Хитросплетение судеб

Холодный ветер Ла-Манша презрительно закидывает меня солеными брызгами. Жалобный скрип мачт, судорожное хлопанье парусов, болезненный гул снастей — ноты, из которых начинает слагаться реквием кораблю, плывущему в никуда. Разрозненные резкие звуки постепенно находят свое место в завораживающей мелодии стихии, непреклонно набирающей разрушительную мощь. Я слышу эту засасывающую в бездну музыку, от которой не отмахнуться, не вырваться. Смиренно улыбаюсь. Вот она, давно известная черта в Книге Судеб, за которой нет записей обо мне. Сегодня будущее сойдется с настоящим, чтобы превратиться в прошлое. Чужое прошлое.

Почему люди так страшатся своей последней черты? Ведь никто не боится смены дня и ночи. С жизнью и смертью та же картина. День и ночь. Или ночь и день. Может быть, освобождение от бренности и есть утренняя заря иного, высшего существования? Как нелепо и глупо тогда стараться отодвинуть назначенный срок пробуждения, пытаться оспорить отмеренное Богом для нашего же блага.

Но безумно творение твое, Господи, — род человеческий. Почти каждый жаждет узнать свою судьбу, чтобы обмануть ее. И никто не хочет верить, что отчерченного не сжать и не растянуть. Даже астрологу, познавшему паутину высших законов, в которой мы бьемся, как пойманные мухи. Он не паук. За что в своей обычно короткой жизни и расплачивается одиночеством посреди океана людской ненависти вперемешку со страхом. Моя судьба на удивление длинна.

Родился в 1540 году недалеко от Лиона. Третий сын весьма знатной английской фамилии, бежавшей во Францию после битвы при Босворте. В шестнадцать лет мне в руки попала книга, определившая всю дальнейшую жизнь. Прочитав «Centuries», я в диком нетерпении собрал дорожные вещи и отправился искать мэтра Мишеля.

Десять лет учебы у Нотр-Дама пролетели незаметно, хотя не припомню ни одного дня, который не был бы посвящен наукам. Всего лишь десять лет, и судьба толкнула меня на одинокий путь под именем мэтра де ля Роз.

Давно это было. Еще в царствование Карла IX. Но за прошедшие более сорока лет, как и за предыдущие века, люди ничуть не изменились. Они по-прежнему не хотят смириться, что не властны над судьбой. Ни над своей, ни над чужой. И их не переубедить. Великая интриганка, хорошо знакомая с алхимией, Екатерина Медичи и на смертном одре не сомневалась, что оборвала дни учителя за страшное предвидение участи ее сыновей. Слепое орудие, которому Судьба повелела прикоснуться к концу чужой нити, она возомнила себя пауком. Окрыленная невежеством, королева-мать упорно и безуспешно пыталась ухватиться за край моей жизненной нити, не понимая, что этого ей не суждено.

Вы думаете, бессилие хоть на шаг подтолкнуло ее к истине? Ничуть. На тринадцатый раз, когда мой бокал, куда Медичи собственной рукой бросила не знающий пощады яд, опрокинул на ее платье спрыгнувший на стол черный котенок, королева лишь в ужасе бросилась на колени, моля о пощаде, решив, что я сильнее ее в вершении судеб. Бог мой, как было ей объяснить, что дело не во мне, а в том ветре, против которого она бессмысленно пускала свои стрелы?

С тех пор Екатерина до самой смерти в 1589-м ежегодно высылала мне по 50 тысяч ливров с униженной просьбой не вмешиваться в судьбу ее сыновей. Бог рассудит, грешил ли я, принимая эту плату за страх, но не в моих силах было убивать в несчастной женщине призрачную надежду на изменение хода неизбежного.

Неизбежного, определяющего пустоту бренности. Оглядываясь на пролетевшие семьдесят лет, я осознаю ничтожность бытия перед Высшими Законами, а смысл его ускользает от моего понимания. Быть может, значение жизни только в том, КАК потрачено отмеренное человеку время? Быть может, Господь каждому пишет в Книгу Судеб только первую и последнюю строки, а остальное отдает творить нам, за что и спрашивает на Страшном Суде? Быть может. Скоро я узнаю это. Ветер крепчает. Пучина уже тянет меня.

Чем смогу оправдаться перед Тобой за жизнь, в которой ничего не сумел сделать? Даже научить людей отличать вечное от суетного. Я не нашел никого, кто захотел бы научиться. Мне некому передать знания. Может быть, с тем, кому они предназначены, мы разошлись во времени. Может быть. Остается лишь уповать на то, что сундуки с моими записями не сгинут в пучине и не разобьются о прибрежные камни, а Ты укажешь волнам руки принимающего.

Перед лицом приближающегося Суда Твоего завершаю свой последний рассказ о вечном и суетном. Рассказ о проклятии одного из йоркширских замков.

После смерти мэтра Нотр-Дама я начал самостоятельно практиковать в Париже, предсказывая знатным особам их судьбу. Мудрость не свойственна молодости. Мне не сразу удалось понять, что люди, хотят совершенно не того, о чем просят. Они не желают слышать плохое. В ответ на неблагоприятное предсказание немедленно звучат просьбы и требования исправить будущее, словно речь идет о покрое платья. Отказ принимают за нежелание и дерзость и возлагают вину за расположение звезд на предсказателя.

Я перестал принимать тех, кого не мог ничем порадовать, перестал предсказывать судьбу (даже вечную жизнь будут просить продлить), ограничиваясь деталями ближайшего будущего. Еще с удивлением осознал, что одних предсказаний людям мало. Им непременно нужны какие-нибудь демонические зелья, тайные ритуалы, на худой конец бессмысленная тарабарщина в три двадцать по полудню в течение недели. Иначе посетитель уходит обиженным, считая, что ему что-то недодали за его золотые монеты. Бог мой, какая глупость! Но приходилось придумывать загадочные «заклинания» с бросанием в огонь ароматных трав, выдавать мрачно размалеванные пузырьки с мерзким на вкус успокоительным, предписывать троекратное «Отче наш» в полночь на понедельник. Назовете это шарлатанством? Может быть. Во всяком случае, все эти средства совершенно не помешали бы душе и телу не только моих изнеженных титулованных посетителей.

Через пару лет, когда стол для письма стал трещать под тяжестью благоухающих записок с вензелями и завитушками, я все чаще и чаще поручал Джону — своему слуге-англичанину — встречать посыльных фразой: «Сэр сегодня не принимает». В высшем свете попасть на прием к мэтру де ля Роз стало чем-то вроде модного состязания, доходящего до истерии. Особый таинственно-мистический штрих к моей репутации добавляло поклонение безжалостной и жестокой Екатерины Медичи. По Парижу гуляли слухи, будто после сотни покушений на меня я пригрозил покарать ее второго сына — короля Карла IX — и обложил королеву ежегодной данью в миллион ливров, которую она безропотно платит.

К 1572-му году слава о «великом магистре, который может изменить судьбу», докатилась до Англии. В июле в один из неприемных для записок дней, что было удивительно, слуга принес мне какой-то конверт.

— Сэр, это из Йорка, — извиняясь, пояснил Джон.

— Хорошо, я прочту.

В конце концов, мне было все равно, какое письмо из накопившейся кучи смотреть. Пусть йоркское. У меня слишком хорошие слуги, чтобы отказывать им в таких мелочах. А Джон, гордый любезностью своего знаменитого господина, отправился в очередной раз искать в доме какой-нибудь непорядок. Кажется, счел, что одна из лошадей плохо подкована, и устроил взбучку конюху. Воистину, никакими деньгами не добьешься того рвения, которое можно получить маленьким пустячком, западающим в душу.

Письмо оказалось интересным. Один из английских графов приглашал посетить замок, доставшийся его семье по милости Генриха VII. В этом замке, по словам графа, поселилось привидение, которое мэтру де ля Роз предлагалось изгнать. Награда в случае успеха составляла 20 тысяч соверенов. Если же ничего не получится, «великий магистр» получал компенсацию за беспокойство и путевые расходы в размере двух тысяч соверенов.

Мне совершенно не хотелось разбираться с этой историей, и нужды в средствах давно не испытывал, но… Еще меньше хотелось в неумолимо надвигающийся август заниматься предсказаниями в Париже. Поездка в Англию оказалась на редкость кстати. Кроме того, желание посетить родину предков давно не давало покоя. Поэтому я взял в руки колокольчик и пришедшему на зов слуге велел собирать вещи.

Через несколько дней мы уже направлялись в Кале, и в кровавом августе от Франции меня отделяли воды Ла-Манша. От Дувра до Йорка путь не близкий, к тому же по ряду обстоятельств хотелось задержаться в Лондоне, поэтому посыльный отправился известить графа, чтобы меня ждали лишь в конце осени.

Причина такой неторопливости заключалась не в праздном любопытстве ленивого путешественника или желании набить себе цену. Слишком запутанной оказалась судьба замка. Вы вправе не верить, но вещи, как и люди, тоже имеют свои судьбы. Правда, прочитать их порой невозможно — Бог скрывает от смертных орудия своего промысла, чтобы избежать неразберихи в переплетениях судеб людей и вещей.

Отправляться в путь пришлось с весьма скудными знаниями. Судьбу замка окутывал густой туман, в котором удалось разглядеть лишь немногое. Проклятие действительно не было выдумкой. Каждое седьмое поколение замок менял своих владельцев.

Разумеется, начертанного свыше не избежать, и я бы не взялся помогать графу, не будь ряда обстоятельств. Во-первых, проситель — мой ровесник — являлся в своей фамилии лишь четвертым хозяином замка. Если проклятие столь сильно поторопилось по каким-то причинам, то их следует устранить, возвращая все к предначертанному порядку. Но, Бог мой, я не мог понять эти причины!!! Звезды обиженно молчали, словно я спрашивал их о какой-то глупости. Хрустальный шар, окуренный травами, мутнел, а потом снова приобретал кристальную прозрачность, заканчивая диалог, не начав его. Признаюсь, этот заговор молчания сильно задел мое самолюбие. Эх, молодость, молодость… Она приняла вызов, брошенный неизвестностью.

Во-вторых, судьба замка была каким-то неведомым образом переплетена с моей собственной судьбой, что интриговало и притягивало. Разумеется, эта загадка сыграла не последнюю роль в окончательном решении отправиться в Йоркшир. Рассудок настойчиво советовал разобраться хотя бы с одной из тайн до поездки, но надвигающийся август неумолимо гнал подальше от Парижа, не давая отсрочки. Так раздираемый противоречиями я оказался в Лондоне.

Туманный Альбион не особо баловал ясными ночами. Звезды прятались за хмурым небом, отмахиваясь от моих вопросов затяжными дождями. Хрустальный шар тоже не желал разговаривать. Без толку промучившись две недели с различными гаданиями на внутренностях животных, я перешел к составлению магических таблиц. В конце концов, если астрология и мистика не дают ответа, то, может быть, его даст обычная математика?

Увы, все потуги были тщетны. Прочесаны вдоль и поперек до десятого колена не только генеалогическое древо графа, но чуть ли не родословные его псов. Собран и изучен ворох документов на английском, латыни и даже греческом, описывающих события, к которым имели хоть какое-то отношение различные представители графской фамилии. К огромному сожалению, среди бумаг не отыскалось ни одной времен Генриха VII.

Построена масса взаимосвязанных таблиц. И нигде, нигде ни малейшей зацепки. Бред, такого не может быть! Чем дольше тянулись поиски, тем больше росло ощущение, что разгадка где-то совсем рядом, но никак не дается в руки. В исследовательской запальчивости я даже прибег к крайнему средству — с помощью зелий погружался в миры Судеб, рискуя навсегда заблудиться в них. Но истина оставалась в тумане. Возвращения из полета духа в бренное бытие становились все труднее и болезненней. Когда нервное напряжение и изнеможение организма достигли предела, пришлось остановиться и забросить исследования. Бессмысленно ломиться в дверь, закрытую на засов. Нужно искать другие пути. А для этого требуются силы.

Мой дневной распорядок претерпел сильные изменения. Не менее двенадцати часов сна и пяти часов прогулок на свежем воздухе, никаких опытов, расчетов, изучений бумаг, ничего, что могло бы утомлять. Даже любые мысли о неразгаданных тайнах я гнал прочь. Практически полностью перешел на то растительное существование, которое ведет большинство праздных светских бездельников. Постепенно усталость отступала. Несколько недель отдыха вернули бодрость. Загородные прогулки давали не только небывалый прилив сил, но и чувство единения с природой, ее стихиями. Ничто не мешало возобновлению исследований, но я не спешил, ожидая какого-нибудь знамения свыше, которое бы направило поиски.

В один из первых дней октября мое терпение было вознаграждено. Сразу после завтрака Джон доложил о посетителе — офицере, ожидающем, когда сэр де ля Роз закончит трапезу, чтобы лично ему передать послание. Не знаю, как удержался, чтобы не выбежать навстречу вестовому. Наверное, потрясение от мгновенного прозрения, что это Господь дает ниточку к искомому ответу, придавило к креслу.

— Проси.

— Слушаюсь, сэр.

Вошедший офицер протянул пакет, запечатанный вензелями королевы.

— Сэр, Её Величество желает видеть вас сегодня на обеде в своем замке в половине третьего.

Я поднялся из-за стола и, сдерживая чувства, неторопливо взял послание.

— Сожалею, сэр, что вам пришлось ждать. Мой слуга очень строгих правил и никогда не отрывает от еды докладами. Ничего не могу с этим поделать уже почти четверть века.

— Понимаю, сэр, — офицер вежливо улыбнулся. — В свою очередь прошу простить за несвоевременный визит, но тоже ничего не могу с этим поделать — служба.

Бегло пробежав глазами по строкам письма, я утвердительно кивнул.

— Передайте королеве, что ее желание исполнится. При одном условии, капитан.

Офицер вздрогнул.

— Я наслышан, что вы не слишком почтительны к монархам, но…

— Успокойтесь, сэр, — моя улыбка остановила поток негодования. — Увы, я действительно отношусь к монархам без полагающегося почтения, но в данном случае речь идет всего лишь о сопровождающем. Мне бы не хотелось опоздать к назначенному часу и тем самым проявить невежливость.

— О, сэр, разумеется! Если великого магистра устроит моя персона, я вернусь к двум часам, чтобы послужить провожатым к Ее Величеству.

— Буду признателен. Не желаете ли вина? Есть неплохое анжу и бургундское.

— Благодарю, сэр. В другой раз. Служба.

Офицер откланялся и направился к выходу. Не знаю, почему (возможно, так из меня начали выходить силы, накопившиеся за последние недели), но я явственно почувствовал, что могу предсказать этому человеку радостное событие, и остановил посланника уже в дверях.

— Капитан… Ваша семья, кажется, ждет ребенка?

— Да, сэр.

— Это будет мальчик.

— Благодарю вас, сэр!!!

Офицер отсалютовал и покинул дом. К двум часам он вернулся, и мы отправились во дворец.

Ее Величество Елизавета I приняла меня в своих личных апартаментах. Строгий, оценивающий взгляд, затем небольшая усмешка.

— Я наслышана о вас, сэр. Вряд ли вы согласитесь целовать руку королеве, но, возможно, не откажете в этом даме, — с улыбкой произнесла дочь Генриха VIII по-французски, протягивая мне руку.

Нужно ли говорить, что я был немедленно покорен? В этой женщине сочетались мудрость, проницательность, достоинство и поразительное для монарха прямодушие. Она стоила моей капитуляции.

— Ваше Величество с порога начинает вить из меня веревки, — после этих слов, сказанных на английском, оставалось только склониться для поцелуя.

— Присаживайтесь, сэр, — Елизавета перешла на свой родной язык.

— Благодарю вас, Ваше Величество.

— Не знаю, какие яства способны удивить парижанина. Может быть, в следующий раз предложить вам пудинг? Вряд ли во Франции он широко известен.

— Благодарю вас, Ваше Величество, но пудингом меня тоже не удивить. Последние шестнадцать лет вынужден ежедневно выслушивать ворчание своего слуги, что столь полезное для здоровья блюдо уносят со стола нетронутым.

Королева снова улыбнулась.

— Ваш слуга англичанин?

— Да, Ваше Величество. Как и я, если считать англичанином того, чьи предки перебрались за Ла-Манш после гибели Ричарда III.

— Вот как? — Тень пробежала по лицу Елизаветы.

— Попробуйте рыбу. Мои повара изумительно ее запекают, — после едва заметной паузы продолжила королева.

— Благодарю вас, рыба действительно изумительна.

— Война Алой и Белой розы сильно изменила Англию, — вернулась к разговору Елизавета. — Надеюсь, вы прибыли не из-за старой вражды?

— Не беспокойтесь, Ваше Величество. Какой смысл ворошить в своем шкафу покрывшийся пылью скелет? Я откликнулся на приглашение одного графа, которому потребовалась помощь.

Королева удовлетворенно кивнула.

— Я слышала об этом приглашении. Граф давно ждет вас, и его неприятности растут день ото дня, но вы не спешите ему помочь. Могу я спросить, почему?

— Боюсь разочаровать вас, Ваше Величество, и подорвать свою репутацию, но мне не удается раскрыть тайну невзгод, обрушившихся на графа. К сожалению, на замке действительно лежит проклятие, но оно должно было спать еще несколько поколений. Что изменило ход событий, остается неразрешимой загадкой.

Елизавета пригубила из своего кубка, неспешно прикоснулась платком к уголкам рта и, внимательно глядя мне в глаза, заметила:

— Печально слышать. Граф — один из друзей королевы. Он принимал активное участие в подавлении смуты на севере, возникшей три года назад из-за козней Марии Шотландской и лорда Нортумберленда.

— Сожалею, Ваше Величество, — с грустью продолжил я объяснения. — Испробованы разные способы проникновения в тайну, генеалогическое древо графа изучено вдоль и поперек, но нет ни малейшего намека на причину нынешней беды с замком.

— Может быть, вам следовало обратить больше внимания на сам замок? У него необычная история. Раньше графство называлось иначе. Когда мой дед, Генрих VII, отдал его в награду за доблестную службу предку графа, ярый приверженец Алой розы не пожелал к своему имени добавлять титул, связанный с Йорками, как и его потомки, упорно из поколения в поколение именующие владения своим родовым именем. Столетие назад замок принадлежал дальним родственникам Ричарда III, — и королева произнесла старое название, повергшее меня в трепет.

— О, Боже, как все просто!

Удивление и немой вопрос застыли на лице Елизаветы.

— Простите, Ваше Величество, что не сказал вам еще об одной, казалось — неразрешимой, загадке этого замка. Его судьба каким-то невообразимым образом связана с моей собственной судьбой. Вы дали мне ответ. В прошлом этот замок принадлежал моему роду.

Брови королевы поползли вверх.

— Пути Господни неисповедимы.

— Воистину так, Ваше Величество. И никто не ведает Его промысел. Граф, не зная того, обратился к старинному врагу, а столь же неосведомленный враг согласился приехать. Значит, так угодно Господу. С Божьей помощью я надеюсь разгадать тайну замка и отправить проклятие спать до положенного срока.

— Да благословит вас Господь.

Королева немного помолчала.

— Как скоро вы отправляетесь к графу?

— Незамедлительно, Ваше Величество. По пути, правда, собираюсь задержаться в Лестершире. Возможно, прошлое подскажет какие-то ответы на загадки настоящего. Остальное, полагаю, придется выяснять в самом замке.

Елизавета чуть кивнула.

— Очень рада. На обратном пути расскажите, каковы ваши успехи. Возможно, у меня будут некоторые вопросы.

Я с грустью посмотрел на великую королеву.

— На этот вопрос, Ваше Величество, могу ответить прямо сейчас, но вряд ли мои слова принесут радость.

— Слушаю вас, сэр.

— Вы последняя из династии Тюдоров.

Королева кивнула.

— Благодарю вас, магистр. На обратном пути непременно навестите меня. Буду рада вас видеть.

— Спасибо, Ваше Величество.

Елизавета поднялась из-за стола и протянула мне руку, которую я почтительно поцеловал. Аудиенция была закончена.

Сборы «колдовского» хозяйства заняли несколько дней. Джон, опасливо раскладывая по сундукам различные склянки с химикатами и настоями, непрерывно ворчал на беспорядок — извечную характерную черту любой моей лаборатории. Вытаскивая из-под какого-нибудь шкафа залетевший туда лист с записями, преданный слуга приходил в благоговейный ужас, негодуя, что документ мог потеряться. Эти негодования вызывали у меня лишь улыбку, поскольку я прекрасно помнил не только расположение всех разбросанных листов, но и их содержание. Кстати, Джон отлично знал, что его хозяин безошибочно ориентируется в устроенном бедламе, но возмущения и сетования стали уже чем-то вроде традиции при каждом переезде. Дорвавшись до святая святых — моей лаборатории, — слуга не мог хозяйничать там молча.

В конце первой декады октября тяжелогруженая карета, разбрызгивая осеннюю грязь, увезла нас из Лондона. Путь на север словно поворачивал вспять время, ведя от Варфоломеевской резни к битве при Босворте. Дурные предчувствия, что в этом содержится какой-то высший смысл, не сулящий мне ничего хорошего, непрерывно усиливались. Добравшись до Лестершира, я уже физически ощущал притяжение места битвы почти столетней давности, будто прошлое хотело поведать что-то важное. Но что? Набухшая осенняя земля, казалось, засасывала меня кровью предков и их врагов. В этом одновременно чувствовалось и что-то демоническое, и что-то божественное. Какие-то древние силы, по сравнению с которыми Христос — младенец, взывали к пониманию. Боже, как я испугался! Неужели в паутине высших законов есть что-то могущественнее Тебя, к чему мне по какому-то неведомому предначертанию пришлось прикоснуться?!

Две недели неустанных работ на грани помешательства, ворох таблиц, рассчитанных под каким-то принуждением не для отдельных людей, а для целых народов. Господи, к чему был весь этот колоссальный труд? Лишь для того, чтобы увидеть трижды проклятый для Англии и Франции день? Двадцать второе августа. В 1485 году это кровь и предательство при Босворте. В 1572 — согласие короля Карла IX пролить на следующую ночь кровь тысяч своих подданных. Но это уже прошлое. Прошлое, которое можно пережить и забыть, чтобы самому не сойти с ума от охватившего людей безумия. А как пережить и забыть будущее? Будущее, которое тебе не суждено увидеть? К чему смертному тяжесть предвидения, что 22 августа 1642 года пока еще не рожденный король снова начнет проливать кровь сограждан?

Тогда я так и не нашел ответа на этот вопрос. Изможденный и разбитый отправился дальше на север, в Йоркшир, устало радуясь, что Босворт, наконец-то, разжал свои когти.

В ноябре 1572 года бывший замок Йорков, в который въехала моя карета, представлял собой жалкое зрелище. Даже воздух пропитался общей нервозностью. Непрерывные крики со всех сторон (порой срывающиеся на визг), плач, грохот, беготня.

Граф с огромным облегчением встретил меня у самых ворот.

— Хвала Господу, вы приехали, сэр! Прошу вас в мой дом!

С каменных ступеней крыльца графского дома — маленького замка в замке — один из слуг старательно счищал лед. Хоть Англия и славится влажным климатом, столь заметное обледенение выглядело довольно странно. Граф, заметив мое удивление, нервно дернулся и поспешно пробормотал:

— Я вам все объясню, сэр.

Войдя в дом, мы сразу оказались в главном зале. Несмотря на бушующий в очаге огонь, чувствовалась сырость, пропитавшая стены.

— Прошу прощения, магистр, что не представляю вас своей жене. Она нездорова. Если вы не возражаете, поднимемся на верхние этажи. Там еще достаточно сухо.

Разумеется, возражений не последовало, и мы перешли в хорошо натопленное помещение, расположенное над залом.

— Извините, что сразу приступаю к делу, не дав вам передохнуть с дороги, но положение дел просто ужасное. Каждый день — это дополнительные мучения, страх и паника. Вы заметили, как издерганы слуги? Я сам едва держусь, чтобы не сойти с ума. Что же говорить об обычных крестьянах?!

— Тогда не будем терять время. Скажу сразу, что на этом замке действительно лежит проклятие, которое я не в силах снять, но это проклятие проявляется только на седьмом поколении владельцев. Если оно проснулось раньше времени, надеюсь все вернуть на круги своя. А теперь расскажите, что у вас происходит.

— Сэр, все началось весной, когда нас навещала графиня Уорвик. Это довольно странная женщина преклонного возраста, ведущая жизнь в постоянных разъездах. Она, наверное, исколесила всю Англию вдоль и поперек столько раз, сколько ей лет. Уже долгое время вместе с графиней путешествовал и ее неимоверно крупный черный кот. Обычно визит не затягивался больше, чем на сутки, но в этот раз на нашу беду стряслась какая-то поломка кареты. Кот улизнул гулять по замку. Совершенно непонятно, что за мистическая сила толкнула его попытаться стащить кусок курицы у конюха (кота вдоволь кормили лучшими продуктами), но случилось то, что случилось. Взбешенный конюх хлестнул воришку попавшимися под руку вожжами. Кот взвизгнул и удрал. Напрасно графиня Уорвик звала его — он так и не появился. Полагаю, не нужно говорить, что гостья покинула нас в страшном раздражении и обиде.

— Пока не вижу в вашем рассказе ничего мистического. Поломка кареты — обычное дело. Особенно при постоянных разъездах графини. Что касается курицы… Я могу назвать немало парижских кавалеров, которые, пресытившись любовными играми со светскими дамами, обращают внимание на обычных селянок.

— Вполне возможно, что вы правы. Я и сам так думал, но последующие события изменили мое мнение.

После отъезда графини кот стал появляться в разных частях замка, таская у слуг продукты, убивая домашнюю птицу, устраивая разгром в жилых помещениях, если ему удавалось туда пробраться. Этот черный пират стал сущим наказанием замка. Я не велел его бить, в надежде, что в следующий приезд графиня Уорвик заберет своего питомца, и все решится само собой. Чтобы слуги не роптали, им возмещали ущерб, наносимый котом. Но человеческое терпение подходило к концу. Когда по всем закоулкам замка появились черные котята, поползли слухи, что это демоны заполоняют округу и скоро выживут людей. Началось просто безумие. Даже те, которые всегда отличались добросердечностью и мягким характером, с ожесточением бросились отлавливать и убивать несчастных чернышей, а их пушистые тельца торжественно сжигать за стеной замка. Некоторые даже жгли котят живьем, словно ведьм!!!

— Quos Deus perdere vult. Когда Господь хочет наказать людей, он лишает их разума. Из всех котят, черные лучше всех понимают людей. Чем обернется это понимание — верной дружбой или непримиримой враждой — зависит в основном от нас самих.

Граф виновато ссутулился и поникшим голосом попытался оправдаться:

— Поверьте, я не смог бы этого остановить. И, слава Богу, что даже не попытался. Можно долго говорить о милосердии, но когда переловленных и сожженных черных котят оказывается ровно ТРИНАДЦАТЬ, поневоле задумаешься, не удержал ли тебя Господь от помощи Дьяволу.

— Понимаю вас, граф. И не виню. Жаль, что всех переловили. Я бы взял себе одного. Но что толку сетовать на прошлое? Пожалуйста, сэр, продолжайте свой рассказ.

Граф немного воспрял и возобновил повествование о свалившихся бедах.

— Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало известие о смерти графини Уорвик, пришедшее сразу после смерти тринадцатого котенка. Люди готовы были вслух объявить старую графиню ведьмой, а уж кота не стеснялись прямо называть демоном. Мне ничего не оставалось, как махнуть рукой и позволить слугам расправиться с надоевшим пакостником. Но не тут-то было! Две недели шла настоящая охота на кота, а мой повар, измученный кражами мяса на кухне, даже пообещал награду в десять соверенов тому, кто избавит замок от этого зверя, — все бесполезно. Кот неизвестно откуда появлялся и неизвестно куда исчезал, когда, казалось, ему уже не уйти от преследователей. Люди только еще больше уверились, что это не зверь, а сам дьявол в зверином обличье поселился в замке.

— Нам свойственно обожествлять или демонизировать то, чего не в состоянии понять, — улыбнулся я графу. — Животные хорошо чувствуют исходящую от человека угрозу и успешно обходят ее. В этом нет особой мистики. Относительно исчезновений и появлений — наверняка замок изобилует тайными ходами. Кот облазил тут каждую пядь земли и знает, где и как можно улизнуть. Все достаточно обычно. Ну, и уж смерть старой дамы к мистическим событиям отнести тоже крайне сложно. Все наши дни сочтены и заранее отмерены.

— Вы не понимаете, магистр! Это только начало! Самое ужасное случилось позже! Мой дом! Вы видели обледеневшие ступени. Сейчас это происходит почти каждую ночь. Гнев проклятия! Каменная статуя льва — символа прежних владельцев замка, — стоящая в углу главного зала, изрыгает бесконечную кроваво-гнойную пену!!!

— Так не бывает, граф. Мистические вещи никогда не проявляются столь примитивно и вульгарно.

— Вы просто не видели этого льва! Он живой!!! В конце июня, в самый разгар охоты на кота, моя жена спустилась в зал и увидела там неизвестно как проникшую в дом черную бестию, сидящей на голове льва. Заметив графиню, дьявол в кошачьем обличье, прямо глядя ей в глаза, выгнул спину и угрожающе зашипел, а лев оскалился вместе с ним, словно брал черныша под свою защиту!!! Когда на крики супруги сбежались слуги, кота уже не было. Он исчез также таинственно, как и появился!!!

— Я видел статую в зале, граф, хоть и мельком. Она не произвела на меня особого впечатления. Не думаю, что этот камень может оживать. Скорее всего, обитатели замка стали жертвой самообмана, рожденного страхом и общей издерганностью. Но я осмотрю льва внимательней, если вы желаете.

— Не знаю даже, что сказать… Боюсь по невежеству пожелать того, что принесет только вред. Полностью полагаюсь на ваше мнение. Поступайте, как сочтете нужным.

— Хорошо, — успокаивающе кивнул я графу, — Осмотрю, когда придет время. А про таинственные появления и исчезновения кота мы уже говорили. Не стоит демонизировать все вокруг.

— Был бы рад относиться к фокусам с котом как к обычным житейским неудобствам, но на следующее после того случая утро около статуи появилась лужа, расползшаяся по полу каким-то застарелым кровавым месивом. Графиня, приглядевшись ко льву, вскрикнула и упала в обморок. С каменной ощерившейся пасти стекали бурые капельки, а из холодных каменных глаз, вы не поверите, исходила дикая ненависть!!! Слуги в страхе разбежались. Никто не рискует не то, что прикоснуться к статуе, но даже подойти. А лев изрыгает с тех пор свою проклятую слюну все больше и больше. Я запретил преследовать кота, надеясь, что как-то все успокоится, но дальше только хуже, словно мы спустили с цепи демона, которого теперь уже ничто не остановит.

— Думаю, ненависть вам пригрезилась. Когда люди издерганы, hallucinatio — не редкость. Случается, будто бы еда и питье меняют свой вкус, слышатся звуки, которых нет, возникают ощущения чужого присутствия, преследования и так далее. Но это все последствия нарушения душевного покоя. Причина лежит внутри, а не вне человека. В любом случае, я достаточно сведущ и в тех, и в других недугах человеческой жизни, чтобы надеяться помочь вам.

Моя улыбка немного успокоила графа.

— Благодарю вас, сэр. Не представляете, как я на вас рассчитываю! Мы приглашали священника изгнать демонов из дома, но он велел нам замаливать грехи, и пока-де не очистим свои души, церковь не будет помогать. Да, он просто НЕ МОГ помочь, скрывая немощь пустой болтовней!!! Я послал этого монаха к дьяволу! Клянусь своим именем, сэр, что за всю жизнь не совершил ни одного бесчестного поступка! Конечно, я грешен, как и любой смертный, но не до такой степени, чтобы Бог отвернулся от меня и моей семьи. Поэтому и написал вам письмо с просьбой приехать. Говорят, вы можете изменить судьбу, а все наши судьбы в руках Господа. Если Он позволяет вам это делать, значит, на то Его воля.

— На все воля Божья, граф. Даже в том, что вы обратились именно ко мне, — Его указующий перст. Если замок беспокоят призраки прошлого, то, поверьте, лучше меня с ними никто не справится. Не беспокойтесь, я сумею с ними договориться. Конечно, если все дело в мистике, а не мистификации.

— Уверяю вас, магистр! Случай мистичен на все двадцать шиллингов из фунта! Этот черный кот, поселившийся в замке, разбудил месть прошлого и управляет ею. С наступлением холодов у нас вообще не стало ни одной спокойной ночи. Либо кот хозяйничает на кухне, к утру превращая ее в руины, либо под его вой на весь замок каменный лев целую ночь извергает свою грязную слюну. К утру в главном зале набирается по колено мерзкой жижки. Мы вынуждены на ночь закрывать все двери и затыкать все щели, чтобы грязь не растекалась по этажу, а утром спускать ее через крыльцо. Именно поэтому ступени леденеют, а в доме постоянная сырость. И это безумие мы уже не в состоянии терпеть. Жена готова наложить на себя руки. Я сам на грани помешательства. Особенно после того, как заболел конюх, первым ударивший кота.

— Граф, все люди когда-нибудь болеют. Особенно в холодную погоду.

— Нет-нет! Это другое! Позавчера кот пришел на конюшню и глаза в глаза уставился на конюха. Бедный малый не помнит, как дошел до дома, и тут же слег. Ничего не ест, бьется в жуткой дрожи. Я посылал к нему своего медика. Тот только развел руками. Помогите мне, сэр! Я заплачу 20 тысяч соверенов, только освободите нас от этого проклятия!

— О деньгах поговорим позже, граф. Сейчас давайте попробуем отделить мистику от остального. Не спорю, коты — достаточно мистические существа. Но до сих пор мне удавалось с ними управляться. Теперь конюх. Я посмотрю его. Думаю, разбираюсь в лечении не хуже вашего медика. Далее, нужно успокоить обитателей замка. Скажите им, что прибыл мэтр де ля Роз и теперь займется происходящим. Сейчас я хотел бы немного отдохнуть с дороги, а вечером взглянем на каменного льва.

— Конечно, магистр! Вы не представляете, какое для меня облегчение ваш приезд! Я уже разуверился вас дождаться. Хранит Бог королеву Елизавету! Ее письмо вернуло мне надежду увидеть вас в своем замке.

— Хранит ее Бог. Она великая женщина.

Отдыхая после долгого и хлопотного пути, я размышлял о том хитросплетении судеб, в котором оказался замешан. Несчастный граф, доведенный своей бедой до отчаяния, даже не подозревает, что в спасители пригласил человека, чей родовой лев стал символом угрозы. Узнай это нынешний владелец замка — вряд ли сумел бы выдержать такой удар. Но королева Елизавета умолчала о моем родовом имени, а Джон умел держать язык за зубами. Так что дальнейший ход событий зависел только от моего решения. Помогать потомку старинного врага или нет? Этот вопрос стоял разве что в философском аспекте. Разумеется, помогать, поскольку так распорядился Господь, но меня интересовал собственный выбор и его правота, не будь воли Бога. Откликнулся бы я на просьбу о помощи или от Лондона повернул обратно на юг? И в каком случае был бы по-человечески прав?

Граф — прямой наследник одного из тех, кто предал короля Ричарда III в последней битве. Время стирает подробности прошлого, а историки пишут летописи так, как того желают монархи. Предатели иногда становятся героями, а подлость — доблестью и преданностью. «Ярый приверженец Алой розы», изменивший Йорку, получил от Тюдора в награду за «доблестную службу» графство, потерянное теми, кто остался верен клятве. Графство, принадлежавшее моим предкам. Где лежит выбор совести между уважением к законам рода и милосердием к тому, кто нуждается в твоей помощи?

Традиции требовали возмездия врагу, захватившему твой замок. Но я не считал этот замок своим, а графа врагом. Все имеет свое начало и свое завершение. Не пришло ли время для новых традиций, по которым человек отвечает только за себя, а не за всю фамилию? И разве минувшие поколения уже не перемешали давно ушедшие претензии и вражду в пыльном сундуке забвения? Прошлое надо оставлять в прошлом. Не этому ли хотел научить Босворт? Разве мало мне знаний о грядущем? Знаний, которым теперь гирей висеть на шее до конца жизни? Прошлое нужно суметь пережить и забыть, чтобы в настоящем подготовиться достойно принять будущее.

Граф ни в чем не виноват передо мной. Хотя бы из уважения к предкам не стоит пачкать родовое имя несправедливостью.

Придя к согласию со своей совестью, я успокоился и погрузился в сон.

Вечером, перед осмотром каменного льва граф предложил навестить заболевшего конюха. Возражений не последовало, и мы направились в небольшой домик за конюшней. Жена несчастного, извещенная соседями о визите, уже ожидала нас у порога и с поклонами проводила к больному. Малый явно находился в состоянии сильного потрясения, способного убить и лошадь, но судьба дарила ему еще немало лет. Поэтому, не обнаружив никаких других заболеваний, кроме nervosus morbus, я ограничился небольшой ворожбой. В моем багаже нашелся полый серебряный шар для окуривания. Его мерные раскачивания на изящной витой цепочке под мое монотонное бормотание на французском, а также благовония, заполонившие помещение, сделали свое дело. Зачарованный звуками, движениями и запахами, конюх успокоился, затих и безмятежно уснул.

Можете не верить, но в этом не было никакого колдовства или мистики. Обычные практические навыки внушения. Больше того, во всем этом лицедействе присутствовал оттенок комичного. Я не рискнул читать молитву, поскольку не знал, протестант парень или католик, поэтому воспользовался катренами учителя. Их размеренность и ритмичность вполне подходили к случаю. Ничего другого и не требовалось.

Весть о «чудесном исцелении» немедленно облетела обитателей замка и произвела ошеломляющий эффект. Уже никакие каменные львы и коты-дьяволы никого не пугали. Мэтр де ля Роз всех защитит и спасет. Скажете, дешевые трюки? Наверное, вы будете правы, но они очень помогают отделить психологические проблемы от тех, которые действительно имеют отношение к мистике.

А вот с ней мне предстояло разбираться. Вечерний осмотр статуи ничего мистического не выявил. Обычный камень с дыркой, из которой периодически течет вовсе не кровь, а грязно-ржавая вода, в чем не оставалось ни малейших сомнений после беглого изучения остатков жидкости. Никакой ауры, свойственной предметам, исполняющим предназначенное высшими силами.

Граф чуть не плясал от радости, наблюдая, как спокойно я ковыряюсь в львиной пасти. Даже слуги рискнули подойти поближе. Страх уступил место любопытству.

— Красивая статуя, — мое ласковое похлопывание льва по холке сняло остававшееся у людей напряжение. — Ничего мистического. Остается только выяснить, откуда и почему берется грязная вода.

— Это все кот, сэр! — Затараторили слуги, забывая о всяком этикете. — Этот дьявол оживляет камень! И не только камень! Мы боимся брать в руки даже домашнюю утварь. Наш гончар, который сжег четверых бесовских отродий, обварился. Сорвалась железная душка, и котел с горячим супом опрокинулся на него. У плотника обломилось топорище, и топор покалечил ногу. Этот топор однажды воткнулся в землю на какой-то дюйм в стороне от кота. Из троих, чинивших крышу графского дома, двое свалились и сильно побились. Те, которые накануне живьем сожгли черного котенка. Сэр, этот кот — дьявол! Все наши беды начались с его появлением в замке!

— Хорошо-хорошо, — успокаивающе поднял я руку. — Дойдет черед и до кота. А пока нужно по утрам спускать из дома графа воду. Аккуратно, чтобы не поскользнуться, сбивать лед со ступенек и перестать бояться льва. Он не опасней ваших башмаков и поварешек.

— Спасибо, сэр!

Воодушевленные слуги разбежались, чтобы поскорее разнести новости. Восторженные крики о том, что сэр обещал избавить людей от кота, долгим эхом гуляли по всему замку. Настроение графа тоже заметно поднялось.

— Сэр, если в статуе действительно нет ничего мистического, то мы потерпим, сколько нужно, пока вы не справитесь с котом.

— Статуя безобидна. И если кто-нибудь поскользнется и набьет себе возле нее шишку, не стоит приписывать это мистике. Достаточно внимательно смотреть под ноги, и все будет хорошо.

Граф даже позволил себе слабо улыбнуться.

— Извините, вынужден покинуть вас. Спешу поделиться новостями с графиней. И не хочу мешать великому магистру планировать дальнейшую кампанию.

Следующим пунктом плана кампании значилось хорошо выспаться. Для первого дня пребывания в замке сделано вполне достаточно, можно уже подумать и об отдыхе. Джон распорядился о горячей воде. Приняв ванну, я с наслаждением погрузился в мягкую постель.

Сон пришел быстро. Спокойный, ровный. Именно то, что и требовалось. Моя усталость после Босворта достигла такой степени, что даже в мире грез я жаждал покоя, а взору открывались умиротворяющие картины слабо потрескивающего догорающего огня в камине, успокаивающего сумрака комнаты и ощущение дремотной статичности мира.

Неожиданно чье-то присутствие вывело меня из блаженного состояния. Еще не пробудившись, я почувствовал чужую ауру, соприкоснувшуюся с моей. Кот. Он сидел на резной спинке кровати и, не мигая, смотрел на меня. Как ни странно, во взгляде не чувствовалось ни угрозы, ни враждебности. Только осуждение и укор. Словно учитель смотрел на неразумного и нерадивого ученика. При первом же моем осторожном движении кот беззвучно спрыгнул на пол и растворился в ночи.

Наутро служанка графа взахлеб поведала мне о том, как на рассвете осмелевшая жена конюха ухватом выгнала из своего дома пожаловавшего черного кота. Рассказ скорее огорчил, нежели порадовал. Человеческая жестокость и злорадство удручали. Увы, людям свойственна мстительность по отношению к тем, кого еще вчера безумно боялись. Месть за свой страх, в котором никто не виноват, кроме нас самих. А кот… Кот действительно мистичен. Я велел Джону внимательно осмотреть мою комнату, но слуга так и не нашел ни щелки, в которую могла бы проскользнуть хотя бы мышь. Так чем на самом деле было ночное видение? Необъяснимой реальностью или иллюзией, рожденной моей усталостью и мыслями, не утихшими даже во время сна? Или и тем, и другим одновременно? Реальностью мира высших сил, открывшегося для контакта?

Последнее предположение беспокоило больше всего. Я слишком, как уже понял, самоуверенно и прямолинейно взялся за распутывание загадки замка, полагаясь в основном на свои способности в общении с паутиной мирозданья. А тут какое-то неведомое гармоничное переплетение до боли обыденного и по-настоящему сверхъестественного. Может быть, в этом и заключается истинная мистика? Мистичность простейшей рутины бытия и примитивность самых таинственных явлений?

Пока понимание ускользало от меня, а за постоянные ошибки приходилось расплачиваться. Беспомощность в поисках ответа, между делом подаренного королевой Елизаветой, — следствие косности мышления и небрежения к простым методам познания, изможденность и едва ли не помешательство в Босворте — безрассудства и самоуверенности. Ошибки, ошибки… И как разобраться в этом хитроумном переплетении видимости и реальности? Для людей я всемогущий спаситель, с легкостью отводящий беду, но куда деться от нарастающего ощущения, что этого спасителя самого безнадежно затягивает в неведомый водоворот, что он становится пешкой в чужой игре? Как вырваться из этого омута? Как разглядеть ту паутину явлений, в которую попал? Слишком многие линии пересекались на загадочном коте. Только поняв его роль и место во всей творящейся свистопляске, можно было надеяться хоть на какой-то успех.

До этого мне никогда не приходилось предсказывать судьбу животных. Как же это оказалось трудно! Дело не в том, что паутина человеческих жизней проще кошачьих или лошадиных. Нет. Она сложнее, но… другая!!! То, что человек сумел понять про себя, пользуясь данными от рождения инстинктами, чувствами и мышлением, совершенно не годилось для описания каких-либо взаимосвязей между другими инстинктами, чувствами и мыслями.

Потратив без малейшего успеха несколько дней, я сменил тактику. Все-таки лондонский урок не оказался напрасным. Коль не удавалось напрямую соприкоснуться с кошачьей сетью высших сил, приходилось уповать на простые, хоть и длинные, пути.

— Джон, факелы!

Мы спустились в подвал графского дома в поисках потайных дверей. По некоторым условным знакам, принятым в моем роду, довольно быстро отыскали одну из них и окунулись в тайный лабиринт коридоров, лестниц и хранилищ, охватывающий весь замок.

Разумеется, искать черного кота в темном подземелье — трудное дело. А гоняться за ним с факелами — совсем бессмысленное занятие. Но на поимку животного я и не рассчитывал. Меня интересовали более реальные цели. Во-первых, вода. Если она вытекает из каменной статуи, то должна туда откуда-то и втекать. Никакая мистика не отменит такой взаимосвязи. Значит, нужно искать неизвестные каналы, которые в отличие от кота не могут перебегать с места на место. Обнаружив их, выяснить причину затопления дома не составит особого труда. Во-вторых, я надеялся найти следы пребывания пакостника, доставляющего хозяевам замка столько хлопот. Изучив места обитания кота, можно было попытаться понять его образ жизни и привычки, как-то приблизиться к ЕГО паутине высших законов.

С первой задачей удалось справиться довольно быстро. На третий день наших с Джоном хождений по лабиринту легкое шуршание бегущей воды выдало источник. Недолго проблуждав по пыльным, покрытым плесенью и паутиной коридорам, мы выбрались к лестнице, ведущей на уровень главного зала. Нашим взорам открылась рукотворная речка с довольно быстрым течением. Вскоре обнаружился и несложный механизм, ставший причиной «мистического» затопления.

Свет факела вырвал из темноты заинтересовавший меня комочек. Клок черной кошачьей шерсти. Я бережно подобрал его. Страшное подозрение мелькнуло в голове. Слишком знакомые алхимику признаки… Настало время побеспокоить очередными вопросами графа.

— Сэр, примите мои поздравления. Каменный лев вас больше не побеспокоит.

Остолбеневший граф не мог поверить в свое счастье.

— Боже, неужели мы сегодня в последний раз счищаем этот лед со ступеней?!

— Если будете аккуратно использовать свой акведук.

— Акведук???!!!

— Идемте, граф, я все вам покажу.

С факелами мы отправились по потайным коридорам к тому простейшему механизму, который регулировал подачу воды.

— Замок стоит на берегу Колдера. Строители не поленились проложить под землей канал. У реки появился небольшой рукав, проходящий через замок. Когда требовалась вода, отодвигалась задвижка, и поток частично устремлялся в трубу, ведущую к статуе льва. Механизм задвижки простой. Обычные рычажные весы. В деревянный ящик клали какой-нибудь груз, и задвижка съезжала в сторону. Груз убирали — противовес возвращал ее на место. Этот ящик кот и облюбовал себе под жилище. Сначала, видимо, задвижка слабо поддавалась, поскольку механизмом давно не пользовались, или за эти годы случился засор, поэтому напор воды был небольшой. Потом система разработалась, и главный зал стало заливать столетней грязью каждый раз, когда кот отправлялся спать.

— Невероятно!!! — Граф не знал, плакать ему или смеяться. — Мы все чуть не сошли с ума, а разгадка оказалась проста и никакой мистики!

— Вы снова ошибаетесь граф. Все просто на практический взгляд. Вы не поверите, но я столкнулся здесь с мистикой, которую так до сих пор и не понял.

— Но почему кот выбрал именно этот ящик, колеблющийся при малейшем движении?

— Может быть, все дело в привычке к дорожной тряске.

Ошарашенный граф только развел руками.

Возвращаясь из лабиринта в дом, я обратил внимание владельца замка на отметины, сделанные Джоном на стенах коридоров.

— Если вам когда-либо потребуется снова добраться до механизма, придерживайтесь этого пути. Он безопасен. Но вокруг полно ловушек. Не рискуйте понапрасну.

— Спасибо, сэр. Надеюсь, мне больше никогда не придется сюда заходить.

В очаге потрескивал огонь. После холодных и сырых каменных закоулков теплый воздух приятно ласкал тело.

— Сэр, вы избавили нас от жуткого кошмара. К словам искренней благодарности я в любое время готов добавить 20 тысяч соверенов.

— Не спешите, граф. Я еще не закончил дело. Всего лишь справился с последствиями, но не устранил причину невзгод. Вы же не хотите через месяц снова выкладывать 20 тысяч соверенов, чтобы избавиться, к примеру, от призрака, поселившегося в замке?

— Нет-нет! Конечно нет! Если вы говорите, что дело еще не закончено, то ни в коей мере не собираюсь вас останавливать! Вам виднее, как поступать, магистр. Не хватало нам какого-нибудь нового кошмара! Моя жена этого точно не вынесет!

— Хорошо, граф. Тогда вернемся к коту. Скажите, как давно в замке морили мышей?

— Совсем недавно. Я посылал конюха, которого вы вылечили, к местной… э-э-э… Некоторые называют ее колдуньей, но она никогда никому не причинила вреда, живет уединенно, сама по себе…

— Это неважно. Вы не католик, а я не инквизитор. К тому же вы — друг королевы. Это остановит от доносов и наветов любого церковника.

Граф глубоко вздохнул.

— Наверное, вы правы, но «покровитель ведьм» — не самая лучшая репутация.

— Не беспокойтесь. Распускание сплетен не входит в число моих недостатков. Вернемся к коту.

— А причем тут кот? Мы морили мышей.

— И ваш конюх тоже?

Тень пробежала по лицу графа.

— Эй, кто-нибудь!

Служанка тотчас появилась в дверях и испуганно поклонилась.

— Позовите конюха, которого лечил их сиятельство.

Девушка еще раз поклонилась и мигом выскользнула из помещения. Не прошло и десяти минут, как малый появился. Граф сердито нахмурил брови и жестко задал вопрос:

— Их сиятельство желает знать, морил ли ты только мышей или еще и кота?

Конюх съежился.

— Я же не знал, что это сам дьявол!!! Он сожрал отравленное мясо, но и не подумал сдохнуть!!!.. Но вы же защитите меня, правда, магистр? Я не хуже других. Все охотились на кота! Кто как мог. У меня был яд. В чем я провинился?

Парня уже била мелкая дрожь. К нему возвращался животный страх. Тот самый страх, который и породил жестокость. Мог ли я оттолкнуть этого человека? Конечно нет. Это оказалось бы еще большей жестокостью. И гнусностью. Издевательством над тем, для кого стал чуть ли не Богом. Конюх боролся за свой дом, свою семью. И я не Бог, чтобы судить парня.

— Постарайся быть более милосердным. И милосердие не оставит тебя.

— Да хранит вас Господь, сэр! — Малый бросился целовать мне руки.

— Да хранит он нас всех, — ответил я, поднимая конюха с колен.

Последующие дни потекли в томительном ожидании. Общая череда практических событий была предельно ясна. Кот мучительно умирал. Его вой по ночам звучал полной тоски песней о высшей предопределенности, которой мы все подчиняемся зримо и незримо. Пару раз я вскакивал с постели и отправлялся в лабиринт, но кот прятался, не желая общения. Наверное, он был мудрее меня и понимал бессмысленность встречи. К чему умирающему беспомощный свидетель его мучений? Всему свое время.

Обитатели замка уже успели успокоиться, и мой призыв к милосердию нашел отклик в их душах. Графский повар, обнаруживая по утру испорченные котом продукты, лишь грустно качал головой и наливал в маленькую мисочку, стоящую на полу, свежего молока. Конюх клял себя за то, что заставил живое существо столь долго мучиться. Даже мальчишки, заметив однажды выползшего на дневной свет облезлого и похудевшего кота, только пошушукались между собой и осторожно, чтобы не потревожить, обошли его стороной.

И если у остальных были дела вернувшейся в привычную колею жизни, то мне приходилось придумывать себе занятия, чтобы хоть как-то скоротать то время, на которое все мы превратились в незначимый фон событий, текущим по высшим законам. Ничего более умного не придумалось, как продолжить изучать тайные ходы лабиринта. Одна из попавшихся лестниц вывела в восточную башню замка.

Я долго вдыхал запах ветра, прибежавшего с Северного моря, размышляя о своем месте в опутавшей всех высшей паутине, а Джон терпеливо стоял рядом. Сколько тайн прошлого хранил лабиринт! Золото, серебро и драгоценные камни, когда-то брошенные моими предками, так и лежали нетронутыми в покрывшихся пылью сундуках.

— Возьми себе, сколько хочешь.

Слуга отрицательно покачал головой.

— Вы хорошо мне платите, чтобы я зарился на вещи покойников.

— Хорошо. Пусть все остается на своих местах.

Я вынул лишь фамильный рубиновый крест, который несколько лет спустя передал брату-священнику, и свиток — послание предка своим потомкам.

С каждым днем посещения лабиринта становились мучительнее. Я уже физически ощущал боль кота, чья аура заполнила подземелье, но не отступал, понимая, что только так смогу проникнуть в паутины высших сил, сплетенные для животных. Только через собственную боль и сострадание есть шанс влиться в чуждые человеку картины. Знания не даются без усилий. А этих знаний я жаждал. Жаждал не из праздного любопытства, а из стремления к гармонии с миром, в котором живет не только человек. И всем своим существом чувствовал, что должен найти этого кота, посмотреть ему в глаза и не позволить умереть в холодном одиночестве. Боже! Как я обрадовался, когда однажды ночью явственно услышал зов умирающего животного. Вместе с Джоном мы отправились в лабиринт к тому самому деревянному ящику, где впервые увидели клок шерсти. Там и обнаружили на издыхании того черного пирата, который держал в страхе весь замок.

Я смотрел в затухающие бездонные кошачьи глаза, пытаясь понять смысл открывшейся паутины судеб, которую сплели для нас высшие силы. Боже… Маленький черный котенок, когда-то опрокинувший бокал с ядом на Екатерину Медичи, по воле рока пересек Ла-Манш. Теперь, годы спустя, в каменной утробе моего фамильного замка он умирал от другого яда. И предсмертный упрек убийце развеян тем, кто менее всего имел на это право. Но так было предопределено, и никто не в состоянии изменить записанное в Книге Судеб.

Для чего и почему так все переплелось? Почему мне дано только раз побывать в Англии? И для чего? Чтобы по приглашению потомка старинного врага через годы снова встретиться со своим питомцем-спасителем? Какой во всем этом высший смысл? Возможно, кот и понимал его, а я мог только расписаться в собственном невежестве.

Моя рука сама потянулась к задвижке, освобождая ее от пут, и в главном зале каменный лев в последний раз начал изливать свою бесконечную слюну проклятия. Черный проказник расслабленно потянулся, умиротворенный журчащим реквиемом, и навсегда закрыл глаза.

До утра мы с Джоном просидели рядом в полной темноте, сберегая последний факел на обратный путь. Когда тревожные звуки колокола слабыми отголосками проникли в лабиринт, я взял на руки бездыханное когда-то пушистое тело, а Джон осветил дорогу. Уже у самого выхода наружу слуга прервал царящее молчание.

— Сэр…

Перед нами сидел маленький черный котенок.

— Четырнадцатый, сэр.

До сих пор я не знаю, действительно ли это был уцелевший от людских преследований малыш или… Или умерший кот вернулся ко мне в новом обличье. Эта загадка так и осталась неразгаданной, несмотря на все мои многолетние усилия. Вместо ответа звучало лишь насмешливое мурлыканье. Но это много позже. А тогда я лишь присел, и котенок по-хозяйски залез в мой широкий карман.

В доме нас встретили мечущиеся в панике слуги и взбудораженный граф.

— Хвала Всевышнему, вы появились! — Напряжение спало. — Я не знал, что и подумать! Вы исчезли, а каменный лев снова стал изрыгать пену…

— Все кончено, граф. Кот мертв. Не судите строго за тот реквием, который я позволил сыграть каменному льву.

— Не смею судить. Наверняка, так было необходимо. Слава Богу, что все позади.

При виде своего мертвого врага обитатели замка крестились и облегченно вздыхали. Но лица не светились радостью. Хвала тебе, Господи! Жестокость и враждебность уступили место жалости и состраданию. Люди виновато обступили Джона, заботам которого я оставил мертвое животное, и робко шептались о том, чтобы предать тело земле.

Черный котенок, смело выглядывавший из моего кармана, внес некоторую сумятицу в человеческие души. То ли это четырнадцатый котенок, развевающий мистику цифр, то ли прежний враг, демоническим способом принявший новое обличье. Спокойствие восстановилось лишь после того, как я пообещал забрать черныша с собой. Увы, людское милосердие слишком обманчиво. Оно быстро исчезает, стоит в душе поселиться хоть капельке страха.

— Что ж, сэр… Вы с честью справились со всеми нашими невзгодами, за что позвольте еще раз выразить свою искреннюю признательность. Пришло время герою наконец-то получить заслуженную награду, — граф улыбнулся. — Дальше буду рад принимать вас в своем замке, сколько вы пожелаете, в качестве гостя.

— Я не возьму денег.

У графа округлились глаза.

— У меня нет слов… Даже не смею спрашивать, «почему»… Но хотя бы какие-то пожелания у вас есть? С радостью выполню любое.

Какие пожелания могли быть? Страх и жестокость уже покинули людей. Хотя бы на время. Пережив много тревожных дней, они стали милосерднее. Возможно, ненадолго, но и это немало. Возможно, душевное прозрение закроется пеленой повседневной жизни, и в человеческой памяти наверх всплывут боль и невзгоды. О коте снова начнут говорить как о враге… А для меня он не был врагом. Лишь маленькая ниточка в общей ткани, частью которой являюсь я сам.

— Пусть похоронят кота. И чтобы никто никогда не смел осквернять его могилы. Считайте это своей платой за мои труды.

Граф пожал плечами.

— Я ничего не понимаю. Вы загадочный человек, магистр. Но все будет исполнено, как вы пожелали. Какую надпись сделать на надгробном камне?

— «Здесь лежит тот, кто понимал мир лучше меня».

— Подпись «магистр де ля Роз»?

— Нет, поставьте мое родовое имя.

— Простите, магистр, оно мне не известно.

— Его носил ваш замок сто лет назад.

— Вы…???!!!.. Но почему вы тогда помогли мне???

— Граф, прошлое нужно помнить только для того, чтобы его забыть. Это одна из тех истин, которые я увезу с собой из Англии. Поверьте, они стоят больше 20-ти тысяч соверенов.

— Вы удивительный человек, граф!

На следующий после похорон кота день, несмотря на протесты графа и бурные уговоры погостить у него замке, я оставил Йоркшир. Вернувшись в Лондон, задержался там до лета 1574 года. Часто навещал королеву Елизавету, зная, что позже уже никогда не смогу поговорить с этой удивительной женщиной. Но служение науке не терпит власти чувств, и корабль увез меня от последней Тюдор к последнему Валуа, взошедшему на французский трон.

С тех пор я ни разу не был в Англии, как и предсказывали звезды. О бурных событиях 1575 года, связанных с очередным заговором против королевы Елизаветы, мне в письмах поведал граф, снова нырнувший в гущу политических баталий. Спустя двенадцать лет он гордо сообщил о казни в Нортхемптоне Марии Шотландской, а я, читая послание, удивлялся, как затейливо все переплелось. В замке, где родился последний Йорк, свергнутый первым Тюдором, последней Тюдор казнена последняя шотландская королева, сын которой навеки объединит титулы королей Англии и Шотландии… А замок графа разделит участь Фотерингея, который скоро снесут по приказу Якова I, и в седьмом поколении графской семье доведется владеть лишь руинами. Таков finis давнего проклятия.

Как хитро ложатся друг на друга паутины судеб людей, замков, животных… И никому не дано понять это бесконечное кружево. Мы слишком ничтожны, чтобы видеть дальше маленьких фрагментов.

В один из мартовских дней 1603 года я долго смотрел в хмурое небо, провожая душу великой королевы и размышляя о своем завершающемся пути. Холодный мокрый снег падал на мое лицо. Вязкие хлопья вплетались в седые волосы. Я вспоминал прошлое, чтобы забыть его.

Старый Джон уже покоился с миром, и некому было ворчать о моей непокрытой голове. В тот день мне особенно отчетливо стала видна вся суетность бытия, его ничтожность по сравнению с высшими вечными законами, по которым нам отвечать перед Господом.

Я прожил почти семьдесят лет, как и последняя Тюдор, и завершаю свой путь в тот же год, что и первый Бурбон. Таковы хитросплетения законов вечного, которые мы далеко не всегда можем понять.

Соленые брызги Ла-Манша летят мне в лицо, ветер ломает мачты… Последние записи разложены по сундукам. Умиротворенно улыбаюсь. В реве стихии мне слышится реквием, когда-то исполненный каменным львом. Я готов окунуться в эту музыку вечности.