Грядущая тьма

Глава 4 Союз поиметых

Рух открыл глаза и сдавленно засипел. Солнечный свет тоненькими лучиками прошивал навылет серую мешковитую ткань. Кружились пылинки, хлопьями пепла падая на лицо. Неужели живой? Во рту сдохла кошка, левая сторона головы пульсировала и ныла, следом задергался глаз. Он запаниковал, не чувствуя ни руки, ни ноги, и забарахтался на сыром одеяле.

— Лежи-лежи, — успокоил знакомый голос. — Ох и напугал ты нас, братец.

Рух усилием повернул голову и увидел Захара. Сотник сидел рядом, на березовом чурбаке, за его спиной проглядывался кусок беззаботного синего неба. Из-под маски внимательно смотрели усталые, вылинявшие глаза. «В шатре лежу», — понял Рух и скривился, с трудом раздирая спекшиеся кровавой коркой, пересохшие губы. Снаружи слышались приглушенные голоса, кто-то надсадно точил железяку, фыркали лошади. В воздухе плыли ароматы еловой хвои и вареного мяса.

— Сука, показалось, отмучился раб божий Бучила и к Христу на коленки попал, а тут снова ты, — прохрипел Рух.

— А я как рад тебя видеть! — усмехнулся Захар. — Думал, помер, ан нет, сразу лаешься, знать, ничем тебя не проймешь.

— Долго валялся? — спросил потерявший счет времени Рух.

— Как вчера ножки вытянул, так до сегодняшнего утра и отдыхал. Выспался, поди?

— Да лучше бы сдох, — застонал Бучила. — А ну, помоги.

Он с трудом сел, опираясь на сотника, и с хрустом размял одеревеневшую шею. Клят, могло быть и хуже. Шибануло крепко, едва не выбило дух. Что же это за дерьмо такое было? Дураку наука впредь не лазить в головы неприкаянным мертвякам.

— Расскажешь? — Захар жадно подался вперед.

— У ты какой, — надулся Бучила. — Я, значит, чудом от смерти ушел, Сатане плюнул на плешь, а тебе только россказни подавай? Все вы такие.

— Я за тобой присматривал, между прочим.

— Ага, спасибо, теперь понятно, отчего погано мне так.

— Тряпочку мокрую на лоб тебе клал. Портянкой любимой пожертвовал, года три ей всего, выкинуть хотел, а тут пригодилась.

— Ой, добрый какой, — умилился Бучила, надрывно вздохнул и без утайки вывалил все нарытое в голове покойного Трофима. А там немного и было.

Сотник выслушал, кивая непонятно чему, и скучая сказал:

— Видать придется драных всесвятош вызывать.

— Да не надо! Зачем? — изумился Рух. — Подумаешь, полсотни крестьян решили на колы задницей сесть. С кем не бывает?

— Не до шуток, — надулся Захар.

— А чего, плакать?

— Дело надо делать.

— И много наделал, пока я колодой лежал?

— Отослал в штаб гонца с подробным отчетом. — Захар начал загибать толстые заскорузлые пальцы. — Обо всех странных происшествиях вдоль границы будут мне сообщать для проверки. Велел снять мертвяков, а то не по-христиански на солнышке гнить. Ребята яму копают, разом на всех. Три мертвеца отправил подводой в Покровский монастырь.

— На хрена?

— Положено так. Если людишки пачками мрут, надо обязательно несколько трупаков к ближайшему лекарю слать. Он их за городом вспорет, и, прости господи, ручищами пошарит внутри. Вдруг эпидемия?

— Толково придумано, — одобрил Рух.

— Ну. Чай не дураки там сидят. — Захар неопределенно закатил глаза. — Ты, как Заступа, должен директиву эту знать.

— Некогда мне директивы читать, — сказал Рух. Порой ему подсовывали всякие красивые конверты с печатями и умолял почитать, но бумаги, всякий раз улетали в камин. Своей головой надо жить, а не под чужую дудку плясать.

— Некогда ему, — скривился Захар. — Вот оттого и бардак у нас, что всякому на законы плевать. Зато видишь теперь, сколько я переделал важнецких делов? А ты спал.

— Да молодец, молодец. Попа вызвали, людей хоронить?

— Обижаешь.

— Так, на всякий случай спросил, вдруг забыли. Про колдовство в докладе ни гу-гу?

— Что я, враг себе? — Захар нахмурился. — Ты пойми, я отвечаю башкой.

— Как бы мы тут все бошками не ответили, — хмыкнул Бучила. — Значит, будем сами колосажателей ловить?

— Значит, сами, — кивнул сотник. — Жандармы обещали помочь.

— И много их?

— Сотня будет.

— Богато. Подумаешь, всего-то надо целую губернию обыскать.

— Перекроем дороги, будем подозрительных проверять.

— А в пограничье бывают другие? — вскинул бровь Рух. — Тут самая отборная мразь со всего света ловит рыбку в мутной воде. Взять нас. С виду сущая банда под началом страшилы и проклятого упыря.

— Не без этого, — согласился Захар и вздохнул. — Придется попотеть, но кто сказал, что будет легко?

— Без меня, — открестился Рух. — Это тебе делать нечего, а у меня село без присмотра стоит. Какой я, на хрен, Заступа?

— Лучший из лучших, — неумело польстил сотник. — Рух, прошу, всего пара дней. Потом вольному воля, сиди, сторожи деревню свою.

— Пара дней?

— Пара дней. Найдем ублюдков, не найдем, держать не буду. Да ты и не спросишь. Мне помощь нужна.

— Ага, давай еще разревись, — скривился Рух. Отказывать сотнику не хотелось. Тем более каких-то два сраных денька. Пролетят — не заметишь. Да и самому, чего греха-то таить, до рези в жопе хотелось разобраться в творящейся хреноте. — Ладно, уболтал, черт языкастый. Чую, есть у тебя гениальнейший план, ну, не считая повального розыска всяких подозрительных сволочей.

— Скажешь тоже, — фыркнул Захар. — Мы тут с ребятами посоветовались, решили к маэвам с поклоном идти. Кому как не зеленокожим знать окрест все обо всем? Глаза и уши под каждым кустом.

— Так они тебе и расскажут, — буркнул Рух. Определенный резон в словах сотника был. Мавки могут помочь. Если захотят. И если почувствуют выгоду.

— Попытка не пытка, — подмигнул Захар. — В конечном счете мы ничего не теряем.

— С вами пойду.

— Отдохни, слабый ты.

— На том свете отдохну. — Бучила спустил ноги на землю, отдуваясь и натужно сопя. — Два дня, Захар. Всего лишь два, мать его, дня.

Едва заметная тропка вилась через заросли, выписывая замысловатые кренделя. Ветки тянули сучковатые лапы, норовя сцапать за одежду или лицо. По сторонам стеной стояла темная чаща, под копытами трещал валежник, укрытый одеялом влажного зеленого мха. Дряблые поганки сочились слизью, столетние елки с шелушащейся, нездоровой корой тонули в паутине и клочьях лишайника. В лесу скрипело, ухало и подвывало. Рух зябко поежился, плащ, насквозь пропитавшись росой, погано лип к рукам и спине. Кобылка шла осторожно, тщательно выбирая дорогу среди скользких коряг. Жрать не давали, разговаривать строго-настрого запретили. Искать драных маэвов оказалось скучно и тягомотно. Лучше бы у костерка на полянке сидеть, с сисястой бабой, куском жареной свинины и кувшином вина.

Рядом с Рухом ехали ротный лекарь Осип Плясец и немолодой жилистый егерь Феофан Мамыкин, читающий «Евангелие» прямо в седле. Впереди маячили фигуры Захара и Ситула. Маэв, подрядившись проводником, третий час таскал их по дебрям, выматывая души и силы. Бучила глянул на нелюдя с затаенной злобой. Ситул сидел в седле как влитой, спина прямая, поза уверенная. Может, у него и жопы-то нет? Позади в тягучем молчании ехали Чекан и еще один боец Лесной стражи. Рухова воля, он бы меньше роты с собою не взял. А еще пушку. Лезть к дикарям малым числом он посчитал глупой затеей, просто доверившись Захару. На самоубивцу сотник никогда вроде не был похож.

Вброд пересекли узкую, неглубокую речку, в черной воде русальими космами вилась гнилая трава. Ушей коснулся тихий, вкрадчивый перестук. В излучине, на желтом песчаном откосе тянулся к небу исполинский растресканный дуб. Рух утробно сглотнул. Сотни, а может, и тысячи костей густой бахромой свешивались с ветвей, издавая на ветру тот самый зловещий, ноющий стук.

Бучила поравнялся с Захаром, кивнул на дерево и нарушил запрет, не в силах больше молчать:

— Красивенько.

— Угу. — Сотник внимательно смотрел вперед. — Кто от маэвов живым не ушел, тут и висят.

— Хорошо придумано, — отметил Бучила. — А нас тут случаем стрелами в ежиков не оборотят? Ну и на дерево.

— Не должны. Отсюда и до Ильменя мирные маэвы живут. Людям не вредят, а если и вредят, то не знает никто. Проповедники их потихонечку к православной вере ведут. Со скрипом, но результат налицо. Еще лет двадцать назад священников тут березами рвали напополам, а сейчас пальцем не трогают. Вон, посмотри.

Рух уже и сам увидел вкопанный рядом с дубом христианский крест. Вместе жертвенное дерево и божий знак, как символ всей Новгородчины, где тесно сплелись старое и новое, языческое и христианское, прошлое и будущее этой неприветливой, обильно политой кровью земли.

У подножия дуба сидела на коленях древняя маэвская старуха. Длинные нечесаные волосы, из светло-коричневых превратившиеся в пепельные, падали на узкое морщинистое лицо, почти не отличимое от грубой коры священного дуба. На тощих плечах висела драная, кишащая вшами хламида. Крючковатые, высохшие до кости руки, похожие на куриные лапки, бессмысленно гладили землю между вздутых узлами корней. Старуха повернулась, услыхав голоса и стук копыт. Она была слепа. Белые, мутные глаза смотрели сквозь всадников.

Ситул придержал коня и что-то тихонько спросил на своем гортанном, лающем языке. Маэва ответила чуть погодя, голос напоминал скрежет ржавого ножа по стеклу.

— Стойбище близко, — перевел Ситул.

— Спроси, что она тут делает, — велел Захар.

Ситул выслушал старуху и ответил:

— Авэра потеряла в битвах мужа и четырех сыновей. Теперь, пока еще есть силы, она приходит к Древу Костей, чтобы услышать их голоса. Иногда авэра приносит скромные дары богу смерти — Ягдару. Кости к костям, мертвецы к мертвецам, вьюге из падали не будет конца, — так сказала она.

— Поэтесса, клят меня побери, — скривился Бучила. Косматая карга внушала безотчетный, мистический страх.

— Это слова из «Ваэмиры-кэры», древнего сказания моего народа, что на ваш язык примерно переводится как «Вьюга падали».

— Романтичненько. Где почитать?

— Нигде, — отозвался Ситул. — Сказания и пророчества передаются из уст в уста. Я помню — снаружи воет пурга, мороз ломает деревья как спички, мы, дети, сидим возле пылающего очага. Нам нечего есть, наши животы пожирают сами себя, но мы забыли о голоде, мы слушаем старика Долера. Долер дряхл, сквозь кожу просвечивают черные кости. Он гол, у него нет одежды, никто в своем уме не будет тратить одежду на старика. Долер жив только потому, что наизусть помнит четырежды по четыре тысячи слов священной «Ваэмиры-кэры». Мы слушаем, ветер гудит, ночью, во сне, к нам приходят древние герои и боги.

— Почему «Вьюга падали»? — поинтересовался по обыкновению любознательный Рух.

— Маэвы верят, что наступит конец времен и мир накроет Вьюга падали, последняя война всех против всех.

— И скоро?

— Кто знает? Сегодня, завтра, через тысячу лет. — Ситул тронул коня.

— Может, подвезем бабку до дома? — спросил Чекан.

— Я предлагал, авэра отказалась. Сказала, еще не наговорилась с сыновьями.

Отряд миновал дерево, увешанное костями, и православный крест, неуютно жмущийся в его исполинской тени. Старая маэва дождалась, пока стихнет мягкий топот копыт. Беззубый, морщинистый рот расплылся в хищной улыбке, она откинула наспех нагребенную землю и крючковатыми пальцами приласкала иссине-белое лицо светловолосого мальчика, чью голову прятала среди влажных корней.

Тропа вела вдоль тихой реки, потихонечку превращаясь во вполне сносную лесную дорогу. Стали попадаться свежие вырубки, дважды встретились маэвские женщины, склонившиеся под тяжестью громадных охапок хвороста. На всадников не обращали внимания, похожие на тени с костлявыми телами и изможденными лицами.

Ощутимо потянуло дымком, лес поредел, и Руху открылось маэвское стойбище, неотличимое от сотен других. Среди деревьев горбами дыбились круглые дома без окон, обложенные дерном и похожие на выстроенные в круг небольшие холмы. На земляных порожках деревянными идолами застыли укрытые тряпьем старики, три морщинистые женщины, изляпанные кровью, разделывали подвешенного оленя, у ног крутились тощие, облезлые псы. Две старухи скоблили каменными скребками растянутые на колышках шкуры. Навстречу сыпанула гурьба полуголых чумазых детей. Худющие, с раздувшимися животами, они тянули ломкие ручки, умоляюще лопоча.

— Дуз аз шиул! — Ситул замахнулся плетью.

Ребятишки крысами прыснули по сторонам.

— Они просто голодные, — сказал Бучила, жалея, что не захватил с собой немного жратвы. Сегодня ты покормил, завтра тебя. Ну или нет.

— Голод закаляет тело и дух, — невозмутимо отозвался маэв. — Половине этих щенков не пережить грядущей зимы. Выжившие станут воинами.

— И попозже умрут?

— Таков путь истинного маэва.

— Не легче собраться всем вместе на уютной полянке и вскрыть себе горла? Разом решится клятская куча проблем.

— Тебе не понять, Тот-кто-всегда-жаждет.

— Куда уж мне, — усмехнулся Рух.

— Необычное зрите? — спросил Захар.

— Выше крыши, — похвастался наблюдательностью Бучила. — Вон тот старикан вроде как помер, а все на крылечке сидит. И псина вот та, трехлапая, косо глядит. Будто про дела мои знает чего.

— Мужиков нет и баб молодых, — не принял шутки Захар. — Одни детишки да старики.

— Блядуют в лесу? — предположил Рух, прекрасно понимая, к чему клонит Захар. — Нравы у маэвов свободные. Ситул соврать не даст, дети Леса, в рот мне ягодок горсть.

Ситул ничего не ответил.

— Не нравится мне это, — напрягся Чекан.

В центре круга из хижин, на вытоптанной до земли поляне с кострищем, опираясь на корявый костыль, стоял одинокий маэв: высокий, стройный, с непроницаемым лицом цвета позеленевшей меди. Волосы, намазанные жиром, собраны в тугую косу, виски выбриты. У маэва не было левого глаза, левой руки и левой ноги. Уцелевший глаз, желтый, кошачий, пристально смотрел на нежданных гостей.

— Диар дуит, мэас, — произнес Ситул.

— Я говорю по-людски, — отозвался маэв. — Мое имя Ралло, я второй вождь славного племени литэвов.

— Здравствуй, вождь. Не подскажешь, где твои воины? — напрямую спросил Захар.

— А где ветер в лесу? — На остром лице маэва не дрогнуло ни единого мускула.

— Мне некогда играть в загадки, вождь, — в голосе сотника прозвенел металл. — Тебе известно не хуже меня, маэвам запрещено бить в барабаны войны.

— Человек слышит барабаны войны? — искренне удивился маэв. — Ралло слышит только шепот прошедших битв, в которых он потерял руку, ногу и глаз. Сойди с лошади, сядь у костра, и Ралло расскажет тебе о былых временах.

— С удовольствием, но не сейчас.

— Следующего раза может не быть.

Руху наскучило слушать пустопорожний треп, он неуклюже соскользнул с кобылки и пошел размять ноги. Когда еще удастся в маэвском стойбище побывать, не опасаясь получить в спину копье? Интересно все-таки, как зелененькие живут. У ближайшей хижины ползал в грязи малолетний ребенок, привязанный веревкой за пояс к вбитому в землю колу. Матери рядом не было. Ну и правильно, деваться шкету некуда, а мамке вольница и освобождение от забот. Карапуз сосредоточенно мусолил кусок изжеванной шкуры с остатками короткого и жесткого черного волоса.

— Здорово, спиногрыз, — подмигнул ребятенку Рух. Малой гунькнул и расплылся довольной беззубой улыбкой. Все дети одинаковы, и не важно, людьми они рождены или нет. Ну при условии, если уж не совсем паскудными и страшными тварями…

— Как жизнь, дед? — спросил Бучила у сидящего на входе в хижину старика. Ответа не последовало, маэв застыл, глядя куда-то вдаль. В глубоких, как овраги, морщинах заблудилась жирная зеленая муха.

— Отдыхаешь? — Рух провел ладонью перед подернутыми мутной пленкой глазами.

Дед не отреагировал, может, заснул, а может, оглох и ослеп. Старик-маэв сам по себе зрелище уникальное, как девственная шлюха с опытом работы в двадцать пять лет. Маэвы редко доживали до седин, суровые условия жизни, постоянные войны, голод и болезни оставляли ничтожно мало шансов на естественную смерть. Этого судьба тоже потрепала изрядно, сломанный орлиный нос сросся неправильно, съехав на щеку, от правого уха остался уродливый обрубок, голая грудь была украшена страшными шрамами.

— Я войду? — Бучила указал на вход в земляную хижину. — Не против?

Маэв даже не моргал, впав в транс или заснув с открытыми глазами.

— Если что, ты разрешил. — Рух протиснулся мимо и согнувшись в три погибели заполз в жилище. Старая шкура, служившая дверью, противно липла к рукам.

Внутри плавала полутьма, пахнущая кислятиной, потом и нечистотами. Свет отвесно падал из круглого отверстия в крыше на выложенный камнями очаг. С потолка свисали пучки сухой травы, вдоль стен стояли полупустые кожаные мешки. Шкуры, наваленные на земляной пол, заменяли постель. На одной из куч лежала молодая маэва и смотрела на упыря огромными глазищами. В них не было страха перед вторжением незнакомца, маэве было на это плевать. Маленькая, острая, почти мальчишеская грудь ходила ходуном, обнаженное тело лоснилось от пота, тонкие руки скрещены на вздувшемся животе. Между бесстыдно расставленных ног сочилось влагой набухшее лоно.

— Ах, вон оно как, — немножко растерялся Бучила. — Извиненья прошу.

Женщина что-то залепетала по-своему.

— Не понимаю, — развел руками Рух. — Может, позвать кого? Ну не буду мешать! Счастливо опростаться. Ребеночку здоровья и процветания! — Бучила выудил из недр балахона грош, положил на видное место и покинул хижину задом вперед. Молчаливый дед все так же сидел, не жив и не мертв.

— У тебя там баба какая-то рожает, — сообщил ему Рух. — Сам знаешь, этим бабам заняться больше нечем, чем беремчатыми ходить. Им только дай волю.

Старик ничего не ответил, и Бучила не удивился. Дед попался дивно неразговорчивый. Значит, большого ума старикан — попусту балаболить не приучен, аж завидки берут. Ну или и правда немой. Что даже еще лучше по нынешним временам. Языком молоть все приучились, а этот сидит, слушает, противоречиев никаких. Благодать.

— Ну давай, дед, не хворай, приятно было повидаться. — Бучила собрался уйти и чуть не заорал от ужаса.

Старик, не меняясь в лице, неожиданно цепко ухватил его за руку и едва слышно, но вполне разборчиво произнес:

— Смерть, впереди одна только смерть.

Он снова окаменел, будто и не было ничего.

Рух выдохнул, осторожно разжал ледяную хватку и сказал:

— Ты это, дед, давай не балуй. Ей-богу, душа в пятки ушла.

И поспешил к нетерпеливо поджидавшим его Захару и остальным. На полпути обернулся, опасаясь, что дедан крадется следом за ним. Маэв сидел на своем месте и смотрел неизвестно куда.

— Ты чего ушел? — озабоченно спросил Захар. Хромого вождя с ними не было. Чекан кидал окружившим его ребятишкам куски ржаной лепешки и азартно кричал:

— По одному подходи, по одному, сукины дети!

— Так, осмотрелся, — сказал Бучила, залезая на лошадь.

— Нечего одному здесь ходить, — предупредил Захар. — Мало ли что.

— Тихо у них. Ну разве дед, сука, наловчился людей ни в чем не повинных пугать. Как у вас?

— У маэвов большой совет. Здесь недалече, верст десять вверх по реке. Все первые вожди и воины там.

— Всей кучей совещаются?

— Только вожди. Но каждый является во всеоружии, себя показать, других посмотреть. Даже если у вождя три калеки драных в войске, он их обязательно приволочет, иначе с ним никто и разговаривать не станет.

— И мы, понятное дело, едем туда?

— Догадливый ты парень, упырь. — Захар тронул коня.

— Ну все, халява кончилась, пошли прочь! — Чекан бросил остатки лепешки в толпу и отправился следом за сотником. Его проводили почетным эскортом и горестными воплями.

— Видели? — ткнул за спину Чекан, когда благодарные поклонники и стойбище скрылись из виду. — Зверята, а понимают добро. Я аж Митьку своего вспомнил, хоть плачь. Два месяца дома не был.

— Я тебе отпуск давал, — напомнил Захар. — Да только что-то вместо дома ты запоролся в Новгороде к блядям и неделю из борделя не вылезал.

— Нечистая занесла, — поклялся Чекан, пряча глаза. — Пойлом дьявольским приворотным опоили и терзали меня.

— Водкой?

— Ей, проклятущей. — Чекан вдруг спохватился, провел рукою по поясу и выматерился: — Ну еб твою мать, клятеныши мелкие, нож сперли!

— Сам сказал, понимают добро, — ухмыльнулся Захар.

— Вернемся, я его отыщу, — нехорошо прищурился Чекан.

— Ага, дураки они, будут тебя поджидать. — Сотник хрипло рассмеялся и, повысив голос, позвал: — Ситул!

Маэв придержал коня.

— Вождь сказал, совет проходит на землях Воинов без лица. Что знаешь о них?

— Карэски ублюдки без чести, — с нотками ненависти отозвался Ситул. — Отродья грязной собаки. Вождем у них Викаро Кровавая Длань, самый подлый маэв по эту сторону великой реки.

— Разве у маэвов это не считается лучшим из качеств? — спросил Захар.

— Чтобы стать вождем, Викаро убил двух родных братьев, — нахмурился Ситул. — Он опасен.

Дальше ехали молча, лесная дорога серой змейкой текла под копыта коней. По правую руку петляла и извивалась река, то прячась в чаще, то посверкивая на солнце зеленоватой гладью мутной воды. В лесу щебетали птицы, над землей стелилось нежное, умиротворяющее тепло. Брошенное стойбище открылось за поворотом. Кровли хижин провалились и поросли еловым молодняком, следы кострищ замыло дождями и талой водой, в траве желтели старые кости и лошадиные черепа.

— Дело рук долхеймов, племени Семи отравленных стрел и их вождя Локгалана, — пояснил Ситул. — Локгалан силен, у него под началом три сотни воинов. Когда-то здесь жили нуэски, жалкие земляные черви. Они пытались возделывать землю, они предали Лесной закон. Локгалан убил мужчин, а женщин и детей сделал рабами. Он обязательно будет на совете.

— Слышал о Локгалане, — обронил Захар. — В последнюю маэвскую войну он сражался против нас.

— Локгалан жесток и коварен. Я покажу.

Маэв свернул с дороги на едва заметную узкую тропку. Впереди забелел просвет и саженей через полста открылась вырубка. Когда-то здесь было поле, Рух отметил редкую поросль низенькой, одичавшей ржи, почти забитую сочной травой. Бучила направил лошадь к странному месту.

— Не ходи, — предупредил маэв, в его голосе чувствовался суеверный страх. — Там злые чары.

— Меня не возьмут, — легкомысленно отмахнулся Рух и подъехал вплотную. К каждому дереву, окружавшему поляну, деревянными гвоздями был прибит мертвый маэв. Тела высохли, зелено-коричневая кожа истончилась и побурела, туго натянувшись на выступивших костях. Жутко скалились черные рты, провалы глазниц насмешливо пялились на гостей. Мертвецы носили следы пыток и истязаний: страшные рваные раны и длинные порезы. У большинства не хватало пальцев, зубов и ушей.

Бучила красноречиво переглянулся с возникшим рядом Захаром. Показательная казнь подозрительно напоминала Торошинку. Не, ну со своими изысками, но все же похоже.

— Почему тела не разложились? — повысил голос Бучила. — Ведь им года два. Должны рассыпаться, а висят.

— Злые чары, я говорил, — издали крикнул Ситул. — Там не надо стоять, духи могут разгневаться. У Локгалана могущественные шаманы и первая среди них Хинтара, Та-что-видела-смерть. Она сохранила тела, чтобы нуэски напоминали всем маэвам про Закон Леса.

— Может, снимем? — предложил Бучила. — Назло этому Локгалану иметому.

— А смысл? — пожал плечами Захар. — Хочешь лезть со своим уставом в чужой монастырь?

— Тоже верно.

Они вернулись на дорогу, оставив позади разоренное стойбище и приколоченных к бревнам высохших мертвецов.

— Если со своими такое творят, могли и в Торошинке набезобразить, — мрачно сказал Бучила.

— А как доказать? — нахмурился сотник.

— Ты у нас власть, давай землю рой. Я тебя предупреждал: замешано колдовство, а у Локгалана шаманы и нездоровая тяга украшать полянки разными трупами. Нет, я, конечно, никого не обвиняю, упаси бог…

— Снова домыслы. Факты где?

— Всесвятоши приедут, живо факты найдут. Они дурью не маются, сразу на дыбу тащат и огнем жгут.

— Будем хватать маэвов без доказательств и пытать, плохо закончится. Если племена взбунтуются, море крови прольем.

Рух промолчал. С выбиванием доказательств он, конечно, погорячился. Захар отлично понимал, что к чему. Полыхнет Пограничье — жди беды. Десять лет назад, во время последней маэвской войны, села и деревни горели на версты вокруг, банды нелюдей вырезали крестьян, грабили, угоняли скотину. Войска усмиряли бунт до зимы, когда выпал снег и неуловимых маэвов стало легче искать по следам. Непримиримые погибли или ушли на восток, оставшиеся принесли клятву верности Новгородской республике. Раны после восстания зализывали долгие годы.

Солнце застыло в зените, лес, пропитавшись теплом, убаюкивал и приглашал отдохнуть. На перекрестке высился земляной холм с почерневшим православным крестом на вершине.

— Братская могила. — Захар, проезжая мимо, снял шляпу. — В полуверсте к северу, в Гнилом урочище, в самом конце войны попали в засаду два десятка разведчиков из третьего полка Лесной стражи. Все полегли, маэвы пленных не брали.

— А они и не сдавались, — еле слышно сказал Ситул.

— Был там? — Сотник ожег маэва пристальным взглядом.

— Слышал, — было неясно, врет Ситул или нет. — Вместе с ними погибли шесть проводников — маэвов из племени Отрубленной головы. О стражах помнят, они герои, их имена вырезаны в Новгороде на гранитной плите, маэвы забыты.

— Мы помним, — обронил Захар. — Да только поговаривают, что проводники-маэвы и завели стражей в засаду. Про это не слышал?

— Про это нет. — Ситул отвернулся.

— Почему нелюдь не разорила могилу? — влез в разговор Рух.

— Маэвы уважают сильных и честных врагов, — пояснил Ситул и напрягся, резко остановив коня.

Впереди показались всадники. Десятка три, а то и больше вооруженных луками и пищалями маэвов перекрыли дорогу.

— Без резких движений, — предупредил Захар. — И говорить буду я.

Поравнялись, Рух затаил дыхание. Если нападут, считай, все, догулялись по лесам и полям. Среди маэвов было несколько женщин. Нелюди были одеты в облегающие кожаные наряды, украшенные замысловатой вышивкой, бисером, косточками и птичьими черепами. Волосы собраны в косы. Возглавлял отряд высокий стройный воин на вороном жеребце, с хищно красивым благородным лицом. Со лба на левую бровь падал рубленный шрам, тонкие губы плотно сжаты, ледяные желтые глаза смотрели в самую душу. Рядом на пегой беспокойной кобылке сидела маэва в длинном черном платье, похожем на балахон. Лицо цвета старой ольховой коры прокрывала сеточка мелких ритуальных шрамов. Маэва была одновременно прекрасна и отвратительна. Под пристальным, изучающим взглядом Бучиле стало не по себе, чужие, невидимые, холодные пальцы пробежали по плечам, задержались на горле и сжали виски. Женщина улыбнулась, показав подпиленные зубы, и что-то шепнула предводителю. Воин понимающе кивнул и сказал по-русски спокойным, уверенным гортанным голосом:

— Так-так, какая неожиданная встреча. Собачьи бошки, жалкий предатель и оживший мертвец. Кого только нынче не встретишь в нашем Лесу.

— Третья сотня четвертого полка Лесной стражи, сотник Захар Безнос, — представился Захар, пропустив оскорбление мимо ушей.

— И где твоя сотня, сотник? — насмешливо спросил маэв. — Таким, как ты, опасно гулять в одиночестве. Слишком многие хотят привесить собачью бошку к седлу.

По отряду маэвов прошелестел нехороший смешок.

— Мы не враги, — отозвался Захар.

— Кто знает? — повел плечами маэв. — В наш век клятвопреступников честный враг лучше лживого друга. Я Локгалан, великий вождь славного племени долхеймов.

«Ого, — удивился про себя Рух. — На ловца и зверь бежит. А эта баба, к гадалке не ходи, ведьма, про которую Ситул говорил».

— Наслышан о тебе, вождь, — кивнул Захар.

— Надеюсь, слышал только плохое? — Губы Локгалана тронула мимолетная ангельская улыбка.

— Мы видели стойбище вверх по реке.

— Люблю оставлять послания. А теперь, сотник, разреши спросить, что ты делаешь здесь?

— Мы едем на совет.

— Совет закончен, и вас туда не приглашали.

— Закончен?

— Если Локгалан уехал, значит, слов больше нет, — промурлыкал вождь. — Нет, там остались жалкие старые бабы, возомнившие себя воинами, но с ними не о чем говорить. Так что Собачьи бошки хотят от совета вождей?

Захар чуть замялся, и Бучила поспешил взять быка за рога, рубанув прямо в лоб:

— Мы хотим знать, известно ли маэвам о происшествии в деревне Торошинка.

— Не припомню такой. — На узком, костистом лице Локгалана не дрогнул ни единый мускул. — Людей расплодилось больше, чем муравьев, куда ни плюнь, всюду жалкие деревушки.

— Там погибли люди.

— Люди гибнут, маэвы гибнут, такова жизнь, этого не изменить, трава и деревья должны на чем-то расти. Ведем беседу, строим планы, а к вечеру, быть может, все мы умрем.

Шаманка снова что-то сказала вождю. Локгалан выслушал, понимающе кивая в ответ, и сказал:

— Хинтара говорит, надвигается тьма и маэвы должны остаться в стороне. Это не наша война.

— Что ей известно? — жадно попросил Рух.

— Хинтара чувствует зло. Она говорит, вы должны уйти, и тогда, возможно, спасетесь. Впереди вас ждет только смерть. Она близко. И она голодна. В наших лесах появилось зло, которого маэвы раньше не видели. Оно даже хуже людей.

— Я бы хотел поговорить с ней.

— Это невозможно, — возразил вождь. — Ты Тот-кто-умер-и-снова-ожил. Таких мы сжигаем в очистительном пламени.

— Сжигалка-то выросла? — ощерился Бучила, несмотря на предупредительный возглас Захара.

— Разве я собираю дрова? — улыбнулся маэв. — Не беспокойся, Тот-кто-вернулся. Пока ты с Собачьими бошками, ты в безопасности. Как и предатель. Виаранатэш.

По знаку Локгалана воины освободили дорогу, свернув коней на обочину. Рух, медленно проезжая мимо, чувствовал ненависть и дикую, необузданную силу, сдерживаемую только волей вождя. Маэвы племени Семи отравленных стрел были вооружены на зависть иной армии. Короткие, мощные луки из жил, рога и клееного дерева соседствовали с драгунскими пищалями и длинноствольными пистолетами. От обилия колюще-режущего разбегались глаза: копья с широкими клиновидными наконечниками, сабли, топорики, палаши. Бучила особенно отметил знаменитые десои, хищного вида костяные ножи с полуторавершковым тонким и зазубренным лезвием. Для маэва десой был продолжением руки, ритуальным оружием, предназначенным пытать и добивать поверженного врага.

— Чертова баба что-то знает, — хмуро сказал Рух, когда маэвы остались далеко за спиной.

— Или делает вид, — пробурчал Захар. — С этими шаманами хер разберешь. На одного настоящего шарлатанов пяток.

— Ну не скажи, сотник, — возразил Чекан. — Помнишь Якушку Шапанина? Мы однажды с ним к колдуну маэвскому завалились по пьяному делу. А он прямо серьезный такой, весь коростой и лишаями зарос, из носа сопли текут, зубов нет, сразу видать, понимает в нечистых делах. Нагадал Якушке, что никакое вражье железо его не возьмет. И как в воду глядел.

— Постой, — насупился Захар. — Якушку убили в прошлом году. Я сам лист похоронный подписывал.

— Убили, — подтвердил Чекан. — Да только не железом взяли его. Провалился в ловчую яму, напоролся на колья. Вытащили, а он еще живой был, пузыри кровавые надувал. Смекаете? Никакого железа.

— Я такой клятни сколько хошь нагадаю, — фыркнул Бучила.

— Да взаправду все! — обиделся Чекан. — А вот еще случай был…

— Тихо, — оборвал Захар. Саженях в ста на дороге маячили четыре маэва. Высокий мускулистый воин окрикнул их и жестом велел подойти. Ситул, взявший роль переговорщика на себя, перебросился с сородичами парой обрывистых фраз и сказал:

— Дальше прохода нет. Вожди продолжают совет.

— Скажи, Лесная стража хочет поговорить, — велел Захар.

Ситул заспорил с высоким, оживленно жестикулируя. Наконец другой маэв, помоложе, вскочил на коня и унесся прочь.

— Спросит разрешения у вождей, — пояснил Ситул.

— Ага, ща клятские вожди разрешат с нас шкуры содрать, — съехидничал Рух. Как ни крути, а было не по себе посреди леса и воинственно настроенных дикарей. Хер поймешь, чего им в головенки дурные взбредет.

— По сторонам приглядывайте, — предупредил Захар.

«Ну точно, это нас непременно спасет», — невесело подумал Бучила и, как было приказано, закрутил головой. Все при деле.

Молодой обернулся вихрем. Осадил пятнистую лошадь и что-то неразборчиво передал главному.

— Можем ехать, — с долей удивления перевел Ситул.

Лес поредел, солнечный свет навылет пробивал таинственно шумящий на ветру березняк. Тянуло костровым дымом. Открывшееся стойбище произвело впечатление. Огромный кишащий маэвами муравейник. Вместо земляных хижин шатры из шкур и навесы. Множество воинов, как мужчин, так и женщин, и еще больше коней. На глаз, примерно пара сотен нелюдей. Руху стало неуютно под взглядом желтых озлобленных глаз. Затея сотника нравилась ему все меньше и меньше, очень уж не хотелось пропадать ни за ломаный грош. Кто остановит маэвов, вздумай они отрезать парочку волчьих голов? Никто и не чухнется. Мало ли сколько народу пропадает в лесах? Молчаливая толпа смыкалась позади.

— Приветствую Лесную стражу! — на пути расслабленно стоял невысокого роста маэв. Тощий, жилистый, разодетый, как скоморох или сошедший с ума дворянчик средней руки, в некогда шикарный черный камзол, лоснящийся от грязи и жира, с остатками истрепавшегося кружева и серебряного шитья. Дополняли картину кожаные штаны, высокие сапоги и традиционная жилетка из волчьей шкуры. За широкий пояс с бляхой заткнуты небольшой топорик и зловещий десой, судя по всему, изготовленный из берцовой человеческой кости.

— Диар дуит, мэас. Мы пришли с миром. — Захар спрыгнул с коня и коротко поклонился, жестом велев остальным следовать за собой.

— Я Викаро, великий вождь славных карэсков, рад встретить Лесную стражу как старых друзей, — представился маэв. — Все земли вокруг принадлежат мне. Разделите с Викаро пищу и кров. О ваших лошадях позаботятся.

— Огромная честь, вождь. — Захар обменялся с маэвом крепким рукопожатием. — Я сотник Лесной стражи Захар Безнос, это мои люди.

Рух поправил под плащом тесак. Викаро произвел впечатление скользкого сукиного сына. Безопасней доверить волку охрану новорожденных ягнят, чем повернуться к такому спиной. Предупредить Захара? Так сотник и сам не дурак, знает, куда влез по самое не балуй.

— Мы спешили на большой совет, вождь, — сказал Безнос.

— Совет окончен, — величаво кивнул маэв, подходя к высокому шатру, расписанному хищными зверями и спиралевидным орнаментом. Двое зеленоликих держали открытым полог. — Слишком много старушечьей трескотни и слишком мало слов, достойных мужчин. Многие вожди разъехались, остались лишь верные Викаро и его делу.

Вождь что-то шепнул на ухо воину с непроницаемым, жестким лицом и вошел внутрь. В шатре уютно потрескивал бездымный костер, отбрасывая неверные тени на узкие, звероватые лики троих сидящих на вытертых шкурах маэвов. Рядом с огнем курилась набитая углями жаровня, источая тошнотворно-удушливый аромат. Бучила определил запахи еловой смолы, зверобоя, полыни и чего-то еще. Запах наливал голову теплым, густым молоком.

— Это славные Тикшай, Рудор и Инемат, великие вожди племен Кровавых лиц, Желтой луны и Дарующих смерть, — поочередно представил Викаро. Маэвы важно кивали, услышав свои имена.

— Диар дуит, мэасы, — поприветствовал Захар.

— Здорово, зеленые морды, — чуть слышно буркнул Рух.

— Гостям лучшие места у огня, — пригласил Викаро.

— Прими дары, вождь, — сотник кивнул своим. Чекан и Ситул брякнули посреди шатра узкий плетеный короб, наполненный порохом, пулями, топорами, ножами и прочими полезными в хозяйстве вещицами.

— Благодарю. — У Викаро загорелись глаза, но гордость не позволила запустить ручонки в короб прямо сейчас. — Что привело доблестную Лесную стражу в наши края?

— Хотим узнать, что известно маэвам о происшествии в деревне Торошинка, — не стал тянуть кота за яйца Захар.

— Боюсь, немногое, — развел руками Викаро. — Пришла большая беда, и теперь люди винят маэвов.

— Никто не винит, — возразил Захар. — Пока.

— Винят-винят, — улыбнулся Викаро. — У людей всегда виноваты маэвы, так было и так будет всегда. Тебе ли, сотник, не помнить Багровую ночь.

— То былые дела, — поморщился сотник.

— А кто старое помянет, тому глаз вон? — блеснул Викаро знанием человеческих поговорок.

Бучила понимающе хмыкнул. Лет семьдесят назад на тракте из Ладоги в Новгород был ограблен обоз, возчиков и охрану побили. На месте нашли несколько маэвских стрел. Власти особо разбираться не стали, стянули войска, и в карательной операции, вошедшей в историю под названием «Багровая ночь» погибло несколько сотен маэвов, в основном женщин и всяких детей. Местное отребье принимало самое деятельное участие, вырезая зловредных нехристей целыми семьями. И только спустя неделю выяснилось, что обоз трепанула разбойничья банда и маэвы тут ни при чем. Извиняться, понятно, не стали.

— Никто маэвов не обвиняет, — с расстановкой повторил Захар. — Мы пришли спросить. Нет значит нет.

— Лесной страже прекрасно известно — стойбищ рядом с погибшей деревней нет, — напомнил Викаро. — Маэвы изгнаны со своей земли и предпочитают держаться подальше от человеческого жилья. Лес полнится слухами, но правды в них, как золотого песка в сгнившей листве. — Он обратился на своем языке к вождям, выслушал ответы и передал: — Мои братья скорбят, помочь мы не в силах. Но я, Викаро, друг Лесной стражи, клянусь выяснить правду ради тебя.

Рух злорадно глянул на сотника. Съел? Нет, ну а на что ты рассчитывал? Думал, маэвы выдадут убийц или направят по верному следу? Хер там плавал. Времени только потеряли телегу, а время нынче в цене. Вряд ли колосоажатели драные устыдятся паскудства и уйдут замаливать грехи в монастырь. Не, пока мы тут с зеленомордыми светские беседы ведем, можно успеть три Торошинки жопами на палки острые нанизать.

— Я надеялся на твою помощь, вождь. — Захар выудил из корзинки с подарками весело булькнувшую бутыль. — Предлагаю скрепить договор чашей вина.

Пробка выскочила, Рух учуял запах водки. Ну вот, хоть какие-то хорошие новости! Вожди, до поры сохранявшие возвышенное спокойствие, оживились. Сидевший напротив благообразный маэв в головном уборе из кожи и кости, разом потерял величавость и подался вперед, причмокивая беззубым ртом.

— Я прикажу подать посуду, — заулыбался Викаро и, повысив голос, крикнул что-то по-своему.

В шатер вошли трое воинов-маэвов, держа в руках стопки глиняных чашек грубой, примитивной работы. «У нас кошек кормят из блюдец получше», — подумал Бучила. Тонкий, жилистый, словно свитый из сосновых корней маэв плотно закрыл шкурой вход и подал ему заляпанную жиром посудину с отпечатками в глине пальцев неизвестного мастера. Маэвы уходить не спешили, неподвижными тенями замерев за спинами сидящих вождей. Захар щедро налил водки.

— Маэвы и люди всегда враждовали. — Викаро обвел присутствующих восторженным взглядом. — Я хочу, чтобы вековая война закончилась и мы смогли жить бок о бок, как в старые времена. За дружбу!

Чаши поднялись, но выпить никто не успел. Рух заметил, как Викаро многозначительно смежил веки, и в следующее мгновение троица воинов маэвов выхватила десои. Бучила дернулся и пытался заорать. Правее мелькнули изумленные глаза Захара. Костяные ножи одновременно пронзили шеи вождей, фонтаном хлынула бледно-красная кровь, плеснув Руху на грудь и лицо. Жилистый маэв вырвал десой, потянув за костяным лезвием ворох порванных жил. Бучила отшатнулся, но воин оттолкнул обмякшего вождя, выскочил из шатра и огласил лагерь громкими воплями. Оставшиеся двое опустились на колени и протянули свое страшное оружие Захару.

— Что за херня? — выдохнул пришедший в себя Безнос, невольно косясь на сучащих ногами вождей.

— Лесная стража убила вождей Тикшая, Рудора и Инемата, подарив жизнь только Викаро, — пояснил маэв. — Отныне Викаро друг Лесной стражи, Викаро силен, теперь все воины убитых вождей станут воинами Викаро. Скоро весть облетит все племена, и не будет вождя, равного мне.

— Ты убил их. — Захар молниеносным броском сцапал Викаро за горло.

— Не-ет, — прохрипел маэв, жестом велев своим не вмешиваться. — Слышите крик Загано? Слышите, что он кричит?

— Ситул? — Захар чуть ослабил хватку.

— Загано кричит: Лесная стража убила вождей, — перевел Ситул.

— Убьете меня, они убьют вас. — Желтые глаза маэва были невинны.

— Сука. — Захар отпустил Викаро.

— Нас поимели, — расхохотался Рух. — Трахнули и вряд ли заплатят.

— Тварь! — Захар был в ярости.

— Союзник, — возразил Викаро, потирая шею. — Верный и преданный. Вы убили вождей, благодарность Викаро безмерна. — Он пренебрежительно пнул мертвеца. — Трусливые лисы заслужили свое, Викаро заберет их жен и детей, их коней и меха. Теперь всякий маэв захочет пойти за Викаро, другом могучей Лесной стражи. А наш маленький секрет останется залогом долгой, взаимовыгодной дружбы.

— Ты сумасшедший, — восхитился Бучила.

— Может быть, — Викаро не стал отрицать. — Но так ли это важно сейчас? Идемте, друзья, я должен показать своему народу нового великого вождя.

Маэв распахнул шкуры и величественно выплыл на встречу солнцу и свету. Поляна перед шатром была забита маэвами. Сотни глаз уставились на вождя, и тут же лагерь взорвался приветственным ревом. Викаро был похож на обожравшегося сметаной кота. Маэвы вопили, потрясая оружием, а Викаро купался в лучах славы и обожания. Он успокаивающе поднял руки и заговорил:

— Братья, я Викаро, вождь карэсков, рожденный Лесом и кровью, говорю вам: Тикшай, Рудор и Инемат пали от руки Лесной стражи, потому что хотели предать наш народ. Теперь я поведу вас!

Маэвы падали на колени, приветствуя своего вождя. Викаро повернулся и промурлыкал:

— Викаро не забудет услуги. Друзья помогают друг другу.

— Чем может помочь такой лживый хорек? — тихонько, чтобы больше никто не услышал, фыркнул Захар.

— У Викаро есть важные сведения, Викаро хотел сообщить Лесной страже, но Лесная стража пришла сама. Загано, — Викаро подозвал воина и затолкал гостей обратно в шатер. — Говори.

Тощий воин зашептал, исподлобья посматривая на Захара. Ситул задышал часто-часто и перевел:

— Ночью возле костра Загано слышал, как воины, испив злой воды и надышавшись ароматного дыма, хвастались подвигами. Маэвы со знаками Семи отравленных стрел, племени вождя Локгалана, убили человека два солнца назад. Он был молод и храбр и скакал в одиночку. — Ситул коснулся плеча. — И вот тут у него была нашивка в виде сигнального рожка.

В опустившейся гробовой тишине, казалось, было слышно, как души покидали тела убитых вождей.