Гостиница «Сигма» [Сборник]

ПОГОНЯ

За городом, в пятнадцати минутах езды электричкой, помещался Музей звездоплавания. Прямо под открытым небом стояли ракеты, намертво прикованные к железобетонным постаментам. Одни из них были нацелены в зенит и, казалось, ждали лишь стартового сигнала, чтобы взмыть ввысь, в переливающееся небо. Другие корабли лежали на боку, почти скрытые буйно разросшейся зеленью. Если входной люк помещался высоко, к нему услужливо вела лесенка. Забравшись внутрь, посетитель мог ознакомиться с тем, как жили, на каких кораблях летали пятьдесят, или сто, или двести лет назад. Лучшим экскурсоводом, которого больше всего любили посетители, приезжавшие сюда со всех концов земного шара, был бессменный директор музея Антон Петрович Сорокин. Смуглый и худощавый, он выглядел, пожалуй, моложе своих пятидесяти. Под его началом, кроме многочисленных роботов, находился в настоящее время целый штат — сорок пять слушателей Звездной академии. В основном это были студентки-старшекурсницы исторического факультета, которые проходили в музее преддипломную практику. Работы хватало всем. Ведь сюда приезжали из отдаленнейших уголков земного шара.

Когда очередная ракета возвращалась из дальнего рейса, на Земле протекали, как правило, десятки лет со дня ее старта. Техника за это время продвигалась далеко вперед, люди изобретали более совершенное топливо для ракетных двигателей, в соответствии с этим совершенно менялись конструкции звездных кораблей, и поэтому возвратившийся из полета корабль оказывался безнадежно устаревшим. Да и самих вновь прибывших астронавтов люди Земли подчас понимали не без труда. Земляне со скрытым удивлением разглядывали странную, известную лишь по старым книгам, одежду пришельцев, их неуклюжие, допотопные корабли. Звездолеты, как правило, отправлялись в музей, а космонавты вливались в человеческое общество, и щедрое участие землян быстро растапливало некоторый холодок отчужденности пришельцев.

К музею со стороны вокзала вела неширокая аллея. Красавцы клены, уже тронутые осенью, шелестели под резкими порывами холодного сентябрьского ветра. Антон Петрович поплотнее запахнул крылатку и, бросив взгляд на часы, прибавил шаг: было без трех минут девять. На скамейке возле ворот сидел человек. «Вероятно, ранний посетитель ждет открытия музея», — решил Антон Петрович. Когда он поравнялся с сидящим, человек встал и, вежливо приподняв шляпу, спросил:

— Простите, вы директор музея?

— Я.

— Прекрасно! Очень рад. Я много наслышан о вас, дорогой Антон Петрович.

— Очень приятно. — Антон Петрович едва не охнул от железного рукопожатия гостя.

— Позвольте представиться, — улыбнулся посетитель. — Джордж Стреттон, инженер-конструктор Эдинбургского полигона. Мне бы хотелось ознакомиться со звездолетом капитана Рамо. Меня интересует схема управления кораблем. Вот мои бумаги…

— Что ж, прошу, — сказал Антон Петрович, распахивая дверь.

Широко шагая, гость рассказывал что-то о работе Эдинбургского астроцентра, о том, как он добирался до музея. В его оглушительном басе Антону Петровичу почудилось что-то нарочитое, искусственное, но что именно — он никак не мог разобрать. Лицо посетителя и вся его фигура дышали здоровьем.

— Ты что, Роб? — Эта реплика директора относилась к огромной шарообразной фигуре, преградившей Стреттону вход.

В ответ на вопрос робот пробурчал что-то маловразумительное. Его глаза-фотоэлементы были направлены на раннего посетителя.

— Что с тобой? — изумился Антон Петрович. — Отправляйся-ка на Мельхиоровую площадку и приведи ее в порядок. Немедленно, — добавил он, увидя, что робот почему-то колеблется.

Робот неуклюже двинулся выполнять приказание.

— Не пойму, что случилось с Робом, — извиняющимся тоном сказал директор, обращаясь к Стреттону. — Он всегда отличается крайней исполнительностью. Возможно, это осенние погоды так на него действуют…

— Может быть, — быстро согласился Стреттон.

Вскоре Антон Петрович и Стреттон подошли к колоссальному звездолету, укрепленному на вертикальных стабилизаторах. Как Гулливер, высился он среди своих собратьев. Благородные линии корабля четко вырисовывались на утреннем небе. Титановые бока, потускневшие от ледяного дыхания космоса, казались шкурой невиданного чудовища.

С первого же момента, как только Антон Петрович затворил люк и нажал кнопку пневматического подъемника, на него посыпались вопросы. Стреттон оказался необычайно любознательным экскурсантом. Его интересовало буквально все. Как осуществляется локаторное наблюдение? Как работает пульт управления кораблем? Как мог капитан Рамо один управлять кораблем в беспримерном полете к Юпитеру? Антон Петрович и Джордж Стреттон обходили каюту за каютой, отсек за отсеком, а поток вопросов все не иссякал. Кондиционеры же несколько лет как не включались, и воздух в каютах был душный, застоявшийся. Директор почувствовал, что задыхается, и украдкой глянул на Стреттона. Инженеру из Эдинбурга все казалось нипочем: он что-то быстро шептал в свой диктофон, щупал приборы, заглядывал во все углы. «Вот неугомонный», — подумал директор музея.

— Не отдохнуть ли нам? — сказал Антон Петрович, вытирая обильный пот.

— Простите, пожалуйста, я, кажется, увлекся, — остановился смущенный Стреттон. Лицо его сразу покрылось крупными каплями пота.

Антон Петрович опустился в штурманское кресло, Стреттон подошел к пульту. Он внимательно разглядывал приборы. Затем, убедившись, что директор на него не смотрит, быстро сунул в боковой карман пачку узких бумажных полосок, испещренных цифрами.

Странное впечатление производил этот корабль! Экскурсантов почему-то не привлекал «Кардан». Может быть, потому, что в свое время звездолет капитана Рамо обошел все голубые экраны Земли? Не было, наверно, человека, который не слышал бы о знаменитом капитане, впервые на ракете-одиночке обогнувшем Юпитер. Имя его было занесено в Золотую книгу Земли, памятник капитану высился в Аллее Героев. Новые ракеты, конечно, легко могли повторить путь капитана. Но подвиг Рамо, с выключенными дюзами обогнувшего Юпитер почти на уровне его тропосферы, оставался непревзойденным. Это было все равно что пролететь на реактивном самолете под железнодорожным мостом. Малейшая неточность, один неверный поворот руля — и сверкающая птица превратится в груду дымящихся обломков. «Точность и хладнокровие на грани фантастики», — писали тогда газеты. Собственно говоря, подвиг капитана был вызван необходимостью. На «Марцелле», спутнике-станции Юпитера, произошло несчастье. Старший планетолог, молодой парень, недавно окончивший Звездную академию, получил сложный перелом позвоночника. Его необходимо было срочно доставить на Землю. В районе Юпитера находился лишь капитан Рамо. Но запасы топлива «Кардана» не были рассчитаны на промежуточную посадку корабля. И капитан Рамо принял дерзкое решение. По его радиограмме планетолога, находившегося в беспамятстве, поместили в герметически закрытый стальной контейнер. Контейнер положили на самую верхушку ажурной вышки космической связи. Сила тяжести на «Марцелле» практически отсутствовала, и контейнер привязали к вышке лишь одной-единственной капроновой ниткой. А через полтора часа над «Марцеллой» метеором промчался «Кардан», едва не задев верхушку мачты. На подлете Рамо включил на полную мощность электромагнит, входящий в систему динамической защиты корабля, и контейнер, послушно подскочив, упруго ударился о специальную сетку, амортизировавшую удар. В контейнере имелось противоперегрузочное устройство, и это спасло планетолога. Рамо подхватил его, как джигит на полном скаку подхватывает с земли мелкую пуговицу. Стоило капитану чуть-чуть ошибиться, и нос «Кардана» врезался бы в «Марцеллу». Спланируй капитан немного круче, и корабль был бы поглощен чудовищным полем тяготения Юпитера. Но счастье улыбнулось капитану Рамо! На Земле планетологу сделали операцию, и жизнь его была спасена. Однако летать врачи ему настрого запретили, и планетолог — Антон Петрович, — выздоровев, стал директором музея.

Да, странное впечатление производил «Кардан», огромный и неуклюжий. Когда он создавался, люди не научились еще применять аннигиляционное топливо, позволившее резко уменьшить размеры звездных кораблей. Антону Петровичу припомнились слова капитана Рамо, сказанные по телевидению после возвращения на Землю:

«Точный расчет? Возможно. Но к тому же счастливый случай, удача. У меня был один шанс из тысячи. И все-таки я рискнул, поскольку выбора, в сущности, не было».

Из забытья директора вывел голос Стреттона, звучавший теперь негромко и вкрадчиво.

— Извините, я вижу, что утомил вас.

— Ничего, ничего, — сказал Антон Петрович, поднимаясь. — А вы так и не присели?

— Привычка, знаете ли… Кстати, я хотел спросить у вас. Ракеты в музее хранятся без горючего?

— Да, конечно.

— А вам не кажется, что забирать топливо у «Кардана» — это все равно что… — Стреттон замялся, подыскал сравнение, — все равно что выпустить кровь из жил раненого оленя.

— Вы правы, — понимающе улыбнулся Антон Петрович. Он тоже питал слабость к кораблю капитана Рамо. — Между прочим, на «Кардане» в виде исключения мы оставили аварийный запас топлива. Таким горючим давно уже не пользуются…

— О! Интересно.

Стреттон легко прыгнул из люка на траву, минуя лесенку. «Может, это рекордсмен Солнечной системы по прыжкам?» — подумал Антон Петрович, спускаясь вслед за неугомонным инженером. Они стояли теперь между стабилизаторами ракеты, похожими на мощные колонны храма древних времен.

— Разве стабилизаторы не приварены к цоколю? — удивился Стреттон.

— Это ни к чему, — ответил Антон Петрович. — «Кардан» достаточно устойчив.

Мимо прошла группа экскурсантов. Группу вела девушка в светло-голубой форме курсанта Звездной академии. Она приветливо улыбнулась Антону Петровичу и Стреттону.

Когда они возвращались, начал накрапывать дождь. Но Стреттон, поглощенный своими мыслями, казалось, не замечал его.

— Больше вас ничто не интересует в музее? — спросил Антон Петрович.

— Нет, нет, — рассеянно ответил Стреттон.

Вдали из-за поворота аллеи показался Роб.

— Ну, я пойду. Мне надо спешить, — заторопился Стреттон. — Он рывком пожал руку директору (снова Антон Петрович едва не вскрикнул) и огромными прыжками помчался по боковой аллее к выходу.

— До чего непоседа, — покачал головой Антон Петрович и даже проводил взглядом крепкую фигуру.

…А ночью произошло невероятное. Весь город был разбужен сильнейшим взрывом. В районе музейного сада вспыхнуло зарево. Следящая станция космической связи зарегистрировала старт ракеты.

Поспешно одевшись, Антон Петрович бросился в вертолет и помчался к музею. Предчувствие не обмануло его. «Кардана» на месте не было… Вместо постамента у ног Антона Петровича простиралась пологая впадина, выжженная стартовым огнем. Вокруг чернели силуэты обугленных деревьев. Наконец кто-то догадался включить люминесцентное освещение. Обходя огромную воронку, Антон Петрович наткнулся на покореженное, мертвое тело Роба.

В ответ на запрос Высшего координационного совета из Эдинбурга пришла радиограмма: «У нас действительно имеется в числе сотрудников инженер-конструктор первого класса Джордж Стреттон. Способный инженер и талантливый ученый. В настоящее время находится в Клайде, где руководит новым циклом испытаний саморегулирующихся систем».

— «В настоящее время находится в Клайде», — повторил председатель совета, усмехнувшись. — Поистине яркий образчик опасного заблуждения!

Перед председателем совета вспыхнул овальный экран. По голубому полю быстро пробежали слова: «Экстренно. Диспетчер космопорта». Буквы растаяли, и появилось молодое женское лицо.

— Евгений Андрианович, ракета специального назначения готова для посадки. Второй сектор, четырнадцатая стартовая площадка…

— Благодарю. Через тридцать минут будем на месте. Можете прогревать дюзы.

По эскалатору председатель совета спустился вниз и вышел на террасу. Ночь уже переходила в рассвет. Все еще моросил надоедливый дождик, начавшийся вчера днем. У балюстрады нетерпеливо переминался с ноги на ногу Антон Петрович.

— Едем на космодром. Подробности расскажете по дороге, — сказал председатель.

Дверца моноплана хлопнула, и тотчас же взревел мотор, включенный на полную мощность. Коротко разбежавшись, машина взмыла в хмурое небо.

— До Эдинбурга двадцать минут, — сказал пилот.

— Разворачивайтесь прямо на Клайдский космодром, — ответил председатель.

Глубоко внизу промелькнула узкая полоска Ла-Манша.

Здесь, в Шотландии, царило настоящее бабье лето.

Космодром помещался на невысоком плато, утопавшем в зелени. Лампы дневного света, а также фосфоресцирующие стены многочисленных строений космодрома успешно спорили с едва разгорающимся рассветом.

По всем приметам день собирался быть солнечным и ясным.

— К инженеру Стреттону, — сказал председатель совета, садясь в машину.

Дорога лежала через поля. Хлеб был уже убран. Кибернетические машины обрабатывали поля, готовя их к будущему севу. Людей нигде не было видно. Одна из машин, очевидно привлеченная ярким светом фар, бросилась было на дорогу, но после короткой радиокоманды шофера вернулась на место.

— Решила, вероятно, что едет агроном, — пояснил шофер.

Мелькнула табличка с надписью «Клайд». По обеим сторонам шоссе побежали круглые куполообразные строения. Часть из них светилась голубым, зеленым, оранжевым светом, некоторые купола были темными.

Машина круто остановилась возле синего купола. В его свете обычные заросли вереска казались фантастической растительностью. Желтая дверь четко вырисовывалась на синем фоне. Подойдя к ней первым, шофер нажал кнопку. Никто не откликнулся.

— Джордж, — негромко позвал шофер.

Ему отозвалось лишь глухое эхо. Он забарабанил в дверь, но пластик заглушал удары.

— Заперто? — спросил Антон Петрович, толкнув дверь.

— Замков здесь нет, — покачал головой шофер.

— Очевидно, дверь чем-то закрыта изнутри, — сказал председатель совета, — нажмем!

Под дружными действиями трех мужчин дверь быстро поддалась. Она оказалась заставленной изнутри массивным лабораторным столом.

— Джордж, — снова позвал шофер.

Ответа не последовало. Люди проходили комнату за комнатой, но инженера нигде не было.

— Странно, — пробормотал шофер.

— Ничего странного, — сказал Антон Петрович. — Инженер Стреттон уже прошел, наверное, не один миллион километров. Не может же он одновременно находиться в двух местах. Он на «Кардане»…

— Нет, — горячо ответил шофер, — этого не может быть. Мы с Джо друзья, и я ручаюсь за него, как за самого себя.

— Расскажите нам о нем, — попросил Евгений Андрианович.

— Джордж сейчас научный руководитель Центра. Но я его знаю еще по академии. Мы вместе занимались. Вместе проходили стажировку на Деймосе…

— Марсианском?

— Да. Джорджу уже тогда прочили большое будущее. Последние два года он увлекался работой над созданием микрогабаритного электронного мозга, по сложности близкого к человеческому.

— Кто-нибудь, кроме вас, знает эти работы? — спросил Евгений Андрианович.

— Разумеется! Профессор Светлов считает их одними из самых многообещающих в современной кибернетике, если удастся связать этот мозг с устройством, достаточно быстро выполняющим команды мозга. Джорджа весь коллектив любит. Нет, не мог он так поступить, — заключил шофер.

— И тем не менее его здесь нет, — сказал председатель Совета. — Как вы это объясните?

— Попробуем его хорошенько поискать…

В комнатах царил образцовый порядок.

— Джо всегда был аккуратен, — пробормотал шофер. На письменном столе лежали недописанные листки, испещренные формулами. Казалось, хозяин только что встал из-за стола, чтобы немного размяться. Евгений Андрианович внимательно просмотрел листки. План очередного опыта… Схема авторегулирования третьего блока… Так. А это что? Тоненькая тетрадочка в розовой поливиниловой обложке, на которой большими буквами выведено: «Дневник». Евгений Андрианович сунул ее в карман, не читая.

— Между прочим, дверь закрыта изнутри, — сказал шофер, — так что…

— Вы лучше полюбуйтесь-ка вот на что, — ответил ему Антон Петрович, указав на окно. Окно было распахнуто настежь. — Мне этот молодой человек сразу показался подозрительным, — продолжал директор музея. — Он так дотошно выспрашивал у меня все, потом интересовался, имеется ли у «Кардана» горючее…

— Но что за сумасбродная фантазия, — сказал шофер. — И зачем ему это понадобилось?

— Вот именно: зачем? — повторил Евгений Андрианович.

Зачем? Этот вопрос он задавал себе десятки раз. Из разговоров с сотрудниками института, из их рассказов перед ним постепенно вырисовывался привлекательный образ молодого ученого, влюбленного в свое дело, требовательного к себе и другим, искреннего и скромного. Правда, выяснилось, что в последние дни Стреттон казался чем-то сильно озабоченным. Он был хмур и часто невпопад отвечал на вопросы. Но это и не мудрено, ведь он отвечал за большой участок работы. А кроме того, этот облик никак не вязался с портретом бойкого и жизнерадостного экскурсанта, который нарисовал Антон Петрович.

Если бы хоть кто-нибудь из сотрудников видел Джорджа Стреттона в Эдинбурге или Клайде в день посещения музея! Но таких людей не нашлось. Итак, зачем же?.. Зачем? Председатель Совета снова — в который раз! — перелистал дневник инженера, перечитал отдельные записи.

«…Мозг обучается успешно. Вчера закончили последнюю главу дифференциальных уравнений. Решает просто здорово! Со следующей недели думаю приступить к теории вероятностей».

«11 марта. Молодчина, Виктор! Мне уже становится трудно с ним тягаться. Главное, он не только отвечает на вопросы, но и сам начинает задавать их. Приладил световые и акустические анализаторы. Эффект потрясающий. Совсем как ребенок. Почему то, почему это? Десять тысяч „почему?“».

«15 апреля. Виктор начинает делать первые шаги. Не хочу ему давать пока особой воли. На три месяца улетаю на Деймос».

Евгений Андрианович перевернул несколько страничек.

«…Виктор увлекается микрофильмами. Он способен ночи напролет смотреть фильмы-отчеты о космических экспедициях. Я говорю: ночи напролет. Но ведь Виктору незнакома усталость и прочие человеческие слабости. Странная вещь (продумать и обсудить с проф. Светловым): ведь Виктор обладает совершенной памятью. Он безукоризненно запоминает все, что когда-либо видел или читал. Для чего же он снова просматривает отдельные микрофильмы? Неужели потому, что это его, говоря человеческим языком, как-то волнует? Не здесь ли начало эмоций?»

В дверь постучали, и в комнату вбежала запыхавшаяся лаборантка.

— Товарищ председатель Координационного совета, — сказала она, — инженер Стреттон нашелся.

— Где же он? — вскочил Евгений Андрианович.

— Отнесли на медпункт. Он без сознания.

Плотный человек в белом халате медленно снял маску.

— Жизни ничто не угрожает, — ответил он на вопрос Евгения Андриановича. — Это обычный хлороформ, правда в увеличенной дозе.

Евгений Андрианович несколько мгновений вглядывался в бледное лицо и плотно сжатые губы Стреттона.

— Где нашли? — медленно спросил он.

— В том же здании, где мы были, в цокольной лаборатории, — ответил осунувшийся шофер. — И при нем вот… — Он протянул Евгению Андриановичу записку.

Тот развернул ее.

«Уважаемый Джордж Стреттон, — стояло в записке. — Вероятно, очнувшись от наркоза и прочтя записку, вы поймете и простите меня. После всех книг и фильмов, после всего, что я увидел и узнал, получив исполнительную систему, я почувствовал, что должен проверить себя. Это то, что на вашем языке зовется испытанием. Мне захотелось узнать, насколько быстро и правильно я смогу принимать решения в незнакомых и опасных условиях, угрожающих самому существованию. И я решил повторить подвиг капитана Рамо, который до сих пор остался непревзойденным. В течение вашего пребывания на Деймосе я занимался своей внешностью. Мне удалось добиться полной имитации вашей внешности. Это было не так трудно. Особенно мне пригодились органические полимеры из лаборатории синтеза. Я верю, что мне удастся с выключенными дюзами обогнуть Юпитер, пройдя близ „Марцеллы“, и тогда я вернусь в Клайд…»

— Он может протаранить «Марцеллу» или врезаться в Юпитер! — воскликнул Евгений Андрианович. — Ведь система управления «Кардана» не отлажена! Немедленно радируйте на «Кардан», пусть возвращается. Попробуем разъяснить…

— Это ничего не даст, — выступил вперед Антон Петвич. — Система радиоприема на «Кардане» испорчена.

— В таком случае один выход. Надо послать ракету-перехватчик.

— Евгений Андрианович, разрешите мне, — сказал директор музея. — Я догоню его и верну обратно. А кроме того, — улыбнулся он, — мы ведь немного знакомы… с инженером Стреттоном!

— Летите, — сказал председатель. — Дороги каждая минута. Если «Кардан» не подчинится, его придется взорвать. Но надеюсь, что до этого дело не дойдет.

— Нет, конечно. Я достаточно знаю Стреттона.

«В самом деле, — невольно подумал Евгений Андрианович, — этот дерзкий робот — разве не вложил в него Джордж Стреттон свои лучшие черты: бесстрашие и любознательность, настойчивость и пытливость… И вот — результат».

— Как чудесно, что творение рук человеческих достигло такой высокой степени совершенства, — будто отвечая мыслям Евгения Андриановича, сказал директор музея. В минуты сильного волнения Антон Петрович иногда выражался высокопарно.

— Он словно школьник, который мечтает о подвиге, — тихо сказала лаборантка.

После перегрузки наступило блаженное состояние невесомости. Антон Петрович включил круговое наблюдение. Земля неподвижно висела голубой каплей среди немигающих звезд. Они холодно горели в черном небе. Справа медленно вырастал колоссальный диск Луны. Вращающиеся локаторы непрерывно прощупывали пространство в поисках «Кардана». По экрану пробегали дрожащие волны.

«Где-то сейчас… гм… самозваный инженер Стреттон, — подумал Антон Петрович. — Небось миновал уже Карантинный спутник». И тут Антону Петровичу пришла мысль, от которой его бросило в жар. «А ведь его действия не столь уж бессмысленны, — подумал он. — Я бы, пожалуй, и сам пошел в небо, чтобы повторить подвиг капитана Рамо».