Глава 9

Сет приложил слишком много усилий для расправы с Осирисом, чтобы позволять волшебным образом зачатому наследнику воссесть на трон, который он законно украл. Несмотря на то, что Сет старше, сильнее и могущественнее, у него нет того, что имеет Гор — Исиды. Исида выкрала Гора и унесла подальше посреди ночи, скрывая его от опасности, желая выждать время, пока он достигнет возраста, чтобы наследовать трон. Она заручилась поддержкой семи скорпионов, чтобы защитить её сына. Когда местные деревни отказывались приютить их, скорпионы были в ярости. Объединив свой яд, они ужалили младшего сына одного из жителей деревни. Он был на грани жизни и смерти, его мать вне себя от горя, когда на арене появилась Исида, чтобы спасти мальчика, находящегося уже у самых врат смерти. Его мать была вне себя от радости и отдала Исиде всё, что у неё было. Естественно, никто не решился заявлять, что всё началось по вине Исиды, и это её скорпионы крутились неподалеку.


— О, иди ты! — Смеюсь я с полным ртом сэндвича. Вчера Рио водил меня в место с «лучшими» суши во всей окрестности. Меня не впечатляет угорь, но ролл «Калифорния» мне нравится. Правда, я не оценила водоросли. С точки зрения фактуры и вкуса, они не имеют большого значения.

Зато сегодняшней едой я наслаждаюсь без каких-либо усилий.

— Нет, правда, — говорит он.

— Тебе не может нравиться эта статуя. Она же отвратительна.

— Она мне, действительно, очень нравится. — Лицо Рио серьёзное, но его глаза подводят его — это весело пляшущие сапфиры. — Она выполнена со вкусом, но недооценена. Как бюст в натуральную величину, который мама поставила в нашей прихожей.

Я фыркаю, едва сдерживаясь от того, чтобы не выплеснуть то, что во рту. Мы сидим на траве в заливе, вокруг нас деревья, напротив одной из самых странных статуй, что я когда-либо видела.

Это моряк, откинувший назад женщину в страстном поцелуе, она огромная. Поглощающая, я бы сказала.

— Я, наверное, достаю до верха её туфли. Издалека статуя смотрится нормально. Пока не подходишь ближе, как сразу — бам! Огромные гиганты, целующиеся на траве. Вообще, я думаю, так можно называть эту скульптуру.

— Если ещё не назвали, то стоит так назвать, — Рио довольно откидывается назад, когда мы наблюдаем, как туристы фотографируются на фоне этих бегемотов.

— И почему такая поза? У неё спина, наверное, отваливается уже после стольких лет, пока она так выгнута.

— Эта поза взята с по-настоящему знаменитой фотографии.

— Ха. Наверное, она лучше на фотографии смотрится.

— Да. Как твой сэндвич?

— А, ну, знаешь, так себе.

— Честно?

Я пожимаю плечами.

— Ела и получше.

— Это поэтому ты так быстро проглотила его.

Я слизываю остатки огуречного соуса с обёртки.

— Не люблю, когда еда пропадает.

— Ммм… хмм. — Он смотрит на меня с подозрением, и я пытаюсь избегать признаваться в том, насколько прекрасный тот сэндвич. Он не шутит — это лучшая греческая еда в моей жизни, что не о многом говорит. Вообще, мама никогда не даст согласие на её приготовление, но всё же.

— Ладно, хорошо, — говорю я. — Мне он так понравился, что, даже откажусь от прошлых друзей, от свиданий, чтобы завести таких вот маленький сэндвичных малышей. В любом случае, не стоит верить в то, что эта еда — заслуга греков.

— Нет?

— Неа. Перчёное мясо? Клёвый огуречный соус? Точно украдено. Вы — греки, и ваша культура — воры.

— Разве, если брать что-то и улучшать, считается воровством?

— Давай добавлять заблуждения о превосходстве к списку того, что не так с тобой.

— Со мной или всеми греками?

— С тобой. Я стараюсь не настраивать тебя против своих же.

— Довольно справедливо. Ты ведь знаешь, что твоё имя греческое?

Я резко выдыхаю.

— Оно не греческое.

— Греческое. Посмотри в интернете. Айседора означает дар луны.

Нет, оно означает дар Исиды, которая также Богиня луны. И поэтому греки пошли дальше и украли поклонение египетским Богам, так что технически имя египетское, а не греческое.

А также оно доказательство того, в каком отчаянии потом находилась моя мать, когда обнаружила, что есть версии её имени и Осириса после того, как они наделали такое жуткое количество детей. Спустя двести лет она бы не тронула ничего, что, даже мельком напоминало бы греческое по происхождению.

Так, постойте. Рио специально искал значение моего имени. Он не мог просто знать его. Это то, что друг станет делать. Правильно? Правильно.

Откуда-то доносится странный приглушённый звук, напоминающий жужжание, и я не думаю о нём, пока Рио не поддевает меня локтём.

— Это не твой телефон?

— А, да, — хмурюсь я, доставая его. Я всё ещё не привыкла принимать звонки. Когда я вижу имя звонящего, мой желудок сжимается. Кстати, о Богине луны.

— Грёбаный потоп, — бурчу я, нажимая на «ответить». — Что?

— Привет, сердечко.

— Мама? Связь плохая. Говори громче. — Я едва слышу её. Её голос звучит очень слабо.

— Прости, дорогая. Я сейчас так устаю. Ты не писала мне.

Я закатываю глаза, радуясь, что она не может видеть меня через телефон. Мне запрещается закатывать глаза дома. Поэтому я ещё раз так делаю в качестве бонуса.

— Я не писала, потому что не о чем писать.

На несколько секунд в телефоне наступает гробовая тишина. Ну да, она звонит мне и, даже не хочет говорить. Мне следует говорить ей, что я гуляю в парке с греком, ем греческую еду. Она сразу разговорится.

— Мама? Ты ещё здесь?

— Да.

Что-то и в самом деле не так с её голосом.

— У тебя всё хорошо?

— Не знаю. В этот раз мне тяжело. Не так, как раньше. Я хочу, чтобы ты вернулась домой и помогала мне. Но сны не прекращаются и я не стану звать тебя обратно, здесь опасно.

Я хочу злиться на неё за то, что она хочет, чтобы я чувствовала себя виноватой, но я, и правда, никогда не слышала её такой.

— А что Осирис? Пусть он помогает тебе. И тебе стоит позвать сестру. — Нефтида выручила меня, и, наверное, она знает большинство заклинаний и амулетов, которые делает мама.

— Она уже здесь. Она меня здорово успокаивает и помогает, не то, что Хаткор, которая даже не позволяет Гору приходить ко мне. Она странно ведёт себя в последнее время.

— Что ж, я рада, что с тобой Нефтида. С тобой всё будет хорошо. Так?

— О, уверена, что так и будет. Я не хочу, чтобы ты волновалась из-за меня.

Она Богиня. С чего мне волноваться из-за неё? Мне не нравится её голос, он такой… нормальный. И я не могу не вспоминать те вплетённые в мои сны воспоминания, то, что происходило в них с ней. Но нет. Она бессмертна.

Я никогда не видела её беременной, вот и всё. Так, наверное, у неё всегда.

— Пусть Нефтида сделает тебе тот медовый чай. В кладовке есть всё, что нужно. Я напишу тебе сегодня, хорошо?

— Хорошо. Пока, сердечко.

— Пока. — Я захлопываю телефон и вздыхаю. Мне не нужно беспокоиться за неё. Она же Богиня. А её сестра — другая Богиня и помогает ей.

— Всё в порядке? — Спрашивает Рио.

— Всё прекрасно.

Он одаряет меня взглядом, в котором читается, что он знает, что это не так, и хочет узнать почему. Потом выражение его лица меняется, и он откидывается назад, самоуверенно улыбаясь.

— Я знаю, что тебе нужно. Пошли. — Он берёт мой мусор, выбрасывает, и мы идём обратно. С одного края гавань окаймлена старым, заросшим слизисто-зеленым бетоном, сдерживающим воду, а с другого старыми, но не слизистыми, людьми, продающими всякие безделушки, преимущественно связанные с идеей того, что разноцветная майка — это то, что всем необходимо купить на отдыхе.

Массивный авианосец возвышается над нами, словно плавающий небоскрёб. Ещё несколько кораблей плавно подскакивают где-то вдали, они все теперь музеи. Мы подходим к ресторану из тёмной, высушенной древесины, встроенный в пирс над водой. Вне сомнений, он кишит людьми.

— Хорошая еда? Я уже наелась.

— Жди здесь, — торжественно предупреждает Рио.

Складывая руки и награждая грозным взглядом, дающим ему понять, что я не собираюсь ждать долго, я отворачиваюсь и смотрю на проезжавших мимо велорикш. Их водители разговаривают между собой на восточных языках, в основном жалуясь на жару и на то, что люди не оставляют им чаевые.

Мой телефон вибрирует в кармане и, задерживая дыхание, я вынимаю его, ожидая, что это снова мама. Вместо мамы приходит сообщение от Тайлер. Она спрашивает, в силе ли просмотр фильмов сегодня вечером. Я даже могу правильно расставлять знаки препинания в своём ответном сообщении. Я отвечаю, что «да» и что я очень хочу её видеть. Мы всё ещё ждём одобрения плана для зала, и наши смены частенько не совпадают. Я заканчиваю писать ответ, когда Рио выходит с двумя стаканами.

— Итак, — говорит он, сияя, — с каким вкусом ты хочешь? Ярко-синий сахар или ярко-оранжевый сахар? У них ещё есть розовый сахар, но мне думается, что это не в твоём стиле.

Я протягиваю руку к стакану с синей жидкостью. Мои пальцы касаются его руки, и у меня появляется такое странное ощущение, что я чуть не переворачиваю стакан, одёргивая руку.

— Что это?

— Никогда не пила слуши?

— Неа.

— Пожалуй, самое лучшее из того, что создано. Пробуй. Давай!

Я делаю глоток, и мельчайшие частички сладкого льда бегут по моему языку и покрывают горло замороженной сладостью, пока все они не оседают в желудке со странным, обжигающим чувством холода. Я смеюсь от удовольствия. Я делала всё возможное, чтобы убедить Исиду в необходимости покупки холодильника с морозилкой на кухню, когда я переделывала её. Она до сих пор убеждена, что если есть что-то холоднее комнатной температуры, то обязательно заболеешь.

Лёд, даже не обсуждался.

— Это самый страшный кошмар моей матери! Я пью ледяной сахар в компании с греком!

Лицо Рио сияет. Так, общаясь и замораживая свои челюсти, мы идём в сторону парковки в нескольких кварталах от гавани.

— А, эй! — Он останавливается и вытаскивает свой телефон, потом встаёт рядом со мной и вытягивает его вперёд перед нами. — Высовывай язык.

— Что ты делаешь?

— Фотографирую!

— Зачем?

— Тебя точно нет в Фейсбуке. Это то, что тинэйджеры обычно делают. Мы фотографируемся.

— Это… прикольно?

Он смеётся.

— Просто высовывай язык.

Подозрительно поднимая на него бровь, я делаю то, о чём он просит, и вижу, что мой язык становится не естественного синего цвета. Он прижимается ко мне, вытягивая камеру на расстояние руки, и делает фото, на котором мы оба высовываем языки. Он подносит камеру ближе и показывает мне фотографию, и…

Я выгляжу там такой счастливой. Просто поразительно! Я давно не видела своих фотографий, но на этой, я выгляжу… о, потоп, Тайлер права. Я всегда выгляжу злой. И если я выгляжу счастливой на этой фотке, то Рио сияет подобно целому созвездию радости.

— Хочешь, я тебе тоже пришлю? — Спрашивает он, и я киваю. Он живо водит пальцем по телефону, и я могу сделать пару шагов, чтобы отдалиться от его плеча, которое трётся об меня.

— А, да, точно. Тайлер устраивает просмотр фильмов вечером. — Он смотрит на меня, ожидая ответ, и его лицо такое открытое и счастливое, отчего мне становится не по себе.

Я так много времени провела в злобе. Я устала от этого. Я хочу всегда быть счастливой, как Рио.

— Я приду.

— Здорово! Я не говорил тебе, но моя мама полностью переделала комнату по твоему совету. Я записал всё, что ты говорила. Ей очень нравятся твои идеи. Поэтому ты должна прийти и увидеть плоды своей гениальности.

— И машина для приготовления поп-корна есть?

— Появилась самой первой.

— Не стану и мечтать о другом месте.

Вот так, спустя три часа я устраиваюсь поудобнее на диване в тёмной комнате, для которой планировала дизайн, абсолютно счастливая.

И вот так, спустя три часа и пятнадцать минут, я чувствую, как рука Рио скользит в мою.

Та секунда перед тем, как я отвожу руку в сторону, перед тем, как включается мой мозг, воля и решительность — волшебная. Настоящее волшебство, не как эти тупые священные амулеты, требующие специальных заклинаний, которые Айседоре, даже не известны. Это электричество, и бабочки, и чувство, что вся вселенная вдруг выстраивается в нужном порядке, и открывается в новом виде и качестве.

Я одёргиваю руку. Это слишком. Я не… Я не могу чувствовать этого. Я не могу делать это. Я встаю и вылетаю из комнаты, прежде чем он может закончить говорить моё имя, выбегаю из дома и пускаюсь в долгий путь домой со слезами в глазах.

Бабочки — это глупые, хрупкие существа, у которых прекрасная, но короткая жизнь.

Электричество убивает людей. Мне не нужен кто-то, кто вдруг забирается ко мне в душу и выталкивает оттуда то, кем была я, того человека, которым я уже решила быть. Этим чувствам нет места в моей жизни, и я не позволю себе влюбляться без памяти, любить и позволить любви захватывать и разрушать меня.

Любовь — не волшебство. Как и моя семья, как моё место во вселенной — это что-то, что я не могу сохранять, то, что не может длиться вечно.

Уж лучше я потеряю Рио до того, как когда-либо обрету.


Я стою напротив фрески, глядя на изображение матери, склонившейся над мёртвым телом отца, со всей любовью собирающей его по кускам, чтобы снова оживить.

— Айседора, — говорит она из-за спины, но я не поворачиваюсь. И не буду. Она так и продолжает попытки говорить со мной, объясняться, но я ей не позволяю. Я не хочу слышать, как она притворяется, будто любит меня, будто я что-то большее, чем умное решение проблемы пополнения рядов почитателей.

— Айседора, — повторяет она и на этот раз её голос твёрдый и резкий, отчего за моим правым глазом начинает формироваться головная боль. Я по-прежнему стою к ней спиной, поэтому она обходит меня, вставая между мной и той фреской.

— Пожалуйста, — говорит она, и я не могу узнать тон её голоса. Я слышу, как она говорит нежно и приятно, но сейчас в её голосе слышится… отчаяние. — Пожалуйста, поговори со мной.

Позволь мне помочь тебе.

Я делаю шаг назад, сужаю глаза, складываю руки на груди.

— Я не могу сделать так, чтобы ты замолчала, но мне никогда не придётся снова слушать тебя.

В её глазах загорается ярость, но он быстро гаснет от какой-то внутренней грусти, от чего-то, что на долю секунду заставляет меня захотеть шагнуть к ней и заключить в объятия.

Утешать её.

Нет. С чего это мне нужно утешать её? Я делаю ещё один шаг назад.

Именно тогда я замечаю, что фреска за ней становится чёрной. История моих родителей, триумф моей матери — всё исчезает, темнота поглощает их. Фигура, темнее, чем чернота, появляется позади Исиды, протягивает руки и обнимает ими её так, как я не решаюсь.

Оно тащит её с собой в темноту, а я смотрю.

Я просто смотрю, боясь шевелиться.

Я ничего не делаю.

Загрузка...