Горячая земля

Глава первая Комендант Острова Черного Камня

Задорожный, вероятно, затруднился бы ответить на вопрос, почему он согласился стать комендантом поселка на далеком Острове Черного Камня.

Причин было много, рассказать о них нелегко.

Когда Дружинин вернулся с севера, начались дни организационной горячки.

Дружинин целыми днями пропадал в Академии наук, Госплане и Институте прикладной геологии. Дома он почти не бывал.

Друг Задорожного, Яков Иванович Левченко, предложил Дружинину свои услуги и вскоре уехал на остров с одним из первых пароходов.

Получалось, что все друзья Задорожного думали только о севере и стремились только туда. Его самого север привлекал мало. Он любил юг, жару, пение соловьев, душистые южные фрукты, прохладные звездные ночи, пахнущие свежим сеном, звонкую перекличку перепелов и томное пение лягушек, такое, как дома, в родном Змиеве.

Еще меньше привлекала его мысль о шахте. Ну, зачем, скажите, пожалуйста, лезть в мрачное подземелье, когда так много прекрасного на поверхности земли? Нет, работать в шахту он не пойдет!

Но делать было нечего. Ехать в одиночку на Украину Задорожный не хотел. Он был устроен так, что не мог себя хорошо чувствовать, если не заботился о ком-нибудь.

Его воркотня, придирки и угрозы, что он плюнет на все и уедет куда глаза глядят, ничего не значили. Он ворчал только потому, что не хотел показывать свое доброе сердце — это, по его мнению, мужчине не подобало.

Он подумал, подумал и в конце концов тоже попросил Дружинина определить его на работу на остров, но с тем условием, что он не будет иметь никакого отношения к шахте. Как раз тогда понадобился комендант рабочего поселка, и Задорожный с охотой вызвался занять это место.

К своему собственному удивлению, Задорожный оказался совсем неплохим комендантом: хозяйственным, заботливым, грозой нерях и разгильдяев, попадавшихся иной раз среди строителей.

На севере Задорожному снова захотелось рисовать, хотя работа коменданта отнимала у него много времени и сил.

Быть может, именно поэтому так сладок был для него каждый час, посвященный любимому занятию.

Строители шахты очень нравились Задорожному. Ему было приятно видеть, как они живут и работают, с каким мастерством и отвагой выполняют свое нелегкое дело.

И как-то само собой получилось, что он начал рисовать тех, кто ему больше нравился.

Часто он брал Камуса и отправлялся к шахте или в бухту, где разгружались пароходы, усаживался в укромном уголке, чтобы его не было видно, и работал карандашом или кистью.

Если его спрашивали, что он рисует, он обычно отвечал, что делает портреты ударников, а также карикатуры на нарушителей порядка для газеты острова «Заполярная коммуна».

Самым неисправимым разгильдяям он угрожал:

— Погоди, вот нарисую, какой ты есть фрукт. Пропечатают тебя в газете, тогда будешь знать!..

Это действовало. Урезонивая кого-нибудь, люди говорили: «Вот нарисует тебя комендант, тогда будешь знать!»

Здесь, на острове, рисунки Задорожного пользовались успехом. Вероятно, в них проглядывала горячая симпатия художника к строителям.

Никогда еще так хорошо он себя не чувствовал. Здесь он был нужным и ценным человеком, и маленький рост не смущал его теперь.

Только инженер Левченко, который работал на шахте старшим диспетчером и жил неподалеку от Задорожного, поругивал иной раз его рисунки. Друзья играли по вечерам в шахматы, а в выходные дни забирали с собой Камуса и отправлялись в далекие прогулки.

Задорожный имел довольно туманное представление о том, что происходит в шахте. Но он знал, что дела у шахтеров идут хорошо. Достаточно было видеть, как пустынный, недавно еще необитаемый остров преображался и расцветал на глазах у всех.

Остров с каждым днем все гуще покрывался сетью светлых дорог из плавленого камня, все ярче горел электрическими огнями, все громче шумел машинами, все быстрее застраивался домами и огромными техническими сооружениями, принимал все больше пароходов в свой новый великолепный порт.

Вдохновенный и упорный труд изменял лицо острова, и это радовало строителей. Задорожный знал, что все изменения вокруг так или иначе связаны с шахтой; не будь ее, остров до сих пор пребывал бы в первозданной тишине. И при всем этом он никак не мог преодолеть свою антипатию к этой дымящейся бездне.

Он ни разу не спускался в шахту и старался о ней не говорить. Он не мог отделаться от опасения, что недра земли когда-нибудь сомкнутся над теми, кто так глубоко проник в них.

Этими мыслями он не делился никогда и ни с кем. Даже с Левченко за шахматами он и словом не обмолвился о своих опасениях. Когда-то в Москве он пробовал говорить об этом с Дружининым, но тот только высмеял его.

Левченко и рабочие рассказывали, что стройка подземного котла идет с невиданной быстротой.

Шахту проходили в кратере потухшего вулкана. На третьем километре начали все чаще попадаться пещеры. Они сослужили хорошую службу проходчикам.

Это были глубокие вертикальные пустоты, проделанные вырывавшейся когда-то из глубин земли жидкой лавой: ствол шахты почти совпадал с путем, по которому лава вырывалась наверх.

Случалось, что строители шахты натыкались на большую пещеру и одним махом проходили добрую сотню метров. Иногда они попадали в слой пористой легкой породы, и снова шахта за какие-нибудь сутки углублялась на несколько десятков метров.

В дни таких удач Ключников — главный инженер строительства, заменявший на острове Дружинина, — ходил счастливый, проходчики смеялись громче обычного, а Левченко чаще обыгрывал Задорожного в шахматы.

Бывало и наоборот. Проходка входила в плотную породу, которая не хотела поддаваться бурам и принуждала проходчиков с боем брать каждый метр.

Тогда люди выходили из шахты бледные, усталые и на танцах бывало мало молодежи. Ключников заикался сильнее, чем обычно, а озабоченный Левченко проигрывал по десять партий подряд своему торжествующему партнеру.

Но Задорожный мало вникал в то, что делалось в шахте.

В последнее время у него появилась новая забота.

Управление строительства переезжало из Москвы на Остров Черного Камня, Дружинина ожидали со дня на день.

Ключников, Вера Петрова, Левченко и проходчики хотели довести к приезду Дружинина глубину шахты до четырех тысяч метров.

Это означало бы, что шахта на Острове Черного Камня стала самой глубокой на земле и что первая половина работы выполнена.

Задорожный думал о том, чтобы у Дружинина была получше комната, помягче кровать, поудобней письменный стол.

Он сильно соскучился по старому товарищу. Кроме того, ему очень хотелось показать Дружинину свои новые рисунки.

Глава вторая Через два года

Дружинин и Ключников медленно шли по светлому шоссе, гладкому и блестящему, как туго накрахмаленная скатерть.

Начальник строительства только что прилетел из Сибири. По дороге из Москвы он заезжал на сибирские заводы, чтобы подогнать выполнение заказов для Острова Черного Камня.

Дружинин не был здесь три месяца и успел порядком соскучиться по острову и шахте. Все это время он видел остров только на экране телевизора и теперь с удовольствием наблюдал его в натуре.

Сегодня минуло ровно два года с того дня, когда друзья впервые приехали сюда на пограничном катере.

Шоссе вилось бесконечной светлой лентой среди темно-коричневого, почти черного камня гор и светло-зеленых склонов, покрытых нежной травой и некрупными северными цветами.

Перед глазами друзей медленно разворачивалась панорама гор и проходили полные своеобразного очарования ландшафты острова, где суровая дикость севера сочеталась со строгим изяществом линий современной техники.

Начальник строительства и главный инженер уже поднялись довольно высоко в горы. За поворотом дороги далеко внизу голубел порт, где стояли пароходы с дымящимися трубами и виднелся на воде гидросамолет, похожий на серебряную птичку с расправленными крыльями. На нем только что прилетел Дружинин.

Вдоль дороги тянулись новенькие нарядные поселки строителей. Они пахли свежим деревом и краской.

На склоне горы поднимались массивные стены производственных корпусов будущих заводов и многочисленных подсобных предприятий строительства.

Рядом с ними виднелась новая большая поликлиника и больница, недалеко от нее клуб, детские ясли, кинотеатр, за ним расчищалась площадка для большого стадиона.

Строители торопились. Была середина лета — лучшее время для строительных работ.

Всюду чернела разрытая земля, виднелись вывороченные валуны, взорванные скалы. Пыхтели экскаваторы, механические лопаты наваливали на грузовики груды камня.

От причудливого нагромождения скал в центре острова, где камень напоминал развалины городов и фигуры людей-гигантов и давно вымерших животных, осталась лишь небольшая группа на вершине одного из холмов. Там стояли два каменных монаха в капюшонах, низко надвинутых на головы, уцелела фигура каменного толстяка верхом на осле и до сих пор высился пень исполинского каменного дерева, на котором в свое время располагались лагерем путешественники.

Вероятно, и этим фигурам осталось стоять уже недолго. Работы повсюду шли полным ходом.

Из-за гор донеслись мощные звуки взрывов. Вслед за этим над горами в восточной части острова поднялись тучи желтой пыли и черного дыма. Там строились большие нефтехранилища в удаленных от стройки ущельях.

— А хорошо здесь! — сказал Ключников, останавливаясь у края дороги. — Честное слово, хорошо… Подумать только: что было здесь два года назад и что сейчас… Кто бы тогда поверил нам, что дело может пойти так быстро?

Дружинин усмехнулся и ласково посмотрел на товарища.

Легкий ветерок развевал его светлые волосы.

Ключников впервые обратил внимание, что за три года, которые он знал своего друга, волосы Дружинина стали еще светлее: в них появилась седина, а его лицо покрылось сеткой тонких морщин. Темное пятно от ожога тоже посветлело со временем и было теперь не так заметно.

«…Да, годы борьбы за шахту обошлись ему не дешево», подумал Ключников.

Он понимал, с каким чувством Дружинин смотрит на картину строительства, развернувшуюся перед ним.

— А помнишь, Вадим, — Дружинин обернулся к Ключникову, — как ты хотел остаться на необитаемом острове и кормиться яйцами и рыбой? Вроде Робинзона… Вот тебе и необитаемый остров! Работа подвигается отлично.

Ключников кивнул головой.

— Да. Так будет продолжаться ещё неделю, еще месяц… Но температура повышается не по дням, а по часам. На нижнем горизонте она достигла трехсот сорока градусов… Раскаленная печь! Итти дальше тяжело.

Ключников говорил тихо, каким-то виноватым тоном, словно температура в шахте росла так по его недосмотру. Видно было, что он немало передумал, пока решился высказать Дружинину свои сомнения.

— Но ведь мы этого и хотели, — сказал Дружинин твердо. — Либо пробьемся через это пекло и доведем дело до конца, либо не будет шахты-котла. Выбора нет…

— Все дело в охлаждении, — продолжал Ключников. — Оно недостаточно. Компрессоры работают с пол ной нагрузкой. Мы выжимаем из жидкого аммиака все, что возможно… Сегодня утром в забое было пятьдесят градусов. А к обеду проходка подвинулась еще на двадцать метров, и стало еще жарче. Так долго продолжаться не может. Я п-просто не могу понять, как люди ухитряются работать в этом пекле…

— Знаю… — Дружинин кивнул головой. — Мы пустим в ход запасную холодильную установку.

— П-последнюю… — сказал Ключников.

— Да, аварийную. И будем держаться, пока Москва не пришлет новых. Если понадобится — продержимся до будущей весны… А проходку станем гнать как можно скорее. Другого выхода нет.

— Другого выхода нет, — согласился Ключников. — Поедем на шахту, придумаем что-нибудь на месте…

Дружинин молча кивнул головой.

— А почему не приезжает Люся Климова? — спросил Ключников, когда они повернули обратно. — Она стала таким знатоком по части охлаждения. Я читал ее статью в журнале: пишет так, будто десятки лет работала в этой области.

— Она бы рада, да Хургин не отпускает, — ответил Дружинин. — Он теперь академик, занят разными другими делами, а вся работа Ученого совета на Люсе. Ты бы видел, как она воюет с метеорологами и гидротехниками! Мы за ней, как за каменной горой, — улыбнулся он.

— Темперамент бойца, — заметил Ключников. — Раньше она была совсем не такой, ведь я знаю ее со студенческих времен. Прямо переродилась… С чего бы это, Алексей?

— Увлечена делом. На таком месте нельзя не быть зубастой. Это верный человек. Кое в чем я на нее надеюсь больше, чем на самого себя. Ради шахты она пойдет на многое…

— Только ли ради шахты? — Ключников испытующе посмотрел на Дружинина.

— Она очень любит наше дело… — ответил Дружинин не совсем уверенно. — А ты что имел в виду?

— Вот именно то, что она любит! — улыбнулся Ключников. — Ну да ладно — шахта, так шахта. В конце концов не мне говорить об этом…

Глава третья В забое

Начальник строительства, главный инженер и парторг приехали на шахту все вместе.

Шахта встретила их обычным гулом тысяч машин, тяжелым рокотом мощных моторов, лязгом металла, грохотом камня и перекличкой звонких людских голосов, теряющихся в оглушительном шуме огромной стройки.

Автомобиль остановился около подъезда одной из лифтовых станций. Это было двухэтажное здание с большим количеством дверей и широкими окнами, за которыми, несмотря на светлый день, горели электрические лампы.

Дружинин вышел из машины и окинул взглядом строения, обступившие широкими кольцами оба выхода гигантской шахты.

— Ну, вот мы и дома, — с удовольствием сказал он.

— Наконец-то! — заметил Ключников. — Соскучились здесь по тебе, Алексей Алексеевич.

— Да, наконец-то, — поддержал Ключникова Медведев.

За эти годы он мало изменился, стал несколько плотнее и казался все таким же невозмутимым и медлительным на вид. В его густых черных волосах начала пробиваться седина, но небольшие черные глаза глядели так же умно и молодо, как и раньше.

— Да, наконец, — повторил он.

Дружинин обернулся к Медведеву:

— Ты считаешь, что положение на шахте угрожающее?

— Во всяком случае, серьезное. Сам увидишь, в каких условиях приходится работать. Советую присмотреться к обстановке повнимательнее.

В гардеробной Дружинина; Медведева и Ключникова встретила их общая знакомая — пожилая москвичка Мария Андреевна, которая еще совсем не так давно была лифтершей в большом доме в центре Москвы, где помещалось управление строительства.

Работая на лифте, Мария Андреевна наслышалась таких интересных вещей об Острове Черного Камня и шахте, которую там строят, что ее сердце не выдержало, и она попросилась, чтобы ее взяли на строительство.

— Ну, земляки, здравствуйте! — приветствовала она пришедших и вынесла им белые жароупорные асбестовые костюмы, асбестовые сапоги и такие же снежно-белые шлемы.

В этом своеобразном костюме Медведев показался еще шире и плотнее, Дружинин еще выше, а Ключникову эта белоснежная одежда и сдвинутый на затылок шлем придали какой-то франтоватый, даже несколько кокетливый вид.

— Скажите, какой красавец! Жаль, Веры нет, — засмеялся Дружинин, посмотрев на приятеля.

— При чем здесь Вера? Что за шутки! — обиделся Ключников.

— Не красней, мы же тебе друзья, — сказал Медведев. — Костюм, в самом деле, тебе очень к лицу, и действительно жаль, что нет Веры. Я убежден, что в нем ты бы ей понравился…

Громкий звонок прервал слова Медведева. Очередная подсмена окончилась, первая партия рабочих поднималась наверх.

Захлопали двери, в помещение гардеробной ворвался сквозняк, и вместе с ним в комнате появились рабочие, только что доставленные лифтами. Навстречу им шли те, кому предстояло опуститься вниз.

Дружинину сразу бросилось в глаза, какая большая разница между теми и другими.

У тех, что спускались, были свежие лица и спокойный взгляд хорошо отдохнувших людей. Поднимавшиеся снизу были бледны и полны одним желанием: поскорей глотнуть свежего воздуха.

Несмотря на усталость, они спешили выбежать наружу, как школьники во время перемены.

— Жизнь прожил, а не знал, какая замечательная вещь свежий воздух! — со вкусом сказал высокий, голый по пояс шахтер. Он обращался к своему спутнику, плотному крепышу, в одних трусиках и асбестовых сапогах на невероятно толстой подошве.

— Цени и наслаждайся!.. До следующей смены! — бросил крепыш, и оба побежали к открытой двери.

Дружинин, Медведев и Ключников облачились в жароупорную одежду шахтеров и вошли в лифт.

Лифт дрогнул и стремительно помчался вниз. За окошками замелькали покрытые серебристым инеем чугунные тюбинги, из которых состояли стенки главного ствола, пробегали переплетения чудовищных труб, вихрями проносились встречные лифты, медленно уходили вперед или оставались позади кабины и платформы опускавшихся рядом лифтов.

Некоторые из них мчались с быстротой курьерского поезда, другие, ближнего сообщения, двигались не быстрее, чем обычные лифты в городских домах.

Главный ствол шахты напоминал своим оживлением большую столичную улицу в разгар делового дня или же опрокинутую вертикально, напряженно работающую железнодорожную магистраль с десятком параллельных линий.

Лифты быстро бежали в сиреневой дымке, останавливались у разноцветных огней автоблокировки и двигались дальше, то замедляя, то ускоряя ход.

Дружинину было приятно видеть, как проворно движутся вниз и вверх эти быстроходные лифты. Он хорошо помнил, сколько пережил мороки с ними и как трудно было ему решить сложную проблему транспорта на больших глубинах.

Обыкновенные лифты здесь не годились: они немедленно оборвались бы и упали. Никакой материал не смог бы вынести веса каната в четыре километра длиной.

Здешние лифты, сделанные по проекту Дружинина, напоминали своего рода вертикальные трамваи или троллейбусы.

Они двигались вверх и вниз, крепко держась на трех зубчатых рельсах, укрепленных на стенке шахты. Два, крайние, были несущие, а третий, средний, — опорным. Рельсы служили и для передачи тока вместо проводов.

На каждом лифте были свои моторы, свой квалифицированный вожатый и свой ящик с аккумуляторами, достаточно сильными, чтобы в случае аварии электрической сети доставить лифт наверх.

Несколько в стороне от лифтов поднималась бесконечная цепь ковшей транспортера, выдававшего на поверхность раздробленный камень.

Эта четырехкилометровая цепь представляла собой также одно из самых сложных сооружений необычайной шахты. Она стоила больших трудов конструкторам и строившим ее заводам.

Дружинин с удовольствием смотрел, как ковши, груженные темным, почти черным камнем, ползли вверх один за другим. Тысячи тонн камня поднимались ровным и непрерывным потоком…

Время от времени лифт пробегал мимо больших, сиявших ярким светом залов-ниш, примыкавших к стволу шахты. Это были защитные залы. Они служили убежищами на случай катастрофы, строительными площадками и машинными отделениями.

Залы были расположены через каждые пятьсот метров — по два на километр. Там пыхтели воздуходувки, подававшие воздух для вентиляции, работали компрессоры и насосы охладительной системы, жужжали электрические моторы, которые приводили в движение огромные зубчатые колеса подъемника, тянувшего вверх ковши с породой.

Здесь же были расположены электрические подстанции, промежуточные пункты автоблокировки и узлы охлаждения.

Шахта охлаждалась жидким аммиаком. Толстая металлическая броня, которой были покрыты стены главного ствола, представляла собой полый кожух и надежно изолировала внутренность ствола от дышащих жаром недр земли.

В середине кожуха разветвлялась сеть труб, где циркулировал жидкий аммиак. Как бы ни была горяча порода, температура внутренней поверхности ствола в верхней части шахты оставалась ниже нуля. На чугуне всегда серебрился иней.

Лифт все прибавлял скорость. У Дружинина на минуту появилось ощущение, будто лифт оборвался и падает на дно шахты. В окнах быстро мелькали огни. Они сливались в огненные полосы. Лифт мчался вниз, к последнему и самому глубокому защитному залу.

Дружинин прильнул к окну, стараясь разглядеть, как изменилась шахта за время его отсутствия.

Ключников спускался вниз без особого удовольствия — он не любил ощущения падения, которое охватывало всех в этом быстроходном лифте.

Раньше он ни за какие блага в мире не согласился бы ехать с такой головокружительной скоростью. Но Ключников был уже не тот, что прежде. Жизнь и работа на острове сделали его и смелее и выносливее.

Спокойней всех держались рабочие. Они не обращали внимания на движение лифта и на огни, которые мелькали за окнами: все это было уже привычным для них.

В лифте стояла жара. Мощный восходящий поток горячего воздуха, который непрерывно поднимался снизу, прогревал лифт насквозь. Легкой охладительной установке было не под силу преодолеть раскаленное дыхание самой горячей в мире шахты.

Между Дружининым и Медведевым стоял бравый молодой шахтер. Из-под его белого шлема выбивался клок огненно-рыжих волос.

Шахтер бросил взгляд на слегка побледневшего Ключникова и сказал, усмехнувшись:

— Затяжной прыжок в ад! Четыре километра за шесть минут, — к этому не сразу привыкнешь. Не правда ли, товарищ главный инженер?

— Я думал, никогда не привыкну, — улыбнулся Ключников. — И смотрите, уже почти привык…

Дружинин оторвался от окна и обернулся к шахтеру.

— Вы говорите — ад? Почему ад? Что — жара невмоготу или же шахта кажется страшной?

— Ну, насчет страха — это пускай малые ребята боятся… — Рыжий шахтер пренебрежительно тряхнул головой. — А насчет жары действительно… И то не так, чтобы уж очень. Дышим еще. — И, слегка смутившись, добавил: — У нас народ выносливый. Сказали бы раньше — ни за что не поверил бы, что такое можно выдержать.

— Это бригадир подрывников Щупак, — представил Медведев рыжего шахтера. — Земляк и добрый приятель Веры Петровой. Отчаянная голова: умеет залезть в самое пекло.

Дружинин пожал Щупаку руку.

— Рад познакомиться. Значит, подрывники ада не боятся? — Он с удовольствием поглядел на энергичное лицо бригадира.

— Чего же бояться, когда меня самого зовут Рыжим Чортом? — засмеялся Щупак. — Я огнеупорный! Когда вернусь в Донбасс, прямо в горящую домну полезу. После этой шахты мне все нипочем…

На остановке в последнем защитном зале Щупак распростился со своими спутниками и отправился в склад взрывчатки.

Дружинин, Медведев и Ключников пересели в другой лифт, меньшего размера, и поехали дальше вниз.

Шахту проходили уступами по новому, усовершенствованному способу. Всю основную работу выполняли машины, с помощью которых шахтеры бурили камень и выбирали раздробленную взрывами породу. В пробуренные машинами отверстия закладывали по точному расчету от двух до пятнадцати тонн замороженного тола, аммонала или другого взрывчатого вещества.

Забой их встретил оглушительным грохотом и ярким светом прожекторов.

Он представлял собой дно четырехкилометрового колодца.

Это был залитый ослепительным светом овальный манеж со стенами, уходящими в недоступную вышину. Когда гасили свет перед взрывом, входное отверстие шахты казалось отсюда маленьким светлым пятнышком — более бледным, чем ущербная луна на дневном небе.

Сейчас забоев было два. Сбоку от основного, где буры машин, напоминавших пауков на высоких тонких ногах, устремлялись вниз, отходил в сторону малого ствола еще один — горизонтальный. Там шла проходка очередного защитного зала.

В основном забое у стенки начинался очередной уступ. Там уже был сделан колодец метров в двадцать глубиной и метров в десять шириной. В колодце работали две горизонтальные бурильные машины, которые передвигались на гусеницах. Низкие, тяжелые, с закованным в броню корпусом, они были похожи на танки, с той разницей, что из люков высовывались не пушки и пулеметы, а длинные, быстро вращающиеся буры разных размеров. Такие же машины работали и на проходке защитного зала.

Буры, вгрызаясь в породу, скрежетали и визжали. Из всех звуков, раздававшихся здесь, это был самый пронзительный и неприятный. Частые удары пневматических молотков сливались с грохотом камня и лязгом механических лопат и экскаваторов.

Все это было очень похоже на звуки боя. Дружинин поймал себя на том, что по старой военной привычке пытается уловить в этом оглушительном грохоте звуки артиллерийской канонады.

Действительно, здесь шел бой: велось небывалое наступление на глубины земных недр.

Огромные сверхтвердые буры врезались в камень и проделывали в нем сотни отверстий для взрывчатки. Некоторые из отверстий были так широки, что в них мог влезть человек.

Иногда их было так много, что дно или стенка шахты становились похожими на соты чудовищного каменного улья.

Мощные взрывы разрывали и дробили камень. Пневматические молотки расчищали подходы для машин. Вслед за этим в забой вползали транспортеры, конвейеры, машины-грабли и тут же начинали убирать поверженный, потерявший силу камень.

Камень, в котором проходилась шахта, был сейчас почти черный.

На его суровом фоне ярко горели под огнем прожекторов блестящие части машин и казались освещенными солнцем легкие, подвижные фигуры шахтеров, подрывников и строителей в снежно-белых асбестовых костюмах.

Как только освобождалось место и выравнивалась стена, тут же появлялись рабочие-охладители и тянули трубы с жидким аммиаком по обнажившейся поверхности. Охладители двигались за проходчиками по пятам.

Температура породы доходила уже до трехсот градусов: каждый перебой в работе охладителей грозил тем, что все находящиеся в забое изжарятся заживо.

Каждый квадратный метр обнаженной породы повышал температуру, а жара в забое и так уже достигала пятидесяти градусов по Цельсию.

Ревели мощные вентиляторы, которые нагнетали свежий воздух, охлажденный до двадцати градусов ниже нуля. Охладители быстро и ловко устанавливали новые трубы с жидким аммиаком, но в забое прохладнее не становилось.

Начальник строительства, парторг и главный инженер побывали на проходке защитного зала и вернулись в основной забой.

Дружинин заметил, что люди, работавшие в забое, чувствовали себя совсем не так плохо, как можно было ожидать.

Они делали свое дело быстро и четко. Можно было поручиться, что никогда на поверхности монтажники не укладывали так быстро и ловко огромные металлические плиты, составлявшие наружную обшивку шахты. Электросварщики уверенно, с молниеносной быстротой сваривали плиты. Так же проворно работали и все остальные.

Это было удивительно. Но долго ли можно выдерживать такую температуру?

Дружинин распорядился позвать врача, который непрерывно дежурил в забое.

Врач был одет в такой же белый шлем и асбестовый костюм, как и у шахтеров. Он подтвердил, что работа идет гораздо лучше, чем следовало бы ожидать.

В тех же условиях, созданных искусственно в лаборатории на поверхности, люди едва двигались и через два часа теряли силы. Здесь пятичасовая смена проходит легко и быстро. Только поднявшись на поверхность, люди начинают чувствовать, как они устали. Очевидно, обстановка шахты действует возбуждающе.

Это объяснение не удовлетворило начальника строительства, но других у врача не было.

Дружинин, Ключников и Медведев оставались в забое до конца смены. Главный инженер стал к бурильной машине, а начальник строительства и парторг работали вместе с подрывниками.

— Кажется, я нашел способ снизить температуру в забое, — сказал Дружинин, поднимаясь в лифте по окончании смены. — Мы будем охлаждать не только стенки шахты, но и весь фронт работ. Первые буровые скважины станем делать не для взрывов, а для охлаждения. Взрывать будем уже охлажденный камень.

— Я тоже кое-что придумал. Вечером проверю и рассчитаю, а завтра расскажу, — отозвался раскрасневшийся от жары Ключников.

А я сделал новый расчет циркуляции аммиака в охладительной системе. Ведь я тоже инженер, с вашего разрешения, — заметил с улыбкой Медведев. — Кроме того, у меня есть предложения нескольких инженеров и стахановцев. Приятель твоего Задорожного, старшин диспетчер Левченко, предлагает сделать самоохлаждающийся костюм. Опытный образец уже изготовлен. Завтра он будет испытываться в лаборатории.

— Вот и отлично! Завтра сведем все предложения вместе и решим, как сбить температуру. Совещание у меня в восемь вечера. Ученый совет в лице Хургина и Люси Климовой будет принимать в нем участие по радио, сегодня я с ним договорюсь, — сказал Дружинин.

— Этим мы не ограничимся. Надо будет собрать наших стахановцев и посоветоваться с ними, — заметил Медведев.

Глава четвертая Форсунка Щупака

Разработанный Дружининым способ предварительного охлаждения фронта работ позволил снизить температуру в забое на девять градусов. Четыре градуса снижения дало предложенное Медведевым ускорение циркуляции жидкого аммиака в охладительных трубах. Усиление вентиляции, разработанное сменным инженером Анохиным, понизило температуру еще на два градуса.

Работа на шахте пошла сразу ровнее и спокойнее. Скорость ее еще более возросла.

Первая контратака подземного жара была отбита.

Теперь проходчики и строители работали при температуре, близкой к температуре человеческого тела.

Асбестовыми костюмами пользовались только те, кто непосредственно соприкасался с обнаженной породой.

Многие работали в трусиках и в больших шлемах, сапогах и рукавицах. Люди в этом наряде становились похожими на тоненьких головастиков с преувеличенно разросшимися конечностями.

Вскоре в шахте появились костюмы из шелковистой самоохлаждающейся материи, изобретенные главным диспетчером Левченко. Материя в них была пропитана раствором, который при испарении поддерживал постоянную температуру в двадцать градусов по Цельсию.

Резиновые фляги — карманы для раствора — помещались на спине и у пояса. Запаса раствора хватало на пятнадцать часов работы. Раз в три дня, после трех пятичасовых смен, владельцы костюмов бежали заправляться охлаждающим раствором к колонкам, которые были установлены в каждом защитном зале.

Среди бурильщиков и подрывников пользовалась большим успехом предложенная Ключниковым защитная сетка. Она была сплетена из гибких трубочек, по которым циркулировал жидкий воздух.

Это была волшебная сетка, в ней можно было войти даже в пылающую печь. Стоило открыть регулятор сосуда, подвешенного к поясу, и по трубкам устремлялся жидкий воздух. Он вырывался наружу через все поры трубочек и окружал человека прохладным облаком, как бы горячо вокруг ни было.

Но сетка стесняла движения. Работать в ней было неудобно. Между тем строителям шахты предстояло проникнуть еще дальше в глубь земли и достигнуть слоев с температурой примерно вдвое более высокой. Было очевидно, что получена лишь отсрочка и что не сегодня — завтра внутренний жар земли опять задержит проходку небывалой шахты.

На Краматорском машиностроительном заводе и на Уралмаше изготовлялись новые холодильные установки для шахты на Острове Черного Камня, но их должны были закончить только к середине зимы и доставить лишь весной. До этого времени рассчитывать приходилось только на свои силы.

Вот почему партийный комитет несколько раз подряд обсуждал вопрос об охлаждении шахты. Коммунисты стройки работали над вопросами охлаждения сами и собирали предложения всех, с кем им приходилось сталкиваться. Каким бы незначительным или трудно выполнимым ни казалось предложение, его рассматривали всерьез, и оно поступало к Медведеву, затем к Ключникову и Дружинину.

Когда предложений накопилось достаточно, в большом зале только что отстроенного клуба Острова Черного Камня было созвано совещание производственного и партийного актива острова.

На это совещание получил приглашение и бригадир подрывников Щупак.

Польщенный таким вниманием, он надел свой лучший костюм и поспешил в клуб. Он вошел в еще пахнущий краской зал и скромно сел сзади. Однако остаться там ему не удалось: его избрали в президиум.

Ему пришлось перейти на сцену и сесть за стол, покрытый красным сукном.

Он выслушал выступление Медведева, доклад Ключникова, затем речи инженеров.

Инженеры предлагали различные способы борьбы с высокой температурой. Многие из них говорили о жидком воздухе.

Щупак слушал, слушал их и вдруг неожиданно для себя взял слово и выступил с собственным предложением.

Ему часто приходилось иметь дело с жидким воздухом. Он давно думал о том, что хорошо бы применить как взрывчатое вещество эту легкую, прозрачную жидкость. Здесь, в шахте, холод жидкого воздуха мог одновременно сослужить хорошую службу и в деле охлаждения забоя.

Щупак предложил сделать своего рода воздушный монитор и воспользоваться сильной струей жидкого воздуха для раздробления и охлаждения породы в забое.

Разница между температурой раскаленного камня и жидкого воздуха чуть не пятьсот градусов. Она так велика, что камень будет тут же трескаться, взрываться и разлетаться на куски.

Каждая трещина послужит миниатюрной скважиной для закладки сильного взрывчатого вещества, роль которого будет играть жидкий воздух.

Процесс должен итти непрерывно. Щупак утверждал, что ни одна горная порода не сможет противостоять разрушительному действию жидкого воздуха. Чем сильнее она будет раскалена, тем лучше и скорее пойдет дело.

Интересное предложение Щупака вызвало много споров и возражений.

Вслед за ним выступил сменный инженер Анохин. Он сказал, что Щупак не сумеет регулировать струю и вместе с породой может взорвать или превратить в ледяные статуи всех занятых в забое рабочих.

Отвечая Анохину и другим инженерам, Щупак разгорячился и пообещал сконструировать в течение месяца форсунку, пригодную и для взрывных работ и для охлаждения. За этот же срок Щупак обещал научиться с ней работать и применить ее в забое.

Щупак закончил свою речь под гром аплодисментов, но на душе у него было смутно. Он сидел сам не свой и думал о данном обещании. Теперь он ясно видел, что это были неосторожные слова. Щупак пожалел о них, как только они сорвались с губ, но было уже поздно.

Он понял, что обосновать свое предложение, сделать сложную форсунку, рассчитанную на высокое давление, и научиться с ней работать за такой короткий срок ему будет не под силу.

Но отступать теперь поздно. Обещание дано, следовало его выполнять.

В первые дни после совещания Щупак до того терзался сомнениями, что ходил сам не свой. Он похудел, побледнел и даже избегал встреч с Любой.

Едва он садился за стол, брал бумагу и карандаш, как тут же обнаруживал, что карандаш не хочет ему подчиняться, бумага выскальзывает из рук и ни один чертеж не получается. Мысли его путаются, а слова упорно отказываются связываться в предложения.

Так продолжалось до тех пор, пока Медведев не появился в общежитии у Щупака.

— Что же ты прячешься? Я четыре раза просил передать, чтобы ты зашел ко мне. Где твоя форсунка? — спросил парторг.

Смущенный Щупак растерянно похлопал себя по лбу:

— Вот здесь… Только здесь, и больше нигде. Боюсь — не выйдет это у меня, Павел Васильевич… Не под силу мне сделать такую вещь в натуре…

— Не верю, что не выйдет! Не верю, что боишься! — оборвал его Медведев. — За Щупака другие боятся, это бывает частенько, а он сам никогда не боится. Он, по-моему, даже не умеет бояться.

— Ну не выходит, Павел Васильевич! Ну что я сделаю, если не выходит? — чуть не плача, воскликнул Щупак.

— А кто тебе помогает? — спросил Медведев.

— Помогать мне не в чем. У меня не то что чертежа, даже рисунка нет. Пустое волнение мысли… — мрачно сказал Щупак.

— С кем ты дружишь или кого из инженеров хорошо знаешь?

— Инженеры надо мной смеяться станут, как Анохин.

— Постой! Ключников, кажется, говорил, что ты был в одном партизанском отряде с Петровой, — продолжал Медведев, не слушая Щупака. — Не так ли?

— Так, — подтвердил Щупак.

— Вот тебе записка к ней. Иди и начинай работать. За все, что из этого выйдет, отвечаю я. Мы сможем совладать с нашей шахтой, только если соединим усилия каждого из нас. Ты понимаешь: каждого! Значит, и твои тоже.

Как Щупак ни отнекивался, ему пришлось в тот же день пойти к Вере Петровой.

Вера Петрова быстро поняла идею Щупака, и они засели за работу.

Они засиживались до поздней ночи над чертежами и справочниками. Самым трудным оказалось найти способ легко и точно регулировать давление жидкого воздуха, а вместе с ним силу и форму струи, вырывающейся из форсунки.

Несколько дней их преследовали неудачи. Но Щупак доказал, что под его рыжей шевелюрой работает мозг изобретателя. Он нашел решение и привел Веру в восторг его простотой и остроумием.

Через десять дней Щупак торжественно сдал в цех опытных конструкций все чертежи и расчеты своей форсунки. Еще через два дня началось изготовление опытного образца. Образец делался под наблюдением и при непосредственном участии автора.

Глава пятая На командном пункте

Командный пункт основного забоя помещался в девятом защитном зале, на глубине четырех с половиной километров под землей. Это был тот самый зал, начало проходки которого Дружинин, Медведев и Ключников осматривали полторы недели назад. Теперь он был совсем готов, а проходка ушла далеко вниз.

За столом сменного инженера сидел Анохин. Он дремал, утомленный ночной напряженной работой. Его красивое, несколько кукольное лицо выглядело помятым и обрюзгшим, веки были полузакрыты.

Работа в забое шла ровно, особо важных дел не было. Анохин мог позволить себе минуту отдыха.

Сзади Анохина в глубине помещения командного пункта тихо переговаривались техники и монтеры ремонтных и аварийных бригад, дежурные осветители и телефонистки.

Направо от стола сменного инженера мерцал розоватым светом экран телевизора. Там можно было рассмотреть горевший огнями забой и маленькие человеческие фигурки, уверенно двигавшиеся среди камня, пара и машин.

Рядом с экраном блестел черным лаком ручек и кнопок пульт управления и белела мраморная доска с приборами и разноцветными огнями сигнальных лампочек.

Вздрагивавшие стрелки приборов указывали температуру в забое, давление, содержание вредных газов, силу тяги вентиляторов, скорость циркуляции аммиака в трубах охлаждения.

За показанием приборов следила помощница Анохина, дежурный диспетчер Маруся Кускова. Она неторопливо прохаживалась около пульта управления.

Эта подвижная, всегда подтянутая девушка выполняла свои обязанности с каким-то особым рвением и удовольствием. Чтобы узнать, как обстоят в забое дела, достаточно было посмотреть на Марусю.

Ключников недаром говорил, что лучший из известных ему измерительных приборов — это лицо Маруси Кусковой. Если работа ее смены шла хорошо, Маруся сияла и хорошела на глазах у всех. Если плохо — Маруся мрачнела, хмурилась и выглядела, как человек, обиженный в своих лучших чувствах.

Сейчас Маруся была полна бодрости. Она улыбалась и что-то весело мурлыкала себе под нос. Анохин мог дремать спокойно.

Ровный шум электрических моторов и мирное пыхтение воздуходувок в машинном отделении действовали на Анохина усыпляюще. Равномерный грохот забоя доносился сюда, как шум бушующего вдалеке моря.

Время от времени Анохин посматривал на выход в основной ствол шахты, видневшийся за открытыми массивными створками дверей защитного зала.

В ярко освещенной голубой дымке ствола проносились вниз и вверх лифты.

Анохин сердито думал о Вере Петровой, которая должна была его сменить. Она предупредила по телефону, что задержится в центральной лаборатории.

Наверное, опять потащила туда эти руды, которые мерещатся ей на каждом шагу. Удивительно вздорный и суетливый характер у этой девушки из Донбасса! За что бы ни взялась, всюду непременно хочет порох изобрести…

Мысли о Вере привели Анохина в такое раздражение, что его дремота прошла. Он поднялся с места, незаметно потянулся и строго посмотрел на Марусю. Та ответила ему безмятежной и веселой улыбкой.

Анохин убедился, что беспокоиться ему не о чем, и пошел в буфет перехватить чего-нибудь перед завтраком, ожидавшим его наверху.

До буфета было недалеко. Просторное, похожее на большой заводской цех помещение защитного зала разделялось на две половины. Правая половина была производственная, за командным пунктом начиналось машинное отделение, дальше шла монтажная мастерская и различные склады. Левая половина — бытовая. Здесь помещался врачебный пункт, душ, отличный буфет с выбором прохладительных напитков, которому мог бы позавидовать столичный ресторан, помещения для отдыха с мягкой мебелью и койками для желающих полежать.

Работа в шахте утомляла людей. Крайне важно было, чтобы шахтеры могли отдохнуть как можно лучше. За обслуживанием рабочих в защитных залах лично следил парторг Медведев и строго взыскивал с виновных за малейшее упущение.

Вера действительно задержалась в центральной лаборатории строительства, где заканчивался анализ принесенных ею вчера образцов породы.

На второй трети пятого километра шахты опять начали встречаться пещеры.

К удивлению Веры, главный инженер строительства Ключников никакого интереса к ним не обнаружил и воспользовался пещерами только для того, чтобы ускорить проходку.

Не дальше как вчера подрывники наткнулись на длинную узкую пещеру. Она тянулась на глубину пятидесяти метров.

Ключников не дал никому возможности осмотреть породы, из которых состояли стены пещеры. А породы были крайне интересные; Вера считала, что они чуть не наполовину состояли из руд редких металлов.

Через несколько часов место, где была пещера, уже забетонировали толстым слоем жароупорного бетона, и проходка вгрызлась дальше в глубь земли. А раздробленную породу вынесли наверх ковшами подъемника и, очевидно, высыпали в море.

Вере стоило больших трудов добыть несколько образцов камня из пещеры.

Эти образцы она и отнесла в лабораторию.

Анохин примерно так и представлял причину задержки своей сменщицы и негодовал на Веру, заставившую его сидеть лишнее время в шахте.

Наконец Вера Петрова приехала в очередном лифте и вошла в защитный зал. Анохин с облегчением вздохнул.

Вера была в черном блестящем самоохлаждающемся костюме. Он облегал ее плотную фигуру, как нарядное шелковое платье. Вера раскраснелась от спешки и была так взволнована, что у Анохина упреки замерли на губах.

— Глубина — четыре тысячи семьсот восемнадцать метров. Температура породы — триста пятьдесят шесть градусов. В забое — тридцать девять, — доложила Маруся Кускова, поднимаясь навстречу Вере.

— Как вчерашняя пещера? — спросила Вера коротко.

— Осталась позади. Она позволила сделать скачок почти на шестьдесят метров за сутки. Все показатели в норме, происшествий нет, проходка идет дальше, — четко закончила доклад Маруся.

— Осталась позади… — протянула Вера. — Жаль, честное слово, жаль! Там была какая-то особенная руда, я так и не узнала — какая. В моем образце оказался только ванадий. Так все и пропало.

— Нет, не все, — улыбнулась Маруся. — Я знаю, что вас интересует. Вот, прошу вас, — она протянула Вере небольшой мешочек с камнями. — Это достал для вас Щупак, когда закладывал заряды в пещере.

Вера засияла от радости.

Спасибо большое! Вот молодец Щупак! Золото, а не человек…

— Он спустился в пещеру последним и оставался там, пока не кончился запас жидкого воздуха в защитной сетке. Просил вас раскрыть мешок при мне, — продолжала Маруся, — Наверное, нашел что-нибудь интересное.

— Он сумасшедший, ваш Щупак. Ему море по колено. Сварится когда-нибудь заживо, — вяло заметил Анохин.

— Он смелый человек и настоящий мужчина, — с вызовом сказала Маруся, по-видимому недолюбливавшая Анохина.

Анохин только усмехнулся.

— Все эти выдумки ни к чему хорошему не приведут… Люди не понимают, что делают, — сказал он безнадежно.

Вера развязала мешок и высыпала его содержимое на стол. Вместе с кусками разноцветной породы на стол упали большие драгоценные камни.

Они сразу заиграли всеми цветами радуги и засияли снопами света. Один камень, блестевший особенно ярко, был величиной с голубиное яйцо.

— Вот это находка! — воскликнула Вера. — Никогда в жизни не видела ничего подобного. Миллионное богатство! Теперь я возьму Ключникова в оборот: алмазами швыряться ему никто не позволит!

Маруся, дежурные монтеры и техники подошли к столу и с удивлением рассматривали добытые Щупаком сокровища. Того, что лежало у них перед глазами, они не могли бы увидеть даже в богатейших сокровищницах мира.

Вера перебирала драгоценные камни и рассматривала их на свет.

— Смотрите, вот еще четыре алмаза поменьше, вот берилл, вот два рубина, — перечисляла она. — А ведь все эти камни собраны за каких-нибудь полчаса. Сколько же их осталось в пещере и сколько, быть может, уже выброшено в море! А в этих бурых простых камнях, наверное, редчайшие руды… Ну, берегись, Ключников, теперь тебе не сдобровать!..

Анохин с улыбкой смотрел на Веру. Потом он поднялся, подошел к столу, взял в руку один из алмазов и тут же пренебрежительно бросил обратно.

— И охота вам заниматься этими блестящими игрушками! — сказал он, внимательно глядя на Веру. — Вы молоды и хороши собой, драгоценности могли бы вас сделать прекрасной. — Анохин сделал паузу, и его глаза блеснули. — Но мы живем в другой век… Эти камни не для вас, носить их вы не будете. А раз так — не все ли равно, что было в пещере и чего там не было?..

— Что мне до этих побрякушек! Я думаю об алмазных бурах. Нашей шахте они нужнее, чем кому бы то ни было. Может оказаться, что наших алмазов хватит на все буровые работы в стране, — сухо возразила Вера.

— Вы не хотите меня понять… — продолжал Анохин, не обращая внимания на неприязненный тон Веры. — До этого ли вам, когда в шахте сорокаградусная жара и мы варимся здесь, как в кастрюле! И при этом, — он понизил голос, — заметьте: варимся на вулкане! Кто вам поручится, что он не взорвется в любую секунду? Под нами расплавленная лава, сжатая до предела огненная стихия, которая ищет и не находит выхода… Человек перед ней козявка, муха…

В тоне Анохина звучало отчаяние. Чувствовалось, что мысль о лаве не дает ему покоя и лишает его самообладания.

Он расстроился и, видимо, ни о чем другом думать не мог.

Вера и раньше догадывалась, что Анохин трус и эгоист. Сейчас она еще больше укрепилась в своих подозрениях.

— Не слушайте его, он просто боится. Вы бы видели, что с ним делалось во время последнего взрыва! — шепнула Маруся, когда Анохин отошел. — Он извивался, как змея, и зажимал уши обеими руками.

— Вижу, — тихо ответила Вера и взялась за бумаги, лежавшие на столе. — Когда следующий взрыв? — спросила она, не желая продолжать разговор об Анохине.

— Через сорок минут…

Зазвонил телефон, Маруся взяла трубку.

— Забой?.. Отлично, давайте… Минутку, я возьму мел…

Маруся подошла к большой доске с показателями, стерла цифру «4718» в графе «Глубина» и написала новую — «4727», в графе «Температура породы» поставила цифру «363», а в графе, где указывалась температура в забое, поставила цифру «41».

Это была очередная сводка. Первая половина утренней смены заканчивалась, результаты ее работы уже были известны.

— Только что вошли в новую пещеру, — сообщила Маруся инженерам. — Один из бурильщиков попал сверлом в пустоту. Из отверстия вырвалась сильная струя горячего газа. Она вытолкнула обратно заряд, который пытались заложить в скважину.

— Новая пещера, отлично! — обрадовалась Вера. — Теперь повоюем!

— Опять резкий скачок температуры! — воскликнул Анохин, подходя к доске. — Лава ближе и ближе с каждым метром…

— Да полно вам о лаве беспокоиться! Сейчас я приму смену, и вы будете свободны. Через пять минут, — сухо сказала Вера и посмотрела на часы.

— Не верьте им, здесь ничему верить нельзя, — печально сказал Анохин, указывая на часы. — Ваши часы врут так же, как и мои. В этой шахте даже часы сходят с ума. Они то бегут вдвое быстрее, чем нужно, то останавливаются вовсе. Безумие на каждом шагу…

Мне некогда вас успокаивать. Если вам так плохо, обратитесь к врачу, — зло оборвала его Вера.

Глава шестая Пещеры

Выброс горячего газа едва не стоил жизни рабочему, который на него натолкнулся. Давление газа было так велико, что бурильщика отбросило на несколько метров вместе с его буровой машиной.

Однако за полчаса, оставшихся до конца смены, бурильщики и подрывники все же успели унять ярость газа.

Бурильные машины скопом навалились на камень, и новые скважины вскоре дали дополнительный выход газу. Давление сразу упало. Теперь можно было заложить в скважины заряды для очередного взрыва.

Обычно взрывы производились восемь раз в сутки — через два с половиной часа каждый. На время взрывов люди укрывались в защитных залах. Если взрыв происходил не слишком близко и был не очень сильным, то массивные стальные створки, отделявшие защитные залы от шахты, не закрывались.

Однако на этот раз Вера решила принять дополнительные меры предосторожности. Еще не удалось установить, что за газ вырывался из пещеры. Створки приказано было закрыть.

Кроме того, Вера распорядилась, чтобы заряд взрывчатки был не слишком велик: в новой пещере опять могли найтись алмазы, Вера хотела, по возможности, не повредить ее.

Замигали лампы, подавая привычные сигналы. Один за другим побежали лифты из забоя.

Полуголые, разгоряченные шахтеры, выйдя из лифта, с удовольствием вдыхали прохладный воздух защитного зала и спешили к буфету. Там их ждали ряды разноцветных бутылок с соками всех фруктов, ягод и овощей, которые росли на советской земле.

Бурильщики и механики ели мороженое и запивали лимонным соком, электрики предпочитали сосиски и пиво, а среди охладителей почему-то пользовалось особым успехом ледяное газированное молоко, которое они закусывали шоколадом.

Зажурчала вода в душевой: прохладная влага полилась на разгоряченные тела.

Кто-то включил радио. На острове уже наступило утро, а в Москве еще только ложились спать. Всем знакомый, бодрый голос московского диктора читал вечерний выпуск последних известий, затем раздался милый сердцу каждого советского человека бой часов Спасской башни Кремля.

Здесь, на глубине более четырех с половиной километров под землей, в шахте, расположенной на маленьком полярном островке, эти звуки казались особенно торжественными.

Последним поднялся в зал Щупак со своими подрывниками.

Вера хотела поблагодарить его за собранные камни, но уже не могла отойти от своего стола.

Загорелась красная лампа, означавшая, что движение во всей шахте прекратилось.

Вера подошла к пульту управления и передвинула одну за другой несколько рукояток.

Раздался громкий звонок. В тишине, наступившей после выключения машин, он показался оглушительным.

Замерцали разноцветные лампочки на доске управления, глухо зашумели невидимые моторы.

У входа начали медленно выдвигаться из стен тяжелые стальные створки. Массивные и толстые, как броня, они медленно ползли навстречу друг другу, отделяя защитный зал от ствола шахты.

Широкий прямоугольник входа, постепенно суживаясь, превратился в щель, которая затем плотно сомкнулась.

Прошло несколько секунд, затем лампочки на доске управления мигнули, и пол под ногами людей слегка дрогнул. Снаружи донесся глухой гул далекого взрыва. Защитный зал был так хорошо изолирован от шахты и защищен такой броней, что если закладывалось меньше двух тонн взрывчатки, здесь вообще ничего не было слышно.

Вера снова взялась за рукоятки управления. Послышался гул моторов: заработали мощные вентиляторы, отсасывающие из забоя газы и пыль, поднявшуюся при взрыве.

Прошло десять минут.

Маруся напряженно смотрела на стрелки автоматических приборов. Стрелки дрогнули, пришли в движение и остановились.

— В забое пятьдесят три по Цельсию, в главном стволе — тридцать восемь градусов. Состав воздуха и там и здесь без особых изменений, только несколько повышено содержание гелия и водорода, — доложила Маруся.

— Давление? — спросила Вера.

— Ниже обычного на пять миллиметров. Вентиляторы создают дополнительное разрежение.

Раздался тот же пронзительный звонок, и створки, закрывавшие вход, начали раздвигаться.

Свет в стволе уже был включен. Показалась обычная голубоватая дымка шахты и переплетения толстых, как бочки, труб на противоположной стене.

Отдохнувшие рабочие начали один за другим садиться в лифт.

Только теперь, наконец, Вера смогла поговорить со Щупаком.

— Спасибо за внимание, Рыжий Чорт! — она крепко пожала ему руку. — Если увидишь еще что-нибудь в таком роде, обязательно дай знать и постарайся опять добыть образцы.

— Есть добыть образцы, Вера Никифоровна. Будет сделано, — отозвался Щупак.

Вера внимательно посмотрела на старого приятеля.

— Ты что-то бледен сегодня, Щупак. Как ты себя чувствуешь в забое?

— Отлично! — весело отозвался Щупак. — Будто родился и вырос здесь. Сегодня недоспал немного — возился ночью с форсункой. Образец уже готов, завтра можно начинать испытания.

— Хорошо, приходи вечером, договоримся об испытании. Я уверена в успехе… Как ты думаешь — открылась новая пещера или нет?

Щупак и Вера подошли к краю ствола и, перегнувшись, посмотрели вниз.

Насколько можно было судить с высоты двухсот пятидесяти метров, отделявших зал от забоя, там мало что изменилось. Только появились новые горы беспорядочно наваленного камня и дымилось какое-то темное пятно у одной из стен.

— Кажется, я не ошиблась! — радостно воскликнула Вера. — По-моему, это вход в новую пещеру. Ну, Щупак, многое теперь от тебя зависит! Пока будут убирать породу, постарайся обследовать все, что удастся. Если пещера велика, я пошлю туда еще двух подрывников. Торопись, через пять минут идет первый лифт. Я приеду вслед за тобой.

— Вера Никифоровна, главный инженер Ключников требует вас к телефону! — окликнула Веру Маруся Кускова.

— Скажи ему, что открылась новая пещера и я отправилась в забой вместе со Щупаком.

Щупак побежал в склад и быстро вернулся с двумя защитными сетками — для себя и для Веры.

Тем временем Вера взяла асбестовые мешки, молотки, кислородные маски и другие вещи, которые могли понадобиться в пещере, и направилась к лифту. Она решила спуститься в пещеру одновременно со Щупаком Они уже входили в лифт, когда Маруся снова окликнула Веру:

— Он потребовал вернуть лифт аварийным управлением и немедленно доставить вас к телефону. Если вы задержитесь — распорядился не начинать работы в забое, пока он не приедет. Такое же распоряжение мне передал старший диспетчер Левченко…

— Вот не вовремя! — буркнула Вера и нехотя пошла к телефону.

Разговор был короткий. Говорил только Ключников. Он не дал Вере сказать ни слова. Вера вернулась удивленная и несколько растерянная.

— Начинайте уборку породы. К отверстию пещеры не подходить. Щупак, оставайся здесь, тебя хочет видеть главный инженер, он сейчас приедет. Аварийной команде спуститься в забой, — передала она распоряжение главного инженера.

Через двадцать минут пришел быстроходный пассажирский лифт, из него выскочил запыхавшийся, разгневанный Ключников и тут же напустился на Веру.

— Что это вы устраиваете? Знаете, что вы могли наделать, если бы я вас не п-перехватил?

— Ничего особенного. Достала бы еще вот таких камешков. — Вера высыпала перед Ключниковым содержимое мешка, принесенного Щупаком.

Но ни алмазы, ни бериллы, ни образцы руды не произвели на Ключникова никакого впечатления. Он даже не глянул на них.

— П-пора п-понять, что это самая глубокая шахта на земле, — продолжал он, заикаясь от возмущения. — Здесь п-партизанить нечего, лихими налетами ничего, кроме беды, не наделаете…

— Да успокойтесь вы, ведь ничего не произошло! — рассердилась, наконец, Вера. — Проходка подошла к новой пещере. Я распорядилась выбирать породу и подготовлять новый взрыв, но хочу предварительно обследовать пещеру. Там могут опять найтись алмазы и руды редких металлов. Проходить мимо такого богатства нельзя: я считаю своим долгом взять то, что само идет нам в руки…

Вера сердилась, но говорила спокойно. Она была уверена в своей правоте. Но Ключников не стал ее слушать.

— Категорически запрещаю! — прервал он Веру. — Взрывать, не теряя ни минуты. Не подпускать к пещере никого, кроме бурильщиков и подрывников. Где Щупак?

Голос Ключникова звучал резко и был полон удивившей Вору властности. Она еще не видела его таким. Перед ней стоял сейчас уверенный в себе и строгий командир, а не добродушный, мягкотелый ученый. Кизнь и работа на суровом Острове Черного Камня совсем изменили его.

— Послушайте, Щупак, — обратился Ключников к подошедшему подрывнику. — Вы самый умелый и ловкий из наших подрывников. Вы согласитесь взять на себя риск, которому иначе подвергнется целая бригада, и проделать самую опасную работу в одиночку?

— От таких вещей никогда не отказывался, — просто ответил Щупак.

— Отлично, слушайте приказ. Расширить входное отверстие пещеры. Опуститься в защитной сетке на полную глубину и подготовить закладку зарядов. Обстановку докладывать каждые пять минут по телефону. Заряды подготовить с таким расчетом, чтобы сразу обрушить пещеру целиком. И делать все быстро, не теряя ни секунды. Все, идите.

Щупак повернулся и побежал к лифту.

— Породу выбрать как можно скорее. Подготовку к новому взрыву закончить до окончания смены, — продолжал давать распоряжения Ключников.

— Но ведь в пещере алмазы. Я возражаю, — возмутилась Вера. — В Кимберлее, в Южной Америке, алмазы добывают в очень похожих структурах.

— Поговорим об этом после, у меня нет времени слушать ваши возражения. Давайте сюда камни, я распоряжусь ими на свободе, — сказал Ключников так же резко и спрятал в карман мешочек с драгоценными камнями.

Щупак спустился в забой. Отверстие пещеры еще дымилось, но уже не было темным, — рабочие успели опустить туда кабель с целой гирляндой ярко горящих электрических ламп.

Это были новые лампы, специально изготовленные для шахты. Небольшие, как теннисный мяч, сделанные из очень толстого, почти сплошного стекла, они выдерживали любое давление, любые сотрясения и горели, как прожекторы. Сейчас в пещере было еще светлее, чем в забое.

Вокруг входа в пещеру стояли бурильные машины. Пневматические молотки быстро долбили края провала, камень осыпался вниз, отверстие расширялось у всех на глазах.

Двое рабочих вытащили из пещеры опущенный туда тонкий шнур с подвязанным к нему грузом и термометрами. Дежурный инженер взял телефонную трубку.

— Глубина пещеры — двадцать два метра, температура — триста семьдесят два градуса, — сообщил он на командный пункт.

Щупак надел кислородную маску и шлем с телефонной трубкой, взял электрический бур и отбойный молоток и залез в защитную сетку, окружившую его тело со всех сторон.

В маске и черном блестящем самоохлаждающемся костюме он был похож на диковинное морское существо, заключенное в клетку из проволоки и мягкой дымящейся сетки.

Лебедка, к тросу которой прикрепили сетку, подхватила Щупака, словно рыбу, попавшуюся в сеть, подняла в воздух и начала плавно опускать в отверстие пещеры.

Щупак повернул регулятор жидкого воздуха, и слегка дымившаяся сетка покрылась облаком осаждавшегося пара. Холодный ветер вырывался через бесчисленные поры защитной сетки, закрывая доступ раскаленному воздуху пещеры.

Щупак оказался в узком, вытянутом в глубину гроте. Стены грота блестели и переливались тысячами разноцветных огней. Полосы черного и красного камня перемежались с полосами желтого и зеленого и сменялись скоплениями разноцветных мерцающих кристаллов.

Пласты застывших пород причудливо загибались, извивались и завязывались в узлы, будто перемешанные гигантской ложкой.

У Щупака не было времени любоваться этим удивительным зрелищем.

Он командовал по телефону движениями лебедки и передавал свои наблюдения Ключникову, не отходившему от телефона.

Одновременно он делал еще одно дело, но Ключникову о нем ничего не говорил.

Когда сетка приближалась к стенкам грота, Рыжий Чорт методически отбивал куски различных пород и складывал в мешок.

Он раскачивал сетку и чуть не вылезал из нее наружу, чтобы достать переливающиеся огнями кристаллы драгоценных камней. Здесь их было еще больше, чем в предыдущей пещере, и они были еще крупнее.

В углублении, куда он решил заложить взрывчатку, Щупак нашел чуть не килограмм алмазов. Один из них был величиной с небольшое яблоко.

Спрятав алмазы в наполнившийся до краев мешочек, Щупак начал быстро бурить в темном ноздреватом камне отверстия для взрывчатки.

Глава седьмая Начало осени

Дружинин проснулся в отличном настроении.

А утро было сумрачное, хмурилось небо, и накрапывал мелкий дождик. Над горами висел туман, за мокрыми стеклами окон виднелся свежий снег, который выпал на вершинах гор этой ночью.

Короткое северное лето шло к концу. Зелень травы на низменной части острова заметно потускнела, листья маленьких рябиновых кустиков около дома, где жил Дружинин, начали желтеть.

Но Дружинина не пугала ни надвигавшаяся штормовая осень, ни предстоявшая темная полярная зима с лютыми морозами, злой пургой и обильными снегопадами, которые завалят остров сугробами чуть не в тридцать метров высотой.

Пожалуй, никогда еще Дружинин не чувствовал себя гак уверенно и бодро, как теперь. Проходка шахты шла с невиданной быстротой, другие работы тоже не отставали.

Когда Дружинин приехал сюда, глубина шахты едва достигала четырех километров. Теперь она уже приблизилась к пяти. А ведь прошло только несколько недель.

Сооружение основной части главного ствола шло к концу. Еще тысяча метров вниз, и строители шахты начнут проходку труб-каналов.

Работать на больших глубинах становилось все труднее.

Температура земли повышалась с каждым метром. Но страшный жар недр, переваливший уже за четыреста градусов, успешно преодолевался остроумной системой охлаждения и вентиляции.

Правда, некоторые шахтеры не могли приспособиться к повышенному давлению. Их пришлось перебросить на работу на поверхности.

Зато остальные работали отлично, несчастных случаев почти не было, и темп стройки непрерывно нарастал.

Шахта шла вниз вдоль трубы кратера потухшего вулкана. Место закладки шахты было выбрано очень удачно. Когда-то здесь вырывалась из-под земли огненная жидкая лава. Теперь по тому же пути спускались вниз проходчики. Пещеры, встречавшиеся на трассе проходки, ускоряли и облегчали работу.

Самая смелая фантазия не могла предвидеть, что проходка шахты пойдет так быстро. Успехи проходчиков и строителей давали основания рассчитывать, что вместо пяти лет строительство на Острове Черного Камня удастся закончить за три с небольшим года.

Это означало, что строительство первого в мире подземного котла обойдется значительно дешевле, чем предполагалось.

Мало того, страна должна была получить на два года раньше все блага, которые сулил первый подземный котел.

Дружинин и его помощники прилагали все силы к тому, чтобы пар, который пойдет из-под земли, сразу же начал работать.

Рядом с каналом, который должен был принять воды реки и направить их в шахту, подготовлялась постройка электрической станции на два с половиной миллиона киловатт.

Уже бетонировались фундаменты для первых двух огромных турбогенераторов, на двести пятьдесят тысяч киловатт каждый.

Этой станции предстояло включиться в грандиозное восточное электрическое кольцо, которое охватывало огромную территорию от склонов Урала до Курильских островов и от гор Памира до берегов Северного Ледовитого океана.

Кольцо объединяло работу сотен гидростанций, среди которых были самые мощные в мире гидроэлектрические станции, тепловые станции Черемхова, Кузбасса и Тунгусского бассейна, станции, работающие на атомной энергии и на энергии ветра в горах Памира…

Кольцо питало энергией всю промышленность, весь транспорт все города и поселки восточной части Советского Союза.

Одним из звеньев этого огромного кольца должна была вскоре стать первая в мире электрическая станция, работающая на тепле глубоких недр земли.

Постоянный ток высокого напряжения, вырабатываемый новой станцией, должен будет передаваться на материк без проводов, по новой системе, недавно разработанной советскими электротехниками.

Дружинин с гордостью думал о том, что станция острова будет далеко не последним звеном великого кольца. Ведь ее мощность уступит только станции на атомной энергии в Белых Камнях и еще одной станции в устье Енисея.

Сегодня Дружинин впервые почувствовал, что дело идет к успешному концу, и увидел остров, каким он станет через два года.

Это доставило ему острое чувство счастья. Так радуется художник, когда видит, что из грубых мазков на полотне начинает возникать волнующий его образ. Образ на картине существует уже сам по себе, независимо от фантазии художника. Художник может умереть, образ будет жить.

И почему-то сегодня, как никогда, ярко вспомнилась Дружинину Валентина Чаплина. Он достал из стола пожелтевший портрет, вырезанный когда-то из фронтовой газеты и сопровождавший Дружинина во всех путешествиях.

На нем Валентина казалась похожей на девочку, которая в шутку надела военную форму. Лицо у нее было веселое и слегка удивленное. Сходства с красивой самоуверенной женщиной, которую он видел в квартире академика Шелонского, было мало, только насмешливое выражение глаз осталось прежнее.

Со времени отъезда Валентины в Чехословакию Дружинин не имел о ней никаких сведений. Но был уверен, что она помнит их разговор и будет ждать, пока он придет к ней.

Да, он придет к ней, как только добьется своего!

Пока Дружинин одевался, из соседней комнаты доносился лай Камуса, звон посуды и ворчливый голос Задорожного, упрекавшего в чем-то собаку.

На Острове Черного Камня Дружинин и Задорожный снова поселились вместе.

Задорожный занимал нижний этаж небольшого, плотно сколоченного бревенчатого дома, а Дружинин и Камус жили на верхнем.

Задорожный по-прежнему проявлял самую нежную заботу о своем начальнике и бывшем командире. Когда бы ни поднялся Дружинин, стол к завтраку уже был накрыт и кофе сварен. Как бы поздно он ни вернулся домой, его ожидал ужин.

И Дружинин и Задорожный были очень заняты. Они виделись только рано утром или поздно ночью за столом в комнате, увешанной новыми картинами Задорожного. Большую часть суток оба проводили на работе. Дома оставался только Камус.

Дружинин вошел в столовую, перебросился несколькими фразами с Задорожным и, быстро выпив кофе, спустился вниз вместе с Камусом.

Пес скучал, оставаясь целыми днями в одиночестве. Сегодня был один из редких дней, когда Дружинин мог взять его с собой.

На крыльце Дружинина встретила редкая серая сетка дождя — погода портилась все больше.

— Что же, дождь, так дождь, — сказал Дружинин, застегивая плащ и натягивая на голову капюшон. — Не боишься промокнуть, Камус?

Камус завилял хвостом и запрыгал от удовольствия, показывая всем своим видом, как он рад отправиться гулять с хозяином.

Дружинин сошел с крыльца к стоявшему перед домом мотоциклу. Камус ловким прыжком занял место пассажира в коляске.

Дом, где жил начальник строительства, стоял на склоне горы, неподалеку от здания управления. Отсюда открывался прекрасный вид на всю внутреннюю часть острова и на бухту, вода которой сейчас была похожа на серый бархат. Далеко внизу высились выросшие вокруг шахты новые, величественные сооружения, но сейчас все это расплывалось в затянувшей остров сетке мелкого дождя.

Мотоцикл быстро понесся вниз, к порту. Там продолжалась разгрузка пароходов.

Около мола стоял на причале морской глиссер.

Дружинин направился к нему.

— Заводите моторы, выйдем в море, — распорядился он.

— В открытом море будет болтать, — предупредил пожилой капитан глиссера, стоявший на застекленном командном мостике.

— Пусть болтает, — усмехнулся Дружинин.

Глиссер, напоминающий двухкорпусный бескрылый гидросамолет, был устойчив на воде и выдерживал даже десятибальную бурю.

Дружинин поднялся на борт глиссера. Заревели моторы, завертелись пропеллеры, и глиссер, скользнув по серой воде бухты, быстро вошел в проход, соединявший ее с открытым морем. Отвесные стены скал взметнулись вверх, и ревущий глиссер побежал в полумраке узкого прохода между горами.

Вот стены начали расступаться, и перед Дружининым, стоявшим на мостике, открылся бескрайний серый простор бурного полярного моря.

Море волновалось. Тянулись до самого горизонта белые гребни волн. У берега ревел прибой, совсем не слышный внутри острова. Сразу стало значительно холоднее.

Глиссер повернул направо и, прыгая по волнам, направился вдоль западного берега острова. Он мчался в облаке брызг и пены, его бросало так, что Дружинин был принужден ухватиться за поручни, чтобы устоять, на ногах.

Стремительная скачка по волнам доставляла удовольствие Дружинину. Суровые горы острова казались совсем не такими мрачными, как когда-то.

В их диких очертаниях была своеобразная красота, даже величие. Теперь Дружинин любил эти горы и помнил наперечет каждую из вершин. Горы служили надежной защитой от холодных северных ветров и превращали остров в естественную теплицу. Они помогут осуществить замысел строителей, решивших превратить Остров Черного Камня в цветущий сад.

Дружинин сделал знак капитану, и глиссер направился к берегу, туда, где виднелась в ущелье эстакада транспортера, ссыпавшего вниз камень из шахты.

Раньше это было одно из самых диких и опасных мест побережья. У подножья горы ревели и бесновались волны, разбиваясь о скалы, выступавшие из воды. Теперь скалы и подводные камни были засыпаны. Здесь образовался длинный мыс, преграждавший путь волнам и облегчавший кораблям вход в бухту.

Лента транспортера двигалась и ссыпала камень вниз. Она была едва различима отсюда, с моря. Казалось, что вниз по ущелью мчится стремительная каменная река и обрушивается в море чудовищным каменным водопадом. Мрре кипело, пенилось и отступало перед оттеснявшим его каменным потоком.

— Занятное зрелище, — сказал, наклонившись к Дружинину, капитан глиссера. — Ночью это еще эффектнее. Вчера здесь проходил «Севастополь». Пассажиры рассказывали, что все это светилось, искрилось, горело голубоватым светом. Море казалось освещенным изнутри.

— В этом нет ничего удивительного: камни, падая, бьются и трутся один о другой, возникают электрические заряды… Вот светящееся от камней море — это что-то новое. Надо будет разобраться, в чем здесь дело, — сказал задумчиво Дружинин.

— По-моему, здесь насыпано уже достаточно, — заметил капитан. — Можно перенести транспортер в другое место.

— Я уже думал об этом, — отозвался Дружинин. — Что, если мы перенесем транспортер на другую сторону от входа в бухту? Это даст что-нибудь?

— Конечно. Тогда в бухту можно будет входить при любой буре. Хорошая мысль, — поддержал Дружинина капитан.

— Значит, так и сделаем.

Глиссер повернул обратно и снова помчался, подпрыгивая на волнах. Дружинин отметил на карте новое место для транспортера.

Затем глиссер набрал полную скорость и пошел в обход острова.

Вернувшись в порт, Дружинин обратил внимание на грузовики с красными флажками. На грузовики осторожно грузили какие-то ящики со стоявшего у причала парохода.

— Что возите? — спросил Дружинин, подойдя к девушке-шоферу в синем комбинезоне.

— Взрывчатку на склад, в пещеры на восточном склоне, — быстро и точно ответила высокая девушка с продолговатыми синими глазами.

— Я поеду с вами. Надо посмотреть, что там делается, — сказал Дружинин и открыл дверцу кабины.

— Нет, не поедете! — резко ответила девушка, захлопывая дверцу, — Машинам со взрывчаткой брать пассажиров запрещается…

— Я не пассажир. Я начальник строительства, Дружинин.

— Начальник строительства? — с сомнением протянула девушка и недоверчиво посмотрела на высокого человека в дождевом плаще, накинутом поверх желтой кожаной куртки. — А вы правду говорите, что вы начальник?

— Можете не сомневаться! Поехали, — улыбнулся Дружинин, усаживаясь рядом с девушкой.

По дороге к пещерам девушка рассказала, что ее зовут Любой, она комсомолка из Днепропетровска и приехала сюда всего два месяца назад.

Сначала ее напугали рассказами о дикости сурового севера. Она была очень рада, когда увидела, что остров совсем не такой, как ей описывали. Теперь она секретарь комсомольского комитета автобазы, у нее интересная работа и много новых друзей.

Ей приходилось несколько раз видеть Дружинина, но она не знала, кто он. Она представляла начальника строительства важным стариком в золотых очках — таким, как его описывал ее ученик в школе шоферов молодой чукча Темген.

— Темген? — рассмеялся Дружинин. — Да ведь он меня отлично знает. Это мой старый приятель. Напомните ему, как он показывал мне дорогу к Белым Камням, он меня сразу вспомнит. Я очень рад, что он приехал и будет шофером. Пусть обязательно зайдет ко мне.

Склад взрывчатых веществ был устроен в горах в самой отдаленной и глухой юго-восточной части острова. Строительство расходовало больше взрывчатых веществ, чем иная армия в разгар жестоких боев. Естественно поэтому, что склад взрывчатки напоминал целый арсенал, особенно теперь, осенью, когда собирался запас материалов для стройки на зиму.

Пещера начиналась у склона большой горы в ущелье, вдоль которого вилась автомобильная дорога.

Люба остановила машину у тяжелых решетчатых ворот.

Машина загудела, и створки ворот медленно раскрылись. Автомобиль въехал в широкий каменный коридор, уходивший внутрь горы.

Еще несколько минут, и автомобиль очутился посреди огромной пещеры. Яркие лампы освещали площадку, на которой остановилась машина. Лампы казались висящими в воздухе: верхние своды пещеры тонули в темноте.

Ряды ламп расходились в разные стороны и напоминали растянувшиеся на темном фоне лапы огненного паука. Под ними виднелись сложенные штабелями ящики, ряды бочек, баллоны, большие кипы и свертки бикфордова шнура.

Рабочие в мягких войлочных туфлях осторожно перегрузили привезенные Любой ящики в вагонетки и повезли их в глубь пещеры.

Дружинин попросил Любу подождать и пошел в том же направлении вместе с начальником склада, бывшим сапером и товарищем по военной службе Корольковым.

Корольков отличался спокойствием и неторопливостью, позволявшими ему проделывать самые невероятные вещи на войне. Его характер как нельзя более соответствовал его теперешней опасной работе. Он слегка хромал. Это были последствия единственного случая, когда он погорячился и раньше времени взорвал мост под немецким поездом.

Тол, динамит, гремучая ртуть, пироксилин, нитроглицерин хранились в этом складе.

На некоторых ящиках стояли только цифры и литеры — это были новые взрывчатые вещества, еще не успевшие получить названия, но уже применявшиеся на острове.

Подрывные работы играли здесь настолько большую роль, что приходилось пользоваться почти всем, чего достигла в этой области техника.

Бикфордовы шнуры, толстые, как рука, и тонкие, как ниточка, взрыватели, капсюли, сосуды и ящики с полыми стенками, в которых закладывалась в горячую породу взрывчатка, дополняли эту коллекцию.

В пещере было сухо и прохладно. Здесь поддерживалась всегда одна и та же температура. С внешним миром склад сообщался только наглухо запиравшимся каменным коридором.

Запасы взрывчатки, разложенные в образцовом порядке, каждую неделю проверялись строгими контролерами-химиками. Опасаться преждевременного взрыва не приходилось. И все же разрушительная сила, сконцентрированная в собранных здесь ящиках, бочках, сосудах и пачках, была так грандиозна, что даже мысль о ней невольно вызывала беспокойство.

— Солидное хозяйство, — заметил Дружинин, глядя на длинные ряды ящиков с толом. — До новой навигации хватит с избытком… Если, конечно, все это не взлетит в воздух… Вот будет фейерверк на всю Арктику! — добавил он, сделав небольшую паузу.

— Ну, нет, — запротестовал Корольков, — этого не случится. Московские эксперты говорят, что здесь все в порядке и опасности никакой нет.

— Знаю, — Дружинин кивнул головой. — Однако, Корольков, масло каши не портит: будем разгружать машины у входа в пещеру, а сюда все доставлять на вагонетках.

— Будем, — согласился Корольков. — У меня тоже нет вкуса к пиротехнике…

— Теперь, Люба, съездим на нефтехранилище. Это здесь неподалеку. А потом обратно в порт, там меня мой пес заждался, — сказал Дружинин, снова усаживаясь в машину.

Машина выехала из пещеры и помчалась дальше в горы. Дружинин сидел рядом с Любой веселый и довольный: сегодня все шло отлично.

— Так я, по-вашему, не похож на начальника? — спросил он у девушки.

— Похожи, — улыбнулась Люба.

— Чем же?

— Садитесь в запрещенные машины, ходите в запрещенные места, среди рабочего дня с собакой в порт приезжаете…

— Только-то?

— Ой, нет, товарищ Дружинин, да что вы! Я просто так, в шутку… Посмей кто-нибудь другой такое про вас… Сконфуженная Люба сбилась и замолкла.

— Строгая, — засмеялся Дружинин, глядя на покрасневшую девушку. — Правильно, Люба, так и надо.

Глава восьмая «Темген — автомобильный начальник»

Чем дольше жил Темген на Острове Черного Камня, тем больше жалел, что не приехал сюда раньше. Здесь для него началась новая, удивительная жизнь.

Он приехал сюда на одном из грузовых пароходов, который заходил по дороге в Рыбачий поселок.

На следующий день по приезде Темген едва не угодил под автомобиль.

Управляла машиной та самая синеглазая девушка, с которой он познакомился полтора месяца назад. Она обругала его за ротозейство, а потом усадила в кабину и отвезла к зданию только что открывшихся на острове курсов шоферов.

Теперь курсы были успешно закончены. Автомобиль, более сильный и быстрый, чем лучшая упряжка ездовых собак или оленей, покорно служил ему, Темгену. Он несся вперед, как ветер, останавливался, пятился назад, возил людей и грузы, он слушался каждого движения Темгена.

Эта удивительная машина, покорная и сильная, снилась Темгену по ночам. На Своем шоферском месте он сидел с таким счастливым и гордым видом, что ему завидовали даже те, кто вовсе не собирался итти в шоферы.

Сожитель Темгена по комнате, насмешливый рыжий подрывник Щупак, тот самый, что купался в бухте Рыбачьего поселка, донимал Темгена насмешками и называл его: «Темген — автомобильный начальник».

Прозвище льстило Темгену, лучшего не придумал бы и он сам. Он чувствовал себя хозяином и начальником своей большой, сильной машины и всех других, ей подобных. Это была упоительная сладкая власть, она доставляла Темгену острое наслаждение.

Кочуя с оленями на Чукотке или охотясь со стариком Рагтаем, Темген часто видел, что человек слаб и во многом зависит от природы.

Наступают холода — он мерзнет; метет пурга — он не может уйти от яранги; нет близко зверя или птицы — он голодает и идет далеко-далеко, чтобы найти пищу. Многое мешает ему жить, а помогают только собака, олень да собственное мужество, трудолюбие и настойчивость.

Здесь, на острове, положение Темгена зависит только от того, как он управляется со своей машиной. Ни о чем другом заботиться не было нужды. А в своем деле он теперь богатырь, способный совершать великие дела. Он мог, например, за один день перевезти столько камней, сколько весь поселок береговых чукчей не перетаскал бы и за год.

Таким могущественным был здесь не только Темген. Такими были все, кто работал на острове.

Щупак был властелином камня: камень рассыпался перед ним на куски и открывал проходы в горячих недрах земли.

Худенького, узкоплечего кранового машиниста Зерновского, обедавшего рядом с Темгеном, слушался огромный кран, который мог поднять Темгена вместе с его автомобилем.

А красивую строгую Любу слушались не только авто мобили, но и водившие их шоферы. Инженеров слушались сотни рабочих. И все вместе — люди и машины — слушались главного начальника Дружинина…

Каждый человек, которого Темген встречал дома, на работе и на улице, умел делать удивительные вещи.

Поэтому Темген совсем не удивлялся, когда видел, что скалы на склоне горы в один прекрасный день вдруг исчезали и на их месте быстро вырастали большие красивые здания. Он спокойно наблюдал, как дикое ущелье начинало расширяться у него на глазах и приобретало форму огромного ведра, лежащего на боку, затем вдруг покрывалось крышей и превращалось в гигантское нефтехранилище…

Только здесь, на острове, Темген впервые по-настоящему почувствовал, какое сильное, умное и великолепное существо человек. Он стал по-новому смотреть и на себя самого и на своих товарищей.

Вывод, который он сделал, был прост и очевиден: надо высоко ценить свое человеческое достоинство, уметь его видеть и уважать в каждом.

Значит, надо итти дальше, совершенствоваться и учиться, надо сделаться умелым мастером, знающим инженером, человеком умным, могущественным, как начальник строительства Дружинин, который затеял и вел теперь все это дело на Острове Черного Камня.

Весть о том, что Дружинин вовсе не старик в золотых очках и собольей шубе, а спутник, которому он указывал дорогу к Белому Камню, крайне удивила Темгена.

Он был даже несколько разочарован. Потом подумал и решил, что это хорошо: стать похожим на такого славного человека приятней, чем на неизвестного старика в собольей шубе…

Темген с радостью пошел к Дружинину и вскоре стал его шофером.

Не было, кажется, уголка на острове, где бы не пришлось побывать Темгену с Дружининым. Если Дружинин задерживался, Темген, ожидая его в машине, брался за книгу. Книг у него было много: их ему доставали и Щупак и Люба, и сам он был записан в двух библиотеках.

Свободные дни он проводил в прогулках по горам или на берегу бухты.

Поучение Щупака о том, что человеку надо закаляться, крепко запало ему в душу. Стало много холоднее, чем в разгар лета, на берегу бухты было пусто, но Темген продолжал отважно окунаться в холодную воду.

Мог же Щупак даже в проруби купаться, чем же он, Темген, хуже?

Он хотел стать одинаково сильным и телом и духом.

С приближением зимы Темгену приходилось ездить все больше и больше.

Дружинин не мог усидеть на месте, он был озабочен и торопился всюду побывать, все ощупать собственными руками, все взвесить и предусмотреть, как генерал, осматривающий войска перед решающим сражением.

Он угощал Темгена шоколадом, который тот обожал, но разговаривал мало и смеялся редко.

Приемник в автомобиле был всегда настроен на волну главного диспетчера Левченко и не выключался пока Дружинин находился в машине. Темгену было категорически запрещено менять настройку.

На этот раз Дружинин с утра поехал на строительство канала для нового русла реки.

До сих пор река проходила довольно далеко от шахты, образуя вокруг нее петлю. Теперь прорывалось новое русло. Оно вело прямо к шахте, которой предстояло поглотить реку целиком.

Новое русло прорезало холмы и скалы ровной глубокой щелью, будто вырубленной топором в каменистой почве острова.

Темген подвез Дружинина к краю обрыва и остановил машину. Внизу на дне выемки, фыркая и содрогаясь, разрывали землю экскаваторы и механические лопаты, напоминавшие огромных железных кротов.

Темген наблюдал, как фигура спускавшегося вниз: Дружинина становилась все меньше и меньше и, наконец, показалась среди напряженно работающих людей и непрерывно движущихся машин.

Отсюда, сверху, Дружинина можно было узнать только по светложелтой кожаной куртке, выделявшейся среди синей и серой спецодежды строителей.

Он разговаривал с рабочими и осматривал машины, работавшие на дне выемки. Это не заняло у него много времени: Дружинин, по обыкновению, действовал быстро.

Темген увидел, как фигура в желтой куртке остановилась около одного из подъемных кранов и повелительно подняла руку.

Ковш крана поплыл к ней и остановился у ее ног. Дружинин оказался в ковше.

Ажурная стрела крана взметнулась, ковш взлетел вверх, и Дружинин вылез из него на уступ холма.

— До чего же здорово! — сказал он, вернувшись к автомобилю. — Поехали, Темген, дальше. На сто первый, потом в монтажный цех.

Объектом номер сто один называлась сортировочная станция, расположенная высоко в горах.

Здесь тщательно проверяли породу, выбранную из шахты, и отбирали из нее все, что представляло ценность. Шахта давала радиоактивные руды и драгоценные камни, прежде всего алмазы.

Кроме начальника объекта номер сто один и нескольких рабочих, обслуживающих объект, сюда имели доступ только Дружинин, Медведев, главный инженер Ключников и главный диспетчер Левченко.

Огромная лента транспортера, которая несла над островом и выбрасывала в море выбранную из шахты породу, выходила в обширное ущелье, застроенное сооружениями необычного вида.

Лента в тридцать метров шириной, похожая на широкое шоссе, изгибалась здесь в сторону, наклонялась набок и ссыпала большую часть породы, на две другие, такие же широкие ленты, проходившие под ней. Потом все три ленты снова изгибались и проходили под строем автоматов, которые выбирали радиоактивные руды.

Эти автоматы относительно просты. Их устройство основано на свойстве радиоактивных веществ делать воздух электропроводным. На автоматах установлены электроскопы. Едва их золотые листочки начинали сходиться под влиянием радиоактивного излучения, как специальное устройство сбрасывало радиоактивную руду с ленты.

Значительно сложнее аппараты для автоматического отбора драгоценных камней. Некоторые из них работали с помощью фотоэлемента, улавливающего отражение света от драгоценных камней. Другие напоминали центрифуги и отбирали камни на основании их удельного веса, третьи пользовались их электрическими свойствами.

Автоматы осматривали, ощупывали, взвешивали буквально каждый камешек из тех огромных гор породы, которые непрерывно выбирались из шахты и затем, проделав воздушный путь над островом, высыпались в море.

Дружинин спешил побывать на сто первом объекте потому, что был озабочен словами капитана о море, светящемся синим светом.

Обычно радиоактивные руды светились зеленоватым светом. Откуда же взялся синий свет? Непонятно также, почему это свечение было таким сильным, что виднелось из-под воды: неужели автоматы были неправильно настроены и выбросили радиоактивную руду?

Темген не разделял волнений Дружинина. На сортировочной станции ему бывать не приходилось, и что там происходило, он не знал.

Он привозил Дружинина к всегда запертым массивным воротам, закрывавшим вход в ущелье, затем подолгу дожидался, пока Дружинин закончит свои дела и тяжелые ворота снова выпустят его наружу.

Так было и на этот раз. Дружинин пробыл в ущелье не слишком долго. Вышел он оттуда озабоченный.

— В монтажный? — спросил Темген.

— Да, — кивнул головой занятый своими думами Дружинин.

Громадное здание главного монтажного цеха состояло почти сплошь из стекла.

Кожаная куртка Дружинина мелькала среди зубчатых колес, массивных стальных валов и приземистых вытянутых кожухов неведомых машин, которые напоминали Темгену увеличенных в десятки раз моржей.

Дружинина знали и любили рабочие, техники и инженеры. На Острове Черного Камня не было человека, с которым ему не пришлось бы поговорить хоть раз.

Темген смотрел через стеклянную стенку монтажного цеха на инженеров, которые почтительно слушали Дружинина, и снова возвращался к своим мыслям о могуществе человека.

Темген старался представить себе, сколько же надо знать и уметь, чтобы распоряжаться всем, что делается на острове. Это ему никак не удавалось: у него не хватало воображения…

Через полчаса Дружинин был уже в шахте. Темген дожидался его у входа в лифтовую станцию.

Иногда, правда редко, Дружинин брал Темгена с собой в шахту посмотреть на работы в забое. Когда Темген в последний раз был в шахте, ему пришлось повидать Щупака, который работал в защитной сетке.

До сих пор он втайне считал Щупака хвастуном и не всегда верил ему. Теперь он простил Рыжему Чорту все его шумные шутки и преисполнился к нему уважением…

Но сегодня Дружинин почему-то отказался взять Темгена вниз. Дымящееся жерло шахты проглотило лифт, в котором опустился Дружинин. Темген вытащил книжку и углубился в чтение.

Шли часы, поднималась смена за сменой, а Дружинина не было. Темгену передали его распоряжение съездить пообедать и вернуться через два часа.

Когда он вернулся, было уже совсем темно. Тянулись из шахты и пересыпались на транспортер бесконечные ковши с породой, поднимались и уезжали на автобусах отработавшие свою смену шахтеры, гасли огни и грохотали под землей взрывы, а Темген все ждал.

Дружинин поднялся из шахты поздней ночью. Он оыл бледен и выглядел крайне утомленным. Над запавшими глазами сурово хмурились брови. Видимо, в шахте было неладно либо Дружинину нездоровилось.

Темген, не спрашивая, куда ехать, направил машину к дому: пусть начальник лучше обругает его за самоуправство, нежели надумает ехать еще куда-нибудь.

Темген выбрал более пустынную верхнюю дорогу: там было меньше шансов встретить кого-нибудь, кто мог задержать Дружинина. Машина поднялась высоко в горы и помчалась среди скал и ущелий.

Дружинин сидел, задумавшись, и, казалось, не замечал, куда едет.

Темная ночь плотно окутывала остров. Луны не было, звезды тоже скрылись за низкими, тяжелыми тучами. Горы сливались с темным небом, лишь слегка белели пятна снега на вершинах.

На повороте дороги Дружинин велел Темгену остановиться и вышел из машины. Темген последовал за ним. Дружинин подошел к краю дороги, оперся на камень и замер в неподвижности, глядя вниз.

Оглушительный грохот стройки слышался здесь совсем слабо. Он смешивался с далеким гулом прибоя: на море бушевал шторм.

— Смотри, Темген! — показал вниз Дружинин.

Дно и нижние склоны гигантской чаши, образуемой горами, мерцали и искрились роями огней.

Огни группировались вокруг поднимавшегося из шахты высокого столба светящегося голубого пара. Столб уходил ввысь и терялся на уровне горных вершин. Он казался осью, вокруг которой вертелось грандиозное колесо стройки.

— Смотри, Темген, — < повторил Дружинин каким-то необычным тоном, — два года назад здесь обитали только звери да птицы. За два года человек сделал вот это, — Дружинин протянул руку по направлению к глухо шумевшей внизу стройке. — Сделали это мы. Через год здесь больше не будет ни снега, ни зимы, ни полярной ночи… Ты знаешь, что такое финики, Темген?

— Какие-то фрукты. Я читал о них в книгах, — не понимая, к чему клонит Дружинин, отозвался Темген.

— Да, тропические фрукты. В общем ничего особенного, я, например, их не люблю. Но они растут на пальмах в самых теплых местах земного шара, в Аравии, в Египте… Так вот, если они тебе понравятся, ты будешь срывать их с пальм и есть. Они вырастут здесь. Ты будешь купаться в бухте круглый год. Там будет так тепло, что в воде вырастут кораллы. А на берегу мы посадим апельсиновые и лимонные рощи. А ты сам будешь ходить на работу в белых брюках и легкой рубашке. Тебе будет очень приятно жить здесь, Темген…

В голосе Дружинина слышались волнение и боль.

«Нет, что-то неблагополучно! — подумал Темген. — Иначе бы Дружинин ни за что не заговорил о приятной жизни среди ночи на глухой горной дороге».

— …Работа твоя будет умная и веселая, — продолжал Дружинин. — За что ни возьмешься, все пойдет вдесятеро скорей. Котел, — показал он на столб освещенного пара над шахтой, — поможет тебе со всем управиться. Ты будешь учиться и станешь таким умным, что и представить трудно. И сильным, очень сильным, Темген!

— Почему все я? — спросил Темген, удивленный непривычным тоном Дружинина. — Я и так учусь, кое-что уже умею, и работа моя хорошая. Дядька Рагтай и не поверил бы, что я стал таким человеком. И я не мерз, сколько Рагтай, не трудился тяжело, как он, и так не мучился. Вот ему такая жизнь куда нужнее: он устал охотиться на морозе, у него болят ноги. И тем, кто строит шахту, тоже нужнее. Я знаю, каково им приходится…

— Конечно, и тем, кто строит, и тем, кто делает для нас все, что привозят пароходы и самолеты. И морякам, и летчикам, и Рагтаю, — отозвался Дружинин, продолжая смотреть вниз. — Подземный котел даст такую жизнь каждому, кто бы он ни был… Даст, обязательно даст… — Дружинин сделал паузу, — если мы устоим.

Он сказал это с таким напряжением, что сердце Темгена дрогнуло и тревожно забилось. Мысль о том, что такие сильные люди, как Дружинин, могут не устоять, еще ни разу не приходила в голову Темгену. Он и сейчас поспешно отбросил ее: «Нет, нет, это ему показалось, не может такого быть…»

— Вы шутите, товарищ Дружинин, — сказал Темген Уверенно. — Кто же тогда устоит, если не мы? Говорят, самое трудное уже позади, осталось меньше, чем сделано…

Да, мы должны устоять. Но самое трудное только начинается. Такую шахту-котел сделать очень, очень трудно, Темген! Это гораздо труднее, чем мы все думали… Поехали домой, уже скоро утро, — сказал Дружинин, отрывая взор от мерцающих огней.

Глава девятая Трудный день

— Нет, я так больше не могу! Прошу меня уволить или перевести в другое место. На постройку дорог, на рытье нового русла для реки, в лабораторию, куда угодно, лишь бы подальше от Ключникова! — с гневом и обидой заявила Вера Петрова, входя в кабинет Дружинина. Она раскраснелась и была полна возмущения.

— Стоит ли так волноваться, Вера? — попытался успокоить ее Дружинин. — Сядьте и расскажите все по порядку. Право же, я пойму вас не хуже, если вы будете говорить тихо.

— Я не могу говорить тихо. О таких вещах надо кричать, мириться с ними невозможно, — заявила Вера.

Прядь вьющихся каштановых волос выбилась из прически и лезла Вере в глаза и рот. Это придавало Вере слегка комический вид. Она смахивала ее рукой, но упрямая прядь возвращалась обратно.

Дружинин едва сдержал улыбку.

— Но что, собственно, произошло? Чем вам не угодил этот негодный Ключников?

— Мало сказать негодный, — охотно подхватила Вера. — Вы только подумайте, Алексей Алексеевич: проходим шахту, натыкаемся на рудные жилы. Хромовые, никелевые, ванадиевые, танталовые, чорт еще знает какие, никому не известные. Находим драгоценные камни: алмазы, бериллы, рубины, сапфиры. Каждый алмаз — это сотни и тысячи метров проходки на буровых работах, вы это знаете лучше, чем я. Иная пещера — целый алмазный фонд… Все страшно нужное и интересное — понятно, ведь мы на глубине, где еще никогда не были люди… А он даже посмотреть ни на что не дает, гонит дальше и дальше, как одержимый! Спешит, кричит, не подпускает никого близко, обрушивает пещеры, норовит одним махом проскочить мимо. По-моему, его одолевает какой-то непонятный страх. Я подозреваю, что он трус, но не понимаю, отчего он боится сокровищ…

— Нет, Ключников не трус. Шахту надо проходить поскорей, отвлекаться некогда. Вы это и сами знаете, — твердо сказал Дружинин.

— Не спорю, — согласилась Вера, — но проходить мимо таких сокровищ я несогласна. Вот смотрите.

Вера перевернула свой портфель и высыпала перед Дружининым груду крупных драгоценных камней, среди которых ярко сверкали найденные Щупаком огромные алмазы.

— Миллионы рублей золотом каждый! — вдохновенно сказала Вера, взяв в руки самый крупный алмаз, напоминавший по форме яблоко. — Подумайте, сколько можно получить за эти миллионы машин, сырья, приборов, книжек, чего угодно, — повторила она, держа алмаз в руках. — Разве этого мало?

— Да, камни отличные. Благодарю вас, Вера, они сослужат нам неплохую службу, — так же спокойно сказал Дружинин и, приоткрыв ящик письменного стола, ссыпал туда камни.

Удивительное дело: они произвели на него ничуть не большее впечатление, чем на Ключникова. Он даже не спросил, откуда они у Веры.

— Позвольте! — воскликнула она. — Эти камни нам дал случай, а нужно, чтобы их давала система. Каждую пещеру надо обследовать и выбирать все интересные породы отдельно, а для алмазов есть смысл проходить специальные штольни…

— Не надо. Подземный котел дороже всяких алмазов, — отрезал Дружинин. — Есть вещи более ценные, чем алмазы, и то мы сейчас за ними не гонимся, — глухо сказал он. — Самое дорогое на свете — человек, сейчас нам приходится заботиться только о нем. А всякие ископаемые сокровища от нас не уйдут.

— То есть как это не уйдут? — вспылила Вера. — Как это не уйдут, когда транспортер сваливает в море все подряд, в том числе, быть может, и алмазы? Как можно надеяться на сортировочную станцию, когда алмазы сами идут здесь в руки! Я убеждена, что на сортировке неизбежно прозевают лучшие из них. Ведь мы даже не знаем, что выбрасываем.

— Знаем, Вера. Отлично знаем, геологическая служба у нас поставлена хорошо. Вы незнакомы с нашей сортировочной станцией, она у нас не совсем обыкновенная. А недавно она была расширена вдвое. Все нужное и интересное мы выбираем. Как-нибудь я вам сам ее покажу.

— А знаете ли вы, что порода из нашей шахты радиоактивна? Мои анализы установили это с несомненностью, — бросила последний козырь Вера.

— К счастью, радиоактивность пока не очень сильна, — сказал Дружинин. — Из-за нее-то и торопится так Ключников. Радиоактивные излучения и выбросы радиоактивных газов могут оказаться опасней, чем динамит. Мы должны беречь людей и шахту. Так-то, Вера Никифоровна!

— Отговорки, товарищ начальник строительства! — упрямо сказала Вера, не думая, что Дружинин говорит с ней серьезно. — Разговоры о человеке и о расширении сортировочной здесь ни при чем. Я не имею права вас учить, делайте, как хотите, на шахте я не останусь. Я требую ответа на мое заявление о переводе с шахты!

— Извольте, я это сейчас же улажу, — сказал Дружинин с улыбкой в глазах и, не слушая протестов Веры, вызвал по телефону Ключникова.

Ключников пришел такой же сердитый и расстроенный, как и его непокорная сотрудница.

— Она не понимает, что это не п-партизанский отряд, а самая глубокая шахта на земле. Мне некогда сп-порить и гоняться за этой отчаянной девицей на глубине пяти с лишним тысяч метров, — заговорил он, заикаясь от возмущения. — Она лезет щупать каждую встречную жилу, совершенно не думая, чем рискует. Это кавалерийские набеги, а не геология. Что же, я не знаю, какие мы п-породы проходим, что ли?

— Не знаете, — зло вставила Вера.

— Ha днях очередной взрыв задержался на десять минут только потому, что эта лихая разведчица залезла на самое опасное место и не пожелала уйти, пока не возьмет образцов…

— Вера Никифоровна хочет уходить с работы в шахте, — прервал Ключникова Дружинин.

— Не возражаю. Я рад, — ответил Ключников.

— Зато я возражаю. Извольте мириться, товарищи. Счеты сведете после окончания шахты, — заявил решительно Дружинин.

— Пусть этот комнатный инженер мне не мешает…

Я велю и близко не подпускать к шахте эту отчаянную девицу…

— Приказываю мириться! — рявкнул Дружинин и при этом так стукнул кулаком по столу, что оба противника замерли на полуслове. — Нашли время ссориться… Ключников, сейчас же протяни руку Вере. Вера, извольте улыбнуться Ключникову. Да улыбайтесь же, когда вас просят!.. Нет, нет, не так кисло, а как следует — приветливо, дружелюбно!

Спорщики невольно подчинились. Ключников протянул руку Вере.

— Ну вот, наконец-то! — удовлетворенно проговорил Дружинин. — Теперь садитесь и спокойно рассказывайте, что делается в шахте. Как выбросы горячих газов? — Он перешел на обычный суховатый тон делового инженера.

— Тот же горячий слой, и чем дальше, тем хуже… — начал было Ключников, но его прервали мелодичные гудки, раздавшиеся из громкоговорителя радиоустановки.

— Москва!.. Вадим, будь любезен, попроси сюда Медведева. Должен быть серьезный разговор, — быстро сказал Дружинин.

Ключников поднял трубку телефона, чтобы позвонить Медведеву, но в этот самый момент дверь открылась и в комнату вошел парторг.

Дружинин повернул переключатель. Экран замигал, и на нем возникло взволнованное лицо Марины. Она работала теперь у заместителя Дружинина — Рашкова.

Дружинин указал Медведеву на кресло и дал понять жестом Вере и Ключникову, чтобы они не уходили.

— Здравствуйте, Алексей Алексеевич! — Марина улыбнулась с экрана. — С вами будет говорить Рашков. Срочное дело.

На экране появилась грузная фигура Рашкова.

— Опять неприятности, Алексей Алексеевич! — начал Рашков обиженным тоном. — Я вам говорил, что вы слишком рано выезжаете, так оно и вышло. А теперь мне приходится расхлебывать кашу, которую вы заварили…

— Что именно вышло? Прошу вас, говорите яснее и короче! — прервал Дружинин.

— Ученый совет рассматривал кривые повышения температуры в шахте и пришел к выводу, что при таком быстром нарастании температуры работать по прежнему проекту нельзя. Нужно переделывать проект и приспособить его к новым условиям. — Рашков сделал паузу, опасливо посмотрел на Дружинина и закончил скороговоркой: — Ученый совет решил передать этот вопрос в Академию наук. Назначается комиссия геофизиков и инженеров, которая поедет на остров. Впредь до выяснения вопроса наши кредиты, вероятно, будут сокращены.

— Так… — сказал Дружинин голосом, полным ярости. — И вы молчали, Рашков? Хотя знали, что непредусмотренное повышение температуры породы работает на нас и дает возможность сделать шахту на два километра короче. Ведь этим уменьшением глубины и сокращением объема работ и ограничивается вся переделка проекта. Вы же инженер, Рашков!

— Я ничего не мог поделать, — Рашков развел руками. — Осторожность — святое дело, против нее не приходится возражать.

— Это не осторожность, а трусость! — воскликнул Дружинин. — Что же вы все-таки сказали?

— Я сказал, — Рашков пожевал полными губами, — что будущее, конечно, покажет, кто прав. Но, знаете, ничто не помогло: пришлось согласиться, что и в данном вопросе вы, по обыкновению, увлеклись…

— Я понимаю: вы отстаивали меня изо всех сил, — со злой иронией сказал Дружинин.

— Вот именно, — обрадовался Рашков. — Но, к сожалению, тщетно…

— Все ясно, — понимающе сказал Медведев. Он внимательно прислушивался к разговору.

— Попросите, пожалуйста, Марину, — обратился к Рашкову Дружинин.

— Еще два слова, — заторопился Рашков, видя, что Дружинин не хочет больше с ним разговаривать. — Я должен довести до вашего сведения… Конечно, я не хотел бы, но это моя обязанность. Это касается секретаря Ученого совета Климовой. Удивительная недисциплинированность и бестактность, прямо удивительная…

— Да в чем же, наконец, дело? Говорите толком! — не выдержал Дружинин.

— Она выступала по поводу температуры почвы н вечной мерзлоты на острове, не узнав моей точки зрения. Говорила с таким апломбом, словно академик. Оспаривала мнения авторитетов, позволила себе поднять на меня голос, а потом расплакалась. На некоторых членов Ученого совета это подействовало: они заявили особое мнение… Теперь, вопреки моему распоряжению, собирается лететь к вам на остров. Говорит, что ей Академия наук дает командировку. Так вот, если приедет, вы ее проберите. Пусть не забывается в другой раз…

— Попросите Марину, — нетерпеливо повторил Дружинин, прерывая его.

Рашков ретировался. Он достаточно хорошо знал Дружинина. На экране снова появилось лицо Марины. Она оглянулась и, понизив голос, заговорила с несвойственным ей жаром:

— Что здесь вчера делалось, прямо ужас! Люся обозвала Рашкова на заседании Ученого совета трусом. Прямо в лицо заявила, что он срывает все дело. Потом назвала его мельницей, которая машет крыльями от каждого порыва ветра, а летать не может. Дым коромыслом!

— Молодец Люся! — в один голос сказали Дружинин и Медведев.

— Потом помчалась к Шелонскому, он был болен и на заседании не присутствовал, побежала разыскивать. Казакова…

— Не знаете, нашла она его? — быстро спросил Дружинин.

— Нашла, конечно, вы, кажется, знаете Люсю. Ездила с ним к Хургину и в Академию наук. Сегодня сидела и что-то писала, потом опять умчалась в академию. Рашков объявил ей выговор.

Дружинин нервно заходил взад и вперед по кабинету. Задержка кредитов, а значит и оборудования, грозила большими неприятностями: положение на шахте создавалось очень напряженное. Два-три не пришедших вовремя парохода, и строительство задержится на год, а то и больше…

Дружинин поручил Марине созвать новое заседание Ученого совета, в котором он будет принимать участие по радио, и велел передать Люсе, чтобы она сегодня же подробно сообщила, чего ей удалось добиться.

- Видите, какие дела, — обернулся он к Вере и Ключникову, молча слушавшим его разговор с Москвой. — А вы ссориться вздумали…

— По-моему, тебе нужно вылететь в Москву, — сказал Ключников. — Без тебя кредиты отстоять не удастся.

— Нет. Здесь он нужнее, — заметил Медведев.

— Конечно, — отозвался Дружинин. — Люся управится и без меня. На шахте дело еще серьезнее. Ее надо отстоять прежде всего.

— Что же, отстоим… — сказал Ключников. — Нелегко нам приходится, но проходка идет.

— Ведь, строго говоря, все это мы предвидели, — сказал, подумав, Дружинин. — Но это должно было произойти несколько позже — скажем, будущей весной или в начале лета. Вся беда в том, что оборудование, которое может помочь нам справиться с горячим слоем, еще не пришло, ведь мы опередили план.

— И до зимы, конечно, не придет, — вставил Медведев.

— Теперь, наверное, не придет, — согласился Дружинин. — Но тем больше оснований смотреть беде в глаза. Давайте подумаем, что можно сделать — руки складывать не приходится, придумаем что-нибудь.

Спокойная уверенность Дружинина поразила Веру. Шахта была делом всей его жизни: Вера никогда не видела, чтобы человек добивался чего-либо с такой страстью. А теперь он спокоен, почти равнодушен.

— Я не понимаю… Вы говорите об этом, как о самой обыденной вещи, — возбужденно заговорила Вера. — Будто завалились дрова в сарае и их надо сложить по-иному. Но ведь, если так пойдет дальше, все полетит к чорту! Разве вы не видите, что это может означать конец шахты!

— Конец шахты? А мы-то на что? Найдем выход, и не один, а десять, двадцать, сто! — убежденно сказал Медведев.

— У меня есть кое-какие предложения. Завтра на техническом совещании я их доложу, — отозвался Ключников.

— Послушай, Алексей Алексеевич! — сказал Медведев, когда Вера и Ключников ушли. — Почему ты оставил своим заместителем такого человека, как этот Рашков? Странная, прямо удивительная доверчивость! И главное — совсем на тебя не похожая: ведь ты обычно неплохо разбираешься в людях…

— К сожалению, не всегда! — Дружинин развел руками — Есть у меня привычка, от которой не могу отказаться… Не раз она меня подводила, а расстаться с ней все-таки жалко…

— А более определенно ты не хочешь выразиться?

— Может быть, это несколько сентиментально, — продолжал Дружинин. — Понимаешь, Павел Васильевич, всегда люблю верить людям! Люблю даже вопреки осторожности. Знаю, люди бывают всякие. Отдаю себе полный отчет, что, как цепкая сорная трава, живут в нас пережитки старой жизни… И все-таки верю! Верю потому, что вижу в каждом и стараюсь использовать для нашего дела хорошие качества и черты характера. И когда ко мне приходит новый человек, я всякий раз думаю: «Сколько в тебе, чорт возьми, собрано умения, знания, таланта, мужества, силы! Как бы мне до всего этого добраться, найти всему этому достойное применение, чтобы ты загорелся у меня яркой звездой, а не тлел крохотной коптилочкой? Как сделать, чтобы все мы начали гордиться тобой?»

— Красиво, Алексей Алексеевич! Слишком даже красиво, — задумчиво сказал Медведев.

— Почему слишком?

— Спешишь немного… Не ко всем еще можно подходить с такой меркой. В ином человеке сорняков может оказаться больше, чем ты думаешь… Да, мы идем к тому, чтобы сделать каждого человека вполне достойным доверия общества. Это одна из важных целей коммунистического воспитания, и мы идем к ней. Но заметь: идем, а не пришли! И поэтому я всегда стремлюсь найти хорошее в человеке, но готов встретить и плохое. Руководитель не имеет права быть однобоким, он смотрит на людей со всех сторон. Розовые очки ему не к лицу…

Медведев сделал паузу, ожидая возражений Дружинина, и закурил. Видя, что Дружинин задумался над его словами, Медведев засмеялся и добавил:

— Да, Алексей Алексеевич, не к лицу! Хороший ты человек, а, прости меня, наивный: уж позволь мне сказать тебе то, чего не скажут другие.

Теплый взгляд Медведева говорил Дружинину не меньше, чем его искренние и серьезные слова.

Дружинину вдруг захотелось поговорить с Медведевым не только о деле, но и о своей личной жизни. Рассказать обо всех своих сомнениях, о Валентине, о споре с ней, о детском самолюбии, которое вдруг впуталось в отношения двух взрослых серьезных людей, о том, как вернулось с Чукотки его письмо к Валентине и как теперь ему до боли хотелось получить письмо с чехословацкой маркой…

Но они редко говорили о личном. Дружинин, как и большинство жителей Острова Черного Камня, очень немного знал о семье парторга. Он слышал, что жена Медведева, как и он сам, была инженером и погибла вместе с маленькой дочерью на пароходе, торпедированном японской подводной лодкой во время войны. Двое сыновей Медведева жили с ним на острове и учились в местной школе. Этих двух высоких худощавых мальчиков часто можно было видеть на лодке в бухте и на волейбольной площадке около клуба в центральном поселке.

Дружинин подавил в себе желание заговорить о Валентине.

— Не скажут? — повторил он в ответ на последнее замечание Медведева. — Но почему же не скажут? Неужели ты думаешь, что у меня совсем нет друзей? Не так давно одна женщина также упрекала меня в наивности…

— Где же она? Я хочу пожать руку этой отважной женщине, — сказал Медведев, как бы угадав подавленное желание Дружинина поговорить о Валентине.

Но Дружинин отогнал искушение и сказал коротко:

— Ее нет здесь. Но не будем отвлекаться.

Он вернулся к основной теме разговора.

— Нет, это не розовые очки. Я убедился, что когда людям доверяешь и они видят это, то в девяносто восьми случаях из ста они его оправдывают или стараются все сделать, чтобы его оправдать. Ты меня понимаешь?

— Отчего же не понять? Доверять нужно. Но это не должно быть слепым доверием. Ведь ты, Дружинин, рискуешь не только собой. Может случиться, что из-за твоей доверчивости пострадают сотни людей, за которых ты отвечаешь… Ну, довольно об этом. Все это ты знаешь не хуже, чем я. Скажи все же, как получилось с Рашковым?

— Он был заместителем управляющего в тресте, где я работал по окончании института. Тогда он казался мне отличным работником и руководителем большого масштаба. Когда он пришел ко мне, я понадеялся на свое прежнее впечатление. Вот и все.

— Хорошо, если это будет все, — сказал Медведев.

Глава десятая Горячий слой

На острове заканчивалась подготовка к новой арктической зиме.

Громадные нефтехранилища, вырытые в горах, были наполнены нефтью; запасы материалов, продовольствия и всего, что могло понадобиться стройке и жившим на острове людям, были завезены очень солидные.

Строители и шахтеры уже обжились на Острове Черного Камня и чувствовали себя не хуже, чем на континенте.

Они жили в теплых красивых домах. Хорошо поработав, они так же хорошо отдыхали и развлекались: разводили цветы, охотились, ловили рыбу в реке и в бухте. Хозяйки накоптили и насолили уйму рыбы и птицы. Молодежь увлекалась спортом, устраивала шахматные турниры.

Старшему диспетчеру Левченко приходилось жестоко отбиваться от конкурентов, желавших занять место чемпиона острова по шахматам.

Задорожный возглавлял кружок художников в центральном клубе острова и совмещал обязанности коменданта с работой иллюстратора и карикатуриста в газете «Заполярная коммуна».

Начался учебный год в школе-семилетке Острова Черного Камня: первого сентября триста двадцать школьников впервые сели за новенькие парты.

Обитатели острова настолько привыкли к своеобразию местных условий, что их нисколько не удивляло волшебное превращение дикого, заброшенного в арктическом море уголка земли в шумный, оживленный центр. Многие из них так привыкли к острову и полюбили его, как будто прожили здесь всю жизнь.

Однако благоденствие острова было далеко не таким полным, как казалось. Положение на шахте резко изменилось к худшему.

Проходка вошла в слой новой, до сих пор неизвестной породы. Порода была темно-коричневая, как шоколад, и очень плотная. Обычные буры не в состоянии были справиться с ней, даже алмазными стало трудно работать.

Особенно неприятна была очень низкая теплопроводность новой породы. Температура стала повышаться скачками, иной раз на полтора, а то и на два градуса на каждый метр глубины.

За последние два дня температура сразу подскочила на пятьдесят градусов. Несмотря на введенные усовершенствования, никакого охлаждения нехватало. Работать становилось все труднее. Вместо тридцати метров за сутки удавалось пройти двадцать, а то и пятнадцать.

Все чаще приходилось пользоваться защитными сетками, а работать в них было неудобно. Вентиляторы и охладительная сеть работали с полной нагрузкой, но жара в забое все-таки достигала пятидесяти одного градуса. Тяжелые асбестовые костюмы стесняли движения, а легких самоохлаждающихся было слишком мало…

Новый, неожиданный, не предусмотренный никакой теорией скачок температуры грозил совсем остановить проходку. К этому еще присоединялись всё учащавшиеся выбросы горячих газов. Строители явно подходили к пределу своих возможностей.

Конечно, Дружинин и его сотрудники предвидели нечто подобное, но ожидали, что это произойдет на год позднее.

Строители подземного котла подошли к своей цели скорее, чем сами думали. Строительство намного опередило план, который не был рассчитан на такую быструю проходку шахты.

Оборудование, которое могло помочь справиться с горячим слоем, только проектировалось и заказывалось. О том, чтобы получить его до конца навигации, не могло быть и речи.

Нужно было изготовить новые мощные и сложные машины, которые еще нигде не применялись. Раньше будущей весны на новое оборудование рассчитывать не приходилось. По вине Рашкова оно могло задержаться еще дольше.

В новой схватке с горячей землей строителям приходилось пока рассчитывать только на свои силы. Зимой, когда остров будет отрезан от Большой земли, им придется совсем туго.

Дружинин говорил обо всем этом в партийном комитете и на техническом совещании. Теперь об этом нужно было знать всем. Опасности следовало смотреть в глаза.

Глава одиннадцатая Испытание форсунки

Как только проходка вошла в горячий слой, Дружинин принял меры, чтобы в шахте оставалось как можно меньше людей. Без разрешения сменного инженера нельзя было опуститься в расположенный на глубине пяти тысяч метров нижний защитный зал, а попасть в забой посторонний человек мог только по прямому распоряжению начальника строительства.

Это очень огорчало Темгена, который не упускал да сих пор ни одного случая лишний раз спуститься в шахту. Теперь Дружинин запретил Темгену даже говорить о поездке в забой. Это было тем более досадно, что Щупак до крайности распалил любопытство Темгена рассказами о своей форсунке. Он так расписывал ее волшебное действие, что она начала сниться Темгену ш> ночам.

Форсунка была благополучно закончена. Щупак понемногу начинал практиковаться с ней в забое. По его словам, подобного чуда еще не было на свете: с ее помощью можно было горы перевернуть.

— Что-то поразительное! — говорил Щупак. — Пустишь струю выше — пожалуйста, охлаждение. Пустишь ниже — мелкий щебень летит. Еще ниже и в одно и то же место — большие камни рвутся… Скоро испытание, на него Дружинин с Медведевым придут. Если бы ты попал на испытание, ты бы увидел, да! Но куда тебе, разве тебя можно пускать в забой!..

Пренебрежительный тон Щупака задевал Темгена. Юноша решил во что бы то ни стало попасть на испытание форсунки.

Но как это сделать?

В конце концов Темген рассказал обо всем Любе Струковой, и они вдвоем придумали способ пронять Щупака.

— Все это сплошное хвастовство, Щупак! — однажды вдруг решительно заявил Темген, когда кончилось очередное восхваление форсунки. — Ты так говоришь потому, что я не могу этого увидеть.

— Значит, ты мне не веришь? — удивился дерзости Темгена Щупак.

— Конечно, не верю, — спокойно подтвердил Темген. — Может быть, это ложь с начала и до конца.

— Вот «Заполярная коммуна»! — Щупак сунул под нос Темгену газету. — Читай, вот заметка — здесь написано.

— Ну и что же? Написано, что состоится испытание, и только. Испытывать можно и ерунду, — так же спокойно сказал Темген и затем пустил в ход свой главный козырь. — Мы говорили с Любой. Она тоже не думает, что ты мог изобрести что-либо дельное.

— Темген, опомнись! Что ты говоришь? Никогда от тебя таких слов не слышал! — поразился Щупак.

— Не всем же быть такими, как ты. Бывают и деликатные люди… Мы с Любой говорили о тебе. Ты хороший парень, но, знаешь, как бы это тебе помягче сказать… не слишком способный, пороха тебе не выдумать…

— Хорошо же, я вам покажу! — рассвирепел Щупак.

— Что, собственно, ты сможешь нам показать? Пока мы не увидим своими глазами, ничему не поверим. И не станем слушать твоего хвастовства. Надоело, Щупак, понимаешь?..

Темгена словно подменили. До сих пор он терпеливо сносил все шутки Щупака и был полон уважения к своему товарищу.

Хитрая Люба научила Темгена, как надо разговаривать с Щупаком, чтобы он сам позаботился о Темгене, а заодно и о ней самой, ведь ей тоже было интересно посмотреть на изобретение своего друга. Но Щупак не догадывался об этом.

Расчет Любы оказался правильным: Щупак решил в лепешку расшибиться, но устроить, чтобы и Люба и Темген увидели его форсунку в работе. Он просил об этом Веру Петрову, специально ходил к Дружинину и сказал, что никакой премии не хочет, лишь бы допустили на испытание его друзей.

Дружинин посмеялся над азартом Щупака, но в конце концов дал разрешение.

И вот настал день, когда Темген и Люба торжественно спустились вниз, в десятый защитный зал, расположенный на самой границе горячего слоя, на глубине пяти тысяч метров под землей, и затем поехали дальше в забой.

Забой дышал обычным горячим ветром и был полон грохота, скрежета металла о камень, визга буррв, частой дроби породы, сыпавшейся в ковши транспортера.

Огненные блики играли на густых облаках синеватого пара, которые поднимались снизу и тут же исчезали в отверстиях ревущих вентиляторов.

Рабочие в черных самоохлаждающихся костюмах устанавливали металлические плиты термической изоляции, укладывали жароупорный бетон, долбили камень отбойными молотками, то подходя к раскаленному целику, то отскакивая, когда становилось уж слишком жарко.

— А страшно здесь! — сказала Люба с трепетом в голосе.

— Ничуть не страшно. Я бы хотел здесь работать все время, — ответил Темген с деланным равнодушием. — Щупак не боится… что же, мы хуже его?

В середине забоя бушевало густое облако пара. Из него неслись звуки частой стрельбы и взрывов, сливающихся в сплошной грохот. Казалось, перестрелка тысяч винтовок соединялась с сотнями пулеметных очередей и взрывами десятков мин. Иногда среди облака вдруг вырисовывались очертания человеческой фигуры.

Неподалеку от грохочущего облака стояли Дружинин, Медведев, Вера и Ключников.

— Вот он, наш Щупак, — гордо сказала Люба, указывая на облако.

— Да, это он, — подтвердил Темген. — Щупак говорил, что только жидкий воздух может дать столько пара.

Инженеры во главе с Дружининым подошли к Щупаку и одобрительно кивали головами, глядя на его работу.

Щупак стоял среди клубящегося пара, высокий, похожий на огромного деда-мороза с фантастической елки. н был в белом асбестовом костюме и таком же шлеме.

Асбестовое покрывало, закрывавшее нижнюю часть его липа, казалось длинной седой бородой.

В руках он держал шланг, который заканчивался длинной, изогнутой книзу трубкой. Из нее вырывалась струя бешено клокочущего и дымящегося жидкого воздуха. Струя падала на раскаленный камень, едва различимая в облаках пара.

Казалось, будто кто-то лил воду на раскаленную добела плиту. Жидкий воздух кипел, взрывался белым паром, дробя и раздирая камень. Камень отрывался от целика, летел вверх грудами и фонтанами, падал вниз, снова подскакивал, полз, трескался, рассыпался на мелкие кусочки, и они снова подпрыгивали и переворачивались, будто тоже кипели.

Струя жидкого воздуха грызла, дробила и перемешивала камень сильнее, чем артиллерийский обстрел. И все это делал один Щупак, который орудовал своей форсункой.

Форсунка работала прекрасно.

— Великолепная мысль! — сказал радостно Ключников. — Он прямо гениален, этот рыжий парень, я готов его расцеловать! Разница между температурой камня и жидкого воздуха больше п-пятисот градусов. Какой камень выдержит ее? Растрескается каждый. А в каждую трещину снова п-проникает тот же жидкий воздух и взрывает камень дальше. Вместо одного большого взрыва — миллион маленьких!

— Если бы не жидкий воздух, в забое было бы еще жарче, — заметил Медведев. — Жаль, что у нас мало подходящих компрессоров: этим способом стоило бы воспользоваться гораздо шире.

— Этак можно проходить не один метр в час, а два, три и больше, — пришел к выводу Дружинин, который задумчиво смотрел на работу Щупака. — Надо будет заказать еще десяток таких форсунок и завтра же дать в обучение Щупака десять подрывников, — тут же принял он решение.

— Вот вам один из выходов, Вера Никифоровна! — с торжеством сказал Медведев. — Помните, я вам говорил, что мы найдем выход из любого положения? Тогда я еще не знал, как работает форсунка Щупака.

— Выход всегда будет, как бы тяжело нам ни пришлось, — уверенно сказал Дружинин. — Разве мало здесь таких парней, как Щупак? Ведь если толком разобраться таким окажется чуть не каждый пятый из наших рабочих! Я верю в них больше, чем в себя…

— Молодец Щупак! — воскликнула Вера. — Видите, что значит партизан, Ключников?

— П-придумайте что-нибудь п-похожее, тогда я скажу, что и вы молодец, — отозвался Ключников. — П-пока оснований сказать, что вы гениальны, к сожалению, еще не так много… Если не считать, конечно, задержек, чтобы собирать образцы породы, — не без едкости добавил он и лукаво посмотрел на Веру.

— Это еще как сказать, — вспыхнула Вера. — Получу результаты анализов, тогда поговорим…

— Опять начинаете? Я же приказал вам мириться, — прервал готовую загореться ссору Дружинин. — Едемте в защитный зал, Вера, вам пора сменить Анохина. Мы будет ждать тебя там, Вадим.

Дружинин направился к лифту, и Вере пришлось волей-неволей следовать за ним. Разговор так и остался незаконченным.

Глава двенадцатая Глубинная болезнь

Смена заканчивалась. Большие светящиеся часы, висевшие в защитном зале, показывали пять минут девятого. Через двадцать пять минут в забое должен был произойти очередной взрыв.

Закончив работу, шахтеры и строители группами выходили из лифтов. Два с половиной часа работы в горячем слое давались нелегко: это было ясно видно по бледным лицам рабочих.

Одни, разбитые жарой, бессильно уселись на скамьи тут же, у остановки лифта; другие пошли в комнату отдыха и с наслаждением устроились в мягких креслах; третьи поспешили к душам, где слышалось бодрое журчание прохладной воды, или к буфету, где звенели стаканы и мелькали разноцветные струи холодных, ароматных напитков…

Однако шахта не на всех действовала расслабляюще. Вера, сменив Анохина, обратила внимание, что сегодня шахтёры ведут себя гораздо более шумно, чем обычно.

Впечатление было такое, что многие шахтеры успели изрядно хлебнуть до начала смены и еще не совсем пришли в себя.

Они громко смеялись, размахивали руками, спорили, ссорились по пустякам и тут же мирились, куда-то спешили без всякой надобности и казались какими-то развинченными.

Кто-то включил радио, раздалась музыка, несколько девушек, только что поднявшихся из забоя, начали танцевать, забыв об усталости.

Дружинин долго смотрел на танцующих девушек.

— Не нравится мне это возбуждение, здесь что-то не так… — сказал он, подходя к Вере. — Что, все в сборе? — спросил он, снова бросая взгляд на танцующих.

Вера окинула взором защитный зал. Рабочие разошлись кто куда; у выхода в ствол шахты виднелся пустой лифт.

Часы показывали десять минут девятого: до взрыва оставалось двадцать минут. Если бы кто-нибудь из рабочих задержался в шахте, бригадиры уже доложили бы Вере.

— Все, кроме Щупака и Ключникова с Левченко, — ответила она. — Щупак заканчивает подготовку к взрыву, а где эти двое, не представляю. Быть может, они поднялись на поверхность вместе с Анохиным?

— Почему же они тогда не дали знать по телефону? Удивительное легкомыслие. Через десять минут все лифты выключаются, — озабоченно сказал Дружинин. — Позвоните наверх — нет ли их там?

— Уже звонила. Дежурный по лифтовой станции говорит, что они вышли, но сам он их не видел.

— Пусть установит точно, кто их видел и где они сейчас. Скажите, что я требую немедленного ответа.

— Да они же взрослые люди! Не понимаю, отчего вы так беспокоитесь. Не могли же они заблудиться в шахте. — Вера пожала плечами и взялась за телефон.

Пока шли последние приготовления к взрыву, Ключников и Левченко мирно беседовали в глубине шахты.

Они стояли в боковой галерее, в стороне от забоя, прислонившись к стене, увитой сетью охладительных труб, и рассматривали вертикальные горевшие синим светом полосы, которые виднелись на породе.

— Удивительная порода! Никогда не видал такого свечения, — сказал Ключников, отбивая геологическим молотком куски светящегося камня и складывая их в карманы своего черного самоохлаждающегося костюма.

— А тяжелая! Как свинцовая руда, — весело заметил Левченко, подбрасывая куски камня на руке. — Из нее бы гири делать. Давайте откроем завод гирь на Острове Черного Камня, Вадим Михайлович!

— Завод гирь? Прекрасная мысль! — засмеялся Ключников. — Вы хотите сказать, что мне надо заниматься гимнастикой, правда? Ах вы, шутник! Хорошо, я стану чемпионом среднего веса…

— Тогда я вызову вас на единоборство…

Ключников и Левченко болтали чепуху, совершенно забыв, что они в шахте, где с минуты на минуту должен произойти сильный взрыв.

— Однако не пора ли нам наверх? — вспомнил, наконец, Левченко. — Который час на ваших?

— На моих ровно восемь.

— А на моих — семь сорок пять! Наши часы разошлись во мнениях, — захохотал Левченко.

— Разошлись во мнениях, как забавно! — присоединился к нему Ключников.

Они стояли и бессмысленно хохотали, не думая ни о чем.

От разговора о часах снова вернулись к гирям и стали спорить, кто сильнее.

Они угощали друг друга тумаками и хлопали один другого по плечу, совершенно не думая о том, где они и что с ними может произойти.

А стрелки часов бежали все дальше и дальше.

Дежурный по лифтовой станции сообщил Вере, что Ключников и Левченко, должно быть, вышли из шахты и уехали в поселок вместе с рабочими. Вера связалась по телефону с поселком, но получила ответ, что из шахты еще никто не приезжал. Очевидно, Ключников и Левченко были в пути.

За четыре минуты до окончания движения лифтов из забоя поднялся Щупак и, сбросив с себя дымящуюся сетку, сказал, что обошел забой и там все в порядке.

Разумеется, там не осталось никого: кому же охота, чтобы им выстрелили в небо из пятикилометровой пушки, закопанной в землю? Если бы с кем-нибудь случилось несчастье, Щупак бы, конечно, увидел: ведь в забое светлей, чем днем на солнце.

Вера включила рубильник. Замигали лампочки. Раздался сильный звонок. Он зазвучал по всей глубине шахты.

Это было последнее предупреждение: через три минуты все лифты уйдут в ближайшие защитные залы, а вслед за этим выключатся охлаждение, вентиляция и освещение.

— Где же все-таки Ключников и Левченко? — в тревоге повторял Дружинин, шагая взад и вперед по защитному залу. — Почему мы не можем их обнаружить?..

…Ключников и Левченко продолжали хохотать и бить друг друга по плечу, как вдруг замигали лампочки и зазвенел звонок.

— Последнее предупреждение! — в ужасе воскликнул Ключников. Он мигом отрезвел. Никаких следов нелепой веселости в его голосе уже не было.

— Через десять минут взрыв! Часы нас обманули! — закричал Левченко.

Они что есть силы бросились бежать к остановке лифта. Они падали, катились по лестницам, снова поднимались и бежали. В их распоряжении было всего три минуты.

Если лифт поднимется без них, они погибли. Искать убежища в дуле пушки, готовой выстрелить, бесполезно. Заряд в пять тонн взрывчатки обратит их тела в порошок…

Звонок замолк, затихли резко сбавившие обороты вентиляторы. В наступившей тишине Левченко и Ключников, хрипя и задыхаясь, мчались к лифту.

Он еще стоял на месте, но Ключникову показалось, что он уже вздрагивает перед тем, как взвиться ввысь…

Ключников опередил грузного Левченко и, схватив его за руку, тащил за собой. Костюмы на обоих висели клочьями, обоим было нестерпимо жарко. Если даже взрыва не последует, больше нескольких минут они не выдержат.

Ключников вскочил в лифт в самую последнюю секунду и последним усилием втащил за собой Левченко, так и забыв подать аварийный сигнал.

Створки защитного зала уже выдвигались из стен, когда Ключников и Левченко вывалились из остановившегося лифта.

Дружинин, Вера и Маруся бросились к ним.

— Ключников, бедный, я вас чуть не погубила, дура проклятая!

Вера со слезами на глазах обняла Ключникова и, сама не понимая, что делает, стала его целовать.

Но Ключников и Левченко обратили мало внимания на друзей, пораженных их неожиданным появлением. За время подъема в лифте они успели передохнуть и опять пришли в радужное настроение.

— Где вы были? Что случилось? — тщетно допытывался Дружинин.

Ключников никак не выказал своего отношения к искреннему порыву Веры. Вероятно, он даже не понял, что произошло.

Когда Вера отпустила его, он приосанился и сказал беззаботно:

— Гуляли в шахте. Камешки собирали. Очень красивые камешки. Вот смотри, как они светятся! — Ключников вытащил из кармана пригоршню сереньких камешков и протянул их Дружинину.

Камешки были самые заурядные. При ярком свете защитного зала никакого свечения заметно не было. Дружинин посмотрел на Ключникова с недоумением.

— Тебе не нравятся? Так чорт с ними, я их выброшу. — Ключников швырнул камни на пол. — Нам понравились, мы собирали, а тебе не нравится, и не надо! Дело вкуса. — Он вдруг обиделся и начал выбрасывать остатки камней из кармана.

— Конечно, дело вкуса, — авторитетно подтвердил Левченко, помогая Ключникову опорожнить карманы. — А знаете, товарищи, как наши часы разошлись во мнениях? Прямо потеха!..

Сильные приглушенные взрывы, загрохотавшие в шахте, прервали слова Левченко.

— Вот с этими взрывами взлетели бы на воздух и мы, — рассмеялся Ключников.

— И наши часы, которые разошлись во мнениях, — тоже присоединился к нему Левченко.

— Что же, наконец, произошло с вашими часами и с вами самими? — снова спросил Дружинин, когда взрывы кончились.

— Мы, по-видимому, попали в сильное магнитное поле… Часы намагнитились и отстали. А мы размагнитились и тоже отстали! Очень п-просто, — легкомысленно ответил Ключников.

— Похоже, что и вы намагнитились, Вадим Михайлович! — Вера зло блеснула глазами и, выразительно щелкнув пальцами, пояснила: — Здесь, в буфете…

— А вы очень симпатичная, Верочка, честное слово. Мне очень нравится, когда вы злитесь. Ну, скажите что-нибудь еще! — Ключников подмигнул Вере.

— Не только симпатичная, а и хорошенькая. Красотка! — веско подтвердил Левченко и молодецки подкрутил ус.

— И вы туда же! — возмутилась Вера. — Как вам не стыдно?

— Оставьте их, Вера Никифоровна, — сказал Дружинин, внимательно и тревожно присматриваясь к инженерам. — Они не пьяны. Это похоже на новую болезнь, болезнь больших глубин. Кажется, она не только у них, — он бросил взгляд на танцующих без устали девушек. — Велите выключить радио и собрать камешки, которые выбросил Ключников. Хорошо, что ему пришло в голову похвастать ими…

Глава тринадцатая Московская гостья

Темген приехал в порт на рассвете и стал ждать гидросамолета, который должен был прилететь из Москвы.

Медленно подползало серенькое, спокойное утро. Гладкая вода бухты отливала холодным графитовым цветом. Неторопливые серые облака ползли на восток, цепляясь за покрытые снегом горы.

Огни, ярко освещавшие порт ночью, уже были погашены, свет горел только на дальних маяках и на прибывших ночью пароходах, которые разгружались у пристани.

Темген сидел на своем шоферском месте и, не отрываясь, наблюдал за разгрузкой.

Пароходы всегда влекли к себе Темгена. Шум лебедок, крики «вира» и «майна», разноголосые восклицания деловитых моряков и озабоченных пассажиров, движение машин в таинственных глубинах парохода, звонки, попискивание радиотелеграфа, даже журчание воды, которой мыли палубу, — все это почему-то волновало Темгена.

Еще больше действовали на него запахи. Ему нравился совершенно особый запах парохода, в котором чувствовалось и дыхание соленого моря, и смола снастей, и свежая краска блестящих бортов, и горячее смазочное масло, которым тянуло из машинного отделения.

С парохода выгружали длинные ящики с яблоками. Их острый приятный запах щекотал нос молодого шофера и смешивался с запахом моря и парохода, вызывая мысли о далеких, неведомых странах.

Темгену было хорошо на Острове Черного Камня, но он на минуту почувствовал тоску, ему захотелось сесть на этот пароход и ехать — все равно куда: к новым местам и людям, к новому счастью…

Гидросамолет, с которым должна была прилететь какая-то московская женщина, опаздывал.

Шторм, бушевавший вчера над всем северо-востоком, несколько утих, но погода оставалась малоблаго приятной.

Дежурный по порту сказал Темгену, что самолет ночевал в Уэлене и только в десять утра ожидается в Рыбачьем поселке, откуда до острова было еще полтора часа полета.

В распоряжении Темгена оставалось добрых три часа. Он мог бы поехать домой, вернуться в гараж или наведаться к Дружинину в управление, но все это не имело смысла. Щупак и Дружинин были в шахте, а Люба на своем грузовике, наверное, умчалась куда-либо в горы.

Последние дни Дружинин почти все время проводил в шахте. Вчера, например, Темген совсем не видел его, лишь говорил с ним по телефону.

Щупак тоже приходил домой, только чтобы поспать, и, едва успев умыться, валился в кровать. Он был так занят со своими новыми учениками, что почти не виделся с Любой. Нелегко давалась борьба с горячим слоем… Гемген знал это и ничему не удивлялся.

Насмотревшись всласть на пароходы, Темген вытащил книжку и погрузился в чтение.

В половине двенадцатого его позвал к телефону капитан порта.

Дружинин просил передать приезжей, что будет занят до вечера и что ее встретит Вера Петрова.

Самолет задерживался. Только в половине третьего раздался низкий рев моторов, и из-за гор вынырнула тяжелая белая пассажирская машина. Она сделала круг над бухтой и опустилась на воду неподалеку от глиссера начальника строительства.

Моторная лодка помчалась к самолету и вскоре привезла на берег пассажирку и много больших тяжелых ящиков.

Пассажирка была невысокая смуглая женщина в сером кожаном пальто, с небольшим чемоданчиком и толстым портфелем в руках. Она легко поднялась на пристань и тут же начала распоряжаться переноской своих ящиков на склад.

Покончив с этим, она остановилась, оглянулась и увидела ожидавший ее автомобиль. Темген пошел к ней навстречу.

— А где Дружинин? — спросила женщина.

Темген увидел темные, чуть удивленные глаза, тонкий нос и слегка растерянную улыбку на свежих губах.

— Где же Дружинин? — повторила приезжая, заглядывая в машину.

— Занят в шахте, товарищ Климова, — ответил Темген. — Просил передать, что сможет освободиться только к вечеру. Вас встретит Вера Никифоровна Петрова. Вы с ней знакомы?

— Как же не знакома!.. Так, говорите, в шахте? Ну, ясно, где же быть Дружинину, — усмехнулась приезжая.

— Тяжелое время. Горячий слой, — пояснил Темген.

Ему послышалась какая-то обида в тоне пассажирки.

— Да, да, все понятно: иначе не могло и быть! Поехали! — бросила Люся быстро. — Скажите, Дружинин здоров? Как он себя чувствует? — спросила она, когда машина вышла на шоссе.

— Здоров, работает за десятерых, — ответил Темген. — Другой бы не выдержал, а он ничего. Говорит, скоро здесь у нас будут апельсины расти.

— И будут! Раз Дружинин говорит, значит будут, — кивнула головой пассажирка.

— Конечно, будут, — тоном, не допускающим сомнений, подтвердил Темген. — Он что решит — всегда сделает.

Люся с интересом посматривала на молодого шофера. В этих краях она еще не бывала, чукчей видеть близко ей не приходилось. Темген с его бронзовым, чуть красноватым оттенком кожи казался ей индейцем.

— Скажите, вы из Америки? — спросила она осторожно, так как задать вопрос прямо ей почему-то показалось неудобным.

— Нет. С Чукотки, из Рыбачьего поселка, — ответил Темген, не понимая смысла вопроса Люси.

Темген вовсе не был похож на индейца, как показалось Люсе. Все дело было в купанье. Стремясь стать сильным человеком, он продолжал закалять свое тело. Он выкупался в ледяной воде бухты перед самым прилетом самолета и едва успел привести себя в порядок, чтобы встретить приезжую. После купанья его кожа горела, он все еще не мог согреться, но был весьма горд собой…

До сих пор Люся знала Остров Черного Камня только по бесчисленным фотографиям, картам и чертежам. Вид настоящего острова, уже покрытого снегом в горах и подернувшегося желтыми красками осени внизу, до такой степени захватил ее, что она не заметила, как машина подошла к дому Дружинина.

— Люся!

Она спохватилась только тогда, когда машина остановилась у крыльца и на нем появилась выбежавшая с распростертыми объятиями Вера Петрова. Вслед за Верой выскочил и с лаем бросился к машине Камус, а за ним появился Задорожный.

Темген сдал пассажирку сияющей от радости Вере, вручил ее портфель и чемоданчик Задорожному и поехал в гараж.

Глава четырнадцатая Подслушанный разговор

Дружинин вернулся из шахты, когда уже стемнело. Уставшая с дороги Люся спала на диване в соседней комнате. Вера уехала на шахту: положение там было очень напряженное. Люся осталась на попечении Задорожного.

Дружинин не был дома двое суток. Он спал за это время не больше трех часов, — температура в шахте неуклонно повышалась, борьба с горячим слоем становилась все ожесточенней. Только добравшись домой, он почувствовал, как устал за эти двое суток.

Ему не терпелось узнать, как обстоят дела в Москве. Однако он не решился будить Люсю и направился к себе в кабинет, чтобы передохнуть, пока она проснется.

Едва он опустился в кресло как раздались мелодичные гудки радиоустановки. Дружинин вскочил, осторожно прикрыл дверь в комнату, где спала Люся, и поспешил к экрану.

Щелкнули переключатели, и на часто мигавшем экране возникло спокойное лицо Казакова. Увидев Дружинина, он сделал приветственный жест.

— Здравствуй, генерал подземных войск! Как идут боевые операции? — улыбнулся он.

— С переменным успехом. Наши части, преодолевая ожесточенное сопротивление противника, продвигаются вперед. Передовые отряды закрепились на высоте, то бишь, глубине, пять тысяч четыреста тридцать. Противник бросает большие силы для укрепления своих позиций, но продвижение наших частей продолжается, — в тон Казакову ответил Дружинин.

— Молодец, рапортуешь по правилам, — усмехнулся Казаков. — Ну, что там у тебя горит, рассказывай…

Дружинин коротко изложил суть дела и попросил Казакова использовать свое влияние, чтобы вопрос о кредитах был решен сразу после выводов Академии наук.

— Это необходимо, чтобы строители могли спокойно работать дальше, — сказал он в заключение, — Вполне возможно, что в этом случае удастся в течение одного года закончить основные работы на шахте ведь до проектной глубины остается всего около двух с половиной километров, а фактически придется пройти много меньше, ведь температура нарастает гораздо быстрее, чем предполагалось.

Казаков слушал Дружинина и делал заметки в блокноте.

— Я все это знаю. Климова рассказывала. — Казаков кивнул головой. — Но на мою помощь не рассчитывай, — добавил он с улыбкой: — Уже поздно…

— Но почему же? — воскликнул Дружинин. — Вы всегда были сторонником идеи использования внутреннего тепла земли. Я полечу в Москву и сумею отстоять свои позиции… Брошу все — ведь дело под угрозой.

Казаков покачал головой и развел руками, показывая, что он не в состоянии помочь Дружинину.

— Поздно, Дружинин, поздно. Академия наук вчерa вечером приняла решение.

— Какое же?

— Она целиком стала на твою сторону. Шелонский и даже Хургин были за тебя. Зачем же тебе еще моя помощь? — засмеялся Казаков, чрезвычайно довольный впечатлением, которое произвели его слова на Дружинина.

Дружинин просиял.

— Они не могли не согласиться с моими расчетами. Спасибо за добрую весть! Вот уж порадовали, так порадовали!

В это время дверь позади Дружинина открылась, и в комнату ворвался Камус, который, видимо, услышал голос хозяина.

Вслед за ним показалась в дверях проснувшаяся Люся. Она тихо вошла и села у двери, не желая мешать важному разговору.

— Э, нет! — запротестовал Казаков. — Спасибо ты скажешь Климовой. Если бы не она, дело затянулось бы еще на три месяца, и год бы у вас пропал…

При этих словах Люся сделала движение, чтобы подняться и уйти, но тут перед ней предстал Камус и грозно оскалил зубы.

Эта чужая женщина, которая забралась в кабинет хозяина, доверия ему не внушала: раз села, пусть сидит, без хозяина он ее отсюда не выпустит. Люсе пришлось волей-неволей остаться на месте.

— Рассказывай, как там мои тяжелые элементы, — продолжал Казаков. — От меня благодарностью не отделаешься. Думаешь, даром о тебе беспокоюсь?

— Рассказывать особенно нечего, — ответил Дружинин. — Ваших тяжелых элементов более чем достаточно, от них прямо житья нет. Ha днях вошли в слой сплошной радиоактивности. Порода очень плотная и настолько горячая, что не хватает никакого охлаждения: в забое температура доходит до шестидесяти. Кроме того, сюрпризы в виде выбросов раскаленных радиоактивных газов — приходится дрожать за каждого человека, находящегося в забое. Но делать нечего: придумываем разные вещи, чтобы итти дальше, и двигаемся вглубь… Есть новые интересные образцы, которые случайно раздобыл Ключников. Я пришлю их вам вместе с результатами последних анализов, — продолжал Дружинин, не подозревая, что происходит за его спиной.

— Отлично! Узнаю Дружинина, узнаю! — Казаков одобрительно посмотрел на своего собеседника. — Значит, будет и мне работа на твоем острове? Я всегда говорил, что из тебя выйдет толк. Желаю успехов!

— Спасибо!.. А как… — запнулся Дружинин, — ваше здоровье?

Он, видимо, хотел спросить что-то совсем другое, но не решился.

— Ничего, ничего, все в порядке… Да, совсем было забыл. Велено передать тебе привет от доктора Чаплиной. Она не так давно вернулась из Чехословакии. Сейчас в Москве. Интересуется твоей затеей, все беспокоится, чтобы ты не вылетел в трубу. Подбирает все, что появляется в печати, ученых расспрашивает. Словом, самое горячее участие. По-моему, даже чересчур горячее. Чем это ты ее так заинтересовал, Дружинин?

Люся поднялась и шагнула к двери, но Камус снова не дал ей уйти.

— Мы же с ней фронтовые друзья… — поспешил объяснить Дружинин. — Как она поживает?

— Хорошо. Пишет новую работу. На зиму опять собирается на Чукотку. Ну, будь здоров и весел, — закончил Казаков.

Щелкнули переключатели, и экран погас. Дружинин встал из-за стола со счастливым, взволнованным лицом и вдруг увидел Люсю и злобно ощерившегося на нее Камуса.

— Пошел вон, проклятый! — закричал Дружинин и, швырнув в Камуса книжкой, бросился к Люсе. — Простите, Люся, я не видел ни вас, ни этой отвратительной собаки. И как это я не догадался обернуться! — оправдывался Дружинин.

Он был явно смущен.

— Это пес заставил меня подслушивать. Честное слово, я не хотела, — в свою очередь попыталась оправдаться тоже несколько сконфуженная Люся. — Мне только хотелось узнать, чем закончилось дело в академии…

— Полной победой. Ею мы всецело обязаны вам, — Дружинин крепко пожал Люсе руку. — Вы же слышали, что сказал Казаков. Вы спасли строительство, шахту…

— Подождите с шахтой, она не уйдет, — остановила его Люся. — Дайте рассмотреть, как вы выглядите. — Она внимательно посмотрела ему в лицо. — А знаете, Дружинин, вам очень к лицу смущенная улыбка! Вы молодеете вдвое. Удивительная вещь, вы даже не разучились краснеть. Право же, это очень мило, я никогда не думала.

Люся засмеялась как-то уж чересчур весело. Ее смех сбил с толку Дружинина, и он смутился еще больше.

Конец этой сцене положил тот же неугомонный Камус. Он снова ворвался в комнату и начал прыгать около Дружинина.

— Камус! Камус! — напрасно звал его Задорожный.

Задорожному пришлось притти за ним самому.

— Никакого сладу с ним нет, только хозяина и признает, — жаловался Задорожный Люсе, держа Камуса за ошейник. — Каждый день жалобы: то укусил кого, то с собаками дерется, то за козами гоняется. А кому расхлебывать — мне. Я, между прочим, здесь комендант, — не преминул с достоинством вставить Задорожный.

Люся улыбнулась.

— А как ваши рисунки? Покажите мне ваши новые работы. Дружинин может говорить только о шахте, я от нее устала.

— Новые рисунки? С удовольствием! — обрадовался Задорожный. — Идемте ко мне, сейчас покажу все, что есть.

— Можно и мне с вами? Ведь я их тоже не видел. Значит, ты все же продолжаешь рисовать, Петро, — сказал Дружинин и пошел вслед за Люсей и Задорожным.

Глава пятнадцатая Начальник цеха охлаждения

Дружинин не совсем понимал Люсю. Она была довольна, что приехала на Остров Черного Камня, и от души радовалась всему, что здесь видела. Но о главном — о шахте — она говорить отказывалась, предпочитая болтать о чепухе, вроде повадок чукотских лаек или о способах приготовления яичницы, которую жарил Задорожный.

По случаю приезда Люси у Дружинина собрались друзья.

За ужином Люся сидела рядом с Дружининым, закутанная в большой пушистый платок. Она была весела, предлагала тост за тостом и много смеялась. Ключников, Вера, Левченко и Задорожный подхватывали ее тосты и смеялись вместе с ней.

Дружинин смеялся меньше других: он все еще переживал свой разговор с Казаковым.

Кроме того, его, как и всегда, беспокоило, что делается на шахте. Там сейчас дежурил Анохин. Анохин был толковым, знающим инженером, но последнее время с ним творилось что-то неладное.

Еще больше беспокоила Дружинина новая болезнь, которую назвали глубинной. Она все чаще поражала людей, долго находившихся в забое. Чем угрожала она строителям шахты? Новая болезнь была еще мало изучена. Можно ли было верить врачам, которые говорили, что она большой опасности не представляет и человек в случае надобности всегда сможет овладеть собой так же, как во время опасности пьяный преодолевает хмель?..

Гости отдали должное поварскому искусству Задорожного, приготовившего прекрасный ужин, и слегка захмелели от выпитого вина.

Люся еще не отдохнула как следует с дороги, и на нее вино подействовало сильнее, чем на других. Ее темные, слегка удивленные глаза блестели ярче, чем обычно, щеки горели. В выражении лица не было обычной деловитости, а ее обычно торопливые и угловатые жесты стали спокойными и мягкими, какими-то домашними.

Это была совсем другая, молодая и красивая Люся, какой ее не видели люди, знавшие ее много лет. Дружинин не представлял, что она может быть такой.

Люся перебирала бахрому своего платка и смотрела на Дружинина с лаской и грустью.

— Ну, Дружинин, не будьте таким скучным! Бросьте раз в жизни думать о шахте, — просила она, смешно морща нос.

— Глядя на вас, трудно поверить, что вы приехали к друзьям, которые вас любят, — сказал Дружинин с улыбкой. — Скорей похоже, что вы уезжаете на фронт и прощаетесь с нами. Будто вас уже наполовину нет, осталось только вспомнить прошлое да смеяться над пустяками. Вот я и грущу вместе с вами, — шутливо оправдывался он.

— Вы неузнаваемы, Дружинин. Ведь это вас я когда-то ругала чурбаном. Сколько воды с тех пор утекло!..

— Дело-то наше вон как разрослось, — подтвердил Дружинин, опять возвращаясь к своим мыслям.

Отвлечься от шахты было трудно: разговор за столом все время вертелся вокруг нее.

— …Уже думаю — конец. Наступил предел человеческим силам, дальше не двинемся. Оказывается, нет, товарищ Левченко! Переведем дыхание и дальше. Природа бьет человека, а он все сильней делается, — донеслись до Дружинина слова Ключникова.

После происшествия в забое Ключников и Левченко подружились. Ключников сел рядом с Верой, но она демонстративно отвернулась и преувеличенно ласково разговаривала с Задорожным.

— И все-таки проходка задерживается. Мы завязли в горячем слое. В конце концов вся эта история с кредитами особого значения не имела, — отвечал солидным басом Левченко. — Она благополучно закончилась, но нам от этого не легче…

— Он прав, — Люся кивнула головой в сторону Левченко и снова подняла глаза на Дружинина. — История с кредитами закончилась, и материалы, с которыми я сюда спешила, уже не нужны. Выходит, я напрасно приехала…

— Почему же? Мы все очень рады вашему приезду, — запротестовал Дружинин.

— Подождите, Дружинин. Увидите, что сейчас будет…

Люся с какой-то неожиданной лихостью вскочила с места и, высоко подняв бокал, воскликнула:

— Товарищи, я хочу выпить за неожиданность! Хотите посмотреть, как начальник Подземстроя товарищ Дружинин бросится целовать секретаря Ученого совета Климову? Предлагаю пари, что он это сделает.

— Охотно, но почему именно? Как так? — спросил озадаченный Дружинин.

— Бьюсь об заклад, — продолжала Люся задорно.

— Ну нет, не бросится, — уверенно сказала Вера.

— Может, начальник все может! — торжественно заявил Задорожный.

— Кто его знает, что ему взбредет в голову: он дикий. Я воздерживаюсь, — заметил Ключников, выбирая самое большое яблоко.

— Отлично, — сказала Люся. — Так вот история с кредитами была только предлогом, чтобы вырваться! Я отлично знала, что она закончится именно так. Я приехала, потому что хотела привезти вам небольшой подарок наших друзей-физиков из одного научно-исследовательского института. Товарищ Левченко видел ящики, которые были со мной в самолете…

— Да, они в порту на складе, — подтвердил Левченко.

— Когда их завтра распакуют, вы увидите части турбокомпрессора для сжижения воздуха. Установка невелика, но стоит целого завода: все охлаждение шахты можно перевести на жидкий воздух. Все расчеты — в моем портфеле. Берусь преодолеть любой горячий слой… Ну, товарищ Дружинин, что скажете?

Дружинин вскочил и, опрокинув стул, бросился к Люсе.

— Чорт возьми, выиграли! — воскликнул он, целуя Люсю. — Вы мой вестник счастья, второй раз меня спасаете…

— Гениальная женщина! Ведь мы только раздумывали, как заказать такую установку. Присоединяюсь к предыдущему оратору! — закричал Ключников, размахивая недоеденным яблоком, и тоже кинулся к Люсе.

— Предлагаю тост за нового начальника цеха охлаждения, — предложил Левченко.

— За Люсю Климову! — подхватили все остальные.

Люся и Дружинин вышли на балкон и остановились, облокотившись о перила.

Далеко внизу мерцали огни центральной части острова и поднимался вверх, похожий на луч прожектора, столб освещенного голубого тумана. Слышались отдаленные, глухие взрывы.

— Красиво здесь, — сказала Люся. — Я счастлива, что вижу все это… И все-таки вы мой злой дух, Дружинин, честное слово.

— Почему же злой дух, Люся? Что я сделал дурного?

— Да, да, именно злой дух, не смейтесь, — продолжала Люся, смотря прямо в лицо Дружинину. — Вот послушайте… Была я скромной научной сотрудницей, потихоньку готовила свою диссертацию, мирно жила и была согласна с Мариной, что торопиться женщине, тем более научному работнику, не к лицу.

— Ну, ну? — кивнул головой Дружинин.

— И вот появляетесь вы, и все летит к чорту, вся жизнь идет навыворот! Я забываю о диссертации, спорю до хрипоты с Хургиным, поднимаю шум в Ученом совете, ссорюсь с начальством, лечу на край света на гидросамолете… Разве это в моем характере, Дружинин?

— По-моему, да. Он у вас довольно-таки скандальный, Люся. Притворяться кроткой овечкой нечего, — улыбнулся Дружинин.

— Какая уж там кроткая овечка! Я только и делаю, что куда-то спешу и с кем-то воюю… Почему, я вас спрашиваю? Ведь я совсем не такая, Дружинин, честное слово. Я соскучилась по своей диссертации и спокойной жизни. Мне гораздо приятней вот так стоять с вами на балконе, кутаться в платок и говорить чепуху. Если бы была музыка, я, может быть, даже пошла бы танцовать с вами… А вместо этого я буду говорить о шахте, рассказывать, как я чуть не выцарапала глаза Рашкову. Не хочу, а буду. Ну, почему?

Лицо Дружинина стало серьезным.

— Вы не можете поступать иначе. Вы настоящий человек, Люся, а быть им не всегда легко, — ответил он задумчиво.

— Нет, все-таки почему? Ну, объясните, — настаивала Люся. — Вы все время варитесь в своем подземном котле. Ваш индеец-шофер говорит, что вы работаете за десятерых. Скажите, пожалуйста, почему и я должна делать это?

Люся пытливо, почти сердито смотрела на него. За все время совместной работы Дружинину ни разу не приходилось видеть ее в таком настроении. Сегодня он впервые за три с лишним года рассмотрел тонкое, полное жизни лицо Люси.

Ей было не больше двадцати шести лет. Действительно, кроме их общего дела, у нее могли быть и другие интересы… Может быть, в ней говорит не только дружба и преданность делу, но также и другое чувство?..

Однако Дружинин поспешил отогнать эту мысль и сказал от всей души:

— Вы мой лучший друг, Люся. Самый преданный, искренний друг. Я вам так обязан!.. Без вас и шахты бы, возможно, не было.

— Ну вот, уже и обязаны… И опять шахта! — запротестовала Люся.

— И потом, может быть, вы и правы, Люся, — продолжал Дружинин задумчиво. — Может быть, я действительно ваш злой дух, и лучше бы вам продолжать диссертацию, чем связываться со мной… Кто знает, что нас еще ждет, и хватит ли наших жизней, чтобы довести дело до конца… Кажется, Хургин гораздо умней, чем я думал…

Приглушенная грусть, зазвучавшая в голосе Дружинина, поразила Люсю.

— Что вы, Дружинин, милый? — Она встрепенулась и схватила Дружинина за плечи. — Простите меня, это я просто так. Горячий слой, радиоактивность, да все, что хотите, — разве мы с этим не справимся? Да может ли быть такое!

Глава шестнадцатая Грозные признаки

Во второй половине сентября хмурая северная осень вступила, наконец, в свои права. Облетела листва на кустарниках, исчезли остатки зелени в тундре. Остров Черного Камня лежал среди океана голый и мрачный, в кольце снежных гор.

Снаружи бушевали осенние бури, ревел прибой, завывал холодный ветер, подгоняя последние стаи птиц, улетавших на юг. Внутри горного кольца было по-прежнему тихо, только быстрее бежали над горами низкие тучи, короче и сумрачнее становились дни и чаще начинал падать снег.

Заканчивались приготовления к долгой арктической зиме. В порту разгружались пароходы, с трудом добравшиеся до острова. Улетели на Большую землю последние самолеты с теми, кто не собирался оставаться на зимовку.

Все громче и напряженнее шумела огромная стройка, быстрее стучали молотки, пронзительно визжали пилы, проворнее мелькали лопаточки каменщиков, скорее двигались в холодной, сыром воздухе ажурные стрелы кранов, сильнее грохотали взрывы.

Город Острова Черного Камня жил своей обычной жизнью, нисколько не страшась предстоящей суровой зимы.

Чем темней делались ночи, тем ярче горели огни в домах и на улицах. Так же неслись из клубов звуки музыки, треск биллиардных шаров и стук шахматных фигур.

Жители острова видели много удивительных вещей и привыкли к необычайному. Им не приходило в голову, что размеренное течение их жизни может быть чем-либо нарушено.

«Зима, так зима! Если она окажется чем-либо неудобной, Дружинин и его помощники найдут способ с ней справиться», рассуждали они.

Примерно так представляли дело те, кому не приходилось спускаться ниже чем на пять километров под землю, а доступ туда был очень строго ограничен. Даже Темген, несмотря на все свои просьбы, так и не попал больше в шахту после испытания форсунки Щупака.

Зато те, кому приходилось работать непосредственно в шахте, были настроены совсем не так благодушно.

Шахтеры-проходчики, электрики, охладители, бетонщики хорошо знали, какая невероятно напряженная борьба идет на шестом километре под землей.

Турбинная установка для сжижения воздуха, привезенная новым начальником цеха охлаждения Климовой, работала полным ходом. Большая часть охлаждения в горячем слое была переведена на жидкий воздух. Он был почти в шесть раз холоднее жидкого аммиака, и с помощью его можно было получить мороз примерно в сто девяносто градусов.

При этой температуре ртуть становится твердой и хрупкой, как чугун, спирт превращается в прозрачную, как стеклышко, ледяшку, а только что сорванный цветок, так же как и резиновую трубку, можно истолочь в порошок в обыкновенной ступке.

Но и этот страшный холод быстро отступал перед испепеляющим жаром в глубинах шахты.

Правда, немногих минут относительной прохлады, наступавших после того, как сильные струи жидкого воздуха переставали бить в раскаленные пласты, бывало достаточно, чтобы охладители успели протянуть новую сеть труб вокруг горячих стен шахты, а бурильщики смогли подготовить новые скважины для охлаждения и взрыва следующего пласта породы.

Пятьсот двадцать градусов подземного жара, которые встретили строителей на глубине пяти с половиной километров, вступали в единоборство с морозом в сто девяносто градусов. Жидкий воздух нейтрализовал четыреста восемьдесят или четыреста девяносто градусов, оставляя в забое лишь тридцать или сорок градусов тепла.

Тогда в забой опускались и вкатывались машины и входили со своими инструментами отважные люди. Они дробили и подрывали камень струями жидкого воздуха, бурили пласты, захватывали породу механическими лопатами и ковшами экскаваторов и транспортеров. Так продолжалось, пока хватало дыхания и сил у людей, пробивавшихся к извечному источнику силы, заключенной в глубине земли.

Температура повышалась непрерывно. Жара нарастала с каждым сантиметром, с каждой минутой.

Когда она становилась невыносимой, строители уходили в свой бронированный подземный защитный зал.

Новая система охлаждения и проходки с помощью жидкого воздуха позволила ускорить работу, но не надолго. Триста метров были пройдены в течение недели. Но на глубине пяти тысяч шестисот пятидесяти метров проходка снова замедлилась.

Кроме стволов шахты, строители начали проходить и трубы-каналы, уходившие к камере пароприемника, которой должен был заканчиваться малый ствол шахты.

Трубы-каналы были гораздо уже основной шахты — их диаметр составлял лишь около трех метров. Горячая порода тесно смыкалась вокруг проходчиков — работать в трубах было еще тяжелей, чем в основной шахте. Здесь не всегда помогал даже жидкий воздух.

Однажды из шахты пришли тревожные вести. Там начались таинственные и непонятные явления. Никто не мог дать им объяснения.

На одном участке вдруг, как по команде, стали отказывать электромоторы. Они искрили, горели, останавливались без движения или почему-то начинали работать с бешеной быстротой.

То и дело происходило короткое замыкание, фиолетовые огни вольтовых дуг проскакивали между проводами, проходившими чуть не на метр один от другого. Казалось, воздух изменил свои свойства и сделался таким же проводником электричества, как металл.

Прошло несколько часов, открылся новый пласт после взрыва, машины передвинулись на несколько метров, и все непонятные явления исчезли.

Все пришло в норму: моторы снова начали работать, буры опять вгрызались в камень, механические лопаты снова убирали породу.

А на соседнем участке все приходило в норму, когда на забастовавшие машины и провода падала струя свежего воздуха. Прохладный воздух вентиляции сразу сбил вольтову дугу и быстро погасил скачущие фонтаном искры.

Электрические машины вели себя, как живые существа. Можно было подумать, что и им не хватало свежего воздуха.

Лучше работали пневматические машины. Отбойные молотки и буры, работавшие на сжатом воздухе, действовали безотказно, где и когда угодно.

Но забастовки машин были пустяком по сравнению с выбросами горячих газов.

На второй половине шестого километра порода стала еще более плотной.

Больших пещер, которые так облегчали вначале работу строителей, больше не встречалось. Зато проходка все чаще натыкалась на пустоты, заполненные сжатым до предела горячим газом. Вслед за взрывом, подготовленным подрывниками, происходил другой взрыв, иногда еще более сильный.

Газы с грохотом артиллерийского залпа разрывали ослабевшие стены своей каменной тюрьмы и врывались в шахту, кроша и разметывая все на своем пути. Тогда летели и разбивались на куски тяжелые, похожие на танки, бурильные машины, оказывались скомканными, как куски бумаги, трубы охлаждения, ковши транспортеров, механизмы подъемников.

Если бы строители не уходили на время взрывов под защиту толстой брони защитного зала, из них не уцелел бы ни один.

Единственным средством предупреждения выбросов газа было глубокое бурение: газ, вырываясь через тонкие буровые скважины, особо больших неприятностей принести не мог.

Но иногда струя газа оказывалась такой сильной, что отбрасывала бурильную машину назад и выгоняла всех из забоя, пока не удавалось подвести к ней трубу вытяжной вентиляции. Рев газовых струй, вырывавшихся из скважин, был таким сильным, что заглушал адский грохот шахты и бывал слышен даже на поверхности.

Эти явления повторялись каждый день. Земля все сильнее сопротивлялась людям. Препятствия нарастали, как лавина. Строители не успевали справиться с одним, как появлялись новые.

Это была тяжелая, полная напряжения битва человека с землей. Каждый метр приходилось брать с боя.

На каждом шагу строителей ждали новые опасности: никто не мог предвидеть, какие ловушки подстерегали проходчиков на следующем метре. Кажется, нигде и никогда еще не требовалось от человека так много силы, настойчивости и веры в себя, как здесь — в этой самой глубокой шахте на земле.

Дружинин, Медведев и ближайшие помощники начальника строительства проводили в шахте целые дни и часто оставались на ночь в защитном зале.

Чем тяжелее становилось строителям, тем упорнее они делались. Они иногда останавливались, на время отступали перед бурными выбросами горячего газа или непонятной изменой машин. Но приостанавливались они только для того, чтобы перестроиться, собрать силы, придумать что-то новое и опять итти вперед с новой силой.

В этом неистребимом стремлении вперед проявлялись великолепная смелость и величие духа, скрытые в каждом, даже самом маленьком человеке. Усталые, мокрые от пота, истомленные жарой, повышенным давлением и глубинной болезнью, шахтеры, машинисты и строители были непобедимы.

Партия воспитала в этих людях вкус к небывалой борьбе со стихией и стойкость, нужную для такой борьбы.

Партия научила каждого смотреть далеко вперед и видеть за сегодняшними невзгодами прекрасное завтра.

Ты силен, ты хозяин, созидатель и творец! От тебя зависит все. Напряги же мысль и мускулы, чтобы умением, знанием и сноровкой взять у земли ее извечную силу и заставить ее работать на благо твоей родины и на счастье советских людей и всего человечества!

В трудные дни борьбы с подземным жаром и высокой радиоактивностью все жители острова хорошо узнали парторга строительства Павла Васильевича Медведева.

Этот большой, спокойный и очень молчаливый человек обычно предпочитал оставаться в тени. Он делал больше, чем говорил, и говорил меньше, чем слушал других.

Даже о выходящих из ряда вон событиях и делах Медведев говорил самым обыденным тоном, и эти дела переставали казаться исключительными и необычными. Они становились осязаемыми, зримыми, приобретали меру и вес, связывались с чьими-то именами, начинали укладываться во времени.

Медведев обладал редкой способностью быстро разбираться в самых трудных, запутанных вопросах и тут же делать нужные практические выводы. Отпечаток его спокойной деловитости лежал на всей жизни острова.

У Медведева находилось время на все.

Это Медведев подал мысль о постройке подвесной воздушной дороги, которая стала доставлять рабочих из поселка в шахту и должна была сэкономить триста шестьдесят тысяч рабочих часов в месяц.

Если драмкружки острова устраивали конкурс на лучшую постановку, если газета «Заполярная коммуна» организовала смотр производственных совещаний, а летчики полярной авиации обсуждали вопрос, как наладить. сообщение между островом и Большой землей в зимнее время, если строился первый в мире заполярный пляж, — во всем этом так или иначе участвовал Медведев.

В новом клубе работала вечерняя рабочая школа. По четвергам там читались лекции, на которые сходилось много народа. Одним из постоянных лекторов был Медведев, который вел цикл философии.

Сейчас главной заботой коммунистов острова была борьба с подземным жаром и высокой радиоактивностью в шахте. После собрания партийного актива, где Медведев делал доклад, коммунисты начали новый сбор предложений.

Старший шофер и секретарь комсомольского комитета автобазы центрального поселка Люба Струкова предложила делать щиты на машинах из свинцовой бронзы, так как обычные свинцовые щиты, установленные для охраны рабочих от радиоактивных излучений, слишком часто расплавлялись от жары.

Диспетчер Мария Кускова разработала остроумный способ предварительной сборки охладительных и вентиляционных труб в помещениях защитного зала.

Шофер начальника строительства Темген внес предложение поднять в горы трубы, всасывающие воздух для вентиляции шахты, чтобы шахта получала более холодный и более свежий воздух.

Инженеры из центральной исследовательской лаборатории разработали способ охлаждения жидким водородом и гелием особо ответственных частей машин и механизмов управления.

Главный диспетчер Левченко придумал получившую в дальнейшем большую известность «паутину охлаждения» — способ, при котором буровые скважины, расходившиеся во все стороны, служили каналами для охлаждения всего фронта работ.

Никому раньше не известная бурильщица Софья Акимовна Нифонтова пришла к главному инженеру Ключникову с предложением сделать передвижную самоохлаждающуюся подстилку на пол и такие же экраны для стен. Одно это предложение позволило снизить температуру в забое на двадцать с лишним градусов!

Нет возможности даже приблизительно перечислить предложения, которые продолжали сыпаться со всех сторон.

Каждое предложение получало отзыв самого сведущего из специалистов. В тот же вечер оно разбиралось штабом, во главе которого находились Медведев и Ключников, а назавтра, если заслуживало того, уже начинало осуществляться.

Предложенный начальником склада взрывчатки Корольковым чехол из твердой углекислоты для предупреждения преждевременных взрывов в раскаленной шахте был применен в тот самый день, когда он был предложен. Самоохлаждающиеся подстилки и экраны Нифонтовой появились в забое на следующий день к вечеру.

Если бы не этот поток усовершенствований и технических нововведений, шахтерам пришлось бы плохо. К сожалению, даже самые остроумные предложения изобретателей лишь на короткое время облегчали тяжелую работу в шахте.

Дружинину пришлось отдать приказ о сокращении смены с двух с половиной до двух и затем до полутора часов.

Самым удивительным из всего, что происходило в шахте, было то, что люди, увлекаясь работой, не замечали ее тяжести. Они себя отлично чувствовали, пока вдруг не начинали валиться с ног. Азарт великого спора с природой захватывал их. Им было обидно отрываться от дела.

В конце концов Дружинин распорядился сократить смену до часа и ввести после каждого часа работы двухчасовой отдых. В общей сложности каждый шахтер работал в забое три часа в сутки.

Когда смена кончалась, никто не желал уходить из забоя: все утверждали, что прошло меньше часа.

Спорить, сколько прошло времени, было трудно. Не было часов, которые не начинали бы вдруг отчаянно спешить или отставать: верить нельзя было ни одним.

Казалось, часы, так же как и люди, подвергались припадкам глубинной болезни. Пришлось начало и конец смены объявлять по радио и передавать каждые десять минут сигналы времени.

Возбуждение, овладевшее рабочими в забое, угасало, как только они поднимались на поверхность.

Шахтеры становились бледными, безразличными и едва добирались до постели. После нескольких часов сна это состояние проходило.

Более тяжелых последствий припадки глубинной болезни, по-видимому, не имели: работавшие в глубоком горизонте по виду и по общему самочувствию мало отличались от тех, кто работал на поверхности.

До сих пор у врачей на острове Черного Камня было много свободного времени. Они заполняли его главным образом охотой на птиц или рыбной ловлей. Лечить им приходилось лишь случайные простуды: климат и условия жизни на острове были на редкость здоровые.

Теперь беззаботная жизнь врачей кончилась. Каждый день на шахте происходили неприятные случаи: ушибы, ожоги, ранения, обнаруживались нервные расстройства.

При этом опять-таки наблюдались странные вещи. Застарелые болезни, годами мучившие людей, вдруг проходили сами по себе. Человек с удивлением замечал, что у него постепенно исчез хронический ревматизм или прошел тик на лице.

У другого начинали буйно расти волосы, и лысеющая голова быстро покрывалась густой вьющейся шевелюрой. У третьего начинало рассасываться бельмо на глазу, и человек снова начинал видеть этим глазом.

По-видимому, причиной всех непонятных явлений было соединенное воздействие жары, повышенного давления и радиоактивных пород.

По мере углубления шахты радиоактивность нарастала так же быстро, как и температура.

Однажды строители, укрывшиеся в защитном зале, услышали вслед за обычным взрывом второй, более сильный, чем когда бы то ни было. Казалось, что обрушилась труба-канал, где была заложена взрывчатка.

Когда вентиляторы отсосали газы и было произведено предварительное охлаждение, строители вернулись к месту взрыва.

В трубе было темно: камни, вырвавшиеся при взрыве, повредили осветительную сеть. Однако шахтеры вскоре заметили, что на стенах светятся полосы и пятна слабого голубого и розового цветов.

Дальше вглубь трубы пятна и полосы становились все ярче. К голубым и розовым присоединились желтые, красные, как раскаленное железо, зеленые, которые горели, словно изумруд, синие, как сапфиры…

Забой представлял собой сказочное зрелище. Разноцветные светящиеся полосы изгибались, сплетались, расходились, сливались в сплошные яркие пятна, горящие всеми цветами радуги.

Здесь было совершенно светло, можно было даже читать. Общий тон разлитого повсюду мягкого света был голубоватый. Он напоминал по цвету дымку, которая постоянно окутывала шахту.

Очевидно, здесь, в глубине раскаленных недр, рождался голубой туман, так часто висевший над острыми зубьями гор Острова Черного Камня.

Глава семнадцатая Гнезда высокой радиоактивности

Проходка приближалась к глубине пять тысяч семьсот метров. Забой выл, грохотал и ревел. В облаках бешено клубящегося пара мелькали тяжелые очертания машин и легкие черные фигуры людей.

Гудели вентиляторы, трещали поднимавшиеся снопами искры, соревновались в силе мощные голоса металла и камня.

На самых опасных участках приходилось работать под прикрытием щитов, установленных на машинах.

Массивные машины, похожие на плоские танки, направлялись к пышущему жаром пласту и выпускали вперед буры, длинные, как рыцарские копья. На машинах стояли толстые щиты из свинцовой бронзы, сделанные по предложению шофера Струковой. Из-за щитов на секунду выглядывали рабочие и снова прятались за ними.

С усилением радиоактивности пород к обычным проявлениям глубинной болезни присоединились еще и ожоги.

Свинцовая бронза была единственным способом оградить людей от вредного влияния радиоактивных излучений. Ни приостановить, ни ослабить эти излучения невозможно. Они продолжались с космической неизменностью, от них можно было только прятаться.

Дружинин распорядился использовать для изготовления щитов весь запас свинца, какой нашелся на острове.

Но для защитных костюмов свинец не годился. Одежда, изготовленная из свинца, получилась бы такой тяжелой, что человек в ней не смог бы сдвинуться с места.

Двадцатого сентября в грохот и рев забоя внезапно ворвался пронзительный, раздирающий уши свист. Одна из бурильных машин дрогнула, запрыгала на месте и откатилась назад, а свист, нарастая и вибрируя, перешел в низкий вой и заглушил все остальные звуки.

— Берегись, газ! — закричали все, но никто никого не услышал.

Люди кинулись врассыпную.

Раскаленная струя светящегося газа, к счастью, не очень сильная, ворвавшись в забой, не встретила на своем пути никого.

Люди прижались к стенкам, уткнув лица в кислородные маски: к повадкам газа уже успели приспособиться.

Навстречу бушующей струе двинулся приземистый подъемный кран, закрытый со всех сторон щитами. Он тащил толстую вентиляционную трубу.

Кран зашел вбок и подтащил трубу к выходу струи. Еще несколько минут, и труба поглотила ревущую струю, люди и машины вернулись на свои места, работа пошла своим чередом.

Над щитом на кране показалось напряженное лицо Веры Петровой. Она дала знак машинисту, кран двинулся назад.

Ключников и Люся стояли у переплетения охладительных труб, наблюдая за показаниями приборов, отмечавших давление и скорость движения жидкого воздуха: его не хватало; главный инженер и начальник цеха охлаждения бились над тем, чтобы использовать его получше.

Ключников ахнул, увидев, как неосторожно выставила голову из-за щита Вера. Ее удаль беспокоила его все больше. Он думал об этой девушке из Донбасса гораздо чаще, чем хотел показать это.

Вера выбралась из кабины крана и подошла к друзьям.

— Ну вот и все! — задорно сказала она, вытирая мокрое от пота лицо. — А вы говорите — выбросы раскаленного газа…

— К счастью, все, — тяжело дыша, сказал Ключников. — Если бы вы чуть больше высунули голову около выхода струи, это было бы в последний раз… Когда, наконец, вы отучитесь лезть на рожон? Вы сменный инженер, вы рискуете не только собой…

— Опять алмазная история! Ты все та же, Вера… — усмехнулась Люся.

— Да, все та же! — с раздражением подтвердил Ключников. — Вероятно, придется просить Дружинина, чтобы Веру Никифоровну не пускали в забой.

— Но газ светился! — воскликнула Вера. — Я должна была посмотреть… Нам остается всего триста метров, ведь глубже шести тысяч шахту проходить не понадобится…

— Эти триста стоят трех тысяч, — оборвал Веру Ключников. — Пора оставить свою детскую резвость.

— Я не позволю так со мной говорить… — возмутилась было Вера и хотела добавить еще что-то, но тут разговор внезапно оборвался.

Между двумя толстыми кабелями возникла сияющая вольтова дуга. Лампы замигали, в гуле машин послышались перебои.

Ключников бросился к месту аварии, Вера схватила трубку телефона, Люся побежала к узлу охлаждения.

— Авария, авария… — понеслось по забою.

— Диспетчер! Бригаду электромонтеров в забой! Авария проводки. Опять короткое замыкание… — кричала в телефон Вера.

Линию выключили. Погасли лампы, прекратился грохот, машины остановились. Но в замерзшем забое по-прежнему было светло.

Светились стены, пол, потолок, взорванный камень, щебень на транспортере. Радиоактивность, которая сделала воздух электропроводным и вызвала короткое замыкание, была причиной этой богатой иллюминации.

Но люди уже не интересовались изгибами светящихся пластов и огненными узорами, выступившими на камне. К этому привыкли, каждый досадовал на помеху и ждал, когда снова можно будет продолжать работу.

Но Вера осталась верна себе. Она заметила в стене около телефона жилу, сиявшую ярким синим светом, и, забыв обо всем, тут же начала выковыривать ножом камень величиной с яблоко.

Через несколько минут, когда лампы снова загорелись и возобновился грохот машин, бурый тяжелый камень Уже лежал в кармане черного самоохлаждающегося костюма Веры.

Забой был полон свежим запахом озона, словно после грозы. Там и здесь загорались и угасали созвездия.

Некоторые искры были длинными, как молнии. В забое продолжала бушевать электромагнитная буря.

Дружинин узнал об аварии и приехал в забой. По его распоряжению была усилена до предела вентиляция, и электромагнитную бурю удалось унять.

Когда все пришло в порядок, он подошел к Люсе.

— Опять гнездо высокой радиоактивности, — сказал он.

— Кем надо быть, чтобы преодолеть все это? — вздохнула Люся.

— Осталось самое трудное, — отозвался Дружинин.

Глава восемнадцатая Чтобы земля расцвела, как сад

Шли часы величайшего напряжения.

Тяжелые створки нижнего защитного зала открывались только для того, чтобы принять или выпустить людей и грузы.

В зале стало гораздо тише и прохладнее, чем раньше. Трудно было поверить, что защитный зал находится на глубине пяти с половиной километров под землей, в непосредственной близости от грохочущего и пышущего жаром забоя.

На доске с показателями значилось: глубина — пять тысяч семьсот восемнадцать метров, температура породы — пятьсот двадцать один градус. Суточное задание всего двенадцать метров: итти вглубь быстрее стало невозможно.,

На командном пункте стояли у доски управления Дружинин и Анохин.

Дружинин сравнивал показания приборов с записями в своей книжке и продолжал, по-видимому, не слишком приятный разговор с Анохиным.

— …Ну, не все так думают, — сказал Дружинин и сделал жест в сторону кабин с душами, откуда слышались смех и веселые возгласы купавшихся. — Люди смеются, значить жить еще можно…

— Они не понимают, что мы в жерле вулкана, либо больны новой болезнью, — тихо продолжал Анохин. — Еще взрыв, еще несколько ударов пневматическим молотком, еще десяток скважин, и может вырваться огненная лава… Она вынесет наш пепел в верхние слои атмосферы. Тогда на память о нас появится новый вулкан в полярном море, а жители Рыбачьего поселка увидят необычайно красивые закаты. Говорят, облака тонкого вулканического пепла в верхних слоях атмосферы замечательно преломляют свет заходящего солнца…

Голос Анохина дрожал, глаза его стали совсем круглыми.

— Удивительно богатая фантазия, — сухо заметил Дружинин. — Я вижу, вам здесь делать нечего. Уезжайте с острова сегодня же. Занимайте место на любом пароходе, скажите, что я распорядился предоставить вам место на самолете. Чтобы я больше вас здесь не видел.

Анохин с беспокойством посмотрел на него.

— Что вы, товарищ Дружинин? Вы неправильно меня поняли. Все дело в том, что мне лучше работать наверху, глубина на меня плохо действует, я нервничаю…

— Вы нам не нужны. Поднимайтесь сейчас же на поверхность. Мне надоела ваша вредная и опасная болтовня, — сказал Дружинин, захлопывая свою записную книжку.

— Я больше никому не говорил, только вам, честное слово…

Анохин заволновался еще больше, голос его стал совсем потерянным.

— …Рашков спросил в письме: как работается на вулкане? Он отравил мне жизнь этим вопросом. Я все время думаю… Просто мысли вслух. Я ни с кем ими не делился… Не отсылайте меня с острова. Это позор, я не найду себе места на земле… Куда-нибудь в лабораторию… Я буду на высоте. Вы инженер, мы с вами учились вместе в институте, поймите меня!..

Дружинин в тяжелом раздумье смотрел на Анохина. Действительно, он помнил этого человека еще со студенческих времен. Тогда Анохин блистал своими способностями. Дружинин думал, что ему до Анохина далеко. Да и здесь, на острове, Анохин был дельным инженером, придумывал интересные вещи, умел разбираться в трудных вещах. Дружинин слышал, как он пел под гитару на вечере в управлении — хорошо пел, с душой…

А теперь его словно подменили. Дружинин представил себе чувство холодного, липкого страха, овладевшего инженером. Это хуже любой болезни.

Ему стало жаль Анохина. Быть может, он придет в себя на поверхности и опять станет человеком.

— Хорошо, попробую вам поверить, — сказал Дружинин. — С завтрашнего дня вводится новый порядок работы. Завтра можете передать все дела инженеру Климовой и с понедельника переходите в лабораторию.

Смена закончилась. В защитном зале собрались рабочие, только что поднявшиеся из забоя, и те, которым предстояло туда опуститься.

В зал вошли Медведев, Ключников, Вера Петрова, Люся, Левченко. Они знали, что Дружинин будет сегодня говорить с шахтерами.

Большая часть собравшихся расположилась в комнате отдыха. Шахтеры сели в кресла, улеглись на кушетках.

Некоторые остались на скамьях в главном помещении зала, другие, по обыкновению, направились в буфет и собрались компаниями за столиками.

За одним из столиков уселись Ключников, Вера Петрова, Щупак и похожий на боксера-тяжеловеса мрачный молодой бурильщик Федя Стрешнев.

Бурый камень, добытый в стене около телефона, не давал Вере покоя. Отнести его в лабораторию она еще не собралась и не знала, что это такое.

Быть может, Ключников знает, что это за камень? Но к главному инженеру Вере обращаться не хотелось.

Вера и Ключников по-прежнему ссорились. Оба чувствовали симпатию друг к другу, но стеснялись высказать ее прямо и открыто. Кому-то надо было сделать первый шаг, чтобы объясниться начистоту, но каждый ждал, что это сделает другой.

Вере все же хотелось похвастаться своим камешком. Она не утерпела, вынула его из кармана и положила перед собой на стол.

— Видали такую штуку, товарищи? Смотрите, как он светится! — сказала она, прикрывая камень ладонями. — По-моему, это какая-то особенная радиоактивная руда.

— Да, совершенно особенная. Давайте ее сюда! — сказал Ключников и быстро выхватил у Веры камень, сверкнувший синим светом.

— Что это значит, Вадим Михайлович?.. — возмутилась Вера, но Ключников посмотрел на нее так, что она тут же осеклась, поняв, что, быть может, такую руду действительно опасно держать в руках.

— То, что у вас ожоги получатся, буйная головушка! После объясню.

— Да, неизвестная радиоактивная руда, — подтвердил Щупак. — Мы пересекали этот пласт несколько раз. Когда понадобится, я ее сколько угодно натаскаю, — он заговорщицки посмотрел на Веру.

— Я тоже видел этот пласт, — мрачно вставил молодой бурильщик, притопывая ногами. — Но мне он ни к чему, мне плясать хочется. Всегда в шахте плясать хочется. Говорят, это особая болезнь нашей шахты.

— Не такая уж страшная. На поверхности быстро проходит, — успокоительно заметил Ключников, пряча образец руды в металлическую коробочку.

— Чем же страшная? — пренебрежительно засмеялся Щупак. — У меня от нее только аппетит лучше. Мне нигде так интересно не было, как здесь. Кончим шахту, скучать по ней буду, честное слово…

Дружинин, Левченко и Медведев продолжали разговор на командном пункте. Дружинин был задумчив. Медведев подошел к нему и положил ему руку на плечо.

— Не сомневайся, Алексей Алексеевич, ты совершенно прав! По-моему, тоже лучше сразу сказать всю правду и предоставить каждому право выбора. Пусть каждый почувствует, что держит свою судьбу в руках. Ты этим мало кого напугаешь.

— Я тоже придерживаюсь такого мнения, — присоединился к парторгу Левченко.

— Пора, — сказал Медведев и нажал кнопку звонка.

Звонок, созывавший всех в главное помещение зала, помешал Щупаку закончить высказывание своих соображений по поводу глубинной болезни.

— Скорей, скорей, Дружинин будет говорить, — заторопился Федя Стрешнев.

Дружинин вышел вслед за Медведевым из командного пункта и окинул взглядом зал. Усталые, бледные люди сидели и лежали на скамьях, стульях и креслах.

Некоторые смеялись, жестикулировали о чем-то с интересом говорили.

Увидев Дружинина, рабочие поднялись и приветствовали его сдержанными возгласами. Дружинин знал каждого из них, и каждый из них знал Дружинина.

Дружинину было больно смотреть на них: этим людям приходилось дорого платить за то благо, которое сулила человечеству шахта-котел. Они слишком тяжело работали. Но в таком деле это неизбежно. Если дело окажется еще вдвое, втрое труднее, его все равно нужно продолжать, отступать не приходится…

Дружинин подавил чувство боли, выступил вперед и поднял руку. Ключников пододвинул скамейку. Дружинин поднялся на нее.

— Внимание, товарищи. Сейчас мы предоставим слово начальнику строительства Дружинину, — громко сказал Медведев.

Рабочие подошли ближе, чтобы лучше слышать начальника строительства.

— Дорогие мои друзья! — начал Дружинин сильным и мягким голосом. — Если бы я мог один пройти эту шахту, я бы сделал это. Тогда вы продолжали бы мирно жить, не зная ни сумасшедшей жары, ни повышенного давления, ни фокусов радиоактивности. Но такую шахту я не мог даже придумать в одиночку: одному это не под силу. Над ней думали сотни ученых, талантливых советских людей. Строим же ее не только мы с вами, а вся наша страна.

— Человек бросил дерзкий вызов природе, — продолжал Дружинин. — И он добьется своего, потому что он советский человек. Нашим предкам было трудно научиться пользоваться огнем или придумать колесо, но они это сделали, потому что они были людьми. Сделаем и мы свое дело, и о нас будут вспоминать многие поколения наших потомков… Забудутся наши имена, но дело не забудется, так же как не забыты колесо и огонь…

Дружинин сделал паузу и окинул взглядом слушателей. Рабочие в белых и черных костюмах, инженеры, диспетчеры, лифтеры поднялись с мест и тесно обступили его.

Снаружи за толстыми стенками предохранительных створок прогрохотали взрывы. Дружинин переждал и заговорил снова:

— Я долго думал о том, может ли кто-либо из вас подойти ко мне и сказать: «Дружинин, мне больше не под силу. Что мне до грядущих поколений, когда то, что от меня требуется, выше моих сил». Нет, такого среди вас не найдется. А если бы и нашелся, я такого только пожалею. По-моему, нет чести выше и нет счастья больше, чем сделать невозможное во имя человечества. Только самые сильные и смелые могут работать в такой шахте, как наша. А вы, мои друзья, именно таковы. Дальше будет еще труднее и опаснее. Все, кто нездоров, ослабел телом или духом либо просто боится, могут получить работу на поверхности…

Звонок, возвещавший, что газы из забоя уже отсосаны, прервал Дружинина.

Створки предохранительной перегородки поползли в стороны и открыли голубоватую дымку главного ствола. Горячее дыхание шахты проникло внутрь прохладного зала. Сразу стало труднее дышать. У входа начали разгружаться пришедшие сверху лифты с материалами.

— С сегодняшнего дня, — продолжал Дружинин, — смена устанавливается в сорок пять минут. Назначаются четыре смены, ими будем руководить мы. — Дружинин показал на себя и на стоящих рядом с ним Ключникова, Веру и Люсю Климову. — Итак, друзья, — продолжал Дружинин, — кто остается с нами в шахте, чтобы земля поскорей расцвела садом для нашего советского народа, для каждого трудового человека?

В голосе Дружинина звучало глубокое волнение.

В зале настала тишина. Был слышен только легкий звон труб, которые сгружались с лифта.

Натруженные, мозолистые, обожженные руки шахтеров поднялись вверх.

— Мы все! — дружно раздалось в зале.

Глава девятнадцатая Катастрофа

Подробности этого страшного дня Дружинин смог восстановить только среди зимы, сидя у печи, в которой догорали сломанные доски разбитого дома.

В воспоминаниях Дружинина этот день рассыпался на пестрые обрывки, на отдельные секунды, минуты и часы, никак не связанные между собой.

Было воскресенье 22 сентября — первый день работы по новому распорядку. Ключников и Вера руководили Работой в основном стволе, Дружинин и Люся Климова возглавляли смены в боковом забое, где проходила труба-канал. Медведев оставался на центральном диспетчерском пункте вместе с Левченко.

…Защитный зал. Смены встретились в перерыве и снова должны разойтись по забоям.

Дружинин смотрит на Люсю. Какая она тоненькая в черном шелковистом костюме шахтера! Она похожа на проворного темноглазого подростка, готового пуститься в рискованную экспедицию. Ни тени страха на лице, только легкая грусть в блестящих глазах.

Дружинину почему-то мучительно не хочется отпускать Люсю в забой. Ее смена должна работать на участке самой высокой радиоактивности.

— Я пойду с вами, Люся. Я боюсь, вентиляция недостаточна… Надо еще раз проверить давление и удлинить охлаждающую подстилку. Она коротка, я должен распорядиться.

Дружинин путается. Он старается придумать предлог, чтобы пойти в забой с Люсей.

— Я сама распоряжусь, — говорит Люся. — Неужели вы мне не доверяете, Дружинин?

— Передайте смену мне, мне не хотелось бы отпускать вас…

— Зачем же?.. Странный вы человек, — смеется Люся. — Чего будут стоить ваши приказы, если вы сами станете их нарушать! Я справлюсь со всем, не беспокойтесь…

Люся смотрит на Дружинина блестящими глазами.

— Знаете, чего мне захотелось, пока я на вас глядела? — говорит она. — Очутиться вдруг в Москве… Там сейчас, — Люся посмотрела на часы, — семь часов вечера. Люди идут с работы, гудят автомобили, звенят трамваи, шумит метро, улицы полны народа… Стать бы где-нибудь на углу и выбрать самого усталого и озабоченного из пешеходов: немолодого, согнутого тяжелыми годами войны, человека с усталыми глазами. Схватить его, перенести сюда и показать все, что у нас есть. И сказать: «Улыбнись, распрями плечи и делай свое дело легко и весело, товарищ! Это только один из подарков, которые готовит для тебя твоя страна. Это для тебя мы хотим сделать жизнь прекрасной, для тебя земля будет превращена в сад. Ты сам увидишь и сам почувствуешь это скоро, совсем скоро…» Это сентиментально, правда?

— Нет, почему же, — серьезно отвечает Дружинин, — и я там бы поступил так же… У вас хорошее сердце, Люся!

— Нет, нет, нехорошее. — Люся качает головой и протягивает Дружинину руку. — Ну, мне пора, через сорок пять минут я вернусь.

И она уходит. Ее тонкая фигура скрывается в лифте.

Забой. Он ревет и грохочет еще сильней, чем обычно. Машины грызут камень, камень кричит. Гудит, шипит, взрывается жидкий воздух, звенят и лязгают трубы охлаждения, охладители тянут их, как связисты телефонную линию во время боя.

Люди и машины мелькают среди пара, словно тени, затеявшие дьявольскую пляску среди камней, мерцающих причудливыми полосами и пятнами радиоактивной флюоресценции.

Раскаленный камень поддается, уступая соединенным усилиям людей и машин. Он сопротивляется, визжит, обдает людей палящим дыханием, осыпает осколками, пытается сжечь струями горячего газа. Но напрасно: люди и машины сильнее. Они наступают.

Четверть метра, полметра, метр каменной толщи преодолены.

Еще полметра, еще метр. Еще десяток скважин в только что обнажившемся камне.

Сорок пять минут прошли, новый взрыв подготовлен, надо уходить.

Люся торопит людей, нельзя нарушать порядка: не устали — тем лучше. Через час они вернутся.

Люся уходит последней, она оглядывается на мерцающие стены. Она думает: «Ох, тяжело справиться с этой нежданной радиоактивностью! Какие сюрпризы она еще преподнесет?»

И все же Люся рада. Светящаяся порода хорошо послужит людям. Это материал для получения атомной энергии.

Как ласково говорил с ней сегодня Дружинин! Он никогда не смотрел на нее таким теплым взглядом. Быть может, поэтому у нее так спорится работа и так легко Дышится в жарком забое?..

Люся со своей сменой возвращается наверх, в защитный зал.

Приезжает со своей сменой Вера.

Люди мокрые, тяжело дышат, некоторые едва держатся на ногах. Но все в порядке: в трубе-канале пройдено два метра, а в основном стволе даже больше.

Грохочут взрывы. Кончается перерыв. Идут в забои со своими сменами Дружинин и Ключников. Опять лавины горячего камня, вой, рев жидкого воздуха, лязганье, удушливый жар.

И опять перерыв. Дружинину мучительно хочется поговорить; с Люсей, побыть с ней хотя бы минуту.

Но нельзя. Люся занята: сдает дела своей смены.

Начальнику строительства и главному инженеру пора подниматься на поверхность, они и так слишком долго задержались в шахте. Дела наверху тоже не ждут: не сегодня — завтра выпадет снег, скоро замерзнет море… Пора наверх!

После этой смены будет перерыв на три часа, чтобы подготовить работу дальше. Нужно спешить…

Дружинин в последний раз окидывает взглядом защитный зал и входит в лифт, где его уже ожидает Ключников. Лифт мчится наверх и вырывается из голубоватой дымки шахты.

Начальник строительства и главный инженер вышли на поверхность и остановились, чтобы перевести дыхание.

Как легок здесь прохладный воздух! Обоих покачивает, у обоих кружится голова. Обманчивая бодрость глубинной болезни покинула их. Только сейчас почувствовали они, как устали.

Тусклый осенний день уже клонится к концу. С серого неба сыплются легкие снежинки — предвестники будущих заносов.

Быстро промелькнул этот день. «Он был коротким, как миг> — думает Дружинин. — Неужели день вправду, кончается? Время, время, как стремительно летит оно! Вот и лето позади…»

Друзья, едва передвигая ноги, идут к автомобилю.

Темген сидит в машине и ждет. Он ждал вчера до поздней ночи, ждет сегодня с утра. Он удивлен видом начальника строительства и главного инженера, но не решается спросить, в чем дело.

— В управление! — говорит Дружинин. — Через полчаса разговор с Москвой.

— А через три часа мы должны вернуться, — добавляет Ключников.

Автомобиль резко набирает скорость, мчится мимо бетонных заводов, монтажных и механических цехов.

Шахта осталась далеко позади. Дорога поднимается петлями в горы. Выше и выше.

Темген ведет машину так быстро, что на виражах ее заносит.

— Осторожнее, — просит Ключников и тут же засыпает, откинувшись на сиденье.

Поворот дороги открывает бухту. В порту разгружается одинокий пароход. Он кажется отсюда, с горы, игрушечным.

— Пришел утром, выгружает взрывчатку, — бросает Темген, показывая движением головы на пароход.

— «Дзержинский» или «Владивосток»? — спрашивает Дружинин.

Ответа он уже не слышит. На крутом повороте машина вдруг взлетает и переворачивается, подброшенная неведомой силой.

Страшный, чудовищный звук вырывается из земли и заполняет все вокруг. Этот низкий, нарастающий грохот сотрясает скалы.

Дружинин перевернулся в воздухе и упал под откос на кустарник рядом с Ключниковым. Их тела содрогались, придавленные ужасным звуком, способным разорвать и убить все живое.

Срывались и наперегонки катились вниз с гор камни: и скалы.

Дружинин видит, как тяжелая скала налетает на недостроенный дом, разбивает его и катится дальше, оставив за собой щепки, щебень и тучу пыли.

…Дружинин и Ключников ошалело смотрят друг на друга; рядом лежит колесами кверху автомобиль. Колеса продолжают вертеться…

— Я же говорил, чтобы он был осторожнее!.. — растерянно произносит Ключников. — Очки, где мои очки? Без них я пропал.

Очки у него на носу. Стекла целы, только запылились. Ключников не может этого понять.

Дружинин приподнимается и оборачивается к шахте. Огни вокруг шахты погасли. Видно только облако пара и пыли. Вверху бешено клубится буро-синяя тяжелая туча. Край ее, как смерч, спускается к шахте. Это вырвавшийся из недр газ.

— Шахта, шахта!.. Взорвалась шахта! — закричал Дружинин не своим голосом.

Он вскочил, чтобы бежать к шахте, но ему преградил дорогу огромный камень, свалившийся сверху.

— Подожди, — Ключников схватил его за руку, — это не взрыв, это землетрясение.

Действительно, это землетрясение. Продолжают катиться камни с гор. Из поселка донесся отчаянный женский крик. Башня одного из бетонных заводов пошатнулась и рухнула. Одна за другой начинают падать мачты линии высоковольтной передачи…

Дружинин чувствует себя бессильным перед взбесившейся стихией. Вот он, ответ природы на вызов человека! Это конец шахты…

С юго-восточной стороны острова, оттуда, где расположены нефтехранилища и пещеры со складами взрывчатки, доносится новая волна нарастающего гула.

— Что это? — восклицает Ключников, продолжая держать за руку Дружинина.

Снег в горах потемнел. Какая-то сероватая масса возникла над гребнем гор и обрушилась вниз широкой лавиной.

Высокая отвесная скала около нефтехранилища, на которую как-то летом взбирался Дружинин, сдвинулась с места, медленно, словно нехотя, упала и тут же исчезла в клокочущей лавине.

— Вода! Море пошло через горы! — хрипит Ключников.

— Газ вырвался из глубин, он вытесняет воду из подводных пещер. Вода может затопить все… — тихо говорит Дружинин.

Да, это гигантская волна. Она начинает спадать, вершины гор уже обнажились.

Вода помчалась вниз по скалам, сметая все на своем пути. Ее много, она может заполнить до краев пустынную долину между двумя хребтами в восточной части острова. Вода может прорваться дальше и устремиться в шахту:

Если это случится, Остров Черного Камня перестанет существовать. Вода ворвется в раскаленные недра земли и мгновенно обратится в пар. Но для пара ведь еще не подготовлен выход.

Произойдет взрыв: весь остров взлетит на воздух, как вулкан Кракатау.

Что же делать?

Дружинин оглянулся, как бы ища поддержки. Что мог противопоставить человек стихии?

Ключников протирал очки дрожащими руками. Он потрясен еще больше, чем Дружинин. На его помощь трудно рассчитывать.

И вот Дружинин видит медно-красное лицо Темгена. Шофер деловито осматривает перевернутую машину. Его лицо спокойно, будто ничего не произошло.

— Все в порядке. Если вытащим на дорогу — можно ехать! — говорит Темген, встретив взгляд Дружинина.

Голос Темгена спокоен, как и его лицо. Что бы ни случилось, он выполнит свой долг. Он недаром учился быть настоящим человеком.

Дружинин видит мужество и спокойствие этого чукотского юноши и с уважением смотрит на него.

Неужели он, Дружинин, окажется слабее своего молодого друга Темгена?

Дружинин остро чувствует, какая сила у него в руках. Он не один. Он видит, как крепко стоит Темген на земле, пусть на самой горячей и дрожащей, под толчками землетрясения.

— Ключников, помогай! — кричит Дружинин и бросается к машине.

Машина тяжела, но все же втроем им удается ее перевернуть.

Как только они поставили машину на колеса, заработал каким-то чудом уцелевший приемник, по обыкновению настроенный на волну главного диспетчера.

Репродуктор захрипел, потом послышалось покашливание и раздался спокойный голос старшего диспетчера строительства Якова Ивановича Левченко. Ровный и неторопливый, он прозвучал удивительным, контрастом с грохотом, взрывами и криками, которые неслись из поселка.

— Внимание, внимание, говорит старший диспетчер Левченко! Произошло землетрясение, толчки могут еще повториться. Передаю приказ начальника строительства Дружинина.

Первое: прекратить работу и выйти на открытые места всем, кроме работников электрических станций, вентиляционных, подъемных и охлаждающих устройств. Посты на этих участках могут быть оставлены только после того, как все выйдут из шахты. До этого времени держаться и продолжать работу любой ценой.

Второе: соблюдать строжайший порядок при выводе людей из шахты. Инженеры и начальники отвечают за каждого рабочего.

Все это так совпадает с мыслями Дружинина, что ему на какую-то долю секунды начинает казаться, будто он в самом деле отдал этот приказ или что Левченко чудом узнал его мысли.

Но это не так. Дружинин никакого отношения к приказу не имеет, все сделано без него. В решительную минуту Левченко воспользовался именем Дружинина, чтобы придать приказу больше силы.

— Молодец Левченко! Как хорошо он придумал… — говорит Дружинин.

Репродуктор снова начинает хрипеть. На этот раз слышится спокойный голос Медведева.

Медведев неторопливо, даже несколько медлительно говорит:

— Коммунисты и комсомольцы, прежде всего я обращаюсь к вам. Вы слышали приказ начальника строительства, начинайте выполнять его немедленно… Настала трудная минута, но мы ее встретим, как подобает коммунистам. Сейчас все зависит от нашей выдержки и организованности. Покажем же пример всем остальным. Сильные, помогите слабым, прежде всего подумайте о детях и женщинах. Давайте оправдаем гордое имя коммунистов, будем такими, какими нас всегда знал народ. Сегодняшний день мы запомним на всю жизнь. Сделаем же так, чтобы каждый из нас мог вспомнить его с гордостью!..

Теперь Дружинин понимает, кто автор приказа, прочитанного старшим диспетчером от его имени. И у Дружинина становится легче на сердце: на главном командном пункте есть человек, которому он сейчас верит больше, чем себе.

Медведев позаботится обо всем и сделает все, что будет возможно для спасения людей и хозяйства.

Руки Дружинина развязаны. Он может подумать о невозможном: о том, что человек может противопоставить стихии, о спасении шахты и острова.

— Медведев… — повторяет Дружинин громко.

— Вот это человек! — подхватывает мысль Дружинина Ключников, который уже успел притти в себя. — Какое спокойствие!

Глаза Дружинина устремлены вниз, к порту, где белеет одинокий пароход.

— «Владивосток», груз взрывчатки? — спрашивает Дружинин.

— Он, — отвечает Темген.

— Вот что… — начинает Дружинин задумчиво.

— Смотри! — перебивает его Ключников, оборачиваясь к востоку.

Там, между скалами, поднимаются языки огня. Еще миг — и вот багровое, коптящее пламя высоко взметнулось в небо и озарило остров трепетным светом. Сразу порозовел снег на горах. Серое осеннее небо тоже стало розовым, а синяя туча над шахтой сделалась темно-фиолетовой.

Горела нефть. Она вырвалась из нефтехранилищ и устремилась вниз вместе с водой.

Дружинин помнил большую, глубокую долину в горах и узкую перемычку, закрывающую выход из нее. Очевидно, долина уже превратилась в озеро, на поверхности которого бушует горящая нефть.

Перемычка образовалась после взрыва, когда прокладывали дорогу к нефтехранилищу. Эта перемычка слишком тонка и слаба, она не сможет выдержать давление воды и нефти, она неминуемо прорвется.

Вода и горячая нефть, наверное, уже льются через верх.

— Нефть? — спрашивает Темген.

— Да, нефть. Вода разрушила нефтехранилище, — объясняет Дружинин.

Друзья изо всех сил толкают машину к дороге. Она переваливается на камнях, скрипит, но шаг за шагом приближается к шоссе. Ключников смотрит на огонь и качает головой.

— Только этого недоставало! То, что не утонет в воде, сгорит в огне. Теперь все пропало… — горько говорит он.

— Нет, мы остановим и то и другое, — уверенно отвечает Дружинин. — Мы сбросим воду в море.

Друзья усаживаются в машину.

— В порт! — звонко, во весь голос командует Дружинин.

План действий у него готов.

Глава двадцатая В защитном зале

Землетрясение произошло во время перерыва между сменами, когда шахтеры собирались в защитном зале. Толчок последовал вслед за очередными взрывами в шахте. Здесь, на глубине пяти с половиной километров, он показался не таким сильным, как на поверхности, но сопровождавший его звук был еще ужасней.

Закованный в толстую броню, защитный зал заходил из стороны в сторону. Люди повалились на пол.

В то же мгновение погас свет. Люди беспомощно суетились в полной темноте, не понимая, что с ними происходит.

Люся очнулась, сидя на полу, в ушах у нее стоял звон.

…Только что она разговаривала с Анохиным, который передавал ей дела своей смены, только что звонили телефоны, беседовали и смеялись рабочие, поддразнивала Федю Стрешнева веселая девушка-диспетчер Маруся.

И вот ничего этого уже нет. Нет девушки-диспетчера, нет бумаг, которые Люся держала в руках. Нет ничего, кроме теплого, слегка вздрагивающего пола, на котором она сидит.

…Тишина. Гнетущая тишина. В тысячу раз более напряженная, чем дьявольский грохот забоя.

Люся подумала: не оглохла ли она? Нет. Сквозь звон в ушах пробиваются какие-то стоны, слышится тяжелое дыхание ошеломленных людей. Через двухметровую броню защитного зала доносится скрежет и скрип, отдающийся во всем теле Люси.

Похоже, будто защитный зал со всеми людьми и машинами катится по камням, как пустая консервная коробка.

Люся старается понять, что произошло. Быть может, защитный зал провалился через новую пещеру в глубь земли и уже плывет в огненном потоке лавы? Или произошел взрыв, и зал вылетел, как артиллерийский снаряд из шахты, упал в море и уже опустился на дно?

Скрип и скрежет прекратились. Настала полная тишина, и в ней вдруг раздался жуткий истерический крик Анохина:

— Извержение вулкана… Мы погибли! А-а-а!..

Крик Анохина всполошил и без того испуганных людей.

— Что это? Что случилось? — раздались со всех сторон голоса.

Люся поднялась на ноги. Рядом кто-то тихо всхлипывал. Прикоснувшись к мягким вьющимся волосам, Люся сразу узнала девушку-диспетчера.

— Маруся, ты?

— Боже мой! Пропали мы, Людмила Владимировна…

Девушка обняла Люсю и крепко-крепко прижалась к ней, будто надеялась найти у нее спасение.

— Подожди, еще не пропали, — сказала Люся и погладила лицо девушки.

В кромешной тьме мелькали светящиеся подошвы сапог и виднелась широкая огненная дорожка. Она шла к выходу из защитного зала. Это светилась радиоактивная пыль, которую принесли на ногах из забоя рабочие.

Над дорожкой мелькали тени, угадывались очертания человеческих фигур. Это были люди, искавшие выхода из подземной ловушки. Кроме закрытого тяжелыми створками основного выхода в главный ствол, в конце каждого защитного зала была небольшая герметически запиравшаяся дверь, которая вела в малый ствол шахты. Очевидно, некоторые шахтеры хотели выбраться через этот вход.

Люся подошла к телевизору. Экран не светился — аппарат был сломан.

Люся ощупью нашла телефон и взяла трубку. Гудков не было, трубка молчала. Люся привычным движением набрала номер старшего диспетчера — в трубке не раздалось ни звука.

«Неужели мы заживо погребены?» пронеслась мысль у Люси. Она представила пятикилометровую толщу породы над своей головой, и ей стало страшно.

Но бояться нельзя, она не имела права бояться. Люся снова и снова набирала наощупь все номера, какие могла вспомнить. Телефон молчал.

А шум вокруг все нарастал. Люди рассыпались по залу. Их голоса доносились со всех сторон.

И вот среди этой сумятицы в темноте возник совершенно спокойный, деловитый и громкий голос Люси:

— Товарищ Левченко? Мне нужен старший диспетчер… Яков Иванович, вы?.. Да, да, и у нас тоже… Говорите — ничего страшного?.. Я тоже так думаю. Значит, свет будет через полтора часа? Отлично! — говорила она звонким спокойным голосом.

Крики стали затихать. До сознания людей начало доходить, что инженер Климова говорит по телефону; значит, ничего страшного не произошло — к ним придут на помощь.

Люди прислушивались и замолкали. Теперь только голос Люси звучал в темноте защитного зала.

Повесив трубку, Люся обратилась к рабочим:

— Спокойствие, товарищи! Небольшая авария проводки. Через час-полтора все будет исправлено. Пока давайте спокойно отдохнем. Сейчас будет включено запасное освещение…

Маруся бросилась к доске управления. От волнения она забыла расположение кнопок и никак не могла найти те, которые были нужны.

«Неужели откажет и аварийные установки, которые питаются от аккумуляторов? Что же тогда?», подумала Люся и вспомнила о веселом рыжем Щупаке, смелом парне, мастере на выдумки. Может быть, он поможет ей найти выход?

— Щупак, Щупак! — крикнула Люся в темноту. — Попросите Щупака подойти ко мне!

— Он поднялся на поверхность вместе с инженером Петровой, — ответил откуда-то из тьмы бас Феди Стрешнева.

Снова загорелся свет. Он был вдвое слабее обычного, но все же это был свет. Маруся нашла кнопки аварийного освещения.

И тогда все убедились, что в защитном зале ничего особенного не произошло. Люся как ни в чем не бывало сидела за столом сменного инженера, держа руку на телефоне. Около нее стояла бледная, заплаканная, но уже улыбающаяся диспетчер Маруся.

— Ну, вот и хорошо… — сказала Люся, поднимаясь и оглядывая зал.

Она улыбнулась и покачала головой с таким видом, будто хотела пожурить нашаливших школьников, но потом решила этого не делать.

Анохин лежал на полу, зажав глаза и уши руками. Скованный ужасом, он ничего не видел и не слышал: он ждал извержения вулкана.

Шахтеры смотрели на Анохина с усмешкой. Он был жалок. Каждый видел, что держится лучше, чем Анохин, и каждому стало легче. Кто-то весело засмеялся, начались шутки, все как-то сразу успокоились.

Люся подошла к доске управления.

Она перебирала одну за другой рукоятки и кнопки, приводившие в движение механизмы шахты и защитного зала. Все они были мертвы. Стрелки приборов неподвижно замерли на своих местах, словно шахты уже не существовало.

Действовали только аварийные механизмы, приводившиеся в движение от аккумуляторов. Ими можно было регулировать охлаждение и вентиляцию в зале, пускать в ход устройства для обслуживания людей, открывать и закрывать створки, отделявшие защитный зал от главного ствола шахты, и дверь в малый ствол в конце зала.

Можно было бы открыть створки и узнать, что происходит в шахте. Но кто знает, существует ли еще шахта и что происходит снаружи?

Люся помнила, что на стене шахты есть скобы, по которым можно выйти на поверхность, как по лестнице. Но кто в состоянии взбираться пять километров по лестнице при удушливой жаре и повышенном давлении!

Лицо Люси ничем не выдавало ее мысли, но диспетчер Маруся все же разгадала их. Видимо, она думала о том же.

— Пропали мы, Людмила Владимировна, правда ведь? — шепнула она едва слышно.

— Все в наших руках, Маруся. Как сумеем, так и будет, — ответила Люся одними губами.

Маруся поняла. Она засмеялась и громко, чтобы слышали все, спросила:

— А почему пусто в буфете? Неужели наш замечательный крюшон «Подземный» стал хуже оттого, что испортилась проводка? Разве никто не хочет томатного или лимонного сока или пива? Мария Ивановна на месте, — она сделала задорный жест в сторону вернувшейся к стойке буфетчицы. — Заказы принимаются!..

Рабочие сидели на скамьях и в креслах, лежали на кушетках, как обычно во время перерыва между сменами. Они уже успокоились. Если бы не тусклый свет и не тишина, можно было бы подумать, что все идет своим чередом и ничего здесь не произошло.

Прошло уже больше часа. В руках у Люси опять телефонная трубка, теперь она говорит с парторгом Медведевым.

— Да, да, Павел Васильевич, подождем, конечно… Можете за нас не беспокоиться, мы чувствуем себя отлично, — говорит она уверенно. — Нет, мы не боимся, что ремонт задержится. Все знают, что в защитном зале запасы воздуха и пищи на две недели… Раскрывать створки в шахту пока не будем. Может ворваться горячий газ, я не хочу рисковать здоровьем людей. Мы подождем, пока пойдут лифты, не беспокойтесь за нас…

Глава двадцать первая Взрыв складов

Дружинин подбрасывает щепок в печь, смотрит в огонь и вспоминает дальше день катастрофы.

…Чтобы предотвратить взрыв острова, надо было немедленно остановить воду и горящую нефть. Для этого Дружинин решил взорвать скалу, замыкавшую со стороны моря долину, в которую хлынули подземные воды.

Взлетев на воздух, скала откроет выход в море воде и горящей нефти.

В пещерах этой отвесной скалы находились склады взрывчатки. Проектируя их, инженеры подсчитали, что эту скалу, высотой в триста метров и шириной в двести, может разрушить взрыв пяти тысяч тонн веществ типа тола или аммонала. При этом было установлено, что взрывная волна пойдет в сторону моря и остров от нее пострадает мало. Именно поэтому пещеры в этой торе и были избраны местом для главного склада взрывчатки.

Сейчас на складе хранилось около двенадцати тысяч тонн взрывчатых веществ. Этого было более чем достаточно, чтобы осуществить затею Дружинина, но беда заключалась в том, что запасы взрывчатки были равномерно распределены по всей сети пещер. Взрыв мог поднять гору на воздух, но прохода к морю так и не открыть.

Чтобы это произошло наверняка, надо было добавить тонн пятьдесят взрывчатки в пещеры, расположенные ближе к середине острова.

Перетаскивать взрывчатку и складывать в нужных местах пришлось бы несколько суток. Но в этом нет надобности: в порту разгружается пароход со взрывчаткой. Десятка грузовиков с толом или аммоналом хватит, чтобы спасти положение. Нужно только поскорей доставить их на место, пока вода и нефть не прорвались Дальше…

Автомобиль Дружинина выскочил на шоссе и ринулся вперед, гремя разбитыми стеклами и завывая клаксоном.

Автомобиль мчался через поселок.

Окна и двери в домах были открыты настежь. Удивленные и растерянные люди быстро выбрасывали и вытаскивали свой скарб. На шоссе и около домов стояли сундуки и шкафы, лежали кучи домашних вещей.

Темген делал чудеса, объезжая на полном ходу разбросанные предметы и группы жестикулирующих людей.

Молодые рабочие и девушки-работницы выводили детей из детского сада и, подхватив ребят на руки, торопливо шли с ними по обочине шоссе к центру острова.

Клаксон заглушал крики детей и женский плач.

Наконец машина выбралась из поселка и помчалась к морю.

Поворот дороги открыл бухту. В порту горели огни. Пароход еще стоял на месте.

— Скорей, Темген, скорей!

…Дорога делает петлю, полыхает пламя между горами в восточной части острова. Зарево озаряет небо, горы совсем красные, а туча над шахтой ярко-лиловая.

— Скорей, Темген, скорей!

Мелькают по бокам дороги дома, здания цехов и мастерских. Всюду двери настежь. К удивлению Дружинина, разрушенных домов мало, в некоторых даже горит электричество. Посредине дороги два столкнувшихся грузовика, они налетели один на другой. На дороге бревна и оконные рамы, из которых высыпались стекла.

…За поворотом дороги открывается странное зрелище. Два человека, преследуемые грузовиком, что есть духу бегут по шоссе. Один — маленький, полный, в начищенных сапогах, другой — высокий, худой, с рыжими волосами, развевающимися по ветру.

Грузовик настигает их, но тут они сворачивают с шоссе и скатываются вниз по склону. Опять выбегают на дорогу и снова лезут вниз по склону, чтобы сократить путь. Грузовик делает петлю, чтобы их нагнать.

Это Задорожный и Щупак. Они бегут к шахте. Люба гонится за ними, чтобы взять их в машину, но они ее не видят; они ни разу не оглянулись. Темген сначала обгоняет Любу, потом нагоняет бегущих.

— Алексей Алексеевич, вы живы! — Задорожный бросается к Дружинину.

— Куда вы? — кричит Дружинин.

— В шахту! — задыхаясь, отвечает Щупак.

— В шахту потом, сейчас надо в порт. Садитесь к нам, — распоряжается Дружинин.

Тем временем подъезжает Люба. У Темгена сдал мотор, его машина не может сдвинуться с места. Все пересаживаются к Любе, и грузовик мчится к морю.

Вот и порт. Все на месте, но людей не видно. Пароход отошел от причала и стоит на рейде.

Длинный ряд грузовиков с красными флажками. На грузовиках ящики с надписью: «Осторожно, взрывчатка!» Кругом ни души, только капитан порта стоит у причала, неподвижный, как монумент.

— Где шоферы? — спрашивает Дружинин, выпрыгивая из машины.

Капитан одобрительно смотрит на Дружинина и отвечает спокойно:

— Особенно далеко не ушли — в канавах и ямах по всей окружности. Решили, что от таких вещей все же лучше быть подальше, — показывает он на ящики с взрывчаткой. — Толчки могут повториться.

— Разыскать шоферов! — командует Дружинин.

Но шоферов долго искать не приходится. Они видят людей около своих машин, узнают начальника строительства и, понимая, что, очевидно, они нужны, вылезают из канав и ям и бегут к грузовикам.

Двенадцать шоферов уже налицо. Но подходят еще шоферы, подбегают грузчики.

— Уговаривать мне вас некогда, — говорит Дружинин. — От вас зависит судьба острова. Поедете со мной взрывать гору — спасете всех и себя. Нет — все погибнем…

Возражений не слышно. Шоферы, подстегнутые суровым голосом Дружинина, рады сделать все, что от них зависит.

Они бросаются к кабинам. Грузовики трогаются один за другим и мчатся с бешеной быстротой к восточной части острова.

Уже темно.

Багровое коптящее пламя плещет между горами, озаряя скалы. Половина неба залита заревом, снег на горах кажется кроваво-красным. И туда, к этим красным горам, мчатся автомобили с взрывчаткой.

Мчатся сквозь мглу, сквозь ночь, над вышедшей из берегов бурлящей рекой.

Головную машину ведет Щупак, рядом с ним сидит Дружинин. Щупак расшиб руки, они кровоточат, но дать руль Дружинину он не хочет. На втором грузовике, рядом с Темгеном, — Ключников.

Дорога сворачивает к реке. Река шумит, пенится в ярком свете автомобильных фар: никто не видел ее еще такой полноводной. Местами вода подходит к самому шоссе.

— Дальше ехать нельзя. Надо искать другую дорогу, — говорит Щупак и задерживает машину перед сплошной полосой воды.

Река идет вровень с дорогой, шоссе залито.

— Нет, можно! Другой дороги нет. Прямо, вот на ту скалу, ни шагу в сторону, — показывает вперед Дружинин.

Машина въезжает в воду, остальные следуют за ней в тучах брызг, ярко освещенных фарами.

Шоссе выходит из воды, затем снова опускается в воду.

Далеко впереди виднеется над водой человеческая фигура.

Это женщина, она стоит на шоссе по колени в воде, раскинув руки, — хочет остановить грузовики.

Головная машина едва не сбивает ее с ног.

Второй грузовик резко тормозит. Ключников высовывается наружу и узнает женщину. Это Вера Петрова.

Он прыгает в воду.

— Вера? В чем дело?

Ключников хватает ее за руку.

— Люся со своей сменой осталась в шахте, — хрипло говорит Вера. — Сообщения с защитным залом нет… На помощь!

— Поезжай дальше! — кричит Щупаку Ключников и бросается бежать с Верой по направлению к шахте.

Их фигуры исчезают в темноте.

…Шоссе опять поднимается в гору. Впереди зарево, все более яркое: видно, как языки пламени пляшут между скалами. У шоферов проходит мороз по коже: туда, в этот пылающий ад, они везут взрывчатку…

Дружинину тоже становится не по себе: похоже, что он ведет людей на верную смерть. Но что поделаешь! Выбора нет, и дороги назад тоже нет.

Вот и гора, в которой расположены склады взрывчатки. За ней далеко внизу бушует море. У подножья горы поток. Вода просачивается через перемычку и льется рекой вниз. Наверху за перемычкой пылает горящая нефть. Вода вот-вот прорвет узкую полоску камня и вместе с горящей нефтью ринется вниз. Поток бурлит и увеличивается на глазах. Небо над ними в огненных полосах.

Кажется, что гора нарисована сажей на красном фоне пламени.

Ворота пещеры открыты настежь. Внутри горит электричество. Молодцы электрики: они не прекращают работы, несмотря ни на что. Спасибо Медведеву, который придумал такой хороший приказ!

Машины одна за другой въезжают в пещеру. Там их встречает старый приятель Дружинина — заведующий складом Корольков.

Он отослал работников склада на середину острова и остался один у телефона. Он отлично понимает, что происходит снаружи, но уходить не собирается: старый сапер знает, что в такое время взрывчатка может понадобиться каждую секунду.

Щупак с грузчиками бросается к связкам бикфордова шнура. Машины входят в длинные, узкие коридоры.

Дружинин быстро подсчитывает количество взрывчатки и определяет места закладки. Грузовики направляются к дальнему краю пещер.

Здесь тихо, прохладно, спокойно. Не верится, что снаружи бушуют такие страсти. Люди, ворвавшиеся сюда с горящими глазами и трясущимися руками, кажутся помешанными.

…Щупак протягивает бикфордов шнур, соединяя заряды, машины съезжаются как можно ближе одна к другой. Грузчики подвозят на вагонетках ящики со взрывчаткой.

— Достаточно! — командует Дружинин.

Все усаживаются в освободившийся грузовик, и Темген ведет его к выходу.

Вода бушует у выхода из пещеры. Еще несколько минут — и отсюда нельзя было бы выбраться.

Темген дает полный ход, машина, разбрызгивая воду, выскакивает на безопасное место.

Она летит так, что свистит в ушах, но свист ветра и шум мотора не заглушают рева потока, несущегося наперегонки с автомобилем.

Дорога отходит от ущелья и поворачивает за холм.

…Дружинин думает о том, что вода может прорвать перемычку до того, как произойдет взрыв. Он смотрит на часы, — до взрыва остается пять минут.

Машина опять выходит к реке.

Стоп!

Тут проехать невозможно. Дорога под двухметровым слоем бушующей воды.

— Попались! — говорит Щупак.

Его нервы напряжены, он видит, что машина застряла слишком близко от места взрыва, дальше дороги нет.

— Нет, не попались! — кричит Дружинин. — Все с машины долой и направо за гору, бегом!..

Людей, как ветром, сдувает с автомобиля, и все что есть духу бросаются бежать по откосу горы.

Щупак бежит вместе с Любой. Она отстает, он тащит ее за собой.

— Хватит, — говорит, наконец, он и опускается на камень метров за двести от дороги. — Тут нас воздушная волна не заденет, — успокаивает он Любу.

Все следуют примеру Щупака и Любы. Рядом с невозмутимым Темгеном тяжело дышит Задорожный…

— Ложись! — подает команду Дружинин.

Глухой ревущий звук взрыва оглушает всех.

Задорожный слышит его всем телом. Земля содрогается, как во время землетрясения. Задорожный опускает голову и в ужасе закрывает глаза.

Когда он их открывает — кругом тьма.

Ни зарева, ни языков пламени, ни кровавого блеска снежных вершин. Ничего. Непроглядная тьма безлунной осенней северной ночи.

Дружинин вглядывается в темноту и прислушивается к замирающему шуму.

Взрыв пошел куда нужно и погасил пожар. Шум потока затихает: вода пошла в море.

Наступает тишина, абсолютная тишина.

— Все… — переводит дыхание Дружинин.

Глава двадцать вторая Мужество Люси Климовой

Шли часы. Люди в защитном зале застыли в напряженном ожидании. По-прежнему горело тусклое запасной освещение. Стояли машины, молчали телефоны. Только по одному из них продолжала говорить с Медведевым и с Левченко Люся.

Люся Климова показывала всем своим видом, что ничего страшного не происходит и все идет как следует. Но прошло уже много времени, люди опять начали беспокоиться.

— Где же электрики?

— Почему не включают обычное освещение? Неужели мы совсем отрезаны от внешнего мира? — переговаривались между собой шахтеры.

Напряжение нарастало.

Люся видела, что разговоры с поверхностью земли большого впечатления уже не производят, надо было придумать что-то новое. Но что же можно придумать, чтобы преодолеть пять с половиной километров каменного массива, отделяющего людей от поверхности земли!

Люся мучительно раздумывала: не открыть ли створки, отделяющие защитный зал от шахты?

Нет, этого делать нельзя. Что бы ни произошло в шахте, о людях, оставшихся здесь, не забудут. Если не удастся восстановить телефонную линию, с ними свяжутся по радио: ведь приемник работает.

Люся настроила приемник на волну главного диспетчера, но приемник молчал. Потом попыталась поймать Москву. Москва передавала последние известия.

Голос московского диктора громко раздавался в отрезанном от мира подземном зале. Диктор рассказывал, что происходит во всей Советской стране.

Погребенные заживо люди слушали радио и думали о том, что с ними будет. Они понимали, что страна их не оставит без помощи.

Последние известия кончились. Гул голосов усилился. Люся обратилась к рабочим.

— Тут говорят, что прошло слишком много времени, — твердо сказала она. — Может пройти еще много больше, пока авария будет исправлена. Мы с вами делаем такое трудное дело, неужели у нас не хватит сил подождать еще несколько часов? Человек сильнее стихии, все будет хорошо. Вы знаете Дружинина, он нас не оставит…

Анохин, все время сидевший неподвижно, начал проявлять признаки жизни. Когда Люся говорила по телефону, он открывал глаза и внимательно присматривался к ней. Потом он поднялся и, почему-то взяв в руки портфель, прошелся взад и вперед по залу.

Увидев, что он пришел в себя, Люся помахала ему рукой. Он ответил ей вымученной улыбкой и продолжал расхаживать по залу, все больше и больше удлиняя свой путь.

Потом он исчез. Люся решила, что он ушел в комнату отдыха, и больше не вспоминала о нем.

Пользуясь тем, что на него перестали обращать внимание, Анохин прокрался к складу взрывчатки, расположенному в отдаленном конце защитного зала. Здесь; никого не оказалось. Двери были открыты.

Анохин вошел в склад и выбрал небольшой ящик под номером 537. Это было сильнейшее из взрывчатых веществ, применявшихся в шахте. Заряда, заключенного в ящике, хватило, бы, чтобы взорвать створки затвора и заодно уничтожить всех людей в зале.

Анохин захватил еще несколько патронов со взрывателями и рассовал их по карманам. Движения его были медленны, в напряженных глазах застыла хитрая мысль.

Анохин раскрыл свой портфель, вложил в него ящик и тихими шагами направился обратно в зал.

Он показался около командного пункта, когда Люся опять говорила по телефону.

Анохин бросил на нее безразличный взгляд и пошел дальше к створкам, будто бы продолжая прогулку.

У выхода в шахту он остановился, выпрямился и обернулся назад. Затем вытащил из кармана патрон и открыто взял его в руку. В его глазах загорелось безумие.

— Она говорит сама с собой! Мы погребены заживо! — закричал он вдруг отчаянным, срывающимся голосом. — Под нами вулкан! Американцы давно писали что все жители острова обречены.

Зал мгновенно замолк.

Шахтеры вскочили с мест и придвинулись к командному пункту.

Пожилой шахтер бросился к столу и схватил провод телефона, по которому говорила Люся. Конец провода был отключен Марусей, проверявшей контакты. Он остался у шахтера в руках.

— Верно. Телефон отключен. Она нас обманывала, — упавшим голосом сказал кто-то.

— Учитесь у нее мужеству! Смотрите, мужчины, это она вас успокоить хотела. Доченька моя дорогая!.. — крикнул шахтер, подняв над головой конец провода, чтобы его увидели все.

— Пусть откроет двери в шахту, или я взорву их! В этом портфеле заряд, достаточный, чтобы разнести весь зал. Это взрывчатка «пятьсот тридцать семь»! — закричал Анохин, подняв над головой портфель и патрон. — Мы полезем наверх по скобам, мы не хотим оставаться здесь…

— Стойте на месте, Анохин. Сейчас я объясню…

Люся поднялась с места и, показав Марусе глазами на доску управления, спокойно пошла к Анохину.

— Отдайте сейчас же портфель! — сказала она обычным голосом.

Вместо ответа Анохин быстро побежал к дверям в малый ствол.

Но далеко убежать ему не удалось.

Пожилой шахтер ловко бросился под ноги Анохину. Анохин перекувырнулся, шахтер вцепился в него, и оба покатились по полу.

Зрители отпрянули в стороны, ожидая взрыва.

Шахтер старался отнять портфель, Анохин цепко держал его, отбиваясь ногами и головой. Люди хотели вмешаться в борьбу и не решались: каждый знал страшную силу взрывчатки «537».

Вдруг из толпы шахтеров вырвался косолапый, медлительный бурильщик Федя Стрешнев и с неожиданной легкостью подбежал к боровшимся.

Улучив удобный момент, он ловко вырвал портфель из рук Анохина и кинулся прочь.

Он отбежал на порядочное расстояние, положил портфель на стол и направился обратно. Тем временем шахтер обхватил и прижал к стене Анохина. Люся разжала вытянутую руку Анохина и вытащила из нее патрон со взрывателем.

Но тут Анохин сделал резкое движение, вырвался из рук шахтера и бросился к Люсе. Он стал выворачивать ей руку, стараясь вырвать патрон.

Раздался взрыв. Шахтера отбросило в сторону. Дым закрыл Анохина и Люсю.

Когда дым рассеялся, шахтеры увидели, что Люся и Анохин упали рядом.

Люся лежала лицом кверху. Ее волосы разметались по камню.

Маруся с плачем бросилась к ней. Подбежал Федя Стрешнев и склонился над мертвой…

Шахтеры молча выпрямились, словно в почетном карауле…

И вдруг зазвонили телефоны, зажглись ярким светом все огни защитного зала, и створки медленно раздвинулись.

Вход в шахту открылся.

Показался спустившийся сверху лифт. Из него выскочили Вера и Ключников. Они вбежали в зал и замерли у неподвижного тела Люси…

Глава двадцать третья Эвакуация

Подземный толчок произвел больше всего разрушений в восточной части острова, в горах. Рабочие, прибывшие в Рыбачий поселок, рассказывали, что толчок сорвал и бросил к середине острова большую гряду скал, которые вмиг разрушили нефтехранилище, метеорологическую станцию и несколько складов.

Людей в этой отдаленной части острова было немного. Восемь строителей погибли под камнями и утонули в потоке воды, хлынувшем из-под земли.

Двенадцать человек, побежавших к середине острова, спаслись и благополучно добрались до поселка.

Трое дорожных рабочих пришли в поселок только на третий день после катастрофы. Землетрясение завалило выход из пещеры, в которой они расположились закусить. Когда им удалось расчистить выход, они с удивлением увидели себя на маленьком островке, среди нефтяного озера.

К счастью, на поверхности плавали бревна. С их помощью рабочим удалось легко добраться до берега.

Они рассказали, что на месте складов взрывчатки образовалось новое ущелье и на дне его камень горит синим светом. Этому сообщению значения не придали: слишком уж много необычного рассказывалось в то время.

Большая гряда скал обрушилась и в противоположной части острова, но там скалы упали в море: толчок, по-видимому, был направлен с востока на запад.

Город Острова Черного Камня — он назывался Петровском в честь погибшего на войне геолога Петрова — пострадал сравнительно мало.

Лишь несколько домов разбило камнями, катившимися с гор, и обвалилось несколько башен и мачт линии высоковольтной передачи.

Жертв было немного.

Рабочие, приехавшие с Острова Черного Камня, ничего не могли сказать о том, какие разрушения причинило землетрясение самой шахте.

Они знали только, что упали вниз два грузовых лифта, в которых не было людей, и взорвался приготовленный к отправке в забой запас взрывчатки. Он сдвинул с места и повредил несколько броневых плит у входа в шахту.

Вода наполнила новое русло реки, но до шахты не дошла.

Взрыв складов взрывчатки отвел в море воду, собравшуюся в горах, и погасил горевшую нефть. Начальнику строительства Дружинину удалось сделать невозможное.

Даже реакционная печать буржуазных стран, явно довольная происшедшей катастрофой, не могла не воздать должного мужеству и находчивости начальника строительства Дружинина и парторга строительства Медведева. Если бы не они, количество жертв было бы гораздо больше.

Во всех газетах мира был напечатан портрет инженера Климовой, которая героически погибла на своем посту. Кроме нее и инженера Анохина, виновника ее смерти, в шахте никто больше не пострадал.

Как только о катастрофе стало известно в Москве, оттуда пришел приказ немедленно прекратить все работы и эвакуировать население Острова Черного Камня на континент.

Экстренная сессия Ученого совета пришла к выводу, что причиной землетрясения явились работы в шахте. Равновесие земной коры в районе острова, по-видимому, было неустойчивым, оказалось достаточно уменьшения давления газа в подземных пещерах, чтобы нарушить его.

Мощные выбросы газов из глубоких недр земли могли вызвать обвал какой-либо особенно большой пещеры. Эго, по-видимому, и послужило непосредственной причиной катастрофы на Острове Черного Камня.

Ученые считали положение острова опасным. Глубокие трещины, вероятно, образовавшиеся на дне моря по соседству с шахтой, могли пропустить воду в раскаленные недра и послужить причиной взрыва огромной силы.

Некоторые полагали, что угасший вулкан снова возобновил свою деятельность и теперь следует ждать его извержения, так как строители шахты сами открыли удобный путь жидкой лаве.

До конца навигации оставалось всего несколько дней. Пароходам, находившимся в Чукотском и Беринговом морях, был отдан приказ итти на всех парах на Остров Черного Камня, забирать людей и доставлять их в ближайшие порты Чукотки и Камчатки и во Владивосток.

Начальник строительства Дружинин просил разрешения оставить около сотни добровольцев — инженеров и рабочих, чтобы сохранить то, что было сделано на острове, и вести наблюдения, на основании которых можно было бы решить вопрос о дальнейшей судьбе строительства.

Дружинину отказали. На острове не должно было оставаться ни одного человека; в Москве считали, что опасность слишком велика.

Дружинину напоминали, что он не имеет права рисковать жизнью добровольцев.

Пароходы начали прибывать на следующий день после катастрофы. Первыми пришли «Дзержинский» и «Чукотка». Капитаны торопились, они ждали, что море вот-вот замерзнет, тогда всем придется зимовать на этом острове, прямо на вулкане.

Строители, шахтеры, механики заполняли каждый метр свободного пространства на судах. Отходившие суда напоминали плавучие муравейники, так густо стояли и сидели на палубах люди.

Некоторые не хотели верить, что опасность так велика, и отказывались уезжать. Другие не могли расстаться с островом, который успели крепко полюбить, и под всякими предлогами оттягивали отъезд. Были и такие, которых приходилось чуть не силой усаживать на автомобиль и отвозить на пароход.

Первыми уехали раненые, больные и женщины с детьми, потом семейные и пожилые, затем наступила очередь остальных. Население острова быстро таяло. В течение недели удалось вывезти две тысячи жителей. Еще два или три парохода должны были забрать остальных.

Люди уезжали поспешно и часто собирались в дорогу в течение считанных минут.

Многие дома остались в таком виде, будто хозяева вышли по делу и вот-вот вернуться. Двери стояли открытыми. Скулили собаки, искавшие уехавших хозяев.

Последние рабочие, вернувшиеся на Большую землю, рассказывали, что шахта стояла забытая. Несколько комсомольцев, во главе с подрывником Щупаком и бурильщиком Стрешневым, старались укрепить поврежденные плиты у входа в шахту. Делать это им никто не приказывал.

Щупак слышал замечание Дружинина, что эти плиты могут оборваться и открыть воде путь в шахту, а если вода попадет в шахту, остров взорвется.

Однако сейчас этой опасности не было. Быстрая полноводная река вдруг обмелела. Никто не знал, куда девалась вода. Быть может, она нашла иной сток в море.

Щупак, Стрешнев и их товарищи не раздумывали об этом. Они просто хотели сохранить шахту. Им больно было с ней расставаться, и они работали, всячески оттягивая отъезд.

Стук их молотков глухо разносился в тишине и возвращался эхом из бездонного сумрака шахты. Шахта уже неосвещалась, там было темно.

Глава двадцать четвертая «Прощай, Остров Черного Камня!»

Снег падал крупными хлопьями и таял на непокрытой голове Дружинина и на мокрой шерсти Камуса.

Дружинин сидел на скамье около своего опустевшего, запертого дома. У его ног стоял небольшой желтый чемодан с бумагами и наскоро собранными вещами.

Камус положил голову на колено хозяина и смотрел в глаза Дружинину, повиливая хвостом, будто хотел утешить.

Пора было уходить. Дружинина ждали, все было готово к отъезду, но он не мог подняться и пойти. Кажется, впервые в жизни не мог сделать такой простой вещи.

Все дни после катастрофы он был на людях. Взрывал гору, спускался в шахту, распоряжался перевозкой раненых, говорил с Москвой по радио, спорил с капитанами пароходов, кричал в телефонную трубку, бегал, спешил, спал только в автомобиле, пока Темген его куда-нибудь вез…

И все эти дни он был таким, как всегда, спокойным и аккуратным, словно ничего не произошло и все идет своим чередом, говорил, обычным, несколько отрывистым, суховатым, деловым тоном.

Этот тон изменил ему только тогда, когда он узнал о смерти Люси Климовой.

Он прервал фразу на полуслове, закрыл на секунду глаза и сказал плачущей Вере Петровой, что рассчитывает на ее помощь. Он думает, что Вера сделает за него все, что сделал бы он для самого дорогого и близкого друга.

А ночью Дружинин велел Темгену подъехать к опустевшей редакции «Заполярной коммуны» и, оставив Темгена в машине, вошел в здание.

Он не сразу нашел стол редактора. Стол оказался запертым. Дружинин сломал его, выдвинул ящики и рылся в ворохе бумаг, пока не обнаружил портрета Люси, печатавшегося как-то в газете.

Через несколько минут Дружинин опять сидел в машине и мчался в порт.

До сих пор ему некогда было оглянуться и подумать о случившемся.

И вот только сейчас наступил момент, когда Дружинин мог дать себе отчет во всем, что произошло.

Он сидел неподвижно, с каменным, ничего не выражающим лицом.

Он больше не спешил. Не все ли равно, проехать через Берингов пролив, пока его не закрыли льды, или не проехать? Вернуться в Москву теперь, как приказано, или будущей весной? Пытаться что-то доказать или не пытаться?.. Все, что от него зависело, было сделано. Все. даже невозможное.

Действительно ли все? А Люся? Маленькая отважная Люся, убитая взрывом патрона. Ведь это он, Дружинин, виноват в ее гибели. Он знал Анохина, видел, во что превратился этот человек, и пожалел его, пожалел дважды. Он должен был запретить ему доступ в шахту, но не сделал этого. Не захотел обижать человека, которого следовало выгнать со строительства.

Люся, Люся!.. Как Дружинину не хотелось отпускать ее от себя тогда в шахте! Теперь только он понял, как она была ему дорога. Увлеченный своим делом, он не думал о девушке, не оценил ее.

Снег шел все сильнее, снежинки соединялись в сплошные белые полосы, словно струившиеся с неба.

Остров лежал под снегом белый, пустынный и мертвый. Огни в пустых домах погасли. Станция уже не работала. Электрики уехали. Пустой, безлюдный город лежал у ног Дружинина.

Ни шума, ни стука, ни голоса. Тишина. Такая, как была здесь тысячи лет, пока не пришел человек. Теперь человек уходит, а тишина вернулась. Снег засыпает упавшие и уцелевшие башни и замершую ленту транспортера, и стеклянные кубы заводских зданий, и разрытую землю, все…

Снег тает на лице Дружинина и стекает вниз крупными прозрачными каплями. Его лицо мокро, кажется, что он плачет.

Но нет, глаза его сухи. Он не плачет, он думает.

Все эти дни его неотступно преследует одна и та же мысль. Простая мысль: как найти выход из этого отчаянного положения?

Он видит мертвый, засыпанный снегом остров совсем иным, чем сейчас. Таким, каким он должен стать: прекрасным, теплым, покрытым тропическими растениями; застроенным корпусами заводов, засаженным виноградниками; заселенным счастливыми людьми.

Неужели этому не бывать?

Из порта доносятся гудки пароходов. Они уходят, увозят последних строителей. С последним пароходом уезжает Павел Васильевич Медведев, проводивший всю основную работу по эвакуации. Он сопровождает самую большую партию шахтеров. Вместе с ним уезжают и двое его сыновей.

На острове осталось несколько человек — ближайшие друзья и сотрудники Дружинина. Они собрались в порту около глиссера, через два часа уедут и они: льды в Беринговом море ждать не станут.

Кто же превратит остров в райский сад? Рассчитывать не на что, надеяться не на кого.

Все кончено. Кончено хотя бы потому, что река обмелела, воды для подземного котла не хватит. Но в сухих глазах Дружинина все та же напряженная мысль.

Он Загибается и вынимает из чемодана несколько небольших бурых камешков.

Это проба, которую взял Ключников в радиоактивном пласте. В темноте камни светятся синим светом. Что в них, Дружинин не знает: землетрясение не позволило сделать анализ. Быть может, эти камни смогут дать новую жизнь острову и шахте?..

Автомобильный гудок и лай Камуса прервали размышления Дружинина. Подошла машина, из нее выпрыгнул Ключников.

Ключников подошел и молча остановился за спиной Дружинина. Дружинин, не оборачиваясь, смотрел вниз.

— Поехали, Алеша, пора!

Дружинин не обернулся. Ему трудно оторвать глаза от того, в чем заключался смысл его жизни.

Снизу донесся гудок парохода.

— Последний ушел… Нас ждут. Капитан глиссера говорит, близко льды: медлить нельзя… Приказ есть приказ. Поехали, Алеша, мы еще вернемся…

Голос Ключникова оборвался.

— Что же, едем, — сказал Дружинин и обернулся.

Лицо у него уже было обычное.

В порту пусто. Ни людей, ни пароходов не иидно. На пристани лежат бумажки. Валяется брошенный кем-то матрац, блестят осколки разбитой посуды. Взад и вперед по набережной мечется худенькая собачонка, скулит о хозяине. Следы поспешной эвакуации видны на всем…

Гул моторов раздался над опустевшей бухтой. На берегу не осталось ни души. Дружинин стал рядом с капитаном на мостике и дал знак к отплытию.

Моторы заревели еще громче, и глиссер плавно заскользил по серой воде бухты. В последний раз мелькнул пейзаж острова, и отвесные скалы прохода заслонили свет, потом горы расступились: глиссер вышел в открытое море.

Казалось, Дружинин отправился в свой обычный объезд острова: поднятый воротник желтой кожаной куртки, руки в карманах, потухшая трубка во рту.

Ни одного движения, выражающего смятение, ни одного взгляда назад.

Вера Петрова сквозь слезы смотрела на белую гряду суровых, засыпанных снегом гор, на кружевную линию прибоя у их подножья и на серую водяную полосу, все больше отдалявшую глиссер от острова.

Ключников сидел, закрыв глаза.

Левченко спустился в кабину. Вероятно, ему стало не под силу смотреть, как остров, где они жили, надеялись, трудились, уходит в даль.

Люба стояла между Щупаком и Темгеном, бодрившимися по примеру Дружинина. Люба плакала откровенно и горько, размазывая слезы по лицу черными от машинного масла руками.

— Плакать совершенно лишнее, Люба, — утешал ее Щупак. — Честное слово, лишнее! Скоро ты снова выкатишь свою машину и поедешь к шахте.

— Нет, этому не бывать. Теперь прощай навсегда, Остров Черного Камня.

Люба расправила мокрый от слез платок и замахала им уплывающему назад острову.

Глиссер набирал скорость. Остров становился все меньше и меньше. Расплывался, сливался с горизонтом.

— Прощай, Остров Черного Камня, прощай!