Госпожа Тишина

Омоте 1. Клан Змеи

Двумя неделями ранее

Главный двор замка клана Нагата заполняли люди. Воины, сохраняя между собой равные промежутки, сидели на корточках на земле, а их оружие – мечи, скрытые в ножнах, – лежало перед ними. Все ждали, поглядывая на двери дворца.

Подул легкий ветер, где-то вдали запела птица. Одетые в голубые доспехи самураи ожидали своего господина.

Наконец массивные двери дворца разъехались, и на широкое крытое крыльцо медленными и неуверенными шагами вышел старик. Нагата Фукуро, старейшина и даймё клана, был стар – ему было уже под восемьдесят. Говорили, что некогда он был великим воином, самураем, который мог в бою одолеть любого противника. Говорили, что он помнил еще времена правления Сына Богов Ундо, Великого Императора. Говорили, что он служил при дворе великого владыки, а огромные богатства рода были подарком самого Сына Богов. Вероятней всего, какая-то часть истины в этом была, поскольку Нагата владели наибольшими земельными уделами из всех кланов Запада.

Но сейчас Фукуро был уже не могучим самураем, а дряхлым старцем. Он так исхудал, что едва держался на ногах, а голубое кимоно, искусно украшенное белыми монами клана, казалось для него слишком большим. Воистину, человек ли вышел или его тень?

Однако старец смело двигался вперед, шаг за шагом приближаясь к краю крыльца. Тогда ближайшие из самураев смогли увидеть его глаза – зоркие, смелые, полные отваги. О, глаза его сохранили давнюю силу, в них сохранились мощь и живость молодости.

В двух шагах позади старого даймё шел воин гораздо младше его. Он был одет в искусно сработанные бело-голубые доспехи, нагрудник которых украшал мон клана Нагата – три набегающие друг на друга морские волны. На поясе самурая был виден полный набор дайсё, а под мышкой воин нес шлем с ярко блестящим золотым нашлемником сложной формы.

Это был Кицунэ Хаяи[1], ближайший сподвижник старого Фукуро, шомиё клана Нагата. С тех пор как Кицунэ присягнул на верность роду, он водил в бой войска клана. Преданный и воинственный, он был словно бы младшим воплощением своего господина. Происходил он из бедного клана и имел много возможностей воспользоваться слабостью Фукуро, но не воспользовался ни одной, чем доказал старцу свою безграничную верность.

Кицунэ занял место по левую руку от господина и смело взглянул на сидящих на плацу воинов.

Старый Фукуро поднял было ладонь… но заговорил Хаяи!

– Солдаты! – крикнул он. – Перед вами ваш господин, великий даймё рода Нагата! Склонитесь же перед ним!

Самураи все как один опустили взгляд, а потом низко, до земли, поклонились. Нагата Фукуро сделал еще шаг вперед и с явным трудом заговорил, тихо и слабо:

– Воины… вот я стою перед вами, как… старейшина клана и ваш… даймё…

При этих словах самураи подняли головы, чтобы взглянуть на своего господина.

– Мы один клан… а один клан как… меч… – продолжал старец с большим трудом. – Меч, который… должен быть всегда острым и… закаленным в битве…

– Татакай е! – вскричал кто-то из самураев. – В бой!

– В бой! – крикнул и другой, желая выразить господину поддержку, добавить ему сил. – Смерть врагам!

Старец вновь поднял дрожащую ладонь, благодаря воинов, но и намекая, что он еще не закончил.

– Но хороший господин заботится о подданных… о своих верных самураях и… не посылает их без нужды на смерть… не ищет ненужной битвы… – Последовала долгая пауза, чтобы старый Фукуро отдышался. Речь выматывала. О, насколько же слабым стало тело великого некогда воина, раз уж даже слова давались с таким трудом! – Но битва… война… сама пришла к нам, и мы должны… встретить ее, – произнес он наконец. – Клан Змеи… наш исконный враг… снова поднял голову. Преступники, обесчестившие себя самураи, ведьмы, отравители… вот клыки гада… они атакуют не солдат наших, но крестьян… не осаждают стены наших замков, но грабят наши деревни… жгут наши села… кусают, боясь открытого боя… по… пора положить этому конец!

– Конец! – откликнулись воины. – Хачуруй но ши! Смерть гадам!

Казалось, что речь исчерпала силы старца, но с возгласами самураев в его тело явно влилась новая сила.

Сейчас, когда глава рода официально объявил войну другому клану, должна была состояться ключевая часть церемонии. Из боковых дверей вышли приближенные господина Нагаты, несущие некий продолговатый предмет. Поставили его прямо перед главой клана.

Это был меч – великолепная катана, спрятанная в искусно украшенных голубых ножнах, что лежали на подставке в специальном ящике. Рукоять была обвита голубым шнуром, а цуба изображала бурно бегущие морские волны.

Самэ но Киба, Клык Акулы, родовое оружие клана, века назад выкованное собственноручно основателем рода – Нагатой Одой. Вынос этого меча из додзё господина Нагаты венчал церемонию объявления войны.

Самураи напряженно вглядывались в своего господина. Мужчина опустился на колено, дотронулся до рукояти, и на мгновение показалось, что старик вновь превратится в юношу, наденет доспех, возьмет меч и лично отправится мстить враждебному змеиному клану.

Так, конечно же, не случилось. Силы покинули господина Фукуро уже давным-давно, и сейчас лишь его глаза сохраняли былую силу. И все же мужчина собрался с духом, обеими руками взял меч и поднял его, вставая. На один очень короткий момент он снова стал великим даймё, великолепным воином, ветераном десятков боев и битв.

Самураи вскочили в полный рост, выхватили собственное оружие. Изогнутые лезвия блеснули в свете солнца.

– К бою! – вскричали они. – Смерть змеям!!!

– Ши! Смерть!!!

Даймё улыбнулся, глаза его заблестели. Он повернулся к своему верному шомиё и подал тому меч. Слишком быстро; меч был явно слишком тяжел для него.

Кицунэ Хаяи принял меч и глубоко поклонился.

– Нагата! Нагата! – кричали воины. – Кицунэ!!!

– Смерть змеям!!!

Даймё снова поднял дрожащие ладони, пытаясь успокоить воинов.

– Вот Кицунэ Хаяи, мой верный слуга… – сказал он, когда крики стихли. – Это он поведет вас… в бой… Мой меч принадлежит ему, а его голос… принадлежит мне… слушайте его… как если б он был… мной…

Старец покачнулся, казалось, он вот-вот рухнет на колени.

Кицунэ мгновенно оказался рядом. Его рукопожатие помогло даймё устоять, но не выглядело унизительным – это воин хотел пожать ладонь своего господина, а не младший мужчина поддерживал дряхлого старца.

– Спа… спасибо тебе за это… друг! – шепнул даймё.

– Всегда, господин мой! – тихо ответил Кицунэ.

Он отпустил руку старика и заткнул за пояс Самэ но Киба. Самураи, следуя его примеру, тоже убрали свое оружие.

И тут из-за спины старца появился кое-кто еще.

Род Нагата был старым, богатым, некогда могучим кланом, но не зря говорилось, что боги любят равновесие. Богатые редко бывают счастливы. Женщина удивительной красоты быстро ее теряет. Тот, кто счастлив в любви, не будет удачлив на поле битвы. А род, длящийся века, может угаснуть за одно поколение.

И вот последняя мудрость как раз более всего подходила клану Нагата.

Потому что на крыльце как раз появился первенец и единственный сын господина Фукуро, Конэко[2].

Худенький, бледный и слабый ребенок шести лет, одетый так же, как и его отец, в голубое кимоно с монами рода. У старого Нагаты было много жен, но ни одна из них не родила ему наследника. Дети всегда рождались мертвыми, и – по слухам – кладбище поместья могло таить останки чуть ли не сотни таких детей.

И лишь последняя жена, молоденькая Тамаго, которую даймё взял за себя, уже перешагнув за семьдесят, наконец подарила ему живого ребенка, отдав при родах за это собственную жизнь. Этим ребенком как раз и был Конэко.

К сожалению, и здесь счастье не улыбнулось клану. Долгожданный наследник был болезненным и, казалось, столь же слабым, как и его отец. Тот, конечно, собрал со всего Ниппона целителей, лекарей и жрецов, чтоб они занимались мальчиком, но никто не сомневался в том, что маленький Конэко не доживет до зрелости и уж, во всяком случае, не сможет восстановить былого достоинства рода. Так что многовековое могущество Нагаты должно было погаснуть всего за одно поколение.

Но старый Фукуро был воином и не собирался сдаваться без боя.

Конэко учили так, как положено учить каждого потомка даймё. Он уже умел читать и писать, сам сочинял стихи и даже – если позволяли врачи – тренировался в умении владеть специально для него сделанным легким боккеном.

И должен был участвовать в церемониях. А уж объявление войны другому клану, безусловно, было одной из важнейших.

Мальчик медленно вышел вперед. Казалось, он слабее даже своего отца. Но, когда он начал говорить, голос его не дрогнул – несмотря на детский возраст. Конэко очень серьезно подходил к исполнению своих обязанностей.

– Воины! – воскликнул он. – Мой отец посылает вас в бой, а мой друг Кицунэ поведет вас! Защищайте наш род с честью, а каждого, кто преградит вам путь, угощайте сталью! Пусть разнесется весть о том, что выступающие против рода Нагата испытают на себе его гнев, а те, кто обижен, могут найти приют в стенах нашей твердыни! Пусть погибнут все враги нашего клана! Все наши подданные, кто пострадал, пусть прибудут сюда! Вот моя просьба к вам, о воины! Исполните ли ее?

– Исполним! – откликнулись самураи. – Нагата! Нагата!!! Смерть змеям!

Кицунэ смотрел на собравшихся и с радостью отмечал их искренний энтузиазм. О да, он и сам был готов хоть сейчас вскочить на коня, промчаться сквозь ворота и вырвать жизнь из сердец этих гадов из клана Змеи!

Но несчастье имеет обыкновение прерывать самые прекрасные моменты.

Конэко покачнулся, повернулся неловко, и слуги едва успели подхватить мальчика, не дать ему упасть. Ребенок побледнел, а из губ его сочилась желтоватая, смешанная с гноем слюна.

Шомиё указал на раскрытые двери в цитадель.

– Быстро! – прошипел он. – В Зал Предков, бегом!

Ребенка забрали; старик смотрел вслед сыну, а по его сухим щекам катились слезы. Самураи даже не дрогнули. Верные бойцы клана Нагата делали вид, что ничего не случилось, что они вовсе не видят, как мощь клана приходит в упадок у них на глазах.

Но каждый из них знал правду. Знал, что это может быть последним боем семьи.

– Забери меня… – простонал Фукуро, обращаясь к своему шомиё, – забери меня… к моему сыну… я хочу отдохнуть… вместе с ним…

– Мэйко! – позвала женщина. – Мэйко, ты куда подевалась?

Медичка подняла взгляд от стола, за которым работала.

– Я здесь, Закура! – откликнулась она.

Полная пожилая женщина быстро подошла к девушке, минуя всех остальных целительниц, находящихся в зале. Встала над Мэйко, критическим взглядом оценивая то, что находилось на столе. На столе были коробочки с пахучими мазями, семена, сушеные травы, лекарственные порошки, а также приспособления для перемешивания, толчения и просеивания.

Каждая из женщин в Доме Снадобий была обязана изготавливать медикаменты для потребностей двора и солдат, однако в последние недели работы было больше, чем обычно. Назревала война с кланом Змеи, поэтому господин Кицунэ велел заготовить побольше лекарственных и укрепляющих средств для солдат, идущих в бой. А поскольку в армии клана было более трехсот бойцов, работы хватало всем!

Мэйко, хоть и не была обязана, вызвалась помочь. Она была личным врачом юного господина Конэко. Приехав сюда сразу после курсов медицинской академии в Хизако, она своими знаниями и навыками быстро заслужила доверие главы рода. Девушка была способна поставить на ноги юного господина, а ее лекарства иногда давали даже надежду на устойчивое выздоровление. Но, несмотря на все свои таланты, Мэйко так и не смогла диагностировать болезни господина Конэко. Гнойные лихорадки, стул с кровью, рвота, постоянное отсутствие аппетита… с такими симптомами мальчик должен был умереть уже давным-давно. И все же он судорожно цеплялся за жизнь. Страдал, но жил! Мэйко иногда задумывалась, что было страшней для ребенка – призрак смерти или тот факт, что она все не приходила?

И поэтому возможность отвлечься на заготовку для воинов бинтов, укрепляющих настоек и целебных гранул ияши-но-айи стала для девушки возможностью своеобразной передышки. Здесь, в Доме Снадобий, поодаль от главного дворца… она буквально отдыхала!

Но сейчас обязанности требовали ее присутствия наверху, да еще господин Фукуро послал за ней самую склочную служанку во всем поместье, настоящую мегеру.

– Ну что ты там, долго еще собираться будешь? – сварливо осведомилась Закура.

Мэйко поднялась из-за стола, дала несколько указаний соседкам и взглянула на старую ведьму.

– Уже иду! – ответила она. – Или надо взмыть и полететь?

– Хмф! – гневно хмыкнула Закура, затем развернулась и жестом велела Мэйко следовать за ней. Медичка иронично усмехнулась, но послушно двинулась за женщиной. В конце концов, Закура в каком-то смысле была голосом ее господина, а она никогда бы не позволила себе оказать неуважение старому даймё.

Они вышли из Дома Снадобий и по тропке направились вверх, к главной цитадели.

Предки господина Фукуро проявили редкостное здравомыслие, построив свою твердыню именно в этом месте. «Твердыня», впрочем, было некоторым преувеличением, поскольку, за исключением главной цитадели, в замке не было серьезных стен, в отличие от других замков, которые Мэйко довелось повидать в жизни. Хэйва-но-иэ, Дом Спокойствия, как называлось гнездо клана, был построен на нескольких скалистых островах реки Камисори. В этом месте поток был достаточно мелким, чтобы удалось вбить в русло сваи, поддерживающие мосты, – но и достаточно глубоким, чтобы у врага возникли проблемы с его форсированием. Тем самым вода составляла естественный защитный рубеж для замка, а внутрь можно было попасть лишь через одни ворота, к которым вел единственный же широкий и – в случае осады – легко разрушаемый мост. Таким образом, Дом Спокойствия состоял не из одного, а из нескольких зданий, расположенных на разных островах. И до главного из них можно было добраться лишь извилистой дорогой, остров за островом, мост за мостом, до тех пор, пока она не приводила к укрытому в бамбуковом лесу центральному дворцу.

Именно туда и вызвали сейчас Мэйко. Глубоко внутри главного дворца находилась комната под названием Зал Предков – в ней-то сейчас и лечили юного господина Конэко.

Но до того, как увидеть лица деревянных статуй Мудреца, наполняющих этот зал, Мэйко предстояло пройти через три острова, и при этом в компании недолюбливающей ее Закуры. Старуха не любила практически всех женщин моложе себя. Наверняка когда-то она была очень красивой, потому сейчас так болезненно и переживала свой возраст и потерю привлекательности… по крайней мере, об этом шептались не терпящие ее целительницы. Однако Мэйко, хотя и подсмеивалась иногда над вредной бабой, все же относилась к ней с уважением, лишь время от времени позволяя себе небольшую шалость или шутку.

Потому что Дом Спокойствия был и ее домом тоже. А мать учила девушку, что следует уважать тех, с кем ты живешь.

Они шли широкой главной тропинкой, по краям которой высокие глиняно-каменные стенки отделяли ее от прочих построек. Из-за одной стенки доносилось кряканье, выдававшее находившуюся там ферму, а с другой стороны кто-то трудолюбиво работал пилой.

– Когда воины отправляются в путь? – спросила Мэйко, переходя через мост. Внизу своим путем текла река, в темно-синей воде плескались красные карпы.

– Сегодня клану Змеи торжественно была объявлена война. А завтра самураи и асигару выходят на тракт, – ответила Закура, о чудо, без своей обычной злобы. Неужели она боялась?

– Клан Змеи… нас ждет долгая битва?

Закура явно заколебалась.

– Нет! – ответила она наконец с демонстративной уверенностью. – Змеи вообще не клан, а просто солянка из бандитов и отщепенцев. Мечи наших самураев быстро обескровят их ряды.

Хорошо бы, чтоб так и вышло, подумала медичка.

Они прошли через очередной остров, на этот раз уже находящийся в глубине бамбукового леса, что покрывал пойму реки. Мэйко знала, что сторонний наблюдатель уже не смог бы даже увидеть этот остров, скрытый глубоко среди зелени. Ни этот, ни…

Женщины перешли мост, и Мэйко увидела главные ворота. Они назывались Кудзира-но-кучи, Пасть Кита. Мощные, целиком сработанные из дерева, они были настоящим чудом архитектуры! Сложный их механизм затрещал, и створки ворот слегка раздвинулись. Медичка взглянула вверх, на крохотные амбразуры, в которых виднелись лица стражников. Больших амбразур не было – Пасть была построена задолго до того, как Ниппон узнал силу огнестрельного оружия, а позже владыки клана решили, что столь сложную конструкцию, не повредив ее, перестроить не удастся.

Да и все равно, пожалуй, не было захватчика, который смог бы добраться сюда, сражаясь за каждый остров и за каждое поселение.

Ворота наконец раздвинулись достаточно широко, и женщины вошли в приятную тень. Тут им пришлось ненадолго остановиться и уступить дорогу отряду конницы, который как раз покидал внутреннюю цитадель. Воины в легких доспехах, с луками и копьями, ехали медленно и торжественно; это, скорее всего, был авангард армии, выступающей завтра.

– Идем, идем, наш господин ждет, а у тебя в голове одни воины! – зашипела Закура.

Мэйко хотела возразить, но потом решила, что не стоит.

Тем более что они оказались в самом важном месте Хэйва-но-иэ.

Хотя домики в деревнях внешних островов были, по ниппонским меркам, довольно просторными, но здешние постройки можно было принять за дворцы, возведенные для гигантов! Каждая из них занимала такую же площадь, как целая деревня, а внутри их – как уже убедилась Мэйко – находились настоящие лабиринты залов, коридоров, стен, перегородок и раздвижных дверей. Эти огромные здания составляли что-то вроде внешнего оборонительного кольца, внутри которого находилась наибольшая из построек – центральная резиденция рода Нагата, принадлежащая самому даймё и его семье.

Женщины ускорили шаг, обгоняя множество охранников и слуг, – можно было бы подумать, что они вошли в какой-то город! И впрямь, клан Нагата до сих пор был могуч, и больно было думать о его гаснущем великолепии.

Они прошли через самый большой, главный двор. Двор? Нет, скорее сад! Центральной его частью служил прекрасный чистый пруд. На поверхности воды были видны зреющие бутоны лотоса, а под водой плавали белые, красные и золотые карпы. Хотя пруд и занимал много места, на оставшейся части двора можно было еще устраивать конные скачки. Именно здесь с самого утра глава клана объявил войну Змеям, а самураи подняли мечи против враждебного клана.

И именно здесь все они стали свидетелями очередного приступа слабости, поразившего маленького наследника рода.

– За мной, за мной, торопись! – повторяла Закура, сейчас уже явно перепуганная. Эта женщина искренне любила своего господина и маленького Конэко. Любила как собственную семью.

Боковые двери раздвинулись. На пороге стоял господин Кицунэ, все еще в доспехах, с родовым мечом Нагаты на боку. Бородатое лицо его просветлело, когда он увидел медичку.

– Госпожа Мэйко, как хорошо, что вы прибыли так быстро! – воскликнул он.

Девушка поклонилась воину.

– Я явилась тут же, как только получила известие, – ответила она. – Прошу, проведи нас к юному господину.

Закура не сказала ничего, лишь поклонилась шомиё и оставалась в поклоне до тех пор, пока он не закрыл перед ней двери.

Мэйко повели через лабиринт залов и коридоров, все глубже и глубже погружаясь в центр резиденции. А потом по ступеням вниз, в подземную комнату. В Зал Предков.

Мэйко перешагнула порог и сразу вздохнула, как и каждый раз при виде обстановки в помещении. Это была не обычная комната, но гигантский зал, центральное место в котором занимал колоссальный позолоченный монумент Мудреца, внимательным взглядом мудрых глаз смотрящий вниз. Однако это был не единственный образ божества в помещении, поскольку у стен, на полках и специальных креплениях находились сотни, если не тысячи деревянных фигурок, изображающих этого бога – и одновременно первого Бессмертного.

О да! Клан Нагата всегда чтил это божество! Некоторые даже говорили, что именно из чресел Мудреца и произошел этот род. Другие передавали иную версию событий – якобы Нагата Ода, основатель рода, напал на остров, где находился храм жрецов Мудреца. Культовое строение он сжег, а самих монахов вырезал; но потом, увидев гигантскую позолоченную статую, пожалел о содеянном и решил отстроить здания, назначив их своим семейным гнездом, а самого Мудреца – покровителем клана.

Что было тут истиной, знал, наверное, лишь сам даймё, но фактом было то, что молящиеся за успех рода часто жертвовали статуэтки Мудреца, которые потом устанавливали здесь, в Зале Предков.

Это они, статуэтки, сейчас смотрели на лежащего в постели и тяжело дышащего мальчика. Мудрец в яростном обличье и Мудрец в веселом. Мудрец в облике молодого человека и мудрец в облике древнего старца. Мудрец с добрым и благородным лицом – и Мудрец с лицом демона, искаженным гневом. Десятки, сотни, тысячи лиц.

Отец сидел рядом с ребенком, гладил его потный лоб своей сморщенной старческой ладонью.

– Госпожа Мэйко… – сказал он при виде медички, – вот и ты…

– Вот и я, господин, – ответила девушка, сразу же принимаясь за работу.

Она вытащила из сумки лекарства, мази и другие принадлежности. Ладонью оценила температуру мальчика. Температура была высоковата, но горячки явно не было. Хотя бы так! Первым делом девушка достала крокодиловую мазь и смазала мальчику щеки. Потом втерла в его ноздри успокаивающий порошок.

Это было все, что она могла сделать, – избавить ребенка от боли и рассчитывать на то, что организм опять справится сам. Потому что лекарства от его болезни не было.

– Госпожа Мэйко… – обратился к ней старик. – Сколько это еще будет продолжаться?..

– О чем вы, господин мой?

– Знаешь, мой ребенок… ты знаешь, о чем я спрашиваю…

Ну что она могла ему сказать? Восьмидесятилетнему старцу, стоящему у края могилы, в которую чуть позже положат и его сына? Что не имеет понятия о том, чем болен ребенок? Что мальчик, исходя из ее познаний, давно уже должен был умереть, но, несмотря на это, жив, хоть и страдает ежедневно, ежеминутно?

– Я работаю над диагнозом… каждый день! – ответила она в соответствии с истиной.

– Может быть, это всё влажность? Может быть, его стоит отослать с островов? Род Анегакодзи предлагал мне принять опеку…

– Совсем наоборот, господин мой! – запротестовала Мэйко. – Влажный климат способствует действию лекарств! А если источник проблем господина Конэко в легких, то сухой климат мог бы ему лишь повредить!

– Кроме этого… господин мой… – вмешался Кицунэ, – род Анегакодзи перестал существовать. Два года назад их вырезали всех, а земли их захватил клан Хосакава.

– Да… ах да… ведь я же помню… – с грустью прошептал глава рода.

Мэйко присела возле ребенка, протерла ладонью лоб, причесала пальцами остриженные возле ушей черные волосы. Она могла бы их отпустить, девочкой имела пышную и густую гриву – но ее профессия слишком часто вынуждала копаться в крови, экскрементах, человеческих внутренностях. Длинные волосы лишь мешали.

Наследник пошевелился, кашлянул, по его щеке скатилась капелька желтой слюны. Мэйко вытерла ее и снова измерила ладонью температуру ребенка.

Было лучше, значительно лучше!

Мальчик неожиданно открыл глаза.

– Па… папа! Господин Кицунэ? О, госпожа Мэйко, – прошептал он, – я скучал по вам!

– Да, я рядом, молодой господин, – улыбнулась девушка. – Ты спал!

– А… а самураи уже уехали?

– Нет, – ответил, внезапно воспрянув, господин Фукуро. – Отправляются только завтра!

– Хорошо, – сказал мальчик и попытался сесть. Кицунэ помог ему в этом. – Очень хотелось бы увидеть знаменосцев и штандарты.

– Увидишь, конечно, молодой господин, – улыбнулась Мэйко. Кризис, судя по всему, миновал столь же быстро, как и возник. – Как ты сейчас себя чувствуешь?

– У меня болят живот и мышцы… и еще я голоден.

Голод, боль в животе и мышцах. Новые симптомы! Да что ж это за проклятая болезнь, где постоянно меняются правила игры?!

– И еще у меня был сон… – добавил мальчик.

– Сон?

– Да.

– А что тебе снилось, молодой господин? – спросила Мэйко.

Мальчик покачал головой.

– Мне снились воробьи, – ответил он, – и змеи.

– Был ли это хороший сон, господин? – спросил на этот раз уже Кицунэ.

– О нет, господин Хаяи… это был очень, очень дурной сон…

Если самурай был подобен мечу, то призывные асигару были подобны стеблям бамбука. Поодиночке хрупкие, легко рубящиеся, гнущиеся и ломающиеся, они все же могли, будучи связаны вместе, составить нешуточное препятствие даже для отличного меча, стать труднопреодолимым барьером.

Именно так рассматривал своих солдат господин Кицунэ. Стоящие перед ним асигару в соломенных шляпах, вооруженные копьями яри, в одиночку не представляли угрозы для любого воина. Да, они сражались смело, а некоторые даже неплохо управлялись с оружием, но лишь группой составляли силу, с которой вынужден был считаться противник.

– Сенши! – крикнул он с высоты своего седла. – Воины! Держать строй!

– Есть! – отозвались воины, крепче сжимая древки своих копий.

Хаяи дернул поводья, посылая своего коня в галоп. Тот помчался вдоль строя, а командир обнажил меч и плашмя постукивал им на скаку по наконечникам яри, оценивая, не пятится ли кто-то из мужчин или, напротив, не рвется ли слишком сильно в бой. Именно этот строй, идеально ровная стена выставленных перед собой копий под названием Киба но кабэ, Стена Клыков, и являлся основным и лучшим способом использования в бою подобных отрядов.

Командир вновь потянул поводья, развернув коня так, что сухая пыль ударила из-под копыт, и еще раз проехал вдоль строя, чтоб потом немного от него отдалиться.

Асигару так и стояли с выставленными перед собой копьями. Наконечники блестели на утреннем солнце, пыль чуть припорошила панцири. Стена Клыков была неколебима.

Кицунэ подъехал к ожидающим его на другой стороне плаца конным самураям. Мужчины в голубых доспехах были в полной готовности. Двадцать кавалеристов с обнаженными катанами ждали лишь приказа.

– Нагата! – прокричал Хаяи. – В атаку! Смерть!

Ему ответил крик, полный ярости; самураи рванули поводья, пуская коней в галоп, устремились к строю асигару.

Те стояли неколебимо.

«Не подведите меня, – думал Кицунэ. – Не подведите меня, воины!»

Дистанция между отрядами неуклонно сокращалась. Кони летели вскачь, самураи визжали, размахивая катанами, их лезвия чертили в воздухе светлые молнии.

Асигару стояли на месте, словно настоящая стена.

Кицунэ уже практически видел белки глаз солдат, был уверен в том, что они не побегут, не отступят ни на шаг. Будут стоять на месте, готовые принять на себя атаку противника.

Он натянул поводья и остановил коня. Жеребец зарылся копытами в почву, как и кони остальных самураев. Они остановились перед самой шеренгой, почти касающейся остриями копий их доспехов.

Когда тучи пыли рассеялись и опустились, стало видно, что асигару стояли на месте твердо.

В этом и была сила асигару. Хорошо обученный смелый отряд напоминал единый организм, состоящий из многих частей. Все равно: летела ли на них конная лавина или атаковала пехота, асигару, обученные выстраиваться Стеной Клыков, могли противостоять любому врагу.

Кицунэ медленным привычным движением бросил меч в ножны, одобрительно кивнул головой.

– Вы снова выстояли перед атакой! – крикнул он. – И не испугались! Воины! Вы готовы! Мы идем на войну!!!

Асигару подняли свои копья и ударили в землю их древками.

– Сеншо! – прокричали они в ответ. – Война! Смерть!

– Смерть! – отозвались и самураи, становясь в этот момент с ополченцами единой армией, единой силой.

Кицунэ не сдержал довольной улыбки. Его тяжелый труд за последние несколько месяцев оправдал себя – асигару были готовы. Господин Фукуро будет доволен. Одними самураями они не смогли бы выиграть войны с кланом Змеи. У рода Нагата их было слишком мало, чтобы справиться с сильным и, что хуже, нечестно сражающимся противником.

Змеи вступили на дорогу войны подло, без предупреждения или официального объявления о начале конфликта. Они напали, словно мангуты, коварно и исподтишка – подожгли деревни, засыпали солью рисовые поля, а потом снова ушли в чащи и горные долины.

Одно нападение, второе, третье… господину Фукуро это надоело, и он начал задумываться о войне. Старый, угасающий клан в последний раз выходил на бой. И хотя у него не было армии, кроме небольших отрядов преданных самураев, но, как ни странно, сами Змеи и помогли создать эту армию!

Крестьяне из сожженных деревень стягивались под защиту своего господина, а он, разумеется, принял их в Доме Спокойствия. И предложил то, чего они желали даже больше, чем безопасности или еды.

Предложил им возможность отомстить!

Хаяи быстро сумел выбрать из желающих тех, кто был способен сражаться. Возраст не имел значения, в бой могли идти и молодежь, и старики – все зависело от их силы и готовности к битве. Оружия в родовом замке хватало, доспехов тоже, так что создать отряды асигару – один с мечами и копьями яри, другой с луками – было несложно. Больше всего времени ушло на их обучение.

Легко вооружить две сотни мужчин. Намного труднее подготовить их к использованию этого оружия.

Но и здесь роду Нагата улыбнулась удача. Среди ополченцев нашлось несколько людей, которые уже знали звон стали. Ветераны давних войн между кланами или даже те, кто дрался с мангутами и выжил, сами предложили свою помощь. Хаяи, наскоро проверив их знания и навыки, присвоил им звания готё, старшин своих отрядов. На полусотню асигару приходился один готё, у которого еще было два заместителя, так что если бы даже старшина погиб, приказы мог бы передать его помощник.

И вот они тренировались на плацах близ главной резиденции. Команды, сигналы, приказы. Строевая подготовка, умение держать строй, виды строя. Стрельба из луков, действия в случае разгрома отряда. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. И наконец Хаяи убедился в том, что солдаты готовы.

Сегодня убедился в этом окончательно.

– Воины клана Нагата! – закричал он. – Сегодня настал день вашей мести! Сегодня мы выходим на войну!!!

И ему ответил полный ярости боевой клич из сотен глоток.

Пора было выступить и отвоевать то, что коварно украли у них Змеи.

Она осторожно высыпала серые гранулки в деревянную коробочку и закрыла крышку. Подала коробочку присевшей рядом девушке, а та отложила ее в кучу таких же уже упакованных коробок. Лекарственные гранулки ияши-но айи должен был получить каждый воин, а вместе с ними мазь для ран и успокаивающий фиолетовый порошок одоякана – помогающий справиться со страхом перед битвой и с кошмарами после нее.

Армия, как планировалось, будет не одну неделю в отрыве от снабжения, так что господин Фукуро мудро приказал обеспечить ее как можно лучшим образом. Множество деревень было сожжено, и солдаты не могли рассчитывать там на помощь крестьян, а о возврате в Дом Спокойствия за новыми запасами и разговора быть не могло. Поэтому Мэйко и ее целительницы заготовили все заранее; так, чтобы как можно лучше помочь идущим в бой. А поскольку армия выступала уже сегодня, аптечки нужно было приготовить для каждого солдата.

– Мешочки с одояканой уже готовы? – спросила медичка.

– Да, госпожа Мэйко, упакованы. Я отправила Хирэтару с сообщением, что за ними уже можно присылать солдат, – ответила одна из женщин.

– Прекрасно.

Первых воинов долго ждать не пришлось. Кто-то постучал по фрамуге и медленно раздвинул двери. Внутрь просунулась голова молодого мужчины.

Молодого ли? Лицо, несмотря на кое-как остриженную бороду, выглядело молодым, но в глазах этого мужчины таилось нечто странное… С одной стороны, они были полны типичного юношеского задора, но с другой – взгляд казался… усталым! Похоже, этот молодой человек видел в своей жизни больше, чем должен был.

Одетый в доспехи и голубые одежды клана, он держал в руках соломенную шляпу. Без сомнения, принадлежал к отряду ополченцев-асигару. Лук или яри он наверняка оставил снаружи, и сейчас его единственным оружием был меч в ножнах на боку, торчащий перпендикулярно телу.

Мэйко не разбиралась в оружии и не могла оценить, насколько хорош был меч, но красная оплетка рукояти и красная же цуба, выполненная в виде двух плывущих карпов, сразу притягивали взгляд.

Мужчина вошел внутрь и вежливо склонился.

– Уважаемые целительницы, – произнес он, – простите мое вторжение, однако я прибыл за медикаментами для себя и товарищей по оружию.

Мэйко встала и ответила на поклон, одновременно испепелив взглядом хихикающих девушек.

«Неужели они всегда так себя ведут в обществе молодых мужчин?» – спросила она сама у себя мысленно.

– Почти все готово, – сказала она, выпрямляясь. – Ты прибыл за припасами и для своих братьев тоже, господин мой?

– Да… – с кажущейся робостью ответил асигару. – Они хотят попрощаться со своими семьями, так что я вызвался помочь и сходить за припасами.

Мэйко улыбнулась.

– Это очень благородно с твоей стороны, господин мой. Твои товарищи наверняка рады иметь такого брата в этой войне.

Асигару неуверенно улыбнулся.

– Я… надеюсь на это, госпожа.

Девушки опять с трудом сдержали смешки, а Мэйко бросила на них суровый взгляд. Она подошла к столу, на котором были разложены увязанные мешки с медикаментами.

– На сколько воинов возьмешь ты припасов, господин мой?

– На два десятка.

– Сможешь все это унести?!

– Такой сильный воин наверняка справится, – вмешалась одна из девушек… и быстро смолкла под яростным взглядом медички.

– Я свяжу мешки таким образом, чтобы нести было удобнее, – ответил асигару, совершенно не понимая ситуации.

Ах, мужчины!

Мэйко подготовила мешки, а солдат тем временем так и стоял у входа. Взгляд он упорно держал направленным в пол – трудно сказать, то ли от врожденной робости, то ли оттого, что остальные целительницы бессовестно пожирали его глазами.

Он им явно нравился, да и сама Мэйко должна была признать, что парень был ничего так. Но девушки всю свою жизнь провели в Доме Спокойствия, а она, Мэйко, знала, что такое война и с какой болью и страданием она связана.

И знала, что, возможно, в последний раз видит этого мужчину.

– Г-господин мой, – начала она, – не мог бы ответить мне на один вопрос?

– Разумеется!

– Правда ли, что они… клан Змеи… правда ли, что он состоит из людей-змей, превращенных демонами в чудовищ? Правда ли, что это Мудрец их проклял и потому они и прячутся по лесам и долинам?

Мужчина вздохнул, наморщил лоб в задумчивости.

– Я никогда не видел воинов клана Змеи, госпожа, – ответил он. – Но я не думаю, что они представляют собой чудовищ… по крайней мере, не в том смысле, о котором ты спрашиваешь. От своих братьев я слышал, что этот клан составлен из изгнанников, преступников, злодеев, изгнанных из городов и своих владений… ронинов, которые не защитили своего господина или опозорили себя изменой… ведьм!

– Ведьм?! – переспросила в явном ужасе та самая разговорчивая целительница, которая только что хвалила силу солдата.

– Ведьм, – подтвердил воин. – Это их чары позволяют клану Змеи прятаться среди лесов, гор и туманов. Они обманывают чувства, хитрят и нападают тогда, когда никто этого не ждет.

– Совсем как воины шиноби, – добавила еще одна девушка, судя по всему лучше других знакомая с миром.

– Шиноби служат какому-нибудь господину, – ответил солдат. – Клан Змеи служит только себе.

Мэйко указала ему на отобранные свертки. Воин вновь поклонился и подошел к столу. Быстрыми уверенными движениями рук связал мешки друг с другом, перебросил их через плечо и устремился к выходу.

– Большое спасибо тебе, госпожа, – сказал он на пороге, оборачиваясь и кланяясь. – Тебе и всем вам.

Девушки поклонились в ответ, хихикая, но медичка осталась серьезной.

– Будь здоров, воин, – сказала она.

Да не почувствуешь ты укусов змей.

Крестьяне, ремесленники, торговцы, даже старики и дети вышли на главные дороги Дома Спокойствия, чтобы поклониться и выразить уважение тем, кто ехал на войну. Колонна войск рода Нагата медленно двигалась к главным воротам поместья. Они шли, чтобы нести смерть врагам клана.

Кицунэ Хаяи со своим отрядом из двадцати приближенных самураев ехал во главе колонны. Тело его покрывали доспехи, голову защищал шлем, а лицо было скрыто под маской, изображающей яростную морду демона. На его боку висел голубой клинок клана Нагата – меч, которым господин Фукуро проложил себе дорогу к славе. Ныне он, верный шомиё своего господина, должен был познакомить с этой славой клан Змеи.

За ними ехали пятьдесят конных самураев, вооруженных копьями яри. Следующие шли уже пешком – полсотни воинов с полными наборами дайсё должны были стать ударной силой во время атак пехоты.

Середину колонны составляли ополченцы. Лучники асигару, ровно сотня, шли шаг за шагом в тесном строю. И, наконец, асигару с копьями, в качестве арьергарда замыкающие этот импонирующий подданным господина Фукуро поход. Уже много лет настолько крупные силы не выходили из Дома Спокойствия, но слишком у многих людей в сердцах тлела уверенность – это не возвращение к былой силе, но скорее ее закат.

Отряды прошли последние из ворот и вступили на мост. Нагата Фукуро стоял на крыльце своей резиденции и оттуда смотрел вниз – на расположенные внизу острова и на армию, что как раз покидала его дом. Хотя зрение даймё и не позволяло уже видеть так далеко, господин Фукуро знал, что его верные воины там, а значит, мощь его клана еще не погибла.

Перейдя через мост, Кицунэ выкрикнул приказ, и колонна ускорилась. Род Нагата вышел на войну.

На одном из покрытых лесом холмов, вдалеке от стен Дома Спокойствия, стоял одинокий мужчина. Одетый в черное, с закрытым лицом и длинным прямым мечом ниндзя-то на боку, он наблюдал за движущимися внизу отрядами. Скрытый в тени зарослей, невидимый даже для самого бдительного наблюдателя, сам он как на ладони видел каждого солдата.

И следил за их движением долго; так долго, пока вся армия не скрылась с его глаз.

На длинном столе было сложено оружие. Мечи, наконечники копий, тяжелые неудобные топоры, наконец, стрелы с различными формами наконечников – классическими узкими и широкими листовидными. Там были и «перевернутые» наконечники – с остриями, раздваивающимися в пару клыков, и наконечники с зазубринами, которые почти невозможно было вынуть из раны. И наконечники со свистками, что пугали в полете своим звуком лошадей, да и в людях будили страх. И наконечники вьющиеся, выглядящие как стальные змеи.

Мужчина в коричнево-зеленом кимоно минуту рассматривал это оружие, а потом встал и двинулся в угол помещения. Комната была погружена в полумрак, освещенная лишь дрожащим оранжевым пламенем нескольких свечей. Человек потянулся куда-то в этой полутьме; слышно было, как он открыл какой-то большой сосуд. Мужчина вытащил из него некое вьющееся и лоснящееся создание и осторожно вернулся с ним к столу с оружием. Там он приподнял свою добычу, словно желая пристально присмотреться к ней при свете свечей.

Змея! Да, это действительно была змея! Нездорово-сизого цвета, лишь голова ее выделялась коричнево-зеленым – со светлыми пульсирующими наростами на ней. Нет! Это были не наросты, а огромные пузыри, наполненные грязно-зеленой жидкостью.

Мужчина наклонился и осторожно взял пальцами головку змеи, а затем поднес к стоящему рядом сосуду. Пресмыкающееся обнажило клыки, длинные и загнутые, напоминающие маленькие катаны, а человек быстрым движением стиснул его голову, выжимая яд. Темно-зеленая жидкость стекла в сосуд, а пузыри сразу опустели.

Когда яд очутился в плошке, мужчина поднял змею и, все еще сжимая ее голову, поднес ее к себе.

Змея почуяла добычу, рванулась вперед… и укусила человека прямо в шею! Клыки погрузились в тело, вонзились в артерию! Кожа мужчины натянулась, окрасилась зеленым и коричневым, но сам он не согнулся в конвульсиях, не упал на стол с пеной на губах, а лишь улыбнулся, будто только что был удостоен великой чести, будто его одарили изысканнейшим из удовольствий.

Только потом отцепил от себя змею и привычным движением вытер с шеи свою кровь. Только кровь – от ран не осталось и следа, они как будто чудом затянулись. Осталась лишь небольшая припухлость.

Он вложил извивающуюся змею обратно в сосуд, затем налил воды в плошку с ядом. Тщательно отмерил нужное количество и размешал, чтобы потом взять первую из стрел и обмакнуть в яд ее наконечник.

Мужчина был в помещении не один, хотя любой вошедший не сразу заметил бы в полумраке второго человека. Стоящего неподвижно в углу, одетого в черное. Нижняя часть его лица была прикрыта, а глаза, казалось, всматриваются во что-то очень, очень отдаленное – хотя направлены были всего лишь на противоположную стену. Наконец они ожили, а мужчина посмотрел на своего товарища в коричнево-зеленом кимоно.

– Карэра ва шуппацу шимашита, – сказал он тихо. – Они выступили.

Первый лишь кивнул на это. Опухоль на его шее пульсировала. Ладони брали стрелу за стрелой и погружали их в яд.

Для войны оставалось уже совсем немного времени, и хотя раньше самураи могли воевать круглый год, клан Нагата не мог себе этого позволить.

Потому что лето как раз заканчивалось, это были последние его дни. И уже вот-вот осень должна была покрыть золотом листву деревьев, а там и суровая зима скует льдом и скроет снегом земли клана. Именно поэтому Кицунэ и господин Фукуро старались подготовить войска и отправить их в бой как можно скорее. Клан Змеи мог без труда перезимовать в своих пещерах и схронах среди глубоких западных лесов. А когда снег растает – выползти из своих нор и снова атаковать; а вот у клана Нагата возникли бы серьезные проблемы с содержанием войск три зимних месяца.

И поэтому армия должна была идти в бой сейчас. В Доме Спокойствия остался опытный, но немногочисленный гарнизон, тогда как самураи с асигару должны были принести войну на территорию Змей – чтоб сталь и огонь были последним, что они почувствуют перед наступлением зимы.

И тогда, лишь растает снег, крестьяне вернутся в свои деревни, отстроят их и начнут жизнь заново.

Кицунэ поглядывал на далекие холмы. Растущий там лес уже понемногу покрывался золотом, а это значило, что конец лета даже ближе, чем они рассчитывали. Командир осмотрелся. Слева от себя, на юге, он видел далекую, искрящуюся голубым пойму реки, что представляла границу земель клана Нагата. Справа же, на севере, возвышались небольшие холмы, между которыми когда-то располагались рисовые поля. Когда-то давно… во времена могущества рода.

Но их маршрут лежал почти точно на запад, туда, где в отдалении были видны темные и густые леса, покрытые туманом, а дальше, за ними, холодные вершины гор. Горы эти, известные как Санкай га Ханашите Иру, Хребет Змеи, формально принадлежали роду господина Фукуро. Но уже десятки лет фактическим их хозяином был клан Змеи.

Это было не такой уж и редкостью в Ниппоне. Многие роды, владеющие обширными провинциями, имели проблемы с изгнанниками и ронинами, что скрывались среди огромных территорий. Иногда такую ситуацию даже терпели, полагая, что легче оставить бандитов в покое, чем оплачивать дорогую и часто не гарантирующую победы войну, – но проблема со Змеями приобрела уже действительно грозные размеры. Действительно, и раньше случались грабежи, нападения и налеты, но обычно было достаточно промаршировать со знаменами рода через несколько лесов и долин, чтоб Змеи попрятались обратно в свои норы. Однако сейчас нападения стали смелыми до дерзости, а гадов столько, что беженцы-крестьяне говорили уже не об отдельных бандах, а об армии.

На такую демонстрацию силы господин Фукуро уже обязан был отреагировать.

Должен был отправить людей на войну.

Да и трудно было удивляться тому, что Змеи выросли в такую силу. Мангуты захватывали все новые территории на юге Ниппона. Все новые сторожевые посты, замки и даже города уступали напору дикарей с западного континента. Многие кланы были вынуждены покинуть свои владения, а многие оказались полностью уничтоженными. Уцелевшие часто не собирались заново выстраивать свою жизнь, предпочитая разбои и убийства. Дезертиры из разбитых армий, изгнанники, ронины, что не хотели продолжать войну с захватчиками или вернуться к честной работе под началом нового хозяина, – все они присоединялись к Змеям.

Жестокость, страдания, убийства – все то, что они сами испытали от мангутов, теперь несли своим ниппонским землякам на севере.

Кицунэ вздохнул. Иногда мы становимся такими же, как те, кто нас обидел.

– Господин?

Командир взглянул вниз. Рядом стоял один из асигару. Снял шляпу и склонился в поклоне. Шомиё узнал его сразу, по покрытому шрамами лысому черепу. Зашу Тани Кара, один из старшин лучников, и, как оказалось, ветеран войн с мангутами. Человек, испытавший в жизни много зла как от дикарей, так и потом – от клана Змеи.

Кицунэ относился к нему с доверием и… дружелюбием. Зашу был слишком разговорчивым, но в его словах скрывалась мудрость. Он повидал мир и мог, несмотря на свое крестьянское происхождение, дать добрый совет своему господину. Скорее всего, и сейчас он принес какой-то совет.

– Слушаю тебя, друг мой, – ответил Хаяи с высоты седла. – Раз уж тебя пропустили мои приближенные, это значит, что ты прибыл по делам… а может быть, желаешь вместе со мной насладиться этим прекрасным видом? – Мужчина жестом указал на окружающий их ландшафт.

– Вид и впрямь прекрасный, господин, но ты прав, я прибыл с просьбой.

– Говори.

– Люди устали, мой господин. Мы ведь идем форсированным маршем. Могли бы мы сегодня закончить движение пораньше, а завтра выйти с утра?

Хаяи задумался над словами асигару. Он и сам об этом подумывал, но не хотел, чтоб хвост вилял собакой, – некрасиво выглядело бы, если б заметили, что шомиё-командующий исполняет любую просьбу младшего командира лишь оттого, что симпатизирует ему.

– Я мог бы об этом подумать, Зашу, но только если ты дашь мне что-нибудь взамен, – ответил он наконец.

– А что же может предложить такой простой вояка, как я?

– Совет.

Старшина склонился в вежливом поклоне.

– Я не посмел бы тебе советовать, о вождь, но если ты спросишь меня, то постараюсь направить твои мысли в правильном направлении.

Кицунэ оперся ладонью на рукоять меча клана Нагата. Самэ но Киба, Клык Акулы, надежно и спокойно лежал в ножнах.

– Минамото Камикура, великий военачальник давних времен, говаривал: «Тот, кто знает врага и себя, может не беспокоиться за результат любого сражения. Тот, кто знает себя, но не знает врага, может любую победу обернуть поражением. Тот же, кто не знает ни врага, ни себя, проиграет все до единой битвы». Спрошу тебя, друг: знаем ли мы себя?

Асигару поколебался, перед тем как ответить.

– Силы у нас небольшие, но слаженные… – ответил он. – Мы знаем, для чего наших сил достаточно, какую битву можем себе позволить, а какую нет. Думаю, что да, мы знаем себя очень хорошо, господин.

– А знаем ли мы врага?

На этот раз пауза перед ответом затянулась.

– Мы называем Змей кланом, но на самом деле они ведь не род в традиционном понимании. Их не связывают узы крови, долга или присяги… это сборище бандитов и беженцев из всех районов Ниппона, а объединяет их единственно жажда наживы и крови.

– Но ведь кто-то же ими управляет!

– У Змей нет господина в таком значении, в каком понимаем его мы. Командиров они выбирают сами между собой. У каждого из них есть один голос, который можно отдать за своего кандидата… тот, кто получит наибольшую поддержку, и становится командиром.

Кицунэ фыркнул.

– Сами выбирают себе вождей? – Он покачал головой. – Варварские методы.

– Но эффективные… смерть одного вождя не ломает хребет всему клану… они просто следуют за новым.

Хаяи больше ни о чем не спрашивал – он осознал, что именно здесь и лежит ключ к разгадке.

Смерть одного вождя не ломает хребет всему клану, они просто следуют за новым.

Кто же таков этот новый вождь, тот, что повел за собой Змей на такие дерзкие дела?

– Зашу? – позвал наконец командир.

– Да, господин?

– Я обдумал твою просьбу. Прикажу разбить лагерь вон у тех холмов. Выстави дозорных, разбей по сменам. На сегодня марш закончен.

Подул ветер, лаская траву. Зелень вокруг заволновалась, как океан.

Хаяи съехал с холма.

Он обмакнул кисть в тушь, потом осторожно приложил ее к разглаженному на столе листу. Дрожащей рукой изобразил сперва две короткие косые черты, чтобы затем добавить более длинную, идущую им как бы навстречу. Отвел кисть, снова погружая ее в тушь.

– У тебя отлично получается, господин, – сказала тихо сидящая рядом Мэйко. Конэко, однако же, не был падок на комплименты, и уж точно не в ту минуту, когда только начал рисовать иероглиф.

Его рука вновь подняла кисточку. С трудом; как будто этот инструмент весил столько же, сколько тяжелый меч. Медичка видела перекошенное от усилий лицо ребенка, понимала, что от молодого господина Нагата письмо требует столько же сил, сколько бой от взрослого мужчины.

Несмотря на это, наследник клана не собирался признавать, что болезнь как-то влияет на его возможности. Он был решительно настроен закончить письмо, пусть и ценой крайнего изнеможения.

Кисть коснулась листа, появились следующие линии. Косая и выпрямляющаяся, потом очередная, перпендикулярно пересекающая предыдущую. И еще одна линия, мчащаяся вертикально вниз, но внезапно меняющая направление, устремляясь вверх, – словно полет птицы, что пикирует к земле, а потом вздымается ввысь с пойманной добычей.

Кисть снова опустилась в краску.

Мэйко уже ничего больше не говорила, молча восхищаясь силой духа ребенка. Лишь взяла платочек и вытерла лоб господину Конэко. Незаметно поднесла ткань к носу и поморщилась, чувствуя гнилостный запах. Гнойный пот. У молодого господина Нагата опять появились гнойные выпотевания. Проклятая болезнь, проклятая загадка! Что же мучило этого ребенка, о боги и демоны?!

Наконечник кисти опять коснулся листа, вывел сложный квадратный рисунок. Ладонь, держащая ручку кисти, задрожала, мальчик болезненно скривился… Кисть выпала из его ослабевших пальцев, наконечник проехал по листу, испортив всю предыдущую работу гадкой кривой линией.