Город несколько лет спустя

ГЛАВА 9

Во сне девушка была соколом и парила ввысь, навстречу ярко-голубому небу, купаясь в теплом, пронизанном солнечными лучами воздухе. Она проснулась. Ей было тепло и мягко. Рука побаливала, но уже слабее, кроме того, боль стала почти привычной.

Девушка открыла глаза и не сразу вспомнила, где находится. Над ней был белый потолок. По нему, среди цветочных гирлянд, весело порхали пухленькие херувимы. Девушка выскользнула из-под одеяла и бесшумно оделась. Из окна падал слабый свет очень раннего утра.

Солнце только вставало, Юнион-сквер был скрыт легкой дымкой.

В соседней комнате Дэнни-бой спал на ворохе подушек, закутавшись в синее шерстяное одеяло. Рядом лежала Изабель. Она подняла голову, когда девушка брала со стула арбалет и нож, но не последовала за ней.

На улице было туманно, но в окнах верхних этажей небоскребов уже отражалось солнце. Девушка заколебалась – идти в темные недружелюбные лабиринты центра не хотелось, но и оставаться дома в такое чудесное утро она не собиралась. Если найти хорошее место, можно наловить кроликов…

Она решительно повернула прочь от Даунтауна.

Девушка шла медленно, полной грудью вдыхая прохладный воздух. Пройдя несколько кварталов, заметила, что пейзаж изменился. Пропали рестораны и магазины. Жилые дома стояли тесными рядами по обеим сторонам дороги. Ее это озадачило – сколько же нужно народа, чтобы заселить все эти здания? Такое не укладывалось в голове, и она шла дальше, разглядывая заброшенные жилища. Иногда девушке казалось, что кто-то наблюдает за ней из темных окон, недовольный вторжением.

Каждый дом имел свое лицо, свою индивидуальность. Красный кирпичный дом, казалось, протягивает к ней через ограду пушистые лапы – разросшиеся кусты можжевельника. Следующий, белый отштукатуренный дом казался слепым из-за плюща, вьющегося по стенам и закрывающего окна и двери. На клумбе перед парадным входом робкие побеги лаванды пытались пробиться к свету сквозь стену настырных жизнелюбивых сорняков. Розовые кусты с яркими, погрызенными гусеницами листьями, длинными коричневыми шипами и несколькими кроваво-красными цветами почти скрывали фигуры двух каменных львов, позеленевших от сырости.

Девушка любила одиночество и всегда предпочитала его шумным компаниям. Но здесь, среди домов-призраков, она чувствовала себя неловко, потому что была окружена чужими воспоминаниями. Несколько раз она оглядывалась – и каждый раз удивлялась, что никто не преследует ее.

Дорога карабкалась круто вверх, и девушка уже начинала подумывать повернуть назад и поискать более приятный маршрут для прогулки, но вершина манила, поэтому, невзирая на боль в руке, она шла и шла по пустынным улицам.

Когда солнце взошло, девушка стояла на вершине холма и смотрела вниз, на Город, точнее, на колышущееся море зеленых листьев. Цепкие плети плюща накрыли эту часть Сан-Франциско большим одеялом, смягчили его линии и сгладили углы. Машины, здания пропали под буйной растительностью, видны были лишь выступающие части – крыши, распахнутые окна, антенны. Фонарные столбы были похожи на крепости из плюща, машины – на маленькие курганы. Из одного такого кургана торчала, блестя на свету, радиоантенна. Вокруг нее обвивался пока единственный светло-зеленый побег, тянущийся к солнцу.

Девушка спустилась с холма. Ее завораживали зеленые проходы между заросшими домами. Воздух был свеж и прозрачен, как на берегу ручья, протекавшего рядом с ее домом. Место напомнило ей сказку, которую мама рассказывала в детстве: о принцессе, проспавшей тысячу лет. За эти годы розовый сад под окнами замка разросся, превратившись в неприступную стену, охраняющую покой принцессы.

Ветер шевелил нежные листочки, и они ласково щекотали щиколотки девушки, тихо шелестя, как будто делясь своими секретами, которые она, увы, не понимала.

Вход в большинство домов был прегражден переплетающимися ветвями растений, поэтому распахнутая дверь, зияющая черной дырой среди зеленых листьев, сразу привлекла ее внимание. Она замерла, прислушиваясь. Где-то вдалеке запела птица. Ветви плюща колебались от ветра, как будто приглашая подняться по ступенькам и зайти в дверь. Услышав странные металлические звуки, становившиеся все громче и ближе, она отбросила сомнения и скользнула внутрь. Как раз вовремя, потому что по улице мимо дома промчалось крайне юркое механическое создание на четырех лапках. Оно чем-то смахивало на ящерок, которых девушка часто видела греющимися на солнышке рядом с ручьями; его поверхность блестела от мельчайших капелек тумана, флюгеры, прикрепленные к спине, звякали друг о друга. Казалось, создание торопится по своим неотложным делам, мало обращая внимание на происходящее вокруг.

Девушка проводила его глазами и огляделась вокруг. Плющ, казалось, замялся на пороге, дожидаясь приглашения войти. В прихожей через ветхий ковер начали про– биваться листики клевера, щавеля и латука; на белых стенах виднелись изумрудные клочки мха.

Она осторожно толкнула дверь и оказалась в гостиной. Солнце роняло лучи сквозь листву многолетних деревьев, заливая комнату чуть зеленоватым светом. Часы на каминной полке остановились на половине четвертого. На кофейном столике лежала доска для игры в скраббл, квадратики составляли слова «ОДЕЯЛО», «НОЖ», «ГРОБ». Рядом с доской на крышке были разложены перевернутые кубики с буквами, покрытые слоем плесени. Девушка долго смотрела на игру, пытаясь вникнуть. Слова, выложенные на доске, не имели смысла и навряд ли несли какое-либо послание. Наконец она отошла от стола и отправилась исследовать дом дальше.

На кухне вовсю похозяйничали крысы: все коробки были прогрызены, крупа и хлопья хрустели под ногами, смешанные с пометом грызунов. На столе стояло несколько консервных банок с обгрызенными этикетками, а в углу, на линолеуме, девушка с отвращением заметила шкурку и обглоданные косточки – следы кошачьего пира.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она ежилась под взглядами, которыми провожали ее обитатели дома со старых фотографий в рамках. Когда-то здесь жили муж с женой и две их дочери. Девушка подумала, что застала их призраки в ванной комнате, и инстинктивно схватилась за арбалет, но сразу же поняла, что ее напугало лишь собственное отражение в огромном, на всю стену, зеркале.

Следы обитателей она обнаружила в спальне: на кровати лежали два скелета – наверное, те самые улыбающиеся мужчина и женщина с фотографии. Ветер, залетая в разбитое окно, гонял по комнате сухие листья, в комнате шуршали мелкие грызуны. Девушка притворила дверь, не желая тревожить покой мертвых.

За окнами гостиной ветер играл с листочками плюща. Комнату населяли бесплотные тени, беспокойно мечущиеся из угла в угол. Девушке стало трудно дышать в вязком и плотном воздухе, голова ее пошла кругом. Ветер не приносил облегчения и прохлады, а лишь колебал рисунки на обоях, создавая бредовые образы. Она поморщилась от вернувшейся боли в плече и, чтобы не упасть, присела на деревянный стул, покрытый зеленоватой плесенью. Девушка закрыла глаза и услышала.

Сначала заговорил дом. Птицы, казалось, смолкли за окном, и дом поведал ей, скрипя половицами и старыми рамами, историю живших здесь людей, как они плакали и смеялись, любили друг друга и растили детей, и однажды умерли. Она слушала звуки прошлой жизни, не шевелясь и почти не дыша, и наконец Город открылся ей. До сих пор его тихий шепот мешали различить шумные люди, опекавшие девушку – Дэнни, Тигр, мисс Мигсдэйл, – но сейчас, в одиночестве, она чувствовала, что Город опутывает ее сложной паутиной улиц, ласкает тело, словно прохладная вода в ручье, посвящая в свои тайны.

Из оцепенения ее вывел еле слышный щелчок, затем еще один, и еще один. Всего пять. Девушка вскочила, пытаясь понять, что происходит, и взгляд ее упал на доску для скраббла. На крышке, где лежали покрытые плесенью фишки, пять из них были перевернуты буквами вверх. Она вгляделась: ДЖЕКС.

Девушка, улыбаясь, произнесла слово вслух: «Джекс!» Ей понравилось, как оно звучит – смело, резко. Собрав фишки с буквами с доски, она положила их в карман. Ей было как-то странно уютно и покойно. Она наконец обрела имя, и оно принадлежало ей, это уж точно.

Бережно прикрыв за собой парадную дверь, Джекс на минуту задержалась на ступеньках и окинула взглядом заросшую плющом улицу. Она дома.

– Спасибо! – прошептала она плющу, солнцу, Городу. – Спасибо за имя!

Джекс подождала еще мгновение, но ничего не произошло. Она направилась назад, к холму. Взобравшись на вершину, она вновь окинула взглядом панораму и увидела маленькие джунгли с буйной растительностью, которые когда-то, очевидно, были парком. Она направилась туда, справедливо рассудив, что лучшее место для охоты найти будет трудно. Надежды оправдались – рядом с входом, где стояла лавочка для посетителей, возились три кролика. Она зарядила арбалет и притаилась неподалеку, поджидая удобного момента.

Меньше чем через час у ее ног лежали несколько кроликов. Джекс выпотрошила тушки, оставив внутренности диким котам и собакам. Ее опять начинала беспокоить боль в плече, и она решила двигаться в направлении отеля.

Улица, по которой девушка пошла на сей раз, сначала ничем не выделялась на фоне городского пейзажа: стекла, хрустящие под ногами, покореженные автомобили. Она только сейчас заметила, что через ржавчину и мох на машинах видны все еще блестящие надписи: «тойота», «бьюик», «додж». Интересно, что значат эти странные слова. Но долго раздумывать об этом не пришлось. Внимание ее привлек огромный металлический лист, натянутый между двумя фонарными столбами. В металле были прорезаны странные отверстия. Джекс они показались смутно знакомыми, но непонятными; через мгновение, впрочем, ее осенило – это обычные буквы, только зеркально отраженные.

Открытие, однако, не прояснило назначения странной конструкции, и девушка продолжала разглядывать ее, щурясь на солнце. Позади железного плаката на земле было установлено зеркало. Недоумевая, Джекс сделала еще несколько шагов, и тут луч света, преломившись в зеркале, ударил ей прямо в глаза. Девушка опустила их вниз, на асфальт, после чего назначение перевернутых букв стало ясным – тени образовывали на земле надпись «ОАЗИС СВЕТА». Она осторожно продолжила путь вниз по улице, удивленно оглядываясь – ни мусора, ни битых стекол на дороге уже не валялось, исчезли машины, преграждавшие путь, белоснежные стены домов блестели свежим слоем краски. Рядом с одним зданием она, зачарованная, остановилась: свет играл множеством мелких радуг на белой поверхности, мелькая, как спинки юрких ящериц.

Оглянувшись, Джекс заметила на дереве, растущем на обочине, призмы, кристаллы и конусы из стекла, колышущиеся на ветру. Зеркальный шар лениво вращался вокруг своей оси, рассылая во все стороны тысячи веселых солнечных зайчиков. Девушка подняла руку, и свет заиграл на ее пальцах: красный – оттенок солнца на закате, зеленый – молодой листвы, синий – перьев сойки. Порыв ветра распутал солнечных зайчиков, и Джекс, улыбнувшись, опустила руку и направилась вниз по улице к еще более необычной конструкции. Многогранный зеркальный обелиск вернул ей ее отражение, искаженное и разбитое тысячей сверкающих граней. Зеркальный двойник Джекс не имел глаз, но стоило ей чуть повернуть голову, и тысячи глаз замелькали, заискрились на гладкой поверхности. Помедлив, девушка пошла дальше, а ломаные отражения ее красной рубашки и голубых джинсов замелькали в обелиске, как мелкие рыбешки в прозрачной воде ручья.

Красная стрелка, заботливо нарисованная на асфальте неизвестным скульптором, приглашала к следующему экспонату. Джекс осторожно огляделась и нерешительно вошла внутрь зеркальной комнаты. Стеклянные граненые стены отразили ее лицо тысячи тысяч раз – она оказалась в толпе множества темноволосых женщин с напряженными лицами, всматривающихся в отражения отражений. Когда она громко рассмеялась и закружилась, раскинув руки, отражения безмолвно повторили ее движения.

Выйдя из комнаты, девушка продолжила исследование Оазиса. Проходя мимо зеркальных пирамид выше ее роста, кубов и шаров, она везде видела себя, разбитую на миллионы кусков, растянутую или сплющенную. Поворачивая за угол, она неизбежно сталкивалась со своим зеркальным двойником.

Наконец дорога привела ее к извивающемуся лабиринту. Девушка почувствовала смутную тревогу и замерла. Оглянувшись, она встретила собственный взгляд. Тысячи глаз смотрели на нее со всех сторон, словно бросая вызов. Внезапно она скорее почувствовала, нежели увидела, молниеносное движение справа. Оглянувшись, она успела заметить лишь бледное лицо и темные волосы женщины, скользнувшей в зеркальный проход. Джекс почувствовала ком в горле – мама! Конечно, все так и должно быть – Город привел ее к матери.

– Подожди меня! Я здесь! – воскликнула девушка, но миниатюрная фигурка исчезла за поворотом.

Без раздумий Джекс кинулась вслед. Виляя среди зеркальных стен, она изо всех сил напрягала слух, пытаясь различить звук шагов матери, но слышала только бешеный стук собственного сердца. Зеркала заманивали ее внутрь лабиринта, преграждая обратный путь. Отовсюду за Джекс пристально следили собственные безумные глаза, она натыкалась на стеклянные тупики, разворачивалась и снова бежала. Ей казалось, что остановка будет подобна смерти, и она, задыхаясь, мчалась, стараясь попадать в такт с биением своего сердца. Арбалет и добычу она уже давно выбросила в одном из коридоров.

В одной из стен девушка увидела окно из простого стекла, из-за которого ей улыбнулось изображение Богоматери, словно подбадривая. Пришло второе дыхание, с новыми силами она устремилась к невидимой цели – направо, налево, снова направо, опять тупик, вернуться и снова налево, и так, кажется, до бесконечности. Но вот доброе лицо Девы Марии снова перед ее глазами. Джекс свернула налево, затем направо и снова оказалась на том же месте. Обессилев, прислонилась к стене, пытаясь отдышаться и собраться с мыслями. Отводя глаза от собственного опостылевшего отражения, она отрешенно разглядывала светящийся нимб вокруг головы Святой Девы и пухлых младенцев, парящих в воздухе. В руках Богоматери художник также поместил маленькое зеркало, и Джекс вымученно закрыла глаза, вновь встретившись взглядом с бледной темноволосой девушкой.

Она приняла решение. Здесь мамы нет, да это и не важно. Главное – она в Городе. Сейчас надо отдышаться, найти выход из лабиринта и постараться вновь встретиться с Мэри в Городе. Она сможет это сделать. Ей не нужна ничья помощь.

Дыхание Джекс стало ровным, сердце успокоилось. Она все еще стояла с закрытыми глазами, наслаждаясь темнотой и тишиной. В отдалении слышалось пение птиц. В ту же секунду она насторожилась – покой нарушили чьи-то шаркающие шаги. Рука девушки потянулась к ножу.

– Стой, где стоишь, не бойся, я уже иду!

Из-за поворота показался лысеющий человек в поношенном сером костюме. Он все еще бормотал под нос слова утешения:

– Ну, видишь, ничего страшного. Сейчас я тебя отсюда выведу.

Заметив настороженную позу девушки, пожилой человек остановился, удивленно смотря на нее поверх очков в тонкой металлической оправе. Глаза у него были светло-голубые, по цвету идеально подходя к галстуку, обляпанному, правда, пятнами непонятного происхождения.

– Я… Я просто наблюдал за тобой с крыши. – Он неопределенно махнул рукой куда-то вверх. – Мне показалось, ты была немного… м-м-м… расстроена, и я вот решил…

Человек не сводил глаз с ее ножа и наконец мягко произнес:

– Э-э-э… Не надо бояться, я не причиню тебе никакого вреда.

– Вы видели мою мать?

Он задумчиво покачал головой:

– Никого. Ты была здесь совершенно одна. Джекс упрямо покачала головой.

– Значит, вы ошибаетесь. Я бежала за ней. Она точно была здесь, я в этом уверена!

– Знаешь, Город иногда дурачит людей, выдает желаемое за действительное.

Она устало обвела взглядом свои бесчисленные отражения, но не сдалась:

– Я точно знаю, что видела маму.

– Не буду с тобой спорить. Как бы то ни было, сейчас она ушла. – Он протянул Джекс руку. – Пойдем, я провожу тебя к тому месту, где ты бросила оружие.

Поколебавшись, девушка все-таки позволила незнакомцу взять себя за руку и провести через лабиринт. Он шел уверенно, не задумываясь на поворотах, и не замолкал ни на минуту.

– До Чумы такие лабиринты были в парках, клубах… Ну, конечно, не совсем такие, но похожие. Мне кажется, людям тогда нравилось чувствовать себя сбитыми с пути, дезориентированными. Я хотел вложить в этот лабиринт частицу Города, чувства маленького человека, оказавшегося здесь в одиночестве, – страх, неуверенность, потеря контроля. Ну, вот мы и пришли.

Джекс недоуменно огляделась. Она была уверена, что никогда не была в этом коридоре. Арбалет, однако, валялся на земле, рядом со связкой кроликов. Она подняла оружие, с радостью вновь ощутив его спокойную надежную тяжесть. Внимательнее приглядевшись к коридору, поняла, что действительно видит его впервые. От провожатого не укрылось ее недоумение.

– Чудно, правда? Кажется, что это совсем другое место? – Он ободряюще улыбнулся. – Ничего, привыкнешь. В любом случае это помогает привыкнуть к Городу. Ладно, пойдем к выходу. Кстати, меня зовут Фрэнк. А у тебя есть имя?

– Джекс, – гордо произнесла девушка, снова порадовавшись звуку нового имени – ярко, резко, угловато!

– Ясно. Тут просто Дэнни-бой с утра мечется по Городу, ищет какую-то безымянную девушку. Похоже, это не ты. Странно, я как-то не подумал, что по Городу могут бродить сразу две посторонние дамы.

– Это мое новое имя, Дэнни-бой пока его не знает, – объяснила она.

– В таком случае, хорошо, что ты нашлась. Он здорово перепугался за тебя.

Зеркальные коридоры постепенно расширялись. Только увидев перед собой улицу, Джекс смогла расслабиться.

– Мы пришли. Ну как, тебе лучше? – спросил Фрэнк. Он выглядел озабоченным, и Джекс с улыбкой кивнула:

– Не волнуйся, я в порядке.

– Если хочешь, заходи в гости, я покажу тебе лабиринт. У меня много других работ – в доме на Норд-Бич я построил камеру-обскуру. А на другой стороне Города скот ро будет зеркальный дворец, Дэнни-бой знает дорогу. Обязательно заходи в гости.

– Хорошо, как-нибудь. Он улыбнулся:

– Провожу-ка я тебя до отеля. Если не знаешь Город как свои пять пальцев, можно наткнуться на странные вещи. Тебе на сегодня достаточно приключений.

Какое-то время они молча шли рядом. Фрэнк внимательно изучал ее лицо, и Джекс чувствовала себя не в своей тарелке. Внезапно он произнес:

– А я представлял тебя совсем другой.

– В каком смысле?

– Со слов Томми, ты настоящая дикарка, чуть ли не в одежде из звериных шкур.

Замечание было сделано как нечто само собой разумеющееся, и Джекс почти не обиделась. Заметив, однако, чуть обиженное выражение ее лица, Фрэнк поторопился исправить оплошность.

– Нет, пойми меня правильно, ты произвела на всех очень сильное впечатление, да к тому же мы так редко общаемся с чужаками. Мисс Мигсдэйл ты показалась очень таинственной, женщина-загадка. И Дэнни-бой так переживает за тебя… – Он нахмурился, подбирая слова. – Пойми меня правильно, я не сплетник, я просто собираю чужие мнения, чтобы посмотреть на предмет с разных точек зрения. Это все равно что идти по зеркальному коридору, тебе не кажется? Одно и то же видится по-разному с разных углов.

Девушка неуверенно кивнула, окончательно запутавшись в его рассуждениях. Резкая боль в плече вернулась, закружилась голова, к тому же она вдруг осознала, что очень голодна.

– Важно не довериться полностью отраженной реальности. Это как Город – ему никогда нельзя верить! А знаешь, почему? Нет двух людей, которые видели бы его одинаковым.

Джекс же в этот момент думала о еде и постели, другая реальность, к тому же зеркальная, занимала ее мало. Наконец показалась высокая башня отеля «Хьятт».

– Отсюда я знаю дорогу! – с облегчением прервала она рассуждения Фрэнка. – Спасибо за помощь.

– Уверена, что дойдешь одна? Ну ладно, я тогда пойду. Не забывай про мое приглашение. Чаще всего меня можно найти возле лабиринта, так что приходи.

– Обязательно приду. Удачи, Фрэнк!

Джекс издали заметила Дэнни-боя, сидящего в кресле перед отелем. В руках у него был ее стеклянный шар, и он зачарованно следил за кружением золотых снежинок. Заслышав шаги, он поднял голову.

– Я подумал, ты уже не вернешься. Ну… решила уехать из Города…

– В парке полно кроликов.

Она показала ему добычу. Дэнни ничего не отвечал, и Джекс спросила:

– Почему ты решил, что я сбежала?

Он все еще молчал, и девушка, не дождавшись ответа, гордо сообщила:

– Теперь у меня есть имя. Мне дал его Город. Достав из кармана фишки с буквами, она протянула их молодому человеку.

– Джекс? Тебя так зовут?

– Да. – Несмотря на усталость, она чувствовала радость от того, что наконец у нее есть имя. – На обед можно съесть мяса.

– Джекс, – прервал ее Дэнни. – Давай я покажу тебе Город? Здесь опасно, если не знаешь дороги, ты должна быть осторожна.

– Я всегда осторожна, – возразила она, нахмурившись. Что это он так с ней возится?

ГЛАВА 10

Проснувшись и не обнаружив девушки в доме, Дэнни-бой запаниковал. Он привык к пустоте – пустые дома на пустых улицах пустого Города окружали его большую часть сознательной жизни, но тишина ее спальни была совсем другой. Как будто кто-то неожиданно оборвал песню на полуслове.

Он представил, как она бредет, одинокая, запуганная, ослабевшая, по враждебным улицам. Она может заблудиться в лабиринте переулков и никогда не найти обратную дорогу к отелю. Вдруг она ушла из Города навсегда, и он ее никогда больше не увидит? Молодой человек метался по улицам, рисуя в воображении картины одну страшнее другой и не находя себе места.

– Даже и не знал, что сказать, когда она вернулась, – рассказывал он Роботу, сидя на капоте вишневого «шевроле» шестьдесят седьмого года и наблюдая, как друг возится с малярной машиной.

Мастерская Робота до Чумы была автомобильным салоном, и некоторые машины все еще стояли здесь. Пол был залит маслом и заплеван краской.

– Я боялся, что она ушла навсегда, – продолжал Дэнни.

Робот сосредоточенно молчал, погруженный в работу. Повертев прибор в руках, он направил распылитель на стену и нажал на кнопку. Машина несколько раз кашлянула, поставив на стене кляксу, затем зафырчала, выплевывая комки краски в разных направлениях. Робот чертыхнулся и выключил ее. Тонкие пинцеты, крепившиеся к его искусственной руке, начали проворно раскручивать механизм.

– Она такая… такая неуловимая. Как облако, которое может рассеяться в любой момент. Было и – пуу-уфф! – уже исчезло. – Дэнни-бой взмахнул рукой. – И она все время молчит. Я никак не могу понять, о чем она думает.

Робот терпеливо вздохнул. Его третья рука, тихонько поскрипывая, все еще раскручивала насадку, аккуратно складывая детали на цементный пол.

– Разве это недостаток? Большинство людей, на мой взгляд, болтают чересчур много.

Дэнни-бой покачал головой, скорее собственным мыслям, нежели словам друга.

– Что бы я делал, если бы она ушла? Искал бы ее, наверное.

Робот насупился, и это не ускользнуло от молодого человека.

– Слушай, а она ведь тебе не нравится! Но почему? Механик принялся протирать каждую деталь тряпочкой, смоченной в растворителе, и наконец пробурчал:

– Не люблю я людей. Да и они меня не особо-то жалуют.

– Откуда ты знаешь, что не понравился ей? Ты же видел ее один раз!

– Виновна, пока не доказано обратное! – мрачно изрек Робот, полируя латунное кольцо. – Не доверяю я ей.

– Но она не такая, как все! В ней есть что-то такое…

– Что-то такое…. – передразнил его Робот. Его голос сочился сарказмом. – Я даже знаю что! Это любовь, также известная науке как гормоны. Простейшая биологическая реакция. В тебе говорит плоть, а не разум. Кстати, еще одна причина, по которой я счастлив быть машиной.

– Разве это плохо? – тихо спросил Дэнни. – Плохо любить кого-то?

Робот бурчал что-то себе под нос, избегая встречаться с молодым человеком глазами.

– В чем дело, Робот?

– Ты знаешь, в чем. – Наконец механик перестал делать вид, что с головой погружен в работу, и дал волю эмоциям. – Она уедет отсюда и оставит тебя одного. Ты будешь мучиться. Это еще одна биологическая реакция. Боль. Все очень просто – чем она тебе небезразличней, тем больнее тебе будет потом. Такое вот уравнение.

– Но…

– Если бы я не был машиной, я бы погиб во время Чумы, и мое разложившееся тело нашли бы в пустом доме, где только роботы продолжали бы жить и выполнять свою работу, как будто ничего не произошло. Все изменилось, а машинам все равно. Я понял, что лучше быть безучастным. Ко всему.

Дэнни молча разглядывал свои ладони. Он понимал, что никакие слова не смогут поколебать эту выстраданную веру.

– Не все ведь так плохо. Нельзя думать только о боли. Ведь есть еще…

– Ничего больше нет, и нечего тут спорить. Я просто хотел предупредить тебя. Будь осторожней.

Когда Дэнни вернулся в отель, Джекс спала, свернувшись калачиком в кресле. В руках она держала стеклянный шар. Обезьянка, сидящая на спинке кресла, внимательно смотрела шустрыми глазками на спокойное, умиротворенное лицо девушки. На лице Джекс играла улыбка.

По-настоящему Дэнни-бой еще не влюблялся. Когда ему было пятнадцать, он ухлестывал за одной из бессчетных дочерей Даффа, симпатичной блондинкой, которая хихикала, что бы он ни сказал. Они целовались в тени деревьев возле озера, и самым ярким воспоминанием о том времени была память о шелковистой коже ее груди под его пальцами. Конечно, Дафф скоро прознал обо всем. На следующей же неделе к девушке посватался фермер из Марина, и отец с облегчением благословил помолвку. Дэнни, конечно, переживал пару дней, но вскоре благополучно забыл о неудавшемся романе.

Изабель подлетела к креслу и щелкнула зубами на обезьяну. Проворное животное молниеносно взобралось на навес отеля и оттуда зашипело на собаку.

– Джекс, – тихонько окликнул девушку Дэнни. Она открыла глаза, все еще улыбаясь.

– Странно, что у меня есть имя. Вот уж не думала, – пробормотала она, потягиваясь.

– Тебе подходит, правда, – сказал молодой человек, усаживаясь в другое кресло.

– Я так и думала. – Она зевнула. – Но не была до конца уверена.

Дэнни-бой мучительно раздумывал, что бы сказать. Ему очень хотелось взять ее за руку, но он не решался, справедливо полагая, что враждебное выражение мигом появится на ее лице.

– Заезжала мисс Мигсдэйл. Она просила напомнить тебе, что сегодня в Сити-Холл будет городское собрание. Меня она тоже пригласила. Кто-то ведь должен рассказать людям о Звездуне.

Конечно, заодно познакомишься со всеми. Если ты собираешься задержаться здесь, лучше знать всех в лицо.

– Ну да, ты, наверное, прав.

Дэнни-бой удовлетворенно улыбнулся, мгновенно испытав облегчение. Значит, она планирует остаться в Городе на какое-то время. Что ж, замечательно.

– Замечательно, – повторил он вслух.

Джекс посмотрела на него, как будто он сошел с ума у нее на глазах, но ему в общем-то было все равно.

Перед мраморной лестницей ярко горел костер, прогоняя прохладу из вечернего воздуха. Высокий полукруглый потолок ротонды был покрыт копотью от предыдущих костров. Кругом горели свечи, капая раскаленным воском на причудливую резьбу зала.

Когда Джекс и Дэнни-бой вошли, собрались уже почти все жители Города. В воздухе запах костра мешался со сладким ароматом марихуаны. В одной стороне Гамбит играл на ударной установке собственного сочинения, собранной из лабораторных колб и пробирок. Ему аккомпанировали гармоника и гитара. Люди стояли маленькими группами, оживленно обсуждая что-то и смеясь. Музыка Гамбита струилась через звук разговоров, как вода по каменистому дну.

– Эй, Дэнни-бой! – Змей стоял на самом верху лестницы, окруженный людьми. – Иди сюда, есть разговор!

Как обычно, Змей был одет в черную кожу. Его левое ухо было покалечено и походило на бутон, только начавший распускаться. Возле уха начинался красный шрам, идущий вдоль подбородка. Чтобы привлечь к нему внимание, Змей выбривал левую часть головы. Лысый череп украшала татуировка гремучей змеи, свивающейся кольцами и устремленной, словно в поисках укрытия, к зарослям его курчавых черных волос, покрывавшим правую часть головы. На сей раз он снял темные очки, и его глаза выглядели непривычно обнаженными.

Дэнни-бой помахал в ответ. К его правой ноге прижималось теплое тело Изабель, ненавидевшей шумные сходки, слева стояла Джекс – воинственный вид, рука на ноже.

– Пойдем познакомлю тебя со всеми, – прошептал ей молодой человек, пытаясь приободрить. – Вот тот человек – Змей. Наверное, хочет поговорить со мной про Золотые Ворота. Вон мисс Мигсдэйл, ну ты ее знаешь. Она разговаривает с Ученым – он живет в библиотеке. Где-то здесь должен быть Тигр, но что-то я его не вижу. Вокруг Змея стоят художники граффити. Вокруг костра поэты. Ты всем понравишься, не переживай.

Девушка ничего не ответила, и он слегка дотронулся до ее руки. Она слегка вздрогнула и кивнула, но напряжение не покинуло ее.

Змей снова окликнул их, и молодой человек начал пробираться к нему сквозь толпу, ведя Джекс за руку. По дороге он приветствовал друзей, представляя спутницу:

– Это мой друг, Джекс. Совершенно верно, та самая девушка без имени. Да, теперь у нее есть имя. Джекс, это…

Роуз, Мерседес, Затч, Руби, Марио, Лили.

Джекс сдержанно кивала им, крепко держась за руку Дэнни. До вершины лестницы они добирались почти полчаса.

Как и полагал Дэнни, Змей хотел обсудить с ним Золотые Ворота. Ему удалось уговорить многих художников принять участие в работе над мостом. Дэнни-бой зачерпнул домашнего вина из стоящей поблизости бочки и кивнул.

– Все правильно. Дизайн, композиция, рисунок – на ваше усмотрение. Можете использовать любые оттенки синего. Главное, это должен быть синий.

– А почему именно синий? – спросил тощий рыжеволосый артист, известный почему-то под именем Старая Шляпа.

Дэнни-бой пожал плечами.

– Вообще-то это была идея Даффа. Он выбрал цвет. Если вам не нравится – не соглашайтесь.

– Кто решает, какую краску считать синей? У меня, знаете ли, широкое определение, – спросил кто-то еще.

– Решаю я, я же снабжаю вас краской.

– Согласен. В конце концов, не самый плохой цвет, – выкрикнул Старая Шляпа.

– И я! – присоединился артист с широким определением синего.

Еще несколько человек поддержали идею, и Дэнни подвел итог:

– Хорошо, я буду ждать вас в следующую субботу в полдень в колокольной будке. Мы распределим между вами секции. Если кто-то хочет приступить раньше – подойдите ко мне, попробуем найти какое-нибудь решение.

Дэнни записывал имена участников, когда раздался голос Ученого, призывающего к тишине:

– Тише, тише! Соблюдайте порядок! Чем раньше мы начнем, тем раньше можно будет разойтись по своим делам.

Молодой человек оглянулся и понял, что Джекс и собака исчезли.

– Ты не видела, куда пошла Джекс? – спросил он у женщины, стоящей рядом, но она зашикала на него:

– Не видишь, собрание началось? Садись на свое место!

Он неохотно сел. Ученый действительно уже начал.

– У кого есть объявления?

С объявлениями выступили несколько человек: Марио, поэт и по совместительству рыбак, предлагал к обмену вяленую красную рыбу; Фрэнк хотел приобрести призмы и с нетерпением ждал любых предложений; новый спектакль намечался в пятницу в пять вечера, если погода не испортится; в субботу на закате Ученый проводит поэтические чтения, участники приносят свечи.

Во время объявлений Дэнни лихорадочно искал глазами Джекс и наконец обнаружил ее. Она с испуганным лицом сидела рядом с мисс Мигсдэйл. Он с облегчением вздохнул.

– Дела сообщества, – продолжал тем временем Ученый.

Первым в повестке стоял затяжной спор между двумя скульпторами. Оба выбрали для своих работ одно и то же место – парковку на вершине Твин Пике. Барлетт, комплекцией напоминающий медведя средних размеров, но с неожиданно мягким и мелодичным голосом, начал создавать там копию Стоунхенджа, используя вместо камней холодильники. Он пространно и многословно изложил сообществу, почему, на его взгляд, вершина Твин Пике является единственным местом, где могут наблюдаться интересные астрономические явления. Затч, долговязый негр, живший с Руби, задумал движущуюся скульптуру.

– Мне нужно много ветра. Там его достаточно. Другое место не подойдет, – лаконично пояснил он.

Последовавшее бурное обсуждение не увлекло Дэнни. К тому же все это он уже слышал: в Городе регулярно возникали подобные стычки, перераставшие в бесконечные дискуссии. Победителем, как правило, выходил наиболее упертый артист. Менее упрямые махали рукой и находили новое место.

– Ставлю на Барлетта, – прошептал Змей ему на ухо. – Он немного того, а сумасшедшим упорства не занимать!

– Денег не поставлю, но думаю, что ты прав. Хотя я слышал, как Затч говорил, что это дело принципа, – тихонько отозвался Дэнни.

– Ха! Что такое принципы рядом с упрямством? После многословной перепалки дело решено было передать на рассмотрение комитета. Качая головой и что-то бормоча себе под нос, Затч сел на стул рядом с Руби.

– Его дело дрянь! На следующей неделе найдет новое место! – прокомментировал Змей.

– Позвольте представить вам нового человека в нашем Городе! – торжественно произнес Ученый. – Она пришла к нам с вестями.

Он сделал Джекс знак выйти на середину. Девушка нерешительно взглянула на мисс Мигсдэйл и вышла вперед. Ее рука покоилась на рукоятке ножа, в глазах билась паника. Она стояла молча, дожидаясь, пока задние ряды перестанут шушукаться.

– Меня зовут Джекс, – произнесла она тихо. Слишком тихо, подумал Дэнни, прежде чем осознал, что люди замолчали и наклонились вперед, ловя каждое ее слово.

– Я выросла в Вудлэнде, небольшом городе рядом с Сакраменто. Я пришла, чтобы предупредить вас: человек, которого вы зовете Звездуном, хочет захватить ваш Город.

Она перевела взгляд на мисс Мигсдэйл, затем вниз, на пол. На минуту Дэнни-бою показалось, что она убежит, но девушка, собравшись с силами, продолжила.

– Я слышала его речь. Они захватили другие города – Фресно в прошлом году, Модесто два года назад. Я не знаю почему, но генерал ненавидит Сан-Франциско и всех, кто здесь живет. Он обвиняет вас в Чуме, говорит, что вы разбазариваете то, что вам не принадлежит. Он пугает людей, что вы захватите Сакраменто, если он не покорит вас первым. Он хочет вновь объединить страну. Я не очень понимаю этого, но он все время твердит об Америке и об ее величии. Могу сказать вам одно: если генерал считает, что Америка – это хорошо, мне она не нравится. – Она вновь замолчала, сосредоточенно вглядываясь в лица, окружающие ее. – Моя мать из Сан-Франциско. Она попросила меня предупредить вас, сказать, что вам надо драться, надо уничтожить генерала, или он уничтожит вас. – Девушка взглянула прямо на Дэнни-боя. – Это все, что я хотела вам сообщить.

Молодой человек молчал во время последовавшего обсуждения. Ученый задавал вопросы, на большинство из которых Джекс отвечала лишь «не знаю». Она не знала, ни сколько человек насчитывается в войске генерала, ни временных рамок операции, ни техники, которую армия имела на вооружении.

– Об этом чуваке твердят уже несколько лет. Это все новости? – чуть насмешливо осведомился Змей.

Дэнни наблюдал за Джекс. Она стояла рядом с Ученым, отбрасывая непропорционально огромную тень на резную стену.

– Она думает, беда случится очень скоро.

– И ты ей веришь?

– Хотелось бы не верить. Но я верю.

– Меня она не убедила, – покачал головой Змей. Несколько человек предложили опередить генерала и выступить в поход. Другие говорили о возможности альянса – с Черными Драконами в Окленде, с фермерами в Марине. Дэнни-бой сидел, прикрыв глаза, и с улыбкой слушал, как артисты возбужденно выкрикивают, что надо предпринять против врага. Он знал, что ничего не будет решено этим вечером.

Мисс Мигсдэйл и Ученый уходили из Сити-Холл последними, разворошив тлеющие угли в костре и задув оплывающие свечи в канделябрах. Вдвоем они в молчании пересекли площадь, направляясь к библиотеке. Убывающая луна посеребрила листья деревьев; послышались нежные звуки воздушной арфы.

– Дэнни-бой какой-то странный сегодня, – начала мисс Мигсдэйл.

– И не говори, со мной едва перемолвился парой слов, – ворчливо пожаловался Ученый. – Чуть не волоком оттащил от меня эту юную леди – ей, видите ли, пора отдыхать.

– Что ты о ней думаешь?

– Приятная девушка. Я пригласил ее зайти ко мне в библиотеку. Мне кажется, ей очень интересна история нашего Города.

Мисс Мигсдэйл приподняла бровь.

– В общем, она мне понравилась, но никогда бы не назвала ее приятной. Ты видел, как она оскалилась, когда Затч предложил вступить с генералом в переговоры?

– Ну, не выдумывай. Она была немного напряжена, но это неудивительно. Бедняжка никогда еще не выступала перед таким сборищем.

– Да, и Дэнни нервничал. Ну, ничего, я думаю, это пройдет, когда он переспит с ней.

Ученый замер и возмущенно уставился на мисс Мигсдэйл, открыв рот от негодования.

– Эльвира! Ты… Ты просто шокируешь меня временами!

Женщина невозмутимо взяла его под руку.

– Брось, Эдгар, ты ведь тоже об этом подумал!

– Я? С чего ты это взяла?

– Ладно, ладно, что ты так разнервничался. Значит, ты просто отказываешься признавать очевидное – странно, как Ученый ты не должен игнорировать факты. Пойдем быстрее, я что-то замерзла.

Ученый послушно поплелся за своей подругой, недовольно бубня что-то. Подойдя к библиотеке, он не выдержал:

– А тебе не кажется, что не я игнорирую факты, а ты делаешь поспешные выводы? Ну с чего ты взяла, что девочка останется в Городе? Ты же сама сказала, она абсолютно дикая. Умчится куда-нибудь, только ее и видели.

– Не то чтобы она дикая, просто застенчивая, как будто выросла в лесу. Но Дэнни-бой отлично ладит с дикой природой. Вот увидишь, он ее приручит.

ГЛАВА 11

Мерседес иногда казалось, что все свое детство она провела, сидя на заднем сиденье «шевроле» шестьдесят пятого года выпуска, наблюдая, как брат копается в двигателе. Его звали Антонио, и он был старше ее на семь лет. Когда Мерседес ходила в начальную школу, Антонио уже бросил учебу. Когда она перешла в средние классы, брат съехал из родительского дома и поселился в съемной квартире с двумя друзьями. Мать видела его только по выходным, когда юноша приходил поужинать с семьей.

Молодой человек устроился на соседнюю заправку мастером на все руки – он заливал бензин, чинил машины, выполнял мелкие поручения, а когда выпадала свободная минута – копался в собственном «шевроле». После школы Мерседес мчалась на заправку, где часами наблюдала за работой брата. Больше всего ей нравилось полировать его машину – размазывать белую пасту по блестящей поверхности, затем втирать ее, пока черная краска не начнет отражать ее собственное лицо.

Черное машинное масло навсегда въелось в кожу под ногтями Антонио. На правом запястье у него было вытатуировано имя Марианна – эту татуировку он сделал сам в средних классах при помощи иголки и чернил из шариковой ручки. Несмотря на это, девушка с таким именем, блондинка, мечтавшая попасть в группу поддержки школьной футбольной команды, все равно его бросила.

Отцу Мерседес совсем не нравилось, что дочь целыми дням торчит на заправке. Кроме этого, ему не нравились мальчики, которые приглашали ее на свидания (крутые парни с отвратительной репутацией), ее одежда (драные джинсы с бесформенными майками), музыка, которую она слушала, ее друзья, ее манера вставлять в речь крепкие словечки. Она начала врать родителям, что занимается по вечерам в библиотеке. Естественно, все это время она проводила рядом с Антонио.

Годами наблюдая за его работой, Мерседес многому научилась сама и начала помогать ему чинить машины. Ее способность распознавать поломку граничила со сверхъестественной: наклонив набок голову, девочка несколько секунд прислушивалась к шуму мотора и выдавала стоимость ремонта с точностью до цента. Мерседес точно распланировала свою жизнь после окончания школы: она будет работать на заправке с Антонио и копить деньги на собственный «шевроле». Но судьба распорядилась иначе.

Первой заболела мама. Потом отец. Мерседес ухаживала за родителями, приносила в дом еду и воду, протирала их горящие лица влажной прохладной губкой, покупала у спекулянтов лекарства, обещавшие спасение от Чумы. В больнице ей ничем не смогли помочь. Газеты писали только о Чуме. Отовсюду неслись предостережения и грозные пророчества. Надежды не было.

Мерседес никогда не была ревностной католичкой и не особо верила в Бога. В те дни, ухаживая за родителями, она начала молиться. Она просила у Девы Марии помощи и заклинала Иисуса облегчить страдания близких людей. Однажды, после бессонной ночи, она задремала в кресле. Открыв глаза, она увидела яркий дневной свет, проникающий через распахнутые окна и падающий на спокойные, почти торжественные лица отца и матери. Голова мамы лежала у отца на плече. Оба были мертвы.

Задыхаясь от слез и быстрого бега, она ворвалась на заправку, чтобы сообщить Антонио о смерти родителей, и нашла его на заднем сиденье машины. Его лоб был сухой, но очень горячий. Брат не узнал ее. Мерседес нашла ключи от машины и привезла его домой. Опять начались бессонные ночи, погоня за лекарствами, слезы и молитвы. Девушка не прекратила бороться за жизнь брата, даже когда заболела сама. Он все равно умер, как умерли тысячи и тысячи людей.

Мерседес долго стояла рядом с кроватью, глядя на заострившееся лицо юноши. На его бледных руках выделялись только темные полоски машинного масла под ногтями и имя девушки-блондинки. Схватив кожаную куртку Антонио, она выбежала из дома на пустую улицу.

Она металась по Городу, одержимая лихорадкой и бессильной яростью, хрипло выкрикивая невнятные угрозы. В руках Мерседес сжимала металлический прут, которым била стекла машин и витрины магазинов. Звук осыпающегося стекла заставлял ее демонически хохотать. Она мчалась, не зная куда, и не могла остановиться.

На углу улицы Валенсии и Девятнадцатой авеню ее заметила шайка мародеров. Они хотели схватить девушку, но Мерседес, размахивая прутом, горячечно закричала что-то о Деве Марии и Крови Христовой. Мародеры убежали, испугавшись скорее лихорадки, нежели прута, но Мерседес вряд ли даже заметила их.

Она не знала, сколько бродила так по улицам, круша и ломая все на своем пути. Когда силы иссякли, девушка зашла в мебельный магазин, двери которого были выломаны вандалами, легла на один из диванов и провалилась в бредовый сон.

Спала Мерседес очень долго и проснулась от жажды. Напившись воды в кабинете управляющего, вышла из магазина и побрела, сама не зная куда. Под ногами, как снег, хрустело битое стекло. Щурясь от яркого солнца, девушка шла между разбитыми машинами, обходя трупы: мужчина средних лет, прислонившийся к колесу, пожилая дама на крыльце дома, совсем юный парень – кто знает, может, один из тех мародеров, – в разбитой витрине ювелирного магазина, среди блестящих побрякушек.

Рядом с ней шел Антонио. Они разговаривали. Брат был очень бледен, и сквозь его тело Мерседес видела улицу и дома. Конечно, ведь он был мертв.

– Ты что, не хочешь разговаривать со мной? – упрекал он ее.

– Как я могу с тобой разговаривать, если ты умер? Из угла его рта свисала тлеющая сигарета, руки были засунуты глубоко в карманы.

– Ну да, наверное, ты права. Помолчав, она спросила:

– И как это – быть мертвым?

Антонио пожал плечами и глубоко затянулся.

– Теперь мне не надо заботиться о здоровье. Курю, сколько влезет.

– Я тоже хочу умереть, – пожаловалась она.

– Нет, девочка, ты не хочешь этого.

– Тони, я правда хочу. Мама умерла, папа, ты – все умерли. Что мне делать одной?

Мерседес попробовала обнять его, но руки ее схватили воздух. Антонио сердито сверкнул на нее глазами:

– Прекрати! Даже не хочу слышать эти глупости.

– Говоришь, совсем как папа! – Тони отвернулся, и Мерседес сразу же пожалела о своих словах, вспомнив его яростные стычки с отцом. – Тони, ну извини! Я не это хотела сказать, ну куда ты уходишь?

Брат замедлил шаги, и они снова пошли рядом.

– Знаешь, папа иногда был прав. Ты так не думаешь? Мерседес становилось трудно улавливать выражение его лица, призрак становился все прозрачнее.

– Тони, зачем мне жить?

– Тебе нужны причины? – Он снова пожал плечами. – Теперь ты можешь делать все, что тебе по душе. Живи где хочешь. Ходи куда хочешь. Ты свободна.

– Я не хочу так!

На лице Антонио появилась хулиганская ухмылка – он никогда не умел долго на нее сердиться.

– Значит, тебе нужна причина, чтобы продолжать жить? О'кей, ухаживай за моей машиной. Дарю ее тебе. Ты теперь отвечаешь за нее.

– Тони, ну что за глупости! Зачем мне…

Она поняла, что разговаривает сама с собой. Оглянувшись, Мерседес узнала улицу, на которой стояла, – всего два квартала от дома родителей. Девушка дошла до дома, но заходить не стала. Она взяла машину и долго ездила по Городу, подыскивая себе место для жилья.

Это произошло очень давно. В тот день, когда Город дал Джекс имя, Мерседес возилась в своем огороде в Юнион-Гарден, собирая последние помидоры с грядок. Подняв голову, она увидела Антонио, стоявшего рядом. Мерседес улыбнулась ему. В годы сразу после Чумы он заходил поболтать к ней раз в несколько недель, а потом пропал. Сегодня она видела его впервые за несколько лет.

Брат курил и смотрел вдаль. На нем все еще была потертая джинсовая куртка и заляпанные машинным маслом джинсы.

– Привет, девочка!

– Я уже давно не девочка, Тони. Я теперь намного старше тебя, – со вздохом поправила его сестра.

– Ну, может быть, и так, но я все равно твой старший брат. – Он затянулся, выпустил облачко дыма и произнес уже серьезнее: – Я пришел предупредить тебя.

– О чем?

– Готовься. Сюда движется армия.

– Девушка, которая недавно пришла в Город, сказала то же самое.

– Не пренебрегай ее словами, девочка. Она знает, о чем говорит.

– Но как мне готовиться? – недоуменно спросила Мерседес.

Сжав сигарету в зубах, брат развел руки, как будто у него не было слов, чтобы описать необходимые приготовления.

– Решай сама. Я тебя предупредил. Теперь ты сама должна защитить себя.

Тони бросил окурок на землю и затушил его каблуком. Потом он исчез, оставив после себя запах сигаретного дыма и острую тоску по минувшим дням.

Дэнни-бой ухаживал за Джекс очень осторожно, как человек, который хочет поймать бабочку, не причинив вреда нежным крылышкам. Или, скорее, осу, которая может и ужалить, не прояви ты достаточно бдительности. Как бы то ни было, он не торопился.

Молодой человек приобрел привычку наблюдать за ее лицом, когда Джекс не видела. Когда девушка смотрела на него, в глазах ее всегда была настороженность, граничащая с враждебностью. Зато во сне ее лицо расслаблялось и становилось нежным, искренним и по-детски серьезным. Дэнни прокрадывался в ее спальню и любовался ею – она казалась такой маленькой и ранимой. Днем, охотясь, рыбача или роясь в подсобках в поисках синей краски, он все чаще начал ловить себя на мыслях о ней – о ее руках, глазах, голосе.

Вечером он готовил ужин и они ели на крыше, любуясь закатом. Джекс разговаривала мало, отвечала на вопросы односложно и редко сама о чем-либо спрашивала.

– Что ты делала сегодня?

– Гуляла.

– А где?

Она мотала головой в направлении западной части Города и снова замолкала.

Дэнни предложил ей показать Город, но она сразу же отказалась. На следующий день предложил снова, и она напряглась, в глазах появилось настороженное выражение, как у кошки, готовящейся ускользнуть в любой момент. Он вздохнул и отказался от попыток убедить ее.

Джекс нравилось молчание, а Дэнни чувствовал себя неловко и пытался заполнить паузы, рассказывая о себе, о своих планах и мечтах, об Эсмеральде и о своем детстве в пустынном Городе.

Он часто приносил ей подарки: букет экзотических цветов, собранных в парке, бумажный китайский зонтик, расписанный летящими цаплями, заводную обезьяну, разбрызгивающую при ходьбе яркие искры. Джекс принимала эти безделушки и вежливо благодарила его, но лицо ее сохраняло недоуменное выражение, как будто она не знала, что и думать.

Однажды пасмурным днем, несколько недель спустя после появления в Городе девушки, Дэнни-бой ждал возле Золотых Ворот Мерседес и Змея. На Город, словно огромное ватное одеяло, с запада надвигался туман. Вокруг перекладин моста уже начинали виться первые тоненькие завитки белой дымки. Внизу молодой человек видел Алькатрас и небоскребы, но знал, что через несколько часов туман полностью поглотит Город.

Дэнни прошелся вдоль моста, залюбовавшись уже проделанной работой. Он в который раз похвалил себя, что не стал навязывать артистам определенный стиль, а лишь распределил участки и выделил краску. Некоторые художники дали своей фантазии развернуться на огромных пространствах – основаниях башен или основных перекладинах. Другие предпочли ювелирную работу на тоненьких перилах.

Самому Дэнни больше всего нравилась фигура обнаженной женщины, изображенная на тонких столбах, поддерживающих перила. Увидеть ее можно было, только встав на определенное место справа; в противном случае зритель видел только синие линии, беспорядочно нанесенные на столбы. Кроме этого, его улыбку всегда вызывали темно-синие отпечатки ног на васильковых перилах – один из танцоров окунул ноги в краску и станцевал на выделенном для него отрезке.

Иногда, когда молодой человек смотрел на огромный мост, на величественные холмы Марина, он пугался грандиозности своей задачи, его мучила неуверенность. После почти года работы они смогли закончить только одну сторону, да и то большая часть башен и некоторые перекладины все еще выделялись оранжевой облупившейся краской на фоне синих работ художников Города. До появления Джекс Дэнни не знал этих сомнений, да и куда ему было торопиться? Но теперь на него временами накатывала тревога – а что, если армия Четырехзвездного появится на пороге Города до того, как работа будет завершена?

От грустных мыслей его отвлек шум мотора мотоцикла Змея. Дэнни поспешил вернуться к условленному месту встречи. Как обычно, художник устроил из своего появления небольшое представление, на полной скорости промчавшись сквозь ворота, резко затормозив прямо перед Дэнни и с бешеным визгом развернув мотоцикл на 360 градусов.

– Йо, Дэнни! Как дела?

– Порядок. Не передумал еще с мостом? Змей задрал голову, разглядывая башни.

– Без вопросов, мужик. Я набрал человек пятнадцать в помощники, есть даже бывший скалолаз. Мы нашли снаряжение и уже успели потренироваться. Кстати, я клево ползаю по стенам, чувак. Уже думал, не сменить ли Мне погоняло со Змея на Паука?

Дэнни усмехнулся.

– О'кей, вам что-нибудь еще надо для работы? Вместе они пошли к башне, где Дэнни сложил все имеющиеся приспособления. Змей работал исключительно с распылителями, что ограничивало его цветовую гамму. Поторговавшись, они все-таки остановили выбор на трех оттенках, имевшихся в избытке. И тут Змей задал вопрос, которого так боялся Дэнни:

– Кстати, а кто будет размалевывать вторую башню? Молодой человек осторожно спросил:

– А у кого еще хватит куража? Змей задумался.

– Ну, я не знаю, кто был бы так же крут… Если только… – Он осекся и уставился на Дэнни. – Ты что, собрался приглашать Мерседес и ее братков?

Молодой человек кивнул, сдерживая смех.

– Брат, ты сдурел? Они ж тебе здесь все разнесут! Нет, ты все-таки шутишь!

За годы между группой неомайянистов, которую возглавляла Мерседес, и другими артистами граффити произошел не один «территориальный» спор. Однажды она, руководствуясь религиозными побуждениями, нарисовала картину поверх одного из произведений Змея. Городской Совет призвал ее к ответу. Она публично принесла Змею свои извинения, но от позиции своей не отказалась, заявив, что по-другому действовать не могла. Стена, из-за которой разгорелся спор, находилась в самом центре Города, и картина представляла значительную религиозную ценность для художников ее группировки. Совет вынес Мерседес публичное порицание, но не предпринял никаких дисциплинарных мер. Змей затаил обиду.

– Я говорю абсолютно серьезно. Уверен, они отлично справятся.

Дэнни-бой прекрасно знал, что Змей будет возмущен, но отступать не собирался. Другого выхода у него не было.

– Все забыли об этом. Я с ними сотрудничать не буду.

– Очень жаль. Я-то думал, ты будешь рад поработать с этой башней. Представляешь, твои картины будут видны из каждого уголка Города. Они будут первым, что увидят торговцы, приезжающие к нам.

– Только не надо ко мне подлизываться. И потом, ты все равно не закончишь мост без меня!

– А вот на это я бы не рассчитывал. В конце концов, Мерседес будет рада раскрасить обе башни.

Змей молча зашагал к своему мотоциклу. Усаживаясь, он угрюмо буркнул:

– Ага, тебе хватит ума предложить ей!

Дэнни смотрел на волны, разбивающиеся о пирс. Вздохнув, он ответил:

– А что же мне остается делать?

Змей упрямо молчал, и Дэнни продолжил:

– Что, если Звездун захватит Город? Ты что, откажешься сражаться на одной стороне с Мерседес? Пожалуйста, подумай хорошенько.

– Ой, вот только не дави на сознательность. – Змей плюнул в воду и посмотрел собеседнику в лицо. – Посмотрю, может, удастся уговорить парней.

– Ну и славно.

Дэнни почувствовал облегчение. Парни, вне всякого сомнения, последуют примеру Змея.

– Но ты делаешь ошибку! Сам поймешь, но будет поздно! – не унимался артист, заводя мотоцикл.

– Там видно будет.

В этот момент показалась Мерседес верхом. Змей промчался мимо нее на огромной скорости, перепугав лошадь, и вскоре исчез из виду в облаке пыли.

– Придурок, – прокомментировала Мерседес, спешиваясь.

– Ну, есть немного, зато какой талантливый!

Мерседес с сомнением посмотрела на Дэнни, но ничего не ответила. Они направились ко второй башне. Художница оглядела мост и вздохнула:

– Да, красиво будет. Вопрос в том, успеем ли мы закончить до прихода генерала?

Дэнни удивленно посмотрел на нее:

– Откуда такая уверенность? На Совете ты не очень-то поверила Джекс.

– А я передумала. Наверное, девчонке можно доверять.

– Конечно, можно, – незамедлительно встал на защиту девушки Дэнни.

– Ах вот как? – широко улыбнулась Мерседес. – Что?

Молодой человек почувствовал, как кровь приливает к лицу, и поспешно отвернулся. Мерседес, все еще улыбаясь, нежно взяла его под руку.

– Так ты влюбился в эту маленькую дикарку?

Он не отвечал, отводя глаза.

– Дружок, уши выдают тебя. Красные, что твой помидор. Ну, что ты молчишь, все равно все уже ясно.

– Я не знаю.

– Мальчик мой, это так прекрасно – быть влюбленным! Только почему у тебя такое несчастное лицо? Ну же, расскажи мне.

Они дошли до основания башни и сели по-турецки на асфальт, прислонившись к каменной стене.

– Так в чем твоя проблема, Дэнни-бой? Удивляясь сам себе, молодой человек все рассказал ей: и что не знает, как к нему относится Джекс, и что она не радуется его обществу, и что он просыпается по ночам, чтобы проверить, не исчезла ли она. Мерседес терпеливо слушала.

– Значит, ты боишься, что она уйдет без предупреждения, не знаешь, как ее удержать, и хотел бы посадить под замок, чтобы быть до конца уверенным, – подытожила она.

– Нет, что ты, я понимаю, это глупо, – слабо запротестовал Дэнни. – Я просто боюсь, что ее кто-нибудь обидит. Она же бродит по Городу совсем одна. К тому же здесь так легко заблудиться.

Однако слова прозвучали малоубедительно. Как раз прошлой ночью Дэнни поймал себя на мысли, что хорошо бы она сломала не ключицу, а, положим, ногу. Тогда бы ей пришлось остаться. Мерседес, без сомнения, уловила фальшь.

– Ты боишься, что она уйдет и не вернется.

– Я этого не говорил.

– Но это тебя мучает. – Мерседес успокаивающе похлопала его по руке. – Посмотри в лицо своему страху, и ты сможешь его побороть. Если хочешь, чтобы она осталась с тобой, – не удерживай ее.

– Даже если бы я хотел ее удержать – кто я для нее?

– Значит, помоги ей уйти, если она этого хочет. Дай ей то, что ей нужно.

На следующий день Дэнни подарил Джекс велосипед.

Надежный горный велосипед с десятью скоростями он нашел в магазине на Хайт-стрит и привез его в отель, когда девушка гуляла где-то в Городе. Большая часть дня у него ушла на замену шин, проверку тормозов, корректировку переключения скоростей. Когда он заканчивал, вернулась Джекс, как обычно в сопровождении обезьянки. Изабель с лаем кинулась им навстречу, загнав животное на карниз отеля.

– Это тебе. На велосипеде легче будет осматривать Город, сможешь ездить, куда пожелаешь, – сказал Дэнни, не глядя на нее.

Сердце у него щемило. Джекс тоже выглядела обеспокоенной.

– Я и так хожу, куда хочу.

Он совсем расстроился, заметив, что она не рада. Как бы то ни было, Дэнни сдаваться не собирался.

– Как ты не понимаешь, на велосипеде можно доехать из одного конца Города в другой за какую-то пару часов.

Она посмотрела на него, облизнула губы, но ничего не ответила.

– Мне осталось только отрегулировать сиденье по твоему росту, и он готов. – Дэнни нервничал все сильнее, а девушка никак не хотела помочь ему, более того, похоже, начинала злиться. – Эй, в чем дело?

Нахмурившись, она отрывисто ответила:

– Я не умею ездить на этой штуке.

Дэнни расслабился. Ясно, ей не нравится, что приходится признавать свою беспомощность.

– Это совсем не сложно. Я могу научить тебя. Только сначала сядь, я поправлю сиденье.

Он показал ей, как держать руль, и помог докатить велосипед до улицы, где было поменьше выбоин и трещин на асфальте. Дорогу преграждала лишь древняя «тойота», но больше препятствий не наблюдалось. Обезьянка, сопровождавшая их от самого отеля, уселась на бордюре клумбы и принялась копошиться в траве в поисках съедобных трав.

Сначала Дэнни-бой продемонстрировал девушке собственное мастерство, прокатившись вниз по улице и круто развернувшись.

– Видишь, ничего невозможного. Садись, я помогу тебе.

Пока Джекс садилась, Дэнни держал велосипед и давал ей наставления.

– Я установлю для начала четвертую скорость. Переключатель пока не трогай. Ставь ноги на педали. Я держу тебя.

Джекс опасливо оторвала ноги от земли и поставила на педали.

– Держи равновесие. Попробуй покрутить педали, только плавно.

Он подтолкнул велосипед и побежал рядом, поддерживая его за багажник. Мартышка сзади пронзительно заверещала. Изабель, заливаясь лаем, помчалась за ними. Джекс крутанула педали несколько раз, и Дэнни от неожиданности отпустил багажник. Несколько метров девушке удавалось держать равновесие – она ехала прямо, ветер развевал ее волосы. Дэнни видел, что она широко улыбается. Еще никогда он не замечал на ее лице такого умиротворенного выражения. Затем переднее колесо заехало в выбоину, велосипед завилял и на всей скорости врезался в «тойоту».

Дэнни-бой подбежал к девушке.

– Ты как? Все в порядке? Может, на сегодня хватит? Может…

Из разбитого локтя текла кровь, но Джекс широко улыбнулась ему и вскочила на ноги.

– Это же как будто летать! Что же ты сразу не сказал? – Она не дожидалась ответа, слова полились из нее. – Я была как ястреб, я парила, ловила ветер и мчалась вперед!

Дэнни поначалу даже онемел от неожиданности. До сих пор он не слышал от нее такого пространного высказывания. К тому же Джекс улыбалась, и улыбалась именно ему.

– Хочу еще! – заявила она безапелляционно, и Дэнни подчинился.

Она вновь и вновь садилась на велосипед, каждый раз стараясь проехать чуть дальше, прежде чем свалиться. Дэнни выкрикивал советы, каждый раз слишком поздно: «Сейчас езжай прямо!», «Не жми так сильно на педали!», «Наклонись в другую сторону – да нет же, в ДРУГУЮ!!!»

Несколько раз девушке даже удалось объехать «тойоту». В большинстве же случаев она теряла равновесие и падала, каждый раз получая новую шишку и царапину, но не сдаваясь.

– Может, передохнешь? – осторожно предложил ей учитель, но она нетерпеливо отмахнулась.

Ближе к вечеру она уверенно объехала «тойоту», завиляла, но выправилась и поехала дальше. Изабель, которой давно уже надоело наблюдать сидя, вскочила и кинулась за ней. Через несколько кварталов Дэнни-бой догнал их на своем велосипеде, но Джекс уже шла, чуть прихрамывая.

– Представляешь, заехала в выбоину и опять свалилась, – сообщила она, явно довольная собой.

– Как твое плечо? Не болит?

– Нет, все в порядке. Поехали, прокатимся?

– Давай, если ты не устала. Ее улыбка немного поблекла.

– Нет, не устала.

Некоторое время они шли молча, наконец Дэнни произнес:

– Скоро ты сможешь кататься одна по всему Городу. Я мог бы показать тебе лучшие маршруты. От некоторых мест здесь лучше держаться подальше.

– Зачем ты это делаешь? – перебила она внезапно. – Зачем учишь меня?

Дэнни пожал плечами, избегая ее взгляда. Ответа на этот простой вопрос у него не было, и он начал нервничать.

– А что, нельзя?

Это прозвучало неожиданно грубо, и они снова замолчали. Молодой человек почувствовал, что она ускользает от него снова, и неохотно объяснил:

– Мне посоветовала Мерседес.

– Научить меня ездить на велосипеде?

– Нет. Помочь тебе уехать, если ты так хочешь. – Он помолчал и тихо добавил: – А на велосипеде ты можешь уехать в любое время.

Джекс молча посмотрела на него, затем отвернулась. Они стояли на самой вершине холма, перед ними расстилалась широкая улица, спускающаяся вниз.

– Догоняй! – услышал он ее крик и увидел, как девушка стремительно мчится вниз.

Ее веселье передалось ему, и Дэнни кинулся вдогонку. Они ехали по району Ричмонд, изредка перекликаясь – Джекс спрашивала, какие места они проезжают, а Дэнни отвечал: парк Золотые Ворота, Университет Сан-Франциско, церковь святой Моники.

Переехав Сорок восьмую авеню, Джекс сначала замедлила ход, а затем резко затормозила. Дэнни подъехал к ней и тоже остановился. Впереди был океан.

– Почему ты остановилась?

– Что это? – Она взглянула на Дэнни расширенными от удивления глазами. – Ты посмотри, сколько воды. Я даже не вижу другого берега.

– Ну, ничего странного. Это же океан. Противоположный берег за сотни миль отсюда.

– Так уж и за сотни!

Она недоверчиво покачала головой.

– Точно тебе говорю. Мне рассказывал Ученый. Пойдем.

Он поехал вперед к Большому Шоссе, идущему вдоль побережья. Доехав до пляжа, Дэнни слез с велосипеда и пошел к волнорезу. Оглянувшись, он увидел, что Джекс идет следом, все еще не сводя восхищенного взгляда с горизонта.

Дэнни прислонил свой велосипед к волнорезу и присел на камень, чтобы снять кроссовки.

– Разуйся, а то песок попадет, – посоветовал он девушке, спрыгнул с волнореза и побежал к воде.

Дэнни остановился у кромки прибоя и почувствовал, как ледяная вода обволакивает его лодыжки. Изабель плескалась рядом с ним, тявкая на волны и фыркая от соленых брызг. Он оглянулся.

Джекс стояла на границе мокрого песка, не решаясь зайти дальше.

– Попробуй на вкус, – посоветовал ей Дэнни, набирая в ладонь воды и смачивая ею губы. Девушка последовала его примеру и, сморщившись, плюнула.

– Отрава!

– Это просто соль.

Джекс кивнула, но зайти в воду так и не решилась. Молодой человек встал рядом с ней. Джекс стояла тихо-тихо, в ее позе чувствовалось напряжение, но не как обычно, смешанное с враждебностью. Скорее, она была потрясена, захвачена океаном, забыв даже, что надо держать Дэнни на расстоянии.

– Океан бесконечен, – тихо сказал молодой человек. – Однажды Марио плыл на своей лодке долго-долго. Потом он рассказывал, что так и не увидел другого берега.

Джекс по-прежнему молчала, и он предложил:

– Давай прогуляемся по берегу?

Дэнни взял ее за руку – она не сопротивлялась. Они пошли по пляжу. Наступал прибой, и каждая волна все ближе подбиралась к их ногам.

– Смотри!

На пляже кто-то искусно построил средневековый замок из песка. Крошечные флажки из водорослей развевались на башенках; на зубчатых стенах крепости, окружавшей замок, вытянулись на страже фигурки солдат рядом с пушками. Набегающая волна заполнила ров и стремительно пронеслась под деревянным мостиком.

Джекс села на корточки, чтобы поближе рассмотреть причудливое сооружение. Дэнни любовался ее лицом, которое заходящее солнце раскрасило нежным розовым цветом.

– Как красиво! – прошептала она, жалобно глядя на Дэнни и нервно сжимая руки. – Но ведь волны его разрушат!

– Не грусти, – ответил он, присаживаясь рядом на песок.

Она задумчиво покачала головой.

– Не понимаю… Зачем создавать что-то настолько прекрасное, если твое произведение будет разрушено, и ты это знаешь? Если бы мы случайно не оказались здесь, замок никто бы даже не увидел.

– Иногда самая большая радость не результат твоей работы, его прочность и долговечность, но сама работа. – Дэнни-бой наблюдал, как вода медленно размывает крепость. – Особенно если работаешь для себя, а не для кого-то еще. Создавая что-то прекрасное, меняешься сам. Частичка твоей души переходит в твое произведение, и ты становишься немножко другим. Немножко лучше.

– Поэтому ты красишь мост?

– Отчасти да.

– Почему только отчасти?

– Потому что изменяя себя, я изменяю мир. Мир становится мне ближе и понятнее.

Они долго сидели рядом, пока вода разрушала замок. Когда он совсем накренился, Джекс встала.

– Не хочу больше на это смотреть.

По дороге к велосипедам они молчали, думая каждый о своем. Вдруг девушка замерла.

– Господи, солнце, – выдохнула она, указывая рукой на линию горизонта, где ярко-красный диск уже начинал погружаться в воду. – Оно… оно тонет!

– Джекс, все в порядке, – пробормотал он, уловив в ее голосе нотки паники. – Так происходит каждый вечер, не пугайся. Я уже видел это.

Положив руку ей на плечо, он ощутил, что Джекс дрожит, и привлек ее к себе. Обнимая девушку, Дэнни ждал ее возмущения, резкого слова, но она не сопротивлялась. Он тихонько гладил ее волосы и шептал слова утешения, стараясь не спугнуть ее.

– Ученый говорит, что на самом деле солнце очень далеко отсюда, за тысячу миль. Просто кажется, что оно падает в океан.

Сейчас Джекс казалась ему такой маленькой и слабой, совсем хрупкой и незащищенной. Он чувствовал биение ее сердца, тепло ее дыхания на своей щеке.

– Так ты уже видел такое? – спросила она, поднимая голову.

В глазах ее отражался закат.

– Много раз.

Джекс немного расслабилась и печально наблюдала, как светящийся шар погружается в океан. Сгущались сумерки. Она посмотрела на Дэнни и нерешительно коснулась кончиками пальцев его щеки. Он не успел ничего сказать, девушка сразу же высвободилась из кольца его рук.

– Поехали домой, уже поздно.

Всю дорогу к отелю он пытался выкинуть из головы воспоминание о ее теплом маленьком теле в своих объятиях.

ГЛАВА 12

Змей лежал в постели, закинув одну руку за голову, и задумчиво наблюдал, как Лили расчесывает волосы. Окна старинного викторианского особняка были широко распахнуты, и вечерний ветер пах травой и влажным асфальтом.

Лили была высокой и гибкой. Он видел, как напрягаются мускулы на ее тонких руках и проглядывают сквозь тонкую ткань белой футболки темные линии татуировок – то завиток плюща, то ярко-красный бутон неизвестного цветка. Девушка встряхнула волосами, пригладила рукой непослушные пряди и легла рядом со Змеем, опершись на локоть. Несколько минут она молча изучала его лицо, затем наклонилась и нежно поцеловала в губы.

– Что с тобой? Ты какой-то рассеянный.

Он помолчал, играя с волнистой прядкой ее волос.

– Да нет, почему?

– Ну, просто я еще никогда так долго не лежала в твоей постели одетой. Так что происходит?

Змей постарался повалить ее на подушку и поцеловать, но она полушутя-полусерьезно отбивалась.

– Ничего не выйдет, сознавайся! В чем дело?

Он вздохнул и оставил свои попытки. Она была его любовницей уже больше года. Их отношения были легкими и игривыми, так, ничего серьезного. Змею нравилась Лили. Иногда, длинными ночами без нее, ему начинало казаться, что он влюблен. Эти мысли пугали Змея. Лили не для него. До Чумы он был всего лишь уличным мальчишкой, она – выпускницей колледжа, работающей в финансовой корпорации. Чума их уравняла, но он никогда не осмеливался заговорить с Лили о любви. И потом, он не мог облечь свои чувства в слова, все путалось, он злился на себя и на нее.

– Я не отстану, о чем ты думаешь? – продолжала настаивать девушка.

– Я разговаривал с Дэнни-боем. Он серьезно думает, что генерал собирается захватить Город.

– Торговцы не первый год твердят об этом, ты же сам сказал на Совете. Тогда ты не волновался, что изменилось?

Она ласково гладила выбритую часть его головы.

Змею становилось не по себе каждый раз, как она с легкостью угадывала его мысли. Ему не нравилось, что Лили знает его лучше, чем он сам. Вдруг в один прекрасный день она догадается, что он почти влюблен?

– Вчера вечером я шел мимо Стадиона. Там есть одна стена, просто идеальная для одной из моих задумок, ну я и остановился еще раз осмотреть ее. Уже была луна, и я видел свою тень на стене, она двигалась за мной. – Змей облизнул губы. – А потом понял, что не один. Перед моей тенью была еще одна, и еще, и сзади, очень много теней, может, тысяча. И у всех были ружья, как на чертовом параде. – Он тряхнул головой. – Ты понимаешь? Я был один, но вокруг меня было огромное войско.

Рассказывая эту историю, он внезапно почувствовал страх. Ночью он просто смотрел на тени, в конце концов, ничего необычного в Городе, населенном призраками. Сейчас Змей начал понимать предзнаменование.

– Нас ждет беда. Майлз приближается.

Тело Змея было напряжено, в животе комком свернулось предчувствие. Он не дрался уже много лет. Оглядываясь на прошлое, он вспоминал годы в банде, страх и ярость битвы.

Особенно ясно перед глазами у него вставала его последняя драка перед самой Чумой. Чума-то и решила навсегда проблему уличных криминальных группировок. Змей помнил перекошенное лицо совсем еще юного мексиканца, замахивающегося на него ножом, помнил отблеск на тонком лезвии, звон воздуха в ушах. А потом – собственный молниеносный удар пареньку в живот, треск разрезаемой ткани и плоти. Чужая теплая кровь на руках. Паренек упал, а Змей развернулся и помчался прочь. Звон в ушах заглушал даже вой сирен, он хотел зажать уши ладонями, но почувствовал резкую боль. Отняв руку от уха, он увидел кровь. Его куртка была пропитана кровью – его собственной и мексиканского паренька. Когда он вбежал в аллею, его обступили тени, и он ощерился на них, размахивая ножом.

– Эй, чувак, расслабься, свои, – услышал Змей голоса друзей.

Лица их странно деформировались в лунном свете, расплывались и казались чужими. Они остановили кровь из изуродованного уха, выкинули нож и отвели приятеля в безопасное место. Ему оказали все почести, подобающие убийце.

Через неделю ни один из них не выжил. Чума не пощадила никого. Через месяц никого уже не волновала проблема бандформирований в Хаит. Смерть мексиканца забылась среди сотен тысяч смертей. Но Змей никогда не мог забыть, как смывал кровь с рук и отрешенно думал, сколько принадлежит ему, а сколько – незнакомому человеку, которого он только что убил.

Вернувшись из воспоминаний, он проворчал:

– И что мы так ему сдались?

Лили пожала плечами. Она была очень красива в свете угасающего дня с волосами, рассыпавшимися по плечам.

– Не знаю, мы просто не такие, как он. Разве не поэтому люди всегда воевали?

– Короче, очередная разборка. Черт, я уже стар для всего этого. – Змей задумчиво потер подбородок. – Забыл уже, как надо драться. Надо бы поговорить с остальными, решить, что будем делать.

– Еще успеешь. Генерал ведь еще далеко, у нас есть немного времени.

А они хорошо знали, как потратить его с толком.

Джекс чувствовала постоянное внимание Дэнни-боя, и это давило на нее. Девушка не знала, что думать и что делать. Иногда она ловила на себе его задумчивый взгляд, такой же ощутимый, как прикосновение, но он сразу же отводил глаза, делая вид, что заинтересованно смотрит в другою сторону.

Она знала, что такое секс. Животные на ферме никогда не стеснялись людей. Мама объясняла ей, как мужчина и женщина занимаются любовью. Но Джекс не приходило в голову связать эти теоретические знания с волнением, которое она чувствовала, когда Дэнни касался ее руки.

Она избегала смотреть ему в глаза, начинала волноваться и злиться из-за этого. Она боялась его. Или себя, потому что хотела чего-то, но не могла сказать чего. Другими словами, Джекс не находила себе места.

Дэнни проводил дни напролет на мосте, а она гуляла до Городу, пешком или на велосипеде. Девушка бродила по Городу, прислушиваясь к его сердцебиению, и чувствовала внутри себя странную пустоту. Как будто в почти сложившейся мозаике не хватало последнего кусочка. Если бы ее спросили, Джекс ответила бы, что ищет мать. Но это была лишь половина правды. Она искала чувства завершенности, хотела найти свое место в Сан-Франциско.

Иногда, проходя мимо какой-нибудь витрины, она видела краем глаза мать. Правда, стоило обернуться, и колдовство рассеивалось, она снова была одна на пустынной улице, но девушка знала – мама здесь.

Иногда, когда она проходила по незнакомым местам, ее посещало странное чувство, похожее на слабый удар током. Мама была здесь! Она ждала кого-то на этом перекрестке, сидела на этой лавочке в небольшом сквере, а рядом с витриной этого магазина она остановилась, чтобы полюбоваться гранатовой брошью, которая до сих пор украшала наряд пыльного манекена. Чувство быстро проходило. Если Джекс пыталась вернуться в такие места, ей не удавалось найти дорогу. Улицы казались незнакомыми, магазины были другими. Девушка безуспешно пыталась отыскать заросший плющом дом, где Город дал ей имя, и аллею, на которой она впервые повстречала Ангела. Но своевольные улицы отказывались вести ее, дурачили и приводили в совершенно другие районы.

В конце концов Джекс перестала пытаться что-то искать и предоставила Городу руководить своими скитаниями. Каждый день она выходила из дому и брела по первой попавшейся дороге в любом направлении. Сама того не желая, она начала натыкаться на любопытные находки. В приемной одного из офисных зданий в центре Города Джекс обнаружила макет деревни, построенный из тины и мелких дощечек. Крыши хижин были покрыты листьями эвкалипта, много лет назад утратившими свой резкий аромат. На аллее чуть в стороне от Мишн-стрит ей на глаза попалась кирпичная стена, украшенная изображениями мчащихся оленей и быков. На пустующем прилавке Центрального Рынка ее поразила башня, сооруженная из зеркальных дверных ручек, стеклянных бутылок, стаканов и прочей стеклянной утвари. Пространство вокруг башни было наполнено радугами и солнечными зайчиками.

Иногда Джекс встречала людей. Однажды прохладным днем, когда редкие солнечные лучи только-только пробили плотное одеяло облаков, она шла по Хайт-стрит. Ее внимание привлекли отпечатки ступней, намалеванные на асфальте. Вглядевшись, она разобрала две пары следов – розовые и синие, чуть побольше. Джекс нерешительно встала на отпечатки розовых ног и, осмелев, попробовала повторить шаги. Получилось что-то весьма странное. Чтобы не сойти с нарисованной цепочки, девушке приходилось делать большой шаг, затем два маленьких и снова большой. Получались плавные движения, и она в недоумении замерла.

– Тебе нужен партнер, – раздался мужской голос за ее спиной.

Она вздрогнула и обернулась. На тротуаре стоял Змей. Джекс видела его только раз, на Совете, но сразу же узнала и кожаную одежду, и нагловатую ухмылку.

– Давай научу.

Змей подошел к ней и встал на синие следы. Джекс инстинктивно положила руку на нож, и мужчина пренебрежительно буркнул:

– Ой, да хватит тебе. Ничего я тебе не сделаю. Будешь учиться вальс танцевать или как?

Она кивнула, чувствуя себя полной идиоткой.

– Короче, главное – расслабься, – авторитетно заявил Змей, обнимая ее за талию. – Руку мне на плечо. И давай на раз-два-три. Я считаю. Раз, два, три, раз, два, три.

Джекс старательно переступала, прислушиваясь к отсчету. Наконец мелкие шажки обрели смысл, и Змей замурлыкал какую-то мелодию. Они кружились по улице, и девушка поймала себя на том, что улыбается.

Внезапно Змей остановился, разжав руки, а Джекс еще несколько раз покружилась.

– Следы закончились, – сказал он. Она улыбнулась еще шире.

– Надо бы дорисовать!

– Я передам Лили. Это ее работа.

– Мне очень понравилось!

Змей насмешливо приподнял бровь.

– Вот уж никогда бы не подумал, что тебе может понравиться вальс.

– Почему это? Я просто никогда не пробовала танцевать.

– Да, наверное, там, откуда ты приехала, особо и возможности-то не было. – Он засунул руки в карманы и внезапно спросил: – Куда ты идешь?

Джекс внимательно посмотрела на Змея. Похоже, он не такой и противный, каким показался вначале. Его раздражающее высокомерие теперь казалось способом защиты, барьером, которым он отгораживался от враждебного мира. Она махнула рукой в неопределенном направлении.

– Куда-нибудь туда…

– Зачем?

– Не знаю, просто так. Город ведет меня, показывает разные интересные вещи.

– Можно, я немного прогуляюсь с тобой? Я хочу расспросить тебя о Звездуне.

Он шел рядом, ссутулившись и засунув руки в карманы джинсов. Змей подробно расспросил ее о речи генерала, и Джекс пересказала все, что ей удалось вспомнить. Его интересовало население Вудлэнда, рынок, солдаты. Джекс говорила, а он внимательно слушал, изредка кивая, как будто находя в ее словах подтверждение своих догадок. Наконец он подытожил:

– Похоже, генерал боится нас.

– Ты что, не слушал меня? С чего ты это взял?

– Точно тебе говорю, он напуган. Мы совсем не вписываемся в тот аккуратный, параллельный мир, который он строит. Нас нельзя организовать и поселить в казарму. Поэтому он нас и не любит.

Каблуки Змея стучали по мостовой в такт его словам, придавая им дополнительный вес. Джекс задумалась.

– Почему мы не вписываемся? Разве что-то с нами не так?

Он долго молчал, думая о своем.

– Я помню мир до Чумы, поэтому точно знаю, что не подхожу им. А вы с Дэнни-боем так далеки от этого, что даже не знаете, что не подходите. Вы даже не понимаете, о чем идет речь. Поэтому Звездун боится вас и хочет выгнать отсюда.

– А разве не из-за тех ресурсов, про которые он говорил? – воскликнула девушка, припоминая выступление генерала.

– Бред. Эта чушь нужна ему, чтобы повести за собой людей, попомни мои слова. Мы никогда не покоримся, и ему надо нас уничтожить.

Джекс растерялась. С одной стороны, она ну никак не могла согласиться, что военный может испытывать серьезный страх перед кучкой чудаковатых жителей Города, большая часть которых, несмотря на необычную внешность, вполне безобидна. С другой – ей льстило быть причисленной к жителям Города, этим непокорным «МЫ». До этого момента Джекс никогда не причисляла себя ни к какой группе. Сейчас, получается, она стала частью чего-то единого, и это было приятно. Своими мыслями она поделилась со Змеем, и его ответ озадачил ее еще больше.

– Конечно, твое место здесь, среди нас. Ты такая же чудная, как и все, кто выжил в Сан-Франциско. Немножко поработать над собой придется, но…

– Это ты о чем? – перебила Джекс немного сердито.

Змей остановился, развернул ее лицом к себе и придирчиво оглядел.

– В принципе круто выглядишь. Не хватает мелких штрихов. Пойдем-ка.

Змей схватил ее за руку и потащил вниз по улице, к аптеке. Стеклянную дверь разбили много лет назад, и они без помех проникли внутрь. Он уверенно пробрался через груды битого стекла к маленькому прилавку, на котором было выставлено множество солнцезащитных очков разнообразнейших фасонов. Схватив несколько в охапку, он пробормотал:

– Этого должно хватить, – и вновь вытащил ее на улицу.

Развернув Джекс лицом к зеркальной витрине, Змей нацепил ей на нос приглянувшиеся ему очки.

– Ну как?

Мир через темное стекло казался мутным и холодным, но собственное отражение в витрине скорее понравилось. Она стала какой-то таинственной, немного грозной, но привлекательной. Джекс подумала, что если бы встретила такую женщину на улице – ни за что бы не стала ей доверять. Змей авторитетно посоветовал:

– Только сначала непривычно. Походи в них немного и уже не снимешь.

Вечером, когда Дэнни вернулся в отель, он с удивлением увидел на Джекс темные очки и новую кожаную куртку, но вопросов задавать не стал.

ГЛАВА 13

Робот проснулся среди ночи, услышав скрежет металлических когтей по стеклу. Он немедленно схватил со стола керосиновую лампу и прильнул лицом к окну. То, что он увидел сквозь мутное стекло, напугало бы кого угодно – чудище с серповидными челюстями и огромными сетчатыми глазами стояло металлическими тонкими лапами на подоконнике. Огромное округлое туловище пропадало во тьме. Голова его моталась из стороны в сторону, челюсти клацали по стеклу. Но Робот не испугался.

Ей нужно солнце. Ее батареи перерабатывают солнечную энергию в электричество, а в темноте она теряет силы. Бедняжка тянется к слабому свету керосинки, но разве это может ей помочь!

– Потерпи немного, будь хорошей девочкой. Скоро будет солнце, а пока спи, – пробормотал Робот.

Челюсти клацали о подоконник, отхватывая солидные куски дерева, и Робот затушил лампу, от греха подальше. Вновь укладываясь на узкую раскладушку, он улыбался – с улицы доносился скрежет металлических ног, и он представлял, как его создание тянет жуткую морду к лунному свету. Все еще улыбаясь, Робот заснул.

Комната Робота когда-то была офисом менеджера небольшой автомастерской на Коул-стрит. Здесь механик собирал причудливые создания и выпускал их бродить пo пустынным улицам Города. Некоторые, как ночной гость, работали на солнечной энергии, которую аккумулировали в батареях, укрепленных в брюшной полости. Медлительные и неповоротливые, они часами грелись на солнце, подобно рептилиям. Других роботов мастер снабжал ветряными установками, вырабатывающими энергию. Самыми недолговечными были создания, питавшиеся от обычных батареек. Обежав на значительной скорости Город, они тихо погибали. Случались у Робота и неудачные эксперименты. Например, порода, которая по его замыслу перерабатывала органические вещества и вырабатывала метан, оказалась ненадежной, и после нескольких взрывов он отказался от ее производства.

Он называл их детьми солнца. Конструируя их тела, Робот чувствовал, что дети уже существовали – в другое время, в другом месте, – и теперь надо создать лишь оболочку, в которой их душам было бы комфортно здесь и сейчас.

Мастер рыскал по Городу в поисках металлического лома, способного превратиться в тела, клешни, головы и ноги. Опытный глаз мгновенно распознавал в куче всякой всячины части, принадлежавшие детям. Он прикасался к груде зажимов и понимал, что перед ним – когти будущего создания; гладил поверхность осветительной аппаратуры и видел перед собой голову с огромными светочувствительными глазами, всегда устремленными к солнцу. Он собирал тела и освобождал души своих детей.

Часто ему снился мир, в котором должны были бы родиться его дети, – огромная пустыня под палящим солнцем. Там наверняка должны быть каньоны и скалистые утесы, по которым его создания ползали бы, как огромные многоножки. Создания с огромными осиными крыльями наполняют воздух громким жужжанием и приземляются на каменистую почву, царапая ее острыми когтями. Солнце греет его кожу, и Робот чувствует, как в нем копится жизненная энергия, он раскидывает руки, отрывается от земли и парит вместе с детьми.

Утро. Двери гаража распахнуты, и солнце образует на цементном полу светлый параллелограмм. На лужайке растянулась механическая сороконожка, заряжая батарейки.

Робот рассматривал свой летательный аппарат. Крошечная кабина, не больше салона картинга, на огромных колесах. Лопасти верхнего пропеллера обвисли, и вертолетик выглядел очень грустным, как будто обиженным на создателя за долгое пренебрежение. И в самом деле, механик давно не летал, но сон о полете пробудил в нем тоску по небу.

Вообще это был не совсем вертолет, скорее автожир. Задний пропеллер, вращаясь, поднимал кабину вверх. Поступательное движение заставляло вращаться верхние лопасти. Машинка была очень маневренной, хотя и летала низковато.

Идея аппарата пришла в голову находчивому испанцу Хуану де ла Сьерва еще в 1923 году. Механику оставалось лишь насобирать в заброшенных городских автосервисах необходимых запчастей – кожаных сидений от спортивных машин, двигателей с «фольксвагена» и прочей дребедени. Аппарат виделся ему прообразом, пробой пера перед созданием летающего существа, но работа застопорилась. Пока механизмы, способные поддерживать жизнь в населяющих воздух детях, были ему не по силам.

Робот скользнул в тесную кабину, пристегнулся и направил машину вниз по Коул-стрит, ровный асфальт которой служил отличной взлетной полосой. Поворачивая ключ зажигания, он с удовольствием прислушался к равномерному урчанию мотора и нажал на сцепление. Лопасти верхнего винта встрепенулись и завращались, ускоряя обороты под действием центробежной силы. Робот наблюдал за приборами на панели, сосредоточенно хмурясь. Наконец, достигнув необходимого ускорения, аппарат поднялся в воздух, и пилот расслабился. Не раздумывая, он направил машину вдоль Хаит, через парк к Заливу.

Обогнув Алькатрас, облетел мост. Далеко-далеко внизу Робот заметил крошечную фигурку Дэнни. Друг, задрав голову, отчаянно размахивал руками, и механик помахал в ответ. Покружив еще немного над Золотыми Воротами, он решил, что пора возвращаться в мастерскую.

Совершая утренний полет, он не преследовал никакой цели и стыдился этого. Робот осознавал, что поддался искушению, томительному желанию ощутить ветер на своем лице. Ему часто случалось уступать иррациональному порыву, что заканчивалось одинаково – механик горько корил и упрекал себя за недостаток контроля над глупыми эмоциями, находя оправдание лишь в том, что родителям не хватило профессионализма создать более совершенную машину. Будь оно по-другому, бессмысленная мечта о небе не лишила бы его сна.

Погруженный в мрачные мысли, мастер приземлил машину на Фелл-стрит и подъехал к мастерской. Заглушив мотор, он на мгновение оглох от внезапной тишины. Снимая шлем уже в гараже, Робот услышал резкий окрик. Обернувшись, он не смог скрыть удивления. Перед ним стояла Джекс.

Несколько минут он молча разглядывал девушку, мучительно раздумывая, что сказать и как повести себя. Надо же, такая маленькая, но держится независимо и в то же время грациозно, как будто земля под ее ногами и небо над ее головой принадлежат ей и никому больше. Глаза спрятаны за зеркальными стеклами очков, так что понять, что она там себе думает, и совсем невозможно.

– Привет! А я как раз жду тут тебя, хочу показать кое-что! Там, в аллее… Короче, какая-то штука запуталась…

– Штука? – переспросил Робот.

– Что-то вроде этого. – Джекс кивнула в сторону гигантской сороконожки, все еще гревшейся в солнечных лучах. – Пойдем, сам посмотришь.

Робот вздохнул и неохотно поплелся за гостьей.

Еще издали они услышали ритмичный скрежет металла по асфальту. Почувствовав глухую тревогу, он подбежал к аллее и увидел своего ребенка, одного из самых любимых, попавшего в ловушку. Создание туловищем напоминало осу, а крыльями – летучую мышь и по размерам превосходило взрослого мужчину.

Сейчас громадина лежала посреди улицы, беспомощно перебирая лапами. Одно крыло каким-то образом попало в зазор между водопроводной трубой и стеной дома, где и застряло, видно, намертво. Солнечные лучи манили ребенка вперед, заставляя шевелиться лапки, оставлявшие на асфальте длинные белые царапины, но окончательно покореженное крыло не пускало.

У Робота защемило сердце. Он бросился к своему ребенку, на ходу стягивая с себя футболку, чтобы ею закрыть светочувствительные рецепторы. Ослепшее существо слабо замотало башкой, скрипя и щелкая шарнирами, в тщетных попытках вновь увидеть солнце. Механик тем временем нащупал у основания шеи рычажок и отсоединил аккумуляторы. Существо словно окаменело с одной лапой, поднятой в воздух. Мастер вздохнул, размотал майку и отступил в сторону, чтобы оценить причиненный ребенку ущерб.

Крыло было полностью искорежено, металлические перепонки погнулись, рецепторы пришли в негодность. Механик взялся за крыло, чтобы высвободить его из ловушки. Услышав женский голос, он вздрогнул – от расстройства изобретатель начисто забыл о присутствии Джекс.

– Давай помогу. Вместе мы сможем вытянуть его быстрее.

Он кивнул. Взявшись за холодный металл, он почувствовал тепло ее рук, обхвативших крыло рядом. Прутья жалобно заскрипели, но через мгновение ребенок был свободен. Робот сразу же отскочил от Джекс. Ее теплое присутствие нервировало его.

– Оно умерло? – робко спросила девушка.

– Он, – поправил изобретатель.

– Так он умер? Робот покачал головой.

– Я починю его в мастерской.

Механик подошел к туловищу существа, разжал зажимы, крепившие две части, и вытащил все шесть аккумуляторов. За ними можно вернуться и попозже, и так дотащить ребенка – задача не из легких. Джекс молча наблюдала, но, когда механик принялся поднимать корпус с земли, вызвалась помочь. Робот взял тяжеленную голову, а Джекс взвалила на плечи нижнюю часть туловища.

Возле мастерской механик отрывисто поблагодарил девушку, недвусмысленно выпроваживая, но она осталась. Ей явно хотелось помочь, и Роботу пришлось позволить держать крыло, пока он рылся в инструментах и готовился к работе.

Механик сосредоточенно разбирал перепонки, стараясь не отвлекаться. Копаясь в искореженных деталях в поисках уцелевших частей, он затылком чувствовал ее любопытный взгляд. Затем Джекс вышла из гаража, и Робот было вздохнул с облегчением, но через некоторое время девушка вернулась, неся в руках один из аккумуляторов. Еще пять походов, и все шесть батарей стояли на полу гаража. Но и после этого она не ушла. Девушка примостилась на капоте старого автомобиля и тихонько сидела, наблюдая, как он собирает крыло из новых частей.

– Не очень-то ты разговорчивый, – нарушила она наконец молчание.

Робот ничего не ответил, и она быстро добавила:

– Да нет, ты не думай, я это в хорошем смысле. А то большинство здесь рта вообще не закрывают.

Он работал. Она не уходила.

– Почему тебя зовут Роботом?

– Потому что я робот.

– Да? А на вид – человек как человек.

– Но я не человек.

– Робот – это вообще как? Что-то типа часов?

– Гораздо сложнее часов. Меня создали еще до Чумы. Тогда люди куда лучше разбирались в технологиях. Поэтому я и выжил.

Джекс нахмурилась.

– По-твоему получается, что все, кто выжил, – машины?

– Конечно, нет, – нетерпеливо перебил Робот. – Некоторые люди тоже смогли выжить. А некоторые просто не знают, что они машины.

– Вот оно что… А вот ты как думаешь, Дэнни может быть роботом?

– Нет, он слишком безалаберный и неорганизованный. Зато я бы не удивился, если бы узнал, что Звездун – робот.

Девушка энергично замотала головой.

– Да ты что! Слышал бы ты, как он матерится! Самый обычный человек!

– Ну, какая разница! – Робот посмотрел на нее и, увидев растерянное лицо, продолжил уже мягче: – Я тоже иногда ругаюсь, но тем не менее я Робот. Генерал – всего лишь маленький винтик в огромной военной машине, запущенной еще до Чумы. Его не остановить.

– Тут ты прав.

Девушка замолчала. Робот с удивлением осознал, что потихоньку привыкает к ее ненавязчивому присутствию.

Когда он прервал работу, она все еще сидела на капоте. Вместе они вышли на улицу и устроились в тени.

– Ну как, сможешь ее починить? – поинтересовалась девушка.

Он кивнул.

– Я рада.

Молчание. На сороконожку, нежившуюся на лужайке, упала тень от фонарного столба. Недовольно вращая головой, ребенок лениво приподнялся и переместился так, что все тело вновь оказалось залито живительным светом. Затем существо вновь замерло. Робот, наблюдая за ним, в который раз подумал, какое все-таки счастье, что с ним его дети. Они определенным образом реагируют на определенные импульсы, с ними спокойно и надежно. Не то что эти Люди.

– Зачем пришла? – задал он вопрос. Прозвучало это грубо, почти враждебно.

– Пришла навестить тебя.

– Никто никогда меня не навещает.

– Значит, буду первой.

– И зачем?

Она не отвечала, и Робот взглянул на нее. Девушка сжимала руки, и, казалось, стала меньше и слабее. Ему стало немного стыдно, но ответа он решил дождаться. Наконец она пожала плечами:

– Хотела спросить у тебя кое-что…

Робот ничего не отвечал, и Джекс, притянув колени ближе к себе, словно пытаясь защититься, нерешительно продолжила:

– Понимаешь, когда я только пришла в Город, я встретила Ангела. Половина его лица была сделана из металла. А руки… – девушка вытянула к солнцу свою тонкую руку, – руки были тоже металлические, с шарнирами, как вон у той штуки. – Джекс показала на сороконожку. – Поэтому я и хотела узнать, это ты сделал Ангела?

Робот отрицательно покачал головой, сразу вспомнив сон, приснившийся ему несколько месяцев назад.

– Нет, ничего похожего я не делал. Я, собственно, ничего не придумываю, только воплощаю мечты и мысли Города. То, что ты видела, наверное, и было мечтой.

– Мне показалось, что тот же Ангел забрал мою маму. Робот вновь взглянул в ее лицо. Самоуверенность ушла, осталась маленькая растерянная девочка. Одна в чужом городе.

– Наверное, твоя мама принадлежит Городу. А Город всегда берет то, что ему принадлежит, – неловко попробовал он утешить ее.

– Но где же она сейчас? Я не могу найти ее… Джекс с надеждой смотрела на Робота. Он опустил глаза.

– Не знаю.

– Иногда мне кажется, вот-вот – и я найду ее. Сверну за угол, и она ждет меня там. Я сворачиваю и снова вижу пустую улицу, и иду дальше, еще один поворот, и еще. Но никого нет. Ты понимаешь?

– Да, понимаю.

Робот с удивлением услышал облаченные в слова собственные искания и непонятную тоску, которая постоянно тянула его в бесконечные скитания по Городу.

Ее тепло перестало казаться враждебным. Роботу вспомнилось, как однажды на улице он подобрал крошечного котенка. Малыш ничего не ел у него, и механик отнес его к Дэнни-бою. Дэнни умудрился накормить его молоком из бутылочки, но через несколько дней котенок все равно умер. Его Дети куда лучше. Если они ломаются, их всегда можно починить. Роботу стало тоскливо. Все равно лучше бы она ушла, но не выгонять же ее теперь.

– Майлз скоро будет в Городе. Он мечтает разрушить его. – Девушка уронила голову на колени. – Иногда мне хочется бежать отсюда, куда глаза глядят, но я не могу. Я ведь обещала маме, что помогу. И Дэнни-бой…

Неоконченная фраза повисла в воздухе, и Робот так и не узнал, что же там Дэнни-бой. Джекс совсем сникла, и механик напрягался изо всех сил, пытаясь сообразить, что бы такое сделать, чтобы приободрить незваную гостью.

– О! А! Хочешь пить? – брякнул он первое, пришедшее на ум.

Увидев ее слабую улыбку, осмелел:

– У меня есть холодная кола. Там, в холодильнике. Сейчас принесу.

Джекс взяла из его рук банку холодной кока-колы, а он уже говорил, сам не понимая, откуда берутся слова. Наверное, из прошлой жизни до Чумы. Когда он еще не был Роботом.

– Не переживай, все наладится. Можешь на меня рассчитывать, я помогу тебе.

Она так доверчиво смотрела на него, что Робот тут же пожалел о своих словах. Но сказанного, как ни крути, не воротишь.

После того как Джекс ушла, воздух в гараже еще долго пах ею. Робот пытался сосредоточиться на солнечной батарее для нового ребенка, но крошечные детали то и дело валились из его рук. Потеряв терпение, он взялся за ветряной механизм, но и тут работа не пошла. Испортив моток проволоки, он плюнул и вышел на улицу.

Даже вымыв руки холодной водой, он ощущал ее теплое рукопожатие. Стоя на пороге гаража, Робот задумчиво изучал пустую улицу. Солнце уже садилось, и фонарные столбы отбрасывали длинные тени.

Когда на землю спустились сумерки, он внезапно отчетливо ощутил, что что-то произойдет. Прохладный синий вечерний воздух был пропитан напряжением. Улицы ждали тайного сигнала, и он ждал с ними. Но ничего не произошло. Просто село солнце.

ГЛАВА 14

Ученый был удивлен и обрадован, когда Джекс зашла навестить его. Сразу засуетившись, он выставил на стол перед ней мятный чай и печенье в круглой жестяной коробке.

– Ну, конечно, печенье немного… м-м-м… жестковатое, но ничего, вполне сносно. Нашел больше дюжины упаковок в «Мэйсис». Ешь, не стесняйся.

Примостившись на краешке деревянного стула, Джекс взяла предложенное угощение и отгрызла кусочек.

– Я уж думал, ты и не зайдешь, – вздохнул Ученый.

– Город сам привел меня к вам, – ответила Джекс. – Я шла, шла и внезапно оказалась здесь. Решила, надо зайти.

– И правильно решила, очень рад тебя видеть! Итак, нравится тебе у нас?

Джекс неопределенно пожала плечами.

– Ну… много новых знакомых.

– Разве это плохо?

– Нет, наверное. Все хотят поговорить, о чем-то расспросить.

– Думаю, ты скоро поймешь, что большинство людей здесь очень дружелюбны, – мягко сказал Ученый.

Девушка задумчиво грызла печенье.

– Я не очень-то в этом разбираюсь. У меня никогда не было друзей. Мы всегда были вдвоем… я и мама.

Ученому неприятно резануло ухо отсутствие грусти в ее голосе. Она лишь констатировала факт. Похоже, девушка смирилась с одиночеством.

– Наверное, мама была тебе другом? Джекс покачала головой.

– Ну… не знаю. Она заботилась обо мне, но мы никогда не разговаривали ни о чем. Мне сложно привыкнуть ко всему этому вашему… дружелюбию.

– Уверен, пройдет немного времени, и ты привыкнешь. Ученый разглядывал девушку, вспоминая слова мисс Мигсдэйл. Да, его подруга в чем-то, безусловно, права. Есть в этом ребенке что-то от дикой природы. Немного застенчивая, немного опасная.

– В конце концов, не так это и сложно – быть друзьями. Друзья делают то же, что и мы сейчас, – встречаются, болтают о всякой всячине, пьют чай.

– Да? – Джекс удивленно подняла голову. – То есть, что же получается – мы друзья?

Ученый задумчиво погладил бороду и медленно ответил, тщательно подбирая слова.

– Думаю, ничто не мешает нам стать друзьями. Во всяком случае, ты уже не хватаешься за нож, так что мы на верном пути.

Девушка посмотрела на свой нож, затем снова на Ученого. Она выглядела немного смущенной. Сделав маленький глоток чая, нерешительно кивнула.

– Ну, наверное… Может, ты тогда расскажешь мне немного о Городе? Дэнни говорил, ты знаешь больше всех.

– Скажу без ложной скромности, так оно и есть. Сейчас я работаю над историей Города после Чумы, так что информации у меня скопилось предостаточно. Что именно тебя интересует?

Джекс не отрываясь смотрела в окно, на лице – выражение смутной тревоги. На улице визгливо перекрикивались две мартышки. Ученый почти угадал ее вопрос.

– Интересно, почему они повсюду ходят за мной? Иногда мне кажется, что они хотят мне что-то сказать, но я их не понимаю. Расскажи мне об этих обезьянах.

– О них я знаю много… чересчур много. Обезьяны – одни из главных действующих лиц истории Сан-Франциско после Чумы. Видишь ли, именно они принесли сюда эпидемию.

Девушка изумленно уставилась на него.

– Пожалуйста, расскажи поподробнее!

Лицо Ученого стало задумчивым, немного даже мечтательным. Раз в неделю он проводил занятия с детьми, перемежая скучные уроки чтения и арифметики увлекательными историями. Поэтому начало его рассказа Джекс было похоже на сказку.

– С незапамятных времен, задолго до Чумы, обезьяны жили в далекой стране Непал. Чтобы попасть туда, нам пришлось бы переплыть океан и пройти полконтинента. Высоко в горах Непала стоит монастырь. Многие считали его обитателей святыми. Первый монах появился на горе сотни лет назад. С тех пор место стало домом для них и обезьян.

Ученый прервался, чтобы отхлебнуть чаю. Джекс слушала, подавшись вперед, не сводя глаз с его лица.

– Даже когда остальной мир сотрясали жестокие войны, в монастыре царил мир. Легенда гласила, что хранителями его были именно обезьяны. Непальцы верили, что, когда обезьяны покинут монастырь, мир воцарится на всей земле. А ты знаешь, что до Чумы люди воевали друг с другом?

Он вновь замолчал, раздумывая, стоит ли попробовать объяснить Джекс, что такое «холодная война». Противостояние наций, гонка вооружений, угрозы и контругрозы, саммиты – все это казалось таким далеким и утратившим смысл даже ему, что же говорить об этой девочке, рожденной уже «После»? Он еще хранил смутную память об опасности, о страхе смерти, как хранил память о книгах, прочитанных в детстве, но вряд ли Джекс пойдет… Поэтому он решил не вдаваться в подробности.

– Понимаешь, мы все боялись погибнуть в войне. Люди поняли, что еще одна война станет последней и победителя в ней не будет, поэтому начали объединяться в разного рода партии, борющиеся за мир. Интернациональное пацифистское движение набирало силу, десятки мелких групп из множества стран объединяли свои усилия. Символом новой веры стала обезьяна. Никто не помнит, как это произошло, кто первый это предложил, но так случилось. Борцы за мир хотели привезти «хранителей» из Непала, зоопарки всех стран мечтали заполучить пару обезьян, дети отдавали карманные деньги на строительство вольеров, музыканты устраивали благотворительные концерты… Казалось, люди готовы жить в мире.

Обезьян привезли в Сан-Франциско, Вашингтон, Москву, Токио, Париж, Лондон… Везде их чествовали как вестников новой жизни, жизни без вражды и ненависти. В нашем городе люди выстраивались в длиннющие очереди, чтобы увидеть животных, мэр объявил день официальным праздником.

Ученый замолчал, воскрешая в памяти надежду и радость, которые витали тогда в воздухе. В тот день он взял отгул на работе и присоединился к толпе. Он, конечно, не верил во все эти легенды, но как же ему хотелось поверить!

– Что было дальше?

Вопрос Джекс вернул его в настоящее.

– Обезьяны и в самом деле принесли мир. Но не так, как мы все ожидали. Началась эпидемия. Люди умирали сотнями, тысячами. Болезнь распространялась…

Он заметил, что сжимает кулаки, и попробовал расслабиться. Воспоминания о том времени всегда будут причинять ему боль. Сначала умерших хоронили по всем правилам. Через несколько дней измученные представители властей приняли решение сжигать трупы. Дым крематориев смешивался с туманом и гулял по опустевшим улицам.

– Мы очень быстро поняли, что Чума попала к нам с обезьянами. Переносили ее блохи. Но все равно было поздно. Людям зараза передавалась воздушно-капельным путем, как обычная простуда. Болезнь не поддавалась лечению. А когда она закончилась, наступил мир. Как же иначе? Воевать стало некому.

Джекс не отрываясь смотрела в окно, за которым две мартышки копошились друг у друга в шерстке.

– Почему же они до сих пор в Городе? Ученый пожал плечами.

– Наверное, кто-то выпустил их из вольеров. В конце концов, они ни в чем не виноваты. Они принесли мир, легенда не обманула. Просто мы ожидали другого, за это и расплачиваемся по сей день.

Девушка кивнула, по-прежнему не отрывая глаз от шустрых животных.

– И все-таки почему они везде ходят за мной?

– Очень любопытные, знаешь ли. Наверное, им интересно, кто ты и что затеваешь.

– Может быть. Может быть, ты прав.

Поговорив с Ученым, Джекс вернулась домой. Сидя в кресле рядом с дверью, она терпеливо дожидалась прихода Дэнни-боя. Солнце уже садилось, и на улицы опустились сумерки. На востоке небо было прозрачно-синим, на нем уже появился туманно-белый серп молодой луны. Воздух наполняло предвкушение наступающей ночи.

Неподалеку, в старой машине, затеяли веселую возню две обезьяны. Стекла были выбиты уже давно, и шустрые зверьки гонялись друг за другом, то выскакивая на улицу, то скрываясь в салоне. Затем та, что покрупнее, принялась лупить невесть откуда взявшейся палкой по капоту машины, а вторая с упоением взялась корчить рожи в боковое зеркало. Джекс лениво усмехнулась. Объяснения Ученого все равно не помогли ей понять этих животных. Они явно наблюдали за ней. Казалось, они знают то, что ей неведомо. Может быть, хотят рассказать, но не могут, а может, хранят тайну и просто дразнятся.

В руках Джекс привычно сжимала стеклянный шар. Время от времени встряхивая его, девушка любовалась золотым дождем над Городом.

Возвращаясь из библиотеки, она навестила Тигра. Он наконец-то снял ее повязку и торжественно объявил, что рука как новенькая. С одной стороны, девушка с радостью освободилась от повязки, стесняющей движения, с другой – со смутной тревогой осознала, что провела здесь уже очень много времени. Может, слишком много?

Джекс вновь вгляделась в миниатюрную копию Города в шаре. Она привела ее сюда, но вряд ли смогла бы удержать. Задача по плечу только оригиналу, самому Городу, чьи улицы она исследовала столько недель. Она не могла уйти. Девушка с удивлением осознавала, что принадлежит Сан-Франциско.

Заслышав звоночек велосипеда Дэнни, девушка поставила шар на обочину и выскочила на тротуар, чтобы встретить друга. Увидев ее, он радостно помахал рукой.

Джекс отвлек громкий и как будто встревоженный визг мартышек. Обернувшись, она успела заметить, как одна из них метнулась к креслу и схватила с земли шар.

– Эй! А ну, поставь на место!

Девушка кинулась к ней, но проворная обезьяна юркнула к стене отеля, по дороге уронив шар. Хрупкое стекло, ударившись об асфальт, рассыпалось на множество осколков. Вредная мартышка, усевшись на карнизе, разразилась крикливой бранью.

Джекс растерянно смотрела на золотую россыпь, покрывающую асфальт под ее ногами. Сев на корточки, она подняла крошечную модель Города. Дома оказались всего лишь крашеными кусками пластика. В крошечных щелках все еще виднелась золотая пыль. Город был намного меньше, чем казалось сквозь выпуклое стекло. Она ожидала другого. Совсем другого.

ГЛАВА 15

На следующий день начался цветочный дождь. Маленькие бесстебельные золотые цветочки, размером с ноготь мизинца, покрывали улицы, кружились в воздухе. Утром Джекс разбудило их легкое постукивание в окна.

Девушка распахнула окно, высунулась по пояс наружу и, почти выворачивая шею, задрала голову вверх. Золотой цветочный дождь шел из серенького неба, скучного и невыразительного.

Внизу на улице, по колено в цветах, стоял Дэнни. Чуть дальше Томми с одной из сестер затеял ожесточенное цветочное сражение, швыряя в нее полные пригоршни ароматных бутонов. Джекс окликнула Дэнни, и он широко улыбнулся ей:

– Спускайся скорее!

Девушка смахнула с подоконника слой желтых цветов, и они, кружась, опустились ему на голову.

– Я пойду на крышу! – крикнула она и побежала к лестнице.

Цветочное одеяло укутало Сан-Франциско. Первые робкие лучи солнца начали пробиваться сквозь серые облака, но дождь не прекращался. Джекс свесилась за край крыши. Золотые бутоны были повсюду – между бобовых грядок, на машинах, на фонарных столбах.

Девушка легла на цветочное покрывало. Цветы падали на ее лицо, тело, и она наслаждалась сладким свежим ароматом свежесрезанной травы. Услышав шаги Дэнни на лестнице, она окликнула его и, когда он приблизился, нетерпеливо указала в небо:

– Смотри скорее, как свет отражается в них! Он лег рядом и тоже уставился вверх.

– Как ты думаешь, если долго так лежать, нас засыплет полностью?

Дэнни не отвечал. Они лежали рядышком, чувствуя тепло солнечных лучей на лице и тепло друг друга. Молодой человек нашел среди цветов ее руку. Она не сопротивлялась. Цветы почти невесомо касались ее лица, как поцелуи, оставляя после себя нежную пыльцу и запах весны. Тепло пальцев Дэнни, когда он аккуратно смахивал бутоны, оставалось на щеках, лбу, подбородке. Нежные руки убирали лепестки с ее тела. Он провел пальцем по ее шее вниз, очертил ключицы.

Джекс не двигалась. «Наверное, цветы падают с солнца», – думала она. Солнечный свет, волшебный дождь и руки Дэнни стали для нее частями необыкновенного момента. Она отвечала солнечным лучам, нежным лепесткам и Дэнни. Ушло тревожное напряжение, заставлявшее ее отдергивать руку, когда он пытался коснуться ее.

Дэнни расстегнул пуговицы на ее фланелевой рубашке. Джекс, полуприкрыв глаза, удивлялась, откуда это тепло в ее груди – от солнца, от его нежных рук или исходит изнутри? Она толком не помнила, как они избавились от одежды, таким естественным казалось прикосновение мягких листьев к их обнаженным телам. Гладкая кожа Дэнни пахла пыльцой, ее пальцы, гладящие его волосы, чувствовали золотые лепестки.

Он замер, долго-долго глядя в ее лицо.

– Я не хочу, чтобы тебе было больно.

Девушка даже удивилась, но отвечать не стала, только притянула его голову к себе, чтобы поцеловать. Его губы были везде, на ее лице, на ее груди, на ее животе, пока наконец нежное тепло не сменилось жаром. Дэнни прижался к ней. Джекс остро, почти до боли, чувствовала каждое его движение, теплую крышу под своей спиной, цветы на своем теле. Когда он вошел в нее, девушка только тихонько застонала. Ее окружало тепло.

Потом они лежали рядом, засыпанные цветами, и Джекс прислушивалась к биению его сердца. Ей казалось, что в ее теле отдается мощными толчками пульс Города. Сан-Франциско обнимал ее, грел в мощных объятиях. Ветер, гоняющий золотые бутоны по улицам и обдувающий ее горящие щеки, был его дыханием. Нервы Города пронзали ее тело, уходили в крышу, в дома, в бесконечное полотно улиц. Никогда ей не было так хорошо и покойно.

Сквозь дрему девушка услышала странный звук, похожий на шум воды в реке. Внезапно испугавшись, она поняла, что слышит хлопанье крыльев. Ангел был рядом. Джекс хотела бежать, но не могла. Паутина улиц опутала ее ноги, громадины домов пригвоздили к крыше – Город не разрешал уйти. Было трудно дышать. Разозлясь на собственную панику, она распахнула глаза, чтобы увидеть Ангела, увидеть свой страх.

Дождь прекратился. Над ними раскинулось чистое голубое безучастное небо. Дэнни спал, подложив одну руку себе под голову, другой крепко прижимая девушку к себе. Золотые цветы начинали вянуть.

Джекс осторожно высвободилась из его объятий и встала. Некоторое время она смотрела на его лицо – во сне он улыбался.

Она хотела лечь рядом с ним, погладить его руку, разбудить и попросить обнять покрепче. Девушка знала, что если ляжет сейчас – останется с ним, пока он не проснется. Она также знала, что, если, проснувшись, он попросит ее остаться, она останется. Джекс это пугало. Пугало и то, что Город отдалился от нее, разжал объятия.

Девушка собрала разбросанную Одежду и быстро оделась. Последний раз оглянувшись, скользнула к лестнице. Несколько ступенек – и она на улице. Девушка понятия не имела, куда собирается идти, но знала, что идти надо. Взяв велосипед, она направилась к Сивик Сентер Плаза.

Ученый сидел на ступеньках библиотеки, внимательно изучая полузавядший золотой цветок через лупу. Увидев ее, он радостно замахал рукой, и Джекс остановилась. На коленях у него была разложена толстенная книга, еще штук семь-восемь валялись на ступеньках.

– Не могу найти ничего подобного ни в одной из книг! – чуть ли не с восторгом закричал он ей еще издали. – Эти цветы, очевидно, какой-то новый вид, но вот откуда они взялись? Хочешь, посмотри сама.

Джекс прислонила велосипед к фонарю и села рядом с Ученым. Через увеличительное стекло цветок казался огромным. Она рассматривала темные прожилки на лепестках, пыльцу размером с булыжник и собственные пальцы, похожие на гигантские розовые горы с черными трещинами.

– Куда едешь? – спросил Ученый.

Она пожала плечами. Лучше бы он этого не спрашивал. Понимая, что Ученый ждет более определенного ответа, девушка избегала смотреть на него, притворяясь полностью захваченной изучением бутона. Почему, интересно, нельзя просто оставить ее в покое? Зачем задавать всю эту кучу вопросов, ответа на которых она, даже при всем желании, все равно не может им дать? Джекс смяла бутон и кинула его на ступеньки.

– Тебя что-то расстроило? В чем дело?

Она снова уныло пожала плечами, понимая, что отделаться от Ученого будет непросто.

– Дэнни-бой боится, что ты исчезнешь, с самого твоего первого дня в Городе. А ты все здесь. И я очень рад. Оставайся. Здесь твое место.

Девушка устало вздохнула.

– Город дал мне имя. До прихода сюда я так и жила… безымянная.

Он кивнул, но казалось, ждет чего-то большего. Джекс резко встала и протянула ему лупу.

– Ладно, мне пора.

Она не оглянулась. Велосипед ехал по Фелл-стрит к океану, сминая шинами золотые цветы. Джекс заметила, что на окраине дождь был намного слабее, всего несколько бутонов тут и там.

Девушка долго сидела на волнорезе, наблюдая, как волны яростно разбиваются о берег, отступают, но только чтобы вернуться с новой силой. Сняв туфли, она бродила по песку, а вода в своей вечной нерешительности лизала ее ступни и снова убегала.

Океан успокаивал ее. Бесконечная линия горизонта, крики чаек, запах водорослей мирили ее с жизнью.

Опустившись на мокрый песок, Джекс начала создавать свой Город. Длинная диагональ образовала Маркет-стрит. При помощи прибитых волнами щепок над ней поднялись небоскребы центральной части Города. Она терпеливо прорисовывала лабиринты улиц районов Мишн, Вестерн, Ричмонд, Хаит, Сансет. Из влажного песка Джекс вылепила Ноб-Хилл и Сутро. Обгоревшие палочки, найденные на месте старого костра, служили материалом для районов, пострадавших от пожара. Кусочки битого стекла символизировали Оазис Света.

Солнце стояло в зените, но девушка не замечала. Когда Песок высох, она начала носить к своему произведению воду в ржавой консервной банке, валявшейся рядом. Водоросли стали зеленью парка Золотые Ворота. Сразу за районом Сансет она вырыла небольшую канавку, обозначающую край Города. Наконец Джекс изобразила пляж, на котором находилась.

Противный липкий страх, охвативший ее на крыше геля, отступил. Не то чтобы он совсем пропал – слишком четко Джекс помнила панику, перехватившую ее горло, – но по крайней мере казался сейчас незначительным и легко преодолимым. Она распрямила спину и потянулась. Тело затекло от долгого сидения на корточках, живот свело. Джекс вспомнила, что ничего не ела с утра, и почувствовала зверский голод.

Вставая, она услышала вновь шум крыльев, но лишь улыбнулась. Над крошечным Городом, ее Городом, пролетала чайка. Страх ушел.

– Привет, Джекс!

Оглянувшись, девушка увидела мисс Мигсдэйл, спешащую к ней через пляж.

– Дорогая, как я рада тебя видеть! Только что была в библиотеке, Ученый говорит, что Дэнни-бой повсюду тебя ищет.

Девушка снова потянулась и ничего не ответила. Журналистка тем временем внимательно изучала песочный город.

– Какая красота! Наверное, не один час потратила не работу?

Джекс посмотрела на солнце, клонящееся к горизонту.

– Да, думаю, много часов.

Мисс Мигсдэйл внимательно смотрела на нее, как будто не решаясь спросить.

– Что же повергло тебя реализовать столь солидный… м-м-м… проект?

Девушка счастливо улыбнулась, раскинув руки.

– Ваш Город слишком велик для меня. Хотелось сделать что-то моего размера.

Собеседница приняла объяснение крайне серьезно Кивая, она заметила:

– Создавая что-то, ты получаешь над ним контроль Магия, но разумная.

Джекс бросила последний взгляд на свой Город. Если мисс Мигсдэйл нужно объяснить все на свете, что ж, она не против. Главное, что Город больше не давит на нее. Улыбнувшись, она подумала о Дэнни.

– Я пойду, пожалуй.

Попрощавшись с немного озадаченной журналисткой, девушка зашагала к велосипеду, чувствуя необычную, но такую приятную легкость.

Той ночью Дэнни-бой, вернувшись, увидел Джекс, спящую на большой кровати. Он лег рядом, обнял ее и осторожно поцеловал. Она ответила.

Они снова занимались любовью, возвращая себе волшебство цветочного дождя теплым летним днем. Тогда же Джекс поняла, что магия не осталась в том удивительном дне, а поселилась в ней. Достаточно единственного прикосновения Дэнни, и она вновь почувствует себя покрытой нежными цветочными лепестками.

Девушка лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к тихому дыханию мужчины. Он спал на спине, подложив одну руку под ее голову. Ей никак не удавалось понять, как он может спать вот так спокойно, будучи полностью беззащитным? Когда она ворочалась, он даже не просыпался. Джекс же, напротив, просыпалась от малейшего шороха, малейшего движения. Она гладила его руки, плечи и наконец решила, что все к лучшему. Коль скоро они спят вместе, она защитит его в случае опасности. В ту ночь ей снилось что-то теплое и очень счастливое.

Первые лучи рассвета разбудили Дэнни. Джекс спала рядом, свернувшись в комочек, прикрыв руками голову. Интересно, подумал он, разглядывая ее скрюченную позу, как она вообще умудряется заснуть и расслабляется ли она когда-нибудь полностью?

«Да, я ей нужен», – решил он, глядя на серьезное личико. Он может доказать ей, что жизнь – не только борьба за выживание, что можно позволить себе радоваться и наслаждаться.

«Я всегда буду тебя защищать, – думал он, обнимая худенькое тело. – Здесь ты в безопасности».

ГЛАВА 16

Яркое утреннее солнце пробивалось сквозь пыльные окна библиотеки. Потянувшись на узкой раскладушке, Ученый зевнул и потер глаза. Тело ломило. Вчера он засиделся допоздна, штудируя древнекитайские записи. На протяжении последних нескольких лет он серьезно изучал письменность Древнего Китая, в частности, наречие, на которое в семнадцатом веке с санскрита было переведено множество работ.

Текст, который прошлой ночью захватил его по-настоящему, назывался «Средоточие совершенной мудрости». Сравнив китайский перевод с оригиналом на санскрите, Ученый пришел к выводу, что переводчик ошибся всего в двух иероглифах, которые тем не менее полностью искажали первоначальный смысл произведения. Обнаружив ошибку, исследователь, удовлетворенный, смог наконец заснуть.

Свесив ноги с кровати, он поморгал на свету и неторопливо побрел в читальный зал. На письменный стол падал луч солнца. Ученый неодобрительно осмотрел ворох древних текстов среди наваленных горой словарей и внезапно насторожился. На фоне рабочего беспорядка выделялась аккуратная стопка книг. Прошлой ночью ее на столе не было. Верхняя книжка, тоненькая брошюрка, была открыта на середине.

Ученый растерянно оглянулся. Все остальные вещи в комнате были на своих местах. На ящиках с карточками каталога мирно дрыхли пожилые кошки.

Пожилой мужчина приблизился к столу и наклонился к верхней книге из таинственной стопки. Это был сборник эссе, переведенных с китайского. Брошюрка была открыта на тексте «Искусство войны» Сунь-Цзы. Ученый осмотрел все книги: «Избранное» Мао Цзэдуна, «Настольная книга по ведению партизанской войны в городских условиях», «История партизанских войн», «Рецепт анархии» и, наконец, «Методы ведения партизанской войны» самого Че.

В комнате пахло кошками и было тепло, скорее даже душно, но у Ученого по коже пополз неприятный липкий холодок. Выходит, все решено, выбора не оставлено? Вся беда в том, что он совсем не военный человек. Конечно, в юности ему приходилось драться по пьяной лавочке, с кем не случается, но, повзрослев, он взял за правило избегать насилия. И потом, он уже почти старик, ему не по силам встать во главе войска. Единственное, на что он годен, – стать советником молодого, полного сил лидера.

Вздохнув, Ученый отвернулся от стола, повесил на шею полотенце, нагнулся за эмалированным ведром и зашаркал вниз, на улицу. Рядом с библиотекой протекал ручей, в котором Ученый обычно умывался. Вот и сейчас он присел на корточки, распугав маленьких изумрудных лягушат и серебристых мальков, и принялся обливаться ледяной прозрачной водой, ухая и отфыркиваясь. Вытершись насухо полотенцем, тщательно расчесал свои длинные седые волосы, жмурясь на ярком солнце. Здесь было так тихо, так покойно бормотал что-то ручеек, что Ученый почти забыл об утреннем происшествии.

Дел, однако, было много. Наполнив ведро свежей водой, он неохотно поплелся назад, в читальный зал. Поставив чайник на керосиновую плитку, Ученый надолго задумался. Мирный и домашний звук – свист закипающей воды – вывел его из оцепенения. Напившись мятного чаю и позавтракав бутербродами с сыром, он снова впал в задумчивость. Да, кажется, больше оттягивать некуда, придется приступить к штудированию книг. Надо признать, после того, как мисс Мигсдэйл нашла то послание в бутылке, он ждал этого.

Налив вторую чашку чая, старик вернулся к письменному столу и сел за книги.

Неплохие советы, подумал Ученый. Книга, похоже, заинтересует его. Он продолжал читать, прихлебывая чай. Пожилая кошка лениво прыгнула к нему на колени и замурчала. Надо признать, в тексте была какая-то жестокая грация, изощренная логика, поднимающая партизанскую войну от уровня простого истребления людей людьми до философии, почти поэзии. Наверное, ничего странного в этом нет. Китайские генералы были поэтами в не меньшей степени, чем воинами.

Ученый закончил с эссе и взял в руки «Избранное» великого Мао. Что ж, придется посидеть. Кто знает, может, ему и вправду удастся подготовиться к войне.

Джекс медленно наносила нежно-голубую краску на перила. В начале недели Дэнни-бой и Робот соскребли с частей моста остатки облупившейся эмали и ржавчины, но все равно поверхность металла осталась неровной, краска никак не хотела ложиться ровно, забиваясь в мелкие трещинки и образуя комки.

Погода стояла ясная и теплая, идеальная для работы. Принять участие в проекте согласились тридцать пять человек, Джекс была знакома со всеми. Легкий ветер доносил до девушки обрывки их разговоров и смех от Северной башни. Помощники отлично ладили между собой, перекидывались шутками-прибаутками во время работы делились едой и вином во время перерывов и разговаривали, разговаривали обо всем – о прошлом, будущем, о своих планах, об общих знакомых. Гамбит, раскрашивающий верхнюю часть основной перекладины, явно испытывал наверху недостаток общения и, свешиваясь вниз, то и дело орал что-то о музыке, которую ветер играл в верхних перекладинах моста:

– Эй, вы слышите? Нет, что, серьезно не слышите? Это ж чистая квинта!

Внизу мисс Мигсдэйл, которая раскрашивала нижнюю часть моста, отмахивалась от него, во весь голос декламируя стихи. На дальней башне звонкая Мерседес перешучивалась по-испански со своими помощниками. У Джекс, привыкшей к тишине и уединению, раскалывалась голова. Поэтому, промучившись полдня, она решила выбрать для себя отрезок моста как можно дальше от не в меру шумных художников. Это оказалось место, равноудаленное от обеих башен, где главная перекладина сначала ныряла к дороге, а затем вновь грациозно взмывала вверх. Рядом с девушкой примостилась мартышка что-то беспрерывно бубнившая целый день. Зверек преследовал девушку с утра, вместе с ней шел из Города до моста и теперь внимательно наблюдал за ее работой. По крайней мере, думала Джекс, гвалта от нее меньше, чем от остальных обитателей Сан-Франциско.

На южной башне бригада Мерседес создавала замысловатый узор из пересекающихся треугольников темно-синего, бирюзового и ярко-голубого оттенков. На одной стороне Северной башни раскачивался на альпинистском канате Змей. Разрозненные поначалу линии уже начинали складываться в изогнутую спину огромного дракона; огромный чешуйчатый хвост обвивал башню. Сейчас артист прорисовывал бледно-синей краской узкую голову, вися в двадцати футах над землей, где стоял Дэнни, и, сложив ладони рупором, выкрикивал инструкции и советы.

Джекс пробовала сначала разбирать слова, но ветер доносил до нее отрывки, столь же бессмысленные, как крики чаек или тявканье морских львов. Основание той же башни досталось Лили, которая распыляла ярко-бирюзовую эмаль из промышленной малярной машины. Разглядеть узор пока не получалось.

Обезьянка опять закричала что-то. Джекс так привыкла к шуму, что даже не обратила на нее внимания. Кроме того, она не требовала ответа, не вглядывалась пристально в ее лицо, не расспрашивала, как делали все обитатели Города. Пусть себе верещит.

– Знаешь, мне уже немного надоело красить, – доверительно пожаловалась она мартышке.

Та склонила голову набок и снова что-то залопотала.

– Извини, ничего не понимаю! – сообщила Джекс и обмакнула кисточку в краску.

Подняв голову, она увидела, что ее подруга карабкается вверх по перекладине всеми четырьмя лапами, задрав хвост. Преодолев около 15 футов, мартышка замерла и поглядела на девушку, как будто подбадривая.

Джекс бросила взгляд на Дэнни и остальных артистов. Все занимались своим делом, никто не смотрел в ее сторону. Положив кисточку на край банки с краской, девушка забралась на перекладину и начала подниматься вслед за обезьяной. Два тонких проволочных каната, натянутых вдоль перекладины, служили ей ненадежной опорой. Мартышка стремительно поднималась. Ее, как и Джекс, видно, манило прозрачное и кажущееся таким близким небо.

Путь к небу занял много времени. Ветер раскачивал канаты и раздувал куртку Джекс, как будто хотел схватить ее и унести вдаль, как маленькое облачко. Под ней волновался океан, поднимая белые гребни волн, как будто желая схватить ее, удержать. Мартышка то и дело оглядывалась, проверяя, не отстала ли спутница.

На полпути вверх Джекс остановилась. Странно, она не испытывала страха, хотя не собиралась забираться так высоко. Снизу художники махали ей. Она помахала в ответ и поняла, что не хочет возвращаться. Не сейчас. Пока хотелось насладиться ветром на лице.

На подходе к башне подъем стал круче. Под ногами хрустела облупившаяся краска, как осенние листья в парке Золотые Ворота. Один раз девушка оступилась, нога заскользила, в воздухе закружились оранжевые кусочки эмали. Мартышка молниеносно обернулась и замерла. Джекс изо всех сил схватилась за канат и восстановила равновесие. Руки замерзли и не чувствовали проволоки. Пролетающая мимо чайка что-то прокричала. Разобрать слова было невозможно, но сомнений не было – это предупреждение.

Верхушка башни сверкала, до блеска отполированная ветром. Перекладина проходила, касаясь вершины башни, чем-то похожей на гнездо. Джекс забралась вовнутрь и села, подтянув колени к груди, чтобы согреться. Сбоку к ней прижалась теплым тельцем обезьяна.

– Да, высоко мы забрались, – сказала девушка, но зверек не ответил.

Слева начинался океан, мощный и вечный. Справа лежал Сан-Франциско, казавшийся таким же маленьким, как город в стеклянном шаре. Если захотеть, можно взять его в руки и согреть в ладонях.

Она была одна. Стихли голоса артистов, крики чаек и лай морских котиков. Тишина, только шумит в ушах ветер. Рассматривая Город внизу, Джекс ощутила пустоту. Вернее сказать, ощутила вновь – первый раз странное чувство посетило ее, когда она слушала разговоры артистов между собой.

«Я здесь уже пару месяцев, но так и не нашла маму. Город водит меня, водит, да все не туда, куда мне действительно надо», – горько думала девушка.

Она легла на вершине башни. Небо над ней было в точности того же цвета, что и шелковая ленточка, которой она заплела волосы мамы, прежде чем опустить в могилу. В глазах защипало. Мама умерла. Джекс давно это поняла, но заперла это знание где-то глубоко в своем сердце. Пора наконец посмотреть правде в лицо. Ангел может привести ее в лучшем случае к призраку матери, не больше.

Порывы ветра сдували слезы с глаз девушки. Но прозрачные капли в воздухе превращались в маленьких синих бабочек, которые изо всех сил трепетали крыльями, чтобы вернуться к Джекс, спрятаться в складках ее одежды. Бабочки садились на руки, лицо, щекоча холодную кожу крошечными лапками. Вокруг мест, где лапка касалась ее, начинало расходиться живое тепло.

Девушка не могла остановить слез. Она толком не понимала, почему плачет. Из-за мамы? Из-за Города? Слезы текли, она хотела вытереть их рукой, но почувствовала, как из-под пальцев разлетаются бабочки-малышки. Джекс привстала и увидела, что окружена уже облаком крошечных созданий, которые задевают крыльями ее лицо, кружатся в воздухе и опускаются на мост, скрывая пушистыми синими телами облупившуюся оранжевую краску. Вскоре бабочки сидели так плотно, что их радужные крылья перекрывали друг друга, слегка трепеща от ветра.

Слезы иссякли. Глаза болели, как всегда бывает, если плакать долго.

– Джекс! – Встревоженный голос Дэнни-боя эхом разнесся где-то внутри башни.

Послышался скрип, и позади нее открылся люк. Не говоря ни слова, Дэнни подошел к ней и обнял. Она не отстранилась. Его тело, разгоряченное подъемом и пахнущее краской, согревало и успокаивало. Только обезьянка визгливо раскричалась, очевидно, рассерженная вторжением. На волосы Дэнни опустилась последняя синяя бабочка.

– Ты в порядке?

– Да, все хорошо.

Джекс опустила глаза и посмотрела на мост. Он весь переливался оттенками синего, цветом шелковой маминой ленты, вечернего неба и… крыльев синих бабочек.

Фермер из Марина, направляющийся к Даффу, чтобы обменять урожай своего огорода на инструменты, остановил свою повозку возле первой башни Золотых Ворот. Задрав голову, он ошарашенно разглядывал гигантского синего дракона, обвивающего башню.

– Вот черт! Нет, ну ты глянь! Раскрасили весь мост! Синим, подумать только!

Его десятилетний сынишка уже спрыгнул с козел и бегал вокруг башни, разглядывая узоры.

– Папа, это бабочки! – закричал он.

– Что еще за бабочки? – заворчал фермер, слезая с повозки и подходя вплотную к башне.

Вблизи было видно, что на поверхности как будто нарисованы тысячи бабочек. В местах, где крылышки чуть расходились, проглядывала оранжевая краска; где два крыла перекрывали друг друга, синий цвет был насыщеннее. На свету цвет переливался и как будто трепетал.

Заскорузлым от работы пальцем фермер поскреб поверхность. Краска не отколупывалась.

– Папа, смотри! – закричал мальчик, указывая на живую бабочку, греющуюся на солнышке.

Сложив ладони лодочкой, он накрыл насекомое.

– Чушь какая, – пробормотал отец, – давай пошли отсюда.

Ребенок неохотно разжал ладошки, выпустил бабочку и поплелся за отцом к повозке. Бабочка затрепетала крыльями и, выискав на башне место, где все еще виднелась оранжевая краска, опустилась на него и замерла.

Повозка тронулась в путь. Фермер долго еще не мог успокоиться, бормоча:

– Те, кто тут живет, законченные психи. Хотя чему удивляться, так было всегда.

Ребенок не слушал. Он думал о бабочках и улыбался. Хотя не скроем, фермер, по самому себе неясным причинам, вдруг подумал, что жизнь, как ни крути, хороша.

ГЛАВА 17

Роуз Малони выросла в Ричмонде, всего в нескольких кварталах от церкви святой Моники. Каждое воскресенье мама водила ее к мессе. Отец работал в строительной конторе и слишком много пил. Попойки неизменно сопровождались жгучим раскаянием. В раскаянии он был отчаянно щедр – его компания отремонтировала крышу церкви, починила течи в водопроводе и электропроводку.

Детские воспоминания Роуз неразрывно связывались с полированными скамьями, святой водой, разноцветными витражами, в которых каждый кусочек мозаики сверкал и переливался, как драгоценный камень. Когда девочка подросла, ее отдали в церковную школу, где она проводила дни под бдительным оком тихих, одетых в неизменное черное монашек. На переменках школьники играли в классики, догонялки и вышибалы во внутреннем дворике, под сенью собора.

Когда началась Чума, Роуз было тридцать девять. Она все еще жила в доме родителей, так и не выйдя замуж. Это была худая женщина с квадратным лицом и волосами неопределенного цвета, который парикмахер ее матери называл мышиным. Тот же парикмахер, кстати, стриг и саму Роуз. Он делал ей прическу, которая очень шла… правда, не ей. Ее матери. Работала Роуз секретарем в страховой компании – заполнение бланков, ведение папок, бумажки, бумажки. По субботам она преподавала катехизис в церковной школе. Иногда играла на органе на свадьбах.

Первым Чума унесла отца. На похоронах собралась половина прихода. Две недели спустя, когда хоронили мать, смерть стала делом обычным, народу на церемонии не было, ведь в каждой семье имелись свои покойники. Бледный священник изо всех сил старался утешить Роуз, бормоча что-то о Божьей воле, но, похоже, не мог успокоить даже самого себя.

Из всего прихода выжила она одна. Роуз по-прежнему ходила в церковь каждый день. Женщина садилась на скамью, смотрела на безмятежное лицо Христа в разноцветном свете витражей и вспоминала. Ей так не хватало болтовни с друзьями после богослужения, пикников по воскресеньям. Одно осталось по-прежнему: в церкви она находила покой. Здесь был ее дом.

Роуз заботилась о церкви. Каждое утро подметала мраморные полы собора, наполняла купели водой – не святой, конечно, но тут уж ничего не попишешь, – поливала цветы, росшие в ящиках у входа в собор. Последняя работа была самой любимой – ей всегда нравилось возиться с растениями.

Однажды в воскресенье, три недели спустя после Исхода, Роуз сидела в пустой церкви и смотрела на алтарь. Он казался таким пустым. Интересно, Господь стал бы возражать, если бы она украсила алтарь цветами и растениями? Она уже и сама склонялась к мысли, что не стал бы, как вдруг в собор впорхнул певчий дрозд, уселся на алтарь, склонил головку чуть набок и выдал трель такой невероятной красоты и чистоты, что у женщины перехватило дыхание. Это знак, решила она и приступила к выполнению задуманного.

Впрочем, начала она с малого. Под распятием появилось несколько горшков герани. Затем по бокам Роуз поставила плетеные корзины с английским плющом. Растения она взяла в больнице, почувствовав при этом легкий укол совести. Колебалась она недолго – идея была хорошая, а с совестью Роуз примирилась, оставив на столе в регистрации долговую расписку.

Окна в соборе теперь были широко распахнуты, пропуская под его своды свежий воздух, солнечный свет, а также воробьев и зябликов. Роуз кормила птиц, рассыпая на мраморном полу возле алтаря семена. Каждый день в церкви появлялось что-то новое: растение с мягкими листьями, которое их соседка называла Ползучим Чарли, в большом горшке; пластиковая реплика греческой урны с оливковым деревом и даже пальма, найденная в чьей-то гостиной.

Спустя год Роуз переехала в домик приходского священника, чтобы быть ближе к своему саду. Вокруг собора стояли бочки, где копилась дождевая вода – она необходима для поливки в сухие летние месяцы. У основания собора вился плющ. Когда небольшое землетрясение разбило пару окон, женщина вытащила все витражи – так было гораздо светлее. Цветы благоухали и разрастались, в ветвях щебетали птицы, которые вили гнезда на перекладинах распятия.

Дэнни-бой нетерпеливо ждал, пока Ученый рылся в справочниках по бабочкам.

– Может, такая? – спросил Ученый, протягивая книгу Джекс и тыкая пальцем в очередную фотографию голубой бабочки. – Размер вроде подходит, и цвет как ты рассказывала.

Девушка присмотрелась к картинке и в очередной раз отрицательно покачала головой.

– Цвет другой, посмотри на мост. Те гораздо темнее.

Ученый смиренно вздохнул и вновь погрузился в поиски. Последние несколько часов у него ушли на запись подробнейшего рассказа Джекс о произошедшем на мосту. Он справедливо рассудил, что подобное происшествие Достойно стать частью его «Истории». Но для научной Достоверности следовало определить, к какому виду относятся синие бабочки. Пока ничего не выходило, и даже сам Ученый потихоньку терял терпение.

– Ты точно уверена, что это была не моль? – спросил он.

– Ну… наверное, бабочки и моль не так уж различаются. Может быть, и моль.

Качая головой, исследователь взял с полки очередной том. Дэнни, не выдержав, оставил их одних изучать полный справочник по моли и вышел на улицу.

С самого утра моросил дождик. Небо по цвету напоминало мокрый асфальт. Молодой человек вдохнул полной грудью. С тех пор, как таинственные синие бабочки завершили их работу, он чувствовал легкое беспокойство. Нужен был новый проект.

От созерцания его отвлек звоночек велосипеда, и он увидел мисс Мигсдэйл, подъезжающую к нему со стороны Макалистер-стрит. Ее оранжевое пончо развевалось, придавая пожилой даме сходство с потревоженной тропической птицей, безуспешно пытающейся взлететь с бренной земли. Журналистка слезла с велосипеда на обочине, прислонила его к столбу и поднялась по ступенькам к библиотеке.

– Ох, привет! – произнесла она, слегка запыхавшись. – Хорошо, что ты здесь. Я приехала сообщить Ученому, что наш неугомонный друг Звездун прислал небольшой отряд на разведку к центру Даффа. Это серьезнее, чем шпионы, замаскированные под торговцев. Похоже, он не шутит.

Дэнни-бой ощутил волнение, почти похожее на радость. Впрочем, тут же взял себя в руки. Вроде как нехорошо радоваться тому, что призрачное вторжение начинает наконец-то приобретать осязаемые формы.

В фойе библиотеки мисс Мигсдэйл сняла пончо, забрызгав попутно каплями мраморный пол, и перекинула его через стойку охраны – сушиться. Вместе с Дэнни они поспешили наверх, где журналистка, задыхаясь, сообщила новость.

– Десять человек. Во главе – огромный темный парень, зовут Родригес. Похоже, они шли в обход и сделали приличный крюк – через Ричмондский мост к Золотым Воротам. Дафф говорит, что, по словам Родригеса, он вроде как не хотел стычек с Черными Драконами в Окленде, но вряд ли этому стоит верить. Даффу кажется, они просто не хотели идти напрямую через весь Город. Осторожные ребята, добавлю я.

Дэнни заметил, что Джекс хмурится. Он нежно обнял ее за плечи, но она даже не заметила этого.

– Дафф говорит, они расспрашивают о Городе. Родригес хочет встретиться с представителями местной власти.

Дэнни-бой и Джекс заговорили одновременно. Да и сказали одно и то же.

– Я пойду.

Журналистка вопросительно посмотрела на друга. Ученый поставил в разговоре точку.

– Пойдут все. Вместе мы представляем интересы большей части жителей Города, я не прав? Ну что, встали, пошли.

Как обычно, двор перед торговым центром Даффа был набит тьмой разношерстного люда – фермеры, торговцы, бродяги, просто подозрительные личности и жители

Города собрались для торговли. Шум, гам, ржание лошадей, разноцветные тенты и полная неразбериха.

Маленькая делегация пробиралась сквозь толпу, ведомая мисс Мигсдэйл. Журналистка останавливалась на каждом шагу, здороваясь с торговцами и вступая с ними в долгие беседы о семьях, последних новостях и всякой всячине. Увидев каменное выражение на лицах друзей, она резко обрывала разговор, поспешно прощалась, и они двигались дальше.

– Мисс Мигсдэйл знает здесь каждую собаку. Отсюда она получает все новости для своей газеты, – шепнул Дэнни Джекс.

Та мрачно кивнула, ничего не ответив. В правой руке девушка сжимала арбалет, левую положила на нож.

– С тобой все в порядке? – заботливо спросил у нее молодой человек.

– Я так надеялась, что они не придут… Жаль, но я была права.

– Тебе не обязательно идти. Хочешь вернуться в Город?

Она возмущенно взглянула на него.

– С ума сошел? Чтобы я сбежала? А что будет с вами? Эти ребята сожрут вас и не подавятся!

– Ну-у-у, ты нас недооцениваешь, – запротестовал молодой человек. – Я не удивлюсь, если…

– Ну да, конечно! – скептично протянула Джекс и свистом подозвала Изабель, которая аккуратно принюхивалась к корзине с вяленой рыбой. – Я иду с вами, и точка!

На крыльце одного из домов Даффа, куда их привела наконец мисс Мигсдэйл, босой солдат с упоением начищал черные ботинки.

– Извините, – вежливо произнесла журналистка. – Мы ищем человека по имени Родригес.

Солдат, мексиканец не старше Дэнни, бесцеремонно уставился на них. Эмоций темные глаза выражали не больше, чем черная блестящая поверхность его ботинка.

– Вы имеете в виду майора Родригеса? – лениво процедил он наконец.

– Ну… наверное.

– По какому вопросу?

Дэнни-бой физически ощутил, как напряглась Джекс, но промолчал. Мисс Мигсдэйл, очевидно, тоже решила игнорировать неприкрыто враждебный тон солдата.

– Насколько нам известно, он изъявил желание побеседовать с представителями Города.

– Вы, что ли, и есть представители? – Мальчишка снова оглядел группу, отметив оранжевое пончо пожилой женщины и заляпанный чем-то пиджак Ученого. – У вас тут так шутят? Да, дела у вас обстоят даже хуже, чем мы думали. А псина тоже представитель?

– Юноша, я не совсем понимаю, почему ваш тон… – начал Ученый, но его прервала Джекс.

Нацелив арбалет мальчишке в лоб, она жестко отчеканила:

– У нас нет времени на эти глупости.

Мексиканец дернулся – в тот же момент в деревянную стену чуть выше его головы с мерзким плотоядным треском вошла стрела. Солдат замер.

– Повторяю – у нас мало времени. Где Родригес?

Очень медленно Джекс вставила в арбалет новую стрелу, не сводя злых глаз с солдата. Дэнни заметил, что торговцы вокруг них притихли и внимательно наблюдают. Глаза мексиканца забегали, заметались по лицам и вновь остановились на Джекс. Уголки ее губ приподнялись в недоброй улыбке.

– Просто хотела привлечь твое внимание. Ну, так что?

– Сам виноват, нечего было хамить! – заметил один из фермеров.

– Да разве ж они по-другому разговаривают! – отозвался другой.

– Ну-ка, прекратите! – вмешалась мисс Мигсдэйл. – Просто передайте Родригесу… майору Родригесу, что мы здесь. Уверена, он с радостью нас примет.

Солдат, бросив начищенный ботинок, попятился к двери и исчез в доме. Дэнни положил Джекс руку на плечо и почувствовал ее дрожь.

– Спокойней, не нервничай. Все в порядке… пока по крайней мере.

На втором этаже на окне зашевелилась занавеска, как будто кто-то быстро выглянул на улицу. Через несколько минут вышел солдат – уже другой, обутый и с ружьем наперевес, – чтобы проводить их к майору, в небольшую гостиную.

Родригес оказался гладко выбритым мужчиной с короткой стрижкой. Пока Ученый представлял членов делегации, он улыбался, правда, улыбка не поднималась выше губ.

– Примите мои извинения за инцидент у входа. Признаться, я не ожидал представителей города.

Извинение прозвучало скорее раздраженно, нежели примирительно. Тем не менее Родригес обменялся рукопожатиями с Ученым, Дэнни и мисс Мигсдэйл. Джекс попятилась от него, сжимая в руках арбалет. Солдат, проводивший их в комнату, держал ружье наготове и не сводил с нее глаз. Майор жестом пригласил гостей присаживаться на диван.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – обратился он к девушке.

– Я постою.

Улыбка мигом слетела с Родригеса, но усилием воли он вернул ее на лицо и пожал плечами.

– Что ж, вам виднее.

Майор повернулся к Ученому, которого, очевидно, принял за лидера группы.

– Итак, какую часть населения города вы представляете?

Ученый откашлялся и начал:

– Разумеется, мы представляем сами себя. Все, что будет здесь сказано, мы передадим всем остальным. Видите ли, у нас не представительская форма управления. Скорее, мы используем модель городского самоуправления. Когда необходимо принять то или иное решение, жители нашего Города собираются и обсуждают проблему. Хотя, как ни странно, мало что затрагивает всех. Большая часть решений принимается более мелкими группами.

– Ясно. Но ведь вас назначили парламентерами?

– Да что вы, никто никого не назначал. Мы просто пришли, чтобы выяснить, чего вы хотите.

Родригес наморщил лоб. Что-то не сходилось.

– Так вы не официальная делегация?

– Смею вас уверить, более официальной вам в нашем Городе не найти. Вы согласны?

Ученый оглядел друзей. Дэнни пожал плечами, мисс Мигсдэйл кивнула и добавила:

– Более того, вряд ли вы найдете кого-нибудь, кто вообще станет с вами разговаривать.

– Поэтому, – подхватил Ученый, – мы даем вам шанс поговорить с нами и донести тем самым ваши пожелания до оставшейся части Города. Может, вы все-таки объясните, зачем приехали к нам?

Майор нервно заерзал на стуле, затем упрямо выпрямил плечи, как будто принял решение продолжать переговоры даже при таких странных обстоятельствах.

– Что ж, полагаю, вы слышали о деятельности властей Сакраменто по восстановлению единства нации. Жители Центральной равнины под предводительством генерала Александра Майлза налаживают контакты с соседями. Мы стремимся объединить разрозненные группы людей, которые выжили и продолжают отчаянно бороться за свое будущее. Вместе легче строить новую жизнь, не так ли? Я уполномочен предложить вам присоединиться к нашему союзу.

Пока Родригес говорил, Дэнни изучал лица друзей. Ученый смотрел куда-то в сторону, неопределенно улыбаясь, в глазах Джекс читалась неприкрытая враждебность, а выражение лица мисс Мигсдэйл с каждой секундой становилось все кислее. Когда майор закончил, воцарилось унылое молчание.

Прервала его журналистка.

– Ну, не могу сказать, что мы так уж отчаянно боремся за выживание. У нас все хорошо, знаете ли.

Пожилая женщина в упор уставилась на Родригеса. Такое выражение лица Дэнни замечал у нее, когда она отчитывала напроказившего Томми.

– Насколько нам известно, майор, отказ от любезных предложений этого вашего Майлза чреват неприятными последствиями. Во всяком случае, жители Фресно отказались объединяться – только вот теперь они все равно являются частью вашей империи.

Родригес откинулся на спинку кресла и удовлетворенно улыбнулся. Как показалось Дэнни, протесты мисс Мигсдэйл пришлись ему на руку.

– Во Фресно кучка бунтовщиков попыталась воспрепятствовать объединению. Армия генерала оказала посильное содействие легитимным властям города в подавлении мятежа. – Майор хищно улыбнулся, обнажив желтоватые зубы. – Езжайте во Фресно и сами убедитесь, что жители горды быть частью нашей коалиции.

– Что-то не верится, – процедила мисс Мигсдэйл.

– Майор, давайте перейдем непосредственно к делу, – вмешался Ученый. – Что конкретно вы хотите от нас?

– Объединения. Наши войска будут защищать ваш город от внешнего врага. В свою очередь, вы предоставите ресурсы Сан-Франциско в наше распоряжение. Очевидно, от такого объединения выигрывают обе стороны.

– И от кого же вы собираетесь нас защищать, я что-то не понял, – заговорил Дэнни, не на шутку заинтригованный. – Единственными нашими врагами являются Черные Драконы, да и те не появлялись на этой стороне залива уже несколько лет.

Родригес метнул в его сторону злобный взгляд, очевидно, раздраженный вмешательством того, кого он считал наименее представительным членом делегации.

– Юноша, вы забываете о фанатиках на юге, о мормонах на востоке, да мало ли еще о ком. Нашему обществу угрожают цыгане, которые бродят по всей стране, грабя, убивая, разнося заразу. Генерал Майлз хочет обеспечить порядок и законность, в которых нация сейчас так нуждается.

Дэнни почесал голову.

– Не знаю, мне всегда нравились цыгане. Они столько всего повидали, и у них всегда можно набраться новых интересных идей. А потом, как бы мы узнавали новости, если бы не цыгане?

– Полностью согласен! – поддержал Ученый. – Знаете, на днях у меня была прелюбопытнейшая беседа с одним мормоном, он останавливался на ночь у Даффа. Очень интеллигентный человек, хотя наши взгляды на Библию и не совпадают.

– Мы не разделяем вашей точки зрения, как видите, – подытожила мисс Мигсдэйл. – Насколько я понимаю, для вас объединение разрозненных общин в единую могущественную нацию априори хорошо. Мы с этим согласны. Лично мне всегда казалось, что значение понятия «нация» несколько преувеличено. Никогда не гордилась тем, что я американка; по большому счету мне всегда было наплевать на абстрактную «Америку» – хотя я очень люблю свой дом, своих соседей, свой Город. Так что мне ближе устройство наподобие городов-государств Древней Греции.

Дэнни, отметив непонимание на лице Родригеса, попробовал объяснить проще:

– Как-то нам не очень нравятся все эти разговоры о наведении порядка. В нашем Городе беспорядок, ну и что? Нам это подходит. Хаос более креативен, он способствует созиданию. Поэтому нам, наверное, не о чем разговаривать.

Молодой человек замолчал, наблюдая за Родригесом. Майор, похоже, остолбенел. Возможно, они обошлись с ним слишком резко, решил Дэнни и попробовал предложить свой вариант сотрудничества.

– Но вы всегда можете прислать к нам ваших артистов. Интересно будет послушать их идеи, да и они у нас чему-нибудь поучатся.

– Отличная идея! – воодушевился Ученый. – Культурный обмен! Поэты, художники и обязательно скульпторы! Майор, вы не представляете себе, сколько у нас талантливых скульпторов!

– Скульпторы… – глухо повторил Родригес. – Поэты и художники, значит. – Он помотал головой и сделал глубокий вдох. – Похоже, вы не понимаете. Генералу Майлзу необходим стратегический альянс с Сан-Франциско. В ваших интересах принять это предложение. Поскольку у вас нет централизованного правительства, мы немедленно поможем вам создать временное. Затем…

– А если мы все-таки откажемся? – перевила мисс Мигсдэйл.

Родригес пожал плечами. Выражение его лица вновь стало бесстрастно-вежливым, хотя улыбка уже не могла скрыть угрозы.

– Я бы рекомендовал вам все-таки согласиться. По-хорошему. Иначе придется соглашаться по-плохому. Так или иначе, Майлз заполучит Сан-Франциско.

Дэнни услышал, что Джекс переступила с ноги на ногу, и метнул в ее сторону предупреждающий взгляд. Она облизнула губы и осталась на месте.

– А я все равно не согласна, – сказала мисс Мигсдэйл, вставая. – Не согласна, и все тут. Лучше мы пойдем, мы уже достаточно услышали.

Молодой человек крепко взял Джекс за локоть и пошел к выходу. Не хватало только, чтобы она что-нибудь выкинула. Дела и так хуже некуда.

ГЛАВА 18

На следующее утро Родригес, проконсультировавшись с картой, собрал отряд из пяти человек и выдвинулся в город. Они ехали верхом по Гири-стрит, направляясь к бывшему деловому центру. Уж там-то им никакие неприятности не грозят, был уверен майор. Да и вообще, о каких неприятностях может идти речь, если город прислал к нему этих клоунов представлять свои интересы. Ни центрального правительства, ни войска, о порядке говорить вообще не приходится – Сан-Франциско будет взят голыми руками.

Над ними нависало угрюмое серое небо, по пустынным улицам гуляли завитки тяжелого тумана. Тишину нарушал только стук конских копыт по мостовой. Родригес ехал и размышлял о том, что, по сути, все заброшенные города, а он повидал их немало, похожи между собой. Этот разве что больше, а так – ничего особенного.

Отъехав от центра Даффа на несколько миль, Родригес начал понимать, что все-таки находится не во Фресно или Модесто. На одном из перекрестков солдат встретили взгляды сотен прозрачных голубых кукольных глаз. Куклы сидели повсюду: на тротуарах, на автобусных остановках, на лавочках. Над входом в один из магазинов висела когда-то яркая вывеска – плакат, натянутый на металлический каркас. Полотно давно уже истлело в клочья, а на карнизе сидела сотня пупсов в смешных платьицах. Ветер развевал кукольные одежки, обнажая пластиковые животики.

Одна из лошадей наступила на куклу, сидящую на дороге. Из куклы послышалось жалобное «Ма-ма! Ма-ма!». Перепуганное животное встало на дыбы, но солдату удалось успокоить его.

Чушь какая, думал Родригес. Он ничего не мог поделать с собой. Немигающие взгляды прозрачных огромных глаз, осуждающие, предостерегающие, зародили в нем непонятную тревогу. Кому понадобилось собирать столько кукол? Да и зачем? Пустая улица, заполненная пластиковыми детьми, выглядела как картинка из невнятного бредового сна, не совсем кошмара, а забытья, в котором все кажется таким странным и размытым.

– Поехали отсюда, – пробормотал он приблизившемуся солдату, и тот нервно кивнул.

Проехав еще квартал, Родригес насторожился: в отдалении раздавался протяжный высокий крик, в котором слышались нотки истерики. По коже побежали ледяные мурашки; майор напрягся и постарался определить источник жуткого вопля. В этот момент дюжины маленьких дистанционно управляемых машинок выехали с боковой улицы и устремились прямо под копыта лошадям. Каждая машинка по размеру не превосходила крысу и была раскрашена в яркий цвет.

Кобыла Родригеса запаниковала. Жужжащие машинки между копыт нагнали на нее безумного страха, она взвилась на дыбы, игнорируя поводья и шпоры. Майор изо всех пытался удержаться в седле. Подняв голову, он понял, что не один борется с лошадью. Остальные солдаты испытывали те же затруднения.

Машинки сделали круг вокруг отряда и стремительно исчезли на той же улице, откуда появились. Лошади потихоньку успокоились. На мостовой валялась одна из машинок, полураздавленная копытом, все еще издавая пугающий оглушительный вой. Майор спешился, чтобы повнимательнее рассмотреть ее. Демонический звук, как оказалось, исходил из небольшого устройства, закрепленного на крыше игрушки.

Кто-то должен контролировать эти отвратительные устройства. Поймать бы и разнести башку. Родригес огляделся. Только туман клубами вился вокруг высоких зданий. Ни души; ни звука. Неподалеку возвышалась пагода Японского Центра. Если верить карте, они на полпути к центру.

– Это всего лишь гребаная игрушка! Ну что все встали? – рявкнул он на отряд.

Майор изо всех сил наступил на машинку. Под тяжелым ботинком разлетелись крошечные металлические запчасти, но он все продолжал топтать ее, представляя невидимого врага.

С вершины отеля «Мияко» в Японском Центре Дэнни-бой в бинокль наблюдал за вспышкой ярости майора.

– Одна погибла. Извини, друг.

Робот, не поднимая головы от панели управления, буркнул:

– Да ладно, чего уж там. В магазинах этого добра навалом.

Сейчас ему было важно увести оставшиеся машины подальше от майора и конских копыт.

– Ха, похоже, он описался от страха! – злорадно воскликнула Джекс.

Она сидела на коленях у Дэнни и внимательно следила за развитием событий через второй бинокль.

– Расслабься, не надо нервничать, – скомандовал Дэнни, кладя ей руку на плечо.

– Ага, расскажи это тому мужику, который сейчас игрушку ногами топчет! – огрызнулась девушка.

Дэнни убрал руку и вернулся к наблюдению.

Родригес вскочил в седло. Отряд направился дальше по Гири-стрит. Туман сгущался, как будто надвигаясь на них, окружая плотным кольцом. Звон конской сбруи долетал словно сквозь ватное одеяло.

– Странный какой ветер, – пробурчал майор, больше чтобы нарушить тягостное молчание. – Черт его знает, может, потому что построили так этот дурацкий город. Вроде как улицы направляют воздушные течения.

Никто не пожелал развить тему о непонятных воздушных течениях; опять повисла тишина. Родригес прислушивался к собственному дыханию. Он держал ружье наготове, так же как и остальные члены отряда. Каждый чувствовал – опасность рядом.

– Спокойно, спокойно. Это просто туман, – попробовал он успокоить людей, но собственный голос показался майору неуверенным и слабым.

Они ехали дальше. Ничего не происходило, и Родригес потихоньку расслабился. Ничего удивительного, успокаивал он себя, это чужой город, конечно, он нервирует. Стоило ему вздохнуть спокойно, и город показался уже не таким давящим, а почти что гостеприимным. Некоторые здания даже выглядели знакомыми. Потом знакомых зданий стало подозрительно много, и Родригес со злостью осознал, что действительно уже видел их. Отряд стоял на повороте к торговому центру Даффа.

– Черт! Должно быть, заблудились в тумане, – выругался майор.

Они развернули лошадей и вновь направились к центру, прошли по кукольной улице, пересекли улицу, откуда на них напали машинки. Сразу после этого здания снова стали казаться знакомыми. Отряд двигался к Даффу.

Родригес чертыхнулся опять и сверился с картой. На сей раз они пошли по улице Бальбоа, параллельной Гири-стрит. Наверное, всему виной туман, но они опять оказались на повороте к Даффу.

Так было и завтра, и послезавтра, и еще на следующий день. Родригес покинул Город, проклиная его жителей. Генералу Майлзу он посоветовал попробовать попасть в Сан-Франциско другой дорогой.

ГЛАВА 19

На следующий день после того, как Родригес чуть не бегом покинул Город, Джекс сидела на крыше отеля святого Франциска и мастерила новые стрелы для своего арбалета. Древком служила четвертьдюймовая алюминиевая проволока, которую девушка обнаружила в одном из магазинов. По ее просьбе Робот нарезал проволоку на футовые куски и снабдил каждую стрелу заостренным наконечником из нержавеющей стали. Механик предложил ей снабдить стрелу отличными медными перьями, но Джекс вежливо, хоть и решительно, отказалась – она предпочитала настоящие перья, собранные в парке Золотые Ворота. Ей казалось, что перья прирожденных охотников – сокола и совы – сделают стрелу более меткой, чем бездушный металл.

Небо расчистилось после теплого дождя. В лужах на крыше весело плескались воробьи, оглушительно чирикая. Изабель лениво наблюдала за ними, прижавшись к хозяину. Сам Дэнни растянулся на крыше, закинув руки за голову.

Джекс аккуратно разрезала перья и прилаживала их к древку. Дэнни отвлек ее.

– Эй, а почему ты сделала металлическое древко? Раньше же были деревянные.

– Эти понадежнее, сам посмотри.

Она протянула одну из сделанных стрел.

– А не много ты делаешь?

– Понадобится много. Мисс Мигсдэйл считает, что у нас есть месяц, чтобы подготовиться к нападению Звездуна.

Дэнни-бой повертел в руках стрелу, потрогал наконечник.

– Ты собираешься встретить его стрелами?

– Это лучше, чем ничего.

Он вернул ей стрелу и вновь принялся изучать небо.

– Не знаю. Мне кажется, должен быть способ и получше.

– Может быть. Змей ищет сейчас оружие, но его растащили уже давно, во всяком случае, из явных мест. Небольшой арсенал он обнаружил в доме на Сансет, должны быть еще запасы. Амуниция тоже проблема.

Джекс вздохнула, откладывая очередную готовую стрелу.

– То есть ты хочешь их всех убить, вопрос только каким способом? – повторил Дэнни, задумчиво изучая ее профиль.

Джекс даже выронила перо и недоуменно уставилась на него. Что это он имеет в виду? Конечно, хочет.

– Да, их надо убить, пока они не перебили нас.

– Что-то здесь не так, – вздохнул он. Девушка начала нервничать.

– Да что ты? И что же именно не так?

Она бросила стрелы и ждала ответа. Дэнни медлил.

– Смотри – враг придет к нам с оружием и насилием, и мы ответим ему тем же, говоришь ты. Это неправильно, отвечаю я. Ружье и нож – символы генерала. Если мы прибегнем к его методам, чем мы лучше его? Мы станем похожи на врага, которого должны победить.

Джекс молча рассматривала стрелы. Ей совсем не нравились такие разговоры, они ставили в тупик.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Мы не победим, если прибегнем к насилию. Он лег на бок, опираясь на локоть.

– Не говори так! Мы обязательно победим. Надо просто больше оружия. И еще взрывчатки. Можно же взорвать мост перед их приходом!

Дэнни покачал головой.

– Неправильно мыслишь, Джекс. Так мы не выиграем.

Она скрестила на груди руки, чтобы скрыть, как они дрожат.

– Ну-ну. И как же надо правильно мыслить?

– Не надо злиться на меня. Я сам пытаюсь понять, как нам повести себя. – Он задумчиво потер подбородок. – Знаешь, еще давно Дафф научил меня играть в одну карточную игру, называется покер. Так вот, я всегда проигрывал.

– И что?

– Я спросил у Даффа, почему так происходит. Знаешь, что он ответил? «Ты не можешь победить человека в его игре». Сейчас я понимаю, что он имел в виду.

Помолчав немного, Дэнни продолжал:

– Ты думаешь, что есть только один метод борьбы – ножами, ружьями, взрывчаткой. Но в этом случае ты играешь в игру генерала. Он умеет убивать значительно лучше нас и преимущество – на его стороне. Надо заставить его играть в нашу игру, тогда мы сможем победить.

– И какая же она, наша игра?

Дэнни смотрел на свои руки. В кожу под ногтями въелась синяя краска, напоминание о Золотых Воротах.

– Наша игра? Ну, ведь мы удерживаем торговцев на расстоянии от центра Города? Фермеры останавливаются у Даффа и не осмеливаются двигаться дальше. Мы можем показать человеку мир таким, какой не снился ему в худшем кошмаре. У нас получается вселить в пришельца тревогу и страх.

– Пока я не услышала ничего, что было бы полезным, во всяком случае, на войне.

Дэнни серьезно посмотрел ей в глаза.

– А мне кажется, все это может пригодиться. Особенно во время войны. Нам не надо убивать солдат Майлза. Надо убедить их покинуть Город подобру-поздорову. Враг должен думать, что мы можем уничтожить его в любую минуту. Этого будет достаточно. Надо рассматривать войну как художественный проект.

– Нет.

Дэнни, казалось, не заметил ее ответа.

– Я говорил с Ученым. Он считает, что исход войны в значительной степени зависит от настроя войск, их веры в общее дело. Ты что-нибудь слышала о войне, которую Штаты вели во Вьетнаме? Вьетнам – это совсем маленькая страна, а у Америки был тогда огромный военный потенциал, самый значительный в мире. И знаешь что? – Он сел, захваченный собственным энтузиазмом. – Вьетнам победил. Они выгнали американцев со своей земли.

– Не убив ни одного солдата?

– Они убили многих, но Ученый говорит, это не главное. Главное – они психологически сломили врага. Американцы потеряли веру в себя. И проиграли.

Дэнни подался вперед, его глаза блестели.

– А еще он рассказал мне об одном парне по имени Ганди. Страна, где он жил, была захвачена англичанами. Ганди изгнал чужеземцев своим способом – пассивным сопротивлением. Он не атаковал их, но мешал – всегда и во всем. Англичане не знали, что с ним делать. И они тоже проиграли. Тебе не кажется, что мы можем попробовать что-то в этом роде?

Джекс снова покачала головой.

– Как же ты не поймешь, война не может быть искусством. Мы должны их уничтожить.

Молодой человек осторожно взял ее за руку.

– Но ведь они тоже люди. Конечно, они нам не нравятся, но это не значит, что их надо истребить. У нас есть другой выход. Мы могли бы…

– Ты все равно не понимаешь! – воскликнула Джекс, вырывая руку, и убежала, бросив арбалет и стрелы на крыше.

Она выскочила на улицу. Внутри у нее был комок страха, причинявший невыносимую боль. Джекс чувствовала его края, его точное расположение, но не могла даже подумать о нем. Бронзовая девушка в центре площади поднимала ввысь трезубец. Ее глаза, как глаза Дэнни, смотрели в небо, не замечая мусора на земле. Враг войдет в Город и разрушит его, пока мечтательные художники любуются облаками и рассуждают о символах.

Джекс побрела, куда глаза глядят. В лужах отражались небоскребы, в каждой луже по-разному. Она шла, оставляя Дэнни позади. Он пугал ее. Слова, которые он говорил, по отдельности имели смысл; вместе же получалась какая-то белиберда. Что самое интересное, Дэнни сам верил в то, что говорил.

Дэнни доверял миру, доверял людям – и ей становилось страшно. Он всегда просил ее расслабиться – как будто это ей надо было измениться, пересмотреть взгляд на жизнь! Она говорила ему, что права, а он заблуждается, но он только улыбался. Дэнни был водой потока, который мчится, унося с собой камни. Так что же сильнее – вода или камень?

Джекс все шла, смотря на свое отражение в мутной воде луж. Она не может уйти из Города. Казалось бы, сбежать сейчас, пока не поздно, и сохранить себе жизнь. Но, как ни пытайся себя обмануть, она знает – здесь её место. Ее судьба навсегда связана с Сан-Франциско.

Через некоторое время девушка отметила, что в лужах отражаются незнакомые здания. Она вышла за пределы центра и шла, шла по неизвестному району.

По мере того как Джекс продолжала уныло брести, ее постепенно охватило отчетливое чувство – мама здесь! Она точно не знала, в какой момент поняла, что мать ведет ее куда-то, но, заметив мамино лицо, отразившееся в луже, ничуть не удивилась. Мама улыбнулась, и отражение растаяло.

Джекс подняла голову и остановилась. Она стояла на Эшбери-стрит, перед двухэтажным домом викторианского стиля. Дом был когда-то выкрашен голубой краской с белыми и золотыми наличниками вокруг больших окон-фонарей. Краска облупилась и облезла с годами. Крыша, выступавшая далеко вперед, отбрасывала тень на входную дверь, на которой все еще висел венок из колосьев пшеницы.

Это мамин дом. Сомнений быть не может. Девушка поднялась по ступенькам и попробовала открыть дверь. Ручка не поддавалась. Заперто.

В ветвях камфорного дерева скакала маленькая белка. Дерево росло рядом с крыльцом, его мощные корни вздыбили цемент, ветви норовили заглянуть в окна. Девушка заметила толстую ветку рядом с небольшим козырьком над входной дверью. С этого козырька ей не составит труда залезть в окно второго этажа.

Забравшись на дерево, она с легкостью переступила на козырек и оказалась перед пыльным окном. Пожелтевшие жалюзи скрывали внутренность комнаты, но окна не были закрыты на щеколду. Девушка попробовала открыть окно. Рама жалобно заскрипела, но не поддалась. Посыпались куски кремовой краски. Джекс изо всех сил нажимала плечом на окно, и окно неохотно, дюйм за дюймом, начало открываться. Наконец она смогла просунуть голову вовнутрь.

Пахло пылью. Виднелись очертания мебели – книжные шкафы, пианино справа, диван, стулья, заваленные вещами. На пианино стояла ваза с засохшими цветами. Воздух пропитался прошлым, оно обступило Джекс ее всех сторон. Девушка спрыгнула на пол и подошла к инструменту. Открыв крышку, нажала на несколько клавиш. Высокие ноты повисли в воздухе словно вопрос, на который нет ответа.

На каминной полке стояла семейная фотография в красивой рамке. В тусклом свете Джекс улыбались темноволосая женщина, мужчина с кудрявыми рыжими волосами и два мальчика. Женщина с любовью обнимал; мужчину и детей.

Девушка подошла к окну, где свет был ярче. Да, женщина очень похожа на маму, правда, мама никогда так не улыбалась. Это была открытая, светящаяся улыбка счастливой женщины. Она была спокойна и уверена в своем будущем. Джекс с затаенной ревностью вглядывалась в лица мужчины и детей – что в них такого, что мама так счастлива?

Вернув фотографию на место, девушка пошла побродить по дому. Она видела очень много заброшенных домов – стены, украшенные фотографиями, зеркалами и картинами, среди которых жили люди, окруженные множеством мелочей. Люди ушли, исчезли навсегда, а мелочи остались. Джекс исследовала сотни пустых жилищ, разглядывая книги, спортивные трофеи, детские рисунки, магнитами прикрепленные к холодильникам, керамические статуэтки кошек и собак.

Но в этом доме все было иначе. Вещи кричали ей что-то, каждая хотела рассказать о чем-то, спешила поделиться тайной. Джекс прожила с матерью шестнадцать лет, но прожила их с оболочкой, которую покинула бурлящая жизнь. Дух мамы всегда оставался здесь, в этом доме, в этом Городе, среди этих вещей, хранящих память о потерянном счастье.

Иногда, будучи совсем крохой, Джекс наблюдала за мамой, когда та не видела. Однажды девочка просидела в ветвях раскидистого дерева, растущего рядом с огородом, целый день, просто наблюдая за тем, как Мэри выпалывает сорняки и обирает колорадских жуков. Вечером, когда мать зашла в дом, Джекс слезла с дерева и вернулась домой, на чем свет стоит ругая неудачную охоту. Она и сама не знала, что надеялась обнаружить, следя за мамой, но не могла удержаться от подобных вылазок время от времени.

Как-то вечером мать отправила ее за хворостом для камина. Девочка вышла из дома и заглянула в окно. Мама читала книгу при свете керосиновой лампы. Джекс помнила, ей тогда показалось, что сердце сжимает огромная холодная рука, стало трудно дышать. Девочка набрала хвороста и вернулась, ни словом не обмолвившись о том, что произошло. Да и что было рассказывать? Бродя сейчас по дому, Джекс вновь ощущала собственное сердце, сжимаемое враждебной рукой.

В спальне, украшенной фотографиями собак, она обнаружила мальчиков с фотографии. Они лежали в кроватках, тела их истлели, остались только белоснежные кости. В изголовье каждой кровати висели маленькие таблички с именами их обитателей. Марк умер на спине, укутавшись одеялом до подбородка. Джон лежал на боку. Между кроватями стояли столики с лекарствами – какие-то голубые пилюли в прозрачной банке и засахарившийся сироп от кашля.

Девушка долго сидела в кресле-качалке. В нем, наверное, сидела и мама, читая ее братьям сказки на ночь. Джекс закрыла глаза и попыталась представить, как счастливая женщина с фотографии мягким голосом рассказывает волшебные истории своим детям. За окном чирикали птицы. Она встала и вышла в холл. Соседняя дверь вела в небольшой кабинет, где присутствие Мэри ощущалось еще сильнее. Девушка села за огромный письменный стол, заваленный бумагами. Под настольной лампой стоял маленький снимок – мама с еще двумя женщинами около транспаранта «Мир сейчас!». К снимку была приколота маленькая карикатура, вырезанная из газеты: лохматая мартышка держит за руки двоих мужчин – Дядю Сэма в звездно-полосатой шляпе и неизвестного тучного дядьку с серпом и молотом на лацкане пиджака.

Среди кучи бумажек на столе лежала папка с пожелтевшими газетными вырезками. Папка была перетянута резинкой, как будто мама упаковала ее, чтобы взять с собой, но потом передумала. Джекс аккуратно достала вырезки и бегло просмотрела. Они все были посвящены движению за мир, о котором рассказывал Ученый и которое привело обезьян в Сан-Франциско. Интересно, зачем маме понадобилось собирать все эти статьи? «Бойскауты собирают 10 000 долларов для обезьян мира», «Директор зоопарка приветствует вестников мира», «Парад посетили 100 000 жителей города».

На одной из вырезок девушка заметила фотографию Мэри. Статья, которую она сопровождала, называлась «Лидеры буддистского движения борются за разрешение ввезти обезьян в Сан-Франциско». В ней журналист пересказывал легенду о монастырских обезьянах, описывал движение за ввоз мистических животных в США. Половина статьи была посвящена матери Джекс.

«Люди говорят, что обезьяны не более, чем символ, – поделилась с нами Мэри Лоренсон. – Я с ними согласна, но нельзя недооценивать значение символов. Христианское распятие, звезда Давида, свастика – это «всего лишь» символы, но какую власть они имеют над людьми! Люди отдавали за них свою жизнь в войнах. Так разве это не логично – использовать символ, чтобы принести им мир? Поймите меня правильно, я отнюдь не притязаю на прекращение конфликтов любого рода. Как это ни прискорбно, территориальные конфликты, семейные ссоры – вечны, и избежать их невозможно. Но я отрицаю войну, то есть планомерное изничтожение группы людей, которую называют врагом. В Библии сказано: «Не убий». Это относится ко всем людям, но враг перестает быть человеком в наших глазах. Тем не менее оправдать этим убийство нельзя».

Джекс поежилась в кресле. От слов мамы становилось не по себе.

«Конечно, я готова сражаться за некоторые вещи – за мой дом, за мою семью. Но я не буду воевать вашим оружием. Мне кажется, по прошествии веков мы оказались заперты в ловушке собственного понимания войны – убить или быть убитым. Вспомните, как англичан потряс подход Ганди. Он показал нам новый способ ведения войны, который подразумевает, что люди по ту сторону баррикад остались людьми. Британская империя не знала, что противопоставить новой силе. Сейчас военные верхушки во всем мире начинают осознавать, что наше движение обнаружило новое средство – обезьян мира. Они пытаются понять, как с нами бороться, потому что традиционная тактика бессильна. Я надеюсь, они остановят свой выбор на следующем наиболее очевидном методе. – Мэри широко улыбнулась, когда ее спросили, что за метод она имеет в виду. – Разумеется, объединиться с нами».

Джекс сложила вырезку и пролистала остаток статей. В самом низу лежала последняя страница с заголовком, напечатанным трехдюймовым шрифтом: «ОБЕЗЬЯНЫ ПРИНЕСЛИ НАМ ЧУМУ».

Девушка не стала читать. Она засунула бумажки обратно в папку и, откинувшись на спинку стула, посмотрела на фотографию под лампой. Мама улыбалась. Она привела ее, чтобы дочь могла прочитать ее слова и подумать о символах и о том, что враги, как ни крути, тоже люди. Думать об этом не хотелось.

Девушка вышла из кабинета и постояла минуту в холле. Дверь напротив была приоткрыта, и она вошла. На белой стене напротив кровати висела японская картина с дождливым пейзажем, покрытая толстым слоем пыли. За исключением пыли да дохлых мух комната была очень чистой, без следов поспешного бегства. В углу стояло трюмо.

Джекс села на пуф перед зеркалом. Пыль хозяйничала и здесь. На столике валялась заколка, украшенная перламутровыми цветами. Девушка бережно взяла ее в руки, протерла угол зеркала, чтобы примерить, и увидела свое отражение: маленькое, грязное лицо, диковатые глаза, нечесаные со вчерашнего дня волосы, обломанные ногти. Она аккуратно положила заколку на место. Рядом лежала расческа, в которой остались несколько темных волосков. Маленькая стеклянная бутылочка – она открыла ее, освободив последнее воспоминание об аромате Мэри. В комнате запахло весенними цветами и дождем.

Казалось, в этой комнате все предметы хранят кусочек маминой силы – серебряное зеркальце, гранатовый браслет, прозрачная коробочка с сережками, шелковый шарф, выгоревший на солнце, серебряный кулон на цепочке.

Джекс взяла кулон в руки – на круге выбит мужчина, сидящий, поджав под себя ноги, одна рука поднята, как бы для благословения, вторая указывает на землю под его ногами. Спокойное, невозмутимое лицо с закрытыми глазами. Мирный человек. Дэнни-бою он бы понравился.

В отдалении послышались детские голоса, легкие шаги вниз по ступенькам. Девушка закрыла глаза, боясь нарушить очарование. Шаги приближались. Комната наполнилась ароматом маминых духов. Джекс почувствовала слабое дуновение ветра на шее. Кто-то стоящий сзади протянул руку через ее плечо и забрал кулон из рук. Она не двигалась. Через мгновение ощутила прикосновение холодного серебра к коже, едва ощутимое тепло пальцев, возящихся с замочком, и тяжесть серебряного кулона на шее. Джекс вытянула руку и прошептала:

– Подожди!

Мамина рука легонько погладила ее ладонь.

– Я не понимаю… Я не знаю другого способа воевать. Подожди!

Звук удаляющихся шагов.

Джекс открыла глаза. Она была в комнате одна. Глядясь в зеркало, потрогала пальцем кулон с Буддой, висящий у себя на шее.

– Не нравится мне все это! – пожаловалась она пустой комнате.

Никто не ответил.

Девушка покинула дом, как вор, через окно.

Дэнни-бой нашел ее в излюбленном кресле перед входом в отель. Она наблюдала за мартышками, резвящимися вокруг брошенной «тойоты». Когда он подошел и сел рядышком на тротуар, Джекс ничего не сказала.

– Я искал тебя.

Она взглянула на него с каким-то странным выражением в темных глазах.

– Я нашла дом моей матери. – Ее голос охрип, как будто она боролась с волнением… или со слезами. – Мама согласилась бы с тобой.

Молодой человек заметил кулон на ее шее. Она продолжала:

– Не буду врать, мне все это не по душе. Я не согласна с вами. Но я помогу вести эту войну по вашим глупым правилам. Сделаю все, что от меня зависит.

Ее голос прервался, и Дэнни обнял девушку, бормоча какие-то успокаивающие слова.

– Ну не плачь. Все будет хорошо.

Джекс отстранилась, вытирая рукавом слезы.

– Ничего не будет хорошо, незачем себя обманывать. – Она серьезно посмотрела ему в глаза. – Но я пройду этот путь до конца. И наверное, умру здесь вместе со всеми вами.

– Может, мы еще и не умрем.

Девушка пожала плечами. Похоже, свой выбор она сделала.

– Может, и не умрем. Но у нас не так много шансов выжить, знаешь ли.