Харон

Глава 15

Взгляни, Харон, на площади опять что-то затевается, — позвал танат, стоящий рядом на палубе Ладьи.

Перевозчик следил за полетами нескольких бесшумных летучих мышей над черной поверхностью Реки неподалеку от берега. Вот-вот, кажется, кончик крыла коснется ровно текущей воды, и никак этого не происходит.

— Вот и займитесь, — буркнул он, — если затевается. Танаты вы или не танаты?

— Не хочешь пройтись с нами? Оракула в лагере нет, и мы только ведем последних по списку с одиннадцатой линии. Еще нам нужно забрать одного с пятьдесят шестой и одного с семьдесят четвертой. Мы успеем пройти с тобой до площади и вернуться, и Ладья будет готова.

— Пожалуй. Посмотрю, не разучились ли вы управляться.

— Как решит Перевозчик.

В лагере, вообще на Реке значительно потеплело. Непосредственно Харон не мог этого почувствовать, но будто в воздухе рассыпались неуловимые ароматы, витали влажные дуновения. Два тесаных каменных столба пригвоздили сход с Тэнар-тропы, ставший хорошо набитой дорогой в оползне, медные вбитые в столбы кольца позеленели. Самые крупные глыбы танаты раздвинули по указанию Перевозчика. Он также распорядился выровнять линии, составленные ныне не из палаток, а из ветхих, но аккуратных одно-двухместных домиков без пола, которые можно было переносить с места на место. Исключение составляли хибара Перевозчика, оставшаяся в прежнем виде на прежнем месте, да просторный дом Локо, у которого Харон больше не бывал. Вероятно, там снова собирались. Палатки — впрочем, добротные — составляли только две линии, сотую и сто первую, но там по-иному и не привыкли. Скала не изменилась.

— Перевозчику не будет угодно передать нам один из Ключей?

— Не будет. Перевозчик подойдет к Горячей Щели сам после этой Ладьи и надеется, что найдет там все в готовности. Перевозчик напоминает танатам, что предыдущая Горячая Щель была организована из рук вон плохо. Танаты едва не заставили его ждать! На этот раз Перевозчику вновь придется все делать самому. Перевозчик недоволен, танаты.

— Танаты приносят свои искренние извинения Перевозчику. — И танат низко склонился перед ним посреди линии, упирающейся прямо в площадь.

Харон держал паузу, уставившись в пятнистую макушку.

— У, с-сволота лишайная…

Да, все стало так. Он избавлен от сборов по спискам, от походов впереди вытянутой цепочки на зеленый убийственный лужок, от хамства пятнистых, от беспомощного шевеления Локиной компании и ужимок самого Локо, который, оставшись тогда в лагере, опять вывернулся. «Кто хитрее всех на свете?…»

Остались: лагерь, Ладьи, танаты, две луны, «пристани» на Той стороне, Горячая Щель, черный дождь на стрежне, Река.

Переправа.

Закрытая Тэнар-тропа.

Все.

Он, впрочем, обязательно поднимется до Тэнар-камня после этого рейса. Он дает себе в этом слово.

На площади росли чахлые рябинки. Именно рябинки, а не просто похожие на них, он смотрел. И бурьян возле столиков был не теми проволочными-пыльными космами, что раньше. И собираться на площади обитатели лагеря наладились, их было теперь малое число, но все-таки довольно. Они приходили со своих линий, полупустых и заброшенных, и отчего-то всегда теперь при них имелся какой-либо шанцевый инструмент, словно площади предполагалось сделаться местом археологических раскопок. Но для мотыг, лопат и особенно маленьких, острых, наподобие саперных, лопаток находилось иное применение.

— Иди, не стой колодой! Чего они там собрались, какую бузу заваривать?

Основное действо происходило в дальнем от Перевозчика углу, там скопление было особенно плотно, и туда устремились танаты со всех сторон площади, на ходу вытягивая мечи.

Неспешно приблизившись, Перевозчик застал спектакль в кульминации. Трое били одного, и он уже лежал навзничь, впечатав затылок в мягкую — тоже новшество — землю площади. Перевозчика эта земля не держала, расступалась. Харон погружался в нее до щиколоток. Он остановился чуть в стороне, наблюдая.

В ближайшей группе зрителей один, в желтой клетчатой рубахе и черных засаленных до мокрого блеска штанах, перехватил свой шанцевый инструмент, наклонившись к лежащему, приставил к горлу, но не его, а своему собственному. Сделал вид, что сейчас перережет себе, а тот, внизу, дурак, вроде вскинул руки, чтобы предотвратить. Перевозчику уже знакомы были эти представления. Он понял, что лежащий — новичок из последней партии.

У некоторых из обитателей теперь сохранялось кровообращение, и в лагере получил своеобразную моду обычай кропить новоприбывших и этим забавляться. Ни причин этого обычая, который в тупости и бессмысленности своей даже до изуверского не дотягивал, ни основ его притягательности для обитателей домиков-конур Перевозчик понять не мог, да и не искал. Многое в новом лагере заставляло его отворачиваться.

Он сделал знак танатам, а сам пошел обратно на пристань.

О, пристань была еще лучше прежней. Видно, на нее пошла вторая, последняя половина Священной Рощи на южной оконечности Пелопоннеса. И Ладьи как одна — вроде открытых барж с округлыми носами карикатурно увеличенных шлюпок. Места на Ладьях — сидячие поперечные скамьи, тоже как банки в шлюпках, но, конечно, длиннее. Место Перевозчика на баке, впередсмотрящий он теперь.

Харон раскинул могучие руки по бортам, встал спиной к лагерю, скользнул равнодушным взглядом по пассажирам. Больше при погрузках эксцессов не происходит. Собранные спокойно ожидают прямо на Ладье.

Отчего-то почти все — с мешочками и узелками, и Харон с привычным безразличием спросил себя, что же там могло быть. «Раньше никто ничего с собой не тащил. Да мало что было раньше. Или чего не было. Летучих мышей вот не было, ну и что?»

Харон еще раз напомнил себе о данном слове — по окончании рейса сходить наверх по Тэнар-тропе.

Танаты привели последних — он понял это по шуму у сходен и обернулся посмотреть, как станут отдавать швартовы. Под нависающим над пристанью носом стоял давешний новенький, которого били, глядел на Харона, хлопая глазами. Перед собой, как блюдо, держит тарелочку с какими-то неправдоподобными яркими, непривычными для серости лагеря… обрывками? клочками? лоскутками? Оборванными головками цветов, насыпанными ворохом? Откуда в лагере цветы?

Харон к нему равнодушен, хотя что-то эти цветочки трогают в нем, но слишком много у усталого Перевозчика воспоминаний. Он суров, сумрачен, бесстрастен…

— Эй! — заорал Харон. — Шкура дырявая, ты мне еще отруби швартов, отруби! Я тебе такое отрублю!

Танат испуганно принимается скидывать петли, которые хотел было разрубить одним махом.

«И мечи у танатов теперь острые как бритвы. Откуда же цветы? Что-то очень близкое. Мое. Из Мира».

А в Мире на высоте тридцати трех тысяч футов над Атлантическим океаном висит, пожирая мили и керосин, белоснежный аэробус. Инна Аркадьевна Старцева, не пожелавшая объяснить новому мужу, почему будет носить именно эту, а не его или свою бывшую фамилию, летит с ним в страну, где каждый выбирает себе то имя, которое захочет.

Ей предстоит еще очень многое здесь, в этом Мире, про который она помнит, что его следует называть с большой буквы.

Ей предстоит узнать, что ее Мир, как каждый из множества бесконечных Миров, не может обойтись без своего Стража, правда, в какие формы это ее узнавание выльется, точно пока не скажешь. Утомившись лингафонным курсом английско-американского, она дремлет в широком кресле, и к ней в первый и совсем не в последний раз приходят обжигающие слова-образы:

вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка

Предстоит ли ей узнать, что все Миры не могут обойтись без Перевозчика, сейчас не знает никто, даже бесконечные Миры.

Харон думать забыл о новеньком с его поразительными цветами. Он вновь дал себе слово пройти вверх по Тэнару.

Он давал себе это слово перед каждым рейсом.