Грифон

Глава 3

– Привет, – хмуро отреагировал на мое появление Семеныч, восседающий на своем месте в углу комнаты. – Был уже у начальника, в курсе?

– В курсе, – вздохнул я тяжко и уселся на свой стул, упершись взглядом в крышку стола, ставшего мне за полгода родным и близким.

– Ну и что ты думаешь по этому поводу? – Семеныч что-то писал, периодически бросая быстрый взгляд в мою сторону.

– Нет – а что я должен думать, в самом-то деле? Меня поставили перед фактом – вали в эту семейку и занимайся охраной ейного тела. Угрожая при этом отправить меня в народное хозяйство. Кстати, а где все ребята?

– На выезде. Убийство на Симонова. Говорят, оборотень нажрался, погонял жену, она не выдержала и померла. А он заперся с дочкой и не отпускает, грозится порешить себя и ее. Ты вот что – особо-то не переживай. Поработаешь, потом вернешься, с Василисой этой пообщаешься… осторожно. Знаешь, откуда ноги растут? Я тебе скажу. Советник президента по безопасности, курирующий МВД, позвонил шефу и в приказном порядке потребовал, чтобы ты отправился туда, куда тебя отправили. И чтобы ты сделал так, как тебе сказали, – Василиса должна перестать тебя любить, забыть и заняться обычным своим развлечением – прожиганием жизни. Ну это я так – от себя добавил. А теперь не от себя: если она лишится девственности – при твоем горячем участии, то ты отправишься в народное хозяйство, да, но только не в качестве уволенного за профнепригодность, а заключенным колонии ИК-11, что у города Борска. Знаешь такую? Вижу – знаешь. С чем и поздравляю. Если честно – мне самому хреново. У меня забирают самого необходимого в отделе мага, и вернется ли он сюда или нет – большой вопрос.

Семеныч тяжко вздохнул, но почему-то мне не было жалко его ни капли. Только лишь в голове вертелось – ты, сучонок, меня подставил! Догадывался ведь, что Василиса заряжена заклинанием подчинения! А теперь вздыхаешь, да не обо мне, а о том, что теперь тебе будет труднее давать показатели! Меньше раскрытий, а значит, больше нагоняя от начальства.

Дела я передал Семенычу – он сказал, что потом сам отпишет, кому их взять. Затем побрел вниз, в дежурку, сдал «макаров», патроны, сдал вместе с ним личную оружейную карточку. Теперь – все. С прежней работой меня связывает только удостоверение полицейского да форма, сиротливо висящая в платяном шкафу у меня дома.

На руках у меня уже копия приказа (быстро расстарались! Как мне лично надо – так побегаешь за выпиской из приказа, а тут за считаные минуты сварганили!), адрес, куда мне следует прибыть завтра к девяти утра, ну и… все. Все. Жаль, что с ребятами не попрощался, но, может быть, это даже и к лучшему. Будут хохмить, потом успокаивать, а ни развеселить, ни успокоить не смогут. Забрал из сейфа свои магические средства – из тех, что я сам добывал, за свои деньги. Учет тех, что выдал отдел, Семеныч ведет очень строго и самолично пересчитал все пузырьки и баночки. Сказал, что если понадобятся – мне их все и так купят, на деньги олигарха. А оголять отдел, лишая их спецсредств, это будет не по-товарищески. Так что остался я почти что гол как сокол – сонное зелье, порошок отмыкания, да зелье файерболлов – вот и все мое оружие.

– Что, тебя уволили? – на выходе из УВД настороженно вытаращил глаза Гришка, поправляя на плече затертый автомат со сложенным прикладом.

– Нет. В отпуск ухожу, – небрежно пояснил я, «кидая краба» своему коллеге и под его недоуменным взглядом бодро выходя на свежий воздух.

Неожиданно мое настроение улучшилось, и я действительно на минуту почувствовал, что ухожу в отпуск. Ни вонючего отдела завтра спозаранок, ни запаха тлена по чужим затхлым квартирам – наполгода вперед я не увижу этого серого здания! – и, покосившись на здание УВД, я двинулся к остановке транспорта.

Матери не было, отец тоже на работе – я с наслаждением бросился на свою кровать и вытянул ноги, раскинувшись, как морская звезда. Жизнь уже не казалась такой уж несправедливой – впереди целый день, можно выдрыхнуться, посмотреть в ящик, выпить банку пива и просто предаться счастливому ничегонеделанию. За последние полгода такой возможности у меня не было ни разу. Всегда кто-то доставал, куда-то я бежал, стремился… как хорошо хоть денек никуда не стремиться!

Неожиданно в воздухе замерцало радужное кольцо, и женский голос с бесцветной интонацией сказал:

– Вас вызывает Мария Колосова, ответьте на вызов…

Секунду подумав, я коснулся кольца пальцем, и на месте радуги возникла мордочка Машки с задранным курносым носом. А еще через минуту я пожалел, что ответил на вызов.

– Привет, Машуль! Что, захотелось комиссарского тела? Хочешь встретиться?

– Что за комиссары? – не поняла необразованная Машка. – Не до тел сейчас. Надо встретиться. Неприятности у меня. Ты где сейчас?

– Дома. Отдыхаю, – обреченно ответил я, понимая, что отдых мой накрылся медным тазом.

– Сейчас я к тебе зайду, – безапелляционно сказала Машка и отключилась, не услышав череду контрзаклинаний: «Нет-нет, я уже собираюсь уходить, и вообще – насчет дома я пошутил. Я вообще-то на работе!»

В дверь позвонили через тридцать секунд – а чего ей, только подняться этажом выше, и она уже на месте. Кстати, и мне удобно – спустился на этаж ниже, и тут тебе уже упругая Машкина плоть, откликающаяся на ласку.

Машка ворвалась в квартиру сразу, как только я открыл дверь, и бросилась мне на шею:

– Помоги! Беда!

– Чего за беда такая? – попытался я успокоить свою старую (не в смысле возраста!) подружку, усадил ее за кухонный стол и налил из пакета стакан апельсинового сока, оторвав его от сердца – пакет был почти пуст и вообще-то я сам собирался хлебнуть этого живительного напитка.

– Подружку украли. Помнишь Светку? Ну, из третьего подъезда? Так вот ее увезли. Втащили в машину и увезли. Прямо посреди белого дня! Я из окна видала. Сумка с продуктами осталась валяться, а ее нет.

– Может, любовник какой-нибудь? Вряд ли какой-то маг похитил – она, ясно дело, не девственница, для магических действий вроде не нужна. Кому она понадобилась?

– Вась, ну чувствую я – нехорошее дело! Светка баба шустрая, но я не знаю, чтобы у нее был какой-то любовник, чтобы желал отомстить или что-то подобное. Пропала девка ни за грош! Сердце-вещун – попала она!

– Что-то я раньше не замечал за тобой способностей к магии, – заметил я недоверчиво. – Провидицей ты никогда не была. Иначе бы знала, что с тобой будет после новогоднего корпоратива и не села бы в машину к этим хачикам. Помнишь?

– Еще бы не помнить, – вздрогнула Машка. – Потом неделю враскоряку ходила и лечила веселую болесть…

– То-то ты мне месяц не давала, зараза! Мне-то сказала, что застудила придатки, а сама? – разозлился я.

– Давай не будем вспоминать, а? – заволновалась Машка и заводила жалом, переводя разговор. – Сейчас речь не обо мне, а о Светке! Девку похитили, может, сейчас насилуют, убивают, а ты хрень какую-то завел!

– Так обратись в ментовку, чего ты ко мне-то приперлась? – дипломатично сказал я. – Как ни позвонишь тебе – голова болит, я сегодня устала, а как случись что – прешься ночь-заполночь к Васе!

– А ты что, не ментовка? – удивилась Машка. – Ты и есть ментовка. Работай, раз мент! Помогай людям, и они тебя отблагодарят! Ну Васечка, ну пожалуйста…

– Я вообще уже не мент, и меня, похоже, с работы поперли, – пожал я плечами и, схватив налитый Машке стакан, выпил оттуда сок до самого дна. А нечего! – налили тебе – значит, пей. Не фиг дразнить!

– Как это поперли? – растерянно спросила Маша. – Совсем, что ли?

– Ну не совсем, пока что я в отпуске. А там не знаю.

– А что будешь делать? К папашке на станцию пойдешь?

– Вообще-то меня пригласили телохранителем к одной дочери олигарха, – скромно сообщил я, и лицо Маши вытянулась и губы ее сложились в недоверчивую усмешку:

– Ты, в телохранители? Да они шире тебя в два раза, эти телохранители! Хотя… по росту ты подходишь. И с мужскими делами у тебя все очень даже в порядке… после тебя аж болит иногда. Ведь все телохранители обязательно ублажают своих дам, которых охраняют.

– Дура ты. Почему ты считаешь, что обязанности телохранителя состоят в ублажении объекта охраны? Где ты этой чуши насмотрелась?

– Кино одно старое видала. Там красавчик такой негритянку-певичку в постель укладывал. Нормальная такая картина, я даже всплакнула.

– Бред твоя картина. И вообще – ты забыла, зачем пришла?

– Да-да – Светка! Так что делать будем?

– Ждать. Три дня, как положено. Через три дня не объявится – надо подать заявление в отдел по розыску. Там заведут дело, и… все.

– Точно. И все! – Машка встала со стула, подошла ко мне, села на колени и, обняв за шею, поцеловала своими упругими сладкими губами. – Ну Вась… чмок… Васенька… чмок… ну помоги… чмок! А то я сейчас плакать буду! Хочешь, чтобы я плакала?

– Не хочу, – голос мой предательски дрогнул, и Машка хитро сощурилась. Она знала мою боязнь женских слез.

– А если не хочешь – давай искать Светку! Вознаграждение гарантирую. Натурой.

– Слабое ваше вознаграждение, – пробормотал я под нос и, вздохнув, ссадил с себя Машку. Встал, потащился в комнату за курткой. Осмотрев полки, взял в карман неактивированный биокомпас (на всякий случай), несколько склянок с магическими ингредиентами и с сожалением подумал о моем старом пистолете, который не так давно я сдал в дежурку. Как бы он сейчас сгодился!

– Пошли, спасательница.

– Куда?

– В Светкину квартиру. Мне нужны фотографии, а также чего-нибудь, что поможет в поисках. Там есть сейчас у нее дома кто-нибудь?

– Маринка, дочка.

– Она пустит тебя в квартиру?

– Ну да, пустит – почему и нет?

– Значит, пошли.

Мы спустились по пахнущей кошачьей мочой лестнице пятиэтажки во двор, где дворничиха сметала в кучу мусор, оставшийся с зимы, прошли в соседний подъезд, поднялись на второй этаж, и Маша нажала кнопку звонка у железной двери направо. В глубине квартиры послышалась трель звонка, и скоро за дверью послышался звонкий девчачий голос:

– Кто там? Кого надо?

– Мариночка, это тетя Маша! Открой мне!

– А мамы нету!

– Я знаю, открой, Мариночка, это очень важно.

Запоры щелкнули, и Маша облегченно вздохнула. Похоже, все-таки существовала возможность того, что дверь могла остаться закрытой.

Из дверей выглянула десятилетняя девочка, как две капли воды похожая на Светку – русоволосая, голубоглазая. Светка так-то мне нравилась, не нравилась только ее привычка кружиться с кавказцами. Она вечно моталась с очередным Арменом или Гурамом и Машку сбивала с пути истинного. Я подозревал, что похищение из этого ряда событий.

– Заходите, теть Маш! – пригласила девочка.

– Это дядя Вася, он со мной. – Маша шагнула за порог и спросила: – Скажи, Мариночка, у мамы есть альбом с ее фото?

– Есть, да, а что случилось? Где мама? Она должна была прийти из магазина и до сих пор нет. Я думала, что это она пришла.

– С мамой беда, Мариночка. Мама… пропала. Вот дядя Вася будет ее искать. Он маг, и ему для поиска надо фотографии твоей мамы. Ты можешь дать нам их?

– Я сейчас! – Губы девочки дрожали, но она справилась с плачем и побежала в спальню. Вернулась через минуту, с мокрыми глазами, но решительная и спокойная:

– Вот, тут! Берите, если надо.

Девочка стоила того, чтобы найти ее мать, подумалось мне, хорошая девчонка. Жаль, что жизнь ее превратит в подобие матери…

Я отобрал пару фото, подходящих для работы, потом попросил:

– Маш, глянь там в мусорке… нет ли прокладок или чего-то подобного… с кровью Светки. Если найдешь – все будет гораздо проще.

Маша пошла на кухню, пошарилась, и скоро вернулась – ни с чем. Мусора не было, все чисто. Ну что же – будем работать с тем, что есть. Развернул принесенную с собой карту города, подозвал Маринку и сказал:

– Думай сейчас о маме. Вспоминай – как она ходит, как дышит, как смеется – представь ее так, как будто она стоит рядом и ты описываешь ее внешность.

Девочка испуганно кивнула головой, а я закрыл глаза и замер. Потом протянул руку и ткнул пальцем в какую-то точку на карте. Открыл глаза, посмотрел – черт! Коттеджный поселок. Поле Чудес. Там простых нет – только богатенькие и очень, очень злые. Сунься к ним – можно огрести неприятностей по самое «не хочу»…

– Маш, это Поле Чудес. Она там. Вывезли за город, и она в одном из коттеджей. Похоже, что я не потяну один. Надо ментов. Придется писать заявление, иначе никто работать не будет.

– Я все напишу, все! – заполошно всплеснула руками Маша. – Только вытащи ее оттуда! Боюсь я чего-то, недоброе дело творится!

– Машк, а ты, похоже, и вправду становишься предсказательницей, – я внимательно посмотрел на мою подругу и покачал головой. – Я тебе точно говорю, ты мутируешь. У тебя раньше были приступы? Чтобы ты не помнила, что с тобой было, а все рядом говорили, что ты чего-то вещала?

– Не помню… Вась, да ну ее… эту мудацию – давай Светку спасать! Девчонка ведь одна останется, если что! За что ей страдать-то? Ты слышал, что по городу находят мертвых девок? Надругаются над ними, кровь выкачают и бросают! Ой, что это я – ты же мент, ты-то точно должен знать.

– Ты чего при девчонке несешь, – прошипел я сквозь зубы. – Дурья башка, у тебя соображение-то есть?

– Да это я так просто… придумываю, – делано веселым голосом сказала Маша, глянув на набухающую слезами Маринку, – ты чего взялась, вытащим мы твою мамку!

Я еще раз уничижительно покачал головой, глядя на Машку, та растерянно пожала плечами, а мне пришлось идти в кухню, чтобы пообщаться со своими коллегами – похоже, что бывшими.

– Семеныч, вот такая история, – закончил я свой рассказ. – Я один не потяну. И оружия нет, и что я в одиночку, с Машкой, сделаю?

– Ну – с Машкой-то ты и в одиночку великолепно справишься, уверен, а вот с похитителями… ты сейчас там, да? У похищенной дома? Жди, мы скоро. – Семеныч отключился, а я облегченно вздохнул: раз Семеныч взялся за дело, дрожите, злодеи! Главное, чтобы не успели Светку покрошить…

Через сорок минут запиликало световое кольцо, сообщая, что великий капитан Федоренко прибыл на своем старом пепелаце. Вот ей-богу, эта колымага напоминает аппарат из старого-престарого фильма. Только что винта на крыше не хватает. В салоне – если его можно назвать салоном – уже сидят Коля и Петька, ну и Семеныч, собственной персоной. Машку пришлось оставить дома – и сесть некуда, места мало, и делать-то ей там особо нечего. Потом допросим, если что.

Андрюха в этот раз был сумрачен и молчалив – то ли Семеныч вжарил ему как следует, то ли просто мучился с похмелья и не желал разговаривать – в любом случае на скорость движения это не повлияло. Он врубил мигалку и попер по улице, как оглашенный, будто намереваясь убить тачку до конца и спать в гараже в свое удовольствие.

Ехать было не очень далеко. Коттеджный поселок находился за городом, у Мусельского моста, то есть через речку-гавнявку Муселку, в которую все находящиеся по ее берегам дачные кооперативы усиленно смывали свое дерьмо. Впрочем, коттеджные поселки, само собой, водой из загаженной речки не пользовались – у них или был городской водопровод, или пробуренные глубинные артезианские скважины – недешевое удовольствие, но жителям поселка вполне по карману.

– Вася, как будем подъезжать, засекай направление. Коля, будь настороже, следи по сторонам. Петя, держись возле Васи, смотри, чтобы ему башку не прострелили. Он, когда в трансе, не может контролировать обстановку, так что ты будешь его телохранителем.

– Телохранитель у телохранителя, – усмехнулся Петька. – Как там твоя рыженькая любовь, Василий батькович? Полюбил ее с разбегу?

– Заткнись, Петь, а? – предложил Коля. – Дело серьезное, а ты все глупости несешь. Похоже, братцы, это банда сатанистов, черных магов. Все похищенные ранее – блондинки с голубыми глазами. И эта такая же. Повезло нам – они на Ваську напоролись. Уже семь женщин погибших на их счету, а сколько еще не нашли? Семеныч, они чего вообще с ними делают, ты не в курсе? Зачем кровь-то качают?

– Само собой – в курсе. Есть заклинания, вроде бы увеличивающие магическую силу – по крайней мере на какое-то время. Для этого нужна чья-то жизнь. Животного или человека. Само собой, человеческая жизнь пригодна больше. Почему блондинки? Значит, нужно. Я что, спец по черной магии? Совсем даже нет. И зачем им эта черная сила – тоже не знаю. И кровь для чего используется в обрядах – тоже не в курсе. Давайте мы возьмем скотов да и спросим у них. Стволы все взяли? Ну, кроме Васи.

– Все, – кивнул Коля. – Магические порошки – тоже. Готовы.

– Раз готовы – выгружаемся, – сухо сказал Семеныч и подал пример, выпрыгнув из машины, остановившейся перед забором из красного кирпича с блестящими орлами на столбах.

– Ворота крепкие, – озабоченно сказал Коля.

– А чего нам ворота? Первый раз, что ли? – фыркнул Петька. – Переправляй нас на ту сторону!

– Да, Коль, давай! – кивнул головой Федоренко. – Вась, ты чувствуешь девушку?

– Да, – с трудом оторвался я от созерцания подпространства, – тут она. Только нить пульсирует. Как бы мы не опоздали. Похоже, с ней что-то делают.

– Ясно – что, – хмыкнул Семеныч и скомандовал. – Коля, меня первого давай!

Федоренко щелкнул затвором пистолета и плавно поднялся в воздух, перебираясь через высоченный забор усилиями нашего Коли. Он был настоящим спецом в телекинезе, и такой вес для него одно «тьфу». Это я едва держу в воздухе пару монеток, а он бы мог жонглировать всеми нами, не уставая, в течение нескольких часов.

Следом за Семенычем отправился в воздух и я, пересек черту забора, с отвращением поглядывая на торчащие из кирпича отточенные стальные прутья – так и представил, как они вонзаются в мой зад! На высоте около метра Коля меня отпустил, и я благополучно приземлился на ноги, даже умудрившись не плюхнуться в пыль. Ну да – в пыль. Тут уже было сухо, ни намека на снег и грязь. Газончик с пробивающейся зеленью, подвязанные деревца и машина, по описанию очень похожая на ту, в которую втащили Светку, – темно-синяя, с тонированными стеклами. (Хоть и запрещено, но эти долбоособи все равно тонируют – по-моему, это поветрие неискоренимо.) Машина стояла метрах в десяти от нас, и Семеныч тут же достал порошок развоплощения, соорудил заклинание и бросил его в автомобиль. То ли он одушевленный, то ли нет, но лишних хлопот нам не надо. Осторожность не помешает. Вдруг сейчас начнет вопить, что в дом крадутся неизвестные, само собой, с целью ее, машину, похитить.

Коля остался возле ворот, колдовать с замком – увы, телекинетик сам себя поднять не может. А мы все начали прокрадываться в дом.

Надо сказать – дом впечатлял. Три этажа. Голубые ели вокруг – типичный дом учительницы или врача-проктолога (юмор такой!). Дверь наверх была не заперта, и я, то выныривая из транса, то снова в него погружаясь, пошел вперед, поддерживаемый моими спутниками.

– На втором этаже, – тихо сказал я, и мы начали подниматься наверх, стараясь не скрипнуть ступенями. Слава богу, строили тут качественно, ступени не прогибались и не скрипели, даже под моими восемьюдесятью килограммами костлявого веса.

С лестницы было слышно, как где-то на втором этаже завывает хор голосов, выпевая что-то речитативом. С привизгом и припевами. Что именно – разобрать я не мог. Да и не хотел. Единственно, что ощутил, как и каждый маг, – в воздухе сгущалась магия, и такой силы, что волосы встали вокруг головы дыбом, наэлектризованные, будто стоял возле гигантского трансформатора. Я еще ни разу не был возле источника магии такой силы.

– Пошли! – Семеныч встал возле двери, изготовившись к стрельбе, Петька встал рядом, а я приготовился открывать двери. Вернее, – вышибать их. Семеныч показал три пальца – что на нашем языке означался – «На счет три!». Я понимающе кивнул головой и стал шепотом считать:

– Раз! Два! Три! – и бросился вперед, тараня дверь плечом.

Эффект был потрясающим. Мало того, что дверь оказалась незакрытой, так она еще и легко открывалась – вероятно, котенок мог открыть ее одним коготком. Так что, когда в нее врезалась восьмидесятикилограммовая туша, дверь не выдержала такого напора и пропустила объект в комнату с легкостью необычайной. Любопытно, что картину, открывшуюся мне в этом полете, я запомнил четко и навсегда. Несмотря на то что летел всего с полсекунды, не больше.

Большая, длинная комната. На полу пентаграмма, в углах которой стоят зажженные свечи. Вокруг пентаграммы пятеро голых придурков, размалеванных какими-то узорами, как древние полинезийцы. Один стоит – мужчина лет тридцати пяти. Он воздел руки вверх, как будто обращаясь к небесам, и завывает голосом, меняющим свою высоту. За ним повторяют те, кто сидит. Это их мы слышали, когда поднимались по лестнице. В центре пентаграммы находится тело Светки – она подвешена за ноги, как туша свиньи, на крюке, вбитом в потолок. Голова Светки болтается где-то на высоте около метра, и с нее часто капает кровь, льющаяся из надрезанного горла.

Девушка жива, смотрит, но глаза ее затуманены – видимо, вкололи или влили какую-то дрянь, а может, воздействовали заклинанием. Сейчас развелось множество заклинаний, таких, что и не придумаешь. Одиночки и целые коллективы занимаются экспериментаторской магией, рискуя своей жизнью и здоровьем. Но результат настолько выгоден, настолько жирный кусок можно получить, разработав новое заклинание, что экспериментаторы рискуют, не обращая внимания на возможные последствия.

Что сразу бросилось в глаза, пока я летел эти долгие, очень долгие доли секунды? Камень. Артефакт. Он пульсировал, впитывая кровь девушки, по нему пробегали сполохи света – артефакт был практически готов к использованию. Вот куда пошла кровь семерых, или больше, девушек, убитых этими уродами.

Комната узкая, хотя и длинная, артефакт метрах в двух от меня. Первый сидящий чернокнижник спиной ко мне, совсем рядом от двери. Выбивая дверь, я оказываюсь над ним, перелетаю через него, спотыкаясь, падаю, ударяясь головой о висящую Светку, и… всем телом накрываю артефакт. В этот момент предводитель шайки как раз закончил свои завывания и выпустил последний аккорд заклинаний. Он должен был лечь на артефакт сам – эта пакость готовилась много месяцев, как узнали потом следователи УВД, но по закону подлости улегся на камень молодой, многообещающий опер с экзотическим и нечастым именем Вася.

Ощущение было таким, как если бы я коснулся руками контакта в трансформаторе. Я не касался их никогда, само собой, но читал, что это очень плохо, и бывало, что тот, кто приспосабливался писать на трансформатор, оставался и без своего шланга, и вообще без всей кожи на теле, обгоравшей в результате удара током. Тут тока не было. Но Магия… это такая штука, о которой никто не знает ничего. Какие процессы в ней бродят, как она подчиняется физическим законам мироздания – не знает никто. И уже тем более не знаю этого я – сфера моих интересов находится далеко от научно-магических исследований.

Звон в ушах и далекие-далекие голоса. Приоткрываю глаза – туманные лица, все расплывается, все какие-то странные, как будто напечатаны на плохой, старой кинопленке, исцарапанной и помутневшей от времени. Дышится трудно, будто на груди лежит тяжеленный камень.

– О! Очнулся! – услышал я знакомый голос и, вспомнив, кому он принадлежит, отмахнулся рукой:

– Тебя мне только не хватало. Изыди, Петька.

– Ты как себя чувствуешь? – Надо мной наклонилось лицо Семеныча, озабоченно рассматривавшего своего бывшего сотрудника, видимо, решая, не будет ли нагоняя за порчу телохранителя рыжей бестии?

– Норм… кхе-кхе, – я закашлялся, пытаясь протолкнуть слова через пересохшее, как будто слипшееся и сросшееся горло.

– Какой там норм! – В поле зрения появился Коля. – Фингал на правом глазу, весь белый как бумага, – тебя тошнит? Еще какие-то ощущения есть?

– Хреновые мои ощущения, – я все-таки вытолкнул из себя целую фразу, – как у дерьма ощущения. Притом прошлогоднего.

– Знаю-знаю, – сочувственно кивнул головой Коля. – Я так себя чувствовал после похода с женой и ее подругой в ресторан на Восьмое марта. Нажрался так, что они меня грузили в такси, как мертвого. На следующий день я чувствовал себя именно так, как ты описал. А еще какие-то ощущения есть? Ну, что-то магическое ощущаешь? Ты же упал прямо на разряжающийся артефакт!

– Ничего не ощущаю… пока, – выдавил я из себя. – Попить что-нибудь есть? Говорить не могу, все пересохло.

Мне принесли стакан теплой, пахнущей хлоркой воды. (Водоканал как работал по старинке, травил людей хлором, так и продолжает травить. И не желает поддаваться новым веяниям.) Я промыл глотку, и в голове стало немного яснее.

Посмотрел на пентаграмму – свечи потушили, Светку сняли. Возле пентаграммы лежало чье-то тело, накрытое скатертью со стола. Судя по босым ногам, торчащим из-под ткани, это был кто-то из чернокнижников. Меня интересовали две вещи: 1) жива ли Светка; 2) когда я смогу отсюда свалить и вдоволь поболеть на койке, у себя дома, в своей маленькой комнатке. Впрочем, напрашивался еще вопрос: кто меня туда доставит? Потому что каждое движение вызывало у меня тошноту и головную боль.

Я попытался встать, медленно, опираясь на стену. Коллеги после случившегося перетащили меня к стене и аккуратно положили вдоль нее. Хорошо хоть с головой не накрыли, как этого кадра.

Кстати, а сколько времени я пролежал? Чего это они его накрыли-то? А осмотр места преступления, а криминалист? И где остальные участники сатанинской оргии? Кстати, ни одной бабы среди них не было. Гомосеки, что ли? Может, и так. Сатанинские оргии предполагают полную распущенность на их мессах. Впрочем, с чего я решил, что это сатанинская оргия? Совсем не обязательно. Чернокнижники могут и не обращаться к Сатане. Куда они обращаются – вот вопрос. Никто не знает. Вот только обряды их поганые и обязательно требуют крови, вместе с жизнью донора.

– Семеныч, Светка жива?

– Пока – да, – неохотно ответил Федоренко, бродящий вокруг пентаграммы и внимательно рассматривающий ее линии. – В больницу увезли. На переливание крови. Ее почти всю сцедили. А перед этим изнасиловали – все, по очереди.

– А это кто валяется? – Я указал на тело под покровом.

– Главный их, черный маг. Когда ты накрыл телом амбразуру, то бишь артефакт, он решил поправить дело и собирался выпустить из тебя кровушки путем взрезания твоей худой шеи. Черным кинжалом. Мне пришлось стрелять на поражение. Времени на колдовство не было. Так что – полголовы урода как не бывало.

– Шеф всегда хорошо стрелял, – хохотнул Коля. – А в этот раз превзошел самого себя. Черепушку как консервным ножом вскрыл!

– Перестань! – поморщился Семеныч. – Мне пришлось. Он чуть голову Ваське не смахнул, жаль, конечно, допросить не удалось. И отписываться теперь неделю. Ну да ладно. Мы этих кадров покружим хорошенько, расскажут, что и как. Вася, тебе благодарность. Два дня, два раскрытия! Верти дырки под вторую звезду! Я не я буду, если не пойду к начальнику и не потребую досрочного представления к очередному званию. Заслужил!

– А я заслужил доставку домой? – вяло осведомился будущий лейтенант полиции, пошатываясь и держась за голову.

– Само собой! – бодро ответил Федоренко.

– Семеныч, а чего криминалиста нет? Осмотр, что, не делали?

– Хмм… все сделали, – вмешался Коля. – Ты тут три часа валялся, я уж хотел тебя на «Скорой» отправить, да Семеныч не дал – говорит, отлежится. Мол, завтра ему на новую службу идти, а из больницы так просто не выпустят. Не – не подумай чего – мы ощупали тебя – пульс нормальный, все в порядке. Опять же Бернгольц тебя посмотрел – все в норме. Так что не считай, что тебя бросили на произвол судьбы.

– Не считаю, – вяло запротестовал я, хотя именно так и считал.

В дороге все молчали, и лишь Семеныч время от времени встревоженно поглядывал на меня и все спрашивал вновь и вновь, нет ли у меня странных ощущений, нет ли каких-то проблем, чем меня совершенно достал. И без него было тошно.

Я поглядывал в зеркало заднего вида, видел там себя – с великолепным фиолетовым фингалом и думал: ну как, как я завтра прибуду к месту моей ссылки с такой рожей? Ответа на этот вопрос не было.

Машка, видимо, ждала дома, так как она выбежала, когда хвост автомобиля с моими коллегами потерялся за углом соседнего дома. Она бросилась мне на шею и, поцеловав в губы, с надеждой спросила:

– Ну что? Как? Нашел? Вытащил?

– Нашел, вытащил, – ответил я, тараща глаза от невыносимой боли в голове.

– И как она?

– В больнице. На переливании крови. Маш, мне идти надо. Я отвратительно себя чувствую.

– Мне зайти? Ну – я же обещала расплату натурой! – хитро прищурилась Машка.

– Нет. Вали-ка ты домой, – твердо решил я. – Мне сейчас только тебя не хватало для полного счастья. Голова у меня болит. Ни до чего мне.

– Это что, месть? – подозрительно осведомилась Машка. – У меня в четверг правда голова болела, чего теперь, ты вечно поминать будешь? И в пятницу болела, да. Давление менялось, дождь был – ты же помнишь. А как дождь, у меня всегда голова болит.

– Да какая месть?! – возмутился я. – Ты на мою рожу глянь! Видишь мои боевые раны? Так чего ерунду несешь! У меня голова так болит, что сейчас я выблюю. Хочешь – прямо на тебя? Хочешь?

– С чего это ты решил, что я этого хочу? – искренне удивилась Машка. – А твой фингал – ты с ним даже красивее. Такой весь… мужественный. Такой мачо! Ух, так бы и затрахала тебя до смерти!

Освободившись от прилипчивой подружки, я пошел домой, вяло размышляя о том, как проходит мирская слава. Вот не было фингала – Машка так никогда не возбуждалась. Чтобы ее завести, надо было постараться. Правда, потом уже остановить трудно, но вначале… это я уже знал точно – опробовано, и не один раз. И даже не десять.

Мы встречались с ней уже три года, с тех пор, как она пришла к нам попросить кружку сахара – чай попить было не с чем, а бежать в магазин влом. Я как раз сидел дома, а родители свалили к бабке с дедом, оставив дома меня одного.

Я всегда страшно сопротивлялся поездке к дедам – дурацкие разговоры о каких-то родственниках, сюсюканье бабки и слюнявые поцелуи, которые потом тайком оттирал.

Поцелуи признаю только от подружки, и то – чтобы прежде зубы почистила. Патологически брезглив, понимаешь ли. Отец всегда над этим хихикал и говорил, что я уродился в каких-то князей Пипиркиных – из общей бутылки пить брезгую, от одного куска кусать брезгую – как будто не парень с рабочих окраин, а вшивый интеллихент в десятом поколении.

В общем, когда Машка пришла, она встретила здоровенного половозрелого субъекта в свободной квартире и с желанием трахать все, что шевелится. Чем она и воспользовалась. Как раз это был период после ее второго развода, и Машка уже два месяца страдала без мужчины.

Видимо, эффект от нашей первой встречи был таким, что память о ней отложилась в подкорке Машули на генетическом уровне. Теперь я у нее ассоциировался с хорошим сексом и служил чем-то вроде запасного варианта – нет никого другого, почему бы не воспользоваться этим почти двухметровым фаллоимитатором? Я все понимал, конечно, – не дурак. Только и мне это было тоже удобно. Тем более что я на знакомство с гламурными телками никак не тянул – ни по финансовому уровню, ни по происхождению. С Машкой у нас были теплые дружеские отношения. Приятно, в самом деле, иногда трахнуть друга…

Вот-вот должны были прийти родители, и я срочно залез в ванную, пока ее не оккупировали часа на два. Отец вечно по полчаса отмывал потеки машинного масла на руках, а мама иногда запиралась и устраивала там стирку. Увы, санузел у нас был совмещенный, так что выливалась это частенько в подпрыгиваниях и криках возле запертых дверей: «Скорее вы там! Уже невмоготу!»

Помывшись, я подошел к зеркалу и оторопел: на груди и животе у меня виднелся странный узор, как будто сюда врезала молния, оставив рисунок, в точности напоминающий ее фигуру. Змеистый, разветвленный след, разделенный на три части. Рисунок напоминал татуировку, каким-то образом нанесенную на мою кожу в тот период, когда я валялся в беспамятстве. Я даже подумал – уж не шутки ли это Петьки или Коли. Потом отбросил эту мысль как глупую – у них не хватило бы способностей на такую штуку. Здесь нужно было быть лекарем-магом, а я до сей поры таких не встречал – очень редкая модификация человека. Проклинающих и разрушающих хватает, а вот лечащих…

По какой-то странной причине исследования магов-ученых больше двигались в сторону военных разработок, чем в отношении лечения людей. Так что заклинаний для лечения было придумано раз-два и обчелся. А может, и хотели придумать, да не могли – может, суть упавшего метеорита была демонической, и он больше был направлен на разрушение, чем на созидание. В любом случае факт есть факт – деструктивных заклинаний море, а лекарственных – почти нет.

Минут десять я созерцал благоприобретенную татушку, и к концу просмотра пришел к выводу, что она мне даже нравится. С ней вид у меня был странный, даже какой-то опасный. Или впечатление об опасности складывалось после созерцания моего фингала? Не знаю. Так-то я был крепким парнем, ничего не могу сказать – худоват, да. Но не болезненно, а так – жилистый, как дерево. (Только не надо называть меня дубом! Терпеть не могу! Как бабка зарядит: «Ох, какой славный унучок! Крепенький, как дубок!» И все радостно гыгычут. Тьфу!)

Не зря меня Семеныч поставил вышибать дверь – в сравнении со мной они совсем мелкие личности. Коли не было – обычно он выносит двери – телекинезом – так что пришлось по старинке. Кстати, опять я по вине Семеныча во что-то такое вляпался. В глубине души копошился червячок мысли: «Ведь падение на артефакт, заряженный темной силой, так просто не обойдется!» Но я гасил эту мысль, так как она мне не нравилась очень сильно. По моей всегдашней привычке ловить неприятности, в этом случае можно было ожидать супернеприятностей.

Я улегся спать и тут же провалился в сон, как в спасительную пуховую перину, подложенную мне при падении. Спалось тяжко – я видел какие-то темные фигуры, слышал какие-то голоса, блуждающие вокруг меня в темноте, и проснулся совершенно разбитым, часов в восемь вечера.

Выйдя на кухню, был встречен радостным криком отца, показывающего пальцем на мой глаз, почти закрывшийся от синячины, и укоризненным покачиванием головы матери, как бы говорившей «я так и знала!» Ну что ожидать от него, кроме фингала под глазом!

– Ну что, сынок, как твоя работа? Скоро придешь ко мне в помощники? – радостно хмыкнул отец, поглядывая одним глазом в ящик, где извивались очередные девицы из «Поющих трусов». Мать неодобрительно поджала губы, глядя на этот телевизионный разврат, и переключила на другой канал, где показывали передачу «Моя дача» – на мой взгляд, совершенно отвратительное зрелище людей, копошащихся в грядках, как черви.

– Садись к столу, – негромко приказала она. – Сейчас я приложу тебе гель от ушибов – остался от прошлого года, когда я упала возле школы на гололеде. С такой физиономией не то что на работу ходить нельзя, но и выходить на улицу – ваши же и заберут. Скажут – бандюган какой-то.

Я протестовать не стал, уселся за стол, и пока хлебал щи из чашки, поставленной передо мной матерью, она сходила за вонючим гелем и ловко наляпала его мне прямо в глазницу. Скоро боль начала проходить и глаз стал открываться. Похоже, что гель был из новомодных лекарств, заговоренных магами, – обычный гель не мог так быстро освободить меня от опухоли. Хотя… кто знает. Не спец в гелях.

Отец что-то толковал о новой машине, которая пришла к ним на ремонт, о том, как надо бы поднимать тарифы, а начальник все мозги крутит, о том, что скоро будет лето и надо бы на даче все привести в порядок, а я думал о своем – какого черта мне все время мерещится, что за матерью, снующей у плиты, кто-то ходит. Мне казалось, что я вижу темные сущности, пролетающие в комнате, и меня это очень-очень беспокоило. Или я спятил, или начинается действие магии, полученной от разряженного моим телом артефакта.

Вот что это был за артефакт? С какой стати камень размером с кулак так активно впитывал кровь, и куда она потом девалась? В меня вселились бесы? Про одержимость демонами я слыхивал ранее – но до сих пор с таким делом не сталкивался. Да и не слышал я никаких голосов, никто не заставлял меня выкрикивать ругательства и богохульства – все как обычно, никаких изменений.

Пообщавшись с родичами минут двадцать, сообщив, что я в отпуске с завтрашнего дня и на время отпуска нашел себе работу, под их дружные крики и любопытные вопросы отправился в свою комнату, решительно отбившись от попыток выведать всю правду-матку.

Я улегся в постель, погасил свет… и проснулся уже утром, в шесть часов утра, как по команде. Вот спать бы еще, да – часок, не меньше, но мне почему-то не спалось. Тело было бодрым, свежим, как будто я отдыхал несколько дней и был заряжен наркотиком, применяемым нерадивыми бегунами на длинные дистанции. (Вчера видел по ящику в новостях, как одного такого дисквалифицировали – нашли в крови какой-то магический наркотик – на всю жизнь его лишили возможности зарабатывать деньги с помощью своих тренированных ног. А и поделом тебе – не фиг обманывать честных граждан!)

Тихо пошел в ванну, стал чистить зубы, умываться, все время чуть не подергиваясь от распирающей меня энергии. Мне хотелось прыгать, скакать. Состояние было совершенно ненормальным – по крайней мере для меня. Я по сути своей сова, ложусь поздно, вставать норовлю тоже поздно. И вот такие приколы с ранним подъемом совсем не в моем стиле.

Голова совершенно ясная, светлая, мысли аж звенят, как хрустальные шарики, катающиеся в фарфоровом кувшине. И это позволило мне сосредоточиться как следует и увидеть, как некий человек ушел на моих глазах в стену, появившись неизвестно откуда. Я поперхнулся зубной пастой, вызвавшей рвотный рефлекс, – терпеть не могу, когда зубная паста попадает на корень языка. Брррр… гадость. Впрочем, – я также не пью водку и коньяк – сразу рвотный позыв, как только они попадают в рот. Это единственное, что матери нравилось в моем поведении. Нет – не единственное. Еще то, что я не курю – в отца. Вот Машка – та курит, и целовать ее после курения просто противно, о чем я ей говорил уже не раз. Похоже на то, как целуешь корзину с бычками и туалетной бумагой.

Я уселся на крышку унитаза – самое лучшее место для размышлений – и задумался: что происходит? Похоже, что мои способности мага изменились в какую-то сторону. В какую – это еще следовало выяснять. Что за фигуры, которые я вижу? Кто это? Была у меня одна мыслишка… но слишком фантастичная, чтобы я принял ее за основу. Впрочем, как сказал какой-то из великих физиков: «Достаточно ли эта идея безумна, чтобы быть правильной?» На мой взгляд, идея была в высшей мере безумной. А значит, единственно правильной. Я видел души мертвых.

Разглядывать тени и размышлять было некогда – пора на новую работу. Выскочив из ванной, я побежал на кухню, выхватил из холодильника батон условно-съедобной докторской колбасы, сделал себе бутерброд и стал поглощать его с отвращением и некрасивой жадностью. Оно вроде и есть хотелось – на меня напал прямо-таки какой-то едун, но и есть эту гадость было необычайно противно.

Я всегда в детстве думал, что докторская колбаса названа так потому, что как только ее съешь, надо отправляться к доктору. И что вот интересно – вкус этой колбасы почему-то не зависит от ее цены. Все колбасы подобного типа одинаково противны.

Бабушка всегда вспоминала, что когда она была еще девчонкой, в Советском Союзе делали колбасу такую, что можно было целый день ее есть и не отправиться на горшок от несварения желудка. Вот только мне почему-то в это не верилось. С тех пор как большевики уничтожили Российскую империю, колбаса была именно такой, какая она сейчас. Видимо, как способ воспитания советского народа: люди, жрущие такую колбасу, уже ничего не должны бояться – все худшее они уже испытали. Чего там американские ракеты? У нас докторская есть!

В кухонном зеркале отражалось мое угрюмое лицо, челюсти с отвращением пережевывающие бутерброд, а еще – слегка пожелтевший и позеленевший фингал. Глаз видел уже совершенно свободно, опухоль ушла, но эта радуга на правом глазу напоминала о чем-то космическом, например, о комете Галлея.

Схватив куртку, сунув ноги в водонепроницаемые заговоренные башмаки (треть зарплаты! Но нужная вещь, когда целыми днями и ночами бродишь по городским лужам), я бросился на остановку.

Ехать было не так далеко – дом Гриньковых находился в центральном районе, на улочке под названием Николаевская. (Ранее она называлась – 30 лет Советской власти, как некогда мне сообщила бабушка, знающая все старинные названия улиц.) Когда-то здесь находился дом детского творчества, потом его прихватизировали, перестроили, и ныне это был особняк бедной семьи Гриньковых, вынужденной влачить жалкое существование в пятидесяти комнатах с десятью сортирами.

Никогда, кстати, не понимал – какого черта эти олигархи сидят в России, когда можно свалить куда-нибудь на побережье Мексики или в другие благословенные места и не нюхать городскую вонь, не стоять в пробках и не жрать эту колбасу. Тьфу! Впрочем, это я жру эдакую пакость – они-то точно ее и не нюхали.

Охранник возле шлагбаума, перегородившего въезд на улицу Николаевскую, тут же выскочил к подозрительному типу, ошивающемуся возле будки КПП, и угрожающе спросил:

– Че надо?! Че ты тут ошиваешься с такой рожей?

– Ну я же не спрашиваю, чего ты ошиваешься с такой рожей в нашем благословенном городе? – мирно ответствовал я и приготовился к акту агрессии, не заставившему себя ждать.

– Че? Че ты сказал?! Да я щас тебя! – Здоровенная лапа недоумка потянулась к отворотам моей куртки, а пальцы второй стали складываться в подобие арбуза, когда я как можно более грозно завопил:

– Стоять! Милиция! Предъявить документы!

– Какие документы?! – опешил охранник, но кулак-арбуз опустил. – Ты кто такой?

– Оперуполномоченный Октябрьского отдела лейтенант Кольцов! (Слово «младший» я опустил – просто для удобства произношения, и ни за чем больше.)

– А-а… так бы и сказал, – хмуро ответствовал цербер и мирно предложил. – Постой пока тут, я доложу. Нас предупреждали, что ты придешь, но все-таки лучше сообщить. Пусть встретят. Лучше перебдить, чем недобдить. Потом сами же будут орать и брызгать слюнями. На то оно и начальство.

Я с охранником в этом вопросе был совершенно согласен – начальство, оно на то и начальство, чтобы вести себя неадекватно, тупо и обижать таких людей, как я, на которых держится весь мир. Как на китах. Или на атлантах. Видел я такую картинку – в Питере вроде как. Атланты там держали небо на каменных плечах.

Охранник с минуту общался с кем-то в доме по служебному зеркалу, потом вышел и хмуро сказал:

– Подожди, сейчас выйдут и проводят. Получил я пилюлей за тебя – и непонятно за что. Пропустил бы без спроса – получи пилюлей, не пропустил – тоже получи. Нет в жизни справедливости. И что, мне больше всех надо? С такой гребаной зарплатой…

Я слушал плач Ярославны из уст охранника и с интересом смотрел, как возле него появилась фигура женщины с растрепанными волосами и безумным взглядом. Она постояла возле парня, что-то сказала (я слышал голос!), помахала мне рукой, скрестила руки на груди и удалилась, медленно и плавно уйдя в землю, как будто бы погружаясь в жидкую грязь. Мимо промелькнули фигурки двух детей, с криками бегущих куда-то к призрачной цели, и я замер, затаив дыхание.

Они были такими ясными, такими живыми, что если бы не их серая кожа и серая одежда, можно было принять за живых людей.

Я глубоко вздохнул, обнаружив, что если сейчас не вдохну, то могу свалиться в обморок, и стал лихорадочно размышлять – ЧТО ЭТО? Ясно, что так подействовал на меня неизвестный артефакт, я впитал жизненную энергию множества убиенных злодеями женщин. Но что изменилось, что я теперь могу – вот в чем вопрос! И тут же очевидный ответ – я вижу мертвых. Вижу мертвых?! Ой-ой… вообще-то некромантия не особо-то в ранге положенного для гражданина великой России, а уж тем более для добропорядочного полицейского. Почему? Потому, что в основе некромантии всегда лежат человеческие жизни, вернее – смерть человеческих жизней. Коряво – но правда. Чтобы стать некромантом, чтобы общаться с миром мертвых, чтобы делать странные вещи, присущие магии некромантов, надо лишить жизни множество людей. И не просто лишить жизни, но еще в определенное время. С определенными заклинаниями, более того – надо быть восприимчивым к данному виду магии. Так нам преподавали на курсах магии для полицейских.

И теперь что, я – некромант?! О боже, о мамочка ро́дная! Если в УВД узнают – мне закроют путь в полицию навсегда. Некроманты считаются неуравновешенными, непредсказуемыми типами, кроме того, в них частенько вселяются демоны! Мысленно проверил уголки своей головы и тела – может, и взаправду во мне уже сидит демон? Да как я могу это определить, если он, демон, со мной сросся наглухо! Никак. Ни-как! Есть для этого специальные средства, есть тесты, и то они не дают стопроцентного результата. Нет, можно со стопроцентной уверенностью сказать, есть демон во мне или нет, если отрубить башку. И тогда демон вылезет из моего тела и с хохотом исчезнет. Только вот не собираюсь я делать такие тесты – хрен вам всем! Я собираюсь охранять тело рыжей Василисы, заработать денег, купить себе приличную тачку и выйти на пенсию как минимум майором полиции, уважаемым пенсионером, в сорок лет – как положено магу-полицейскому.

С этими мыслями я и направился навстречу человеку, одетому в безупречного покроя серый костюм и галстук, медленно и важно шествующему к шлагбауму.