Гремящий перевал

Константин Павлов ГНЕВ ВОТАНА

Тук! Умноженный эхом звук резво покатился по сумраку каменных коридоров. Почти сразу же неподалеку бесшумно повернулись полированные петли, и прямоугольник света из открывшейся двери упал на холодные плиты пола.

— Опять шныряете, адские отродья? — грозно вопросил высунувшийся из двери гном в обсыпанном гранитной крошкой фартуке.

Ведущий сквозь толщу скалы древний ход ответил равнодушным молчанием.

— Ну, погодите только, доберусь я до вас, мерзкие корги! Нечестивые порождения горных пауков и тролльей отрыжки! Длиннохвостые правнуки гарпий и дети гадюк! Вотан не оставит ваше черное деяние без мести! — пообещал гном в пустоту и захлопнул за собой дверь, чтобы опять погоревать над остатками крашеных известняковых дисков, которые он надеялся продать на ярмарке легковерным людям вместо волшебных гемм из королевского базальта.

Только вот корги нашли диски первыми и сгрызли черный пахучий лак вместе с вырезанными узорами. Оставшиеся кругляши годились разве что на подставки под пивные кружки. Объедки, огрызки, испорченная сталь, стекло и гранит, потерянные письма и загубленные колдовские вещи — все это были безошибочные следы скальных крыс в гномьей истории. С незапамятных времен жили корги рядом с кланом, и с незапамятных времен это соседство не приводило гномов в восторг. Но любовь скальных крыс к детям Вотана была тверже гранита. Рука об руку, вернее, рука об лапу, жили рядом два народа, и корги самоотверженно делили с гномами все вкусное, съедобное, полезное и ценное, несмотря на отчаянное сопротивление хозяев. Ни ловушки, ни яды, ни заклятия не могли повлиять на безмерную преданность скальных крыс.

Даже в эпоху Мрака корги не бросили клан и последовали за ним в его горьких многотрудных странствиях, став немалой частью горечи и бедствий пути. Только в этот раз корги были ни при чем. Не они нарушили покой каменных переходов. Все было гораздо хуже. Хлопнула дверь, отрубив бурчание и свет. В коридоре вновь воцарился сумрак и пронизанная отдаленными стуками тишина.

— Чуть не попались!

— Ш-ш-ш-ш!

— Подбери трубку!

— Он не высунется?

— Понесли!

Две небольшие фигурки выскользнули из ниши в двух шагах от двери резчика и, отклонившись в разные стороны, с сопением понесли на ремнях что-то округлое и тяжелое. Мерно раскачивающаяся ноша временами лупила их по коленкам. Носильщики охали, но терпели. Нести оставалось недолго. Тихо хлопнула дверь каменного сада, и никто не обратил внимание на этот безобидный звук. А зря.

В каменном саду царил суровый полумрак. В неярком свете из одной-единственной световой штольни уходили в темноту ряды изваяний с закрытыми тканью головами. Здесь, в тишине и спокойствии, доспевали все созданные гномами клана скульптуры родичей, славных предков, богов и огородных пугал. Тихое, неспешное заклятие затягивало свежие раны камня на тонкой резьбе и добавляло статуям блеска и долговечности. Но сейчас спокойствие и тишину будоражил зловещий шепот.

— Давай, надевай!

— Куда?

— Давай на этого!

— Маловат!

— Да вон на того, толстого! Самый размер! Как на него сшито!

— А кто это?

— Да откуда я знаю? Под тряпкой не видно! Старейшина какой-нибудь.

— Готово! Страшно все-таки… Думаешь, выдержит? Знаешь, сколько мама за него заплатила?

— Драконова кожа? Конечно, выдержит! Давай, качай!

— Помоги!

Несколько раз чпокнул поршень, в зале появился острый неприятный запах.

— Поджигай! Давай огниво! Держи трубку!

— Не нужно огниво, здесь колесико!

Струйка огня распорола темноту и почти дотянулась до статуи.

— Давай сильнее!

— Я стараюсь!

Снова зачмокал насос. Следующий огненный выдох лизнул подножие камня.

— Дай, я! Что вертеть?

— Нет! Не трогай!!!

Но щедрый поток огня уже хлынул к статуям и впился в цель. Остро завоняло паленым.

— Здорово! И ничего сложного!

— Осторожно! Она греется!

— Ничего не греется. Ой, горячо! Мама!

Огненная струя вдруг вильнула вбок, зачерняя копотью белый камень, а потом, чуя свободу, хлестнула по головам изваяний, мгновенно слизав тонкую ткань. Десятки лиц открылись в свете пламени. Неожиданно громко от одной из статуй откололся кусочек камня.

— Мама! — заявили два голоса хором. — Бежим!

Стукнула об пол стальная трубка на гибком рукаве. Быстрый топот растворился в каменном лабиринте, оставив пустынный дымящийся зал. Наступило зловещее предгрозовое затишье.

— Насорили тут, — бурчала Идрис, шествуя по пустынному каменному коридору.

На самом деле вокруг не было ни соринки, но гномелла всегда исповедовала разумную строгость. Тяжкую обязанность следить за порядком в клане жена вождя взвалила на себя самоотверженно и добровольно, и не нашлось в роду посмевших возразить ей героев. Ибо не знала Идрис в мире силы, способной вызвать у нее страх, а вот сама нагоняла страх немалый. Еще в нежном возрасте, будучи крепкой румянощекой девочкой, она до смерти забила корзинкой с едой неосмотрительно напавшего на нее волка. Великая слава и волчья шуба упали на девочку, и тень великого позора обволокла ее мать.

Долго пришлось доказывать Мордис'Турн, что мягкими и пышными удались у нее лепешки в тот день, и что вовсе не их каменная твердость сокрушила хребет свирепому зверю, а тяжелая бутыль с мужниным элем и доблесть девочки. Лишь дальнейшие подвиги дочери заставили замолчать злобные голоса, ибо отважной и сильной росла Идрис, и не переводились у нее шубы из шкур волков, медведей, троллей и даже из одного неосторожного паука. Даже позже, уже став женой вождя, она сорвала набег лихих людей на селение. Несчастливым выдался для пятерых бандитов в дальнем ущелье тот день и вдвойне удачным для мужа Идрис, ибо как раз его искала тогда любящая супруга со сковородкой в руках. Давно уже стала Идрис почтенной матерью, и подрастал у нее уже третий сын-шалопай, но даже самые храбрые воины облегченно вздыхали, если чистота их кольчуг и блеск топоров удовлетворяли взыскательную жену вождя.

— Не уследишь тут за всеми, — бурчала тем временем Идрис.

Настроение у гномеллы медленно и неотвратимо портилось. Полдня прошло, а она не увидела даже малого беспорядка, ожидающего ее крепкой хозяйской руки. Котлы были надраены, топоры начищены, полы выметены, штаны и шубы заштопаны, а у баранов в хлеву заплетены косички и подпилены рога. У Идрис всегда падало настроение в такие бесплодные дни. Подступали мысли о старости и покое, о тщетности бытия. Погруженная в печальные мысли гномелла шествовала по извилистому коридору. И вдруг ее ноздрей коснулся божественный аромат Беспорядка!

— Горит что-то? — не веря самой себе, проговорила Идрис вслух. — Или Сворп опять начадил? Говорила же я ему, чтобы открывал заглушку!

Приоткрытая дверь в каменный сад манила, словно вход в королевскую сокровищницу.

— Так, и кто же и что здесь натворил? — с разгорающимся азартом спросила непонятно у кого Идрис, открывая дверь. — Кто огненный бочонок из оружейной приволок? Кто здесь начадил? А это что? Что…

— Иииииии!

Оглушительный крик помчался по каменным коридорам, словно колесница бога грозы. Гномелла вылетела из каменного зала, едва не сорвав с петель тяжеленную гранитную дверь, и бросилась наутек.

Подземелье отозвалось на крик, ожило, загудело, захлопало дверями. Со всех сторон к каменному залу спешили гномы с чем-нибудь тяжелым или острым. На бегу переполошенные мастера пытались выяснить друг у друга, какая напасть приключилась в клане Туманного Ущелья на этот раз.

— Черный паук это. Мы его как раз на Белых Шахтах о прошлой луне видели. Здоровенный! Вот к нам и перебрался!

— Какой паук? Пауки к освященной скале на сто кирок не подойдут! Банда Одноухого пролезла эль украсть! Гоблины это!

Мысль об угрозе любимому напитку встретили общим свирепым ворчанием.

— А там! Ыыыыыы!

Плач Идрис с легкостью перекрыл голоса спорщиков. Гномы ненадолго смолкли и честно попытались представить гоблинов, способных довести до слез жену вождя.

— Нет, не гоблины! — после паузы решительно сказал один, и все остальные согласно закивали.

— Скальные крысы, больше некому. Скоро они нас всех сожрут, — мрачно сказал камнерез. Собеседники разом замолчали, вспоминая свои обиды на коргов.

Опытный кузнец уже успел бы выковать и закалить двадцать пять гвоздей, а ополчение Трех ключей до сих пор переминалось шагах в десяти от гостеприимно распахнутой двери каменного сада. Ни наспех вооруженные мастера, ни два прибежавших от ворот в полных доспехах стражника, ни вождь с булавой и впопыхах прихваченными летописями клана вперед не рвался. Причина всеобщей робости сидела у стены и горько рыдала.

Идрис упорно отказывалась что-либо объяснять, на все вопросы отвечала могучим «Ыыыыыы» и только руками показывала огромность нависшей над кланом беды. Храбрости такие речи не добавляли. Гномы переминались, спорили чуть ли не до драки, но оставались на месте. Срочно притащенный от заклинателей бури клановый волк сидел, вывесив язык, укоризненно всех разглядывал и иногда чесался у ошейника. Брать след, рычать и тем более лаять он не собирался.

— Да вы что! Не слышите, как паленым пахнет? Это молодой дракон логово себе присмотрел! — вклинился в разговор чеканщик, в суматохе захвативший с собой пробойник и медный таз с незавершенной эпической картиной «Огнедышащий дракон похищает прекрасную дочь Торбальда Кривоногого».

— Где ты видел драконов среди зимы? Спят они давно! И ты проспись! — дружно высмеяли его остальные, но дверь как-то незаметно оказалась от толпы дальше еще шагов на пять.

— Может, замуруем и дело с концом? — робко и пока что невнятно предложил кто-то из-за спин.

Возможно, скоро иссякло бы гномье терпение, и пробудилась их знаменитая храбрость. Возможно, первым пробудилось бы их искусство замуровывать наглухо всякие подозрительные пещеры и забывать о них. Но уже подоспел к толпе старик с огромным рогом через плечо и стеклянными кружочками на гнутой дужке против глаз. Юный гном со стилом, чернильницей и серебряным молотком держался за ним следом, как хвост из мочала. Разговоры смолкли. Старик окинул всех внимательным взглядом, переглянулся с вождем.

— Вот. Напасть какая-то. Не поймем, — виновато покряхтев, сообщил глава рода.

— Встречать опасность — удел воинов, — сухо ответил хранитель знаний, и стражники как-то незаметно оказались за спинами всех остальных, а вождь прикрылся летописями. — Но идти навстречу тайнам — мой долг.

Решительно отобрал у кого-то старик лампу. Смело вошел в зал, и падающие из двери отблески вселили надежду и храбрость в собравшихся гномов.

— Может, и мы глянем? — неуверенно поинтересовался один из застыдившихся стражников.

И тут ужасный крик раздался в каменном саду. Все дружно попятились.

— Похоже, все-таки дракон, — прошептал чеканщик.

— А я неплохой камешек за поворотом видел. Его вытесать — всего на три гвоздя дел. Аккуратно на дверь, пока жрать будет… — будто сам себе сказал резчик.

— Слышите голос? Живой он! — решительно заявил вождь.

— Видать, не пошло дракону старое мясо, — ляпнул чеканщик, но вождь остановил его свирепым взглядом и быстро, пока не иссякла решимость, зашагал к зловещей двери. Предводитель рода должен быть храбрым. И разве не случалось ему пару раз спорить с Идрис и даже почти не дрожать при этом?

Полумрак сада был наполнен запахом гари и угрозой.

— Где ты, хранитель? — шепотом спросил вождь и споткнулся о бочонок. Ответный стон из темноты заставил шевельнуться его волосы.

— Дракон? — дрогнувшим голосом спросил вождь, сумев остаться на месте. Глаза постепенно привыкали к сумраку, и вождь вдруг разглядел хранителя знаний, склонившегося перед одной из статуй.

— Нет. Дирги, — треснувшим голосом ответил старик и высоко поднял лампу.

Вождь отшатнулся, ухватился за висящий на шее маленький священный молот. Запечатленный в камне Вотан был грозен, великолепен, суров. Даже с толстым слоем сажи на безносом лице. Даже в обгоревшем модном платье драконовой кожи с разрезом на боку и опаловой вышивкой.

— Десять золотых за платье отдала, — всхлипнула выплакавшаяся Идрис в спину вождя.

— Дирги… Лучше б уж дракон, — пробормотал глава рода.

Большая радость пришла двадцать три года назад в жилище Тольрика-железнодела! Радовался мастер, угощал гостей пенистым элем с ячменными лепешками. Обносила собравшихся копченой бараниной и тушеными грибами сестра железнодела, потому что слабая еще хозяйка дома сидела в выстеленном козьими шкурами кресле во главе стола, а на руках ее пищал и ворочался небольшой сверток. Наследник родился у мастера! Есть кому продолжить род и прославить предков! Будет кому передать секреты прадедов и измыслить свои! Пили гости из турьих рогов хмельной эль, пели протяжные песни о прошлых днях клана и славили хозяина с хозяйкой. Потому что жив клан, пока в нем рождаются дети. И радуется Вотан, глядя на прибавление среди созданного им народа. Много шумели, шутили и пели гости, и писк младенца вплетался в их голоса. Но вот наступил вечер. Разошлись гости, и настало время для малого домашнего волшебства.

— Вотан! Прими еще одно любящее тебя дитя! — торжественно промолвил Тольрик, поднося ребенка к изваянию в белом углу их жилища. Каменный Вотан вполовину гномьего роста сурово глядел на младенца, как будто уже что-то подозревал.

— Гу! — восторженно сказал Дирги и ловко вывернулся из войлочного покрывала.

— Куда же ты! — засмеялся отец, перехватил маленького вьюна и повернулся, чтобы заново его укутать. Счастливый папаша даже не заметил, как маленькая нога толкнула изваяние.

Бах! Услышал Тольрик, только-только отвернувшись от статуи. Вотан лежал на полированном каменном полу, а его голова весело каталась по кругу. Устремиться вдаль ей мешал только нос, цеплявшийся за пол при поворотах.

Хрясь! И освобожденная голова устремилась к двери.

Тревожно охнула Игди.

— Ничего, ничего, — успокоил молодую мать Тольрик. — Вотан не разгневается на безвинного младенца. Я сделаю изваяние куда лучше прежнего, а сына мы отнесем в храм и попросим совета у хранителя.

Величав и прекрасен храм горного клана. Ярок свет в его середине и полны загадкой темные уголки. О великом прошлом повествуют величественные картины на стенах, и шепчут о грядущем невнятные шорохи из дали времен. Чудесных предметов и свитков полны сундуки храма, и мудры берегущие их хранители. Посреди высоченного зала замер Вотан, подпирающий головой своды, и яркое сияние падает на его лик. Младшие боги выстроились у его ног. Вечно курятся в храме душистые дымы, и не гаснет огонь в маленьком очаге у ног верховного бога.

— Вотан не разгневается на безвинного младенца, — улыбнулся нестарый еще хранитель знаний. — Сердце его полно любви к своим детям, и различает он случайный проступок и злой умысел. Ничего, что разбил малыш изваяние. И пролитое масло из лампады — пустяки. Я не вижу на нем знаков гнева. Ух ты, какой милый! Давай поглядим, какую судьбу вещают тебе камни. Славно! Славно! Вижу я великие знаки! Когда-нибудь это дитя спасет клан!

— Гу! — сказал Дирги и потянулся к сияющему хрусталю.

— Нет, сорванец! Второй раз тебе это не удастся! — засмеялся хранитель, убирая ребенка подальше от хрупкого шара. Но приблизил при этом к посоху дрыгающие ножки.

С тихим шорохом скользнул вдоль стены каменный посох с навершием в виде раскинувшей крылья птицы, сокрушил бутыль с ярко-синей жидкостью и разлетелся на куски. А жидкость попортила свитки, испачкала сапоги хранителя и залила негаснущий огонь в очаге перед Вотаном — лишь взвился напоследок душистый дымок.

— Или не спасет… — заключил хранитель и осторожно отдал ребенка отцу.

Прошло семь лет.

— …Да, говорят, хороший был гобелен. И все боги как живые были. Жаль, что пострадал наш отец. Но ничего. Вотан различает злой умысел и случайный проступок. В его сердце нет гнева на тебя. Одно ожерелье из синего стекла дарует тебе прощение. Нет! Не трогай эту шкатулку! Это был священный прах с Первой Горы. Ничего. Вотан простит тебя, Дирги.

Еще восемь лет миновало.

— Нет-нет, Дирги, не заходи в храм, я и отсюда тебя хорошо вижу! Да, я слышал. Большая суматоха была. Я тоже не знал, что этот камень так хорошо горит. Ничего. Безмерна доброта Вотана, и малы пятнышки сомнений на его сердце. Ты должен собственноручно вытесать три изваяния в локоть вышиной, и это развеет тучи над твоей головой. Ай! Не трогай! Забыл сказать! На этой плите был тоже он, только со спины. Да, трудно узнать. Но ничего, уходи, Дирги. Тебе надо быстро начинать работу. Уже пять изваяний. Ты не ослышался. Пять.

Луну спустя.

— Все шесть, говорите? На кусочки? А еще четыре откуда? А-а-а, делали другие ученики. Нет-нет, Дирги, не двигай руками. Держите его крепче, вы, двое, и Вотан вас простит. А тебе, Дирги, надо погулять. Где-нибудь подальше от храма. Погода замечательная! Нечего тебе в пещере сидеть!

Четыре года спустя.

— Я тоже не знал, что королевский базальт можно расколоть. Этому изваянию тысяча лет. У тебя точно не было алмаза, Дирги? Нет, я не буду сегодня глядеть на твою судьбу через хрустальный шар и спрашивать Вотана. Почему лоб чешется? Нет, не вижу отсюда. Что-то глаза у меня болят. Пойду, пожалуй, посплю. Он ушел? Открывайте решетку.

Тревогой полнилось сердце хранителя знаний, когда думал он о Дирги. А вождь всегда хмурился, завидев этого мальчишку. Ибо хоть и не выделялся Дирги среди остальных детей ни статью, ни озорством, но был отмечен особой судьбой. Гном познает мир с молотком и долотом в руках. Так заповедал Вотан, и ничего не собираются менять Горные Кланы. Радуются отцы, заказывая новые кувшины и столы, и хвастаются друг перед другом, если сумел оставить чей-то сорванец глубокую выбоину в твердом граните. От маленьких гномов ждут маленьких разрушений.

И Дирги был истинным сыном Горных Кланов. Только одна роковая черта выделяла его шалости. Гномы любят своего создателя. Идол Вотана стоит в белых углах, его именем украшены тарелки и клинки, знак Вотана лежит и на колыбелях, и на телегах. Течет через эти тысячи знаков любовь гномов к своему создателю, и отвечает он любовью. Но все это обращалось в прах, если рядом оказывался Дирги. Под его руками ломались колеса, вспыхивали гобелены, гнулись стальные молоты и трескались стены, несущие знак верховного бога. И от года в год все сильнее хмурился хранитель, спрашивая у шара о судьбе подрастающего мальчишки, ибо темной дымкой покрыто было его будущее.

Вотан — добрый бог. Любой из его детей может разбить десять его статуй и за пять гвоздей вымолить прощение. Но даже глупец умеет сложить два следа, а мудрость Вотана прославлена в веках. И если постоянно жалит тебя один и тот же не желающий тебе зла овод, даже у доброго бога может подняться для удара ладонь. Страх охватывал хранителя, когда представлял он рушащийся на мальчишку гнев Вотана. Вот и теперь, будто злой рок вел Дирги в его последней шалости. Любой ребенок мог захотеть испытать огнем драконову кожу. Десятки раз похищали из оружейной клинки, огненные бочки и паровые арбалеты.

Сын Идрис шел рядом с озорником и должен был поровну разделить все его глупости. Но только Дирги додумался обрядить Вотана в женское платье. И носа лишилась статуя от пламени из его руки. Нос гнома — его гордость и символ доблести. Много приходится отсекать камня, чтобы сделать такой выступ на лице изваяния. Куда проще приклеить нужный кусок. Но, когда речь идет о богах, мастера никогда не хитрят. Цельнокаменные носы гордо торчат на статуях всех восьми богов кланов, и отбить изваянию нос — значит сотворить богу самое тяжкое бесчестье. Что за рок висел над этим юнцом?

— Эх, Дирги-Дирги, — вздохнул хранитель.

— Вот он! Поймали! — Здоровый стражник за шиворот занес в каморку мальчишку и вышел, притворив дверь.

— Ну, здравствуй, — сказал хранитель, вглядываясь в переминающегося парня, уже почти вошедшего в пору юности. В ответ тот что-то невнятно пробормотал.

— Гнев Вотана лежит на тебе, дитя клана, — мягко продолжил хранитель, — лишь искреннее смирение может спасти тебя.

Дирги бубнил, что не хотел, не был виновен, и вышло все случайно. И хранитель видел правду в его словах. Но не был бы он хранителем знаний, если бы не умел видеть скрытое и помнить давнее.

— А ну-ка стой! — прервал он мальчишку и за руку подвел к лампе. Густые волосы падали на лоб Дирги. Хранитель отвел их ладонью. — О, Вотан!

При звуках божественного имени знак Серки на лбу мальчика тревожно запульсировал.

— Нет, не болит совсем, только иногда чешется, — равнодушно ответил Дирги.

— Ждать больше некогда! Будет большое служение! — решительно сказал хранитель. — А ты подождешь здесь. Работать никуда идти не надо. И еду тебе сюда принесут.

Темнел и волновался хрустальный шар, и хранитель приказал убрать его подальше. Одиннадцать мудрецов из соседних селений приготовились умилостивить Вотана, чтобы снял он знак гнева с бестолкового мальчишки. Полукругом замерли хранители перед огромной статуей, и кучи хвороста в грубых каменных очагах высились перед ними. Одиннадцать вождей в священных доспехах стояли чуть поодаль. Одиннадцать юных гномов — учеников с боевыми рогами наперевес замерли у самой стены. А в их дружеском кольце стоял Дирги, и дружеские руки держали его крепкой хваткой.

— Что ж, начнем, — промолвил здешний хранитель, поправил перекинутую через плечо облезлую волчью шкуру и первым ударил кремнем по куску магнитной руды.

Частый стук был ему ответом. Вскоре запылали костры во всех одиннадцати грубых каменных горнах, и обряженные в невыделанные шкуры мудрецы потянулись за каменными молотками. Началось железное служение Вотану. Не было лучшего способа умилостивить Вотана, чем сковать ему гвоздь по заветам предков. И не было лучшего времени затем, чтобы замолвить слово перед богом за согрешившего юнца. Только долго ковался гвоздь орудиями славных предков. И медленно плавилась руда в грубых каменных горнах.

Предоставленный сам себе, Дирги скучал в дружеском кольце. Не мог он даже почесать нос, потому что схвачены были его руки. А перед самым его носом качался рог, до которого он без труда мог дотянуться губами… Не судите строго юного гнома. До пятидесяти лет юноши из Горных Кланов не считаются достаточно взрослыми, чтобы жить собственным умом. А Дирги не прожил и половины этого срока. Тем более что юный гном не замышлял ничего дурного. Он думал, что никто не услышит звук в царящем стуке каменных молотков. Откуда же ему было знать, что не звуком славны Рога Каменного Дождя.

Да и все успели удрать живыми.

Последний хранитель выскочил из святилища, захлопнул за собой дверь и тут же привалился к ней спиной, диким взглядом уставившись на остальных мудрецов, вождей и учеников — одинаково взлохмаченных, засыпанных каменной пудрой и ожесточенно потирающих свежие шишки. С силой протарахтело в храме, пару раз что-то сильно ударило по двери, и сотни раз разбилось что-то звонкое.

— Вот и большие камни вниз пошли. Хорошо, что не сразу, — хрипло сказал один из мудрецов, и остальные согласно закивали.

Выждав немного, хранитель знаний Трех Ключей открыл дверь. Можно было вздыхать. Можно было плакать. А можно было смеяться, глядя на побитых безносых богов посреди разгромленного святилища. Огромный нос Вотана похоронил под собой трех младших богов сразу.

— Терпению Вотана настал конец, — печально сказал хранитель Трех Ключей понурившемуся Дирги, — больше Он ничего тебе не простит.

Знак божественного гнева нестерпимо пылал на лбу мальчишки.

Неделю спустя из селения стали уходить корги. Непрерывная цепочка скальных крыс тянулась из ворот и пропадала в ближнем ущелье. Сильно радовался резчик, боялась стража, хранитель лишь вздыхал. Темнел и ничего не показывал чудом уцелевший хрустальный шар, лишь пробегала по нему быстрая рябь, если Дирги оказывался ближе двадцати шагов к храму. Хранитель не видел будущего клана. И даже не удивился он, когда через два дня запылали огни и ярко осветили ночь за горой.

Огромная армия демонов шла к Трем Ключам. Были в ней люди с топорами и безумными глазами, жестокие колдуны в длинных мантиях, огромные чудовища с множеством щупалец и ужасные демоны в небе над всеми ними. А вел всю эту армию огромный крылатый воин, в два удара мечом расправляющийся с белым медведем. Неудержимо шла дьявольская армия Бетрезена по горной стране, и земля за ними превращалась в горячую дымящуюся пустошь.

Невеселым вышел совет клана. Нечего было и пытаться уйти от крылатых врагов по заснеженным перевалам. Слишком неравны были силы, чтобы принимать бой. Ибо была эта армия, способная захватывать столицы кланов и сокрушать божественных защитников. Не охотникам и кузнецам вставать на ее пути.

— Надо укрыться в пещерах и надеяться, что они их не обыщут или не обрушат, — сказал хранитель.

— Может, на поле боя с милостью Вотана… — заикнулся вождь.

— Нет.

— Может, ты призовешь силу Вотана на наших врагов?

— Нет. Давно утрачены нужные заклятия. Еще не отстроен храм. И не будет с нами милости нашего бога. Думаю, не стоит объяснять, почему, — твердо ответил хранитель.

И все угрюмо промолчали.

Невеселыми вышли сборы клана. Плакали женщины, покидая уютные дома на горном склоне. Хмурились мужчины, глядя на все, что нельзя было забрать или вывезти. Ревели дети, чувствуя общее горе. Нагруженные вьюками гномы уходили в дальние пещеры — уходили на неведомый срок и не брали с собой надежду.

— Где Дирги? — спохватилась Игди. Заозирался враз постаревший Тольрик, но не было видно их непутевого сына.

— Нет, я не видел его, — сказал хранитель знаний.

— Кто-то залез в мои сундуки! — подбежал в этот миг к хранителю Сварди, у которого все отправляющиеся в дальний путь покупали обереги на удачу.

— Что было в сундуках? — спросил хранитель, выслушал на ухо ответ и сказал после недолгого раздумья: — Даже у богов я не осмелюсь сейчас просить для нас защиты.

Горели костры в армии адских Легионов. Таял вековой снег, и кровавыми жилами проступали на земле нити расплавленной лавы. Шум, скрежеты и вскрики неслись от палаток. Воины Бетрезена не торопились в бой. Медленно двигались они, но неостановимо. Долину Трех Ключей они должны были опустошить завтра. Гибель ожидала всех и каждого, кто встал бы на их пути. На рассвете зашевелилась армия. Неспешно собралась в отряды, и герцог Легионов взмахнул клинком, начиная поход. И очень удивился предводитель Легионов, когда вынырнула из-за скалы маленькая фигурка и замерла на пути адского войска.

— Где ты, предводитель? Я вызываю тебя! Выходи на бой, если не хочешь прослыть трусом! — раздался тонкий голос молодого гнома.

— Как желаешь, — пожал плечами герцог, даже не замедлив шаг. Наглому щенку должно было хватить одного удара.

— Отступите, если хотите остаться в живых, — заявил мальчишка, когда шесть шагов оставалось герцогу до него. На лбу у гномишки горел какой-то знак, видный даже сквозь спутанные волосы.

— Или что ты сделаешь? — поинтересовался герцог, занося для удара меч. Щенок достал что-то из мешка и сжал в руках.

— Молишься своим никчемным божкам? — ухмыльнулся демон.

— Поздно мне молиться, ибо грешен я, — пробормотал Дирги и одним движением отломал носы у четырех маленьких фигурок верховного бога Горных Кланов.

Ледяной ветер хлестнул адского лорда по лицу, заставив пошатнуться.

— Что?.. — зарычал демон, озираясь.

Тучи собрались над долиной за три удара сердца.

— Ну все, адское отродье! Ты исчерпал мое терпение! — загрохотал голос с небес. — Узри же мой гнев!

— Я?! — поразился герцог Легионов и на всякий случай отступил на шаг, но рассвирепевший бог вряд ли его услышал. Ибо сила Вотана уже обрушилась на долину Трех Ключей.

Голодные ветры закружили по долине. Беспросветной ночью был наполнен их вой, ломали они деревья, обрушивали лавины и безжалостными укусами выедали тепло из тела.

Ледяные копья ударили из земли, не то прорываясь из глубин, не то рождаясь из стылого воздуха. Каждый, оказавшийся на их пути, погибал.

Огромные головы белых волков сложились из снега высоко в небесах, чтобы с воем обрушиться на землю, погребая все под толщей тяжких сугробов и поражая холодом.

Во вспышках яростных молний соткались из пустоты огромные кристаллы, превращаясь в последнюю тюрьму для любого попавшего в них создания.

И, наконец, печальный крик пришел с небес, леденя еще бившиеся сердца. Ибо был это клич огромной льдистой птицы, способной накрыть крылом гору. Она падала на долину, и лишь боги могли бы остановить ее полет. Содрогнулись скалы и холмы, приняв ее удар. На тысячи ледяных осколков, маленьких и больших, разящих и сокрушающих, рассыпалась она. И каждый осколок нес смерть.

А потом настала тишина, и разошлись облака над долиной. Ведь не был злобным богом Вотан, долго копился его гнев и быстро тратился. И незачем было наводить ему страх на тварей земных, если отступник был уничтожен.

Таяли наколдованные лед и снег, обнажая остывшую и успокоившуюся землю. Лишь множество тел покрывало долину, и ни одного адского воина не осталось в живых. А от ужасного герцога остались лишь вонзившийся в землю огромный клинок и кусок крыла.

— Велик Вотан, — потрясенно прошептал Дирги, выбираясь из лисьей норы, которую загодя присмотрел. Он вообще-то собирался просто умереть с честью и чуть задержать вражескую армию. — Легионы уничтожены! Клан спасен!

— Клан спасен? — раздался громовой голос с небес. — Отрадная весть! Кто ты, дитя? Кого я должен наградить?

— Я… Дирги! — храбро выкрикнул молодой гном и сжался, ожидая удара с небес.

— Дирги! Славно в веках будет это имя! — прогрохотало с небес. Дирги недоверчиво распахнул глаза, провел рукой по лбу. И рассмеялся. Знак исчез. Излилась ярость Вотана на шкодливого гнома, и вместе с ней ушла память о баламуте, ибо был Вотан добрым богом.

Звонкий голос разносился по стылым извилистым коридорам. Добирался до самых отдаленных тупиков и пропастей и заставлял удивленно встрепенуться сердца.

— Радуйтесь, народ клана Туманного Ущелья! Враг уничтожен мной без возврата! Я, Дирги, призвал на недругов гнев Вотана!

— Он все-таки нас спас! Я не ошибся двадцать три года назад! — сказал хранитель знаний и ласково погладил хрустальный шар.

На века вошел в легенды и песни Горных Кланов Дирги, самый молодой заклинатель в истории гномьего народа. Множество раз в одиночку выходил он на битву, и враги отступали перед его колдовской мощью. Величайшим чародеем считали его другие хранители знаний — ведь не тратил он на заклятия ни силы, ни кристаллы, но легко обрушивал гнев Вотана на случившихся рядом недругов. Лишь хитро улыбался Дирги на вопросы о своем колдовстве, и так же хитро улыбался его седовласый ученик — прежний хранитель знаний, пошедший в обучение к молодому герою. Многие поколения еще славились чародейской силой заклинателей из Трех Ключей, и всегда жилось в достатке при них мастерам, что умели делать маленькие изваяния Вотана с большими, но хрупкими носами.