардане и его проклятье, не так ли?

— Нужно искать другие легенды, или продолжения этой.

— Нужно. Но этим займемся не мы. Сейчас наша цель — напасть на след господина Кролика и устроить ему достойную облаву. Всем необходимым мы располагаем.

— Нет одного — времени, — нахмурился Аро, просчитывая в голове ходы предстоящей охоты.

— Фиро отыщет след в Королевстве, и мы погоним нашего зверя до степи, навстречу гоблинам, а потом зажмем в тиски и возьмем вместе с грузом волшебного зелья.

— Сказать проще, чем сделать, — не разделил Франц уверенности некроманта, — враг умен и рассудителен. Если он сам решил сопроводить свой товар, значит, уверен в своей безопасности.

— Не беспокойтесь, господин сыщик, мы тоже не лыком шиты, к тому же, при любом исходе предприятия, уже давно пора встретиться с нашим Кроликом лицом к лицу. Итак, времени на сборы у нас немного. Возьмите лучших своих людей, соберите самый быстрый отряд, сильный и не слишком бросающийся в глаза. Если есть на примете умелые и надежные наемники, берите, нам понадобятся профессионалы. Я, в свою очередь, отыщу мощных магов. На все у нас недели две.

— Справимся за одну, — решительно отрезал Аро.

По черной лестнице Таша вышла на дворцовую террасу. Перед ней открылся прекрасный вид на сад, расцвеченный вовсе не диковинными цветами, а яркими нарядами многочисленных гостей.

Принцесса остановилась, робея перед множеством красивых, изысканных дам, и хотя ее наряд был не хуже, чем у большинства знатных гостей, девушка чувствовала себя в нем неуютно.

На свое счастье она выбрала самое длинное из платьев щедрой Лэйлы, совсем не обратив внимание, что наряд почти полностью открывает руки. Теперь она стеснялась, ведь кроме платья похвастаться ей было не чем: обрезанные когда-то волосы почти доросли до плеч, собрать их в прическу не представлялось возможным. Руки, перевитые сине-зелеными, слишком заметными венами, выглядели еще хуже: отсутствие плаща не позволяло спрятать их за полами.

— Идем, скорее! — цепкая рука Тамы ухватила принцессу за локоть, вырывая из водоворота раздумий и опасений, — скорее, в главный зал, там так красиво. А столы просто ломятся! Клянусь, подруга, ты такой вкусноты в жизни не ела.

— Идем, — кивнула Таша, радуясь, что наконец-то она не одна.

На Таму любо дорого было посмотреть. Аппетитная, светловолосая, голубоглазая, она впервые в жизни надела не простецкий наряд, и не аляпистое базарное тряпье, а шикарное платье дворянки с глубоким вырезом, отороченным невесомым норковым пушком, с дорогим корсетом, превратившим пышную фигуру пастушки в произведение искусства.

Пока подруги прорывались через переполненный людьми зал к столу, мужчины так и сверлили Таму взглядами: дворяне смотрели с неприкрытым интересом, офицеры из Ликии, и те, что, судя по белой парадной форме, служили в армии Северных, провожали заметную красавицу глазами, скрывая под показным безразличием заинтересованность, дамы оценивали ревностно, но, видимо, распознав в незнакомке подвох, успокаивались.

А Тама, тем временем, изо всех сил торопила свою скромную спутницу, которая даже в великолепном платье смотрелась на фоне подруги серой мышкой. Роскошный наряд явно был с чужого плеча, это бросалось в глаза, хоть платье и подогнали по фигуре. Слишком короткие волосы красноречиво заявляли о том, что их обладательница побывала в серьезных передрягах или переболела блошиной лихорадкой.

Так, прячась в тени расцветшей, словно роза, Тамы, Таша не привлекла практически ничьего внимания, но все же, один цепкий взгляд выделил ее из праздной толпы.

— Ты еще жива? — прозвучало из-за спины.

Голос из прошлого невозможно было не узнать, ведь он принадлежал Ану. Услыхав речь некроманта, Таша вся сжалась в комок, но, пересилив себя, все же повернулась к старому знакомцу лицом и, молча, взглянула в глаза. Если бы не голос, Таша вряд ли узнала бы некроманта с первого взгляда, внешний вид его изменился. Вместо привычных обносков на нем была белая офицерская форма, вместо старого выцветшего плаща — парадный, чуть укороченный, чтобы не путаться под ногами, подбитый по краям белым мехом. Через грудь от плеча до плеча тянулись толстые золотые цепи, прикрепленные к наплечникам в виде черепов.

— Не смотри на меня волком, мой вопрос резонен, — Ану коснулся ее руки, указывая на бугрящиеся над костяшками вены, — ты ведь не бросила темное ремесло?

Принцесса не нашлась, что ответить, с недоверием разглядывая Ану, пока тот продолжил их странный односторонний диалог:

— Значит, ходишь теперь с Кагирой? Знаю, что ходишь, — хищные темные глаза прищурились, пробиваясь в самую душу, — запомни одно: Кагира не научит тебя некромантии, но он даст тебе кое-что другое — умение побеждать смерть. Настоящее умение. А некромантия — лишь иллюзия, лишь прах, лишь пыль, — голос Ану стал тихим и усталым, — жаль, что я понял это слишком поздно. Но прошлого не воротишь, а у Учителя теперь есть новый Ученик.

Таша опять промолчала, отвела глаза, чтобы не пересекаться взглядом с собеседником, уставилась в пустую глазницу золотого черепа на его плече.

— Ты права, — улыбнулся вдруг Ану, переводя тему напряженного разговора в иное русло, — и путь твой верный лишь потому, что был выбран тобой, а не кем-то иным. Кстати, тебя тут кое-кто ищет.

Он отступил в сторону, оборачиваясь и кивая Таше. Девушка проследила его кивок. К ним шел человек. Сердце заколотилось яростно, словно птица, желающая во что бы то ни стало сломать свою клетку или погибнуть, разбившись о сталь прутьев.

— Он пришел за тобой, — произнес напоследок Ану и растворился в толпе, оставив Ташу наедине с пришедшим.

Казалось, все, что было вокруг, исчезло. Столы обернулись пестрым маревом, смешались красочным водоворотом люди, музыка и голоса превратились в единый монотонный гул. Принцесса не видела, не замечала более ничего. Перед ней стоял Фиро. На нем не было привычного черного одеяния, теперь мертвец носил такую же белую форму, как и Ану. Его наряд отличало лишь отсутствие золотых цепей и серебряные наплечники в виде собачьих голов. На фоне белизны камзола и плаща неживое лицо выглядело бледным, но прежней серости и синевы в нем почти не осталось.

— Я ждал тебя, — произнес он, наконец, протягивая девушке руку.

Не веря в происходящее, Таша протянула в ответ свою. Щеки зарделись румянцем, от шеи шел жар, свободная рука нервно собирала подол длинного платья, грозящего опутать ноги. «Так не бывает. Нет, нет. Такое только в сказках случается, слишком уж все красиво, слишком правильно и хорошо» — пронеслось в голове и исчезло. Все исчезло — и мысли, и думы, и страхи. Осталась только музыка, вырывающаяся из цветной круговерти рушащегося вокруг мира.

— Я хочу танцевать, — сказала принцесса вдруг, и собственный голос показался ей чужим, идущим из какой-то параллельной вселенной, где все танцуют на балах, носят красивую одежду и вообще живут долго и счастливо.

Ответом стало движение: сильная рука потянула ее к себе, а потом опустилась на талию, тогда как вторая рука поймала и подняла напряженные девичьи запястья, заставляя их опуститься себе на плечи.

— Что с тобой? — раздался над ухом тихий голос, и Таша встрепенулась, приходя в себя.

Музыка задала такт, и они двинулись по кругу. Остался только танец. Танец в пустоте. Танец, застрявший между будущим и прошлым, нереальный, словно отрывок сна…

— Не могу поверить в происходящее, — призналась принцесса, прижимаясь к Фиро и путаясь в злополучном подоле, — все это, как иллюзия — ты, я, этот был, эта музыка. Я боюсь, я не привыкла к тому, что все может быть так хорошо, я боюсь того, что будет дальше…

— Не думай о том, что будет, — прозвучало в ответ, — живи тем, что есть сейчас.

— Мне страшно, что оно закончится, это «сейчас», — шепнула Таша, прижимаясь к мертвецу еще сильнее и ощущая тепло, идущее от него через белую ткань парадного камзола.

Это тепло было едва заметным, но девушка не могла не почувствовать его. Ледяной, мертвенный холод почти исчез, оставшись лишь на концах пальцев, касающихся ее спины. Неужели любовь и вправду так сильна, как говорил Кагира? Неужели действительно может творить жизнь из смерти. Жаль, ей этого не узнать, ведь безжалостное время идет, нет, не идет, летит вперед, и прекрасная неделя, полная долгожданных встреч и событий уже надломлена, частично потрачена, и конец ее неизбежен…

Они молчали, понимая друг друга без слов, и объятья их становились все крепче. Пальцы цеплялись, впиваясь, силясь удержать, не отпустить. Руки тянули, тела вжимались друг в друга, словно все это могло спасти от неумолимого хода времени.

Музыка закончилась, музыканты дали танцующим передышку, и люди потянулись к столам. Таша и Фиро так и стояли на краю зала, не отпуская друг друга. Наконец, мертвец разжал руки и взял девушку за запястья.

— Пойдем.

Таша послушно двинулась за ним прочь из гудящего множеством голосов зала. Они прошли через галерею, поднялись по длинной винтовой лестнице и оказались на открытой площадке одной из дворцовых башен. Там царила тишина, рокот бала не поднимался на подобную высоту. Безмолвие нарушали лишь шелест листвы в садах и отрывистые выкрики проносящихся в небе птиц.

Принцесса с замиранием сердца смотрела на бесконечное море деревьев, утопающее возле самого горизонта в фиолетово-синей дымке. Фиро подошел к краю площадки, взялся руками за перила мраморного парапета.

— Смотри, — кивнул он своей спутнице и указал на юго-восток, — там лежит моя земля. Я должен вернуться туда и очистить ее от скверны. Один. Потом я приду за тобой…

— Пообещай, что придешь, — принцесса взглянула ему в глаза прямо и требовательно, — пообещай, что вернешься.

— Обещаю.

Таша бросилась к нему и обняла так крепко, насколько хватило сил.

— Я тоже должна вернуться к Учителю. Времени почти не осталось, — она ткнулась в плечо Фиро, зарываясь носом в белый мех на оторочке ворота и чувствуя под щекой холодный металл наплечника.

В горле защипало, закололо в глазах от подступивших слез. Почему так? Почему опять расставание, опять неизвестность впереди. Что припасет для них туманное будущее за новым поворотом судьбы?

— Не плачь, все верно, — холодные пальцы коснулись волос девушки, бережно прошлись по голове и шее, спускаясь на спину, неприкрытую широкой горловиной платья, — пока за нашими спинами стоит тьма, она нас не отпустит. Все верно: ты вернешься к своему Учителю, как и обещала; я верну тебя твоему Учителю, как и обещал. А еще, я, кажется, кое-что задолжал тебе…

С этими словами он слегка отстранил ее от себя, заставив оторвать лицо от плеча, поймал рукой за затылок и поцеловал девушку в губы.

Таша замерла от неожиданности. Сердце подпрыгнуло в грудной клетке и замерло на несколько секунд, глоток воздуха застрял в легких, кончики судорожно изогнувшихся пальцев онемели. Она закрыла глаза, чувствуя, как земля уходит из-под ног, вся сомлела, обмякла, потеряв всякую силу и способность управлять собственным телом.

Все мимолетно, и губы их, наконец, разомкнулись. Потом разомкнулись объятья. Лишь глаза смотрели друг в друга пристально и неотрывно, в стотысячный раз повторяя безмолвные обещания ждать и вернуться.

— Пора, — произнес Фиро, — Кагира ждет. Я отвезу тебя в Сибр — виверн долетит туда за несколько дней.

— Виверн? — с опаской переспросила Таша.

— Ни один конь не донесет тебя до южной границы к сроку. А очередное перемещение свалит с ног на долгое время.

Принцесса кивнула, глядя, как мертвец свистом подзывает своего мрачного летуна, послушно ожидающего внизу, на прогалине между величественных пальм дивного ликийского сада. Услыхав зов хозяина, зверь, кружась, поднялся над башней, а потом опустился на смотровую площадку, заняв практически все свободное пространство. Спустя некоторое время он снова взмыл в небо, унося на своей спине седоков, и, подставив правый бок заходящему солнцу, полетел на юг.

Гонец примчался ко дворцу Короля на взмыленном уставшем коне, бросил поводья слуге, вбежал внутрь, отмахнувшись от стражи бумагой с сургучовой печатью — личным клеймом принцессы Нарбелии, тем самым, что для особых случаев.

Спустя некоторое время своды дворца огласил дикий крик, который переполняли отчаяние и боль, гнев и безысходность. Услышав его, перепуганные слуги заметались по комнатам, не зная, что делать, прятаться или бежать на помощь. Король испугался, ведь кричала его любимая дочь. Зато новоиспеченная жена Короля довольно улыбнулась, отворачиваясь от мужа так, чтобы он не заметил неподобающей радости на ее лице…

Нарбелия стояла посреди покоев, сжимая в пальцах письмо. То было ответное послание Кириэля, хотя, Кириэля ли? Внимательная принцесса видела четкую разницу между почерком «жениха» и тем, которым это письмо было написано. Безусловно, и наклон, и хвостатые вензеля на буквах здорово походили на манеру принца, но бывшая наследница, которая сама не раз занималась подделкой чужих почерков, разницу обнаружила сразу.

Хитро, как же хитро все было устроено. Хитро и подло. Вот так, за глаза, через десятые руки, она, дочь Короля, красавица, благородная принцесса, возлюбленная невеста, получила резкий отказ, щедро сдобренный обвинениями в предательстве, разврате и блуде, а также неприятными словами о том, как принц Кириэль опрометчиво поступил, пустив в свою душу и свой дворец загульную блудницу, умудрившуюся зачать ублюдка на стороне, да еще и потребовать жениться на ней.

Не нужно объяснять, что это был провал. Полный крах — разрушение всех мечтаний и планов. Позор, недоумение, боль, бесчестие, страх.

Руки Нарбелии дрожали, а глаза разбухли от слез. Однако, услышав в коридоре многочисленные шаги, она тут же собралась, подавив прорывающийся из груди плач.

— Что случилось, дорогая? — прокричал Король, врываясь в комнату дочери и яростно оглядываясь в поисках вероятных обидчиков и негодяев.

— Не волнуйся, милый отец, — с ходу придумала причину своего крика Нарбелия, — в покои заползла змея, и я убила ее.

— Змея? — с недоверчивым облегчением выдохнул Король, а позади него замаячила невысокая миниатюрная фигурка — Миния.

— Великая волшебница Нарбелия боится змей? Никогда бы не подумала. С каких же это пор? — произнесла она наигранно сладким голосом.

— С тех пор, как одна из них заползла в покои моего отца, — не осталась в долгу принцесса.

— Рад, что с тобой все в порядке, — направился к выходу Король, — идем дорогая, он нежно взял в руку маленькую кисть драконши, — с нашей любимой принцессой все в порядке.

— Я теперь Королева, — коварно прищурилась Миния, встречаясь глазами с Нарбелией, — позволь мне проявить воистину материнскую заботу, и приласкать перепуганную бедняжку наедине?

— Не стоит, со мной все в порядке! — запротестовала дочь Короля, но тот с наивной радостью поддержал идею жены:

— Конечно, Королева моя, конечно. Для меня это будет великим счастьем.

Проводив супруга, Миния по-хозяйски заперла дверь изнутри и, пройдя в комнату, невозмутимо уселась в кресло.

— Ну что, потаскуха, настало время поговорить по душам? — глаза, жуткие, по-змеиному недвижные, смерили Нарбелию от макушки до пят, как кобылу на ярмарке, самым бесцеремонным образом.

— Оставь меня в покое. Уходи прочь — пируй и радуйся! — сквозь зубы прорычала бывшая наследница, не отводя взгляда от лица молодой мачехи.

— Порадоваться я еще успею, — усмехнулась та, — а ты, если дорожишь собственной шкурой, впредь веди себя повежливее. Если продолжишь дерзить, я с тобой церемониться не буду: сломаешь шею на ближайшей охоте или потонешь в собственной ванной. Мало ли чего может случиться? — ужасные, потерявшие всякую человечность глаза на секунду остановились на худом животе Нарбелии, — а если будешь паинькой — получишь вкусную косточку — Ликию.

Дочь Короля не удостоила мачеху ответом. Да и та, похоже, уже высказала все, что хотела сказать. Поднявшись с кресла, Миния еще раз с подозрением осмотрела принцессу и, наконец, покинула комнату.

Оставшись одна, Нарбелия, собрав в кулак остатки самообладания и воли, подавила ярость и принялась думать. Сперва угроза Минии не испугала, а лишь раззадорила ее. Однако, осознав, что при всем желании не сможет обличить злодейку перед Королем, принцесса помрачнела. Слишком много силы и власти сосредоточилось в одних руках. Слишком большие возможности получила новая Королева.

В целях сохранения своего лица, жизни и достоинства Нарбелия решила проигнорировать угрозы мачехи, и теперь вела себя с ней холодно и спокойно, показывая, что всяческие склоки и раздоры ниже ее достоинства. Она более не реагировала на подколки и откровенное злословие, чем неожиданно для себя заработала расположение некоторых придворных. Как ни странно, Миния тоже поменяла свое поведение и отношение к падчерице: она стала милой и доброжелательной, даже попыталась расспросить принцессу о самочувствии. Конечно, дочь Короля не купилась на эту показную заботу, но про себя вздохнула спокойно — жизнь налаживалась…

Прячась за спину Фиро, Таша жмурилась от порывистого, колкого ветра, властвующего здесь, в холодной выси бирюзового чистого неба. Миновав Ликию, и дав своим седокам вволю насладиться благоуханием ее садов, виверн поднялся над облаками и полетел высоко. Под его брюхом клубилось белое море, там и тут испещренное зелено-голубыми колодцами, через которые была видна пестрая, словно лоскутное одеяло, земля.

Принцесса куталась в плащ, который сунула ей опечаленная скорым расставанием Тама. Вспоминая поспешное прощание с подругой, Таша сглотнула и зажмурилась, не давая волю сантиментам. Пока Фиро дожидался ее на башне, принцесса успела переодеться из нарядного платья Лэйлы в свое, то самое, которое дала ей Эллавия. Увидев куцый плащик, который накинула на плечи подруга, Тама возмутилась и принесла откуда-то другой, почти новый, хотя такой же короткий. Выбирать не приходилось, и Таша с благодарностью приняла дар подруги. Потом, закинув на плечо сумку с пожитками и водой, принцесса отправилась в путь…

Они летели весь вечер и всю ночь. Фиро гнал своего зверя на юг, не давая продыху. Таша любовалась видами обагренных красным пузатым солнцем полей и лесов, проглядывающих в разрывы между облаками. Когда мир погрузился в ночную мглу, она оцепенела, пораженная глубиной и чернотой ночного неба, испещренного драгоценными точками звезд. Шум крыльев баюкал девушку, и она то и дело проваливалась в беспокойный, переполненный тревожными видениями сон.

Ей грезились то залитые кровавым светом долины, где носились табуны огнеглазых черных коней; то ликийские сады, из которых тянулись длинные узловатые руки с когтистыми пальцами и таращились пустые глазницы; то прутья бесконечной решетки, через которые протискивались тонкотелые эльфийские девы…

Очнувшись от дремоты на рассвете, принцесса увидела восходящее солнце, свежее и чистое, сияющее холодным утренним светом.

Виверн все летел, словно и вовсе не ведал усталости, так же, как не знал ее и его хозяин. Таша же не была столь выносливой. Все тело ломило от неподвижности и постоянного напряжения, к тому же ей безумно хотелось есть.

Заметив, как сильно утомилась девушка, мертвец позволил виверну опуститься на землю, но, спустя короткое время, они снова поднялись в воздух. Так, в дикой спешке и коротких передышках пролетели три дня пути. Таша даже привыкла спать в воздухе и постоянно сидеть в одном положении. К концу третьего дня вечернее небо разразилось бурей. Сначала далеко впереди замаячили черные тучи, проблескивающие золотыми росчерками молний, потом послышались громовые раскаты, и встречный ветер стал порывистым и сильным. Он трепал огромные черные крылья мчащегося вперед виверна и швырял гигантского зверя из стороны в сторону, словно невесомую пылинку. Когда навстречу ударили ледяные колючие стрелы дождя, измученный борьбой со стихией летун горестно завыл и принялся раздраженно дергать поводья. Фиро не стал возражать, позволив ему спуститься к самой земле.

Дождь встал стеной, лишая возможности видеть, что впереди. Под крыльями монстра тянулись верхушки деревьев. То был жидкий лиственный подлесок, отделяющий чащу от протянувшейся справа реки.

Фиро отпустил повод, и обрадованный летун ринулся вниз, неуклюже растопырив когтистые лапы. Коснувшись земли, он по инерции запрыгал вперед, постепенно перешел на трясучую развалистую рысь и, наконец, остановился. Таша, ежась, соскользнула с высокой спины, по щиколоткам хлестнула жесткая осока. Промокший плащ давно не грел и уже не спасал от дождя.

— Смотри, там огонь, — Фиро спрыгнул на землю и указал девушке на едва заметное сооружение — навес из веток, стоящий на неровных опорах осиновых стволов.

Таша не увидела огня, разглядела лишь едва заметный дымок, тянущийся с забрызганных углей.

— Вдруг там кто-то есть? — усомнилась девушка, не решаясь подойти к манящему остатками тепла укрытию.

— Никого там нет, — Фиро шагнул вперед, принюхиваясь и внимательно осматривая исчерченную дождем мозаику березовых и осиновых стволов, — пахнет животными и людьми, похоже, здесь были пастухи, но они покинули это место с приходом непогоды. Идем.

Под навесом тлели угли и лежали несколько старых шкур. Хлипкая крыша не пропускала воду, но отсутствие стен не спасало от разбросанных ветром дождевых брызг. Несмотря ни на что это неуютное место показалось Таше благодатной обителью. Оказавшись возле теплого кострища, она почувствовала непреодолимую усталость, ее потянуло в сон и, будучи не в силах бороться с собой, девушка улеглась на облезлую коровью шкуру, натянула сверху вторую и моментально заснула.

Нарбелия лежала посреди душистого луга, цветущего желтым и фиолетовым. Она смотрела в небо, лазурно-синее, глубокое, объемное, чуть забеленное с краев тонкой дымкой облаков. Открытые руки кололи обломки засохших стеблей, попадающиеся среди густо-зеленых листьев и травы. Такие же острые сухие травинки тыкались в бока и в ноги, щекотали босые подошвы. Нарбелия не двигалась, не оглядывала себя — она знала, что одежды нет. Что она, нагая, делает в этом спокойном теплом месте, ответить принцесса не могла, да и не хотела. Состояние вселенского покоя было таким приятным, таким долгожданным. Хотелось лежать так бесконечно: просто лежать, согреваясь под лучами солнца, отдыхать от постоянных ссор, проблем, от утомительной беременности, от забот и тревог, от постоянных магических усилий, направленных на других и на саму себя…

Нарбелия закрыла глаза, и сквозь позолоченные солнцем веки заметила, как к ней приближается темная тень. Нагое тело пошло гусиной кожей, от надвигающейся темноты веяло могильным холодом, бесконечной убийственной зимой. Принцесса зажмурилась, не желая открывать глаза и видеть то, что явилось к ней посреди чудесного, переполненного миром и светом дня.

— Вставай! — прозвучало возле лица, и в нос просочился едва заметный запах падали, — не время отдыхать.

Холодные пальцы сжали плечи и встряхнули расслабленное теплое тело…

Нарбелия открыла глаза, с жалостью понимая, что дивный светлый мир исчез, оказавшись лишь приятным сном. Над ее кроватью склонился Хайди. Его глаза светились в полуночном мраке:

— Поднимайся, живее!

Нарбелия села на кровати, с недоумением глядя на незваного гостя.

— Хайди, ты с ума сошел? Сейчас середина ночи, — она села на кровати, зевая и натягивая на оголившиеся колени одеяло.

— Не время спать, дорогая, — понизив голос, ответил мертвец, — одевайся и собирай вещи. Быстро.

— Какие вещи? Куда собираться? — давясь новым зевком, промямлила Нарбелия, несмотря на не желающий уходить сон, она почуяла неладное и занервничала. — Что случилось, объясни, наконец?

— Отрывай свою прекрасную задницу от постели и натягивай платье, — приказал Хайди, поворачиваясь в сторону коридора и напряженно прислушиваясь.

Сон сняло, как рукой. Нарбелия резко вскочила на ноги, ойкнула от острой боли, передернувшей живот, выдохнула, собралась духом и мыслями, сунула ноги в комнатные туфли, накинула свободное домашнее платье, лишенное шнуровок и корсета. Хайди швырнул ей плащ, висящий у двери, потом вдруг замер, напряженно принюхался, прижался ухом к стене.

— В твоих апартаментах есть тайный выход, — сказал утвердительно.

— Конечно, — кивнула девушка, не заставив себя ждать, шагнула к стене, сделала руками несколько пасов, — вот.

Украшавший стену гобелен с драконом и единорогом открылся по центру темной дырой.

— Стой! — Нарбелия ухватила за рукав ринувшегося в проход мертвеца, — есть другой…

Они подошли к висящей возле окна картине, изображающей пейзаж с садом. Приложив к незаметной впадинке на узоре багета хитро ограненный камень одного из своих колец, принцесса открыла еще один потайной ход: внутри картины что-то щелкнуло и изображение вдруг стало объемным и реальным.

— В картину, — перелезая через край золоченой рамы, пояснила принцесса.

Хайди последовал за ней. Они оказались в саду, возле высокой каменной стены, на которой, позади них висела большая картина, изображающая апартаменты Нарбелии. Обернувшись, принцесса всадила в картину стрелу голубого огня. Проход был уничтожен.

— Это зачарованный сад. Здесь мы в безопасности, — с облегчением выдохнула она. — Рассказывай, что случилось.

— Безопасность тебе больше не грозит, — не разделил ее уверенности Хайди, — на тебя объявлена охота.

— Ты шутишь? Кто посмеет охотиться на дочь Короля? — не поверила бывшая наследница, тяжело присаживаясь на изящную скамейку, скрытую кустами роз. Хайди встал рядом, озираясь вокруг.

— Жена Короля — твоя драгоценная мачеха.

— Миния? Но зачем? Она и так прибрала к рукам мое наследство, неужели эта стерва так труслива, что боится моей мести и решила…

— Не угадала, — оборвал ее мертвец, — ты даже не догадываешься, что послужило причиной. Миния — приверженка одной из древних религий. Ты слышала что-нибудь о Санагге?

— Конечно.

Она знала. Тяга к знаниям, к постоянному самосовершенствованию и желание во всем превосходить других заставляли наследницу с усердием штудировать историю, географию, культурологию и другие предметы. Санагга — культ темного демона Санаггары зародился и сгинул в Темноморье много веков назад. Позднее его оставшиеся приверженцы мигрировали в Королевство и попытались заново распространить свою религию там, но толка из этого не вышло — соперничать с Централом было нереально. С эльфами тоже не получилось — тьма у них всегда находилась под запретом. В итоге Санаггу приняли некоторые особо кровожадные гоблинские племена. Единичные случаи были и у драконов Гильдии.

Непопулярность Санагги в Королевстве объяснялась невероятной жестокостью и кровожадностью ритуалов, каждый из которых сопровождался безжалостной расправой над жертвой — человеком или нелюдем.

— Думаешь, Миния хочет принести меня в жертву? — усмехнулась Нарбелия, такое объяснение ночного визита Хайди не вызвало у нее доверия, — звучит нелепо. Я — королевская дочь, и мое бесследное исчезновение, конечно, заметят. Не думаю, что змеиная морда решится убрать меня в открытую.

— Ты ей не нужна, — покачал головой мертвец, — Королева узнала о твоей беременности. Узнала все, даже то, что ребенок не от будущего Владыки эльфов.

— Ей нужен ребенок, — голос принцессы дрогнул, стал хриплым и булькающим, неуправляемым, чужим; к горлу подкатил скользкий комок страха, осознание серьезности и опасности происходящего просочилось в сердце ледяным ручьем, — нет, не правда… Нет!

— Это так, — Хайди пригвоздил ее взглядом к скамейке, — для ритуала ей нужен младенец королевских кровей. Бояться ей нечего — ты скрыла свое положение, и ребенок фактически не существует.

— Хватит, — девушка вскочила на ноги, чувствуя, как пылают от напряжения виски, а по спине стекает холодный пот, — не говори больше ничего. Это невыносимо, — она непроизвольно обхватила руками живот, — я не отдам его, ни за что! Надо скорее сообщить обо всем отцу.

— Твой отец зачарован, и будет думать и поступать так, как прикажет ему женушка. Кстати, она объявила тебя предательницей и покусительницей на их с Королем драгоценные жизни и здоровье…

— Гадина! Вот, гадина! — рявкнула принцесса, и, сорвав голос, замолчала, потом взглянув на Хайди, шепотом спросила. — Почему ты мне помогаешь?

— Мы же с тобой партнеры, а я своих не бросаю, — уклончиво ответил тот, но Нарбелия не поверила, тут же поинтересовавшись:

— Не бросаешь, говоришь? Что же ты тогда оставил своего напарника Фаргуса? Или, поняв, что есть кое-кто повлиятельнее, решил переметнуться ко мне?

— Фаргус погиб, — прозвучало в ответ, — слишком близко подобрался к секретам Волдэя. В свои тайны эльфы не посвящают никого, а тех, кто все же их узнает, ждет скорая расправа.

— Ты так ненавидишь эльфов, — задумчиво протянула Нарбелия, — почему?

— Потому что эльфы никогда не признают равными ни людей, ни гоблинов, ни полудраконов, ни, тем более, мертвецов. Мы все для них — низшие существа, создания второго сорта, запомни это, дорогая.

Сперва Нарбелия хотела возразить. Она всегда восхищалась Высоким народом, безумно радовалась, обнаружив в своей генеалогии дальнее родство, гордилась той каплей эльфийской крови, что досталась ей от предков.

— А знаешь, кого они презирают больше всего? — оборвал ее мысли голос мертвеца, — своих же полукровок. Таких, как ты и твое будущее дитя. Усвой это, дорогая и не ищи защиты в Эльфаноре.

— Что же мне делать, — хмурясь и закусывая до крови губу, спросила Нарбелия.

— Бежать. Бежать на Север или в Апар. Или в Ликию к сестре, если, конечно, твоя гордость позволит поклониться ей и попросить мира…

Несмотря на страх и ярость, Нарбелия сумела сохранить трезвый ум и в панику не впала. Поразмыслив над своим отчаянным положением, она решила не ехать в Ликию, ведь это направление выглядело самым очевидным. Поэтому, отправившись на север, бывшая наследница не прогадала. Наняв невзрачную карету, изменив облик и сделав себе все необходимые бумаги, она ехала в сторону свободных земель, надеясь затеряться там, уйти от погони.

Дорога не была спокойной: облава шла на всей территории Королевства. Там и тут карету принцессы останавливали охотничьи объезды, в каждом из которых, помимо егерей, сыщиков, следопытов и солдат, имелся еще и маг. Конечно, найти такое количество хороших магов не представлялось возможным — это оказалось на руку Нарбелии. Никто из проверяющих не почуял подвоха, глядя на пожилую даму в старомодном платье, едущую на северную границу проведать сына-офицера…

Две резвые буланые кобылки быстро рысили по лесной дороге. Карета Нарбелии подпрыгивала на выпирающих из земли сосновых корнях, заставляя пассажирку вздрагивать и тревожно хвататься за живот. Времени осталось совсем мало. Ребенок устал ждать, он жаждал увидеть свет, и даже сильная магия принцессы не могла сдержать то, что предрешила сама великая природа.

«Нужно найти какое-то жилье, чье-нибудь поместье, деревню, замок» — тревожилась бывшая наследница, глядя на изменившийся пейзаж за окном: сосны ссутулились, стали узловатыми, неровными, вырывая из земли корни, поползли по серым скалам, жмущимся к пути. Природа дышала севером, по крайней мере, так показалось ей, коренной жительнице центральных земель.

Солнце уже клонилось к горизонту, стремительно падало на заботливо подставленные сосновые кроны. Нарбелия чувствовала себя неуютно. Скрытый мороком живот то и дело неприятно побаливал, и в этих приступах уже чувствовалась периодичность. Постучав в переднюю стенку кареты, принцесса с надеждой обратилась к кучеру:

— Жилья впереди не видно?

— Не видно, госпожа, но мы уже выехали на свободную землю, значит, к середине ночи будем у ворот лаПлава.

ЛаПлава. Нарбелия смутно помнила это место, но, все же, помнила. Бедное, никчемное захолустье. Однажды она летала туда с Тианаром на Эльгине. Глаза бывшей наследницы напряглись, подавляя нагнетающие слезы. Эльгины уже не было в живых, а Тианар… Нарбелия зло прищурилась. Воспоминания об эльфийском принце не были прежними, теперь девушка испытала лишь презрение к нему. Холодное, высокомерное презрение и брезгливость…

Магическое чутье, усилившее все чувства в несколько раз, позволило услышать стук конских копыт, когда преследователи находились за пару миль от кареты. Судя по количеству скачущих лошадей, ее настигал большой отряд.

Нарбелия выдохнула, собираясь с силами и немного приглушая заметно усилившуюся боль. «Нечего волноваться, они ищут молодую беременную принцессу, и никогда не узнают меня в чопорной старушонке». Однако сердце подсказывало другое: на душе скреблись кошки, а охотники приближались все быстрее. Вскоре дочь Короля четко расслышала конский топот. Потом раздался оклик:

— Стоять! Именем Короля!

Карета резко встала. Нарбелия закусила губу, поднимая вокруг себя мощный магический щит и надежно фиксируя ложную внешность.

— Выйти из кареты, — прозвучало за дверью, — быстро.

— Я вам не девочка, прыгать туда-сюда по первому окрику какого-то неизвестного молодчика, — как можно сильнее изменив голос, проворчала Нарбелия.

— Выйти, это приказ! — в голосе охотника прозвучала угроза.

Решив не нагнетать обстановку, бывшая наследница неуклюже выбралась наружу и, молча, протянула документы.

— Вот. Надеюсь, этого вам достаточно?

Охотник, низкорослый молодой парень в щегольской, какой-то разбойничьей броне, внимательно осмотрел девушку-старуху, прищурил по-цыгански темный и въедливый глаз:

— Не нравится она мне, Ирис, проверь-ка на магию.

Из-за спины охотника вышла эльфийка. Своего командира она превосходила почти на голову, но смотрела на него с уважением, без привычных для эльфов высокомерия и спеси. Волосы холодного рыжего, почти розового оттенка выдавали в ней представительницу низкого рода, эдакую эльфийскую простолюдинку.

На свою беду Нарбелия свято верила в то, что могучие маги не рождаются в семьях бедняков, простаков и иного сброда. По ее наивному мнению, все великие колдуньи и колдуны являлись благородными отпрысками знатных, а то и королевских родов. А как иначе? Разве сможет простолюдин, живущий в трудовой суете, заметить в своем ребенке чудесные способности? Разве оплатит работу хорошему наставнику, не говоря уж о магических академиях и всем остальном…

Она поняла, как ошибалась, думая так. Бирюзовые глаза эльфийки смерили принцессу с головы до ног. Поток колыхнулся, надрывая накидку из морока, заставляя трещать по швам магические переплетения, умело созданные Нарбелией, уверенной в собственной гениальности и безопасности.

— Это не старуха, Брук, — спокойно заявила Ирис, разрушая и стягивая с бывшей наследницы остатки морока, — не бабка это, а беременная молодуха.

— Она, — кровожадно улыбнулся цыган, — это она. Молодец, Ирис.

Он сделал шаг в сторону кареты, но напарница остановила его:

— Осторожно, она напичкана магией, как пороховая бочка. Ожидать можно всего. Окружайте, живее! Эрл — лук! Ясень — прикроешь меня, пока буду разбираться с ее колдовством, — крикнула через плечо остальным членам отряда.

Нарбелия стояла спокойно — это стоило ей дорогого, ведь сердце колотилось бешено, в голове от напряжения что-то лопнуло, разразилось острой колющей болью, и невыносимо заныл живот. «Их семеро — два лучника четыре мечника и маг. Дурное дело» — мыслила она, пытаясь разложить все по полочкам и изобрести моментальный план побега. «Это не подойдет. В таком состоянии я не выдержу перемещения, — принцесса покрутила на пальце тонкое кольцо — артефакт для телепорта, — пешком тоже далеко не убегу. Остается одно!»

— Спасайтесь, госпожа, я их задержу! — раздалось откуда-то сверху.

Один из лучников упал, пораженный в шею метательным ножом.

— Ах ты, собака! — завопил цыган, и тут же метнулся в сторону, уворачиваясь от следующего броска, — убейте кучера! Живее!

Поняв, что слуга решил заступиться за нее, пожертвовав собой, Нарбелия действовала решительно и быстро. Собирая в левой руке дымовой заряд, она воздела вверх правую и громко выкрикнула заклинание перемещения. Раздался оглушительный хлопок, все вокруг заволокло сизым дымом, не позволяющим видеть, слышать и дышать.

— Отступайте, дайте рассеять ее чары, — прокричала своим Ирис.

Через миг дым исчез, но Нарбелии уже не было. Возле кареты в луже крови лежал убитый кучер, в руке он сжимал длинный тонкий стилет. Возле него ползал один из охотников и пытался собрать вывернутые из распоротого живота внутренности. Оба лучника тоже были мертвы.

— Ушла! — разочарованно плюнул себе под ноги Брук.

— Не уйдет, — спокойно ответила Ирис, — я отыщу ее по магическому следу. У меня на это дело собачье чутье…

— Переместилась, гадина, — не разделил спокойствия напарницы цыган, — ищи ее теперь.

— Найду, — уверенно подбоченилась эльфийка, — далеко она не улетела, помяни мое слово. Эта деваха уже на сносях, значит, будет искать жилье. Самое близкое жилье, которое сможет найти…

Тем временем через лес, мягко касаясь почвы большими плоскими копытами, бежала беременная лосиха. Лось — царь леса. Он огромен, силен, быстроходен и в то же время бесшумен, незаметен. Лось — часть леса, сам лес. Именно поэтому Нарбелия перекинулась в лосиху. Конечно, превращение требовало больших усилий и также как и перемещение, несло в себе серьезную угрозу жизни, но, все же, являлось более безопасным и надежным. Из последних сил принцесса двигалась по памяти туда, где в низине, спрятанной среди скал и лесов, стоял лаПлава.

Нарбелия остановилась: лесные дебри расступались, открыв взгляду древнее, громоздкое строение. Подобные постройки почти не встречались близ столицы, все они были переделаны или снесены уже сотню лет назад. Принцесса вздохнула, вспоминая темный сводчатый потолок гостевой комнаты, в которой они с Тианаром останавливались когда-то, находясь в гостях у леди Локк и ее сына…

Приняв человеческий облик, бывшая наследница спустилась в низину и двинулась к деревне. Оказавшись на главной улице, она поплотнее закуталась в шаль, решив добраться до замка незамеченной, но силы уходили с каждой минутой. Девушка сделала несколько неуверенных шагов, споткнулась, охнула и без сознания упала на землю.

Все, что произошло дальше, пронеслось как один миг. Нарбелия пришла в себя от того, что ласковый голос уговаривал ее очнуться, открыть глаза, а теплая сильная рука настойчиво похлопывала по щекам:

— Очнись милая, ты должна помочь своему малышу появиться на свет…

Принцесса с трудом разомкнула веки: она лежала на кровати в просторной светлой комнате, возле нее стояла женщина огромных размеров и держала в руках кувшин с водой.

— Ты измучена, но придется потрудиться и потерпеть, а потом сможешь отдохнуть, — снова зазвучал добрый уверенный голос.

— Мне страшно, — честно призналась Нарбелия, ощущая, как прокатывается по позвоночнику в низ живота волна невыносимой боли.

Из глаз брызнули слезы отчаяния. Внутри все сжалось от страха перед неизвестностью, перед собственной слабостью и беззащитностью. И тогда женщина опять заговорила, касаясь рукой окропленного испариной лба принцессы:

— Все будет хорошо, девочка моя, все обязательно будет хорошо.

Услышав такие слова, Нарбелия вдруг успокоилась. Огромная толстуха вызывала у нее доверие и уверенность в том, что все и вправду будет хорошо…

Когда стены замка огласил плач ребенка, дочь Короля вздохнула спокойно и забылась непробудным сном смертельной усталости.

Она спала долго, наверное, несколько часов, а может даже сутки. Проснулась от того, что магические силы, восстановившиеся немного за время отдыха, заставили ее почувствовать надвигающуюся опасность.

Прижав к себе новорожденного малыша, новоиспеченная мать открыла глаза и напряженно посмотрела на дверь. В коридоре слышался шум: недовольные крики толстухи, певучий и властный женский голос, спорящий с кем-то, скрип кожи и опасное позвякивание оружия.

— Не пушу! — возмущалась повитуха, — она совсем слабенькая, пожалейте ее.

— Пропусти, дура, — раздалось в ответ: Нарбелия узнала голос — он принадлежал Ирис, — у меня приказ Королевы! Я заберу беглянку, а ты, жирная корова, не лезь, иначе лишишься башки.

— Успокойтесь, и не оскорбляйте Миранду зазря, — зазвенел уверенным холодом властный голос, и Нарбелия вспомнила имя его обладательницы — леди Альтей, — девушка слаба, она не перенесет дороги, так что вы ее не заберете, по крайней мере, сейчас.

— Мне плевать на деваху, главное — ребенок.

— Ребенок нуждается в матери, — отрезала леди Альтей, — вам придется уступить.

— Хорошо, — сбавила обороты Ирис, — тогда мы подождем, прямо здесь, в этом замке. Велите своим поварам готовить добрый ужин, и не вздумайте подсунуть отраву — у меня на эти вещи чуйка, как у гончей суки, да и глотки я могу рвать не хуже.

Нарбелия вся скукожилась, прижимая к груди мирно спящего младенца. Ее сердце сжалось от боли и ужаса. А безысходность положения давила, словно стальные тиски. Некуда бежать, нет сил сражаться, нет защиты, нет надежды, нет будущего… Конец. Бесславный, досадный, жуткий. И самое страшное — не смерть и не плен, самое ужасное то, что она не сможет защитить своего ребенка…

— Вам придется ждать несколько дней, пока я не скажу, что с бедняжкой все хорошо, — сурово пригрозила охотникам Миранда, — и не вздумайте соваться в комнату, нечего таскать туда всякую грязь.

Услышав это, Нарбелия закусила губу, понимая, насколько заботливой и доброй была толстая служанка. Уже давно никто не проявлял к принцессе такой доброты, да и сама она раньше в ней не нуждалась — никого не подпускала к себе, и сама бы ни за что не вступилась за незнакомого, неизвестного человека.

Поняв, что, несмотря на обреченность положения, ей дали фору, Нарбелия постаралась собраться с мыслями. Она окинула взглядом комнату, прислушалась. За окном громко топали кони и кричали люди — похоже, Брук и Ирис поспешно призвали подкрепление. На миг небо укрыла темная тень. Дракон.

Охотники обложила лаПлава со всех сторон, не оставив и щели, через которую возможно было бы улизнуть. «Если не смогу бежать, буду драться насмерть» — решила для себя наследница, ощутив слабый прилив магической силы. Надолго не хватит, но нескольких негодяев она точно размажет по стенам. Только смысла в том нет: когда она погибнет, малыша все равно заберут и обрекут на погибель.

Из глаз Нарбелии хлынули слезы злого бессилия, а в памяти всплыло лицо Хайди. Хайди. Почему его нет рядом? Хотя… Сердце бывшей наследницы истошно забилось. Ну, конечно! Призыв! Призыв, который она наложила на мертвеца однажды в припадке ярости, желая досадить.

Едва сдерживая нервный стук зубов и дрожь рук, принцесса зашептала заклинание. В тот же миг воздух в центре комнаты потемнел, сгустился и пошел водоворотом, материализуясь в человеческую фигуру.

— Плохи твои дела, дорогая, как я погляжу, — прозвучало вместо приветствия.

— Хайди, ты пришел, — давясь подступившим всхлипом, прошептала Нарбелия, — я не верю, что ты пришел…

— Такова суть призыва, — усмехнулся мертвец, прислушиваясь к звукам, доносящимся из коридора и со двора, — значит, королевская охота удалась, — задумчиво добавил он, подходя к изголовью кровати и понижая голос, — только призыв свой ты сотворила зря. Я не смогу вытащить тебя отсюда — ты еле жива, а под стенами стоит целая армия с драконом в придачу.

— Хайди… — Нарбелия коснулась его руки, принимая мертвенный холод в свою измученную жаром и напряжением ладонь, — пообещай мне кое-что.

— Пообещать? — внимательный взгляд пронзил глаза бывшей наследницы, — не считай меня всемогущим…

— Значит, стань таким, — принцесса нежно перебрала его пальцы, остановила взгляд на золотом кольце с гербом, под которым лишь теперь разобрала выгравированную надпись, вернее единственное оставшееся от этой надписи слово: «Никогда», — пообещай, поклянись мне сейчас, что вытащишь отсюда моего ребенка. За это я отдам тебе все — мои сокровища, мой трон, мою кровь, мою плоть, мою жизнь…

— У тебя уже нет ни трона, ни сокровищ, и жизнь твоя висит на волоске, — ответил мертвец, но голос его прозвучал мягче, чем обычно.

— Тогда, возьми мою любовь, — вырвалось у Нарбелии непроизвольно, словно кто-то чужой вложил эти слова в ее истрескавшиеся, пересохшие губы.

— Любовь? — брови Хайди удивленно приподнялись. — Странно слышать такое от тебя, но, вижу, сейчас ты не врешь. Да будет так, — холодные руки протянулись к малышу, и тот беспокойно завозился, отлученный в миг от материнского тепла, — наложи на него заклятье сна, лишний шум нам не нужен…

Устав от бессонных поисков, Брук дремал, сидя напротив двери, за которой держали принцессу-беглянку. Сон тянул его голову к полу, но командир охотников слишком сильно ценил свою добычу, и через щели прикрытых век неустанно следил за выходом из покоев роженицы. Чтобы немного взбодриться, Брук мысленно раскладывал и сортировал сокровища, обещанные Минией за поимку Нарбелии.

Брук радовался: основная работа сделана, под окнами сидит дракон и стоит целый полк вооруженных солдат. Что может случиться? Однако внутреннее чутье охотника подсказывало ему, что где-то поблизости притаилась опасность…

Когда в коридоре, словно из ниоткуда, появился закутанный в черные одеяния человек, Брук моментально вскочил и дернул из ножен меч. Мрачная фигура бесшумно двинулась в его сторону, колыхнулся на капюшоне дорогой песцовый мех, стремительно взметнулась рука, и командир повис, схваченный за горло и вздернутый над полом. Беспомощно болтая в воздухе ногами, Брук отчаянно захрипел, но ледяные, безжалостные пальцы вошли в его шею, словно она была куском теста.

— Стоять! Ты еще кто? — раздалось из лестничного проема — Ирис почуяла неладное и тут же пришла на помощь соратнику, — Брук! — заорала она истошно, увидев распластанное на полу тело.

Эльфийка замерла, парализованная ужасом. Существо, приблизившееся к ней, источало холод смерти, глаза, горящие в тени капюшона, прожигали насквозь.

— Сгинь, нежить! — выкрикнула она, отскакивая в сторону, одновременно вынимая меч одной рукой и творя магические пасы другой.

— Не выйдет, дорогуша, — раздалось над самым ухом волшебницы, — я неплохо умею раздирать глотки…

В тот же миг острые зубы мертвеца рванули нежную кожу девичьей шеи, разжались на миг, а потом впились еще глубже, вгрызаясь в плоть до самого горла.

Брук и Ирис пали быстро и почти бесшумно, но даже нескольких едва слышных хрипов хватило, чтобы остальные охотники и подоспевшие позже воины явились на звук. Достигнув коридора и заветной двери, они не успели даже разглядеть таинственного врага — их ослепила яркая вспышка, после которой ударили молнии и огневые шары. В дверном проеме комнаты, придерживаясь за косяк и неуверенно пошатываясь на непослушных ногах, стояла Нарбелия:

— Беги! Я прикрою, — прорычала она, оценивая усталым, решительным взглядом степень ущерба от своей атаки.

Черная фигура рванулась к лестнице, а на оставшихся врагов обрушился новый каскад молний и огня…

Закутанный в теплое одеяльце, младенец мирно спал в корзине из-под фруктов и не ведал о том, как рыдает в бессильной истерике его мать, как проклинает своих подчиненный лично прибывшая в лаПлава Миния, как жители замка прячутся в испуге по своим комнатам… Новорожденного баюкал шум ветра и едва различимый звук шагов того, кто нес его колыбель, перекинув на ремне через плечо. Человек не дышал, и не источал тепло, его сердце не билось, а руки были неимоверно холодны, но малыш больше не тревожился — ведь рядом со своим спутником он ощущал спокойствие и безопасность…

Таша открыла глаза, вглядываясь в серое сияние раннего утра. С навеса капало — последнее напоминание о прошедшем в ночь дожде. Сырая трава блестела серебром.

Девушка подняла голову, подтягивая к подбородку нагретую изнутри шкуру. Фиро сидел рядом, неподвижный, словно высеченная из камня фигура. Перед ним горел костер, потрескивал, раскусывая сырые, не желающие гореть ветки.

Услышав подле себя сопение и фырканье, принцесса обернулась: огромный виверн лежал на земле, пряча под навес голову, похоже, ночной дождь доконал и его. Протянув руку, девушка коснулась могучей головы зверя. Тот то ли фыркнул, то ли мурлыкнул в ответ — не такой уж и страшный, когда спит.

— Спи, время еще есть, — не поворачивая головы, сказал ей мертвец, — до Сибра осталось немного.

— Жалко тратить время на сон, — шепотом ответила Таша, косясь на спящего виверна, — похоже, он еще не отдохнул как следует. Кстати, как его зовут? — поинтересовалась она.

— Ичир, — ответил Фиро.

— Что значит Ичир?

— На гоблинском наречии это значит «ручей».

— Ручей? — удивилась принцесса, рассматривая огромные когти и массивные челюсти крылатого монстра, — странное имя для такой зверюги.

— Пожалуй, — согласился Фиро, — второго, того, на котором летает Широ, вообще зовут Сишенин — «ландыш». Этих животных разводят гоблины-горцы. Они живут далеко на юго-западе, всего несколько племен — малочисленный и редкий народ, в отличие от их северных и восточных собратьев. Эти гоблины ловят, приручают и разводят вивернов, а потом продают на Север и в Шиммак. Они любят называть этих зверей странными именами, такие у них традиции…

За время разговора остатки сна сняло, как рукой, но свежесть утра не располагала к тому, чтобы вылезти из-под теплой шкуры. Натянув ее на плечи, Таша переползла поближе к Фиро и прижалась к нему, уложив голову ему на колени. Умиротворяющее тепло ожившего огня, чуть заметное движение травы, чуть слышный шелест листьев и река, звучащая неподалеку. И они вдвоем… втроем, если считать спящего Ичира. Мир и покой — долгожданные, абсолютные, Казалось, что жестокое время, наконец, смирилось и утихомирило свой безумный бег. Казалось, что можно сидеть вот так бесконечно долго. Сидеть, и не думать о будущем расставании, о прошлых обещаниях, обязательствах, несделанных делах… Таша закрыла глаза.

— Когда взойдет солнце, мы отправимся в путь, — сказал Фиро, и его рука, все еще холодная, коснулась головы девушки, прошлась по растрепанным волосам.

— Не хочу, чтобы оно поднималось, — честно ответила Таша, вздыхая.

— Если не будет рассвета, все утонет во тьме, а с ней шутки плохи. Она и так рядом, ожидая, когда оступимся, или повернем назад.

Он замолчал, и Таша тоже молчала, путаясь в мыслях, боясь того, что ждет и впереди. «Что будет? Куда мы пойдем? Где окажемся и вернемся ли назад? Встретимся ли снова?» — от этих нестройных, панических мыслей в душу потянулись холодные щупальца отчаяния, которое, словно спрут, окутало, окружило, сжало, не оставляя места покою и надежде.

— Не бойся, — почувствовал страх девушки, успокоил ее Фиро, — не поддавайся страху, если судьба вывела нас на этот путь, значит, нам суждено его пройти…

С первым солнечным лучом они поднялись в воздух и полетели к Темным морям. За спиной остался Алый Лем с его красными крышами и непобедимым благоуханием цветов, которое, казалось, чувствовалось даже на высоте. Под брюхом виверна сгустился лес, и сердце Таши забилось сильнее от воспоминаний о событиях недавнего прошлого. Серым пятном мелькнула Игния, серебристо-серой лентой потянулась река. Все ближе и ближе был Сибр. Все сильнее и сильнее чувствовалось горячее дыхание юга. Все больнее и больнее колола сердце принцессы каленая игла предстоящей разлуки.

Фиро молчал, крепко сжимая повод и пристально глядя вниз. Его лицо хранило выражение сосредоточенной уверенности. Таша, сидящая впереди, этого видеть не могла, но безмолвную непоколебимость мертвеца она чувствовала спиной, и чувство это предавало ей сил.

К вечеру на горизонте поднялся большой город. Синим частоколом поднялись очертания остроконечных башен и дворцов. Город тянулся длинной полосой, насколько хватало глаз, к нему вела широкая дорога, по которой двигались вереницы путников, маленьких, словно блохи. По обеим сторонам торгового пути колыхалась полевая трава, далеко за полем виднелся лес.

Когда городские стены отчетливо выступили навстречу, высокие и неприступные, Фиро направил виверна вниз, подаваясь в сторону от дороги, подальше от бредущих в пыли животных и людей.

Монстр забил крыльями, табаня воздух, чтобы сбавить скорость, и аккуратно сел на землю, по-брюхо скрывшись в траве. Таша нехотя сползла с его спины следом за Фиро, который покинул седло первым.

Поле колыхалось, словно море в ветреную погоду, и жаркий воздух дрожал над ним, шел рябью. Неприкрытое облаками солнце пекло нещадно. Где-то под ногами дребезжали цикады, выводя скрипучие монотонные трели. По левую руку, там, где шла дорога, виднелись только клубы неоседающей пыли, взбитой многочисленными ногами и колесами, расходящейся в стороны с обочин.

— Почему мы остановились в поле? — девушка оглянулась по сторонам, взгляд утопал в изумрудно-золотых волнах высокой, местами посохшей травы.

— Кагира ждет нас тут. Он совсем рядом, я чувствую, — коротко ответил Фиро, внимательно осматриваясь и нюхая терпкий, отдающий медом воздух.

В унисон его словам расступилась в стороны мягкая трава, выпуская на свет огромную темную фигуру. Учитель поднялся с земли, необъятный и мрачный. Его лицо, прячущееся за гривой волос, было смазанным, затененным, и даже могучее южное солнце не могло высветить все его черты.

— Во время, — прошипел он, наклоняя голову в знак приветствия.

Отследив это движение, Фиро напрягся, а присевший на согнутые лапы виверн недовольно заворчал, попятился, настойчиво потянул повод, зажатый в руке мертвеца.

— Идем, — позвал Кагира и, развернувшись, двинулся через травяные космы туда, где, не переставая, шумела дорога. — Идем, время настало.

Таша вздрогнула и сжалась вся, как от удара бичом. Снова расставаться, снова куда-то идти и что-то искать. Что впереди? Неизвестность. Непроглядная тьма, прячущаяся в названии древней и чужой страны, в которую они с Учителем теперь направятся. Не зря эти места назвали темными: здесь даже горячее солнце не в силах справиться с тьмой, даже южное тепло не может сдержать холода, который, минуя разгоряченное тело, лезет в самую душу, сочится в кровь, проникает в мысли, как паук кутает сердце паутиной нетающего льда…

Она посмотрела на Фиро умоляюще и обреченно. «Почему так?» — застыл в глазах немой вопрос.

— Почему так? — повторила едва слышно, вглядываясь в немигающие, полные спокойствия глаза.

— Потому что жизнь требует борьбы. Всегда, — сильные руки сжали плечи принцессы, — борьбы с собой, со своими слабостями и страхами. Ты ведь знаешь это не хуже меня.

— Я знаю, — кивнула Таша, не отводя взгляда.

Фиро молчал, всматривался в лицо девушки пристально и долго, словно пытался запомнить все до мельчайших черт. Наконец, кинув взгляд ей за спину, мертвец произнес:

— Иди. Тебе пора…

Таша прижалась к нему на миг, вытягиваясь вперед и касаясь щекой его щеки.

— Я буду ждать, ты обещал вернуться, — шепнула тихо и отошла.

— Иди, — повторил Фиро, глядя ей в след, — не оборачивайся, просто иди следом за своим Учителем.

Послушно развернувшись, принцесса побрела прочь. Позади хлопнули крылья, и волна взбудораженного воздуха толкнула в спину. Она не обернулась, только скорее поспешила к дороге. И как будто уже было такое: недолгое прощание, поспешный уход и сжавшая сердце тоска. И как будто не было: ведь не было больше страха и неуверенности, не было безнадежной обреченности и безвольности перед судьбой. Она больше не была той слабой, загнанной в угол нерешительной девочкой. Конечно, опасения и тревоги не покинули сердце юной принцессы до конца, но в глубине ее души уже созрела решимость, отчаянная, но не обреченная. «Он вернется, и я вернусь, — мысленно уверила она себя, — так будет, обязательно будет, и я сделаю все возможное для этого»…

Проникнувшись азартом Ану, Франц последовал его совету и за восемь дней собрал команду из тех, в чьей преданности и силе был уверен, как в самом себе.

Когда сыщик, закончив собственные сборы, вышел в холл Сыскного Дома, его уже ждал Эмбли, за спиной которого выстроились в ряд собранные со всей Ликии «новобранцы». Аро осмотрел прибывших и остался удовлетворен. Большинство из них сыщик знал лично, кого-то понаслышке. Народ перед ним предстал разнообразный: несколько широкоплечих породистых бойцов из тайной дворцовой охраны; пара местных магов-стихийников, чванливых и алчных до денег, но, кстати сказать, весьма умелых. Даже кое-кто из преступников пришел, пытаясь скрыться под видом наемника.

Пока Франц придирчиво изучал свою новую гвардию, в холл явился Ану в сопровождении Фиро. Они шли рядом, и внимательный сыщик заметил, что между некромантом и мертвецом что-то изменилось. Не осталось и следа прежней субординации, теперь они были на равных.

Сыщик не ведал о разговоре, произошедшем между Ану и Фиро при последней встрече. Суть той беседы свелась к одной фразе. «Теперь ты свободен, можешь идти, куда хочешь» — сказал Ану, освобождая своего слугу от остатков силовой связи. Но тот не ушел, ведь цель у некроманта и мертвеца пока что оставалась одна — погоня за Хапа-Таваком…

— Отменных бойцов вы набрали, господин сыщик, — кровожадно улыбнулся Ану, опуская руку на плечо Франца.

— Я надеюсь. От этого выбора зависит успех нашей будущей операции, — вместо приветствия ответил тот и перевел взгляд на мертвеца.

Франц поразился тем изменениям, которые произошли с его бывшим компаньоном. Глаза слуги некроманта сверкали живым, человеческим блеском, в них не осталось и следа былой мути, погасли призрачные огни, таящиеся в глубине зрачков и кожа, как ни странно, сменила привычный серый оттенок. «Он живой, не может быть мертвым…» — мелькнуло в голове сыщика.

— Раз все в сборе, выступаем, — разрушил недоумение Франца некромант, — заодно посмотрите, кого я набрал со своей стороны…

Втроем они вышли во двор, «новобранцы» потянулись следом. На улице уже ждали оседланные сытые лошади. Черный виверн Фиро сидел на земле чуть поодаль. Франц мельком осмотрел магов и бойцов, пришедших с Ану, потом вскочил в седло. Его взгляд невольно возвратился к Сыскному Дому. На сердце было тревожно, и не мудрено, ведь поход предстоял серьезный и опасный, из таких не все возвращаются.

Аро дал шпоры лошади и гнедая бокастая кобыла, зло прижав уши и по-волчьи пригнув к земле голову, потрусила по мощеной плиткой дороге к воротам. Поравнявшись с Ану, восседающим на своей неказистой лошаденке, сыщик перекинулся с тем взглядом. Некромант смотрел обнадеживающе, как обычно улыбаясь и пряча в глубине темных глаз хитрый азарт.

Кобыла Франца раздраженно оскалилась и, потеснив некромантову Джакку крутым боком, куснула ту за шею.

— Норовистая, — усмехнулся Ану, хлестнув лошадь компаньона поводом по морде, — смотрю, вы настроены серьезно, раз уселись на спину твари, которая злее виверна Фиро. Хотите натравить ее на Хапа-Тавака и посмотреть, как она разорвет бедолагу на куски?

— Мне не до шуток, господин Ану, — уклончиво ответил Франц, — дело предстоит серьезное, последний ход той игры, в которую мы с вами ввязались некоторое время назад.

— Последний ли, — задумчиво протянул некромант.

— Я на это искренне надеюсь…

Бок о бок они выехали из ворот Сыскного Дома и направились вниз по одной из ликийских улиц, отороченных узорчатыми решетками дорогих домов с выбивающимися сквозь стальные кружева ветвями жасмина, сирени и роз. Остальные члены отряда, молча, тронулись следом. Поднялся в воздух и Фиро.

Ликия безмолвствовала. Редкие прохожие провожали недоверчивыми взглядами угловатые мрачные фигуры всадников, длинной вереницей растянувшиеся вдоль тротуара. Люди беспокойно всматривались в чистое небо, где, паря над городом, раскинул черные перепончатые крылья взнузданный посеребренной сбруей виверн.

Оказавшись за стеной, охотники выстроились широким клином и пустили коней в галоп. Они двигались на северо-восток. Миновав пригороды, Аро остановил отряд и дал отмашку низкорослому просто одетому магу.

— Начинайте поиск.

Надо сказать, что маг тот сильно отличался от остальных представителей колдовского ремесла. Лошадка под ним была совсем дешевенькая — бородатая и обросшая. Сам человек скорее походил на работягу-фермера, чем на могучего чародея, наверное поэтому щеголеватые колоритные стихийники смотрели на него высокомерно, с насмешливым интересом. Некромант прищурившись оглядел скромного незнакомца и удивленно воскликнул:

— Кого я вижу! Ларри-Добряк, это ты?

— Может, и я, — вкрадчиво протянул в ответ маг, — неужто, я так изменился?

— Еще как, — некромант поравнялся с ним и приветственно протянул руку, — помнится, раньше ты был худее раза в два, и шевелюра твоя плешью не сверкала.

— А мирная жизнь, она такая, — отвечая на рукопожатие, улыбнулся Ларри, — живот растет, волосы выпадают, да мне они и ни к чему — на гребнях и мыле вон какая экономия.

— Значит, осел и корни пустил, — коварно взглянул на собрата по оружию Ану, — а что ж ты в нашей компании забыл, мирный житель?

— Деньги нужны, — зевнул толстяк, — жена с детьми есть хотят, вот и пришлось опять за ремесло браться.

— Ну, берись, берись, — уважительно склонил голову некромант, — покажи, как ты это умеешь.

С этими словами он отъехал в сторону и покрепче сжал повод своей лошади. Ларри тем временем неожиданно резко закину голову к небу и завыл. Голос его, тихий и мягкий до этого, переменился до неузнаваемости, став жутким и надрывным, нечеловеческим.

От неожиданного звука лошади окружающих заржали и бросились врассыпную. Раздались гневные крики и ругань — охотники пытались справиться с перепуганными животными, стегая тех плетками и выворачивая челюсти удилами — все было бесполезно. Одна только Джакка стояла совершенно спокойно, лишь изредка прядая ушами чуть заметно подрагивая потертой шкурой.

— То ли еще будет, — усмехнулся Ану, опираясь на луку седла.

Он огляделся с восхищением — со всех сторон к ним бежали волки. То были мелкие лесные звери, не чета тем, что когда-то в изобилии жили в степях. Правда, перепуганным коням хватило и этого. Большинство охотников спешились, чтобы удержать обезумевших от страха скакунов.

Ларри, тем временем, придирчиво оглядел явившихся хищников, выделив одного из них, подманил к себе. Волк послушно приблизился и встал на задние лапы, уперевшись передними в бок лошади Добряка. Маг кряхтя нагнулся, бесцеремонно ухватив зверя за шкирку, втащил того на спину своему флегматичному коню и, припав к уху волка, что-то настоятельно разъяснил тому. Внимательно выслушав приказ, хищник легко спрыгнул с лошадиной спины и потрусил прочь, остальные волки потянулись за ним.

— Найдет? — поинтересовался Ану, приближаясь к старому знакомцу.

— Обещал, — устало вздохнул Ларри, — не тот волк нынче пошел, и чует хуже и бегает медленнее…

Когда охотники двинулись дальше, Франц поравнялся с Ану и спросил того:

— Так вы знакомы с господином Оришем?

— Кто на юго-востоке не знает Ларри Ориша, Добряка-Ларри? Этот ленивый скромняга — счастливый обладатель редкого дара. Он умеет повелевать живыми тварями, правда пользуется своим умением лишь в случае крайней нужды. Странный человек: вместо славы и богатства он выбрал тихую жизнь сельского животновода.

— На то его воля, — задумчиво произнес Франц, вглядываясь в горизонт, а потом, вспомнив нечто важное, кивнул Ану, призывая отдалиться от остальных, — я тут вспомнил кое-что, хотел поделиться с вами своими мыслями.

— Валяйте, господин сыщик, — пожал плечами Ану, — облаченная в слова мысль полезнее забытой.

— Когда я в последний раз покидал дом своих родителей, моя заботливая матушка положила мне с собой книгу сказок, ту самую, которую читала мне в детстве.

— Как сентиментально, — не удержался от комментария Ану.

— Подождите насмехаться, — краснея и чуть заикаясь, оборвал его Франц, — дело в другом. Прошлой ночью мне не спалось, и я от скуки взялся листать ту книгу. Надо сказать, я нашел там нечто крайне интересное.

— И что же?

— Припоминаете историю о бедняке и святом?

— Я вырос в Апаре, там детям рассказывают совсем иные истории. Так что будет лучше, если вы меня просветите, господин сыщик, — не без интереса заявил некромант, стерев с лица усмешку.

— А я рос в Королевстве, где в моде все эльфийское, и детские сказки не исключение. Так вот, ночью мне на глаза попался текст про Святого с Запада. Притча о том, как бессмертный человек с Запада пришел в Королевство и встретив в лесу бедного юношу, сделал того своим слугой. Он открыл пареньку тайну своего бессмертия и наказал следующее: «Настанет время, и я уйду, а ты будешь ждать моего прихода, чтобы в нужный час открыть мне врата мира ключом всеотпирающим. Присягнешь мне на верность, и получишь силу, равную моей и власть, равную власти Короля». В знак договора святой дал юноше окровавленный белый камень нинквесар и принял с того клятву верности.

— Занятная история, — выжидающе кивнул Ану, — что же было дальше?

— Ничего. В том то и дело, что ничего, — с волнением ответил сыщик, — но суть не в этом. Мое внимание привлекло иное. Камень нинквекар, это полудрагоценный белый опал, который в простонародье называют «кроличьей башкой». А еще, — сыщик не дал некроманту вставить очередную сомнительную реплику, — название истории — «Святой с Запада», я ради интереса перевел его на квэнья, забытый древнеэльфийский, и получилось, вы не поверите…

— Поверю, не томите, — вытягиваясь в седле, насторожился Ану.

— Айре-Дун.

— Айре-Дун, — с сомнением протянул некромант, — дайте угадаю: вы решили, что Айре-Дун, это Ардан из первой легенды, так?

— Я лишь предположил подобное, — тут же подметил сыщик, — может быть, я притянул историю за уши, но согласитесь, было ведь за что тянуть.

— Знаете что, господин сыщик, — внимательно взглянув Францу в глаза, произнес Ану, — если ваше предположение верно, то нам необходимо одно — выяснить имя второго героя сказки — юноши-бедняка. Тогда мы, возможно, узнаем имя нашего доброго господина Хапа-Тавака.

— Я отправлю гонцов в Ликию и снова попрошу помощи у Моруэла, — решил Франц.

— Чем скорее, тем лучше, — согласился Ану. — И молите своего Центру, пусть ниспошлет нам удачу на предстоящей охоте…