Город

Город

С этого все и началось.

Я закрыл файл. Запись под названием «Пролог», оказавшаяся на старом накопителе, который мне подбросили, прервалась, закончившись словом «Город».

Именно тогда мне пришла в голову идея, вдохновленная неизвестным автором этого короткого рассказа: записывать обо всем, что со мной происходит, – как это делал он. Впрочем, события, последовавшие за этим, обрушились на меня столь стремительно, что приступить к воплощению своего замысла я смог лишь теперь, спустя много дней. Я остался жив, Город – если не спасен окончательно, то уж по крайней мере пока еще не стерт с лица земли. А потому я расскажу обо всем, что случилось в тот вечер и в следующие несколько дней, начиная с того, как я выбросил из окна свои бумаги и нашел в почтовом ящике накопитель.

Раз, два, три…

Комната полностью отрезана от постороннего шума и звуков ночного города.

Раз, два, три…

В ночной тишине комнаты редкие удары маятника кажутся неестественно громкими. Сквозь прозрачную приспущенную штору проглядывают мрачные силуэты центральных небоскребов. Над ними – огромная туманно-желтая луна, но ее бледный свет не в силах бороться с огнями улиц, залитых волнами света неоновых реклам. Город тонет в океане сияния, живительного наркотика, струящегося по его жилам.

Город… Я не даю ему другого названия, ведь на земле есть сотни других городов, во многом подобных ему. Но верно и другое: на земле нет иного такого Города, ибо он – столица Империи.

Вот он, Город… Раскинувшийся за окном, похожий на пепелище, на груду рдеющих угольев или отработанного шлака, он не умирает и в это время суток. С одиннадцати вечера и до утра он живет особой, ночной жизнью.

Устав мерить комнату шагами, я опускаюсь в жесткое пластмассовое кресло напротив окна. Луна презрительно и равнодушно светит мне в лицо. Ее желтый лик совсем расплылся в пелене смога дальних заводов.

Как же я устал… Устал от города, от тесной комнаты, от этого однообразия. Почему в этом городе все живут точно, как я? Почему мы все как будто на одно лицо? Лунный свет, словно гамма-лучи, проникает в мозг и рождает те же старые и избитые, но от того ничуть не менее опасные мысли. Я отворачиваюсь от окна и упираюсь взглядом в тусклую стеклянную поверхность экрана. Что ж, очень кстати. Это наверняка поможет уснуть.

Рука моя тянется к выключателю.

Первый канал. Странного вида громила с явно бутафорским автоматом зажимает в угол перепуганную, забитую и несчастную жертву неопределенного пола и возраста. Как всегда, в последний момент, за его спиной буквально из-под земли вырастает некто в форме солдата правительственных войск и, особо не разбираясь, что к чему, всаживает в громилу полную обойму снарядов.

Второй канал. Новости. На сегодняшнем параде присутствовали пятеро Верховных, из-за чего вокруг Центральной площади собралась многотысячная толпа народа, желавшего хоть мельком взглянуть на них…

Третий канал. Новости. Пятнадцать минут назад в квартале номер тридцать четвертого сектора прогремел взрыв огромной силы. Предположительная причина – теракт, однако официальных заявлений пока не поступало.

Четвертый канал. Темный экран и голос. «ТЕРРОР! ТЕРРОР! Внимание, внимание! Номер 325. Третий круг, третья комната. Новый вышел».

Какой-то левый канал? Похоже на шифровку.

Я выключаю телевизор. Иногда мне хочется его разбить. Луна заходит в тучу, и в комнате становится темно. Сложив руки у подбородка, стараюсь ни о чем не думать, но вспоминаю о прошлом, о детстве, о лицейских друзьях, о своей старой библиотеке. Моя библиотека… Вот что помогло бы мне сейчас! Моя теперешняя книжная полка выглядит так:

«Расписание городского метро»

«Кодекс о наказаниях»

«Правила для работников и служащих оборонной сферы»

«Первая помощь при облучении»

«Террор. Справочное издание»

«Патриот» в четырех томах

«Герои» в четырех томах

«Транспорт центрального Сити. Справочник на текущий год»

Точный портрет моей теперешней жизни и меня самого.

Но стоп! Незнакомый серый переплет. Что-то новое? Откуда?

Бережно, словно боясь, что книга рассыплется, я вынимаю ее и с трепетом открываю первую страницу. Сердце тревожно вздрагивает, замирает и падает куда-то; я чувствую испарину на лбу. Откуда она здесь, когда я сам сжег ее четыре года назад?

Галлюцинация? Нет. Я держу ее, переплет тверд и прохладен, страницы пахнут старой бумагой. Я вижу строки, написанные моей рукой давным-давно. «Откуда?» – проносится в голове, наверное, уже сотый раз за минуту. А если ее у меня найдут? От одной этой мысли бросает в жар и в холод. Ее нужно спрятать, и как можно быстрей.

Впрочем… С какой стати ее бы стали у меня искать? У меня, примерного гражданина и патриота, ветерана той великой войны…

Примерного? Даже смешно. Апокалипсис нашего времени, приговор Империи, хвалебная песнь террору – хранится у меня на книжной полке, между второй частью «Кодекса о наказаниях» и «Расписанием городского метро»!

И я ее автор. Один из четырех.

Я зажигаю свет и сажусь у окна. Тень от погасшего экрана падает на страницы, но я и так помню каждое слово. Годы не вычеркнули из моей памяти ни единой буквы. Здесь нет подписей, но в каждой строчке слышится голос автора… Матиуш, Люций, Иоганн. Мои лицейские друзья, погибшие давным-давно. И я, Марк, почему-то до сих пор живой.

Мне становится душно. Горло сжимается, и из глаз текут слезы. Я вскакиваю с места и распахиваю окно. Свежий ночной ветер обдает меня прохладой и треплет мои волосы. Листы бумаги – мои глупые заметки, стихи, мысли за последнее время – поднимаются в воздух и создают в комнате хаос.

Я смотрю вниз. Отсюда, с высоты, где небо, ветер и луна, жизнь на земле кажется пустой и ничтожной. Но разве лучше живу я сам?

Я хватаю со стола листы моих новых, никуда не годных стихов и бросаю их в окно, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься за ними вслед. Собственный крик кажется мне слабым, как стон умирающего, ветер врывается в комнату и душит меня, как подушка.

Соседние окна так и остаются закрытыми (они всегда закрыты), а улицы внизу по-прежнему сверкают россыпью огней и пропускают через себя потоки машин. Внизу кипит жизнь, и листы бумаги, мелькая в ночном небе, уносятся по воздуху…

Звонит телефон. Я беру трубку.

– Триста шестой? – незнакомый голос. – По вашей заявке мы выслали вам накопитель из Информаториума. Напоминаем: вернуть его нужно не позднее, чем через две недели. Он уже в вашем почтовом ящике.

Ничего не понимаю. Во-первых, я ничего не заказывал в Информаториуме. Во-вторых, откуда они узнали, что накопитель в ящике? Почтальон сообщил им о доставке? Или посылку доставил кто-то из сотрудников Информаториума?

Накопитель действительно был в ящике. На нем оказался чей-то рассказ о поезде и ночном вокзале, абсолютно бессмысленный и не имеющий ко мне никакого отношения.

К чему все это?

Странности продолжались. Буквально через несколько минут после того, как я прочел рассказ и вынул накопитель из компьютера (машинально сунув его в карман), в дверь настойчиво постучали. На пороге стоял незнакомый человек в черном (и, по-моему, жутко неудобном) костюме.

– Триста шестой?

– Так точно.

– Позвольте… – человек потеснил меня и бесцеремонно вошел в комнату.

Я попытался узнать, что происходит, но он как будто меня не замечал.

Гость достал из кармана черный предмет, похожий на карманный телефон, и тот внезапно разразился таким трезвоном, что мы оба поморщились, а я зажал уши.

– Сигнал… – задумчиво пробормотал человек в черном. – Все точно.

Тут он внезапно просиял лицом:

– Всего хорошего. Никуда не уходите. Мы сейчас вернемся.

Я хотел спросить его, кто он такой, зачем пришел – и вообще обо всем, что казалось непонятным (а непонятным казалось все), но человек стремительно вышел, сильно хлопнув дверью.

Тут снова раздался звонок телефона.

– Триста шестой? Он ушел? Беги, беги, беги! Через минуту они вернутся, и тебя уже ничто не спасет! Не бери с собой вещи и документы. Постарайся быстрее исчезнуть!

Голос умолк. На том конце провода раздались странные гудки и шум, сквозь которые пробивались чуть слышные звуки какого-то гимна.

Я растерялся. Что происходит? Это из-за той книги? Черный говорил о каком-то сигнале. Что он имел в виду? А кто звонил? Впечатление такое, будто кто-то посторонний видит и слышит все, что творится в комнате. Выходит, за мной наблюдают?

Тут я услышал, как зашумел лифт.

«Беги, беги, беги! Через минуту они вернутся, и тебя уже ничто не спасет!»

Иррациональный страх – может, неизвестности, а может, смерти – подступил к горлу, и у меня перехватило дыхание. Я выскочил в коридор и спрятался за поворотом как раз в тот момент, когда туда входила толпа людей в черном. Один (тот ли это самый, что заходил ко мне в комнату?) постучал. Они подождали несколько секунд и вошли.

Интуиция, подкрепленная элементарным здравым смыслом, подсказала мне, что через десять-пятнадцать секунд, обнаружив, что меня нет на месте, они выбегут в коридор и начнут прочесывать здание. Сердце бешено билось. «Беги, беги, беги!»

Я рванул по коридору. Десять… девять… восемь… семь… Дверца лифта. Слава Богу, его никто не отозвал. Пять… четыре… три… За спиной послышались крики.

– Он в коридоре! Не упустить! Брать живым! Эй, стоять!

Лифт ухнул и понесся вниз, захлопнув дверь перед преследователями. Так. Сейчас они отключат электричество.

Точно. Лифт дернулся и встал. Но я был к этому готов. Мой опыт спасения людей из мест катастроф на этот раз выручил меня самого. Я знал, что в лифтах на потолке есть особая панель, о которой хорошо знают полицейские, террористы и спасатели, – она легко снимается, и через этот проход можно выйти в шахту. Конечно, это довольно опасно, особенно в жилых домах. Но сейчас ночь. Вряд ли кто-то из соседей пойдет кататься на лифте в такое время, даже если включат электричество.

Панель легко вышла из пазов, но удержать ее не удалось, и, выскользнув у меня из рук, она с ужасным грохотом, задевая за тросы и стены, полетела вниз и скрылась во мраке. Я пролез в открывшийся люк и оказался в шахте.

Обдирая до крови ладони, цепляясь за скобы и непонятного назначения рукоятки, я медленно спускался по направлению к первому этажу.

Где-то внизу, в кромешной тьме, загорелась лампочка. Значит, электричество снова включили. Как будто ждали, когда я вылезу из лифта. Такое ощущение, что за каждым моим шагом наблюдают (кто? люди в черном?)

Стены задрожали. Из шахты потянуло ветром, а соседний трос как будто ожил. Снизу шел лифт. Проклятье! Теперь меня должно было размазать по стене, либо ударить противовесом и скинуть вниз, в темноту. Оба варианта меня не устраивали, а тут и мой лифт внезапно дернулся и рванул туда, откуда приехал. Там, наверху, наверное, предвкушали, как будут сейчас меня из него извлекать… Я порадовался за них, но мое положение от этого лучше не стало.

Спас дом. Мне вспомнился город N*** – тот самый, столица враждебной державы. Тогда мы вытаскивали друзей из его развалин. Мой сосед – шестьсот второй – говорил мне:

– Эти дома построены очень грамотно. В таких шахтах всегда есть выход в вентиляцию. Во время пожара это опасно, но если завалит – ищи выход в этих трубах.

Я стал считать. Вентиляционные люки – через каждые три этажа. Первый… Четвертый… Седьмой… Двадцать пятый. Я – на двадцать шестом. А вот и люк, почти напротив меня. Он закрыт, но на крышке какая-то скоба.

Лифт снизу приближался.

Я прыгнул, оттолкнувшись ногами от стены, и повис на скобе. Крышка сорвалась, и мы вместе с ней загремели навстречу идущему лифту. К счастью, лететь пришлось недолго. Те, кто ехал в лифте, должно быть, очень испугались, услышав, как на них сверху свалилось нечто, поносящее все люки и лифты на свете последними словами.

Крышка отправилась вниз, в темноту, вслед за панелью. А лифт – надо отдать ему должное – ни на минуту не замедлил своего хода и через секунду подвез меня к вентиляционной трубе настолько близко, что мне не составило труда перелезть в нее.

Потом я целую вечность спускался вниз. Волосы у меня на голове шевелились. Снизу дул ветер. Из-за стен, с этажей, доносились звуки – обрывки той жизни, которая с этого вечера для меня, похоже, потеряна… Музыка. Чьи-то голоса. Смех. Телефонный разговор.

– …Ну почему ты все время звонишь не по делу? Успокойся… Конечно, я рад тебя слышать… Не беспокойся, скоро придет новый… Триста шестой… – (А может, послышалось?) – Третий круг… Не плачь…

Тишина. Снова голоса. Где-то снова промелькнуло: «Триста шестой». Или опять послышалось? За спиной зашумел лифт. Откуда-то раздались крики. И снова все стихло.

Я почувствовал под ногами бетонный пол. Узкий коридор. Или труба? Ничего не видно. Я двинулся на ощупь.

Стена. Скобы. Тусклый свет наверху. Я ухватился за скобу и полез наверх, оказавшись в какой-то новой шахте.

Стало холодно. Потянуло свежим воздухом, и до меня донесся запах травы. Шахту наполнили новые звуки – звуки работающих машин и многоголосой толпы, а сверху показались яркие отблески электрического света улицы.

Улица кишела людьми в черном и военными. По площади хаотично сновали туда-сюда синие полицейские машины, производя страшный шум. Раздавалась ругань, а в свете прожекторов блестели (как мне удалось разглядеть за несколько мгновений) стволы автоматов.

Уличный динамик ревел:

– Дом оцеплен! Брать живым! Не дать уйти!

Начиналась паника. Полиция теснила людей к соседним домам. В толпе то и дело вспыхивали драки. Полицейские, похоже, были вооружены не только автоматами, но и электрокастетами. Выла сирена. Вдруг раздался одинокий крик: «Спасайся» – и толпа повалила в разные стороны (почему – не знаю; в этом хаосе было трудно что-то разобрать). Откуда-то повалил едкий дым. Две минуты – и на площади остались только люди в черном.

Я наблюдал за этим из уличного люка моей вентиляционной шахты. Конечно, думал я, они поймут, что я бежал через нее – сидеть здесь и дальше было глупостью.

Шахта выходила на дальний угол площади, куда падала тень от соседнего дома. Я мягко выпрыгнул, приземлившись на прохладную траву газона, и тут же динамик, висевший чуть ли не у меня над головой, взорвался криком:

– Под прицел вентиляционные выходы! Повторяю – он ушел через вентиляцию!

В тот же миг прожектора и дула автоматов уставились на то место, откуда я только что появился.

Но я уже бежал. Бежал, не зная, куда. Бежал, забыв про сердце, готовое остановиться в любой момент. Бежал так, что и мира, и самой жизни не чувствовал; оставалось только это – энергия, которой нужно стать скоростью… И не иссякнуть… Пожалуйста… Как можно дольше…

Сзади рвались взрывы, заходилась сирена, слышались выстрелы. Навстречу неслась темная улица, которую до этого я видел только днем. «Беги, беги, беги! Через минуту они вернутся – и тебя уже ничто не спасет!» Я не мог, как ни старался, – во рту появилась кровь, дыхание почти остановилось, ноги стали подгибаться. Из глаз хлынули слезы и, отчаявшись от бессилья, я рухнул в пыль. Через две минуты люди в черном меня подберут…

– Скрываешься? Не тебя там ловят? – послышался вдруг участливый голос.

Я открыл глаза. Надо мной стоял толстый пожилой человек в униформе таксиста.

– Тебя? Так это ты – триста шестой?

Я смог только простонать.

– Сволочи… Садись, поедем…

Тут я увидел, что перед нами стоит легковое такси. Дыхание уже немного восстановилось, и я смог выдавить:

– У меня нет денег… и документов…

Таксист задумчиво, как бы про себя, пробормотал:

– Не бери с собой вещи и документы… Поехали. Через минуту они вернутся, и тебя уже ничто не спасет.

Я был слишком измучен, чтобы что-то соображать. Через минуту мы уже неслись по тоннелям темных улиц…

Дома проносились все быстрее, сливаясь в серую стену. Тревожно горящие фонари пролетали и скрывались в темноте. Над нами проплыл Большой железнодорожный мост – мрачный, грохочущий… Впереди показались огни сорок шестой трассы – одной из главных скоростных магистралей города. Минута – и мы окунулись в море электрического света.

Огни текли сплошной рекой, сияющим потоком, многократно отражаемым зеркальными окнами небоскребов. Над этой рекой буйствовал неоновый огонь: империя рекламы захватила верхние ярусы Города. Дорожные знаки – знаки метро, переходов, стоянок – светились мягче, отражая сиянье фар… Толпа людей ручьем текла по переходам и тротуарам. Через каждые полкилометра в реку машин вливались новые притоки. Город жил.

– Куда мы едем? – спросил я.

– В Старый город. Здесь тебя найдут. Уже через минуту нас вычислят.

И действительно, не далее как через минуту над трассой появились черные, хищного вида вертолеты. Я так понял – это за нами. Травля продолжалась.

Уже мимо пролетели небоскребы сорок шестой трассы, за спиной остался Вокзал с его чудовищными мостами, километры подземных тоннелей, посты дорожных патрулей на границе городских секторов, развалины какого-то квартала, уничтоженного взрывом, – а мы все ехали.

Водитель долго петлял по темным улицам Старого города и в конце концов бросил меня одного, среди заброшенных домов и тускло горящих фонарей. Когда я уходил, из кабины такси до меня донеслись обрывки фраз – таксист говорил по телефону.

– …Я в Старом городе… Удирали от вертолетов… Вернусь поздно… Не беспокойся.

И напоследок (я отошел уже достаточно далеко, возможно, мне показалось):

– …Триста шестой. Новый… Хорошо.

Ночь. Улица. Редко-редко блеснет в темноте огонек зажженной сигареты позднего прохожего или заскрипит от ветра ржавый фонарь. Старый город. Полузаброшенные кварталы, где почти никто не живет. Растрескавшийся асфальт, разбитые витрины, мусор на тротуарах. Зловещие подворотни, оставленные машины.

Я иду. В тишине улицы звук моих шагов превращается в громкий стук деревянной палки по мостовой и, отскакивая от соседних домов, эхом возвращается назад.

Я иду. Черные громады домов без единого проблеска света угрожающе надвинулись на меня. Черные стены, серые окна. Холодным блеском встречает и провожает пустая витрина аптеки с красно-белым провалившимся навесом. Одинокий фонарь со скрипом качается на цепи, заставляя оживать камни мостовой, обрывки газет, пустые сигаретные пачки…

Я иду. Позади – Город, его центр, залитый огнями неоновых реклам, бешеный поток автомобилей, заливающих самые потаенные углы ярким светом фар, ночные клубы, бары, рестораны, шикарные такси, небоскребы, в которых не гаснут окна, и тысячи людей, несмотря на позднее время заполняющих центральные улицы… Позади Город. Однообразная, беспросветная жизнь, ничего не дающая ни мне, ни другим.

Странный скрип прерывает мои мысли. Прислушиваюсь, но ничего не происходит, и я иду, иду, иду…

Улица уходит вдаль, теряясь в темноте тяжелых зданий. По дальней стороне дороги, тускло поблескивая в свете фонарей, тянутся старые трамвайные рельсы. А наверху, мертвые, повисли провода.

Я иду. Издали доносятся звуки автомобильных клаксонов, завывание полицейских сирен, голоса многотысячной толпы. Как молнии, сполохи городского света на ночном синем небе с черными облаками.

Странный скрип повторяется снова. Я оборачиваюсь. Громыхая, как пустая бочка, по рельсам медленно катится трамвай. В кабине стоит высокий бледный старик. С какой-то отчаянной болью он смотрит на меня и кивает головой. Все происходящее похоже на сон.

Я в нерешительной задумчивости пересекаю дорогу и запрыгиваю в салон. Свет фонаря пробегает по спинкам сидений. Кажется, уже лет десять никто не стоял на задней площадке. Я первый.

Я прохожу вперед. Облачка пыли поднимаются от каждого моего шага и медленно оседают на предметах. Старик медленно оборачивается и протягивает мне сложенный лист бумаги.

– Это вам.

Без слов я разворачиваю лист. Всего лишь одно слово, написанное знакомой рукой: «Приходи!» – и сердце обрывается и летит в пустоту.

Я очнулся, чувствуя, что лежу на чем-то ровном. Сначала показалось (по крайней мере, так хотелось думать), что я дома, а все произошедшее – всего лишь один из тех ночных кошмаров, что преследуют меня последние месяцы. Чувствовалась усталость. Болело все тело. Я цеплялся за ускользающую надежду – а может, все-таки сон? Не хотелось открывать глаза. Но легкий ветерок, скользнув по коже, беспощадно разбил эту робкую надежду, дав мне понять, что я лежу на улице.

Это был Старый город. Тянулись пустынные дороги с редкими, тусклыми фонарями, блестели черные окна, а на растрескавшемся асфальте лежал толстый слой уличной грязи и пыли.

Прямо над собой я увидел небо. Оно было черным и звездным. Стояла мертвенная тишина – Город словно куда-то пропал. Вероятно, этот квартал очень далеко от центра.

Над моей головой медленно качался фонарь. Я лежал, одним боком прислонившись к его основанию. Свет фонаря падал на полустертую вывеску бара «Новая эра».

Я вспомнил то, что предшествовало моему обмороку. Трамвай, старик. Похоже на бред или на разыгранный кем-то спектакль, в котором и я сыграл роль – роль, непонятную мне самому. А та записка? Я обнаружил, что все еще сжимаю ее в руке. «Приходи».

В этот момент из бара «Новая эра» донесся шум. За стеклянной дверью зажегся свет. И снова все стихло.

Я встал и вошел.

В баре, абсолютно пустом, среди старых столиков, за стойкой стоял Матиуш. Это он написал ту записку.

Его голос… Как будто с другого берега, с того света.

– Здравствуй, Марк, – насмешка и тревога. – Слышали о твоей гибели. Скорбим.

Следовало бы заинтересоваться – кто это «скорбим» и что значит «гибели», но не это, не это было для меня важным… Мой Матиуш… Погибший в тех катакомбах, в городе N***.

…Прогремел очередной взрыв. Легион миротворцев ворвался в захваченные кварталы. Со всех сторон летели осколки стекла и обломки арматуры. Ближайший ко мне триста восьмой зашатался и упал. Какой-то повстанец выпустил по нам очередь, но тут же сам вспыхнул, подбитый шестьсот вторым. Вдруг заработала моя рация.

– Марк, Марк, ты слышишь?! Нас зажали в южных кварталах. Готовятся взрывать! Я увожу наших под землю! Прощай, Марк, даст Бог встретимся!

Связь прервалась. Для нас Матиуш погиб. На параде победы ему присудили посмертно Орден миротворцев.

И вот он передо мной. У меня есть столько сказать ему! Но он делает шаг в тень.

– Стой на месте, Марк. Ты слышал, что я сказал?

Теперь его голос серьезен. И я – как будто не я – лепечу по-детски:

– Ты сказал… что-то о моей гибели…

– Последний выпуск новостей… Мы не успели записать все. Смотри.

Он протянул руку и включил экран. Полутемный бар осветился мерцающим голубоватым светом.

Я увидел площадь перед своим домом, прожектора, толпы людей в черном. Звука не было. Увидел, как толпа вдруг повалила с площади, а с краю пополз дым. (Кажется, это было как раз в те минуты, когда я сидел в вентиляционной трубе.) Над площадью пролетел вертолет. Он сделал круг и повис напротив моего окна. Я увидел вспышку, стекло разлетелось. По экрану пошли полосы.

Новый кадр. Люк вентиляционной шахты, откуда я вылез. Какой-то человек, похожий на меня, скорчился в свете прожекторов. Люди в форме военной полиции вскинули автоматы и изрешетили несчастного, в довершение зачем-то взорвав люк.

Матиуш помолчал.

– Все думают, что это ты, Марк.

– Кто это, Матиуш? Зачем за мной охотятся?

– Не могу сказать. Да это и не так важно. Со временем ты все узнаешь. Ты снова рядом, и это главное. Сядь. Нам нужна твоя помощь.

Я подчинился.

– Главное – ни о чем не спрашивай, ничем не интересуйся и выполняй то, что скажут. Идти тебе некуда. Для друзей ты мертв. Для врагов – жив. Тебя ищут. Настало время узнать о своей миссии. Твоя задача – спуститься под землю и найти там Иоганна. Он не погиб, как и я. Передай ему эту тетрадь и эту книгу. Твой облик – твой пароль. Запомни: городское подземелье состоит из семи «кругов». Первый – гаражи, мастерские и тоннели. Второй – канализация. Третий – метро. Об остальных тебе скажут потом. Иоганн в одном из них. Под землей ты встретишь друзей, которые тебе помогут. Помни, что враги тоже будут тебя искать. Берегись. Не говори никому ничего. Кому надо, те все знают и сами тебя найдут. Иди. Вход в Первый круг – в центре, недалеко от твоего дома. Ночной клуб «Химера». Ищи на стенах надпись «VIT», вход рядом с ней. Торопись.

Свет погас. Я позвал:

– Матиуш!

Но никто не ответил. Только легкий шорох раздался у стойки бара, да ветер приоткрыл стеклянную дверь, вздымая в воздух легкую пыль с давно не протиравшихся столиков…

Итак. Я мало что понял (и, признаться, был не совсем уверен, что действительно разговаривал с Матиушем). Но… Моя задача – найти Иоганна. Он – в каких-то подземных «кругах». Таких «кругов» семь, и в них есть друзья и враги. На данный момент «кругов» известно три: гаражи, канализация и метро. Первая задача – войти в Первый круг. Вход – у клуба «Химера».

Вернулся я в такси. Не в том, в котором приехал, а в обычном; я поймал его на границе со Старым городом. Оно несло меня в центр. Прошло больше часа со времени встречи с Матиушем, стояла глубокая ночь, начало четвертого.

В нашем секторе было спокойно, и ничто не напоминало о недавних событиях. Разве что, один раз мне показалось: на другой стороне улицы промелькнул странный человек в черном – промелькнул и исчез за углом. Оставленные на ночь такси безмолвно вытянулись вдоль дороги.

На всякий случай я не стал подходить к дому. Ночной клуб «Химера» – я знал это – находился в стороне, в пяти минутах ходьбы.

Даже у такого известного заведения как «Химера» в эти часы бывало совсем немного посетителей. У подъезда к ночному клубу стояло около десятка машин. Какой-то человек, абсолютно пьяный, переполняемый любовью ко всему миру и ненавистью – к своему желудку, настойчиво требующему опорожнения, спускался с лестницы, держась за перила. Трое грозного вида юношей стояли у входа, потягивая пиво. Надо всем этим нависла светящаяся тварь: то ли птица, то ли змея – не знаю. Какая-то парочка целовалась под фонарем.

Все это было неважно.

Мне нужно было найти вход.

Ну же, Матиуш!

«Ищи на стенах надпись „VIT“, вход рядом с ней».

Я обошел здание по часовой стрелке и очутился во внутреннем дворе клуба, обнесенном железной решеткой, вдоль которой выстроились мусорные баки. Легкий ветерок лениво шевелил бумаги, разбросанные по асфальту. Электрическая лампа на столбе заполняла пространство мертвенно-бледным ночным светом.

Я споткнулся о мусорный бак, подвернувшийся под ноги. Он с грохотом покатился по двору и остановился, наткнувшись на проволочную решетку. Стало совсем тихо.

Белая стена здания напротив была сплошь покрыта черно-белыми граффити. Потребовалось несколько минут, чтобы в хаосе линий и стрелок, изображающих взрыв, разобрать нужные мне буквы:

VIT

Вход должен быть где-то рядом. Я посмотрел по сторонам. Справа, в конце улицы тихо и незаметно горела реклама машинного масла «Control» и вывеска авторемонтной мастерской.

«Городское подземелье состоит из семи „кругов“. Первый – гаражи, мастерские и тоннели».

Похоже, вход найден.