Голубая планета

ПЛАНЕТА БУДЕТ ЖИТЬ Фантастическая новелла

Илья Трофимович Орловский — директор Центральной Обсерватории. Отправив первую в истории экспедицию на Луну, он ежедневно руководил наблюдениями, улавливал световые сигналы, четко видные в мощный телескоп.

…Огромные шаровидные дома Центральной Обсерватории находятся далеко за городом, среди широкой степи. Казалось, какие-то неведомые великаны закатили сюда каменные мячи. Путь до них ровный — ровный и тугой, словно ими накатанный.

Вечерело, уже ярко горели огни в витринах, когда Илья Трофимович отправился, как и каждый вечер, в Обсерваторию проводить наблюдения. Ехал один.

Мягко шелестят шины по асфальту. Они будто прилипают к дороге, а потом с легким хрустом отрываются. Ветер невидимыми потоками обвевает бритое лицо, течет за расстегнутый воротник белой рубашки. Хоть и годы уже посеребрили волосы, профессор Илья чувствовал себя юношей. Юношей — студентом. У него еще было много желаний. Студентом был — мечтал попасть работать в Обсерваторию, а когда эта мечта сбылась, — возникла новая, грандиозная и небывалая. Он задумал экспедицию на Луну. И дни начали гнаться за ночами, а ночи днями. Летели так, как сейчас летят мимо него деревья.

Запершись у себя в комнате, профессор изучал Циолковского, сидел над моделями мощных дирижаблей и ракет. И все для того, чтобы проверить свою теорию о Луне, о Марсе, чтобы узнать…

Ребенок! Впереди ребенок!

Действительно, в сумерках испуганно метнулась перед машиной небольшая фигура. Руки профессора прикипели к рулю. Крутой поворот, круче, чем надо было. С огромной силой машина летит под откос. Это произошло за одну, может, две секунды. Перед глазами профессора, как в кинематографе, мелькнула напуганная фигура ребенка; шаровидные дома обсерватории сдвинулись с места и покатились; степь закачалась, как палуба большого корабля, и в ушах зашумела кровь.

Где-то далеко за садами, за широкой степью заходит солнце. Его красные лучи окатили ветвистую осину, и она словно пылает огнем. Нервно, безостановочно трепещут листья, пытаясь увернуться от пламени, хотят стряхнуть его с себя…

Даже через занавеску видно — осина уже вся расцвечена огнем, густым и красный. А Илью Трофимовича бросало в холод. На спину словно кто снегом сыпанул.

Лида с ужасом смотрела на больного, было ясно, что его покидают последние силы. Она знала, как он сильно хотел узнать о результатах экспедиции, которую сам организовал и аппаратуру для которой сам соорудил. Неужели же он не преодолеет болезни? Только что ракета «Вселенная» приземлилась в районе города, и начальник экспедиции — ученик профессора Орловского — уже мчится сюда на авто, узнав о его тяжелом состоянии. Он должен вот-вот прибыть. Неужели не успеет? От острого нервного напряжения у Лиды слегка трясется верхняя губа, лицо оросилось мелкими капельками пота.

Прошло несколько долгих минут.

Он?! В коридоре послышались шаги, тихие, но быстрые. Внезапно распахнулись двери, и на пороге встал Владимир. Высокий, статный, в кожаной одежде: сразу из ракеты. Быстро осмотрел взглядом комнату, решительным жестом сорвал с головы пилотку и бросился к своему учителю, бледный, как стена.

— Откройте окно! — бросил он Лиде и обнял полумертвого профессора.

…А тьма давит еще сильнее. Она навалилась на Илью Трофимовича своей холодной грудью и выжимает из него последние капли жизни. Дышать… дышать… И вдруг профессор слышит голос — слабый-слабый, как свет огня вдалеке зажженной спички. И вот голос стал громче, и в густую тьму ворвался огонь. Ярко-красный, пылающий. А… да это же горит осина! И голос какой знакомый. Владимир?

Профессор собрал все свои силы и открыл глаза. Перед ним, как в тумане, юноша белоголовый, Владимир.

— Илья Трофимович!

Профессор пошевелил веками.

— Теория ваша правильная! Слышите — правильная!

Больной лежал на постели, как мертвый. Потом восковое лицо будто прояснело, видно было, что профессор улыбается кому-то мысленно. Слова Владимира он услышал ясно-ясно. Они разогнали тьму, и профессор увидел замечательную картину. Он наблюдал ее и раньше, длинными ночами, когда сидел, задумавшись, над своими творениями. И вот она снова возникла в его сознании, четкая и прекрасная. Это было лишь мгновение, а может, вечность, потому что время для профессора перестало существовать: он видел свою теорию наяву.

…Губы профессора шевелятся…

Перед глазами — панорама. В широкой долине — город. Строения поражают своими размерами и гармоничностью. Они раз в десять больше земных и, что самое интересное, — все круглые. Странно видеть, как они стоят на склоне и не скатываются. Прямых линий здесь вообще нет. Улицы — тоже правильными кругами. Их много, и они пересекаются. Легкими, но прочными дугами перекинуты мосты через широкие, совсем высохшие русла.

— Умерла жизнь… — еле слышно шепчет профессор, и мысли плывут одна за другой, разворачиваясь в картины.

Много тысячелетий назад это были полноводные реки, там плавали корабли, лениво плескалась рыба. Теперь город мертв, как и вся планета. Жизнь здесь возникла на много миллионов лет раньше, чем на Земле, но давно уже умерла. Малая сила тяжести не могла удержать атмосферу, и та медленно, но неуклонно улетучивалась в холодное межпланетное пространство. Вместе с атмосферой покидала планету и вода. Постепенно стали высыхать озера, реки, моря, океаны. Бледная Луна продолжала свои вечные круги вокруг Земли, вместе с ней вокруг Солнца, а жизнь на ней замирала. Межпланетный холод сквозь разреженную атмосферу, как через ветхий полушубок, уже протягивал к планете свои холодные пальцы, страшным морозом впивался в ее тело. Разумные существа, заселявшие Луну, упорно боролись за свое существование, производили искусственный воздух, но и это не помогло. Словно кроты, они просверливали глубокие шахты к центру планеты, к ее еще теплому сердцу, и так жили долгое время, пока планета совсем не окаменела. Тогда все живое умерло. Страшными привидениями остались маячить первоклассные сооружения — великолепные образцы невиданной архитектуры. Только Солнце наводило ослепительно-яркий глаз на эту гнетущую картину. А Луна по-прежнему кружила вокруг Земли и Солнца, кружила много тысячелетий…

…От огромного города веет страшной пустотой. Холод пронизывает тело профессора, он вздрагивает. А картина стоит в глазах сказочная, словно сон, и четкая, как действительность… Здесь была, очевидно, высокая культура, и все же недостаточная для того, чтобы искусственно воссоздать условия для жизни.

Но что это? Над городом появился ракетопоезд. Один, второй, третий. Они прибывают один за другим… Кажется, будто Земля забрасывает Луну страшными, сигарообразными снарядами. И «снаряды» эти плавно кружат над городом и приземляются где-то далеко за домами-шарами. Видит профессор — ожил город, слышатся голоса людей, победные и радостные. Русла вдруг наполнились водой, и заблестели на солнце синие волны. Через мосты начали вновь сновать машины причудливой конструкции. Сделанные из прозрачного вещества, они имели форму колеса.

И вот, среди толпы, он видит улыбающееся лицо своего ученика, своего Володи.

— Разве время умирать, профессор? — говорит Владимир и нежно обнимает его. — Мы оживляем планету, и вы должны помочь нам…

Губы больного зашевелились, и он еле слышно прошептал:

— Да, да, я помогу…

А за окном догорала осина.

В. БЕРЕЖНОЙ

Твір відшукав Вячеслав НАСТЕЦЬКИЙ. Василь Бережний. «Планета житиме»: фантастична новела; газета «Молодий комунар» (Чернігів) № 129/1328 18.09.1939, с. З.