Город Драконов

— Если они нас поймают, то обязательно убьют. Обязательно, — сказал старший. — Ну, тебя-то, может быть, еще пожалеют, а меня…

Младший кивнул.

Они шли без дороги, в голой степи. Город давно остался за холмом, и вокруг теперь не было признаков жилья, только кое-где, в начинающем цвести ковыле, возвышались странные угловатые камни.

— А за что нас убьют? — спросил младший; глаза у него внезапно округлились от страха.

— Мы ведь преступники, — деловито пояснил старший, шмыгнул носом и поправил криво сидящие на носу очки. — Сбежали из дому. Ну, ты-то из дому, — опять поправился он. — А я-то… Я же наврал, что нас из интерната на каникулы отпустили. Там не бывает каникул. Там как тюрьма. А я сбежал…

Помолчали. Они шли поодаль друг от друга, но теперь младший старался держаться поближе к старшему.

— Твой интернат мама дурдомом называет, — сказал младший.

— Ну да, это и есть дурдом. Забор там, колючая проволока… Только я все равно сбежал. Мне знаешь, кто помог?.. То-то.

— А какие они? — спросил он почти шепотом.

— Кто?

— Те, что за нами гонятся.

— Ну, такие… — старший немного подумал. — На мотоциклах с колясками. С забинтованными головами. И с уколами в руках… Ну, я тебе говорил.

Он ничего подобного не говорил, но младший промолчал. Еще чего доброго, получишь подзатыльник. А этих, на мотоциклах, он видел: на старой афише, на стене кинотеатра «Арман», в котором давно уже никаких фильмов не показывали.

Они поднялись на сопку. С нее были видны трубы и дымы — а больше ничего, как будто город тоже спрятался. А впереди были новые сопки, и они поднимались одна за другой все выше и выше, волнами.

— Мама нас ищет, наверное, — неуверенно сказал младший.

— Маму они уже взяли, — ответил старший. — Пытают и спрашивают, где мы.

— Пытают? — испугался младший.

— А то как же… Только чего ее пытать — она же не знает, где мы.

Они добрались до самой вершины и присели в куцей тени каменного обломка. Небо было ослепительно синим, солнце пекло, как в июне, хотя был лишь конец марта, и ветер, налетавший из-за сопок, пробирал до костей. Старший — его звали Славик — достал из рюкзачка фляжку и кусок хлеба с сыром. Откусил, передал младшему. Фляжка была старая, армейская — кажется, ее отец из армии привез. Младший опасливо отпил из нее: отец заметит пропажу, будет дело…

— Не боись, — как бы прочитав его мысли, сказал Славик. — Мы будем под защитой. Там все преступники перестают быть преступниками. Как только, допустим, убийца, входит в Город Драконов, его уже перестают искать. Он под защитой, понимаешь? Только выйти обратно не может.

Младший кивнул.

— Когда-то вся земля была их царством. Видишь обломок? — Славик хлопнул по горячему шершавому каменному обломку. — Это остатки их городов.

— А куда они делись?

— Города-то?

— Нет, драконы.

— Ну, куда… Те, кто спасся, укрылись в своем городе. Этот город, понимаешь, трудно найти. Его поискали-поискали, да и плюнули. Построили свои города, шахты…

— Но драконы же сильные. Почему они не отнимут назад свою землю?

— Людей очень много, — пояснил Славик. — У людей — машины, гранаты, автоматы, — много чего. Или вот ракета, например. Бац — и нету дракона.

— А у драконов же тоже огонь изо ртов…

— Что огонь! Только в ближнем бою. А ракетой можно выстрелить знаешь откуда? Из Москвы. И она сюда прилетит, и — бац!

Он поболтал оставшейся во фляжке водой, завернул крышечку на цепочке. Вздохнул.

— Вставай. Пора идти.

* * *

Вечерело. Поднимался ветер, и младший, одетый в вельветовую курточку, ежился. Нос у него становился синим, и руки — тоже.

Руки он прятал в карманы штанов — вытертых порванных джинсиков, из которых Славик уже вырос.

— Долго еще? — спросил он. Ноги у него до того устали, до того ныли и болели, что казалось, будто кто-то невидимый выворачивает их, как выворачивают из земли палки. Славик пожал плечами. Поднял голову. Откуда-то — казалось, что из-под земли — нарастал странный гул. Младший тоже стал смотреть вокруг. Но ничего не менялось, гнулся под ветром ковыль, древние черные камни немо глядело на него.

— Да ты не туда смотришь, — Славик толкнул младшего, Женю. — Во-он там.

Женя тоже задрал голову. В темнеющем небе серебрился самолет.

Гул от него катился по степи, накатывал на сопки и отражался, как огромный невидимый мяч.

— Это за нами? — младший в ужасе ухватил Славика за рукав.

— Не… Это в Павлодар. Город такой. Далеко. Там большой аэропорт.

Они проследили, как серебряная точка, пересекая стрелы темнеющих облаков, скрылась вдали.

— Славка! Я устал, — сказал младший.

Славик вздохнул.

— Мало каши ел, значит… А в лапы этих, на мотоциклах, хочешь?

— Я к маме хочу.

— Мама тебе тоже задаст…

— Тебе сначала. Ты же большой!

Славик насупился. Действительно, перспектива была удручающей.

Мама, когда была не в себе, могла и за волосы оттаскать.

Однажды он от нее под кроватью спрятался — так она его шваброй оттуда выгоняла. Голову рассекла…

* * *

Солнце скатывалось все ниже и ниже. От сопок вытягивались густые ледяные тени. Младший все чаще ежился, и все глубже совал руки в карманы, но это не помогало.

— Не боись, — говорил Славик. — Если до ночи Города не найдем — костер разведем. Согреемся. У меня еще картошка есть. Любишь картошку?

У Жени аж рот свело — и он зажмурился. — Лю-юбишь… — протянул Славик. — Сейчас вот до того камня дойдем. Там и остановимся.

До камня оказалось далековато. Солнце уже зашло, и небо стремительно наливалось тьмой, когда они, уже плохо различая предметы вокруг себя, дошли до камня.

Камень был высокий — со взрослого человека, — и очень удобный — с большим углублением сбоку.

Славик натаскал в углубление травы, нарвал несколько охапок прошлогодней — для костра. Чиркнул спичкой. Трава дымила, но не горела — и внезапно пламя взметнулось выше камня, едва не опались Славику ресницы и брови.

Женя, прижав колени к подбородку, сидел в углублении. Славик подсел к нему.

— Ну как? Согрелся?.. Сейчас картошки напечем…

Трава прогорала мгновенно. Славик заставил Женю таскать ее и таскать, чтобы испеклась картошка. Но жара не хватало — он возникал мгновенно и мгновенно сходил на нет.

Перепачкавшись золой, Славик выкатил картофелину. Разломил, обжигаясь. Она была сгоревшей снаружи и сырой внутри. Но они не замечали этого. Им казалось, что ничего вкуснее они еще не ели.

Когда съели картошку, стало как будто теплее. Прижавшись друг к другу, они задремали в углублении, возле остывающего костревища.

Шум мотора разбудил старшего. Он приподнялся, выглянул из углубления. По черной степи скакал одинокий луч света. Славик рывком приподнял Женю и зашипел ему в ухо:

— Только тихо! Не ори!.. Они едут.

— Драконы? — спросил Женя.

— Дурак!.. Пошли быстрее!..

Славик потащил Женю прочь от камня, прямо в темноту. Сначала он пригибался, а потом побежал. Женя начал было упираться и хныкать, но Славик рявкнул:

— Это мотоцикл! Беги!..

И сам припустил, что было духу. Женя помчался за ним, упал, разревелся в голос, но видя, что брат не спешит на подмогу, вскочил и побежал дальше. Луч света сверкнул у них над головами, осветив подножие дальней сопки. Славик упал и крикнул Жене:

— Ложись!

Женя ткнулся рядом, сдавленно хныча.

— Тихо! — прикрикнул брат. — Смотри…

Отсюда было видно, как, громыхая на неровностях, мотоцикл кружил по степи. Потом остановился и послышались далекие голоса.

— Это они наш костер увидали… — шепнул Славка. И дернул Женю: поднимайся, мол.

И они снова побежали вверх по склону, который становился все круче, и казалось, что это не сопка, а настоящая гора — до самого неба. Падая, исцарапав руки и лица, они наконец выползли на гребень: навстречу пронзительно засвистел ветер, а внизу…

Далеко внизу стояли темные корпуса, подсвеченные кровавыми отблесками, а за корпусами поднимался целый лес труб.

Славка поднялся на ноги и присвистнул.

— Что? — испуганно спросил Женя, вытирая разбитую губу.

— Вот, — торжественным голосом сказал Славик. — Город Драконов…

Женя замолчал, разглядывая странное скопище черных зданий и метавшийся между ними тусклый, как остывающий металл, свет.

— А ты точно знаешь? — спросил Женя.

— Точно — не точно… Откуда мне знать, как он выглядит?

Помолчал.

— Идем, что ли?..

И они двинулись вниз.

* * *

Внизу оказалось теплее. Склоны заросли дикими яблонями, акациями, серебристой ивой. Они пробрались сквозь заросли и очутились на площади, окруженной странными домами без окон, с ребрами крыш, с облупленной штукатуркой.

Света здесь почти не было, черные контуры здания тесно стояли вокруг асфальта, взломанного корнями.

Младший остановился. Слезы у него высохли и он спросил:

— Это Город Драконов, да?

— Наверное, — ответил Славик. — Я же его не видел. Мне же только рассказывали. Там, в интернате. Пойдем.

— Страшно.

— Драконы — добрые. Не бойся.

Они пошли по какой-то улице. За высокими зданиями слева с треском что-то горело, ядовитый дым поднимался над ребрами крыш, и воняло жженой резиной. Красноватые отблески ложились на странную улицу.

Они дошли до перекрестка и свернули в переулок — узкий, как труба. В конце переулка стоял двухэтажный дом в окнах его светился огонек.

Славик уверенно пошел к нему. Женя стал спотыкаться — Славик взял его за руку.

Они вошли в проем подъезда, черный, как после пожара.

Поднялись по полуразрушенной лестнице на второй этаж. Огонь светился из-за дощатой дверцы, и Славик толкнул ее.

За дверцей была большая комната. А посреди комнаты, у железной бочки, в которой горел огонь, на старом продранном матраце сидел старик в телогрейке.

Старик был похож на какого-то мудреца из учебника: белые волосы ниже плеч, густая белая борода.

Он поднял голову.

— Здравствуйте, — сказал Славик. — Можно погреться?

Старик почесал бороду, хмыкнул.

— Это вы откуда такие? — спросил он скрипучим голосом; чтобы спросить, ему пришлось прочистить горло.

— Мы — оттуда. Из Шолпана.

— А… — сказал старик. — Далековатенько. И что там у вас, в Шолпане? Вода в кранах есть? Свет есть?

— Иногда, — сказал Славик. — А вообще-то я в Караганде живу.

Это вот он из Шолпана, — Славик ткнул Женю.

— Ну, грейтесь, — сказал старик.

Мальчики подсели к бочке. У нее по бокам были сделаны прорези, и пламя, бившееся внутри, хорошо освещало все вокруг.

Когда-то здесь жили богатые люди. На закопченых стенах еще оставались следы от картин, а на полу — остатки выломанного паркета. Окна были затянуты целлофаном. В углу стояла кровать, в другом углу высилась груда старых книг и журналов.

Славик и Женя сели на матрац, из которого лезла старая вата. От печки исходило приятное тепло.

— Вот так и живу. Курчатовград умер. Акбай умер. Коктюбинск умер. Шолпан тоже скоро умрет… Я все эти края обошел. Везде одни призраки живут. — сказал старик. Взял стоявшую у ног солдатскую кружку, плеснул в нее из бутылки. Протянул Славику:

— Будешь?

Женя потянул носом.

— Это же водка! — сказал Славик.

— Она горькая, — добавил Женя.

Старик беззвучно рассмеялся, широко разинув рот — черный, с обломками зубов.

— Горькая! — повторил он. И сказал наставительно:

— Водка горькая, пока жизнь сладкая… А потом — наоборот.

Он отхлебнул из кружки.

— Жалко, мало ее, — он поглядел на кружку. — Последнюю канистру из шахты достал…

— А здесь тоже шахты есть? — спросил Славик. — Как в Шолпане?

— Есть… Только не угольные. Другие. Там, в солончаках.

Старик еще отхлебнул, аккуратно отставил кружку.

— Возле них ничего не растет. И ходить туда нельзя. Везде знаков понаставили: ходу нету. Только мы все равно ходим…

Вот странность жизни: возле шахт ни одной былинки, а здесь — вон как все разрослось. Из акации можно бревна делать. Да пила не возьмет. Можжевельник у КПП разросся — как кипарис. А яблоки — вот, с два моих кулака… Вот, значит, какая штука.

Радиация. Она как водка — только в малых дозах на пользу. А в больших смерть.

Женя толкнул Славика: «Спроси!» — «Сам спроси!» — огрызнулся Славик.

Старик подмигнул Славику замаслившимся глазом:

— Чего вы там?

— Да вот, — Славик показал на брата. — Женька про драконов спросить хочет.

Старик сначала не понял, потом вытаращил глаза, и наконец рассмеялся на этот раз в голос, хрипло и отрывисто, будто закаркал.

— Про драконов? Ну, этого добра тут нет.

— А были? — с надеждой встрепенулся Женя.

Старик почесал бороду, опять подмигнул:

— Были. Как же… Только улетели все. Сначала люди отсюда уходить стали. А потом и драконы…

— А как они улетели? — Женя затаил дыхание. — Огонь был?

— Был, как не быть. Прямо из-под земли как полыхнет! Из шахты.

Пыль столбом, земля ходуном ходит, а реву-то!..

Старик замолчал.

Женя подождал продолжения. Потом не выдержал:

— А куда они улетали?

— Ну, куда… Прямо вверх.

— А потом?

— Потом… Ну, в космос. На другие звезды, наверное.

* * *

Заря еще только занималась. Старик вывел их на окраину города, подвел к громадной трубе, в которой было темно и гулко.

— Вот сюда и лезьте. Через пять минут на дорогу вылезете… Да не бойтесь! Там драконов нету — даже вода давно высохла.

Отсюда в город вода текла, а когда города не стало, все поворовали, покурочили… Ну, лезьте. А то мамка, поди, с ног сбилась искать… Папка-то есть у вас? Есть? Во выдерет — почище драконов будет…

В трубе только сначала было светло и не страшно. А потом стало душно и темно. Она поворачивала, и свет сзади медленно мерк, пока совсем не исчез.

Они пробирались ощупью, хватаясь за покатые стены. Стены почему-то были горячими.

— Слав… А вдруг тут какой-нибудь дракон остался?

— Не… Тесно ему тут. Он же крылатый.

— Давай отдохнем?

— Давай.

Они сели в какую-то горячую, мягкую пыль. Попили воды — старик снова наполнил фляжку.

— Слав!.. — шепотом сказал Женя, крепко держась за руку брата.

— А знаешь, что я думаю? Этот старик — он и есть дракон.

Драконы же умеют в людей превращаться — помнишь, ты говорил?

Славик молчал.

— Не понравились мы ему чего-то, — сказал Женя. — Вот он и не пустил нас дальше…

— Сторож это, — отозвался наконец Славик. — Он входы сторожит.

И кого попало не пускает. Посмотрел на тебя — весь в грязи, в крови, коленки вон ободраны, — и не пустил.

Женя вдруг заплакал.

Славик сказал:

— Разнюнился… — на ощупь нашел рукой лицо брата, вытер слезы рукой. Нельзя сдаваться. Может, драконы переселились под землю, в шахты. Откладывают там золотые яйца… Надо искать, надо идти…

Он вдруг поднялся:

— Тише! Там — слышишь?.. Шумит что-то.

Вверху, сквозь трубу, слышался неясный гул.

— Драконы! — радостно сказал он.

— Не хочу драконов! — вдруг крикнул Женя. — Я к маме хочу!

Он вырвал руку и побежал, но тут же и упал во что-то мягкое. И сейчас же тысячи мягких лап облепили его, раздался многоголосый писк.

— Драконы! — кричал Славик. — Только маленькие какие-то!

Совсем малюсенькие!..

Женя, задыхаясь, захлебываясь от того мягкого и противного, что лезло ему в рот, в нос, в глаза, хотел ответить — и не смог.

* * *

Вокруг было очень светло. Очень. Что-то жужжало и гудело, и сам Женя, и все, что было вокруг — плавно покачивались.

Он лежал на какой-то резиновой раскладушке, рядом сидела мать, прямо напротив, под окошком — Славик. Возле Славика был врач в белом халате, а руки у Славика почему-то были стянуты впереди резиновым жгутом. Очки у него были разбиты, он глядел вниз, но по временам вскидывал голову и косился по сторонам. А потом вдруг взглянул прямо Жене в глаза и улыбнулся. И снова уткнулся в вибрирующий пол.

Женя повернул голову. В окошко с толстым стеклом било солнце, и еще там плыли облака, и что-то кружилось, быстро-быстро, как крылья дракона.

Потом он ощутил на лбу теплую руку матери и снова уснул. Ему снилось, что он летит на драконе — веселом золотом драконе, высоко-высоко над землей, и все дальше от нее — печальной, страшной, изрытой шахтами, отравленной земли.

* * *

— Ну вот, был один дурак в семье, теперь двое, — говорила мать. Она пекла пирожки на кухне, а отец ей, наверное, помогал.

Женя слышал их из-за перегородки.

— Был один дурак и дура, а теперь все три! — отозвался отец.

«Это они про меня и про Славика, — понял Женя. — И еще, наверное, про себя».

Ему стало стыдно и как-то тоскливо.

— Говорил, надо было его сразу обратно отправить, — сказал отец сердито.

— Так каникулы же. Я ж думала, там как у нормальных — отпускают в семью… Чего им там делать? Надоело за зиму-то…

Уколы да таблетки.

— А теперь что? — крикнул отец. — Теперь и младшему уколы и таблетки!.. Это все ты, ты виновата. Ты ведь Славку с детства била. По голове же била!..

На кухне что-то грохнуло. Женя испугался, втянул в голову плечи: сейчас они подерутся.

Но мать заплакала.

— Била… И кляну себя день и ночь… Так я на работе целыми днями, приду, а тут… Каток в комнате ведь устроил! Балкон открыл, воды на пол налил — сидят, все синие, ждут, когда подмерзнет… А ты — отец, мог бы их тогда на каток сводить!

И опять что-то грохнуло.

— Мама! — крикнул Женя.

Над ним появилось испуганное лицо матери.

— Мам, вы зачем ругаетесь?

Она снова заплакала, стала гладить его по голове.

— Славика увезли?

— Увезли. Там ему будет лучше…

— А летом он приедет? На каникулы?

Мать промолчала, а из кухни донеслось:

— Таких не отпускают!

Женя отвернулся к стене, на которой были нарисованы звезды, планеты и драконы — Славик когда-то гуашью на штукатурке нарисовал, ох и попало же ему за это! — и заплакал.

* * *

А потом они уехали из города, навсегда. Уехали одними из последних. Остался дом с выломанными дверями, оконными рамами, перилами — всем, что могло гореть, чем топили «буржуйки» зимой.

В последние дни перед отъездом Женя все ждал: вот-вот за окном появится Славик на золотом драконе. Он заберет его отсюда. Женя сядет за Славиком, на чешуйчатую блестящую спину, между золотыми крыльями. И они улетят навсегда. Но Славик так и не прилетел.

Потом они уехали — далеко, в Сибирь, в старый заснеженный город. Столько снега Женя и представить себе не мог: зимой сугробы наметало выше заборов.

Любимым занятием Жени было сидеть у окна и смотреть. На заснеженный двор, сиротливые голые ветки тополей, на вечно пасмурное небо.

Славик все не прилетал.

Зато прилетали драконы. Почти такие же, как там, в темной трубе; только те пищали и царапались — наверное, от испуга.

Они были слишком малы, чтобы унести Женю; подлетали к окну, замирали, быстро-быстро махая крылышками и дергая хвостами — для равновесия. Глядели на Женю влажными искрящимися глазами.

Женя никому не говорил про них. Он знал: их присылает Славик.

И, значит, самое главное еще впереди — нужно только ждать…