Графиня Дракула

Глава 13. Элизабет: «Убить собственных детей ради мечты…»

Первый ребенок Элизабет и Ференца родился через 10 лет после их свадьбы. У них было пятеро детей. Двое из них умерли в детстве.

Я не особенно печалилась о том, что мы с Ференцем женаты уже несколько лет, а детей у нас с ним все нет. До сих пор все мои впечатления о детях замкнулись на том незаконном ребенке, которого я выносила, родила, но даже не видела его. Должно быть, для того, чтобы пробудить материнские чувства, недостаточно выносить, нужно еще и побыть какое-то время рядом с рожденным тобой маленьким существом. Я в полной мере это поняла, когда родила нашу первую дочь — Анну. Мы назвали ее в честь моей матери.

Анна, как только родилась, тут же закричала. Повитуха говорила, что это — хороший знак. В ногах кровати, где я рожала мою девочку, сидел тот самый черный кот, который привел меня в свое время к тайной комнате с книгой. Этот кот, кажется, всюду рядом со мной. Я ни разу не беспокоилась о том, чтобы он последовал за мной, когда я ездила в гости или в одно из наших собственных имений, но дня ни проходило, чтобы он не появился. Кот, которому я не давала имени, так как не хотела бы связывать его с чем-то, что можно назвать и определить, был, конечно же, посланником той силы, которая должна привести меня к исполнению пророчества о моем будущем. Он искусно скрывался от чужих глаз. Он появлялся рядом со мной даже в запертых комнатах с закрытыми окнами. Если в комнате был камин, я могла еще понять — откуда он берется, но если нет — это оказывалось для меня всегда загадкой и неожиданностью. Но неожиданностью приятной. Он, каждым своим появлением, давал мне подтверждение реальности моей мечты. Я никому не говорила о пророчестве, ни одна живая душа не видела той книги, которую я прятала в спальне, в замке. А вот кота должны были видеть многие. Я заметила, что он меняется, приходит ко мне порой с довольным видом, урчит, трется об ноги, да и выглядит он таким сытым, будто целую неделю провел в амбаре, полном мышей. Иногда он является мне тощим и угрюмым. Я пыталась кормить его, когда однажды он пришел ко мне исхудавшим и измученным, бросала ему куски мяса со стола. Но он не принимал этого мяса. Больше я так не делала. Кажется, я поняла, чем питается этот кот. Однажды я застала его там, где лежало тело только что принесенной в жертву крестьянки. Он слизывал кровь с ее мертвых пальцев…

Мне не показалось странным то, что кот наблюдает за появлением на свет моего ребенка. Но мое сердце сжалось, когда я подумала о том, что это существо с черной лоснящейся шкурой, может повредить дочери. Я слышала, что коты иногда душат младенцев.

Конечно, Ференц ждал наследника, поэтому, когда выяснилось, что я подарила ему девочку, он на какое-то время заскучал. Все его мечты вертелись вокруг славного рыцаря, его сына, который должен продолжить его дело. Однако когда он смотрел на Анну, в столь же редкие, как и прежде, визиты домой, его радость от того, что в нашем доме появилось наше с ним дитя, на время отгоняла от него грусть. Я думаю, он сильнее всего хотел, чтобы я родила ему мальчика, во время военных походов.

Я заранее подобрала кормилицу для дочери среди моих крестьян. Она, как и любая кормилица, должна будет постоянно присутствовать при моем ребенке и при мне. Повелев привести ко мне подходящих женщин, я поняла, что хотела бы видеть рядом со своей дочерью надежную и сильную няньку, которая сможет дать мне отпор, если вдруг, одержимая гневом, я наброшусь на мою девочку.

Одна из женщин, которую я увидела, показалась мне как раз подходящей. Невысокая, крепкая, с честным лицом. Мне понравилось и то, что когда я смотрела на нее, из темного угла комнаты вышел мой кот. Он вышел, стал между нами и, казалось, кивнул мне своей кошачьей головой.

Кормилица, ее звали Илона, несомненно заметила бы, если бы со мной начало происходить что-то неладное. Я не опасалась крестьянки, но она могла, скажем, увидеть мою чудесную книгу и сказать о ней Ференцу. Тогда мне пришлось бы объяснять ему. Не знаю, чем он ответил бы на мои объяснения.

Я решила рассказать ей о происходящем ровно столько, чтобы, завидев что-то необычное, она не удивилась бы и не начала распускать слухи. Я объяснила ей, что у меня есть секрет. Этот мой секрет — болезнь, которая передается по наследству. Сказала, что мы не любим об этом говорить, что слово «падучая» не принято произносить в нашей семье. Кроме того, я строго-настрого наказала ей оберегать моего будущего ребенка от любой напасти, оберегать его даже от меня. Я приказала ей всегда носить с собой кинжал, и если я однажды наброшусь на ребенка в очередном припадке (именно так я назвала ей мою одержимость), сделать все для того, чтобы защитить дитя даже ценой ее или моей собственной жизни.

Илона спокойно восприняла мой наказ, лишь спросила, что будет с ее собственной семьей, если она меня убьет, защищая моего ребенка. Она задала такой вопрос не случайно. Случись подобное, думаю, Ференц сжег бы всю деревню, в которой жила моя убийца. Тогда я написала ей особую бумагу, которую она, я уверена, хранила, как зеницу ока. Эта бумага гарантировала ее безопасность. Я решила, что если ей предстоит стать моей убийцей, она вложит в мою руку тот самый кинжал и положит рядом с моим телом мое последнее письмо. Именно его я дала ей, в нем я просила никого не винить в моей смерти, говорила, что я устала от жизни и не хочу больше, чтобы земля носила мое грешное тело. Я уверена, что это письмо снимет любые подозрения с кого бы то ни было, и уверена в том, что Ференц сможет убедить себя в том, что моя душа попадет в рай, если он затратит достаточно средств на все церковные формальности. Мне было все равно. Смерть означала для меня, что моему предсказанному будущему не суждено сбыться, а куда попадет после этого моя душа, мне было безразлично.

Я видела по выражению умных глаз Илоны, что она считает все, о чем я говорю ей, чем-то вроде барского каприза. Должно быть, она полагала, что хозяйка хочет запугать ее, но не желает прямо говорить о том, что ее деревню покроют колья с насаженными на них жителями, в числе которых будет и она, и ее семья, если с ребенком что-нибудь случиться. Мне кажется, она считала, что я готова произнести слова о собственной смерти, боясь даже сказать о смерти ребенка.

Илона думала так до того случая, пока не увидела изуродованное тело молодой кухарки, которая просто пересолила мясо.

Какое же это счастье, когда у тебя есть ребенок! Я часами могла наблюдать за тем, как спит моя маленькая Анна, оберегая ее покой как зеницу ока. Когда ей не было и месяца, я боялась, что она умрет во сне. Ведь в первые дни жизни младенца подстерегает множество опасностей. Его может настигнуть болезнь, его может украсть ведьма, чтобы претворить в жизнь свое черное колдовство. За детьми охотятся и те ужасные существа, о которых не принято говорить вслух. Я знала, что явись одно из них темной безлунной ночью за моей Анной, лишь я смогу защитить ее от чудовища. Я была уверена, что если одно из подобных существ приблизится к колыбельке Анны, мой дракон не будет спать, как тогда, когда нечестивцы рвали на части моих бедных сестер. Он восстанет и как огненный вихрь сожжет любое создание, посмевшее желать зла моему ребенку. Будь то хоть сам Дьявол, повелевающий исчадиями ада…

Каждый новый день, проведенный с Анной, приносил мне новые открытия. Вот она улыбается. Как прекрасны эти ямочки на щеках, эти сияющие глаза, эти крохотные ручонки, которые она тянет к свету. Пока она не умеет говорить, но я вижу, что очень старается. Я вижу, какой она вырастет умной и красивой.

Я переверну все страны, до которых можно доехать за год для того, чтобы помочь найти ей достойного жениха. У нашей семьи достаточно денег для того, чтобы не обращать внимание на богатство будущего мужа моей милой Анны. Будь у его семьи лишь пара замков да несколько сотен крестьян, будь он принцем или наследником богатейшей фамилии — все это не важно. Я не буду навязывать свою волю Анне, я позволю ей то, чего лишены многие женщины знатных родов. То, чего даже мне не было позволено. Я дам ей свободу выйти замуж по любви. Не могу сказать, что мой с Ференцем брак был лишен любви. Но наш брак, в любом случае, был предопределен. И то, что мы любим друг друга — это приятное, но совсем необязательное условие современного брака. Я видела многие семьи, где мужа и жену не связывает ничего, кроме взглядов их семей на выгодность родства. Клянусь, мою Анну никогда не постигнет такая участь!

Когда росла Анна, я открывала вместе с ней прекрасный мир. Я металась в горячке вместе с ней, когда ей случалось простудиться, я чувствовала ее боль, если она случайно ранила себя. В это счастливое время я поняла, что жизнь обычных людей тоже имеет смысл. Тех, которые не получали от судьбы обещания невероятного счастья в неизвестном, но прекрасном будущем. То счастье, которое мать испытывает, растя своих детей, стоит платы, которую смерть берет с каждого в его последний час.

В это счастливое время я продолжала заполнять книгу, испещренную крестами. Но я почти ничего не помнила о каждом новом убийстве. Мне казалось, что я разделена на несколько частей. Одна живет обычной жизнью счастливой и любящей матери, а другая все больше походит на ужасное чудовище из моих детских снов. Где-то между этими двумя крайностями жила мечта, навеянная лесным видением. Я, несмотря на то, что в моей жизни достаточно счастья, не могла отказаться от того удивительного предчувствия неземного блаженства, которое ждало меня там. Да и кот не давал мне забыть о книге.

После Анны я родила Екатерину, Андраша, Урсулу, которую мы ласково называли Орсик. Мечта Ференца о наследнике вполне смогла исполниться, лишь тогда, когда у нас родился Пал. Орсик и Андраш отошли к Господу, когда были еще совсем маленькими. Когда умирал каждый из них, я готова была отдать жизнь, отдать все, что у меня есть, лишь бы избавить их от этой участи, лишь бы помочь им выжить. Как несправедливо поступают небеса, сначала посылая нам детей, посылая вместе с ними надежды и любовь к ним, а потом забирая. Меня утешает лишь то, что мои Анна, Катерина и Пал — это самые лучшие дети в мире. Анна теперь уже совсем невеста. Катерина примеряет наряды и учится скакать на лошади. А Пал сейчас совсем маленький. Какое же это счастье — когда у тебя чудесные дети, рожденные от любимого мужчины!

Именно тогда, когда мне казалось, что жизнь идет так, как нужно, что моим милым детям ничто не угрожает, что моя мечта должна осуществиться, я и поняла, что книга требует от меня жертвы, которую мне еще не приходилось ей приносить. Крест с короной сразу же пробил меня самой ужасной мыслью, которая только способна посетить мать. Мыслью о том, что во имя своей мечты мне придется убить собственного ребенка. Это неудивительно, если помнить о том, что важнее детей для меня не было ничего в жизни.

Эта мысль испугала меня, потрясла все мое существо, перевернула все лабиринты моей души. Даже дракон на какое-то время затих, и служанки могли выполнять свою работу, не опасаясь того, что пролитая чашка молока или разбитый кувшин могут стоить им жизни.

Я жила как во сне, единственной явью были для меня дети. Кот показывался пару раз на глаза, он был похож на старую овчинную шапку, которую изорвали дворовые собаки. Он являлся мне по ночам, стоял, покачиваясь от слабости, на границе, которую образует свет от пламени свечи и непроглядная ночная тьма. Он отощал, и, казалось, доживает последние дни. Лишь его глаза сверкали знакомым призрачным сиянием. Я старалась не смотреть на него. Если он пришел за моими детьми, я скорее умру, чем дам ему то, чего он хочет.

В моей жизни было всего два видения, которые на мгновение показали мне мое невероятное будущее, о котором я так мечтала. Но и их мне хватило для того, чтобы всей душой стремиться к этому будущему. Там были невероятные здания — огромные до самого неба полностью из стекла и солнечного света, невероятные одежды, которые едва прикрывали тело, и даже какие-то летающие птицы… Я мечтала, что однажды окажусь на одной из них и увижу мир с высоты птичьего полета. Всей душой я верила, что моя мечта осуществится!

Мои первые роды были наполнены мучениями, но именно они приоткрыли мне дверь между бренным миром и миром моей мечты и перенесли мою душу туда, где, если верить предсказанию старой лесной ведьмы, когда-нибудь может оказаться и мое тело. Ведь душа без тела не может наслаждаться миром, а тело без души — это уже не человек.

Крестьяне шептались однажды о бездушных телах, которые, разрыв окоченевшими руками свои могилы, пришли в одну деревню и заставили всех ее жителей пожалеть о том, что те появились на свет. Я не сомневаюсь в том, что бездушному телу место лишь в крепко забитом гробу, что оно не испытывает ничего из того, что может испытывать человек. Я уверена, что тот случай в деревне — это лишь проделка злых духов, которые, вцепившись в руки мертвецов, заставляли их душить, да передвигали их ноги в погоне за теми, кто бежал от них.

Поэтому в моем будущем должны присутствовать и тело и душа, иначе все мои старания не имеют никакого смысла.

Мои сомнения длились очень долго. Они, кроме душевного спокойствия, лишали меня и возможности видеться с детьми. Я опасалась, что если книга действительно хочет их жизни, дракон во мне однажды проснется, когда я буду наряжать Анну, или играть с Катериной, или баюкать Пала.

Я верю в Илону, в то, что она сможет убить меня, если я перейду последнюю черту. Но что она сможет сделать, если я, держа на руках моего маленького сына, руками, обросшими драконьей чешуей, в одно мгновение оторву его прекрасную головку с этими чудными огромными глазами? Что она сделает, если я, фехтуя с Анной, изрублю ее на куски? Если я толкну с башни замка Катерину, когда мы, взявшись за руки, будем смотреть с ней на Луну? Если случится что-то подобное, Илона, возможно, и убьет меня, но это уже ничего не исправит и не изменит.

Я прилагала все старания к тому, чтобы дети не заметили моих черных мыслей. Ведь они все понимают, особенно — Анна. Она уже совсем взрослая. Я корю себя за то, что однажды, как раз в это время сомнений, чуть не убила ее. Илона всегда присматривает за малышами и в опасное время, когда наказания служанок за провинности оканчиваются хуже, чем эти служанки предполагают. Но разве уследишь за Анной? Она гуляет где ей вздумается, я уже приучаю ее к ведению хозяйства, хотя она еще слишком мала для того, чтобы освоить его премудрости.

Анна еще ни разу не видела, как я расправляюсь со служанкой. А в этот раз она, очевидно, спряталась где-то в углу той комнаты, где должно было происходить наказание. Знай я это, я сначала выгнала бы Анну, а уже потом делала то, что должна.

В тот момент, когда я увидела Анну, я была уже в таком состоянии, когда еще один взмах плетки в моих руках окончательно сорвет с меня человеческое обличье, выпустит дракона, который сделает свое дело. Когда Анна попалась мне на глаза, я вдруг поняла, что могу убить ее, вернее, ее может убить та моя сущность, которая беспощадна к людям. В том состоянии часть моего сознания, которая любит детей больше жизни, была где-то далеко, но… что-то все-таки удержало меня от непоправимого. Я перехватила собственную руку, которая уже готова была подняться на Анну. Я наговорила ей тогда такого, о чем страшно вспоминать. Бедняжка спряталась так, что я, все еще не вполне придя в себя и не имея никакой возможности ее отыскать, вызвала тогда в замок Ференца. Когда я пришла в себя, тут же пожалела об этом. Я не посвящала Ференца в мои тайные дела, он лишь иногда замечал что-то, но я умела увести его мысли в нужную мне сторону.

Я думаю, что тот, кто слал мне видения о будущем, знает свое дело. Когда я перестала видеться с детьми, поручив их Илоне, когда я уехала подальше от них, чтобы случайная наша встреча не разбудила во мне чудовище, меня посетило новое видение.

Теперь я ощущала себя иначе. Я была в том же теле, которое признала своим еще в прошлых видениях, я чувствовала, что нахожусь в том же времени, где я до этого бывала. Только теперь мне казалось, что я как бы наблюдаю немного со стороны за тем, как живу та я, которой я могу стать, если пророчество сбудется. Я слышала звуки, запахи, я видела все через ее глаза, как через свои. Но я не могла, как ранее, воздействовать своей волей на происходящее. Я даже говорить не могла. Те речи, которые лились из моих уст, были приведены в действие не моей сегодняшней волей, а волей той души, которая жила в теле моего воплощения. Мне казалось, что моя душа соседствует с той новой душой, которая тоже была моей. Но моя душа, — та, которая вернулась потом обратно, — была лишь наблюдателем происходящего.

Я почти ничего не понимала из собственных слов, но это не было таким уж важным. Я видела длинные ряды банок, похожих на те, которые наполняла снадобьями Анна Дарвулия. Эта милая ведьма многому меня научила. Я едва не лишилась чувств, когда увидела, как из металлического ящика с хитроумным замком появилась та самая книга Анны, которую я без спроса взяла у нее в незапамятные времена. Эта книга была полна рецептов. Я видела, как прекрасная рука, которая принадлежит мне в будущем, погладила эту книгу, как книга осторожно раскрылась… Похоже было, что я из будущего стала немного ведьмой — в том смысле, что я применяю рецепты Анны для того, чтобы делать снадобья для красоты. Некоторые рецепты из этой книги были очень и очень непростыми. Но эти непростые рецепты позволяли создавать такие снадобья, которые обладали невероятной силой. Они дарили красоту и молодость тем, кто их применял. Когда я увидела бесконечные ряды банок, я поневоле подумала: «Где они берут столько младенцев?».

Вокруг банок суетились люди в белых одеждах. Иногда они подходили ко мне и что-то уважительно спрашивали или докладывали. Было видно, что они относятся ко мне как к хозяйке всего этого. Там было множество машин, которые напоминают мне те удивительные механические игрушки, которые завозили иногда к нам из-за границы. Только это были не игрушки, а огромные, высотой с дом, механизмы, которые явно были каким-то образом причастны к происходящему.

Я чувствовала глубокое удовлетворение той, чьими глазами видела все это. Это удовольствие напоминало мне мое собственное, когда я, например, видела идеально выглаженные простыни. Только это удовольствие было гораздо сильнее и гораздо острее.

Я увидела, как на столе, за которым я сидела, что-то загремело. Будто кто-то уронил на пол парадную сбрую коня, всю усыпанную колокольчиками. Ни сбруи, ни колокольчиков не было видно. От неожиданного грохота, я почувствовала легкое смятение, однако, прислушавшись к чувствам той, в теле которой я сейчас была, я ощутила лишь замирание сердца и предчувствие чего-то хорошего.

Рука потянулась к чему-то на столе, взяла что-то, напоминающее деревянный, искусно вырезанный брусок, выкрашенный в голубой цвет, и поднесла к голове. Тут в очередной раз мне пришлось удивляться. Как только брусок был поднесен к голове, я совершенно отчетливо услышала голос, который не мог принадлежать никому кроме моего возлюбленного из мечты. Я силилась получить контроль над тем телом, в котором сейчас пребывала, хотела оглядеться, чтобы понять — не сошла ли я с ума. Однако мне это не удалось. Голос о чем-то говорил, и я чувствовала, как по телу, в котором я гостила, разливается сладкая истома, как учащается дыхание, как от предвкушения неземного удовольствия тело моего будущего воплощения сладко потягивается.

Очевидно, та, в чьем теле я гостила, решила прогуляться. Она прошла сквозь череду комнат, остановилась у зеркала, пристально вглядываясь в него: «Красивая, — подумала я. — Такая, какой я была в свои лучшие годы». Мы оказались на улице. Сияло солнце, вокруг вертелся водоворот из людей, из отполированных, сверкающих, сильно сплющенных металлических слонов или бочек… Сложно сравнить это с чем-нибудь, что я когда-либо видела в жизни. Иногда они останавливались, их стенки открывались и оттуда выходили люди. К одной из таких — особенно длинной и блестящей — мы приближались. Ее стенка открылась. Я поняла, что именно в ней я уже однажды путешествовала по этому миру.

Я заметила, как взгляд, которым я видела мир, но которым не управляла, скользнул по огромному полотну, которое трепал ветер высоко надо всем. На нем была изображена я, с той удивительной ясностью, которой отличаются картины в том мире. Там были и те баночки, с которых началось мое видение. Я снова ощутила удовольствие, похожее на то, когда удается какое-то важное дело.

Снова было движение, когда сидишь на мягком диване и слышишь легкое урчание. Потом меня встретил он. Сердце билось в груди, эмоции переполняли меня. Я чувствовала все не так остро и ярко, как могла бы чувствовать, окажись я полновластной хозяйкой этого тела. Но и то, что было, захватывало меня.

Он взял меня под руку. Мы прошли через огромные ворота в невероятной красоты залу. Там суетились люди, там были столы, застеленные скатертями. Там же были разложены столовые приборы. Некоторые из них были мне знакомы. Нож, ложка… А некоторые — нет. Впервые за все видение я искренне порадовалась тому, что нахожусь здесь в качестве наблюдателя. Пожалуй, я могла бы ничего не говорить, или отделываться жестами, которые все понимают, но уж есть-то мне пришлось бы. Не хватало еще опозориться перед людьми.

Принесли блюда с кушаньями. Я почувствовала, как у меня текут слюнки, если можно так назвать состояние души, гостящей в теле, которая ощущает вместе с этим телом голод и желание вкусить дивные яства. За свою жизнь я перепробовала, должно быть, все блюда, которые были созданы в мире. На моей кухне постоянно кипели котлы и жарилось вкусное мясо. Но то, что мне довелось отведать сейчас я, пожалуй, не могу сравнить ни с чем в мире. Таких вкусов мне еще не доводилось пробовать.

Когда мы насладились кушаньями, мой возлюбленный отвел меня в очередное удивительное место. Оно напоминало мне ущелье, все стены которого были затянуты в бархат, облеплены мягкими диванами, на которых, как стая ласточек в гнездах, сидело несчитанное множество народу. Там, в центре этого бархатного царства, был устроен помост, на котором какие-то люди, похоже, настраивали музыкальные инструменты. Я люблю музыку, не пропускаю ни одного бродячего музыканта, которые обычно за ночлег, сытную еду и пару мелких монет согласны были гостить у меня месяцами. То, что я услышала там, едва меня не убило, накатившей волной удовольствия. Я чувствовала, что самое интересное у меня еще впереди. Чувствовала по тому, как пожимали друг другу руки те двое, с которыми незримо находилась я. Чувствовала по тому, как в воображении будущей меня пробегают быстрые картины, от которых веет счастьем.

Когда музыканты стихли, мы отправились в новое место. Ночь спустилась на землю, я помню это путешествие как сумятицу огней, как приглушенный, уже знакомый мне шум. Там, на мягком диване, мой любимый поцеловал меня. От этого поцелуя я едва не выскочила из тела, которое будет принадлежать мне, если пророчество сбудется. Этот поцелуй, который длился целую вечность, смешал все в моем сознании и то, что происходило дальше, я помню лишь обрывками.

Мы вошли в темную громаду дома. Там остановились на мгновение у огромного портрета, где изображена была я сама и мой любимый в праздничных нарядах. На мне было пышное белое платье, унизанное жемчугами. Слишком открытое для того, чтобы я могла надеть его в моем прошлом, но, очевидно, вполне подходящее для будущего. На нем был наряд из черной ткани. Я поняла, что это наш свадебный портрет. Я поняла, что наша любовь с ним скреплена браком.

Мы дошли до комнаты, в центре которой возвышалась огромная кровать. На этой кровати случилось то, ради чего я готова продать душу Дьяволу. Я никогда не испытывала ничего подобного, ничего, даже напоминающего то, что случилось там.

Мои любовники, числа которых я не помню, мой милый Ференц… Все ночи, проведенные с ними, не стоят того единственного бесконечного мига счастья, который мне довелось пережить там. Мне казалось, будто я в этот миг вместила в себя весь мир, будто внутри меня взошли одновременно Солнце и Луна, будто Земля остановилась, а потом взорвалась, как пороховая бочка. Звездочет Галилео как-то сболтнул, что Земля-то вертится. Я не поверила ему, но его странная фраза засела в голове как заноза. Теперь я поняла, что может остановить Землю.

Пораженная до глубины души всем увиденным и переполненная счастьем той, которой я могла бы стать, я забыла о том, что сейчас я здесь — всего лишь гостья. Когда я почувствовала, что та, в чьем теле я по прихоти неведомых сил оказалась, начала засыпать, я ощутила, как что-то тянет меня сквозь века и пространства назад. В мой замок. В мое сегодняшнее тело. Это было похоже на невидимый водоворот.

Когда я очнулась, мне хотелось, снова оказаться там. Проснуться ясным утром с любимым мужем. Увидеть новые чудеса. Мне хотелось бы каждый день испытывать, как замирает и взрывается от неземного удовольствия Земля… Но не меньшая сила заставляла меня быть там, где я сейчас нахожусь. Этой силой были мои милые дети.

«Как же я хочу туда», — билась в голове пронзительная мысль. «Как же я хочу быть с моими детьми», — вихрем вертелась вторая. «Как же я хочу счастья и здесь, и в будущем», — сливались они в безумном хоре.

Я поняла тогда, что моя жизнь теряет всякий смысл. Если мои дети — это именно то, чего хочет книга, это означает, что я скорее убью себя, нежели на это пойду. Я уже готова была отказаться от мечты. «В конце концов, может быть, все это лишь привиделось мне? Может быть видения — это пустые сны? Может, я сама нарисовала кресты и гравюры на нескольких листах и убедила себя в том, что мне послала все это некая высшая сила? Может быть, не дракон вселяется в меня, а падучая бьет мое тело, наливает руки силой, наполняет мысли видениями, где я вижу себя драконом?» — так размышляла я тогда.

Если это так, — решила я, — тогда я готова все забыть, как забывают случайную встречу на королевском приеме, готова посвятить остаток жизни моим детям. Они приносят мне столько счастья, что этого мне будет довольно. Подарив им жизнь, вкусив вместе с ними счастье этого мира, я умру счастливой.

А что, если это не так? Если, увидев детей, я разорву их, как тряпичные куклы? Тогда не надо мне никакой мечты, никакого будущего. Я никогда не прощу себя. Я не готова платить такую цену. Жизнь моих детей стократ дороже, чем самая прекрасная мечта. И если я убью хотя бы одного из них, тогда я собственными руками вырву свое сердце из груди и брошу его на съедение лесным волкам.

Оставался и еще один выход. Я поняла, что он есть, когда уже совсем отчаялась. Я не думала ни о чем, кроме детей. Я так любила их, что каждая моя мысль сама собой переходила на них, будь то мысль, светлая, как ясное небо, или черная, как обгоревшие кости.

Я поняла, что мне надо точно узнать, что нужно этой адской книге. И если это окажутся не мои дети, кто бы это ни был, я дам ей то, чего она хочет. Тогда я смогу прожить годы, отведенные мне здесь, с моими детьми и любимым мужем, а когда пробьет мой смертный час, уйду в прекрасную мечту, где меня ждет неземная любовь.

Я знаю, что мои дети достойны самой лучшей жизни, самого лучшего будущего, которое только может быть у смертного человека. Один единственный волос с головы моего ребенка не стоит тысячи крестьянских жизней. Эти люди, крестьяне, они, в сущности, мертвы с рождения. Нельзя назвать жизнью их вечную нужду, их рабский труд, не имеющий для них особенного смысла. Они ведь скорее животные, а не люди. А мои дети — это совсем другие существа. Отнять у них жизнь, в обмен на любые чудеса — значит совершить преступление, которому нет и не может быть ни прощения, ни оправдания.

Если же книга, действительно, хочет их жизни, если я смогу найти этому подтверждение, не прибегая к убийству одного из них, тогда мне незачем больше жить. Тогда я попрошу у Илоны мое прощальное письмо и кинжал, и прекращу мои страдания раз и навсегда.