Год 1941 Священная война

4 июля 1941 года, 05:05 мск, Москва, Красная площадь

Ровно в четыре часа утра в первых лучах восходящего солнца прямо из пустоты откуда-то со стороны Исторического музея на Красную площадь повалила толпа голых, как из бани, мужиков, отчаянно гомонящих на германской мове. Часовые у Мавзолея и боевые расчеты охраны на гребне кремлевской стены тут же взяли наизготовку свое оружие, а начальник караула, надавив кнопку тревоги, принялся отчаянно названивать по телефону. И вот в Кремле яростно завыла сирена, поднимая в ружье базирующийся на здание Арсенала полк спецназначения НКВД. Но пару минут спустя такая же дыра открылась на Васильевском спуске, и оттуда хлынула вторая волна голых пришельцев. Где-то в районе Мавзолея две этих волны, схлестнувшись, остановились, и тут же из ворот Никольской, а потом и Спасской башен стали выбегать злые от неурочной побудки бойцы спецполка НКВД с самозарядками Токарева наизготовку, колючей щетиной ножевых штыков оцепляя толпу голых перепуганных белокурых бестий. А в том, кто это такие, сомнений ни у кого не было, ибо горгочущую германскую речь ни с чем не перепутаешь.

Минут пятнадцать спустя с Лубянки на эмке примчался злой как черт Берия, от хронического недосыпания с красными, как у вурдалака, глазами. Впрочем, убедившись, что подчиненные в своих докладах ему ничуть не врали и даже не преувеличивали, главный советский инквизитор тут же сменил гнев на милость. В чем-то увиденное ему даже понравилось. В отличие от всех прочих участников этого действа, он присутствовал на вчерашнем совещании у Сталина, и примерно догадывался, кто мог прислать советскому руководству такой экзотический подарок и в чем его тайный смысл. Из кабинета коменданта Кремля Берия позвонил Сталину, который в столь ранний час только-только собирался лечь спать. А если не позвонить сразу, будет еще хуже.

- Доброе утро, товарищ Сталин, - сказал он, - у нас тут чрезвычайное происшествие. Ровно в четыре часа утра на Красной площади неожиданно из дыры в воздухе появилось примерно десять тысяч голых немцев. Но мои люди сразу взяли все под контроль, оцепили толпу и не допустили ее разбредания по окрестностям...

- Дэсять тысяч голых нэмцев? - переспросил Верховный. - Появились прямо на Красной площади из дыры в воздухе?

- Да, из дыры в воздухе, и примерно десять тысяч, - подтвердил Берия. - Точнее можно будет сказать, когда это стадо пересчитают по головам и поименно перепишут, отделив офицеров от рядовых.

- Есть мнение, - хмыкнул Сталин, - что эти ваши голые нэмцы - явление того же порядка, что и воздушная армада неизвестного происхождения, устроившая фашистам кровавое побоище под Борисовом. Необходимо допросить хотя бы часть наших незваных гостей и выяснить, где, когда и при каких обстоятельствах они попали в такое некрасивое положение, а, самое главное, кто все это над ними это проделал. И поинтересуйся у товарищей Иоффе, Капицы и Ландау, что они думают по поводу таких вот «дыр в воздухе», через которые из одного места в другое возможно очень быстро перемещать десятки тысяч солдат. Боюсь, что если такое явление станет массовым, то вся тактика со стратегией полетят куда-нибудь к чертовой матери. И даже если наши академики в ответ будут только разводить руками, мы с тобой уже знаем, что где-то существуют люди, или не совсем люди, которые знают, как это делается, и не стесняются пользоваться этим знанием. Ты понял меня, Лаврентий - это наиважнейший вопрос жизни и смерти. Когда будут готовы первые результаты, хотя бы по первому вопросу, приедешь с докладом прямо ко мне на Ближнюю дачу.

После Берии большие начальники к Красной площади начали прибывать пачками, но это уже не имело большого значения. Все главные слова были уже сказаны.

4 июля 1941 года, 5:35 мск, Бяла-Подляска, лагерь военнопленных «Шталаг-307». Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Операция в Бяла-Подляске прошла как по нотам. Первым делом «Шершни» вдребезги разнесли пулеметные вышки периметра, превратив их в жалкие огрызки, и лишь потом вокруг лагеря на некотором удалении от ограды из порталов появились танки и кавалерия. Весь этот шум поднял на ноги как узников, так и еще почивавшую часть охраны. Вид тихо свистящих турбинами «восьмидесяток», которые, бодро перебирая гусеницами, приближались к проволочному заграждению, и сопровождавших их нескольких тысяч кавалеристов под красными знаменами привели администрацию лагеря в состояние шока, да и краснозвездные «Шершни» над головами выглядели как какой-то Ужас Господень. Воевать с таким врагом эти люди, привыкшие властвовать и издеваться над беззащитными и безоружными, согласны не были. Попытка драпануть в сторону дороги - частью на машинах, а частью на своих двоих - случилась стихийно, без всякой команды, и таким же естественным были расстрел беглецов с воздуха и земли, а также вырубание оставшихся в живых рванувшимся в ту сторону кавалерийским эскадроном. Для этих людей-па-лачей я только Бич Божий, и ничего, кроме смерти, их с моей стороны не ждет. Потом танки броней и гусеницами сломали двойное проволочное заграждение, а кавалеристки-уланши с седел перестреляли мечущихся между проволочными рядами собак-людоедов. На этом первая фаза операции завершилась: сопротивление охраны удалось подавить в самом зародыше, и теперь предстояло реализовать плоды победы, в первую очередь эвакуировав госпиталь со всем его персоналом и ранеными, затем командирский сектор, ну а потом и всех остальных.

Одновременно с началом операции по освобождению лагеря одно звено «Шершней» в ударном обвесе отштурмовало расположенный поблизости аэродром, разнеся в алюминиевый хлам базирующиеся там разведывательные и транспортные самолеты и сильно повредив наземную инфраструктуру. Не осталась без внимания и железнодорожная станция: там ударом с воздуха разбило водокачку и подожгло склад угля. Чем больше повреждений транспортных коммуникаций, тем лучше. И в то же время где-то далеко несколько раз сильно бумкнуло. Это капитан Трегубов рвал мосты через Буг, да так, чтобы немцам потом было интереснее их чинить.

Все это время мы кружили над окрестностями на штурмоносце моей супруги, наблюдая происходящее внизу во всем его многообразии.

- Вот, товарищи и некоторые пока еще господа, - сказал я Дроздовскому, Махно, майору Гаврилову, старшему лейтенанту Степанову и заодно своей супруге, - там, внизу, вы наблюдаете нацистского арийского зверя в его естественной среде обитания. Так эти нелюди видят будущее человечества: планета, покрытая лагерями, в которых в скотских условиях содержатся рабы-недочеловеки, и властвующая повсюду раса белокурых господ в черных одеждах СС. Убедитесь, с кем мы воюем. Наполеон, кайзер Вильгельм и даже Батый с Аттилой, на фоне этих двуногих зверей кажутся сущими детьми, а Гитлера и его миньонов можно считать прямой противоположностью Христу с апостолами.

После зрелища лагеря и моего комментария по этому поводу на лице у Дроздовского заиграли желваки.

- Пожалуй, вы были правы, господин Серегин, - сказал он, - такое лучше один раз увидеть собственными глазами, прочувствовать и понять, чем выслушать о том сто рассказов. Против такого врага я пойду в одном строю даже вместе с большевиками, особенно если они такие, как вы или майор Гаврилов. Пожмете вы мне теперь руку или нет?

Я почувствовал, что Дроздовский «дозрел», а потому пожал ему руку и сказал:

- Повторяйте, Михаил Гордеевич: «я - это вы, а вы - это я»...

Когда клятва была принесена, поверх наших рук легла рука Нестора Махно, повторившего те же слова, а затем свои руки сверху положили майор Гаврилов и старший лейтенант Степанов.

- Ну прямо мушкетеры... - с долей ехидства произнесла Елизавета Дмитриевна, а потом положила свою ладонь поверх пирамиды наших рук. Она у меня тоже боевой офицер и патриотка России во всех мирах и во все времена.

- Сейчас все еще только начинается, - сказал я, - и до победы еще далеко даже по моим меркам. Враг силен и опасен, а потому дел впереди столько, что даже сложно и представить. Майор Гаврилов назначается временным комендантом карантинного лагеря, а старший лейтенант Степанов становится его помощником. Полковник Дроздовский и Нестор Махно позже получат у меня отдельные задания. А теперь спускаемся вниз, чтобы посмотреть на происходящее вблизи и показать себя пока еще военнопленным. Время для этого пришло.

4 июля 1941 года, 14:40 мск, Москва, Ближняя дача в Кунцево, кабинет Сталина

- Итак, Коба, - начал Берия свой доклад, - в общих чертах картина с нашими недобровольными голыми «гостями» выглядит следующим образом. Все они - солдаты и офицеры сто тридцать третьего и сто тридцать пятого пехотных полков, девяносто восьмого артиллерийского полка, входивших в состав сорок пятой пехотной дивизии, а также приданного ей восемьсот пятьдесят четвертого отдельного дивизиона ограниченной подвижности. Это первый точно установленный и неоспоримый факт. Второй факт заключается в том, что все эти части были задействованы при осаде и штурме Брестской крепости, часть гарнизона которой оказала неожиданно яростное и упорное сопротивление. Несмотря на применение тяжелой и сверхтяжелой артиллерии и бомбардировочной авиации, тяжелые бои в крепости продолжались до тридцатого июня, но полное затишье наступило только позавчера - очевидно, потому, что у защитников полностью закончились боеприпасы. С полудня вчерашнего дня штаб дивизии, разведывательный батальон и сто тридцатый пехотный полк выдвинулись в направлении Кобрина, а остальным частям приказали готовиться к передислокации в течение нескольких последующих дней. На этом естественный ход событий заканчивается, и начинаются чудеса в решете с прыжками через голову. Этой ночью все эти немцы, мирно спавшие в своих палатках, разом проснулись из-за того, что всем им приснились ужасные кошмары, каждому свой, но одновременно. И в то же время бодрствовавшие часовые на допросах показали, что в тот же момент у них появилось чувство, что на них из темноты смотрит ужасный хищный зверь страшнее тигра и льва, который вот-вот бросится и сожрет. От этого страха даже у самых отъявленных храбрецов ослабели руки и ноги, и тут из темноты появились солдаты неизвестной армии, обмундированием и экипировкой только отдаленно напоминающие бойцов Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Один из пленных, до войны учившийся в Венской художественной академии, сделал для нас по памяти несколько рисунков. Вот... - Генеральный комиссар госбезопасности положил перед советским вождем с десяток листов альбомной бумаги.

- Хороший художник, гораздо лучше Гитлера, - произнес Сталин, рассматривая изображения. - А если по существу, Лаврентий, то форма действительно только отдаленно напоминает красноармейскую. Это на них что, противопульная кираса?

- Судя по всему, да, - подтвердил Берия, - нечто вроде пресловутого панциря Чемерзина¹, обтянутого тканью того же цвета, что и мундир. Поверх панциря надет жилет того же защитного цвета со множеством карманов, используемые солдатами той армии в основном для ношения снаряженных винтовочных обойм, ручных гранат, а также разных ежеминутно необходимых мелочей. У командиров и пулеметчиков кобура револьвера или пистолета закреплена не на поясе,

Панцирь Чемерзина - изобретение русского военного инженера Авенира ’-■емерзина. Изготавливался из особой стали, состав которой был секретом изобретателя. При весе около пяти килограмм в упор держал тупоконечную пулю из винтовки Мосина (испытание производилось с двадцати шагов). Единственным и главным недостатком изделия была его запредельная стоимость в две тысячи золотых рублей. Поэтому Берия и называет е-о пресловутым. как у всех нормальных людей, а слева под мышкой. По показаниям пленных, такая экипировка не используется ни в одной армии мира, хотя наверняка очень удобна в использовании.

- Понятно, - хмыкнул Сталин, набивая трубку. - Есть мнение, что то неизвестное государство, что взялось помогать нам против германских фашистов, ценит своих солдат гораздо больше, чем все другие страны мира, включая нас. Один такой комплект экипировки должен стоить как обычная военная форма на отделение или даже взвод.

- Опять же, по показаниям пленных, - сказал Берия, - солдаты этой неизвестной армии по своим манерам и поведению выглядят так, будто провели в боях и походах всю жизнь. Некоторые из них носят пышные усы, переходящие в бакенбарды, что были в моде среди старослужащих всех европейских армий примерно во времена Наполеоновских войн. У бедной немчуры от одного вида таких бойцов мороз просто шел по коже: не люди, а тигры в человеческом обличье. Очевидно, опыт и сноровка таких солдат определяют их ценность для государства, не жалеющего средств на их экипировку. И в то же время стрелковое вооружение у них самое обычное: магазинные винтовки и пулеметы Мадсена.

- Наполеоновские войны - это серьезно, - пыхнул трубкой советский вождь, - тогда воевать умели и любили...

- Вот еще, - Берия положил перед Сталиным новый лист бумаги, - действия этих суровых незнакомцев поддерживали до полусотни подобных аппаратов с советскими опознавательными знаками, с тихим свистом непрерывно барражировавших в воздухе. Внешний вид совпадает с описанием, изложенным в донесении корпусного комиссара Сусайкова.

- Ну, теперь все сходится, Лаврентий, - произнес лучший друг советских физкультурников, выпустив изо рта струю дыма. - Два непонятных, хоть и дружественных нам, происшествия, и один общий автор.

- Автора «наши» немцы тоже видели, - сказал Берия, - и на это есть соответствующие показания. Этот человек вместе со свитой и охраной пришел через совсем небольшую «дыру», и именно ему рапортовал командовавший подразделением тигролюдей старший офицер или генерал. Роста этот человек среднего, но очень широкоплечий, обмундирован так же, как и его солдаты. Волосы русые, глаза серые, взгляд стальной леденящий, но собственные солдаты смотрят на него с преданностью и обожанием. Особая примета - старинный меч в потертых ножнах, в обнаженном состоянии сияющий так, будто раскален добела. Именно этим мечом он открыл «нашим» немцам «дыру» на Красную площадь. Вытащил, обрисовал острием овал - и готово. Задействования при этом каких-либо приборов и аппаратов никто не заметил, хотя это ничего не значит.

-Да, Лаврентий, действительно, это ничего не значит, - кивнул Сталин, - хотя картина получается до предела странная, совмещающая в себе фантастические аппараты из далекого будущего, профессиональных солдат из прошлых веков и самого настоящего сказочного героя с пылающим мечом Святого Михаила. Как получилось, что все это совместилось в одном месте, я сейчас сказать не могу, как и то, почему этот человек взялся помогать нам, а не немцам. Ну да ладно! Собирай свои бумаги, и поехали в Кремль, решать текущие вопросы. А этот загадочный господин с нами на связь еще выйдет, есть у меня такое мнение.

4 июля 1941 года, 16:15 мск, Москва, Кремль, кабинет Сталина

Первое, что увидел вождь, входя в свой кабинет, это аккуратная стопка книг на рабочем столе и поверх них - большой белый конверт. Поскребышев, открывший дверь Хозяину своим ключом, при виде этой картины побелел и завибрировал от страха, да так, что даже лысина вспотела.

- Не трясись, - сказал ему Сталин, - я знаю, что ты тут ни при чем. Тот, кто это сделал, большой мастер незаметно приходить ниоткуда и подкидывать в дом разные предметы - ну прямо Багдадский вор наоборот.

- Не входите, товарищ Сталин, - немного успокоившись, сказал Поскребышев. - Это может быть опасно.

- Эта бомба, - кивнул вождь в сторону книг и письма, - должна взорваться не на столе, а у меня в голове. Если бы человек, который это сюда положил, хотел моей смерти, он мог бы добиться этого гораздо более простыми способами. Но пока от его руки умирают только немцы.

Пойдем, Лаврентий, посмотрим, что нам прислал загадочный мистер Икс.

- А может, все-таки не надо? - спросил Берия, опасливо косясь на книги. - Давая я вызову сюда своих людей? Они проверят тут все и дадут заключение, насколько это безопасно.

- И увидят то, что предназначено только для товарища Сталина? - хмыкнул Верховный. -Ты, Лаврентий, вообще в своем уме? Там, может быть, изложены тайны, означающие жизнь или смерть Советского Союза, а ты предлагаешь впутать в это дело маленьких людей из своего наркомата? Идем! Как писал товарищ Джек Лондон в одном из своих романов о жизни проклятых буржуазных воротил, время не ждет. А вы, товарищ Поскребышев, никого к нам не пускайте, пусть даже явятся мессир Воланд⁴ с Иисусом Христом в придачу. Товарищ Сталин работает с документами и приказал не беспокоить. И распорядитесь, чтобы нам с товарищем Берия принесли крепкого горячего чаю.

На пухлом конверте, выведенная четким почерком канцелярского писаря, красовалась надпись: «Верховному главнокомандующему вооруженных сил Советского Союза, Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) и прочая, прочая, прочая, Иосифу Виссарионовичу Сталину-Джугашвили, лично в руки».

От Серегина Сергея Сергеевича, 1981-го года рождения, на 2016-й год капитана сил специального назначения ГРУ ГШ, члена ЦК РСДРП(б) миров 1914-го и 1918-го годов, самовластного князя Великой Артании, воина и полководца, Специального Исполнительного Агента Творца Всего Сущего по вопросам решаемым путем меча, бога Священной оборонительной войны, Защитника Земли Русской и Бича Божьего для всяческих негодяев».

- Это не шютка, - нахмурившись сказал вождь, пока откладывая конверт в сторону. - Шютка была утром, а это серьезно.

Под конвертом обнаружилась изрядно потертая темно-зеленая обложка книги с вытесненной золотом надписью: «История Великой Отечественной Войны Советского Союза. 1941-1945». Открыв титульный лист, вождь прочел: «Том 1. Подготовка и развязывание войны империалистическими державами. Военное издательство министерства обороны Союза ССР, Москва-1960». Под первым томом обнаружился второй: «Отражение советским народом вероломного нападения фашистской Гэрмании на СССР. Создание условий для коренного перелома в войне (июнь 1941 г. - ноябрь 1942 г.)», год издания 1961-й, третий: «Коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны (ноябрь 1942 г. - декабрь 1943 г.)», четвертый: «Изгнание врага из пределов Советского Союза и начало освобождения народов Европы от фашистского ига (1944 год)», пятый: «Победоносное окончание войны с фашистской Гэрманией. Поражение империалистической Японии (1945 г.)» и шестой: «Итоги Великой Отечественной войны».

Разложив книги по порядку, Сталин с укором произнес:

- Вот видишь, Лаврентий, а ты хотел звать сюда своих людей! Показывать такое кому-то за пределом весьма ограниченного круга лиц, пользующихся нашим полным доверием, будет смерти подобно. Я, ты, да товарищ Шапошников, и на этом, пожалуй, все. А у всех остальных нет либо ума, либо совести для того, чтобы быть посвященными в тайну такого масштаба. А теперь давай прочтем, что нам пишет товарищ Серегин, член ЦК партии большевиков и в то же время самовластный князь, воин, полководец и прочая, прочая, прочая. Скорее всего, это именно его так выпукло описали наши голенькие, как пупсики, пленные немцы.

Но первым из вскрытого конверта выпало не послание Серегина, а рекомендательное письмо товарища Ленина из четырнадцатого года. Берия непосредственно с вождем мировой революции никогда не работал, а вот товарищ Коба сразу узнал почерк своего вождя и учителя. Впрочем, это письмо было составлено в таких обтекаемых выражениях, что, если не знать контекста событий, то можно было подумать, что оно обращено к товарищу Кобе в четырнадцатом году, а не к товарищу Сталину в сорок первом.

«Дорогой товарищ Коба, - писал Ильич из четырнадцатого года, - Сергей Сергеевич Серегин - надежнейший товарищ, настоящий большевик, член ЦК нашей партии и неистовый борец за права всех трудящихся, оказал нам множество неоценимых услуг, и тебе он тоже поможет решить все внешние и внутренние проблемы. 5 декабря 1914 года. В. И. Ульянов-Ленин».

Следом за рекомендательным письмом из конверта выпали копии карт-бланшей, подписанных Лениным из восемнадцатого года. Первый - на ведение мирных переговоров с Центральными державами, от 9 января 1918 года по григорианскому календарю (27 декабря 1917 года по юлианскому). Второй - на проведение операций по ликвидации калединщины и корниловщины от 23 (10) января 1918 года. И только потом на стол шлепнулся портрет-миниатюра размером с игральную карту, изображавший автора послания и собственно письмо товарища Серегина.

- Вот это необходимо срочно отдать твоим специалистам на графологическую экспертизу, -безапелляционно сказал Верховный, отдавая Берии карт-бланши из восемнадцатого и рекомендательное письмо из четырнадцатого года, - чтобы установить, в самом деле это почерк товарища Ленина или только похож. Ответ немедленно сообщишь мне по телефону одним только словом - да или нет. А теперь иди, Лаврентий: решение этого вопроса тоже не терпит отлагательств.

Восемьсот шестой день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Едва мы вернулись к себе в Запретный город Тридесятого царства и перевели дух, на личный разговор со мной попросился Дима-Колдун. Это только с виду он мальчик мальчиком, а на самом деле муж многоопытный и бывалый. Поэтому я сообщил ему, что жду его немедленно: если его информация касается мира сорок первого года, то она сразу же должна пойти в дело.

-Да, - подтвердил наш маг-исследователь, - информация касается того мира, а вот важная она или нет, решать уже вам. Но знать это вы, Сергей Сергеевич, должны обязательно. Я иду к вам.

Дима пришел минут через пять - ровно столько надо, чтобы, не переходя на бег, спуститься с третьего этажа башни Мудрости, пересечь площадь Фонтана и подняться на второй этаж башни Силы к моему кабинету.

- Значит, так, Сергей Сергеевич, - с порога заявил он, - пока вы занимались своими делами, а решил обследовать ауру Основного Потока в окрестностях того мира, и должен вам сказать, что вокруг него завязан очень мощный энергетический узел...

- Это, собственно, понятно, - ответил я, - ведь человечество еще никогда не было так близко к порогу инферно.

- В мире Руби, - не удержался от возражения Дима, - человечество этот порог пересекло, и после этого та линия полностью закапсулировалась. В сорок первом году все совсем не так. Там очаги инферно в Европе и на Дальнем Востоке - сугубо временное явление, потому что противостоящая им превосходящая сила отмобилизована и готова сражаться, несмотря на временные неудачи. Результаты глобального психосканирования говорят об этом однозначно. Но вы это знаете и без меня. Я хотел рассказать вам, что обнаружил в непосредственной окрестности точки нашей инвазии две искусственных исторических линий. Немного помедитировав, я выяснил, что в первой из них Советский Союз встретил начало войны во всеоружии и в полной готовности. Сражения, развернувшиеся на границе, были похожи не на начало войны в нашем прошлом, а на первый этап Курской битвы. Ярость на ярость, удар на удар, тысячи самолетов, одновременно ринувшихся навстречу друг другу. При этом местная Красная Армия была в этом сражении не одна, вместе с ней в одном строю сражались хорошо вооруженные пришельцы из примерно наших с вами ярусов Мироздания. И было их так много, что это заставляет подозревать не заброс попаданцев, как в других искусственных мирах, а осознанную массированную помощь Советскому Союзу со стороны российского государства нашего с вами времени...

- Так ты хочешь сказать, что где-то в одном из верхних миров Основного Потока изобрели чисто научно-технический метод создания межмировых порталов? - спросил я. - А может, все гораздо проще, и порталы для переброски войск из мира в мир чисто магическими методами открывал кто-то вреде меня - младший архангел и бог-полководец русской оборонительной войны? Ведь патриотов у нас много, и не я один могу быть наделенным особыми талантами.

- Нет, Сергей Сергеевич, - покачал головой Колдун, - присутствие равновеликой вам фигуры в той битве не ощущалось. Магия там вообще не была задействована ни в каком виде, а все было исконно-посконно, до хруста естественно и технично. Такие вещи я, как маг-исследователь, ощущаю очень хорошо.

-Да, Дима, - согласился я, - это очень интересная информация. Как говорят наши аквилон-ские друзья из Галактической империи - «цивилизация третьего уровня и такой технологический прорыв». Но тут мне интересно другое. Я прекрасно знаю президента Путина: это очень хитрый и осторожный человек, который лишний раз не шевельнет и пальцем. Какой ему интерес ввязываться в чужую для себя войну?

Колдун хитро прищурился и ответил:

- Вы, Сергей Сергеевич, только не задавайте этот вопрос мисс Мэри, потому что она тут же поднимет вас на смех. Межмировая торговля при градиенте цен на промышленные товары примерно в сто раз - невероятно прибыльное дело. Вы можете продавать свои товары за золото с двойной и тройной наценкой, и в то же время покупатели будут считать, что им все достается за сущие копейки. При этом главным товаром для торговли с Советским союзом будет оружие, запчасти к существующей технике и разные военные технологии, а это наша с вами Российская Федерация производить умеет. Митька говорил, что если современные танки и самолеты перед войной еще как-то выпускали, то запчастей к ним не хватало, и они были очень плохого качества. Не думаю, что, получив подобное предложение в канун войны, товарищ Сталин стал бы скупиться закупать все самое лучшее, мощное и надежное, чтобы встретить врага в заранее определенное время и хорошенько его отоварить. К тому же не только для нас с вами эта война священна, и, помимо всего прочего, тамошний Владимир Владимирович мог не упустить возможности подправить себе карму, испорченную братанием с разными Гайдарами и Солженицыными.

Да, что бы там ни думала о нем Птица, за два с половиной года, что мы идем по мирам, мальчик Дима у нас повзрослел, даже, можно сказать, заматерел и набрался ума-разума у разных выдающихся личностей. Например, мне подобные соображения в голову не пришли. Сапог он (то есть я) и есть сапог. Однако теперь понятно, что именно тень того мира вызывает у местного товарища Сталина ожидание, что я за свою помощь потребую у него денег. Не нужны мне деньги, даже банальное золото. Первую партию в двести тонн желтого металла, доставленного с Меркурия, я уже передал в качестве финансовой подпитки товарищу Сталину из восемнадцатого года. И сейчас из этого «сырья» на монетном дворе уже вовсю шлепают николаевские червонцы. Мужики в деревнях берут эту валюту на ура, так что голод тамошней Советской России уже не грозит.

Клим Сервий говорит, что промышленными методами цивилизаций четвертого-пятого уровня добывать золото относительно просто, а потому там оно утратило роль мерила стоимости, превратившись в сырье для изготовления ювелирных изделий и высокоточных электронных приборов, ибо этот металл пластичен, не окисляется и хорошо проводит электрические сигналы, не возбуждая в них ненужных помех. Технология создания немагических порталов для нас гораздо интереснее, путь даже гипотетическая установка имеет размер с десятиэтажный дом и для своей запитки нуждается в атомной электростанции. Получив теоретическое обоснование, псевдоличности с «Неумолимого» и инженерный состав из серых эйджел с «Нового Тобола» быстро «обстругают» эту конструкцию до приемлемых габаритов.

- Скажи, а мы можем каким-либо образом получить доступ хотя бы в один из тех двух миров? - спросил я Колдуна.

- Пока нет, - покачал он головой. - Во-первых, это не два слабо связанных одиночных мира, а очень тесная пара, фактически двойной мир, снаружи покрытый плотной энергетической оболочкой, надежно изолировавшей его от всего прочего Мироздания. Во-вторых, на канал, ведущий наверх от точки ветвления, самим Небесным Отцом наложен логический запрет с наивысшим приоритетом, и ломать его силой будет неблагоразумно.

- Да, Дима, - невесело усмехнулся я, - нарушать прямые запреты Отца - крайне неблагоразумно. Свидетелей тому - вагон и маленькая тележка.

- Я думаю, - произнес Колдун, - что мы пока просто не готовы к контакту с тем миром. В противном случае запрет был бы не логическим, а физическим. Придет время, и двери в искусственные миры тоже начнут открываться, но как мне, кажется, это случится после того, как мы достигнем своего родного мира и порешаем в нем все вопросы.

Да, вот этого я и боялся. Одно дело - достигнуть своего родного мира, тихо написать начальству рапорт на увольнение в запас и поселиться где-нибудь по соседству, буквально за стенкой, и совсем другое - начать там «решать вопросы». При моих возможностях и полномочиях потом ни одного целого окошка в общечеловеческом доме может не остаться, и даже стены разлетятся в прах. С другой стороны, надо иметь в виду, что за время нашего отсутствия обстановка дома может так резко обостриться, что не решать эти вопросы будет нельзя. А вот тогда, господа буржуи, кто не спрятался, я не виноват...

- С этим понятно, - сказал я, - а теперь поведай, какую вторую искусственную линию ты смог увидеть в окрестностях этого мира.

- От второй линии, - вздохнул Колдун, - очень сильно пахнет нашими добрыми знакомыми из Галактической империи. К планете Земля выкинуло не ударный линкор вроде нашего «Неумолимого», способный повергнуть Германию в прах одним ударом, но и не безобидный транспорт, как «Новый Тобол». Там было что-то быстрое, хитрое и очень ловкое, способное больно укусить врага, оставив незаживающую рану, и тут же отскочить назад, чтобы не попасть под ответный удар. Я видел мускулистую коренастую женщину в белых доспехах, которая, поднимая своих людей в атаку, кричала: «За Родину! За Сталина! Во Славу Империи! Вперед!», а рядом с ней стоял соплеменник госпожи Тирич, хитроумный и изобретательный, как Одиссей, и от его коварных выдумок немцы плакали горючими слезами. А еще я видел главного тактика темных эйджел - истинное воплощение богини Кали, дирижирующую битвой будто симфоническим оркестром. Под ее руководством даже те советские солдаты, которых командование забыло и списало со счетов, вцеплялись во врага с яростью обреченных, рвущихся к победе и свободе. Но в тот мир нам пока тоже хода нет...

- Тот мир нам не особенно-то и нужен, - махнул я рукой. - И так понятно, что, исходя из своих Основных Директив, команда того корабля будет превращать Советский Союз в очередную версию своей Империи. А у нас и своих забот хватает.

- Я думаю, - озабоченно сказал Колдун, - что, исходя из плотности энергетического узла, завязанного вокруг начала Великой Отечественной войны, таких искусственных линий там может быть еще множество. Просто для одних еще не наступил момент инвазии (как для того мира, откуда пришли тевтоны), а другие, порожденные деятельностью сверхинициативных одиночек и малых групп иновременных пришельцев-попаданцев, даже обособившись, пока преимущественно находятся в русле Основного Потока, а потому не видны моими методами.

- И это тоже может быть, - согласился я, - ибо желающих вернуться к истокам и врезать по Адольфу и его миньонам чем-нибудь потяжелее в нашем обществе очень много, а коллективное желание, как известно, способно породить действие. У тебя есть что-нибудь еще?

- Нет, Сергей Сергеевич, пока все, - ответил Колдун.

4 июля 1941 года, 17:45 мск, Москва, Кремль, кабинет Сталина

К тому моменту, когда раздался звонок телефона и хриплый голос Берии в трубке сказал: «Все три раза ,ща“, товарищ Сталин», Верховный успел прочесть послание товарища Серегина и серьезно углубиться во второй том истории Великой Отечественной Войны. При этом он извел на набивку трубки почти полную пачку папирос «Герцеговина Флор», выпил не один стакан крепкого чаю и сказал все бранные русские и грузинские слова, которые знал. Пропасть, неожиданно разверзшаяся у него под ногами, оказалась воистину бездонной. Никак нельзя допустить того, чтобы фронт докатился до Ленинграда, Великого Новгорода, Москвы, Орла Курска, Харькова, Сталино и Ростова, чтобы в осаде оказался Севастополь и пришлось бы сдать красавицу Одессу.

И вот тут этот звонок ставит все на свои места. До появления в этом кабине «соратников» остается чуть больше часа, начало совещания назначено на 18:55, так что время на предварительные переговоры еще есть. Вождь берет в левую руку «портрет» и проводит по нему указательным пальцем. Два раза звучат длинные гудки, как в обыкновенном телефоне, а потом изображение оживает.

- Здравствуйте, товарищ Сталин, - спокойным ровным тоном говорит Артанский князь, так как именно эта сущность на данный момент доминирует в собеседнике вождя.

- Здравствуйте, товарищ Серегин, - отвечает Верховный. - Мы вас слушаем.

- Нет, товарищ Сталин, - ответило изображение на «портрете», - это я вас слушаю. Вы согласны с моим предложением вступить в союз или предпочтете договариваться с британцами и янки?

- Вот именно так, товарищ Серегин: или-или? - спокойно спросил вождь советского народа.

- Да, именно так, товарищ Сталин, - ответил Артанский князь. - Англосаксы - это такие союзники, с которыми не надо никаких врагов. Неужто в этом вас не убедил опыт злосчастного царя Николая, вляпавшегося в Антанту, будто мужик ногой в коровью лепешку? Там, в прошлом моего мира, иначе еще называемого Основным Потоком, это ваше решение было вынужденным, обусловленным множественными поражениями Красной Армии и тяжелым положением Советского Союза, но в этом мире, уже выбитом мною из накатанной колеи, все будет совсем не так. Это я вам обещаю.

- Товарищ Ленин из мира четырнадцатого года отрекомендовал вас наилучшим образом, -сказал Верховный, - но почему-то вы не представили подобного рекомендательного письма от товарища Ленина из восемнадцатого года, и это нас настораживает...

- На Третьем съезде Советов, уже практически перед самым его закрытием, на товарища Ленина было совершено покушение, в результате которого он был тяжело, почти смертельно ранен, - ответил Серегин. - В затылок вождю мировой революции стрелял известный вам Леонид Канегисер, выполнявший приказ ЦК партии левых эсеров. Я в это время занимался неотложной калединско-корниловской проблемой на Юге России, и физически не имел возможности контролировать обстановку в Петрограде, а потому попал только к шапочному разбору. Как показало следствие, так называемый «заговор послов» не был эпизодическим экспромтом лета восемнадцатого года, а в той или иной форме существовал еще с дореволюционных, и даже довоенных времен. В январе восемнадцатого года товарищ Ленин с моей помощью смог заключить вполне благоприятный Брестский мир с Германской империей, сумел очистить ЦК партии большевиков от разных красивых ненужностей, ушел от линии на разжигание Гражданской войны, после чего на открытии Третьего Съезда Советов во всеуслышание провозгласил курс на создание государства трудящихся и мирное построение социализма. Но такое развитие событий было странам Антанты как ржавым серпом по причиндалам: им хотелось, чтобы русские воевали и с немцами и между собой, а потому господа послы приняли решение о скорейшем физическом устранении главы большевистской партии и правительства, задействовав при этом свою агентуру в руководстве партии левых эсеров. В настоящий момент товарищ Ленин находится на излечении в одном интересном мире, где имеются функционирующая медицинская реанимационная аппаратура и специалисты в ранге профессоров медицины цивилизации пятого уровня, но так как это дело небыстрое, вместо него обязанности председателя Совнаркома и лидера большевистской партии выполняет местный товарищ Сталин.

- Интересно, - с сомнением произнес Верховный, - с одной стороны, вы как бы оказываете неоценимую помощь, а с другой, из-за этой помощи обстановка даже обостряется. Почему так?

- Любое активное действие влечет за собой противодействие, - сказал Серегин, - и предотвращать негативные нюансы, возникающие в ходе изменения истории, должны уже местные товарищи соответствующей специализации, которых я для этого повышаю в квалификации, посвящая в тонкости того, как подобные процессы развивались в моем собственном прошлом. Ну нету меня по рукой нескольких тысяч бойцов и командиров из собственного мира, в том числе и чекистов, которые взяли бы на себя самую важную часть работы. Но товарищ Дзержинский, которому и следовало обеспечивать безопасность товарища Ленина, отнесся к этой задаче несколько легкомысленно. Во-первых, считалось, что на съезде товарищ Ленин находится среди своих, а значит, в безопасности. Во-вторых, в нашем с вами общем прошлом от политического взбрыка партии левых эсеров, случившегося из-за Брестского мира, до их перехода к мятежам и террору прошло несколько месяцев. Вот и товарищи из ЧК считали, что у них пока еще есть время, тем более что сам товарищ Ленин просил их до поры не ворошить этот гадюшник палкой. А вдруг товарищи левые эсеры одумаются и вернутся на путь сотрудничества...

- Так значит, вы и меня повышаете в квалификации? - произнес Сталин, хлопнув ладонью по открытому тому Истории Великой Отечественной Войны. - И если я откажусь вам внимать, то сам буду виновен в своих несчастьях?

- Ваши несчастья, товарищ Сталин, это еще полбеды, а вот несчастья всего советского народа - это гораздо серьезнее, - вздохнув, ответил Артанский князь. - Как защитник Русской Земли и бог-полководец священной оборонительной войны, я в этом деле никак не могу остаться в стороне, и приложу к разгрому врага самое активное участие, с вашей поддержкой или без нее. Только во втором случае мне будет гораздо тяжелее. Спасать утопающего против его воли -это еще та адова работа, но я справлюсь. Во времена Смуты, когда все вокруг расползалось жидкой грязью, а с запада в пределы России пер алчный злобный враг, задача была гораздо сложнее, но в итоге у меня все получилось. Иначе я бы сейчас с вами не разговаривал.

- Ладно, это понятно, товарищ Серегин, - согласился Верховный. - Пожалуй, я соглашусь на ваши предложения, ведь за свою помощь вы не требуете ликвидации советской власти и реставрации монархической империи Романовых. А англичане с американцами пусть пока полежат в сторонке, ведь в прежние годы они выпили у нас столько крови, что и не передать. Только хотелось бы знать заранее, какую цену вы запросите за свои услуги? Ведь об этом в вашем письме не было ни слова.

- Вы, товарищ Сталин, - хмыкнул Артанский князь, - совершенно неправильно воспринимаете род моей деятельности. Я не наемник, работающий за плату в шекелях или иных материальных ценностях, а Адепт Порядка, младший архангел и бог-полководец русской оборонительной войны, сражающийся за Родину, а не за меркантильный интерес. Соглашение о разделе общей добычи вполне возможно, но только разговаривать сейчас о нем преждевременно, а вот какая-нибудь плата с вашей стороны будет для меня неприемлема, ведь на этой войне сражаются и погибают наши советские люди, в том числе и мои ближние и дальние родственники. Даже спустя семьдесят лет там у нас, наверху, никто не забыт и ничто не забыто, а потому для меня и моих Верных эта война священна. Что касается советской власти, то на данном этапе я воспринимаю ее как народную форму устройства русского государства, красную империю, а товарища Сталина, то есть вас, как главу этого государства, обладающего всеми соответствующими императорскими прерогативами, за исключением передачи своего поста по наследству.

- Даже так? - поднял бровь Сталин.

- Именно, - ответил Серегин. - Русское государство по своей сути является империей, то есть равноправным объединением различных народов вокруг мощного русского ядра, которое в силу своих размеров и наличия по периметру множества опасных врагов должно иметь ярко выраженный централизованный характер. Извините за расплывчатость формулировок, сказал как мог. Товарищи Ленины из четырнадцатого и из восемнадцатого годов нужны мне и всему, как говорится, прогрессивному человечеству, чтобы построить единую теорию социальных последовательностей, которая могла бы правильно объяснить все формы человеческого общества - от первобытнообщинного строя до развитого коммунизма. Это нужно для того, чтобы практические лидеры вроде вас или меня не блуждали, как слепые впотьмах, меж трех сосен. Собственно, они оба были согласны взяться за эту работу (ведь один товарищ Ленин хорошо, а два еще лучше), но тут случилась эта засада с покушением.

- Да, товарищ Серегин, - хмыкнул вождь советского народа, - умеете вы ставить эпические задачи. И в то же время вынужден признать вашу правоту, так как без подобной всеобъемлющей теории нам не обойтись. Уж сколько мы набили шишек, блуждая, как вы выразились, в трех соснах, сейчас и не перечесть. Но сейчас этот разговор, наверное, лучше заканчивать, ведь через некоторое время сюда на совещание придут товарищи из Государственного Комитета Обороны, и были бы нехорошо, если бы они застали нас за этой беседой.

- Погодите, товарищ Сталин, - сказал Артанский князь, - прямо сейчас у меня к вам есть одно предложение, которое не займет много времени. Давайте я наложу на вас заклинание Истинного Взгляда, позволяющее видеть сквозь иллюзии и обман - тогда вы сможете видеть своих наркомов, генералов и членов ЦК такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими хотят казаться. Кроме всего прочего, когда мы встретимся с вами лично, это заклинание позволит вам и меня видеть таким, какой я есть, что должно снять с вашей стороны все остатки недоверия и избежать ненужных словесных баталий.

Надо сказать, что думал над этим предложением товарищ Сталин недолго.

- Э, была не была, - сказал он, - давайте это свое заклинание. Что я для этого должен сделать?

- Ничего особенного, - ответил Серегин, - просто сидите ровно и старайтесь не двигаться.

Глаза его на «портрете» засветились бело-голубым огнем, потом это сияние охватило всю поверхность карты, отделилось от нее светящимся облаком, окутавшим голову реципиента и впитавшимся в ее кожу.

- И это все? - каким-то изменившимся голосом спросил Верховный.

- Да, все, - подтвердил Артанский князь. - Теперь, чтобы задействовать это заклинание, вам надо будет посмотреть на нужного человека, проявив к нему интерес.

- Спасибо за разъяснение, - сказал Сталин, - а сейчас нам пора заканчивать. Как только у меня появится такая возможность, я вам позвоню, и мы продолжим наш обмен мнениями, надеюсь, уже в очном режиме, а не по этому, хм, вашему волшебному телефону.

- Так мы и сделаем, - согласился Серегин, - а сейчас желаю вам приятного времяпровождения и чудных открытий.

4 июля 1941 года, 22:30 мск, Москва, Кремль, кабинет Сталина

Выпроводив последних участников совещания, в том числе и Берию, товарищ Сталин еще четверть часа пил крепкий чай, курил одну трубку за другой и тихо ругался по-грузински. Этот «истинный взгляд» действительно принес ему великое множество «чудных» открытий, о которых с такой иронией говорил товарищ Серегин. Как оказалось, ни один из его «соратников» не дотягивал до столь высокого звания. Ограниченно функциональными можно было признать только неутомимого трудоголика Молотова и по-собачьи преданного Берию. Ворошилов выглядел как абсолютная пустышка, пригодная только в качестве свадебного генерала, то есть маршала, а Маленков оказался примитивным аппаратчиком-карьеристом.

На этом список проверенных за этот вечер «соратников» заканчивался, и начинались просто функционеры. Генерал армии Жуков оказался честным дураком и узкоспециализированным человеком-функцией, пригодным только к должности командующего фронтом, и ни к чему более. Но на фоне всех прочих посетителей этого кабинета этот неплохой, в общем-то, генерал единственный выглядел почти как ангел с крылышками. Вождь решил, что нужно будет вызвать сюда Тимошенко, и если сравнение будет не в его пользу, то немедленно заменить его на Жукова, вернув на должность начальника Генерального штаба товарища Шапошникова. Генерал-лейтенант Богданов, командующий второй группой Резервных армий, которые только начали формироваться из контингента, призванного по всеобщей мобилизации на территории европейской части Советского Союза, выглядел аналогично Жукову, да только не с таким высоким уровнем компетенции - командующий корпусом или заместитель командующего армией и не больше того.

Зато прокурор СССР Бочков оказался полным ничтожеством, на лбу которого было написано, что он подписывал смертные приговоры, не читая дел, и даже иногда задним числом. Вождь планировал назначить этого человека членом Военного Совета развалившегося Северо-Западного фронта и одновременно начальником Особого отдела, но теперь папка с его личным делом отправилась в нижний ящик сталинского стола, так сказать, до выяснения. Никакого укрепления кадрового состава этот человек исполнить не мог, с его стороны следовало ожидать только скоропалительного поиска виновных, что приведет к полной дезорганизации и развалу.

Но интереснее всего оказалась троица первых секретарей коммунистических партий закавказских республик. Если первый секретарь ЦК КП Армении Арутинов и ЦК КП Грузии Чарквиани выглядели как партийные функционеры с легким националистическим душком (вполне терпимым, пока он не переходит определенные границы), то первый секретарь ЦК КП Азербайджана Багиров под «истинным взглядом» был похож на фурункул, налитый гноем спеси, самомнения и генерируемого ужаса. Тут, в сталинском кабинете, этот человек был тих и индифферентен, однако в Азербайджане, повстречав его, люди переходили на другую сторону улицы, ибо как бы чего ни вышло. Сатрап, он и при советской власти сатрап.

Впрочем, за Берией, несмотря на всю его преданность, тоже водилось нечто тайное и тщательно скрываемое от товарища Сталина, а для человека на такой ответственной должности это недопустимо. Верховный заподозрил, что фальсификация дел, широко распространенная в наркомате внутренних дел во времена Ягоды и Ежова, при новом руководстве тоже никуда не исчезла, а только приняла более завуалированный характер. Катастрофическое начало войны наводило на мысль, что, возможно, в прошлые годы не тех генералов расстреляли и не тех оставили при ромбах и больших звездах. Других обстоятельств, которые Лаврентий мог бы скрывать от руководителя партии и главы советского государства, существовать просто не могло.

Впрочем, устраивать выяснение отношений с наркомом внутренних дел сразу после совещания Сталин не стал, просто вручил тому список, сухо приказав всесторонне проверить этих людей по всем возможным линиям, но руками пока никого не трогать: рано. Прежде чем он «по-

трогает» самого Лаврентия, необходимо вновь обрести под ногами только что утерянную почву. Иначе может получиться очень нехорошо. Главное, что он предупрежден, а значит вооружен.

Приведя мысли хотя бы в относительный порядок, вождь советского народа снова достал из верхнего ящика стола «портрет» посланца свыше, даже не подозревая, что сейчас его ждет еще один шок.

- Добрый вечер, товарищ Сталин, - почти сразу же откликнулся тот. - Скажите, вы готовы принять у себя прямо сейчас не только меня самого, но и высший руководящий состав моей команды? Ситуация на западном и северо-западном направлении развивается стремительно и не в пользу Красной Армии, так что времени на пустые разговоры у нас нет.

- Ну хорошо, товарищ Серегин, - сказал вождь. - Только скажите, кто, помимо вас, входит в этот самый руководящий состав?

- Начальник штаба полковник Красной гвардии Половцев, - начал перечислять Артанский князь, - начальник службы безопасности полковник госбезопасности Бригитта Бергман, начальник климатической службы товарищ Анастасия, командующий первой армией стратег, а по-нашему генерал-лейтенант, Велизарий, командующий второй армией генерал армии Петр Багратион.

Некоторое время товарищ Сталин молчал, переваривая услышанное, но потом подумал, что раз уж у него теперь есть этот «истинный взгляд», под которым его собственные соратники, генералы и функционеры видны насквозь, то и с людьми Серегина он сразу распознает, кто есть кто.

- Хорошо, - немного резко ответил советский вождь после некоторой паузы. - Приходите все вместе, времени на пустую болтовню и в самом деле нет.

- Мы идем, - сказал Серегин, - раз, два, три.

Товарищ Сталин ощутил в воздухе запах мирры и ладана, поднял глаза, и увидел, что прямо перед столом для совещаний с довольно независимым видом стоят четверо мужчин и женщина в военной форме со знаками различия РККА, а также еще одна девушка в длинном фиолетовом платье. Артанского князя Верховный узнал сразу. Во-первых, он ничем не отличался от своего портрета, во-вторых, только у него на бедре висел меч-ксифос. Также с первого взгляда ему удалось опознать генерала Багратиона. Земляк земляка видит издалека. Дальше все было понятно. Генерал-лейтенант с короткой аккуратной бородкой - это Велизарий, а гладко выбритый полковник - начштаба Половцев. При этом «истинный взгляд» подсказывал, что есть в этом человеке какая-то небольшая особенность, отличающая его от всех прочих людей. Эта особенность ему ничем не угрожает и не делает этого человека хуже, она просто есть. Статная, седоволосая, несмотря на молодость, женщина-полковник - это начальник службы безопасности Бригитта Бергман. С первого истинного взгляда Сталин понял, что люди Лаврентия не идут ни в какое сравнение с этой прирожденной ищейкой, нацеленной на поиск Истины, а не на исполнение того или иного политического заказа. И, наконец, девушка в штатском - это начальник климатической службы товарищ Анастасия. Истинный взгляд говорит, что она может не только предсказывать погоду, но и творить ее своими руками, что делает понятным ее присутствие в этом кабинете. А еще глава большевистской партии и руководитель советского государства теперь знает, что все его гости - те, за кого они себя выдают, и никто из них не испытывает страха и не имеет задних мыслей. И тут же он непроизвольно сравнивает этих людей со своими членами ЦК, наркомами и генералами, и видит, что разница совсем не в пользу руководителей коммунистической партии и советского правительства.

- Здравствуйте, товарищи, - произнес Верховный, вставая с кресла. - Должен сказать, что ваш утренний «подарок» был для нас весьма неожиданным, хотя и приятным явлением.

- Во всех мирах, через которые я уже прошел, знают, что Артанский князь Серегин полона не имает и убивает только на поле боя, - ответил посланец свыше. - Я либо истребляю врага до последнего человека в ходе сражения, либо передаю пленных властям местного русского государства. Исключения из этого правила редки, и означают только то, что для этих людей у меня имеется отдельная задача. Так, французы, взятые мною в плен в битве при Бородине, пополнили собой первую армию генерала Велизария, а англичане, захваченные при разгроме коалиционных сил под Севастополем Крымской войны, отправились в шестой век, мирить между собой бриттов, саксов, англов и ютов. Австрийский контингент сорок пятой пехотной дивизии не был настолько плох, чтобы я приказал переколоть их спящих штыками, и в то же время никаким образом не годился на пополнение моей армии или еще для какого-то полезного дела. Поэтому я и отправил этих людей к вам, умыв при этом руки. Этих объяснений вам достаточно или следует углубиться в подробности?

- Да нет, - улыбнувшись в усы, сказал Сталин, - подробностей не надо. Только скажите, почему вы прислали нам этих немцев в таком, мягко выражаясь, разоблаченном виде?

-Десять тысяч немцев в форме вермахта, внезапно оказавшиеся на Красной площади, могли вызвать у ваших людей совершенно неправильное представление о сути этой акции, - с серьезным видом ответил Серегин. - Пулеметный огонь постов охраны Кремля по толпе был явлением более чем вероятным, и ненужные жертвы исчислялись бы тысячами. Если бы я отправил к вам этих людей одетыми только в одно исподнее, то они тут же начали бы разбегаться в разные стороны, и сотрудникам товарища Берии пришлось бы потом ловить их по всем московским подворотням. А это та еще морока. Зато голые люди впечатления вооруженного вторжения не вызывают, и, если их специально не гонят, никуда не бегут, а стараются спрятаться друг за друга в толпе. Что по факту и получилось.

- Очень верное наблюдение, товарищ Серегин, - хмыкнул вождь советского народа. - А теперь давайте перейдем к практическим вопросам.

- Пожалуйста, товарищ Сталин, - сказал Артанский князь, после чего его соратники разошлись к стенам кабинета, а сам он взмахнул рукой, вызвав повисшее в воздухе голографическое изображение карты тактического планшета.

Увидев картину, во всем ее многообразии понятную без всяких дополнительных объяснений, Верховный непроизвольно выругался по-грузински. Западный фронт первого формирования, которым до тридцатого июня командовал злосчастный генерал Павлов, был не просто разгромлен, а фактически прекратил свое существование. Только отдельные мелкие группки советских бойцов и командиров продолжали пробираться в восточном направлении на соединение со своими, а остальная более чем шестисоттысячная группировка будто растворилась в воздухе. И в то ж время армии Западного фронта второго формирования, которым пока еще командует не менее злосчастный (только Сталин об этом пока не знает) маршал Тимошенко, только частично заняли позиции по рубежу Днепра, а по большей части находятся в процессе переброски из внутренних округов страны.

- В настоящий момент, - сказал Серегин, - необходимо любой ценой сорвать замысел германского командования на опережение в развертывании и выиграть время для развертывания частей и соединений нового Западного фронта и создания по рубежу Днепра хотя бы полевой линии обороны. В первую очередь для этого необходимо разорвать вражеские коммуникации снабжения. Вашим карманным стратегам, дери их за ногу, следовало посылать бомбардировщики не на бомбежки танковых колонн с высоты бреющего полета, а осуществлять ночные массированные удары по транспортным узлам. Германские войска, прорвавшиеся внутрь советской территории, нуждаются в продовольствии, горючем и боеприпасах и если продукты они отбирают у местного населения, то все остальное им требуется привозить со складов, расположенных на территории Польши и Германии. Эту задачу мы можем взять на себя. В Бресте мои люди не только прижучили сорок пятую пехотную дивизию, но и основательно разорили местный транспортный узел, а также уничтожили мосты через Буг. Но железнодорожная ветка Брест-Минск - далеко не единственная, по которой снабжается группа армий Центр. Севернее, как вы видите, имеются еще три параллельных линии, проходящих через Белосток, Волковыск, Лиду и Вильнюс, которые тоже необходимо вывести из строя, чем мои войска и займутся в самые ближайшие дни...

- Так значит, товарищ Серегин, вы не собираетесь задействовать свои войска непосредственно на линии фронта? - спросил Верховный.

- Это может случиться только в случае угрозы прорыва в ваш тыл крупного подвижного соединения, и ни в каком другом случае, - ответил Артанский князь. - Мой план войны предусматривает разрушение вражеского тыла и наглый отжим у германцев всего того, что им сдал придурок Павлов: от людских контингентов до запасов вооружения и боеприпасов, а не участие моих солдат в безнадежных боях против численно превосходящего противника. Ведь в моей армии только двести тысяч штыков, а в составе одной лишь группы армий «Центр» в настоящий момент имеется не меньше двух миллионов солдат и офицеров. Время активно действовать наступит в тот момент, когда этим солдатам нечем будет стрелять, а в баках танков и машин закончится горючее. До той поры возможны только локальные операции в глубоком тылу противника и воздушный террор на коммуникациях. Люфтваффе, кстати, тоже должно прекратить свое существование как главная ударная сила блицкрига и начать жизнь маленького запуганного зверька, при малейшем шорохе прячущегося в норку. Вражеские аэродромы - это еще одна цель моих внезапных ночных ударов. Чем больше ужаса, сумятицы и разрушений будет во вражеских тылах, тем легче станет на фронте Красной Армии. Еще одна цель моих активных действий - это вражеские фуражиры, которые во все стороны широко расползлись по оккупированной советской земле. Их интерес: курка, млеко, яйки и девка на сеновал. Обычно это группы численностью от отделения до взвода, при паре упряжных повозок или грузовой автомашине, и против них очень хороши будут мои кавалеристы, рассыпавшиеся по ближним и оперативным тылам и рубящие напропалую как самих германцев, так и их местных пособников из числа затаившихся врагов советской власти и просто приспособленцев. В этом деле нужно добиться того, чтобы немцы не могли передвигаться по временно оккупированной территории меньше, чем побатальонно.

- Хорошо, товарищ Серегин, мы вынуждены согласиться с вашими соображения и признать их правоту, - вздохнул Сталин. - Пока вы будете рушить вражеский тыл и укрощать строптивое люфтваффе, Красная Армия изо всех сил будет укреплять линию обороны по Днепру. Но хотелось бы спросить, а что, потенциальные пособники оккупантов среди нашего народа тоже имеются?

- В любом, даже самом благополучном обществе, имеются пять процентов людей, недовольных своей властью, и к этому надо относиться как к неизбежному злу, - вместо Серегина ответила Бригитта Бергман. - У вас общество как раз благополучное, а потому на стороне врага выступает только ничтожное меньшинство. Главное, чтобы потом, при перемене политической линии, эти люди не могли поднять голову и заявить, что они жертвы ужасных сталинских репрессий и борцы против вашей тирании, а потому им положена компенсация и проявление всяческого потакания. Такое явление в нашем прошлом тоже имелось, и его последствия были крайне неблагоприятны для вашей страны.

- А что, - насторожился вождь, - эта перемена политической линии в Советском Союзе -она неизбежна или просто возможна?

- А вот это, товарищ Сталин, зависит уже только от вас, - ответил Серегин, прямо из воздуха доставая толстую потертую книгу с надписью на обложке: «История КПСС». - Вот, на досуге прочтите, кому вы после себя оставили страну, а также что эти люди сделали с вашей памятью и построенным вами советским государством. Пьяный бабуин вел бы себя деликатнее, чем ваши наследники и продолжатели. Я наделил вас Истинным Взглядом как раз для того, чтобы вы могли знать, кому верить полностью, кому частично, а кому верить нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах. Войну с германским фашизмом вы выиграли, хоть и с большими потерями, а вот в борьбе против зажравшегося коммунистического боярства потерпели сокрушительное поражение, ибо у гидры вместо одной отрубленной головы вырастало три новых, а иногда ваши удары и вовсе приходились по истинно преданным вам соратникам.

Сталин принял страшную книгу, как сапер берет в руки неразряженную мину, и осторожно положил ее на стол. Тот самый Истинный Взгляд говорил ему, просто кричал, что все это правда, правда и одна только правда. Сегодня на совещании он укусил только краешек отравленного пирога, а самая токсичная начинка у него еще впереди.

- Ви, товарищ Серегин, - от волнения сбившись на грузинский акцент, сказал вождь, - сейчас сделали мне воистину царский подарок, уже третий всего за несколько часов.

- Это не подарок, - строго произнес Артанский князь, - а остро необходимое рабочее пособие. А сейчас давайте вернемся к обстановке на фронте. Еще одним фактором, благоприятствующим немецкому наступлению, является погода. Лето сорок первого года выдалось чрезвычайно жарким и засушливым, из-за чего вражеские войска получили возможность двигаться даже по тем местам, которые на наших картах помечены как непроходимые. У нас есть возможность изменить это положение и, разверзнув небесные хляби, заставить германские танки на две-три недели влипнуть в сплошную грязь, когда двигаться можно только по узким мощеным дорогам...

- Как мы понимаем, - немного успокоившись, сказал советский вождь, - этой возможностью является присутствующая здесь товарищ Анастасия?

- Вы все правильно понимаете, товарищ Сталин, - сказал Серегин. - Настасья, проведи пожалуйста небольшую демонстрацию своих талантов. Только не надо обрушивать на Москву ни тайфуна, ни урагана, обыкновенного грибного дождя будет достаточно.

Анастасия, сделала шаг вперед и, привстав на цыпочки, развела в стороны руки и застыла с широко открытыми глазами в этой напряженной позе. Некоторое время ничего не происходило, потом в верхушках деревьев за окнами завыл разгоняющийся ветер, хлопнула неплотно прикрытая форточка, и на землю обрушился внезапный летний ливень.

- Ой, Сергей Сергеевич, - сказала Анастасия, опуская руки, - кажется, я немного перестаралась...

- Ничего страшного, - успокоил ее советский вождь, - небольшой дождь Москве не повредит, зато теперь я полностью уверен, что вы и в самом деле можете разверзнуть на немцев небесные хляби. А сейчас я хотел бы задать еще один вопрос. Под вашим Истинным Взглядом нам видно, что товарищ Половцев имеет какую-то особенность, которая отсутствует у всех остальных, даже у вас товарищ Серегин, и нам хотелось бы знать, что это такое и с чем его едят.

- Товарищ Половцев - единственный из присутствующих тут является уроженцем не одного из миров Основного Потока, а искусственного мира, образовавшегося из-за вмешательства Высших Сил в ход естественной истории в канун Великой Октябрьской Революции, - ответил Артан-ский князь. - Там эта революция тоже произошла, но только на три недели раньше и мирным путем, потому что за спиной у партии большевиков встала неумолимая внешняя вооруженная сила, предварительно разгромившая германцев в битве при Моонзунде. Как и я сам, классические Старшие Братья, проникшие в тот мир в достаточно большом количестве, были хорошо вооружены, безжалостны и брутальны, а потому, испугавшись их дальнейших действий, господин Керенский сам передал власть в руки товарища Сталина. Вот так они и жили: почетный Рижский мир, заключенный после разгрома восьмой германской армии и подавление сепаратизма окраин, но никакой Гражданской войны, за исключением быстро ликвидированных отдельных эксцессов...

- Так вот значит как, - хмыкнул Сталин. - Ну что же, когда будет время, мы с товарищем Половцевым побеседуем на отвлеченные темы марксизма-ленинизма.

- Коммунистическая теория у нас, товарищ Сталин, называется ленинизмом-сталинизмом, -сказал полковник Половцев, - а товарищи Маркс с Энгельсом из-за множества ошибочных предположений были отодвинуты товарищем Лениным на позиции предшественников, не имеющих прямого влияния на теоретические построения.

- Есть мнение, что этот вопрос нужно тщательно обдумать, - сказал советский вождь. - Что-нибудь еще, товарищи?

Серегин немного подумал и сказал:

- Во-первых, товарищ Сталин, нам необходимо заключить официальный договор о военном союзе между Великой Артанией в моем лице, и Союзом Советских Социалистических Республик в лице Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина. Подготовленный текст такого договора в двух экземплярах у нас при себе имеется. Без такой бумаги у нас будут не совместные действия, а черт знает что и сбоку бантик. Во-вторых, мне требуется ваш таранный мандат, вроде того, что товарищ Ленин выдал на борьбу с калединщиной-корниловщиной. Я должен иметь возможность подчинять себе советских бойцов и командиров, находящихся сейчас за линией фронта, а также в отдельных случаях, когда это необходимо, требовать содействия от командующих армиями и фронтами. В-третьих, некоторое время спустя я приведу к вам сюда одного советского генерала, которого надо будет утвердить командующим зафронтовым соединением Красной Армии армейского или даже фронтового масштаба, составленного из бойцов и командиров, оказавшихся в окружении или освобожденных из германского плена. Эти люди, уже полной ложкой хлебнувшие истинного арийского гостеприимства, стали лютыми врагами германскому фашизму, и при правильном с ними обращении могут стать очень тяжелой гирей на весах будущей победы.

Верховный внимательно посмотрел на Артанского князя и кивнул.

- Хорошо, товарищ Серегин, - сказал он, - давайте сюда ваш договор, я его прочту, и если он никак не ущемляет интересы Советского Союза, сразу же подпишу.

- Вот, - сказал Серегин, передавая Сталину два листа бумаги, - договор крайне простой. Пункт первый: борьба против общего врага, кто бы им ни оказался. Пункт второй: взаимное невмешательство во внутренние дела. Пункт третий: раздел будущей добычи. Пункт четвертый: все вопросы, не обговоренные этим договором, решаются мною и вами при взаимном согласии и оформляются в качестве неотъемлемых приложений. И все.

- Да, товарищ Серегин, - хмыкнул Сталин, - лаконизм - брат таланта, его лучший товарищ и друг.

Затем он взял со стола паркеровскую, ручку, подписал оба экземпляра, а также выписал запрошенный Артанским князем мандат-вездеход.

- И вот еще что, товарищ Сталин, - сказала Бригитта Бергман, - возьмите и мой «портрет». Если у вас появится сомнительный случай, для разрешения которого окажется недостаточно даже Истинного Взгляда, я всегда буду рада оказать вам помощь.

- Товарищ Бергман - не только работник госбезопасности с многолетним стажем, но и высокоранговый маг Истины, - сказал Артанский князь. - Сомнительные и неоднозначные случаи -это как раз ее прерогатива.

Верховный перевел недоверчивый взгляд с Серегина на Бригитту Бергман, но, не увидев Истинным Взглядом никакой лжи, только развел руками.

- Да, товарищ Бергман, никогда бы не подумал, - сказал он, - такая молодая женщина и многолетний опыт работы в органах?

- На самом деле мне недавно исполнилось шестьдесят девять лет, - ответила главная осо-бистка Серегина, - и из них более сорока я отдала службе в министерстве государственной безопасности. Принимая к себе в ряды несчастную пенсионерку, товарищ Серегин даровал мне новое, молодое и здоровое тело, и это было частью моего служебного контракта.

- Кстати, товарищ Серегин, - сказал Сталин, быстро меняя тему разговора, - мы тут подумали о том, что в должности командующего Западным фронтом маршала Тимошенко необходимо заменить на генерала армии Жукова. Но при этом у нас еще остались сомнения, а время дорого.

- Не сомневайтесь, товарищ Сталин, - ответил Артанский князь, - и делайте это немедленно. Жуков на Западном фронте будет вполне к месту, а дражайшего маршала по прозвищу «Тридцать Три Несчастья» лучше всего засунуть куда-нибудь поглубже в тыл - например, командовать Анадырским военным округом. И никогда не позволяйте этому человеку приближаться к фронту ближе, чем на тысячу километров, ибо это совсем не его призвание. А сейчас позвольте нам вас оставить, ибо и мы и вы люди занятые, у которых впереди еще много дел. Если возникнет необходимость, немедленно выходите на связь со мной или Бригиттой Бергман. На сем желаю вам всего наилучшего.

- Вам тоже всего наилучшего, товарищи, - сказал Верховный, после чего его гости собрались и ушли к себе через «дыру в воздухе», из которой снова пахнуло ароматами мирры и ладана.

Восемьсот седьмой день в мире Содома. Раннее утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

На пятое июля сорок первого года у нас были намечены три локальные зафронтовые операции: разгромы транспортных узлов в Вильнюсе и Волковыске, а также перехват и подчинение отряда пограничников майора Здорного, вместе с которым на восток пробирались генералы Карбышев и Голубев, а также маршал Кулик. С теми бумагами, что выдал мне товарищ Сталин, последняя задача выглядела вполне выполнимой и даже относительно простой: пришел, увидел, предъявил. Но транспортные узлы все же важнее. Вместе с уже разрушенным нами Брестом (не городом, а именно железнодорожным узлом) Вильнюс и Волковыск пропускали через себя в восточном направлении примерно девяносто процентов грузооборота.

Проанализировав данные орбитального сканирования, я понял, что в Вильнюсе наземным войскам делать нечего. Местное население там настроено к советской власти недружественно, лагеря советских военнопленных отсутствуют, зато имеется несколько компактно расположенных узловых железнодорожных станций и крупный аэродром (Парубанек), буквально забитый одномоторными истребителями и скоростными бомбардировщиками. Поэтому для этой операции я выделил свой единственный боеготовый «Каракурт» и два эскадрона «Шершней». Обвес чисто ударный, без всякой полицейщины. На тактический бомбардировщик смонтировали тяжелые плазменные орудия, а на флаеры огневой поддержки установили магнитоимпульсные пушки и подвесили на пилоны пакеты триалинитовых НАРов. Приказ пилотессам был прост: чтоб разнесли там все в труху, а результат работы сфотографировали и привезли мне, дабы порадовать товарища Сталина.

В Волковыске все было, как бы это сказать, гораздо интересней. Там в одном компактном флаконе упакованы две железнодорожных станции (пассажирская и товарная), лагерь военнопленных, в который немцы уже затолкали порядка пятнадцати тысяч бойцов и командиров из состава частей разгромленных третьей и десятой армий, а также ландверный и два охранных батальона, занятых отловом бродящих по лесам окруженцев и охраной железнодорожного узла. Население Волковыска смешанное, белорусско-польско-еврейское, причем последние составляют не менее трети. При этом я осознаю, что до освобождения этих мест Красной Армией из этих людей доживут только единицы, и в то же время понимаю, что этот факт дойдет до местной иудейской общины только после того, как немцы начнут сгонять всю эту публику в гетто.

И хоть жаль мне ни к чему непричастных местечковых евреев, но отодрать их от родных домов можно только с кровью, а на операцию по насильственной эвакуации у меня нет ни людей, ни времени, ни даже места для временного размещения. Остается надеяться только на то, что если мясорубка мобильной войны закрутится на максимальных оборотах, то германскому командованию станет просто не до решения еврейского вопроса. Таким образом, я отодвинул эту тему в сторону. Те представители местного населения, что захотят уйти вместе с моими людьми после завершения операции, получат возможность это сделать, а остальные останутся, но винить в этом впоследствии им придется только себя.

Таким образом, для захвата и уничтожения железнодорожных станций я задействовал первую бригаду из дивизии Павла Тучкова под командованием подполковника Палицына и саперов капитана Трегубова. Для освобождения лагеря военнопленных - разведывательный батальон капитана Коломийцева, а для ликвидации ландверных и охранных батальонов - сводную офицерскую бригаду полковника Дроздовского, в которую собрались почти все господа офицеры, решившие присоединиться к моей армии в мире восемнадцатого года. Часть эта пока была рыхлая, не обкатанная в боях и не до конца укомплектованная (больше напоминающая усиленный батальон), но все ее бойцы имели длительный окопный опыт и знали, чем настоящая война отличается от самых лучших маневров. Да и неприятель у господ офицеров будет пониженной сортности. Ландвер и охранные части - это не отборные панцергренадеры Гота или Гудериана. На случай если немцы окажут «дроздам» упорное сопротивление, те смогут запросить поддержку «Шершней» третьего эскадрона, прикрывающего с воздуха всю Волковыскую операцию.

Киевский пылесос в мире восемнадцатого года пока еще действует, хоть и ежесуточный приток относительно первоначального сократился раза в три. Я уже задумываюсь о перемещении дивизии Неверовского в Севастополь, чтобы вернуть Черноморский флот под контроль центрального правительства в Петрограде и начать набирать под мои знамена военно-морские контингенты.

Ночью в канун операции я вызвал Дроздовского-старшего на разговор.

- Значит, так, Михаил Гордеевич, - сказал я ему, - кончилось время вашего отдыха. Завтра -первое дело. Противник для начала у вас будет так себе: ваши старые знакомые по прошлой войне из ландвера и охранные части - в самый раз для того, чтобы обкатать вашу бригаду в деле и не понести серьезных потерь. Если супостаты будут сильно упрямиться и не захотят умирать сразу, вызывайте на подмогу «Шершни», они вам помогут. Как это делать, будучи членом единства, вы уже знаете.

- Да, Сергей Сергеевич, знаю, - подтвердил Дроздовский. - Достаточно только мысленно запросить помощи и указать цель, а остальное ваши адские фурии сделают сами. Страшная сила - это ваше Единство. Тут все - будто один человек, и командующий узнает о событиях на поле боя тотчас, как они происходят, и тут же дает свой ответ. Тут, чтобы запросить помощь, не нужно слать посыльных или крутить ручку телефона. Тут каждое изреченное слово и каждая мысль воспринимаются как истина в последней инстанции, потому что между своими тут не врут и даже не лукавят.

- Да, у нас это так, - сказал я и добавил: - И вот еще что. Ни один германец из тех частей, которые вы будете атаковать, не должен пережить того боя - и это все, что я от вас жду. Рядом с вами будут действовать другие части моей армии, но у них свои задачи, а у вас свои. Как только закончите со всеми делами и соберете трофеи, сразу дайте об этом знать и готовьтесь к обратной амбаркации.

- Так значит, Сергей Сергеевич, трофеи брать разрешено? - с легкой иронией спросил Дроздовский.

- Не думаю, что ваши люди будут снимать с убитых германцев мундиры и грязное исподнее, - ответил я, - но вот ничего стреляющего, а также ни одного патрона на поле боя остаться не должно.

Полковник непроизвольно одернул новенькую, лишь слегка обмятую, полевую артанскую униформу и сказал:

- По части трофеев, Сергей Сергеевич, можете не беспокоиться: возьмем ровно то, что надо, и не более. Лучше скажите, почему вы распорядились забрать у моих людей русские винтовки и выдали карабины Маузера?

- А потому, Михаил Гордеевич, - ответил я, - что пулеметы мы вам выдали тоже под германский патрон. Ничего лучшего, чем МГ-34, иначе называемый «Пилой Гитлера», сейчас, пожалуй, в мире и не найти. А если в одной части пулеметы и винтовки под разные патроны, потом не оберешься проблем со снабжением. Да и в ходе серьезного боя отсутствие взаимозаменяемости боеприпасов может выйти вам сильно боком. Так что повоюйте пока с «маузерами», а там посмотрим. Тоже не самая плохая утварь для убийства. А боеприпасами я вас обеспечу. Германские генералы считают, что война должна кормить себя сама, и я тоже решил взять на вооружение этот принцип, только в отношении их собственных и трофейных советских складов. Пусть попробуют уберечь от нас свое добро, и поймут, насколько большими доками мы стали по части трофейного снабжения пока решали свои вопросы в двадцатом веке.

На этом разговор с Дроздовским завершился, и я начал готовиться к своей собственной one-рации по перехвату отряда майора Здорного. А дальше будет всем сестрам по серьгам: кому бриллиантовым, а кому чугуниевым.

5 июля 1941 года, 05:45 мск, Вильнюс и окрестности

«Каракурт» и два эскадрона «Шершней» появились в небе над бывшей¹ литовской столицей внезапно, как июльский снег на голову. Вот не было же ничего - и вот уже сияющие ярче восходящего солнца плазменные шары, оставляя за собой светящиеся следы, чертят небосклон, потом все вокруг засвечивают вспышки разрывов, и земля начинает содрогаться с тяжким гулом. Каждый выстрел из плазменной пушки - как полукилотонный тактический заряд. Впрочем, жители города и работники железной дороги, что оказались в непосредственных окрестностях эпицентра удара, ничего этого не видят и не чувствуют. Они просто испарились, и уже возносятся к небесам вместе с грибовидным огненным облаком. А нечего было двадцать третьего июня устраивать антисоветское восстание, а на следующий день радостно приветствовать вступившие в город германские войска. По подвигу им теперь и награда.

Пока «Каракурт» закладывает вираж, в ожидании, когда масс-конвертор насытит орудийные накопители энергией для следующего залпа по железнодорожной инфраструктуре, в воздухе появляются два эскадрона «Шершней». Первый эскадрон работает по целям в городе: зданию немецкой администрации на территории Нижнего Замка, пункту дислокации айнзацкоманды 9, ратуше и некоторым другим объектам, выявленным при помощи орбитального сканирования; второй же эскадрон в полном составе наваливается на аэродром Парубанек.

Триалинитовые НАРы - это, конечно, не плазменные заряды, но эффект их применения тоже в общем положительный, не идущий ни в какое сравнение с несколькими стокилограммовыми бомбами, которые советская авиация сбросила на аэродром несколькими днями ранее. Чадным пламенем, вознося к небесам столб смоляного дыма, горит бензохранилище, гремят взрывы на складе боеприпасов, где разделенные, земляной обваловкой, хранились штабеля бомб,

С 1920-го по 1939 год Вильнюс контролировался Польшей, хотя и считался официальной столицей Литовской республики. В 1897 году литовского населения в городе было два процента, а в 1931 году меньше одного процента, а доминировали в городе в 1897 году евреи (40 %). а в 1931 году поляки (66 %). по большей части лежавшие здесь еще с тех времен, как на Парубанек базировался 54-й⁵ бомбардировочный авиаполк ВВС РККА. Пылают и плотно забившиестоянки двухмоторные «мессершмитты» из двадцать шестой эскадры скоростных бомбардировщиков, уже заправленные и снаряженные бомбами для боевого вылета на Лепель-Сенно к месту ожидающегося контрудара советских механизированных корпусов. Потери среди летного и технического персонала эскадры зашкаливали. Зато двадцать седьмая истребительная эскадра (точнее, ее третья группа, включавшая в себя все самолеты соединения, действовавшие на Восточном фронте) избежала этого кошмара, ибо еще вечером предыдущего дня перебазировалась в район Лепеля, поближе к театру боевых действий.

Германское командование оказалось прекрасно осведомлено обо всех планах маршала Тимошенко, ибо еще третьего июля в Лепеле немецкие войска захватили резервный коммутатор ВЧ связи, после чего офицеры Абвера получили прекрасную возможность прослушивать все переговоры командования Западного фронта. Но на этот раз все пошло совсем не так сразу для двух сторон. Прочитав о неудаче Лепельской операции, Сталин, отзывая Тимошенко в Москву, в последний момент отменил его приказ о контрударе, а вот немецкие войска и командование люфтваффе оказались в преглупейшей ситуации, когда удара ждут, а его все нет и нет. И никто теперь не знает, где потом выскочат прячущиеся по лесам русские танки.

В самом Вильнюсе тоже было весело и интересно. То тут, то там над местами пожаров в небо поднимались дымные столбы; ближе к разрушенному вокзалу отдельные очаги сливались в сплошную стену ревущего пламени. После первой атаки «Каракурт» возвращался еще пять раз, до основания уничтожив не только грузопассажирскую станцию в самом Вильнюсе, но и узловые станции к западу и востоку от города: Лентварис и Нова-Вильна. Когда немецкие железнодорожные инженеры смогут попасть к месту ударов, чтобы оценить возможность восстановления инфраструктуры, картина расплавленной в стекло поверхности их ошеломит и устрашит.

5 июля 1941 года, 05:55 мск, Волковыск

События в Волковыске развивались не так брутально, как в Вильнюсе, ибо плазменное оружие предназначалось исключительно для территорий с повально недружественным населением. «Каракурт» с плазменным вооружением мог ударить по Львову и Кенигсбергу, но не по Волковы-ску, Гродно, Лиде, Минску, Белостоку, Барановичам или Молодечно. Как правило, поблизости от таких железнодорожных узлов имелись лагеря советских военнопленных с многотысячным контингентом, а с ними требовалось работать руками.

В первую очередь, вырвавшись из порталов, «Шершни» стремительно и неудержимо атаковали НАРами зенитное прикрытие обеих станций и в считанные секунды привели его в недееспособное состояние. Основа разведки тогдашней системы ПВО - это звукометрические станции, обнаруживающие приближение вражеских самолетов еще на значительном расстоянии. А если нет звука, то нет и обнаружения, тем более что порталы открылись на минимальном удалении от цели. Не успели германские зенитчики протереть глаза, а в их сторону уже кучно летят реактивные снаряды. Два звена атаковали пассажирскую станцию и два грузовую. Единственное звено в смешанном ударно-полицейском обвесе (магнитоимпульсная пушка в поворотной носовой установке и расфокусированные парализующие излучатели на пилонах) провели шокотерапию лагеря военнопленных, а заодно и казарм ландверного и охранных батальонов, чтобы «дроздам» было легче их работать.

И опять ослабленное депрессионно-парализующее излучение по-разному подействовало на советских пленных и немецких солдат. Первые его даже не заметили, так как фоновые условия существования под ежеминутным страхом немотивированной расправы и гнетом безысходности заставили их внутреннее «я» окостенеть и мобилизоваться, а вот жирненькие и довольные жизнью белокурые бестии послушно завибрировали, стоило их только тронуть медиатором искусственного страха. И тут же над их головами пронеслись тихо свистящие округлые тени, а со стороны железнодорожных станций (пассажирская всего в пятистах-семистах метрах) донесся неистовый грохот и вспыхнули полусферы яростного света, от которых во все стороны расходились видимые невооруженным глазом купола ударных волн. Там большой и сильный зверь влез в посудную лавку и принялся с яростным удовольствием крушить хрупкий фарфор, чтобы разным европейцам больше неповадно было ходить в походы за рабами и поместьями.

Не успели дойче зольданы сморгнуть, а «Шершни» уже совершили неожиданно крутой разворот - и вот уже под звуки рвущихся басовых струн «пиу-пиу-пиу-пиу» к пулеметным вышкам лагеря тянутся пронизанные рубиновым огнем дымные трассы магнитоимпульсных пушек. На головы пленных, подобно скоту лежащих прямо на земле, сыплется всякий мусор, в том числе кровавые клочья, еще мгновение назад бывшие пулеметчиками, а флаеры огневой поддержки уже закладывают ассиметричную «восьмерку», чтобы зайти на лагерь с другого направления. Повторная атака (только уже не с востока на запад, а с севера на юг) - и в прах разлетаются две последние вышки, казарма охраны, домик лагерной администрации, а также главные ворота лагеря вместе с будкой КПП. А на улице Колеёва, куда и выходят эти самые главные ворота, уже слышно рычание моторов БМП, лязг гусениц и звонкий⁶ топот конских копыт. Гвардейский раз-ведбат капитана Коломийцева уже на подходе. Лихие амазонки с седел в мах рубят пытающихся сдаться немецких солдат, ибо таких тут в плен не берут. Уцелевшие к тому моменту охранники даже разбежаться никуда не могли, ибо этому мешало двойное проволочное заграждение вокруг лагеря, да и осталось их к тому моменту в живых всего ничего: большая часть осталась под руинами казармы или разлетелась кровавыми брызгами на пулеметных вышках.

Совсем другая картина сложилась в расположенных восточнее казармах. В эти благостные первые дни войны, когда даже поезда на железных дорогах водили те же паровозные бригады, что и при Советах, немцы даже не задумывались о каком-либо укреплении своих пунктов размещения. Вот году в сорок третьем вокруг этих казарм имелся бы самый настоящий укрепрайон с окопами, проволочными заграждениями, пулеметными дзотами, минометными позициями, а окна зданий были бы заложены кирпичом и превращены в амбразуры для самообороны. Вот тогда без осадной артиллерии, желательно бронированной и самоходной, а также штурмовой авиации, этот пункт было бы не взять.

Разбуженные внезапными кошмарами и совсем близкими взрывами на пассажирской станции, от которых в окнах повылетали стекла, солдаты оккупационных частей, частично одевшись (серый низ, белый верх) и еще более частично вооружившись, увидели перебегающих вдоль Красноармейской улицы (бывшей Кошарной) весьма серьезно настроенных «дроздов», ничуть не похожих на обычных красноармейцев. Кто-то крикнул: «Большевистский десант!» (что было недалеко от истины), и «покорители Европы», принялись сигать из всех дверей и окон первого этажа своих казарм и беспорядочно отступать в направлении моста через речку Волковыю и далее в сторону центра города. Ну нет же никакой причины защищать эти дурацкие казармы, которые в любой момент могут стать целью кружащих над городом штурмовиков, тем более когда трясутся поджилки и кажется, что враг безжалостен и непобедим.

При этом часть белокурых бестий, перебежав под огнем ту же Кошарную улицу, постаралась, прыгая через плетни и заборчики и отстреливаясь от преследователей, рассыпаться и затеряться в частном секторе. Так оно безопасней, потому что пара эскадронов амазонской кавалерии, которым в лагере просто не нашлось дел, в сопровождении трех БМП-2 уже скакала в обход по Колеёва, чтобы у ее слияния с Красноармейской-Кошарной (улицы сходятся где-то под углом двадцать градусов) отрезать беглецам путь к отступлению. А вот тут как кому повезет, ибо, целясь в пригибающихся бойцов в форме цвета хаки, можно заполучить от хозяина дома сзади поленом по затылку или двурогими вилами в поясницу. Немцы в городе пробыли всего неделю, но уже успели показать себя во всей арийской красе. Правда, бывали и обратные случаи, когда немецкие солдаты в тщетной надежде спастись убивали мужчин и брали в заложники женщин и детей - но всегда все кончалось одинаково. Ожесточившиеся на прошлой войне офицеры были твердо намерены не оставить в живых ни одного германца. Были еще убитые гражданские, были раненые и контуженные «дрозды» (немцев подводила привычка стрелять противнику в грудь, а там у артанцев бронежилет производства «Неумолимого»), но ни один оккупант не прожил дольше одного часа с момента начала операции.

Тем временем командир «бородинской» бригады подполковник Палицын, убедившийся, что дело на вокзалах сделано, саперы приступают к своей работе, а противник в южной части города полностью зачищен, развернул в северном направлении на помощь Дроздовскому два своих кадровых батальона. Задача комбатам была поставлена простая: прочесать местность и истребить господ оккупантов до последнего человека, ибо такой приказ отдал Его Светлость Артан-ский князь Серегин.

Таким образом, к восьми часам утра под контролем артанского воинства оказался весь Волковым, включая специально разрушенные⁷ немецкими бомбежками первых дней войны еврейские кварталы. Впрочем, причиной таких разрушений могло стать то, что как раз через место компактного расселения вечно страдающего народа проходило шоссе, по которому с двадцать пятого по двадцать восьмое июня в тщетной попытке вырваться из окружения отступали большие массы советских войск. Домам евреев досталось только из-за того, что при бомбежке с горизонтального полета (особенно при групповом сбросе по команде ведущего) бомбы ложатся плюс-минус километр по дальности и на пару сотен метров в обе стороны. Вторая версия более правдоподобна.

И тут случилось то, чего Серегин в принципе не ожидал. Поняв, что это кратковременный набег, а не освобождение, предводители волковыской еврейской общины во главе с местными врачами Исааком Вейнбергом, и его заместителем Яковом Седелецким (кстати, назначенные самими немцами) слезно начали просить прибывшего к месту событий подполковника Палицына забрать их с собой. Тень смерти уже легла на местных евреев. Их квартал превратили в гетто, а им самим велели надеть желтые повязки на правую руку, нашить «звезду Давида» на одежду спереди и сзади и нарисовать жёлтый круг на дверях домов. Им запретили ходить по тротуарам, покупать некоторые продукты питания, в том числе мясо. Всех здоровых евреев обязали трудиться на принудительных работах, первое время - на расчистке завалов после бомбардировки города. Нарушение евреем любого запрета или приказа немецких властей каралось смертью. К тому же с целью устрашения за три дня до описываемых событий немцы провели «акцию» (так в Третьем Рейхе называли организованные массовые убийства). Солдаты ландверного батальона и местные полицаи (это дерьмо образовалось в Волковыске почти сразу) окружили еврейские дома, по заранее составленному списку схватили двести человек, и в тот же день всех их расстреляли.

Подполковник Палицын и его офицеры относились к гонимому народу без большого сочувствия, но на эту тему тоже имелся приказ Командующего: «Каждый, кто захочет уйти вместе с артанскими войсками, должен иметь возможность это сделать. Силой никого к спасению не гнать, но и не препятствовать тем, кто пытается убежать от воплотившегося Антихриста при первой возможности». А приказы в армии положено выполнять, а не обсуждать.

- Так, господа кагальные⁸, - сказал командир бригады просителям, - время вам на сборы до полудня. Кто не успеет, того ждать не будем, а потому поторопите своих людей. А теперь ступайте, ничего более я вам сказать не могу. Остальное вам поведает наш государь, Великий князь Артанский Сергей Сергеевич Серегин.

И началась тогда в еврейском квартале великая суета, ибо до полудня оставалось всего три часа с небольшим.

5 июля 1941 года, 12:35 мск, лес в 20 километрах к востоку от местечка Узда (50 километров южнее Минска), дневка отряда пограничников под командованием майора Гурия Здорного.

Отряд начальника 86-го погранотряда майора Гурия Здорного проделал большой путь от Августова (где на рассвете двадцать второго июня пограничники приняли первый бой) и до окрестностей Минска. Сначала пограничников отвели в тыл: не их это дело - драться с врагом на линии фронта: ну а после приказа Павлова двадцать пятого июня третьей и десятой армиям срочно отступать к Минскому Уру пограничников подхватил общий поток безудержного и безнадежного бегства. Двадцать восьмого июня пограничники с боем пробились через брод на реке Щара, занятый подразделением 29-й моторизованной дивизии, и из Волковыского котла угодили в Но-вогрудский, так как Минск к тому моменту советские войска уже оставили.

Тридцатого июня в окрестностях населенного пункта Мир к отряду присоединились остатки штаба 10-й армии, разгромленного при попытке пересечь шоссе Барановичи-Минск. Вместе со штабными пограничники получили два таких неоценимых подарка, как командующий 10-й армией генерал-майор Голубев (который уже пять дней ничем не командовал) и заместитель наркома обороны маршал Кулик.

Генерал Голубев был туп в тактике и стратегии, не обладал харизмой крупного военачальника, однако являлся большим экспертом по личному комфорту, о чем потом вспоминал его начальник генерал-полковник (впоследствии маршал Советского Союза) Андрей Иванович Еременко (впрочем, тоже изрядно грешный): «Что я обнаружил в 43-й армии? Командующий армией генерал-лейтенант Гэлубев вместо заботы о войсках занялся обеспечением своей персоны. Он держал для личного довольствия одну, а иногда и две коровы (для производства свежего молока и масла), три-пять овец (для шашлыков), пару свиней (для колбас и окороков) и несколько кур. Это делалось у всех на виду, и фронт об этом знал.

КП Голубева, как трусливого человека, размещен в тридцати километрах от переднего края и представляет собой укрепленный узел площадью один-два гектара, обнесенный в два ряда колючей проволокой. Посредине - новенький рубленный, с русской резьбой пятистенок, прямо-таки боярский теремок. В доме четыре комнаты, отделанные по последней моде, и подземелье из двух комнат, так что хватает помещений и для адъютантов, и для обслуживающих командующего лиц. Кроме того, построен домик для связных, ординарцев, кухни и охраны. Подземелье и ход в него отделаны лучше, чем московское метро. Построен маленький коптильный завод. Голубев очень любит копчености: колбасы, окорока, а в особенности рыбу, держит для этого человека, хорошо знающего ремесло копчения. Член военного совета армии Шабалов не отставал от командующего.

На это строительство затрачено много сил и средств, два инженерных батальона почти месяц трудились, чтобы возвести такой КП. Это делалось в то время, когда чувствовалась острая нехватка саперных частей для производства инженерных работ на переднем крае. Штрих ярко характеризует этих горе-руководителей. Шабалов по приказу должен заниматься тылами, но ему некогда, и тылы запущены, особо плохо выглядят дороги... В этой армии... от командарма до командиров частей каждый имеет свою личную кухню и большое количество людей, прикомандированных для обслуживания... Много семей комсостава приехало к офицерам - народ начал перестраиваться на мирный лад. Это очень плохо влияло на боеспособность войск».

А вот как о начальнике Главного Артиллерийского Управления маршале Кулике вспоминал его заместитель, генерал-полковник артиллерии (впоследствии главный маршал артиллерии) Николай Николаевич Воронов:

«Г И. Кулик был человеком малоорганизованным, много мнившим о себе, считавшим все свои действия непогрешимыми. Часто было трудно понять, чего он хочет, чего добивается. Лучшим методом своей работы он считал держать в страхе подчинённых. Любимым его изречением при постановке задач и указаний было: „Тюрьма или ордена'¹. С утра обычно вызывал к себе множество исполнителей, очень туманно ставил задачи и, угрожающе спросив „Понятно?", приказывал покинуть кабинет. Все. получавшие задания, обычно являлись ко мне и просили разъяснений и указаний».

Как говорится, картина маслом. Впрочем, в присутствии майора Здорного оба больших начальника вели себя скромно, пальцев не растопыривали и требований не предъявляли, ибо в его отряде они находились исключительно на должностях приживалов-попутчиков. Да и наркомат у майора был страшненький, и неважно, что он числился в Главном Управлении Пограничных Войск, а не Государственной Безопасности. В любом случае после выхода из окружения в компании маршала Советского Союза и командующего армией его рапорт ляжет на стол к всесильному наркому Л.П. Берии. И если там будет написано что-то не то - как минимум, это конец карьере, а то и жизни. Кулика, кстати, понизили сразу, а вот генерала Голубева практически до конца войны пытались использовать в должности командарма.

Вырваться из Новогрудского котла пограничникам и приставшим к ним лицам удалось только второго июля, проскочив в щель, которая приоткрылась в результате того, что 17-я панцерди-визия, вопреки распоряжениям фельдмаршала фон Бока, снялась с позиций и направилась на восток выполнять последующие задачи по плану «Барбаросса». Впрочем, бойцы и командиры майора Здорного этим вопросом не заморачивались, а двинулись дальше в сторону фронта.

Шли ночами, пока в небе висела растущая луна, а все остальное время отсиживались на дневках в лесных массивах. Двигаться днем было слишком опасно: в воздухе постоянно присутствовали немецкие самолеты, высматривая выходящие из окружения группки советских бойцов.

И вот около полудня пятого июля выставленный возле дневки секрет задержал двоих мужчин в штатском. Это германские пехотинцы-топтуны могли пройти мимо этих двоих гражданских и не обратить на них внимания, но в погранвойсках служат прирожденные физиогномисты - они сразу заподозрили, что эти мужчины, причем оба, являются кадровыми командирами в немалых чинах. Когда задержанных доставили к месту стоянки, то их тут же узнали генерал Голубев и маршал Кулик, а также их подхалимы из состава остатков штаба 10-й армии. Непонятные незнакомцы оказались генерал-лейтенантом Карбышевым и его адъютантом полковником Суха-ревичем. Они выходили из окружения вместе со штабом 10-й армии, и покинули его перед прорывом через шоссе Барановичи-Минск, ибо для Карбышева, имевшего опыт Первой Мировой Войны, было понятно, что под руководством таких гениев тактики, как Голубев и Кулик, можно прийти только в плен. Самостоятельно проникнуть через кольцо окружения им было гораздо проще, тем более что Дмитрий Михайлович Карбышев знал немецкий язык как родной. И вот опять нежданная встреча.

Тут надо сказать, что Кулик и Карбышев, являясь прямыми противоположностями, ненавидели друг друга со всем пылом души. Точнее, не так. Кулик Карбышева ненавидел по классовым основаниям и изводил претензиями⁹ все время, пока они вместе с людьми генерала Голубева выходили из окружения у самой западной границы. Карбышев же Кулика... не замечал, ибо, как настоящий человек, был выше низменных обезьяньих эмоций.

И вот, когда они снова оказались в одной компании, маршала опять понесло во все тяжкие... А то как же. Кулика, старшего фейрверкера старой армии, на поверхность бытия вынесла мутная волна гражданской войны, чему помогло личное знакомство со Сталиным во времена обороны Царицына. За участие в подавлении Григорьевского восстания в мае 1919 года награждён орденом Красного Знамени. С июня 1920 года - начальник артиллерии 1-й Конной армии, в составе которой участвовал в боях против войск Деникина, Врангеля, в Советско-польской войне. В 1921 году за заслуги на этом посту награждён вторым орденом Красного Знамени, а в 1930 году (к юбилею обороны Царицына) - третьим. В 1936 году под псевдонимом «Генерал Купер» принимал участие в гражданской войне в Испании в качестве военного советника командующего Мадридским фронтом. Однако в мае 1937 года неожиданно вернулся в СССР, где занял пост начальника Артиллерийского Управления РККА, сменив арестованного за день до того комкора Ефимова. Летом 1939 года во главе комиссии прибыл в район боёв на реке Халхин-Гол для помощи комкору Г. К. Жукову в вопросах применения артиллерии. Его попытки вмешиваться в командование войсками 1-й армейской группы в критический момент боя привели к тому, что нарком обороны объявил Кулику выговор и отозвал в Москву. Принимал участие в подготовке армейских и артиллерийских частей к злосчастной для Советского Союза зимней войне. Несмотря на провальное начало войны, Кулику Григорию Ивановичу по ее итогам были навешены маршальские звезды и присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». В самый канун нападения Германии, девятнадцатого июня 1941 года, он был освобожден от должности начальника Главного Артиллерийского Управления РККА, после чего его карьера неизбежно должна была покатиться вниз до самой расстрельной стены. Но помешала война, в Основном Потоке продлившая этому человеку жизнь на долгих девять лет.

В противоположность скороспелому но до поры неубиваемому «классовому» выдвиженцу Кулику, которого несколько раз снимали «за развал», а потом снова посылали «на укрепление», генерал Карбышев по происхождению был кадровым офицером царской армии и потомственным дворянином из сибирских казаков. Благодаря высокообразованной матери он с детства одинаково хорошо говорил без акцента и думал на литературных русском, татарском, французском и немецком языках. С детства проявил качества лидера: под его руководством казачата строили крепости (зимой из снега, в другое время из земли) и штурмовали их. Его старший брат Владимир оказался замешан в революционное движение (умер в заключении от туберкулеза, поэтому юного Дмитрия не приняли в Сибирский кадетский корпус на казенный кошт, разрешив обучаться за плату. Через два года обучения за успехи в учебе его зачислили полноправным кадетом, и закончил он учебу с отличием, первым из своего курса. Поступил в Николаевскую инженерную академию, закончив ее девятым из всего курса. Как офицер телеграфной роты, принимал участие в русско-японской войне, заслужив пять боевых орденов и три медали. В 1906 году поручика Дмитрия Карбышева обвинили в революционной агитации среди солдат. Наказание по тогдашним «столыпинским» порядкам - военно-полевой суд и расстрел. Но молодого офицера оправдал офицерский суд чести, пославший жандармов по известному русскому адресу. В 1911 году штабс-капитан Карбышев с отличием окончил Николаевскую военно-инженерную академию, после чего принимал участие в совершенствовании обороны Брестской крепости. В первую мировую войну воевал в составе восьмой армии генерала Брусилова - сначала в должности инженера дивизии, а потом и корпуса. В начале 1915 года участвовал в штурме крепости Перемышль, где был ранен в ногу. За храбрость и отвагу получил орден Святой Анны второй степени с мечами и чин подполковника. В 1916 году был участником знаменитого Брусиловского прорыва. В декабре 1917 года вступил в Красную Гвардию, а в феврале 1918 года - в Красную Армию. В Гражданской войне по инженерной части воевал против Колчака, Семенова и Врангеля. Участник боев на Каховском плацдарме и штурма Перекопа. В 1919 году Карбышева наградили золотыми часами с надписью: „Красному борцу Социалистической революции от ВЦИК“. В 1929 году он руководил проектированием ,линии Сталина", а в феврале 1934 года стал начальником кафедры военно-инженерного дела Военной академии Генерального штаба. В 1938 году окончил Высшую военную академию (Военную академию Генерального штаба) с присвоением учёного звания профессора. В 1940 году отвечал за инженерное обеспечение прорыва „линии Маннергейма" и тогда же вступил в ВКП(б), а также получил звание генерал-лейтенанта инженерных войск и научную степень доктора инженерных наук. Таким образом, к 1941 году Дмитрий Карбышев уже считался одним из виднейших специалистов в области военно-инженерного искусства не только в Советском Союзе, но и в мире.

И тут, в самом начале безобразного базарного скандала, инициатором и главным участии-ком которого был красный маршал, все кончилось быстро и радикально. Отдыхающих на дневке пограничников неожиданно и бесшумно окружили одетые в лохматки-кикиморы рослые вооруженные люди самого зловещего и угрожающего вида, которые каким-то образом сумели обойти выставленные майором Здорным посты и секреты. Но это и не удивительно: специальная маскировочная экипировка, тактический грим, а также подготовка сибирских егерей, помноженная на практическую дрессуру лесных лилиток из мира Содома, в лесных условиях давала воительницам Артанского князя сто очков вперед даже перед опытными советскими пограничниками.

- Ша, товарищи, прошу не беспокоиться, только держите руки подальше от оружия, - сказал командир суровых незнакомцев, откидывая капюшон лохматки и расстегивая ворот, чтобы показать петлицы с тремя кубарями старшего лейтенанта. - Вы тут так кричали, что не услышать вас мог только глухой. А это неправильно.

Майор Здорный беглым взглядом скользнул по старшему лейтенанту, в уме просчитал его речь, акцент на слове «товарищи», голосовые интонации и повадки, и сделал вывод, что это действительно советский командир (скорее всего, из армейского ОСНАЗа), а не переодетый немец или там эмигрант. Окружившие пограничников бойцы держат в руках самозарядные винтовки, отдаленно похожие на АВС-36 или СВТ-40, и в то же время майору известно, что ни Германия, ни Италия, ни даже уже побежденная Франция самозарядных винтовок собственной конструкции не разрабатывали, а о существовании американской М1 он был не осведомлен.

И в то же время генерал Карбышев, участник двух жестоких войн, отметил, что старший лейтенант - еще совсем молодой человек, а вот глаза у него волчьи, да и в волосах видна прядь седых волос, будто ему довелось повидать нечто такое, что непереносимо для простых смертных. Также он отметил нетипичное для Красной Армии качество снаряжения, в том числе специальные перчатки с обрезанными пальцами, а так же то, что и у бойцов, и у командира под маскировочными накидками, скорее всего, надето что-то вроде противопульной кирасы.

Маршал Кулик ничего не подумал из-за отсутствия привычки к такому роду занятий, просто он сначала побледнел от испуга, а потом покраснел от переполнявшего его начальственного гнева. Но в этот момент на месте дневки отряда пограничников появился новый персонаж, без боевой раскраски на лице и в полевой униформе с капитанскими петлицами, чуть пониже ростом, чем лейтенант, но шире его в плечах. А еще от этого человека исходило почти зримое ощущение неколебимой уверенности в себе и непререкаемой правоты, отчего Кулику сразу расхотелось скандалить. И тут из-за деревьев, под руки, без особой грубости, другие «кикиморы» начали выводить обезоруженных бойцов, стоявших в секретах.

- Товарищ майор, подойдите сюда, - позвал он Здорного таким тоном, что ослушаться было невозможно, и, когда тот подошел, показал ему какие-то бумаги и служебное удостоверение.

По мере чтения на лице командира Августовского погранотряда последовательно сменялись выражения скепсиса, узнавания, понимания, неприятия и ужаса.

- Так вы... - спросил он.

- Да, - ответил незнакомец, убирая свои бумаги в полевую сумку. - Впрочем, в данный момент какие-либо дополнительные разговоры излишни, ибо время дорого. Сейчас я, вы, генерал Карбышев, маршал Кулик и генерал Голубев отправимся на прием к товарищу Сталину, где каждый получит новое назначение. Кто-то вознесется выше звезд, а кто-то будет Сатане в аду сапоги чистить.

- Прямо сейчас, товарищ капитан? - удивился Здорный.

- Да, прямо сейчас, товарищ майор, - ответил его собеседник. - Лучше один раз показать, чем сто раз объяснять. Много времени это не займет, а ваши люди пока побудут в компании старшего лейтенанта Цыбульского и его воительниц.

Поле этих слов бойцы в «кикиморах» как-то разом откинули капюшоны своих лохматок, и, несмотря на устрашающий боевой макияж, оказались довольно миловидными девицами с экзотическими заостренными ушками. И на поляне как-то сразу потеплело.

- Если вы, мальчики, не будете делать глупостей, - глубоким голосом сказала одна из девиц-воительниц, - то впоследствии, когда мы будем вне службы, между нами возможно многое и многое. Все вы тут красавцы и герои, а потому от вас могут пойти хорошие дети.

Большинство пограничников были и в самом деле мальчиками, бойцами срочной службы, восемнадцати-двадцати лет от роду, так что от такого недвусмысленного намека покраснели до корней волос.

Тем временем Артанский князь Серегин взмахом руки открыл портал с лесной поляны прямо в сталинский кабинет.

- Прошу вас, товарищи, - сказал он, - проходите по одному, не задерживайтесь. Товарищ Сталин ждет...

5 июля 1941 года, 13:05 мск, Москва, Кремль, кабинет Сталина

Товарищ Сталин только что выпроводил Берию, Маленкова, Меркулова и Молотова, и в течение часа больше не ждал посетителей. После сегодняшнего разговора с Лаврентием у него сложилось окончательное мнение, что этот человек достоин частичного доверия, но только после дополнительной проработки с участием товарища Бергман и совсем не на должности всесильного наркома внутренних дел. Слишком много власти ему вредно. Его зам, Меркулов, производил впечатление человека, который всегда будет держаться в фарватере своего начальника, вместе с ним будет верен, и вместе с ним, если что, изменит. Так что тут нужен другой человек, никак не связанный с кавказским кланом, а потому честный и искренне преданный товарищу Сталину и Советской стране. Впрочем, додумать свою мысль до конца советский вождь не успел: прямо посреди его кабинета открылась дыра в воздухе, и оттуда, настороженно озираясь, вылез маршал Кулик (почему-то одетый в танкистский комбинезон без знаков различия), за ним вышли генерал Голубев, генерал Карбышев в штатском костюме, а также незнакомый Сталину майор-пограничник и, наконец с независимым видом появился товарищ Серегин. Сталин сосредоточил Истинный Взгляд на маршале Кулике (в последнее время это у него стало получаться естественно, без лишних усилий) - и скривился, будто откусил тухлого пирожка с уже осклизлой начинкой.

- Товарищ Серегин, - с недовольно-брезгливым видом спросил лучший друг советских физкультурников, - где вы нашли это дерьмецо?

- Вестимо, в лесу, товарищ Сталин, где же еще, - ответил тот. - Их маршальская высокопо-важность в таком вот виде выходил из окружения, после того как бросил все и удрал с поля боя как последний трус, даже не попытавшись предотвратить неуправляемое бегство двух армий, вызванное преступным приказом генерала Павлова.

- Так вы считаете, что разгром и гибель Западного фронта можно было предотвратить даже без вашего вмешательства? - с серьезным видом спросил Сталин.

- Нет, предотвратить этого было нельзя, - с горечью ответил Серегин, - но можно было, опираясь на выдвинутые к самой границе армейские и окружные склады, связать противника полевыми сражениями на две-три недели. Таким образом, десятая и третья армии выиграли бы столь необходимое Красной Армии время, внушили к себе уважение и с самого начала войны показали немцам, что легкой прогулки, как во Франции, у них не будет. Одно дело - гибель в бою, когда враг за каждый свой шаг платит реками крови и совсем другое - полный разгром во время неуправляемого бегства на восток. Но не нашлось авторитетного и высокопоставленного командующего, который своим приказом заместителя наркома обороны перебил бы преступный приказ Павлова и повел войска в бой.

Кулик хотел было возразить, но Сталин пригвоздил его таким взглядом, что, казалось, сейчас на бывшем маршале задымится его танкистский комбинезон с чужого плеча.

- Мы, товарищ Серегин, согласны с вашими доводами, - вынес свой вердикт Верховный. -Это все, что вы хотели сказать, или у вас есть что-нибудь еще?

- Да, есть, - ответил Артанский князь, положив на стол советского вождя три стопки фотографий. - Вот это - бывший Вильнюсский железнодорожный узел, это аэродром Парубанек, который мои фурии прихватили, чтобы два раза не ходить в одно и то же место, а это - железнодорожные станции и лагерь военнопленных в Волковыске.

- И вы считаете, что из тех, кто сдался врагу, выйдет какой-нибудь толк? - спросил Сталин, перебирая фотографии.

- Какие претензии можно предъявлять простым солдатам, если с поля боя убегают даже маршалы? - парировал Серегин. - К тому же большинство из ваших бойцов и командиров сдались в плен после полного исчерпания носимого боезапаса и утраты управления со стороны вышестоящих начальников и командиров, когда стало непонятно, что делать дальше и куда стремиться, а враг был повсюду. Толк из этих людей будет, надо только дать им оправиться и собраться, назначив на эту зафронтовую армию правильного командующего, не являющегося ни трусом, ни дураком.

- Как мы понимаем, на эту роль вы планируете товарища Карбышева? - спросил Верховный. - Но ведь он у нас специалист по инженерным вопросам...

- Армия, которая будет заниматься тотальным разрушением вражеских тыловых коммуникаций, должна иметь командующего с профильным инженерным образованием, - ответил Артан-ский князь. - Самое главное, что товарищ Карбышев является стойким патриотом своей Родины, настоящим коммунистом, обладает умом и сообразительностью, а также харизмой крупного военачальника, необходимой для того, чтобы вести людей в бой. Таких людей у вас в Красной Армии совсем немного, и все они должны быть наперечет, как величайшая драгоценность.

Сталин посмотрел на Карбышева Истинным Взглядом, кивнул и сказал:

- Мы утверждаем ваш выбор, товарищ Серегин. Берите товарища Карбышева и вводите его в курс дела. Соответствующую бумагу с правами командующего отдельной зафронтовой армии, подчиняющегося непосредственно Ставке, мы ему обеспечим. И двух остальных высокопоставленных товарищей тоже забирайте. Если у них нет талантов командовать фронтами и армиями, то используйте их в качестве ротных или взводных командиров. Нам они не нужны.

- Товарищ Голубев после понижения в звании на одну-две ступени будет неплох в качестве начальника краткосрочных стрелковых курсов, в старой армии именовавшихся школами прапорщиков, - поспешил сказать Серегин. - Взводные командиры - это самый короткоживущий элемент военной машины, они первыми погибают или выбывают по ранению, и значительно реже уходят на повышение. Пополнять их состав лучше не вчерашними школьниками, а повышая квалификацию кадровых сержантов и старшин. На мой выпуклый глаз бога русской оборонительной войны, такие, как товарищ Голубев, на этом месте будут незаменимы.

Сталин посмотрел на затаившего дыхание генерала Голубева Истинным Взглядом и сказал:

- Глаз у вас алмаз, товарищ Серегин. В таком разрезе товарищ Голубев и в самом деле будет нам полезен. Но только выйти, так сказать, на поверхность он должен не через наш кабинет, а не то товарищ Поскребышев, который не в курсе происходящего, просто сойдет с ума. Используйте его пока при своем штабе для разных поручений, а там поглядим. Организация краткосрочных стрелковых курсов - дело не одного дня. Теперь осталось решить вопрос с товарищем майором, имени которого я, к сожалению, не знаю.

- Майор пограничных войск Гурий Константинович Здорный, командир 86-го Августовского пограничного отряда, - представился пограничник, чувствующий себя в этом кабинете также комфортно, как кот на собачьей свадьбе.

- Товарищ Здорный кристально чист, не замешан ни в какие негативные явления, предан делу партии и своей стране, - сказал Артанский князь. - А еще он является относительно небольшим чином, чей взгляд не зашорен идеологическими установками. Я бы просил прикомандировать этого человека к моей армии вместе с подчиненными ему людьми для организации вторичной фильтрации бывших военнопленных...

- А почему вторичной, товарищ Серегин? - спросил Сталин.

- Первичную фильтрацию у меня каждый производит для себя сам, - ответил Защитник Земли Русской. - Если этот человек настоящий патриот своей страны и советский гражданин, то, едва оправившись от шока, он приходит ко мне, просит выдать оружие и поставить в строй. И таких людей среди освобождаемых военнопленных большинство. Проверять надо тех, кто этого не сделал, отделив кадры с нулевым боевым потенциалом (а в человеческом обществе есть и такие) от предателей родины и врагов советской власти. Поэтому эта фильтрация и называется вторичной.

- Теперь все понятно, - хмыкнул Сталин, - только мы думаем дать товарищу Здорному еще одно попутное задание. Надеюсь, вы будете не против, если он будет регулярно писать нам рапорта, осведомляя о том, что ваша армия есть, так сказать, изнутри. Ведь у товарища Сталина сейчас совершенно нет времени, чтобы совершить к вам визит, посмотреть все своими глазами и потрогать руками.

- Я буду не против, наоборот, считаю, что это крайне полезно для укрепления доверия, -сказал Серегин, на чем этот разговор в общих чертах был завершен.

Но некоторое время спустя, когда все нужные бумаги были выписаны и гости стояли на пороге портала, лучший друг советских физкультурников вдруг сказал:

- А товарища Кулика вы, пожалуй, отдайте в разработку товарищу Бригитте Бергман. Если он просто дурак, то пусть живет дураком, а если все не так, то пусть товарищ Здорный оформит на него, как положено, акт выбытия по первой категории. На этом у меня все, товарищи, до свиданья.

5 июля 1941 года. 17:15. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшан-це»

Гитлеру долго не решались доложить, что на Восточном фронте завелся некто, взявший на себя труд отвешивать вермахту хлесткие пощечины, пинки, щипки и затрещины. Молчал не только вечно прилизанный Кейтель, в своих докладах обходящий острые углы, но и Толстый Герман, чьим мальчикам приходилось стоически терпеть одну порку за другой. Труд просветить фюрера германской нации взял на себя адмирал Канарис. Для этого человека вмешательство в войну посторонней силы являлось благословением Господним, ибо оно замазывало огрехи его собственной службы (абвера), слишком оптимистично оценившей перспективы войны против СССР. И вообще, в Третьем Рейхе так было принято: все на всех стучали, чем повышали осведомленность вождя германской нации об истинном положении дел. А знал Канарис много, если не сказать больше. Ведь его офицеры присутствовали повсюду, все видели и слышали, после чего докладывали своему начальнику. А если Канарис не поторопится, то его может опередить немного менее осведомленный и разворотливый наци номер три¹⁰, Генрих Гиммлер, и тогда получится, что Хитрый Лис¹¹ был в сговоре с генералами, водившими своего фюрера за нос. К тому же после удара по железнодорожному узлу в Вилен-штадте (Вильнюс) откладывать это дело дальше было нельзя, и потому глава германской военной разведки и контрразведки собрал свои материалы в папочку и вылетел на рандеву с Гитлером.

Примечания авторов:

Гитлер встретил визитера настороженно, так как обо всем хорошем (километрах продвижения вперед, захваченных городах, тысячах плененных русских солдат, взятых в трофеи танках пушках и автомашинах) ему ежедневно докладывал Кейтель, а вот Канарис мог оказаться гонцом, доставившим потенциально дурные вести. И эти ожидания оправдались.

- Мой фюрер, - сказал Канарис, - в последние несколько дней на Восточном фронте наши войска столкнулись с новым, неожиданным и, самое главное, непонятным противником...

- С каким противником, мой добрый Вильгельм? - вскинулся Гитлер. - Что-то я тебя не понимаю!

- Неужели генерал Кейтель вам ничего не доложил? - притворно удивился начальник абвера. - Еще второго июля большая группа летательных аппаратов неизвестной летательной принадлежности в районе города Борисова атаковала восемнадцатую панцердивизию, ведущую тяжелые бои за расширение плацдарма на восточном берегу Березины. Там у большевиков оказался инициативный командир, что бывает весьма редко, и нашим парням приходилось нелегко даже до той воздушной атаки. Но в результате той акции неизвестного противника наша панцер-дивизия понесла тяжелые, почти катастрофические потери, а большевики смогли контратакой ликвидировать наш плацдарм и восстановить линию фронта по Березине.

- Но как так могло получиться, мой добрый Вильгельм? - воскликнул Адольф. - Ведь большевистская авиация даже при большом усилии не в состоянии нанести нашим панцерам сколь-нибудь значительных повреждений. И, кстати, где во время этого налета были наши эксперты из люфтваффе?

- Я же говорил, что это не была большевистская авиация, - вздохнул Канарис. - Ни один самолет большевиков, или какой-либо еще страны, не способен держаться в воздухе без помощи мотора и крыльев. Но, по свидетельству выживших очевидцев, в полете эти аппараты издавали лишь тихий свист, а их маленькие крылышки скорее предназначены для подвески вооружения, а не для создания подъемной силы. А еще эти ужасные машины обладают непревзойденной маневренностью, позволяющей им разворачиваться вокруг собственного хвоста, и непробиваемой броневой защитой. Двухсантиметровые флаки, несмотря на множество попаданий, даже не смогли отколупать краску с бортов этих пришельцев из самого ада. Эксперты из пятьдесят третьего ягдгешвадера попытались помешать этим злобным чудовищам и не дать им истреблять наши войска, но не преуспели, были разбиты и позорно бежали прочь. Мои люди выезжали на место расследовать эту историю - и вот, посмотрите, что их оружие способно творить с нашими самыми лучшими панцерами...

Начальник всей германской военной разведки и контрразведки стал выкладывать перед Гитлером фотографии издырявленных навылет обгорелых остовов «троек» и «четверок», превращенных в бесформенные груды обломков грузовиков, а также разбитых пушек и зенитных установок.

Гитлер поднял от фотографий какие-то совершенно круглые, ошалевшие глаза и хрипло произнес:

- Но, мой добрый Вильгельм, это же невозможно!

- Нет, мой фюрер, - ответил адмирал Канарис, - это возможно, потому что это случилось. Но у той истории хотя бы были очевидцы, со слов которых мы смогли восстановить картину произошедшего. То, что случилось на следующее утро в Минске, было гораздо хуже, потому что о том происшествии нам не известно совершенно ничего, кроме его конечного результата и нескольких малозначащих деталей... Примерно в восемь часов утра из здания бывшего штаба русского Западного военного округа был похищен штаб группы армий «Центр» в полном составе, и вместе с ним генерал Гудериан, прибывший туда по вызову генерал-фельдмаршала фон Бока.

- Как похищен, мой добрый Вильгельм?! - вскричал Гитлер, вскакивая со стула. - Этого же просто не может быть!

- Судя по некоторым событиям в последнее время, теперь, мой фюрер, может быть все что угодно, - с мрачным видом ответил Канарис. - Тревогу подняли зенитчики, по которым из окон здания неожиданно был открыт огонь из пулеметов. Когда по их вызову к штабу прибыла рота солдат из комендатуры, внутри уже никого не было: ни захватчиков, ни наших штабных. При этом моим людям не удалось обнаружить следов боя или какой-то борьбы: в наличии был только небольшой беспорядок, как будто офицеры штаба покидали кабинеты в большой спешке. Стреляные гильзы от пулемета, как и пули, извлеченные из тел наших солдат, принадлежат японской винтовке Арисака «Тип 30» образца 1897 года, и, как следует из маркировки на донцах гильз, выпущены в канун русско-японской войны. И даже самый тщательный обыск здания от чердака до подвала не дал ответа на вопрос, каким образом похитители проникли внутрь так, что их никто не заметил, и как покинули здание вместе с украденными ими офицерами и генералами... И никаких следов, мой фюрер, никаких!

- Но это же какая-то мистика! - воскликнул Адольф Гитлер, который был крайне падок на все оккультное и таинственное, как и его окружение.

- Да, мистика, причем самая настоящая, - подтвердил адмирал Канарис. - Все произошедшее загадочно, таинственно и невероятно, и в то же время вполне реально.

Начальник всей германской военной разведки и контрразведки и сам нет-нет обращался за советами к гадалкам и астрологам (а может, просто делал вид, чтобы не выглядеть белой вороной в обществе людей, помешанных на мистике и оккультизме).

- Но, мой добрый Вильгельм, - растерянно произнес Гитлер, - я не вижу ничего общего, что объединяло бы два этих пренеприятных происшествия. Под Борисовом наши войска атаковали какие-то марсиане, а в Минске произошла мистическая история, наполненная сверхъестественным содержанием и таинственным ужасом, как готические романы прошлого века. Жаль, конечно, моего храброго Быстроходного Гейнца, но если Сатана утащил его в ад, то так тому и быть.

- Минская история была не последней, - хмуро произнес Канарис. - Вчера рано утром похожее неожиданное нападение произошло на части сорок пятой пехотной дивизии, расположившиеся на отдых после окончательного подавления сопротивления Брест-Литовской¹² крепости. Там тоже не осталось ни одного немецкого солдата или офицера, которые могли бы быть свидетелями, однако в достаточном количестве имелись местные жители, наблюдавшие все собственными глазами. Делая свои дела, налетчики не обращали на них ровно никакого внимания, и потому путем опросов мы смогли восстановить картину во всей ее полноте. Вторжение началось глубокой ночью, вскоре после того, как зашла луна, а когда рассвело, то оказалось, что Брест-Литовск и его окрестности захвачены примерно дивизией престранно экипированных солдат, тем не менее между собой общавшихся на вполне понятном местным русском языке. На обычных красноармейцев эти люди походили примерно так же, как ветераны множества кампаний походят на только что призванных из запаса ополченцев ландштурма. Подавив слабое и разрозненное сопротивление городского гарнизона, эти люди принялись разрушать оборудование и путевое хозяйство железнодорожных станций и вывозить к себе как запасы сорок пятой дивизии, так и то имущество, что наши солдаты взяли в трофеи у большевиков...

- Погоди, мой добрый Вильгельм! - воскликнул фюрер германского народа. - Объясни, как следует понимать твои слова «вывозить к себе»?

- По этому поводу имеются конкретные показания, - ответил начальник всей германской военной разведки и контрразведки. - В нужных им местах прямо в воздухе раскрылись дыры, ведущие в какое-то другое место, где было так же жарко, как в Индии, Африке или райских кущах. И именно туда на машинах, упряжных повозках и просто на руках перевозилось и переносилось все понравившееся налетчикам имущество. Кроме того, все свидетели отмечали, что во время акта этого неистового грабежа в воздухе над Брест-Литовском непрерывно барражировали такие же аппараты, как и те, что принимали участие в разгроме восемнадцатой панцердивизии под Борисовом.

- Так, может, это... англичане? - растерянно спросил Гитлер.

- Мой фюрер, - торжественно произнес Канарис, - ответственно вам заявляю, что если бы англичане могли проделывать такие дыры в воздухе, то сюда, в «Вольфшанце», уже явились бы их коммандос для того, чтобы поставить точку в вашей карьере. Наши дорогие просвещенные островитяне не обладают и сотой долей тех возможностей, что демонстрирует наш новый загадочный и могущественный враг. К тому же, кроме разграбления материальных запасов, уничтожения железнодорожной инфраструктуры и мостов через Буг, недружественные незнакомцы занялись тем, что вычистили находившийся по соседству с Брест-Литовском транзитный лагерь большевистских военнопленных, а чуть позже совершили набег на такой же, но еще более крупный лагерь, расположенный в местечке Бяла-Подляска. Свидетелей тех черных дел не осталось, так как бывших пленных налетчики увели с собой, а немецкую охрану самым безжалостным образом истребили прямо на месте. Точного подсчета контингента в лагерях не делалось, но, по приблизительным оценкам, в руках у нашего врага оказалось не меньше семидесяти тысяч большевистских солдат и командиров...

- Последнее, мой добрый Вильгельм, совершенно неважно, - самоуверенно махнул рукой Гитлер. - Судя по тому, как началась война, этот человеческий материал имеет крайне низкое качество и может быть использован только на тяжелых и неквалифицированных работах, вроде постройки пирамид или выкапывания вручную оросительных каналов. Вы лучше скажите, что стало с солдатами сорок пятой дивизии, захваченными этим самым неизвестным врагом в Бресте и его окрестностях? Их убили или все же угнали с собой в плен?

- Налетчики угнали их в плен, мой фюрер, но только не к себе в ту жаркую страну, - с угрюмым видом произнес Канарис. - На месте пленения частей сорок пятой дивизии мы обнаружили только брошенные мундиры и нижнее белье, и ни одного живого или мертвого немецкого солдата. А потом в наше представительство в Стокгольме от шведских коллег поступило сообщение военного атташе в Москве капитана Энгельбректа Флудстрёма о том, что вчера утром солдаты НКВД прогнали по московским улицам от Красной площади в направлении Казанского вокзала большую толпу голых мужчин, между собой говоривших на немецком языке. И вообще это явление наделало в русской столице много шума, и сейчас там только о нем и говорят...

- О, какое невиданное унижение! - вскричал Адольф, патетически потрясая вздетыми вверх руками. - Мужчин высшей арийской расы, на забаву толпе, в голом виде, как каких-то животных, провести через всю столицу славянских унтерменшей? Прощать такое, мой добрый Вильгельм, нельзя ни при каких обстоятельствах. Этот самый наш неизвестный враг теперь является и моим личным врагом тоже!

- Мой фюрер, - ответил Вильгельм Канарис, - вы должны знать, что штаб группы армий «Центр» захватывало довольно крупное германоязычное подразделение той неизвестной армии. К такому выводу пришли мои офицеры, расследовавшие ту историю. В первые минуты нападения, из-за немецкой речи и обмундирования, отдаленно похожего на полевую форму Ваффен-СС, налетчиков приняли за своих и выполнили их требование сложить оружие, а потом сопротивляться было уже бессмысленно и безнадежно. В противном случае в здании штаба присутствовали бы следы борьбы, пулевые клевки и пятна крови на полу, чего обнаружить не удалось.

- Но в Брест-Литовске, мой добрый Вильгельм, были все же русские солдаты? - спросил фюрер всея Германии.

- Да, русские, - подтвердил его собеседник, - но только это отнюдь не были русские солдаты наших дней. Как рассказал на допросе один бывший польский офицер, который в прошлую войну сражался против германской армии на Восточном фронте, а потом отчаянно бился с большевиками под Варшавой, эти русские выглядели как закаленные стальные гвозди ручной выделки. Он два года наблюдал Красную Армию, так сказать, в ее естественной среде обитания, и говорит, что солдаты, захватившие Брест-Литовск, совсем не походили на типичное воинство большевиков - плохо управляемое, почти необученное и неуверенное в себе и своих командирах. Такой русская армия была полтора-два века назад, во времена Фридриха Великого и Наполеона, когда ее отборные полки решали исход европейских войн и низвергали в прах чужое величие. Теперь подобных титанов в России, к нашему счастью, больше не делают, народ измельчал и выродился, но тогда это была главная военная сила Европы, что с боями прошла от развалин Москвы до Парижа и поставила точку в карьере Наполеона Бонапарта.

- Вы меня пугаете, мой добрый Вильгельм, - вздрогнул Гитлер, - остается только надеяться, что таких хорошо вышколенных солдат у нашего неизвестного врага не очень много.

- Могу предположить, - сухо произнес адмирал Канарис, - что в составе пока неизвестной нам вражеской армии имеется от ста пятидесяти до двухсот тысяч штыков. В общем масштабе войны с Советами это, конечно, небольшое количество, но если их командующий будет применять свои войска не на линии фронта, пытаясь остановить неудержимый натиск германских пан-цергрупп, а для внезапных набеговых операций в нашем глубоком тылу, то я даже и не знаю, как защищаться от такой опасности. И вот что еще вам следует знать. Сегодня на рассвете авиация нашего неизвестного врага атаковала железнодорожный узел и аэродром в городе Вилен-штадт. Это было оружие, по принципу действия похожее на тот огонь с небес, который Господь обрушил на Содом и Гоморру, чтобы стереть их с лица земли. К развалинам вокзала невозможно подойти из-за бушующего в его окрестностях массового городского пожара, в котором, кажется, горят даже камни. Две узловые станции западнее и восточнее города разрушены не так тотально, но и там после удара земля и остатки строений расплавились в стекло. Если в Бресте, где применялась самая обычная взрывчатка, для восстановления движения потребуется две-три недели, то в Вилен-штадте, с учетом уже изложенных обстоятельств, железнодорожный узел придется отстраивать заново и в другом месте...

Гитлер хотел было что-то сказать, но тут на столе у секретарши тихо зазуммерил телефон внутренней связи. Тихая, как мышка, девица, у которой от всего услышанного вставали дыбом пергидролевые волосы, сняла трубку, выслушала сообщение и вполголоса сказала:

- Мой фюрер, герр Раттнехубер сообщает, что к вам прибыл рейхсфюрер с двумя господами в штатском и просит его немедленно принять. Он говорит, что дело это неотложное и очень важное.

Ганс Раттенхубер (на 1941 год штандартенфюрер ОС) в Основном Потоке являлся начальником личной охраны Гитлера все двенадцать лет существования нацистского режима. Через его руки проходили все гости Гитлера, включая самых высокопоставленных. И даже Генрих Гиммлер был ему не начальник. Рейхсфюреру СС Гитлер строжайшим образом запретил отдавать его начальнику охраны хоть какие-нибудь приказания, а самого Раттенхубера предупредил, что если он будет отчитываться перед Гиммлером хоть по малейшему вопросу, то сразу же сядет в тюрьму, с летальным исходом. Вот так они и жили: Гитлер и его двуногая немецкая овчарка в мундире офицера СС, с рычанием обнюхивающая всех гостей своего господина.

Услышав о визите Гиммлера, Канарис облегченно вздохнул и мысленно перекрестился, так как сумел опередить конкурента примерно на час; Гитлер же, напротив, встрепенулся и сказал:

- Мой кроткий Генрих, как всегда, вовремя. Паула, скажи герру Раттенхуберу, что я немедленно жду у себя и самого рейхсфюрера, и обоих его спутников. Наверняка этот неожиданный визит тоже связан с тем делом, которое мы обсуждаем тут с герром Канарисом.

«Сейчас все будет связано с этим делом», - подумал начальник абвера, но вслух ничего не сказал.

И вот, поблескивая стеклышками пенсне, вошел Генрих Гиммлер, и за ним, как школьники за строгим учителем, проследовали двое господ: один - бородатый с острыми нафабренными усами (что делало его похожим на средневекового алхимика-шарлатана) и второй - мужчина профессорского вида без особых примет.

Увидев Канариса, рейхсфюрер мысленно чертыхнулся: мол, этот пройдоха уже здесь, - но, не подавая виду, торжественно произнес:

- Мой фюрер, эти господа - доктор Вольфрам Зиверс, куратор отдела оккультных исследований и штандартенфюрер Вальтер Вюст, общий научный куратор проекта «Наследие предков». Я привел их сюда, потому что несколько дней назад случилось чрезвычайное событие, разом изменившее всю энергетическую ауру нашего мира. Если вы позволите, то эти господа изложат суть произошедшего с точки зрения оккультной науки.

Сдерживая себя, Гитлер сквозь сжатые зубы процедил:

- Мой кроткий Генрих, я и без всяких оккультных исследований уже знаю об этом вашем чрезвычайном событии, ибо его последствия уже сожрали у нас две дивизии, украли штаб группы армий «Центр» и разрушили два важных железнодорожных узла, остро необходимые для снабжения наших войск на Восточном фронте. Впрочем, если господа оккультисты из проекта «Аненербе» смогут добавить к нашим знаниям хоть что-то новое и внести ясность в непонятные моменты, то пусть будут любезны сказать тут всю правду. После того, что уже поведал мой добрый Вильгельм, я теперь ничего не боюсь.

Вольфрам Зиверс и Вальтер Вюст переглянулись, после чего главный оккультист Третьего Рейха сказал:

- Все произошло примерно в полдень второго июля. Дежурный медиум, в тот момент отслеживавший состояние мирового эфира, от пережитого шока сошел с ума, а через некоторое время впал в кататонию и умер. Все, чего мы смогли от него добиться, так это слов о демоне с огненным мечом, открывшем дверь, ведущую в наш мир из внешнего пространства. Резервный медиум, который всегда находится наготове (ибо это уже не первый случай сумасшествия на дежурстве) тут же вошел в транс и подтвердил сообщение своего несчастного коллеги. Некая нечеловеческая сущность проникла в наш мир извне через какое-то подобие двери или окна, и теперь изучала его - так же, как человек читает знакомую, но полузабытую книгу. Потом эта сущность покинула наш мир, вернувшись туда, откуда пришла, но дверь между двумя пространствами осталась слегка приоткрытой. И через эту щель к нам начал просачиваться то ли жгучий жар, то ли лютый холод, понемногу делая окружающую нас мировую ауру непригодной для существования наших медиумов...

- Скажите, господа, а что, раньше тоже случались некие события в мировом эфире, от которых ваши медиумы сходили с ума? - спросил Канарис.

- О нет, герр адмирал, - воскликнул Вольфрам Зиверс, - прежде ничего подобного не случалось, мы проверяли. Просто в медиумы идут люди с тонкой душевной организацией, и сумасшествие после путешествия в астрал для них является профессиональным риском. Но в этот раз все было совсем не так...

- Мы предполагаем, - сказал его коллега и начальник, - что в момент открытия межмировой двери произошел мощный выброс некоей астральной энергии, который и свел с ума нашего медиума. Последующие проникновения этой сущности обходились без подобных эффектов, поэтому мы смогли даже составить некое подобие графика посещений нашего мира гостями извне. Не всегда это был главный демон, иногда к нам приходили и уходили только его слуги, которые ощущаются медиумами несколько по-другому. Вот... - Вальтер Вюст передал Гитлеру лист бумаги, на котором были выписаны даты и временные интервалы.

- А ты что скажешь, мой добрый Вильгельм? - спросил тот, передавая бумагу Канарису.

Гитлер сел за стол, вытащил из нагрудного кармана паркеровскую ручку и, чрезвычайно довольный возможностью «умыть» Гиммлера и его людей, принялся надписывать интервалы, комментируя свои действия для Гитлера и обалдевших деятелей «Аненербе»:

- Все сходится, мой фюрер! Вот это Борисов, это - Минск, это - Брест-Литовск, это - Вилен-штадт, а по поводу вот этого, вот этого и вот этого интервала я пока в сомнении. Вот это событие, скорее всего, случилось где-то по ту сторону фронта, у большевиков, а о том, что произошло сегодня с шести утра до полудня, мне, возможно, еще не успели доложить по команде. Впрочем, не исключаю, что этот ваш демон уже успел завести шашни со Сталиным, в обычной для этих существ манере предложив ему царства земные и небесные. В таком случае можно быть уверенным, что, оказавшись на краю пропасти, хитрый Горец не откажется от его услуг, даже если договор об этом придется подписывать кровью.

Гитлер переглянулся с Гиммлером, но тому нечего было возразить. По свидетельству знавших его людей, он, мерзавец и садист, всегда признавал правоту оппонента в споре, даже если этот человек был ему неприятен, и никогда не выдвигал скоропалительных аргументов, из-за чего имел репутацию косного педанта. Увидев такую реакцию самого преданного из своих сподвижников, фюрер германской нации опустил плечи и каким-то опустошенным голосом произнес:

- Спасибо, господа... И вы, герр Зиверс, и вы, герр Вюст, и вы, мой добрый Вильгельм, позволили мне прийти к пониманию ситуации. Теперь осталось решить, что с этим пониманием делать. Герр Зиверс, скажите, а ваши медиумы не пробовали окликнуть этого демона и спросить, чего он хочет от нашего мира? Если ему нужно золото, поклонение людских толп или кровавые жертвоприношения, то всего этого мы дадим ему во много раз больше, чем наш главный оппонент. Мы сделаем все, что он пожелает, лишь бы это принесло нам победу. Мы сделаем эту безжалостную сущность единственным богом нашей тысячелетней арийской державы, воздвигнем в его честь храмы из чистого золота и бросим на алтари миллионы тупых унтерменшей. Принесите мне положительный ответ, и германский народ вас не забудет. А сейчас ступайте все прочь - и вы, мой добрый Вильгельм, тоже. Мне требуется остаться одному и подумать.