Гражданская игра

1. Зачёт с автоматом

Толпа беспечных горожан полагает себя однородным потоком, лишённым имён и лиц. В утренней суете, на узких улицах… особенно в дождь. В серых одинаковых плащах, в надвинутых на нос капюшонах.

В такие дни зрение плохой помощник. Выделить и не потерять — непростая задача. Всё упрощается если довериться чутью. Не собственному — вот ещё! Довериться чутью анализатора запахов. А на ручку двери жертвы осторожно нанести каплю альдегида собственной рецептуры. Разумеется, осторожно! Ничтожная доля снадобья, оставшаяся на пальцах или на рукаве, приведёт детектор в бешенство. Прибор заголосит: «контакт с объектом», а мне вместо зачёта — пересдача процессуальной химии. Как будто знание формул способствует твёрдости рук и аккуратности. Перчатки, пипетка, салфетка… всё одноразовое: пипетку в салфетку, салфетку в перчатки… снимать только выворотом! И в контейнер для мусора. Убедиться, что реквизит ушёл на самое дно.

Всё предусмотреть невозможно, но стараться обязательно!

А дальше — дело терпения. Сигнал анализатора проецируется на левое стекло тонированных очков. Правым глазом под ноги, а левым — на серебристую стрелку, подсвечивающую ароматический «хвост» клиента. Чувствую себя суперменом. Ещё бы: кривой в стране слепых! Но веду себя скромно, иду как все: втянув голову в плечи, не глядя по сторонам. Капюшон на нос, руки в карманы, походка пингвина, бороздящего лужи.

Толпа недовольно ворчит и клокочет. Обычное утро трудового дня на пути к заводским воротам. Удивляюсь странному маршруту студента физфака, за которым веду аттестационную ГПС. Но едва начинаю тревожиться: уж не придётся ли идти через турникет проходной, где меня вычислят и высмеют (прощай зачёт!), как серебристая стрелка тревожно моргает и круто сворачивает в сторону от людского потока.

Игнорируя завистливое шипение и злобные тычки соседей, выбираюсь из толпы и решительно направляюсь к забегаловке с грозным названием: «Капкан».

Столы неприятно напоминают ряды коек в госпитале перед решительным наступлением фронта. Так же пусто и голо. Звон ложек у окна раздачи, как перестук хирургического инструмента, заботливо раскладываемого трудолюбивым санитаром на операционном подносе.

Как был, в капюшоне, прохожу к витрине холодных блюд: сметана и вчерашние сырники. Самовар неохотно цедит тёмно-коричневое пойло с белёсыми разводами: кофе из цикория с просроченными прошлогодними сливками. Всё вместе — завтрак студента.

Да. Верно. Теперь я играю роль студента, прогуливающего первую пару по исключительно неуважительным причинам. В двух кварталах к западу — естественнонаучный университет, так что эта публика здесь не в диковинку.

Бросаю пожилой даме рубль и терпеливо жду сдачу. Всю, до копеечки. Теперь кто угодно поверит в мою «легенду». Чёрные очки и надвинутый на лоб капюшон прекрасно работают на «образ»: прогульщик прячет лицо от камер наблюдения.

Парочка в дальнем углу, похоже, разыгрывает такие же роли: припавшие к столу головы, сметана, неотличимая от разбавленного кефира, остывший эрзац-кофе и камешки сырников — краш-тест желудка.

Сажусь спиной к цели, больше беспокоясь о прямой видимости, чем о расстоянии. Плечевую сумку, как и подобает студенту, кладу на стол, ловко поворачивая кармашек с объективом и микрофоном в сторону клиента и его приятеля. Надо ли говорить, что серебристая стрелка уверенно показывает в их сторону?

Несколько переключений в настройках трофейного шпионского девайса, и на стёклах очков отчётливо отображается «картинка» у меня за спиной. Акустический фильтр отбрасывает случайные шорохи и усиливает осмысленную речь. Теперь я могу рассмотреть людей за столом и даже услышать их разговор.

«… не так договаривались» (голос густой и хриплый).

«Вы действительно хотели, чтобы я пришёл с аппаратом под мышкой?» (высокий тенор, почти дискант).

Компьютер связался с базой данных ГПУ и приступил к поиску похожих голосов, а я разрезал острой стороной ложки сырник на три части.

— У вас фото, вес и габариты, — сказал Дискант, — вместе с эскизами электронных схем. Я физически не мог принести. И вы знаете об этом. Но даже если бы принёс бленкер сюда, как его здесь проверить?

— Ты продавец, твои проблемы, — ответил Хриплый.

— Сделка — это интерес с обеих сторон.

— Будешь учить меня деловой этике?

— Призываю к благоразумию…

Компьютер сообщил имя одного из собеседников, и кусок сырника едва не отправился мне в лёгкие.

Нетрудно играть роль студента, если сам курсант, хоть и переросток. Неделя до сессии, рядовая лабораторная работа по химии. Бери журнал учёта любого общежития, раскрывай его на любой странице, ткни пальцем в строчку и следи себе. Устанавливай интересы клиента, буде таковые найдутся, изучай контакты, буде он с кем-то встретится. А если при встрече клиент пожмёт подельнику руку, то ароматический след неделю не отмоешь — железобетонный вещдок в суде!

В трёх словах: Государственная Профилактическая Слежка, тоска и рутина… но база данных полагает, что клиент встретился с Борисом Крецановским, он же «Рис», он же «Крецик». Диссидент-рецидивист. Два срока за пропаганду Западного образа жизни, принудительная коррекция психики и семь приводов. Пятый год в розыске. Индекс асоциальности два и восемь. До заветной «тройки», гарантирующей эвтаназию без суда и следствия, не дотягивает только из-за гуманности социалистического правосудия.

Предвосхищая законный вопрос ассистента профессора: «почему сразу не вызвали силовиков?» без колебаний жму кнопку тревоги…

— В подвал библиотеки не пойду.

— Суеверия! — настаивает студент. — У меня там лаборатория. За два года экспериментов ничего сверхъестественного не видел.

— Два года? — в голосе Крецика сомнение. — Аргумент, конечно. Что и говорить. Подвал флигеля? На отшибе?

— Хоздвор. Под самым ломом.

В дверь вваливается толпа ночной смены. Трудяги хватают подносы с ловкостью цирковых жонглёров. Никто и не думает идти к кассе. С грохотом отодвигая стулья, рассаживаются за столами. Пожилая дама, растеряв свою значимость и вальяжность, носится между рабочими, тряся пунцовыми щеками. Окраска лица вызвана бегом или крепкими шлепками по необъятному заду — не понять. Но мне не до тонкостей: между прослушкой и Крециком больше десятка горластых мужиков. Я не только ничего не слышу — я потерял преступников из виду. И число стрелок удвоилось: студент пожал бандиту руку. Значит, о чём-то договорились. Чёрт бы подрал этот пролетариат! Цеховые капо явно в сговоре с гегемоном, если у рабочих столько сил и энергии после ночной работы…

— Расслабься, Макс!

До меня не сразу доходит смысл услышанного.

— Не дёргайся. Всё равно ничего не услышишь.

Напротив, по другую сторону стола — серая фигура в робе. Человек откидывает капюшон, и по плечам рассыпаются чёрные, отсвечивающие синевой волосы.

Женщина. Чуть вздёрнутый носик, тонкие губы, гладкое, ухоженное личико. Знакомое лицо. Кто-то из училища. Точно! В прошлом семестре вела практические занятия по теме «право сильного». Мария Ильинична? Я ещё тогда подумал, что за одну ночь с таким преподом готов мотать год исправительных работ. И она меня помнит? Да я крут немерено!

«Ты глуп конкретно! — прошипел внутренний голос. — Ей просто назвали имя доносчика». Он всегда со мной спорит. Оборыш контузии. Я называю его Демоном за постоянную готовность испортить мне настроение.

Приземистый крепыш ставит перед Марией тарелку риса с красными жилками варёной моркови и садится рядом точно с такой же тарелкой. Ещё два агента с посудой и ложками усаживаются справа и слева от меня. Плечам становится тесно.

— Тревогу я отменила, а Крецика сами пасём. Как ты на него вышел?

Недовольно кручусь на месте, Мария едва заметно кивает головой. Агенты справа и слева дают чуть больше свободы. Снимаю с уха гарнитуру и пожимаю плечами.

— Профилактическая слежка, курсовая работа по химии. Заслуги — никакой, выбрал случайную дверь студенческой общаги, а тут — клиент встречается с Крециком. Вы меня помните?

— Размечтался. Нет, конечно! Полтыщи на курсе, всех не упомнишь. Прочитала о тебе в сопроводиловке к сигналу тревоги. Зачётка с собой?

С каменным лицом вытаскиваю из нагрудного кармана гимнастёрки зачётку. Хорошая всё-таки привычка — носить с собой документы. Мало ли какая ситуация? Патруль, облава, рейд… или зачёт автоматом, — нет, без полного комплекта документов на улицу лучше не ходить.

Она небрежно листает страницы, внимательно смотрит мне в лицо и неожиданно усмехается:

— Рад?

— И встрече с вами тоже. С прошедшим вас.

Мария в недоумении приподнимает брови. С удовольствием напоминаю:

— Международный женский день. Позавчера.

Она равнодушно ведёт плечиком, но я слышу запах её духов (ландыш?), и уже не могу остановиться:

— Помню ваши семинары по прикладным методам дознания. А как вы двинули прикладом карабина по «наковальне»? — динамометр зашкалило!

— Романтик? — она заполнила строку в зачётке и расписалась. — Зачётную книжку получишь, как только свернём за угол.

Агент справа сгрёб мою сумку и вышел из-за стола.

— Вещи верну вместе с зачёткой, — пообещала Мария. — Но флешку отдашь. Надеюсь, у тебя там нет ничего предосудительного?

— Только отечественное порно.

— Молодец. За импортное срок дают. А теперь поднимаемся, в пути не разговаривать, и забыть обо всём! Забыть и не вспоминать!

2. Подпольная лаборатория

Нежданчик с зачётом освободил вечер, и я решил использовать время на пользу обществу — не занимал место на улице, а валялся на койке, разглядывая замысловатые трещинки штукатурки на потолке.

Никто не мешал. Комендант казармы — братуха-однополчанин, в Зимнюю войну гнили в одном батальоне, — посодействовал с жильём: прописал в двухместной комнате со всеми удобствами, в которую сосед-сверхсрочник если и вернётся из командировки, то не при моей жизни.

Реабилитационный психолог, к которому я обратился с жалобой на голоса в голове, советовал бороться с демонами методом «убежища»: представлять, что пережидаешь дождь в бетонном бункере. Спрятаться, затаиться, переждать… Я доверяю врачам. Закрыл фанерой единственное окно комнаты и назвал её «каменным мешком». Окрасил стены янтарно-жёлтой краской под цвет ракушняка. Положил на пружинный матрац кровати доски и представлял, что лежанка — тоже из камня. Получилось что-то вроде кельи: вырубленная в камне пещера, в которой я успешно прятался от страхов и фобий.

Потолок я тоже выкрасил жёлтым, но на соседях сверху моя удача решила отдохнуть: трижды заливали, черти. Краска потемнела от плесени, а предполагаемую фактуру пористого известняка заменил замысловатый лабиринт трещин, в некоторых местах поползли клочья извести. Как лоскуты кожи на морде неведомой химеры.

Через секунду я разглядел и самого монстра: прищуренный правый глаз, вывернутые ноздри, свирепая ухмылка, змеиный, раздвоенный язык…

Я подскочил на кровати и поднял указательные пальцы, чтоб не потерять мысль: Крецик не хотел идти в лабораторию, а студент смеялся над ним за «суеверия».

— Но ведь это след! — сказал я вслух. — Нужно всего лишь забросить в поисковик Рунета «библиотека, флигель, подвал, суеверия». Адрес будет на первой странице!

Немного смущал приказ «забыть и не вспоминать»… но таких роскошных женщин из элиты общества (прокурорский надзор! не шалам-балам!) чёрта с два забудешь. Только и думаешь, как бы ещё раз встретиться. И не с пустыми руками.

Преступников наверняка повязали, как только меня вывели из столовки. Но если они заупрямятся и пойдут в несознанку, то мои усилия в поисках нелегальной лаборатории могут оказать решающую помощь следствию.

Воображение рисовало, как я отыщу прибор, который студент сватал Крецику, и передам его Марии. Ну, а она…

Здесь были разные варианты: от романтического ужина плавно переходящего в завтрак в постели, до отчисления и года принудительно-исправительных работ где-нибудь за Уралом.

Запустил компьютер и вышел в Рунет. Но только через час работы и полсотни страниц «породы» нашёл первые упоминания о суевериях, связанных с подвалами библиотек. Лейбаградский фольклор — адская смесь городского фентези прошлого тысячелетия и послевоенных ужасов, — предостерегала от посещений библиотеки Политеха в ночное время. Чему удивляться, если во время войны в её подвалах располагались пыточные камеры, расстрельные коридоры и даже собственный крематорий…

И флигель присутствовал. А если «ломом» назвать барельеф Ломоносова на стене здания, то место подпольной лаборатории определилось с точностью до метра: бывший угольный бункер с двумя шахтами-нориями: верхняя, для загрузки с улицы, и нижняя, — подача в котельную. Там и подъёмники раньше стояли. Но это, конечно, ещё до войны. Вряд ли они уцелели.

Ещё час понадобился на изучение лестниц и переходов к лаборатории. Подивился своему профессионализму: два года назад я бы мчался к библиотеке вприпрыжку, не заморачиваясь планами и чертежами коммуникаций.

Но сегодня — другое дело! Я степенно спустился по лестнице, спокойным шагом вышел из казармы… и только потом помчался вприпрыжку.

Чтобы не привлекать внимания, в библиотеку вошёл, как все: через платный турникет. И даже заказал несколько фолиантов по термобарическим методам допроса. Симпатичная библиотекарша выписала общую квитанцию на заказанные книги, а я предупредил, что буду ждать в отделе периодики, так что с поиском литературы можно не спешить, приду за книгами через час — полтора.

На самом деле эти пособия мне были не нужны. По сыскному давлению и горячим допросам я считался первым на курсе не только потому, что до армии успел проучиться два курса на мехмате, но и по причине личного знакомства с автором одной из этих книг. Так и слышу его вкрадчивый голос: «сбрасывать давление осторожно. Вам нужно вырвать у клиента признание, а не разорвать его».

Заказ книг был элементом легенды: с корешком квитанции в одной руке и с фонариком в другой, я буду больше похож на заблудившегося идиота, если меня остановит охрана. Но охрана сегодня была не на высоте.

Я беспрепятственно прошёл мимо женской уборной в подсобку, а из неё по служебной лестнице спустился в подвал. Меня никто не остановил и не окликнул. Это было неправильно. Било по самолюбию и вселяло тревогу: если так легко проникнуть в закрытые для доступа помещения библиотеки, то кто может поручиться за надлежащую режимность кабинетов Парламента или, страшно даже подумать, камер Смольного?!

Потом вспомнил, что студент тут уже два года ошивается, и успокоился. В конце концов, зачем библиотека террористам? Вряд ли кто-то захочет тратить дорогой гексоген на тихий гадючник, от которого вреда немного больше, чем пользы.

Радуясь, что хорошо изучил схему переходов, я бодро шагал анфиладами комнат и залов. Сперва лампочки горели через одну, потом через три. А потом и вовсе кончились. Пришлось включить фонарь, а корешок квитанции спрятать в карман. Если меня здесь застукают, то эта бумажка вряд ли кого-то заинтересует.

Через пять минут стоял перед двойной дверью, за которой, по моим расчётам, должна была находиться подпольная лаборатория. Дверь оказалась запертой.

«А должна быть открыта настежь?» — ехидно спросил Демон. По геометрии блиц-обысков у меня стояла твёрдая пятёрка, но прежде чем взяться за отмычку, я тщательно осмотрел препятствие. Студент физфака оказался на редкость беспечным: я не нашёл ни полосок прозрачного скотча, соединяющих половинки двери, ни зубного порошка на полу перед дверью.

Это было настолько бестолково, что я на минуту опустил руки. За этой дверью не может быть аппарата, который был бы интересен Крецику. Нет, не так. За этой дверью не может быть ничего, из-за чего Крецику стоило рисковать жизнью.

Тем не менее, любую работу следовало доводить до конца. Я всё-таки открыл дверь и невольно отступил. Пространство передо мной было заставлено штабелями книг. Книги были повсюду. Они высились неровными сталагмитами в полтора, а то и в два моих роста. Они лежали в ящиках и в целлофановых паллетах. Просто на полу и на деревянных поддонах. Они были везде, куда доставал луч света фонаря. Идеальное место тайника запрещённой литературы! Но этот курсач я уже сдал в позапрошлом семестре… подбросить идею малькам-первокурсникам? Может, спасибо скажут.

Я присел и внимательно осмотрел порог и скудное пространство за ним. Здесь был след. Слипшаяся в лохмы книжная пыль плотно сидела справа и по центру. Но слева пыли не было. Я вытянулся на цыпочки и даже подпрыгнул, неловко взмахнув фонарём. Да. Слева виднелись пустоты, по которым можно было пройти.

Я шагнул внутрь и первым делом освободил от шпингалетов вторую створку дверей. Потом отмычкой «запер» замок снаружи, соединил половинки дверей и закрыл дверь. Вернул шпингалеты в исходное положение. Теперь снаружи невозможно догадаться, что кто-то пробрался внутрь. А выйти смогу тем же шпингалетно-створчатым способом…

3. Бленкер смерти

Лаборатория показалась убогой: огромный стол и две лампы над ним. Шкаф, по виду очень тяжёлый, батарея пустых полок. «Студент закончил работу, — подумал я. — Провёл опыты и замёл следы. Но сам прибор вполне мог где-то тут спрятать…»

«Понятно, что „где-то“, — съехидничал Демон. — Не поставит же он его в шкаф?!»

По-хозяйски окинул взглядом обозримое в свете фонаря пространство, пытаясь сообразить, где может лежать таинственный прибор, и тут же присел. Под потолком загорелись лампы. Кто-то вошёл и включил свет.

Погасил фонарь и в панике огляделся: куда бы заныкаться? Но играть в прятки оказалось делом несложным: скользнув между паллетами книг, я растворился в неверных сумерках хранилища.

К столу подошли мои утренние знакомые: Крецик (хорошо запомнил его физиономию из личного дела) и студент. Оба без капюшонов. Рослые, сильные, уверенные в себе. Крецик гораздо старше, но бородёнка и очки студента делали их почти ровесниками.

Рецидивист бросил на стол два свёртка. В одном из них что-то заворчало, а сам свёрток шевельнулся.

Студент включил лампы над столом, осмотрел шкаф и распахнул створки. В ярком свете заблестели тумблеры, кнопки, рубильники, индикаторы. «Гардероб» оказался предметом купли-продажи, тем самым прибором, который студент сватал рецидивисту.

«Как же они его вынесут?» — подумал я.

— Это и есть бленкер смерти? — неприятным голосом осведомился Крецик. — А побольше экземпляра нет?

То, что эта парочка до сих пор разгуливала на свободе, могло означать только одно: ГПУ ведёт дело in vivo, а я, полный кретин и редкостный даун, ставлю под угрозу работу оперативников. От следующей мысли я и вовсе похолодел: ещё немного совпадений и меня зачислят в сообщники! Почему нет? Моё присутствие в столовке легко объяснить не выполнением лабораторной работы, а тем, что стоял на стрёме. Кошмар! И ведь просили, приказывали: забудь и не вспоминай!

«Так тебе и надо!» — злорадно ухмыльнулся Демон.

— Многослойные печатные платы под санкциями, — спокойно ответил студент, разматывая кабель с блестящим наконечником. — Входят в список импортозамещения, но пока не освоены Брестским электроламповым заводом. Обещали в следующей пятилетке освоить. Готовь образец.

Крецик на секунду замешкался, наверное, хотел что-то сказать, но передумал: потянулся к одному из свёртков и вытряхнул из него живую курицу.

У курицы были связаны ноги, но крылья ей никто не держал: несколько мощных взмахов взъерошили мне волосы даже здесь, в пяти метрах от стола. Показалось, что книжные «сталагмиты» заметно покачнулись. Наверное, угольная пыль всё ещё висела в воздухе. Потому что у меня отчаянно зачесалось в носу, я едва не чихнул. А может, это пыль от книжек…

Крецик чертыхнулся, а Студент злобно сказал:

— Если тварь вырвется, сам будешь её ловить.

Но тварь не вырвалась: Крецик левой рукой прижал курицу к боку, а правой придавил её голову к столу.

— И долго мне её держать?

— Пока не сдохнет, — коротко хохотнул Студент.

Крецик тоже усмехнулся, но мне шутка не показалась.

— В щупе размещена линза сканера, — Студент неожиданно перешёл на лекторский тон. — Сейчас я поднесу щуп к глазу образца, фиксацию которого обеспечивает ассистент… держи!.. твою мать…

Курица забилась в истерике, но быстро успокоилась. Из шкафа послышался короткий писк зуммера.

— Всё, — сказал Студент, отступая. — Радужная в памяти. Можешь оставить птицу в покое.

Крецик отпустил курицу, и вытер руки о плащ.

— Теперь смотри, — подозвал Студент «ассистента» к шкафу. — Скан радужной преобразуется в замкнутую кривую матрицы значений. Как только дешифратор закончит работу, на счётчике высветится число…

— Триста пять, — перебил его Крецик. — Триста четыре… триста три…

— Это число секунд до смерти образца.

— Пять минут? — недобро улыбнулся «ассистент».

Он подошёл ко второму свёртку и вытащил из него лёгкий топорик. Я такие в кино видел, про индейцев.

«Вот и недостающие до трёх баллов десятые! — с воодушевлением отметил Демон. — Хранение и ношение холодного оружия: колющее, режущее, рубящее… Давай его убьём?»

Крецик коротко замахнулся и ударил топором по курице. Только птица оказалась неробкого десятка: поняв намерения рецидивиста, она изо всех сил заработала крыльями и свалилась на пол. Так что удар пришёлся по столу. Брызги пластика полетели в разные стороны.

Студент с коротким воплем схватился за щеку:

— А если бы в глаз?!

— Ты же в очках, — отмахнулся «ассистент».

Курица всё ещё была рядом с ним, и Крецик не собирался отпускать жертву. Ещё один замах, удар, и снова мимо… или попал?

Птица истошно завопила и бросилась искать спасение в книжных джунглях. Крецик не стал её преследовать. Тяжело дыша, он левой рукой растирал правый локоть.

— Ну, ты… охотник! — насмешливо сказал Студент, поднимая с пола обрывок верёвки. — Поразительная точность! Со второго раза перерубил. Если не знать, что целился в голову…

— Так даже лучше, — спокойно сказал Крецик.

Осторожно прижав травмированный локоть к поясу, он левой рукой поднял топор и принялся неловко совать его обратно в бумагу.

— Дай, помогу, — сжалился над ним Студент, и быстро завернул оружие в свёрток. — В наших палестинах за такие «инструменты» сроки дают.

— Так даже лучше, — повторил Крецик. — Если у твари разрублена нога, вряд ли она истечёт кровью за оставшиеся три минуты.

Студент повернул голову к ящику и подтвердил:

— Сто семьдесят пять. Уверяю тебя, что бы с курицей ни приключилось, жить ей осталось три минуты. Я пробовал на исключённых из жизни. Безошибочно! — он энергично потёр ладонями щёки, и возбуждённо продолжил: — А одному даже выпало восьмизначное число. Прикинь? Дедушку должны были пустить в расход утром, а бленкер сигналит за сотню миллионов секунд! Стою и думаю: ага! Тут что-то не так. А на следующий день узнал, что ему приговор заменили: вместо вышки десять лет каторги.

— И ты этот ящик таскал к смертникам? — недоверчиво спросил Крецик, баюкая правый локоть.

— Зачем же? Сканер легко вынимается из обоймы. С ним и ходил. В цугундере только сканировал сетчатку, а обработка здесь…

От захватывающей истории меня отвлекла курица. Пернатое животное не придумало лучшего, как, описав приличную дугу, возвращаться к столу и живодёру с топориком. Но в этот раз у неё на дороге стоял я. И всё, что мне оставалось, это прислушиваться к приближающемуся клёкоту, в котором слышались и обида, и печаль, и общее уныние от жестокого мира…

«Как только курица тебя обнаружит, она вновь разразится воплями, — пообещал Демон. — Преступники поймут, что в комнате кто-то есть!»

Осмотревшись, я выбрал самый увесистый том из книг, до которых мог дотянуться. И когда курица, которая шла, не разбирая дороги, была в полуметре от моих ног, ударил её сверху ребром тяжеленного фолианта. Всё остальное произошло не по плану, но на пользу: ближайшие книжные башни закачались и обрушились мне на голову. Понимая, что бандитам будет интересен труп птицы, я перешагнул комок перьев и сделал несколько шагов, стараясь оказаться по другую сторону завала.

— …ей конец, не сомневайся, — послышался через секунду голос Студента. — На табло нули.

— И всё-таки хочу её увидеть, — придушенно сказал Крецик, протискиваясь глубже в завалы книг.

Вскоре, судя по пыхтению, он двинулся в обратную сторону, и я перевёл дух.

— А хочешь узнать, сколько тебе осталось? — жизнерадостно спросил Студент.

С того места, где я сейчас прятался, что-то увидеть было невозможно, но по затянувшейся паузе легко было представить, как Крецик побледнел.

— А на себе проверял? — хрипло спросил он.

— В первую очередь!

Студент от радости даже хлопнул в ладоши. Судя по хлопку, умирать ему было не в этой пятилетке.

— Нет, — сухо сказал Крецик. — Не хочу. Как мы вывезем бленкер из библиотеки? Он разбирается?

Студент ответил не сразу. А когда всё-таки ответил, его голос показался отстранённым:

— Нет, не разбирается. Монтаж делал по наитию. Собственно, я совсем другой прибор собирал. Это не бленкер смерти, а средство связи. Если я раскручу блоки, мне понадобится неделя, чтобы заэскизировать электрическую цепь, и полгода, чтобы её восстановить.

— Средство связи? С кем?

— С ноосферой. С Богом. С Абсолютом. Называй, как хочешь. Ответы на самые важные вопросы. Кто же знал, что живущих интересует только один вопрос: сколько осталось до смерти?

— Очень интересно, — сказал Крецик после небольшой паузы. — Но как этот ящик вывезти в порт?

— Я пока ещё не видел денег! И документов не видел! А ещё должен быть билет на пароход…

Про документы Студент почти выкрикнул. Наверное, документы его интересовали больше всего.

— Вот тебе билет, — спокойно сказал Крецик. — До Лиссабона. Как просил. И документы. А деньги в каюте…

Они замолчали. Наверное, Студент рассматривал документы.

— Вы просите слишком много доверия, — сказал он минуту спустя. — Я мало, что смыслю в документах. Но как выглядят деньги, представляю очень хорошо. Мне бы хотелось увидеть оплату до того, как бленкер попадёт на борт «Аркадии».

— А вы требуете невозможного, — вздохнул Крецик. — По-вашему, я должен был пронести баул с деньгами мимо таможни. А потом с этим же баулом вы собираетесь пройти таможню в обратном направлении. Вы вообще когда-нибудь переходили границу?

Я представил, с каким сомнением они смотрят друг на друга, потом на шкаф.

— Как мы его вывезем? — кисло вернулся к исходному вопросу Крецик. — Без помощи охраны нечего и думать пронести аппарат через проходную. Сто кило! Нужен грузчик с тележкой. Вдвоём не справимся.

— Справимся, — вяло возразил Студент. — Пойдём, подгоним машину. Я покажу, как проехать.

Крецик с облегчением рассмеялся:

— Заставил ты меня поволноваться, Шурик…

«Шурик, — отметил я про себя, — Студента зовут Шурик. В списке постояльцев комнаты, ручку которой я так удачно пометил альдегидом, значился только один Шурик — Александр Никаноров…»

4. Метка «девять-шесть-два»

К пыльной действительности книгохранилища меня вернула тишина. А через секунду погас свет. Выждав для верности несколько минут, я включил фонарь и начал пробираться к столу. Выбравшись из завалов, на всякий случай поискал курицу — человек, проживший хотя бы месяц в условиях мегаразвитого социализма, меня поймёт. Но курицы не было. Мои клиенты не хуже моего знакомы с реалиями жизни.

Зато на столе лежал билет. На предъявителя. С фотографией белоснежного красавца, рассекающего волны, — пароход «Аркадия». Наверное, чтобы пассажир, подходя к причалу, не перепутал, и сел на своё судно.

Я положил билет к документам в гимнастёрке и для надёжности проверил пуговицу: пришита крепко, клапан держала. Подошёл к шкафу. Уроки мнемоники мне давались с трудом, зато прилежания было с избытком. Да, я запомнил последовательность нажатия кнопок и переключений тумблеров. Я знал, как включить адскую машину.

На конце щупа, который покоился в специальном зажиме, загорелся светодиод, и я задумался: а вдруг прибор отпустит мне сутки жизни? Или час?

Поёжился. Дело, которое минуту назад казалось простым и ясным, превращалось в нечто мистическое и ужасное.

Как жить, если знаешь точное число секунд до своей смерти? Но выбор был небольшой: делать или уходить. Я выбрал первое, и через секунду выругался от боли. Что удивило: страдал один глаз, а слёзы текли из обоих. Закрыв поражённый глаз ладонью, присмотрелся к индикаторам. Циферок было много. Вот чёрт! Надо было приготовить ручку и бумагу. Придётся запомнить. Так, слева-направо: «девять-шесть-два…»

— Руки за голову!

«Враждебная команда тихим голосом, реагировать молча и с максимальной жестокостью!»

Я потянулся руками кверху, но на середине движения выключил фонарь и глубоко присел, перекатился, развернулся. Через мгновение слева, где я только что стоял, что-то упало. Не раздумывая, бросаюсь на противника. Теперь нужно быстро оценить оппонента и ещё быстрей принять решение: бежать или принять бой. И только потом, если нет сомнений в превосходстве, искать уязвимые места: голова, шея, грудь…

Грудь у противника была: высокая и крепкая. И запах ландышей. Ниже на голову и в два раза легче меня. Я уже был в маунте, но от ужасной догадки вместо того, чтобы приналечь локтем на горло, остановился. Противник воспользовался моим замешательством и вывернулся. А потом треснул меня по лбу… до искр и фиолетовых пятен.

— Мария?!

Она рассерженно зашипела:

— Включи свой дурацкий фонарь. Я об него руку зашибла!

Вспомнил о фонаре, который по-прежнему держал в руке и включил его. Сразу стало понятно: она пыталась достать меня кулаком, но зацепила фонарь, который ударил меня по лбу.

— Что ты тут делаешь? — громко спросила Мария.

— Осматриваю подпольную лабораторию, — я немного подумал и уточнил: — хотел помочь…

— «Помочь», — с непонятной интонацией повторила Мария. — Ты слышал, о чём они говорили?

— Александр Никаноров придумал способ…

Но она перебила:

— Я не спрашивала, о чём они говорили!

— Да, слышал.

— Ты понимаешь, что теперь возглавляешь список проблемных секретоносителей?

Не потратив на размышления ни секунды, я кивнул:

— Конечно. Где подписать о неразглашении?

— Молодец, — похвалила Мария. — Рада, что не спросил об уровне гостайны. Мне бы пришлось ответить, а потом беспокоиться о твоём душевном здоровье.

Я не знал, что сказать, и промолчал.

— Ты понял, как эту штуку включить?

— Она включена, — я направил фонарь на шкаф. — Щуп в глаз, и прибор покажет, сколько тебе осталось…

— Только не вслух! — снова перебила меня Мария.

Она взяла щуп, осмотрела его и приблизила к левому глазу. Застонала. Я поставил фонарь на стол.

— Кажется, я себя ослепила, — пожаловалась Мария.

Я забрал у неё сканер и с опаской глянул на счётчик. Но там ничего не было.

— И что дальше? — спросила Мария.

— Должны появиться циферки… ага! Есть!

Она подняла лицо. Было видно, как она пытается разглядеть число.

— Смотри только здоровым глазом, — посоветовал я.

Прибор показывал огромное число, которое начиналось так же, как и моё: «девять-шесть-два», и мне почему-то стало радостно.

— И что это значит?

— Число секунд… — я замешкался, ожидая очередного окрика, но она молчала. — До финиша.

— Понятно. Ты уже пробовал?

Мне стало холодно, но ответил честно:

— Да. Но повторять что-то не хочется.

— А придётся, — сухо сказала Мария и сделала недвусмысленный жест рукой: — Поднеси к глазу.

Мне показалось, что с ней лучше не спорить.

Голубоватое свечение светодиода, зыбкое, едва заметное в луче фонаря, полыхнуло тысячью солнц.

Я снова выругался.

— Ну и что? — требовательно спросила Мария. — Мои цифры погасли, но ничего нового не появилось.

— Нужно подождать, — вытирая слёзы, пробормотал я. — Дешифратор закончит работу и высветит ответ…

— Ни фига! Нету ничего…

Через минуту я понял, что прибор дважды не радует. Сделалось тревожно.

— Но в первый раз тебе много дали?

— Как и тебе: «девять-шесть-два». Умрём через тридцать лет в один день.

— Ого! Это нужно отметить.

Она деловито вынула из кармана плаща небольшую плоскую флягу, наполнила колпачок и тут же опрокинула содержимое себе в глотку. Крякнула, вытерла рукавом губы и вновь наполнила.

— Теперь ты, — сипло приказала она.

Я попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась. Мне это показалось добрым знаком: я взял колпачок и решительно выплеснул жидкость мимо левого плеча, а чтобы не было слышно падения капель, шаркнул по полу ногой. Вроде бы получилось: я и сам ничего не услышал. Теперь бы угадать, чего именно она ждала, какого эффекта? Ответом была её полная неподвижность: в пол-оборота ко мне, отвернувшись…

«Быстродействующий», — сообразил я. Застонал и рухнул на колени. Собравшись силами, одним мощным порывом опорожнил желудок на пол. «Вот дурак, — сказал Демон, — если бы пообедал, выглядело бы натурально».

Смотреть и вправду было не на что: жалкие остатки утренних сырников в лужице бледно-серой желчи. Это выглядело настолько отвратительно, что меня вырвало ещё раз — вполне натурально и достаточно обильно.

Мария по-прежнему стояла безучастно, не шевелясь. Тогда я тщательно прицелился и упал лицом в блевотину, дёрнулся и затих, имитируя потерю сознания.

На самом деле, для убедительности я и вправду мог себя вырубить, но важно было узнать, что Мария будет делать дальше. Поэтому я только замедлил биение сердца и почти перестал дышать: нитевидный пульс, поверхностное дыхание…

Она присела и приложила пальцы к моей шее. Приятное ощущение! Потом обыскала карманы плаща, вытащила из бокового корешок квитанции заказа книг. Несколько секунд его разглядывала. Вернула квитанцию мне в карман, вздохнула и кому-то позвонила. В тишине были слышны гудки вызова в наушнике её телефона.

— Мара. Я на месте, с нагрузкой.

Далёкий голос что-то неразборчиво пробурчал.

— Знакомый перс, Максим Бобров. Я докладывала… Да, исключила, но его вырвало… Под мою ответственность, Пал Палыч… как прикрытие…

Голос в трубке разродился неспешной, проникновенной речью, из которой я расслышал только: «Аркадия», «Запад» и «машина». О Крецановском и Никанорове голос тоже что-то говорил. Но вскользь, как о чём-то далёком и незначащем.

Наверное, я немного перестарался, входя в роль покойника. Потому что очнулся не по своей воле, а от жгучего вдоха едкого нашатыря. Я чихнул, закашлялся, и очень правдоподобно, размазывая сопли по щекам, «пришёл в чувство».

В комнате горел свет, и отсюда, с моего ракурса, на фоне чёрного потолка сталагмиты книг казались неприступными Гималаями.

— Как ты? — проявила участие Мария, вытирая влажным платком мне лицо.

— Бывало и лучше, — признался я. И не удержался от упрёка: — Это было обязательно?

Она усмехнулась:

— Тебе электро-оракул посулил долгую жизнь. Отчего не проверить? Кроме того, боялась, что начальство захочет с тобой пообщаться, а мы ни о чём не договорились. Брякнул бы что-то поперёк моей наспех сколоченной легенды, и возлегли бы в братской могиле.

— «Возлегли»? — заинтересовался я. Но понял, что ей не до шуток: — И как? Получилось?

Она кивнула и осмотрелась.

— Ты уже понял, как шкаф отсюда вытащить? У нас мало времени.

— Конечно, — сказал я, поднимаясь на ноги. — Агрегат стоит на плите лифта. Здесь когда-то был угольный амбар. Внизу — шахта в котельную, сверху — штольня, в которую сыпали уголь с хоздвора… а почему мало времени? Мы торопимся?

— Не вижу люка, — она задрала голову.

— Потолок вместе с люком в саже. Нужно найти кнопку пуска подъёмника, и эта штука поедет наверх.

Мария сделала приглашающий жест ладонью:

— И чего ты ждёшь?

— Вводных. Куда мы спешим, и что мне за это будет?

— Спешим мы на Васильевский, — сказала Мария, сосредоточенно поправляя мне воротник. — «Аркадия» отходит через час. А буду тебе я.

— Мы вдвоём, каюта парохода и этот агрегат? — уточнил я, зачем-то пнув ногой машину, которая умеет считать секунды до смерти.

Она замерла:

— Тебе мало?

Я покачал головой. Сравнивать Марию в каюте океанского лайнера с одиночеством казармы казалось столь же бестолковым, как сравнивать разницу между жизнью и смертью…

Повезло, что я действительно неплохо потрудился, изучая сети и коммуникации подвалов библиотеки. Зная, где проходит жгут сигнальных проводов освещения и вентиляции, без труда отыскал потайную кнопку и без колебаний её нажал.

Мария вздрогнула, а я только ухмыльнулся, когда шкаф поехал вверх, а потолок раздвинулся, открывая унылое серое небо. Капли дождя будто караулили нас — влетели в подвал трассирующими очередями. Сильный сквозняк качнул книжные сталагмиты, один из них рухнул. Хлопья сажи, простреленные дождём, чёрным облаком унеслись ветром.

— Нужно бежать наверх, чтоб не украли, — порывисто повернулась ко мне Мария.

— Что ж, побежали, — согласился я, не сводя взгляда с колонны, выползающей из-под пола.

Я был уверен, что группа Марии уже наверху, и что никто не посмеет подойти к бленкеру. Но если ей хочется делать вид, что всё происходящее — несанкционированная руководством импровизация, то и пусть. Она мне обещала, и я в потрясающем деле. Это не корпеть над конспектами и страшиться сессии. Тут всё по-настоящему! А при удачном раскладе могут и в звании повысить, и диплом перед строем вручить. Ну, и Мария, конечно. Кто бы мог подумать, что феерическую карьеру могут делать не только брошенные котята: с помойки на подушку хозяина, но и контуженые красноармейцы с голосами в голове?

5. Приказано не возвращаться

Мы поднялись на борт по её билетам. Билет Крецика всё ещё лежал в гимнастёрке. Я не забыл о нём.

В том, что операция согласована со всеми инстанциями, не было сомнений. В порту никто не поинтересовался содержимым ящика, не прозвучало ни одного вопроса. Пограничники на документы даже не глянули. Так бывает только в одном случае, когда таможня, политотдел и погранцы получают приказ: к этим персам не подходить.

Лица грузчиков показались смутно знакомыми, — кажется, это они были с Марией утром, — но я не присматривался. Они только занесли ящик в каюту, пробурчали «счастливого плавания» и ушли.

Попытка обнять Мару оказалась безуспешной, она решительно отстранилась и недовольно сказала:

— Держи себя в руках, милый. Всему своё время. И тебе придётся, как следует вымыться, прежде чем я позволю к себе прикоснуться.

Я попросил огласить список предстоящих мероприятий.

— Сейчас поднимемся на палубу, и как все нормальные люди понаблюдаем за движением «Аркадии» по каналу. Потом у нас ужин, потом посидим в баре, надеюсь, потанцуем. Ну, а после вернёмся в каюту и сравним мои желания с твоими возможностями.

Звучало высокомерно и с толстым слоем снобизма, но мне было наплевать. Тем более что каждый пункт её плана был недосягаем с койки моего убежища. Я уже направился к двери, но заметил монитор на столе, задвинутом в угол каюты.

— Компьютер?

— Наверное, — равнодушно сказала Мария. — А может кабельное телевидение. Транслируют из общего центра, а ты можешь только листать программы…

На палубе царила предстартовая суета. Толпа народа сгрудилась у правого борта. Кто-то кричал тем, кто стоял на причале. Кто-то пытался расслышать, что кричали с причала. При этом все были необыкновенно бодры и веселы. Накрапывающий дождик нисколько не мешал общему ликованию. Я ничего не понимал. Мы оставляли простой и понятный мир. Отправлялись во враждебное окружение. Чему радуются эти люди?!

Мария решительно вломилась в самую гущу праздника, а поскольку держаться за руки мы ещё не привыкли, то почти сразу затерялась в толпе.

Только я не настаивал. Спокойно перешёл к левому борту. Здесь никого не было. Зато был хороший обзор берегов Невы, теснину которых с минуты на минуту оставит наше судно. Была волна, и ленивый полёт чаек… пахло влагой и гниющей травой. Снизу коротко взревел буксир, двое матросиков, перегнувшись через борт, наблюдали, как натягивается над рябыми от дождя волнами толстый корабельный канат.

Не успел я порадоваться своему нечаянному одиночеству, как увидел девушку с копной соломенных волос. Она сидела под спасательной шлюпкой в шезлонге и с ожесточением грызла яблоко. Под шезлонгом лежал рюкзак и стоял термос. Заметив мой взгляд, девушка отвернулась. Но яблоко грызть не перестала.

— Приятного аппетита, — насмешливо сказал я. — Не сыровато для пикника?

Блондинка резко обернулась, смерила меня с головы до ног и враждебно сказала:

— Погоду, как и Родину, не выбирают.

Мне показалось, что она крепко обеспокоена, почти в панике, но тон её ответа не располагал к продолжению беседы. Я подумал: «не стреляет и ладно», и поймал за пояс проходящего мимо полового:

— Не в курсе, как скоро выйдем в море?

Человек освободился, с достоинством поправил одежду и ответил:

— Десять узлов, считайте сами. Через три часа будем в заливе. Потом объявят о праздничном ужине. Номер столика совпадает с номером каюты. И ради Бога! Никого не трогайте руками.

«Какие мы нежные!» — посмеялся Демон над негодованием штатского. Половой ушёл по своим делам, а я решил заняться своими.

Убедившись, что Марии в обозримом пространстве не наблюдается, а блондинка с яблоком не обращает на меня внимания, открыл дверь в пассажирскую надстройку и окунулся в атмосферу пластика, табака и лака. Здесь было сухо и тепло. За столиком с надписью «Администратор» сидела ещё одна блондинка. Только эта, в отличие от побирушки под шлюпкой, была приветливой до тошноты:

— Чем могу помочь? — улыбнулась девушка.

Я обратил внимание на её белоснежные ровные зубы и протянул анонимный билет Крецика:

— Не могу найти каюту. И где мне взять ключ? Билет подарили, а вводных не дали.

Она сверила номер билета со своей амбарной книгой, ляпнула на билет печать и вернула с двумя ключами:

— Каюта триста семь. Прямо по коридору, по лестнице на один этаж наверх и налево.

Я поблагодарил и двинулся в указанном направлении. Через минуту стоял перед дверью с нужным номером.

«Поразительная чёткость инструкций, — признал я. — Чувствуется, что объясняет дорогу не первый год».

Зашёл в каюту и остолбенел. Между койками стоял ещё один бленкер смерти. Сразу стало душно. Почему-то захотелось в убежище, в казарму. Я снял шляпу, стряхнул капли дождя в сторону двери и присел на краешек кровати.

Потом вспомнил о деньгах и заглянул под койку. Здесь лежал чемодан средних размеров. Потрёпанный кожаный чемодан чёрного цвета. Очень прочный, с двумя крепкими ремнями поперёк корпуса и тремя замками.

Я попробовал вытащить баул одной рукой, но понял, что мне это не под силу. Тогда я встал на колени перед кроватью, и вытащил его двумя руками. Расстегнул ремни и присмотрелся к замкам. К моему удивлению, это оказались крепкие, стальные запоры, которые отняли у меня по пять минут каждый. «Интересно, под кожей металлический корпус»?

Откинул крышку.

В кино в этой сцене главный герой задумчиво свистит и чешет затылок. Но я не в кино. И мне не хочется быть главным героем. Их часто убивают. Поэтому я тихо закрыл чемодан и затолкал его обратно под кровать.

«С деньгами Крецик не обманывал. А вот изобретатель, судя по всему, готовился обмануть Крецика».

Я подошёл к шкафу и легонько толкнул его плечом. Аппарат не шелохнулся. «Тяжёлый!»

Открыв створки, увидел иконостас тумблеров, кнопок и циферблатов, очень похожий на тот, что стоит двумя этажами ниже в нашей с Марией каюте. На мгновение закралась мысль: может, Студент сделал два бленкера? Один сразу отправил на «Аркадию». А второй оставил для демонстрации в лаборатории.

Это казалось глупым, но, судя по весу чемодана с деньгами, возможным.

Извлёк кабель со сканером и попытался включить бленкер. Но он был тих, как покойник. Поискал глазами шнур с вилкой. Да, вот он. Воткнул вилку в розетку, и снова включил. Прибор загудел, лампочки радостно расцвели предновогодним настроением. Только звук трансформатора был другим. Бленкер Никанорова шумел, как неисправный холодильник. А этот мурчал, как котёнок, которому перепал кусочек сала.

Я осторожно поднёс щуп к глазу. Нет, на этот раз меня не ослепило. Напротив, голубоватое свечение показалось тёплым, даже ласковым. В голове потеплело. Именно «в голове». Странное ощущение. Прибор будто подогревал мне мозг.

Опустил щуп и глянул на индикаторы. Вместо циферок светился бред. Глаза ничуть не слезились, я всё отчётливо видел: плюсы, минусы, звёздочки, запятые и точки. И сразу стало понятно, что это «кукла». Единственное назначение этого рукоделия: как можно дольше морочить покупателю голову.

Я всё-таки почесал в затылке и присвистнул. У меня теперь два бленкера и две каюты. В одной — чемодан с деньгами, в другой — дрессированная пантера, замаскированная под женщину. Это что же, на два фронта, получается? Или рассказать о втором бленкере Марии? Но тогда придётся признать, что я утаил билет. И про деньги рассказать. Нет, о деньгах я ей точно не скажу.

Выдернул вилку из розетки и вынул из кармана корешок библиотечной квитанции, разорвал его и одну половинку скатал в шарик. Закрыл шкаф и засунул бумажку в нижнюю щель между дверцей и корпусом шкафа. Теперь, если кто-то в моё отсутствие откроет шкаф, я буду знать об этом: потому что шарик выкатится из щели и затеряется в ковре каюты.

Я спрятал под подушку билет с одним из ключей и уже пошёл к дверям, когда вспомнил о чемодане. Пришлось снова становиться на колени. Остаток библиотечной квитанции засунул под дальний левый угол баула. Если кто-то будет интересоваться деньгами и даже заметит этот клочок бумаги, он ни за что не угадает, в каком месте под чемоданом лежал огрызок квитанции.

С чувством исполненного долга я вышел из каюты, запер дверь и повесил табличку: «не беспокоить».

С ключом тоже нужно было что-то делать. Оставлять его в кармане не хотелось. Но и этот вопрос решился просто. В конце коридора заметил столик с вахтёром. Женщина отвлеклась от газеты и строго на меня посмотрела. Я сразу почувствовал себя дома.

— Предполагается бурная ночь, — я звонко щёлкнул пальцами по шее, всем видом показывая, что уже начал к ней подготовку. — Боюсь потерять ключ, мамаша. Ужин, танцы-шманцы… Можно, оставлю у тебя? Передашь сменщице или коменданту, если загуляю.

Женщина посмотрела мне в глаза, и её лицо неожиданно смягчилось:

— У нас нет коменданта, молодой человек. Но если идёте на ужин и собираетесь танцевать, я бы вам посоветовала избавиться от этого ужасного плаща и сменить рубашку. Умыться бы вам тоже не помешало, грязь под ногтями… а ещё у вас ссадина на лбу.

Я вздрогнул, и она это заметила:

— Это просто совет. Только представьте: девушка стирала платье, гладила, а может вообще в первый раз надела. А вы такими руками…

Она неодобрительно покачала головой, небрежно бросила ключ в ящик стола и снова уткнулась в газету. А я перевёл дух и пошёл к лестнице. Посмотрел на руки: ну, да, помыть перед ужином. Но при чём тут плащ? И вообще, какого чёрта они все смотрят на мои руки?!

Столовая пугала. Никогда в жизни не видел столько накрахмаленных скатертей, света и улыбок. Но настоящим потрясением было количество ножей и вилок.

— Ложкой — только первое блюдо, — наклонив голову, прошептала Мария. — Второе — вилкой.

Я кивнул и попробовал разрезать кусок мяса боковой стороной ложки. Она оказалась тупой. Дикари! Даже ложку наточить не могут.

— Ножом, Макс, — терпеливо пояснила Мария. — Режут ножом. Придерживают вилкой. Ложкой у них только хлебают. Делай, как я. Не ошибёшься.

Я неуверенно взял нож и покрутил его между пальцев от мизинца к указательному и обратно.

— Прекрати! — с досадой сказала Мария. — На нас смотрят…

Отложил нож и затравленно оглянулся. В столовке было сотни две народу. Все с ножами и вилками. Если эта банда на нас бросится, нам с Марией не отбиться.

— Перестань вертеться!

Кушать не хотелось. Меня злила эта роскошь и благолепие. Еда пахла вкусно. Так, наверное, пахнет сыр в мышеловке.

— У меня нет денег, чтобы за это заплатить.

— Стоимость еды входит в цену билета. Куда ты ушёл с палубы? Не могла тебя найти.

Я не опустил глаз под её пристальным взглядом и твёрдо сказал правду:

— Знакомился с девушками.

— С девушками?

— Ну, вторая немного старовата, и всё время ворчит, всем недовольна. Но первая — Афродита! Очень красивая. Только у неё что-то с зубами. Чересчур ровные. Протезы, наверное. Бедная девочка…

Не знаю, что её развеселило. Но смеялась до слёз.

— Ну, ты остряк. У меня тушь потекла…

Я пожал плечами. Не так-то просто понять: тушь потекла — это хорошо или плохо?

— Партия выделила деньги для доставки аппарата врагу. Так что всё оплачено. Я уже купила тебе нормальную одежду. Как вернёмся в номер, сразу примешь ванну. Потом заглянем к парикмахеру.

Я подождал, пока она закончит с мясом, и признался:

— Ничего не понимаю. Зачем мы везём аппарат врагу? Мне казалось, всё должно быть наоборот: враги изобретают, а мы у них воруем, и везём себе.

— А ты представляешь, во что превратится мир, если каждому будет известно, сколько ему осталось до смерти?

Нет. Этого я не представлял. Но пока раздумывал, как это сказать, она понеслась дальше:

— Это будет конец, Макс. Полная остановка социального механизма. Мир построен на двух принципах. Во-первых, каждый знает, что однажды умрёт. Во-вторых, никто не знает, когда умрёт. Второе помогает человеку отвлечься от первого. Убери второе, и первое парализует волю, надежду и мечты. Человек не сможет ни думать, ни работать. Зная время своей кончины, он будет тупо смотреть на секундную стрелку и ждать.

Её слова заставили меня призадуматься: когда это у меня была воля? На что я надеялся? И о чём таком, чёрт возьми, я в последнее время мечтал?

— …бленкер Никанорова — это идеальное оружие, которое гарантированно уничтожит врага в его логове, — с блеском в глазах продолжала Мария. — Только представь, не прикладывая никаких усилий, превращаем Запад в пустыню, сохранив народный арсенал: атомные бомбы, химию, коллекцию бактерий и средства доставки. А после капитуляции — никаких очистных мероприятий. Приходим на всё готовое!

Я смотрел, с каким аппетитом она поглощает блюда вероятного противника, и прислушивался к своим ощущениям. Тошнота и отвращение. Неужели это и есть морская болезнь? Читал в книжках, но ни разу не «болел».

Войну провёл в окопах Северного Приморского фронта. Жрали всё, кроме камней и друг друга. Счастье, что в роте нашёлся умелец, который молол сушёную рыбу, смешивал её с ржаной мукой и выпекал «рыбный» хлеб. Липкая тёмно-серая масса ненадолго спасала от голода. А когда становилось совсем невмоготу, играли в карты на поход в тыл к чухне за едой. Бывало, что оттуда кто-то возвращался. Бывало, что и с едой…

— А зачем нам оружие после тотальной победы над врагом? — спросил я. — Против кого его применять?

Она не ответила. Была слишком увлечена уничтожением продовольственных запасов Запада.

— Пойду, — сказал я, вставая из-за стола. — Дай ключ, подожду тебя в комнате.

— Я соберу еду, — пообещала она. — В каюте поешь.

— Не нужно. Тошнит. Наверное, укачало…

В каюте разделся и полез в душ. И снова горькое разочарование: горячая вода. Не в оцинкованном ведре на плите коммунальной кухни, нет, — из крана! Захотелось побежать к Марии и сказать об этом. Чтобы шла скорее мыться, — ну, как отключат?

Но потом решил, что здесь, наверное, всегда так: вместе с белоснежными скатертями, ножами с вилками, и ослепительными люстрами, под светом которых родимые пятна капитализма выглядят особенно заманчиво.

На специальной стеклянной полочке лежало мыло. Белое. Пахло земляникой и яблоком. Еле сдержался, чтоб не укусить. Намылился и вообще очумел: пена была белой! И не щипала кожу табуном голодных вшей…

Постояв минуту в огромной белой лохани, мне пришло в голову, что можно закрыть нижнее сливное отверстие и набрать тёплую воду, в которую получится окунуться целиком. Но я не стал этого делать. Не по товарищески. А вдруг, всё-таки, воды не хватит?

Выключил душ и, шлёпая босыми ногами, вернулся в комнату. Чистые полотенца лежали на полке в шкафчике аккуратной стопкой. Принюхался. Пахло тем же мылом, которым только что пользовался. Покачал головой: я же могу организовать стирку! Прямо сейчас!

В горячей воде!

Тут же побросал вещи под душ и залил горячей водой. Потом долго их намыливал. Мыло уменьшилось в размерах, но пахнуть не перестало. И не разваливалось осклизлыми кусочками, — оставалось твёрдым и скользким.

Чудеса!

Пришла Мария. Заглянула ко мне в душевую. Я не растерялся: намотал на бёдра полотенце. Ничего не сказала. Прикрыла дверь.

Закончив стирку, я только раз сполоснул вещи, — хотелось подольше удержать приятный запах, — выкрутил, и, напевая марш: «Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью», вышел из душевой.

— И где ты собираешься развешивать свои тряпки? — с заметным сомнением спросила Мария.

— Попрошу у вахтёрши верёвку и натяну где-нибудь на палубе, — беспечно отмахнулся я. — У них тут много места. Надеюсь, бомжи не своруют.

— Бомжи? — удивилась Мария. — А! Третий класс. Оставь вещи в ванной, Макс. Смотри, капает. Пол залил…

Она была права. Некрасиво получилось.

— Сейчас вытру, — смущённо пообещал я. — Вот только тряпку найду.

— Присядь, — она указала взглядом на одно из кресел у круглой форточки. — Вот так, в своём полотенце и садись. Пожалуйста.

Я сел в кресло, немного смущаясь. Всё-таки полотенце было недостаточно длинным и широким, чтобы сидеть в нём без исподнего.

— Молодец, — улыбнулась Мария. — А теперь внимательно слушай. На пароходе есть прачечная. Кладёшь вещи в корзинку, — она вынула из стенного гардероба корзинку, — и просто выставляешь за дверь. Горничная заберёт, а после стирки принесёт сухое и выглаженное. Эта часть понятна?

— Так точно, — я снова почувствовал приступ морской болезни. — Это всё бесплатно?

— Бесплатно. И это не всё.

Она распахнула другую дверцу шкафа и показала пальцем на пиджак, из-под которого выглядывали штаны. Рядом висели рубашки.

— А здесь твоё бельё и туфли, — она выдвинула нижний ящик. — В этой одежде ты будешь лучше соответствовать легенде.

— Про легенду ты ничего не говорила.

Вместо ответа она подошла так близко, что у меня перехватило дыхание.

— Что это? — спросила Мария, поглаживая указательным пальцем шрам на предплечье.

— Ранение, — я был разочарован резкой сменой темы. — Финский снайпер отметил. Промахнулся.

— Промахнулся?

— Ну, если бы попал, мы бы не разговаривали…

Она похлопала меня по руке и сказала:

— Одевайся. А я вынесу твои обноски.

Я постарался одеться быстро, и был вознаграждён:

— Прекрасно! — у Марии сияли глаза.

Мне была приятна её оценка. Я неловко пригладил волосы, пошевелил плечами и пожаловался:

— Трусы жмут. И штаны тесные: давят в паху и в коленях. Ни сесть, ни лечь. Рубашка тоже мала…

— Не трусы, а плавки, — строго поправила Мария. — И не штаны, а брюки. И одежда не жмёт, а подчёркивает фигуру. Кресло хорошо вытер?

Я кивнул и показал влажное полотенце.

— Садись и слушай, — она отобрала мокрое полотенце и выбросила его за дверь к остальным моим вещам: — Пришло время применить на практике всё, чему тебя учили, боец. Ты во враждебном окружении. Каждое слово, жест, взгляд — всё! — враг попытается обратить против тебя и Мегасоца. У тебя только один способ защитить Родину. Угадаешь?

— Мимикрия?

— Соображаешь! — Мария щёлкнула пальцами правой руки и села в кресло напротив: — Мехмат рулит?

Я удивился: о довоенном студенчестве не во всякой анкете указываю. Ибо с «чистого листа». Поразительная информированность…

— Кстати, хотела спросить. Почему в универе не восстановился? Профессура от тебя без ума: второй Чебышёв! Если гений, почему в ЧК?

Хотел брякнуть: «оттого и в ЧК, патамушта гений», но сдержался, передумал. Сказал другое:

— Лагранжианы нынче не актуальны. Я в основном по небесной механике… а небо на хлеб не намажешь.

Она одобрительно качнула головой, и сказала:

— Работа под прикрытием. У нас всего восемь суток перехода. За восемь дней ты должен стать одним из них.

Я изобразил сомнение, но Мария пресекла мою нерешительность на корню:

— Не прибедняйся, Макс. В универе до сих пор помнят, как ты за ночь готовился к сессии.

— Это было давно, — промямлил я, — ещё до первой контузии. А сейчас чердак не под той крышей. Теперь я слышу голоса…

— Значит, матчасть будете учить всей компанией. Я подберу необходимые материалы. Каждый вечер обсуждаем пройденные темы. За неделю ты должен стать цивилизованным человеком.

— Разве я дикарь?

— В их понимании, да, — кажется, она смутилась. — Но я уверена, что ты справишься.

— А когда мы вернёмся домой, я смогу получить обратно свою одежду? В этой пижонской амуниции у нас можно дойти только до первого милиционера, — я провёл руками сверху вниз, показывая всеми пальцами на костюм.

Она смутилась ещё больше. Отвернулась в сторону, покусывая губы. Совсем как тогда, в подвале, когда пыталась меня отравить.

— Меня беспокоит состояние прибора, — сказала Мария. — Почему он отказался высвечивать твоё время жизни? Давай-ка включим. Хочу проверить его работоспособность после транспортировки.

Она снова грубо ушла от ответа. Но указывать, что делать старшему по званию, меня отучили ещё в учебке.

Я молча запустил бленкер и протянул ей щуп. Мария безропотно поднесла к глазу, охнула, и мы привычно уставились на окошки индикаторов. На них ничего не отобразилось. Никаких цифр.

— Неужели сломался? — расстроено сказала она.

Тогда я поднёс щуп к своему глазу. «Эффект» оказался оглушительным: у меня в голове будто взорвалась бомба.

…Очнулся на полу. Мария пыталась вытащить меня из щели между бленкером и кроватью.

Она всхлипывала и причитала, бестолково дёргая меня за костюм. Я поднял руку и промычал что-то вроде: «всё в порядке, успокойся». Она отпустила меня, и я выполз на свободное пространство перед дверью в уборную. Помотал головой. Несколько раз с силой растёр уши. Ощущения лучше всего описывались словами «не в своей тарелке»: как если бы я потерял сознание, а нашёл его у кого-то другого…

— Как ты? — нерешительно спросила Мария.

— Хочу домой, в казарму. Хоть с палубы прыгай.

— Мы не вернёмся домой, Макс. Забудь об этом.

6. Каменный мешок

Собственно, с этого началась работа, по сравнению с которой курсы ГПУ казались побывкой после госпиталя по ранению.

Мария вставала в пять и собирала больше сотни страниц на компьютере. Будила меня в шесть. И до девяти вечера я должен был не просто прочитать, — зазубрить тексты приготовленных страничек. А потом ещё до одиннадцати отвечал на тысячу коварных вопросов, на которые она не давала ни секунды на размышление. Впрочем, на этом неприятности заканчивались.

Мария действительно приносила еду: завтрак, обед, ужин. Еда была потрясающей, а Мария великолепной: ни одной попытки уклониться от обещанного. Напротив, сама несколько раз выступила инициатором секс-марафона. В первую ночь рейса мы вообще не спали. Что называется: дорвались. Мегасоц не приветствует такую свободу. Впрочем, я не знаю свободу, которую бы Мегасоц приветствовал.

Так что первый день подготовки эффективным не назовёшь: в глаза было впору ставить спички, ибо сами закрывались перед монитором. Хотя тексты увлекали, калейдоскопом показывая грани чужой жизни. Интересной жизни. Яркой, насыщенной, цветной. Примерно, как описание быта рабочих и крестьян после тотальной победы коммунизма в фильмах про будущее.

На третий день я настолько втянулся в работу, что закончил изучение материалов к двум часам дня, и решил перед повторением сделать небольшой перерыв. Вышел на палубу подставить лицо солнцу и морскому ветру.

Через десять минут, когда глаза после сумрака каюты привыкли к солнечному свету, обратил внимание на островки неряшливого тряпья, разбросанные вдоль бортов.

Пришлось остановить проходившего мимо стюарда:

— Прошу прощения. Что это за ветошь на палубе?

Сообразительный малый проследил за моим взглядом и ответил не задумываясь:

— Пассажиры третьего класса, сэр.

— Третий класс?

— Без каюты с одним выносным обедом, — пояснил стюард, и посмотрел на мои руки.

Я понял, что он рассчитывает на чаевые.

— Неужели у этих людей нет возможности кушать три раза в сутки и надеяться на укрытие в случае ненастной погоды?

— Почему же? Многие из них за еду и бытовку просят любую чёрную работу. Матросы и обслуживающий персонал охотно идут навстречу.

— Вы можете показать наиболее усердных работников из этой компании? — я красиво повёл ладонью в сторону третьего класса.

Стюард в недоумении приподнял брови, облизнул губы и обвёл взглядом палубу.

— Вон тот оборванец ночами драит ковровое покрытие палубы, — кивнул он в сторону широкой спины в метрах двадцати от нас.

Парень сидел лицом к морю, спустив ноги с палубы. Обняв руками ажурное ограждение, почти повиснув на нём, он медитировал на горизонт.

— А там мама с дочкой, эти больше по гальюнам, даже с боцманом договорились. Так что почти на полставки… а! Вон барышня сидит. Со светлыми волосами. Кстати, на вас смотрит. Эту с камбуза не выгонишь, всё время моет посуду. Симпатичная. Хотите, познакомлю?

Он снова уставился мне в руки. Я не стал делать вид, что не замечаю этого:

— Очень вам благодарен за консультацию, молодой человек. Подойдите, пожалуйста, через двадцать минут к каюте сто три. Я чувствую себя обязанным.

Парень расцвёл.

— Спасибо, сэр. Двадцать минут!

Он ушёл, а я ещё какое-то время любовался волнами, боковым зрением фиксируя внимание блондинки, с которой пытался заговорить в первые минуты своего пребывания на судне. Только сегодня она была без яблока. И не отворачивалась.

«Посудомойка, — крутилось в голове. — Не из наших. Конторские наблюдать могут, работать нет. Чтобы играть свою партию, мне нужна команда. Слава Богу, что материал для вербовки лежит буквально под ногами»…

Я ушёл с палубы в коридор, кивнул Администратору, поднялся на второй этаж и уверенно подошёл к столу консьержки.

— Будьте добры, ключ триста седьмой, сударыня. Вы должны меня помнить.

Эта была та самая женщина, которая читала газету и настоятельно предлагала мне избавиться от плаща и тщательно вымыть руки.

— Проспался, милок? — жизнерадостно воскликнула она. — А мы уж волновались…

Я с неподвижным лицом смотрел ей в переносицу.

— Извините, — смутилась консьержка. — Ради Бога, простите. Я вас с другим пассажиром перепутала. Такая невнимательная!..

Даже не подумав как-то реагировать на извинения, я принял ключ и холодно кивнул.

Обратив внимание, что хенгер с надписью «не беспокоить» кто-то успел снять, открыл дверь и зашёл в каюту. Ящик с липовым аппаратом не открывали — шарик на месте. Чёрный баул тоже не трогали, — половинка квитанции не сдвинулась.

Я присел на кровать и задумался. Невозможно представить, чтобы Студент с этим «гардеробом» сумел пройти мимо погранцов и таможни. У него не было времени смотаться в порт. Кроме того, без билета его бы не пустили. Значит, сообщники? Опытные контрабандисты, способные пронести бленкер мимо таможни на пароход. Это невозможно! Кроме того, в тот день шёл дождь. Но когда я зашёл в каюту, липовый бленкер был сух — ни одной капли влаги! Я бы заметил.

Из этого следовало, что муляж аппарата делал не Студент, а Крецик. Зачем? Неужели хотел «кинуть» своих заказчиков? Тех самых, которые передали для изобретателя чемодан с деньгами. Этому есть даже косвенное подтверждение — слова Студента: «у вас фото, вес и габариты». Так что у Крецика была возможность изготовить копию.

Стоп! Но сам Крецик удивился размерам аппарата. Даже волновался: как они вдвоём смогут вынести бленкер из библиотеки? Значит, Крецановский не видел макета «в натуральную величину». Но Студент говорил о размерах, о которых Крецик должен был знать.

Я покачал головой: очень похоже на обычное разгильдяйство — файл с описанием прибора Крецик вполне мог передать изготовителям макета, не читая. Но он же должен был видеть готовое изделие в каюте?!

Тогда другой вариант: Крецановский пересёк границу нелегалом где-то в другом месте. У него были два билета до Лиссабона, но сам он не плыл «Аркадией» в Лейбаград. Двухместная каюта ему была нужна, чтобы за неделю перехода уговорить Никанорова пойти на подлог: в Лиссабоне вынести по сходням сперва муляж, и передать его заказчику. А потом незаметно вынести настоящий прибор и скрыться с ним, изобретателем и деньгами. Спрятаться, затаиться, переждать…

И вдруг я почувствовал необыкновенное тепло. Открыл глаза, охнул и вскочил. В первое мгновение показалось, что я вернулся в свою комнату в казарме: помещение в форме куба со стороной три метра, стены под цвет ракушняка и лохмотья на потолке. Но уже через секунду понял, что на потолке никакие не «лохмотья», а микрорельеф необработанного камня. Стены по фактуре ничем не отличались от потолка. «Койки» тоже были каменными, высотой полметра и метровым проходом между ними. То, что я видел, было очень похоже на мою комнату — грубая модель, в которой сохранились все значимые элементы интерьера: кровати, размеры, ниши вместо книжных полок…

Осторожно погладил камень. Ладонь окрасилась ржавым песком, который через секунду превратился в капли. Я вытер влажную руку о штаны и огляделся, в поисках выхода. Но двери не было. Я оказался в ловушке. В том самом каменном мешке без окон и дверей, в котором советовал прятаться от голосов в голове мой психиатр на реабилитации.

Я зажмурился и помотал головой. А когда снова открыл глаза, увидел, что стою посреди каюты. Солнце прожектором заглядывало через иллюминатор. Тонкая вибрация и тихий гул — верные приметы штатной работы главного судового двигателя. Всё, как обычно.

Вот только левая ладонь влажная.

Мне было не по себе. Я был напуган. Захотелось поскорее выйти из тесного помещения к людям, как будто рассудок можно укрепить общением с другими людьми.

Справившись с паникой, я открыл чемодан, разорвал упаковку одной из пачек и взял три банкноты. Текущий курс валют не входил в программу обучения, но я примерно представлял, сколько стоили эти бумажки. Две банкноты положил к запасному ключу и билетам — под подушку, а одну забрал с собой.

В корабельной лавке купил тёплый свитер, сиреневый дождевик с капюшоном и кулёк разнокалиберных конфет. Вышел на палубу и сразу направился к девушке.

— Возьмите, — я протянул ей дождевик, а кулёк с конфетами и свитер без разрешения положил на шезлонг. — Синоптики обещают дождь. Мне очень не хочется, чтобы вы простудились. А это, — я кивнул на конфеты, — чтобы жизнь стала немного слаще. И не забудьте угостить соседей, чтобы они не завидовали вашим обновкам.

Она взяла дождевик и улыбнулась, явно собираясь поблагодарить. Но я уже шёл быстрым шагом к двери, прочь с палубы.

Успел. Стюард, которому я обещал чаевые, стоял возле нашей с Марией каюты. Не глядя, сунул ему бумажку из вороха сдачи, которую получил в корабельной лавке, и по округлившимся глазам парня понял, что перестарался.

— Это много, сэр…

— Можете дать сдачу.

Он смутился, не поняв шутки. Я сделал ещё одну попытку:

— Но не забирать же?

Парень покусал губы и вдруг спросил:

— Вы позволите дать вам совет? Уверен, что мои слова будут стоить ваших денег, сэр.

Я немного растерялся, но на всякий случай кивнул.

— Та девушка, с палубы… посудомойка… она плыла с нами прямым рейсом из Киля. И все двадцать часов стоянки в Лейбаграде провела здесь, на палубе. Она не покидала судна в Мегасоце, сэр…

Синоптики не обманули. Ночью действительно шёл дождь. Мария глубже зарылась в меня и в одеяло, но от принятого режима не отказалась. Со звонком будильника скользнула с кровати и зашелестела клавишами. У меня же предполагался настолько интересный день, что я не мог уснуть, и еле дождался следующего сигнала будильника.

Так что в шесть мы с Марией как обычно поменялись местами: я приступил к учёбе, а она легла досматривать сны. В восемь ушла на завтрак. В девять покормила завтраком меня. В девять тридцать ушла на предобеденный променад, а в десять, вопреки привычному распорядку, я натянул армейские штаны и гимнастёрку, и сел не за стол с компьютером, а на койку.

Сел и задумался. Системный материализм, которым меня вскормили с молоком матери, оказал добрую услугу. Я не верил ни в мистику, ни в своё сумасшествие. Вчерашнее происшествие имело разумное объяснение. Ну, а к утилизации того, что сложно объяснить, привыкать не нужно. Мало кто понимает, как работает Солнце. Но греются почему-то все.

В том, что каменный мешок создан прибором, сомнений не было. Студент сказал: «это не бленкер смерти, а средство связи, для ответов на самые важные вопросы». И посетовал, что живое интересуется только одним: временем своей смерти. Если полагать, что первое знакомство со щупом — это ответ на первый вопрос, то что ответил прибор во второй раз? А ведь был ещё и третий! Впрочем, когда я второй раз посмотрел на щуп, моё подсознание могло только спросить. А ответили мне в третий подход, когда я потерял сознание. Ответом на какой вопрос служит каменный мешок, вырубленный в сплошном массиве ракушняка?

В триста седьмой вместо бленкера стоит его муляж. В метре от меня стоит настоящий бленкер, но он выключен. Когда меня перенесло в камень, оба бленкера были выключены. Они выключены и сейчас. Получается, «мешок» генерирует мой мозг, заточенный под эту работу бленкером. Но тогда совершенно неважно, где я нахожусь: «мешок» всегда рядом, о нём нужно просто подумать.

Я хорошо помнил ход мыслей, который забросил меня в «келью». И последние слова были похожи на команду: сим-сим, открой дверь. Достаточно закрыть глаза и подумать: «спрятаться, затаиться, переждать»…

…И вновь меня окружило тепло. Только на этот раз я не прыгал зайцем. Поднялся и осмотрелся. Всё верно. Камень. И я внутри него.

Только это не ракушняк. Что-то очень похожее, янтарно-ржавого цвета и пористое, но не обычный строительный материал, потому что светится и греет.

Я сложил ладони «трубочкой» и приложился через них глазом к камню. Всего лишь хотел проверить: действительно ли светится сам камень, но увиденное повергло в ужас. Я испугался, и меня снова «выбросило» в привычный мир.

Каюта, иллюминатор, солнце.

Шкаф между стеной и двуспальной кроватью.

Я перед машиной, которая отвечает на вопросы.

И в порядке ответа машина подарила мне убежище, стены которого сложены из миниатюрных человеческих черепов. Нет, не ракушки и улитки, — кости лилипутов служили основой породы. Но если приложиться к этой стене глазом, то вместо черепов видишь мрачную фигуру в плаще с капюшоном. Фигура под чёрным солнцем на троне. В правой руке — посох, в левой — книга, а на неслышном ветру развеваются локоны длинной седой бороды… Картина показалась мрачной и угрожающей.

Я прошёл в ванную комнату и подставил голову под холодную воду. Потом долго вытирался полотенцем, не решаясь вернуться в каюту и продолжить исследования. Успокоившись, решил попробовать ещё раз. Но и десятая попытка не разочаровала: ключевой набор слов уверенно переносил внутрь камня, присмотревшись к которому, можно было вдоволь «любоваться» свалкой человеческих костей на фоне полупрозрачной фигуры на троне.

Когда число входов-выходов перевалило за сотню, отпала необходимость произносить про себя пароль «спрятаться, затаиться, переждать» — я представлял эти слова отпечатанными на бумаге, и камень, как заводной, принимал меня в свою утробу. Ещё два десятка подходов, и вход-выход стал занимать меньше секунды. Такое состояние я назвал «мерцанием»: сквозь камень я видел солнечное пятно иллюминатора.

Наручные часы показывали без пяти полдень, и я заволновался, что мои эксперименты сорвут подготовку к вечернему «экзамену» у Марии. Заставил себя присесть за стол, но через секунду снова оказался на ногах: компьютер полагал, что было только без четверти одиннадцать.

Я выставил наручные часы на десять сорок пять и перенёсся в келью. На этот раз спокойно растянулся на каменном ложе, прикрыл глаза и задумался. Если мои наблюдения соответствовали реальности, то камень прятал не только от врагов, но и от времени. Следовало придумать способ как-то посмотреть «со стороны» на эффект своего переноса. Что увидит наблюдатель, подсматривающий за мной? И если говорить о наблюдениях, что меняет случайно установленный факт наблюдателя на палубе?

Девушка «пасла» Крецика? А как иначе? В триста седьмой стоит макет сверхсекретного аппарата, а под кроватью — куча денег. Разумеется, здесь будет наблюдатель. Наверняка, не один.

Палуба — идеальный наблюдательный пункт за событиями. И это значит, что макет бленкера — не подготовка Крецика к обману покупателя, а часть стратегии самого покупателя. Организаторы вывоза озаботились планом «Б» на случай попытки отбить аппарат агентами Мегасоца в Лиссабоне. Учитывая важность изобретения Никанорова, не исключено, что всё судно нафаршировано наблюдателями.

Планы вербовки помощников из числа пассажиров парохода теперь казались не самонадеянными, а самоубийственными. Я погорячился. Чересчур увлёкся идеей поменять оригинал и копию местами. Но без помощи я не смогу перенести муляж в нашу с Марией каюту, в сто третью, а оригинал — сюда, в триста седьмую. Одному мне не справиться с обменом этих «гробов»!

Но теперь подмена мне казалась бессмысленной. Оригинал нужно просто уничтожить. Ставки слишком высоки. Ни Мегасоц, ни Запад не знают, что это не бленкер смерти, а генератор каменного мешка со стенами из человеческих костей, замешанных на крови. И что в этом камне останавливается время. А если узнают, ни перед чем не остановятся, чтобы завладеть прибором.

Я глянул на стрелки часов: прошло десять минут. Вполне достаточно, чтобы точно ответить хотя бы на один вопрос. «Выйдя» из камня, сразу подошёл к компьютеру: десять сорок пять. Пока я был в убежище, Вселенная не сдвинулась ни на секунду.

Я разделся и развесил армейскую одёжку для просушки. Влажными оказались рукава, штанины и воротник, — всюду, где камень соприкасался с телом. Голова была тоже мокрой. Пришлось искать полотенце.

Надел костюм. Да, разумеется, мне следовало забыть обо всём и сосредоточиться на задании Марии. Но чутьё подсказывало, что исследование каменного убежища важнее неизбежного скандала, который мне закатит Мария вечером.

Кроме того, убежище при всей моей рациональности сильно попахивало мистикой. Попробуй заниматься уроками, когда сидишь рядом с чудом…

Я поднялся в триста седьмую, проверил потайные метки (уборщица приходила, но вещи не трогала), взял купюры из-под подушки и пошёл в судовую лавку.

— Мне нужен хороший фотоаппарат, — сказал я молодому человеку, выдвинувшемуся из-за прилавка.

— Всё, что угодно, — улыбнулся лавочник, и засыпал меня терминологией, из которой я не понял ни слова.

— Может, что-то попроще? Мне нужно сделать всего несколько кадров одного события…

— Вам нужно видео? У нас прекрасные камеры.

Продавец, видя моё замешательство, положил передо мной что-то похожее на фотоаппарат.

— Превосходное разрешение, сочная цветовая палитра… Какое качество съёмки?

— Для себя. И чтоб без разрешений.

Продавец нахмурился. У него сделалось такое лицо, будто он не мог решить: шучу я или нет.

— Тогда возьмите планшет.

— Планшет?

Парень положил на прилавок плоскую прямоугольную пластину. Я в недоумении уставился на незнакомый предмет.

— Планшет, — упавшим голосом повторил продавец. — Фото, видео, симка… можете отправлять и получать письма. Интернет, судовой вай-фай…

— Интернет? Как компьютер?

— Это и есть компьютер, — лавочник выглядел совершенно сбитым с толку. — Планшет!

— И к нему есть клавиатура?

— Клавиатура в нём. Сенсорный экран…

Неожиданно меня осенило:

— Вы можете сделать так, чтобы на нём отображалось то, что я вижу на компьютере у себя в каюте?

— Разумеется. У вас есть возможность скачать файлы по блютусу.

Лицо продавца посветлело. Он не скрывал радости, что вернулся в привычное русло стандартных вопросов.

— Какой номер вашей каюты? Я вам всё настрою и покажу, как пользоваться…

Вышел из лавки я только через час, но ничуть не жалел о потраченном времени. Напротив. Испытывал невероятное облегчение оттого, что гарантированно избежал скандала с Марией. Теперь я был властелином времени. Мой камень обещал вечность. Думаю, это чуток больше, чем нужно для выполнения домашнего задания.

7. Неискренний разговор начистоту

В обед Мария удивилась, что я не голоден. Но не настаивала, унесла почти всю еду обратно на кухню.

Планшет работал прекрасно. Я скачал техзадание с компьютера и пять часов подряд сидел в камне, пока не выучил всё назубок. Там же, в камне, составил список незнакомых слов, встретившихся на страничках Марии. Вышел в каюту и ещё два часа потратил в реальном мире, чтобы отыскать в Интернете статьи и обзоры, объясняющие новые понятия.

Вернувшись в «келью», следующие восемь часов жизни посвятил изучению новой информации. Потом ещё раз повторил весь цикл.

Удивительно, но я не чувствовал ни голода, ни жажды. Мне не хотелось спать, я ничуть не устал. На третьем «погружении» внутренний голос попросил сделать перерыв, хотя бы для того, чтобы оценить объём полученных знаний.

В мире шёл четвёртый час пополудни. Но я прожил больше суток. Опасаясь за рассудок, решил остановиться. Оставил планшет в камне, удалил историю журнала браузера, переоделся в штатское и вышел на палубу.

Здесь ничего не изменилось: солнце, небо, море…

…и неряшливая ботва третьего класса вдоль бортов.

Призывный взгляд девушки со светлыми волосами заметил сразу. Но сейчас, обладая убежищем, я не видел причин уклоняться от вызовов. Напротив, почему не подыграть противнику, если уверен в своём превосходстве?

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросила девушка.

— Почему спрашиваете?

— Редко выходите на палубу. Только ночью с женой. А днём она всегда в солярии. Под зонтом и с книжкой. Я и подумала… может, вы писатель?

— Нет, — признался я. — Не писатель. Как оказалось, я и жизни-то не видел, какой из меня писатель?

Её слова заставили задуматься.

Мария уходила после моего завтрака и, не считая заноса еды в обед и ужин, возвращалась только к девяти вечера. С учётом «медового» периода наших отношений, это было правильно. Я ни секунды не сидел за компьютером, когда она была в каюте. Но как-то не приходило в голову, что de facto Мария путешествовала третьим классом — без своего угла и крыши над головой.

— Как вас зовут?

— Ксения, а вас?

— Максим, к вашим услугам, — я притронулся к виску, изображая пальцами, как приподнимаю шляпу.

— Потрясающе! — она захлопала в ладоши. — Когда я впервые вас увидела, была уверена, что вы — комиссар, поднялись на палубу искать перебежчиков.

— Комиссар?

Она нахмурилась:

— Вы же не шпион Мегасоца с тайным заданием выкрасть что-то важное на Западе? Я буду разочарована!

Я улыбнулся:

— Всё наоборот. Я — шпион Запада, который выкрал у Мегасоца важную Военную Тайну.

— И вы можете это доказать?

— А это обязательно? У меня идиосинкразия к доказательствам ещё со школьного курса геометрии.

— О! — уважительно склонила голову Ксения.

— На вас произвело впечатление, что я учился в школе или адекватность контексту термина «идиосинкразия»?

Она покачала головой.

— Поразительно!

Я в недоумении поднял брови.

— Поразительное перевоплощение, — уточнила Ксения. — Видели бы вы себя в первые минуты на «Аркадии». Дикий взгляд, мятая шляпа, плащ в дивных разводах… а ещё, простите, от вас пахло!

Сделалось неуютно.

— Для скотской жизни — скотский реквизит, сударыня, — промямлил первое, что пришло в голову. — Ну, и запах соответствующий, скотский. Где вы, говорите, видели мою жену?

Ксения показала пальчиком на верхнюю палубу:

— Солярий. Трап со стороны кормы… Только мне кажется, что она не одна.

— Благодарю вас.

— Спасибо за одежду, — сказала она.

Я помотал пальцами правой руки над головой: «свои люди, сочтёмся», и двинулся к корме.

Поднявшись по трапу, увидел Марию в компании широкоплечего господина в летах. Она со скучающим лицом гипнотизировала горизонт, а он, активно жестикулируя, что-то вдохновенно рассказывал.

Мне хотелось подойти незамеченным, чтобы подслушать хотя бы несколько фраз, но Мария как-то почувствовала моё приближение, обернулась и расцвела в улыбке.

— Чувствуешь себя лучше, дорогой? — спросила она.

— Твоими заботами, милая, — не растерялся я.

— Познакомься, это Пётр Леонидович, спасает меня от скуки…

Широкоплечий господин сделал вид, что рад моему появлению.

— А это Максим, мой муж.

— Прекрасный денёк, — сказал я, даже не пытаясь протянуть Петру руку.

Но он в этом не нуждался.

— Рад познакомиться, Максим, — солгал Пётр. — Очарован вашей женой. Как в Мегасоце называют симпатии с первого взгляда?

— Венерическими.

Он растерялся:

— Почему?

— Удовольствия мало, головняка много…

Пётр Леонидович в сомнении потёр переносицу и неожиданно принял верное решение:

— Что-то я засиделся. Позвольте откланяться, дела…

Он ушёл, а мы какое-то время просто улыбались друг другу. Я разглядывал её лицо и поражался, насколько она красива. На улице, при солнечном свете я никогда её не видел. И много потерял…

Неожиданно она погладила меня по щеке и сказала:

— Тебе утром следовало побриться.

Я хотел возразить, что брился, но слова застряли в горле. Моё биологическое время теперь текло иначе. Мне даже пришлось снять наручные часы, чтобы не путаться.

— Извини. Этого больше не повторится.

— Иногда пусть повторяется, — разрешила Мария. — На солнце ты кажешься интересней… Жаль, что не вышел из каюты утром. Проходили под мостом «Большой Бельт». Очень красиво.

— Так мы уже в Северном море? — я осмотрелся, будто на глаз мог отличить Северное море от Балтики.

— Прямым курсом на Великобританию! — она показала средним и указательным пальцами в сторону носа корабля и счастливо рассмеялась.

А я подумал, что в Дании Ксения не сошла. Что было бы логично, если бы она была обычным пассажиром.

— Устал от занятий?

— Обижаешь! Всё выучил!

— Да ладно… так уж и всё?

— Проверь!

Она приступила к проверке с ленцой и ухмылочкой, но, по мере числа вопросов, темп нарастал. Через полчаса она в азарте начала хитрить: спрашивала, что не задавала, а через час признала:

— Поражена твоими успехами, милый. Мехмат рулит! Ты превзошёл мои ожидания.

Я склонил голову:

— Спасибо, дорогая. Но мои успехи — целиком твоя заслуга. И я прекрасно понимаю, что со стартовым уровнем компетенции сообщник из меня никудышный.

Она заглянула мне в глаза:

— Ты меня пугаешь. Почему-то хочется спросить: кто вы, молодой человек? Мы знакомы?

— Так спроси.

— Меня больше интересует рыжеволосая дама в сиреневом дождевике.

Я кивнул, возвращаясь с небес на палубу.

— Её зовут Ксения, и она — шпионка.

— Почему так думаешь?

— Поднялась на борт в Киле. В Лейбаграде на берег не сходила. Сегодня ночью «Аркадия» вернулась в Киль, но Ксения всё ещё тут. Плывёт с нами дальше.

— И ты, как прилежный курсант ГПУ, стараешься держаться к врагу поближе?

— Тесный контакт — это возможность изучить повадки и верно выбрать время и место решающего удара.

— Молодец, боец! Ксения — человек Крецика?

— Вряд ли. Крецановский — не та фигура, чтобы вести свою игру. Слишком мелкая сошка.

— Тогда начнём с игроков, — сказала Мария. — Будем исходить из того, что настоящий изобретатель лежит в коме. Как растение он проживёт долго-долго, но играть вряд ли сможет.

Я припомнил, как хлопал в ладоши Никаноров, радуясь числу секунд, отпущенных ему судьбой на дожитие, и нахмурился.

— Что-то не так, милый? — насторожилась Мария, уловив изменение моего настроения.

— Состояние овоща — следствие допросов?

— Автокатастрофа. Они с Крециком пытались уйти от погони на машине. Неудачно.

— Крецик погиб?

— Застрелен. Машина потеряла управление, и на выходе имеем полтора трупа с нулём информации. Виновные понесли наказание.

Я в недоумении поджал губы.

— Но это значит, что у нас нет связного. Как мы отыщем заказчика? Без этого игрока матч не состоится.

— Здесь мы подходим к главному. Ты сыграешь роль помощника изобретателя. А я буду твоей женой… — она протянула руку, и я нежно поцеловал пальчики. — В Лиссабоне снимем квартиру и пустим слух об электро-оракуле, который считает секунды до смерти. Надеюсь, прибор работает. Поначалу будут приходить придурки, которых время смерти интересует больше событий жизни. А когда наберётся критическое число успешных пророчеств, заказчики Крецика сами выйдут на нас. Мы продадим бленкер и сделаем всё, чтобы нас не нашли.

Я откинулся на спинку скамьи и уточнил:

— Искать нас будут весьма настойчивые люди.

— Продолжай, — потребовала Мария.

— После выполнения задания, ГПУ не позволит нам вернуться, потому что слишком много знаем. Но и оставить нас с миром не по-конторски: а вдруг однажды заговорим? Отработанными агентами унаваживают всякое поле, но не информационное.

— Но бленкер не пожалел нам времени жизни.

— Никанорову он тоже не скупился.

Теперь нахмурилась она. Выждав минуту, я сказал:

— Запад, когда начнётся коллапс, тоже примется за наши поиски. Виновного во всех бедах лучше держать под рукой. А кто больше создателя виновен в генераторе зла?

Она кивнула:

— Убедительно. Кого ещё заинтересует наша кровь?

— Радикалов всех религий. Этих я боюсь больше всего. Если «наши» без проволочек положат в карантин под вечную капельницу, а Запад обеспечит сытое пожизненное заключение, то воцервклёныши приложат всю извращённую фантазию, чтобы мы жили долго и мучительно. Добавь к этим прогнозам аукционы за наши головы, помножь на плотность населения планеты, и ты убедишься, что наша поимка будет делом решительным и скорым. Уверен, мы не успеем потратить и четверти выручки от удачной продажи украденного изобретения.

Она невесело усмехнулась:

— Как-то безрадостно.

Я пожал плечами и промолчал. На самом деле все эти версии ближайшего будущего имели слабое отношение к реальности. Сценарий прихода в Лиссабон составляли люди, которые купили изобретение Никанорова. Деньги, каюта… У меня не было сомнений, что нас встретят. Отдавать бленкер я не собирался, но перекладывать на Марию даже часть ответственности за принятое решение казалось неправильным.

— Почему бы Западу просто не разрушить прибор? — спросила Мария. — Когда всё начнётся, зачем мы нужны?

— До того, как они сообразят уничтожить прибор, его чертежи разойдутся по Интернету. Кроме Мегасоца, разумеется. Поскольку Родина признаёт только суверенный Рунет.

— Интернет? — перебила Мария.

Я физически чувствовал, как она припоминает странички, предложенные мне на изучение; ищет в них упоминания об изоляции Мегасоца от Интернета, и не находит. А ещё, передавая мне компьютер, она каждое утро отключала его от Интернета, чтобы я рос только на её фильтрованной информации. Не имея возможности глянуть вправо и влево. Шагая по узкому, без горизонта лабиринту сообщений.

Я улыбнулся и миролюбиво спросил:

— Будем обсуждать причины, по которым ты решила не пускать меня в Сеть, или продолжим тему перспектив совместной работы?

Она пристально смотрела сквозь меня, а я смотрел на её колебания. Сегодня при неудачном ходе беседы может прозвучать такое, что завтрашнее сотрудничество сделает невозможным. Игра будет проиграна, даже не начавшись. Стоит ли такой риск опасений, что я высмотрел в Интернете что-то запретное, чужое?

— Ты же сейчас нарочно проговорился, да? — спросила она. — Пробуешь крепость наших отношений на искусственном недоразумении, чтобы вычислить мою реакцию в реальном конфликте? Ты играешь со мной, Макс? И давно ты сомневаешься в нашем союзе?

— С того момента, как ты пыталась меня отравить.

— Если бы пыталась, ты бы умер. И я уверена, что тебе об этом известно. Но ты жив, как бленкер и предсказывал. А мне нужно было действовать быстро. Срочно требовался напарник. А ты — свежее лицо. Не засвечен в преступлениях против человечества, не состоишь в санкционных списках за геноцид в Сибири, голодомор на Украине и эпидемиологическую обстановку в Средней Азии. Читал в Интернете о таком? Вижу, что читал. Молод, амбициозен, красив. Здесь таких любят.

— А там?

— А у нас — геронтократия озабочена стабильностью, а не прогрессом. Ты вытащил свой счастливый билет, Макс. Не нужно всё портить. Сейчас мы обсуждаем не просто будущее. На кону стратегия, вместе с отходом после выполнения задачи.

В том-то и суть.

«Она может обсуждать всё, что угодно, только не отказ от задачи, — враждебно сказал Демон. — Убей её!»

Казалось очевидным, что необходимое условие выживания — это саботаж проекта. Если отказаться от выполнения приказа, то искать нас будет только одна сторона — Мегасоц. И при всём уважении к этой силе, это всё-таки не весь мир. И даже не четверть. Кроме того, мы с Марией «плоть от плоти». ГПУ нелегко будет к нам подобраться. Но сказать ей об этом невозможно. Я не готов рисковать её жизнью, своей жизнью, нашими отношениями и нашим будущим. Именно в такой последовательности приоритетов.

— У меня несколько предложений, которые тебе могут понравиться, — сказал я.

— Слушаю, — насторожилась Мария.

— Во-первых, с завтрашнего дня техзадание ты можешь составлять не в форме ста страниц для заучивания, а вопросами в одно предложение. Думаю, мне по силам отыскать ответы в приемлемом для тебя объёме.

Она покачала головой:

— В этом нет необходимости. И не только потому, что теперь тебя от цивилизованного человека не отличить. Уверена, ты можешь сам придумывать вопросы. И сам находить ответы…

— Во-вторых, мне бы хотелось, чтобы ты больше времени проводила в каюте.

Она рассмеялась. Будто колокольчик над утренним лугом… Прильнула, обняла ладошкой затылок, поцеловала в шею…

— Согласна. Но на этом твои занятия закончатся. Это я тебе гарантирую.

Я целую минуту восстанавливал дыхание.

— В-третьих, столоваться буду в ресторане. И прогуливаться по палубе мы тоже будем вместе. Не знаю почему, но твой приятель мне не понравился.

Она кивнула:

— Тоже шпион. Обитает в двести сороковой каюте. Мне кажется, мы под плотным колпаком. Временами я сомневаюсь, что от нас вообще что-то зависит.

Я возразил:

— Игра не проиграна, пока не закончена. Что-то мне подсказывает, что у нас ещё есть, чем удивить противника.

Она тяжело вздохнула и незнакомым жестом потёрла подбородок:

— Давай часик погуляем, милый. Я покажу тебе судно, а тебя — своим особо озабоченным воздыхателям…

Я не возражал. Она взяла меня под руку, и мы чинно бродили по палубам. Я здоровался с её знакомыми, выдерживал нервные атаки поклонников и оценивающие взгляды их подруг. На светских приёмах я никогда не был, но читал. В реальности всё оказалось забавным и пошлым, но через двадцать минут я заскучал. За час мы не управились, но когда вернулись в каюту, уже через минуту я не сомневался, что бленкер подменили. И новый муляж по сравнению с подделкой из триста седьмой каюты был жалкой халтурой: не включался, был легче, а некоторые приборы вообще стояли не на месте…

8. Морской бой

Бежать в триста седьмую, чтобы выяснить судьбу образцовой подделки, я не стал. После возвращения с прогулки мы с Марией нашли занятия интересней. А после «занятий» я «на минуточку» зашёл в душ, привычно переместился в свою келью, присел рядом с планшетом и крепко задумался.

Поменять местами муляж с оригиналом мне тоже приходило в голову. Останавливала только неподъёмность «гардеробов». Следовало привлечь к переноске кого-то из персонала или из «бомжей». Но подозрение, что за каютой присматривают, делало этот трюк невозможным.

А теперь выяснилось, что кто-то меня опередил.

Радовало, что ход мыслей неведомого противника совпадал с моим: легче прогнозировать его следующие поступки. Огорчало, что ресурс оппонента явно больше моего: впервые с начала рейса сто третья каюта на долгое время осталась пустой, и противник немедленно этим воспользовался.

Но зачем нанимателям Крецика делать подмену?

Я покачал головой: вопрос обессмысливался, если допустить существование третьей стороны. Кто-то следил за сделкой, и в удобный момент сделал свой ход. Тогда муляж в триста седьмой стоит на своём месте. В нашей, сто третьей, стоит вторая копия прибора. Но тогда и денег в триста седьмой нет! Третий участник должен был вынести не только бленкер Никанорова, но и его деньги.

Я «вышел» из камня и открыл дверь из ванны. И сразу понял, что оказался в триста седьмой: здесь шкаф стоял между двумя койками, а в нашей с Марией каюте бленкер был зажат между альковом с двуспальной кроватью и стеной. Я застыл, замер… и от неожиданности, и перед новыми возможностями своего убежища.

Заглянул под койку. Там лежал только обрывок библиотечного талона. Чемодан с деньгами унесли. Сперва я разозлился, но уже через секунду смеялся: скорбеть по утере чемодана при возможности обобрать до нитки весь мир, показалось глупым. По факту, я могу сделать своим «кошельком» хранилище любого банка. Нужно только научиться перемещаться туда, где никогда не был.

Я встал и осмотрел шкаф. Это действительно был муляж, который стоял здесь с самого начала. Даже мой шарик лежал на своём месте. Значит, третьей стороне известно о существовании первой копии. Они вели наблюдение за сделкой с самого начала.

Пора было возвращаться. Время в камне, конечно, останавливалось. Но я уже несколько минут стою голым в реальном мире. И даже не помню, включил душ в сто третьей или нет. Мария может забеспокоиться…

Я перенёсся в камень и обалдел: муляж бленкера стоял рядом со мной, в келье.

«Поразительное открытие! — съехидничал Демон. — Если можешь перенести в камень планшет, значит, можешь перенести и бленкер».

Судя по всему, в момент перехода я касался «гардероба». Вот он и перенёсся вместе со мной.

Я прикрыл глаза и представил себя в триста седьмой. Получилось! Вот только макета бленкера не было. Он остался в камне. «Ты же шарахнулся от него перед выходом, идиот!» — сказал Демон.

Вернулся в камень, приложил ладонь к «шкафу» и вновь представил себя в триста седьмой. Да, есть.

Теперь я отодвинулся от «шкафа», перешёл в камень и вернулся в душевую сто третьей.

Работает! Меня переполнял восторг. Я мог мгновенно перемещаться и переносить грузы! Если бы раньше знал о такой возможности, то шкафы сто третьей и триста седьмой давно бы поменял местами.

Душ действительно был выключен. Я пустил воду, вернулся в камень и в порядке эксперимента «вышел» в подвале библиотеки. Мальчишество, конечно. Не стоило так рисковать. А в том, что именно в это мгновение моё везение кончилось, не было сомнений: я материализовался в пяти шагах от группы красноармейцев, которые сразу меня заметили и открыли беспорядочный огонь.

Одна пуля перебила руку, и две вошли в живот. Боль скрутила втрое, но на колени я упал всё-таки в камне. Улёгся на шершавый пол и зачем-то потёрся об него щекой. Стреляли из пистолетов Макарова, а я очень хорошо представлял, что делают с кишками две пули девятого калибра после выстрела в упор.

Скрючившись, я лежал на полу и ждал смерти.

Но смерть не приходила. Боли не чувствовал. Я был в полном сознании. Ясно видел миниатюрные кости в полу, и для того, чтобы убедиться, что пол светится, не нужно было прикладывать к нему ладони, сложенные трубочкой.

Впрочем, ни за какие богатства в мире, я бы не отнял руки от живота. Я боялся пошевелиться, боялся дышать… если и была возможность кого-то позвать на помощь, я бы не стал этого делать: сама мысль о движении приводила в ужас.

В какой-то момент показалось, что я погружаюсь в камень. Но это всего лишь каменная крошка обращалась в воду. И вода тонкой тёплой плёнкой покрывала меня целиком.

Не знаю, сколько прошло времени, но в какой-то момент я вдруг понял, что нужно на что-то решаться: при таком ранении я либо уже труп, либо буду жить вечно.

Тогда я попробовал глубоко вдохнуть. Осторожно втягивал воздух в лёгкие. Настолько медленно, что через минуту пришлось выдохнуть и начать сначала. Сделав несколько попыток, убедился, что безболезненно могу сделать полный вдох и выдох.

Тогда чуть-чуть пошевелил пальцами. Ладони были в чём-то липком. Кровь? Я осторожно повернул голову и чуть-чуть развернулся, чтобы бросить взгляд на руки. Между стиснутыми пальцами алели потёки. Я настолько осмелел, что даже сумел разобраться, какая рука у меня ближе к животу — левая.

И в левой ладони лежали два предмета, которые не имели к моему телу никакого отношения.

Я шумно перевёл дыхание и плавно отвёл руки от раны. Вот только раны не было. Был живот, вымазанный кровью, были окровавленные руки и две пули. Мелькнула идиотская мысль: «Я их что, поймал?» Мелькнула и сгинула. Если я поймал пули, то откуда кровь?

Я разогнулся ещё немного, потом встал и критически себя осмотрел. Это приключение измазало мне кровью живот и наградило двумя пулями в кулаке. А ведь был ещё удар в плечо! Да, левое плечо тоже измазано кровью. С обеих сторон. Вот только раны не было. И шрам исчез. Все шрамы исчезли. И что я теперь скажу Марии?

Я почувствовал любовь к камню. Моя благодарность была настолько оглушающей, что я заплакал. Опустился на колени и поцеловал измазанный кровью пол своего убежища. Чем бы эта штука ни была, она только что спасла меня от мучительной смерти.

Я перешёл в душевую. Вода с жадным шипением смыла кровь, а я, не шевелясь, стоял под жаркими струями, испытывая немыслимое блаженство. Стараясь не выронить пули, омыл их в ладони и поразился жирному жёлтому блеску: это не свинец. С каких пор красноармейцы стреляют золотыми пулями?

В дверь нетерпеливо постучали.

— Решила принять душ вместе? — крикнул я.

Мария приоткрыла дверь и встревожено сказала:

— Поторопись. На корабле что-то происходит.

Я на мгновение вошёл в камень, бросил пули на «полку», вернулся в душевую, кое-как обмахнулся полотенцем и, уже в каюте, втиснулся в одежду.

На палубе царило напряжение. Народ снова толпился по правому борту, только теперь никто не кричал и не смеялся. Мы с Марией прошли ближе к носу и отыскали какой-то механизм, на который, поддерживая друг друга, сумели взобраться.

Наперерез судну шла подводная лодка. Пароход заметно сбавил ход, а через минуту стало понятно, что мы останавливаемся.

— Дают задний ход, тормозят, — недовольно заметила Мария, и крепче вцепилась мне в руку. — Это из-за нас?

— Не думаю, что на этом корыте есть что-то более важное, чем бленкер. Вопрос только, кто это?

Она внимательно на меня посмотрела и сощурилась:

— Ты снова меня пугаешь. Ты же ни капли их не боишься! Чёрт подери, кто ты такой?!

— Просто ожидал чего-то подобного. Это либо наши передумали, и снимут нас с парохода. Либо заказчики Крецика решили не рисковать в Лиссабоне, и сделать перегрузку прямо в море.

— Но подводная лодка! Это армия!

— Да. Получается, что за Крециком стояли не частные лица, а военные.

— Это всё меняет. Выходит, мы добровольно передаём оружие врагу…

— А он, вместо того, чтобы застрелиться, получит возможность тиражировать наше оружие.

Она внимательно смотрела мне в глаза.

— Но ты же и к этому готов?

— Думаю, да. До рандеву ещё минут двадцать, ты можешь вернуться в каюту и уничтожить прибор. В коридоре я видел огнетушитель, а у нас осталось две бутылки рома. Бленкер можно спалить, время есть…

— А ты?

— Я заблокирую коридор. Тебе никто не помешает.

Вместо ответа она спрыгнула на палубу и решительно двинулась к пассажирской надстройке. Разумеется, я последовал следом. Но едва Мария скрылась в нашей каюте, я принялся методично «заглядывать» во все каюты этажа. Это несложно: вежливый стук в дверь. В ответ — тишина. Ещё бы! Все на палубе. Всем интересно посмотреть на подводную лодку. Не каждый рейс такая встреча в открытом море.

Переход в камень, из камня в каюту. Бленкер — не иголка. Саквояж с деньгами — тоже. Десять-пятнадцать секунд и я захожу в следующую каюту. Бленкер где-то здесь. При всём уважении к противнику, кажется глупым тащить шкафы с этажа на этаж…

И я не ошибся. Прибор действительно был на нашем этаже, всего пять дверей от нашей, сто третьей. И саквояж с деньгами, и двое охранников.

С охраной оказалось проще, чем я думал. Они открыли дверь, и я позволил им втащить себя внутрь. Потом перенёс их в камень, а оттуда — в подвал библиотеки. Красноармейцы предсказуемо открыли огонь, но на этот раз я был готов к этому. В отличие от охранников.

Вернулся в каюту и перенёс в камень бленкер, а деньги не тронул. Почему-то показалось, что так я больше озадачу противника. Пришло время поинтересоваться делами Марии. У неё тоже всё получалось прекрасно: внутренности шкафа полыхали вовсю, а стенки всё ещё не прогорели. Приоткрытая дверь давала приличную тягу: дым выходил через иллюминатор, так что пожарная тревога пока молчала.

Мария перехватила мой взгляд на датчик под потолком:

— Задула твоей пеной для бритья. Не возражаешь?

— С тебя новый тюбик…

Я взял у неё из рук огнетушитель и решительно погасил пламя. Всё заволокло сизым дымом. Мы с Марией поспешно выскочили в коридор, но испорченный в хлам датчик так ничего и не заметил.

— Оставим на проветривание, — сказал я. — У тебя там есть что-то ценное?

Она нырнула в дым, но уже через несколько секунд вернулась с сумочкой.

— Твои обноски провоняются, — предупредила Мария.

— Мне их будет очень не хватать…

Она рассмеялась и чмокнула меня в щёку:

— Снова зарос! Тебе нужно бриться дважды в день!

Я потёр щетину и подумал, что пролежал после ранения не один час…

Пол под ногами дрогнул. Дважды. Чуть запоздало послышались два выстрела подряд. На палубе взвыла перепуганная толпа. Мария с недоумением посмотрела на меня. Я пожал плечами:

— Значит, всё-таки наши. Передумали, и решили потопить судно вместе с нами и прибором.

— Но зачем артиллерией? Торпеды недостаточно?

— Даже после двух торпед судно будет тонуть несколько минут. Радист успеет отправить SOS и указать координаты. Думаю, они решили сперва расстрелять радиорубку. Ну, а сейчас дойдёт очередь и до торпеды.

— А потом?

— Подойдут ближе и прикончат упорных пловцов.

— А мы?

Это был хороший вопрос. Самым разумным было хватать Марию и прятаться в камне. Ну, и выйти оттуда, где вздумается. Этот вариант обладал всего тремя недостатками. Во-первых, в этом случае «Аркадия» действительно шла на дно. Вместе со всеми, кто здесь находился. Не сказал бы, что меня это сильно печалило, но думать о гибели тысячи человек только из-за того, что им «повезло» оказаться с каким-то неудачником на одном пароходе, было неприятно. Во-вторых, я мог перемещаться только в знакомые места, где хотя бы раз бывал. А это значило, что мы возвращаемся на Родину. Сегодня меня это почему-то не радовало. Ну, и, в-третьих, при таком варианте Мария будет знать столько же, сколько знаю я.

Мне она безумно нравилась, это правда. Но я не доверял ей. И это тоже было правдой. И вообще, отношения становились сложными. Только вчера всё казалось простым и ясным: я, Мария, Мегасоц, два бленкера и чемодан денег. Но сегодня как-то всё неожиданно запуталось: я не понимал для чего уничтожать Запад, и зачем жертвовать жизнью для Мегасоца. Но главной проблемой была Мария. Для неё я по-прежнему оставался «бойцом» — инструментом исполнения приказа.

Я направился к нашей каюте.

— Куда, боец?

— Спасжилеты, — сказал я и скрылся за дверью.

Уничтожение подводной лодки оказалось минутным делом. Всего лишь шаг в арсенал родного батальона, и у меня в руках две РПГ-40. А вот со вторым шагом я не спешил. Нашёл в планшете описание наших подлодок — как оказалось, «военная тайна» только для своего населения, — и вдумчиво изучил уязвимые места. Только после этого перенёсся на корму парохода, — даже если кто и заметил моё появление, не думаю, что наблюдатель поверил своим глазам. Рассмотрев положение подводной лодки, через полсекунды был на её палубе, за боевой рубкой, ближе к корме. Здесь никого не было, внимание пушкарей и вахтенной команды сосредоточились на пароходе, все они суетились по другую сторону башни.

Ну, а мне помог тренинг с поиском бленкера, когда я прыгал из коридора в каюты. Теперь я через камень шагнул внутрь корпуса подводного корабля. Первая граната в радиорубку, — а что? долг платежом красен! Вторая — в первый отсек, тот самый, что с торпедами…

Вышел из задымленной сто третьей, природно перхая, и с пустыми руками.

— Не нашёл? — упавшим голосом спросила Мария.

— Нет.

Мой ответ совпал с гулким раскатистым взрывом. Мария вздрогнула и втянула голову в плечи.

— Не нашёл. Мне казалось, что они под кроватью. Но там ничего нет…