Гроза на краю Вечности

Новелла третья ГРОЗА НА КРАЮ ВЕЧНОСТИ

Испытания подходили к концу. Основная программа была выполнена, оставались кое-какие мелочи, и завлаб даже не счел нужным присутствовать на завершающей стадии, свалив всю черную работу на них с Даном — двух безответных (или безответственных?) мэнээсов. Впрочем, они не жаловались. Когда еще так повезет: целые сутки машина времени в их полном распоряжении — и никакого контроля со стороны бдительного начальства.

— Итак, куда мы отправляемся? — весело потирая руки, спросил Кирилл. — Предлагаю увеселительную прогулку по дебрям отечественной истории…

— Ох, и влетит нам! — развалившись в кресле, с мечтательным видом констатировал Дан. — Шеф не простит…

— А мы ему не скажем, не скажем, не скажем! — напевал Кирилл, готовя машину к работе. — Не все ему одному копаться в своей родословной. Я тоже желаю знать, о чем думал мой прапрадедушка.

— Если праправнук пошел в него, то явно ни о чем серьезном, — невинно заметил Дан. — Легкомыслие — это наследственное…

— Ладно-ладно! — мстительно пообещал Кирилл. — Вот сейчас заброшу нас обоих в средневековье, а там вызову на дуэль и наделаю в тебе дырок!.. Ты как предпочитаешь — на шпагах или пистолетах?

— Вот еще! — фыркнул Дан. — Было бы с кем драться! Я не уверен в твоем дворянском происхождении…

— Тоже мне, граф! — засмеялся Кирилл, но внезапно умолк, тревожно разглядывая шкалу времени. — Похоже, экскурсия отменяется, — мрачно сообщил он. — Наш пылесос заклинило на двадцатом веке. Сами не справимся. Придется вызвать механика…

— А может, рискнем? Какая разница, где развлекаться? — осторожно заметил Дан. Отступать именно теперь ему не хотелось.

— А техника безопасности? — Кирилл колебался. — Неисправность может оказаться серьезной. Если загремим, кто нас тогда вытащит?

— Ну, как хочешь, — пожал плечами Дан. — Другого случая может и не быть, — добавил коварно и отвернулся, насвистывая арию Мефистофеля.

— Ладно! — решился, наконец, Кирилл. — Подключаемся по очереди. Чур, я первый! — он натянул на голову шлем и лихо подмигнул приятелю. — Ну, поехали, что ли?..

Пальцы уверенно нажали на пуск — и в тот же миг сознание его взорвалось, разлетелось на биллионы частиц — и угасло, погрузившись во тьму. А потом — спустя минуты или столетия — забрезжил неровный свет, похожий на вспышки молний, — словно где-то на самом краю Вечности бушевала ночная гроза…

Вслед за саперами ползли они по минному полю, отделявшему их от немецких позиций. Но вот мины кончились. Бойцы из прикрытия остались сторожить коридор и ждать их возвращения, а пятеро разведчиков бесшумно двинулись дальше, врастая в землю, сливаясь с ней при каждой вспышке ракеты…

Вторую неделю на их участке фронта не могли взять языка. А немцы как-то притихли, затаились, гады… И не одному майору Воронину казалось подозрительным это неожиданное затишье. Интуиция и опыт подсказывали: готовят какую-то пакость. Но какую? Не исключено, что скрытно перебрасывают войска. вот и неслись в полк указания сверху — требовали, молили, грозили: Нужен язык! И разведчики шли в поиск. И возвращались — ни с чем. Не все возвращались. Троих уже вытащили оттуда на плащпалатке. И, глядя в воспаленные глаза осунувшегося, со впалыми щеками, лейтенанта Голина, четвертые сутки подряд уходившего в ночь, комполка повторял глухо: Сделай это, сынок!.. И разведчики, отоспавшись часа три в ротной землянке, с темнотой снова и снова пытались нащупать щель в немецкой обороне, проскользнуть на ту сторону.

…Вот и первая линия траншей. Перевалившись грудью через бруствер, лейтенант бесшумно соскользнул вниз. Возле самого уха слышалось прерывистое дыхание сержанта Павловского. Шурша, осыпался песок — спрыгнули Круглов, Асманов, Савченко. Вот и все пятеро рядом…

— Туда! — не шепнул — выдохнул Голин, будто десятым чувством уловив, где немцы.

Разведчики цепочкой двинулись по траншее, метрах в трех друг от друга. Резкий поворот… Еще один… Лейтенант едва не налетел на часового, застывшего у входа в блиндаж — огонек сигареты блеснул в двух шагах. Голин не успел ничего подумать. Тело сработало само — он прыгнул… Немец не вскрикнул, как куль, свалился к его ногам. Лейтенант выдернул финку, машинально вытер ее о шинель часового… Слегка приоткрыл дверь. Она скрипнула предательски. Снизу, из глубины прокуренного блиндажа кто-то недовольно окликнул:

— Вас ист дас, Отто?!

Луч фонарика ударил в глаза лейтенанту, ослепил…

— Руссишен!.. — отчаянный крик.

Метнувшись в сторону, ослепленный Голин дал наугад очередь из автомата. Подоспевший Павловский, ругнувшись, отшвырнул лейтенанта от входа и, метнув вовнутрь гранату, захлопнул дверь. Глухой взрыв встряхнул землю. И сразу же темнота всколыхнулась, нити трассирующих пуль расчертили воздух, залаял невдалеке пулемет, полетели ракеты…

— Отходим! — хрипло выдавил Голин, скрипнув зубами и проклиная себя за минутную растерянность, погубившую дело. Надо было брать часового! Не удержался… Неужели опять с пустыми руками? — мелькнула мысль.

Разведчики кинулись обратно по ходу сообщения. Наперерез им откуда-то сбоку выскочили трое… Голин выстрелил. Один из немцев повалился, другой отпрыгнул назад и скрылся за поворотом. Опередивший командира сержант замахнулся прикладом на третьего, но прежде, чем он успел опустить его на чужую каску, автоматная очередь полоснула поперек груди. Павловский захрипел и, судорожно хватая пальцами воздух, медленно осел на дно траншеи…

— Женька! — вскрикнул Голин и всем телом обрушился на фрица, выбивая у него оружие. Вдвоем с Савченко они опрокинули и навалились на жилистого унтера, извивавшегося под ними и все норовившего ударить лейтенанта в живот. — Вяжи его, суку, крепче! — сквозь стиснутые зубы просипел Голин, сжав немца так, что тот на секунду затих. Мельком взглянул туда, где сидел, привалившись спиной к брустверу, неловко подвернув под себя левую ногу, Женька Павловский…

Выпустив пару очередей по вновь появившимся фрицам, Круглов и Асманов подхватили сержанта. Савченко, будто куль, взвалил на спину пленного. Под градом пуль выскочили они из траншеи. Но уже метров через сорок пришлось скатиться в воронку — немцы осатанели, били по нейтралке перекрестным огнем, точно прощупывая каждый метр.

Застонав, схватился за плечо Голин:

— Зацепила, зараза…

Только через час, когда немного стихло, разведчики доползли до коридора в минном поле и вырвались к своим. Бойцам из прикрытия тоже досталось — во время обстрела были ранены двое…

Воронин сидел, вцепившись пальцами в кобуру и бешено сверля глазами жилистого унтера с сухим, застывшим, как маска, лицом. Немец молчал. И кроме того, что было записано в солдатской книжке, вытянуть из него не удавалось.

— Ты будешь говорить, сволочь?! Душу вытрясу! — рассвирепев, наконец, крикнул майор, вскочил из-за стола и так ударил по нему кулаком, что пустая металлическая кружка подскочила и жалобно звякнула.

Пленный поднял на него холодные глаза.

— Вы можете меня расстрелять, — устало и очень тихо сказал он. — Это в вашей власти. Но заставить меня нарушить присягу вы не можете. Я не стану вам отвечать…

Комроты, немного знавший немецкий, поперхнулся, переводя эти слова.

Не скажет, — понял Воронин. — Этот не скажет. Ни здесь, ни в штабе дивизии… Злость куда-то ушла, остались только досада и горечь. Он поморщился, как от зубной боли: Сколько ребята мучились — и вот, на тебе!.. — и хмуро приказал конвоиру:

— Увести!

И пока немца выводили из землянки, смотрел, стиснув зубы, ему в спину — чуть сгорбленную, упрямую…

— Заготовь наградные на разведчиков, — сухо велел он писарю, при этих словах удивленно поднявшему брови. — Что смотришь? — раздраженно повысил голос. — Они тут ни при чем. Они свое сделали…

И подумал — болезненно и безнадежно: Придется посылать снова. Этой же ночью. Язык нужен. До зарезу нужен язык!..

…Над нейтральной полосой взлетела и зависла ракета, осветив мертвенно-белым светом изрезанную равнину с редким кустарником, выхватив из темноты кромку леса. Разведчики вжались в землю. До немецких траншей оставалось полсотни метров…

Дан смотрел на обмякшего в кресле Кирилла и колебался: подождать, пока он вернется, или, не теряя драгоценного времени, отправиться в прошлое самому? Подстраховаться, конечно, не мешает, но почему он должен скучать здесь, когда друг уже вовсю развлекается?! Это несправедливо!.. Да и что особенного может произойти? Путешествие-то ненастоящее! Сеанс погружения в генетическую память — так называет его шеф. Запускаем машину, выбираем эпоху, остальное — дело техники. И вот уже ты — не ты, а твой далекий предок. Просто, как все гениальное… Правда, шеф никого к машине не подпускает, проводит испытания на себе и при этом бубнит с утра до вечера: Рано вам, мальчики, прошлое ворошить. Память предков — тяжелая ноша. Не всякий ее поднимет… Ну как тут не воспользоваться его отсутствием и не вкусить запретный плод! А там — будь что будет!..

Дан взглянул на шкалу времени: 1943-й год. Эк, куда занесло Кирилла!.. Хорошо еще, не в тридцать седьмой, — подумал, невольно вздрогнув. — Ладно, пора и нам в путь… Он придвинул кресло поближе к пульту, надел утыканный проводами шлем, покрутил ручку настройки, пытаясь передвинуть стрелку шкалы немного повыше. Она дернулась и снова застыла, поднявшись только на два деления.

— 1945-й, — вслух произнес Дан. — Жаль, проскочил Девятое мая… Ну, да ничего! Посмотрим, где я был в середине августа, — и он надавил на заветную кнопку, сгорая от нетерпения и острого любопытства…

Колонна медленно двигалась по дороге, освещая путь фарами. И повсюду — на брезенте машин, в голенищах солдатских сапог, в складках одежды и даже на зубах скрипел песок, хотя пустыня осталась за спиной, а вокруг лежали каменистые сопки с чахлой растительностью. Изнурительная жара спала, и теперь все ежились от холода.

Капитан велел остановить газик и вышел из машины. Вслед за ним встала вся колонна. До развалин буддийского монастыря, где, согласно карте, должен быть колодец, оставалось еще добрых часа два пути. Перед глазами тянулись бесконечные темные холмы, и, глядя на их волнообразные изгибы на фоне начинающего светлеть неба, Артемьев услышал откуда-то из глубины памяти негромкую, щемящую мелодию:

Тихо вокруг, сопки покрыты мглой.

Вот из-за туч блеснула луна,

Могилы хранят покой…

Вальс На сопках Маньчжурии наплывал, кружа голову. Очень хотелось пить…

— Товарищ капитан! — окликнул его встревоженный голос шофера.

Артемьев очнулся, вытер ладонью лоб.

— Что случилось?

Из середины колонны доносился какой-то шум. И вот уже в свете фар появилось несколько бойцов, громко переговаривавшихся и подталкивающих кого-то впереди себя. Капитан шагнул им навстречу.

— Вот, товарищ капитан. Вертелся около машин. И черт его знает, как он здесь оказался! Требует командира… Говорит, русский, — доложил старшина, выталкивая вперед парнишку лет шестнадцати в стареньком, не по росту, пиджачке. Фары слепили ему глаза, и он жмурился, стараясь прикрыть их рукой.

— Русский?! — переспросил капитан, с любопытством его разглядывая: тонкие черты лица, длинные нервные пальцы, холодноватые серые глаза.

— Русский, — парень, наконец, повернулся так, чтобы свет не бил ему в лицо, и в то же время весь он хорошо был виден капитану.

— Из эмигрантов?

Откуда еще ему здесь взяться, — с досадой подумал Артемьев, задавая этот ненужный, в сущности, вопрос.

— Да.

Вокруг зашумели бойцы. Петров, пулеметчик, первым обнаруживший шпиена, скрипнул зубами.

— У, контра! Беляк, мать твою… — сплюнул его второй номер.

— Да какая он контра, братва! — неожиданно вступился старшина. — Пацан совсем. Он же здесь родился. Виноват разве, что родители аж сюда додрапали…

Капитан, хмуро взглянув на бойцов, оборвал:

— Прекратить болтовню! — и в наступившей тишине сурово обратился к задержанному: — Почему оказались в расположении части? Лазутчик?

— Нет, господин капитан! — юноша говорил спокойно, с достоинством, но Артемьев уловил в его голосе скрытую обиду.

— Что же вы здесь делали? — он немного смягчил тон. — В городах, я знаю, русских много. Но в сопках…

— Тут рядом китайская деревушка, — отозвался паренек, объясняя, впрочем, довольно туманно, свое появление. — Ночью далеко слышно, — продолжал он. — Я ваши машины давно заметил, вышел встречать…

— Очень любезно, — сквозь зубы процедил капитан, подозревая, что пока он здесь возится с этим щенком, японцы берут его в кольцо.

Юноша, казалось, прочел эти мысли и взглянул ему прямо в глаза:

— Я пришел сказать: японцы устроили засаду в монастыре. Дорога простреливается, у них там доты замаскированы, — он помолчал секунду, точно набираясь решимости, и произнес, наконец, по-мальчишески тряхнув головой: — Я мог бы… вывести вас в тыл их укреплений. Между сопками есть тропа… Но машины там не пройдут, — добавил он, озабоченно взглянув на автоколонну.

Капитан присвистнул, смерив с головы до ног неожиданного проводника. Хорошо, если не врет, — подумал он. — А если ловушка? Да и в любом случае — куда мы без машин денемся? Пешком здесь много не нашагаешь… Он снова пристально посмотрел на паренька.

— А собственно говоря, какие у нас основания вам доверять? — спросил с вызовом.

— Никаких… Если не верите — расстреляйте! — отчаянная мальчишеская гордость зазвенела в этом ответе, и капитан невольно усмехнулся, решив, что ловушки, пожалуй, здесь нет.

— Ну, с этим мы всегда успеем, — заметил он. — Я просто хочу понять, что вас заставило прийти к нам…

И снова встретился с ним взглядом. В глазах паренька под внешней холодностью светилась грусть, сдержанная и безысходная.

— Не знаю… Только мне каждую ночь березы снятся, а я их никогда в жизни не видел…

Он замолчал, опустив голову, и Артемьев вдруг остро ощутил тоску по родному Смоленску, по яблоневому саду под окнами… Он-то знал, каково это — вдали от Родины. Войну встретил на Западной границе. Там, на родной заставе, и принял свой первый бой. Уцелел чудом. Потом по немецким тылам с тремя бойцами — все, что осталось от погранзаставы, — два месяца пробивался к своим… Отступал, наступал… Пол-Европы прошел, думал — теперь домой. И вот тебе раз — занесло аж на Дальний Восток…

Он понял. Эти слова решили все. Капитан поверил — на свой страх и риск. Отдал приказ выгружаться, поставил у машин охрану и велел ей продолжать путь только по сигналу красной ракеты. Стоять, ждать и смотреть в оба… А сам во главе батальона двинулся в сторону от дороги к сопкам.

Паренек шагал рядом с ним — спокойный, уверенный.

— Как звать-то тебя? — с неожиданной нежностью спросил Артемьев, положив руку ему на плечо.

— Виктор… Виктор Сокольский.

Дальше шли молча, стараясь не шуметь. Надо было выйти к монастырю до рассвета… Наконец из-за сопок показались величественно-причудливые контуры какого-то сооружения.

…Засевший в монастыре полк отбивался недолго. Внезапный удар в тыл вызвал замешательство. Постреляв для порядка, японцы выкинули белый флаг. Потери в батальоне Артемьева оказались минимальными.

Сам капитан был в гуще боя, поручив Сокольского заботам старшины, который заставил парня залечь за камень и держал его там до тех пор, пока, отведав гранаты, не смолк последний пулемет.

Стрельба кончилась. Они поднялись, отряхивая пыль с одежды, увидели, как бойцы начали выводить из подвалов пленных японцев. Усталый, чумазый, в продымленной гимнастерке подошел Артемьев. Взглянул на смущенного проводника. Захотелось сказать ему что-то доброе, найти слова благодарности, которые звучали бы не казенно, и не осталось у паренька обиды. Он не успел… Одиночный выстрел раздался со стороны развалин. Виктор неловко взмахнул руками, ловя ртом воздух, и стал медленно оседать на тотчас закровяневший песок. Растерявшись, капитан не сразу понял, что эта пуля предназначалась ему… Словно во сне, склонился над юношей, тронул рукой русую прядь. Стиснув зубы, смотрел, как из уголка рта вытекает тонкая струйка кроки, и пытался поймать остановившийся, стекленеющий взгляд… Губы Виктора чуть шевельнулись. Артемьев нагнулся ниже, с трудом различая последние слова:

— Не пришлось… повидать… березки… — услышал он прерывающийся шепот. Голова юноши бессильно откинулась, губы так и остались чуть приоткрытыми.

Капитан медленно распрямился и непослушной рукой стянул с головы фуражку. Сзади подходили, останавливались за спиной бойцы. Взглянув, в молчании обнажали головы. Старшина отвернулся, стиснув автомат так, что побелели пальцы. Только Петров неожиданно выдавил хрипло, обернувшись к щуплому своему напарнику и ухватив его за грудки:

— Так контра, говоришь?!

И тот испуганно шептал, отбиваясь неловко:

— Да я что… Я ж ничего… Кто же думал…

Петров, наконец, выпустил его и, пошатываясь, пошел к дороге, вытирая лицо зажатой в кулаке пилоткой.

В начинавшее золотиться небо взлетела и рассыпалась красная ракета…

Оставленные на дороге машины подошли, когда солдаты уже закончили рыть у подножия сопки братскую могилу. Насыпали холм… Короткий залп разорвал знойный воздух. Капитан отметил на карте еще одну пирамидку…

…Могилы хранят покой.

Белеют кресты. Это герои спят.

Прошлого тени кружатся вновь,

О жертвах боев твердят…

Колонна двинулась дальше. Следом, под конвоем автоматчиков, понуро брели пленные…

Машина работала весь день, гудя от перенапряжения, но упорно не желая выпускать Кирилла и Дана из-под своей власти.

Очнулись они одновременно, когда во всем институте обесточили аппаратуру, отключили на ночь энергию. Долго смотрели друг на друга, не узнавая, странно-отрешенным взглядом, словно все еще были ТАМ, в чужом времени, куда отправились из любопытства, и вдруг оказались в аду.

— Дан… Я убил человека… Ножом… — голос Кирилла сорвался, губы дрожали. Ныло простреленное плечо… Простреленное?! Накатил запоздалый страх… Он лихорадочно ощупал себя и вздохнул с облегчением: ничего страшного, просто фантомные боли, видимо, от избытка воображения. Исчез, растворился в прошлом решительный лейтенант, уступив место изнеженному потомку. И остались от него пожелтевшие фотографии в семейном альбоме да орден Красной Звезды…

— А я командовал батальоном, — невпопад ответил Дан и замолчал надолго, задумался о чем-то своем.

…Ночевать они остались в лаборатории.

А на утро явился шеф и с первого взгляда оценил ситуацию: машина стоит без чехла, ассистенты спят у стены, сдвинув стулья…

— Ну-с, молодые люди, как провели время? — начал насмешливо, растолкав обоих, но вглядевшись в их сумрачные лица, оставил свою иронию. Быстро подошел к пульту, осмотрел временную шкалу. — Понятно, — прошептал, нахмурившись, и опять повернулся к ним: — Надеюсь, теперь вы поняли, что это не игрушки? — спросил их почти сочувственно. — И жить, и умирать там приходится по-настоящему…

— И убивать, — тихо сказал Кирилл.

— И хоронить, — добавил угрюмый Дан. — Значит, машину заклинило не случайно. Вы все рассчитали заранее. Знали, что мы не устоим перед искушением, — и отправили нас на войну… В воспитательных целях, — усмехнулся с горечью, бросив в лицо шефу нелепое обвинение.

Повисла тяжелая пауза: завлаб переваривал услышанное.

— Нет, мальчики, не все так просто, — сказал сдержанно, глаза его потемнели. — Мы не сами выбираем эпоху, это она, — кивнул на машину, — выбирает ее за нас. Ваши прадеды воевали, и их память оказалась сильнее, чем у других предков, проживших тихую, спокойную жизнь. Она первой пробилась к вам через Вечность, чтобы напомнить, откуда вы родом, почему живете на этой земле…

— Кажется, я понял, — виновато выдохнул Дан. — Множество голосов окликает вас, и, чтобы не разорваться, устремляясь за всеми сразу, вы идете к тому, кто зовет громче, заглушая все остальные… Память о той войне живет в каждом, даже если он и не знает об этом…

— Даже если не знает, — подтвердил шеф, и оба они посмотрели на машину так, словно она была живая.

Кирилл промолчал, устремив в пустоту неподвижный взгляд. В черной глубине зрачков вспыхивали и гасли далекие молнии.

Гроза уходила за горизонт…