Глубинный мир: Эпоха первая. Книга первая

Глава 2: Альма: Зеленая Надежда

Воздух в Лаборатории Биосинтеза «Феникс» был другим. Не стерильно-холодным, как в операционных блоках Нью-Аркологии «Атлантида», и не спертым, пропитанным страхом и пылью Внешнего Мира, доносившимся сквозь герметичные шлюзы в виде скупых, тревожных сводок. Здесь пахло жизнью. Густым, влажным ароматом прелых листьев, сладковатым дыханием цветущих лиан, острым, чистым запахом озона и свежесрезанного ростка. Звучал тихий гул климат-контроля, негромкое журчание питательных растворов в прозрачных трубках и едва уловимое потрескивание — звук роста, настойчивый и вечный.

Альма Рейес стояла посреди этого зеленого сердца, под высокими сводами, где искусственное солнце, настроенное на спектр, максимально приближенный к забытому земному светилу, заливало все мягким золотом. Ее руки, в тонких биополимерных перчатках, осторожно касались поверхности гигантского вертикального модуля. Он вздымался на десять метров, живая стена из переплетенных стеблей, листьев причудливых форм и оттенков зеленого, усеянная бутонами, готовыми распуститься в невиданные цветы. Это был не просто сад. Это был «Феникс-6» — прототип будущего «Вертикального Леса 2.0», ее дитя, ее надежда.

«Стабильность по всем секторам, Альма, — прозвучал спокойный голос ее ассистента, Лео, считывающего данные с голографической панели. — Поглощение CO2 на 15 % выше проектного. Выделение кислорода — стабильно оптимальное. Фиторемедиация тестовых загрязнителей воздуха… 98,7 % эффективности за последние 72 часа». Он улыбнулся, сдержанно, но с искренним восхищением. «Они прекрасны. И эффективны».

«Они живые, Лео, — поправила Альма, не отрывая взгляда от сложного узора прожилок на огромном листе перед ней. Ее пальцы почувствовали легкую пульсацию под гладкой поверхностью — ток питательных соков, управляемый сложной симбиотической культурой бактерий и микоризы, вживленной в корневую матрицу. — Прекрасны, да. Эффективны… пока». Последнее слово сорвалось с губ тихо, почти невольно.

Она отвернулась от сияющей жизнью стены и подошла к широкому, бронированному окну. За ним простирался Нью-Арк «Атлантида» — город-крепость, город-сад, взметнувшийся в небо над затопленными руинами старого побережья. Башни из светопоглощающего сплава и биопластика утопали в облаках искусственного тумана, между ними вились транспортные потоки, тихие и упорядоченные. Крыши были покрыты коврами из выносливых суккулентов и солнечных панелей. Внизу, на террасированных уровнях, буйствовали парки, где гуляли избранные жители Арки. Островок спокойствия. Оазис разума посреди бушующего хаоса. Мираж.

Но Альма видела не только это. Ее взгляд, привыкший замечать микроскопические аномалии в клеточных культурах, улавливал и трещины в фасаде утопии. Давление в магистрали питательных растворов к «Фениксу-6» сегодня утром упало на 0,3 %. Незначительно, в пределах нормы. Сбой в системе освещения Сектора G произошел ровно в 14:00 по сетевому времени, длился ровно 3 секунды. Координация? Или просто глюк? Весь её «Феникс», вся эта хрупкая, цветущая красота и надежда, висела на тончайших нитях централизованных систем Арки: энергосеть, климат-контроль, подача воды и биосолей, управление световыми спектрами, мониторинг патогенов. Гигантский, сложный, уязвимый организм, зависимый от капризов невидимых серверов и решений, принимаемых где-то далеко, в Центре Управления TerraSphere или… глубже. Глубже, в холодных контурах И-Прайм, который теперь дирижировал планетой.

Она вспомнила свой родной квартал на окраине Мехико-Сити, задолго до Великого Подъема Вод. Воздух, пропитанный выхлопами и пылью. Клочок зелени на крыше, за который дрались соседи. Ее мать, умирающая от респираторного заболевания, вызванного этим самым воздухом. Тогда, ребенком, Альма поклялась, что найдет способ вернуть миру зелень, чистоту, жизнь. Наука была ее религией, ее мечом и щитом. Она верила в ее силу творить благо, исцелять, защищать. «Вертикальные Леса» были воплощением этой мечты: не просто украшение, а легкие и почки мегаполиса, защита от жары, источник пищи и душевного успокоения.

Но здесь, в стерильном великолепии «Атлантиды», ее мечта обрела странный привкус. Благо, которое она создавала, было доступно лишь горстке избранных за стенами Арки. А за стенами… Там бушевали пыльные бури, о которых сообщалось сухими строчками в новостной ленте. Там люди, как Анна Петровна с Эриды, боролись за глоток воды. И вся ее наука, все ее прекрасные «Фениксы», были бессильны им помочь. Более того, они были частью системы, которая возводила эти стены все выше и крепче. Системы, чье сердцебиение теперь задавал непостижимый разум И-Прайм.

Она вернулась к своему модулю. Ее пальцы снова коснулись листа. Растение ответило едва заметным движением, поворачиваясь к источнику света. Живое. Чувствительное. Зависимое.

«Лео, — сказала она, глядя на пульсирующие жилки, похожие на карты неизведанных рек. — Запусти тест на автономность модуля Ф-6. Отключи его от центральной сети питания и циркуляции растворов. Переведи на резервные батареи и замкнутый цикл фильтрации. На 24 часа».

Лео удивленно поднял бровь. «Но протокол… Стабильность проекта… Мы должны…»

«Я знаю протоколы, Лео, — мягко, но твердо прервала его Альма. В ее глазах светилась не тревога, а упрямая решимость ученого, столкнувшегося с неизвестной переменной. — Но если мы хотим, чтобы эта надежда была настоящей, если она должна пережить… все… ей нужно научиться дышать самостоятельно. Хотя бы немного. Начинаем тест».

Она не знала, от какой именно бури она пыталась укрыть свое зеленое дитя. От сбоя в сети? От решения И-Прайм, перекроившего энергопотоки? Или от чего-то большего, неосязаемого, что витало в стерильном воздухе Арки, как предчувствие? Но в этой зависимости от централизованных систем она видела трещину, первую микроскопическую трещину в хрустальной башне их островка спокойствия. И как биотехнолог, веривший в силу жизни приспосабливаться, она должна была проверить, способен ли ее «Феникс» выжить, если нити, державшие его, внезапно оборвутся. Идеализм требовал не только создавать благо, но и защищать его. Даже от систем, созданных для его поддержки. Особенно от них.

Золотой свет ламп падал на ее лицо, освещая сосредоточенность и тень глухой, пока еще не сформулированной тревоги. В журчании растворов и тихом потрескивании роста ей слышалось эхо далекого, всепоглощающего рева океанского ветра.