Готика

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Байрон засмеялся, дотрагиваясь до кудрявого парика Полидори, как до пушистого зверя.

— Клянусь, клянусь всемогущим Господом! — ревел Полидори.

Я усадила его обратно в кресло с высокой спинкой — его рана вновь открылась, когда он закричал, и я наложила повязку. Он дрожал от боли. Байрон грубо поправил парик на его бритом черепе. Доктор тряхнул головой и сбросил его на пол, теперь он не был нужен. Он был частью его, байроновского стиля. Он презирал его. Он хотел топтать его, уничтожить, так же, как сам был уничтожен. Пусть настоящий Полидори, бритый Полидори, лысый Полидори возвратится вновь.

Я нашла кусок чистой ткани и повязки в черной сумке, которую Шелли принес из комнаты доктора. Нюхательная соль быстро привела меня в чувство, но она могла понадобиться вновь, поскольку мне пришлось самой обрабатывать рану. Невероятно, но Полидори не терял сознания, оставаясь на лестнице и истекая кровью до тех пор, пока Шелли не нашел нас обоих. Сейчас он сидел в кресле с высокой спинкой в комнате Байрона, наблюдал, как я накладываю повязку. Когда я продезинфицировала рану, похожую на распускающийся бутон розы, он стал тихонько скулить, как разболевшееся дитя.

Внезапно Шелли схватил пистолет, высовывающийся из-под подушки Байрона и взвел курок.

— Что ты делаешь, — спросил Байрон.

— Я собираюсь…

— Что? Отправить нас в ад?

— Отправить нечто назад в ад!

— Не будь дураком, не верь ему! — он бросил взгляд на отталкивающую рану на шее Полидори. — Может быть тысяча объяснений. Вероятно, с пьяных глаз…

— Это ложь, — страстно вскричал Полидори.

— Может быть кто-то посторонний…

— Да, «кто-то», я встречал «каких-то» посторонних. В Уэльсе, из разряда привидений. Оно пыталось убить меня тогда и пытается убить меня сейчас! Всюду меня преследует мстительный демон! Я видел его жестокие глаза, не мигающие в темноте… слышал его бесшумные шаги, приближающиеся ко мне… Теперь настало время… Он нашел меня, и я нахожусь в его власти.

— Гораздо более вероятно, что это какой-то сумасшедший турист с ножницами в трясущейся руке желает отхватить локон моих волос! Байрон погладил лысый череп Полидори своей ладонью — хотя, не понимаю, как можно даже в темноте перепутать меня с этим хлыщем…

Полидори нервно сбросил с себя руку Байрона. Гнев пенился на его губах:

— Если бы ты видел его, ты бы не шутил! Господи!

— Мы видели его, — вставила я спокойно.

На мгновение все замолчали. Я закрыла аптечку и поставила ее на шкаф рядом с Арабской Танцовщицей. Затем подошла к окну, протерла стол и вгляделась во мрак за окном.

— Мы видели его, — продолжала я. — Наверняка это то же самое безобразное создание, которое я наблюдала в моем окне…

— Или воображала, что наблюдала, — произнес Байрон.

— То же самое, что я якобы воображал в сарае сказал Шелли, — мы вдвоем якобы воображали, что оно терзало беспомощную, несчастную птицу на чердака.

— Да, воображали! — вскричал Байрон. Он хватался за соломинку, это было очевидно. Половина крестьян после поезда страдают от плохого питания расстройством желудка — вот ваш монстр! Посмотри на его шею, не надо далеко ходить! — он сам нанес себе рану!

— Нет, — протестовал Полидори.

— О да, да!

Байрон усадил его назад в кресло, взяв за ухо.

— Милашка Полли всю жизнь толкует о серной кислоте или вскрытых венах, или перерезанном горле…

— Ради Бога!

— Да, ради Бога!

Полидори наклонил голову, я увидела на одной из ладоней, которую он тщательно скрывал между коленями, выемку.

Шелли бросился к двери. Байрон захлопнул ее. Шелли подбежал к подносу с графинами, но неловко обернувшись, свалил все на пол. Однако графины были пусты.

— Пожалуйста, не нужно больше пить! — сказала я. — Он сводит тебя с ума!

— Если я не буду пить, меня сведут с ума привидения.

Шелли подносил графины один за другим ко рту, но все они были пусты — ни капли драгоценного зелья. Он отшвырнул последний из них прочь, графин ударился о стену и разбился.

Полидори засмеялся.

— Атеисты! Проклятые атеисты! Вы довольны? Бог послал своего эмиссара, чтобы наказать нас. Квос деиу вулд пердере, примус де мен тат — Бог лишает разума того, кого хочет покарать!

Я вспомнила слова демона Шелли: «Клянусь Господом, я буду отомщен. Я уничтожу твою жену и ее сестру. Клянусь Богом, я буду отомщен».

— Молчать! Молчать! — заорал Шелли, — мы сами боги теперь! Человек — единственный творец!

Я все еще смотрела в окно. Мы сами создали свое наказание. Отражение в оконном стекле искажало лица мужчин, создавая иллюзию одного трехликого существа взирающего на меня. Но что создали?

Замок был площадью в девяносто миль, шесть сотен метров возвышалось над облаками. Он покрывал собой все королевство, в нем не было ни дверей, ни замочных скважин. Одна из комнат была городком, похожим на Лондон, все пролеты и коридоры были освещены зелеными фонарями, а пол вымощен камнями на швейцарский манер. Среди этих покинутых, мощеных улиц брела Клер Клермон, обнаженная, уходя от гремящих копыт ее преследователей. Она шла вдоль базарных рядов и слышала, как приближаются звуки хлыста, она знала, что если остановится, то умрет.

Мокрое серебристое пятно рядом с кроватью отразило открывшийся глаз. Сначала все происходило медленно. Легкое подрагивание и вздохи, постепенно дрожание головы перешло в беспокойное мотание из стороны в сторону, затем ее руки и ноги одеревенели. Она замерла.

Она увидела фигуру.

Клер вдруг стала извиваться в конвульсиях, словно вспыхивающие над озером молнии поражали ее тело, ее кожа блестела, как поверхность озера, волосы встали дыбом, как черные проволочки, спина выгнулась, и она приподнялась на кровати. Конвульсия за конвульсией. Маленькие кулачки судорожно вцепились в матрас.

Между вспышками молнии она замирала. Кожа на лице натянулась до предела, казалось, что она вот-вот лопнет. Ее голова откинулась в сторону. На мгновение, прежде чем темная тень накрыла ее, на шее можно было заметить небольшой, но отчетливый укус.

— Вампиры, привидения, демоны… — сказал Шелли, смотря на свое отражение в зеркале при свете свечи. — Конечно, Мери права.

— Великие фантазеры! И что вы создали теперь? — поинтересовался Полидори, перебирая четки, — ин номине патри эт филиус эт спиритус санкти—

— Ин коитус максимос— поддразнил его Байрон, сложив руки в молитвенном жесте, расхаживая по комнате, как благостно размышляющий.

Шелли подошел к нему.

— Мы должны вспомнить, что мы думали во время сеанса!

— Нелепо!

— Ты слышал его, сказал Полидори. — Ты слышал голос своего хорового мальчика, трепетавшего и лепетавшего милые глупости из гроба. — Не лги!

— Ты узнал голос? — сказал Шелли, хватая Байрона за лацкан пиджака. — Это, правда? ты узнал голос?

— Да! — Выдавил из себя Байрон, отпихивая Шелли. Он прислонился к панели рядом с зеркалом. — Эдлстон. Да! Признаю! Довольны? Голос звучал так, словно мой друг Эдлстон, который умер… говорил устами Клер. Но…

— Это был голос, который пытался предостеречь нас, помнишь, он говорил, прекратите? Прекрати, — но нет. — Шелли метался по комнате, как раненная антилопа. — Оно существует, разве ты не понял? Ты хотел, чтобы мы создали привидение. Ты сказал, вызови в себе самые темные страхи… мы дали жизнь… существу… созданному из наших общих страхов, дав ему плоть и кровь!

— Что ты представлял во время сеанса? — обратился к Шелли Полидори, — мстительных духов, преследующих тебя? Женскую грудь с глазами на месте сосков?

— Нет.

— Что тогда?

— Нечто более страшное и ужасное, — сказал Байрон. — Ты когда-нибудь представлял себе могильный смрад? Разложение, заполняющее твои легкие? Запах свежевскопанной земли, скользких червей — сырость земли, погребающей тебя заживо?

— НЕТ! — простонал Полидори.

— Это именно то, что он воображал, больше всего он боится быть погребенным заживо!

— Это правда! Таков мой вклад в создание нашего монстра, а твой?

Байрон виновато огляделся. Он обернулся, словно ожидая удара, беспокойно заходил по комнате. На лице его отобразилась масса эмоций, он уже был готов бросить эту затею, но понял, что что-то произошло. Некоторое время он подбирал слова, но так и не удовлетворившись своим выбором, произнес:

— Я могу вспомнить только одно. Я видел пиявок, толстых пиявок, высасывающих из меня кровь…

— Царь Небесный! — сказала я.

— Ее страх! — закричал Байрон, смотря на меня прокурорским взглядом. — Что представилось ее воспаленному воображению?

Полидори вскочил со стула, как знающий ответ ученик радостно спешит к доске ответить на вопрос учителя.

— Она хочет воскресить своего умершего ребенка!

Я посмотрела на него. В моих глазах был немой укор за предательство сокровенной тайны.

— А что видел ты, доктор?

— Я?

— А ну-ка быстро Полидори, — сказал Байрон.

— А я не могу.

Он был похож на подсудимого перед трибуналом. Судьи были неумолимы.

— Говори! — закричал Шелли, и мы втроем стали поворачивать стул Полидори вокруг оси. — Все кроме тебя рассказали! Что ты представлял? Какой страх вызывал? Мы обязаны знать!

— Я ничего не скажу!

— Ты обязан сказать нам!

— Мне нечего сказать вам! Я не знаю! Я не знаю, о чем я думал!

— Говори свою тайну! Что ты боишься признать? Что приводит тебя в ужас? Что вынимает из тебя душу?

— Клянусь, ничего! Я ни о чем не думал! Мои мысли были чисты — я молился…

— Молился? — взревел Байрон. Он протянул руки к его лицу. — Твои бенедиктинские монахи наградили тебя смертным грехом, не так ли? Полидори, монах хуже, чем святой Амброзио.

Он выхватил четки из его руки и швырнул их в угол комнаты.

— Я знаю, чего ты боишься, ты боишься своего собственного Я, не так ли? Ты боишься своих собственных грязных желаний, своего блуда — блуда со своим полом!

— Я здесь не единственный, кто…

Байрон ударил его между ног.

— Я расскажу, чего он боится, — он схватил фигурку Пана-Приапа и сунул ее в лицо Полидори, запихивая огромный пенис ему в рот, как родитель ложку с пищей младенцу. — Себя, свой пенис, свой член, свой отросток! — вот твой монстр!

Полидори отпихнул омерзительную фигурку от своего лица и гневно закричал:

— Нет, идиот, НЕТ! Я БОЮСЬ БОГА, слышишь ты! — Слезы бежали по его лицу. — Вот, кого я представлял, кого я вызывал — вот, кто уничтожит нас — убьет нас! Вот мой самый глубокий, самый ужасный страх! Я боюсь Бога!

Гром разорвался пушечным выстрелом. Полидори мигом забрался под стол, выкрикивая слова молитвы, вспышки молнии не последовало. Но мебель затрясло, словно во время шторма. Фарфоровый сервиз посыпался из серванта на пол. Глаза Арабской Девы завращались в ее механической голове. Я бросилась в объятия Шелли. Раскат грома сменился другим пронзительным звуком — криком раненой птицы, пронзенной стрелой охотника — криком ужаса, принадлежащим Клер.