Голубая ваза

Соня Дорман

ГОЛУБАЯ ВАЗА

Это была маленькая ваза в виде кубка темно-голубого цвета.

Округлая форма точно укладывалась между ладоней девочки, которая ее несла. На девочке были поношенные ботинки, видавшая виды, но опрятная юбка, потрепанная блузка. Кроме вазы у нее ничего не было, да и ваза была абсолютно пустой.

- Ну вот мы и пришли, дорогая, - сказала ей Матрона. Косые лучи солнечного света из высоких окон старинного здания падали на плечи ребенка, подсвечивая ее золотисто-каштановые косы. Две девочки в дальнем конце комнаты сидели на постели, во что-то играя. Матрона провела ребенка к незанятой кровати и открыла изношенное, но без единого пятнышка, белое одеяло. Рядом с постелью находилась небольшая деревянная тумбочка с двумя ящичками, и руки девочки, поддерживая над ней вазу на тумбочку, подставили ее под солнечные лучи, где она загорелась темно-голубым светом. Через секунду девочка поставила вазу, села на постель и положила сцепленные руки на колени.

- Девочки, - позвала Матрона двух подружек. - Это Анна.

Они повернули головы и безразлично посмотрели на Анну.

Анна продолжала разглядывать свои тонкие руки, с темной кожей на суставах и желтыми мозолями на ладонях.

- Девочки - повторила Матрона, с угрожающей ноткой в голосе. Они встали и подошли с вежливыми бесстрастными лицами.

- Привет, Анна, - сказали они.

В этот момент снаружи раздался оглушительный грохот, и две девочки и Анна вместе с ними обернулись, чтобы взглянуть на ракету, вылетевшую из-за дальней стены. Небо было чистого цвета, похожего на цвет пламени горящего спирта, ракета ввинтилась в него и исчезла, совершенно оглушив зрителей.

- Да, здесь ты часто сможешь видеть, как они взлетают, - сказала Матрона с наиграной бодростью. - Я оставляю вас, чтобы вы познакомились. Остальные скоро придут из школы.

Когда она вышла из длинной комнаты и бесшумно закрыла за собой тяжелую дверь, Анна посмотрела на девочек. Лица их сразу замкнулись, но девочка с раскосыми карими глазами на маленьком привлекательном лице склонилась к новенькой и спросила:

- Где?

- Марс, - ответила Анна. - На прошлой неделе.

Другая девочка, блондинка, обещавшая стать красавицей, но еще не вполне оформившаяся, отвернулась:

- Мой отец на орбите, - с гордостью, не обращаясь ни к кому, заявила она.

Кареглазая девочка сказала:

- Меня зовут Люр. А сколько тебе лет?

- Четырнадцать, - ответила Анна и посмотрела на пустую голубую вазу.

- Тогда тебе здесь жить не больше года, - уверила ее блондинка. - Я почти уже готова. Мне исполнится пятнадцать в следующем месяце. А Люр столько, сколько тебе.

- Готова для чего? - спросила Анна.

Блондинка улыбнулась, и сразу ее лицо обрело настоящую красоту, холодную и гордую, и стало лицом маленькой женщины. - На брачную скамью.

- Прямо сразу? - выдохнула Анна.

- Нет, глупышка, - сказала Люр, садясь рядом с ней. - Конни должна будет еще год ходить в другую школу. Разве ты не знала?

- Я ничего не знаю, - призналась Анна.

Конни пожала плечами. Она подошла к окну и прислонилась лбом к пластиковому виброзащитному стеклу. Ничего не было видно, кроме стен огромных строений и неба, в котором исчезали их отцы. Вдалеке неожиданно послышались детские голоса, - Молодняк скоро прибудет, - сказала Люр. - Мы самые старшие.

Конни обернулась и посмотрела с любопытством на голубую вазу. Она повела рукой, словно желая дотронуться до вазы, Анна, защищаясь, спрыгнула с постели:

- Хорошо, - сказала ей Конни, - хорошо. Я не буду.

Люр указала на вазу:

- С Марса?

Анна нагнула голову:

- Нет, - прошептала она. - Нет, он привез ее матери из Долин.

- Она вышла замуж снова? - спросила Конни.

Анна еще больше опустила голову и ее косички повисли над плечами. - Нет.

- Она должна, - сказала Конни строгим голосом.

- Я знаю. Но она не сделала этого, - ответила Анна.

- Если ей до тридцати пяти, то она должна, - повторила Люр.

- Или ей придется идти в тюрьму.

- Она пошла, - сказала Анна. - Сегодня утром, когда пришли за мной.

- Это нечестно, - сказала Конни, поднимая лицо Анны одной рукой и сердито глядя на нее. - Наши матери должны выходить замуж сразу, а она нет? Войны пожирают наших мужчин, и мы обязаны рожать их больше. Какое у нее право?

- Она выбрала, - закричала Анна, отбрасывая от себя руку Конни. - У нее есть право выбирать.

Вновь раздался оглушительный грохот со стороны космодрома, и три девочки повернулись к окнам. В молчании они наблюдали, как военный корабль поднимается в ярко-голубое небо и исчезает в направлении поля боя. Люр сглотнула. Конни откинула волосы со щеки. Анна мягко сложила ладони лодочками по бокам вазы, согревая ее.

Тяжелая дверь общежития распахнулась, и толпа детей вошла в комнату, разговаривая и смеясь одновременно. Одна плакала, ее лицо было грязное и мокрое, а другие толкали ее, пихали и тащили. Вошла Матрона и живо их рассортировала, отослав плачущую девочку в лазарет, других отдыхать или тихо играть в постелях.

Покончив с этим, она подошла к старшим девочкам.

- Уже подружки? - спросила она весело. - Уверена в этом. Люр, помоги сегодня Анне освоиться, пожалуйста. Конни, тебя ждут наверху в Офисе.

- Меня? - воскликнула она радостно, - Я уже готова? Уже?

- Я ничего не знаю, дорогая, - сказала Матрона. - Не думаю, что ты уже готова, еще не прошел твой день рождения. Но они хотят тебя видеть.

Даже не обернувшись на прощание, Конни торопливо вышла из комнаты и галопом помчалась в Офис.

Люр выглядела испуганной.

- Они ее не заберут? - спросила она.

- Не думаю, дорогая. - Матрона покачала головой. Она вышла из комнаты, закрыв дверь. Воцарилась полная тишина, словно все затаили дыхание. Те, кто играл, отложили свои игры. Те, кто лежал, сели. Они напряженно ждали на постелях, в два ряда, всех размеров, форм, цветов, от пяти до пятнадцати.

Двадцать девочек смотрели из окон на запад, где пламенело уходящее солнце, слепившее их. Землю, дом, окна, дегей. воздух потряс взрыв. Корабль выпрыгнул вверх и исчез в вышине.

Постепенно они возвращались к играм. Люр продолжала сидеть на постели Анны и, когда та наконец тоже села, коснулась ее руки мягкими пальцами:

- Мы будем друзьями, - сказала она. - Мы однолетки. Может быть, мы попадем в одну группу для брачной скамьи.

Анна отвернула лицо взглянуть на темно-голубую вазу.

- Может быть.

Девочка лет десяти медленно подошла к ним и, проходя по узкому проходу между двумя постелями, повернула голову на тонкой шее, уставившись на вазу.

- Эй, - сказала она. - Какой приятный цвет.

- Да, - согласилась Анна.

- Могу я дотронуться?

- Нет.

Девочка посмотрела на Анну со смешанным выражением насмешки и печали. Специальная, да? - спросила она.

- Она моя, - сказала Анна.

- Где? - спросил ребенок.

- Марс.

- Мой прямо здесь. Корабль взорвался при заправке. Вон там, из окна видно.

Анна закрыла глаза.

- Как ты можешь смотреть? - прошептала она.

- Предполагалось, что я буду смотреть. Зачем еще меня сюда поместили? Нас приучают ко всему. Я здесь четыре года и привыкла. Ты тоже привыкнешь. Ты считаешь: пятнадцать мужчин в каждом взлетающем корабле, один корабль каждые полчаса между рассветом и сумерками; считаешь, сколько сыновей у твоей матери, сколько сыновей будет у тебя после того, как ты два раза побываешь замужем. Это и есть привыкание.

- Ты лучше иди в постель, - сказала Люр. - Не думаю, чтобы тебе в твой первый день хотелось вести такие разговоры.

- А я даже и не помню свой первый день здесь, - ответила девочка. Она еще раз поглядела на вазу. - Да, приятный цвет. Я думаю, самый темно-голубой. - После паузы она добавила: - У меня четыре брата, и у меня будет четыре сына.

- Ладно, иди, - сказала Люр и слегка шлепнула ее. Девочка задержалась, переводя взгляд с вазы на Анну и обратно. На деревянной тумбочке стояла только ваза. Ни игрушек или картинок, ни военных медалей, как на других. У тебя что, ничего больше нет? - спросила девочка пронзительным голосом. Ни книг, ни платьев, ни медалей? Только ваза?

- Только ваза, - ответила Анна.

Девочка вернулась и сказала злым голосом:

- Тогда твоя мать в тюрьме. Она не пошла на брачную скамью, она в тюрьме, она это выбрала, и у тебя ничего нет.

Шорох прокатился по комнате, когда все обернулись, чтобы посмотреть, послушать, оценить Анну.

- В тюрьме, сама выбрала, - зашипели они. - В тюрьме, у Анны ничего нет. Кто разрешил ей оставить вазу?

Анна схватила вазу, даже в отчаяньи обращаясь с ней мягко, и держа ее между маленьких грудей, удвоила защиту. Она так сильно согнулась, что стала дышать в вазу, и с закрытыми глазами дышала осторожно, наполняя пустое черно-голубое пространство своим дыханием, которое немедленно переполняло чашу кубка и выливалось обратно через узкое горлышко.

Она могла чувствовать, как круглая форма согревается теплом ее рук, но была слишком испуганной, чтобы двигаться, и поэтому оставалась согнутой, дыша в темное отверстие и чувствуя свое дыхание, которое поднимается вверх и омывает ее лицо.

Неожиданно прозвучал гонг, и дети встали с постели, когда Матрона открывала дверь.

- Время ужинать, - сказала Люр Анне.

Анна подняла голову и села на корточки.

- Пошли, - сказала Люр. - А то останешься без ужина. Я провожу тебя.

Анна покачала головой.

Более деловым тоном, подражая живости Матроны, Люр сказала:

- Пошли. Ты должна есть, не разрешается пропускать ужин, даже в случае болезни. Ты почувствуешь себя лучше.

- Нет, - ответила Анна, - я ничего не хочу.

Мягко, ласково Люр уговаривала ее, тянула за руки.

- Анна, пожалуйста, пошли, все уже спустились в столовую.

Корабли до утра больше не будут взлетать, нечего смотреть до шести утра. Ну пожалуйста, Анна. Мы ровесницы, мы можем подружиться, я поговорю с Матроной, и мы сядем на брачную скамью вместе.

Анна открыла глаза и села прямо. У рта ее залегла жесткая складка, и уголки его побелели. - Я выбираю, - сказала она отчетливо. - Я выбираю тюрьму. Я не сяду на брачную скамью, у меня не будет сыновей, я не буду любоваться тем, как взлетают корабли, я выбираю тюремное подземелье на весь остаток жизни, как и моя мать.

Люр постепенно отстранялась от нее с отвращением, испуганно дрожа. Она отступила на несколько шагов, не сводя глаз с Анны, с вазы, которую Анна прижимала к себе, почти бесцветная в сгущающейся темноте.

Матрона быстро прошла во все еще открытую дверь и сказала:

- Девочки, вы опаздываете на ужин. - И остановилась. - В чем дело?

- Я выбираю тюрьму, - сказала Анна, тихо опуская вазу на тумбочку.

- Господи, - сказала Матрона. - Деточка, ты не знаешь, о чем ты говоришь.

- Нет, я знаю. Под землей, работать четырнадцать часов в день, и навсегда, но я выбираю это. И я иду сейчас.

- Ты не можешь идти сейчас, - сказала Матрона. - Глупая девочка, ты не знаешь, о чем ты говоришь. - Она подходила ближе пока говорила. - Бедный ребенок, - сказала она, затем повернулась и сказала: - Люр, иди в столовую, пожалуйста.

Люр вышла. Матрона подошла к Анне.

- Анна, ты не можешь выбрать сейчас.

- У меня есть право выбора, - сказала Анна сквозь сжатые зубы.

- Нет, глупая. И когда у тебя это право появится, ты не захочешь этого, ты просто не знаешь, о чем ты говоришь. Разве тебе не известно, что ты можешь сделать такой выбор, только когда один раз посидишь на брачной скамье?

Губы у Анны шевелились, но она не могла перевести слова в звуки. Автоматически включился свет, Анна и Матрона заморгали, привыкая к нему.

- Не сейчас? - спросила, наконец, Анна. - Я даже не могу выбирать? У меня нет выбора?

- Нет. Только после брачной скамьи. Это правильно. Закон защищает тебя. Ты поймешь это позднее.

Анна отбежала от нее, стукнувшись о кровать, и побежала по проходу между рядами узких белых коек. Она пробежала через холл, бросилась вниз по широкой лестнице, один пролет, два пролета, мимо шумной столовой, мимо детской, мимо загороженного изолятора, снова вниз в просторный вестибюль и к главным дверям. Анна заколотила по ним в панике, и, поняв, что они закрыты, осела на пол.

Сзади нее открылись двери лифта, из которых вышла Матрона.

- Глупое дитя, - сказала она. - У нас немного таких. - Тело девочки в ее руках было почти безжизненным.

- Мы поднимаемся, - сказала Матрона, поддерживая ее в лифте. Двери бесшумно закрылись, и они начали подъем. - Мы ляжем в постель, и ты крепко уснешь. Ты не знаешь, о чем говоришь, идти вниз на фабрики и в кузни, а может быть, даже на одну из заправочных станций на всю жизнь. Ты вырастешь и сядешь на брачную скамью, как и все хорошие девочки.

Хорошая девочка этого хочет.

Она твердо провела Анну по проходу между белыми кроватями. Когда Анна села, не сопротивляясь, Матрона пошла за стаканом воды и, вернувшись, вынула из кармана таблетки.

- Две, - сказала она. - Просто проглоти их, и ты все забудешь.

Анна проглотила их, запив водой.

- А сейчас ты крепко уснешь, - сказала Матрона, вытаскивая маленькую подушку и взбивая ее. - Первый день здесь всегда нелегок, но я знаю, ты хочешь стать хорошей девочкой.

Когда она ушла, Анна лежала, повернув голову в сторону и устремив взгляд на вазу. Темно-голубая, она, казалось, вобрала в себя бесконечно глубокое пространство, но была, конечно, абсолютно пустой. Анна закрыла глаза.