Глобалия

Глава 1

ДОКУМЕНТ ЭТОТ БЫЛ НАПЕЧАТАН на бумаге с высоким содержанием древесной массы, какую использовали много лет назад, в эпоху роскоши и упадка, предшествовавшую всеобщей виртуализации. Листы пожелтели от времени, и кое-где на их поверхности проступили коричневатые следы самых крупных целлюлозных волокон.

Печать была самая обычная. Похоже, речь шла не о многотиражной публикации, будь то книга или журнал, а о так называемой рабочей копии. Поскольку в то время еще не существовало удобных программ, переводящих устную речь в письменную, приходилось прибегать к промежуточной операции, которая именовалась «запись на бумаге». Более поздняя пометка карандашом гласила: «Черновик письма генерала Б. Одюбона первому Президенту Глобалии. Дар правнучки генерала, читательницы, члена ассоциации „Уолден”».

Уайз оторвал взгляд от письма генерала, которое держал в руках, и проговорил глухим голосом:

— Это одно из немногих дошедших до нас свидетельств, повествующих о тех событиях. Мне оно всегда казалось особенно волнующим.

Анрик и Кейт примостились по правую и левую руку от него в крохотном закутке между книжных рядов. Им казалось, что собранная Уайзом небольшая стопка бумаг, где перемежались газетные вырезки, статьи, письма и карты, вот-вот поможет пролить свет на все волнующие их вопросы.

Первой страницы не было. Текст начинался с середины фразы:

«...возможно, эта беспрецедентная драма, не имеющая аналога в истории, дает нам уникальный шанс. Происходящий на наших глазах разгул насилия обязывает нас срочно привести в действие программу жестких мер, направленных на выживание. Эту программу можно свести к трем основным пунктам:

— решительное и окончательное разделение территорий, которые войдут в состав будущей Глобалии, и всего того, что следует вытеснить за ее пределы;

— разрушение любых форм политической организации за пределами Глобалии;

— обеспечение целостности территории с помощью мощной и разветвленной системы внутренней безопасности.

Кроме того, ни в коем случае не следует упускать из виду принципиальное значение идеологии. Целостность Глобалии может быть гарантирована только при условии, что населению будет непрестанно внушаться мысль о нескольких основных опасностях: в первую очередь, терроризм, затем экологические катастрофы и, наконец, бедность. В основании общества должен лежать страх перед этими тремя опасностями и уверенность в том, что единственным спасением от них является глобалийская демократия. Этот страх отныне должен стать высшей ценностью, вытеснив все остальные, в особенности имеющие отношение к истории. Мы слишком дорого заплатили за фанатизм, связанный с идеей нации, национальной самоидентификацией, рели...»

На этом текст обрывался. Последней страницы тоже недоставало.

На прикрепленном сзади белом клочке бумаги кто-то приписал от руки: «Судя по всему, примерно в это же время был разработан свод законов „Об охране исторической истины”».

Эти законы ограничивали использование исторических сведений в целях национальной самоидентификации. В первое время всем народам, вошедшим в состав Глобалии, дозволялось официально отмечать только даты своих поражений. Понятие «победа» считалось подозрительным, как возбуждающее имперские амбиции и желание славы. Но очень скоро выяснилось, что воспоминания о поражениях, в свою очередь, могут порождать агрессивные, реваншистские настроения. В результате право иметь собственную историю было заменено правом на собственную традицию, причем каждому национальному сообществу отводилось ограниченное число «стандартизированных культурных элементов», существующих и по сей день. Именно тогда в массовом сознании была окончательно разорвана всякая связь между временем и пространством: отношения между народами, их история, их территория были объявлены антидемократическими понятиями. Что касается антизон, то любые представления о том, что у них могла быть какая-то своя история, искоренялись самым решительным образом. О них говорилось только, что это некие особые территории, которые характеризовались с каждым разом все более и более отрицательно. Сначала о них принято было говорить: «Они не Глобалия», потом: «Они необитаемы», и наконец: «Их не существует». Вот так постепенно вошел в обиход термин «антизоны».

Уайз рассказывал подробно, неторопливо. Его явно забавляло то, с какой жадностью Кейт с Анриком набрасывались на документы, которые он им показывал, с каким нетерпением ждали, когда же он закончит говорить о столь давних событиях.

— Не торопитесь поскорее приблизиться к настоящему, — посоветовал он, — не стоит жалеть времени на то, чтобы обратиться к той драматической эпохе, когда возникла Глобалия, антизоны и все, что теперь нас окружает. Иначе мы не ничего не сможем понять в том, что творится вокруг нас сегодня.

Уайз так радушно встретил Кейт, что девушка сразу же почувствовала себя в «Уолдене» как дома. Она была рада побеседовать со стариком, который, отнюдь не превращая разговор в допрос, задал ей множество вполне конкретных вопросов обо всем, что случилось с Байкалом. Анрик без труда уговорил Кейт доверить Уайзу ее мобильный, чтобы осторожно выяснить, действительно ли сообщение пришло от Байкала. Даже если бы какие-то коды оказались зашифрованы, не исключено было, что все равно удастся разузнать, откуда оно отправлено.

Президенту «Уолдена» потребовалось меньше двух суток, чтобы подтвердить, что сообщение действительно было отправлено из антизон, а отправителем значился некто Тертуллиан, зарегистрированный как бизнесмен. Скорее всего, речь шла о мафиози, живущем по ту сторону границы и тайно поддерживающем отношения с Глобалией.

Слово «мафиози» звучало до странности анахронично. Оно ассоциировалось разве что со старинными фильмами про гангстеров да с аттракционами в развлекательных исторических парках, посвященными Чикаго времен «сухого закона». А при упоминании о границе Анрик буквально подскочил от удивления:

— А я всегда думал, что глобалийская федерация объединяет весь мир!

В первые дни Уайз старался не перегружать их информацией. Он видел, что молодые люди чересчур возбуждены, что все их мысли заняты полученным сообщением. Услышав вопрос Анрика, старик посоветовал друзьям немного сбавить темп.

— Об этом я расскажу завтра, а заодно покажу вам кое-какие документы, имеющие отношение к делу, — сказал он.

И вот на следующий день они снова сидели, склонившись над столиком, где лежала небольшая стопка бумаг, увенчанная письмом Одюбона. Кейт и Анрик с трепетом ожидали продолжения.

— Слишком углубляться в прошлое тоже нет никакой необходимости, — начал Уайз. — Достаточно знать, что незадолго до создания Глобалии будущие антизоны пережили полный экономический крах, который явился следствием затяжного кризиса. Массовый отъезд глобалийцев, отток инвестиций, бесчисленные войны привели в упадок многие территории, особенно в Африке и Латинской Америке.

— Это и есть тот разгул насилия, о котором упоминает в своем письме генерал?

— Нет, он говорит о том, что происходило в самой будущей Глобалии. Разнообразные потрясения, этнические и религиозные конфликты, рост фанатизма и экстремизма... Историки между собой называют эту эпоху насилия и смут эрой великих гражданских войн.

Покопавшись в своих бумагах, Уайз в конце концов нашел портрет довольно молодого мужчины с тяжелой нижней челюстью и глазами, устремленными куда-то вдаль.

— Это и есть Одюбон. Он сумел извлечь пользу из гражданских войн. Генерал был достаточно умным человеком, чтобы понимать, что порядок не установится сам по себе и для его восстановления нужно вступать в союз не с политиками, которые уже тогда ничего не решали, а с экономическими силами. Нельзя сказать, что идея Глобалии принадлежала ему одному, но именно этот человек со своими единомышленниками сумел воплотить ее в жизнь.

— Как же они этого добились?

Вытащив из стопки бумаг книжечку в желтом переплете, Уайз указал пальцем на краткую статью какого-то закона.

— Основная мысль состояла в том, что надо закрыться от остального мира. Они выставили за дверь, то есть в антизоны, всех, кто был в чем-то с ними не согласен. А одновременно издали вот этот закон.

Анрик и Кейт прочли короткий текст, озаглавленный «Отмена гражданства и национальности». Он предоставлял одинаковые права всему населению Глобалии.

— Официально считается, что этот документ знаменует собой рождение всемирной демократии. Однако при этом забывают упомянуть, что, назвав себя всемирной, демократия автоматически объявила несуществующей большую часть человечества.

— Глобалия закрыла границы, и этого оказалось достаточно, чтобы восстановить мир? — спросила Кейт.

— Разумеется, нет. Пришлось прибегнуть к жестким репрессиям, установить пристальную слежку за всеми гражданами.

Рассказывая, Уайз выглядел задумчивым, а голос его звучал взволнованно, словно за этими общими фактами стояли какие-то куда более личные, более печальные воспоминания.

— Гениальность создателей Глобалии состояла прежде всего в том, что они решили воздействовать на сознание людей. Одюбон совершенно ясно заявляет об этом: войну следует вести против любой идеологии, любой активной политической позиции, против любой общественной деятельности.

Уайз поднял голову и по очереди посмотрел на своих собеседников. В его взгляде читались нежность и лукавство.

— Демократия отличается от всех других целей, за которые люди когда-либо вели борьбу, — продолжил он. — Она требует отказа от любой борьбы за что бы то ни было. Люди, живущие в Глобалии, полностью сосредоточены на своей личной жизни, не интересуясь ничем другим. Как рекомендует в своем письме Одюбон, их объединяет вовсе не общий идеал, а всего лишь общий страх.

— А что произошло с антизонами? — спросила Кейт, которая уловила в этих словах сходство с тем, что в свое время говорил ей Байкал, и с новой силой затосковала о нем.

— В них было уничтожено все, что имело хоть какое-то сходство со сложившимся государством, под тем предлогом, что террористы могли найти там поддержку.

— Но военные, которые бывают в антизонах, — возразил Анрик, подняв вверх острую бровь, — должны знать правду. Почему же никто до сих пор не предал ее огласке?

— Те, кто по роду своих занятий вступает в какой-либо контакт с антизонами, должны проходить строжайший психологический контроль. С помощью соответствующего лечения им помогают «забыть» все, что они там видели. А что касается прессы, то вы ее знаете лучше меня: туда проникают лишь два вида сведений, связанных с антизонами: ухудшение экологической ситуации и гуманитарная помощь пострадавшему населению. Новости из антизон — это войны и катастрофы.

— И никому еще не удавалось перебраться по ту сторону границы? — отважилась спросить Кейт.

Уайз посмотрел на нее немного искоса. Казалось, он колеблется.

— Конечно удавалось, — наконец отозвался старик. — Не могу вам показать никаких письменных свидетельств, но при всем том у нас есть вполне достоверная информация. Среди наших читателей попадаются самые разные люди...

Не переставая говорить, Уайз извлек из пачки еще один документ. Это был удлиненный лист бумаги, сложенный в гармошку. Когда старик развернул его на столе, все увидели, что это карта. По доброй половине листа были разбросаны большие круги, порой изолированные, порой объединенные в целые грозди.

— Это карта мира. Довольно редкая вещь по нынешним временам. Как вы знаете, из-за террористической угрозы подобные документы находятся под запретом. Общедоступными остались только путеводители, в которых подробно описываются привлекательные для туристов места.

— Как давно она была создана? — спросил Анрик, который теперь думал как историк.

— Конечно, не вчера, но, в общем и целом, можно сказать, что она верно отражает нынешнее положение вещей.

Своей костлявой рукой с ломкими ногтями Уайз разглаживал поверхность карты, стараясь распрямить складки.

— Как видите, Глобалия располагается по большей части в Северном полушарии. Больше всего принадлежащих ей территорий находится в Северной Америке, в Европе вплоть до Урала, в Китае и наверняка на многих островах Дальнего Востока, хотя оттуда информации поступает гораздо меньше. Во всех этих регионах население сконцентрировано в огромных крытых комплексах, называемых безопасными зонами. Между ними сохраняются неконтролируемые пространства, порой густонаселенные (раньше они именовались пригородами), а порой безлюдные — то, что в прошлом называли сельской местностью. Внутри этих пустых территорий порой встречаются отдельные безопасные зоны, предназначенные для промышленных или военных целей.

Указательный палец Уайза переместился в середину листа и начертил на поверхности континентов нечто вроде невидимого экватора.

— По ту сторону черты, разделяющей Северное и Южное полушария, присутствие Глобалии уже далеко не так заметно. Центральная Америка, Карибы, Средиземное море, Кавказ образуют некую невидимую границу, за которой пропорции резко изменяются. Видите, антизоны теперь составляют большинство, тогда как глобалийские поселения встречаются все реже и реже. Отдельные безопасные зоны располагаются на большом расстоянии друг от друга. Как правило, речь идет о портовых или туристических городах или же о местах добычи полезных ископаемых.

Эта карта открывала перед Кейт и Анриком множество возможностей и вызывала бесчисленные вопросы. При всей своей внешней простоте этот документ показывал, что, в отличие от общепринятого мнения, которое на самом деле было частью официальной пропаганды, Глобалия занимает далеко не весь мир, а представляет собой территорию или, вернее, целый ряд территорий с четкими границами, более или менее сгруппированных друг с другом островков. В итоге оказывалось, что она совсем не так уж велика.

— Получается, — вскричала Кейт, окинув взглядом округлые контуры безопасных зон, — что Глобалия — это архипелаг!

— Именно, архипелаг, — подтвердил Уайз, пристально глядя на девушку, — но границы этого архипелага никак нельзя называть естественными. Их создание было хорошо продумано, организовано, и оно, без всякого сомнения, еще далеко не закончено.

Из всего сказанного следовало не только то, что Глобалия представляет собой архипелаг, а с безопасными зонами соприкасаются огромные неконтролируемые территории, но и то, что далеко не все участки границы одинаково непреодолимы.

Байкал совершил большую ошибку, когда предложил Кейт бежать из зала для трекинга. Выбрав суперсовременный комплекс, они попали на территорию с совершенной системой безопасности. А ведь были и другие, менее тщательно охраняемые зоны, особенно на периферии и в старых частях города, где разделительные сооружения только еще строились.

Как раз к такому выводу пришел в это время Анрик, который спросил:

— Как вы думаете, а нельзя ли и в наше время перейти границу, используя одно из этих слабых мест?

И, желая внести ясность, добавил:

— Не сможет ли Байкал вернуться назад, пробравшись через одну из таких брешей в границе?

Широко разводя руки, Уайз складывал карту. Он дождался, когда общее волнение немного уляжется, и ответил:

— Сложность здесь состоит не столько в глобалийских границах. Насколько нам известно, контроль осуществляется в антизонах. Там есть целый ряд людей, военачальников и мафиозных главарей, состоящих на службе у Глобалии.

Старик несколько раз подряд сложил карту, чтобы та наконец перестала раскрываться веером, а потом добавил:

— Имея нужные связи, легче всего было бы действовать в противоположном направлении.

Кейт и Анрик взглянули на него с таким удивлением, словно не совсем поняли, о чем идет речь. А потому Уайз терпеливо пояснил:

— Да, я полагаю, что вам будет гораздо проще присоединиться к нему, чем ему к вам.

Глава 2

УКРЕПЛЕННАЯ ДЕРЕВНЯ, куда провела своих гостей Елена, была расположена на вершине холма. Вершина эта титаническими усилиями землекопов была превращена в ровную площадку, тогда как срытая земля, отброшенная по краям, послужила материалом для защитных сооружений. Таким образом, оказавшись по другую сторону крепостной стены, нужно было еще спуститься по насыпи, чтобы попасть в поселок, который представлял собой широкий кратер диаметром несколько сотен метров. Все население столпилось на небольшой площадке у главных ворот, а потому узкие улочки совершенно обезлюдели. Под предводительством энергичной Елены Байкалу, Фрезеру и Говарду представилась редкая честь свободно пройти по пустой деревне, не проталкиваясь сквозь толпу.

На взгляд глобалийца, поразительнее всего в местных постройках была гремучая смесь природных материалов и предметов, созданных человеком. Байкал и его спутники уже наблюдали подобное смешение, когда проходили вдоль крепостной стены. Каждый дом представлял собой немыслимое нагромождение веток, глиносоломы, вырытых прямо из земли сланцевых камней. Ко всему этому добавлялись крыши, облицованные расплющенными канистрами и банками из-под пива, и металлические рамы, вырванные из каких-то промышленных конструкций. Кое-где попадались и рекламные щиты, и спиленные столбы, и железный лом. Еще удивительнее выглядели разные части автомобилей: вделанные прямо в каменную кладку дверцы, приспособленные вместо окон и открывавшиеся внутрь с помощью специальной ручки; хромированные решетки радиатора над дверью; на крышах вместо шифера — расположенные в шахматном порядке капоты.

Но Елена шла так быстро, что не оставляла своим спутникам времени оглядеться по сторонам. Они пересекли полдеревни и наконец оказались в центральной части, огороженной забором. Сначала им на глаза попалось семь или восемь лошадей. В углу пастбища стоял металлический ветряк. Его явно укоротили, чтобы он не был слишком заметен издалека, так что гигантские лопасти со свистом вертелись над головами, в нескольких метрах от земли. Рядом, ожидая возвращения кузнецов, гудела кузня с огромными мехами. Потом гости прошли мимо ангара. Вдоль стен выстроились стойки, на которых расположился внушительный арсенал ружей, пулеметов, гранатометов. Под каждым из них, словно в школьной раздевалке, висела табличка с именем владельца. В центре ангара стояли телеги с пушками. Судя по торчавшим дышлам и оглоблям, в них запрягали лошадей.

Завернув за угол, друзья вышли на квадратную площадь, достаточно широкую, чтобы на ней могли уместиться все жители деревни. В одном конце площади высилась прямоугольная колонна. На самом верху ее была установлена железная коробка, а перед колонной стоял небольшой помост. Елена поднялась на него и предложила Байкалу последовать ее примеру.

— Каждое утро и каждый вечер здесь собирается вся деревня, — пояснила Елена. — У нас это называется «агора».

У нее на запястье был надет редкий механизм: часы со стрелками.

— Прекрасно, — сказала она, — осталось меньше двух минут.

Толпа, по обыкновению, безмолвно заполнила площадь. Елена подошла к водруженной на пьедестал металлической коробке и распахнула ржавые створки. Внутри оказался зеленоватый аппарат, передняя панель которого представляла собой выгнутую стеклянную пластину. Елена покрутила кнопки на боковой панели, и аппарат глухо заурчал. По поверхности поплыли белые полосы, похожие на молнии, затем послышалось громкое бульканье.

— Юрий! — крикнула сестра Говарда, — Чего ты ждешь?

Невысокий человек на крыше ангара выбивался из сил, пытаясь настроить огромную белую антенну. Вдруг все собравшиеся дружно ахнули, и удивленный Байкал увидел несколько размытые, но вполне узнаваемые тит-ры «Юниверсал Геральд». Аппарат оказался предком современных экранов. Когда-то именно его именовали телевизором. В Глобалии подобные редкости еще можно было увидеть в некоторых исторических развлекательных парках. Елена убавила звук и прикрыла створки.

— Дорогие друзья, — начала она, — сестры, братья, все, кто разделяет наши бунтарские идеалы. Сегодня для нас с вами настал великий день.

Голос у Елены был сильный, зычный. Он мощным потоком вырывался из широкой груди, как из глубокой пещеры, но, достигнув строгих губ, лился уже степенно и размеренно, такой же ровный, как ее туго заплетенные косы.

— Иные из вас родились бунтарями. Другие присоединились к нам сами, потому что верят, что однажды мы победим. Поверьте мне, этот день еще никогда не был так близок, как сегодня.

Она снова взглянула на часы.

— Осталась одна минута. Этого как раз хватит, чтобы всем вместе спеть старинный гимн наших предков: «Завтра мы будем на Капитолии».

Елена сделала шаг назад, словно для разбега, и запела:

Фрезер, стоявший у подножия помоста, скривился и заткнул уши. Увы, если сама Елена пела очень неплохо, то толпа фальшивила самым отчаянным образом. Отсутствие слуха и голоса искупалось искренним воодушевлением, так что даже самые безголосые, нимало не стесняясь, распевали гимн во все горло.

Из любви к искусству некоторые из собравшихся решили было повторить припев, но Елена уже открыла створки коробки и теперь с натугой крутила сломанную ручку, стараясь сделать погромче.

Телеведущий, который из-за помех предстал на экране с ярко-розовыми щеками и фиолетовыми волосами, объявил основные темы выпуска. Он посулил зрителям целую вереницу интереснейших спортивных результатов, раззадорил аудиторию фрагментом репортажа о прорыве дамбы в Китае, а потом провозгласил, что в первую очередь следует обратиться к теме борьбы с терроризмом.

Дело заминированной машины, взорвавшейся в Сиэтле, получило новое развитие. Тут на экране возникло лицо Байкала. Это была старая фотография, сделанная во время каникул. Ее слегка обработали, чтобы придать облику юноши большую суровость. Сказывалось и плохое качество изображения. И все же, несмотря на все эти искажения и на бороду, выросшую за последние суматошные дни, Байкала вполне можно было узнать. Елена зааплодировала ему, и вслед за ней толпа восторженно приветствовала гостя. Поднявшийся шум, к немалому огорчению Байкала, перекрыл слова диктора. На экране замелькали кадры, отснятые в каком-то банке, потом показали подозреваемых с руками на затылке и, наконец, крупным планом, фотографию мафиози, через которого Байкал отправил сообщение Кейт. Юноша не смог сдержаться, чтобы жестом не попросить тишины, и толпа тотчас же повиновалась. По сказанному в конце репортажа можно было понять, что глобалийские власти обезвредили некие финансовые структуры, оказывавшие поддержку терроризму. Их удалось рассекретить благодаря тому, что Байкал уже после теракта сделал новый денежный перевод. При этом ни словом не упоминалось, с какой целью были перечислены деньги. Имя Кейт тоже ни разу не прозвучало.

— Почему они показали Тертуллиана? — шепнул Фрезер Байкалу на ухо.

— Поняли, что он нам помогал. Я не расслышал, что с ним случилось дальше. Они сказали только, что будут бомбить территории, которые оказывают поддержку терроризму.

— Если его убили, нам повезло. А живой он обязательно будет нам мстить.

Репортаж закончился. Затем выступило несколько известных политиков, повторивших положенные формулы. Наконец ведущий программы подытожил все сказанное, особенно выделяя голосом некоторые фразы, способные потрясти зрителей и посеять страх среди населения. Успехи последней антитеррористической операции только подтверждали всю серьезность угрозы, а значит, в самое ближайшее время следовало ожидать новых кровавых терактов.

Дальше шли новости спорта. Елена выключила телевизор и вновь призвала толпу чествовать Байкала. Потом она дала всем знак разойтись и пригласила гостей заглянуть к ней в кабинет.

Байкал все никак не мог прийти в себя оттого, что только что видел на экране собственную фотографию и осознал, как велик масштаб той чудовищной игры, в которую его втянул Альтман.

У входа в здание, где располагались офисы, между бунтарями и Фрезером произошла небольшая стычка.

— Эй! — сказала Елена, — а ты кто такой?

— Не обращай внимания, — успокоил ее Говард, — это простой виллан, он прислуживает Байкалу.

Фрезер страшно возмутился:

— То есть как «простой виллан»? Я Фрезер, из племени фрезеров. И мы, фрезеры, в жизни никому не прислуживали, с тех самых пор, как наш предок вернулся из Детройта.

— Успокойся, — сказал Говард, — никто не хотел тебя обидеть.

— Фрезер... Где-то я уже слышала это название... — задумчиво проговорила Елена. — В какой части света живет твое племя?

Фрезер пожал плечами. Байкал уже знал, что его друг просто не в состоянии ответить на столь абстрактный вопрос.

— Неужели ты не представляешь себе, — настаивала Елена, — где живет твое племя? У вас что, еще не побывали бунтари?

— Захаживали к нам всякие там болтуны, чертовы проповедники да бездельники вроде вас. Но мы их к себе и близко не подпускаем. С вами только так и можно.

Елена повернулась к брату и проговорила, как бы размышляя вслух:

— Фрезеры... Кажется, я слышала это слово в разговоре о Недоступных Землях. Когда наша картографическая миссия вернулась с юго-запада.

— Как бы то ни было, — вмешался Байкал, — он заслуживает доверия. Я за него ручаюсь.

Фрезер еще немного поворчал, но было видно, что он счастлив и горд тем, что друг за него заступился. Он торжествующе посмотрел на двух бунтарей, словно школьник, с которого только что смыли несправедливое обвинение.

Наконец все вошли в здание. Первая комната представляла собой длинный зал, где рядами стояли скамьи и парты. На большой черной доске круглыми буквами было написано стихотворение. Судя по раскрытым бумажным тетрадям, лежавшим на партах, дети вот-вот должны были вернуться в класс.

— У нас здесь двести учеников, — гордо провозгласила Елена.

— А чему вы их учите? — спросил Байкал, разглядывая странные карты на стенах, шары, изображающие землю, и таинственные толстые книги на полках, почерневшие и потрепанные от бесконечного использования.

— Прежде всего говорить и писать на правильном англобальном языке. В одной нашей деревне живут носители без малого тридцати языков. Надо же всем этим людям общаться между собой. А главное, мы должны подготовить их к возвращению.

— К возвращению? Куда? В Глобалию?

— Мы, бунтари, верим, что ни наше изгнание, ни разделение мира не вечны. Видите эти карты и глобусы? Мы сами их делаем по образцам, которые наши предки взяли с собой, когда бежали из Глобалии. Они воспроизводят мир таким, каким он был, когда еще не утратил единства. Значит, когда-нибудь мы просто вернемся к себе домой.

— Завтра мы будем на Капитолии! — воскликнул Говард и широко улыбнулся.

Байкал подошел к карте, на которой был изображен американский континент с подробно обозначенным рельефом и тонкой сетью границ.

— Наверняка с тех пор все сильно изменилось, — заметил юноша, — ведь прошло столько времени...

— Именно поэтому мы регулярно организуем картографические миссии. Мы стараемся быть в курсе всех изменений, во всяком случае в отношении тех территорий, к которым у нас есть доступ.

Рассказывая все это, Елена ходила вдоль рядов. Время от времени она брала в руки то книгу, то тетрадь из тех, что лежали открытыми на партах.

— И еще, конечно, мы преподаем историю. Видите, этот класс сейчас проходит Древнюю Грецию.

Книги мало чем отличались от тетрадей. На самом деле, это были рукописные копии с печатных оригиналов, сделанные очень умелой рукой. Елена пояснила, что те немногие книги, которые бунтарям удалось унести с собой во время своего исхода, хранятся в специальном тайнике, тогда как все пользуются копиями, переписанными от руки или отпечатанными на старинной машине, именуемой ротатором.

Покинув классы, Елена и ее гости прошли по коридорам, пересекли двор, поднялись по высокой деревянной лестнице, довольно умело сооруженной из обтесанных кругляков, и оказались в комнате, окна которой находились на уровне крепостных стен. Оттуда было видно всю деревню. Стены, пол и потолок были обиты досками. Хотя доски эти явно были найдены на свалке и на некоторых из них еще сохранялись следы надписей, вымытые щелоком, они приобрели одинаковый светлый оттенок. Во всей комнате пахло свежестью и чистотой. Обстановку составляли предметы двух типов. Как ни странно, при всей своей противоположности они вполне гармонировали друг с другом. Во-первых, там было много оружия. Какие-то его виды, например инкрустированные драгоценными камнями кинжалы, развешанные по стенам шпаги и сабли, служили только для украшения. А вот три автомата на стойке за письменным столом выстроились в ряд вовсе не для красоты. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что они заряжены. Вещи второго типа выдавали присутствие женщины или даже маленькой девочки. Парусиновые шторы, обрамлявшие окно, наверняка шились вручную долгими вечерами.

Об этом свидетельствовали неровные сборки и кайма. На полке примостились две разодетые в пух и прах пластмассовые куклы. В деревянной рамке, обклеенной разноцветными блестками, красовалась кошка. Ее нарисовали в горделивой позе животного, привыкшего к поклонению. Решительная Елена со своими широкими, мощными плечами, длинными косами, поджатыми губами и чистыми глазами всем своим видом оправдывала такое соседство, примиряя кукол с автоматами. Эта комната была ей под стать.

Байкал опустился в большое кресло, сооруженное из отростков оленьих рогов. Несмотря ни на что, оно оказалось довольно удобным, Фрезера пришлось долго уговаривать, чтобы тот не садился на пол. Кое-как устроившийся на деревянном табурете, бедняга казался таким неуклюжим, что, глядя на него, все невольно улыбнулись. Третий стул занял Говард, тогда как Елена осталась стоять за своим столом. Глядя на брата и сестру, Байкал удивился, как мало между ними общего.

— Итак, — зычным голосом провозгласила Елена, — сначала я расскажу о том, в какой ситуации находимся сейчас мы. А потом вы изложите свой план, и мы начнем выполнять ваши распоряжения.

Байкал постарался не подать виду, но при этих словах ему стало ясно, что у него осталось всего несколько минут на то, чтобы принять какое-то решение, если он хочет продолжать ломать все ту же комедию.

Глава 3

ЕЛЕНА НАЧАЛА С КРАТКОГО РАССКАЗА о том, что произошло с тех пор, как бунтари покинули Глобалию.

В первое время глобалийские вооруженные силы подвергали антизоны регулярным бомбардировкам.

Мишенью служили любые объединения, имевшие хотя бы отдаленное сходство с государством, под тем предлогом, что они могли оказывать поддержку террористам. Сначала эти военные операции сопровождались попытками установить марионеточные режимы, подконтрольные Глобалии. Но постепенно выяснилось, что это требует слишком больших средств. А потому авианалеты преследовали единственную цель: повергнуть антизоны в хаос.

Лишенное какой-либо возможности укрыться на севере, пострадавшее население в панике заметалось, покинуло насиженные места, и начался великий исход. Африканцы бежали в Южную Америку, арабы устремились на Дальний Восток, филиппинцы колонизировали Южную Африку. Нынешнее смешение рас в антизонах было результатом этих гигантских миграционных волн. Беженцы, утратившие в пути все прежние связи, сбивались в группки, чтобы защищаться, и договаривались о том, по каким правилам будет строиться их совместная жизнь. Так складывались племена. Каждое подобное племя долго кочевало с места на место, пока не находило подходящего участка земли, чтобы осесть. Нередко случалось, что в одном таком объединении жило бок о бок десять, а то и двадцать разных народностей, говоривших на разных языках.

Чаще всего племена возникали случайно. Но иногда люди объединялись на основе общих идей и принципов. Именно так повелось у бунтарей, а помимо них существовали и религиозные общины самого разного толка. По соседству с бунтарской деревней расположилась целая вереница укрепленных католических обителей, буддистский монастырь, синтоистская секта, два лютеранских прихода и мусульманский рабат, населенный солдатами-монахами. Ни одна из этих конгрегаций не сохранила связи с Глобалией. Например в католических монастырях продолжали с почтением упоминать некого абстрактного папу, но никаких отношений с Римом не поддерживали. И все худо-бедно пытались выжить.

Ценой многолетних усилий и множества человеческих жизней бунтарям удалось собрать довольно подробные сведения об антизонах, особенно на южноамериканском континенте. Желая проиллюстрировать эту часть своего доклада, Елена воспользовалась каким-то невообразимым аппаратом. Он был снабжен яркой лампой, свет от которой проходил сквозь квадратик фотопленки и падал на соседнюю стену. Елена уважительно называла его проектором.

Первая фотография представляла собой общую схему. Наверху была обозначена глобалийская граница, под которой простирались обширные пространства антизон.

— Возле глобалийских безопасных зон, — пояснила Елена, указывая на верхнюю часть карты, — живут, в основном, мафиози. Они держат под контролем все связи с Глобалией. Любой обмен между ней и антизонами происходит только при их посредничестве.

— И даже обмен людьми? — живо переспросил заинтересованный Байкал.

— Эту границу мало кто пересекает. Мафия не дала бы просочиться ни одному глобалийцу, который отважился бы проникнуть сюда. Конечно, если такой вообще найдется. А чтобы попасть в Глобалию, нужна генетическая карта, которой нет ни у кого из тех, кто родился в антизонах. За исключением мафиози, конечно.

Все это дало Байкалу серьезную пищу для размышлений. Между тем Елена продолжала

— Вдалеке от границы уже нет мафии. Там живут только обычные племена, которые подчиняются своим господам. Некоторые из них, например мародеры, тоже сотрудничают с глобалийцами. Те платят им за то, чтобы они убивали нас и наводили ужас на всех вокруг. .

— А что вы называете Недоступными Землями? — спросил Байкал.

Услышав эти слова, Фрезер, до сих пор смотревший в окно, выпрямился на своем табурете, нахмурился и стал ждать, что ответит Елена.

— Чем дальше от Глобалии, тем реже встречаются товары, завезенные мафией из-за границы. Антизонам приходится рассчитывать только на себя. В бунтарских деревнях еще сохранились кое-какие полезные навыки, но остальное население, как правило, прозябает в нищете. Часто выдаются голодные годы, людей косят эпидемии. К тому же большинство племен постоянно воюет между собой. По дороге вы наверняка уже не раз могли наблюдать такие картины. Есть области, где голод, эпидемии и войны свирепствуют настолько, что через них в течение долгого времени вообще невозможно пробраться.

Фрезер так и подскочил, готовый, во что бы то ни стало, отстаивать свою правоту.

— Вы же нам только что сказали, что фрезеры живут в этих ваших...

— Недоступных Землях, — пришла на помощь Елена. — Во всяком случае, так мне рассказывали.

— Брехня все это! — крикнул Фрезер, призывая Байкала в свидетели. — Голод... Война... Болезни... Ничего такого у нас сроду не было!

Щеки у Елены покраснели от гнева. Когда она злилась, то начинала слегка косить.

— А ты что, и по дороге сюда не видел ничего подобного? — грубо спросила она.

— Может, и видел, — признал Фрезер, — но только не у нас в деревне.

— Тебе повезло, вот и все. Наверняка твоя деревня просто слишком далеко. Может быть, вы живете уже по другую сторону Недоступных Земель.

На это Фрезер не нашелся, что возразить. Он заставил с собой считаться, высказал свою точку зрения, и этого ему было вполне достаточно. Поправив рубашку, Фрезер выпрямился на своем табурете и, не разжигая, засунул в рот трубку.

Пока шла эта короткая перепалка, Байкал стал смотреть по сторонам, и взгляд его случайно упал на стойку с оружием.

— Откуда у вас весь этот арсенал?

Говард не удержался, чтобы не расхохотаться.

— А вы как думаете? — отозвалась Елена, — кто, по-вашему, производит подобные игрушки?

Она повернулась, сняла висевший рядом винчестер и щелкнула затвором. Раздался сухой, негромкий щелчок, подтверждающий, что механизм хорошо смазан и работает как часы. Елена крепко держала пистолет обеими руками, одной — дуло, а другой — приклад, положив палец на спусковой крючок. Она так прижимала к себе винчестер, словно это был младенец, и смотрела на него с нескрываемой нежностью.

— С тех пор как мир разделился, — снова заговорила Елена, — единственный товар, который Глобалия поставляет в антизоны в неограниченном количестве, — это оружие.

— Неужели те, кто поставляет сюда оружие, не боятся, что когда-нибудь оно может быть обращено против самой Глобалии? — удивился Байкал.

— Они могут спать спокойно. Здесь все только и делают, что воюют друг с другом. Какое племя станет бросать вызов могущественной Глобалии? Нет, здешние племена способны только на то, чтобы затеять резню между собой.

Байкал начинал понимать, почему Фрезер был так неприязненно настроен по отношению к бунтарям. Те действительно отзывались о племенах полупрезрительно, свысока.

— Ну а вы сами? — спросил Байкал, стараясь говорить таким же снисходительным тоном, — вы что, ни с кем не воюете? И врагов у вас нет?

— Нам приходится защищаться, — признала Елена, — но сами мы не хотим нападать ни на кого, кроме Глобалии. Вот почему мы одни не получаем оттуда оружия.

— А когда мы проходили мимо арсенала, мне показалось, что у вас его в избытке.

— Антизоны переполнены военным снаряжением. Конечно, нам удается кое-что раздобыть для себя. Но вы не успели заметить, что среди оружия, которое там хранится, много сломанного. Даже наши специалисты не в состоянии его починить. К тому же нам часто не хватает боеприпасов.

— Так вот оно что! — воскликнул Фрезер, обращаясь к Байкалу, — так я и думал! Вот к чему они клонят! Они хотят, чтобы ты раздобыл для них оружие.

Эта новая реплика Фрезера окончательно вывела Елену из себя. Она с силой ударила обеими руками по шершавой доске, служившей столешницей, и наверняка всадила себе в ладони сразу несколько заноз, потому что скривилась от боли и разозлилась еще сильнее.

— Когда же этот мужлан наконец заткнется! Он воображает, что все знает, а на самом деле несет полную чушь! Оставьте нам его на пару месяцев, пусть походит в школу, мы его тут научим уму-разуму!

— Мегера!

— Хватит! — проорала она, угрожающе тряхнув тяжелыми косами, — нам нужно вовсе не оружие.

Поскольку Елена бросила выразительный взгляд на свой винчестер, Фрезер успокоился и ограничился тем, что изобразил на морщинистом лице снисходительную улыбку.

— С тех пор как наши предки пришли сюда, — продолжила Елена, глядя на Байкала, — мы проделали огромную работу. Бунтарские поселения распространены по всему миру и поддерживают между собой связь. Конечно, у нас в распоряжении довольно примитивные средства, но все-таки нам удалось зажечь хоть немного света в этой кромешной тьме. Наши возможности довольно велики.

Тут она заколебалась и взглянула на брата.

— Однако нам многого не достает.

Говард прищурился, подбадривая сестру.

— Прежде всего, — продолжила она, — мы плохо знаем своего врага. Те, кто не захотел смириться с разделением мира и покинул Глобалию, были выходцами из США, Европы или из крупных южноамериканских городов, позже ставших глобалийскими факториями. Короче говоря, они хорошо знали территории, которые потом отошли к Глобалии. А мы, их потомки, родились в антизонах, вдалеке от всего. Мы никогда не жили в Глобалии, не понимаем до конца, что там происходит, хотя и смотрим их новости. Тот, кто нас возглавит, должен хорошо знать оба мира. Иными словами, он должен быть в родстве с теми, с кем мы хотим сражаться.

Уже по тому, с каким воодушевлением Елена произнесла последнюю фразу, было видно, как страстно бунтари ждут ниспосланного свыше вождя.

— Это еще не все, — вмешался Говард, — нам нужен кто-то, кто сможет объединить бунтарей, несмотря на все наши разногласия.

— Значит, вы разобщены? — живо отозвался Байкал, неожиданно обнадеженный этим признанием в слабости. — Я думал, все бунтари разделяют одни и те же идеалы.

— Конечно разделяют, — подтвердила Елена. Но потом, опустив глаза, добавила, — И все же... Бунтари — интеллектуалы... Они спорят, выдвигают разные точки зрения. Каждый отстаивает свое видение, опровергая других. Добавьте к этому, что мы живем в антизонах, где царят не самые утонченные нравы, и вы поймете, почему бунтарей вечно раздирают противоречия и почему их так трудно заставить действовать сообща... Нас может объединить только кто-то пришедший извне, чей авторитет будет признан всеми.

— Что вы собираетесь делать сейчас? — поторопился спросить Байкал, чтобы самому не пришлось отвечать на подобный вопрос.

— Созвать глав всех наших поселений. Мы называем это собранием Большой Когорты. Оно созывается в исключительных случаях, когда бунтарям нужно принять особо важное решение. Вы выступите и изложите свою программу.

— Сколько времени понадобится, чтобы собрать всех здесь?

— Если оповещать все бунтарские деревни на континенте, на это потребуется несколько недель. Возможно, недели три.

После долгих раздумий Байкал сказал себе, что этот план хорош тем, что позволит ему оттянуть решающий момент.

— Хорошо, я готов ждать, — сказал юноша, — а когда соберется Большая Когорта, я открою свой план.

Говард и Елена переглянулись. Глаза их блестели от радостного возбуждения.

— Мы сегодня же объявим сбор, — вскричала Елена.

А потом, помрачнев, добавила:

— Только ждать здесь вам будет слишком опасно. Вас наверняка заметили по дороге сюда. Если мы все правильно поняли, Тертуллиан захочет отомстить за бомбардировку, раз он думает, что его бомбили из-за вас. Наша деревня расположена слишком близко к границе. Вас нужно переправить в безопасное место.

— Тогда, — перебил ее Фрезер, — пусть он пока побудет у нас.

И добавил, комически растягивая слова:

— В «Недоступных Землях».

Это предложение все встретили удивленным молчанием.

— А это не слишком далеко? — опомнился наконец Байкал.

Фрезер ошарашенно смотрел то на него, то на Елену, то на Говарда. Похоже, он и сам не ожидал подобного успеха.

— Здесь ведь есть лошади, — не растерялся он, — пусть нам одолжат парочку.

Мысль была здравая. Байкал поддержал ее, и бунтари тоже не нашли, что возразить.

ПОДРОБНО РАССКАЗАВ Кейт и Анрику историю возникновения Глобалии и описав ее нынешнее положение, Уайз больше не появлялся в ассоциации и не виделся со своими молодыми друзьями. Их каждый раз встречали новые, незнакомые библиотекари и, не говоря ни слова, провожали к какому-нибудь столу, пристроившемуся в нише между книг. Анрик продолжал увлеченно изучать все доступные исторические документы. Он все еще думал, что это поможет пролить свет на странную политическую интригу, жертвой которой стал Байкал.

А Кейт, наоборот, буквально задыхалась среди пыльных книжных рядов «Уолдена». Девушка была убеждена, что решение нужно искать где-то за пределами ассоциации. В голове у нее все время вертелась последняя фраза Уайза о том, что она сможет присоединиться к Байкалу, если только найдет способ выбраться за пределы безопасных зон. Судя по картам, которые показывал ей Уайз, антизоны вблизи Сиэтла представляли собой небольшие изолированные островки. Чтобы проникнуть на обширные южные территории, куда выслали Байкала, надо было сначала как-то добраться до одной из далеких глобалийских факторий. Лучше всего до Парамарибо, ведь сообщение пришло именно из этого района. Но Кейт там никого не знала, а на обычную туристическую поездку у нее не хватило бы денег.

По правде говоря, она чувствовала себя очень одинокой. В безопасной зоне, где почти не осталось молодежи, завязать новые знакомства со сверстниками было непросто, а люди с большим будущим обращались с девушкой как с ребенком. Одним словом, если не считать матери и Анрика, Кейт ни с кем не общалась.

В денежном отношении дела у нее обстояли тоже далеко не блестяще. Она ушла с работы, чтобы полностью посвятить себя поискам Байкала, и теперь получала бессрочное пособие, равное предыдущей зарплате. Согласно новым законам о «равноценности работы и досуга» устаревшее слово «безработица» официально находилось под запретом. Отныне каждому предоставлялось право либо заниматься определенной деятельностью (раньше это именовалось работой), либо посвящать все свое время разнообразным хобби, то есть, по старинной терминологии, досугу. Ни одной из этих альтернатив не отдавалось никакого предпочтения. И то и другое оплачивалось одинаково хорошо, то есть, на самом деле, одинаково плохо, если, конечно, речь шла не о руководящих постах. Одним словом, Кейт прозябала.

Она уже готова была погрузиться в отчаяние, когда, примерно неделю спустя после того знаменитого разговора с Уайзом, перед ней вдруг открылись новые, неожиданные возможности. Однажды утром на ее мобильный пришло сообщение от однокашницы по Анкориджу. Марта, которая теперь обосновалась в Лос-Анджелесе, звала всех своих бывших соучеников к себе на свадьбу. Кейт никогда не была ее близкой подругой. Вероятно, Марта запросила в пансионате полный список выпускников и разослала всем подряд одно и то же сообщение.

Это приглашение выглядело невероятно. Брак давно стал в Глобалии очень редкой формальностью, и вступали в него, как правило, в более чем почтенном возрасте. Сама идея брачных уз противоречила основным принципам, на которых зиждилось здание демократии. В мире, где покушение на чужую свободу считалось тяжелейшим грехом, ограничение возможностей индивида, вытекавшее уже из самого факта женитьбы, казалось недопустимым. Единственное, что хоть как-то оправдывало в глазах общества столь вопиющее ущемление в правах, — это его добровольный характер. К счастью, каждому гарантировалась возможность в любой момент расторгнуть эти узы без лишних формальностей и проволочек. Вступление в брак строго регулировалось законом и требовало долгих хождений по инстанциям, тогда как развод, напротив, совершался свободно, быстро и без каких-либо дополнительных условий.

По сложившейся традиции, отмечать свадьбу было не принято, гораздо чаще устраивались вечеринки, чтобы отпраздновать развод.

Но от Марты можно было ожидать чего угодно. Она всегда отличалась строптивым, независимым характером и не признавала никаких правил. Ее мать, знаменитая певица, увидела в своей беременности хороший повод для саморекламы. В течение нескольких недель эта новость не сходила с экранов. По слухам, отцом будущего ребенка был прославленный футболист. После родов журналисты ни на минуту не оставляли в покое молодую мать и ее дитя, и певица без стеснения представала перед публикой в самых скандальных позах: то она кормила грудью, то меняла младенцу подгузники. Мало того, она с гордостью заявляла, что пережить опыт естественного деторождения было бы интересно и полезно каждой женщине. Подобное поведение спровоцировало в обществе бурную полемику. Все это послужило прекрасной рекламой для певицы, спрос на ее диски рос с каждым днем. А как только ажиотаж спал, она постаралась поскорее избавиться от Марты, отправив девочку в Анкоридж.

Приглашение оказалось как нельзя кстати. Теперь у Кейт появился повод вырваться из тихого затворничества в Уолдене. Не говоря уже о том, что Лос-Анджелес, расположенный далеко на юге, был гораздо ближе к антизонам. Получив приглашение, Кейт на следующий день посоветовалась с Уайзом, который ненадолго заглянул в ассоциацию. Тот подтвердил, что Лос-Анджелес — особый город, где можно встретить самых разных и самых неординарных людей, в том числе мафиози и тех, кто торгует с антизонами. Это окончательно убедило Кейт в том, что ей следует принять приглашение бывшей одноклассницы и отправиться в Лос-Анджелес.

Девушка прилетела туда накануне свадьбы. Самая большая безопасная зона во всей Глобалии поражала своим размахом. Над городом и его окрестностями были возведены гигантские защитные сооружения: стеклянные купола закрывали целые холмы. Огромная территория Калифорнийского университета, преобразованного в центр повышения квалификации для пожилых людей, целиком уместилась под одним лишь прозрачным сводом. В свое время о нем говорили, как о настоящем чуде архитектуры. Стеклянные конструкции, окружавшие Санта-Монику и Малибу, включали в себя пляжи и прибрежную часть океана.

Своим основанием они уходили в море в нескольких сотнях метров от берега.

Неоспоримым достоинством Лос-Анджелеса был его естественный мягкий климат, так что пушки для разгона облаков почти никогда не приводились в действие. При этом небо над стеклянными сводами было не таким однообразно-голубым, как везде: порой оно покрывалось мелкими облачками, а на закате над морем проплывали длинные сиреневые полосы. По результатам референдума в городе поддерживались высокие показатели влажности и температуры. Жители продолжали прогуливаться в шортах и просторных рубашках, как в старые добрые голливудские времена, о которых напоминала знаменитая фотография Мэрилин Монро в широкой юбке, спроецированная на гигантский экран аэровокзала. С той только разницей, что одежда теперь шилась из терморегулируемых, самоочищающихся материалов, которые по желанию владельца могли менять рисунок и цвет.

На всякий случай перед отъездом Кейт отправила Марте сообщение. Но девушка вовсе не предполагала, что кто-то будет встречать ее в аэропорту. Каково же было ее удивление, когда, выйдя из туннеля антитеррористического досмотра, — генетическая идентификация, рентген, проверка багажа, допрос, — она услышала чьи-то радостные крики и увидела совершенно незнакомую женщину, которая бросилась к ней на шею с криком: «Ты совсем не изменилась!»

Глава 4

— ДЖИН-ТОНИК или скотч со льдом?

На белом сервировочном столике из натурального дерева поблескивала в солнечных лучах целая коллекция стеклянных бутылок, внутри которых мерцали красные, янтарные, рыжевато-коричневые и золотистые жидкости. Это была чистой воды провокация, настоящая выставка ядов.

— Апельсиновый сок, — осторожно отозвалась Кейт и тут же мысленно упрекнула себя в том, что выглядит в глазах подруги неловкой и малодушной.

Но Марта ничего не сказала. Сама она, нисколько не стесняясь, налила себе внушительный стакан виски и с кровожадной улыбкой опустила в него кусок льда, словно бросила живую мышь на съедение пираньям.

— Половина одиннадцатого! — воскликнула Марта, взглянув на часы. — Это у меня первый за сегодняшний день.

И она с нескрываемой нежностью посмотрела на свой стакан.

— Ты и представить себе не можешь, как я рада, что ты приехала.

Кейт сидела в шезлонге на залитой солнцем террасе Мартиного дома. Ей все еще было не по себе от того, как сильно изменилась ее школьная подруга.

Марта приехала в Анкоридж через год после Кейт. Это была белокурая девчушка с тонкими, буйно вьющимися волосами, которые, упорно не желая закручиваться в аккуратные локоны, больше всего напоминали сильно взбитую пену. Казалось, к этой почти белой копне волос подошли бы голубые, как у скандинавов, или, в крайнем случае, зеленые глаза, по цвету напоминающие море. Но вместо этого на лице у девочки сверкали два черных уголька, в глубине которых, сколько ни присматривайся, нельзя было разглядеть ничего, кроме красных огненных искорок. Вся она была под стать этим дьявольским глазам: непокорная, дерзкая, неугомонная. Марта кого угодно могла поднять на смех, то и дело впадала в беспричинную ярость, носилась туда-сюда, убегала, а потом в самый неожиданный момент выскакивала откуда-то, как чертик из коробочки.

И только во сне, когда черные зрачки скрывались за плотно сомкнутыми веками, весь облик девочки дышал покоем и тихим очарованием, словно ее мягкие, нежные кудряшки в эти часы молчаливо заявляли о своих правах.

— Эту историю со свадьбой, — слегка заплетающимся языком объяснила Марта, — с месяц назад придумал мой парень.

Рассказывая, она бурно жестикулировала правой рукой. На каждом пальце сверкало по увесистому кольцу.

— У нас была вечеринка, собралось полно народу. А он взял, влез на стол и объявил, что мы собираемся пожениться. Все на это купились, так что в конце концов мы и сами поверили, что это правда.

Она отпила солидный глоток виски и поставила стакан на столик.

— Как подумаю, что свадьба была назначена на завтра... Можно сказать, я чудом отделалась!

Глаза у Кейт округлились от удивления, и Марта лениво пояснила:

— Ну да. Он уехал по делам, а мне одной неохота было возиться с приготовлениями. Самое прикольное — это объявить свадьбу. А насчет церемонии... Короче, мы ее отменили.

Она одним глотком осушила свой стакан, ненадолго впала в блаженное забытье, потом пришла в себя и вскричала, глядя на Кейт:

— Прости! Конечно, надо было тебя предупредить. Но до чего же здорово, что ты приехала!

И Марта так громко и заразительно расхохоталась, что ее гостья засмеялась вслед за ней.

— А сейчас, — внезапно объявила Марта, — мы будем жарить мясо на углях.

Мартин дом, зажатый между двумя гигантскими небоскребами, стоял прямо на берегу моря и представлял собой копию испанского дворца XX века. С террасы открывался впечатляющий вид на Тихий океан. Тут явились двое чернокожих слуг в белоснежных одеяниях и принялись разжигать огонь под миниатюрной жаровней.

Кейт тут же вспомнился запах гари, который она почувствовала, выбравшись из зала для трекинга. Девушка встала, подошла к кованой решетке и стала смотреть на побережье. Океанские волны, набегая, скользили между высокими кокосовыми пальмами, словно послушные пряди волос между зубцов гигантского гребня. Благодаря искусству строителей защитные стеклянные сооружения были почти неразличимы. Разве что за линией, где прозрачная стена уходила под воду, море приобретало более матовый оттенок. Конечно, в Сиэтле погода была ничуть не хуже, а залив Хуан-де-Фука на фоне горных кряжей выглядел не менее величественно. Тем не менее в Лос-Анджелесе было какое-то особое очарование. Граница между природой и цивилизацией, вопреки всем экологическим догмам, была здесь обозначена куда менее отчетливо, а близость антизон чувствовалась острее, чем где бы то ни было.

Марта подошла к Кейт, по ее примеру облокотилась на перила и сняла большие солнечные очки, закрывавшие пол-лица.

— Дорогуша, ты еще ни словечка не вымолвила с тех пор, как приехала, — сказала Марта, пристально глядя подруге прямо в лицо. — Что-то не так? Дело во мне, да?

С тех пор как Кейт приземлилась в Лос-Анджелесе, она действительно чувствовала себя как в кошмарном сне: в аэропорту к ней в объятия кинулась какая-то женщина, расцеловала ее, принялась болтать о старых добрых временах. Но девушка никак не могла узнать в этой даме с большим будущим свою бывшую соученицу по Анкориджу. У незнакомой женщины были прямые каштановые волосы, убранные в сложную прическу с шиньоном, а в ушах и на шее сверкали тяжелые украшения. Сняв очки, Марта обнажила не только свои глаза. Сразу стало видно, что ее лицо изрезано множеством мелких шрамов, среди которых попадались розоватые, совсем еще свежие. Все это еще больше смутило Кейт.

— Двенадцать операций за три года, можешь себе представить?

Разглядывая искусственно утолщенные губы, выпрямленный нос, измененный разрез глаз, поднятые скулы, неправдоподобно ровные зубы, Кейт с ужасом поняла, что перед ней сейчас стоят два человека, соединившиеся в одном. От прежней Марты остались только воспоминания, насмешливо-дерзкая манера держаться да, может быть, какие-то отдельные жесты. Все остальное вытеснила эта незнакомая женщина, подобно армии завоевателей, которая изгоняет побежденных, чтобы самой обосноваться на их позициях.

— Лучше всего получилась грудь. Вот, смотри.

Марта задрала свой топ и гордо приподняла ладонями груди с еще заметными швами от протезов. В Глобалии подобное хвастовство стало обычным делом и уже никого не шокировало.

— Раньше ты тоже была очень даже ничего, — сказала Кейт и выпрямилась.

Обиженная Марта снова втиснула грудь в обтягивающий топ и пожала плечами.

— Очень на тебя похоже, — пробурчала она, — ты-то сама нисколько не изменилась. Такая же дохлая интеллектуалка.

В Анкоридже Марта так по-дружески поддразнивала Кейт. Теперь между ними не было ничего общего, кроме прошлого.

— А ты? — спросила Кейт, которая теперь немного освоилась, но так до конца и не разгадала тайну Мартиного преображения. — Расскажи, что ты делала все эти годы.

— Я? Ну, ты же знаешь, из какого я теста, — сказала Марта и хлопнула в ладоши, снова вызывая слуг, чтобы те принесли кофе. — Меня и тогда интересовал только шоу-бизнес, песни да фильмы. Так что, как только нас выпустили из Анкориджа, я быстренько свалила сюда, в Лос-Анджелес.

— К матери?

— Еще не хватало. Моя мамаша теперь просто старая развалина. Нет, просто так приехала, и все. Сначала я поселилась на Таксон-драйв у своего приятеля-гитариста. Он помог мне немного освоиться в здешних местах. Ты куришь?

Марта вытащила пачку табаку и листок бумаги.

— А здесь это не запрещено? Разве тут не безопасная зона? — спросила Кейт.

— Надо же, ты действительно нисколечко не изменилась. Ничего не запрещено, если у тебя есть средства. К тому же я-то курю вовсе не табак.

При этих словах она достала из ящичка коричневый шарик и начала медленно подогревать его на огне.

— Чтобы тебя не смущать, я сегодня буду курить только разрешенную травку. Видишь, тут написано: «Конопля. Сертифицировано глобальной монополией психотропных средств». И подпись генерального прокурора. Ты же не хочешь быть святее самого папы?

Кейт молча наблюдала, как ее подруга скручивает косяк.

— Короче, я обосновалась в Лос-Анджелесе. И тут до меня доходит, что делать-то я ничего не умею. Здесь, чтобы пробиться, надо или петь, или идти в актрисы. Певица из меня никакая. А у артисток жуткая конкуренция. И, опять-таки, мода против меня: сейчас всем подавай женщин с большим будущим. Девчонке со свеженькими щечками и тугой попкой здесь ничего не светит.

Она курила свою сигаретку и попутно отпивала большими глотками красное вино.

— Режиссеры тут ни при чем. Я с ними много раз об этом говорила. Стоит им взять на роль девчоночку вроде тебя, потом хлопот не оберешься. Антипедофильские ассоциации скажут, что фильм пропагандирует сомнительные вкусы, феминистки возмутятся, что женщинам навязывают элитарные, а то и фашистские ценности: юность, красоту и естественное здоровье. Начнут протестовать профсоюзы хирургов, потому что их хотят оставить без работы. Короче, молодежь никому не нужна. Публика к этому привыкла. Большинству нравится искусственная красота. Старухи, одним словом.

Кейт согласилась-таки выпить бокал красного вина и слегка опьянела. Язвительная Марта с задорным блеском в глазах снова смешила ее, как когда-то в Анкоридже.

— И ты решила от них не отставать?

— Не раздумывая. Можешь мне поверить. Начала я, естественно, с носа. Говорят, тут нужно как минимум три операции, чтобы получилось то, что ты хочешь. Потом я в первый раз прооперировала грудь, а дальше понеслось: глаза, губы, накладки на бедра, выравнивание зубов, наращивание ногтей и всякие ненужные вещи вроде фальшивых шрамов, как будто мне вырезали аппендицит и варикозные вены. Когда действительно хочешь сойти за зрелую женщину, мелочами пренебрегать нельзя.

— И после всего этого ты начала сниматься?

— У меня уже четыре фильма! — гордо объявила Марта. — Причем два из них — самое жесткое порно. Кстати, со своим парнем я познакомилась на съемках.

— Он что, имеет отношение к кино?

— Ни малейшего. Просто снимали мы вон на том пляже. Видишь киоск с мороженым? Вся история крутилась вокруг него. По сюжету я шла по пляжу и подходила к киоску. Продавец был высокий брюнет, по регистрации турок или перс, что-то в этом роде. Дело кончалось, как ты понимаешь, совсем не мороженым...

— И вы снимаете такие вещи вот так, посреди улицы?

— Здесь всем на это наплевать. Главное — не перекрывать движение.

— А... твой парень?

— Сидел у себя дома, вот на этой самой террасе, и смотрел на нас в бинокль. Когда мы закончили, он спустился и пригласил меня зайти к нему пропустить по стаканчику. В общем, в тот день с мороженым мне явно не везло...

И они обе прыснули со смеху, как озорные школьницы.

— А чем он занимается?

— Всего и не упомнишь. Я стараюсь особенно не вникать. Он из очень известной семьи. Ну и, кажется, приторговывает кое-чем помаленьку.

А потом, выбросив маслянистый окурок, добавила:

— Кстати, ты-то мне еще ничего не рассказывала про свои любовные дела.

Кейт ненадолго задумалась, глядя куда-то вдаль. Мысли ее покачивались, словно меланхоличные верхушки кокосовых пальм на берегу океана. Под действием вина стыдливость отступила, и, позабыв об осторожности, девушка поведала подруге свою историю.

Марте она показалась довольно удручающей. Вот так, ни с того ни с сего, втюриться по уши в какое-то ничтожество, в интеллектуала самого худшего толка, в слабовольного идеалиста — одним словом, в неудачника по нынешним временам означало обречь себя на многолетние лишения и нищету. Хорошо еще, что Кейт выбрала не какую-то посредственность, а прямо-таки экстремистский вариант, и от этого в глазах Марты дело приобретало интерес. То, что этот Байкал, нарушив запрет, пробрался в антизону, был схвачен, арестован, а потом таинственным образом выслан из Глобалии, придавало ему определенную оригинальность. Марта прониклась симпатией к юноше, увидев в нем такого же сорвиголову, как она сама, хотя и на свой лад.

— Дай мне время подумать, — сказала она, — я соображу, что тут можно сделать.

Больше Марта не упомянула об этом ни разу за весь день. Поскольку Кейт устала после долгого путешествия, Марта предложила ей пораньше отправиться спать.

На следующее утро Марта объявилась в двенадцатом часу, то есть, в ее понимании, ни свет ни заря. Она томно куталась в махровый халат с вышитыми инициалами. Но все, что не было прикрыто роскошной белоснежной тканью, выглядело далеко не лучшим образом, и Марта это прекрасно знала. Слугам было приказано заранее накрыть на стол и не подходить к ней ближе чем на десять метров..

— Я вчера вечером подумала о твоем дельце, — осипшим голосом сообщила Марта. — У меня появилась одна мысль. Сегодня Лу и Дэн, мои близкие друзья, устраивают вечеринку. У них потрясная вилла на Малибу. Кстати, я там сегодня собираюсь пополнить свои запасы.

— Ты о чем?

— Ну надо же мне чем-то заправлять сигаретки. И еще надо прикупить розовых таблеток, они хорошо идут под виски.

— Разве психотропные средства не в свободной продаже?

— Само собой, не устаю этому удивляться. Стоит включить экран, только и слышно: «Смерть наркотикам! Долой алкоголь! Нет сигаретам!» А вот такие штуки продаются на каждом шагу.

По утрам Марта пребывала в философском расположении духа. Потягивая кофе, она продолжила свои рассуждения:

— Когда я говорю об этом со своим парнем, он всегда отвечает, что так уж устроено демократическое общество: каждый свободен делать все, что вздумается, но при этом каждый виноват во всем. И каждый — жертва всего. Ты понимаешь, что он имеет в виду?

— Кажется, да.

— Короче говоря, я их стандартное фуфло на дух не переношу. Это для рабочих лошадок. И потом, я после стольких операций привыкла к таблеточкам покруче.

Она рассеянно посматривала на серфингистов, скользивших по воде. Паруса были снабжены специальными светочувствительными устройствами, которые приводились в движение под действием солнечных лучей.

— У нас тут раздобыть такие штучки — раз плюнуть. Правда, лучше всего завести себе хорошего поставщика, чтобы он сам всем этим занимался. Моего зовут Степан. Сегодня вечером я хочу тебя с ним познакомить.

Весь день провалявшись на террасе, ближе к ночи они отправились в Малибу на невообразимо длинной Мартиной машине. То была шикарная сверхсовременная модель, настоящая передвижная гостиная. Несмотря на все усилия подруги: тяжелый макияж, бесчисленные украшения, дорогое, вычурное платье «как у настоящей женщины», Кейт по-прежнему выглядела удручающе молодо.

Дом Лу и Дэна стоял на самом берегу океана, на склоне холма, и отличался поистине вавилонской роскошью.

Ночью стеклянный свод наверху становился совсем незаметным, была видна только великолепная вереница бассейнов со струящейся водой да освещенные снизу доверху высокие королевские пальмы. Довершал эту феерическую картину дом на вершине холма, построенный из простого белого камня. Украшением этих гладких стен служили лишь огромные окна. Подобные постройки так часто можно было увидеть в светской хронике и в сериалах, что они казались одновременно и полуфантастическими, и привычными. Удивительнее всего было видеть такие вещи в жизни, а не на экране.

Обитали в этих сказочных краях не менее фантастические существа, едва напоминавшие людей. Неужели у простых смертных могли быть такие неправдоподобно светлые локоны, такие ровные белые зубы и груди столь совершенной формы? Может быть, все эти НЛО наутро отключали свои реактивные моторы и запирались в ангарах? Лу и Дэн встречали гостей в маскарадных костюмах, изображая двух герцогинь времен Французской революции. Из-за сложного грима и напудренных париков почти невозможно было определить ни возраст, ни пол, да и просто различить хозяев между собой. Марта прогуливалась от компании к компании, направо и налево раздавая поцелуи.

— Пошли, — скомандовала она Кейт, — Степан наверняка пристроился на верхней террасе.

Они поднялись еще выше, на сей раз по винтовой лестнице, и наконец оказались на плоской крыше одного из зданий. Почти все пространство занимал огромный бассейн с подсвеченным дном. Окаймлявшие его узкие проходы были уставлены большими керамическими горшками. В них росли апельсиновые деревья, с которых свисали массивные плоды. На первый взгляд на крыше никого не было. Но, пройдя несколько шагов по решетчатому настилу, Марта наткнулась на чьи-то вытянутые ноги, торчавшие между глиняных горшков. Ноги оказались мужские, облаченные в светлые брюки и мокасины от «Тоггс» из суперсовременного полимертитана, последний крик глобалийской моды.

— Я так и знала, что ты здесь, — воскликнула Марта, — все никак не налюбуешься на свои новые башмаки?

— Они особенно хорошо смотрятся на голубом фоне. Как драгоценный камень в ларце с шелковой обивкой, — отозвался мужчина, удобно устроившийся в шезлонге, заложив руки за голову.

На глазах у озадаченной Кейт Марта с неожиданным проворством наклонилась, схватила томно вытянувшегося мужчину за ногу и сорвала туфлю. И вот она уже носилась вокруг бассейна с мокасином в руке.

— Фу! — крикнула она, сделав вид, что нюхает стельку.

— Верни сейчас же, чертово отродье! — прорычал мужчина, который вылез из своего шезлонга и теперь прыгал на одной ноге, пытаясь догнать Марту.

— Надо их хорошенько отмыть! Начнем с этого!

И она зашвырнула мокасин в самую середину бассейна. Все трое молча смотрели, как он погружается в воду. Несколько раз перевернувшись вокруг своей оси, туфля медленно опустилась на фаянсовое дно и замерла.

Мужчина стоял, опустив руки. Казалось, он готов разрыдаться.

— Это же ни в какие ворота... — всхлипывал он.

Кейт на секунду показалось, что сейчас он бросится на Марту. Но он так и стоял с дурацким видом, глядя на свой мокасин, лежащий на пятиметровой глубине.

— Лучше бы ты и второй отправил туда же, — сказала Марта, — так мы сможем спокойно поговорить.

К огромному изумлению Кейт, мужчина, немного поколебавшись, снял второй мокасин и бросил его вслед за первым. А когда тот оказался на дне, расхохотался как сумасшедший.

Он взял Марту под руку, и парочка со смехом отправилась к стоявшему в углу маленькому круглому столику со стульями. Марта знаком подозвала подругу, и Кейт присоединилась к ним.

— Познакомься. Это Степан, — сказала Марта, не переставая смеяться, — пока он в обуви, с ним невозможно разговаривать: он только и делает, что пялится на свои ботинки. А вообще он бывает очень полезен в некоторых делах...

Кейт поняла, что перед ней, скорее всего, настоящий мафиози.

— Ее зовут Кейт, — представила Марта свою подругу.

— Очень приятно, — проворчал Степан, не проявляя к девушке особого интереса, — Мы можем при ней разговаривать?

— Считай, что мы с тобой одни.

— Тогда давай начнем, — сказал Степан, обхватив Марту за талию.

Та громко расхохоталась, но изящно высвободилась из объятий мафиози и слегка отодвинулась.

— Это серьезный разговор.

— Я тебя слушаю.

Теперь, когда глаза Кейт привыкли к приглушенному свету, девушка смогла наконец рассмотреть худощавое лицо контрабандиста. Его черты казались высеченными из неровного мрамора. Надбровные дуги нависали над глазами, как два скалистых выступа. Подбородок, кадык, виски — все состояло из сплошных четких линий и острых граней.

— Что тебе от меня понадобилось сегодня? — спросил мафиози. — У меня внизу есть все, что душе угодно.

— Нет, — прервала его Марта, — на этот я хочу попросить тебя об одной услуге. Для вот этой моей правнучатной племянницы.

Степан снова скользнул глазами по Кейт. То был презрительный взгляд, каким опытный охотник провожает молодую дичь, еще не доросшую до того, чтобы превратиться в достойную добычу.

— Она ищет одного человека, который отправился в антизоны.

— Он из здешних? — удивился мафиози.

— Да. Но миссия прошла неудачно. Он потерялся... А вообще, это не твое дело.

Степану явно нравилось, когда Марта ему грубила. От каждой новой шпильки по его телу пробегала приятная дрожь, как от желанного удара кнутом.

— Короче говоря, — подытожила Марта, — ее другу удалось отправить оттуда сообщение.

Степан моргнул.

— Ну, тогда дело не так уж плохо!

— Нет. Просто она хотела бы побольше обо всем этом разузнать.

— А чем я могу помочь?

— Понимаешь, этот парень, когда отправлял сообщение, не нашел ничего лучшего, как воспользоваться услугами одного грязного мафиози вроде тебя. Некто Тертуллиан. Тебе это имя о чем-то говорит?

— Он контролирует район Парамарибо. Вы хотите, чтобы я вас на него вывел?

— Надо же, какой ты умный!

— Это можно устроить.

— Только имей в виду, Степан. Надо, чтобы все было шито-крыто, а то у нашей подружки уже и так достаточно неприятностей. Социальная безопасность не должна ничего пронюхать. Ты меня понимаешь?

Степан пожал плечами, как бы говоря, что такие само собой разумеющиеся вещи даже не обсуждаются.

— Сколько тебе потребуется времени? — спросила Марта.

— Для верности дай мне два дня.

— Я всегда знала, что на тебя можно положиться.

— И не только в таких делах, — проворковал Степан, приближаясь к Марте. — Может, отправишь свою племянницу поиграть внизу? А мы с тобой приведем себя в надлежащий вид и нырнем за моими мокасинами...

Марта позволила ему расстегнуть верх платья, а потом резко выпрямилась, напрягая слух. Снизу доносилась едва различимая музыка. Это заиграл один из оркестров, рассеянных по внутренним дворикам и гостиным.

— Слышишь, Кейт? Они играют «Moon of my Age»!

Пользуясь тем, что в обуви бегать намного удобнее, Марта вскочила со стула и заспешила к лестнице, таща за собой Кейт.

— Позвони мне сразу, как только что-нибудь узнаешь! — бросила она Степану, спускаясь к остальным гостям.

Мафиози несколько раз в отчаянии перевел взгляд с опустевшей лестницы на бассейн, где медленно всплывали вверх его разбухшие от воды туфли.

Глава 5

БАЙКАЛ МЧАЛСЯ ГАЛОПОМ на статном гнедом коне, а Фрезер трясся следом, кое-как пристроившись на спине у маленькой коротконогой лошадки. Они старались ехать самым коротким путем, торопясь поскорее добраться до леса, где обитало племя фрезеров и где бы им больше ничто не угрожало. Стук копыт разносился далеко вокруг, заранее возвещая встревоженным пешеходам о приближении всадников, а потому за все путешествие друзья так ни разу никого и не встретили.

По дороге Фрезер во все горло распевал разные песни, и Байкал очень скоро выучил наизусть большую часть куплетов и припевов. Он мало что понимал в них, но ему нравилось бросать навстречу ветру дошедшие из глубины веков строки, которые в былые времена пробуждали мечты и смягчали горечь поражения, звали в атаку и служили сигналом к отступлению, подбадривали моряков и несли утешение вдовам.

Путь их снова лежал через унылую, неприютную местность. Повсюду глаз натыкался на свалки промышленных отходов, необработанные поля, фрагменты разрушенных дорог, мостов и столбов. Повсюду природа свела на нет недолговечный порядок, установленный человеком. Сквозь все щели и разломы беспорядочно прорастали корни, листва, колючие кустарники. Как ни странно, этот хаос, враждебный по отношению к человеческому роду, казался Байкалу гостеприимным и даже уютным. Никогда еще юноша не чувствовал себя настолько свободным. Нигде еще ему не было так покойно, как в этих диких краях, где царили насилие и смута. Ни за что на свете не согласился бы он вернуться в Глобалию.

Но это счастье оставалось неполным, как и всякая радость, которую нельзя разделить с любимым человеком. В тяжелых испытаниях, в минуту опасности Байкал порой даже радовался про себя, что Кейт нет с ним рядом. Но когда он был счастлив, ему ее мучительно не хватало: Он то и дело воображал, как она сидит на крупе гнедой лошади, обхватив его за пояс и прижавшись щекой к его затылку. Байкал живо представлял себе, как длинные волосы девушки развеваются по ветру и хлещут ее по лицу.

В жаркие дневные часы, когда конские гривы становились белесыми от пота, а высокие молочаи словно воздевали руки к солнцу, умоляя о тени, когда голова шла кругом от жажды, а сознание мутилось, сладко было мечтать, отдаваясь на волю любви и желания. Но с наступлением сумерек, когда начинал дуть свежий ветерок, а закат окрашивал облака и камни в красноватые тона, Байкал вновь испытывал всю горечь разлуки. Подступала усталость, самое черное отчаяние ломилось в душу, грозя овладеть ослабевшим разумом. Как ни старался Фрезер развеселить своего друга, их вечерние посиделки у костра были безрадостны. Байкал не отрываясь смотрел на угли, и его била дрожь. Юноше казалось, что над пламенем роятся целые вереницы мрачных мыслей и зловещих предзнаменований.

Прежде всего, они возвещали о том, что он никогда уже больше не увидит Кейт. У Байкала не было ни малейшей возможности подать ей хоть какой-то знак. Последняя попытка привела к таким катастрофическим последствиям для мафиози, который согласился ему помочь, что теперь никто уже не рискнул бы оказать ему подобную услугу. О том, чтобы вернуться в Глобалию, не могло быть и речи. Социальная безопасность сделала из него врага. Байкал хорошо представлял себе, какими методами действует эта организация, а потому не сомневался, что не сможет ни защититься сам, ни добиться справедливого суда, если сдастся добровольно. Да и сама мысль о возвращении, помимо того что это было бы бессмысленно, не вызывала у юноши ничего, кроме отвращения и протеста. Все, что он видел в антизонах, говорило об одном: Глобалия достойна ненависти, и ей следует объявить войну. Когда Байкал стремился выбраться оттуда, им двигало желание обрести свободу, как он сам ее понимал. Отныне же он видел в Глобалии врага, создание человеческих рук, обернувшееся против самого человека, здание, основанное на принципах свободы, но готовое раздавить любую свободу, политическое чудовище, подлежащее уничтожению.

В то же время Байкал прекрасно осознавал, что вести такую битву будет нелегко. На кого он сможет опереться в антизонах? Край, через который лежал его путь, еще не успел оправиться после ужасного голода, год назад унесшего жизни больше половины населения. Утром того же дня они с Фрезером проезжали мимо груды побелевших костей. Это были останки целой семьи, наверняка погибшей от голода, которые так и лежали непохороненные на радость грифам.

Как бы решительно ни были настроены бунтари, Байкал сомневался, что они сумеют собрать значительные силы, способные действовать сообща. К тому же эти несчастные возлагали огромные надежды на Байкала. В одном они были правы: одолеть Глобалию могла только оппозиция внутри Глобалии. Но как сказать этим людям, что за ним никто не стоит? Как признаться, что его история — лишь порождение извращенного ума Рона Альтмана? Если открыть правду, что тогда станется с ним самим? Его отвергнут, станут презирать. Может быть, бунтари даже захотят отомстить ему. А если он продолжит ломать комедию, то поведет этих искренних людей на верную смерть, жестоко обманув их ожидания. Вне всякого сомнения, Альтман хорошо продумал ловушку, в которую загнал юношу.

На следующий день пейзаж начал меняться, лес становился все выше и гуще. Свет едва проникал через зеленый свод, просачиваясь сквозь резную листву, как сквозь узкие витражи. После открытых равнин, где слышалось лишь стрекотание насекомых, лес поражал богатством и разнообразием звуков: хруст веток, верещание обезьян, крики птиц возносились ввысь в этом тропическом соборе, словно странные молитвы.

Лагерь фрезеров располагался почти на окраине леса, так что путники быстро добрались до места.

Им пришлось несколько раз особыми криками предупреждать часовых, которые должны были возвещать о приближении чужаков и прогонять их восвояси. Как только первый часовой узнал Фрезера, навстречу путникам из укрытия высыпала целая группа соплеменников и радостно окружила вновь прибывших.

Фрезера встречали как героя. Он торжественно передал деньги за озон самому старому соплеменнику, который играл у них роль господина.

В первый же день Байкала познакомили со всеми без исключения обитателями деревни, начиная с матери, братьев и сестер его верного спутника. Все они были настолько похожи между собой, что казались вылепленными по одному образцу. Как только Байкала допустили в маленькое святилище в центре лагеря, юноша сразу понял, в чем причина столь разительного сходства, увидев в любовно украшенной рамке фотографию первого фрезера, облаченного в синий рабочий комбинезон. На лице у первопредка играла гордая улыбка. Похоже, он наладил серийное производство членов своего племени по образцу «шевроле» или «кадиллаков», которые когда-то собирал на заводе, с той только разницей, что здесь исходной моделью послужил он сам.

Мирная жизнь в племени как нельзя лучше располагала к размышлениям. Байкал полюбил бродить по лесу и часто сопровождал ребятишек, которые гордо отправлялись сторожить свой источник озона. Судя по всему, фрезеры очень серьезно относились к работе, за которую им платили. Они решительно изгоняли всех, кто пытался пробраться на их территорию.

Однако, при всей ее размеренности, жизнь этих людей трудно было назвать однообразной или скучной. Как рассказал Фрезер Байкалу еще в самом начале их знакомства, все его соплеменники были отменными музыкантами. Конечно, никто не смел прикоснуться к кларнету первого фрезера, который превратился в предмет поклонения. Но каждый старался смастерить для себя какой-нибудь инструмент, а потом с удовольствием играл на нем в одиночку или с ансамблем во время многочисленных праздников и церемоний, вносивших стройность и порядок в существование племени. На первый взгляд, все эти ритуалы пришли из незапамятных времен и фрезеры свято соблюдали их, как всякие дикари. Но, приглядевшись повнимательнее, Байкал заметил много элементов, показавшихся ему смутно знакомыми. Например, субботними вечерами племя танцевало под звуки оркестра, состоявшего из разнообразных барабанов и других ударных инструментов. При этом бормотались какие-то слова, которые было почти невозможно разобрать, но часто повторявшийся припев звучал примерно так: Гуок хруп зве клок. Танцоры вихлялись в парах и несказанно веселились. Только на второй или третий раз Байкал узнал в этом танце старую мелодию, под которую до сих пор иногда танцевали в Глобалии. В оригинале песня называлась «Rock around the Clock».

Фрезер пояснил своему гостю, что ритуалы его племени были придуманы заново, когда первый фрезер вернулся из Детройта, где утратил все воспоминания об обычаях своей страны. Как только зашла речь о том, чтобы основать новое племя, первый фрезер использовал все, что успел повидать за свою жизнь, а потому в ритуалах племени индейские мифы соседствовали с американскими песнями XX века. Разумеется, почетное место занимали автомобильные реликвии, которые стали считаться священными. Эмблему «Дженерал Моторз», висевшую на стене святилища, каждую весну проносили с процессией вокруг источника озона. Водруженный на постамент кардан «шевроле» служил для благословения новобрачных. Девушкам, выходившим замуж в другое племя, давали с собой амулет с кусочком запасного колеса, которое первый фрезер использовал во время своего легендарного возвращения из Детройта.

Байкал был несказанно рад этим безмятежным дням и вынужденному бездействию. При других обстоятельствах он, возможно, и соскучился бы, но, зная, что ожидает его в ближайшем будущем, юноша скорее предпочел бы навсегда остаться среди фрезеров.

— ПРИВЕТСТВУЮ ВАС, мадам! — провозгласил Анрик, выставив вперед бородку.

И, взяв руку Марты, церемонно запечатлел на ней поцелуй.

В отделанном мрамором зале лос-анджелесского аэровокзала Анрика трудно было не заметить. Каталонец снова облачился в свой широченный черный плащ, один конец которого закинул на плечо, обнажив левую руку. Он тащил внушительный чемодан на колесиках. С пояса свисала длинная шпага в ножнах.

— Глазам не верю! — завопила Марта, обращаясь к Кейт. — Так это и есть твой приятель-журналист?!

Тут она покатилась со смеху, не в силах больше выговорить ни слова. Казалось, с ней вот-вот случится истерика.

Стараясь не терять собственного достоинства, чопорный Анрик взглядом взывал о помощи. К счастью, Кейт не растерялась. Она быстро ухватила своего друга под руку, не выпуская Марту, которая висела у нее на локте с другой стороны, и потащила обоих на парковку. Женщины сразу сели в лимузин, Анрик же сначала втиснул чемодан в багажник, но шпагу оставил при себе. Когда он наконец оказался в салоне, Марта, едва успевшая вытереть глаза, снова затряслась от смеха.

— Простите, — с трудом проговорила она, — я пересяду вперед, к шоферу... Так вы сможете спокойно поговорить с глазу на глаз.

И она оставила их одних на заднем сиденье.

— Не обижайся, — сказала Кейт, — она очень славная...

Анрик сидел неподвижно, с застывшим лицом. Вид у него был оскорбленный и осуждающий, но думал он вовсе не о Мартиных насмешках. Он смотрел на Кейт, сидящую на разукрашенном под зебру диванчике в этом странном лимузине размером с его сиэтловскую квартиру. Лицо девушки было скрыто под толстым слоем косметики, а одета она была (если ее вообще можно было называть одетой) в сильно декольтированное платье из Мартиного гардероба. Анрик переводил удивленный взгляд с бутылок в баре на обивку салона, украшенную звездами глобалийского флага, и никак не мог понять, действительно ли в Лос-Андже-лесе его встретила та самая девушка, с которой он расстался в «Уолдене».

— Не беспокойся, — шепнула ему Кейт, — все осталось по-прежнему.

Анрик еще немного подождал, приподнял одну бровь, потом другую и наконец немного расслабился.

И все же за те несколько дней, которые они провели порознь, былое доверие исчезло. Анрик все время молчал, из осторожности не решаясь начать разговор.

— Послушай, — мягко проговорила Кейт, — это же Калифорния. Ты сам скоро увидишь: люди здесь немного другие, приходится приспосабливаться. В любом случае, надолго мы здесь не задержимся. Через два дня мы уезжаем.

— Уезжаем? Куда?

Из предосторожности они старались сообщать как можно меньше информации по телефону. Кейт только попросила Анрика приехать к ней в Лос-Анджелес, захватив с собой все необходимое для долгого путешествия.

— Мы перейдем границу, — прошептала девушка. Глаза ее блестели.

За окном мелькали огни. Кейт и Анрик какое-то время сидели молча и смотрели на яркие пятна, которые плясали в черной ночи, словно множество маяков, зовущих в дальнее плавание.

— Много тебе удалось разузнать в «Уолдене»?

Слово «Уолден», дорогое им обоим, сразу растопило лед.

— Много, — подтвердил Анрик.

Они уже почти приехали. Кейт предпочла прервать беседу, чтобы потом поговорить обо всем на свежую голову. Марта вышла из машины посерьезневшая и попросила у Анрика прощения. Шла она нетвердой походкой. Кейт поняла, что ее подруга привела себя в чувство с помощью тройной дозы виски в соответствующем сопровождении. Оказавшись дома, Марта сразу же отправилась спать. Кейт показала Анрику отведенную ему комнату и пожелала спокойной ночи.

На следующее утро она нашла его на третьем этаже. Анрик прогуливался, заложив руки за спину и выставив вперед бородку. Ни пляж, ни красоты Тихого океана его совершенно не интересовали. Все его внимание было поглощено самим домом и его содержимым.

Испанский дворец был заново отделан изнутри и перестроен. Его изначальный облик приспособили к калифорнийским вкусам. В стенах, облицованных простым бетоном, были пробиты огромные окна, повсюду царили прямые линии, так что создавалось обманчивое впечатление, будто речь идет о постройке в стиле «Баухауз». В каждой комнате висело всего по одной-две картины, но все это были настоящие произведения искусства. Анрик указал Кейт на табличку под портретом женщины, изображенной в профиль на фоне свинцовой тучи. Там значилось, что это работа кисти Лоренцо Лотто. В углу скромно пристроилось несколько маленьких портретов. Это оказались произведения художников Северного Возрождения, среди которых был один Гольбейн и один Дюрер.

— Посмотри, здесь есть даже книги! — сообщил Анрик свистящим шепотом.

И потащил Кейт в дальнее крыло здания, где она раньше не бывала, потому что Марта туда никогда не ходила. В центре крыла располагался увенчанный куполом восьмиугольный зал, окруженный несколькими комнатками с низким потолком. По стенам стояли книжные шкафы от пола до потолка, заполненные книгами разных эпох.

— Это, конечно, не «Уолден», но ненамного хуже, — сказал Анрик, — посмотри, сколько книг по истории!

— Это кабинет Мартиного друга, — пояснила Кейт.

— А ты его хоть раз видела? — спросил Анрик, подозрительно подняв бровь.

— Нет. Он все время в отъезде.

— А чем он занимается?

— Понятия не имею, и Марта тоже. Кажется, приторговывает чем-то не совсем законным...

Анрик медленно обвел глазами библиотеку, указывая на бесценные книги и картины.

— Что-то не очень похоже на дом торгаша.

— Он достался ему в наследство от родителей.

— Гм... Допустим.

В надежде переубедить своего друга, Кейт взяла его под руку и повела в зал, где подавался завтрак. Там под потолком с лепниной, которая в былые времена украшала один из замков Луары, их ждал стол, уставленный блюдами со свежими плетеными булочками, разнообразной выпечкой и джемами. Тут Кейт поведала Анрику все, что накануне сообщил Марте мафиози но имени Степан.

— Он разыскал этого Тертуллиана, который переслал мне сообщение. Это оказалось непросто, потому что его город бомбили.

— Да, я слышал про это в новостях. Непонятно, за что Социальная безопасность на него так напустилась. Неужели за то, что он просто переслал сообщение?

— На самом деле, этого никто не понимает, особенно сам Тертуллиан. Его представляют сообщником Байкала, хотя он с ним едва знаком.

— Одним словом, козни продолжаются.

За разговором Анрик с наслаждением уплетал булочки, напоминавшие ему о бабушкиных завтраках в Каркассоне.

— Но нам повезло, — продолжала Кейт, — этот Тертуллиан, похоже, не из трусливых. Он готов принять нас у себя и переправить к Байкалу.

— А почему ты так уверена, что он знает, где сейчас Байкал?

— Потому что Степан его специально об этом расспросил.

Анрик нахмурился. Все эти подозрительные делишки с мафиози не вызывали у него особого энтузиазма. Он долго молчал, перекатывая пальцем крошки.

— Анрик, — в конце концов не выдержала Кейт, — мне надо с тобой серьезно поговорить.

— Говори.

— Я тебе очень благодарна. Спасибо тебе за все. Если бы не ты, я бы никогда ничего не узнала о Байкале. А теперь у меня появилась надежда его найти. Пришло время действовать. Это очень опасно, и назад дороги не будет. Я не хочу, чтобы ты рисковал жизнью из-за меня. Я поеду одна.

Анрик резко выпрямился.

— Ни за что! Чтобы я бросил тебя как раз тогда, когда начинается настоящая опасность!

К нему вернулся обычный боевой задор.

— И потом, — с гордостью объявил он, — у меня теперь есть свои причины на то, чтобы искать встречи с Байкалом.

Опасливо оглядевшись по сторонам, он поднялся и добавил:

— Хочешь, пойдем прогуляемся по пляжу?

Каждый вернулся к себе в комнату, переоделся и спустился вниз в купальном костюме и халате. По подземному туннелю они вышли прямо к морю. Кейт и Анрик медленно приблизились к самой воде и зашагали вдоль берега по мокрому песку, на котором замирали волны.

— С тех пор как ты уехала, я узнал в «Уолдене» много нового.

— Уайз приходил?

— Да, и не он один. Как только он узнал, что мы хотим пробраться в антизоны, то стал каждый день присылать ко мне разных людей. Невероятно, сколько у него связей! Я разговаривал с инженерами, с военными, с учеными, и все они, конечно, оказались читателями и членами «Уолдена».

— А что им было от тебя нужно?

— Они хотели сообщить мне как можно больше сведений о Глобалии. Большинство просто передавало мне разные документы. Я сам еще далеко не все успел просмотреть. Но у меня все с собой, в моем чемодане.

— В чемодане? Слушай, я не уверена, что мы сможем взять с собой много вещей. Это же не туристическая поездка.

От негодования у Анрика задрожала бородка.

— Можно подумать, я не знаю! Но Уайз говорит, что эти документы очень важны для Байкала. Если он и сможет всерьез противостоять Глобалии, то только благодаря им.

Кейт попыталась было возразить, но Анрик уже все для себя решил, и переубедить его было невозможно.

— Когда мы едем? — спросил он, давая понять, что разговор окончен.

— Сначала надо будет добраться до безопасной зоны Парамарибо, а оттуда мы попадем к Тертуллиану. Вылетаем мы завтра утром. Марта поедет с нами.

— Марта?! Эта...

Анрик попытался было подобрать подходящий эпитет, но так и не смог придумать ничего благопристойного. Так что он предпочел оборвать фразу, и они с Кейт молча продолжили прогулку, идя по направлению к понтону, с которого отправлялись катамараны.

Глава 6

КАК И ПРЕДПОЛАГАЛОСЬ, через два дня они вылетели в Парамарибо. Анрик продолжал недоверчиво коситься на Марту. Впрочем, они оба соблюдали вооруженный нейтралитет, и в разговоре каждый обращался только к Кейт, которая служила им чем-то вроде посредника.

Разница между Парамарибо и Лос-Анджелесом была заметна далеко не сразу. На первый взгляд эти две безопасные зоны с их пальмами и пляжами почти не отличались друг от друга. Но уже через несколько часов становилось ясно, насколько мало между ними общего. В Лос-Анджелесе, одном из главных экономических и культурных центров Глобалии, жизнь била ключом. Что же до Парамарибо, то этот город вернее всего было бы назвать глухой окраиной. В жалком развлекательном парке, посвященном естественной истории, можно было прогуляться часок-другой, но никому бы и в голову не пришло тащиться в такую даль специально ради него. К тому же Венесуэла не входила в число стандартизированных элементов даже для глобалийцев с латиноамериканской регистрацией. Судя по всему, никакой культурной жизни в городе не было и в помине. Что же до экономики, то догадаться, на чем она основана, с первого взгляда тоже было непросто.

Трое путешественников остановились в гостинице возле старого порта. Это был огромный домина в колониальном стиле, окруженный маленькими шаткими балкончиками. Стоило опуститься на кровать, как матрасы начинали отчаянно скрипеть, словно пробуждаясь от многовекового сна. Вода нагревалась так долго, что в каждой ванной комнате стояло по специальному стулу, чтобы постояльцы могли с комфортом дожидаться сего знаменательного события.

Дома, в Лос-Анджелесе, Марта казалась капризной и привередливой, но в более суровых условиях проявила куда большую собранность, чем от нее можно было ожидать. Быстро переодевшись у себя в номере, она появилась в вестибюле гостиницы в футболке с короткими рукавами и простых узких брюках из толстой терморегулируемой ткани, которые по традиции продолжали именоваться джинсами. На ней не было ни одного украшения, только темные очки скрывали верхнюю часть лица, особенно непрезентабельно выглядевшую без косметики. Волосы Марта убрала в хвост, стянув их простой резинкой. Теперь уже Анрик выглядел кривлякой и снобом в своем средневековом плаще.

Все трое отправились на другой конец города, где у них была назначена встреча. Попадавшиеся на глаза постройки поражали своей обшарпанностыо. Казалось, во всем городе не было ни одного нового здания, не считая защитного купола, который, впрочем, так и стоял недостроенный. С северной стороны стальной каркас все еще дожидался, когда к нему добавят новые балки и закроют стеклянными пластинами. Но стройка, похоже, давно остановилась. Поскольку купол не был сплошным, о кондиционировании воздуха не приходилось и мечтать, и во всем городе царил неимоверно влажный экваториальный климат. Когда Кейт и ее спутники добрались до места, уже стемнело. (В этих широтах сумерки всегда наступают около шести часов пополудни.) Бар представлял собой один-единствен-ный зал с высоким потолком. Две большие застекленные двери открывались прямо на улицу. Вентиляторы, подвешенные под потолком, казались ненастоящими. Несколько столиков стояло снаружи, посреди тротуара. Вся троица уселась за один из них под огромной магнолией с толстыми корнями, которые торчали из-под земли, отнюдь не добавляя устойчивости колченогим стульям. Человек, служивший связным, появился спустя четверть часа. Одет он был не в пример элегантнее, чем осоловелые пьянчужки за стойкой. Как и все мафиози, он очень трепетно относился к своей обуви. Его туфли буквально сияли чистотой, и это было тем более удивительно, что местные улицы ею, мягко говоря, не отличались. Стройный, черноволосый, смуглый, этот человек мог бы сойти за обычного преуспевающего гло-балийца с латиноамериканской регистрацией, но пристальный взгляд, в котором смешались алчность, чувственность и жестокость, сразу делал его непохожим на других. Марта при виде его замахала руками.

— Перикл! — крикнула она, пытаясь привлечь внимание мафиози.

Когда тот подошел, Марта обняла его за плечи и поцеловала.

Коротко поздоровавшись со всеми, Перикл уселся за тот же столик. Судя по тому, с какой скоростью официант принес ему ром с кока-колой, в этом заведении мафиози пользовался несказанным уважением.

— Перикл — правая рука нашего друга Тертуллиана, — пояснила Марта, — он будет вам помогать.

При этих словах она чокнулась с мафиози.

Сколько Кейт и Анрик ни пытались разговорить его, Перикл не сказал ни слова о том, что их ждет. Видимо, бар казался ему недостаточно надежным местом. Вокруг шатались другие контрабандисты, жадные до чужих секретов. Перикл посадил своих гостей к себе в машину и повез их посмотреть город.

Картина, представшая перед ними, отнюдь не радовала глаз: вереницы складов, пересекающиеся в воздухе старые автострады, подозрительные кварталы, где на лестницах у подъездов кучковались какие-то люди и курили неизвестно что. Но благодаря объяснениям Перикла все это обретало определенный интерес и смысл. Говорил мафиози ясно и уверенно, как человек, который знает, о чем ведет речь.

— Экономика города основывается на торговле с антизонами. Мы поставляем в Глобалию примерно одну четвертую всех товаров.

— Поставляете? — удивился Анрик. — Что, например?

— Все, что поступает из антизон. Например, универсальное горючее К-8.

— Разве К-8 привозят из антизон?

— Конечно. Все думают, что это экологически чистое горючее. Но никто не говорит людям, что его делают из нефти. Это очень грязное производство, а потому заводы рассеяны по антизонам, вдали от Глобалии.

— Я это знал, — шепнул Анрик на ухо Кейт, а потом еще тише добавил, — «Уолден».

— Но конечно, большую часть импорта из антизон составляют запрещенные товары, — продолжал мафиози. — Например, вон тот ангар до потолка набит мешками с кокаином.

Как бы Марта ни любила подобные вещи, тут она не удержалась и скорчила недовольную гримаску. При виде такого несметного количества ценного порошка волей-неволей становилось слегка дурно.

— А что там, в большом здании с круглой черепичной крышей? — спросила она.

— Там? Фотографии, фильмы и все такое прочее.

— Ха! Так это ваш местный Голливуд! — воскликнула Марта.

— Если угодно. Скажите это тамошним ребятам, им это польстит. В Глобалии столько законов, защищающих меньшинства, человеческое достоинство и тому подобное, что во время съемок приходится считаться с множеством ограничений. Так что товары на особый вкус: секс, насилие, фетишизм — приходится производить в антизонах. И все это поступает сюда.

Марта, зажатая на заднем сиденье между Кейт и Периклом (Анрик сидел спереди, рядом с шофером), была вне себя от восторга.

— Ты меня туда сводишь, когда они уедут? — промурлыкала она, прижимаясь к мафиози.

Потом машина проехала мимо доков, где громоздилось множество ящиков и накрытой чехлами техники.

— Это зона экспорта. Все, что вы здесь видите, готово к отправке в антизоны. С этой платформы отгружают оружие.

Они еще немного покружили по докам, а потом машина въехала в плохо освещенный жилой квартал. Судя по множеству заграждений по обеим сторонам улицы, кругом были стройки. Но, глядя на буйно разросшиеся за заборами деревья, можно было догадаться, что большая часть работ приостановлена или окончательно заброшена. Перикл приказал шоферу заблокировать двери и ехать как можно медленнее.

— Мы приближаемся к концу безопасной зоны. Контрольный пункт там, внизу. Те, кто его охраняет, проверяют в основном грузы. Правда, эту границу и так никто никогда не пересекает, не считая нас.

Тут под разбитым фонарем они заметили распростертое на тротуаре безжизненное тело.

— Что это с ним? — вскричала Марта.

— Это вторая достопримечательность нашего города. Не все, кто здесь живет, заняты в торговле с антизонами. Есть и такие, кто избрал «интегрированный маргинальный статус», так называемые ИМС. Этот тип наверняка как раз из таких.

— Это обычно молодежь? — спросил Анрик.

— В основном да, но не только.

— А почему они приезжают именно сюда? — спросила Кейт.

— У них особого выбора нет. Им дают пособие, которого хватает только на жратву да бесплатное жилье в одном из таких кварталов.

И Перикл указал на старые кирпичные дома, кое-где облицованные разбитой плиткой.

— Я так понимаю, Министерство социальной адаптации считает, что лучше засылать их сюда, поближе к перевалочным пунктам, чтобы наркотики поменьше гуляли по всей Глобалии.

— Ну, не только же здесь у вас любят такие штучки, — поправила Марта, которая не могла допустить, чтобы какие-то опустившиеся типы опошляли столь тонкое удовольствие.

В сотне метров от пропускного пункта они начали разворачиваться, собираясь ехать обратно. Во время разворота их напугал какой-то человек, который с круглыми от удивления глазами постучал в стекло машины. Перикл сделал угрожающий жест, и тот отстал. Обернувшись, они увидели, как перепуганный охранник, не удержавшись на ногах, повалился на дорогу.

— Будьте готовы завтра в четыре часа, — сказал Перикл, — проедем мы, только когда стемнеет, но лучше иметь немного времени в запасе.

Кейт совсем не нравился этот человек с алчным блеском в глазах, таинственной ухмылкой и холодным, презрительным выражением лица.

Глава 7

ПАМЯТУЯ О ЛЕГЕНДАРНОМ РЕСТОРАНЕ «Макдоналдс», куда их предок в Детройте ходил по воскресеньям, фрезеры не готовили из пойманных игуан ничего, кроме «мак-наггетсов». В молочный коктейль вместо малины они добавляли толченых красных муравьев, а по праздникам с гордостью угощали друг друга чизбургерами из обезьяньего мяса. Байкал, сам того не ожидая, полюбил эту странную кухню и вообще чувствовал себя как нельзя лучше. С разрешения Елены он позаимствовал у бунтарей пару рукописных книг: роман некоего Стендаля под названием «Пармская обитель» и небольшой учебничек по ремонту велосипедов. И то и другое доставляло юноше огромное удовольствие. Ему казалось, что каждая из этих книг по-своему отвечает его нынешнему расположению духа.

Дни его в равной степени были заняты и действием, и любовными мечтаниями. Деятельная сторона его натуры заставляла Байкала отправляться в лесную чащу, сопровождая то взрослых, то детей, которые шли рыбачить или ставить силки. Когда же юноша погружался в мечты, то воображал бесчисленное множество миров, где они с Кейт всегда были бы вместе.

В жаркие полуденные часы все племя отправлялось в молчаливые странствия по собственному внутреннему миру. Повсюду в полусонном лагере виднелись обнаженные тела, томно вытянувшиеся на земле или в гамаках. И вот однажды посреди этой всеобщей дремоты раздался крик, которого Байкал так боялся с самого дня своего приезда.

Мальчик лет десяти, служивший дозорным, прокричал с дерева:

— Два чужака в источнике озона!

Услышав тревогу, даже самые ленивые тотчас стряхнули с себя сон. Через мгновение все племя было уже на ногах, готовое броситься на защиту своего сокровища. И только Байкал не двинулся с места, догадываясь, что за этим последует. Как он и предполагал, фрезеры вскоре вернулись, улыбаясь и ведя двух незнакомцев, которые знали пароль.

Это оказались бунтари. Их сразу можно было распознать по опрятному виду и подчеркнуто скромной манере держаться, за которой скрывалось легкое чувство превосходства. Среди полуголых фрезеров, на фоне разбросанных глиняных горшков и деревянных гребней они больше всего напоминали мореплавателей, высадившихся на диком острове. Наверняка бунтари собирались воспользоваться своей поездкой, чтобы насадить в этих местах кое-какие зачатки цивилизации. Длинная сума из коровьей кожи, висевшая на плече у одного из гостей, выдавала в нем картографа.

Бунтари явились со срочным поручением и торопились поскорее исполнить его. Приблизившись к Байкалу, который сидел под деревом, один из бунтарей снял фуражку, служившую защитой его премудрости, и провозгласил.

— Большая Когорта в сборе. Елена просила, чтобы мы оповестили вас.

Новость была хорошая, и бунтарь объявил ее с широкой улыбкой. Но Байкал помрачнел, предчувствуя, что ему уже недолго осталось радоваться спокойной жизни.

— Я должен вернуться к вам в деревню?

— Нет, — отозвался картограф, тоже выйдя вперед, — когорта слишком велика, чтобы собираться у нас. К тому же собрание должно проходить в строжайшей тайне. Оно состоится в каменоломнях. Елена проводит вас туда сама.

— А где мы с ней встретимся?

— По дороге, — ответил картограф. — сначала вы должны будете просто ехать все время на север, пока не доедете до большой реки. Осторожно, она загрязнена ртутью. Весь прибрежный район — бывшая свалка радиоактивных отходов. Постарайтесь там не задерживаться. Когда доберетесь до горной цепи, которую хорошо видно издалека, поезжайте вдоль нее по высохшей равнине. Елена будет ждать вас на другом конце.

Как и предполагал Байкал, бунтари заявили, что хотели бы ненадолго задержаться в деревне, чтобы пополнить свои знания об этих местах.

Юноша простился со всем племенем. Совет старейшин добрый час спорил о том, какой обряд больше всего подойдет к такому случаю. Наконец было решено устроить процессию вокруг святилища, потрясая глушителем от «понтиака», который Байкал до этого еще ни разу не видел. Кроме того, выставили на всеобщее обозрение кларнет первого фрезера, а женский хор пропел на древнем англобальном языке песню под названием «Rain and Tears».

И только верного Фрезера, который сопровождал Байкала с самого его появления в антизонах и навсегда остался для него единственным настоящим Фрезером, нигде не было видно. Юноша увидел его только тогда, когда пришло время садиться на коня. Были оседланы две лошади, и Фрезер стоял рядом, держа свою в поводу.

— Еще, чего доброго, потеряешься, — проворчал он. — Лучше уж я с тобой проедусь.

Они обнялись, а потом уселись в седло.

Картограф хорошо объяснил дорогу, так что друзья без труда добрались до временного лагеря, где их ждала Елена. Ее сопровождала дюжина бунтарей верхом на лошадях. На всех была новенькая военная форма, наверняка сшитая в деревенской швейной мастерской, высокие сапоги и стальные каски, напоминавшие рыцарские шлемы. Одна Елена ехала с непокрытой головой. От верховой езды она раскраснелась больше обычного, а ее распущенные волосы, зачесанные назад, напоминали длинные языки пламени.

— Мы привезли вам новую одежду, — гордо сообщила она.

Сбросив пыльные лохмотья, в которых он ходил в лагере фрезеров, Байкал без всяких возражений натянул на себя предложенный ему жесткий кожаный камзол. Елена тактично позаботилась о том, чтобы обновка пришлась ему впору. Плечи и локти были укреплены железными вставками.

Переодевшись, друзья вскочили в седло и снова отправились в путь. Елена пояснила, что за горным разломом их ждет район, усеянный минами. Один из бунтарей, вооружившись детектором, все время должен был идти пешком перед всадниками. Так начался двухдневный переход по знойной тропической равнине. Они ехали шагом, окруженные неподвижной армией кактусов. Мимо пробегали фенеки, дикие собаки, антилопы и несчетное множество кроликов.

В течение всего пути Байкал ехал бок о бок с Еленой, так что у него было время переговорить с ней.

В первый же день Елена сообщила Байкалу, что сумела, как он просил, разузнать кое-что о Роне Альтмане.

— Это было непросто. Все о нем слышали, но немногие знают, кто он на самом деле. К счастью, у нас есть особая группа ученых, которая специализируется на истории XX века. Скоро мы получим от них подробный отчет, а пока я расскажу вам основное.

Равнина тянулась до самого горизонта, где виднелись черные холмы, до которых при такой скорости, казалось, не добраться никогда. Лошади тащились, словно в полусне.

— Альтман родился в 1963 году.

— Значит, сейчас ему...

— Да, это кажется невероятным.

— Все считают, что он похож на древнего старика, но никто даже не подозревает, как он на самом деле молодо выглядит.

— Касательно его происхождения сохранилось очень мало свидетельств. Известно только, что по национальности он грузин, происходит из винодельческой провинции, которую когда-то именовали Колхидой. Однако он часто выдавал себя за грека.

— Действительно, на англобальном он говорит с легким акцентом, — подтвердил Байкал.

— Продолжение у этой истории довольно длинное, так что от подробностей я вас избавлю. Скажем так, этот человек прошел через всю историю своей эпохи. В пять лет он вместе с родителями бежал из Советского Союза. Их судно пошло ко дну в Средиземном море, и Альтман едва не погиб.

— А куда они плыли?

— В Италию.

— Как может пятилетний ребенок выжить при кораблекрушении?

— Он уцепился за мать, и они вдвоем дрейфовали на какой-то балке вдоль берегов Пелопоннеса. В конце концов их выловили рыбаки. Видимо, отсюда у Альтмана его страсть к морю.

— Он стал моряком?

Елена время от времени прерывала свой рассказ, чтобы дать указания своему отряду. Потом она снова подъезжала к Байкалу и пристраивалась рядом.

— Он перепробовал все профессии, даже работал грузчиком в порту.

— Теперь в это верится с трудом.

— Кажется, когда-то он был очень красив. В первый раз он женился на дочери владельца рыболовецкого судна, а когда тесть утонул во время шторма, сам стал хозяином. Потом он продавал, покупал, перепродавал, и уже к двадцати пяти годам сколотил себе приличное состояние.

— Все это время он жил в Греции?

— Да, но у него были представительства в Лондоне и Соединенных Штатах. Он занимался морскими перевозками.

— Кажется, это тогда называлось «судовладелец»?

— Да, именно. Затем он решил перевозить нефть и наладил в Восточной Германии производство танкеров. Кажется, он очень полюбил эту страну. Именно тогда он сменил фамилию и стал зваться Альтманом. К концу XX века он владел самой крупной в мире компанией по перевозке нефти.

— Альтман так и продолжал жить с первой женой?

— Что вы! — воскликнула Елена осуждающим тоном. Из всего того, что ей было известно об Альтмане, эта сторона его жизни особенно сильно возмущала ее. — Он прожил с ней всего три года, а потом развелся, чтобы жениться на девушке из богатой еврейской семьи. Почти все члены этого клана были депортированы и погибли в лагерях. Но родители девушки уехали из Салоников в США и тем самым смогли спастись.

— Он остался ей верен?

— Конечно же нет, — отозвалась Елена с недовольной миной. — Альтман был женат шесть раз. И выбирал себе все более блестящих женщин: певиц, богатых наследниц... Сейчас он вдовец, его последняя жена умерла двадцать лет назад, и с тех пор он больше не вступал в брак.

— А дети у него были?

— Трое. Но все они умерли от болезней или несчастных случаев. У Альтмана остался только один племянник, сын сестры его американской жены.

Елена указала на видневшиеся вдалеке холмы.

— Я ускорю свой рассказ, чтобы закончить до того, как мы доберемся туда и остановимся на привал. Итак, вернемся к его деловой биографии. Альтману сыграло на руку то, что он не стал ограничиваться какой-то одной областью бизнеса. Он покупал нефтяные концерны и авиакомпании и к началу XXI века стал одним из самых богатых людей в мире, владея крупнейшими корпорациями, специализирующимися в области транспорта и энергетики.

— Тогда-то он и решил заняться политикой?

— Не совсем. Или, вернее, на свой лад. Здесь и начинается самое интересное. Когда близилась к концу холодная война, он взял на себя роль посредника между Востоком и Западом, потому что у него были обширные связи и в том, и в другом лагере: родился он в Советском Союзе, вел дела в Восточной Германии, был женат на американке, жил в Греции, Лондоне и Париже. После падения Берлинской стены, когда на первый план вышла борьба с терроризмом, Альтман продолжал разъезжать и вести дела по всему свету. Когда разразились Великие гражданские войны, он пришел в отчаяние. Неудивительно, что он стал одним из основателей Глобалии. Альтман и еще несколько очень крупных промышленников и банкиров, которые только выиграли бы от объединения рынков, сделали все для создания единого пространства, — сперва экономического, а затем политического, — которое включило в себя Соединенные Штаты, Европу вплоть до России, Японию и Китай. Во главе угла, естественно, стояла экономика. Объединяя такие огромные территории, они прекрасно осознавали, что тем самым ослабляют политическую власть, которая в конце концов неминуемо должна была превратиться в чистую фикцию. Тогда как их власть, власть кучки людей, контролирующих самые крупные многонациональные корпорации, стала поистине неограниченной. Дела их пошли еще лучше, чем прежде. И никто уже не решался требовать у них отчета.

Елена не могла спокойно говорить о том, что бунтари, судя по всему, считали самым важным событием в истории. После своего изгнания из Глобалии они наверняка несчетное число раз возвращались в воспоминаниях к тому времени, когда решались судьбы мира, а они потерпели сокрушительное поражение.

— Эти люди во главе с Альтманом стояли у истоков глобалийской конституции. Это они обрекли антизоны на медленное вымирание, отрицая само их существование.

При этих словах Елена буквально тряслась от ненависти. Она машинально сжала колени, и ее конь перешел на рысь. Бунтарка нервно дернула поводья.

— Вот и все. Я вам рассказала все, что знала. О нынешнем положении дел вы наверняка осведомлены лучше меня. Не могу сказать, существует ли и по сей день эта могущественная группа. Сейчас они, должно быть, уже древние старики.

— Ну, во всяком случае, Альтман жив и прекрасно себя чувствует.

Тут им пришлось прервать разговор, потому что пора было разбивать лагерь. Когда все уже дремали возле угасающего костра, Байкал еще долго не мог уснуть и лежал, глядя на облака, проплывавшие мимо зубчатого круга луны. То, что Елена поведала ему об Альтмане, подтверждало подозрения юноши: этот противник был ему не по плечу. Не меняло расклад сил и крошечное войско бунтарей, какими бы отважными они ни казались. И Байкал решил, что поступит честно. Он не мог больше обманывать этих людей и должен был как можно скорее торжественно заявить, что отказывается вести их на смерть. Единственным утешением служило ему сознание того, что этим поступком он хоть в чем-то нарушит планы Альтмана, который так тщательно плел свою сеть, чтобы наконец получить подходящего врага и с удовольствием раздавить его.

ВОТ УЖЕ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ Патрик расхаживал взад-вперед по террасе. Простиравшийся внизу океан, на удивление неподвижный, дразнил убийственно синей гладью и казался воплощением равнодушия. Поддержки оттуда ожидать явно не приходилось.

Патрик попытался было занять себя чтением, удобно расположившись в глубоком кресле в своей библиотеке. Но взгляд его скользил по строчкам и то и дело терялся в высоком куполе, расписанном фресками. Альтман звонил уже три раза. Патрик всякий раз нервно бросался к телефону, и нетерпение дяди на другом конце линии только увеличивало его собственную тревогу.

Наконец около полудня в дверь постучали. Это оказалась Марта. Она плюхнулась в кресло и сделала знак служанке, чтобы та принесла ей попить.

— На этот раз — большой стакан апельсинового сока, — уточнила она.

На ней был тот же непритязательный дорожный костюм, что и накануне вечером, волосы растрепались.

— Ну, как все прошло в Парамарибо? — спросил Патрик, беря ее за руку.

— Очень мило с твоей стороны! Тебе лишь бы получить отчет об операции, а на меня тебе наплевать.

— Я же вижу, что выглядишь ты прекрасно.

— Я не спала ночь, таскалась бог знает по каким трущобам, но вообще-то ты прав, со мной все в порядке.

Она схватила со стола стакан, который ей принесли, и принялась жадно пить.

— Надо мне будет срочно пройти детоксикацию. Буду пить только фруктовые соки. А то за эти дни пришлось влить в себя столько виски и разной прочей дряни...

Не переставая говорить, она потирала лицо, зацепляя ногтями и отрывая от кожи длинные белесые полосы.

— Как же я устала таскать на себе весь этот грим!

Один за другим Марта отклеила накладные шрамы и фальшивые отеки, и ее кожа снова стала гладкой и нежной.

— Все прошло хорошо, — продолжила она, разглядывая себя в настольное испанское зеркальце, — можешь не волноваться.

— Они добрались до места?

— Ровно в назначенный час.

Патрик привлек ее к себе, чтобы поцеловать, но она слегка отклонилась.

— Пока что только в лоб. Насчет остального посмотрим, мне сначала надо снять с себя всю эту гадость. И зубы почистить не мешает.

— Куда ты их проводила? Расскажи поподробнее.

— До входа в антизону. Сначала мы вошли в общежитие для токсикоманов. Омерзительное место! Вонь несусветная, повсюду/лужи рвоты, мусор, крысы... Бррр!

— Тебе было страшно? — ласково спросил Патрик и улыбнулся.

— Поселиться там навсегда я бы не согласилась, понятное дело. Но страшно мне не было. В любом случае, мне было интересно посмотреть.

— Ну и что ты увидела?

— Честно говоря, ничего особенного. В дальнем конце коридора была железная пожарная лестница. На уровне второго этажа в стене дома пробита дыра. Через нее можно спуститься в антизону.

— Ты тоже спускалась?

— Нет, ничего бы не вышло. Нижний пролет убрали, лестница кончается в нескольких метрах от земли. Если бы я туда прыгнула, то обратно бы уже не залезла.

Марта наконец сняла весь свой грим и протерла кожу ватным диском с косметическим молочком. Теперь она снова стала собой: молодой тридцатилетней женщиной, свежей и привлекательной.

— А они-то прыгнули?

— Да, прыгнули. Правда, — добавила она, смеясь, — Анрик устроил сцену из-за своей шпаги...

— У него что, была с собой шпага?

— Шпага и чемодан на колесах! Представляешь?

— А зачем она ему понадобилась?

— Хотела бы я знать! Мафиози тоже никак не могли взять в толк... Перикл сказал, что границу запрещено переходить с оружием, но Анрик заявил, что ни за что на свете не расстанется со своей шпагой. Эта старая, ржавая железка, похоже, досталась ему в наследство от бабушки. В конце концов он все-таки согласился отдать шпагу и чемодан одному мафиози, который пообещал вернуть их в целости и сохранности, как только они окажутся на месте.

— А что Кейт?

— И глазом не моргнула. Ее предупредили, что внизу будут дожидаться люди Тертуллиана. Мы их слышали, но не видели, потому что было уже совсем темно. Кейт прыгнула не раздумывая. Храбрая девчонка.

Марта увлекла Патрика за собой на террасу испанского дворца и они оба в обнимку отправились подышать свежим морским воздухом, который в эти часы проникал под стекло через специально открытые отверстия.

— Как же я рада, что снова дома, в Лос-Анджелесе!

— Какая же ты у меня умница! —воскликнул Патрик. — Тебе не очень трудно пришлось?

— Труднее всего было столько времени изображать старую шлюху.

— Ты была великолепна!

— Ну, спасибо. Хочешь сказать, у меня есть к этому склонность?

— У тебя несомненный артистический дар. То, что эта девушка, Кейт, ничего не заподозрила...

— Просто ты хорошо подготовил роль, — скромно сказала Марта, впрочем нисколько не умаляя собственных заслуг. — Сначала я была уверена, что ничего не выйдет. А она взяла и все проглотила. Под конец она уже нисколько не сомневалась, что действительно узнает меня.

— Она ведь не знала, что ее настоящая подруга три года назад умерла от передозировки, а мы были уверены, что она и не могла об этом узнать. Так что мы ничем не рисковали.

— Патрик, я понятия не имею, что за игру ты ведешь. И никогда тебя об этом мне спрошу. Надеюсь только, что ты не послал эту девочку на верную погибель. Я успела к ней здорово привязаться...