Город вампиров

Глава восьмая

К моменту похищения мисс Корнелии Мерри Боунс исчез; каким образом это произошло, будет рассказано в свое время и в своем месте. Нед, коварно предупрежденный г-ном Гоэци, отправился в погоню за похитителями возлюбленной и был ранен на старой дороге в Гельдр. Затем крестьяне привезли его, умирающего, в трактир «Пиво и Братство».

Теперь мы можем вернуться в этот опасный трактир, где мы оставили нашу Анну по окончании поистине фантастического сражения между бедным Мерри Боунсом и раздвоенной стаей субвампиров из числа домочадцев месье Гоэци, во время которой часы пробили тринадцать раз.

После того, как Веселый Скелет выскочил, бросив странные слова «Скоро принесу железный гроб», все сразу возвратилось на круги своя. Различные члены семейства Гоэци сложились внутрь себя, как складная мебель.

Вы ожидаете, вероятно, что я скажу вам, будто наша Анна взирала на все эти невероятные события с изумлением, а таинственная фраза Мерри Боунса подвергла ее воображение настоящей пытке. Нет, ничуть! Ее разум воспринял все с исключительной легкостью, будучи, видимо, уже подготовлен к такого рода чудесам. Ее было теперь не так-то просто удивить.

Во всяком случае, ее охватило умиротворение. Грей-Джек изрыгал проклятия, держась обеими руками за щеки, опухшие от пощечин Мерри Боунса; Она велела ему замолчать и подумала, что Боунс, будучи ирландцем, возможно, сам был повинен в только что виденной ею драке.

Трактирщик и его домашние, говоря по правде, выглядели довольно мирно, а лысая женщина и вовсе казалась достойнейшей особой. Мальчишка принес старине Джеку кружку пива; тот смочил пивом щеки и с удовольствием выпил остальное. Наша Анна сочла нужным и своевременным повторить заявление, сделанное ею за несколько минут до тринадцатого часа.

— Я требую, — произнесла Она отчетливым и твердым голосом, — немедленной встречи с Эдвардом С. Бартоном, эсквайром, который проживал или проживает в этом заведении. Если же, к несчастью, он скончался, будь то по естественным или насильственным причинам, я требую немедленной выдачи его останков с целью погребения в соответствии с установленными церковными обрядами.

Услышав это, старый Джек разрыдался, а трактирщик и его жена вскричали:

— Ах! Дорогой молодой джентльмен! Да благословит его Бог!

Мальчишка, в свою очередь, сказал:

— Я видел мертвеца.

Пес тихонько взвизгивал голосом больной женщины, глядя на нашу Анну страдальческим взглядом.

Попугай, не переставая расчесывать клювом бороду хозяина, повторял:

— Ты уже обедал, Дукат?

Наша Анна никогда в подробностях не объясняла мне причины, заставившие ее удовольствоваться этими, безусловно, весьма расплывчатыми ответами. Впрочем, и сэр Вальтер Скотт критически отмечал ее привычку оставлять в своих повествованиях лакуны.

Трактирщик предложил ей хорошую комнату и постель; Она согласилась, так как толком не выспалась с тех пор, как покинула коттедж.

Трактирщик с чайным подносом в руках и лысая дама с подсвечником провели ее в комнату. Мальчишка тащил грелку. Шествие замыкал пес. Грей-Джека с ними не было. В ту минуту ей даже не пришло в голову спросить, куда подевался Грей-Джек, ее не блещущий умом, конечно, но верный слуга.

Я с некоторыми колебаниями приступаю к этой части рассказа, ибо наша Анна проявляет здесь в своих поступках известную необдуманность. Стоило ли ей, не получив никаких сведений о Неде, так смело доверяться людям, которые только что у нее на глазах раздвоились и затем вновь слились? Я могу лишь указать, что ее лучший роман, «Удольфские тайны», не свободен от подобной опрометчивости. Она не отличалась хорошей памятью, и очаровательная Эмилия, ее героиня, хоть и одарена необыкновенной проницательностью, подвержена таким же приступам помрачения рассудка. Кроме того, Она до крайности устала, и мы вполне можем предположить, что ум молодой девушки из порядочной и тихой семьи был ужасно расстроен пережитыми приключениями.

Итак, Она легла в мягкую постель. Лысая женщина любезно подоткнула одеяла, трактирщик поставил на ночной столик поднос с чайными принадлежностями, мальчик ловко установил рядом подсвечник с двумя свечами — после чего все удалились, пожелав ей спокойной ночи.

Она осталась одна. Снаружи ключ дважды со скрипом повернулся в замке. Удалявшиеся шаги затихли в длинном коридоре. Тишину нарушал только меланхолический голос ветра, с плачем сотрясавшего оконные переплеты.

Впервые с отъезда из отцовского дома наша Анна оказалась в удобной комнате и теплой постели, навевавшей грезы. Ее мысли вскоре обратились к милым пейзажам Стаффордшира. О, Англия, сладчайшая царица мира, какой прекрасной кажется она, когда взор застилают слезы изгнания!

Пока Она грезила в полутьме, проникнутая смутным умилением, снизу донесся глухой шум: то был скрежет внутреннего механизма часов, предшествующий бою. Когда часы начали бить, на нижнем этаже возобновился концерт диких криков и проклятий в сопровождении громоподобных звуков сражения. Четырнадцать раз пробили часы, и четырнадцать раз тощая птица пропела: «Ку-ку!». После все стихло и только скрипучий голос мальчишки с обручем проговорил:

— Я видел мертвеца.

Наша Анна подскочила, как от удара. Тот мертвец — ведь это был Нед! Как могла она, пусть на минуту, забыть о жестоком горе? Нед, смешливый мальчик, деливший ее первые детские игры; Нед, которого ей, по крайней мере, было позволено любить, как брата!

Мертвец! Нед! Анна вдруг поняла, где находится. Как же она не узнала эту комнату? О ней рассказывал Нед в последнем письме; отсюда он взывал: «Помогите! Спасите!».

В свете двух свечей, чьи длинные фитили источали больше дыма, чем огня, Она увидала занавески с цветными узорами, набор эстампов с изображением битв адмирала Рюйтера и круглое отверстие напротив кровати, в восьми футах от пола, бывший дымоход…

Здесь, на этой кровати, Нед испустил последний вздох.

Фитили удлинились и походили теперь на черные грибы. Их дым наполнял комнату густым зловещим туманом. Не могу сказать, что пряталось в этом тумане, но темнота стенала и рычала.

Тьма становилась все непроницаемей, свечи все утончались, грибы фитилей чудовищно разрастались; едва видимые эстампы казались прозрачными живыми окнами, горевшими изнутри.

Словно бедное суеверное дитя, сраженное полуночными страхами, Она спрятала голову под одеяло.

Не успела Она занять эту позицию, как раздался громкий и вполне объяснимый звук, похожий на звук шагов человека, обутого в довольно большие и грубые ботинки. Наша Анна услышала этот звук и мигом пришла в себя. Она осторожно приподняла одеяло и прислушалась.

Ошибки быть не могло. Тяжелый каблук царапнул железом по камню в нескольких шагах от нее. Новый и более чем смертельный ужас охватил нашу Анну. Можно бросить вызов погибели, вообразить саму идею бесчестия, какой бы та ни была пугающей; но подбитые железными гвоздями ботинки в спальне молодой благовоспитанной девушки! Наша Анна хотела броситься к окну — бежать, открыть и ринуться вниз головой в вечность!

— Begorrah! — произнес голос. — Ее устроили в комнате его милости! Вы спите, мисс?

Что это, сон? Ей показалось, что она узнала голос Мерри Боунса, но в комнате ничего не было видно.

— Это в самом деле ты, Мерри? — спросила Она.

— О да! — отвечал добрый лакей. — Это я, моя драгоценная. Снимите-ка нагар со свечей, христианин должен видеть ясно.

Нашему бедному Мерри, как вы понимаете, было наплевать на приличия. Она поспешила снять нагар и быстро догадалась, почему до сих пор не заметила бравого ирландца.

Сперва она даже не увидела его, обведя взглядом освещенную комнату. Он стоял в дымоходе, будто на балконе и, просунув в отверстие две длинные и тонкие, как палки, руки, изо всех сил махал ими, а его странное лицо, изможденное, но радостное под громадной шапкой волос, разрезала пополам улыбка пошире сабельной раны.

— Откуда ты взялся, Мерри, мой мальчик? — уже уверенней спросила Анна.

— Ну вот! — отвечал Боунс. — Разве я не сказал вам, мисс? Я ходил за железным гробом.

— И что в том железном гробу? — прошептала Анна.

Ирландец тем временем исчез в глубине дыры и стал передвигать что-то по другую сторону стены.

Через минуту что-то вновь закрыло отверстие, однако это была уже не лохматая голова Мерри Боунса. Предмет, задевая стенки, издавал металлический скрежет. Он еле протиснулся в отверстие — но наконец, последний толчок заставил его преодолеть препятствие, и он с тяжелым грохотом упал на каменные плиты пола.

Лицо Мерри, с радостной ухмылкой, тотчас снова появилось в отверстии в обрамлении взъерошенных волос.

Наша Анна тщетно пыталась понять, что за предмет наделал при падении столько шума. Мерри Боунс, удобно устроившись в печной дыре и высунув обе руки, как картонный черт из табакерки, заметил, что она была озадачена.

— Теперь вы понимаете, какая это тяжелая штука, моя милая, — сказал он. — Во-первых, железо…

— Так это гроб!

— Что же еще? И во-вторых, он совсем не пустой.

— Что там внутри, Бога ради?!

— То, что обычно кладут в гроб, мисс.

— Тело?

— Совершенно верно, мисс Анна.

— Чье тело?

— Тело его милости, черт возьми!

— Тело Эдварда Бартона!

— Совершенно верно!

Она издала душераздирающий крик.

— Musha! — отозвался Мерри Боунс. — Черт побери, что у вас стряслось, мисс?

Наша Анна ничего не слышала, оглушенная собственными рыданиями. Тогда Мерри Боунс воскликнул:

— Я проделал хорошую работу этой ночью, накажи меня Бог! Лучше послушайте, моя драгоценная! Если в этом железном ящике лежит тело, а оно там лежит, это точно — иначе пусть меня прокоптят, как сельдь, и сунут в гнилые зубы всех этих несчастных голландцев — так вот, говорю я, если там лежит тело, то там же и душа, хорошая душа, хотя и английская…

Сперва Она слушала рассеянно, но с последними словами ее рыдания резко оборвались.

— Объяснись, Мерри Боунс! — властно приказала Она. — Ты хочешь сказать, что мистер Бартон еще жив?

— Да, мисс, я это и имел в виду.

— Почему же он не шевелится?

— Он спит.

— Спит! — вскричала Анна. — Да как он может спать после того, как гроб упал на пол?

— О! я думаю, он спит, мисс, и даже в этом уверен.

— Значит, он одурманен!

Мерри неопределенно пожал плечами и ответил:

— Не знаю, чем он там одурманен, только знаю, что его милость угостили шпинатом с маковым отваром.

Быть может, вы не одобрите поведения нашей Анны, однако она велела Мерри Боунсу отойти от дыры и, набросив на плечи накидку, подошла к железному гробу, который был снабжен замком с ключом, совсем как обычный сундук. Затем Она отперла замок и откинула крышку.

Увидев внутри своего кузена-мичмана, улыбающегося и розового, как младенец Иисус, наша Анна нашла его красивым, как никогда.

Она глядела на него с нежным чувством, а тем временем Мерри Боунс снова приблизился к отверстию и сказал:

— Он такой милый, настоящий красавчик, не правда ли, мисс? А пока вы развлекаетесь, разглядывая его, выслушайте меня хорошенько, потому что времени у нас мало и вы должны знать, как тут все случилось.

Мы собирались увезти мисс Корнелию в Англию, к вашей семье, но господин Гоэци, этот паук, уже сплел свою паутину. Я угодил в нее, врать не стану, а эти бедные овечки, что они могли поделать, когда меня не было рядом? Мисс Корни в лучшем виде упаковали и увезли ко всем чертям, а его милости досталось полдюжины ударов ножом между ребер. Короче говоря, меня держали в плену, но я скрутил своего охранника и сбежал. Вчера вечером я добрался сюда, в трактир «Пиво и Братство», умирая от голода и холода и несчастный с ног до головы. Хотел войти в зал внизу, ничего не подозревая, но решил сперва глянуть в замочную скважину. Я увидел, как лысая женщина бросала в горшок маковые головки, а трактирщик в это время протирал шпинат, и эта парочка переругивалась с мальцом, который все кричал: «Зачем вы хотите усыпить мертвеца?»

Сами понимаете, стоило мне узнать, что было на уме у этих людей, мне расхотелось входить в их осиное гнездо. Я обошел дом в поисках задней двери, не нашел ее и забрался по плющу на крышу, а там спустился по каминной трубе. Дымоход, к частью, вел в ту самую комнату, где я сейчас нахожусь. В ней было пусто и темно, но из соседней комнаты — то есть из вашей — слышались голоса. Я заметил освещенную дыру, просунул голову и увидел троих человек, а правильней будет сказать, одного джентльмена и две половинки негодяя. Его милость, скорее всего, уже поел шпината с маковым отваром, потому что он спал. Выглядел он неплохо, если учесть, что он получил штук пять ножевых ран. С ним были два господина Гоэци: настоящий и двойник. Настоящий был занят внутренней обивкой железного гроба, а двойник сверлил дырочки в стенках.

— Забавное занятие для доктора Тюбингенского университета!

— Не такое уж глупое, мальчик мой, — ответил настоящий Гоэци. — К тому же, раз я стал драпировщиком, тебе самое время превратиться в слесаря.

— Но для чего весь этот труд, патрон?

— Для того, что я хочу удалиться отсюда, сын мой. Я намерен провести свою старость на покое в прекрасном замке Монтефальконе, которым мы завладеем.

— Хорошая идея! — воскликнул двойник, потирая руки. — Но как мы станем владельцами прекрасного замка Монтефальконе?

— Я объясню. Продолжай сверлить. Начнем с того, что все это лишь вопрос чревоугодия; он-то и определяет, кому жить, а кому нет. Граф Тиберио Пальма д’Истрия купил у меня этого молодого англичанина — мертвого, и я должен привезти его в гробу. Понятно? Очень хорошо. С другой стороны, синьора Палланти хочет приобрести у меня этого же молодого англичанина, но живого.

— И какую же цену платит граф Тиберио? — спросил второй господин Гоэци.

— Он даст мне кровь синьоры Палланти, — ответил первый господин Гоэци.

— Ах! Надо же! А Палланти?

— Она предлагает кровь прекрасной Корнелии.

Глаза двух половинок вампира засияли, когда было произнесено имя прекрасной Корнелии, а их губы загорелись, как угли.

— Все это не объясняет, как мы станем владельцами замка Монтефальконе, — продолжал первый господин Гоэци.

Настоящий господин Гоэци улыбнулся.

— Когда мы отведаем крови прекрасной Корнелии, — сказал он, — кто помешает мне вобрать ее? И разве какой-либо закон запрещает ей сохранить в таком случае ее нынешний облик? Она будет и мадемуазель Корнелией де Витт, и месье Гоэци, последний же станет законным наследником Монтефальконе. У тебя есть возражения?

Двойник господин Гоэци не нашел никаких возражений: все было ясно, как день. К тому времени их работа была завершена — железный гроб был выстлан мягкой обивкой, все дырочки просверлены. Два господина Гоэци взяли беднягу Неда за руки и за ноги, бережно уложили в гроб, закрыли крышку и заперли гроб на три поворота ключа…

Мерри Боунс рассказал, как видел и слышал все это через печную дыру. Он исщипал себе все уши и — хотя и говорят, что это помогает думать — тщетно обшаривал все уголки мозга, не находя никаких свежих мыслей. Как спасти хозяина из рук злодеев? Пока он ломал голову, настоящий господин Гоэци обвязал гроб веревкой и велел своему двойнику открыть окно. Под окном протекал приток Мааса. Внизу ждала баржа с двумя матросами.

— Хо! Хо! — крикнул господин Гоэци.

— Эй! хо! — закричали снизу.

— Готовьтесь принять товар.

— Все готово.

— Хорошо!

Два господина Гоэци подняли гроб на подоконник. Я забыла сказать, что Мерри Боунс не доставал головой до отверстия дымохода и подставил под ноги полено — комната, где он прятался, использовалась для хранения дров. В расстройстве он сделал неловкое движение, потерял равновесие и был вынужден соскочить с бревна, выдав шумом свое присутствие.

Два г-на Гоэци повернули головы на шум и заметили его. Они зашипели, как змеи. В тот же миг обитатели трактира появились, словно из-под земли, и началась ужасная битва, во время которой г-н Гоэци (главный) продолжал спускать на веревке железный гроб.

Мерри Боунс оказался в незавидном положении, один против девятерых. Ему помог счастливый случай — кто-то постучался в дверь трактира. Это были наша Анна и Грей-Джек. Челяди г-на Гоэци поневоле пришлось разделиться, и Мерри Боунсу в конце концов удалось спастись с помощью двух ударов головой как раз в ту минуту, когда часы в зале пробили тринадцать.

Выбежав на улицу, Веселый Скелет обогнул дом и кинулся за баржей, увозившей железный гроб вниз по притоку Мааса. Матросы, надо полагать, были пьяны, как иногда случается. Это обстоятельство облегчило задачу Мерри Боунсу, который ценой немалых усилий смог отобрать у них гроб и, взвалив его на плечи, принес обратно.

Глава девятая

Анна забылась, слушая его рассказ и созерцая спящего друга детства.

Мерри Боунс недовольно затряс шевелюрой.

— Для начала сделайте мне одолжение и закройте гроб, — сказал он, — иначе вы будете отвлекаться, и мы никогда не перейдем к делу. У меня есть план. Но, чтобы выполнить его, я должен знать, что вы достаточно хладнокровны, мисс.

Она со спокойной гордостью улыбнулась и захлопнула крышку гроба.

— Теперь все в порядке, — промолвил Мерри Боунс. — На обратном пути я не смог забраться на крышу с такой тяжелой ношей. Я прошел через кухню и слышал, как кучка злодеев совещалась в зале. Вот что я узнал: господин Гоэци пригласил их явиться в пятнадцать часов на небольшое семейное торжество. Думаю, пятнадцать скоро пробьет. Они очень довольны; они считают, что железный гроб с его милостью внутри направляется в Роттердам, и после той семейной вечеринки, о которой я говорю, намерены догнать баржу и все вместе отправиться с товаром в замок Монтефальконе.

— С чем связан семейный праздник? — спросила наша Анна.

— Они собираются выпить вас, — ответил Мерри Боунс.

Она чуть не лишилась сознания.

— Выпить меня! — повторила Она.

— Истинная правда, — ответил Мерри Боунс. — Они предпочитают кровь молодых девушек не старше двадцати лет, это верно, — добавил он, — но вот собственные слова господина Гоэци: «Мисс Анна Уорд, по крайней мере, годится для питья».

— Годится для питься! — воскликнула наша несчастная Анна, ломая руки. — Господи Боже! для питья!

Я полагаю, что вы, миледи, и вы, джентльмен, можете представить себе, какие чувства испытывала Она в эту минуту. В современной литературе едва ли описаны подобные ужасные коллизии. «Годится для питья»!

— Бежим! во имя неба! — поспешно вскричала Она.

— Musha! Это было бы глупо! — возразил ирландец. — Потерять такую возможность! Знаете, что я нашел здесь в комнате, моя драгоценная? Топор для колки дров! Чертово копыто! мы хорошенько посмеемся! Откройте гроб, вытащите его милость и спрячьте его в том шкафу, справа от камина… поторопитесь, я слышу, кажется, скрежет проклятых часов, а мне еще нужно разбудить этого простака Грей-Джека. Он нам понадобится.

Анна мужественно и быстро приступила к работе. Она была девушкой сильной, несмотря на свой невысокий рост. Она извлекла из гроба Эдварда С. Бартона, эсквайра, взяла спящего на руки и понесла его к шкафу, который предварительно открыла. Веселый Скелет захлопал в ладоши.

— Закрывайте! — сказал он. — Вижу, у вас храброе сердце! Теперь спрячьте гроб под кроватью, чтобы он не оставался на виду.

Она снова повиновалась.

— А сейчас, — произнес Мерри Боунс, — ложитесь под одеяло и притворитесь, что спите, как милый ангелочек… Begorrah! Внизу скрипят пружины… чтобы ни случилось, не двигайтесь и не открывайте глаза… скоро увидимся!

На нижнем этаже раздался скрежет часов. Голова Мерри Боунса торопливо исчезла в отверстии. Грянул первый удар пятнадцатого часа, рассеивая отзвуки среди ночных теней.

С первым ударом молотка часов в нижнем этаже поднялся явственный, но глухой и беспорядочный шум. На лестнице послышались шаги. Со вторым ударом шаги зазвучали в коридоре. С третьим — дверь медленно распахнулась, и по комнате разлилось зеленое свечение. Это вампирическое свечение, как запах кошачьих, усиливается в критические моменты.

Г-н Гоэци вошел один. Он походил на человека, вырезанного из бутылочного стекла, и тусклый свет свечей, проходя через него, отбросил прозрачную тень на только что закрытую им дверь. Прозвучал четвертый удар.

Г-н Гоэци направился прямо к кровати, и сердце нашей Анны перестало биться.

Г-н Гоэци склонился над изголовьем. Внутри его тела раздались громкие и возбужденные голоса:

— Мы жаждем! Мы хотим пить! Пора начинать пир!

Часы пробили в пятый раз.

Г-н Гоэци немного отвернул одеяло, и его алые губы округлились, как у гурмана, собирающегося попробовать вино выдающегося урожая. Со зловещей веселостью он произнес:

— Терпение, дети мои! мне кажется, что я имею право на первый бокал!

— Тогда поторопитесь, хозяин, поторопитесь!

У вампиров, насколько известно, кончик языка очень острый; так они наносят укус, необходимый для удовлетворения их чудовищного аппетита. Проколов этим ланцетом кожу, они пьют кровь, как пиявки.

С шестым ударом дверь снова открылась, и появился Мерри Боунс, прятавший правую руку за спину. За ним удрученно и послушно, как побитая собака, следовал Грей-Джек. Англичанин всегда признает силу, и две пощечины, которые Грей-Джек получил в тринадцать часов, были, по-видимому, перворазрядными.

Как только показался Мерри Боунс, г-н Гоэци свистнул, и все семейство мгновенно выскочило из его тела. При втором свистке все разделились не хуже г-на Гоэци, и тогда прозвучал седьмой удар.

Затем г-н Гоэци занял место за своими одиннадцатью придатками и бросил всех их в бой против ирландца. Анна, которая до этого момента, по совету Веселого Скелета, держала глаза закрытыми, приподняла веки и увидала самое необычайное сражение со дня сотворения мира.

Два пса, два попугая, две лысые женщины, два мальчика, два трактирщика и один г-н Гоэци положительно раздирали на части несчастного ирландца. Тот использовал для защиты только левую руку и защищал лишь глаза, особенно от атак попугаев. Он хватал этих жестоких тварей за головы и скручивал им шеи — но это ничуть не помогало, а пока он был занят попугаями, псы и мальчишки вцеплялись ему в ноги, а два трактирщика, две лысые дамы и г-н Гоэци (двойник) вгрызались в бока, живот и грудь.

Грей-Джек, хоть и был англичанином, тихо ждал на пороге. Не спешите его винить — такие приказания он получил перед битвой. Он играл роль резерва, и вы вскоре уясните крайнюю важность его роли.

Часы пробили восьмой, девятый и десятый час. Мерри Боунс понемногу продвигался вперед, к кровати, несмотря на ожесточенные атаки гарпий мужского и женского пола, которые рвали его тело на куски, как стая гончих, настигнувших добычу. От бедного ирландца, поистине говорю вам, ничего не осталось бы, не представляй собой его тело одну кожу да кости. Вся вампирская стая могла найти и оторвать от этого костяка не более маленького кусочка мяса. Кожа и кости, вот из чего он состоял. Было бы излишним еще раз подчеркивать здесь неоспоримое превосходство английской тучности!

Мерри Боунс истекал кровью из всех вен своего злосчастного тела и пасти шакальей стаи окрасились красным; но он медленно и терпеливо пробивался вперед, и с одиннадцатым ударом между ним и г-н Гоэци (настоящим) осталась лишь одна лысая женщина.

Ирландец внезапно тряхнул гривой, испустил громогласный клич «Begorrah!» и наградил жуткую старуху ударом, который я не колеблясь назову героическим, поскольку мегера улетела прямо в дыру дымохода. Правой рукой, скрытой до сих пор за спиной, он сделал резкий выпад, сверкнуло широкое лезвие топора и, когда в воздухе задрожал двенадцатый удар, голова главного г-на Гоэци скатилась с плеч, отсеченная острой сталью.

Тотчас все головы существ низшего порядка покатились по полу, словно отделенные от туловищ одним и тем же лезвием. Последовала безмолвная суматоха. Каждый бежал за своей головой. И среди этой оглушительной тишины громом прозвучал голос Мерри Боунса:

— Твоя очередь, старый Джек, болван! — приказал он.

И Грей-Джек зашагал вперед в правильном порядке, без спешки и отлынивания, как всегда маршируют наши замечательные солдаты. Он хорошо помнил свое задание. Он достал из-под кровати железный гроб, открыл крышку — и в тот миг, когда двойник г-на Гоэци схватил свою голову, сунул его в гроб и запер внутри!

Остальные, занятые собиранием своих черепов, даже не заметили этого. Прозвучал тринадцатый удар, после четырнадцатый, а они все толпились и толкались, как жалкие личинки в летней жиже клоаки. Мерри Боунс глядел на них, смеясь от души, что не мешало ему в то же время следить за успехами Грей-Джека и г-на Гоэци-отца.

Оба завершили свои дела одновременно, иными словами, Грей-Джек уселся на закрытый гроб, а г-н Гоэци нашел свою голову и приладил ее между плечами.

Он свистнул. Народ вампиров, повинуясь приказу, мигом свои пары воедино. Г-н Гоэци свистнул вторично, и все семейство быстро вернулось в его тело.

Выполнение этих маневров не оставляло желать лучшего.

— Все на месте? — спросил г-н Гоэци.

И, не дожидаясь ответа, он с пятнадцатым ударом часов непонятным образом нырнул в закрытое окно и растворился в ночи.

Он не услышал несчастный, жалобный голос, доносившийся из железного гроба:

— Месье Гоэци! Месье Гоэци! Вы забыли своего двойника!

Но было слишком поздно. Часы отзвенели, кукушка прокуковала пятнадцать раз, а наша Анна тем временем ощупывала себя, не понимая, жива она или мертва.

Вслед за последним «ку-ку» Мерри Боунс потребовал тишины, чтобы изложить оставшуюся часть плана кампании, — ибо, как вы понимаете, война только начиналась.

— Мисс, — сказал он, — теперь самое лучшее для нас было бы поспешить в замок Монтефальконе, но, поскольку его милость спит беспробудным сном…

— Откройте дверь шкафа, — перебила наша Анна, — и дайте ему воздуха.

Мерри Боунс невозмутимо продолжал:

— …торопиться мы не будем, и по пути я намерен оправиться. Грей-Джек понесет гроб…

— Дьявол тебя забери!.. — начал старик.

Но Мерри Боунс прервал его на полуслове, сказав:

— Гроб необходим нам по нескольким причинам. Во-первых, чтобы держать птичку в клетке…

— Ты заблуждаешься, добрый ирландец, — мягким голосом воззвал из гроба г-н Гоэци. — Я даю слово чести не бежать, если меня освободят.

— …Во-вторых, — продолжал Мерри Боунс, не затрудняя себя ответом, — в нем его милость проникнет в замок, когда придет время. Я слышал, что стены замка высоки, как купол собора Святого Павла в Лондоне, но у меня есть идея.

— Ах! добрый ирландец, — ласково произнес голос из гроба, — у тебя светлая голова! Ты совершаешь ошибку, отвергая мое предложение. Я глубоко предан вам и могу оказать ценные услуги.

Вы думаете, вероятно, что это была какая-то уловка. Отнюдь нет! Серьезные авторы, посвятившие вампирам объемистые сочинения, обычно сходятся в одном: плененный вампир всецело принадлежит своему победителю, как тот принадлежал бы вампиру, если бы исход их схватки решился в пользу последнего.

Отличие состоит лишь в том, что обыкновенные люди очень редко становятся хозяевами вампиров; общее правило человеческого бытия гласит, что Добро всегда проявляет себя гораздо менее энергично, чем Зло; поэтому, даже если человек пленяет вампира, физические и моральные пристрастия не позволяют ему испить вампирскую кровь.

Без этого действия невозможно полное слияние, интимная аннексия победителем побежденного вампира. Но плененный вампир, тем не менее, остается рабом своего нового хозяина.

Пока двойник господина Гоэци доказывал свою преданность через отверстия в гробу, снаружи послышался шум крыльев и нечто подобное большой птице или колоссальных размеров пяденице ударило в раму.

— Что это? — спросила наша Анна.

Пленник тотчас ответил:

— Не обманывайтесь ни на минуту — месье Гоэци вернулся за мной, так как без меня ему не обойтись.

— Я пущу ему пулю в голову! — вскричал Грей-Джек.

Откуда-то он раздобыл ружье и сейчас, размахивая им, бросился к окну.

— Остановись, храбрый старик, — сказал пленник. — Чудовище, строившее бесчисленные козни против твоей молодой госпожи и ее друзей, теперь беспомощно. Ему не хватает меня. Было бы слишком долго объяснять вам это в точных и научных терминах, но сравнение поможет мне осветить суть дела. Сам я, что правда, представляю собой только двенадцатую часть месье Гоэци, но я связан со всеми остальными, и мое отсутствие ставит его в положение четок, лишенных нити. Можете сами судить, каково ему приходится.

Слова заключенного произвели большое впечатление на аудиторию; и однако, наша Анна, не по возрасту вдумчивая, спросила:

— Пленник, почему ты предаешь своего хозяина?

— Мое дорогое дитя, — ответил голос из гроба, — не удивляйтесь, что я вас так называю, я имею на это право — у меня есть несколько причин поступать именно так. Я назову две. Первая — это закон любого завоевания: побежденный остается врагом завоевателя. Для объяснения второй требуется углубиться в прошлое. В то время, когда доктор Отто Гоэци приехал в графство Стаффорд, чтобы занять место наставника молодого Эдварда С. Бартона, он был только учеником вампира. У него не было ни двойника, ни реквизита, ничего. Вы помните бедную Полли Берд с Верхней Фермы, чья безвременная кончина так огорчила весь приход три года тому?.. Знайте же, друзья мои, что с вами говорит та самая злосчастная Полли Берд. Месье Гоэци, получив в Петервардейне диплом магистра вампиров, избрал меня, чтобы я стала его двойником и привела в действие его внутренний механизм.

— Только подумать, — воскликнула наша Анна, — что мы сидели рядом в церкви вместе с семью девицами Бобингтон!

Мерри Боунс наконец уразумел, что Грей-Джек не сумеет нести гроб.

— В конце концов, — сказал он, — Полли Берд была когда-то вполне доброй девушкой, а у мисс нет горничной. Если Полли пообещает нам вести себя хорошо и нести гроб, не вижу, почему бы нам не развлечься ее обществом до прибытия в замок Монтефальконе.

Мнение ирландца одержало верх. Мерри Боунс достал ключ и отпер гроб. Перед ними предстал г-н Гоэци, глядевший на нашу честную компанию мягким и скромным взором. Он по-прежнему оставался г-ном Гоэци, но наша Анна и двое других, внимательно присматриваясь к нему, готовы были поклясться, что в лице презренного доктора читались некоторые черты Полли Берд.

Несчастная рассыпалась в благодарностях и, поднявшись на ноги, поспешила сделать реверанс.

Далее мы будем говорить о ней в женском роде, дабы не путать ее с настоящим г-ном Гоэци. Но не забывайте, что это был все-таки мужчина, и потому пришлось отказаться от мысли поручить Полли обязанности горничной нашей Анны.

Мало того, в качестве меры безопасности к ее шее был крепкой цепью приторочен гроб. Тем самым, Грей-Джек и Мерри Боунс могли удостовериться, что она действительно понесет гроб, тогда как наличие подобной тяжелой и сковывающей движения ноши должно было крайне осложнить любую попытку побега.

Глава десятая

На рассвете Она попросила всех удалиться, чтобы заняться своим туалетом. Между тем, бывшая Полли некими способами, которые я не могу объяснить, пробудила Эдварда Бартона. Когда наша Анна присоединилась к своим спутникам — предварительно вознеся краткую молитву или, вернее, поблагодарив Всевышнего за избавление от стольких опасностей — Эдвард С. Бартон открыл глаза и в изумлении огляделся.

— Где я? — первым делом спросил он.

Она пустилась было в подробные объяснения, но Мерри Боунс стал настаивать, что необходимо без промедления тронуться в путь.

— Я поговорил с соседушкой Полли, — сказал он. — Она дала мне хороший совет. Перед тем, как отправиться в замок Монтефальконе, нам нужно будет закончить одно деликатное дельце. Покуда настоящий господин Гоэци жив, мы ничего не добьемся.

Они спустились вниз. Стрелки часов в зале остановились, показывая ровно пятнадцать, и даже кукушка исчезла. Когда все четверо переступили порог, в глаза им бросилось большое объявление, висевшее под фонарем. «Трактир сдается в наем», — гласило оно.

Не задумываясь об этих любопытных, но второстепенных деталях, маленький караван сейчас же двинулся по дороге. Впереди шла бывшая Полли, плотно охраняемая с боков Грей-Джеком и Мерри Боунсом. Конечно, она несла железный гроб, но голландцы, народ тяжеловесный, смотрели на шествие с полнейшим равнодушием.

Позади шла наша Анна, а с нею Нед Бартон, который все еще был немного слаб и опирался на руку своей спутницы.

Путешествие к берегам Рейна не ознаменовалось никакими происшествиями, если не считать нескольких свистящих звуков в порывах ветра и неопределенной возни в кустах. Мерри Боунс, предупрежденный бывшей Полли, стремившейся доказать свою преданность, объяснил нашей Анне, что г-н Гоэци растворил себя в воздухе и воде и, прячась за деревьями и кустами, ждал благоприятного момента, чтобы захватить двойника, необходимого ему для обретения свободы действий.

Однажды наша Анна почувствовала, как ее ноги задело что-то вроде детского обруча, и скрипучий голосок, исходивший неведомо откуда, произнес:

— Вот и мертвец!

Прибыв на Рейн, путешественники наняли речное суденышко, которое должно было доставить их в Кельн. Ближе к вечеру, когда тени сумерек окутали Рейн и его берега, в двухстах ярдах впереди появилось бледно-зеленое свечение. Оно поднималось вверх по течению, придерживаясь той же скорости, что и их судно.

С наступлением темноты свечение сделалось ярче; сперва расплывчатое, оно начало сгущаться, пока не уменьшилось до размеров мужского тела. Теперь можно было ясно различить г-на Гоэци, который плыл ногами вперед в окружении своей гнусной челяди.

Все молча взирали на это странное зрелище, когда бывшая Полли вдруг разразилась слезами. На вопрос о причинах такой печали она ответила:

— Как вы думаете, могу ли я без гнева созерцать чудовище, отнявшее у меня счастье и честь? Запомните, он не даст ни малейшей слабины, пока у вас не появятся средства уничтожить его окончательно. Я говорю это не только ради мести, но и ради вашей же безопасности. Вы можете быть уверены, что в любой час дня и ночи, будь он видим или сокрыт, месье Гоэци всегда будет бродить вокруг. Поэтому я хотела бы сейчас во всех подробностях изложить вам план, которым уже частично поделилась с Мерри Боунсом; если смело и мужественно осуществить этот план, с нашим общим врагом будет навсегда покончено. Момент благоприятен — поскольку мы видим его там, на реке, мы можем быть уверены, что он не прячется где-то здесь и не подслушивает нас. До тех пор, пока у него нет меня, он вынужден держать при себе все свое семейство, и вам нетрудно будет понять, в какую ярость это его приводит.

Никто и не подумал возражать, и все собрались вокруг бывшей Полли, внимательно прислушиваясь к ее словам — все, кроме, возможно, Эдварда С. Бартона, эсквайра. Как ни больно это говорить, юный мичман все еще полностью не оправился; для этого требовалось время и хороший уход.

Несчастная первая жертва г-на Гоэци высказалась так:

— Существует одно неведомое и, вероятно, самое удивительное в мире место. Люди, населяющие дикий край близ Белграда, называют его Селеной или Городом Вампиров, но сами вампиры именуют его между собой Усыпальницей или Коллегией. Это место обычно остается незримым для глаз смертных. Некоторые, однако, видели его, но все они, похоже, видели различные образы, поскольку сообщения о нем разнятся и даже противоречат друг другу. Одни и в самом деле говорят о большом городе с домами из черной яшмы, с улицами и дворцами, как в обыкновенных городах, но окутанном скорбью и погруженном в вечную тьму. Другие видели колоссальные амфитеатры, увенчанные куполами, как мечети, и вздымающие к небу больше минаретов, чем высится сосен в Динаварском лесу. Третьи видели лишь один громадный амфитеатр, окруженный тройным рядом беломраморных клуатров[26], чьи аркады светятся в сумрачных лучах луны, не ведая ни дня, ни ночи.

Там, в таинственном порядке, расположены обиталища или усыпальницы этого чудесного народа, который гнев Божий рассеял по окраинам нашей земли. Сыны этого народа, наполовину демоны, наполовину призраки, живы и мертвы в одно и то же время; они способны размножаться, но лишены благословенного дара смерти. Среди них есть и женщины — это гули, также называемые упирами. Говорят, что некоторые из них когда-то восседали на тронах и наводили ужас на своих подданных. По примеру этих железных людей, которые угнетали край в Средние века и, потерпев поражение в битве, укрывались в неприступных крепостях, вампиры выстроили свой зловещий и великолепный приют, эту цитадель, это убежище, неприкосновенное, как гробница.

Всякий раз, когда вампир бывает сильно ранен (для человека такое ранение было бы смертельным), он отправляется в Усыпальницу. И действительно, их существованию могут угрожать опасности, которые никогда не приводят к смерти, но напоминают гибель. Их находили в различных частях света, низведенных до положения трупов, хотя плоть оставалась свежей, а механизм, служащий им сердцем, продолжал выделять горячую ярко-красную субстанцию. В таком состоянии они отданы на милость первого встречного. Их можно тогда заковать в цепи и держать в заключении. Вампир не способен защищаться, если только по случаю не объявится проклятый священник с ключом — единственным ключом, могущим восстановить их кажущуюся жизнь. Для этого священник вводит ключ в отверстие, что имеется у всех вампиров на левой стороне груди, и поворачивает ключ…

В точно таком же состоянии пребывает сейчас месье Гоэци; ему настоятельно необходимо восстановиться. С каждым проходящим часом он будет постепенно и довольно быстро ослабевать, пока не получит необходимое количество поворотов ключа. Он держит путь в Усыпальницу, и только страстное желание вернуть меня, его внутреннюю связь, его синовию[27] — если мне позволено употребить этот научный термин, который я услышала от него самого — все еще удерживает месье Гоэци рядом с нами. Пока что он еще не окончательно ослабел и потому не торопится, выжидая подходящего момента, чтобы заполучить меня силой или хитростью…

Прошу вас, подойдите ближе, ибо поднимается туман и мы почти не можем различить свечения месье Гоэци. Будьте уверены, что как только он сумеет приблизиться к нам незамеченным, он войдет в тело одного из наших гребцов…

Мы тоже плывем к Усыпальнице. Не беспокойтесь, мы не слишком отклонимся в сторону, крюк небольшой. Я наизусть знаю все утолки этого погребального госпиталя. Мы доберемся до частного склепа месье Гоэци и… зеленое свечение исчезло. Осторожнее!

— Доберемся и… что? — разом вскричали все путешественники, чье любопытство было возбуждено до предела. — Что ты собиралась сказать, Полли?

— Тише! — воскликнула бывшая Полли, приложив палец к губам. — Слушайте!

У борта подозрительно плеснули волны, освещенные бледным светом луны.

— Шепните нам на ухо! — попросила Анна.

Бывшая Полли согласилась. Она была добросердечной девушкой, хоть это и скрывали черты г-на Гоэци. Каждый по очереди подошел к ней и выслушал ее произнесенные шепотом откровения.

— Превосходно! — воскликнули затем все наши путешественники. — Эту идею стоит отлить в золоте!

Помните ли вы смех, который услышала наша Анна на пирсе в ночь своего прибытия в Роттердам? Нечто похожее заскрежетало в воздухе, и в тот же миг один из гребцов резко вскочил на ноги.

— Берегитесь! — распорядилась бывшая Полли. — Враг среди нас! Есть только один способ защитить меня, и пусть эти слова послужат доказательством моей преданности: положите меня в железный гроб и сядьте сверху!

Не успели они исполнить ее пожелание, как одержимый гребец содрогнулся и глубоко вздохнул. Затем послышался звук упавшего в воду тела.

Г-н Гоэци, не надеясь больше на успех своей стратагемы, ушел так же, как явился.

Остаток ночи прошел спокойно.

Днем они прибыли в Дюссельдорф. Наша Анна поручила Мерри Боунсу пойти в музыкальную лавку и купить лютню, которая, несмотря на сопутствующие обстоятельства, скрасила однообразие путешествия.

Г-н Гоэци, похоже, исчез. Железный гроб был снова открыт, и бедная Полли вновь смогла вдохнуть чистый воздух.

В Кельне путешественники сменили Рейн на окольную дорогу. Они наняли карету и пересекли Вестфалию, Гессен и часть Баварии и от Регенсбурга вновь продолжили путь по воде, но уже по Дунаю.

На пути из Регенсбурга в Линц, из Линца в Вену, из Вены в древний мадьярский город Офен, который ныне называется Будой, и из Буды в низменности южной Венгрии не произошло ничего примечательного.

Однажды утром, с первыми лучами солнца, наша Анна ее спутники увидали на фоне сияющего светом полотна восточного неба приземистые башни Петервардейна; затем им открылся волшебный силуэт Белграда. Взгляд терялся в этих радостных полях, засеянных цветущей кукурузой, по которым протекает Дунай, широкий, как море.

С самой Вены ничто не выдавало присутствия г-на Гоэци, но бывшая Полли не переставала повторять: «Он здесь». В последние часы путешествия они и впрямь увидели его на воде — г-н Гоэци плыл, как и раньше, ногами вперед, окутанный бледной туманной пеленой.

Но он стал несравненно меньше и так исхудал! Мертвенный туман вокруг него мерцал и словно готов был в любую минуту исчезнуть.

На некотором расстоянии от Белграда г-н Гоэци приблизился к берегу и остановился в камышах. Издалека он казался прозрачным клубом дыма.

— Не выдержал, омерзительный злодей! — сказала бывшая Полли, довольно потирая руки.

Г-н Гоэци ступил на землю на христианском берегу Дуная, неподалеку от города Земун в темешварском Банате[28].

На мгновение он показался за камышами, после исчез в высокой зелени кукурузного поля.

— Мы должны остановиться! — приказала Полли, ставшая теперь начальницей экспедиции.

Судно тут же свернуло к берегу. Путешественники сошли на сушу, и Полли во главе отряда немедленно направилась в городок Земун, ближайший к турецкой границе.

— Мой печально известный соблазнитель, — сказала она, не сбавляя быстрый шаг, — дошел до последней крайности и, вероятно, уже лежит на своем мраморном ложе, ибо Усыпальница ближе, чем вы полагаете. Теперь, когда мы можем больше не бояться его шпионских вылазок, я объясню главное. Наше путешествие приблизилось к концу. Если бы час был благоприятен, мы заметили бы особую атмосферу, что окружает и скрывает мертвый город Селену. Но сейчас раннее утро, и я это меня радует, так как нам необходимо время для подготовки.

Как вы знаете, вампиры делят сутки на двадцать четыре равных отрезка, и потому их циферблаты разбиты на двадцать четыре часа. Господь в своей милости устроил так, что в двадцать три часа — иначе говоря, в одиннадцать часов утра — вампиры ровно на час утрачивают свою силу. Это их величайшая тайна, и я подвергаю себя опасности ужасающих мучений, раскрывая ее вам. Но я готова на все ради мести. Сейчас около восьми утра; итак, у нас остается три часа, чтобы приобрести в Земуне уголь, переносную жаровню, флаконы с английской солью и пачку свечей. Не задавайте лишних вопросов; вы сами увидите, что все эти предметы сослужат нам свою службу. Нам также понадобится искусный хирург, и у меня есть такой на примете: г-н Магнус Сегели, самый опытный практик на десять лье в округе; он будет счастлив присоединиться к нам, поскольку ненавидит вампиров. К сожалению, я сама не смогу справиться с этим делом.

— Почему? — спросила наша Анна.

— Потому, мисс, что месье Гоэци выпил кровь двух очаровательных молодых девушек, которых доктор горячо любил. Они составляли всю его семью. Я вынуждена пребывать в облике месье Гоэци, и доктор Магнус, несомненно, узнает меня; вряд ли он проникнется ко мне доверием.

Она отвернулась, не в силах скрыть свое отвращение, и прошептала:

— Несчастная! Вы пробовали кровь этих бедных девушек?

— Мисс, — отвечала Полли, опустив глаза, — мы не всегда делаем то, что хотим.

— И их кровь пришлась вам по вкусу? — спросил Эдвард Бартон, любопытный, как и все моряки.

Она впервые, вероятно, ощутила гордость при мысли о своем женихе. Безусловно, Уильям Радклиф никогда не позволил бы себе такой бестактный вопрос.

Земун, в древности замок Малавилла, часто переходил из рук в руки, отвоевывался и снова захватывался неверными в Средние века; здесь еще сохранились руины крепости, построенной Яношем Хуньяди[29]. Путешественники приобрели в городке все необходимое, и нашей Анне пришла в голову мысль взять с собой художника. Она позаботилась обо всем. Жаль, что в те времена еще не существовало фотографии.

Хирург-славянин Магнус Сегели жил рядом с израэлитской школой. Наша Анна вошла в дом одна, в то время как Бартон, Джек, Мерри и несчастная Полли посвятили себя вульгарной необходимости позавтракать.

Доктор Магнус оказался сравнительно молодым человеком с совершенно седыми волосами. Вся его измученная болью фигура была свидетельством печальной истории двух дочерей доктора. Едва Она заговорила и доктор услыхал, что предстоит битва с вампирами, как он схватил саквояж и бросился к двери со всем рвением, что дарует надежда на месть. По совету Полли, Она также попросила доктора захватить большой железный черпак, каким в бедных домах разливают суп, предварительно заострив его края. О назначении этого инструмента будет сообщено в надлежащем месте.

Стоит отметить, что число девушек, выпитых вампирами в непосредственной близости от убежища кровососов, намного меньше, чем можно было бы вообразить. Чтобы не слишком опустошать окрестности, вампиры договорились, что в периметре пятнадцати лье не должны причинять людям никакого вреда. Таким образом, г-н Гоэци нарушил уговор, утоляя жажду за счет обитателей запретного городка Земун, а также Петервардейна и Белграда. Страшась упреков со стороны ближних, он не решился включить двух барышень Сегели в число своих рабынь, но просто обработал их трупы и превратил их в предметы искусства.

По возвращении наша Анна обнаружила, что Полли была вновь спрятана в железном гробу, что было вдвойне полезно: прежде всего, хирург не мог узнать в ней г-на Гоэци, далее же, это избавляло несчастную девушку от всякого соблазна бегства или предательства. Ее раскаяние казалось искренним, спору нет, но среди прошлых хозяев она приобрела некоторые весьма дурные привычки.

Экспедиция двинулась в путь, когда часы пробили десять, то есть двадцать два часа по времени Усыпальницы. Стояла прекрасная погода. В Земуне, находящемся на той же широте, что и местности между Венецией и Флоренцией, царит мягкий климат Италии. Наши путники молча и мрачно пересекали засеянные просом и кукурузой поля, разграниченные живыми изгородями из олеандров. Первой шла Она, за ней следовали Грей-Джек и Мерри Боунс, тащившие на руках гроб, и Эдвард С. Бартон, эсквайр, нагруженный мешком с углем, переносной жаровней и пакетом со свечами. Шествие замыкал г-н Магнус: страдание замедляло его шаги. Не подумайте, что я позабыла о художнике — он вышагивал то справа, то слева от колонны с той беззаботностью, что является прерогативой артистов.

Сверхъестественные явления обыкновенно происходят около полуночи и предпочитают кромешную тьму. Прошу вас простить мне это замечание, миледи и джентльмен, ибо излагаемый эпизод, строго исторический, отличается замечательной оригинальностью. Была середина дня, солнце заливало всю округу ослепительными лучами; не могло быть и речи об иллюзии или обмане зрения.

В три четвертях лье от Земуна по направлению к Петервардейну, пейзаж начал меняться. Олеандры, ракитник и жасмин исчезли, как и маслянистая зелень цветущей кукурузы. Почва, совсем рядом такая богатая, приобрела тусклый сероватый оттенок, словно на нее пролился дождь из пепла.

В то же время, голубое небо сделалось серым и нечто, чему нет названия — печальная, скорбная вуаль — заслонило солнце.

Перемены становились все заметнее и через пять минут нашим путешественникам показалось, что их отделило от прежнего окружения огромное расстояние. Они инстинктивно прижались друг к другу, глазами ища на небе солнце, скрывшееся в темноте этой ложной ночи.

— Продолжайте идти, — сказала из гроба Полли.

И они шли. Ноги подкашивались под ними, голова кружилась, грудь стискивала неведомая тяжесть. Они пошатывались и сталкивались, как пьяные; точнее, могло показаться, что всех их внезапно поразила слепота.

Они и вправду ничего не видели, потому что вокруг стояла глубокая, непроницаемая ночь.

— Продолжайте идти! — сказал голос из гроба.

И они шли. Есть ли что-либо темнее ночи? Это что-то ниспадало вокруг них, холодное, как саван. Никакие звуки давно не доносились извне. Природа больше не дышала.

Голос из гроба нарушил неизъяснимое безмолвие:

— Остановитесь!

Они повиновались, и тотчас вокруг них — я едва не сказала «среди них», так плотно окутал их звук — зазвучали мощные, отчетливые, но чистые, как пение гармоники, удары колокола. Медленно пробил двадцать третий час.

С двадцать третьим ударом полог тьмы разошелся, и пред ними предстала Усыпальница. Наши путники были в самом сердце Города Вампиров.

Глава одиннадцатая

Этот город, величественный и проклятый Богом, назывался Селеной, греческим именем Луны. Как известно, некоторые авторы считают Луну родиной вампиров.

Здесь, в мертвом городе, окружавшем наших друзей, не было ничего — ни жизни, ни цвета, ни движения. То было призрачное великолепие, безмолвно подавлявшее разум невиданными и неописуемыми чудесами своей скорбной роскоши.

Начнем с центрального здания, расположенного в центре громадной круглой площади. Представьте себе необозримую ротонду, где все ордера античной архитектуры были нагромождены вдруг на друга, следуя дикой, но просвещенной фантазии, прихотливо соединившей их с самыми странными изысками архаизма Ассирии, грез Китая и капризов Индии.

Это был храм, башня, гигантский Вавилон, выстроенный из бледного порфира очень нежного и неопределенного, так называемого «водно-зеленого» оттенка. Большие блоки этого камня, тусклые и одновременно полупрозрачные, как янтарь, скреплялись между собой узкими прожилками черного мрамора.

Первый ордер, составлявший перистиль[30] за округлой террасой с тринадцатью ступенями, состоял из дорических колонн, круглобоких, как в храме Пестума, но гораздо большего размера, создававших ощущение циклопической прочности. Колонны перемежались мавританскими окнами с яростно вытянутыми полумесяцами арок.

Второй ордер был ионическим, если это определение из области чистого искусства можно применить к подобным формам, преувеличенным до степени варварства, с окнами в виде трилистника. Стрельчатые окна третьего соседствовали с коринфскими колоннами; четвертый, композитный, был изукрашен тысячами чуждых стилю орнаментов и имел звездообразные окна. И наконец, пятый, поддерживавший купол крыши — плоско срезанный сверху и увенчанный еще одним, меньшим куполом, откуда исходил сноп пламени, — бросал вызов всем техническим терминам и заповедям архитектуры, олицетворяя собой сказочную невозможность: то было цветение маленьких колонн и нервюр[31], фонтан перламутровых лиан…

В этой колоссальной часовне, одновременно грандиозной и фривольной, великолепной и надрывно грустной, заметна была одна характерная черта — чрезмерная выпуклость капителей и антаблементов. Дорический ордер выпячивал свои фризы и карнизы, ионический раздувал свои волюты, коринфский и композитный истекали каскадами аканфов[32], тогда как последний, безымянный, вздымал свою растительность, так что все строение начинало казаться ступенчатым водопадом больших и темных шатров с полукруглыми крышами и напоминало в профиль пагоду.

Под перистилем, между каждой парой колонн, сидел на задних лапах мраморный тигр, вырывая когтями сердце из груди поверженной девушки.

Снаружи, вокруг террасы, стояли двадцать четыре пьедестала, на которых также были установлены статуи девушек — восхитительно красивых, но сломленных и порабощенных надругательствами невидимого врага.

Перед статуями открывалась широкая круглая площадь — сердцевина розетки, которую образовывали шесть разделенных улицами квадратов Города Вампиров.

Каждый из этих кварталов выглядел гигантским и был полон, сколько хватал глаз, бесчисленными дворцами, уходившими в опаловый туман. Все они были разные, но искусное использование архитектурных аналогий создавало впечатление гармонического целого.

И все это бледное великолепие принадлежало смерти. Ни звука, ни движения, ни вздоха. В безветренном воздухе парил один лишь вечный сон.

Величие некрополя вампиров подавляло всякое воображение, и никакие слова не могли бы выразить его ужасающее одиночество.

И хотя в гигантском скоплении архитектурных чудес ощущалось могущество человеческих рук, здесь не было людей. Никого и ничего, ни единой тени в этих белых перспективах, под убегавшими повсюду в даль колоннадами. Бледные цветы на клумбах спали на недвижных стеблях. Струи фонтанов замерли в воздухе, повинуясь чарам таинственного сна.

Вы ведь знаете, как монотонность, стирая мысль, расширяет все до необъятных пределов. Сумеречный свет, мертвенный и холодный, как свет луны, освещал эти монументы — все выстроенные из одного и того же камня, полупрозрачные и бесцветные — одновременно со всех сторон, и они не отбрасывали тени.

В величии тишины и смерти мелькала мысль о пробуждении. В разврате этих стилей, в дикой распущенности этого искусства чувствовался привкус оргии. Оргия спала. Но каким будет сей Вавилон усыпальниц, когда она пробудится?

Звуки хрустального колокола долго дрожали в тишине.

Путешественники застыли в удивлении, пораженные до глубины души. В то время, как наша Анна тщетно пыталась оценить размеры этих пугающих чудес, Мерри Боунс сыпал кельтскими восклицаниями, а Грей-Джек исследовал перспективы улиц в смутной надежде обнаружить где-нибудь вывеску таверны. Художник схватился за карандаш. Доктор Магнус, несчастный отец, полными слез глазами смотрел на статуи девушек.

— Скорее! Нужно идти! — сказала из гроба Полли Берд. — Нет времени отвлекаться на мелочи. Мы должны торопиться! Усыпальница месье Гоэци в квартале Змеи. Вперед!

У входа в каждый квартал высилось на пьедестале скульптурное изображение животного, именем которого был назван квартал. Мерри Боунс зашагал во главе отряда и, найдя изваяние змеи, двинулся между двумя рядами мавзолеев. За входом аллея расширялась. Именно здесь мыслями нашей Анны завладела идея необъятности. Во все стороны разбегались боковые улицы, главная аллея погружалась в головокружительные глубины. Каждая усыпальница виделась вблизи значительным памятником; некоторые из них, принадлежавшие, несомненно, представителям вампирской знати, не уступали размерами царским дворцам. И там были сотни, тысячи гробниц!

Черные буквы над входом в каждый мавзолей провозглашали имя владельца. Многие из этих имен были неизвестны, однако имелись среди них и такие, чье присутствие в этом месте могло бы объяснить немало исторических загадок как прошлых веков, так и современности: имена проклятых скупцов, чье возмутительное стяжательство ввергало в нищету целые народов, имена куртизанок, непристойных разрушительниц морали и семейных уз; имена тех, кого идиотическая поэзия и рабское искусство возвеличивают под титулом завоевателей — только потому, что они силой раздавили слабых и скрепили свою жестокую славу слезами, позором и кровью!

Не раз, проходя мимо одного из сияющих храмов, где спал тот или иной знаменитый бич человечества, наша Анна порывалась подойти ближе, но нетерпеливый голос Полли Берд, дрожащий от ужаса в глубине гроба, кричал:

— Торопитесь! Речь идет о жизни и смерти, и наше время на исходе!

Путники торопились, но путь казался бесконечным. Улицы сменялись улицами, гробницы — гробницами, а они все шли. За время этого бесконечного путешествия им не встретилось ни единое живое существо. Внезапно Полли, следившая за дорогой в отверстия гроба, произнесла:

— Мы почти пришли. Держите меня крепче — хоть я и ненавижу своего хозяина, его сердце притягивает меня, как магнит железо, и я прилагаю все усилия, чтобы не кинуться к нему.

И впрямь, было слышно, как несчастная корчилась в гробу, царапая ребра о железные стенки.

— Остановитесь! — сказала она наконец. — Мы на месте!

Г-н Гоэци не был ни королем, ни диктатором, ни трибуном, ни философом-гуманистом, ни владельцем движимого кредитного капитала, ни бароном Искариотом, ни баронессой Фриной[33] и потому не мог претендовать на принадлежность к вампирской аристократии. Он был простым доктором, к тому же не занимался медициной. По этой причине гробница его была скромна и почти вызывала сострадание, особенно в сравнении с патрицианскими усыпальницами. Это была бедная часовня в варварском греческом стиле, едва ли превышавшая по величине собор Святого Павла в Лондоне, скупо украшенная не более чем четырьмя или пятью сотнями колонн. Она была унизительно сдавлена соседями: с одной стороны высился мавзолей прусского премьер-министра, с другой нависал собор старой французской кокетки, которая пила, пьет и будет пить в Париже кровь молодых кретинов, не делая различия между сыновьями благороднейших мужей и злодеев, лишь бы в жилах этих простофиль текло золото.

В центре фасада, на табличке из черной яшмы, зеленоватыми и чуть светящимися буквами было высечено имя г-на Гоэци, а также греческое слово:

Наша Анна очень пожалела, что у нее под рукой не было Уильяма Радклифа, столь же сильного в греческом, как и в турецком. Ей пришлось обратиться к хирургу Магнусу, который, превозмогая душевную боль, объяснил ей, что это слово, похоже, было произведено из двух различных корней, причем один восходил к существительному «земля», а другой к глаголу «кипеть».

— Вулкан! — воскликнула наша Анна. — Подходящее имя для этого дьявола!

Она была не совсем права. Уильям Радклиф позднее нашел имя корявым и дурно составленным.

— Открывайте, — приказала Полли, ворочаясь в гробу, — и входите! Даже минутная задержка грозит нам самыми ужасными несчастьями.

Путники пересекли террасу и перистиль. Главная дверь не была заперта. Они вошли. Внутри гробницы располагался огромный неф, окруженный царственным клуатром, над которым шли два этажа галерей; здание венчал византийский купол. Стены, пилястры, своды — все было выстроено из полупрозрачного янтарного камня, который наша Анна называла «лунным». Перед колоннами был тесный ряд статуй; все без исключения изображали молодых женщин и окружали мраморную раковину, помещенную точно в центре нефа.

Девушки протягивали к мраморному ложу свои мягко округленные руки, в которых держали бесконечную гирлянду цветов.

Перед статуями стояли в ряд ниневийские треножники с алебастровыми чашами; в них горел неведомый экстракт, и огонь был столь бледным, что пламя спирта показалось бы по сравнению с ним кроваво-красным.

На ложе лежал на спине г-н Гоэци, вытянув руки вдоль тела. Этот жалкий негодяй превратился в ничто: изможденный и исхудалый, он весь сморщился, как мокрый пергамент, который высушили на солнце.

— О, мой дорогой хозяин! — воскликнула Полли, экстравагантно корчась в железном гробу. — Не будь я пленницей, с какой радостью я пришла бы вам на помощь!

Но затем, не переводя дыхания, она добавила:

— Скорее! Не мешкайте! Вырвите у него сердце, но не заставляйте слишком страдать!

Я прошу вашего позволения использовать довольно непристойное слово. Обстоятельства этого требуют. Ничто не воняет так, как вампир, с удобством расположившийся в своем пристанище. Г-н Гоэци, к тому же, серьезно пострадал. Несмотря на горящие вокруг курильницы, он издавал такой зловонный запах, что наши путники непременно умерли бы от удушья, не прибегни они к флаконам с эпсомской солью, купленным в Земуне. Вот почему баронесса Фрина сделала состояние, используя столько духов!

Доктор Магнус схватил саквояж, но его рука безостановочно дрожала; вы не узнаете причины этого, пока я не скажу, что несчастный отец узнал среди статуй двух своих дочерей.

— Быстрее! За дело! — поторапливала Полли. — Каждая минута бесценна. Вы должны искусно и осторожно извлечь сердце моего бедного хозяина!

Мерри Боунс был всего лишь ирландцем, но не боялся никакой работы. Он вырвал из рук г-на Магнуса саквояж и вскричал:

— Пусть дьявол задушит меня, если я откажусь от этой чести! Мальчишкой я работал в мясной лавке в Голуэе.

— Вперед, мой мальчик! — послышался голос из гроба. — За работу, только не причиняй лишнего вреда!

Мерри Боунс закатал рукава. Наша Анна, глубоко потрясенная, отошла в сторонку и наблюдала за происходящим. Эдвард Бартон и Грей-Джек присматривали за гробом, угрожавшим в любой момент открыться. Доктор Сегели остался стоять рядом с Мерри Боунсом, чтобы по крайней мере помогать ему советами во время хирургической операции. Молодой художник, сидя на своем складном стульчике, делал наброски.

Мне было бы, разумеется, неловко описывать технические подробности операции, да и приличия едва ли это позволяют. Вам достаточно знать, что глаза г-н Гоэци все время оставались открытыми и неподвижными. Его лицо и прискорбно исхудавшее тело также оставались без движения.

— Будь у дорогого хозяина двадцать четыре часа в запасе, — он снова стал бы упитанным и свежим! Режьте! Глубже! Ах, как я привязана к нему!

Белье пациента было разрезано, и все увидели на левой стороне его груди, на уровне сердца, маленькое круглое отверстие диаметром со ствол пера, откуда по капле стекала пунцовая кровь. Когда обнажился этот таинственный механизм вампирической вегетации, купол задрожал от звука и стены, колонны и галереи обрели голос. Это была некая жалостливая музыка, бледная, как окружающий свет, мрамор здания и дрожащие огоньки над курильницами.

Мерри Боунс искусно орудовал скальпелем и доказал свой талант мясника. И однако, ни единая капля крови не пролилась под острием инструмента; очевидно, живым оставалось только сердце пациента, оболочка же была мертвой и сухой.

— Внимательно, прошу вас! — сказала Полли. — Моя жизнь привязана к хозяину нитью нервной ткани, которую вам необходимо перерезать, прежде чем заняться сердцем. Вы найдете в перикарде одиннадцать таких нитей, по одной на каждый из аксессуаров. Моя нить — первая справа. Видите ее?

— Вижу, — отвечал Мерри Боунс, осторожно перерезая нить.

Бывшая Полли почувствовала такой удар, что железный гроб подпрыгнул на месте.

Обнажилось сердце: оно было краснее вишни и совершенно свежее. Наша Анна, прижимая к ноздрям флакончик с солью, с любопытством осмотрела его. Она никогда не проходила мимо возможности узнать что-либо новое.

— Хорошо ли горит жаровня? — спросила Полли.

— Да, — ответили Нед и Джек, которые успели позаботиться об этом.

— Тогда прощайте, хозяин!.. Я буду долго вас оплакивать… Вперед!

Мерри Боунс взял из рук доктора Магнуса железный черпак с заточенными краями и, ловко погрузив его под сердце, извлек орган неповрежденным.

Глаза Мистера Гоэци помутнели.

Монументальная музыка, сотрясавшая мраморные блоки, взмыла к сводам громким стоном.

— Скорее! — воскликнула Полли. — Поджарьте его! Сожгите сердце моего соблазнителя! Но главное, не теряйте пепел — боюсь, он нам очень пригодится. Что на часах?

Наша Анна обратилась к своим часам. Стрелки показывали без четверти двенадцать.

— Все зависит от вас, — сказала Полли. — Дорога до центральной площади далека, а вход только один. Поддайте жара!

Так и было сделано. Все принялись дуть на угли в жаровне; сердце вампира вскоре начало потрескивать и дымиться на огне. Затем пламя охватило его. Оно горело, как рождественский пудинг, пропитанный ромом — и тем временем тело г-на Гоэци в мраморной раковине уменьшалось, а его глаза с ужасающей быстротой вращались в орбитах.

Черпак раскалился докрасна. Мерри Боунс удерживал его с помощью своей куртки, политой водой и сложенной в несколько раз. Остальные дули на угли, подгоняемые голосом из гроба.

Сердце рассыпалось в прах. То, что осталось в раковине от г-на Гоэци, представляло собой очень тонкую и прозрачную пленку, под которой виднелись мертвые фигурки: попугай, собака, лысая женщина, бородатый трактирщик и мальчик с обручем.

Мертвенная музыка перестала звучать, холодное пламя курильниц угасло, статуи девушек бесшумно повалились с постаментов и лежали на мраморной крошке пола, а под сводом все кружилась, неслышно взмахивая крыльями, большая черная кукушка голландских часов.

— Дело сделано, — сказала Полли, вновь обретя в гробу душевное равновесие. — На миг я почувствовала головокружение, но это прошло. Теперь нужно выбраться отсюда. Вам знакомо учение доктора Самуэля Ганемана, изобретателя гомеопатии? Когда я чувствую себя хорошо, я не очень доверяю медицине; но я абсолютно убеждена, что лучшее средство от вампира — это пепел вампира. Возьмите по две или щепотки пепла хозяина, чтобы использовать при случае, а остальное держите в черпаке. Сколько у нас времени?

— Сейчас без четырех минут полдень, — был ответ.

— Вперед! Шевелите ногами! Унесите меня прочь!

Путешественники тотчас вышли из мавзолея, бросив внутри теперь уже бесполезную жаровню и остаток угля. Гроб несли Эдвард С. Бартон и художник, так как Мерри Боунс, вооружившись черпаком с превращенным в пепел сердцем г-на Гоэци, прикрывал отступление. Не улыбайтесь: вы скоро удостоверитесь в необыкновенных свойствах данного препарата.

Что касается доктора Магнуса Сегели, то несчастный отец решил взять с собой статуи дочерей. Но он был не в силах поднять статуи, которые были слишком тяжелыми, и вместо того бросился к останкам г-на Гоэци, решив растоптать их на досуге в своем кабинете, подвергнув самым позорным оскорблениям. Она не нашла в себе мужества упрекнуть доктора за этот ребяческий, но законный план мести.

Они вышли. Снаружи все было, как и раньше, неподвижно и безмолвно, но что-то изменилось в ровном, чуть зеленоватом оттенке мрачных и великолепных перспектив. Подобно тому, как приближается рассвет, пробуждаясь в ночи и рассеивая среди тьмы таинственные проблески, среди этих блеклых гигантов пытался родиться цвет. Он поблескивал красным в глубинах мертвенной атмосферы, и в тишине зарождались смутные шепоты…

Наши спутники мчались по улицам Селены, подгоняемые возгласами Полли, которая задыхалась от крика в своем гробу, как жокеи в Эпсоме. И действительно, можно было видеть, что у нее имелись на то некоторые основания. Шепоты звучали громче, разливаясь в тишине, расплывчатый красный свет становился ярче, и уже слышен был шум крыльев огромной черной кукушки, описывавшей круги над караваном.

К тому времени, как наши друзья добрались до прохода с изваянием змеи, это величественное мраморное животное начало медленно свивать и распускать свои кольца, и они, полупрозрачные и ранее бесцветные, приобрели невыразимо богатый зеленый оттенок.

В тот же миг, раскат грома из-под главного купола наполнил пространство гармоническими вибрациями, и недвижные бледные усыпальницы, простиравшиеся до самого горизонта мертвого города, вернулись к жизни, залитые ярко-зеленой цветовой волной, а прежде черные линии на стыках камней стали алыми, как длинные зигзаги огня…

Это было потрясающее, но и чудовищное зрелище, и зловещие громады, на глазах обретающие цвет в этих бесконечных просторах, погружали разум в море ужасов.

— Торопитесь! Бегите! Спасайтесь от смерти! — кричала Полли. — Скоро зазвонит погребальный колокол! Сколько осталось до полудня?

— Одна минута.

— Бегите! Спасайте свою жизнь!

Они бежали, задыхаясь, шатаясь, обливаясь ледяным потом, стекавшим по разгоряченным телам. Они находились в середине центральной площади, когда колокол отбил первый удар двадцать четвертого часа. Черная птица взмахнула крыльями и бросила в воздух торжествующее «ку-ку». Открытые окна величественной церкви загорелись сверху донизу отблеском пламени, словно воспламеняя воздух, и огненные линии перечеркнули стены и колонны.

Девушки в перистиле начале извиваться, испуская вопли под когтями тигров; статуи на пьедесталах приняли похотливые позы.

Темнота и свет, ночь и день, красота и ужас смешались в адском хаосе. Это уже не было ни сном, ни кошмаром, ни видением, но извращением всех этих понятий, их битвой и бурей. Хрустальный колокол продолжал бить, и с каждым ударом черная птица испускала все более громкий крик, а пылающее сияние, пронизанное странными огнями, зажигало чудесные здания с их изумрудными блоками, скрепленными пламенем.

С двенадцатым ударом загорелся резной сноп огня на вершине малого купола, в то время как черная птица раздувала пламя взмахами крыльев.

Двери склепов отворились…

Глава двенадцатая

Наши путешественники метались по площади, не понимая, где искать спасения — везде были одинаковые выходы, а Полли лишь кричала в приступе ужаса «Бегите! бегите!», даже не думая о необходимых указаниях. Они бежали изо всех сил, измученные и задыхающиеся в роковом круге, не ведая, что они давно потеряли направление и в десятый раз бегут по собственным следам.

— Через Ноктиллион! — наконец крикнула Полли. — Врата в конце! Бегите, заклинаю вас землей и небом! Ваша жизнь висит на волоске!

Они мигом бросились в один из шести больших кварталов, образующих розетку, тот, что был отмечен статуей летучей мыши. Остальные четыре изваяния, о которых мы не упоминали, изображали паука, стервятника, кошку и пиявку. Должна сказать, что Неду Бартону и особенно Грей-Джеку очень хотелось бросить железный гроб, так мешавший бежать — но как выбраться из этого омерзительного лабиринта без Полли? Выхода не оставалось.

Хрустальный колокол отбил последние удары. Повсюду движение сменилось неподвижностью, звук тишиной. Сквозь открытые двери видны были интерьеры мавзолеев, чьи обитатели вставали с мраморных постелей и занимались своим туалетом.

Некоторые уже показались на пороге: высокие, но по преимуществу женоподобные мужчины и женщины — напротив — со смелой и могучей статью; все они, мужчины и женщины, состояли из зеленой субстанции с темно-красными прожилками. Их желтые глаза горели, а губы сверкали, как угли, раздутые кузнечными мехами. С их плеч ниспадали длинные пурпурные одеяния, и в ярком свечении можно было видеть у каждого кровоточащее отверстие на левой стороне груди, против сердца, откуда медленно стекала, трепеща, рубиновая капля.

Быть может, они еще не полностью проснулись, а может, что-то защищало наших беглецов. Ни одно из этих жутких созданий еще не заметило их, хотя они и были на виду. Полли Берд не осмеливалась издать в гробу ни звука, боясь привлечь внимание вампиров. Наша Анна приготовилась отдать Богу душу, чувствуя, что ноги ей отказывают. Нед был в унынии; Грей-Джек, даром что англичанин, покрылся гусиной кожей, и даже Мерри Боунс ощущал, что время на исходе.

— Смелее! — прошептала Полли Берд, видя, что они ослабели. — Последнее усилие! Мы уже недалеко от гробницы привратника. Просто бросьте ему в глаза немного пепла моего покойного соблазнителя, и мы сможем пройти. Не теряйте мужества!

В ту же минуту черная птица, сидевшая с распростертыми крыльями в пламени чаши, венчающей малый купол, испустила свое последнее «ку-ку», прозвенел последний удар хрустального колокола; в отдалении раздались крики и протрубил охотничий рожок.

Затем с волшебной быстротой крики и трубные звуки стали приближаться, зазвучали из-за угла; не прошло и секунды, как наши беглецы очутились в грохочущем водовороте воплей и пения труб. Кричащие голоса обменивались словами на неведомом языке, трубы гремели фанфарами, и никакие слова не смогли бы описать эти адские звуки. С четырех сторон света вдруг ударили невидимые барабаны, сопровождая тревожный набат хрустального колокола.

— Мы в двух шагах от врат! — воскликнула Полли Берд. Они кричат: «Усыпальница осквернена! Погиб вампир!» Но это уже не имеет значения: один рывок, и мы спасены!

Она не ошиблась. Наши беглецы уже видели высокую порфирную стену, этот чудесный пояс, охранявший столько чудес, и темную, узкую, низкую арку, служившую единственным входом в необъятный город. Они непременно должны были пройти здесь по прибытии, но не помнили об этом.

Последние склепы остались позади. Никто не преграждал им путь к широко распахнутым вратам, за которыми была ночь.

Но лязг, трубные звуки фанфар, крики и набат вздымались оглушительно грохочущим приливом, и внезапно все бесчисленное скопище мужчин, женщин, четвероногих тварей, рептилий и птиц, одинаково зеленых, с красными прожилками и желтыми горящими глазами, хлынуло на дорогу из всех боковых улиц и тотчас затопило ее от края до края.

— Смерть им! смерть! Привратник, запирай врата! Опускай решетку, поднимай мост! спускай с цепи собак! львов! тигров! крокодилов и змей! Усыпальница осквернена! Погиб вампир! Крови, крови, крови!

Произошло, однако, нечто удивительное. На крики толпы никто не отозвался. Привратник не показывался. Решетка оставалась поднятой, подъемный мост был опущен. Ни собак, ни тигров, ни крокодилов, ни змей. Позвольте мне объяснить, что случилось. Каждый обитатель Селены по очереди на протяжении двадцати четырех часов исполнял важные обязанности привратника, охранявшего единственный вход в город. В тот день наступила очередь г-на Гоэци, и поскольку тот имел репутацию очень педантичного вампира, его предшественник удалился с первым ударом двадцать четвертого часа.

Он совершил ошибку и, думаю, был наказан за свою оплошность.

Вот почему никто не преградил путь нашим беглецам; но, Боже милосердный! их положение было не менее опасным. Поток нападавших, бурный и яростный, катился с растущей быстротой. Беглецов уже начали окружать справа и слева, когда голос из гроба прокричал:

— Осторожно, Мерри Боунс! Берегись!

Храбрый ирландец обернулся, и его лицо обожгло дыхание огромного зеленого вампира, бежавшего за ним с раскрытым ртом; две чудовищные собаки взметнулись в воздух, стараясь схватить его за горло; под ногами Мерри Боунса скользили и шипели рептилии.

Наступил критический миг — толпа одновременно разлилась по обоим флангам, захлебываясь, воя, ревя и крича: «Смерть им! смерть!». Наши беглецы, понукаемые голосом из гроба, закусили удила.

Мерри Боунс промедлил всего четверть секунды, но этого оказалось достаточно: его спутники успели пробежать под аркой, он же остался в одиночестве в городе Селена.

Она никогда не согласилась бы добровольно покинуть кого-либо, даже ирландца, на милость таких жестоких врагов; но Полли, как бешеная, подгоняла беглецов, хорошо зная, какая судьба ожидает ее, если она будет поймана (кроме того, как нам предстоит увидеть, она, будучи единственной наследницей г-на Гоэци, лелеяла амбициозные планы). Эдвард Бартон и Грей-Джек, повинуясь ее голосу, зайцами проскочили арку и подъемный мост.

Она последовала за ними, даже не осознавая, что спаслась из проклятого города.

Она обернулась лишь на другой стороне рва и глянула сквозь арку на инфернальное и великолепное зрелище, которое в череде веков удостоились созерцать лишь немногие смертные. Она была бесстрашна по натуре и, конечно, не жалела о жутком часе, проведенном только что среди фантастических ужасов вампирского города, и однако, мысли ее были затуманены; все инстинкты поэтического темперамента подсказывали ей, что чудеса эти были созданы иной силой, нежели Божья. Момент пробуждения, минута, когда в волшебной усыпальнице распустились жестокие цветы оргии, оставил особенно яркое воспоминание, зиявшее, как рана.

Прорезь арки в черной толще стены вновь показала ей эту оргию, беснующуюся в океане зеленого и красного света; и за беспорядочной, пьяной от ярости толпой вампиров Она вновь увидала, уже как в далеком сне, бесконечную перспективу усыпальниц, куполов, колоннад, уходящих в даль сверкающими пропилеями…

Толпа скрыла от нее бедного Мерри Боунса.

— Слава Богу, — сказала Она, — мы избежали большой опасности!

— Вперед! Вперед! Рано друг друга поздравлять, — отозвалась Полли. — У нас еще будет время вознести хвалу Господу, когда мы пересечем пояс тьмы и увидим перед собой колокольни Земуна!

Мне не к чему добавлять, что по выходе из города наши путешественники снова очутились в ночной тьме, окружающей Селену со всех сторон непроницаемым покровом.

Они тронулись в путь, и те из них, кто невольно обращался мыслями к Мерри Боунсу, избегали упоминать его имя.

Мы же, напротив, обратимся к его приключениям.

Глава тринадцатая

Вначале Мерри Боунс был немного удивлен и даже раздражен неожиданным и яростным нападением вампиров, так как считал, что они все еще далеко. Но в борьбе с существами сверхъестественными подобные промахи неизбежны. Как правило, они обладают куда большей ловкостью и гибкостью, чем люди.

Удивление Веселого Скелета не помешало ему вонзить череп в живот рослого вампира, обжигавшего его своим дыханием; при этом он даже сквозь шапку волос ощутил такой неприятный холод, что дал себе слово прикасаться к этим тварям не иначе, чем ногой. Кроме того, красивая яшмовая грудь вампира при столкновении оказалась дряблой и подмерзшей, точно рыбий живот.

Удар был, тем не менее, хорош, и рослый вампир полетел в толпу, сбив по пути нескольких чудовищ. Вокруг Мерри Боунса стало просторней, и он смог оглядеться. Кричащая и движущаяся стена уже отделила его от спутников; он был брошен в одиночестве и окружен со всех сторон.

— Вот тебе и англичане! — пробормотал он себе под нос, ибо несчастье сделало его несправедливым по отношению к самой цивилизованной нации в мире. — Надеюсь, у них хватит ума понять, что ирландец всегда сумеет постоять за себя!

И он принялся сыпать направо и налево столь сильными и быстрыми ударами, что вампиры только искры в глазах считали. Некому было насладиться этим удивительным зрелищем: простой лакей успешно отбивался от сборища всех вампиров земли, дошедших до крайней степени ярости. Звучит невероятно, не стану отрицать, и все же это чистейшая правда. Сражаясь, Мерри Боунс даже напевал песенки родной страны, куплеты без начала и конца, и бросал вампирам шутки дурного пошиба, что извинительно ввиду его плохого воспитания.

Но, сказать по правде, их было слишком много! Они все прибывали и прибывали. Собаки бесновались, птицы яростно клевали его, а когда к ним присоединились пауки и богомерзкие летучие мыши, Мерри Боунс потерял всякое терпение. Суть не в том, что хозяева-вампиры столь многочисленны — к частью, это не так, иначе весь мир погиб бы от потери крови — но у каждого имеется двойник и, кроме того, аксессуары или придатки, которые также способны удваиваться. Многие вампиры, владеющие большими банками или принадлежащие к высшей аристократии, содержат громадную челядь, а у прочих представителей вампирской знати никогда не бывает меньше пятидесяти слуг. В Городе Вампиров, как явствует из этого, обитает большое закулисное население, обладающее умением складываться внутрь себя, подобно подзорной трубе или удочке. Согласитесь, что это утомительно. Мало что можно поделать с этим отвратным и кишащим разномастной жизнью сборищем.

Наступил момент, когда бедный Мерри Боунс впал в немалую растерянность. На каждой ноге у него висели по две собаки, на спине сидели три паука, под мышками по летучей мыши; тут и там присосались несколько десятков пиявок. Четыре больших стервятника целились клювами ему в глаза, а тем временем человекообразные зеленые вампиры энергично нападали на него со всех сторон, не стесняясь в выборе оружия. Тут растерялся бы и самый неустрашимый храбрец!

Внезапно Мерри Боунс хлопнул себя по лбу; на ум ему пришла одна мысль. В самом начале схватки он положил черпак на землю, чтобы руки оставались свободными; как вы помните, в черпаке лежал пепел сожженного сердца г-на Гоэци. Мерри Боунс вспомнил, как Полли горячо расхваливала достоинства этого средства. Решив узнать, как действует пепел вампира, он стряхнул с себя особо настырных врагов слуг и так героически замахал кулаками, что заставил противников отступить на несколько шагов.

Обретя свободу действий, Мерри Боунс поднял черпак и сунул его прямо в лицо ближайшего зеленого человека. Результат был самым удовлетворительным. Вампир тотчас же взорвался: полагаю, это правильное описание процесса, в ходе которого объект распадается на части, не говоря уже о значительном ущербе для окружающих. Упомянутый результат явился для Мерри Боунса одним из самых приятных сюрпризов, какие он только испытывал в жизни. Он незамедлительно изрек все известные в Западной Ирландии ругательства и воткнул ручку черпака в свою шевелюру, где она прочно застряла, как гвоздь в дубовой доске. Затем он исполнил несколько па национального танца «Лиллибулеро»[34] и жестом показал, что желает вступить в переговоры.

— Эй вы, змеи, — сказал он, — вы понимаете по-ирландски? Если вы оставите меня в покое, я уж, так и быть, не стану истреблять вас всех до единого, но если вы продолжите мне надоедать…

Его прервал пронзительный хор, состоявший из мужских голосов, женских выкриков, собачьего лая, птичьего свиста, шипения рептилий и гуканья сов, и все это говорило:

— Ты наш пленник. Врата закрыты, решетка опущена, мост поднят. Если мы не сможем победить тебя силой, тебя убьет голод, и мы отдадим твою кровь нашим свиньям.

Бедный Мерри Боунс и впрямь чувствовал позывы аппетита, а мысль о голодной смерти пробудила в нем законный гнев.

— Еще посмотрим, сто с половиной дьяволов! — воскликнул он, закатывая рукава.

И, взяв свой волшебный черпак, он решительно шагнул к воротам.

Никто не мешал ему пройти. Толпа стояла в отдалении, покатываясь от глумливого хохота.

Приблизившись к воротам, несчастный Мерри Боунс действительно нашел их запертыми и забаррикадированными. Он принялся трясти створки, но легче было бы сдвинуть с места башни Вестминстерского аббатства. Разочарованный неудачей, он на минуту замер в нерешительности. Вампиры продолжали смеяться при виде его растерянности.

— Смеется тот, кто смеется последним! — с досадой вскричал Мерри Боунс, до крови расчесывая себе уши (говорят, напомню, что это навевает полезные мысли).

Толпа кричала издали:

— Мерзкий бродяга, ты умрешь от голода! От голода! От голода!

— «Голода, голода!» — передразнил Мерри. Решив подкрепить свои слова простонародным жестом, он сделал неловкое движение и перевернул черпак.

Пепел сердца покойного г-на Гоэци рассыпался по земле.

Торжествующий вой вампиров отметил этот несчастный случай, последствия которого могли стать катастрофическими. Жуткая орда вновь яростно бросилась вперед. Мерри Боунс сперва был несколько озадачен, но затем трижды похлопал себя по лбу и, по-ирландски хитро подмигнув, произнес:

— Вот это дельная мысль! Увидим, кто будет смеяться!

Пепел рассыпался у подножия окованных железом ворот. Упав на колени, Мерри Боунс собрал с земли немного пепла в свой черпак, а остальное сгреб в кучку. Затем он обернулся — и вовремя. На него мчалась вся стая: четвероногие, двуногие, птицы, змеи. Он выбрал в толпе красивую развратную блондинку, распространявшую вокруг себя запах духов, и схватил ее за узел волос у шеи. Проделал он это так быстро, что никто не успел его остановить; с пылающих губ пленницы не успело сорваться даже проклятия.

Не обращая внимания на укусы, уколы и удары крыльев и дубинок, Мерри Боунс принялся нагибать ее к земле мускулистой рукой, пока ее рот не коснулся кучки пепла. Вы уже хорошо понимаете, какой мощью обладает этот препарат, если один его запах заставил вампира взорваться. Как только огненные губы куртизанки соприкоснулись с пеплом, произошел даже не взрыв, а извержение, подобное извержению Везувия или Этны. Окованная железом дверь была сорвана с петель и отброшена на невероятное расстояние, решетка разлетелась на тысячу обломков, стена распалась в мелкий щебень. Подъемный мост, что любопытно, остался цел и благодаря лопнувшим цепям упал на свое обычное место над рвом, словно намеренно открывая путь бедному Мерри Боунсу.

Следует ли мне рассказывать, какие повреждения были нанесены толпе вампиров? Едва ли — вы сами можете это представить. Вам достаточно знать, что Мерри Боунс получил лишь несколько малозначительных ссадин и синяков и потерял в огне две трети своей шевелюры. А поскольку на следующий день Веселый Скелет все равно собирался постричься, он решил, что это даже к лучшему.

— Ха! сосунки! — сказал он, поглядывая на толпу вампиров. — Шутка удалась! Будьте здоровы.

И пересек мост, держась за бока от смеха.

Несмотря на этот блестящий успех, беды несчастного Мерри Боунса еще не закончились. За мостом он окунулся в ночь, гигантскую, беспросветную, непроницаемую ночь.

Мерри Боунс сперва отошел на несколько шагов; затем, не слыша ни звука, он изумленно повернулся и огляделся.

Его окружала непроглядная тьма. Стояла полная тишина. Повернувшись, Мерри Боунс немедленно сбился с дороги и теперь стал блуждать в темноте, терзаемый гнетущими и неведомыми ужасами. Ему следовало, без сомнения, идти прямо, но у ирландцев в голове вместо мозгов крутится настоящий флюгер. Внезапно и без всякого резона, он по какой-то прихоти свернул направо, тотчас вообразил, что возвращается в Селену, и повернул налево. Понятно, что таким манером далеко не уйдешь.

Так обстояло дело и с бедным Мерри Боунсом, который топтался почти на одном и том же месте. Через час, в двадцать первый раз, должно быть, сменив направление, Боунс столкнулся с человеком, шедшим ему наперерез.

— Болван!

— Скотина!

— Эй! Грей-Джек!

— Мисс! Мисс! Этот бездельник Мерри Боунс не погиб!

Почти одновременно с приведенным диалогом в ночи загорелся огонек и появилась наша Анна, держа в руке свечу. Огонек осветил осветила Неда, Джека и железный гроб. Наши друзья потеряли доктора Магнуса и молодого художника — второстепенных персонажей, о чьей участи нетрудно догадаться, если вспомнить, что в ночи рыскали в поисках добычи снедаемые жаждой мести вампиры.

Наша Анна и ее спутники заблудились точно так же, как Мерри Боунс. Вы спросите, наверное, почему так произошло: ведь с ними была Полли Берд, бывший двойник г-на Гоэци, а ей полагалось бы знать все эти дьявольские уловки. Я отвечу вам, что несчастная женщина испытала очень сильное потрясение, когда была перерезана мистическая пуповина, соединявшая ее с хозяином и соблазнителем. Такие операции не могут быть проведены без существенного воздействия на общее состояние здоровья. Последовавшие за этим события, столь ужасные и драматические, окончательно истощили ее силы, тем более что воздух внутри гроба был довольно спертым. Все вместе привело к тому, что бывшая Полли заснула в гробу, да так крепко, что ее было не добудиться.

Путники на минуту остановились и стали совещаться. Мерри Боунс воспользовался остановкой, чтобы стряхнуть с остатков волос и одежды многочисленные прилипшие кусочки вампирской плоти. Наша Анна, в интересах естественной истории, с любопытством осмотрела эти останки. Выводы ее были следующими. Мясо вампира, по ее словам, обладает очень низкой плотностью. Оно мягкое и даже немного липкое. Во тьме плоть вампира распространяет фосфоресцирующее излучение бледно-зеленого цвета. В дневное время она, наоборот, становится темно-зеленой с темно-красными прожилками. В науке не бывает незначительных подробностей; я передаю вам все это так, как услышала.

Совет пришел к единодушному мнению: необходимо любым возможным способом вырваться из этого пояса тьмы. Было, видимо, около двух часов дня, поэтому за границей искусственной ночи путешественников ждал яркий свет дня. Мерри Боунс занял место во главе колонны, и последовал приказ выступать.

После долгого и однообразного марша все радостно вскричали:

— Свет!

То был лишь слабый, сумеречный отсвет, но как счастливы они были даже смутно различить нечто похожее на свет! Наши друзья ускорили шаги, но внезапно остановились, застыв от ужаса. Перед ними замелькали зеленоватые тени; в то же время послышался глухой топот, похожий на стук лошадиных копыт — казалось, по дороге мчался кавалерийский отряд. Длинные ряды мертвенных теней окружили их справа и слева.

— Вампиры! Вампиры!

Увы, это была правда! Все способные передвигаться вампиры Селены оседлали своих собак, львов и тигров, и эта чудовищная кавалерия уже настигала наших друзей, а другие нечестивые монстры, взгромоздившись на летучих мышей разных видов, прибывали по воздуху с громким хлопаньем перепончатых крыльев. Никакой надежды на спасение! Мерри Боунс обронил по пути свой знаменитый черпак. История подходила к концу.

Но в этот миг агонии, когда кровожадные когорты со всех сторон бросились на наших друзей, в отдалении вдруг послышалась небесная музыка. И, нужно ли мне говорить? Тьма отступила перед этой зачарованной гармонией, которая словно принесла с собой драгоценный свет дня. Орда вампиров на мгновение замерла в удивлении и нерешительности — и вскоре бежала, вопя, как сто демонов, изгнанных одним-единственным ангелом.

Да, то был почти ангел.

Некоторые очаровательные создания, подобно ангелам, творят чудеса одним своим появлением. Им даже не приходится задумываться или хотеть этого: достаточно их благословенного присутствия.

Достопочтенный Артур*** (которого мы в другом месте и по многим причинам называли «богоподобным незнакомцем») отнюдь не явился на равнины Сербии с целью защитить нашу Анну и ее спутников. Как недавно в Голландии, он изучал здесь военное искусство под руководством уважаемого священнослужителя англиканской церкви, сопровождавшего его в качестве наставника. Он посещал поля битв, где последовательно отличились Сулейман II, принц Баварский, принц Евгений[35] и многие другие.

Да, то был достопочтенный Артур, светловолосый, розовощекий, безбородый и прибывший в своей восхитительно удобной карете. Когда добрый священник задремал после сытного обеда, молодой лорд ненадолго отвлекся от своих ученых занятий и запел «Боже, храни Короля!», аккомпанируя себе на гитаре.

Он проехал. Он даже не видел тех, кого воскресил к жизни.

Глава четырнадцатая

Нашей Анне не хотелось возвращаться в Земун. Друзья оставили Дунай позади и направились на запад, устремившись, наконец, на помощь несчастной Корнелии.

Г-на Гоэци можно было больше не бояться, и путешествие по равнинам Боснии, малоизвестной, но плодородной страны, где дамы носят очень выигрышные наряды, было достаточно приятным. Перевал Тина удобно пролегал через горы, а на другой стороне виднелись высокие пики Динарских Альп, где находился замок Монтефальконе.

Железный гроб уже несколько дней пустовал. В Селене Полли Берд вела себя настолько безупречно, что не вызывала теперь ни малейшего недоверия. Она не злоупотребляла своей свободой, а ее склонность к неумеренному поглощению крепких напитков, едва для этого представлялся случай, никого не удивляла: молодые английские деревенские девушки известны тягой к спиртному, и вкусы их даже разделяют некоторые молодые дамы благородного происхождения.

Кроме того, она носила одежду противоположного пола, что делало частый грех пьянства несколько менее «неподобающим». Как вы помните, она продолжала играть роль двойника г-на Гоэци: это был единственный способ, каким Эдвард С. Бартон, эсквайр, мог проникнуть в недоступный замок. Гомер описал подобную хитрость в своем бессмертном эпосе. Железный гроб должен был стать уменьшенным в размерах троянским конем.

Физически, Полли немного изменилась с момента смерти своего соблазнителя. Она будто усохла и выступала в образе г-на Гоэци, ослабленного усталостью или болезнью, но вместе с тем, к неудовольствию нашей Анны, принимала очень важный вид. Один только Мерри Боунс умел заставить ее слушаться. Не скрою, всякий раз, когда Полли, по его мнению, отклонялась от правильного курса, Мерри Боунс просто бодал ее головой в живот или награждал пинком ноги в ту часть тела, что расположена пониже спины.

К вечеру шестого дня путники оказались в горном ущелье, и вскоре лунные лучи осветили внушительную громаду графской обители, которую Она прославила под именем Удольфского замка.

На стенах и в готических окнах главного здания не видно было ни огонька. Все казалось бы мертвым в старинной крепости, не появись на верхушке высокой башни человеческая фигура — девушка или ее тень, одетая в длинные белые одежды.

— Вот она, я ее узнаю! — сказала наша Анна.

И Нед, с чувством стиснув руки, воскликнул:

— О, Корнелия! моя невеста! Тебя ли вижу я или твой возлюбленный призрак?

Для успеха кампании нашим спутникам предстояло разделиться на две группы. Г-н Гоэци, как мы снова будем называть несчастную Полли Берд, должен был войти в замок один; для переноски железного гроба были наняты два человека из простонародья, жители городка Бихач, отличавшегося своим расположением на реке Уна. Наша Анна, Мерри Боунс и Грей-Джек должны были оставаться на страже снаружи.

Как тяжела была минута расставания! Путешествия порождают нежную дружбу; пережитые вместе опасности неизбежно приводят к сближению, и я не скрывала, что первые порывы невинного сердечка Анны были устремлены к Эдварду С. Бартону. Расставаясь с ним — возможно, навсегда — Она пролила несколько слез, но исключительная сила ее характера взяла верх и Она проговорила твердым голосом:

— Ступайте, Эдвард Бартон, мой брат и мой друг. Идите туда, куда призывает вас долг. Будьте осторожны и храбры среди неведомых опасностей, подстерегающих вас. Помните, что мои молитвы с вами и что ночью и днем я готова прийти к вам на помощь.

Она отвернулась. Железный гроб был открыт, Эдвард Бартон улегся в него и двое мужчин из Бихача взвалили гроб на носилки.

У г-на Гоэци, естественно, был пароль. Как только он криком (не имея при себе рожка) вызвал ко рву часового и обменялся с ним условленными словами, его ввели в замок. Когда его спросили о цели визита, он сказал:

— Я должен немедленно увидеться с графом Тиберио.

— Граф заканчивает вечернюю трапезу, — был ответ, — и время для встречи не самое подходящее.

— Для доброй новости подходит любое время, — возразил г-н Гоэци. — Найдите графа и скажите ему, что прибывший человек привез железный гроб.

Слуга повиновался. Г-н Гоэци, оставшись наедине с Эдвардом, наклонился к одному из отверстий и шепнул:

— Все идет прекрасно. Подумайте о том, как получше притвориться мертвым.

— Я полон решимости спасти свою невесту, — ответил Нед, — но скоро здесь задохнусь, честное слово!

Возвращение слуги прервало их разговор.

Граф ждал г-на Гоэци в своих покоях. Последний снова велел людям из Бихача поднять носилки. Они прошли через тринадцать коридоров и несколько десятков залов, которые некогда были великолепны, но долгие века, очевидно, пребывали в запустении. Г-н Гоэци не смог подавить дьявольскую улыбку, проходя мимо обгорелых развалин на месте бывшей спальни вдовствующей графини Монтефальконе. Вся эта часть замка, ожидавшая ремонта, пробуждала в нем воспоминания о вылазке покойного хозяина, и он пробормотал:

— Это было неплохо исполнено, но я преуспею лучше!

Вы начинаете догадываться, я полагаю, что бедный Нед и наша Анна проявили в данном случае крайне неуместное доверие.

Процессия добралась наконец до более обжитых комнат, где гобелены были заштопаны и мебель очищена от пыли.

Граф Тиберио Пальма д'Истрия восседал или, скорее, утопал в громадном кресле, изготовленном еще в эпоху правления дожей.

Он был пьян, как бывал теперь каждый вечер после ужина. Эти животные привычки взлелеяла в графе Летиция, чтобы сильнее подчинить его себе. Г-н Гоэци вошел, за ним последовали двое носильщиков. Им велено было поставить железный гроб на пол, покинуть комнату и ждать у двери.

— Что там в этом железном ящике? Англичанин? — спросил Тиберио. — Добрый вечер, негодяй.

— Да, — ответил г-н Гоэци, — это англичанин. Приветствую вас, милорд.

— Он мертв?

— Удивляюсь, как вы до сих пор не почувствовали трупный запах.

Тиберио тотчас зажал пальцами ноздри.

— Вы хотите его увидеть? — добавил г-н Гоэци, поворачиваясь к гробу.

— К черту! — вскричал граф. — Я занят сейчас пищеварением; не шути с моим желудком. Англичанина, я так думаю, уже едят черви — ты что-то долго его вез!

— Гроб был тяжел и дорога длинна, — сказал г-н Гоэци.

— И поэтому ты привез нам заразу? Давай-ка побыстрее. Что за награду я тебе обещал?

— Синьору Летицию Палланти.

— Это правда, мошенник? Чудесно. Я любил ее, как цвет моих глаз, но все проходит, и она носит парик мертвой. Ах! ах! бедная графиня Грите! Мы посмеялись от души! Теперь я намерен жениться на Корнелии, моей подопечной, чтобы заполучить ее молодость вместе с богатством… Ну ладно! Брось англичанина в подземелье. Я отдам тебе Летицию. А сейчас уходи. Да скажи, пусть принесут вина и приведут Корнелию.

Выслушав, г-н Гоэци удалился с железным гробом, а граф Тиберио снова принялся за вино. Эдвард Бартон, лежа в тесном гробу, был в восторге. Он думал, что сейчас увидит Корнелию, а та найдет способ впустить его друзей в замок. Таков был план, и надежды Неда были подкреплены тем, что г-н Гоэци исполнил лишь часть приказаний графа Тиберио. Он сообщил слугам, что граф требует вина, но не сказал ни слова о Корнелии.

Сколько коридоров, сколько подвесных мостов, лестниц, залов и необитаемых комнат отделяли покои графа Тиберио от покоев Летиции?

Прекрасная итальянка возлежала, как восточная красавица, на горе подушек. В последнее время она заметно пополнела. Именно здесь наш дорогой Эдвард С. Бартон осознал, в каком положении очутился!

— Ты привез его живым? — воскликнула Палланти, увидев г-на Гоэци.

И когда тот ответил утвердительно, она приподнялась на подушки и воскликнула:

— О, небеса! как тяжко, должно быть, лежать там моему возлюбленному! Скорее открой этот ящик, дай мне опьяниться при взгляде на него, позволь прижать его к сердцу!

— Помедленнее! — возразил г-н Гоэци. — Молодой человек крепок и решителен. Если мы освободим его, он заставит нас об этом пожалеть.

— Так ты думаешь. — спросила Летиция, — что он сможет противостоять моим чарам?

— Я уверен. Разве вы не знаете, что он влюблен в Корнелию?

— Воробушек! — воскликнула синьора, пожимая упитанными плечами. — Держу пари, на ней не будет и ста фунтов доброй плоти!

Г-н Гоэци скорчил гримасу и произнес:

— Судите о ней, как хотите. Какая ни есть, а в награду мне нужна только она.

Нед решил, что ослышался.

«Вероятно, Полли ломает комедию», — подумал он.

— Все правильно, все правильно, — сказала итальянка. — Я обещала ее тебе, и ты ее получишь, но не сразу.

— К чему ждать? я спешу.

— К тому, что прежде мы должны избавиться от этого глупца Тиберио.

— Это займет время, — запротестовал г-н Гоэци.

— Все будет кончено завтра утром, а если ты хочешь пить, спроси мою одиннадцатую горничную: шестнадцать лет, розовый бутон! — сказала Летиция. — Я взяла ее с фермы сегодня утром, и ты найдешь, что ее кровь свежее, чем у этой Корнелии.

Взор г-на Гоэци засиял. Эдвард заметил это, подсматривая в одно из отверстий. Повязка спала с его глаз. Он с ужасом понял, что Полли осталась вампиром и что он сейчас у нее в руках.

— От маленькой крестьянки я не откажусь, — промолвил г-н Гоэци. — В путешествии мне пришлось нелегко, и я имел мало возможностей хорошенько поесть. Но предупреждаю вас: не обманывайтесь, вы в опасности. У вас есть враги вне замка.

— Какие враги?

— Мисс Анна Уорд и ее люди.

Нед задрожал в своем гробу. У него, однако, хватило душевных сил, чтобы не выдать себя каким-нибудь несдержанным восклицанием. Итальянка и г-н Гоэци замолчали. Палланти, казалось, глубоко задумалась.

— Послушай, — сказала она наконец. — Ты спустишься в северное подземелье. Оно самое короткое из четырех, длиной всего в лье. В конце туннеля толкнешь камень, установленный на поворотном механизме, и окажешься в долине. Осторожно возвратись к англичанке и ее слугам и скажи, что можешь сейчас же отвести их к Корнелии. Приведи их ко мне, и я позабочусь обо всем остальном. Ты слышал меня — а теперь повинуйся. Тем временем, я раскрою моему милому Эдварду некоторые секреты, после чего он с удовольствием отдаст мне свою руку и сердце.

Тюрьма нашей Корнелии находилась на последнем ярусе башни. Не из жалости, но из страха, что долгое заключение скажется на ее красоте, граф Тиберио позволял ей прогуливаться по верхней площадке. Там, на этой узкой площадке, окруженной зубчатым парапетом, она в одиночестве мечтала о своем возлюбленном и сожалела об утраченном счастье. Громадная панорама окружающей природы возвышала душу Корнелии и питала ее меланхолию. Милосердный свод небес днем высился над нею лазурным куполом, а по ночам сверкал в своих глубинах тысячами звездных алмазов, прогоняя отчаяние и рассказывая ей о Боге.

Ее белую фигуру и увидели наши друзья, когда приблизились ночью к подножию горы.

В тот вечер, устав созерцать небеса, она опустила взгляд и вздрогнула, увидев на склоне соседней горы костер. Раньше она ничего подобного не замечала.

Полная изумления — и, возможно, уже и надежды — она до боли всматривалась в светлое пятно своими прекрасными глазами. Она боялась, что это сон. Ей показалось, что она узнала Анну, свою ближайшую подругу, старого слугу Грей-Джека и Мерри Боунса, лакея дорогого Эдварда. Четвертый человек стоял перед костром спиной к башне, и его лица не было видно.

Может быть, это Эдвард! Да, это Эдвард!

— Эдвард! Эдвард! — воскликнула она с невыразимой радостью.

Увы! Тот, кого она принимала за Эдварда, был г-ном Гоэци. Пройдя через северное подземелье, он присоединился к нашим друзьям и теперь обманным путем пытался привести из всех к гибели.

После ухода г-на Гоэци Эдвард С. Бартон остался наедине с синьорой Летицией. Эта искусная обольстительница прежде всего поспешила засвидетельствовать ему свою нежнейшую привязанность.

— Господин мой, — ласковым голосом сказала она, — прошу вас видеть во всем случившемся только результат моего увлечения вами. Оно началось давно, когда, завершив учебу, вы проводили праздники в коттедже, куда я приехала со своей ученицей, мисс Корнелией де Витт, обязанной мне своим блестящим образованием. Могла ли я глядеть на вас — вас, с пушком над верхней губой, наделенного всем очарованием юности — и не почувствовать трепета в своем слабом сердце? Воспитанная в самых строгих правилах, я уважала приличия, но дала себе слово использовать все таланты, которыми одарил меня Господь, чтобы однажды стать достойной, господин мой, объединить свою судьбу с вашей.

Эдвард С. Бартон был англичанином, а значит, обладал боевым духом. Несмотря на весь ужас, вызванный у него этой речью, он решил прибегнуть к хитрости.

— В том стесненном положении, в каком я нахожусь, — с намеком произнес он, — очень трудно, мадам, питать мысли о любви. Стенки этого гроба останавливают полет моей души, и как могу я уступить вашим прелестям, если не имею счастья их лицезреть?

Летиция на мгновение задумалась, пораженная логикой этого наблюдения.

— Я согласна, — наконец сказала она, — что нам было бы удобнее обмениваться галантными речами, сиди вы рядом на моих подушках. Но осмотрительность говорит против этого. Кроме того, в наши времена брак больше не является делом чувства; я должна сперва открыть вам глаза. Вы привыкли считать, что эта девчонка, Корнелия де Витт, богата, а я бедна. Но вам придется признать свою ошибку. У Корнелии нет ничего, я же — богатая наследница. Знайте, что я королевского происхождения. Я смутно вспоминаю свою колыбельку, украшенную кружевами, и кружева те были расшиты крупными жемчужинами. Женщина, прекрасная, как день, склонялась надо мной, пока я спала, и ждала моей первой улыбки. Это была моя мать, принцесса Лойская Пальма д’Истрия, невестка графа Тиберио!

Эдварду было все равно, но, стремясь угодить собеседнице, он воскликнул:

— Как такое возможно?!

— У меня есть все документы, подписанные и заверенные, — ответила синьора Летиция. — Рассказать ли, как шайка цыган, бродившая вокруг замка, похитила меня, лишив поцелуев матери-принцессы?..

— Меня мучает жажда, — перебил Эдвард.

Но Летиция, столь же изобретательная, сколь бесстыдная, взяла со столика стакан и наполнила его превосходным вином. Затем она нашла соломинку и, просунув один ее конец в отверстие гроба и погрузив другой в стакан, сказала:

— Пейте вдоволь, мой милый господин. Я рада исполнить хоть одно из желаний любимого.

И, пока он пил, она продолжала:

— Рассказать ли, как родители мои тщетно пытались найти свою единственную и пропавшую дочь? К сожалению, они не знали, что похитители направились на побережье. Там на эту жалкую шайку напали липарийские корсары, и я оказалась в руках победителей. Мне было пять лет, и моя честь была в безопасности. Алжирские пираты отобрали меня у корсаров и растили для продажи в сераль. Молодой евнух помог мне бежать. Я вернулась в Италию, не зная ни имени, ни адреса родителей. Сколько всего я испытала! Я побывала пансионеркой в самом известном учебном заведении Турина, беглянкой и стипендианткой академии «разбитых кувшинов»[36], продавала англичанам осколки античного фаянса, служила чтицей у кардинала, была служанкой одного из старейших отшельников Апеннин и подружкой знаменитого Ринальдо[37], главаря разбойников. Не думаю, что кому-либо выпадала более бурная юность. Мне исполнилось пятнадцать. В тот год я нашла в густом лесу умирающего бродягу в лохмотьях. При виде меня он издал слабый крик и попросил меня снять обувь с левой ноги. Просьба умирающего священна. Я повиновалась, и он воскликнул: «Это она! Бог позволил мне перед смертью искупить мой худший грех. На ноге у вас, юная незнакомка, под лодыжкой, ближе к пятке, есть родимое пятно. Я узнал его, потому что это я похитил вас из колыбели!..» Тогда же он назвал мне имена моих благородных родителей. Я простила его, и он умер у меня на руках. С той поры моим любимым занятием, посреди разнообразных и бесчисленных превратностей судьбы, стал поиск семейных документов. Я узнала, что мой отец умер от старости, увенчанный почестями, и что моя мать давно присоединилась к сонму святых на небесах. Г-н Гоэци, человек опасный, но хитроумный и, как я подозревала, скрытый вампир, очень помог в моих поисках. Это он посоветовал мне занять место гувернантки Корнелии, чтобы сблизиться с моим дядей, графом Тиберио — тому, кто сейчас напрасно собирается оспорить мое право на наследие Монтефальконе. И это я устроила так, что г-н Гоэци стал вашим наставником — в надежде, что он научит вас ценить и лелеять меня.

— Хорошенький подарок! — промолвил Эдвард.

— Не судите меня! — строго произнесла итальянка. — Любовь — мое оправдание. Что же касается моей ученицы Корнелии де Витт, то это тщеславная и нелепая маленькая глупышка, у которой есть лишь доставшаяся от дьявола красота. Она не получит ни гроша из наследства графини Монтефальконе, это я вам обещаю. Я возьму все, ибо имею на это право, и первым делом осыплю вас золотом. Таково мое предложение. Разумеется, вы располагаете полной свободой его отвергнуть, но в этом случае мисс Корнелия будет отдана г-ну Гоэци, и последний выпьет ее, как стакан лимонада.

Мы оставили Корнелию на вершине тюремной башни, глядящей издалека на костер, у которого ее друзья совещались с незнакомцем; увидев этого человека со спины, Корнелия приняла его за Эдварда. Но, как вы правильно догадались, незнакомец являлся на самом деле бывшей Полли Берд, узурпировавшей личность г-на Гоэци.

Мне следовало бы немного посвятить вас в планы этого создания, павшего и погибшего благодаря близкому знакомству с чудовищем. Несмотря на принадлежность к слабому полу, она решила, по доброй воле или насильно, сделать Корнелию своей женой, чтобы завладеть громадным графским наследством и провести старость в почете и достатке.

Так называемый г-н Гоэци без труда убедил нашу Анну, что свою миссию он выполнил успешно и доставил Неда в сердце вражеского лагеря, но что теперь, для завершения дела, он нуждался в помощи. Обманулись даже Грей-Джек и Мерри Боунс. Во время экспедиции в вампирский город Селену Полли Берд расточала такие клятвы верности, что никто и не думал ее в чем-либо подозревать.

Г-н Гоэци, возглавив небольшой отряд, направился к входу в подземелье.

— Вооружитесь мужеством, — сказал самозванец, ведя наших друзей в недра земли, — нас ждет страшная ночь.

Г-н Гоэци захватил несколько факелов из смолистых ветвей и сейчас зажег их, но свет тотчас поглотили темные глубины пещеры, и лишь тут и там можно было заметить нескольких спасавшихся в ужасе рептилий. Во тьме раздался странный звук и умер с чудовищным вздохом.

— Что это? — спросила наша Анна, остановившись и чувствуя тяжесть в груди.

— Не обращайте внимания, — ответил г-н Гоэци. — Это всего лишь старинные эоловы арфы графини Эльвины. Они вышли из моды и хранятся здесь, так как на чердаке нет места.

Она хотела расспросить его о графине Эльвине, но м-р Гоэци велел всем двигаться дальше.

— Поднимите факелы повыше! — приказал он.

Они повиновались, и из темноты смутно выступили сочащиеся влагой стены огромной каверны.

— Посмотрите вверх! — снова распорядился г-н Гоэци.

Все подняли глаза. В центре высокого свода зияло большое и круглое черное отверстие.

— Для чего служит эта дыра? — спросила наша Анна.

— Она ведет в подземную тюрьму графа Тиберио, — ответил Гоэци. — Отсюда жертвы падают в пропасть, которая, как вы можете видеть, открывается прямо под дырой.

— Что? — воскликнула наша Анна. — Простите, но неужели эти варварские курьезы Средневековья еще существуют?! Разве яркий свет философии не уничтожил все эти ужасы?

Г-н Гоэци ухмыльнулся.

— Этим ужасом пользуются не слишком часто, — отвечал он, — и я не думаю, что его использовали со времен графини Эльвиры.

Внезапно они оказались в готической зале самого мрачного вида. Над высоким камином висело венецианское зеркало с изображениями Страстей Господних. На стене справа от камина, обитой темно-коричневой кордовской кожей, выделялось белое пятно — кнопка из слоновой кости.

Г-н Гоэци, державший на руках толстую черную кошку, с холодной жестокостью переломал все четыре лапы животного.

— Чтобы не сбежала, — сказал он. — Сейчас вы увидите кое-что забавное: я помещу ее на то же место, где стояла когда-то графиня Эльвина. Смотрите на кошку!

Он положил жалобно мяукавшую черную кошку на плиту, казавшуюся шире остальных. Зверь пытался убежать, но не мог спастись из-за сломанных лап. Г-н Гоэци, смеясь, подошел к стене и нажал пальцем на кнопку из слоновой кости. Каменная плита стала ребром, и кошка исчезла. В стене распахнулась дверь, и в залу ворвались вооруженные до зубов слуги графа Тиберио. Г-н Гоэци указал на нашу Анну и ее спутников, сказав:

— Вот они, я отдаю их вам!

На сей раз Мерри Боунс не успел даже оказать сопротивление. Наши несчастные друзья были мигом закованы в цепи и уведены прочь…

Представьте себе ужасное подземелье, где наша Анна лежит на охапке соломы с железным кольцом на шее. Великодушная преданность друзьям привела ее в этот каменный мешок!

— Юная дева Альбиона, — вдруг сказал ей нежный голос, — я графиня Эльвина де Монтефальконе.

Она приподняла веки опухшие от слез веки и увидела бледную женщину, стоявшую на коленях у ее жалкого ложа. Женщина была еще молода, но ее волосы поседели от страданий.

— Как? — воскликнула наша Анна. — Возможно ли, что вы спаслись из страшной пропасти?

— Это случилось несколько столетий назад, — с печальной, но приятной улыбкой ответила женщина. — Сейчас нас должно беспокоить настоящее. Я вошла в вашу темницу посредством особой силы и буду рада сейчас же сломать ваши оковы. Встаньте. Вам возвращена свобода.

Прочтя в глазах нашей Анны пламенное желание узнать больше, она любезно добавила:

— Варвар-узурпатор приговорил вас к смерти. Тот, кого вы называете г-ном Гоэци — и кто является не кем иным, как распутной Гертрудой Пфафферхоффен, моей соперницей, чья душа после нескольких инкарнаций вошла в тело деревенской девушки Полли Берд — предал вас. Знайте, что граф Тиберио и синьора Летиция, ненадолго разделенные алчностью и похотью, помирились этой ночью. Почему? Потому, что молодой мичман Бартон решительно отверг нечестивые предложения итальянки, а прекрасная Корнелия унизила своим презрением графа Тиберио. Объединенные жаждой мести, эти два чудовища в человеческом обличии решили этой же ночью убить мистера Бартона и мисс де Витт.

— Как я могу их спасти? — спросила Анна, заламывая руки.

— Господь велик, — ответила бледная женщина, — и вы свободны!

Наша Анна подбежала к двери своей темницы, которая тотчас открылась, словно по волшебству.

Она пошла вперед, движимая надеждой. В конце седьмого коридора она увидала резчика по камню, высекавшего в алебастре две руки. Руки — мужская и женская, как ей показалось — соединялись в любовном пожатии.

Скульптор хотел поцеловать нашу Анну и сказал ей:

— Как ты находишь мою работу, моя красавица? Это милая шутка толстухи Летиции, которая хочет украсить моим изваянием гробницы молодого англичанина и Корнелии.

Она в отчаянии бросилась бежать, а скульптор с хохотом вернулся к работе. По ее словам, Она пробежала несколько лье по бесконечным коридорам и обветшалым комнатам и не чувствовала ног от усталости.

Наконец, за поворотом галереи, она заметила под одной из дверей полосу света и услышала шум голосов, то гневных, то жалобных. Собравшись с силами, Она отворила дверь, вошла и испустила крик ужаса, увидев своих друзей — Эдварда С. Бартона и Корнелию — в цепях.

Красивые волосы Корнелии были острижены, а с шеи Неда свисала веревка; на нем было, кроме того, то роковое облачение, какое надевали когда-то на несчастных, приговоренных инквизицией к мучительной смерти.

За ними стоял человек с лютым лицом; красный балахон и топор на плече позволял распознать в нем палача.

Поодаль спорили между собой граф Тиберио, синьора Летиция и г-на Гоэци. Последний выглядел недовольным и требовал обещанного, желая утолить кровью Корнелии свою противоестественную жажду; но Летиция смеялась над ним, а граф Тиберио грозился отрубить ему голову. Нечестивая пара стояла рука об руку с самым дружеским видом.

С появлением Анны на их лицах расцвели жестокие улыбки, и Летиция произнесла:

— А вот и наш синий чулок!

Но Она, не обращая на них внимания, бросилась к своим друзьям и обняла их.

— Как говорится, в нужное время и в нужном месте! — бросила свирепая итальянка. — Одним камнем покончим с тремя зайцами!

С этими словами Летиция повернулась и шагнула к камину, открыв таким образом часть обитой кордовской кожей стены. Для нашей Анны то был миг зловещего озарения. В смятении Она вначале не узнала готическую залу, но теперь ясно увидела и венецианское зеркало, и кнопку из слоновой кости.

— Бежим! — отчаянно вскричала Она.

Но было слишком поздно! Итальянка коснулась кнопки, и каменная плита под ногами наших друзей перевернулась. О чудо! нашу Анну, Корнелию и Неда остановила в падении потусторонняя рука, и графиня Эльвина, неожиданно ступив в залу из пропасти, воскликнула голосом миссис Уорд:

— Ах! дорогая, что это еще за капризы? Открывай глазки! Уже десять часов! Ты собралась проспать день собственной свадьбы?

Из коридора раздавался громкий шум. Уильям Радклиф волновался, мистер Уорд говорил, что надо бы послать за слесарем и взломать дверь.

— Спасите их! спасите их! — воскликнула наша Анна. На ней вдруг оказалось свадебное платье, и она стояла посреди комнаты, радостно освещенной мартовским солнцем…

Кажется, миледи не стоило улыбаться, потому что мисс 97 резко оборвала рассказ.

— Я вас понимаю, — сказала она возмущенным тоном. — Вы считаете, что наша история закончится обычным и донельзя изношенным объяснением: «Все это было только сном»? Признайтесь, вы ведь так и думаете? Ну что ж, вы ошибаетесь!

Несколькими глотками мисс 97 допила чай и продолжала:

— Нет, нет, нет! Я не стала бы отнимать у джентльмена время ради таких банальностей. Это был не сон. Начнем с того, что наша Анна с девяти лет была подвержена приступам ясновидения, и ее родители тщательно скрывали этот дар или немощь. Конечно, я не имею в виду, что она совершила за одну ночь такое долгое и многотрудное путешествие; но все это было, как вы увидите, не сном, а чем-то иным. После того, как Она наконец отперла дверь, ее родители и мистер Радклиф с ужасом поняли, что в ней что-то изменилось. Она посмотрела на них рассеянным взглядом и спросила, что произошло с графиней Эльвиной. Решили, что Она сошла с ума; мало того, Она настаивала, что сразу после свадьбы должна отправиться с мужем в замок Монтефальконе и непременно через Роттердам.

Она не желала ничего слушать, и непосредственно после свадьбы они с мистером Радклифом уехали. Я хотела бы напомнить вам о письмах, полученных накануне вечером. Эти письма никак не были сном, и они проливают свет на то, что случилось с Недом и Корнелией.

С этого момента я буду излагать одни только факты, воздерживаясь от каких-либо истолкований.

По прибытии в Лондон, нашей Анне бросилась в глаза афиша, гласившая:

CAPITAL EXCITEMENT!

ПОЖИРАНИЕ МОЛОДОЙ ДЕВИЦЫ НАСТОЯЩИМ ВАМПИРОМ ИЗ ПЕТЕРВАРДЕЙНА,

КОТОРЫЙ ВЫПЬЕТ НЕСКОЛЬКО ПИНТ КРОВИ ПО ОБЫЧАЮ ВАМПИРОВ.

ОРКЕСТР КОННОЙ ГВАРДИИ.

ONDERFUL ATTRACTION INDEED.

Она указала на афишу Грей-Джеку, но старый и верный слуга, сопровождавший новобрачных, ничего не помнил.

Они пересекли пролив. Выехав из Роттердама, обнаружила разбитую дорогу, на которой перед ней впервые предстал богоподобный молодой незнакомец.

Она провела ночь в трактире «Пиво и Братство», в комнате с дымоходом, цветными занавесками и эстампами с изображениями битв адмирала Рюйтера.

Она узнала здесь все, вплоть до мельчайших деталей.

— А город Селена? — спросила миледи.

— Погодите, позвольте мне досказать. Молодожены затем спешно выехали в Монтефальконе и прибыли туда в день бракосочетания Корни и Неда.

— Полагаю, Эдвард и Корнелия были спасены графиней Эльвиной? — снова прервала рассказ несносная миледи.

— Нет, — отвечала мисс 97 с ноткой смущения, — но в тех краях действительно ходят легенды об этой несчастной жертве феодализма. Граф Тиберио и синьора Летиция строили, не сомневайтесь, самые коварные замыслы в отношении наших влюбленных, Корни и Неда, и не осмелились осуществить их лишь благодаря тому, что я могу назвать вмешательством свыше. Молодой лорд Артур*** прибыл в страну в сопровождении почтенного священника, своего наставника, для изучения мест сражений знаменитого Скандербега[38]…

— И этого оказалось достаточно, чтобы сорвать планы злодеев? — воскликнула миледи.

— Да, мадам, — сухо ответила мисс Джебб. — Если бы я только могла открыть вам славное, почти божественное имя этого молодого дворянина…

— А господин Гоэци?

— Он женился на вдове торговца.

— Но Селена! Селена! Мертвый город!

— Миледи, — ответила мисс Джебб, — некоторые вещи превосходят всякое понимание, наше и даже ваше, хоть вы и принадлежите к аристократии. В Селену можно проникнуть, лишь находясь под защитой вампира, а таковой не всегда имеется под рукой. Наши пары молодоженов далее отправились в Земун в сопровождении Грей-Джека и Мерри Боунса, чья грива и в самом деле уменьшилась на три четверти. Селену они не обнаружили, зато нашли лавочников, продавших жаровню, уголь и железный черпак. Исчезновение хирурга Магнуса Сегели было в городе притчей во языцех, а дом художника три недели пустовал.

Мисс 97 встала и отвесила нам прощальный поклон.

На днях, находясь в Париже, я получил следующее письмо из графства Стаффорд:

Дорогой сэр,

Она всегда завершала свои сочинения сопроводительными и пояснительными замечаниями. В нашем повествовании все достаточно очевидно, за исключением личности богоподобного молодого незнакомца.

Думаю, было бы неплохо приподнять завесу тайны, благодаря чему Ваша книга приобрела бы историческое значение. Это можно было бы сделать, скажем, в послесловии, где Вы бы написали:

«Мы не посмели упомянуть на этих легкомысленных страницах имя, которое наполняет мир своим несравненным блеском, имя того, кто победил Наполеона Бонапарта в карман и превосходит всех современных героев, как Ахиллес превосходил своих греческих и троянских соперников» и т. д., и т. д., тонко намекая тем самым на статую, воздвигнутую лондонскими дамами в Его честь — в греческом духе и с немного слишком высоко, на вкус простых граждан, открытыми ногами.

С другой стороны, Вы могли бы дать лишь краткое примечание, типографски подчеркнутое и состоящее всего из трех слов: ЭТО БЫЛ ВЕЛЛИНГТОН[39]!!! (с несколькими восклицательными знаками).

Я предпочла бы последнее.

Преданная Вам и т. д.

Подписано: Джебб.

Роман П. Феваля «Город вампиров» («La Ville-Vampire») был впервые опубликован в 1874 г. в Le Moniteur universel (12 сентября — 25 октября), однако, по мнению некоторых исследователей, был написан в 1867 г. Первое книжное издание вышло в парижском издательстве Э. Дентю в 1875 г.