Гребешок для лесного духа

Через овальное окно было видно, как гнутся до земли деревья, но буря уже понемногу стихала. Сквозь черные кроны небо выглядело свинцово-синим, но время от времени вспыхивавшая молния превращала картину в негатив: небо становилось черным, а деревья, выхваченные из мрака, светились призрачным светло-зеленым светом. Ни единого звука не проникало сквозь толстое стекло, и от этого в теплой комнате становилось еще уютнее.

Велин со вкусом потянулся под одеялом и зарылся головой в подушку. Работа здесь была нетрудной, но сегодня он чертовски устал. Конец месяца… Профилактический осмотр четырех баз, заполнение архаических медицинских карточек, досадный, но неизбежный рапорт на Землю… И наконец, ставший уже традиционным разговор с академиком Бронским. Помнится, в самом начале Велин смущался, как студент-первокурсник, когда ему приходилось, запинаясь, рассказывать медицинскому светилу последние новости. Но постепенно он привык, и беседы с тех пор текли привычным руслом, когда каждая реплика заранее известна. Академик обычно подбрасывал две-три шутки на профессиональную тему, Велин тут же припоминал какой-то забавный случай из практики прошлого месяца, и так они подходили к главному — к загадочному шоку. Но что можно было сказать о шоке, когда Бронский уже давным-давно все знал…

Дверь в детскую комнату тихонько отворилась и две босые ножки прошлепали по полу.

— Жени! — строго сказал Велин, изо всех сил сдерживая улыбку.

— Да, папочка? — приглушенно ответила девочка, пробираясь к нему под одеяло. Потом из-под одеяла осторожно вынырнула русая головенка, и Жени, не дожидаясь укоров, умоляющим тоном произнесла:

— Прошу тебя, папочка, не прогоняй меня.

«Ах, чертенок!» — весело подумал Велин, но вслух произнес:

— Мама будет ругаться!

— Да нет, же, папочка, мама сейчас на дежурстве.

— Ну хорошо, так и быть.

Довольная победой, Жени поудобнее устроилась у него под мышкой и потерлась носом о его колючий подбородок.

— Папучка-колючка. Как ежик… Расскажи мне сказку.

— Какую сказку?

— О лесном духе, — сказала девочка страшным шепотом.

Сильвия не одобряла эти сказки. Она считала, что они могут развить у ребенка болезненное воображение. Но сейчас жены не было дома, они были одни, и некому было им выговаривать. Велин прижал к себе маленькое теплое тельце и медленно начал рассказывать. Сказка была старой-престарой; он рассказывал ее дочке много раз.

— И тогда дух догнал их и схватил… сестру Санчес, поставившую ошибочный диагноз…

Жени тут же любопытно приподняла голову:

— А почему сестра Санчес поставила ошибочный диагноз?

— Потому что она влю… — начал было Велин и открыл глаза. Оказалось, что он заснул посреди сказки. — Спи, утром я дорасскажу ее тебе.

Жени послушно прижалась к нему и тут же уснула. А Велин снова улыбнулся в темноте. Только этого не хватало — открыть этому чертенку сердечные тайны сестры Санчес. И без того Жени очень умело пользовалась своими привилегиями единственного ребенка на базе. Она могла ходить, где ей вздумается, и разговаривать обо всем, что взбредет в голову. Несчастный Ван Некен, начальник базы, однажды попал в очень неловкое положение, когда девочка, глядя на его огромный живот, задала ему вопрос о том, когда он собирается родить ребенка. На базе потом долго смеялись, вспоминая этот случай…

Незаметно для себя Велин заснул.

Его разбудило тихое жужжание радиобраслета. Еще не проснувшись окончательно, он вскочил и стал натягивать брюки. Вызов мог означать только одно — экстренный случай. Велин почти был уверен, что ему даже известен характер случая. Он сдернул со спинки кресла белый халат и на ходу надел его. Коридор был пуст, в нем царил полумрак. Велин добежал до угла, повернул направо и с силой толкнул дверь медицинского отсека.

Все было точно так, как он себе представлял. На кушетке кто-то лежал и тяжело, со всхлипыванием дышал. Над пациентом склонилась сестра Санчес. Велин видел только длинные ноги пострадавшего, обутые в тяжелые ботинки с налипшей на подошве грязью. Сестра выпрямилась, и Велин увидел его лицо — это был Бэртон, пилот флайера. «Только этого не хватало», — охнул про себя Велин. Бэртон давно уже был тайной страстью сестры Санчес. Наверно, поэтому она сейчас выглядела хуже самого пилота. Ее смуглое лицо посерело, полные губы подрагивали, из глаз текли слезы.

Велин бесцеремонно отодвинул сестру в сторону и склонился над кушеткой. Типичная клиническая картина: лицо бледное, заострившееся, дыхание прерывисто, пульс ускорен, лоб покрыт испариной, зрачки расширены. «Черт бы побрал эту паникершу, мысленно выругался Велин, ничего не сделала, что нужно». Не оборачиваясь, он протянул назад руку:

— Невролин!

Пневмоампула почти сразу же легла ему на ладонь. Слава богу, сестра Санчес начала приходить в себя. И все же Велин проверил надпись на ампуле. Потом закатал рукав на руке Бэртона и сильно прижал пневмошприц к руке. С тихим шипением жидкость стала входить под кожу.

Велин опустил руку пациента и присел на табурет. Спустя минуту, невролин подействовал. Дыхание Бэртона стало ровным, лицо расслабилось. Вскоре он пришел в себя. Медленно поднял голову, осмотрелся вокруг и скривил губы в слабом подобии улыбки.

— Значит, вы и до меня добрались… доктор…

— Нет, это вы до меня добрались, — шутливым тоном сказал Велин, хотя ему было невесело. И обернувшись к сестре, велел:

— Сестра Санчес, включите диктофон!

За спиной щелкнула клавиша видеорекордера. Велин подался немного вперед.

— Я очень сожалею, Бэртон… Вы еще слабы, но мы обязаны записать все, что вы помните. Что именно с вами случилось?

Бэртон потер лоб рукой.

— Я отвез дежурных кибертехников в шахту… Ваша жена тоже была с ними… Потом вернул обратно вторую смену… Сел на краю площадки, потому что дул сильный ветер… черт бы его побрал, лучше бы я сел посреди площадки… Я долго возился с аппаратом, но наконец все было готово, и я взлетел. И вот тогда… тогда я увидел его!

Велин подбадривающе кивнул, но Бэртон совсем не нуждался в поддержке. Мучительно напрягшись, он торопливо, задыхаясь, заговорил, будто желая поскорее освободиться от бремени воспоминаний.

— Там, где деревья. В темноте. Сначала я принял его за куст, но он пошевельнулся…

— Как он выглядел? — быстро спросил Велин.

Бэртон покачал головой.

— Не знаю… Серый такой… нет, белесый. Лохматый. Высотой с метр. Может, овальной формы. Страшный такой! Его невозможно описать, доктор! Человек должен его увидеть, чтобы понять…

Бэртон содрогнулся, былой страх снова овладел им, но, оправившись, он продолжил рассказ.

— Вы ведь знаете, я не из трусливых. Никогда не верил подобным историям, считал их выдумками. Но сегодня увидел. Это чудовищно, невообразимо! Но он и сейчас там, снаружи!

— Хватит, Бэртон! — устало прервал его Велин. — Скажите только… Этот ужас… Можете ли вы мне сказать, когда он охватил вашу душу… Сразу или постепенно?…

Пилот наморщил лоб.

— Странно… Сейчас, когда вы меня об этом спрашиваете, я все помню. Сначала я просто удивился, потом почувствовал легкое беспокойство… А знаете, вы правы: словно я взбирался по лестнице, и на последней ступеньке меня ожидал ужас… Никогда даже не подозревал, что могу испытать такое… Не помню, как вернулся на базу…

— Хорошо, хорошо, — покачал головой Велин. — Все ясно. Вы сможете встать?

Сестра Санчес ринулась вперед, но Бэртон, опередив ее, поднялся сам, без чьей-либо помощи. Велин протянул ему одну пневмоампулу.

— Возьмите, на всякий случай. Я думаю, что сейчас вы в порядке. Идите к себе в комнату и постарайтесь уснуть. Сестра Санчес, вы свободны. Я останусь до конца дежурства.

Сестра Санчес попыталась было возразить, правда, скорее из благоприличия, чем всерьез, но Велин настоял. Не было смысла оставлять ее здесь в таком состоянии.

Оставшись один, он включил запись и снова прослушал все с начала до конца. Все повторялось. Разница была лишь в том, что впервые это произошло столь близко от базы.

Интересно, что теперь скажет Бронский? Но еще более интересно, что ответит ему Велин? Что это очередной случай шока? Интересно, сколько всего таких случаев? Велин вынул из письменного стола специальный дневник и раскрыл его. Итак, тридцать два зарегистрированных случая. Случай с Бэртоном — тридцать третий.

Поистине, это стоит увидеть своими глазами, подумалось Велину. Рассказы пациентов ничего не давали. Для всех случаев характерным была поразительная скудость впечатлений. Даже когда шок наступал днем. Люди смутно припоминали нечто овальное, обросшее длинной серой шерстью. Некоторые добавляли, что глаза у этого Нечто были большие и страшные. И все. Никто не мог объяснить, почему они испытывали невообразимый ужас. Он обрушивался на пациентов не сразу, как при обычных клинических случаях, а постепенно, с плавным нарастанием степени страха, пока, наконец, не достигал такой силы, что никто не выдерживал. Некоторые теряли сознание, другие успевали убежать… К счастью, на базах работали преимущественно люди молодые. Даже страшно себе представить, что могло бы произойти, если бы у кого-то из них оказалось больное сердце. Итак, форма № 18… Согласно принятому решению после каждого случая шока Велин заполнял эту форму. Документ означал, что планета должна находиться под неусыпным контролем, а при необходимости нужно объявить эвакуацию. Но заполненные бланки попадали в Медицинский совет, которым руководил Бронский, и этим все кончалось. Велин никого не осуждал за это. Здесь работали добровольцы, которые знали, чем рискуют. Но шахты ни на секунду не должны были прерывать работу. В них добывался самый ценный во всей Галактике материал — лонговит.

— Черт бы побрал этот лонговит! — проворчал Велин.

Не нужно быть врачом, чтобы представить себе, что означал лонговит. Лонговитная терапия могла бы вернуть молодость глубоким старикам, удвоить продолжительность жизни, разгадать многие все еще неизлечимые болезни. Лонговит был воплощением древней мечты о всеобщей панацее — универсальном лекарстве. Плохо было лишь одно: три известных месторождения давали слишком мало для десяти миллиардов жителей. Медленно тянулись часы дежурства. Наконец сестра Ракоци сменила его, и Велин вернулся домой. Жени спала на большой кровати, прижав кулачки к лицу. Велин разделся и осторожно пробрался под одеяло. Усталый, он быстро заснул, ощущая благодатное тепло детского тельца.

Когда он проснулся, был уже день. В комнате никого не было, а из ванны доносился шум воды.

— Жени! — позвал Велин.

— Жени отправилась к сестре Санчес спросить ее, почему она поставила ошибочный диагноз, — отозвалась из ванны Сильвия.

Велин усмехнулся, но тут же лицо его приняло серьезное выражение. Этот несносный ребенок снова впутается в какую-то историю.

Он встал, быстро оделся и вышел в коридор. Комната сестры Санчес была неподалеку. Он уже собирался было постучать, как дверь отворилась и вышла сестра Санчес. Она явно куда-то торопилась.

— Добрый день, — поздоровался Велин, — Жени у вас?

Мексиканка смущенно улыбнулась.

— Они с Фреди куда-то ушли… Я хочу сказать, с Фредом Бэртоном. Он был у меня, и они вышли вместе…

Она еще больше смутилась, лицо ее стало бронзово-красным. «Рассеянная до невозможности… Снова забыла запереть дверь, — машинально отметил Велин. — А лед, кажется, тронулся…» Молчание затянулось, и сестра поторопилась добавить:

— Фред обещал покатать ее на флайере. Они вышли совсем недавно.

Слава богу, ничего страшного. Раз девочка ушла с Бэртоном, значит нечего волноваться. И все же где-то в глубине души Велин испытывал беспокойство. Наверное, причиной тому был вчерашний шок. Хотя волноваться не стоило — невролин, как правило, снимал все последствия нервного потрясения, но, как любил говорить сам Бэртон, чем черт не шутит… И если человек управляет флайером именно в этот момент…

Велин быстро миновал коридор и выскочил наружу. Солнце уже поднялось высоко и припекало вовсю; от мокрого бетона площадки поднимался пар. Вдали темнела высокая стена леса. Там кончалась граница человеческого мира. По ту сторону начиналось непонятное, может, даже страшное…

На краю бетонированной площадки блестела прозрачная кабина флайера. Но сколько он ни вглядывался, нигде не было видно ни пилота, ни ребенка. Сердце вздрогнуло. Все-таки они поступили опрометчиво, не нужно было оставлять Жени одну.

И вдруг раздался крик. Велин вздрогнул и со всех ног бросился к деревьям, где показалась крупная фигура Бэртона. Добежав до пилота, Велин схватил его за плечи и встряхнул. Пилот обернулся к Велину. Лицо его было столь растерянным, в глазах читалось такое отчаяние, что не было необходимости спрашивать, что случилось.

— Где? — еле смог выдавить из себя Велин.

Бэртон безмолвно указал рукой на джунгли.

— Там… Я… только ненадолго… а потом ее увидел уже далеко, среди деревьев. Звал ее, но она не обернулась и, вприпрыжку… Я не думал, что так получится…

Велин изо всех сил стиснул зубы. А потом сказал:

— Бэртон, бегите на базу. Поднимите тревогу. Соберите всех. Ведь это ребенок, он не думает об опасности…

Тяжелые шаги пилота гулко отозвались на бетонированной площадке. Велин повернулся лицом к джунглям и попытался различить что-то за стволами, среди ползущих растений, среди мясистых листьев, окутанных серым туманом. Он позвал Жени — раз, другой, третий, но безрезультатно. И тогда, потеряв самообладание, он бросился вперед.

Велин не знал, сколько времени он бежал — минуту или час. Незнакомые растения обвивались вокруг ног, преграждая дорогу, с треском лопались, обливая его теплой дождевой водой, оставляли зеленые пятна на одежде. Иногда он проваливался по щиколотки, а то и до колен, в мокрую прогнившую землю. От влажного воздуха он стал задыхаться, у него не было сил даже кричать. Однажды ему показалось, что видит силуэт дочери, но это был большой бесформенный гриб. Какие-то мелкие зверюшки в страхе разбегались перед обезумевшим человеком. Кто-то бросился к нему. Оказалось — сестра Санчес. Посмотрев друг на друга, они продолжили дальше — каждый по своему бессмысленному пути, сквозь шепот листьев. Где-то далеко выла сирена. Велин уже не помнил, куда и зачем он бежит, как неожиданно вновь очутился на бетонированной площадке. Он увидел людей, бегущих от станции к лесу. На секунду Велин остановился, чтобы перевести дыхание, потом обернулся назад, собираясь вновь броситься в джунгли, но тут ноги у него подкосились и он едва удержался, чтобы не упасть.

Напряжение, скопившееся в нем, вылилось в идиотский смех — до припадка, до спазм, до колик в животе. Остальные люди, подбежавшие к нему, тоже расхохотались. Из джунглей показалась Жени, ведя за собой низенькое, неуклюжее, очень похожее на картофелину существо с толстыми короткими руками и ногами. Оно робко смотрело на собравшихся добродушными огромными глазами, а буйные серые волосы были тщательно причесаны и перевязаны сзади красным бантом.

Существо-картофелина стояло посреди общего зала и рассказывало. В сущности, оно не произносило ни звука, но собравшиеся вокруг него люди все понимали. Велин прижал к себе Жени и с интересом внимал странным, чужим полусловам, полуобразам, возникавшим у него в мозгу.

…Они страшно обрадовались, когда увидели, что с неба спускается летательный аппарат. И нисколько не испугались, потому что сразу поняли, что люди, столь неожиданно появившиеся в их мире, — умные, добрые, сильные… Им очень хотелось подружиться с пришельцами, но этому мешал один недостаток, оказавшийся потом роковым. Испокон веков у них было одно-единственное оружие против хищников — их мысль. Воспринимая чужую мысль, они возвращали ее усиленной. Тот, другой, воспринимал эту мысль уже усиленной и вновь возвращал ее обратно, и они усиливали ее еще больше. И если первоначальная мысль была недоброй, то впоследствии она становилась страшной… И тот, другой, обращался в бегство… Это свойство для них было таким же, как дыхание или слух. Даже если бы и хотели, они не могут уничтожить его. Что они могли сделать, если люди при виде их всегда испытывали страх? И получалось нечто ужасное… Но потом появился этот маленький человечек с огромным-огромным умом и придумал такое, что еще никогда никому не приходило в голову. Мысли распространяются посредством вот этих отростков, которые торчат во все стороны. А маленький человечек с огромным умом пригладил их, откинув назад, и теперь люди могут приближаться спереди, не ощущая страха, вернее, не принимая от них отражения своего собственного, но многократно усиленного страха.

Жени дернула Велина за рукав и прошептала:

— А я, папочка, совсем, ну нисколечки не испугалась! Подумала, что это лесной дух из сказок и так обрадовалась, а потом обрадовалась еще больше…

Велин вздохнул.

— А как тебе пришло в голову завязать ему бант?

— Так это же ты выдумал. Помнишь, я однажды тебя спросила, почему дух всегда лохматый ходит…

— А-а, — смущенно протянул Велин. — И что я тогда тебе ответил?

— Ты сказал, что он лохматый потому, что у него нет гребешка. И поэтому у меня всегда с собой гребешок, на тот случай, если я его встречу. Ты ведь знаешь, как я люблю сказки о лесных духах…

Велин боковым зрением ощутил на себе укоризненный взгляд Сильвии, но притворился, что не видит ее. В конце концов, победителей не судят, а старая-старая сказка порой приносит пользу.