Город дождя

Я равнодушно взглянула на тлеющие угли кальяна.

– Меня не привлекает эта экзотика, и курение само по себе мне противно. Кстати, я отлично помню твои слова: “Держись подальше от всего, что вызывает привычку”.

Лекса вздохнула, но оставила меня в покое.

– Знаешь, – сказала она после некоторого молчания, – я скоро уезжаю.

Эти слова заинтересовали меня.

– Куда и зачем?

– В Африку в качестве волонтёра, буду искать своё озеро Чад, – ответила она и слегка прикрыла глаза. – Он тоже поедет со мной. Я ещё не встречала таких, как он.

– И какой же он?

– Красивый, как Модильяни, гениальный, как Бунин, благородный, как…

– Ирландский сеттер, – прервала я её высокопарную речь.

Её лицо осветилось мягкой улыбкой.

– Я люблю его…– произнесла она. – Мы уже назначили день свадьбы.

Услышав эти слова, я встала с дивана. И это она, выслушивая мои рассказы о проблемах в семье, говорила, что брак – искусственное изобретение человека, что он не нужен никому, даже самой природе, которая не зря сделала мужчин такими полигамными. Всё это было очень не похоже на неё, как и её завуалированный призыв к безропотной покорности.

– Это не ты. Не знаю, кто сейчас передо мной, но это не ты.

Лекса взглянула на меня с удивлённым испугом.

– Сестрёнка, милая, о чём ты говоришь? Пожалуйста, не уходи. Останься!

Я вцепилась глазами в её лицо – оно и вправду стало казаться мне чужим, незнакомым…В голову пришла мысль: что если это не Лекса, а одна из тех, кто затеял со мной эту игру? Но я постаралась быстро отогнать от себя такую догадку – это казалось слишком алогичным и невероятным.

Обежав глазами клуб и не найдя в нём ни одного парня, который хотя бы отдалённо напоминал Андрея, я развернулась и, не отвечая на недоумевающие вопросы Лексы, отправилась обратно на выход. Мне было трудно продолжать этот разговор из-за не полностью развеянного подозрения и острого разочарования: если это действительно была она, а не очередная шутка Города, то между нами не осталось практически ничего общего. Когда-то я была почти готова назвать её родственной душой, и очень трепетно относилась к нашей дружбе, ведь мне было хорошо известно, как легко можно пройти мимо своего человека, не заметив этого. Несколько лет назад со мной произошло нечто подобное.

Первое время после переезда в столицу я навещала свой подмосковный город, где у меня оставались друзья детства, с которыми, как мне тогда казалось, нас связывало множество вещей. Так однажды, сидя на пыльном колесе в гараже знакомых и слушая репетицию начинающей молодой группы, я узнала о его смерти. В моём маленьком городе его знали многие, и я не была исключением, однако я никогда не следила за его творчеством. Мне было лишь известно, что он музыкант и лидер талантливой рок-группы, которая уже покоряет Москву и начинает выходить на высокий профессиональный уровень. Я помню, как первый раз увидела его на сцене – тогда в городе был праздник, и выступало множество коллективов, но мне запомнился только светловолосый парень с приятной задорной улыбкой. Наверно, будь я старше, я бы почувствовала какое-то родство, невероятную близость, словно наши души сотканы из одной материи. Но в то время я была ещё двенадцатилетней девчонкой с надувной палицей в руках, которой потом в шутку избила его, когда он подошёл с друзьями знакомиться к старшим девушкам из нашей большой и разношёрстной компании – в те годы у меня было много друзей и я, несмотря на некоторую природную замкнутость, без труда заводила их. Затем мне неоднократно доводилось слышать его песни с плееров знакомых, однако всё это происходило невзначай, и я никогда в них особо не вслушивалась. Когда я узнала о его неожиданной и ранней смерти, я испытала лишь лёгкую грусть. Гораздо позже, я стала думать о его уходе с сожалением и даже некоторой досадой на себя, на свои невнимательные глаза с повязкой близорукой юности…Однажды ночью, роясь в сети, я совершенно случайно набрела на сайт его группы и, наконец, по-настоящему смогла услышать его. Тогда со мной уже не было брата, не было друзей детства, не было поездок в родной город, больше не было ничего, но в могильной пустоте ночи существовал его голос, и он говорил со мной. Он напомнил мне о том дне, когда мы в первый и единственный раз обменялись словами – это случилось за несколько недель до трагической случайности, хладнокровно забравшей его жизнь. В очередной раз навещая старых друзей, я получила от них приглашение на любительский концерт гаражных групп, где они должны были выступать. Помню, мы шумно вели себя за кулисами: я спорила с другом из-за текста песни, которую их группа готовилась исполнять, и предлагала свой вариант припева; в конечном итоге меня заставили пропеть предложенные строки, чтобы друзья смогли точно решить, что же им больше подходит. Закончив петь, я столкнулась с его взглядом. Он не должен был выступать на этом концерте, и, скорее всего, пришёл, чтобы просто поддержать начинающих музыкантов – вот что за мысли в тот момент были у меня в голове. Наверно, тогда я вполне могла почувствовать что-то, хотя бы неуловимую догадку, созвучие…Сейчас, зная его песни и стихи, красоту и глубину его внутреннего мира, я немного виню себя за то, что не видела этого.

– Как называется ваша группа? – спросил он меня, заметив, что я поспешно отвожу глаза.

– К счастью, она не моя, – словно отмахнувшись от него, пошутила я.

Спроси он ещё что-нибудь, мне было не услышать: громкий смех и возмущённые возгласы друзей поглотили меня. В больших мегаполисах люди несутся мимо друг друга, не запоминая лиц и голосов, и я точно также пролетела мимо него в своём крошечном городе, а могла бы стать ему хорошей знакомой, могла поддержать его, разделить интересы, осесть маленькой звёздочкой на его ресницы, чему-то научить, чему-то научиться у него…Но всё сложилось как сложилось. Я была ещё слишком юной, а он был настоящим поэтом, который знал, что умрёт молодым. Изменить всё равно ничего было нельзя, зато со мной остались его стихи и тот умный, немного печальный взгляд.

Проходя мимо раздевалки, я, поддавшись уже почти автоматической привычке, остановилась у длинного ряда зеркал, который тянулся до конца стены, напоминая комнату смеха в парке аттракционов. Сначала я не заметила ничего особенного, но немного погодя моё внимание привлёк необычный блеск одного из зеркал. Через несколько секунд в нём возникло моё новое отражение, оно отличалось от первого – на меня смотрели жестокие и злые глаза. Мой двойник был одет в другую одежду и не повторял моих движений. Я медленно попятилась назад, но не могла оторваться от непонятного зрелища. Вскоре все зеркала наполнились моими отражениями, совершенно не похожими друг на друга, но всё-таки моими. Они жили своей собственной жизнью: одни весело смеялись, другие ядовито улыбались, плакали, колотили руками по стёклам, кричали, кого-то проклинали и ненавидели, кого-то боготворили и одновременно презирали…Наверно, если в этом городе кто-то сходит с ума, безумие приходит примерно так. Хотелось убежать, но это было невозможно – тело не слушалось меня, заставляя стоять и вздрагивать от осознания собственной беззащитности, страха и омерзения. Однако что-то я всё-таки могла сделать, чтобы уничтожить эту давящую на сознание картину – в моей куртке по-прежнему лежал пистолет, который дал мне Гром. Тяжёлое и холодное оружие, которое нащупала дрожащая рука, казалось мне единственным спасением. Едва я достала его, мои зеркальные сёстры замерли и устремили свои взгляды прямо на меня: некоторые из них смотрели с усмешкой и вызовом, некоторые были испуганы. Спустя мгновение все они упали к моим ногам, разлетевшись на мелкие блестящие кусочки.

Грохот от выстрелов заложил мне уши, но уже через минуту до меня донеслись громкие возгласы встревоженных людей, которые стали торопливо покидать раздевалку, с опаской глядя на меня. Пока им нечего было бояться – рассудок снова одержал верх над Городом. Медленно опустив руку, я убрала пистолет, и уже собиралась покинуть клуб вслед за напуганными посетителями, когда заметила небольшую деревянную дверь в начале стены, где ещё недавно находилось широкое прямоугольное зеркало. Осознав, что это может быть, я стремительно кинулась к ней. Именно в этом месте когда-то погиб мальчик, а значит, этот странный замаскированный вход вполне мог вести к развязке моих долгих и запутанных поисков.

У двери не оказалось ручки и, судя по всему, она открывалась только изнутри. Аккуратно, помня о неприятном случае своего падения в “затектурье”, я надавила на неё плечом. Она не поддалась. Поняв, что дверь заперта, я решилась надавить сильнее – это было тщетно. Однако сдаваться так просто не входило в мои планы: не жалея рук, я принялась неукротимо колотить в неё, абсурдно уверенная в том, что моё упорство непременно будет вознаграждено и кто-то, наконец, впустит меня туда. Этого не произошло, но я заметила то, что, безусловно, должно было помочь мне – в самом низу двери находилось небольшое отверстие, приглядевшись к которому, мне захотелось кричать от радости: оно представляло собой точную копию камеи, которую дала мне Мелодия. Поспешно отколов украшение от платья, я приложила его к нему. Следующие несколько секунд пронеслись в электросудорожном волнении, а затем, протяжно скрипнув, дверь медленно приоткрылась.

Принимая это приглашение, с выпрыгивающим из груди сердцем я вошла внутрь. Там моему взгляду открылась небольшая сумрачная комната с низким потолком, занавешенными окнами и ветхой пыльной мебелью. Где-то в этом полумраке таились мои сакральные ответы, и мне нужно было отыскать их во что бы то ни стало. Остановившись в середине комнаты у смятой кровати, бельё на которой больше походило на груду мусора, я внезапно услышала за спиной детский голос, звучавший медленно и как будто издалека.

– Я так долго ждал тебя. Хорошо, что ты пришла.

Сначала мне не удалось никого увидеть, но, присмотревшись, я заметила силуэт ребёнка в тёмном углу комнаты, который через миг двинулся мне навстречу. Предо мной предстал тот самый мальчик из района вампиров. От волнения, неимоверного избытка эмоций и мыслей у меня подкосились ноги, и я опустилась на маленькую тумбочку, стоящую у книжного шкафа. Пока рассудок готовил вопросы, мои глаза внимательно изучали мальчика: на нём по-прежнему была грязно-белая пижама, светлые волосы выглядели спутанными и лезли в глаза, которые на его худом анемичном лице казались невозможно огромными.

– Ты поможешь мне?

Мой первый вопрос прозвучал испуганно и почти с мольбой.

– Возможно, – ответил он и присел на кровать напротив меня. – Что я могу для тебя сделать?

Если вспомнить игру, то этот ребёнок был мёртв. Я почти не сомневалась, что мне довелось беседовать с призраком, который мог сказать, как спасти город и, наконец, закончить эту жестокую игру. Мальчик являлся моей последней надеждой, и от этого было так страшно говорить с ним, осознавая, что он может уничтожить её.

– Мне нужно знать, кто убил тебя, и кому требуется отомстить за это. Я хочу спасти город.

Ответ мальчика потряс меня.

– Моя смерть была мучительна и безобразна, но я не хочу мести. Она ослепит, но не уменьшит зла. Разве тебе самой хочется мстить себе?

Несколько секунд я обдумывала его слова, но не смогла ничего понять.

– Меня тут не было, когда тебя убили, и я в этом никак не замешана. Ты говоришь, что не хочешь мести, тогда что мне нужно делать? Как снять проклятие? Мне нужен ответ прямо сейчас, пока вампиры окончательно не разрушили город.

– Сложно даже представить, что одно время между ними и людьми не было никаких столкновений, – ответил мальчик, явно игнорируя мои слова.

– Так как мне следует поступить? – настойчиво повторила я свой вопрос.

– Всё зависит от тебя. Здесь я не могу ничего тебе советовать, – уверено и спокойно, как опытный санитар морга вскрывает холодное тело, произнёс мальчик.

Он встал и, посмотрев на меня отстранённым взглядом, направился в тёмный конец комнаты, откуда и вышел ко мне.

– Но ведь я нашла тебя. Пора прекратить эту игру! – закричала я, чувствуя, что мои опасения начинают сбываться.

Этого не должно было случиться. Конечно, у меня было тягостное предположение, и, тем не менее, всё должно было сложиться иначе. Вскочив, я попыталась остановить мальчика, но увидела, как его полупрозрачное тело исчезает в стене. Он просто ушёл, легко и безжалостно ускользнул, сбросив телесность и оставив меня захлёбываться в пустоте. Я долго стояла в углу комнаты, осознавая, что мой длинный и дьявольски запутанный лабиринт завёл меня в тупик. Всё было кончено. Потом из моей груди вырвался дикий безудержный смех, который, если верить психологам, является защитой сознания от страха и различных расстройств. В моём случае он явно был жалок – ничто уже не могло спасти меня. Пришло время признать – мне навечно суждено остаться в этом мире, хотя, учитывая обстановку в городе, словно “навечно” тут было лишнее. Моя новая реальность, наконец, дождалась, когда я пойму, что мне некуда бежать и приму её. Был ещё туманный выход, но если верить словам Ветра, то это ничего не изменит, а в ходе текущих событий он и вовсе казался бессмысленным. Мне предстояло погибнуть или сойти с ума в этом городе без названия, как и всем его обитателям, которых до этого я считала глупыми дрессированными мышками, в какой-то мере заслужившими свою участь из-за собственной слабости и неспособности на борьбу. И всё-таки во мне ещё были силы на прощальное сопротивление: я решила, перед тем, как Город вместе с вампирами подпишут мне свой приговор, попытаться спасти их – таких же обречённых, как и я. Это было моё неожиданное и удивительно твёрдое решение. Именно с такими мыслями и намерениями я отправилась на центральную площадь.

Уже заметно стемнело. На дорогах, вопреки обыкновенному, было полно машин. Они неслись на бешеных скоростях в тщетных попытках спасти своих владельцев от нависшей опасности. Это напомнило мне движение в моём городе. Я любила ходить пешком и ненавидела московские дороги, где среди летящих железных убийц беззащитному пешеходу не было места. Порой мне казалось, что машины изобрели вовсе не для облегчения человеческих жизней, а чтобы их отнимать друг у друга, а также у никому ненужных животных, которым не хватает ума держаться от них подальше. Несколько раз меня едва не сбивали на скоростных трассах, которые с каждым годом становятся только быстрее и всё больше поедают зелёные оазисы городов. Не спорю, это происходило в основном из-за моей природной отрешённости, рассеянной задумчивости, но от этого всё переживалось ещё острее – словно город хотел сказать мне: “Раз ты такое странное существо и не похожа на моих пулемётных роботов, спешащих урвать себе кусок пожирнее на неминуемом пути к смерти, то тебе совершенно нечего делать в моих суровых джунглях – разве что стать чьей-то лёгкой добычей”.

Шумные встревоженные голоса стали долетать до меня ещё за сотни метров до площади. Занервничав, я ускорила шаг и вскоре была уже на месте, рассматривая грядущее поле боя. Площадь была разделена небольшой деревянной сценой, предназначенной для проведения концертов и театральных мероприятий, на которой теперь расположились несколько вампиров, чтобы использовать её как трибуну. За ней толпились перепуганные люди, вероятно, самовольно перешедшие на их сторону. Боевые действия ещё не начались, но от собравшихся перед сценой людей, вооружённых самым различным оружием, я узнала, что вампиры уничтожили первых смельчаков, которые, не дождавшись, когда те объявят о начале переговоров, покинули ограждение и осмелились подойти к ним со своими просьбами и вопросами. Я попыталась отыскать в толпе Доктора и его команду, поскольку, скорее всего, надежды можно было возлагать лишь на этих людей. С этой целью, не увидев их вокруг себя, я стала продвигаться вперёд к ограждению. Как ни странно, мне не было страшно – даже, наоборот, меня подбадривало уверенное и сильное воодушевление, впервые пришедшее ко мне за долгое время.

Подойдя к ограждению, я стала свидетельницей отвратительного зрелища: у самой сцены в серебристом платье из тонкого муслина невысоко от земли кружилась Радуга, покрывая поцелуями и грызя, как уайльдовская Саломея, чью-то изуродованную голову. Маленькая хищница научилась не только убивать, но и получать от этого извращённое удовольствие. Когда она почувствовала меня и обернулась, на её окровавленном лице появилось злобное презрение и, расхохотавшись, Радуга швырнула в меня оторванную голову. Отскочив от тела, она упала к моим ногам, и в её искажённых чертах я узнала лицо Грома. Сердце наполнилось сожалением и острым негодованием. В Радуге больше не осталось ничего человеческого, а во мне – никакого сочувствия к ней. С каждой секундой во мне крепко неколебимое убеждение: если мне суждено остаться в этом городе, я сделаю всё, чтобы эти чудовища не победили. В голове гулко прозвонил колокол: настало время решающей битвы. Отлично отдавая себе отчёт, я перелезла через ограждение и, достав пистолет, выстрелила в неё. Пуля лишь слегка задела её изворотливую плоть, но от моих глаз не скрылось, что это причинило ей боль, и кожа на месте царапины приобрела ядовитый окрас. Радуга сделала попытку кинуться ко мне, но ослабла и упала на землю, извергая агрессивные проклятия и угрозы. Услышав над головой шорох, я посмотрела вверх – с крыш ближайших домов, как стая летучих мышей, ко мне устремились сразу несколько десятков вампиров с единым устремлением скорее растерзать отчаянную девчонку, у которой хватило духу так дерзко бросить им вызов. Сзади до меня доносился нерешительный ропот людей, которые ещё не знали, как им следует поступить. Я стреляла, пока не кончились пули, а потом, когда меня сбили с ног и стальные пальцы мёртвой хваткой вцепились в плечи, закрыла глаза, подумав о том, что если в этот момент мне суждено умереть, навсегда исчезнув из любых возможных миров и реальностей, то эта смерть не самая ничтожная: я боролась до конца, не сдалась и сохранила себя.

– Отпустите её, – неожиданно у меня над головой раздался знакомый голос.

Открыв глаза, я с любопытством взглянула на Мира, возвышавшегося на краю сцены. Он и раньше одевался слишком вычурно, однако в этот день он превзошел самого себя – словно богатейший принц, пришедший на коронацию, Мир стоял в своей длинной пурпурной тоге до пола, отделанной серебряной бахромой и украшенной маленькими жемчужинами, которые отливали лунным светом и казались удивительно чистыми и нежными, как заставшие ангельские слезы; поверх тоги на нём была надета, окаймленная мехом и колышимая ветром, роскошная мантия из алого бархата.

Поступок Мира был непонятен мне. Зачем ему понадобилась моя жизнь, и на что он надеялся? Скорее всего, внутреннее убеждение, странная вера в мою избранность заставили его отложить эту казнь. Когда меня отпустили, я поднялась и, задрав голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, спросила:

– Надеюсь, ты не ждёшь, что я кинусь сейчас благодарить тебя и выберу сторону вампиров?

Он улыбнулся и медленно спустился ко мне.

– Кто бы мог подумать, что даже перед лицом смерти, ты будешь упрямиться и всеми силами пытаться контролировать себя – свою истинную сущность.

– Я не такая, как вы и не хочу уподобиться вам! – резко ответила я.

– Чем мы тебе так не нравимся? – на удивление мягко спросил Мир.

– Вам не приходило в голову, что бессмысленные разрушения и убийства – не самые хорошие вещи.

– Глупышка, на свете не существует плохих и хороших вещей, – сказал он, подойдя ко мне ближе, – есть только наше собственное к ним отношение, поэтому твои слова – не что иное как проявление совести, которая нужна лишь слабым дуракам, любящим плутать по дорогам заблуждений, страстно веря, что их совесть священна и правдива. Разве ты одна из них? Я в этом сомневаюсь.

– А ты научись смотреть на других не через призму себя.

– Как лицемерно!

Мир подошёл ко мне почти вплотную. Его выразительные глаза отливали кровавым золотом, притягивающим и жутким. Глядя на него, неожиданно для себя я подумала, насколько же он красив. Всё это шло в разрез с моим отношением к нему, но мне было трудно не восхищаться его вкрадчивым голосом, гибкой кошачьей грацией, копной длинных тёмных волос, развевающихся за его спиной, как тёмные крылья, удивительной силой, опасной демонической красотой, восставшей из глубин непостижимого мрака.

– Стань одной из нас, – прошептал он, почти касаясь губами моего уха. – Это моё последнее предложение. Присоединившись к нам, ты, наконец, полюбишь своё существование и сможешь обрести то, о чём так мечтаешь.

– И о чём я мечтаю? – спросила я, сделав вялую попытку избавиться от сладкого тумана, прокравшегося в мою душу.

– Разумеется, о любви, – с готовностью ответил Мир. – О необузданном порыве страстей, фейерверке эмоций, волнующей боли, трепетном наслаждении... Вампиры способны на такие чувства, но только тебе решать, испытаешь ли ты нечто подобное. Ты можешь жить в идеальном мире, чувствовать себя в нём царицей, или стать трупом, а, вероятно, и хуже – жалкой рабыней. Но ведь нам уже обоим известно, что ты выберешь?

Произнеся эти слова, он наклонился и, притянув к себе, жадно поцеловал меня в губы. Огненная лава поднялась и выплеснулась на оголённый рассудок, пронеслась по всему телу, выжигая внутри все воззрения и преграды. Недоумение, страх и жажда смешались во мне, а спустя мгновение я поняла, что отвечаю на его обжигающий и захватывающий, как змеящийся танец саламандры, поцелуй. Это длилось несколько секунд, мне казалось, что ещё немного, и он сорвёт обледеневшие цепи с моего сердца и выпьет его без остатка, но потом я прервала всё и резко оттолкнула его. Головокружение стало проходить, и я почувствовала на губах вкус крови. Не знаю, откуда во мне взялись силы остановить этот влекущий и острый поцелуй, но когда мне удалось совладать с собой, я не пожалела о своём поступке. Следующую минуту мы просто стояли и молча смотрели друг на друга. Потом он задал мне один короткий вопрос:

– Почему?

Мне не пришлось долго думать над ответом – слова сами вырвались на свободу.

– Потому что мне не всё равно, – твёрдо произнесла я.

На его лице появилась жестокая колючая ухмылка, стерев прежнюю любезность и лживую мягкость. Площадь наполнилась напряжённой ожидающей тишиной. Другие вампиры стали постепенно окружать меня, всё теснее сжимая бездушный круг. Наконец, Мир произнёс свой приговор:

– Убейте её, – холодно сказал он.

Я была к этому готова, поэтому он не увидел в моих глазах страха, и уже это казалось мне значимой победой. Не пытаясь бежать и, вопреки их кровожадным ожиданиям, вести себя, как жертва, я стояла, отважно глядя на моих будущих палачей, которые, убедившись, что мне нечем обороняться и моё право на жизнь всецело принадлежит им, неторопливо решали, как искусно и долго будут убивать меня. Мир стоял в стороне и пристально следил за каждым моим жестом, каждой едва заметной реакцией, должно быть, пытаясь уловить в моих глазах мельчайшие душевные порывы, неуверенность и сомнение, услышать внутреннюю борьбу, а затем и отчаянную мольбу о помиловании, но, заглянув в себя, я не обнаружила ничего подобного – ещё никогда мне не доводилось чувствовать себя такой целостной.

Когда, наконец, вампиры спланировали свои действия и двое из них резко толкнули меня на землю, я была уже далеко, построив в воображении иную картину реальности – слышала, что подобное помогает переносить пытки. Мне представился утренний янтарный пляж с мягким песком: ласковые, как руки матери, безмятежные волны омывали мои босые ноги, освежающий бриз скользил по горячей золотистой коже и, словно молодой влюблённый, играл с блестящими от солёных брызг волосами, вдали виднелись белоснежные паруса кораблей, которые плавно скользили по дрожащей серебристой равнине моря, перенося вверившиеся стихии жизни незнакомых, но отчего-то близких людей. Над головой простиралось безбрежное ясное небо, где, словно на световом экране художником, рисующим песком, изображались переменчивые облака; восхищённые глаза впитывали в себя эту воздушно-белую лазурь, жмурились от сладостного удовольствия и ослепительного приятно припекающего солнца. Я слишком глубоко погрузилась в эту новую желанную реальность, поэтому сначала даже не поверила, что действительно вижу огромный огненный шар, проступающий сквозь туманный привычный сумрак.

Едва первые солнечные лучи упали на площадь, вампиры и люди замерли в немом потрясении. Они оставались бездвижными и тогда, когда всё наполнилось неожиданным и невероятно истинным светом; затем, не произнеся ни слова, один за другим все они стали исчезать, как иллюзорные тени, эфирные сны…Спустя несколько мгновений вокруг никого больше не было. Потом, совершенно ясно услышав своё имя и поняв, что помню его, я почувствовала, как медленно отрываюсь от земли и воспаряю верх, озарённая манящим сиянием древней звезды.

Эпилог

– Что ты об этом думаешь? – спросила Дина, указав Александре на толстую папку, лежащую перед ней.

Они сидели за столиком московского кафе на Большой Никитской, и обе выглядели немного сонливыми. За стёклами больших окон поднималось утреннее солнце, совсем недавно растопившее своими весенними лучами последний снег суровой и затянувшейся зимы.

– Ты слишком приукрасила Лексу и смягчила, – ответила Александра, с лёгким сожалением взглянув на бледное лицо Дины, на котором ещё были видны небольшие шрамы.

Чувство вины до конца не покинуло её, несмотря на то, что теперь она знала: Дина не умирала, не уходила из жизни добровольно, введённая в заблуждение и сбитая столку её жестокой игрой – это была страшная авария, повлёкшая за собой клиническую смерть, трёхмесячную кому и долгую реабилитацию. Однако, помня о прошлом, ей непросто было простить себе эту игру с душой неопытной девушки – в то время сам лорд Генри позавидовал бы её изощрённому коварству.

– Скажи, для чего ты решила написать о самоубийстве, когда можно было ограничиться лишь аварией, и тем самым объяснить попадание твоей героини в иной мир?

Дина понимала чувства собеседницы и то, что, говоря о её произведении, Александре было проще обсуждать всё это как повесть, не связанную напрямую с реальными людьми и событиями, однако она всё же сказала:

– Потому что, когда мы с Сашей столкнулись с той машиной, я хотела умереть, – произнеся эти слова, Дина заметила, что они болезненно отразились на Александре. – Я почти ничего не выдумывала. Тот город, о котором ты прочла, я видела так же ясно, как сейчас вижу тебя. Я была там. Не знаю, создали ли его механизмы сознания или он действительно существует, но в одном мне не приходится сомневаться: я была там.

В целом Дине была чужда различная мистика, она ставила под сомнение любую новость, которая относилась к этой туманной области. Однако иногда она замечала за собой странные вещи, которые озадачивали даже её недоверчивого скептика. С самого детства с Диной происходили вещи, которые она не могла объяснить – в основном, девушка видела, как она стала называть это позже, “вспышки из будущего”: за несколько секунд до события, которое должно было произойти в реальности, она видела его. Потом кто-то словно отматывал назад плёнку, и Дина знала, что произойдёт или какие слова ей придётся услышать. Это случалось нечасто, а когда происходило, она всячески пыталась найти этому обычное рациональное объяснение. Но чтобы девушка себе не твердила, ей было хорошо известно – человек и мир гораздо сложнее и неизведанней, чем люди привыкли их представлять.

– И всё-таки ты приняла эту жизнь. В чём было твоё спасение? Ты обрела веру?

Дина с задумчивым любопытством взглянула на маленький золотой крестик, который виднелся в декольте платья Александры, и медленно покачала головой.

– Нет, но я поняла, что на свете существует столько миров, сколько и людей: каждый ищет своё спасение и, как улитка, создаёт собственное убежище. Кому-то достаточно одной надежды, а другому её катастрофически не хватит…Ни одна из религий мне не близка, а придумывать удобного бога я не собираюсь. Не хочу быть зверем, но и ангелом тоже. Вадим однажды сказал мне, что после смерти мы просто выключаемся, как пылесос, – это тоже далеко от меня. Я говорю природе: “Спасибо, что ты вернула меня к близким и залечила мои раны. Надеюсь, у тебя всё подчинено замыслу, поэтому принимаю дарованную тобой жизнь и воспринимаю её развязку как неизбежный, но интересный сюрприз.

– Если бы ты знала, как я жалею, что познакомила тебя с Вадимом, – с грустью сказала Александра.

– Когда-то давно ты ведь его очень любила?

Александра ошеломлённо взглянула на Дину. Этот неожиданный вопрос окончательно выбил её из колеи.

– Как ты догадалась? – почти прошептала она.

Руки Александры так трогательно дрожали над столом, сжимая остывшую чашку кофе, что Дина решила приободрить её.

– На самом деле, это всё неважно, и я сама ни о чём не жалею. Всё, что со мной произошло, воспитало меня, закалило характер и сделало сильнее.

Александре хотелось узнать у Дины, что она теперь о ней думает и как относится, но вместе этого спросила её:

– И ты больше не боишься потерять себя?

– Нет, – уверенно ответила Дина. – Того, кто нашёл себя, это не пугает.

– Стало быть, все конфликты с миром исчерпаны?

Девушка отрицательно покачала головой и, дождавшись пока подошедший официант уйдёт, сказала:

– Я заключила перемирие с природой, но про общество ничего не говорила: к обществу у меня по-прежнему много претензий, которые я непременно предъявлю ему, и постараюсь убрать с его улиц весь зловонный мусор.

На лице Александры мелькнуло беспокойство. Хорошо изучив Дину, ей было известно, что в своих бунтарских устремлениях она не привыкла отступать, поэтому новые намеченные цели девушки встревожили её – они могли привести к острому разочарованию и бесповоротному крушению надежд.

– Дина, ты так уверена, что тебе одной окажется это по силам? – осторожно спросила она.

– Слышала об эффекте бабочки? Каждое слово, любой, на первый взгляд, незначительный и незаметный поступок может стать решающим и перевернуть мир. По этой теории, если на одной стороне Земли бабочка взмахнет крылом, то на другой её стороне поднимется ветер и начнётся цунами. Так вот, я хочу добиться этого цунами – только не разрушительного, а такого, чтобы очистило души, напомнило о вечном и действительно значимом. Понимаю, это всё звучит наивно, но если ни на что не надеяться и ни к чему не стремиться, то ничего никогда и не произойдёт.

– Как ты намерена это делать?

– Для начала восстановлюсь в институте, закончу его, – ответила Дина. – Как думаешь, у меня получится стать хорошим врачом? – не дождавшись ответа, она вдохновлёно продолжила. – В любом случае, я буду очень стараться. Потом, возможно, выучусь на психолога – буду лечить не только тела, но и души. Замыслы, как видишь, грандиозные, но вполне реальные.

– Реальные, – словно эхо повторила Александра и вдруг порывисто схватила руку Дины и сжала её, – Диночка, я так рада, что ты жива!

Девушка сначала немного растерялась, а затем одарила её понимающей и успокаивающей улыбкой, которая, как отметила про себя Александра, была подобна чудотворной улыбке Богородицы на Вифлеемской иконе.

– Я тоже этому рада, – тихо ответила Дина.

Через несколько минут приехал друг Александры, чтобы отвезти их в аэропорт. Дина хотела проводить подругу в Париж, но по дороге во Внуково, неожиданно попросила остановить машину на ближайшей остановке.

– В пяти километрах отсюда находится кладбище, где похоронен Андрей. Меня тянет на его могилу. Прости, но я должна пойти туда, – сказала она, вылезая из автомобиля.

Попрощавшись с Диной и взяв с девушки обещание непременно навестить её, Александра уехала. Теперь на сердце у неё было легко и светло, как после исповеди, и все её мысли обратились к любимому мужу, ждавшему её во Франции и по которому она успела сильно соскучиться. Проводив глазами машину, Дина купила в цветочном киоске синие ирисы, отыскала нужную маршрутку и спустя несколько минут уже была у храма, где почти три года назад отпевали её брата. Она немного задержалась на его территории, наблюдая за детьми из воскресной школы, играющими среди ярких весенних цветов, пестревших повсюду: в клумбах у лилейно-белых скамеек, на просторных зелёных лужайках, в окнах храма… Уже совсем рассвело, с колокольни доносился мелодичный перезвон, созывавший прихожан на утреннюю литургию. Дина прошла дальше и, миновав теплицу, где работал пожилой садовник, свернула в ворота кладбища. Она без труда отыскала могилу брата, изящную кованую ограду которой месяц назад девушка лично выкрасила в бирюзовый цвет. Андрей не любил искусственные цветы, поэтому у его надгробного памятника Дина соорудила красивую белую клумбу в форме сердца, где вперемешку с ромашками росли нежные незабудки.

– Здравствуй, Андрюш, – сказала Дина, положив ирисы на могилу брата.

Девушка присела на лавку, которая из-за ажурной спинки, сплетавшей причудливые узоры, казалась предметом из сказочного мира. Они выбирали её вместе с Сашей. Вспомнив об этом, она помрачнела: теперь они больше не общались, и ей ощутимо не хватало его. Он сильно винил себя в случившемся, поэтому, не смотря на все её слова и уговоры, наотрез отказывался продолжать дружбу с чумной Динкой-дождинкой, как он часто, шутя, называл её. Девушка и сама была не уверена в том, что они могут вернуть прежние отношения, но продолжала писать ему и звонить, не получая ответа.

– У меня хорошие новости, – сказала она, устремив взгляд на фотографию близкого и навсегда молодого юноши, – мама устроилась на работу, стала снова наряжаться и приходит домой счастливая. Вчера приезжал папа – забрал из квартиры свои последние вещи. Она вела себя совершенно спокойно и даже шутила. Мама говорит, что для неё самое главное сейчас – это моё здоровье, – сказала Дина и, помолчав немного, продолжила. – Как долго я была слепа, и даже не догадывалась, что она меня так любит. Мама и тебя любит. Она всегда нас любила. Папа, думаю, тоже. Просто иногда люди расходятся, и в этом никто не виноват. У каждого свой путь в этой жизни, и его нужно уважать. Прости, если тебе кажется, что я разговариваю с тобой как с маленьким – для меня ты навечно останешься шестнадцатилетним младшим братиком. Ты ведь помнишь, что я старше тебя на целых семь минут?

Дина замолкла и ещё какое-то время сидела у его могилы, чему-то улыбаясь про себя. Потом она спустилась к речке, протекавшей поблизости, набрала воды в пустую бутылку из-под минералки и пошла обратно, чтобы полить цветы в клумбе. Когда Дина возвращалась на кладбище, ей показалось, что у старой ивы она увидела мужскую фигуру, облачённую во всё чёрное, но, приглядевшись, обнаружила лишь ствол дерева. Тем не менее, она сказала:

– Со мной всё будет в порядке, Ветер. Но знай – шпион из тебя никудышный.

Вскоре девушка простилась с братом и покинула кладбище. Она собиралась сесть на маршрутку, но в последний момент передумала и решила немного пройтись до следующей остановки. Идя по дороге вдоль коттеджного посёлка и с восторгом рассматривая большие ватные облака, которые в этот день висели на удивление низко, Дина размышляла о будущем и строила серьёзные планы. Впереди простирался высокий густой лес, наполненный буйством красок и ароматов, странными дрожащими тенями, туманными болотами, вековыми деревьями с извилистыми корнями, бесчисленными спутанными тропинками... Дине предстояло пройти ещё много нелёгких испытаний, но она была уверена, что если однажды упадёт, то уже сумеет подняться.