Школьники небольшими компаниями выходили во двор, шум понемногу стихал, и столовая опустела.
Уборщицы уже торопливо и размашисто стирали со столиков и довольно скоро дошли туда, где еще сидели Гомер, Лилу и Саша, совершенно не слышавшие ничего вокруг.
– Поели? – спросила одна из них.
Никто не отозвался.
– Эй-эй, друзья, подъем! – уже громче сказала уборщица.
Гомер очнулся первым.
– Да, извините, мы сейчас уходим.
Поднявшись, он взял свою тарелку и поставил на тележку для использованной посуды. Его примеру последовали Саша и Лилу, вид у них был такой же потерянный.
– Поговорим там? – предложил он, показывая на стену, отделявшую детский сад от школы.
Скинув рюкзаки, они уселись прямо на землю – мальчики прислонились спиной к большому камню, а Лилу примостилась напротив, обхватив руками коленки.
Саша взъерошил волосы, издавая нечто вроде лошадиного ржания, а Лилу покусывала нижнюю губу, глядя на Гомера в упор.
– Итак, вы мне не верите, да? – прошептал тот.
– Да как тебе сказать… – замялся Саша. – Ты не дуйся. Я ведь не говорю, что ты заливаешь. Но вообще это, конечно, нечто!
Гомер посмотрел на Лилу, взглядом прося поддержки, ободрения. Девочка казалась внимательной и встревоженной.
– Ну что ж, если я правильно поняла, ты думаешь, что твой отец заперт внутри фильма, который он же и снимал. И теперь он – пленник мира, сотворенного им самим, – сказала она, чтобы разрядить обстановку. – Да, – ответил Гомер совсем тихонько, сам сознавая всю нелепость своего открытия. – И не только он – еще и Раймон.
Лилу теперь поглядывала на него с опаской. Саша уже не скрывал беспокойства – его правая нога так и подскакивала. У него это означало высшую степень волнения. Гомер почти читал их мысли.
– Знаю, это кажется безумием, но клянусь вам, я не спал! Я на самом деле был там, в этом цирке, и даже унес оттуда вот эту пуговицу!
Он потряс перед ними пуговицей с того пиджака, что был на нем прошлой ночью, тут же сообразив, что для доказательства этого маловато. С тем же успехом он мог найти ее в монтажной студии или где-нибудь еще. Как и билет – обрывок пленки…
Гомер вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Разочарованные взгляды друзей заронили сомнение в сердце. А вдруг друзья правы: исчезновение отца расстроило его до такой степени, что рассудок не выдержал, и теперь он готов поверить во что угодно, лишь бы не потерять надежды.
Он глубоко вдохнул и выдохнул, не задерживая дыхания. Плечи опустились. Гомер не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким несчастным.
Сидевший рядом Саша нахмурился. Он, видимо, был искренне удручен тем, что не в силах поверить ему на слово. Он бы с радостью, но… нет. Саша толкнул Гомера локтем, это было принято между ними и означало, что из-за незначительного приступа безумия их дружба ничуть не пострадает.
А вот Лилу что-то быстро соображала, прищурившись, изучая пуговицу, которая все еще была у Гомера в руках.
Вдруг она подняла голову, будто внезапно проснувшись.
– А помните того парня, который приходил к тебе тогда?
– Жорж Финк? – подхватил Гомер.
– Да. Ведь ты говорил, что он был актером в фильме твоего отца?
– Ага, он играл Телемаха. Потому и сдвинулся, вообразив себя этим персонажем.
– Так… так-так-так-так… – повторила она, барабаня пальцами. – А твой отец? Он только ставил фильм или тоже играл в нем?
– Он играл Одиссея, – ответил Гомер, – но эта роль маленькая, потому что фильм в основном про Телемаха в поисках отца – Одиссея, плавающего по морям.
Лилу снова погрузилась в раздумье, к великому огорчению Саша: он не мог понять, куда она клонит. Гомер внутренне молил, чтобы она пришла к тем же выводам, что и он сам.
– А помните, – продолжала Лилу, – Жорж Финк рвался в студию, крича, что его родители Одиссей и Пенелопа и что они там, «по ту сторону»?
– Да он просто слишком вжился в роль… – заметил на это Саша.
– А что, если это была не роль? – предположила Лилу.
Внезапное чувство, к которому привели девочку размышления, заставило ее черные глаза лихорадочно заблестеть, а щеки – порозоветь. Гомер же чувствовал, что череп вот-вот расколется надвое. Все его ночные приключения сходились в одном объяснении – безумном, ирреальном, невероятном. И всё же…
– Уверена, что и ты думаешь о том же, – поддержала его Лилу.
Тут Саша вспылил.
– Да расскажите же, наконец! – вскричал он. – Что касается меня, то я не понимаю ничего!
Саша обладал практичным умом, любил конкретность, предпочитал все осязаемое. Зато Гомер отличался мечтательностью, а Лилу – изобретательностью. Каждому свое.
– Что, если реальность слилась с вымыслом? – произнес Гомер.
– Как это? – удивился Саша.
– Если актеры превратились в персонажей фильма… Об этом Гомер думал с тех пор, как очнулся, и теперь вздохнул с огромным облегчением: все наконец было высказано. Однако, произнесенная вслух, эта гипотеза выглядела еще безумнее.
– Погоди-ка, ты хочешь мне сказать, что твой отец и Жорж Финк могли стать Одиссеем и Телемахом? Настоящие живые люди превратились в персонажей фильма?
– Да.
Они в изумлении уставились друг на друга и долго молчали, оба крайне взволнованные.
– А не это ли самое называется шизофренией или как-то там еще? – спросил Саша.
Ему ответил осуждающий взгляд Лилу. Зато Гомеру поневоле пришлось признать, что друг в чем-то прав. – Надеюсь, вы и сами понимаете, что такого просто не бы-ва-ет… – почти с сочувствием сказал Саша. Гомер опустил голову. Ну еще бы, он, конечно, понимал.
– Что, и твоя песчанка туда же? Разговаривать умеет, а? – поинтересовался его приятель.
Тут сердце Гомера ощутило прилив надежды. Если Биби-Два будет столь же словоохотлива с его друзьями, как с ним, это докажет, что он вовсе не спал и не сошел с ума!
– Вы куда после математики? – спросил он дрогнувшим голосом.
– Пошли к тебе, с песчанкой твоей всё и обсудим! – воскликнул Саша.
– Э-эх… да ведь как раз педсовет, – возразила Лилу. Девочка должна была выступить на нем и всерьез относилась к этой обязанности, ведь речь шла о защите Саша от учителей – те частенько ругали его за плохую успеваемость.
– Да ладно, мы тебя подождем сколько надо! – воскликнул тот. – Не до ночи же этот педсовет…
– Не больше часа, – успокоила она. – И без меня ничего не предпринимайте.
– Без тебя мы никогда и ни-ни, – успокоил ее Гомер, – сама знаешь.