Лоу Аронике
Редакторы и издатели приходят и уходят, а друг всегда остается другом
«Могу смело сказать, что ни один человек не отваживался проникнуть дальше, чем я. Приходится сталкиваться с густыми туманами, снежными бурями, страшным холодом и еще многим, что делает навигацию опасной и трудности возрастают из-за невыразимо ужасного вида этой страны — страны, обреченной природой никогда не ощущать тепла солнечных лучей, лежать навсегда погребенной под вечным снегом и льдом»
Небо, которое оставалось морозно-синим в течение многих недель продвижения Харпириаса на север, в суровые и неспокойные земли, сегодня приобрело свинцовый оттенок. Воздух сделался таким холодным, что, казалось, обжигал кожу. Сильный, резкий ветер внезапно ворвался в узкий проход между высокими стенами гор прямо перед ними, неся с собой облака крохотных твердых частиц, мириады острых осколков, которые впивались в щеки Харпириаса, словно жала маленьких насекомых.
— Принц, — произнес метаморф Коринаам — проводник экспедиции, — вы вчера спрашивали у меня, на что похожа снежная буря. Сегодня вы это узнаете.
— Я думал, здесь сейчас должно стоять лето, — ответил Харпириас. — Разве в Граничье Кинтора даже летом идет снег?
— О да, даже летом, и очень часто, — безмятежно ответил Коринаам. — Иногда по многу дней подряд. Мы это называем «волчьим летом».
Когда сугробы громоздятся выше головы скандара, а изголодавшиеся ститмои приходят с далекого севера дюжинами, чтобы устраивать набеги на стада фермеров у подножия холмов.
— Клянусь Повелительницей Снов, если это лето, каково же тогда в этих местах зимой?
— Если вы человек верующий, то помолитесь, чтобы Божество не предоставило вам случая это узнать, — сказал Коринаам. — Поехали, принц. Перевал ждет нас.
Харпириас с беспокойством прищурился на острые скалы пиков впереди.
Свинцовое небо казалось тяжелым и набухшим. Завывающий ветер все яростнее швырял пригоршни острых, сводящих с ума льдинок ему в лицо.
Несомненно, идти в самую пасть этой снежной бури равносильно самоубийству. Харпириас бросил хмурый взгляд на Коринаама. Метаморф вовсе не казался встревоженным яростью надвигающегося сверху ненастья.
Его хрупкую, тощую фигуру облегал лишь кусок желтой ткани, обернутый вокруг талии; зеленоватый, напоминающий резину торс никак не реагировал на внезапно наступивший резкий холод; практически лишенное выступов лицо — крохотный нос, щель вместо рта, резко скошенные узкие глаза под тяжелыми, нависшими веками — ничего не выражало.
— Ты и правда считаешь разумным пытаться преодолеть этот перевал во время снегопада? — спросил Харпириас.
— Более разумным, чем оставаться здесь, внизу, в ожидании лавин и потоков воды, которые последуют за ним, — ответил метаморф. Его нависшие веки на мгновение приподнялись.
Взгляд черных безжалостных глаз был неумолимым. — Когда путешествуешь по этим дорогам во время волчьего лета, действует правило «чем выше, тем лучше», принц. Поехали. Настоящий снегопад до нас еще не добрался. Это всего лишь лед — предвестник, авангард, который приносит первый ветер.
Нам надо двигаться вперед, пока не стало еще хуже.
Коринаам прыгнул в парящий экипаж, в котором он ехал вдвоем с Харпириасом. Еще восемь таких же машин вытянулись за ними вдоль узкой горной дороги. В них разместились две дюжины солдат, участвующих в экспедиции в негостеприимные северные земли, а также оборудование, которое предположительно должно было им пригодиться во время трудного и опасного путешествия. Харпириас с большой неохотой согласился руководить исполненной риска экспедицией в пустынный и неприступный край. Но сейчас, стоя рядом с открытой дверцей экипажа, он смотрел на надвигающийся буран с благоговейным изумлением.
Снег! Настоящий снег!
Он слышал о снеге. Читал о нем в сказках, когда был ребенком: это замерзшая вода, превращенная чрезвычайно сильным холодом в осязаемую субстанцию. Это казалось волшебством: красивая, девственно чистая белая пыль, такая холодная, что уму непостижимо, и в то же время тающая от легчайшего прикосновения пальца.
Да, волшебство. Нечто нереальное, сказочное и колдовское. На всей огромной планете Маджипур редко где температура опускается столь низко, чтобы заморозить воду. И, конечно, снега не найти на грациозных склонах
Замковой горы, где Харпириас провел детство и юность в компании рыцарей и принцев при дворе короналя. Созданные в древние времена огромные погодные машины окутывают и саму Гору и ее Пятьдесят Городов мягким весенним теплом.
Говорили, правда, что иногда, в наиболее суровые зимы, снег ложится на самые высокие из других горных вершин и хребтов: на гору Зигнор на севере Алханроэля и в Гонгарских горах, которые пересекали посередине
Зимроэль. Но Харпириас и на тысячу миль не приближался ни к Зигнору, ни к Гонгарам. Он вообще не бывал ни в одном из тех мест, где мог идти снег, пока неожиданно на него не свалилось это командование невероятной экспедицией на дальний север Зимроэля — на суровое высокогорное плато, известное под названием Граничье Кинтора. Это была настоящая родина снегов, печально известная закованными в ледяной панцирь высоченными пиками и завывающими ледяными бурями. Только в этом районе Маджипура — за внушающими благоговение горами под названием Девять Сестер, которые отгораживали весь полуостров от остального мира и обрекали его на собственный суровый, студеный климат, — царила истинная зима.
Однако Харпириас и его спутники отправились в путешествие по Кинтору летом. И поэтому даже здесь он не ожидал попасть в снегопад.
Он рассчитывал всего лишь увидеть, если повезет, белые шапки, оставшиеся с прошлой зимы на самых высоких вершинах. И он их действительно видел. Путешественники удалились не более чем на несколько сотен миль к северу от зеленых округлых холмов, поднимающихся за городом
Ни-мойя, как ландшафт начал меняться: пышная, густая растительность уступила место редким деревьям с желтыми стволами. Потом они очутились у первых гор Граничья Кинтора и стали продвигаться вверх по плоским серым гранитным плитам, прорезанным быстрыми потоками. Наконец показалась первая из Девяти Сестер Кинтора, Трейликор — Рыдающая Сестра. Однако на
Трейликор в это время года снега не было — только множество ручьев, речек и водопадов, давших ей имя.
Но уже следующая гора, до которой они добрались, была Джавникор — Черная Сестра, на северном склоне которой, возле вершины, ярко сверкали тут и там разбросанные среди черных скал белые пятна. С дороги, по которой Харпириас и его спутники огибали гору, эти пятна казались расползающимися язвами на ее теле.
Еще дальше к северу на склонах горы, известной под названием
Кукулимейв — Прекрасная Сестра, симметричного нагромождения розового камня, украшенного фестонами бесчисленных скалистых шпилей, парапетов и выступов всевозможной формы, Харпириас заметил нечто еще более странное: длинные серовато-белые языки льда, спускающиеся вниз. Коринаам назвал их ледниками и пояснил: «Замерзшие реки — вот что это такое, ледяные реки, которые медленно, очень медленно, перемещаясь всего на несколько футов в год, стекают к подножиям».
Реки из льда! Как может существовать нечто подобное?!
А теперь перед ними возвышались Сестры-Близнецы — Шелвокор и Малвокор. Обойти их невозможно, и если путешественники намерены добраться до места назначения, придется подниматься. Стоящие бок о бок два огромных каменных монолита были невообразимо широкими и такими высокими, что Харпириас не мог хотя бы приблизительно определить их высоту.
Даже с южной стороны их верхние склоны окутывала плотная белая мантия, ослепительно сиявшая под лучами солнца. Между горами имелся единственный узкий перевал, и по нему сейчас Коринаам намеревался провести экспедицию.
А вниз по этому перевалу, сметая все на своем пути, дул такой ветер, какого Харпириасу никогда еще не доводилось испытывать, — ветер из преисподней, ветер-волк, ветер-демон, холодный, жгучий и злой, несущий навстречу острые ледяные осколки летнего снежного бурана.
— Ну так что? — спросил Коринаам.
— Ты действительно считаешь, что мы должны подниматься туда?
— У нас нет другого выхода.
Харпириас пожал плечами и уселся в экипаж рядом с метаморфом.
Коринаам прикоснулся к рычагам управления, и машина заскользила вперед.
Другие экипажи последовали за ней.
Некоторое время подъем казался чем-то необычным и прекрасным. Снег налетал на них светящимися, бьющимися на ветру лентами, которые кружились и извивались в диком и яростном танце. Воздух впереди призрачно мерцал от мечущихся в нем сверкающих точек. Мягкий белый саван начал покрывать черные стены перевала.
Но через некоторое время буря усилилась, и саван укутывал их все плотнее и плотнее. Харпириас ничего уже не мог разглядеть, кроме белизны впереди, сзади, над головой, справа и слева. Со всех сторон был снег, только снег, густая пелена снега…
Где дорога? Чудо, что Коринаам еще в состоянии ее разглядеть, а уж тем более следить за всеми ее изгибами и крутыми поворотами.
Хотя внутри экипажа было достаточно тепло, Харпириас почувствовал озноб и никак не мог справиться с дрожью. Еще в самом начале подъема, когда впереди можно было хоть что-то увидеть, дорога показалась ему коварной: она то уходила вперед, то вела в прямо противоположном направлении, виляла из стороны в сторону над ужасными пропастями, поднимаясь все выше между двумя равнодушными стенами гор. Даже если
Коринаам не промахнется на одном из крутых поворотов и не направит экипаж в пропасть, весьма вероятно, что ветер поднимет машину и швырнет ее с откоса вниз.
Харпириас сидел неподвижно, молча, пытаясь сдержаться и не стучать зубами. Не к лицу ему показывать свой страх. Он был рыцарем при дворе короналя, а значит, как предполагало это звание, получил достойное и суровое воспитание. Да и предки его тоже не были трусами.
За тысячу лет до него его прославленный предок Престимион правил этим миром со славой, вершил великие дела, сначала в качестве короналя, потом понтифекса. Мог ли потомок великолепного Престимиона позволить себе проявить трусость на глазах у метаморфа?
Нет. Ни в коем случае.
И все же… этот бешеный ветер… эти повороты… эти слепящие вихри все сгущающегося снега…
Коринаам спокойно повернулся к Харпириасу и невозмутимо произнес:
— Есть сказка о громадном звере-самке Наамаалиилаа. Она была единственным живым существом на планете и бродила по этим горам.
Однажды в снежную бурю, подобную этой, она дохнула на ледяной утес и принялась лизать то место, на которое дышала. Собственным языком она вырезала из камня фигуру, и это был Саабаатаан — Слепой Великан, первый человек из нашего рода. А потом она снова дохнула и снова полизала, и создала из льда Сиифиинаатуур — Красную Женщину, нашу общую мать.
И Саабаатаан с Сиифиинаатуур спустились вниз с этой ледяной земли в леса Зимроэля, и расплодились, и размножились, и распространились по всему миру — и так возникла раса пиуриваров. Поэтому земля эта для нас священна, принц.
Здесь, в краю мороза и пурги, появились на свет наши прародители.
Харпириас только застонал в ответ. Его интерес к мифам сотворения метаморфов и в лучшие-то времена не был особенно велик, а сейчас момент был и вовсе неподходящим.
Ветер врезался в экипаж с силой гигантского кулака. Машина сильно вздрогнула, затрепетала, как соломинка на ветру, и заскользила к краю пропасти. Легчайшим прикосновением одного из своих многосуставчатых пальцев Коринаам спокойно вернул ее на нужный курс.
— Скажи, пожалуйста, сколько еще осталось до долины отиноров? — сквозь стиснутые зубы выдавил Харпириас.
— Два перевала и три долины после этой, вот и все.
— Вот как. И сколько, по-твоему, нам до нее добираться?
Коринаам равнодушно улыбнулся.
— Возможно, неделю. Или две, или три. А может быть, целую вечность.