Когда же оба, изрядно потрепанные, вцепившись друг другу в глотки, повалились на пол, слева от нас раздался дружный гогот. Одновременно мы повернули головы в сторону отвлекших нас от столь увлекательного занятия свидетелей. В дверях оружейной стояли Даллас, Шагс и Анаид, беспардонно надрывающие от смеха животы. Фиен врезал мне еще разок и поднялся, я вслед за ним, отступив на шаг за его спину, тем самым показывая демонам покорность перед вождем, хотя в данном случае они воочию видели эту “покорность”.


- Ну и видок у вас обоих, - сквозь хохот пробасил Шагс.


- Ага! – поддержал того Даллас и разразился новой порцией смеха. – Никак косточки решили поразмять?


Анаид же, что вечно серьезен и собран, гоготал пуще остальных вояк:


- Нет, вы бы себя видели! Алистар, а тебе идут рассеченные брови – девки точно оценят.


- А Фиен – красавчик, не иначе. Румяна такие, что одна римлянка точно позавидует, - не прекращал глумиться Даллас.


- А ну пошли вон! – рыкнул Фиен, но после увиденной картины, дополненной нашим непотребным видом в скупе с полным хаосом в оружейной, на демонов это не возымело должного действия.


- Нет уж, вот теперь мы точно останемся. Когда еще такое увидишь, чтобы вы друг другу морды чистили? – сквозь смех упирался Шагс. – Вождь, прошу, залепи этому ушастому ещё одну оплеуху, уж больно давно я хотел на это полюбоваться.


На последнюю фразу головорезы словили один из самых тяжелых в моем арсенале взглядов, не менее суровым их наградил Мактавеш.


- Да ладно, Фиен, не серчай! Вы так громко “толковали”, что аж стены тряслись, - хохотнул Даллас и подал нам свежие рубахи. - Народ беспокоится и ждёт своего господина. Да и нареченная твоя уже там.


- Сейчас придём, - выхватывая одежду, прорычал Фиен. - Лайнеф обеспечьте всевозможные почести и безопасность. Если с её головы хоть волосок …


Фиен красноречиво посмотрел на демонов. Его взгляд яснее слов рассказал о той участи, что грозит обидчику принцессы.


- Это ещё спорный вопрос, кому теперь безопасность в замке нужна, – театрально вздохнул Даллас, уводя за собой демонов. Как только двери оружейной вновь закрылись, до нашего слуха донесся приглушённый басистый хохот Шагса.


Мы стали приводить себя в более-менее сносный вид – появляться перед челядью избитыми оборванцами не хотелось ни мне, ни Фиену. Стащив разодранную рубаху, я вытер ею окровавленное лицо. Ныло всё тело, но боль в плече беспокоила больше всего. Растирая его, я взглянул на Фиена:


- А Даллас прав, разукрасил я тебя отменно.


- На себя посмотри! – проворчал Фиен, натягивая чистую рубаху. - Холёный эльф, а выглядишь куском отбивной. Наверно в палатах Валагунда таким красавцем тебя не видывали. Ты б лучше заткнулся, эльф, а то дам волю моей невесте пообщаться с тобой наедине, – добавил он, хмыкнув.



Мысли вновь вернулись к Лайнеф. Подумать только, ... девчонка, что когда-то играла в войну с придворными мальчишками, теперь была военачальником римских легионов. Все боги темного мира, мне нужно было с ней поговорить! То, о чем сказал Фиен, требовало подтверждения из уст принцессы:


- Ты дашь мне с ней поговорить наедине? – спросил я вождя.


- Нет! – безапелляционно рявкнул он.


- Почему?


- Ты ещё спрашиваешь? – нахмурив брови, Мактавеш подошёл вплотную ко мне и прямым текстом выдал. - После того, что я узнал о тебе, нужно быть последним кретином, чтобы полностью тебе доверять. Да и смысла не вижу в вашем разговоре – всё уже решено.


- Ты хочешь сказать, что эльфийская принцесса, наследница престола, вот так, ни с того ни с сего согласилась на постыдный брак с безродным демоном? – не менее прямолинейно повел я разговор.


- Ну отчего же ни с того ни с сего? – передразнил меня Фиен и рассмеялся. - Она поставила мне очень занимательное условие.


- Какое же?


- Не важно.


- Ну уж нет, договаривай! Раз уж я твой советник, я должен быть в курсе всех условий предполагаемого брака.


- Алистар, будешь совать свой нос, куда не следует, станешь советником, укороченным на голову, – пригрозил мне Мактавеш.


Я понял, что это не беспочвенная угроза – Фиен не разбрасывался обещаниями попусту, но абсолютно его не понимал. Я не видел никакого резона от этого брака ни для него, ни для неё. Более того, сей союз претил мне как таковой. И пусть сейчас я рисковал своей шеей, но я должен был понять, что вообще происходит:


- Мактавеш, мы с тобой очень много лет знаем друг друга, и за это время я тебя ни разу не подводил. Не собираюсь и впредь. Но объясни мне, за каким дьяволом тебе понадобилась Лайнеф? Та, что никогда не сможет дать тебе наследника, никогда не станет послушной женой уж с её то темпераментом. Да, о чем я вообще говорю?! Ты же убьёшь её, высосешь из неё всю жизнь, чёртов инкуб! Отпусти её, слышишь, Фиен! Отпусти!


Кажется, я дал серьёзного маху, потому что вновь оказался припечатанным к стене. За всю историю нашего сосуществования я ни разу не видел у Фиена такого взгляда - из глазниц красными всполохами огня на меня взирал дьявольский монстр. О сопротивлении речи не шло. Поглощённый его пламенем, единственным моим стремлением стало скорее избавиться от его обжигающего взора. Глухим, неузнаваемым голосом вождь произнёс:


- Не смей мне указывать, ушастый! Лайнеф Лартэ-Зартрисс целиком и полностью принадлежит мне! Она - моя вещь, собственность, моя раба и шлюха! Она ДОЛЖНА мне свою жизнь, и только я решаю, что с ней делать! Кто станет мне перечить, будет уничтожен без исключений!

Он выпустил меня из рук и направился к окну. Секунды перерастали в минуты, а Фиен стоял недвижимым исполином спиной ко мне. Я был шокирован тем, что услышал. Должна?! Чёрт возьми! Это похоже на месть. Но что такого совершила госпожа, что демон так зол на неё? Впервые я понял, что далеко не всё знаю о Фиене Мактавеше. Нужно будет поспрашивать остальных – похоже от вождя правды я не дождусь.


- Собирай пожитки, темный! – произнёс Мактавеш.


Вот это поворот! Признаться, я не ожидал подобного развития событий, но он прав - такому как я не место среди клана, когда доверие окончательно подорвано:


- Изгоняешь? Не убьешь, значит? – и, подводя черту, добавил. - Спасибо и на этом.


- Хотелось бы свернуть тебе шею, но есть идея получше…


И тут я серьезно насторожился. Что задумала эта лисья морда?


- У тебя есть шанс, эльф, доказать преданность мне и клану, - заговорил он привычно деловым тоном. - Ты спрашивал, зачем мне этот брак. Поясню. Ты столько раз твердил, что нужно упрочить позиции Данноттара и Каледонии в целом, наладив контакты с имперской Британией, что я решил прислушаться к тебе. Декурион Лартэ-Зартрисс в благосклонности у императора Клавдия, насколько я могу судить, ведь замки император своим солдафонам просто так не раздает?


Фиен повернулся ко мне, ожидая ответа.



- Так и есть. Поместья – вполне, но целый замок! … - смекая куда клонит Фиен, я задумался. – Выходит, Килхурн был дарован Лайнеф императором?! И что же ты предлагаешь?


- Завтра же отправляйся в Лондиниум, советник, - воодушевлённо заговорил вождь. - Поводом для встречи с императором послужит якобы прошение декуриона о согласии на вступление в брак со мной.


Я попытался возразить, что подобного прошения не требуется принцессе, но Фиен предостерегающе поднял руку:


- Да знаю я, что этой чертовке император – не указ, но допустим, что она решилась пригласить Клавдия на церемонию. Что ты на это скажешь?


- Сомневаюсь, что Клавдий решится пересечь границу Каледонии без серьезного сопровождения, а последние донесения свидетельствуют о том, что дела у него идут не лучшим образом – казна пуста и войску нечем платить.


- Вот и отлично! Тогда Клавдий Константин III непременно обрадуется послу вождя клана Мактавешей, который так вовремя предложит в обмен на признание Каледонии суверенным государством мою финансовую и силовую поддержку.


- Значит ты решил заключить союз с императором? – я не сдержал ухмылки.


- Да! У нас обширные территории и прибрежные границы, нападения англо-саксонских выродков участились, и, пусть демоны не прочь постоянно сдерживать их натиск, нас мало, а пикты к такому не готовы. Нам необходим мир с бриттами, нужны определённое гарантии, что на южной границе на какое-то время воцарится мир.


По сведениям моих осведомителей, дела у императора действительно шли не ахти. По сути, та же проблема была сейчас и у него – границы римской империи подвергались регулярным нападениям германских варваров, и Клавдий разрывался между континентом и островом. В конце концов, разумно отдав предпочтение континенту, он перебросил туда большую часть войск, оставив Британию беззащитной перед узурпаторами. Фиен прав, ему не остаётся выбора, кроме как вцепится в наше предложение и признать Каледонию самостоятельным государством. Вот только единственное, что во всем этом плане меня абсолютно не устраивало – жертва в виде принцессы, на которую я делал свою ставку.


- Ну что же ... – расправляя рубаху, согласился я с Фиеном и усмехнулся. - План не дурён, да и Клавдий, по моим сведениям, всё ещё в Лондиниуме. Только скажи мне, мой вождь, как отнесётся император к послу с разбитой физиономией?


- Желаешь, чтобы я вылизал тебе морду? – Мактавеш угрожающе прищурился.


- Да неплохо бы, – направляясь к двери, подразнил я его.


- Пошёл к чёрту! – зарычал Фиен, хватаясь за валяющееся на полу копьё.


- Я то пойду, только кто поедет в Лондиниум? – довольно парировал я, вовремя захлопывая двери – копьё вонзилось в них аккурат напротив моего многострадального носа, наконечником вспарывая древесину.


Через короткое время невозмутимый вождь появился в коридоре, и мы направились в зал, где во всю развернулось пиршество. Почтительно пропустил его вперед, не без злорадства я заметил, что тот прихрамывает:


- И всё же, любопытно, за какую же цену принцесса Лайнеф продала свою свободу демону? – высказал я мысли вслух, подстрекая Мактавеша на ответ.


- Ты не отстанешь, да? – не сбавляя шага, бросил он мне через плечо.


- Как можно, вождь? – я улыбнулся, но рассечённая губа напомнила о себе резкой болью.


- Малую, – удивил меня Мактавеш откровенностью. Он остановился и в растерянности посмотрел на меня. - Единственным её требованием было, чтобы отпрыски нашей связи будут мной признаны законными наследниками. Чушь какая-то, Алистар!


В удивлении я вытаращил на Мактавеша глаза. Действительно чушь какая-то! Не припоминаю, чтобы принцесса была замечена в скудоумии, да и с памятью, судя по “горячей” встрече на дворе, у неё всё в порядке. Тогда, что всё это значит? Я был обескуражен не меньше Фиена.


- Чёрт поймет этих баб, друг мой! – махнул рукой демон и рассмеялся. - Пойдём лучше к столам, иначе челядь слух пустит, что в замке между нами произошло смертоубийство.


Мы двинулись в зал, но я не разделял беспечности Фиена. Что-то в этом условии было не чисто. Мактавеш спокойно обогнул столы и сел во главе, собственнически притянув к себе сидящую поодаль Лайнеф. Та заметно преобразилась, наконец став хоть отдаленно похожей на ту, что я имел честь лицезреть столетиями назад в Морнаосе, чью жизнь был горд охранять. Однако отметил, что одета наследница была в столь любимое ей боевое облачение, хотя плечи ее покрывал толстый шерстяной плед, волосы же непокорными волнами разметались по плечам.


Наблюдая за Мактавешем, сидевшим во главе стола, складывалось впечатление, что всё произошедшее недавно его совершенно не интересовало. Он с удовольствием общался со своей братией, оживленно участвуя в их разговорах. В зале время от времени разносился его хохот. Находясь среди демонов и преданных ему людей, вождь был в своей стихии. Столы ломились от незатейливых, но весьма вкусных яств, дополняемых крепленым вином и шипящим элем. Рабы то и дело сновали между приближенными Фиена, унося пустую посуду и принося туши кабанов. Утолив свой голод, я находился в тени событий, со стороны наблюдая за развернувшимся в замке пиром.


Лайнеф сидела по правую руку от Фиена, хмуро уставившись в одну точку. Да, ее мысли явно были не здесь – упрямая складка пролегла между бровей, она по-прежнему злилась и жаждала очной ставки со мной.


Что ж… наши желания совпадали, но видимо, им не суждено сбыться, покуда я не вернусь из Лондиниума.


ГЛАВА 20 (ИЛЛИАМ)


Ещё вчера решение отправиться в Лондиниум и просить помощи в спасении Лайнеф у самопровозглашённого императора Клавдия мне казалось блестящим, сегодня же я поняла, какое бы человеческое войско не собрала, в Каледонии они найдут только смерть. Лайнеф осталась вне пределов моей досягаемости. Заглушаемая мощной демонической энергетикой, невидимая магическая связь между нами прервалась. Более я не чувствовала подругу, и шансы увидеть её воочию были ничтожны – демоны никогда не выпустят то, что считают своим. А уж у зеленоглазого инкуба были все основания считать принцессу своей.


Тут же иная, соблазнительная мысль настойчиво притягивала моё внимание. Впервые мне представилась возможность сбросить с себя оковы обещания вечно опекать принцессу, данного когда-то королю Валагунду, считая его исполненным, и наконец задуматься о собственной жизни. Это давало мне всё. Абсолютно все преимущества и привилегии, заключенные в одном емком слове «свобода», о которой я в тайне грезила.


В конце концов, кто я ей, нянька?! Сколько можно терпеть её вздорный нрав? Сто лет я присматривала за ней, как могла. Пыталась втолковать, что обаянием и женской хитростью она добьётся гораздо большего, чем прямой грубостью и кулаками. Не спорю, порой я перегибала палку, признаю, но бегать в штанах с мечом в руке, выкрикивая человеческим самцам команды – «К бою» … Брр … Зачем?! Это не наш мир, не наша война, мы только её свидетели. Почему не бросить всю эту грязь и невежество, и не отправиться ну, например, в ту же Грецию, Индию, Китай? Что Лайнеф вообще нашла в этой проклятой стране? Руины истерзанных временем и войной камней, благородно называемых замком, за которые заплатила жизнями верных солдат, исчезновением сына и собственной свободой.


«Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни» – вспоминала я слова прочно вошедшей в моду людской религии, распространившейся на большей части Европы, неторопливо выводя из стойла белую кобылу Лайнеф.


Когда бы эти слова могли дать мне дельный совет, вероятно я согласилась войти в многочисленные ряды приверженцев христианства, пополнив глобальность его масштаба, но в этом писании я находила чуждую мне апатичность, некое смирение, попахивающее обреченным повиновением судьбе, и это в разрез шло с моим жизненным кредо. То ли дело законы, чтимые темными - «Не важно, какой ценой – важен результат!».


- Госпожа Иллиам! – голос Кезона застал меня врасплох. - Мы с Титом готовы. Надо поторопиться – солнце уже встало.


Растянув губы в приветливой улыбке, я подняла глаза на воина, но напоролась на укоризненный взгляд. Напряженное лицо типичного представителя римской нации нетерпеливо взывало к немедленным действиям. Легионер кивнул и направился в конюшню за своим скакуном, однако я с лёгкостью остановила его, коснувшись кончиками пальцев плеча:


- Подожди, воин! Возможно мои слова покажутся тебе странными и даже неприемлемыми, но выслушай меня! – взывала я к его благоразумию. - Вчера, после нашего разговора в зале, старик Тасгайл поведал мне, что ходят слухи, будто Клавдий обратил свой взор на Галлию, и его уже нет в Британии, а легионы покидают остров, пересекая Ла-Манш. Если молва правдива, кто откликнется на зов о помощи? Ничтожные бритты, неспособные защитить перед набегами пиктов собственные дома? Наёмники сарматы? Ты же видел, какую мощную силу представляет клан дикарей - они, как с младенцами, расправились с саксами. Никто не устоит перед варварами Мактавеша! С грустью я вынуждена признать, что госпожу Лайнеф не вернёшь. Надежды нет, Кезон.


Уперев в меня тяжелый проницательный взгляд, солдат молчал. Человек гордо расправил плечи. Он наравне смотрел мне в глаза. Мне, темному эльфу. Самой Cam verya!


- Желания Тасгайла не трудно предугадать, - возразил Кезон. - Он стар, и бредит только о том, как спокойно дожить свой век. В твоем лице, госпожа, он увидел достойную хозяйку и защитницу Килхурна, поэтому отговаривает тебя от поездки. Но мы оба знаем, что Килхурн принадлежит командиру. А надежда … Надежда всегда есть! – сказал он твердо, но именно от этой уверенности мне стало не по себе:


- Была, когда декурион вытаскивала меня из-под туши убитой лошади, сама пребывая под градом стрел; оставалась, когда Квинт по-свински нажрался и, утеряв здравый смысл, во хмелю стал крушить все на пути своём, только её вмешательство смогло усмирить дебошира; и есть, потому что мы вверх дном перевернём всю Британию, но найдём тех, кто нам поможет, а если необходимо, за помощью поедем на континент.


- Оуу! – это всё, что в данный момент я могла противопоставить ему.


Он худощав и светловолос. Смуглая кожа, тусклые, выцветшие суровостью жизни некогда голубые глаза, искривлённая линия сломанного носа. Рубец, некрасиво разрывающий линию правой брови. Этакий гордый матерый волк не в моём вкусе, но с такой собачьей преданностью своему декуриону. Чем же она взяла вас всех, что вы за неё в огонь и в воду, не щадя своих жалких жизней? Ведь она даже не человек!


- Госпожа Иллиам, люди не так слепы, как кажется, - будто подслушав мои мысли, продолжил Кезон, - я давно служу под начальством госпожи Лайнеф, и долго присматривался к вашей троице: голубая кровь декуриона, редкая выносливость, необычная красота, которой не обделены ни она, ни ты, госпожа, ни даже Квинт. Неведомый язык в ваших речах. А деретесь вы с таким завидным мастерством, о котором я и не слыхивал. Не знаю кто вы такие и откуда пришли, возможно, вы явились к нам из неведомой страны, а может люди правы, называя вас сошедшими с Олимпа богами. Допытываться не буду – не моего солдатского ума это дело. Но каждый из вас наделен частью той силы, которая в единстве, и вчерашняя битва тому подтверждение, способна противостоять дикарям Мактавеша.


- Ты не понимаешь, воин, о чём говоришь, – осторожно подбирая слова, я попыталась донести до этого твердолобого дубины, что своей упрямой уверенностью он с лихвой переоценивает наши силы, - Есть мощь у вождя Каледонии намного беспощаднее и яростнее, чем размалёванные пикты. Вчера, я в этом уверена, ты чувствовал её силу, но, контролируемая им, она сыграла нам на руку. Но что будет, если дернуть тигра за усы, пойти против Мактавеша? В ярости зло уничтожит всё на пути своём. Уничтожит людей, выжжет поселения и города, земля в ближайшей округе будет предана огню. Даже будь нас сейчас трое, будь у нас легионы, шанс выстоять против этой мощи призрачно мал.


- Но ведь есть, – зацепился он за мои слова и убежденно добавил. - А значит есть надежда! Госпожа, мы – всё, что есть у командира. Тогда кто же ей поможет, если не мы?


На этом разговор Кезон посчитал законченным. Провожаемый моим взглядом, он скрылся в конюшне, а Гаура, свидетель нашей беседы, словно в подтверждение слов легионера, пнула меня мордой в спину:


- И ты туда же?! Что вы в ней только нашли? - недовольно возмутилась я и запрыгнула в седло. - И что в этой девчонке нашла я, раз иду у вас на поводу?


Да, я была разгневана на Лайнеф. Я злилась на неё по той простой причине, что её необдуманными поступками оказалась вымощена дорога в ад. В большинстве своём я равнодушно относилась к смерти людей, но что-то было в этих её «лайнефовских» воинах. Что-то настоящее, некая твердь, которая отличала их от основной массы себе подобных. Поэтому, не имея ни малейшего желания использовать их в старой войне темных, я не хотела наблюдать за их полным истреблением.


Конечно, меня не на шутку волновала участь подруги, но тут я хотя бы знала, где её искать. Куда большее беспокойство вызывал Квинт. Его раны за ночь не могли не затянуться, и при всей внешней бесшабашности и лихачестве юного демона, кровь деда взывала к ответственности - к утру я рассчитывала увидеть воина в замке, но он бесследно исчез. Это было не похоже на Квинта. Покоя не давала эльфийская стрела, привезенная Лайнеф в Килхурн, и тревожащее видение, открывшееся в лесу. Если в мир смертных проникло оружие эльфов, жизнь Квинтуса Гейдена в смертельной опасности, куда большей, чем жизнь Лайнеф. Поэтому, чем дальше мы отдалялись от Килхурна, тем больше меня одолевали сомнения в правильности поездки в Лондиниум.



*****


Один день сменился другим и, сопровождаемая Кезоном и Титом, на закате оного я въехала в Лондиниум, обнесенный каменной стеной для защиты от набегов пиктов. Всю дорогу до города нас сопровождала подавленная обстановка - мы редко обменивались фразами, останавливались лишь затем, чтобы дать возможность себе и лошадям передохнуть, но даже в эти недолгие минуты держали мысли при себе, поэтому, когда суета города окружила нас, я вздохнула с облегчением.


Портовый Лондиниум скорее напоминал этакий взъерошенный, разношёрстный муравейник, зацикленный на повседневных делах. Однако, при всей своей причудливой хаотичности он на удивление гармонично вписывался в размеренное течение Темесис. Бритты, кельты, сарматы, римляне - люди разной национальности и вероисповедания умудрялись уживаться друг с другом в небольшом поселении, большая часть которого расположилась на северном берегу реки. У пристани выстроились баржи, ожидая очереди на разгрузку, а прибрежные склады были переполнены керамическими и ювелирными изделиями, винами, шелками, иными предметами обихода и роскоши, которыми снабжали город негоцианты со всего мира.


По центральной дороге мы выехали на городскую площадь - форум, где всё ещё бойко шла торговля. Здесь сновали купцы и лавочники, наметанным глазом подмечая насколько тяжел кошель покупателя, перед кем стоит прогнуться и расплыться в любезностях, кто не стоит их драгоценного времени, а кого вообще гнать в шею. При этом, под одобрительные взгляды окружающих, они успевали прикрикивать и награждать ударами плетей нерасторопных рабов пиктов.


Отчаянную конкуренцию дельцам составляли маркитантки, что в стремлении к лучшей жизни пришли на остров вместе с легионерами. С тоской они поглядывали на бойкую торговлю купцов, завистливыми взглядами провожали местных патрицианок в расшитых золотом туниках, что с важным видом, а скорее завышенным самолюбованием шествовали по форуму в сопровождении богатых кавалеров, и тяжело вздыхали. А затем, привычно нацепив знакомую маску “я всем довольна”, с удвоенным рвением предлагали покупателям свой незамысловатый товар.


На западе города, где возле форта располагался амфитеатр, эхом разносился лязг оружия – вероятно, там шли учения. Заслышав привычный звук, Кезон многозначительно посмотрел на меня, будто утверждая: “О чём я и говорил … “, и направил коня в ту сторону. Следуя за ним, я не торопилась делать выводы, но определенные сомнения в верности слуха об отъезде императора с острова во мне зародились.


Навстречу нам неспешно двигалась крытая повозка, сопровождаемая несколькими конными солдатами – кто-то из местной знати возвращался с прогулки в свой респектабельный дом. И как некстати её продвижение было неожиданно прервано парой дворовых гусаков, коим заблагорассудилось именно посередине дороги выяснить между собой отношения. Неприученные к подобной наглости домашней птицы лошади дернулись, и экипаж резко остановился. Шторки экипажа раздвинулись, и в проём высунулось упитанное лицо неизвестного мне субъекта лет пятидесяти:


- Что здесь происходит? – возмущённо возопил он, осматриваясь по сторонам. При виде гусаков незнакомец побагровел и кинулся воодушевленно бранить охрану. - Идиоты! Бездари! За что я вам плачу, если вы не способны обеспечить мне свободный проезд от треклятых уток?! Изловить и подать на стол в съедобном виде!


Ситуация была столько комичной, что наша маленькая процессия остановилась, наблюдая за неуклюжестью солдат, пытавшихся выполнить приказ сего рассерженного горожанина. Не сдержавшись, я зашлась смехом, привлекая его внимание. Маленькие глазки оценивающе пробежались по моей фигуре и одеянию, одобрительно признали ровню себе, полные губы причмокнули и расплылись в слащавой улыбке:


- Госпожа! Несмотря на недостаток времени, я признателен этим уткам уже за то, что благодаря их задиристости могу лицезреть столь редкостную красоту. Но кто ты и почему я раньше тебя не встречал?


- Достопочтенный! – кокетливо склонив голову в приветствии, я едва сдерживала рвущийся наружу смех. - Позволь замечу, что это не утки, а гусаки.


- Господин губернатор! – вмешался в разговор один из охранников, обозначив тем статус знатного субъекта.


Занятно! Приехать в малознакомый Лондиниум, и первым делом столкнуться с его губернатором. Само провидение?!


Между тем солдат указал пальцем на Гауру: - Я узнаю эту лошадь. Она принадлежит той бабе, декуриону, третья турма которой была расформирована две недели назад.


- Вот как? – задумался губернатор. - Наслышан я о декурионе. Говорят, Клавдий очень неохотно отпустил её в отставку. Уж больно ценил сомнительные доблести этой стервы, - губы полнощёкого губернатора уподобились плотоядной ухмылке, призывая окружающих поддержать его остроту:


- Покойный был столь разгневан её решением, что вместо достойного поместья даровал ей какую-то груду камней на границе с Каледонией.


Ох, Лайнеф! Чем же ты успела губернатору то “насолить” ?! Но даже оскорбление в адрес подруги не так резануло слух, как слово, от которого я пришла в тревожное недоумение. Покойный! Неужели Клавдий мёртв?!! … Я застыла, безмолвно оценивая всю негативность последствий для нашего дела и ощущая, как по спине прошёлся озноб. А сей кусок заплывшего жиром мяса, видя, что мы не оценили его сарказма, нахмурил брови и подозрительно посмотрел на нашу троицу:


- Красавица, уж не воровством ли досталась тебе эта лошадь?


- Попридержи свой поганый язык! – вскипел запальчивый Тит, хватаясь за рукоять меча в ножнах, - Ты говоришь с ближайшим помощником декуриона и членом её семьи госпожой Иллиам Доум–Зартрисс! Слышал о такой? Мы же с Кезоном многие годы были в подчинении декуриона, и не позволим безнаказанно марать имя командира!


Кезон чертыхнулся и выхватил оружие, готовый сталью отстаивать честь Лайнеф и мою. Охранники губернатора оказались не такими уж ротозеями, как виделось – обнажив свои мечи, они также устремились к нам, чем, кстати, воспользовались злосчастные гусаки, благополучно ретировавшись с дороги. На миг солдаты застыли, ожидая слова первого человека Лондиниума. Тот явно колебался, и как бы не омерзителен был мне этот тип, если я хочу помочь Лайнеф, с ним придётся подружиться, поэтому я взяла инициативу в свои руки:


- Постой, господин! Не будем горячиться, подвергая угрозе жизни славных воинов, тем более, что Тит сказал истинную правду - я действительно Иллиам Дроум–Зартрисс. Имея непосредственное отношение к декуриону, я приехала в Лондиниум за помощью в вызволении её из плена ненавистных дикарей.


Его удивление было непомерным и абсолютно искренним. Разинув рот, губернатор уставился на меня круглыми, как солиды, глазами: - Неужели непобедимому декуриону понадобилась помощь?


Вот так уже лучше, господин напыщенный индюк! Теперь добавим пару слезинок, тоску в глазах, немного чувственной ранимости, провоцируя желание выступить в роли всесильного покровителя, и обязательно порцию похвалы, от которой у самцов зашкаливает непомерное самомнение. Стандартный букет и тебя хоть с рук корми.


- К сожалению, это так, - вздохнула я, неторопливо доставая ажурный платочек из складок платья, чем вызвала брезгливое ворчание Тита. Уж лучше помолчи, солдат - не все вопросы решаются кулаком.


С надеждой взирая на губернатора, я, наконец, задала беспокоящий меня вопрос:


- Но скажи, достопочтенный, мой слух меня подвёл или с императором действительно случилось несчастье?


- Зови меня Крофордом, несравненная Иллиам, –приосанился губернатор, и в знак согласия я склонила голову, с иронией подмечая, что первое лицо Лондиниума названо в честь полевого лютика. Какой абсурд! Вполне возможно, мать губернатора питала особую страсть к простоте и скромности, и бедолага теперь всяческим образом стремится отделаться от такого сравнения. Отсюда и завышенное самомнение.


Тем временем, губернатор выдержал паузу, привлекая всеобщее внимание, состроил торжественно печальную физиономию и скорбным монотонном изрек:


– Три дня назад жизнь императора Клавдия Константина III была прервана рукой втершегося к нему в доверие пикта.


- Дикаря? – воскликнул неугомонный Тит.


- Да. Никто не знает, отчего император предпочёл говорить с нечестивцев наедине, но тело Клавдия нашли бездыханным в саду в том самом месте, где в последний раз его видели в обществе дикаря. Когда стража кинулась разыскивать убийцу, того уже и след простыл.


Губернатор притих. Тень неподдельного беспокойства легла на его одутловатое лицо. Ту же тень я наблюдала и среди солдат, окруживших нас. Не удивительно! Людей пугала возникшая со смертью императора собственная неопределённость их будущего.


На протяжении многих лет, проводя параллели между нашими мирами, я равнодушно наблюдала, как сменялась череда властителей людей, непроизвольно сравнивая их с Валагундом. Вот тот был Король! При всей своей жестоки, порой чрезмерной, а его гнева остерегались все, включая меня, его любимую фаворитку, и верного королю до корней волос советника Алистара, он умудрялся держать толпу не только в страхе, но и в уважении к себе.


Ведомые же корыстью и тщеславием, людские короли и императоры, взойдя за престол, постепенно теряли хватку. Развращённые большими почестями и богатством, собственной безнаказанностью и непомерной славой, они растрачивали признание подданных, разочаровывая своих богов. И рано или поздно боги предавали их, превращая ослепительную жизнь властителей в жалкий прах.


Признаться, хоть я и знала лично Клавдия Константина III, неоднократно пользовалась его расположением, мне была безразлична его участь – он понимал, на что шёл, когда провозгласил себя императором. Куда больше меня беспокоило, каким образом я смогу собрать войско против Мактавеша, если в сложившейся ситуации не ведаю к кому обратиться за помощью.


- Ужасные новости ты поведал мне, господин Крофорд, – прервала я гнетущее молчание. - Но что же дальше? Кто же теперь возьмёт на себя бразды правления, ведь Аврелий и Утер совсем невинные дети, а старший сын Клавдия Констант связан монашеским обетом?


Губернатор откинулся в своей повозке, скрестил пальцы на пузе, заговорщически подмигнул мне и, причмокнув, резюмировал:


- А вот тут, дорогая госпожа, начинается самое интересное. И я расскажу тебе то, что ведаю, если соблаговолишь составить мне компанию, - взглядом он пригласил меня в свою повозку. В поросячьих глазках вновь появилась колкость, будто от моего согласия на предложение этого индюка зависело дальнейшее его ко мне расположение. Чертовски захотелось рассмеяться ему в лицо, но сперва позабавиться, наслав какую-нибудь оказию - чесотку, икоту, желудочное расстройство … - всё, что угодно, лишь бы щелкнуть похотливого мерзавца по носу. Тем не менее, при сложившихся обстоятельствах он – кладезь информации.


Послав проклятие обычной дворовой птице, которая столкнула меня с разряженной двуногой, под недовольные взгляды Тита и Кезона я пересела к губернатору в экипаж.



*****


- Дорогой, подай мне виноград! – вуалируя приказ прихотливой улыбкой в просьбу, я лениво указала пальцем на поднос, который принесла нагая рабыня в просторную купальню виллы губернатора. Своей архитектурой это жилище почти не уступало богатым домусам римских вельмож, в чем я смогла убедиться, как только мой сладострастный любовник смог в полной мере насытиться моими ласками. - Да, … и вина прихвати!


Два утомительных дня, правда, пресыщенных должным комфортом, я нахожусь в доме “индюка” в качестве его шлюхи, ожидая приезда в Лондиниум наследника престола. За это время мой “друг” успел поведать мне массу полезной информации, но приблизиться к цели своего визита в город я так и не смогла. Старик Тасгайл не лгал – легионы покинули Британию, оставив на острове лишь малую часть войска. Рассчитывать на эту малую не приходилось. Поэтому я решила сыграть на амбициях будущего правителя Британии, искушая обширными каледонскими землями. А в том, что Констант - монах, с радостью согласившийся покинуть свою келью ради престола - честолюбив, сомневаться не приходилось. И он совершит огромную ошибку, если не воспользуется сторонними силовыми ресурсами для вторжения в Каледонию – теми же саксонскими варварами, с которыми можно заключить союз. А уж “старушка” Иллиам проследит, чтобы Констант не сглупил.


“Совсем не дурно, Илли! А из тебя бы вышла неплохая королева.” – похвалила я себя и взяла кубок из рук выдрессированного губернатора, не сводящего блудливого взгляда с моей обнажённой груди.


- Устала, Крофорд. Не сейчас, – я состроила недовольную гримасу. Разочарованный горе-любовник растерянно посмотрел на меня. Возбужденный, он явно не знал куда себя деть. Решение его маленькой во всех смыслах проблемы казалось простым и вполне очевидным - кивнув в сторону рабыни, я предложила:


- Возьми её! Хочу со стороны посмотреть, насколько силён мой господин.


И эта похотливая пародия на самца человеческого, поощрённая моим предложением, пристроилась к молоденькой рабыне. Та не пикнула, и взгляд не подняла – как кукла, беспрекословно нагнувшись вперед, упёрлась руками о бортик купальни, пока её хозяин усердно насиловал девушку, пытаясь произвести на меня впечатление.


Тело её вздрагивало, кусая губы, она морщилась. Я отчетливо видела черную ауру физической боли рабыни, безропотно терпевшей “ласки” своего хозяина, но не чувствовала ни на йоту того особого излучения сопротивления, присущего любой жертве. Нет, никто не отрицает обыденности сексуального насилия над рабами в этом, да и в нашем мире - тело раба принадлежит господину, который волен распорядиться им по своему усмотрению. Более того, под лозунгом “кто не умеет насладиться, тот не сможет усладить” римская мода на сексуальную раскрепощенность и вседозволенность распространилась и на её обширные колонии, отражаясь в первую очередь именно на рабах. Об отношении раба к подобной моде разумеется никто не спрашивал. Проблема раба только его проблема. Он мог молчаливо противиться прихотям своего господина, мог ненавидеть, или, наоборот, с удовольствием их принимать – для меня отношение смертного к чему-либо выдавали эмоциональные ауры, окружавшие плоть. Но сейчас … что-то было не так с этой рабыней. В ней была раздражающая меня пустота, будто передо мной был не человек, а бездушная материя, созданная для плотских утех.


Я содрогнулась, вспоминая собственную изуродованную юность. Девочку, жертву регулярных издевательств и насилия, которой когда-то сама была. Неужели и я стала бы таким же телесным сосудом с полным отсутствием “Я”, если бы не нашла в себе силы воспротивиться извращенцу брату?! Ощущая тошноту, чувствуя, как прошлое засасывает меня в пропасть отвращения и инстинктивного страха, я протестующе закричала:


- Довольно!


Удивлённый губернатор остановился и непонимающе захлопал поросячьими глазками, а я, едва взглянув на него, медленно поднялась из воды и направилась к рабыне. Меня интересовала та скорлупа, что от неё осталась – я хотела поближе рассмотреть собственный удел, которого чудом сумела избежать.


- Богиня, ты решила составить нам компанию? – озвучил своё предположение ‘’окрылённый” губернатор. Он пятернёй сжал мою задницу, губами хватая сосок. Меня передёрнуло от омерзения, но свой приговор с отсрочкой индюку я вынесла ещё там, на площади, когда пересела в его экипаж. Сейчас же пришлось мило улыбнуться. Я аккуратно высвободилась из его лап:


- Остановись, неугомонный толстячок мой! Дай мне взглянуть на эту девицу!


- Что, понравилась? – откровенно развеселился он. - Она вышколена так, что может ублажить и тебя, госпожа моя. Да хоть целую роту! Желаешь опробовать?


И в самом деле, в подтверждение слов хозяина рабыня с готовностью села передо мной на колени, её наготу не скрыла вода, однако нагота её меня не интересовала. Приподняв за подбородок голову девицы, я произнесла:


- Взгляни на меня! …


Можно быть великим лицедеем, талантливым притворщиком, сознательно прятать под личиной безразличия самые тайные помыслы, и в том я сама добилась неплохих результатов, но сокрыться от окружающих в кокон так ловко, что в глазах абсолютная пустота, хитрости и опыта недостаточно. Сие мастерство приобретается исключительно вытравливанием себя как личности, абсолютной потерей самоуважения и хоть мало-мальски сочувствия к себе. Этот взгляд … С таким я ещё не сталкивалась! Его и взглядом то назвать было невозможно – передо мной было нечто, что могло двигаться, есть пищу, дышать одним со мной кислородом, но давно похоронившее последние крупицы когда-то присутствующей в девичьем теле души.


- Продай мне её! – всё также сжимая подбородок девушки, я резко повернулась к губернатору.


- Зачем, дорогая? – в растерянности он уставился на меня, и тут же расплылся в слащавой улыбке. - Если понравилась - пользуйся. А хочешь я тебе её подарю?


- Я вполне обеспечена, чтобы выкупить рабыню, но если ты действительно желаешь …


- Дарю! – широким жестом махнул рукой губернатор и направился к подносу с яствами.


- Жить хочешь? – стоя над рабыней, я заглянула ей в глаза, надеясь увидеть хоть что-то человеческое - налёт страха, оттенок испуга, искру надежды. Ничего! Бессмысленная пустота!


Трудно объяснить то, что я сделала дальше, но мои действия не были мотивированы состраданием к рабыне. Несомненно, по отношению к ней это было жестоко, но, испытывая неимоверное облегчение, я свернула её хрупкую шею, убивая не несчастную, но способную мыслись и чувствовать рабыню, а уничтожая уродливое ничтожество, олицетворяющее иную, несуществующую Иллиам Дроум-Зартрисс. Когда же вода купальни приняла отягощённое смертью тело, а водяные круги растеклись по поверхности и водная гладь успокоилась, застывшим невидящим взором мёртвая рабыня равнодушно уставилась на меня красивыми распахнутыми глазами, и на краткий миг показалось мне, будто аура освобождения окрасила её стан еле заметным голубоватым цветом, и тут же взмыла вверх, унося с собой последний вздох своей хозяйки. Как же немощен человек! Сколь мало нужно усилий, чтобы сломать и изуродовать его, и сколь много, чтобы поддерживать в нём жизнь. Хрупок мир смертных …


- Как ты это сделала? – необычно тихий голос губернатора вывел меня из оцепенения.


Два глубоких вдоха, прежде чем я повернулась к нему. Обескураженный взгляд, растерянное лицо, приоткрытый в удивлении рот. Сейчас, сей упитанный довольством и собственной весомостью в обществе индюк с нелепейшим именем цветка больше всего походил на испуганного простолюдина, вызывая во мне чувство брезгливости, смешанного даже с некой жалостью.


- Ты забыл, дорогой мой, что я в подчинении у Лайнеф Лартэ-Зартрисс. Она и научила, – солгала я ему и с безмятежной улыбкой забрала из рук золочёный кубок, пригубив вино. - Прекрасное вино, господин! Действительно прекрасное!


- Но зачем? – ошеломлённый моим поступком, губернатор с опаской взирал на меня.


- Что зачем? – невинно переспросила я, разглядывая кубок.


- Зачем убивать? Зачем портить хорошую вещь? – это двуногое не желало менять тему разговора.


“Вот именно, вещь!” – хотелось крикнуть мне, а затем расправиться с ним так же, как с его рабой. Однако терпение, Иллиам, всему своё время. На политической сцене появилась новая фигура, некий Вортегирн, который вез в Лондиниум монаха Константа, ныне претендента на трон. Губернатор готовил празднество в бывшей резиденции Клавдия по этому случаю, на котором должен появиться Констант. Но судя по рассказам Крофорда о Вортегирне, сдаётся мне, этот ловкач будет умело манипулировать коронованным монахом, не ведавшим ранее мирских соблазнов и людской подлости в своей уединенной келье. И Крофорд будет той протекцией, которая позволит войти в доверие подозрительного опекуна будущего короля Британии:


- Разве я должна что-то объяснять, если это моя рабыня? Или ты мне её не дарил?!– я изогнула бровь, предупреждая индюка о грозившем развернуться между нами скандале. Губернатор явно не желал со мной препираться из-за рабыни, но и лицо не хотел терять, поэтому, выдержав должную паузу, я капризно надула губки:


- Не будем ссориться по мелочам, дорогой. Скажи лучше, когда же ждать Константа?


- Желаешь развлечений? – с подозрением воззрился он на меня. Какой нелепый вопрос! Кажется, у самца взыграли ревностные чувства.


- О да! – пустилась я в жалобы. - В этом убогом, забытом цивилизацией месте скукота смертная и, если бы не обещание помочь подруге устроиться, ноги бы моей там не было. Это не замок, а настоящий свинарник, дорогой! А местные даже понятия не имеют, что такое элементарная гигиена. Я с содроганием думаю о том, что мне придётся туда вернуться, тем более после той резни, свидетелем которой я стала.


- Так в чём же дело, богиня моя? Оставайся в Лондиниуме.


- Нет, не могу, – вздохнула я. – Долг мой - помочь госпоже моей, или хотя бы попробовать помочь.


Губернатор состроил кислую мину. Определённо, он недолюбливал Лайнеф, но выяснять причины у него я не стала. Зачем? Прекрасно зная вспыльчивый характер подруги и видя, кто передо мной сейчас стоит, выслушивать враньё индюка я не намерена.


- Хорошо, Иллиам. Я обещал тебя познакомить со знатью, и завтра я это сделаю – Констант в городе! - широким жестом он поднял свой кубок. - Но после того, как ты попытаешься исполнить свой долг, богиня, надеюсь, ты согласишься скрасить моё одиночество.


Крофорд. Простофиля Крофорд. Как же он был нелеп в собственном стремлении уподобиться римским цезарям! Гораздо более естественно он бы смотрелся за стойкой какого-либо питейного дома или харчевни. В какой-то момент мне даже стало жаль убивать его, если бы … Если бы не стоящая передо мной пустота …



*****


Полупрозрачный хитон из златотканой парчи на греческий манер, подпоясанный алой лентой, был призван скорее подчеркнуть, чем скрыть заманчивость очертаний фигуры и груди. Гиматий, шерстяной плащ, что защищал от холода, ровными волнами облегал тело и крепился затейливой фибулой на плече поверх хитона. Убранство завершала высокая прическа с ниспадающими локонами волос, ожерелье и браслет на плече в виде золотой змейки, кольцами обвившей руку. Придирчиво осмотрев своё отражение в отполированном металлическом диске, символизирующем солнце, в руках мраморной скульптуры Афродиты, я осталась довольна увиденным.


После вчерашнего инцидента в купальни, Крофорд не пришёл разделить со мной ложе. К моему удовольствию, кажется, он стал побаиваться моих объятий. Появился же только накануне своего отъезда в теперь уже резиденцию Константа:


- Госпожа моя! – вошёл он в палату, когда я ещё нежилась на ложе. - Я должен проследить за последними приготовлениями. Вся знать начнёт собираться ближе к вечеру. Одень свои лучшие одежды и прихвати это.


На резной столик легла изящная вещица – тканная маска, расшитая позолоченными нитями и испещренная драгоценными каменьями.


- Что это? – в удивлении спросила я.


- Маска, - глаза его возбужденно блеснули, он приосанился и с особой напыщенностью изрек, - это будет необычный праздник для патрициев и патрицианок, богиня. На римский манер. Первый и последний в таком роде в Лондиниуме. Непременно прикрой ею своё лицо.


Крофорд уехал в резиденцию, когда до меня наконец дошёл весь глобальный масштаб задуманного им празднования. Он явно ополоумел в стремлении угодить новому вседержителю. Оргия для монаха! Подумать только! Я прыснула со смеху и вскочила с кровати. Весь день прошёл в придирчивом выборе одеяния, и, в конце концов, я остановилась на том, что сейчас и наблюдала в солнечном диске Афродиты:


- Ну что ж, вполне не дурно. Пожалуй, можно выдвигаться, – вздохнула я, отчего-то испытывая непривычное волнение. Нет, я нисколько не сомневалась в своих чарах, и не беспокоилась и на счёт Вортегирна, но странная, необъяснимая тревога не отпускала меня, будто на этом праздновании должно произойти что-то из ряда вон выходящее.


ГЛАВА 21 (АЛИСТАР)


Наблюдая, как Шагс опустошает кувшин с вином, я вопросительно уставился на вернувшегося с новостями демона. Молох, который все эти дни не отходил от меня ни на шаг, предполагаю по поручению Фиена, проявил большее нетерпение – в несколько шагов он пересёк просторную, довольно таки опрятную комнату городского трактира и вырвал из рук Шагса кувшин:


- Рассказывай! – рявкнул он, отставив полупустой сосуд в сторону.


Шагс с сожалением проводил кувшин, рукавом рубахи вытер губы, смачно крякнул и, ища поддержки, обратился ко мне:


- Алистар, ну хоть ты ему скажи! Что он себе позволяет?! Весь день ношусь, как взмыленные, по крупицам собираю информацию, ни крохи во рту, а этот упырь глотку не даст промочить.


- Упырь со скуки загнивает в чертовых стенах, когда от тебя, кобеля, вовсю воняет сдобой и бабой, - проворчал Молох.


И действительно, мой нюх конечно не столь остёр, как у демонов, но даже я без труда ощутил, что вместе с появлением Шагса в комнате появился устойчивый аромат свежеиспеченного хлеба, смешанный с запахом довольно безвкусных женских духов.


- Что, завидуешь? – поддразнил ухмыляющийся демон соплеменника. - Завидуй, завидуй! Куда там твоей Ионке тягаться с юной женой булочника по части прелестей?!


Довольный собой Шагс хохотнул, но его смех потонул в напряженной тишине, мгновенно воцарившейся в комнате. Молох замер, осознавая двусмысленность неосторожных слов приятеля. Ноздри его раздулись, глаза налились кровью, и помещение прорезал гневный рокот:


- К чему ты клонишь, мать твою? Ты что, мразь, лапал мою бабу? Может ты и трахал её за моей спиной?


Чёрт возьми! Кажется, договорились! Лучшему трактиру Лондиниума под названием “Гордость Британии” сейчас грозила нешуточная перспектива разориться, потому что в мгновение ока рассвирепевший демон, издав утробный рык, с кулаками пошёл на Шагса, норовя проучить обидчика.


И несмотря на то, что меня так и подмывало насладиться сценой мордобития, мстительно памятуя, как ещё недавно Шагс с дружками потешался над моей разукрашенной стараниями Фиена физиономией, пришлось выступить в роли миротворца, - меньше всего в чужом городе нам нужно внимание окружающих.


- Прекрати! – преградил я дорогу Молоху, встав между демонами.


- Отойди, советник. Пусть ты и на короткой ноге с вождём, но не тебе меня останавливать, ушастый. Я разберусь с ним по-свойски.


Проигнорировав оскорбление, я решил зайти с другой стороны:


- Ну хорошо, Молох, быть по-твоему. Я с удовольствием посмотрю, как ты залепишь этому весельчаку оплеуху, давно хотел на это полюбоваться, - выразительно посмотрел я на Шагса, дословно цитируя его же слова, и вновь сел на угол стола. – Давайте! Вцепитесь друг другу в глотки, сожгите своей яростью этот славный трактир, во всеуслышание заявив, что в Лондиниум прибыли данноттарские дикари! Посейте среди люда панику, пусть набежит стража. Но что они для вас? Так, … надоедливые мухи. А я смогу с чистой совестью седлать коня и отправиться в обратный путь. Ах, да! Забыл предупредить! Ответ перед Мактавешем, отчего его планы о величии Каледонии пошли прахом, сам держать будешь.


Вероятно, мои слова проникли сквозь толщу гнева до сознания демона и достигли своей цели, потому что Молох смачно выругался и, пробормотав «Дома потолкуем», отошёл от Шагса, но тут уже взвился сам Шагс:


- Да посыпятся на твою чугунную голову все святоши! Ты что, меня плохо знаешь, Молох? Не трогал я твою бабу! Я демон, чту законы расы, и уж никогда бы не позарился на то, что принадлежит собрату, – без тени улыбки заявился Шагс. Похоже, он был оскорблен недоверием друга и решил утопить обиду в вине, так как вновь схватился за злосчастный кувшин.


- Тогда следи за своим языком, – справедливо рыкнул Молох.


Шагс на это не ответил - окончательно опустошив сосуд, он отшвырнул его, уселся за стол, громко рыгнул, отчего я поморщился, и кивнул головой.


- Ну а теперь о деле.


Считая инцидент исчерпанным, я сел на угол стола и обратился к Шагсу:


- Рассказывай!


Тот вскинул голову, оживился, и речь его полилась изо рта, как дары из рога изобилия:


- Что ж, всё по порядку … Когда утром ты, Алистар, отправил меня в город с поручением разнюхать что да как, выяснить, что судачат о власти смертные, я не знал, куда податься и решил прогуляться до городской площади. Ну и сучки в этом городе, скажу я вам, братцы! У меня аж слюни потекли, - я вымученно закатил глаза, - только уж слишком холёные и своевольные. Ни здрасьте вам, ни до свидания, только носы кверху. Не то, что наши девки. Я аж растерялся. Правда, некоторые бросали заинтересованные взгляды. А что, я ж и мордой, и статью вышел … Не понимаю, чего Фиен городок этот к рукам не приберет? Добра здесь навалом, оборона нулевая, за полдня управились бы. Застоялись мы в казармах, Алистар. Мы ж звери, хоть и прирученные, а зверю крови надобно. Уж я бы оторвался на этом пастбище – и плоти накушался, и член бы до блеска надраил. Сколько ж нашим девкам тела то зализывать после наших ласк? Жалко же своих баб портить.


- А ты свой член укороти, и портить не придётся, – злорадно осклабился Молох. Он всё ещё не мог унять свой пыл. - Давай толкуй о деле – вождь сам разберется, что и кого прибирать к рукам.


- Так я о деле и толкую, - скривился рассказчик и продолжил. - Короче, побродил я там, пообщался с одной из торговок, и выяснил, что есть пекарня в городе, с которой хлеб поставляют прямёхонько на имперский стол, да и прочим толстосумам. И буквально в нескольких кварталах от площади. Вот и ломанул туда напрямки, благо дело кошель не пуст. Да так удачно попал, что окромя жены пекаря, никогошеньки и не было. Ну такая краля оказалась, скажу я вам, что задержался я там изрядно. Уж очень приветливая оказалась бабёнка. Вцепилась в меня так, что мой дружок ещё долго будет сыт и доволен.


В подтверждении слов довольный Шагс демонстративно похлопывал себя по паху. Не желая более выслушивать пошлые восторги в адрес вышеупомянутой жены пекаря, я встрял в разговор:


- Избавь меня от подробностей! Ты что-нибудь выяснил?


- Да, советник, выяснил, и довольно много, – промолвил демон и замолчал.


- Мне что из тебя клещами вытаскивать? – приподнял я бровь.


- Информация достоверная потому, что ни одна сука в том состоянии, в котором прибывала эта, не стала бы мне лгать.


- Шагс! – заорали мы с Молохом одновременно.


- Всё! Молчу! – с ухмыляющейся рожей примирительно поднял руки ловелас, но тут же посерьёзнев, совсем иным тоном продолжил. - Алистар, не знаю, понравятся ли тебе новости, но если ты хотел встреться с Клавдием, то остаётся разве что в мире теней за ним последовать. Прирезал вождя бриттов какой-то лихой малый. Поговаривают, будто пикт. А ныне приехал в Лондиниум сын его старший, правда, в монашеской рясе. Смекаешь зачем, эльф?


- Нетрудно догадаться, – пробормотал я, ничем не выдав своего удивления.


Когда-то господин мой Валагунд говорил: «Нет ничего, что происходило бы просто так, случайно. Во всем присутствует закономерность, даже в том, что, казалось бы, ей не поддаётся. Нужно лишь взглянуть на ситуацию под верным “углом”. Каждое событие, каждая перемена имеют свои причины и следствия. Если желаешь знать истину, ищи, кому выгодно и принимай единственно правильное решение».


То, что смерть Клавдия была не случайной местью фанатичного дикаря, было вполне очевидно. Кто-то определённо возжелал корону вседержителя. Неужели отрок венценосного отца, пребывая в монашеской келье, сам замыслил и воплотил в жизнь план убийства родителя?


- Я главного не сказал, - прервал ход моих мыслей Шагс. - Сегодня в королевской резиденции торжество состоится по случаю прибытия монаха. Кстати, его опекает какой-то сановник, то ли Вартегин, то ли Вонтенг.


- Вортегирн? – уточнил я.


- О, точно! – утвердительно потряс демон указательным пальцем. - Ты его знаешь?


- Наслышан о таком, - хмыкнул я. Ну вот! Кажется, появился более достойный кандидат на роль иуды. Змеиное логово - этот Лондиниум. Эх, жаль, что новость не застала меня в Данноттаре. Кто знает, может Мактавеш оставил бы свою идею с женитьбой.


Чёрт! Кого я обманываю?! После того, как мне удалось развязать языки Молоху и Шагсу по дороге в Лондиниум, я узнал интересные подробности о знакомстве Фиена и Лайнеф в прошлом. Не скрою, я тайно позлорадствовал, когда услышал, что Правитель демонов был убит в тот же роковой день, когда погиб мой король и уничтожен Морнаос. Не ведал я и того, что убит он был клинком пленённой Фиеном эльфийской принцессы Лайнеф, которая ночь провела на его ложе, а под утро исчезла, оставив орудие убийства мирно спящему демону. Совсем не удивился тупости представителей демонической расы, которые нашли “козла отпущения” в лице инкуба, обвинили его в смерти своего Правителя, подвергли нескончаемым пыткам, казнили многих его воинов, покуда оставшимся в живых не удалось бежать, унося с собой истерзанного палачами пленника. Теперь мне стали понятны планы Фиена в отношении принцессы - во всех тогдашних событиях Мактавеш винил её и даже по прошествии века, одержимый собственной местью, он скорее убьёт или покалечит наследницу, чем отпустит.


Но что-то подсказывало мне, что вся эта история требует тщательного разбирательства – слишком много в ней тёмных пятен. Сам факт того, что гордая эльфийская принцесса отдала себя демону, вызывал по крайне мере лёгкий шок. Испокон веков наследницы трона дарили девственность исключительно избранникам и только в первую брачную ночь. Это был негласный закон, который за всю историю существования расы не был ни разу нарушен. Долг каждой принцессы в первую очередь состоял в том, чтобы взойти на ложе мужа нетронутой, сохранив в своем теле чистокровной королевскую кровь. Но ещё более я был обескуражен тем фактом, что Лайнеф подбросила окровавленный кинжал Фиену в постель. Отдаться, пусть даже демону, и тут же обречь его на смерть?! … Принцессе несвойственно такое коварство. Что-то тут не вяжется. Подобного можно было бы ожидать скорее от иных представительниц эльфийской расы, ярчайшим примером которых была белокурая Иллиам Дроум–Зартрисс.


Я так и не смог понять, отчего мой король Валагунд был столь расположен к ней, что возвёл в ранг личной охраны и своей любовницы, ведь, наделённая даже по меркам эльфов удивительной красотой, эта женщина была очень опасна. Подлая и беспринципная, обладающая вероломством и хитростью росомахи, когда-то она безжалостно прирезала собственного брата, шокируя весь придворный двор. Тела его правда так и не нашли, но крови в её опочивальне было столь много, что я тогда собирался затеять расследование и привлечь Зартрисс к ответу. Однако господин мой велел забыть об этой истории. А через несколько дней в Морнаос поступили сведения, что дочь короля попала в плен к демонам, и всем уже было не до Иллиам Дроум–Зартрисс.


Нет, нет! Фиен ни в коем случае не должен узнать о смерти Клавдия. Эта новость будет иметь самые плачевные последствия для Лайнеф. В глазах инкуба принцесса потеряет свою ценность, и из статуса пользующейся уважением челяди невесты вождя им же и будет низвергнута до статуса бесправной рабыни Данноттара, что развяжет руки жадным до мести в самой чудовищной форме демонам. Нисколько не сомневаюсь, что Лайнеф не позволит им притронуться к себе, скорее перережет глотки, сперва им, а следом себе, но что если у наследницы не будет и шанса?! …


Мне стало душно в комнате трактира, когда я представил весь ужас, грозивший обрушиться на дочь Валагунда. За каким дьяволом она полезла в логово зверя и пошла на сделку с Мактавешем?! Она не ведает о ненависти инкуба к ней и не знает какому риску подвергла собственную жизнь.


Пока не представляю как, но во чтобы-то ни стало Лайнеф нужно вытащить из Данноттара и перевести через портал. Пусть интрижка принцессы с инкубом останется нашей маленькой тайной, которую мы придадим забвению вместе с земным прошлым, как только вернёмся в Тёмный мир. Лайнеф Лартэ-Зартрисс примет корону отца, объединит выживших после войны эльфов, что прячутся на рудниках, ожидая её возвращения, и с мечом в руках рано или поздно вернёт величие Морнаосу.


- Алистар, нужно возвращаться, более нет никакого резона здесь торчать, – логично рассудил Молох. На что я лишь рассеянно кивнул.


Под пристальным взором двух пар демонических глаз я в задумчивости расхаживал по комнате, сцепив в замок руки за спиной, пока слова Фиена, сказанные несколько дней назад в оружейной, укором не пригвоздили меня к полу: «Я доверял тебе! Я доверял тебе почти сотню гребанных лет!»


Чёрт! Паршиво то как! Так паршиво, будто сам такой же иуда, как упомянутый мной Вортегирн.


Для себя выгоды я не искал, по натуре неприхотлив, я обходился свежим комплектом белья, крышей над головой и сносной едой. Меня давно уже не прельщали богатые чертоги, и, как ни странно, вполне устраивала жизнь в Данноттаре в стае хищников, которая отчасти стала и моей. Я смог изучить их, и был вынужден принять, что их раса, также как и моя, имеет право на существование. Более того, я обнаружил в них нечто, чему в тайне завидовал – при всей своей грубости, невежестве и жестокости, даже скованные границами Каледонии и собственными телами, подчиняясь вожаку, демоны имели намного больше свободы и прав, нежели эльфы.


С малолетства воспитываясь в сдержанности, уважении, преклонении перед богами и королём, помыслы и желания эльфов в большинстве своём оставались нереализованными. Обременённые долгом и обязательствами, мы скорее походили на вымуштрованных солдат, не задающих лишних вопросов, а чётко исполняющих приказы того, кто стоял выше по иерархической лестнице. Таковы были вековые устои нашей расы.


Поэтому свобода, очевидцем которой я оказался в клане Мактавеша, сперва претила мне и казалась первобытной дикостью. Именно в ней я находил главный недуг и уродливый порок этих тварей. Свобода рождает инакомыслие, инакомыслие приводит к бунту и в итоге хаосу, а хаос равнодушен. Он беззастенчиво уничтожает всё живое, оставляя после себя лишь пустоту.


Но по прошествии долгого времени сосуществования бок о бок с демонами, наблюдая, как успешно вожак ведёт свою стаю, я не мог не попробовать вкус их свободы, зажать нос, уши, закрыть глаза и устраниться. Вероятно, я заразился, став её жертвой, потому что после долгого периода адаптации, ознаменованного многочисленными шрамами, оставленными демонами на моем теле, также как остальные члены клана, я получил право голоса. И что самое удивительное, со мной считались, ко мне прислушивались. Это не могло не льстить самолюбию эльфа.


В сердце моём поселилось непривычное сожаление, что вскоре наши пути с Мактавешем разойдутся. Задолго до нынешних событий я понимал, что рано или поздно это произойдёт, но только сейчас стал осознавать, что союз с Фиеном непостижимым образом изменил меня и связал странным братством с расой демонов. Вероятно, я привязался к этим хищникам и их вождю.


«Однако, всё это лирика». Одернул я себя и обратился к Шагсу:


- Что-нибудь ещё узнал о сегодняшнем торжестве?


Демон лениво приоткрыл один глаз, похоже, моё хождение усыпляюще подействовало на него. Прочистив горло, он тягуче выдал:


- Вроде всё сказал. Сведения скудные. Бритты здешние после оказии с их вожаком уж больно озлобленные и подозрительные, солдаты по городу ходят, цепляются к каждому, сам чуть не нарвался пару раз на патруль, а местных сплетниц куда больше интересует новость о новой шлюхе редкостной красоты, что появилась у губернатора городка. Даже спорят между собой, появится ли она сегодня. Кстати, он то и устраивает пиршество, стараясь угодить Ворте …, Ворт ...


- Вортегирну, - подсказал я, отсеивая ненужную мне информацию о любовнице губернатора. Этот ловкач, что крутится вокруг отпрыска Клавдия, определённо всё больше интриговал меня.


- Угу, его самого. Оо! – неожиданно Шагс встрепенулся. - Краля моя ещё поведала, что Вортегирн потребовал сыскать в Британии и привезти на пиршество двенадцать юных девственниц по числу месяцев в году для совершения обряда. Вроде как, если монах прилюдно покроет всех, то докажет, что достойный вожак, и каждый месяц в череде лет его правления сопутствовать ему будет сила и мужественность. А попорченных девок потом умертвят, чтобы бастардов не наплодили.


- Двенадцать, и прилюдно? Даже для людей это низко, – встрял в разговор Молох и уставился на меня, ожидая реакции на свои последующие слова. - По нашим демоническим законам похожий обряд проходил лишь в одном случае - для признания остальными законности союза демона со своей избранницей, где самец обязан продемонстрировать главенствующую роль в паре, а самка, отдавшись ему на глазах у всех, покорность и верность своему избраннику. Тем самым она выражает добровольное согласие, что он клеймит её, и становится неприкасаемой для остальных демонов.


- И не думай даже! – тихо произнёс я, ощущая, как на скулах заиграли желваки. В моей голове не укладывалась подобная сцена с ролью в ней Лайнеф.


- Почему ты защищаешь эту суку? – вскочил со скамьи демон, глаза его метали молнии. - Или то, что мы тебе рассказали, пронеслось мимо твоих огромных ушей?


- Я прекрасно всё слышал, но в отличие от вас я привык думать и анализировать. И ещё … - добавил я, прилагая немалые усилия, чтобы сохранить спокойствие, - я неплохо знал ту, прежнюю Лайнеф Лартэ-Зартрисс. Она была не способна на подлость, пусть даже в отношении врага. Поэтому я бы желал услышать и её версию тогдашних событий.


- Тогда прикажи, чтобы седлали лошадей, нам больше нечего делать в этом чёртовом городе, тем скорее ты сможешь расспросить её, если конечно она не солжёт, – вспылил Молох.



Шагс хотел вставить своё слово, но жестом руки я остановил его. В комнате повисла пауза – демоны ждали моего решения, и оно не замедлило себя ждать:


- Мы остаёмся! Мактавеш отправил посла с конкретным предложением к монарху бриттов. Ну что ж, … монарх умер, да здравствует монарх! - подвёл я жирную черту под спором. – Ничто так полно не даёт представление о наделённом властью человеке, нежели, когда он безнаказанно получил возможность насладиться жизнью и пуститься во все тяжкие. Обилие вин и женщин лишь этому способствуют. Поэтому я собираюсь сегодня пробраться в резиденцию на торжество, чтобы понаблюдать за сыном Клавдия, и, если увижу пользу от него для Каледонии, то позже официально встречусь с ним.


- С разбитой мордой ты разве что до первых стражников доберёшься? – недовольно покачал головой Молох и усмехнулся. - Давай что ли, я тебе в рожу плюну, размажешь, заживёт, как на собаке.


- Благодарю, но нет, – не оценил я сомнительной помощи демона. В одном он был прав, последствия нашей “душевной” беседы с Фиеном до сих пор красовались на моём лице - сломанный нос, пожелтевшие синяки вкупе с рассечённой бровью – всё это не самая презентабельная внешность для посла, однако эльфы при необходимости могут оставаться невидимыми. Аудиенция с монахом в мои сегодняшние планы не входила, а пробраться в особняк и понаблюдать за ним… Ну что же, не думаю, что это будет особенно сложно.


Молох разочарованно вздохнул. Дружный гогот двух демонов наполнил взрывной акустикой помещение, вызывая невольную улыбку на моих разбитых губах.



*****


Королевская резиденция в восточной части Лондиниума представляла из себя возведённые из бурого камня пять обширных построек в два-три этажа каждая, крытых черепицей. Выглядела она вполне презентабельно для такого незначительного городка, а окружающий её сад, вынужден был признать, даже в сумерках радовал глаз. Правда, с точки зрения безопасности, что Лондиниум, что сама резиденция, обнесённая невысокой каменной оградой, неприхотливо отвоёванной в своё пользование диким плющом, не шли ни в какое сравнение с неприступностью Данноттара, крепостные стены которого можно было рискнуть покорить разве что посредством многочисленных людских жертв и ловких механических приспособлений, разработанных лучшими человеческими умами.


Стражники исправно несли свою службу. Одни останавливали у главных ворот всех прибывших: будь то конник, повозка, либо кортеж с носилками, в темноте бесцеремонно освещали факелами лица, и только признав гостя, уже почтительно пропускали процессию на званый пир. Другие несли караульную службу, шествуя вдоль стен, ограждающих всю территорию резиденции.


- Здесь мы сможем пройти разве что под шумок, - потирая щетину, цокнул языком Молох. - Как пробираться будем, советник?


Вот уже час мы стояли под раскидистым деревом в стороне от дороги, ведущей к резиденции, наблюдая за их работой.


- Пробираться буду я, тебе же наконец выпала приятная миссия набить Шагсу морду.


- Не понял?! – возмутился оный.


- Ну как же, Молох ведь хотел из тебя душу вытрясти. Предоставляю ему такую возможность и с пользой для дела. Минут эдак через пять и приступайте, только поближе к воротам подберитесь. И главное, не попадитесь им в руки – не хотел бы видеть ваши рожи за железной решёткой, - усмехнулся я, скрываясь в темноте наступившей ночи.


План, на который натолкнули меня слова Молоха, был до банальности прост: именно под шумок, организованный демонами на дороге, воспользоваться переполохом, незаметно добежать и перелезть через ограду, а там уже на территории самой резиденции попасть в головное здание.


Добравшись до ближайшей к резиденции постройки, я притаился, ожидая действа от демонов, и как только шум драки и отборная брань Шагса неминуемо привлекли внимание стражи, со всех ног кинулся к стене. Перелезть через неё не составило труда, но как только мои ноги коснулись твердой почвы, к собственному разочарованию сквозь листву насаждений острое зрение эльфа выхватило пару мужских фигур – караульные патрулировали не только внешний периметр особняка, но и территорию парка:


- Ты слышал? Кажется, там кто-то есть.


- Он перелез через ограду. Держи его!


И уже громкий голос солдата:


- Спустите собаку!


С противоположной стороны сада через мгновение донёсся неугомонный лай. Надо же! Такой предусмотрительности от караульных я не ожидал. Снисходительно отдав должное начальнику охраны, который, судя по всему, из кожи вон лез, чтобы обеспечить безопасность будущего короля и высокородных вельмож, я поторопился к цели своего визита – освещенному огнями зданию, откуда раздавалась довольно-таки приятная музыка менестрелей.


В меньшей степени меня волновали собаки. Для эльфа они не представляли существенной угрозы – между нами и животными всегда было своеобразное взаимовосприятие, обусловленное гармонией единства с Великой Праматерью природой, связь с которой и по прошествии веков не ослабевала. Достаточно взглянуть тому же псу в глаза, чтобы мы поняли друг друга, и каждый пошёл своей дорогой. Куда большую опасность представляют патрульные, которых он за собой приведёт.


Я бежал напролом сквозь кустарники, приближающийся лай и собственный стук сердца к большому двухэтажному особняку. Освещённые оконные проёмы спасительно манили своим приглушенным светом. Казалось, я уже почти добрался до них, осталось протянуть руку и нырнуть в их уютную безопасность, когда ощутимый удар в спину повалил меня лицом наземь. Горячее дыхание опалило шею, устойчивая вонь ударила в нос, угрожающе рыча и придавив к земле своей тушей надо мной нависла собака.


- Im mellon. Im mellon, * – зашептал я, боковым зрением в ночи выхватывая его очертания. Здоровенный пёс с лохматой, довольно таки большой мордой. Цвет шерсти в темноте определить не представлялось возможным, да и порода сия была мне неведома. С иронией я подметил, что у него, также как и у меня, были проблемы с ушами – они были необычайно огромными и свисали, как два лопуха. Он замер, прислушиваясь к эльфийской речи, рык прекратился, а я поторопился примирительно добавить: «Im al car le ulug.»*


Чувствуя, что собака ждёт от меня дальнейших действий, я стал медленно разворачиваться к нему лицом, чему тот не препятствовал. Наоборот, убрав с моей спины лапы, псина повернул голову на бок, озадаченно приподняв одно ухо и внимательно изучая свою странную “жертву”. Определённо, пёс впервые в жизни столкнулся с эльфом и колебался в выборе, друг я или враг. Мы смотрели друг другу в глаза, пока эта наглая тварь, обнюхав меня, не приняла окончательного решения и, взвизгнув, вдруг кинулась воодушевлённо вылизывать мне лицо.


“Только этого мне не хватало! Поднял шумиху, привлёк внимание дозорных, теперь же эта диковинного вида зверюга… Неудачный какой-то план оказался”. Посмеялся я над собой, дружелюбно тиская наверняка блохастую псину. Отворачивая уже порядком вылизанное лицо от шершавого языка, я попытался отстраниться от него и встать на ноги, когда в отдалении услышал человеческие голоса:


- Нашли?


- Нет, но собака туда побежала.


- Так что же вы стоите, кретины? Вперед!


К сожалению, или к собственному облегчению, но на дальнейшее общение с моим лохматым приятелем времени более не оставалось. Обеими руками я бесцеремонно схватился за его морду и заглянул в глаза, отражающие в темноте свет тусклых огней:


- Tog hain od amin! * – отдал команду, не прерывая зрительного контакта. Его глаза сверкнули пониманием, но здоровенная псина определённо прониклась к моей персоне излишней симпатией, что грозило мне неприятностями. Поэтому пришлось твердо настоять: «Gwanna! Nor!»*


Одно мгновение, и пёс, лизнув на прощание мой многострадальный нос, растворился во тьме, лаем увлекая за собой караульных. Всё ещё лёжа на земле, я прислушивался к топоту бегущих, которых отделяли от меня лишь стриженые кусты можжевельника, и вздохнул с облегчением, обтирая рукавом рубахи следы столь бурного знакомства, когда остался в тишине, нарушаемой разве что шумом развернувшегося в особняке пира.


Я поднялся и пошёл к особняку. Как необычно порой, что знакомство, от которого по идее хорошего и ждать не приходится, вдруг может обернуться неожиданным везением. В данном случае не важно, что между нами от природы заложена естественная связь, пёс мог её проигнорировать и, по крайней мере, нанести мне телесный урон. В какой-то степени я рисковал, но, всегда считая это крайней мерой, я не прибегал к насильственному воздействию на сознание лохматого, ну разве что совсем чуть-чуть. И, несмотря на то, что пришлось пожертвовать чистотой одежды и элементарной гигиеной, я испытывал к этому несуразному четвероногому некую благодарность.


Подойдя к каменным стенам особняка, осторожно я заглянул в ближайший оконный проём, покрытый стеклом – комфортное и очень дорогостоящее новшество современной технологии, о котором был наслышан и подумывал сам использовать в Данноттаре, только вот воочию видеть не приходилось. Плотные гобелены были приоткрыты и позволили увидеть довольно таки пикантную картину, где в палате в сокрытых масками лицах предавались любовным утехам мужчина с женщиной. Довольно-таки неожиданное занятие, учитывая то, что сейчас они должны бы сидеть за столами с яствами и внимать речам своего будущего короля.


Ощущая себя ненужным свидетелем, я перешёл к другому оконному проёму, надеясь, что соседняя комната пуста. Каково же было моё удивление, когда и там я застал подобную сцену, но куда в более извращённой форме – пребывая также в масках, несколько лиц предавались похоти при том, что все они были самцами.


Меня передёрнуло от отвращения. Чёрт! Куда я попал?! Почти в каждой палате, вид на которые не скрывали ни прозрачные окна, ни гобелены, разворачивалась сцена сладострастия, и только в некоторых из них я обнаруживал людей в одиночестве. Но все их лица непременно были прикрыты разнообразными масками, зачастую эмитирующие морды зверей.


Не сразу я стал понимать весь смысл сборища, безобидно именуемый пиром. Это была ночь самой настоящей римской оргии. Вакханалии, сомнительная слава о которой дошла и до границ Британии.


- Ну, Шагс! Надеюсь Молох, как следует потрудился над твоей ухмыляющейся рожей. Если же нет, я непременно исправлю этот маленький изъян, - послал в адрес шутника я обещание, припоминая наш разговор в трактире. Определённо, мерзавец не мог не знать о такой щекотливой детали сегодняшней вечеринки, и намеренно сокрыл её от меня.


Моё внимание привлекла очередная палата с распахнутым настежь окном. Вернее, не палата, а благая тишина, которую среди того изобилия хаотичных стонов и криков, перемешанных с пьяными воплями самцов, зазывным хохотом самок под манящие звуки лютни и песнопениями менестрелей уже и не надеялся услышать. Убедившись, что помещение пустовало, я не преминул воспользоваться им и запрыгнул в палату.


- Вполне не дурно, - оценив окружающую обстановку, озвучил я свой вердикт. И в самом деле, просторная палата приятно удивила меня изяществом немногочисленного убранства, приглушённым светом, придающим особую уютность, я бы даже сказал, интимность окружающей обстановки, и расписными неброскими фресками на стенах, изображающими природные пейзажи. По всей видимости, в дневное время они неплохо сочетались с видом из окон на парк, создавая иллюзию целостности панорамы.


В двух нишах вытянулись высокие античные амфоры, изображающие либо человеческих богов, либо атлетов. Не уверен. Мои познания в сей области оставались скудны. Необычный разожжённый очаг, обнесённый мрамором, располагался по центру палаты. Вокруг него возвышались четыре скульптурные колонны, поддерживающие своеобразную пирамидальную конструкцию, которая заканчивалась отверстие в потолке. Судя по всему, она служила для беспрепятственного выхода дыма от огня из помещения, предотвращая вполне реальную угрозу смерти жильца от угара.


По всему периметру палаты были настелены шкуры, помимо них на небольшом возвышении в беспорядке разбросаны многочисленные подушки. Из мебели в палате присутствовал только мраморный столик и пару курульных кресел. Ни сундуков, ни других предметов повседневного быта здесь не присутствовало, из чего я сделал вывод, что это не простая палата для жилья, а скорее комната приватных встреч, подобная тем, что ранее так неосторожно демонстрировали мне стеклянные окна особняка.


Заметив на столике заинтересовавший меня одиноко лежащий предмет, я устремился к нему. И очень вовремя, потому что, как только в моих руках оказалась чёрная маска, я услышал звук открывающейся двери. Спрятаться здесь было негде, разве что притвориться частью пейзажа на стене. Спешно повязав маску, я развернулся лицом к двери, уверенный, что караульным всё-таки удалось найти меня, но каково было моё удивление, когда вместо них в комнату, тут же прикрыв дверь, вошла золотоволосая нимфа в испещрённой каменьями маске.


На краткий миг я нахмурился – мне показалось, будто когда-то, очень давно, я уже имел удовольствие любоваться лёгкостью и грацией этих движений, но направляясь прямиком ко мне, она беззастенчиво сбросила с себя хитон, представ передо мной полностью обнажённой, и я был очарован безупречностью её форм. Соблазнительница вплотную подошла ко мне, окутывая ароматом женского тела. Ни слова не говоря, даже не взглянув мне в глаза, она развязала мой плащ, который упал к нашим ногам, и поспешно принялась за мою рубаху.


Спорить не буду, я возжелал её, как только завидел. Но нынешнее положение вещей меня определённо не устраивало - устойчивое ощущение её личной отрешённости придавало неприятный привкус всему происходящему. Я перехватил тонкие запястья, ожидая, что она удостоит меня взгляда, однако безупречная красавица проявила изрядную настойчивость – прижавшись ко мне обнажённым телом, её губы нашли мои.


Хвалёная выдержка и здравый смысл холодного эльфа под чарами златокудрой соблазнительницы полетели к чертям …


_______________


*Im mellon. – Я друг.


*Im al car le ulug. - Я не сделаю тебе зла.


*Tog hain od amin! – Уведи их от меня.


*Gwanna! Nor! – Уходи! Беги!


ГЛАВА 22 (КИЛХУРН)


Жизнь – равнодушный наблюдатель. Она не умеет сострадать и сочувствовать, не дарует милость и прощение, не знает справедливости. Не стоит винить её в череде неудач и поражений хотя бы потому, что все они – последствие решения, избранного когда-то человеком, пусть даже и из благих побуждений.


И так уж устроены миры, что зачастую, человек стоит перед выбором, на чашах весов которого в противовес друг другу две важные составляющие - благородство и благополучие. Какие созвучные, но такие разные понятия! … Как сильно они влияют на телесное и духовное благо несчастного, вынужденного осознанно либо нет, но принять, пожалуй, … судьбоносное решение, определяющее ЧТО он есть на самом деле.


Если бы благородный Кезон, что столь решительно всего несколько дней назад настаивал на поисках пропавшего декуриона, пребывающий ныне в маленькой харчевне Лондиниума в ожидании вестей от госпожи Иллиам, имел возможность лицезреть события, развернувшиеся в Килхурне после их отъезда, непременно он горько сожалел бы о своем выборе. Предчувствия белокурой эльфийки оправдались, а робкая надежда на спокойную старость суетливого распорядителя замка Тасгайла, бездыханное тело которого ныне в прямом смысле служило опорой под пятой темного эльфа Кирвонта Доум–Зартрисс, оборвалась вместе с его последним вздохом.


Новая беда обрушилась под покровом ночи на изувеченный Килхурн, ещё не зализавший ран в битве с саксами. Неизвестное племя дикарей бесшумно проникло в замок сквозь огромную брешь во внешней стене, оставшуюся от взрыва саксонского пороха. Стрелами были убиты четыре воина из турмы Лайнеф, охранявшие самое ценное сокровище, что ещё оставалось в замке – человеческие жизни. Следом за ними погибли те, кто после очередного дня погребальных костров, смог проснуться и поднять оружие. Их смерть была скорой, а затем … Затем живые завидовали мёртвым.


Вопли ужаса и жалобные рыдания разнеслись по округе, и ничто живое, цепенея от страха, не могло остаться равнодушным к ним. Ночном лес притих. Лишь встревоженные волчицы прятали неразумное потомство по норам, а волки взвыли песнь скорби, единодушно соглашаясь, что нет более лютого хищника, чем самая ненасытная в своей алчности тварь – человек. Подобно шакалам, раздирающим израненного, но непобеждённого в поединке зверя, дикари терзали несчастных бриттов. Отчаявшиеся матери, осознавая страшную участь своих чад, со слезами на глазах протягивали руки к спасительной смерти, торопясь вонзить нож в сердца своих детей. Немощные старики в последней молитве взывали к богам в тщетной надежде остановить творившееся вокруг безумие и покарать неверных, пока топоры убийц навсегда не прерывали их молитвы. В отравленном трупным ядом воздухе засмердело свежей кровью, и ни одна птица не отважилась бы приблизиться к проклятому месту.


А в зале, в кресле Мортона, давно почившего хозяина замка, в кресле, которое сейчас должно было бы принадлежать каледонскому вождю Мактавешу, но по странной прихоти судьбы досталось Лайнеф Лартэ-Зартрисс, вальяжно восседал одноглазый тип и презрительно наблюдал за сценой избиения слепой старухи нанятыми им ублюдками, гордо именовавшими себя воинами.


Нет, в Кирвонте не было ни капли жалости к несчастной женщине, страдания которой он с лёгкостью мог бы прекратить. Неподдельную брезгливость испытывал темный к грязному миру земного тлена. Несомненно, ужасной несправедливостью было пребывание его, бессмертного, среди сих жалких людишек, жизни которых не стоят и толики его участия. Зачем, если сами боги не даровали им вечности, считая неудачным экспериментом? Смерть приберет ничтожных к рукам, будь то размалёванных дикарей, и эту голосящую старуху. Время сотрет даже слабые отголоски воспоминаний о них. Так стоит ли удручать себя вниманием, раз рано или поздно примитивная раса обречена на вымирание?


Одноглазый поднялся, перешагнул через тело мертвого Тасгайла и неспешно направился к лестнице, ведущий на верхние этажи замка, надеясь осмотром новых владений хоть немного развеять гнетущее ожидание. Мрачное настроение эльфа, которого не смог развеять и благополучный захват Килхурна, усугубилось ещё и тем, что единственный собеседник, достойный внимания тёмного, навязчивый Голос, от которого он так хотел избавиться, вдруг, совершенно неожиданным образом перестал с ним дискутировать и спорить. Более того, он вообще пропал! Это было так необычно, так неестественно. Кирвонт и предположить не мог, что подобное может произойти. Но вот уже несколько дней, как он был полностью предоставлен только себе, и это обстоятельство не очень-то его радовало.


По договорённости, дикарям был отдан на разграбление весь первый этаж главного строения, дворовые постройки, скот и смертные, которыми оные могли распорядиться по своему усмотрению. Вождь наёмников, с коим одноглазый вёл переговоры, безмерно обрадовался такой плате и с радостью согласился участвовать в захвате.


Философа же как таковой сам замок со всем его скарбом не интересовал и вовсе. О, нет! Он не собирался довольствоваться ничтожными подачками судьбы. Его цель намного, намного заманчивей … В Килхурн Кирвонт Доум–Зартрисс вторгся, чтобы встретиться с самым совершенным представителем всех темных рас – демэльфом.


О! … С тех пор, как не без помощи Голоса Кирвонт понял, кого спас в лесу, впервые за долгое время в нём проснулся неподдельный азарт охотника. Да настолько, что он не погнушался даже встречей с грязными дикарями и самолично наблюдал захват замка - любой зверь рано или поздно возвращается в свою берлогу, а значит демэльф непременно вернётся в Килхурн.


Имея от рождения пытливый ум, в самых запретных сказаниях темных, которые по ночам изучал философ ещё будучи юнцом, скупо повествовалось о необычной расе демэльфов, порождённой в союзе эльфов и демонов. На память Кирвонт никогда не жаловался, поэтому, когда Голос возопил, что демон, не погибший от эльфийского клинка, не может являться демоном, одноглазому не составило труда воскресить свои познания и сопоставить с раненным воином в лесу. Ответ, каким бы он не казался неправдоподобным, напрашивался сам собой.


Немногочисленные демэльфы населяли Темный мир ещё до великой войны. Они были физически сильнее эльфов и хладнокровнее демонов, обладали невероятной привлекательностью и рассудительностью, доминируя над обеими расами. За ними пророчили будущее Темного мира. Но как только между эльфами и демонами в одночасье вспыхнула ненавистная вражда, демэльфы были полностью истреблены своими же прародителями, став первой жертвой векового противостояния. Как гласили легенды, гордые короли эльфов повелели писарям переписать историю расы, навсегда вычеркнув из неё период мирного сосуществования с демонами, и наказали высшему совету могущественных чародеев посредством всесильной магии наложить неподвластное времени заклятие на женщин рода своего, чтобы ни одна из них не могла более породить на свет демэльфа, порочащего чистоту эльфийской расы кровосмешением с демоном.


Кирвонт Доум–Зартрисс, будучи свидетелем поединка Фиена Мактавеша и Квинта, был не так глуп, чтобы отрицать очевидное: спасенный им демэльф, как две капли воды походил на своего родителя. Анализируя события, одноглазому не составило также труда сообразить, кто является матерью существа, да и иных кандидатур на эту роль не было. Лайнеф Лартэ-Зартрисс! Праведная, безупречная принцесса-воительница Лайнеф, о которой слагали легенды и воспевали в песнях эльфы, оказалась обычной шлюхой, подстилкой демона, рождением преступной твари навсегда запятнав репутацию рода Зартриссов. Единственный вопрос, на который философ не находил логичного объяснения, как случилось, что не обладающая никакими магическими способностями сука королевских кровей умудрилась обойти нерушимое заклятие великих колдунов, выносила и благополучно разрешилась демэльфом.



Любой иной поставил бы жирный крест на честолюбивых планах, связанных с королевской особой, считая долгом предать казни как наследницу, так и её выродка. Любой, но только не прагматичный Кирвонт Доум–Зартрисс, в руках которого оказался столь надёжный рычаг давления на Лайнеф Лартэ-Зартрисс. Ему и делать то ничего не придётся: демэльф сам приведет Кирвонту собственную мать, останется только побеседовать с ней наедине, и высокородная сука, желая сохранить свою тайну, с лихвой компенсирует всё, что ему задолжала:


- В знании сила, а эмоции – главный враг. Стоит поддаться горячности, и тут же совершишь роковую ошибку, ведущую к краху. Разумный же непременно отыщет выгоду и вознесется к желаемым высотам.


Кирвонт прислушался, надеясь, что Голос отзовется на его реплику, но только собственные шаги одиноким эхом отражались от стен верхнего этажа и терялись где-то в высоких потолочных сводах здания. Сюда не долетали даже вопли довольных лёгкой победой дикарей.


Чтобы убить время одноглазый открывал двери покоев, некоторые из которых ещё хранили запах своих жильцов, равнодушно взирал на скудную обстановку, изредка его взгляд задерживался на какой-либо несущественной детали: простеньком букете полевых цветов, свидетельствующем, что эта комната была опочивальней молодой девицы; соломенной кукле, совсем недавно принадлежавшей теперь уже мертвому ребенку… Скучающе зевая, философ переходил к следующей двери. Левое крыло определённо принадлежало свободным слугам, рабов в основном здании селить не принято, и они ютились в глиняных хижинах.


Правое крыло было и попросторнее, и в лучшем состоянии, но здесь явно не теплилась жизнь. Только две комнаты привлекли внимание одноглазого. В одной из них он обнаружил богатые убранства, казавшиеся столь неуместными на общем фоне упадка крепости. Внимательно осмотрев эти покои, Кирвонт обнаружил хорошо знакомый предмет – свою стрелу, что сомнительным подарком отправил воительнице. Философ подхватил её и расплылся в кривой усмешке, ощущая неровную ауру Лайнеф:


- Ты недооцениваешь моего подарка, принцесса? Как жаль! Когда-нибудь я поведаю тебе о его ценности, и ты станешь безмерно им дорожить, - промолвил философ, касаясь пальцем острия наконечника стрелы, убившей короля Валагунда. - Чувствую твоё волнение перед нашей встречей, Лайнеф. Мне это льстит. Я буду ждать тебя здесь, в твоём доме, Зартрисс. Нетрудно ждать, когда впереди целая вечность.


Одноглазый бережно положил стрелу на ложе эльфийки, довольно обозрел покои и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Полный самообладания он продолжил осмотр, не рассчитывая найти чего-либо более примечательного, пока …


Еле уловимый запах привлёк его внимание и повел к конкретной двери. Не замечая той поспешности, с которой он устремился к ней, философ ухватился за массивную ручку двери и хотел было толкнуть её, но, как случалось это ранее, не вовремя в его голове проснулся Голос:


- Стой! Тебе не нужно открывать эту дверь!


- Где ты был? – держась за ручку двери, проигнорировал настойчивые слова Кирвонт.


- У меня были дела.


- Раз ты – это я, любопытно, какие могут быть у меня дела, о которых я не знаю? – съязвил философ и распахнул дверь.


Представшие перед ним покои ничем примечательным не отличались от остальных. Такой же мёртвый камень, такое же безжизненное молчание, разве что меблировка, с коей обставлена комната, отличалась редкой изысканностью вкуса. Но запах! … Тонкий манящий аромат женщины их прошлого, исходящий от ночного платья, небрежно оставленного на ложе, всё ещё витал в покоях, настойчиво вгрызаясь в сознание, воскрешая чувственные, эротичные сцены, теша уязвлённое самолюбие философа: “Ты порадуешь своего братца сегодня, сестрёнка?”


Кирвонт пересёк комнату, схватил платье, приблизил к лицу и полной грудью вдохнул будоражащий запах. Громкий хохот философа разнёсся по покоям. Наконец-то судьба благоволит к нему …


*****


Ни Кирвонт Доум–Зартрисс, ни дикари, уводящие в рабство пленников, никто не заметил босоногого мальчонку, что сломя голову нёсся в лес. Худенькое тельце вздрагивало от сдерживаемых всхлипов, он кусал губы, чтобы не разреветься, но, полный решимости, парнишка устремился в Данноттар к той Госпоже с мечом, которая непременно спасёт его маму.


ГЛАВА 23 (ИЛЛИАМ)


- Госпожа! Наконец-то! А мы уже заждались, - обратилась ко мне павлинья маска голосом губернатора, как только я вошла в великолепный атриум дворца, ещё недавно принадлежащий Клавдию Константину, а ныне будущему королю Британии Константу. Несколько представителей рода человеческого, среди которых парочка выделялись привлекательным атлетическим сложением, плотной стеной окружили меня, преградив собой весь обзор. Говоря о телосложении, я нисколько не кривила душой. Что было, то было. Тот минимум одежды, вернее, почти полное её отсутствие, не оставлял простора для воображения, но не стоило удивляться, раз речь идёт о вакханалии, где неуместны скромность и ограничения …


Между тем Крофорд снял с моих плеч гиматий, по-хозяйски крутанул меня перед собравшимися, позволив масленым взорам оценить все выпуклости и выгнутости фигуры и заявил:


- Вот та, друзья мои, кто любезно согласилась скрасить холостяцкое одиночество и все последние дни занимает мои мысли. Госпожа Иллиам Доум-Зартрисс! Моя искусительница! Моя волчица!


Мне казалось, я буквально ощутила, как приветственные слова застряли у некоторых в глотке, какая-то патрицианка нервно хихикнула, кто-то крякнул и воцарилось неловкое молчание – все знали, что волчицами в империи называли самых дармовых шлюх из лупанария*. Их услугами пользовались солдаты и простолюдины. Вельможи же предпочитали обзаводиться образованными куртизанками, имеющими не последнее влияние на современную моду и искусство.


- Ну что ты, дорогой. В алчности своей пресловутые волчицы давно поставили на поток известное ремесло. Та вседозволенность, с которой они подчас продаются клиентам, не позволительна любой уважающей себя женщине. Припомни печальный конец императрицы Мессалины, сравнение с которой считается оскорбительным в Риме, – снисходительно похлопала я его по щеке. - Тебе бы стоило знать подобные вещи, коли решился устроить для всех нас подобное празднество. Надеюсь, ты не согнал со всего Альбиона на этот славный вечер бриттских волчиц?


Думаю, индюк не настолько туп и моя "пощёчина” достигла цели. По крайней мере, негромкие смешки и насмешливые ухмылки окружающих позволяли на это надеяться. Из рук полуобнаженного мужчины в маске вепря я приняла кубок с вином. Он одобрительно кивнул и интимным поглаживанием большого пальца моей ладони недвусмысленно дал понять, что рассчитывает сегодняшней ночью продолжить знакомство. Кто скрывается под маской, мне было неизвестно, поэтому, поблагодарив ни к чему не обязывающей улыбкой, сквозь толпу собравшихся я неспешно направилась в зал


Однако не прошла и пары шагов, как неизвестная особа в неопределенной маске то ли экзотической птицы, то ли животного, отделанной серо-рыжим опереньем, цепко ухватила меня под локоть. Живость её речи говорила об энергичном темпераменте, а последующие слова свидетельствовали о том, что сия бойкая особа взяла меня под опеку:


- Дорогая, с тех пор, как господин губернатор поведал, что ты из самого Рима, я загорелась желанием с тобой познакомиться. Отказывать себе я не привыкла, поэтому сегодня буду сопровождать тебя и со всеми познакомлю настолько близко, насколько захочешь, – глаза её загорелись лукавством. - Но взамен настаиваю, чтобы ты описала мне амфитеатр Флавиев. К сожалению, Рим в последнее время в Британии не пользуется популярностью, но я безвозвратно влюблена в вашу культуру и остаюсь верной поклонницей Италии.


Я предполагала ответить, однако разговорчивая патрицианка не закрывала рта, поэтому оставалось выбрать позицию молчаливого слушателя, время от времени лишь кивая, что меня вполне устраивало. Так, в сопровождении спутников мы шли к главному залу по живописному, освещенному многочисленными факелами атриуму, по обе стороны которого располагались проходы в уединённые палаты. Определённо, вакханалия была в самом разгаре, так как повсюду разносилась самая интимная какофония любовных страстей. Её звучания не могли приглушить ни пленительные голоса местных бардов, ни шумное журчание выстроившихся в ряд почти до самого притвора винных фонтанов, вдоль которых уединились со жрицами любви охмелевшие поклонники Бахуса**.



Атмосфера окружающего на удивление передавала пышные праздники, что устраивали римляне в марте в честь бога виноделия и его жены, богини Либеры, а приняли меня тут уж слишком с распростёртыми объятиями. Никакого снобизма, косых взглядов, осуждающего шепота за спиной, что само по себе обескураживало и более того, вызывало глухую тревогу, учитывая, что туманный Альбион по сути оказался без поддержки Рима. Возможно всё дело в том, что я удачно вписалась в тематику вечера и стала этакой привлекательной диковинкой. Мерзавец Крофорд даже наше знакомство обернул выгодой для себя. Двойная польза – дармовая шлюха в постель и развлечение бриттам на сегодня в моём лице. Я обернулась, взглядом выискивая павлинью маску, но губернатора нигде не было видно. Недооценила я твоего прагматизма, господин лютик.


- Скажи, Иллиам, неужели правда, что Гонорий запретил проводить на арене амфитеатра бои? Какая жалость! Вот где воистину можно насладиться образчиками мужской красоты и доблести. Ммм … Признаюсь, от фантазии чувствовать на себе всю тяжесть героя гладиатора, ощутить рельефность его напряжённых мускулов, когда он совокупляется со мной, у меня замирает сердце. Вот тут, – в подтверждении своих слов она остановилась, вынуждая и меня остановиться, приложила руку напротив моего сердца и посмотрела на меня из прорези маски серыми глазами. - Кстати, меня зовут Лукреция, но близкие друзья называют меня Луки.


Мгновение изящная рука, украшенная кольцами и браслетами, лежала неподвижно, но вот ладонь заскользила по моему хитону, очерчивая контуры груди, пальцы чуть сжали сосок. Приблизившись к моему лицу, приглушенным тоном Лукреция произнесла:


- Дорогая, у тебя красивая, чувствительная грудь. Зачем ты прячешь эту красоту? Ею нужно гордиться и демонстрировать мужчинам для желания, соперницам на зависть.


Я не оттолкнула её, когда накрашенные губы со вкусом молодого вина зазывным поцелуем приникли к моим. Я ответила, заинтригованная её игрой, когда под проворными пальчиками фибула упала на пол, и хитон заскользил по плечу, обнажая мою правую грудь. Скользящим поцелуем Лукреция ещё раз прошлась по моим губам и отошла назад, рассматривая меня, как придирчивый скульптор изваяние. То ли от её пристального взора, то ли от ночной прохлады, сосок затвердел. Похоже, именно этого момента и ждала плутовка, потому что, довольная своей шалостью, улыбнулась и подытожила:


- Вот так значительно лучше! - чем и получила одобрительные кивки и возгласы окружающих нас спутников. Мне оставалось лишь улыбаться и принимать комплименты в адрес моего бюста.


Она была определённо забавна, эта взбалмошная смертная с миниатюрной фигурой, с крашеными в ярко рыжий цвет волосами и в нелепой маске, но такой живой, заразительной энергетикой, что, несомненно, люди к ней тянулись. Забавна и не глупа. С такой, даже эльфийское ухо нужно держать востро. Интересно, кому же она служит и чем в действительности я заинтересовала её господина?


- Лукреция, - не считая нужным что-либо менять во внешнем виде после вмешательства оной, я отпила из кубка и продолжила наше движение. - Мне всё не даёт покоя твоя маска. Никак не возьму в толк, чей облик она демонстрирует?


- О, да! Этот вопрос будоражит сегодня многие умы местных модниц, – рассмеялась она. - Но неужели ты так и не догадалась?


- Поверь, нет, - сконфуженно призналась я.


Прикосновением к руке она вновь остановила нашу процессию, со всей серьёзностью посмотрела мне в глаза, тонким пальцем обвела окружность моей груди, ладонью потерла сосок и, поставив поцелуем печать молчания на мои уста, шепнула несколько слов, от которых мы зашлись хохотом. Да, всё гениальное просто – покоя лондиниумским патрицианкам не давал образ лисицы в процессе линьки, которую так вызывающе демонстрировала маска Лукреции.


О, Луки! Тебя погубила страсть к эффектам. Лисица, под какой бы маской не пряталась, всё равно остаётся лисицей. Ты выдала себя с головой, хитрая Лукреция.


*****


Парадный зал королевского дворца отличался от римского стиля хмурой торжественностью, преимущественным сочетанием темных тонов, и представлял собой просторное вытянутое помещение с монументальными колоннами, переходящими в аркады, а затем в крестообразные своды высоких потолков. На хорах расположились певчие барды и аккомпанирующие им музыканты. Именно их хвалебные оды богам и баллады влюблённым были слышны даже в атриуме благодаря тщательно продуманной акустике зодчих.


И как же не вязалось с холодной строгостью этого строения то действие, что развернулось на моих глазах. В середине зала располагался большой круглый помост, от которого на удивление симметричными рядами были выстроены невысокие каменные ложа. Такое расположение декораций напоминало солнце, где помост олицетворял солнечный диск, а ложа, на которых на всеобщее обозрение совокуплялись не всегда разнополые любовники – исходящие от него лучи.


В центре диска на возвышении была установлена обвитая виноградными гроздями фаллическая статуя. Вокруг неё стояли двенадцать обнажённых девушек. Их лица не накрашены и не скрыты масками, волосы расплетены и свободными волнами ниспадали ниц, руки цепями прикованы над головами. Вдоль них, в золочёных масках двенадцать молодых мужчин атлетического телосложения с возбужденными членами довольно внушительных размеров под ритмичную музыку отплясывали эротичный танец, имитируя движения, совершаемые при соитии.


- Кто эти женщины, и почему они прикованы? – обернулась я к Лукреции. Та уже возлежала на скамье с разведёнными ногами и наслаждалась откровенными ласками неизвестного любовника. Неохотно оторвавшись от него, она едва взглянула на помост и, как нерадивому ученику, принялась разъяснять:


- Это девственницы, специально привезённые для будущего короля. По обычаю, если за эту ночь он всех их покроет и с каждой достигнет удовлетворения, проживёт долгую, счастливую жизнь. Правление его принесет пользу Британии, он прославится великим королем и умрет в старости и почестях. Они же будут принесены в жертву во славу Константа.


- Принесены в жертву?


- Да. После ритуала их лишат жизни, чтобы с семенем короля они забрали в мир иной всю его хворь и болезни, которые могли бы прервать жизнь правителя Британии. На самом деле всё намного прагматичней - их убьют, чтобы не наплодили бастардов, - как само собой разумеющееся произнесла Лукреция и вернулась к спутнику, уже что-то нашёптывающему приятельнице на ухо.


- Дикость какая-то, - пробормотала я, пряча брезгливость к варварскому обычаю в кубке с вином.


Однако экстравагантная приятельница услышала меня. Негромко рассмеявшись, она подытожила:


- Дорогая, оно не стоит твоего внимания. Иди лучше к нам. Тристан сгорает от желания заняться любовью втроем, как те виртуозы.


Лукреция кивнула в определённом направлении, и я стала высматривать, что же привлекло внимание Тристана. Ближайшее к помосту свободное пространство было отведено под эротичные представления. Обнажённые акробаты с набеленными лицами представляли театральные сцены соития друг с другом в самых замысловатых позах. Восторженная публика собралась вокруг них. Возбуждённые парочки горящими взорами неотрывно следили за актерами, а самые отчаянные устремились повторить мастерство “чудо-акробатики”. Шум не на шутку заведённых зрителей стоял такой, что, находясь в отдалении от развернувшегося зрелища, я с трудом различала слова Лукреции.


Наконец, среди разнообразия сцен я остановилась на той, что заинтересовала спутника Луки. На одной из площадок стоял великолепно сложенный актер. Смуглое тело его было смазано маслами, а от напряжения рельефные мышцы перекатывались под атласной кожей. На вытянутых руках он удерживал изогнутое тетивой пластичное тело свою напарницу. Ноги девушки покоились на его плечах, её лоно было предоставлено губам напарника, а закрытые глаза и распахнутый рот свидетельствовали о высшей степени удовольствия. Голову же акробатки удерживали руки третьей участницы этой сцены, стоящей перед актёром на коленях, лица которой рассмотреть было невозможно, так как рот её активно трудился над членом силача.


- Ну же … - нетерпеливо зазывала меня Лукреция, хохоча и срывая набедренную повязку с Тристана, тем демонстрируя его нетерпение. - Поторопись, Иллиам. Иначе всё достанется только мне.


Она опустилась перед ним на колени и, по образу акробатки, увлечённо принялась ублажать спутника. Он протянул ко мне руку, приглашая разделить их страстную трапезу, но вскоре его веки сомкнулись, пальцы вцепились в рыжие волосы, он задрал голову кверху, и к общей массе хаотичных стонов присоединился ещё один мужской голос.


Я заворожённо наблюдала за умелыми действиями Лукреции, потягивая вино и ощущая ответное возбуждение, ведь ничто живое не чуждо и тёмным, и уже усомнилась в собственной интуиции, удивляясь, как могла принять охочую до развлечений блудницу за намеренно кем-то подосланного соглядатая, когда чьи-то пальцы неприятным ознобом пробежались по моей обнаженной спине, а завуалированный хрипотцой металлический голос отрезвил меня:


- Ты осталась в одиночестве, госпожа? В таком случае соблаговоли проследовать за мной, думаю, нам есть, о чём побеседовать.


Я обернулась, краем глаза подметив, как напряглась спина Лукреции, и лицом к лицу столкнулась с тем самым вепрем, бокал вина которого до сих пор держала в руке. На этот раз проницательный взгляд сквозил холодным расчетом, а в голосе звучали властные нотки.


- Меня не тяготит одиночество, – расплылась я в сияющей улыбке. - Надо полагать, передо мной тот самый вождь кельтов Вортигерн, что опекает Константа. А Лукреция, насколько могу судить, приставлена ко мне, как соглядатая.


- Ну отчего же соглядатая? Просто приглядывала, чтобы с римской поданной не приключилось никакой неприятности, - примирительно ответил он. - Предлагаю перейти в более спокойное место.


Вортигерн развернулся и, уверенный, что я последую за ним, направился через пресыщенный откровенными сценами на любой, даже самый извращённый вкус, огромный зал в ту сторону, где на возвышении одиноко громоздился всеми позабытый символ власти - трон будущего монарха бриттов.


Ну что же, … какое бы дело ни было у этого господина ко мне, я сама искала с ним встречи, поэтому стоит поторопиться, чтобы не потерять из виду его среди остальных. Наполнив кубок новой порцией вина у рабыни, я направилась вслед за Вортигерном, лавируя между совокупляющимися голыми телами, в беспорядке разбросанными на мозаичном полу одеждами, яствами; обходя кровавые лужи вина, расплескавшиеся из тут же разбитых кувшинов; ускользая от жадных до похоти рук, норовивших сорвать с меня одеяние либо ухватить за лодыжку; игнорируя зазывные улыбки лесбиянок и с гордостью демонстрировавших свою мужскую силу самцов. Избегая столкновений с группами пьяных насильников, причастность к вельможному роду которых выдавали разве что дорогие маски. Казалось бы, всего лишь крохотный лоскут, призванный сохранить в тайне имя знатного господина, но какой по истине опасной и противоречивой силой он обладает, в полной мере обнажающая истинный облик владельца.


Урезонивая особо настырных посредством нехитрых приёмов, я догадалась, что прохожу своеобразную проверку на стойкость, устроенную мне Вортигерном, прекрасно сознающим, что пройти нетронутой через эту разнузданную, развращённую хмелем и отсутствием каких-либо сдерживающих барьеров, возбуждённую в собственной похоти массу бесконтрольных желаний, не простая задача для женщины. Оставалось только гадать, для чего ему это понадобилось.


Наконец, благополучно добравшись до противоположной стороны зала, я оправила пару помятых складок на своём одеянии и, лучезарно улыбаясь невозмутимо наблюдавшему за мной Вортигерну, подошла к нему, пригубив из кубка:


- Вино сегодня отменное, - расплылась я в льстивом комплименте для того, чтобы завести разговор.


Прежде чем ответить, Вортигерн посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом:


- Всю жизнь восхищаюсь, сколь легко и естественно ложь слетает с женских уст, будто ещё в утробе матери вас, баб, учат её азам. Вино-дрянь.


Он забрал у меня кубок и выплеснул содержимое на мраморный пол, а я, понимая, что попала впросак, опустила глаза:


- Не смущайся, госпожа, ложь тебе к лицу. Но мне лгать не стоит, - маска скрывала лицо Вортигерна, но в кривой усмешке предостережения было больше, чем, если бы он обнажил лицо. Не иначе, как уверенный в своём всевластии вельможа.


- Угроза? – теперь уже я прощупывала его на прочность.


- Отчего же? Добрый совет, - не поддался он на провокацию.


Мы застыли, изучая друг друга, будто две субстанции, осознающие взаимную выгоду от обоюдного союза. Я молчала, предоставив ему право озвучить вслух то, что каждый прекрасно понимал, и, наконец, он решился:


- Думаю, мы поладим и сможем быть друг другу полезны.


Вот и отлично! Теперь можно перейти к частностям:


- Судя по проявленному ко мне интересу, губернатор поведал тебе о цели моего приезда в Лондиниум, господин?


- Не только о цели приезда, – Вортигерн вплотную приблизился ко мне, а его рука легла на мой затылок, холодные губы скользящим движением приблизились к уху. - Он также поведал, насколько ты хороша в постели.


Я чуть не застонала от разочарования:


- Как банально … Вождь, я рассчитывала на нечто более … интригующее, - ощущая привычный приступ брезгливости, я едва сдерживала раздражение.


- Какое завышенное самомнение, - скрипуче засмеялся он, холодная ладонь прошлась от затылка по моей спине, забралась под подол и сжала ягодицу. - Запомни, римлянка, я не сплю с деловыми партнёрами, а именно партнёрство хочу тебе предложить. Но сейчас на нас смотрят, поэтому ты подыграешь мне.


Ледяные губы чёрствым, безжизненным поцелуем прижались к моим, я же обняла Вортигерна, молясь богам о терпении. Не испытывая ни толики желания друг к другу, мы застыли, демонстрируя вполне сносную для свидетелей, но плачевную для себя самих пародию на вспыхнувшую страсть, после чего вельможа, собственническим жестом обняв меня, направился к гобеленам, пояснив:

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник