Горшок золота

Что сердце ведает нынче, голова поймет завтра Предисловие переводчика

Нам, читателям, часто не дает покоя мысль, что мы недостаточно осведомлены или подготовлены для некоторых книг: не очень-то приятно оказаться в компании, где каждая вторая шутка – исключительно для своих, а обсуждаемые приключения происходили задолго до того, как ты к этой компании прибился. Особенно остро это чувствуешь, когда читаешь остроумную и веселую небывальщину – на таком празднике уж совсем не хочется казаться себе глуповатым или посторонним. Мы же в музей воображения пришли – чтобы пережить захватывающее детское приключение, испугаться (но понарошку, не ужасно), посмеяться, восхититься. Ненадолго вернуться домой, короче говоря, – в пространство чуда и свободной фантазии. Если даже здесь чувствовать себя несуразным, где вообще тогда искать человеку читательского прибежища?

Как и почти любой текст, в значительной мере порожденный и напитанный своим временем, роман «Горшок золота», думаю, способен пробуждать в читателе вот эту неприятную робость. Краткая, но феноменально богатая на события эпоха второй половины XIX – начала ХХ века стала в некотором смысле кусочком фрактального узора ирландской истории: в продуктах культуры и искусства, созданных за несколько десятков переломных лет, когда завершился многовековой период соседской колонизации, сосредоточено громадное и богатейшее наследие прошлого. Гробницы неолита, кельтское внедрение, приход святого Патрика, золотой век раннего ирландского христианства, бесчинства викингов и их растворение в местном космосе; нормандское нашествие и первые ренессансы в ирландской словесности, первые беды религиозного противостояния после реформ Генриха VIII; утрата местной аристократии и института покровительства искусствам, непрестанные попытки сохранить и укрепить самобытную ирландскую культуру и литературу вопреки все более жестким карательным законам – и наконец, катастрофа Великого голода, бессилие политических методов борьбы за ирландскую автономию и начало пересоздания нации через культуру.

Вот сколько всего спрессовалось в ирландской литературе рубежа веков, и под бешеным гнетом стольких слоев истории родились поразительные самоцветы. «Горшок золота» – несомненно, такой вот драгоценный камень, и, если продолжать эту метафору, любоваться неповторимыми узорами в самоцвете можно, не имея никакого понятия, где именно эту красоту добыли, какая в тех местах геология с геофизикой и что происходило в те миллионы лет, пока рождалось это чудо. Можно не знать, какие у этого камня практические применения, каков химический состав и алхимический символизм. Если же вам лично особенно интересна физика высоких давлений – или роль самоцветов в индийской астрологии, или традиционная африканская резьба по камню, – можно добавить к своему восприятию такое знание, и камень откроется вам с этой особой стороны. Можно, в принципе, смотреть на самоцвет и с чисто естественнонаучной точки зрения, как на предмет исследования, и не обращать никакого внимания на его фантастическую красоту – но это уж точно, думаю, не про нас с вами, восторженных детей, дорвавшихся до минералогической коллекции… виновата, до волшебной сказки про все ирландское.

Словом, если вам больше нравится просто любоваться неповторимым, чудесным и красивым, гулять без путеводителей и навигаторов – бросайте читать это предисловие и беритесь за роман. И в концевые сноски тоже лазайте исключительно под настроение, не закладывайте соответствующую страницу пальцем – мне кажется, этот роман способен увлечь, повеселить и тронуть даже тех читателей, кто впервые имеет дело с ирландской литературой того времени, очень приблизительно знает, кто такие Йейтс и Расселл, а про Кухулина и не слыхал. Возможно, с этой книги начнется ваша любовь с Ирландией.

Если же вы из тех, кому для полноты удовольствия необходимо знать о подаренном самоцвете побольше – или даже все возможное, – вам, конечно, и предстоит копаться в примечаниях к этому переводу, и, надеюсь, захочется спуститься в глубины ирландской истории, литературы и языка – к штольням, указатели на которые Стивенз щедро натыкал в своем легендарном романе. Я же здесь, в предисловии, всего в три-четыре штриха набросаю карту месторождения, где добыт «Горшок золота».

Во-первых, Стивенз – деятельный участник Ирландского возрождения, ученик Джорджа Æ Расселла и Уильяма Батлера Йейтса, друг Джеймза Джойса и Джорджа Мура, ирландский националист, переводивший с ирландского и много писавший для националистской прессы. Главный герой его романа Философ родился прежде «Горшка» – в статьях Стивенза для «Шин Фейн», однако национализм Стивенза не тот, что у Артура Гриффита и других «шинфейновцев», а именно что йейтсовский и расселловский, а потому поединок Энгуса Ога с Паном в романе – философский, и любые сведения счетов происходят не из мелочной мести или злобы, а ради восстановления глубинного равновесия в мироздании. Такова историческая призма Стивензова взгляда в этом романе: древний космос Ирландии – пространство творчества и великодушия, вот что есть Ирландия на самом-то деле, если предоставить ее себе, ее собственной магической реальности. Кроме того, Стивенз-поэт неизменно возвращался в своих стихах к восторгам от живой великой природы, а потому все природное у него по определению чистое, истинное и настоящее – в том числе и в «Горшке золота».

Во-вторых, Стивенз принял от Расселла обширные поучения в индийской философии и религии и, как и сами Расселл и Йейтс, увлеченно переосмыслял образы и символизм ирландских древних сверхъестественных существ («богов», Туата Де, народа из-под холмов, сидов – уже одно только богатство обозначений кому хочешь подскажет, что здесь целые бездны для осмысления) и пытался нащупать синкретическое единство старейших культур на Земле. Отсюда в романе и мировоззренческое противостояние греческого Пана с ирландским Энгусом Огом (дионисийство против аполлонизма), и суфийское экзальтированное кружение Философа и его жены, и чуть ли не прямые цитаты из Бодхичарьяватары и вообще рассуждения об устройстве майи и кармы, о пустотной природе самости, пусть эти понятия Стивенз и не вводит. Сам роман устроен циклически, в нем много вложенных замкнутых кругов-возвращений, и проступающая мандала получается глубоко дохристианской. Деятели Ирландского возрождения взывали к древнему океану богов, чтобы вернул он Ирландии божественную магию, Расселл предрекал приход богов на остров, а Стивенз взял их за руки, пританцовывая, вывел из-под холмов и собрал в лесной глухомани посреди графства Каван.

В-третьих, невзирая на свою бесспорную ирландскость, Стивенз подолгу жил в Лондоне и вращался в тамошних литературных кругах, а во время Второй мировой войны и после нее много работал на Би-би-си. Голос английской авторской сказки в «Горшке…» слышен и отчетлив. Поклонники Кэрролла, не сомневаюсь, уловят и его интонации. Кроме того, и Стивенз, и Расселл, и прочие творцы-протестанты Ирландского возрождения находились под сильным влиянием великолепного безумца англичанина Уильяма Блейка. Тени и блики его живописи проступают в картинах Расселла, а у Стивенза – особенно в ранних работах – Блейка слышно в очень многих стихотворениях; могуче его присутствие и в «Горшке золота». Большинство ключевых мировоззренческих и философских дилемм, над которыми размышляют вслух и рассказчик, и герои романа, подхвачены у Блейка, и сам Стивенз говорил в одной позднейшей статье, что у Блейка «очень хорошо красть; и да сочтем, что воровство – первейший долг человека». И еще одна важная и красноречивая похвала Стивенза Блейку – прямо заявленная идея о значимости мифотворчества: Блейк – «исключительный пример мифотворца не только в современной, но и в исторической литературе». И конечно, нельзя не услышать Блейка в афоризмах и максимах, какими насыщен «Горшок золота» буквально с первых же страниц. Боги пантеона, придуманного Блейком: Уризен (разум), Лува (страсть), Тармас (тело, чувства), Уртона (дух, божественное воображение), – напитывают многие споры, рассуждения и противостояния в романе. Три Древних Бритта Блейка – Красивейший, Сильнейший и Уродливейший – выведены в романе впрямую, по всем правилам еще не рожденного тогда литературного постмодернизма. И конечно же, упоительные алхимические войны полов в романе, уморительные гендерные обобщения и прочая вопиющая, по нашим меркам, неполиткорректность – совершеннейший Блейк.

В-четвертых, «Горшок золота» – по признанию и современников, и позднейших читателей, возможно, лучшее прозаическое сочинение Стивенза, – красочная демонстрация мастерства автора, его писательских навыков и умений. «Горшок золота» – фантазия («фэнтези», как мы бы это сейчас назвали), преображение невозможного в привычное «фактическое», игра и одновременно утонченный авторский комментарий на темы ирландского национализма, психологии человеческих отношений, оболванивающего воздействия религии, закона, власти. Местами это непочтительный взгляд даже на Ирландское возрождение со всеми его богами, аватарами и мистическими диковинами – едва ли не исторически первая ревизия этого явления, сколь угодно добродушная. Это и комедия, и любовный роман, и суровый реализм капиталистического произвола. Место действия – реальная и мистическая топография Ирландии, зачарованные холмы, деревенская тюрьма и улицы Дублина.

Вся эта диковинная фантасмагория, глубоко ирландская в своей лоскутности, поэзии, сказительстве, юморе, печали, пасторальности и мистике, и вместе с тем зримо пропитанная общеевропейским поиском ориентиров и духовного и сердечного утешения в новом и по-прежнему непонятном индустриальном мире, как-то взяла и сложилась в единое высказывание очень не сразу. Черновик этого небольшого романа претерпел более трех тысяч авторских правок, а писать «Горшок золота» Стивенз начал в 1909 году. То, что в итоге выдержало десятки переизданий на многих языках мира, такое веселое, подвижное и непосредственное – результат кропотливого писательского труда и философский манифест, соединяющее звено, мостик между счастливым безумием романтиков первой половины XIX века и второй половины века двадцатого. Нет, Стивенз не мог знать – даже если бы участвовал в спиритических сеансах Йейтса, – о великом лете мира, любви и музыки, о неудавшейся попытке человечества вернуться к невинному детству, но отчего-то кажется, что сердце Стивенза ведало то, что наши головы продолжают понимать нынче – и мы не теряем надежды.