В какой-то миг вернулось ощущение времени.
Он выскользнул из непроглядной тьмы беспамятства, в которой пребывал, и следующим пришло осознание того, что «ничто» закончилось. Теперь было «здесь и сейчас».
Перед мысленным взором надоедливо замельтешили воспоминания: нужная свадьба с ненужной девушкой, жарко натопленная спальня, пальцы шарят по золоченым застежкам тяжелого оплечья, вкус девичьих губ, небо обрушивается…
Стефан стиснул зубы. Нужно было открыть глаза, но почему-то не получалось. Веки что камни.
А воспоминания лились пестрым потоком, теснились под черепом. Он прикован к ледяной наощупь плите, черный силуэт чудовища распластался на белом теле невесты, кровь стекает по подбородку, и радужки глаз багрово-алые. Его сотрясает жуткий озноб, и в кромешной темноте становится жарко, словно в самом сердце жаровни с углями.
«Я заболел», – подумал Стефан. А следующей внятной мыслью было: «и почему-то жив, до сих пор жив».
Чудовище не убило его. И означало это, что он стал всего лишь игрушкой в руках вампира. Госпожа Пустошей наиграется, растопчет его, превратит в такую же богопротивную тварь, как и она сама, а потом убьет.
Ощущения медленно возвращались. Под ладонями было гладкое полотно. Похоже, одежды на нем не оставили. Он лежит на спине, вытянув руки вдоль туловища, голова чуть повернута набок. Все та же гладкая ткань под щекой.
Стефан, после пары бесплодных попыток, все же приоткрыл глаза. Сперва все поплыло, завертелось. Зажмурился. Снова открыл, поморгал. Первым он увидел окно, снаружи забранное черной решеткой. Сквозь окно в помещение лился золотой свет Тефа, расцвечивая яркими красками гобелены, выхватывая из полумрака изящную клетку с маленькой желтой птичкой, искрясь в кувшине и стаканах из тонкого стекла.
Сам он лежал на огромной кровати с простынями лавандового цвета, по горло укутанный в мягкое пуховое одеяло.
«Новая забава госпожи», – Стефан глубоко вздохнул. В груди все сжалось, стянулось в болезненный узел.
Отвратительно…
Он был беспомощен настолько, что не мог шевельнуться. Но льющийся в окно солнечный свет и маленькая звонкая птичка волшебным образом вымыли из души страх и ощущение безнадежности. Стефан поймал себя на том, что невольно улыбается. Он все еще был жив, а это означало, что боги дали ему возможность бороться.
«Убил одного, убью и другую», – подумал он.
В голове воцарилась странная легкость. Решение было принято, осталась сущая малость – воплотить задуманное в жизнь.
Клонило в сон. Стефан прикрыл глаза, но тут как будто холодная тень перечеркнула тепло покровителя-Тефа. Он вздрогнул невольно и уставился на затянутый в атлас силуэт госпожи Пустошей.
Как она появилась в комнате, Стефан так и не заметил. Вот ее не было – и вот она уже рядом с кроватью, изящная, словно статуэтка из дорогого южного фарфора. Узкое платье из вишневого атласа сидит словно вторая кожа, обрисовывая высокую грудь и позволяя любоваться ложбинкой меж двух холмиков.
…Госпожа Пустошей медленно приближается, и яркий свет солнца скользит по дорогой ткани, играет, рассыпается кровавыми искрами. Вот она на миг останавливается перед кроватью, гладкий белый лоб пересекает едва заметная складочка. Взгляд задумчив, и сейчас как никогда похож на взгляд живого человека. Еще через мгновение вампирша уже на кровати, на коленях рядом с ним. Протягивает руку, чуть заметно касается лба холодными пальцами.
…И этого, единственного прикосновения хватило, чтобы снова начал колотить озноб. Стефан дернулся в сторону, испытывая рвотный позыв, но смог лишь чуть-чуть повернуть голову.
Вампирша нахмурилась, убрала руку. А затем очень спокойно промолвила:
– Нам нужно обсудить кое-что, князь. Но для этого ты должен прийти в себя. Полностью.
***
Стефан лежал с закрытыми глазами. Стояла ватная тишина, но при этом не отпускало скребущее чувство, что за ним очень внимательно наблюдают.
Она была рядом. Древняя нежить. Стефан время от времени ощущал легкие движения воздуха, как будто вампирша склонялась над ним.
Бессмертная госпожа – пока что – не трогала. Но и не уходила.
И невероятно сложно было лежать неподвижно и прикидываться спящим, судорожно пытаясь понять, что будет дальше.
Ему нужно было бежать.
И убить тварь.
При воспоминании о том, что тварь сделала с невинной Росинкой, к горлу подкатывала тошнота, и приходилось сжимать челюсти и дышать глубоко-глубоко.
Но как бежать, когда сил нет даже на то, чтобы сесть на кровати?
Стефан дернулся, ощутив ледяное прикосновение ко лбу, невольно открыл глаза. Что она там задумала? И тут же вжался в кровать, поскольку нежить была совсем близко, нависала над ним, опершись руками по обе стороны подушки. Взгляд непроизвольно зацепился за пухлые бледно-розовые губы, скользнул ниже. Кожа у нежити была неестественно гладкой, ни изъяна, ни морщинки. И белой как первый снег.
Все внутри скрутилось в болезненный узел, в ушах зашумело.
Вампирша молча смотрела на него, и по совершенно бесстрастному выражению лица было невозможно понять – то ли она его сейчас укусит, то ли просто свернет шею.
«Какие странные глаза», – мелькнула неуместная мысль.
Слишком светлые, почти белые, но с темными ободками по краям радужек. У людей таких глаз тоже не бывает…
– Стефан, – медленно произнесла она, как будто пробуя на вкус имя, – хватит. Надо поговорить.
«Поговорить… о чем?!!»
Но вампирша все смотрела на него, как будто ожидая ответа, и Стефан все же выдавил:
– Лучше убей.
И отстраненно посмотрел на тонкую белую шею, мечтая сжать ее… до хруста позвонков.
Госпожа пустошей тихонько вздохнула.
– Я не могу тебя убить, хоть и хотела.
И отстранилась, уселась рядом, поджав ноги, демонстрируя узкие ступни, такие же белые и гладкие, как и шея.
«Ей что-то от меня нужно, но что?», – Стефан отвел взгляд.
– Жизнь подбрасывает нам странные сюрпризы, – глухо произнесла госпожа, – ты убил Эйвана, а я не могу убить тебя, хоть и очень хотелось. Я думала, что выпью тебя досуха, князь, а тело отдам своим безмолвным ллэ, и буду наслаждаться зрелищем, как тебя раздирают на куски. Но, выходит, я не могу этого сделать. Ты оказался очень ценным экземпляром человека.
«Да неужели?» – вопрос крутился на языке, но Стефан промолчал.
Происходящее все больше походило на бред.
И, наконец, вампирша тихо произнесла:
– Я хочу, чтобы ты помог нам. Всем нам.
«Это бред, просто бред. Я простудился и умираю», – сказал себе Стефан.
Нежить в темно-алом платье, сидящая рядом на кровати, горько улыбнулась.
– Шутка судьбы, Стефан, в том, что ты – некромант мира сего. И последняя его надежда.
«Я даже не понимаю, о чем она… кто такой некромант? Последняя надежда мира?»
Он крепко зажмурился. Затем открыл глаза, посмотрел в упор на госпожу Пустошей. Говорить было тяжело, но – «пусть лучше сразу добьет, чем все это…»
– Я не буду тебе помогать. Ты – богопротивная тварь, и твое место в царстве Хенеша. И клянусь светлым именем Тефа, что, как только будет возможность, я всажу тебе в сердце осиновый кол и отрежу голову.
«Теперь – точно все».
Светлые радужки вампирши медленно алели.
Вот сейчас… она подберется ближе…и…
Стефан задохнулся, когда ледяная рука схватила его за горло, вдавливая в мягкую подушку. Белое лицо твари оказалось совсем близко, он даже почувствовал запах ее дыхания, лепестки роз с едва заметной примесью тлена. Холодная плоть языка коснулась щеки, скользнула вниз, к губам. Он дернулся, попытался вырваться – но куда там! – ведь был слабее котенка. В следующее мгновение госпожа резко отстранилась. Прошипела, сверкая алыми глазищами:
– Послушай, князь. Ты не представляешь, как мне хочется сперва ощутить тебя в себе, а затем разорвать горло и выпить до дна. Ты даже не догадываешься, насколько велики мое желание и жажда. Но все же я не делаю этого, потому что… Подумай о своем княжестве… Пустоши не вечны, когда-нибудь это закончится. Когда подумаешь, поговорим. Спокойно поговорим.