Гость волшебного мира. Книга 1

ГЛАВА 8 Тибет

Оголённую кожу чеха на груди и животе покрыли зябкие мурашки. Но, жутковатое лицо-череп не дрогнуло ни единой мышцей.

Фон Зефельд достал из-за пазухи пачку фотографий.

– Вот, все этапы – ловким движением пальцев развернул он листы в широкий веер. – Час за часом.

Везде там, крупным планом фигурировал Томаш Горак. На первом фото его лицо покрывали едва заметные чёрные штрихи.

На втором они удлинялись и становились жирнее. На третьем – соединялись меж собой, образуя контур рисунка.

Фарбаутр глянул на снимки лишь мельком. Отбросив папку с досье на лежанку, он медленно двинулся вокруг сидящего на стуле чеха, напряжённо всматриваясь в каждую графическую чёрточку столь изумительного, художественного изображения, покрывавшего его тело.

Жилы и вены органично срастались друг с другом. И разбегались во все стороны ручейками – вниз под одежду; и змейками по шее вверх, ныряя в густую шевелюру.

Не сводя с чеха глаз, Фарбаутр на ходу вынул из-за пояса чёрные перчатки. Как хирург, с резиновым скрежетом, натянул их на руки. И зайдя Гораку за спину, аккуратно раздвинул ему волосы на макушке.

В белом свете влажно блеснули толстые черви мозговых извилин, бок о бок тесно сплюснутых друг с другом.

Фарбаутр коснулся пальцем припухлой частички мозга. На краткий миг возникло ощущение, что оболочка сейчас мягко прогнётся и Горак вскрикнет. Но, палец уткнулся в твёрдую, черепную кость.

– Может это симпатические чернила? – предположил фон Зефельд. – Так ведь тоже… Не понятно как, почему проявились? Из-за скачка температуры тела?

Фарбаутр запустил пятерню глубже в шевелюру чеха. Под пальцами чёрной перчатки, в скольжении меж волос мелькнула глубокая борозда, разделявшая мозг на два полушария.

И то ли это были блики света… То ли рябь от движения тонкой кожи на голове… То ли игра воображения… Однако, рисунок мозга – едва заметно – но пульсировал, и шевелился, как мешанина спящих змей.

Фарбаутр подался ближе, склонился к самым волосам, и понял, что зрение его не обмануло. Извилины действительно сокращались и сжимались. Нарисованный мозг жил и работал!

Поглощённый этим невероятным зрелищем Фарбаутр извлёк из нагрудного кармана прямоугольную, сильную линзу. Поднеся увеличительное стекло к рисунку под раздвинутыми волосами, он увидел сотни тысяч микрочастиц – тёмных точек, из которых состояло изображение мозга.

Молекулы ли это, атомы, или ещё что – они находились в беспрестанно хаотичном мельтешении, напоминая муравейник.

С сумасшедшей скоростью все эти крапинки сцеплялись, расцеплялись, образуя новые соединения, линии и цепочки.

Фарбаутр чуть отстранил линзу, и его глазам предстала картина метаморфоз, происходящих с рисунком мозга. Движение частиц, соединение их и расщепление меняло изгибы борозд и извилин. Разглаживались округлости, и тут же возникали другие. Кора головного мозга то набухала, то опадала. Она перестраивалась в прямом смысле слова.

С внезапностью удара, Фарбаутра, вдруг, осенило!

«Теменная доля – мелькнуло в голове, глядя на рисунок спрессованных складок мозга в районе макушки. – Отвечает за осязание, давление и боль!»

В досье сообщалось, что чех не ощущает прикосновений, не контролирует свой взгляд. Ведь это результат повреждения теменной доли мозга! Или…

«…Или его намеренного изменения…» – замер Фарбаутр.

Микрочастицы метались в границах рисунка с возросшей активностью, трансформируя борозды мозгового лабиринта.

Пальцы в чёрной перчатке стремительно скользнули дальше по шевелюре.

«Лобная доля – быстро регистрировал в уме Фарбаутр. –Движение, речь, способность рассуждать!»

Рисунок мозга здесь тоже бурлил от кипящих процессов.

Итогом которых, похоже, была заторможенность чеха, и полная его безучастность ко всему, происходящему вокруг.

«Височная доля – соображал Фарбаутр дальше. – Слух, восприятие… Чёрт! Память!!!»

Он резко нагнул голову чеха вбок, чуть не сломав ему шею, и задрал волосы на виске.

– Что… Что? – бестолково спрашивал фон Зефельд где-то вне поля зрения.

Клубок мозгов в височной доле, буквально, пузырился. Извилины спрямлялись в гладкие трубки.

Фарбаутр стремительно отщёлкнул чёрный жезл от кобуры и рывком обогнув чеха, встал напротив. Острым концом палки он поддел подбородок Горака и запрокинул его голову вверх.

Выражение глаз у чеха было абсолютно пустым, как у замороженной рыбы.

– Кто ты? Помнишь? – резко выпалил Фарбаутр на чистом чешском языке.

– Бесполезно – прокомментировал фон Зефельд сзади.

И вслед за тем, сам же изумлённо поперхнулся. Ибо, Горак – пускай коряво и неуклюже – но, приподнял свои руки с колен. Он неловко расправил скрюченные пальцы, и медленно повертел ладонями, глядя на них так, словно видел впервые.

– Человек… – глухо ответил чех на вопрос.

Фон Зефельд – в радостном возбуждении – посмотрел на брата, ожидая перевода. Фарбаутр же раздражённо выдохнул, скрипнув зубами.

– Имя! – приказал он по-чешски.

Горак замер, не опуская рук. Фарбаутр впился в его лицо цепким взглядом: на лбу там не прорезалось ни единой морщины.

– Какое дадите – механически сказал чех.

Фон Зефельд перескакивал взглядом с Фарбаутра на чеха и обратно.

– Откуда ты? Профессия? – гвоздил Фарбаутр дальше.

Чех вновь застыл, словно оледеневший. Его взгляд хоть и стал чуть осмысленнее, но – видел он явно нечто своё, вне этого мира.

– Я ещё не родился – произнёс Томаш Горак.

Фарбаутр, изменившись в лице, опустил жезл.

Фон Зефельд похолодел, впервые видя такую реакцию брата.

– Да что он говорит-то?! – воскликнул лейтенант.

Фарбаутр ринулся вперёд, подойдя к чеху вплотную. И направил линзу на его грудь – на рисунок внутренних органов, суставов, и венозных жил. Здесь так же бурлили реакции соединения, деления, и замещения.

Сердце, почки, рёбра; тугие, многослойные канаты мышц – всё состояло из скопления сотен чёрных точек. Они копошились, подобно микробам, сливаясь и рассыпаясь в пыль.

Неподвижным был лишь состав костей – прямые, чёткие линии даже под лупой.

Мышцы же и сухожилия, вследствие распада микрочастиц, сдувались, теряя упругость. Они дрябли и провисали, их покидала накопленная сила и мощь.

Фарбаутр глянул на руки чеха – натруженные, привыкшие к ломовой работе. Ладони – прямо на глазах – утрачивали цепкость, словно превращаясь в вату. Обмякшие и рыхлые, они теперь, казалось, принадлежат изнеженному белоручке, а не суровому мужику.

«Мышечная память – осознал Фарбаутр. – Забудет всё, что умел! Лепить, мастерить, драться – всё!»

Он распрямился, невидяще глядя на рисунок внутренних органов. В голове звенел каскад вопросов: как можно такого добиться? Что сделали с этим чехом? И самое главное – кто?!

Фарбаутр вогнал линзу обратно в нагрудный карман. Был лишь один способ узнать все ответы. Не обращая внимания на брата, он подхватил с лежанки досье Горака.

И стремительно кинулся к двери, распахнув её, будто сшиб ураганом. Охранник в коридоре вскочил со стула.

– Поднять в мой кабинет! Сейчас же! – отчеканил ему Фарбаутр, и порывистым шагом рванул вдоль камер, прочь из подвала.

Не видя ничего вокруг, он пролетел по коридору до решётки – часовые поспешно её распахнули. Весь пребывая в своих мыслях, взмыл по лестнице наверх. Его всецело занимало, поглощало только то, что предстояло сейчас сделать – совокупность ряда сложных задач, с не очень ясным результатом.

Ворвавшись в свой кабинет, Фарбаутр свернул к глухой стене, обшитой дубовыми панелями. Вдавив одну из них, он сдвинул её вправо. Большой квадрат со скрежетом отъехал, явив взору нишу, в которой помещался сейф.

Не снимая перчаток, Фарбаутр покрутил металлический циферблат, вслепую набрав шестизначный код. Тотчас раздался железный щелчок, но Фарбаутр даже не коснулся ручки сейфа.

Развернувшись, он шагнул к столу, бросил на него досье Горака. И открыв папку, принялся быстро пролистывать страницы, словно и забыл о сейфе.

Дойдя до рапорта агента о встрече с Гораком, Фарбаутр ткнул жезлом, как указкой, в строчку: «в 21.25 объект был обнаружен в своей комнате, в невменяемом состоянии».

«Двое суток назад» – дополнил сам себе Фарбаутр.

За его спиной резко вжикнул диск циферблата на сейфе, автоматически крутанувшись обратно. И прозвучал второй щелчок.

Фарбаутр застыл на мгновение. Затем, тихо и аккуратно положил чёрный жезл поперёк раскрытой папки. И подойдя к сейфу, бережно отворил его тяжёлую дверцу.

Внутри стоял деревянный, резной короб, с длинной, кожаной лямкой – вешать на плечо.