Граждане Рима

ТЕРНИИ

Надо найти какую-нибудь зацепку, чтобы вернуться, подумала Уна. И немедленно — пока хватает сил, нечего ждать, что станет лучше, не станет.

И она цеплялась снова и снова, пока наконец не встала, выпрямившись, как подобает, и не пошла по ущелью обратно к домикам, с бесстрастным, как ей казалось, ничего не выражающим лицом.

Не дожидаясь, пока застывшие в глазах слезы высохнут, она одним ловким движением утерла их. Они так долго стояли в глазах, что, казалось, она и не плакала вовсе, и то, что она сделала, могло быть продиктовано простым стремлением к опрятности. Она тщательно вытерла лицо, как умывающаяся кошка.

Кроме того, у нее было чувство, что она все разрушила. Она никак не могла придумать, как вернуть себе уверенность, или только пообещать себе, что, сделай она это, все сразу наладится. Она не могла решить даже, чего она хочет — быть с Марком или остаться в колонии. Теперь ей хотелось только одного — потянуть время.

Она никого не хотела видеть и в то же время чувствовала, что больше не может оставаться одна. Можно было, скажем, разыскать Сулиена и помочь ему, что бы он ни делал, ничего не объясняя. С мягким удивлением она обнаружила, что думает и о Лал тоже — можно было пойти к ней, посидеть среди ее настенных росписей, помочь с расписанием и дать ей волю поговорить о Сулиене. Но Лал умела выуживать из людей то, что у них на уме, ей нравилось это, она была слишком опасна.

Конечно, она и сама умела выуживать из людей то, что у них на уме, но это было совсем другое. И единственное, что она могла сделать сейчас для Марка, было побродить по колонии, проверяя и прислушиваясь. По крайней мере, она могла сделать это, хотя ей вовсе не хотелось знать, что чувствуют люди.

Сразу за домиками, на склоне, Уна увидела Даму, который яростно тянул за веревку, перекинутую через молодую ветвь, при этом безостановочно крутя руками. Правый конец веревки он обмотал вокруг пальцев и запястья, схватить его он не мог.

Уне захотелось узнать, видел ли он возвращавшегося Марка, но в любом случае было хорошо встретить кого-нибудь не слишком назойливого. Она не сомневалась, что ей удастся приветливо сказать: «Эй, что это ты делаешь?» — без приметной дрожи в голосе или лице.

— Сулиен сказал, что мне надо почаще делать упражнения вроде этого. Чтобы развивать мышцы плечей. Здорово помогает.

И все же он остановился и с неприязнью снял обмотанную вокруг пальцев веревку.

— Глупо, наверно, выглядит. Будто я тягаюсь с деревом.

— Ничего не глупо.

Но Дама не стал возобновлять своих упражнений и вместо этого пошел рядом с Уной.

— Ты в порядке? — спросил он. — Больно у тебя вид какой-то несчастный.

Это был удар ниже пояса; Уна не подготовилась к неожиданным проявлениям симпатии. Застигнутая врасплох вопросами Дамы, она ответила:

— Нет.

— Нет? А мне кажется, да.

Он хотел бы утешить Уну, но не знал наверняка, как сделать это лучше, и боялся, что невольно заставит ее сказать про Марка что-нибудь, чего ему отнюдь не хочется слышать.

— Все прекрасно! — Но Уна поняла, что этого мало, что, если она ограничится сказанным, все ее притворство пойдет впустую. — Просто… устала.

— Ну, в порядке, так в порядке, — натянуто улыбнулся Дама. — И я не выгляжу глупо.

— Нет, не выглядишь, — нетерпеливо вздохнула она, будто он не может понять такую простую вещь, но реплика Дамы еще больше вывела ее из равновесия. — А что?

— Дело в том… — замурлыкал Дама, — сначала ты привыкала к мысли, что должна убежать, должна спасти Сулиена, прийти сюда, а теперь?..

Уна перевела дыхание, чувствуя, что понемножку расслабляется, впадает в какое-то безвольное невеселое состояние, что она слишком устала и ей даже легче, что Дама ни словом не упомянул о Марке. Теперь она уже не так внимательно следила за своим голосом.

— Я… да, я думала, что делать дальше.

И это была правда: связанные с Марком страдания, казалось, переполнили чашу, пропитали собой все. С тех пор как он оставил ее, Уна только и думала: что же мне делать, для чего я вообще существую?

— Ты можешь остаться и помогать нам. — Уна терпеливо кивнула. — Только этого мало, — сказал Дама.

— Ох, да… — Уна подумала, что Даму оскорбляет выражение ее лица. — И мне так кажется.

Какое-то время они шли молча, наконец Уна шепнула:

— Откуда ты узнал?

— По-моему, мы в каком-то смысле похожи.

— Да, — сказала Уна, все еще пребывая в трансе.

— Но ты не должна думать, что тратишь жизнь впустую, и я знаю, ты так никогда не скажешь. И никто из нас не может так говорить, когда кругом столько работы, столько зла, против которого стоит бороться: Рим, рабство.

— Это дело Марка, — с горечью произнесла Уна.

— Нет, это общее дело. И ты это знаешь, чувствуешь.

— Да, потому что всякий, кто бездействует, становится частью этого, — к собственному удивлению, ответила Уна, и от сознания этого на душе у нее потеплело.

И, как тот момент, когда Уна сказала, что она больше не рабыня, лицо Дамы просветлело от удовольствия. Но Уна тут же устало произнесла:

— Да, я чувствую это, но не знаю, что нам с этим делать, я не могу…

Они дошли до домиков. Для Уны они как-то поблекли, словно опустели, словно им чего-то не хватает, словно она смотрела на них, прищурив один глаз. Это казалось естественным.

— Если твой Новий… — Дама услышал грубые нотки в своем голосе и моментально понял, что совершает ошибку. — Если это случится, — быстро начал он снова, — то все изменится и нам придется быть наготове. Помочь. Чтобы никто наверняка не встал у него на пути, не помешал. А если не выйдет, то мы должны приготовиться ко второй попытке.

— И вовсе он не мой, — впервые с холодком ответила Уна.

Делир, переваливаясь с боку на бок, бросился им наперерез справа, поспешавшая рядом Зи-е крикнула:

— Вы не видели Лал? Или Пирру?

Уна отрицательно покачала головой.

— О, эта женщина, — необычным для себя брюзгливым тоном сказал Делир и действительно стал похож на нытика. — Если она окончательно спятила, то клянусь, я тоже спячу, еще как спячу, и тогда посмотрим, как ей это понравится.

Но Уна не шевельнулась и едва заметила, как Делир и Зи-е, торопливо спустившись по лестницам, промчались по мосту мимо нее. Ощущение холода, утраты только обострилось. Она словно позабыла о предупреждении, вошла в знакомую комнату, тени в которой сместились, потому что одна из лампочек перегорела.

— Что такое? Все, как я говорил? — встревожился Дама.

— Нет, — ответила Уна рассеянно и постояла еще мгновение, чтобы все в комнате ее ощущений встало на свои места, потому что скоро ей предстояло увидеть, в чем дело. Медленно, автоматически она посмотрела по сторонам. — Он не должен был покидать ущелья, он…

Она сделала то, чего никогда не делала прежде, и, подбежав к домику, где жили Марк с Сулиеном, распахнула дверь.

— Что ты делаешь? — спросил последовавший за ней Дама.

Уна, замерев, разглядывала беспорядок в комнате. Она не представляла, что она может увидеть. Марка в комнате не было, но это еще ни о чем не говорило. Она увидела одежду, показавшуюся ей одеждой Марка, вперемешку с вещами Сулиена; пожитки обоих были настолько скудными и неотличимыми друг от друга, что по отсутствию той или иной вещи еще нельзя было с уверенностью сказать, что кто-то из обитателей исчез.

Ей не пришло в голову поискать вязаную шапку — сейчас она даже не представляла, какой силой наделила эту пустячную вещицу. В лихорадочной спешке она выдвинула неподатливый ящик, — должна же была быть хоть одна улика. Но Марка и след простыл, и с каждым мгновением Уне все меньше верилось, что ей удастся найти его, однако это еще не означало, что он покинул ущелье, вполне вероятно, Тиро, или Мариний, или кто-нибудь еще и вправду хотел убить его, а она этого не заметила?!

Дама стоял, уязвленно и бдительно за ней наблюдая.

— Он ушел?

— Его куртка! — вскрикнула Уна. — И еще у Сулиена были наши рюкзаки, теперь их тоже нет! Марк.

Она закрыла лицо ладонями, но через мгновение почувствовала сердитое и в то же время трепетное облегчение. Если он покинул ущелье по собственной воле, то подверг себя необдуманному риску, однако Пирре в лесах никто не причинил вреда, или, вернее, единственный вред причинила себе она сама. К тому же найти ее оказалось совсем просто.

Неужели он ушел из-за нее, с досады? Эта пугающая мысль смутила Уну, но в то же время в ней заключалась язвительная насмешка, которая всегда подкрепляла ее, как обжигающий глоток спиртного. Вдруг оказалось возможно взглянуть на случившееся как на нелепое недоразумение.

— Делиру виднее, — расслабленно произнес Дама.

Странно, однако Уне это до сих пор не приходило в голову — единственным инстинктивным желанием было рассказать обо всем Сулиену.

Но Сулиен и Делир уже вместе выходили из дальновизорной. Стиравшая белье Хелена сказала Сулиену, что в новостях сообщили, будто Марк Новий давным-давно убит, и что других передач сегодня не будет; Делир же разыскивал Лал и заметил маленькую аудиторию, ошеломленно приникшую к экрану, на котором снова и снова демонстрировали скорбный ролик.

Подойдя поближе, Уна с Дамой услышали, как Делир сердито спрашивает Товия:

— Почему никто не пришел и не сказал мне?

— Я думал, что вам уже сказали, думал, вы сейчас обсуждаете все это с Марком Новием.

— Так Марк уже видел это?

Уна не понимала, почему все вдруг пришли в такое волнение, но по спине у нее побежали холодные мурашки; все хуже, все гораздо хуже, подумала она.

— Он ушел, — лаконично сообщил Дама.

Сулиен и Делир повернулись к нему со слегка обиженным видом людей, которые не все успели расслышать.

— Что Марк? Что ты хочешь сказать? — спросил Сулиен.

Передача была явной попыткой сообщить об окончательном исчезновении Марка, но Сулиен и Делир увидели в ней прелюдию к новому штурму; до них не сразу дошло, что цель заключалась в том, чтобы выманить Марка из колонии.

— Что там такое? Про Вария?.. — шепотом спросила Уна.

Она чуть было не кинулась между Сулиеном и Делиром в дальновизорную, чтобы увидеть все собственными глазами. Но что-то остановило ее, незримое присутствие человека, сжигаемого чувством вины, скрытого знания, страха. Лал — теперь это было ясно как день.

Уна взбежала по ступенькам в мониторную.

Лал, согнувшаяся над светящимися экранами, бросилась к дальней стене, словно ожидая физического нападения. После исчезновения Марка она все еще смотрела на верхние справа экраны, крепясь, превозмогая страшную неуверенность, временами ерзая и отбивая такт ногой, по мере того как неуверенность перерастала в физическую боль. До нее донесся шум снаружи, топот ног, приближающийся к ее двери, и она еще больше съежилась, когда Уна возникла на пороге олицетворением мести: не сводя с нее пристального взгляда, с побелевшим, обвиняющим лицом, но Лал спокойно сказала, не дожидаясь вопроса:

— Да, он возвращается в Рим к Варию. И попросил меня сказать об этом тебе.

Вслед за Уной ворвались остальные, и Лал приготовилась к яростному выплеску эмоций если не со стороны Уны, то, по крайней мере, со стороны Делира, но все молчали, и Уна продолжала напряженно смотреть на нее, но уже не вглядываясь — она смотрела машинально. Такой ее застали.

— Лал! — воскликнул ошеломленный Делир. — О чем это ты толкуешь?

Уна не сознавала, что Дама следит за ее лицом, ловя малейший признак того, насколько это для нее важно.

— Значит, они где-то рядом, — невозмутимо заявила она. — Они хотели выманить его отсюда, и выманили.

Затем ей ненадолго показалось, что она здесь совершенно лишняя; внезапно накатилась слабость, и становящийся все громче шум переполошенных голосов Лал, Делира, Зи-е и Сулиена лишь едва коснулся ее слуха, сама она в разговор не вступала. Внезапно она почувствовала, как легонько ударилась плечами и затылком о стену, иначе бы она не удержалась на ногах; все, что ей оставалось, это вяло, безвольно стоять на месте. Они с Дамой, единственные, сохраняли спокойствие.

— И ты сидела здесь и молчала? Лал! Неужели ты не понимаешь, что теперь они точно знают, где мы, неужели не подумала, насколько важно рассказать все мне?

— Что ж, вот оно, — пробормотала Зи-е. — Теперь двух мнений быть не может, оставаться здесь нельзя. — А Товий принялся вполголоса поносить последними словами все на свете.

— Я должна была… — Но теперь, когда Марк ушел, Лал никак не могла припомнить, что он ей говорил, почему она пошла у него на поводу. — Я должна была помочь ему.

— Ты хотела помочь ему и разрешила уйти вот так, неужели ты и в самом деле не думала, что творишь? — Какая-то мысль внезапно поразила Делира, и он поперхнулся. — Выходит, ты нарочно пришла, чтобы солгать мне… но почему?

— Чтобы ты ушел и я могла взять для него часть твоих денег. — Лал решила выложить все начистоту, ею овладела жажда самобичевания.

Она протянула отцу записку Марка, но Делир едва взглянул на нее.

— Так, значит, ты воровка?.. — начал он, и Сулиен, больно задетый тем, какой несчастный вид у Лал, встал между ними и сказал:

— Прекратите, Делир, она не виновата. Марк прекрасно понимал, что делает.

Лал тронули его слова, тронули, но не вполне утешили, ибо, бросив на Сулиена быстрый взгляд, она заметила, как ужас постепенно овладевает им. Он взял у нее из рук листок бумаги, и два слова, написанные на нем, показались ему настолько безнадежными и окончательными, что он мало-помалу начал верить в случившееся.

— Он думал, что сумеет ускользнуть от них, он пошел на юго-восток, еще ничего не ясно — он может! — упрямо стояла на своем Лал, больше всего желая самой верить в достоверность сказанных ею слов.

Но Делир взглянул на Лал и Сулиена с удрученным видом человека, в очередной раз убедившегося, что дважды два — четыре, чего до сих пор с ним не случалось.

— Ах, так вот почему, значит, это была твоя идея — обмануть меня?

— Нет! — пронзительно крикнула Лал, впервые бросаясь в яростную контратаку, оглядываясь, словно ища, чем бы запустить в него. — Это тут ни при чем, как ты мог сказать такое?! Кстати, как насчет Вария?

Ей удалось заставить Делира выдержать горестную паузу.

— Мы не в состоянии разрешить все проблемы, мы не можем защитить каждого, — сказал он.

К Уне словно вернулся слух; она посмотрела на Сулиена, не на Даму. Сулиен, уязвленный, сказал, протягивая ей листок бумаги:

— Человек не может просто так взять и исчезнуть… он проделал с нами весь путь. Я подумал, что он хотя бы сказал что-нибудь. — Уна только покачала головой. — Значит, нет. Нельзя было его отпускать.

Лал оторвалась от продолжавшего кипятиться Делира и умоляюще произнесла:

— Он не хотел. Он попрощался и велел сказать, чтобы вы нашли его в Риме, потом.

Услышав слово «потом», Уна вздрогнула и шагнула вперед.

— Вот дурак! — крикнула она. — Ведь они убьют его. Хотя почему я говорю убьют? Как давно он ушел? Конечно, они уже убили его.

И снова все замолчали. Лал прерывисто, глубоко вдохнула, разделив вдох на три части, как три ступеньки, словно готовясь заговорить или заплакать, но только еще больше съежилась на своем месте.

Сулиен, тоже почувствовав укор совести из-за того, что не может определиться, хотя это и длилось всего минуту, твердо сказал:

— Нет. Мы можем поймать его. Лал. Какой дорогой он пошел?

Лал что-то промямлила, но Уна резко схватила ее за запястье:

— Давай, показывай!

Лал позволила себя увлечь, и обе чуть было не выбежали из домика.

— Это он?

Дама уже готов был невозмутимо уступить им дорогу, и Сулиен едва не врезался в него. И вдруг все четверо, включая Лал, которую цепко схватила за руку Уна, в неловких позах застыли в дверях.

Товий хлопнул по одному из нижних экранов:

— Я видел кого-то на периметре.

Уна бросилась к монитору, но на экране были видны только поникшие ветви деревьев.

— Что? Нет, — Лал, вся дрожа, обернулась к мониторам и, прищурившись, оглядела их. Потом указала в противоположный угол. — Нет, он был здесь. Он шел в Пантикосу, это в Испании.

Только сейчас ей пришло в голову, что она послушно описывает маршрут Марка, даже не задумываясь над этим, тогда как Марк просил ее хранить молчание. Это перепугало ее; она вела себя так, будто думала, что у Марка ничего не получится, а в таком случае она действительно сделала ужасную вещь.

— Ты уверена? Кто-то приближается? — Делир нерешительно уставился на пустой экран. — Лал, ты хотя бы наблюдала за ним?

— Я не могла сосредоточиться, — призналась Лал, едва ли не всхлипывая.

— Нет, — сказал Товий, уже вполне успокоившись. — Он двигался от нас, иначе мы бы его сейчас видели.

— Может быть, он решил пойти другой дорогой, может быть, он возвращается?..

— Мы не должны просто стоять здесь! — в ярости крикнула Уна, теперь мучительно ощущавшая каждую потерянную секунду.

И теперь ее послушались — все выбежали из домика и рассыпались по ущелью. Никакого формального разделения на поисковые группы не было. Товий двинулся в сторону городка и тени, которую он видел на экране, а Делир, карабкавшийся в направлении, указанном Лал, сердито прикрикнул на нее, когда она увязалась за ним:

— Нет, пожалуйста, возвращайся, не надо рисковать!

— Я не могу! — воскликнула Лал и, отстав от Делира, бросилась за остальными — Товием, Зи-е и Уной. Она ожидала, что Зи-е, по крайней мере, попытается отослать ее назад, но та бросила на Лал заинтересованный взгляд, не сердитый и не сочувствующий, а скорее товарищеский, а затем сосредоточилась на окружавших их со всех сторон деревьях и, казалось, перестала замечать ее.

Уна вряд ли смогла бы сказать, почему пошла именно в этом направлении, разве что фигура, которую увидел Товий, по крайней мере, означала нечто определенное и живое, за чем можно было гнаться. Они не бросят его тело, подумала она, я никогда не узнаю, что они сделали с ним, пройдут месяцы, прежде чем мы удостоверимся, что он действительно мертв.

Но в то же время ее поддерживало рассудительная и оптимистичная мысль, достойная, пожалуй, Сулиена: их не может быть много. Одно дело, когда на ноги поставлена вся стража; но многим ли можно доверять в подобной ситуации — многие ли могут убить одного из Новиев и сохранять при этом полное спокойствие? Тут надо выбирать осторожно. Возможно, они уже отчаиваются найти его. А в таких лесах, да еще в гористой местности, нужно точно знать, где находится то, что ты ищешь, ты можешь быть в полумиле от цели, даже меньше, и все равно не обнаружить ее. Он может, может ускользнуть от них.

Преодолев искусственную насыпь, прикрывавшую вход в ущелье, они, после некоторых колебаний, разошлись в разные стороны, вдоль реки, вверх по склону, но довольно скоро Уна и Лал, задыхаясь пробиравшиеся сквозь чащу, услышали крик Товия. Обе остановились, на мгновение окрыленные надеждой. Лал, забыв, что Уна не любит, когда к ней прикасаются, сжала ее руку. Но Уна не противилась, у нее просто не было времени обращать на это внимание, пока они, не разбирая дороги, мчались вниз, в долину; кроме того, она обнаружила, что напряжение, через пальцы, может передаваться другому, уходить в землю.

У подножия холма они увидели Зи-е, и в тот же момент у Уны буквально опустились руки от разочарования, поскольку впереди Товия был кто-то, но только не Марк, — два человека, которые, спотыкаясь, пустились наутек, как только они поняли, что их заметили.

Но шансов убежать у них не было, поскольку Зи-е тут же рванулась вслед за ними. Она была далеко не в лучшей форме, но другим ее рывок показался удивительным и устрашающим, это была стремительная, красивая волчья побежка, и даже Лал, несмотря на свое плачевное положение, не смогла сдержать волнение при мысли, что наконец-то увидит кое-что из боевого арсенала Зи-е. Однако они ничего не увидели, вернее, увидели не совсем то. Вместо хитроумных выпадов руками и ногами Зи-е одним бесподобным прыжком просто сбила Пирру с ног с такой свирепой, звериной ловкостью, что, казалось, в обеих женщинах не осталось ничего человеческого; костистое существо, бившееся в цепких руках Зи-е, так напоминало охваченную паникой добычу — воробья или кролика, — и присутствующие вряд ли удивились бы, увидев, как Зи-е моментально разорвет ей глотку клыками или когтями.

На самом деле она, разумеется, всего лишь легко прижимала Пирру к земле, обездвижив ее.

Сначала Лал ничего не могла понять и подумала, что Пирра просто убежала в новом приступе паники. Пирра тут же начала причитать и всхлипывать, а Айрис с воплями гневно стала молотить Зи-е по спине и голове своими кулачками, а потом и палкой, после того как Зи-е в первый раз эффектно отшвырнула ее в сторону. Какое-то мгновение Товий стоял как вкопанный, ошеломленный происходящим, но затем ринулся вперед, чтобы ее оттащить. Айрис билась в его руках, плевалась и лягалась.

— Айрис, Айрис, — скорбно простонала Пирра.

Айрис царапалась, тузила Товия, но, увидев несмело приблизившихся к ним Уну и Лал, поняла, что противник превосходит их числом, и, моментально утратив всякий интерес к происходящему, безвольно обвисла в руках Товия, который дал ей потихоньку соскользнуть на землю. Она озиралась и бесстрастно смотрела на мать, не предпринимая никаких дальнейших попыток помочь ей, и было очевидно, что она окончательно отрешилась от ситуации, в чью бы пользу она ни складывалась. Она отошла и устало прислонилась к дереву.

— Уна, — произнесла Зи-е сквозь зубы, — скажи, права я или нет.

Уна плавно двинулась вперед, чувствуя себя призраком, сгущением сырого, холодного воздуха, рука ее по-прежнему безответно покоилась в руке Лал. Она впилась глазами в Пирру и прошептала:

— Ты продала его.

— Нет, нет, они бы и так его схватили, — простонала Пирра. — Они бы нашли нас, отняли бы у меня Айрис, так лучше. Ох, отпустите, отпустите меня!

— А как насчет Марка, и Делира, и всех нас, кто помог тебе? — с отвращением прошипела Зи-е.

— Как ты с ними договорилась? — требовательно спросила Уна, хотя голос ее все еще звучал так слабо. — Что они собираются делать?

Но после этого они уже ничего не могли добиться от Пирры, которая, как уже нередко случалось, целиком оказалась во власти страха и мании преследования.

— Айрис, Айрис, девочка моя, — без конца причитала она, — приглядите за ней, я уже никуда не гожусь, я никогда ни на что не годилась, я ничего не могу, что еще вы от меня хотите?

— Могли бы и отпустить нас, — задумчиво заметила Айрис, обдирая кору с веточки. — Какая теперь разница?

В ее голосе слышалась такая спокойная уверенность, что Уна вздрогнула.

— Не говори с ними, — взмолилась Пирра. Айрис не обратила на нее внимания.

— Это было в тот день, когда ты сбежала, — сказала Уна все так же, почти неслышно. — Ты ходила в деревню.

Какое-то мгновение она не могла понять, как же она не заметила, но потом, увидев, как Айрис с трепетом наблюдает за ней, с горечью поняла, что они попросту никогда не оказывались рядом с ней. Потому что они прятались. И как они только додумались? Какое-то время она с трудом старалась вспомнить как, но потом ответ пришел сам собой: когда я рассказывала Тиро, как узнала правду о Тазии, Айрис стояла рядом. Так вот зачем был весь этот спектакль с болезнью, когда Айрис никого не подпускала к матери!

А у нее самой никогда не было особого желания водиться с Пиррой и Айрис.

— Нет, не так, не сразу, все было так ужасно! — жалобно захныкала Айрис. — Ты знаешь, как она испугалась. Я не хотела идти с ней, но мне пришлось. А потом она не знала, куда идти, и… я сказала, что надо возвращаться, и бросила ее, потому что решила, что тогда она пойдет за мной. Но она не пошла, так что мне пришлось вернуться, а она сделала это со своими запястьями. Она ведь у нас актриса, — Айрис посмотрела на Пирру с привычным презрением. — А время все шло и шло. И было так холодно.

Она передернула плечами.

— Ох, нам надо идти, почему вы нас держите, они нас там дожидаются, — посетовала Пирра.

— И я все время говорила, надо вернуться, никуда не надо ходить. У нас совсем не было денег. Но в конце концов я подумала: конечно же, деньги можно раздобыть.

Товия это потрясло больше, чем все, случившееся прежде.

— Так это твоя мысль? Ну и ребенок!.. — Потом он повернулся к Пирре: — А ты, ты совершила убийство, потому что тебе подсказала это твоя девочка?!

— Никого я не убивала! — истерично взвизгнула Пирра.

Айрис вздохнула:

— Не знаю, не помню, было так холодно и ужасно! Кажется, я этого не говорила. Может, мы одновременно про это подумали. Просто… — Она снова взглянула на Пирру, в этот раз с сожалением. — Просто, когда мы убежали, она была лучше. Понимала, что делает. Потом она сказала: пошли, пошли в Атабию. Она была такой, пока мы не пошли обратно, и тут она снова… забеспокоилась, — сказала Айрис, заменяя одно слово другим, и пожала плечами. — Ну вот, мы и пошли в город. Мы… то есть она сказала, что знает, где… где он.

Ей явно хотелось никак не называть Марка.

Дрожь, бившая Пирру, поутихла, она сказала обиженно, просительным тоном, словно надеясь всех растрогать:

— И они хотели, чтобы я убила, чтобы… они думали, я могу убить, но, конечно же, я не могла и не стала бы. — Она посмотрела на них, округлив глаза, изображая притворную мольбу. — Тогда… они просто попросили меня подождать, принесли одну штучку, чтобы я взяла ее с собой, вот и все, больше я ничего не делала.

— Какую штучку? — хрипло спросила Зи-е, и Пирра снова зарыдала, голова у нее затряслась; Уна почти зримо увидела, что это могло быть, но у нее не хватило силы воли признаться в этом себе, пока не заговорила Айрис, — услышав ее, она сжалась еще больше.

— Штучку, которую надо было прицепить к нему или его рюкзаку, чтобы они могли видеть, куда он идет, — скучно сказала Айрис. — Жучок. Они сказали сделать это сегодня утром. — Она посмотрела на всех снизу вверх и, пытаясь улыбнуться, добавила со своими интонациями заботливой наседки: — Так что вот так! Чего теперь спорить!

Энергия горячим бессмысленным ключом клокотала в Лал: она увидела, как, вместо того чтобы украсть у отца деньги, входит в его комнату и говорит: «Помоги мне, Марк хочет убежать из колонии», — и это казалось таким вероятным, виделось так ясно, словно все еще можно было поправить. Крупные слезы беззвучно текли из ее глаз. Она отпустила Уну и закрыла лицо руками, потому что теперь боялась Уны, всякого, кто мог бы верно оценить, что она наделала, но особенно Уны… и Сулиена.

А Уна закрыла глаза, ощутив тупую боль от уверенности, что наконец-то стоит на земле.

— Как давно это случилось? — громко спросила она.

— Я… я не знаю, — прошептала Лал.

— Но больше часа назад?

Было маловероятно, что убийцы стали бы ждать так долго, прежде чем перехватить его.

Уна кивнула, ей тоже показалось издевкой, что все в жизни может так быстро измениться, — еще так недавно они стояли рядом над белопенным потоком! Но у нее было чувство, что теперь все это — холодное, далекое, невозможное. Поэтому она не подумала: «если бы я только сделала это»; напротив, ей захотелось устранить себя из памяти, подменить себя кем-то, кто покачал бы головой, когда Марк сказал: «Хочешь, чтобы я ушел?» — и поцеловал бы его как следует или, по крайней мере, сказал бы что-нибудь напоследок.

Ей едва ли не показалось, что вместо этого ей надо было повиснуть на нем, не боясь, что это показное, просто всем своим весом потянуть его вниз, как тогда, во время ночной драки.

Кожу Уны больно покалывало в тех местах, где он касался ее.

Зи-е подняла Пирру на ноги с таким мрачным и недобрым выражением на покрытом шрамами лице, что Айрис протестующе вскрикнула, а Пирра, охваченная зловещим предчувствием, застыла и только негромко, запинаясь, пробормотала:

— Что вы со мной сделаете?

— Я скажу тебе — только потому, что у тебя ребенок, — медленно произнесла Зи-е, — иначе я бы и секунды на тебя не потратила. Сама у себя спроси — оставили бы они тебя в живых, если ты столько знаешь?

Сказав это, она оттолкнула Пирру и выпалила ей в лицо:

— А теперь убирайся куда глаза глядят, только смотри — держись от меня подальше.

Она повернулась к ней спиной, оставив Пирру стоять на месте, дрожащую, онемевшую.

— Это не они, — из последних сил выдохнула Лал. — Они сами не понимали, что творят, а я… Я могла бы запросто остановить его. Ох, Уна, прости, мне так жаль.

Уна исподлобья поглядела на нее.

— Откуда ты могла знать, — сказала Зи-е.

Но Лал сама не могла простить себе этого и в отчаянии покачала головой. Оправданий она не искала.

— Теперь не важно, — пробормотала она. — Я слишком хорошо понимала, что не следует этого делать.

Ей припомнилась вся та правда, которую она сказала Марку: это именно то, что они от тебя хотят, теперь сделать это будет проще простого, есть вещи поважнее того, что ты чувствуешь, — почему же она так, вдруг от всего этого отступилась? Только потому, что все это казалось правильным, а обосновать свою правоту она не могла.

Тогда Уна сказала ей высоким усталым голосом, но сознательно, напрямую, без передышки:

— Он решал. Не ты. А для него это было правильно. Но для нас правильно попытаться вернуть его…

Она запнулась, услышав, как прошедшее время неумолимо нагоняет Марка; однако не сказала «он был». Пристально глядя на Лал, она потянула ее за руку, вызвав вспышку безрассудной, не поддающейся объяснению надежды.

— Нет, мы еще пока ничего не знаем. Надо искать. Давай, мы еще можем попробовать.

У Тазия был маленький переносной экран, на котором яркая точка — Марк Новий — снова устремилась на юг, словно чувствуя их приближение.

Как правило, Тазий никогда не испытывал желания кого-то убить, с него было достаточно ощущения, что он способен сделать это, сознания, что методичные убийства уже изменили его настолько, насколько это вообще возможно; в них не было для него абсолютно ничего нового. Но это было какое-то особенное: на сей раз, даже понимая, что речь идет всего лишь об уничтожении юноши — почти ребенка, которого он и в глаза не видел и который не причинил ему никакого вреда, — он жаждал крови. Убить быстро, со знанием дела, как он запланировал. Он хотел доказать, что на самом деле искуснее и лучше, чем двое шедших с ним, Энний и Рамио, что он по праву был выбран главным. Его даже слегка пугала разыгравшаяся в нем кровожадность, то, как ему хотелось стереть с лица земли ту девчонку и того странного молодого человека, наказать их, хотя они и не имели никакого отношения к полученному заданию.

Он не мог от этого отделаться и так и кипел от гнева из-за того, чем ему приходилось заниматься сейчас: следить за точкой на экране, это любой дурак может. Энний и Рамио тоже приводили его в ярость — так невысоко он их ставил. Он видел, что они слишком распущенные, слишком много болтают, ему казалось, что они попусту тратят время на глупое бахвальство своей храбростью. (Ему не пришло в голову, что он не обращал на это внимания, пока колкости не посыпались в его адрес.)

Хоть стрелять-то они толком умели? Тут уж он хватал через край — конечно, им полагалось быть хорошими стрелками, несомненно. Оба — бывшие преторианцы и бывшие военные, как и он сам, или, по крайней мере, так он рассудил про себя, не спрашивая у них. Наверняка не промахнутся. Что его вряд ли удивит — это если сначала они заденут мальчишке плечо, прежде чем всадить пулю ему в голову. Положим, на конечный результат это не влияет, но Тазий всерьез воспринял указание о том, что мальчишка должен по возможности меньше мучаться, и продолжал воспринимать всерьез, несмотря на тревожно разгоравшееся в нем желание поскорее прикончить его. Уж если ему не достанется роль стрелка, то лучше бы он присоединился к какой-нибудь другой группе — об этом он тоже жалел.

Конечно, дело было не в армии: как такового чина он не получил, так что его не разжаловали. Однако он понимал, что статус его резко упал. Энний и Рамио, да и другие, относились к нему презрительно-насмешливо — не всегда, но не скрывая этого. Чувство унижения не переставало душить его. Надо было солгать, когда он, выдохшийся и взбешенный, добрел наконец до небольшого лагеря в лесу в десяти милях к северо-востоку от Атабии. Он мог сказать, что технология у рабов оказалась лучше, или что они пронюхали больше, чем даже он мог предположить или чем то было на самом деле. Ему хотелось бы, чтобы Уна и Дама действительно обнаружили его иглы. Но досада так измучила его, что он рассказал все как есть, что он сделал все правильно, и тем не менее девчонка его раскусила.

Начальство решило, что он попросту врет, что, уж наверное, сделал какую-нибудь настолько вопиющую глупость, что даже эти отъявленные негодяи распознали его, а у Тазия не хватило ни ума, ни хитрости узнать местонахождение колонии у одного из них. Ему еще чертовски повезло, что после всей этой истории так быстро объявился информатор. Сегодня Рамио, вручая ему аппарат для слежения, спросил:

— Думаешь, управишься?

Он не знал, как это скажется, и скажется ли вообще, на его вознаграждении. Они по-прежнему нуждались в его молчании. День или два он не мог избавиться от малоприятного сознания, что есть и другой способ обеспечить это молчание, но после начала операции перестал серьезно тревожиться по этому поводу. Просто не мог дождаться, когда наконец распрощается с этими людьми, настолько вся затея претила ему.

— Двигаемся прямо, курс — юг, — сказал он нейтральным тоном.

— Что он делает? — пробормотал себе под нос Энний, не дожидаясь ответа; и действительно — Марк беспокойно метался по замкнутому кругу и минуту назад снова повернул на север, к лесу. Тазий ничего не сказал, хотя вопрос привел его в отчаяние. Он находил блуждания Марка вполне естественными. Кретин, подумал он, имея в виду Энния; он просто не знает, какой путь безопаснее. Он напуган. Он хочет вернуться.

И он не мог сдержать недозволенной, неприятной мысли: а что, если план заключается в том, что он просто выведет Энния и Рамио на след Марка Новия — а дальше они будут действовать по собственному усмотрению? В конце концов, он тоже вооружен, и, пожалуй, мгновенный меткий выстрел лучше подойдет к ситуации, чем хитроумная уловка с отравленными иглами, которые он принес в Атабию. Кое-что еще может измениться, ему еще может представиться шанс.

Достигнув вершины, пригнувшись, они посмотрели вниз на голый зеленый склон, где должен был находиться Марк.

До заката оставалось еще несколько часов, но с низкого серого неба сквозь деревья просачивался только слабый сумеречный свет. Сулиен увидел, что Делир и Дама сильно поотстали. Он выждал секунду, решая, не лучше ли им и вправду рассыпаться, а потом попробовал удостовериться, что двигается в правильном направлении. Потом снова пошел вперед, впервые задумавшись, что станет делать, если найдет Марка, как сможет убедить его вернуться. Сосредоточившись на этой мысли, он продолжал продираться сквозь деревья и кусты, словно Марк должен был немедля понять, что совершил ошибку, как только Сулиен появится перед ним и скажет это. Или словно он просто заблудился и его надо подобрать.

Сулиен начал репетировать свою речь с неподдельной и все растущей злостью, споря с Марком от имени миллионов людей, включая Вария, которым Марк не сможет помочь, если даст убить себя. Однако заключительная часть получалась у него самой нелогичной, хотя, как он сам чувствовал, она звучала убедительнее всего: «Должен быть какой-то другой способ выручить Вария, вернись, и я помогу тебе» — так думал Сулиен, когда на самой периферии зрения, не такой уж и далекой сквозь частую поросль буков, он заметил промелькнувшую тень, на миг закрывшую пространство между стволами и явно человеческую.

Слава богу, он еще удержался и тут же не крикнул «Марк!» Потому что это была небольшая группа людей — трое или четверо, разобрать он не смог, — решительно кравшаяся вперед. Сулиен замер, затем громко и запоздало, или так ему только показалось, отступил за ствол дерева, слишком тонкого, чтобы скрыть его, и мысленно, за единый миг, увидел, как его хватают, допрашивают, пристреливают, прежде чем, еще через момент, люди скрылись из вида.

Сулиен не понимал, почему они собрались в одну группу, вместо того чтобы прочесывать лес порознь, почему не оглядывались по сторонам; если бы они были так же поглощены разглядыванием окружающего, как он, то наверняка заметили бы его. И все же чувствовалось, что движутся они уверенно, наверняка сосредоточенные на чем-то. Значит, они идут по следу Марка? Сулиен нерешительно подумал, уж не обучены ли они выслеживать людей по сломанным веточкам или помятым листьям, как, говорят, умеют или когда-то умели делать охотники из Африки и Террановы.

Он не знал, что ему делать. Если они шли за Марком, то как мог Сулиен обогнать их? Он подумал: а не удастся ли ему как-нибудь отвлечь их — сквозь деревья они могли легко принять его за Марка — и увести в сторону, куда бы они ни шли. Но Сулиен тут же вспомнил, что Уна рассказывала ему про шпиона, гнавшегося за ней сквозь кусты, к машине, и понял, что он слишком близко и безопасного места, куда можно было бы увести этих людей, нет, равно как и способов сбить их с толку. Это могло закончиться только одним, и очень скоро.

Кроме того, он боялся, что Делир и Дама могут наткнуться на них, ведь они были где-то поблизости. Но если он пойдет обратно, чтобы предупредить их, то потеряет убийц, и они никогда не узнают, что произошло.

Сам с трудом понимая почему, он стал ползком продвигаться вслед за ними, вздрагивая от им самим же производимого шелеста и хруста, от мысли, что на самом деле ничем не сможет им помешать. Положим, они ошибаются, подумал или, вернее, пожелал Сулиен, положим, он всего лишь ранен, тогда я смог бы…

И, как у Вария в Риме (хотя он и не знал этого), у Сулиена появилось чувство, что если единственное, что он может, это наблюдать, то по крайней мере надо наблюдать. Он позабыл о своем негодовании, так мучило его отчаянное, бессильное чувство, что смерти Марка он не переживет.

Энний смотрел вниз через бинокль, Рамио уже взял ружье на изготовку, оба по-прежнему вели себя вполне сдержанно, спокойно. У одного Тазия от волнения сводило желудок.

— Это неправильно, — пробормотал он, хоть это и было ему противно.

Напарники должны были поверить, что Марк прячется в складках долины.

Они посмотрели на него, скорее с презрением, чем вопросительно, он знал, что так и будет. Он прочистил горло, стараясь скрыть охватившие его гнев, замешательство и ужас.

— Теперь его должно быть видно.

— Ты случайно не держишь эту игрушку вверх ногами? — спросил Рамио.

— Он метрах в трехстах отсюда, — спокойно, профессионально ответил Тазий. — Прямо перед нами.

Рамио вырвал у него из рук экран и в недоумении уставился на него.

— Масштаб правильный? — спросил он с сомнением в голосе.

Но Тазий не обратил внимания на его слова, поскольку им вдруг овладела пугающая и будоражащая уверенность. Он выхватил аппарат у Рамио и, выйдя из-за прикрытия деревьев, стал стремительно спускаться по жухлой, подмороженной траве. Маленькое стадо тощих овец с безумными глазами встревоженным вихрем метнулось мимо него, когда он подошел ближе, а затем перешло на неторопливую беззаботную рысцу. Тазий стоял и хохотал над ними, как безумный. Одна из овец бежала, прихрамывая; длинная тонкая терновая ветвь зацепилась сбоку за ее клочковатую шерсть и волочилась по земле. И еще Тазий заметил перекрученный клок сероватой ткани, прикрепленный к терниям. Тазию захотелось изо всех сил швырнуть аппарат о землю, и в то же время он испытал нечто вроде радостного потрясения — почти приятного, — которое, он знал, скоро сменится вполне реальным страхом и недобрыми предчувствиями. Он слышал, как Энний и Рамио, так ничего и не поняв, осыпают его сердитыми ругательствами. Но на сей раз винить его было не в чем.

Он даже не стал проверять, что животное в точности повторяет движения точки на экране — стало быть, передатчик болтался в завязанной узлом рубахе.

Бегом одолевая склон холма, Уна почувствовала, как боль острыми зубами впилась ей в бок, кровь тяжело стучала в голове, но она продолжала бежать, зная, что останавливаться, даже чтобы перевести дыхание, смерти подобно. Она хорошо помнила это по той неделе, когда замышляла спасти Сулиена от креста, по ночи своего побега. Однажды решив, что не даст им убить его, по крайней мере ни одно ее усилие не пропадет даром, она почти смогла сдержать страх за брата. Но теперь она чувствовала, что во второй раз это неумолимое состояние подведет ее, потому что это обман, ложь. В Лондоне она знала, что и когда должно случиться, знала, что еще не все потеряно, что Сулиен все еще жив, вплоть до того момента когда услышала выстрелы.

Все же она не могла тягаться с Зи-е, которая скрылась из виду. Лал, тяжело дыша, все еще всхлипывая, старалась не отставать от нее — и в этот момент они увидели Зи-е, поджидавшую их прямо над лагерем вместе с Делиром, Дамой и Сулиеном. При виде их Лал снова шмыгнула носом, после нового укола вины, который она ожидала, ее охватило страшное предчувствие — так подавленно и покорно все четверо стояли там.

Уне они показались всего лишь такими же неуверенными, как прежде, и, даже не переводя дух, она требовательно спросила:

— Значит, вы его не нашли? Почему же вы вернулись? Надо искать дальше.

— Не стоит тебе дальше ходить в ту сторону. Слишком опасно, — сказал Дама.

— Нет, это была Пирра, а они выслеживают его, как вы не понимаете? — задыхаясь, сказала Уна и попыталась прорваться сквозь них.

Сулиен осторожно схватил ее и сказал:

— Нет, послушай. Как они его вели?

Делир уже поуспокоился, преисполнился надежды, но теперь, когда критическая ситуация миновала, с него словно спала маска и он снова превратился в самого себя: волшебным образом прибавившиеся несколько дюймов роста пропали, настороженное выражение исчезло с лица, стало видно, что он выдохся.

— Сулиен считает, — сказал он, — что они еще не нашли Марка. Они могли каким-то образом потерять его.

— Они точно не нашли его, — упрямо повторил Сулиен и попытался объяснить, что ему довелось увидеть.

Когда он вел наблюдение с гребня холма, у него словно открылось второе зрение; по дергающимся, взволнованным движениям мужчин внизу он понял, что случилось нечто, чего они не ожидали, но почему-то ему так же мало верилось в это, как и в то, что случилась беда; зрение старалось убедить его, что то, чего он так страшился, все же произошло, заставить его увидеть в куске тряпки и длинной ветви мертвое тело.

Один из мужчин, как ему показалось, говорил по радио-дальнодиктору. А потом они разделились, рассыпавшись по жухло-зеленому склону, обратно к лесу и вниз по долине, таращась по сторонам. Только после того как Рамио снова углубился в лес к западу от него, Сулиен, весь исколовшийся об острые ветви, осмелился пошевелиться. Затем он бросился в лес, в ужасе слыша за собой треск ломающихся сучьев, но это были Дама с Делиром, тщательно проверявшие окраину леса.

Сначала он не упомянул о тряпке, которую они тащили с собой, поскольку на таком расстоянии даже не мог различить, что это — рубашка, а именно — рубашка Марка. Он сказал единственно, что видел, как мужчины разделились. Было нелегко объяснить, почему он так уверен, что они чем-то поражены и рассержены.

Уна слушала, поначалу страшно жалея времени на пустые разговоры, в легких и горле запершило, словно туда набились колючки.

— Возможно, они разделились… чтобы окружить его, — сказала она, почти протестующе. К ее удивлению, это прозвучало натянуто и малоправдоподобно. — На нем «жучок», такой же, как был на Тазии.

— Это сделали Пирра и маленькая Айрис, — невозмутимо добавил Товий, подошедший вслед за Лал, которая снова шепнула:

— Это я виновата.

— Пирра! — Лал видела, что Делир пытается принудить себя принять даже это безучастно, не показать, что удивлен или чувствует, что его предали.

— Значит, Марк его нашел, — убежденно сказал Сулиен, мигом сообразив, что к чему.

И тут все замолчали — так же как тогда, когда Лал впервые рассказала, что случилось.

И все же, подумала Уна, мы ничего не знаем наверняка. Даже если это и так — все равно он в опасности, особенно если он будет двигаться в сторону Рима. Но конкретная мысль снова приободрила ее. Она подняла голову.

— Нам опять нужна машина. Мы можем встретить его в Пантикосе.

Несмотря на всю свою прямоту и суровость, она казалась Делиру слишком юной, и он почти бессознательно мягко предостерег ее:

— На этот раз все может сложиться не так гладко. Откуда нам знать, там он или нет?

— Если он не там, мы поедем в Рим, — произнес Сулиен, так же уверенно, как Уна.

— Я могу повести, — негромко сказал Дама, прежде чем Делир успел что-либо возразить.

— Сможешь? — с сомнением спросил Делир. — Так далеко?

— Смогу, — слегка вызывающе, настойчиво повторил Дама. Потом сказал, обращаясь к Уне: — И я знаю Рим. Вам это понадобится, если окажетесь там.

Лал уже достаточно пришла в себя, чтобы до нее дошло: ах, вот в чем дело, оказывается!

— Знаешь Рим? — удивилась Уна.

— Я там родился и вырос, — нетерпеливо сказал Дама, словно все уже знали такие подробности его биографии. Потом обратился к Делиру: — Или решим, что все это — его личное дело? А ведь могли бы. Могли бы решить, что у него своя дорога, а мы сами о себе позаботимся и не будем слоняться повсюду в поисках такой важной птицы. Лично я был бы только рад. Но ты хочешь, чтобы кто-нибудь отправился за ним сейчас? Если да, то так и скажи.

Он добивался от Делира ответа с настойчивостью, которая одновременно казалась почтительной и слегка враждебной, готовый согласиться со всем, что тот скажет, но в то же время почти провоцируя его.

— Да, — сказал Делир почти так, словно признавал свое слабое место.

— Тогда я так и сделаю, — просто ответил Дама.

Делир обвел собравшихся взглядом, моргая, словно вот-вот заснет, и сказал:

— Вам понадобятся деньги, — и с упреком посмотрел на Лал.

Складывая одежду, документы, электрический фонарик, Уна заметила, что Лал тоже мрачно собирается, укладывая все свои яркие платья, которые в Риме показались бы самыми непримечательными.

Уна не знала, что и сказать по этому поводу. Какое-то мгновение она просто стояла, наблюдая, но Лал никак не пояснила свои действия. Подумав, Уна решила: нет, ей не надо ехать, но почувствовала, что это не ее дело.

— Хоть бы попрощалась, — сказала она наконец.

— Само собой, — сварливо ответила Лал.

Дама с Сулиеном ждали снаружи. Лал невозмутимо подошла к Сулиену и сказала:

— Я готова, еду с тобой. — И Сулиен почувствовал, как его охватывает тревожное возбуждение, но, прежде чем он решал, что ответить, показались Делир и Зи-е с конвертами наличных, и Делир в ужасе уставился на Лал с сумкой через плечо.

Выдавая беспокойство за оживленность, он спросил:

— Ты что, совсем с ума сошла, Лал?

— Нет, — ответила Лал.

— В последнее время ты и так ведешь себя по-детски… вечно какие-то глупые тайны… а теперь хочешь сбежать из дома?

Едва эти слова вырвались у него, ему захотелось в ярости влепить себе пощечину. Все вокруг него только и делали, что от чего-то бежали.

Но Лал было нелегко сбить с толку.

— Никуда я не бегу, — ответила она. — Вот узнаю, что случилось с Марком, и вернусь.

— Это тебе так кажется, — сказал Делир слегка заплетающимся языком. — Ты не можешь! Я не допущу!.. — Да разве мог он сказать, когда Уна, Сулиен и Дама стояли совсем рядом: «Ты не можешь ввязываться в такое опасное дело» или «Я не допущу, чтобы ты куда-то уезжала с этим мальчишкой» (при том что на самом деле Сулиен был ему достаточно симпатичен и порой он испытывал чувство вины перед ним за то, что когда-то сказал ему). — Нет, ты не сделаешь ничего подобного! — воскликнул он.

Лал терпеливо посмотрела на него. Ну что можно было на это ответить?

— Ты абсолютно не представляешь, что говоришь! Но я-то знаю, ты надеешься на увлекательную экскурсию в Рим!

— Это ты так думаешь… — взъелась Лал, но ценой невероятного, почти зримого усилия заставила себя безропотно замолчать.

— Нет, так оно и есть! — крикнул Делир, чувствуя зарождающееся сомнение, видя, что все его буйство ни к чему не приведет, но беспомощно продолжая в том же духе: — Поэтому настоятельно прошу — откажись от своей затеи и веди себя разумно!

Лал, уже вполне беззлобно, сказала то, что миллионы детей рано или поздно говорят своим родителям:

— Можешь заткнуть мне рот, все равно ты меня не остановишь.

И, смерив взглядом коротышку отца, который был примерно того же роста, что и она, довольно-таки миролюбиво сказала:

— Но даже заткнуть рот мне будет непросто.

— Не мели чепухи, Лал!

— Она совершенно права, — невозмутимо заметила Зи-е.

Делир и Лал удивленно посмотрели на нее, и, воспользовавшись мгновением, пока Делир стоял, не в силах вымолвить ни слова, Лал подошла к нему и нерешительно коснулась его руки.

— До свидания, — сказала она.

Делир продолжал стоять неподвижно и, только когда она отошла достаточно далеко, кинулся вслед за ней.

— Хорошо, Лал. Поезжай, если хочешь, но лучше тебе не ездить. Пожалуйста, не надо.

Лал даже слегка подпрыгнула от отчаяния.

— Ох, прости, только… давай не будем начинать все сначала…

— Слушай. Хорошо. Я знаю, ты девочка не глупая. Ты же понимаешь, это опасно. Я знаю, тебе кажется, что ты должна. Но подумай, пожалуйста, подумай.

— Я все равно не передумаю. Ты сам сказал, что я должна остановить его.

— Допустим, — согласился Делир и увещевающе взял ее руки в свои. — Ты пыталась остановить его. Уверен, пыталась. Но он все равно ушел, и посмотри, каково теперь тебе. Что буду делать я, если ты сейчас же не остановишься?

Лал поняла, что теперь она начинает колебаться. Она посмотрела на Сулиена, надув губы и нахмурившись, словно о чем-то печалясь или прося помощи.

— Ты хочешь, чтобы я поехала? — шепотом спросила она.

— Да! — тут же с чувством произнес Сулиен, впрочем так, что Лал поняла: это не совет.

— Ох, милый, — промолвила она после долгой паузы, глаза ее снова засияли. — Видно, не судьба.

Сулиен кивнул и, поскольку в конечном счете уезжал надолго, открыто поцеловал Лал, не предупредив Делира и даже не посмотрев на него извиняющимся взглядом. Поцелуй получился мгновенный, резкий, зубы стукнулись друг о друга. Лал сняла сумку и обняла Сулиена за голову.

Слава богу, подумал Делир, внутренне поежившись, но глядя на прощальную сцену сквозь пальцы, упиваясь лучезарным чувством легкости.

— Пожалуйста, береги себя, — сказала Лал, и Сулиен шепнул в ответ:

— Я вернусь.

И Лал быстро обняла Уну, потом снова Сулиена, прежде чем неохотно и все еще фыркая, но мягко опустить голову на плечо Делира.

Большую часть пути Сулиен молчал, но, когда они подъехали к городку, пробуя почву, сказал Уне:

— Думаю, это правильно.

— Конечно, правильно, — ответила она.

— Но я имею в виду не только… — Он замолчал, подбирая слова. — Помнишь, ты как-то сказала: зачем искать причины наших поступков? Так вот мне кажется, что причина есть или, по крайней мере, может быть.

— Чтобы нельзя было больше торговать людьми, — закончила за него Уна вполголоса. — Мы могли бы сказать, что боролись за это.

— Вот и скажете, — хрипло буркнул Дама, как каркнул. Однако, помолчав, Уна скептически спросила:

— Кому?

— Это только начало, — произнес Сулиен. — Мы предназначены сделать это.

— Кем? Судьбой? Богом? — снова резко вмешался Дама.

— Нет. — Сулиена меньше всего заботило, чтобы это звучало складно. — Или, да, судьбой, возможно, но только потому, что мы сами так решили, не иначе. Не раньше, чем мы сами решили.

Дама слегка нахмурился, но лишь пробормотал:

— Что ж, возможно, разницы и нет.

Теперь настала очередь Сулиена нахмуриться: и правда, почему я делаю это? Он все еще сердился на Марка. Зачем он к ним привязался?

Еще находясь в Атабии, он вынужден был признать, что они хорошо сделали, что взяли с собой Даму, поскольку Пальбен, что неудивительно, не хотел расставаться со своей машиной: старую ему пришлось спешно поменять совсем недавно. Дело было даже не столько в том, что Дама достаточно владел баскским, чтобы поддерживать разговор, он ко всему прочему прибег к хитрой выжидательной тактике, неумолимо вынуждая Пальбена сдаться, что тот в конце концов и сделал.

Уна следила за Дамой и думала, как уже не раз думала прежде: он может руководить событиями, может заставлять людей подчиняться себе. И она далеко не была уверена, что это менее необычно, чем читать чужие, еще не высказанные мысли или залечивать порезы: а может, все дело исключительно в силе воли: или разница все же есть?

Реальнее всего Марк мог оказаться в Пантикосе рано утром. Но они прождали намного дольше, до самого конца следующего дня; слонялись по станции, изображая клиентов маленьких минеральных купален; Уна нервно, украдкой изучала других пассажиров и случайно забредавших сюда офицеров стражи. Марк так и не появился.

Вагон напоминал тускло освещенную расселину, стиснутую со всех сторон скоростью и темнотой, поезд, как скальпель, разрезал города и залегавшие между ними поля, со свистом проносясь сквозь глянцевитые напластования густого воздуха. Марк сонно подумал: пока он не остановится, я в безопасности, сюда никто пробраться не может. Он откинул голову на подголовник сиденья, и не верилось, что может хоть чуточку приподнять ее; каждый сустав, каждая напряженная связка понемногу расслаблялись, боль уступала теплу. Во всем теле ощущалась приятная расслабленность.

Рукой он слабо сжимал вязаную шапку, все так же сложенную в мягкий квадрат. Он так и нес ее в руке или в кармане куртки, как амулет, с того момента, как страх сковал его на холме. Тогда он открыл рюкзак, первым делом ища карту, а затем, глядя на нее и практически не видя, почувствовал маленький моток шерсти и подумал: как это сентиментально, как жалко — то, что он делает.

Доставая его, он кончиками пальцев слегка коснулся чего-то, что сквозь изнанку кармана было вшито в подкладку рюкзака. Между двумя кусками ткани что-то лежало; оно было размером с монету, и сначала Марк так и подумал. Диаметром с монету, но намного толще. В первый момент, в спешке, Марку пришла в голову глупая мысль, что это — часть рюкзака, непонятным образом необходимый вес. Но затем он понял, что нет. А затем понял, что это.

Конечно, первой его реакцией был чисто физический импульс — выбросить это, отделаться от этого как можно скорее, как от чего-то мерзкого, гниющего, заразного. Его рука, которую даже свела небольшая судорога отвращения к тому, что лежало у нее на ладони, сама собой замахнулась, чтобы сделать это. Затем он подумал — если бы только эта вещь продолжала двигаться, если только мне удастся заставить ее…

А после наступило сумасшедше долгое время, когда Марк, видимый со всех сторон, думал, что ему никогда не удастся подобраться достаточно близко к глупым овцам — они уворачивались у него из-под ног, а он гонялся вслед за ними, размахивая рубашкой, все более напоминавшей неловко связанное лассо. Это было почти забавно. И все это время он едва удерживался, чтобы не заорать на себя: брось это, брось это, беги! Он додумался только до того, чтобы накинуть рубашку с металлическим комком внутри на шею одного из животных. Но это было просто только на словах. Наконец, увидев волочившуюся по земле ветку терновника, он в отчаянии бросил на нее рубашку и не мог поверить своим глазам, когда та зацепилась, и зацепилась прочно. Он побежал, упал, снова побежал.

Затем он, поняв, что движется все время в одном, юго-восточном, направлении, описал круг и свернул на запад и, преодолев на одном отчаянном дыхании двадцать километров чахлого леса, наконец добрался до Илуро. Он все еще старался замести следы. В Илуро, стоя в тени, долго следил за ярко освещенными дверями вокзала. Кто-то наверняка поджидал его в эту минуту. Он надеялся, что они все еще слабо представляют себе его дальнейшие действия, но у них было время прийти к какому-нибудь решению, каким-то образом спутать его планы. Можно было снова расставить повсюду стражников. Отслеживать одинокого парнишку, похожего на мертвого Марка Новия, который старается пробраться в Рим.

Марк простоял в тени, дождавшись, покуда мимо не пройдет стайка молодых людей, отправлявшихся на вечерний пикник. Они были на несколько лет старше, но он решил не обращать на это внимания и окликнул их, приветствуя как старых друзей, и, прежде чем они успели изумиться, подбежал, спросил, который час, чтобы завязать хоть какую-то беседу, а потом пошел с ними, безостановочно говоря на ходу, затесался в середину, когда они дошли до проверявшего билеты контролера, непринужденно сказал «мы вместе» — и прошел с ними до поезда, прежде чем они успели прийти в себя и прогнать его. Выяснилось, что он купил билет до Акенсия, находившегося на северо-западе, в стороне от нужного ему маршрута, что было хорошо. Едва оказавшись в поезде, он, к облегчению своих новоприобретенных друзей, отвязался от них, сошел уже через несколько миль после Кенеарния и купил билет на Тарбу. Только достигнув ее, он двинулся прямо в Италию.

Ему хотелось рассказать Варию, что происходит, сказать: подожди, но только не жди, пока тебя убьют, послушай, я уже в Немаусе.

Было удивительно, что человек может уехать так далеко за такое малое время. Поезд, скрипя тормозами, въехал в Толосу, и Марк напрягся, потому, что его здесь уже видели и потому, что название это было так тесно связано с Уной. Но он настолько устал, что даже постоянная мысль о ней пульсировала ничем не отзывавшимся гипнотическим покоем, как теплая боль, линиями и узлами разлившаяся по всему телу. Марк еще раз бездумно погладил большим пальцем мягкую шерсть. И уснул.