Глаза тьмы

Зорина Светлана Владимировна Глаза тьмы

Оглавление.

Глава 1. Айнагур.

Глава 2. Избранница бледной богинию

Глава 3. Сын Танамнита.

Глава 4. Секреты абеллургов.

Глава 5. Эрлин и его двойник.

Глава 6. Осень в Ингамарне.

Глава 7. Судьба изгнанников.

Глава 8. Время перемен.

Глава 9. Царство горных озёр.

Глава 10. Территория тьмы.

Глава 11. Владения каменного бога.

Глава 12. Тайна белой звезды.

Глава 13. По ту сторону гор.

Глава 14. Война.

Глава 15. Битва гигантов.

Глава 16. Небесная битва.

Глава 17. Царство мёртвых.

Глава 18. Спор с Создателем.

Глава 19. Начало нового цикла.

Эпилог.

Глава 1. Айнагур.

— Это всё из-за тебя, проклятый сын леса! Зачем я только взял тебя во дворец! Никого из вас и на десять скандиев нельзя было подпускать к Эриндорну!

— Господин, я…

— Это ты забил ему голову своими дурацкими сантарийскими сказками!

— Но господин, Пресветлый сам велел мне рассказывать, — оправдывался слуга.

Разгневанный абеллург нависал над хрупким сантарийцем, словно гигантская хищная птица над маленьким полевым зверьком.

— И вот теперь эта девчонка здесь! Да, она из тех, кто добивается своего… Сразу спелась с дочерью Ильманда. Я уверен, она что-то замышляет. Зачем её только пустили на площадку!

— Но господин, по закону во время Эрнадий любая девушка имеет право выступить перед богом…

— Он всегда презирал ваше подлое племя! Кто бы мог подумать, что ему захочется видеть среди своих абельмин эту тощую чернявую дикарку из северных дебрей!

— Она аттана, господин, — в тихом голосе слуги Айнагур уловил нотку протеста. — Она аттана из очень древнего и славного рода. Она спасла Сантару от нашествия каменных демонов. Она и её зверь спасли нас всех.

— В этом столько же правды, сколько и во всех остальных ваших россказнях. Кто ему сообщил, что это и есть та самая Гинта?

— Господин… Ты же видел — Пресветлый сам подошёл к ней и спросил, как её зовут и откуда она родом. Он сам всё понял. Ведь слухи о знаменитой аттане Гинте из Ингамарны давно уже достигли Эриндорна. Говорят, она земное воплощение лунной богини Санты…

— Я не желаю слышать эта мерзкие имена! Скоро даже здесь, во дворце бога, забудут, что божественную супругу Эрина зовут Эрна…

— Не всё ли равно, как её зовут? — прозвучал сзади насмешливый юный голос. — Главное — чтобы она нравилась богу. То есть мне. Не так ли? Айнагур, в последнее время ты слишком раздражителен.

Стройный мальчик лет шестнадцати в свободном, небрежно накинутом халате остановился в двух шагах от абеллурга. Юный бог только что искупался. На гладкой обнажённой груди блестели капельки воды, влажные пряди волос прилипли к щекам, делая его продолговатое лицо ещё более узким. Огромные прозрачно-голубые глаза сияли в полумраке спальни, словно два светлых вирилла.

Айнагур судорожно сглотнул.

— Мой повелитель, я не слышал, как ты вошёл…

— Разумеется, не слышал. Ты так кричал… Ты ругаешь Сифа за то, что он исполняет мои желания? Странно… Ступай, Сиф, и ничего не бойся. Тебя никто не накажет.

— Неужели имена так много значат, Айнагур? — спросил мальчик, когда старый слуга покинул комнату.

— Имена должны отражать суть вещей. Например, нечестиво называть смертного именем бога…

— Наверное, так же нечестиво, как и называть бога именем смертного? — маленький рот искривила лёгкая усмешка. — Ты не мог бы объяснить, что означает имя Ральд? Я никогда не слышал о таком боге.

— А где ты слышал это имя? — спросил Айнагур, стараясь казаться невозмутимым.

Похоже, ему это не удалось. Мальчик смотрел испытующе и чуть насмешливо. Он был очень проницателен, этот мальчик-бог. Да и как же иначе? Ведь это был настоящий бог. Айнагур понял это сразу. Шесть лет назад… Нет, гораздо раньше. И в другой стране. В той, которой давно уже нет. Её нет, а он есть. Бог. Настоящий. Хочешь не хочешь, а приходится верить.

— Этим именем ты называл меня. В одну из тех ужасных ночей, когда меня мучил призрак. Я долго не мог уснуть, и ты сидел со мной. Я наконец уснул, потом проснулся, а ты всё ещё сидел у моего ложа. Ты не знал, что я тебя слышу. Если честно, я немного испугался. Ты был как безумец. Бормотал что-то бессвязное и всё повторял: "Ральд, Ральд…" Что это за имя?

— Оно означает "возвышенный, светлый"…

— Так звали какого-то человека?

— Нет, — глухо сказал Айнагур. — Я всегда так звал и зову только моего бога.

— Стало быть, называя меня Ральдом, ты не оскорбляешь мою божественную сущность. Прекрасно. Значит, и Гинтa не делает ничего дурного, называя меня Эрлином. Ведь это всего лишь более древняя форма моего имени. Раньше солнечного бога называли Эрлин.

— Эр-линн… — нараспев повторил мальчик. — Звучит гораздо красивее, чем Эрин. Завтра же издам указ: отныне все должны называть меня Эрлин…

— Но повелитель…

— Я так хочу. Не делай историю из каждого пустяка, Айнагур. Всего-то одна буква прибавилась. Всего один звук — [л]. Мне нравится этот звук. Он похож на воду… Ты говорил, что все эти кошары — следствие моей чрезмерной тяги к воде. Что меня преследует мой злой двойник, водяной демон, которого я когда-то победил, а он с этим так и не смирился. Я действительно боялся его. Я перестал плавать и даже кататься на паруснике, а кошмары продолжались. Пока здесь не появилась Гинта. Теперь я могу сколько угодно плескаться в воде, и никакой водяной демон меня не тревожит. Как видишь, он тут ни при чём.

— Да, Пресветлый, на этот раз я ошибся. Я очень рад, что ты снова здоров.

— А я рад, что снова могу устраивать бои на воде. Но ты не во всём ошибся, Айнагур. Гинта считает, что мой злой двойник действительно существует, и я ещё не победил его. Она говорит, что дело не в водяном демоне, а во мне самом. И ещё… Она постоянно твердит, что я должен многое вспомнить. Странно… Это имя… Эрлин. Оно не просто мне нравится. Мне кажется, меня уже так называли. Не Эрин, а именно Эрлин. Давно… А может, не так давно? Как будто в другой жизни…

— Повелитель, ты прожил множество жизней, и кое-что из них тебе время от времени вспоминается.

— Но почему я не помню всего?

— Это невозможно.

— Даже для бога?

— Да.

— Откуда ты это знаешь? Откуда тебе известны пределы возможного для меня, если из нас двоих бог — я?

— Ты бог, а я вечный слуга бога, который из цикла в цикл видит его пробуждение, временную смерть и вновь пробуждение…

— А почему я должен умирать?

— Чтобы снова родиться отроком и достигнуть цветущей юности…

— И опять умереть в двадцать два года? Почему именно в двадцать два? А если я хочу пожить вот в этой, нынешней, жизни, скажем, до тридцати…

— Но твой небесный двойник тоже умирает в конце каждого цикла, а весной появляется юным и обновлённым. Ваша связь неразрывна. У каждого своя судьба. Даже у бога.

— А если я хочу изменить свою судьбу?

— Боюсь, что это невозможно. Ведь тогда нарушится весь земной и небесный порядок, и наш мир погибнет. Ты огорчён, мой повелитель? Но почему? У тебя самая счастливая судьба. Ты обречён на вечную юность, а люди обречены на старость и смерть без всякой надежды на воскрешение.

— Иногда мне кажется, что они счастливей меня…

— Счастливей тебя нет никого. Все твои желания незамедлительно выполняются, даже если они противоречат желаниям других…

— Да, — улыбнулся мальчик. — Я заметил, что мои желания всё чаще и чаще вызывают твой протест. Не так ли, мой верный слуга?

— Любое твоё желание для меня закон, но… Повелитель, я удивлён. Все твои абельмины — красавицы. Твой вкус всегда был образцом для твоих подданных. Ты всегда выбирал достойных себя…

— Достойных? Ну уж если Рона, Мильда и Салина меня достойны, то эта девочка тем более.

— Она и правда тебе нравится, мой повелитель?

— Нравится, хотя я не знаю, почему… Может, потому, что она живая.

— Я тебя не понимаю.

— Я и сам толком не пойму. Мне иногда кажется, что все вокруг какие-то… мёртвые. Красивые статуи, которые ожили, ходят, говорят, смеются. На них бывает приятно посмотреть, но при этом остаётся чувство, что они ненастоящие. А она… Как живой цветок среда искусственных. Он, может быть, не так красив, но от него веет свежестью и жизнью… Кстати, с тех пор, как она здесь появилась, наши сады просто не узнать. Цветы разрослись и даже как будто стали ярче. От её прикосновения всё оживает.

— Да, — усмехнулся Айнагур. — Наш дворцовый сад скоро превратится в сантарийские дебри.

— А мне нравится, — заявил юный бог. — Не всё сантарийское плохо. Что бы мы делали без этого нового сантарийского ваятеля? Пришлось 6ы праздновать Эрнадии с разрушенным южным павильоном. Диннар и причину обвала выяснил. Он словно видит сквозь горы. Там нельзя было строить, не укрепив фундамент. Подумать только, он украсил павильон новыми статуями за какие-то три тигма! Почти в одиночку. Он лепит из камня, как из глины. Когда смотришь, как он работает, начинаешь верить во все эти слухи, что будто бы он сын каменного бога. Кажется, его зовут Маррон?

— Да, мой господин. Только это не бог, а демон. Злой демон. Мне не нравится, что этот ваятель живёт среди нас.

— Помилуй, Айнагур, — засмеялся мальчик. — Если я бог, то что мне какой-то демон? Не бойся Диннара. С виду он мрачен, но в нём нет настоящего зла.

— Но и добра от него нечего ждать.

— Ты опять противоречишь себе. Ты, помнится, сам говорил: "Добро утверждается благими деяниями". А разве мало хорошего он для нас сделал?

— Ваятель он действительно хороший, но в остальном…

— Он просто не такой, как все. Он вечно погружён в мир своих фантазий. Кое-какие из них мы видим воплощёнными в камне, но разве мы способны понять, что творится в душе художника?

"Опять… — Айнагур спрятал дрожащие руки в складках своей просторной фаллунды. — То же самое… Диннар, Гильдар… Они даже чем-то похожи. Но тот не был так красив и не крошил камень голыми руками. Этот и впрямь похож на демона…"

— Айнагур, я хочу тебя кое о чём попросить.

— Приказывай, мой повелитель…

— О нет, это скорее личная просьба.

Мальчик улыбнулся и подошёл к абеллургу поближе.

"Скоро он будет с меня ростом, — подумал Айнагур, — Хорошо, что он быстро растёт. Ведь считается, что ему около восемнадцати, а на самом деле… Сколько ему на самом деле? Лет шестнадцать, не больше. Узок в кости, тонок и при этом очень силён. Он уже сильнее меня. Он всегда был сильнее меня…"

— Я обращаюсь к тебе не как к слуге, а как к старому другу. Ведь мы с тобой друзья, не так ли, Айнагур? Я хочу, чтобы ты лично позаботился о безопасности абельмины Гинты.

— Повелитель, что ей может угрожать у тебя во дворце?

— Разве я могу уследить за всем, что творится у меня во дворце? Может быть, мой небесный двойник со своей высоты и видит всё на свете, но у меня тело человека, и глаза мои видят ненамного больше, чем глаза простого смертного. Я узнал, что на Гинту уже несколько раз покушались.

— Но кто?

— Ещё не выяснил, хотя есть кое-какие догадки… Ты так побледнел, мой друг. Ты слишком близко принимаешь к сердцу всё, что касается меня и моих любимцев.

"Он надо мной издевается", — подумал Айнагур.

— Повелитель, может, абльмине Гинте что-то показалось?

— Абельмина Гинта ничего мне не говорила. Сказали другие. И я уверен, что им не показалось. Эти люди не болтают лишнего.

"Понятно. У него есть свои осведомители… Интересно, давно он их завёл?"

— Я давно уже заметил, что ты говоришь мне не всё.

Айнагур похолодел. Это был далеко не первый случай, когда у него возникало ощущение, что мальчик читает его мысли.

— Повелитель, иногда мне просто не хочется тебя огорчать…

— Я так и понял. Поэтому огорчать меня предоставляю другим. Но дело не в этом. Мне приятно видеть Гинту среди своих абельмин. К тому же она меня вылечила. А вдруг мне опять понадобится её помощь? В отличие от моей небесной ипостаси, я могу испытывать боль, страдать от дурных снов и видений. Гинта нужна мне. И тебе, если ты меня действительно любишь.

— Господин мой Эрин… Прости, Эр…лин… Разве ты сомневаешься в моей любви?

Мальчик отступил на шаг и смерил Айнагура холодным, непроницаемо-ясным взглядом.

— Хотел бы я понять, что такое любовь. Сколько о ней говорят, поют и слагают стихи. Чуть ли не в каждом втором спектакле гибнут из-за любви. Мои абельмины вечно твердят о том, как они меня любят, а мне каждый раз кажется, что это сцена из очередного спектакля. Нет, мне очень даже приятно проводить время с красивой девушкой, но когда всё заканчивается, мне хочется, чтобы она поскорее ушла, а в груди как будто… ледяной комок. Я всё жду, что он растает… Иногда мне очень холодно. Однажды я разговаривал с актёром Бельданом… Ты его знаешь, он вечно играет героев и любовников. Он сказал, что у него после каждого спектакля в душе пустота и холод.

— Но, господин мой, жизнь не спектакль…

— И в чём же её отличие от спектакля?

— В жизни любят по-настоящему…

— И по-настоящему гибнут, — усмехнулся мальчик. — Мне бы не хотелось погибнуть из-за любви. Ведь человек умирает без надежды на воскрешение… Айнагур, ты говоришь, что любишь меня больше всего на свете. Скажи, во имя любви ко мне ты бы отказался от бессмертия?

— Пресветлый, — тихо сказал Айнагур. — Бессмертие даришь мне ты. И ты знаешь, ради любви к тебе я готов на всё…

Голос его дрогнул.

— Да, я мог бы и не спрашивать, — медленно произнёс мальчик.

Айнагуру было не по себе от его холодного, пронзительного взгляда.

— Пожалуй, любовь на сцене мне нравится больше, чем в жизни. На сцене всё не так страшно. Я не собираюсь требовать от тебя великих жертв, Айнагур. Я вовсе не хочу лишать тебя бессмертия, но если ты меня любишь, позаботься о безопасности Гинты. Кстати… Ты можешь называть меня по-прежнему — Эрин. Если тебе так больше нравится. Считай, что мой новый указ тебя не касается. Ты мой первый слуга. Я же всегда позволяю тебе больше, чем другим. А теперь иди. Я очень устал на турнире.

— Я мог бы сделать тебе массаж…

— Нет, не надо. Ступай. Я хочу побыть один.

— Доброй ночи, повелитель.

Подойдя к двери, Айнагур обернулся. Мальчик стоял у окна и смотрел ему вслед. Его узкое бледное лицо смутно белело в полумраке, напоминая карнавальную маску. В последнее время он всё чаще и чаще надевает маску, скрывая под ней настороженность и неприязнь.

"Ты тоже боишься, мой маленький бог…"

Айнагур закрыл за собой дверь и, содрогаясь от беззвучного смеха, прижался лбом к холодному резному косяку.

"Мы оба боимся… В жизни страшней, чем на сцене. И какую бы мы ни придумали игру, она кончается, и начинается жизнь. Любая игра оборачивается жизнью…"

Конец коридора тонул в мерцающем зеркальном тумане. Белые и голубые светильники в виде звёзд отражались в прозрачных стенах из лилового хальциона. И отовсюду на Айнагура смотрело жутковатое, страдальческое, исчерченное глубокими тенями лицо, чем-то похожее на маску Кин-Кина — вечного неудачника из тех спектаклей, которые бродячие актёры показывали на ярмарочных площадях Валлондола. Маленький Айнагур ещё не понимал, почему над Кин-Кином все смеются, вместо того, чтобы пожалеть его. "Это всё ненастоящее, — говорил ему дед. — Это как игра…"

"Моя игра длится уже много циклов. Божественная игра… Да, я почти бог. Я довёл свою игру до совершенства, и она стала явью. Я убежал от жизни, но она настигла меня. Я попал в свою собственную ловушку. В жизни всё по-настоящему, даже смерть. Когда-то я её боялся. Теперь я боюсь только одного — жизни без него. Сколько нам еще осталось? До конца этого цикла меньше пяти лет. Что дальше? Я не смогу снова сделать его отроком. Я не смогу снова его сделать… Его — не смогу. А других мне не надо. Меня больше никогда не создать подобие жизни. Я сошёл со сцены и вернулся в жизнь. Здесь всё страшнее… Но здесь всё по-настоящему. Жизнь прекрасна, потому что она по-настоящему страшна…"

Айнагур улыбнулся своему двойнику и двинулся по коридору. Тёмная фигура не отставала. Она бесшумно плыла в зеркальном сумраке среди разноцветных звёзд. "Мы с тобой встретимся… В Эриндорне…"

Сиф, скрестив ноги, сидел на ковре возле ложа абеллурга и помешивал деревянной палочкой дымящийся отвар. Айнагур ещё в коридоре уловил знакомый терпкий аромат.

— Всё готово, господин. Мне показалось, тебе это сегодня понадобится. Я могу идти?

Айнагур устало опустился на край расправленной постели.

— Ты слишком много обо мне знаешь, Сиф… Ты не боишься?

— Нет, господин.

— Правильно. Тебе нечего бояться. Ты здесь единственный, кто умеет быть верным.

— Я дал тебе клятву.

— С тех пор прошло почти пятьдесят лет, — усмехнулся Айнагур. — Срок немалый.

— Срок этой клятвы — моя жизнь, абеллург.

— Да, я знаю, что такое слово сантарийца. Вы умеете хранить верность. И вы умеете хранить тайны. Каждый сантариец — ходячая тайна. Проклятое племя. Проклятая страна… Он просил меня охранять эту маленькую дрянь! Готов поклясться, что он всё понял. Я её больше не трону. Да и какой смысл? Наверное, её и правда невозможно убить, эту нумаду из Ингамарны. Мне так и не удалось разворошить это колдовское гнездо… Подумать только — дочь Ранха! Это самое худшее из того, что он мне сделал. Вот так иногда… расправишься с врагом и не подозреваешь, какой он тебе припас подарочек. Я ещё радовался, что у этого молодого задиры не осталось сына. Ладно… Пусть живёт здесь, сколько хочет. Мне уже всё равно.

— Да, господин, не трогай её. Ты не сможешь её одолеть, только разгневаешь…

Слуга замолчал и снова принялся мешать отвар.

— Ну-нy, продолжай, не бойся. Ты хотел сказать, что я разгневаю богов. Ваших богов.

— Боги не могут быть моими или твоими, господин. Боги… Они для нас боги и всё. Ничего не изменится из-за того, что мы их по-разному называем. И ничего страшного в том, что я рассказал ему эти легенды, которые когда-то рассказывал тебе…

— Я хотел получше узнать Сантару и сантарийцев.

— А его они просто забавляют.

— Просто забавляют? Она уже дала ему другое имя. Он всё время просит её танцевать и даже называет её Сантой.

— Это игра, господин. Так же, как и бои на воде. Пресветлый ещё почти ребёнок, а дети любят играть.

— Потому что не понимают, чем может закончиться игра, — пробормотал Айнагур. — Ты говоришь, богам всё равно, как мы их называем… Потому ты и не считаешь грехом то, что живёшь здесь и служишь Эрину?

— Я служу тебе, господин, а кому служишь ты — это твоё дело.

— И кому же я, по-твоему, служу?

— Ты слуга своей страсти, абеллург, — тихо сказал сантариец. — Питьё уже достаточно остыло… Я мог бы сварить кое-что и для него. Если добавить в крепкое вино…

— Нет, Сиф. Это не то, чего я хочу. Раньше всё было проще… Раньше это был не он. С ним я так не могу. Наверное, я научился любить…

Айнагур расхохотался и едва не опрокинул питьё. Слуга торопливо подхватил чашу и поставил её на низенький полированный столик.

— Сиф, как ты думаешь, кто он?

— Ты говоришь о своём боге, господин?

— Ты недавно утверждал, что боги не могут быть твоими или моими.

— Настоящие боги не могут…

— Ты говоришь ужасные вещи, старик. Ты смеешь подвергать сомнению истинность бога… Я шучу, Сиф. Мы одни. Меня всегда забавляют твои рассуждения. Итак, мы говорим о моём боге. И кто же он?

— Этот — человек, — ответил старый слуга. — Я не знаю, кто были те — оборотни или ходячие куклы… Этот — человек.

— А в чём, по-твоему, разница между богом и человеком?

— Боги сильнее нас.

— Верно. Он всегда был сильней меня.

— Кто, господин?

— Мой бог. Ты много обо мне знаешь, Сиф. Много, но не всё. Ты прав. Боги сильнее нас, и нам лишь остаётся с этим смириться. Мне понадобилась очень долгая жизнь, чтобы понять эту простую истину. Ты её знаешь с пелёнок и даже не пытался оспаривать. В чём-то ты мудрее меня. Я понял: бесполезно мстить богу, даже если считаешь, что он был к тебе несправедлив. Ты всё равно не сумеешь ему отомстить. Можешь сделать статую бога, ходячую куклу… Можешь обнимать её, лобзать, играть ею, даже можешь извалять её в грязи, но самого бога не унизишь. Сиф, как ты думаешь, я поумнел за те годы, что ты провёл рядом со мной?

— Господин, твой ум и твои знания всегда были достойны восхищения…

— Я не об этом… Впрочем, ты же всё равно не посмеешь назвать меня глупцом. Даже если ты меня таковым считаешь. Наверное, иногда ты меня ненавидишь?

— Нет, господин. Ты сам себя ненавидишь.

— И вдобавок презираю. Самое лучшее из всего, что я заслужил, — это жалость моего слуги. Ты по-прежнему не хочешь принимать хармин? Я мог бы сделать тебя бессмертным. Почти.

— Мы и так бессмертны, абеллург.

— Упрямое, неблагодарное животное… Убирайся, оставь меня в покое.

Слуга поклонился и тихо вышел. Айнагур взял со столика чашу. Сладковатый аромат приятно щекотал ноздри. Сейчас ему будет хорошо. Пусть ненадолго и не по-настоящему… Всего лишь приятный сон, удивительно похожий на реальность.

Он опять увидел Цветочный павильон. Тот, что был в замке Линд. Айнагур видел его довольно часто. Наверное, потому, что некогда украшавшая этот павильон статуя стояла теперь у изголовья его кровати. Статуя из голубовато-белого сурдалина. Прелестный отрок с полураспустившимся бутоном лиммеи в руках. Эти водяные цветы напоминали здешние хаммели, только лепестки у них были слегка заострённые. Копии этой статуи красовались теперь в каждом валлонском поселении Сантары. Цветок считался символом солнца. Ещё сто шестьдесят лет назад один из известных поэтов Валлондола сложил гимн Эрину, в котором говорилось, что солнце родилось из чудесного цветка, распустившегося в руках бога. Айнагуру иногда это снилось. Бутон в руках статуи вдруг вспыхивал голубым светом и распускался, мальчик оживал и протягивал пылающий цветок Айнагуру.

"Возьми! — говорил он чистым и ясным голосом Ральда. — Почему ты боишься? Ведь ты же хотел".

Айнагур пытался взять цветок, но тот нестерпимо жёг ему руки, и Айнагур ронял его на пол. Однажды цветок разбился на множество осколков, из которых выросло много-много разных цветов, и комната превратилась в сказочную поляну. Айнагур был мальчиком-подростком. Он гонялся за Ральдом, а потом они долго лежали на мягкой траве, и тёплый ветер качал над ними нежно благоухающие бутоны…

А однажды все цветы превратились в язычки светло-голубого пламени. Они росли, разгорались… Вскоре весь павильон был охвачен огнём. Ральд спрыгнул в бассейн, но вода тоже превратилась в огонь, и юный лирн едва не погиб. Айнагур спас его. Он нёс его сквозь голубое пламя, прижимая к груди, задыхаясь от жары и от страсти. Он нёс бы его так хоть целую вечность…

На этот раз Айнагур снова спасал своего кумира. Надо было разбить лёд, пока Ральд не задохнулся. Лирны умеют плавать подо льдом, но он находился там уже больше часа, а поблизости не было ни одной проруби.

"Сейчас, сейчас", — бормотал Айнагур, изо всех сил долбя тяжёлым копьём твёрдый, как камень, лёд.

Потом он вынес Ральда на берег. Безжизненное тело юного лирна казалось голубоватым на ослепительно-белом снегу. Мокрые пряди облепили узкое бедное лицо. Неужели он мёртв?

"Я знаю, как ему помочь!" — раздался рядом звонкий, ненавистный Айнагуру голос.

Маленькая сантарийка, увешанная гирляндами лиммей, насмешливо улыбаясь, показывала Айнагуру плотно сжатый кулачок.

"Что там у тебя? — крикнул он. — Давай скорей, если это ему поможет!"

"Я отдам это только ему", — ответила девчонка.

"Но он умирает!"

"Он уже давно умер".

"Но я хочу оживить его!"

"Ты? Оживить? Да ты губишь всё, к чему бы ни прикоснулся".

Айнагуру хотелось прибить эту маленькую колдунью. Как она посмела сюда явиться? Здесь всё должно быть так, как хочет он, Айнагур.

Несносная девчонка наконец исчезла, а Ральд ожил. Ему захотелось нырнуть в прорубь. Айнагур не пускал его. Они долго боролись на скользком, гладком, словно зеркало, льду, а из проруби вдруг вынырнул килон и уставился на них своими огромными человечьими глазами. Айнагуру стало страшно.

"Не смотри на него, пожалуйста, не смотри", — умолял он Ральда, прижимая его к себе.

Нежное, прохладное тело отрока источало аромат лиммеи. Пьянея от этого запаха, Айнагур зарылся лицом в мягкие голубоватые волосы лирна и стиснул его в объятиях с такой силой, что тут же испугался. Мальчик казался хрупким, как цветок.

"Не бойся, ведь я давно уже умер", — прошептал Ральд, тихонько рассмеялся и исчез, а Айнагур остался стоять посреди замёрзшего озера, прижимая к груди полураспустившийся бутон лиммеи.

"Нет, ты не умер… Ты не умрёшь. Никогда. Я не дам тебе умереть…"

"Лучше оставь его в покое! — прозвенел над самым ухом голос маленькой колдуньи. — Тебе не надоело, абеллург?"

Он проснулся раньше обычного. Ещё только начинало светать. На душе было пусто, как и всегда после таких снов. Хорошо ещё, от этого питья не болела голова. Сиф варил его из корня ситхи и ещё каких-то трав по рецепту своей покойной матери. Во дворце многие баловались подобными вещами, но услугами Сифа пользовался только Айнагур. Никто об этом не знал. Главный абеллург всегда был бодр, подтянут и время от времени выговаривал тем, кто чересчур увлекался каким-либо дурманом.

Ситха считалась самой безопасной травой, но её частое употребление всё же сказывалось на здоровье. Сиф сводил её вредное действие почти к нулю. Его мать была колдуньей и знала толк в травах.

"Пропади они пропадом, все эти колдуны", — думал Айнагур, скорчившись на смятой постели.

Подушка и бельё были влажными от пота. Нынешняя ночь не принесла ему того наслаждения, которого он ждал. Проклятая маленькая колдунья… Мало того, что она пробралась во дворец, она ещё и вторгается в его сны. Теперь она уже всюду отравляет ему жизнь. У Айнагура до сих пор звенел в ушах её тихий насмешливый голосок: "Тебе не надоело, абеллург?"

Он четыре раза пытался её отравить. Похоже, ей не страшны никакие яды. Потом он заметил, что юная сантарийка любит подолгу стоять на самом высоком балконе северной башни — оттуда были видны горы Ингамарны. Его люди несколько ночей поливали сорбиновой кислотой скобы, прикрепляющие балкон к стене. Всё выглядело так, будто они насквозь проржавели и сгнили от дождей. Эту часть замка ужа давно не ремонтировали. Последние пять-шесть лет никому и в голову не приходило подниматься в холодную и сырую северную башню, которую со временем вообще собирались снести.

Девчонка ходила туда одна. Она любила уединяться. Люди Айнагура всё рассчитали точно — балкон должен был оборваться, когда она облокотится на перила. Так и случилось, а дальше… Айнагур видел, как она падала. Тяжёлый балкон, медленно снижаясь, парил в воздухе, словно пушинка, а она стояла прямая и спокойная, только её длинные волосы развевались на ветру. Слуги, подметавшие парк, так и обмерли. Они смотрели на неё, как на богиню. Балкон почти бесшумно опустился на каменные плиты аллеи.

— Хорошо, что не на клумбу, — сказала девчонка обомлевшим слугам и пошла прочь. Как будто ничего не случилось…

Последнюю попытку Айнагур предпринял около тигма назад. Сантарийка научилась водить тайпу и теперь время от времени выезжала за пределы Эриндрна. Все знали, что в Среднем городе живёт её дядя, и она иногда его навещает. Потом Айнагуру доложили, что аттана из Ингамарны стала всё чаще и чаще наведываться в Нижний город. Ещё бы! Ведь основную часть его населения составляли её соплеменники. Однажды Айнагур отправил следом за ней своих людей, которые ловко спровоцировали стычку с гвардейцами. Последние два-три года в Нижнем городе часто вспыхивали беспорядки. Это уже никого не удивляло. Валлондорн давно уже кипел, как варево в плотно закрытом котле. Главный абеллург старался об этом не думать. Один неосторожный шаг со стороны властей — и крышка с котла будет сорвана. Этого Айнагур не хотел. Он устал. Пусть всё рушится само собой… Гинту должны были убить в перестрелке. Якобы случайно. Люди Айнагура клялись, что стреляли в неё много раз. "Ан-абеллург, да её просто пули не берут, эту проклятую колдунью!" Айнагур им верил. Эти парни не знали, что такое промах. Во время перестрелки пострадали двое гвардейцев и четверо горожан — три сантарийца и валлон. Причём, последний скончался бы на месте, если б не эта маленькая дрянь. Она тут же помогла всем раненым, и с тех пор к Эриндорну тянулись толпы желающих быстро исцелиться от своих недугов. Прогонять их Айнагур не решался: это бы не снизило интерес людей к сантарийской абельмине, а вот авторитет абеллургов мог от этого здорово пострадать. Пускать всякий сброд во дворец тоже не хотелось. Пришлось отдать в распоряжение Гинты недавно достроенное здание недалеко от Большого моста, соединяющего Верхний город со Средним. Задумывалось оно как новая гостиница для состоятельных посетителей Эриндорна. Теперь здесь разместилась бесплатная лечебница. В окружавшем здание парке тоже с утра до ночи толпился народ. Некоторые даже разбивали на газонах палатки.

Поначалу всё это напоминало стихийное бедствие. К счастью, сантарийка сумела сама навести порядок. Что ни говори, а будущая правительница в ней чувствовалась. Больные занимали очередь, но самых тяжелых пропускали вперёд. Гинта обзавелась помощниками. Сама она принимала пациентов через день, но если её в каких-то особых случаях вызывали в лечебницу, отправлялась туда в любое время дня и ночи. Казалось, возня с больными приносит ей гораздо больше радости, чем все те блага, которые дарует жизнь во дворце бога.

Айнагур посоветовал своему кумиру почаще появляться в лечебнице вместе с сантарийкой, а все абеллурги в городских храмах говорили прихожанам, что Эрин наделил одну из своих абельмин частицей своей силы и теперь она по его повелению исцеляет его подданных. Сам бог слишком велик, чтобы касаться каждого смертного, тем более что многие люди этого и не достойны, но Эрин милостив и готов помогать даже самому презренному из своих подданных. И делает он это руками своих слуг. Айнагур опасался, что сантарийка возмутится, услыхав, что её заслуги приписываются другому. В конце концов, ей ничего не стоило доказать лживость всех этих проповедей. Но аттана из Ингамарны слушала их со снисходительной улыбкой. Так улыбается взрослый, когда ведёт тайпу и смотрит на ребёнка, который держится за руль и воображает себя водителем. Сантарийка не собиралась ничего доказывать, она лишь попросила у бога разрешения открыть при лечебнице школу целителей. Разумеется, разрешение было получено, и Айнагуру пришлось с этим смириться. Большинство валлонов до недавнего временя боялись сантарийских колдунов и не доверяли их методам лечения, но теперь, когда всё это делается от имени бога и освящено его покровительством… Будущая минаттана умела извлекать выгоду из любой ситуации. Айнагур ненавидел Гинту, но в глубине души не мог не восхищаться ею. Как она владели собой, эта четырнадцатилетняя девчонка. Она одним взглядом могла поставить на место кого угодно. Абельмины, которые за её спиной постоянно злословили на её счёт и высмеивали каждое её движение, ни за что не осмелились бы вступить с ней в открытый конфликт. Сказать она тоже умела. И при этом никогда не говорила лишнего.

Через несколько дней после перестрелки в Нижнем городе в летнем театре дворца показывали какой-то спектакль. Айнагур пришёл сюда не ради представления. Ему хотелось побыть рядом со своим кумиром, который всё больше и больше от него отдалялся. Айнагур сел справа от мальчика, сантарийка сидела слева от него, и он разговаривал с ней гораздо охотнее, чем с абеллургом. Потом он пожаловался на скуку и ушёл. Актёры на сцене, казалось, и сами изнывали от скуки. Айнагура и Гинту разделяло лишь пустое сиденье. Они ещё ни разу не оставались наедине.

— Тебе не надоело, абеллург? — с улыбкой спросила юная аттана и, не дождавшись ответа, вышла.

Публика постепенно расходилась, а Айнагур всё сидел, пригвождённый к месту этим вроде бы невинным вопросом. "Тебе не надоело, абеллург?" Он знал, что девчонка имела в виду не спектакль. Во всяком случае, не тот скучный спектакль, который разыгрывался на сцене.

Из неё выйдет отличная правительница. А из него правитель. Этот мальчик… Он походил на Ральда, но не во всём. Тот был рождён в семье властителя, но власть не привлекала его. Скорее наоборот. Тяжкий дар предвидения освобождал его от страстей, свойственных большинству. Наверное, сквозь призму этого дара многое кажется суетным и лишённым смысла…

Этот мальчик на многое смотрел иначе. И роль правителя его на тяготила. Он не упивался властью, вовсе нет. Он просто воспринимал её как нечто, принадлежащее ему по праву.

Айнагур дорвался до власти ценой неимоверных усилий и, несмотря на долгие годы своего почти единоличного правления, относился к ней по-прежнему с трепетом. Он трясся над ней, как вор, похитивший сокровище, обладать которым он не достоин, и живущий в вечном страхе, что у него это сокровище отнимут.

Он знал, что отнимут. Уже отнимали. Этот мальчик, нынешний бог. Настоящий, в отличие от всех предыдущих. И править он мог по-настоящему. Здесь никто но смел ослушаться Айнагура, но с какой радостью слуги кидались выполнять приказания юного бога. На него не обижались, даже если ему случалось не по делу вспылить. Он всех покорял своим обаянием, великодушием, своим врождённым благородством, которое сквозило в каждом его жесте. Айнагур видел, как он сражался на турнирах, командовал корабельными войсками, как разговаривал с командирами дворцовой гвардии. Взрослые мужчины отчитывались перед этим хрупким с виду отроком, как перед своим правителем. И они любили его. Айнагура же только боялись. Когда-то это льстило ему. Когда-то ему казалось, что власть, основанная на страхе, может быть прочной.

Айнагypa не удивляла дружба мальчика с сантарийской аттаной. Они подходили друг другу. Глядя на них, абеллург невольно вспоминал древние легенды. Эрлин и Гильда… Эрин и Гилла…

Интересно, они уже стали любовниками? Нет, докладывали осведомители, не похоже. Эрин проводит ночи с другими абельминами, а эта худышка… Кажется, она ещё и не созрела для лю6ви. К тому же, большинство сантарийских колдуний предпочитают хранить целомудрие, опасаясь потерять хотя бы частицу своей чудесной силы.

Айнагур не знал, чего он боится больше: колдовской силы Гинты или её близости с Эрином… Вернее, Эрлином, как она его назвала и как его сейчас должны называть все остальные. Айнагура раздражало уже само то, что он её боится. Такого человека, как эта аттана из Ингамарны, хорошо иметь другом и опасно иметь врагом. Айнагур решил, что больше не будет с ней враждовать. Друзьями они никогда не станут. Пожалуй, он попытается сделать её своим союзником.

Глава 2. Избранница бледной богини.

— Амнита, а когда здесь появился этот ваятель?

— Какой? Их тут много.

— Можно подумать, ты не знаешь, о ком я говорю.

Амнита промолчала. Гинта поняла, что подруга сердится, хоть и не подаёт виду. Здесь вообще принято скрывать свои чувства. И своё подлинное отношение к окружающим. Впрочем, Гинта знала, что к ней Амнита относится хорошо. Действительно хорошо. Она не такая, какой хочет казаться. И не так уж трудно пробиться сквозь эту броню.

Они сидели на бортике фонтана, спустив ноги в воду, — холёная белокожая красавица с узким надменным лицом и худенькая смуглая девочка-подросток. Обе недавно искупались и сушили волосы. Амнита неторопливо разбирала длинные волнистые пряди, пропуская их сквозь тонкие пальцы, и откидывала за спину. Высыхая, они сияли при свете ярких ламп, словно белое серебро. Кожа валлонки, казалось, тоже излучала cвет. На бледных щеках дрожали серебристо-лиловые тени от длинных ресниц.

Кто-то прошёл по коридору. Гинта вздрогнула и оглянулась на полуоткрытую дверь купальни.

— Стражники, — спокойно сказала Амнита. — Они тут везде ходят.

— Мне доводилось встречаться с великанами, — поёжилась Гинта. — Теперь мне даже их вид неприятен.

— Эти совершенно безобидны. Они тупые и делают только то, что им

скажут. Не обращай внимания. Это всё равно что ходячие статуи.

— Ходячие статуи — это едва ли не самое страшное из всего, что

я видела в своей жизни.

— Да, я слышала об этих живых изваяниях из пустыни, которых ты взрывала при помощи молнии.

— Здесь почти никто этому но верит.

— Ну и что? И здесь, и везде люди верят тому, чему им хочется верить.

— Не всегда. Есть вещи, в которые не хотелось бы верить, однако приходится. И верить, и думать о том, как предотвратить беду.

— Опять она про какую-то беду… Просто беда с тобой. Нельзя же с таких лет жить исключительно мировыми проблемами.

— А тебе никогда не приходило в голову, что наш мир может погибнуть?

— Каждое мгновение во вселенной возникает и гибнет множество миров. Почему ты считаешь, что наш — исключение?

— Наш мир ещё молод.

— Молодость — ненадежная защита от смерти. Но ведь ты же веришь в бессмертие души.

— Как ни странно, людей никогда не утешала эта вера, — тихо сказала Гинта.

Некоторое время обе молчали, глядя на усеянную разноцветными бликами воду.

— Вспоминаешь Сагарана? — спросила Амнита. — У меня никогда не было сильных привязанностей. Наверное, я просто не умею любить.

— Ты просто себя в этом убедила. Ты не хочешь любить. По-моему, ты этого боишься.

— Боюсь? — засмеялась валлонка. — Забавно.

— Вовсе нет. Тот, кого любишь, имеет над тобой власть. Ты хочешь быть свободной, а это невозможно.

— Я знаю. Наверное, полную свободу даёт только смерть.

— Смерть — это преддверие следующей жизни.

— Остаётся надеяться, что она будет не хуже этой, — подавив зевок, промолвила красавица.

— Амнита, а ты бы согласилась спасти Эрсу ценой своей жизни?

— Думаю, да, — без выражение сказала валлонка. — Или не будет только меня, или ни меня, ни Эрсы. Пусть уж хоть она останется.

— А если бы тебя что-то привязывало к этой жизни?

— Любовь, например, — с иронией подсказала Амнита. — А какой смысл

беречь свою жизнь, если всё равно негде будет заниматься любовью?

— А если бы у тебя появилась возможность уйти в другой мир, поселиться на другой ангаме…

— "А если бы, а если…" — шутливо передразнила Амнита. — Такое впечатление, что ты хочешь возложить на меня какую-то высокую миссию.

Я на это не гожусь.

— Да я просто так спрашиваю. А вообще…. Мы не всегда знаем, на что годимся.

— Я гораздо хуже, чем ты думаешь, — усмехнулась Амнита.

Она сидела, опершись на бортик фонтана и поджав одну ногу, светлая я сияющая, окутанная серебряным потоком волос. Она была так совершенна. Так грациозна даже в самой небрежной позе… В ней была безмятежность богини, уверенной в своей неотразимости и давно равнодушной к восторгу окружающих. Только серые глаза казались сумрачными в тени длинных ресниц, да чуть опущенные уголки губ говорили о какой-то глубокой тайной печали.

"Лучше бы ты действительно была такой, какой хочешь казаться", — подумала Гинта.

— До чего мне надоели эти однообразные узоры, — сказала она, глядя на мозаичное дно фонтана.

— А меня утомляет ваша пестрота. Мне кажется, у сантарийских художников слишком буйное воображение.

— Ты считаешь, что раньше, до обвала, Южный павильон был лучше?

— Не знаю… Просто сейчас там как-то непривычно. Странные звери,

чудовища, зверолюди… Всё это слишком отличается от остальных интерьеров дворца.

— Да, слишком мрачно для обители светлого бога, — согласилась Гинта. — А с другой стороны… Такое впечатление, что Диннар как бы вытащил наружу то тёмное, что есть в душах здешних обитателей.

— А может, в его собственной душе?

— Может.

— А вы с ним хорошо сработались, когда оформляли этот павильон.

— Я всего лишь вырастила цветы.

— Какие жуткие цветы, — поморщилась Амнита. — Кажется, они красны

оттого, что насосались крови.

— Иргины действительно хищники, но те, что растут здесь, совершенно безопасны.

— Ну да, ты же у нас известная укротительница разного рода хищников, — не без ехидства заметила валлонка. — Даже этого демона укротила.

— Да вроде бы, он ещё ни на кого здесь не набросился, — в тон ей ответила Гинта. — А если и хочет наброситься, то уж никак не на меня. Кстати, мы с ним начали оформлять северную часть парка. Там, где хаговая роща и гора. Я уже вырастила на ней хагану, а Диннар делает статуи харгала и юного бога. Они будут как бы спускаться с горы…

— Какого бога? — с улыбкой поинтересовалась Амнита.

— Ну как это — какого? Здесь может быть только один бог.

— По-моему, главный абеллург раздражён тем, что в последнее время в Эриндорне появилось слишком много богов. И к тому же сантарийского происхождения.

— Одна мудрая женщина сказала, что разница между людьми и богами

не так уж и велика… Амнита, а что ты думаешь об Эрлине?

— Очень милый мальчик, — пожала плечами валлонка. — Несколько избалован, но в этом нет ничего удивительного. Ему же во всём потакают. Другой на его месте мог бы быть гораздо хуже.

— Кстати, о других… Ты ведь знала ещё двух. Какими были предыдущие боги?

— Я с ними почти не общалась. Даже с тем, который считался моим

супругом.

— А главный абеллург… Он ведь ещё и великий учёный? А чем он занимается?

— Да, похоже, всем. Он ценит знания, но терпеть не может любознательных. Это странный человек. И страшный.

— Это я сразу поняла. Он страшен даже для самого себя, но у меня он вызывает скорее жалость, чем ненависть.

— Даже после всех этих попыток убить тебя?

— После них — особенно. Он неплохо всё придумал там, в городе, но я, если чую опасность, сразу делаю наружный анхакар. А Эрлин… Он давно увлекается техникой?

— Он всегда ею увлекался.

— А почему он выбрал в наставники именно тебя?

— Ну, наверное, потому что я ему понравилась.

Гинте показалось, что Амнита её поддразнивает. Впрочем, поделом…

— Я не просто дочь Ильманда. Я была его ассистенткой. А он был известным изобретателем. Эрлина тоже интересуют дайверы.

— Да, я знаю. Он часто о них говорит, но я в этом ничего не понимаю.

— Мы с отцом вели секретную работу. А он считал, что эти изобретения ни к чему держать в секрете. Отец погиб вскоре после того, как заявил об этом на коллегии абеллургов. Сомневаюсь, что это был несчастный случай. Но он же не умел делать этот… как его? Анхакар. Наши чертежи, проекты — всё пропало. Лабораторию у меня отняли. Я считалась абельханной, хотя, по сути, никогда ею не была. Народ знал меня. Они не решились меня убрать… А может, не сочли такой уж опасной. Канамбер как-то сострил: существует большая разница между учёными девицами и настоящими учёными. Как абельханну меня ждала беззаботная, полная развлечений жизнь во дворце бога, а меня тошнило от этого дворца и от его обитателей. И я не могла без работы. Потому и согласилась, когда мне предложили вести математику и черчение в школе для детей абеллургов. В свободное время я восстанавливала отцовские проекты, а сколько своих замыслов родилось… Увы, пока всё это только на бумаге. Четыре года назад, проезжая по Эриндорну, наш распрекрасный бог увидел, как я с учениками запускала маленький дайвер. На следующий день меня вызвали во дворец. Я ждала неприятностей, ведь мне запретили заниматься летательными аппаратами. Но всё оказалось не так, как я думала. Главный абеллург сказал, что Пресветлый жалает иметь такую учительницу, как я. Ему очень хочется запускать железных птиц. Я согласилась. Развлекая это божественнее дитя, я могла потихоньку заниматься тем, что мне нравится. Ты же знаешь, живущим здесь многое позволено. Главное — чтобы об этом не узнали за пределами дворца и уж тем белее за пределами Эриндорна. Таких, как я, предпочитают держать во дворце. Для меня это и плен, и в некотором роде свобода. Но сейчас Айнагур жалеет, что позволил мне забавлять бога. Он понял, что это уже не игра. У Эрлина потрясающие способности.

— Это правда, что вы задумали построить настоящий дайвер?

— Мы уже его строим. Айнагуру пришлось с этим смириться. Он не может пойти против своего бога. В последнее время тот и так к нему не

особенно благосклонен.

— Но почему абеллурги боятся, что люди узнает о дайверах?

— Народ не должен слишком много знать. Иначе рассеется ореол божественности, которым окружён Эриндорн. Люди видят, как в начале цикла

Эрин спускается с небес на своей крылатой повозке, а в конце цикла улетает. А если они узнают, что управлять этой божественной тайпой могут и простые смертные…

— Да-а, здесь всё пропитано ложью, — задумчиво произнесла Гинта. — Настолько, что порой трудно дышать.

— Не сомневаюсь, что в лесах Ингамарны воздух чище…

— Не только в ласах… Я очень хочу показать тебе Ингатам.

— Вряд ли меня отсюда выпустят. Я слишком много знаю. А если и вырвусь, то… Дороги назад уже не будет.

— А ты хотела бы непременно вернуться в Эриндорн? Тебя многое с ним

связывает?

— Здесь прошла вся моя жизнь, — пожала плечами Амнита. — Мне даже

странно представить себя в другом месте. И здесь у меня есть хоть какая-то возможность заниматься тем, что мне интересно. Наверное, художник может жить, где угодно. Ему достаточно глины или красок. А мне нужен научный центр. Здесь замечательные библиотеки, а теперь у меня есть даже что-то вроде своей лаборатории.

— Многие абельмины не могут понять, зачем ты принимаешь хармин.

Ведь мужчины тебя не интересуют. И с Эрлином у тебя ничего такого

нет…

Гинта сделала небольшую паузу, но Амнита промолчала, явно не собираясь ни подтверждать, ни опровергать её слова. Она лишь улыбнулась, опустив свои длинные ресницы.

— Они не понимают, зачем тебе вечная молодость… А что тут не

понять? Будь я красивой, мне бы тоже хотелось подольше такой оставаться.

— У тебя ещё есть время похорошеть. А что касается меня… Недавно я приняла хармин последний раз.

— Почему?

— Лет до сорока его принимать безопасно, а дальше… Начинаются всякие нежелательные процессы в организме. Лучше вовремя от него отвыкнуть. Многие здешние обитатели без хармина уже просто не могут.

— А из чего его делают?

— Точно не знаю, — неохотно сказала Амнита. — В его состав входит

вытяжка из различных животных тканей и органов.

— А тебе сейчас сколько? Сорок?

— Сорок один.

— А кожа — как у двадцатилетней.

— Вообще-то я начала принимать хармин с двадцати пяти, когда стала абельханной и получила право пользоваться этом снадобьем. Большинство принимают его лет с двадцати. Я начала поздно, но я всегда выглядела моложе своих ровесников.

Гинта знала: это одна из особенностей посвященных Каме.

— А стареть ты сейчас будешь быстрее тех, кто не принимал хармин?

— Нет, наоборот медленнее. Запаса, который есть в моём организме, хватит ещё надолго. Но лучше всё-таки вовремя остановиться… В чём дело? Тебе кто-то зовёт?

— Да. Амнита, мне надо срочно повидать Синга. С ним что-то не то. Я беспокоюсь. Он умеет открывать врата, но мост ему не сделать. Ты не могла бы немного посидеть в моей комнате? Дед просил меня не оставлять своё гинн без присмотра.

— Ты действительно считаешь, что мне можно доверять?

— Или лучше пойдём к тебе, — проигнорировав шпильку, предложила Гинта. — Ты же любишь допоздна сидеть над своими чертежами, так что, охраняя меня в своих покоях, не потеряешь время даром.

— Хорошо. Можешь отправляться к своему другу прямо сейчас, а то ты как на иголках. Мне ничего не стоит тебя перенести.

Физическая сила хрупкой с виду Амниты вызывала удивление у всех, кроме юной сантарийки. Трёхликая щедро одарила спасённое ею дитя. Настолько щедро, что сама испугалась.

Гинта надела халат, легла на маленькое резное ложе — такие стояли во всех дворцовых купальнях, расслабилась и закрыла глаза.

"Она здесь и уже как бы не здесь, — подумала Амнита. — Невероятно. Она считает, что у меня сильное анх и я тоже могу выходить в наому… Только вот с кем я буду делать мост?"

Валлонка неторопливо оделась, подняла бесчувственное тело девочки и направилась в свои покои. Апартаменты Амниты и Гинты находились в западном крыле дворца, которое соединялось с женскими купальнями длинной галереей со статуями вместо колонн. Между фигурами гигантов стояли светло-голубые хальционовые вазоны с белыми цветами. Серебристый вьюнок оплетал вазоны, цепляясь за статуи, полз вверх и кое-где свисал с потолка. Усеянные резными листочками стебли раскачивались от ветра — в нижнем павильоне шла уборка, и слуги открыли все окна.

Обычно в столь позднее время абельмины уже были в постели — у себя или у своих дружков, поэтому Амнита удивилась, когда увидела в конце галереи две фигурки в длинных купальных халатах. Рона и Мильда. Самые красивые из абельмин. Подружки-соперницы.

— Неужели Гинта так устала, танцуя перед нашим богом? — осведомилась Рона, поравнявшись с Амнитой.

— Абельмина Гинта целый день провела в лечебнице, помогая больным. А от танцев устают только такие хлипкие создания, как вы. Тем, кто мечтает о звании абельханны, следует быть в лучшей форме и не увлекаться хавой1. От этого портится цвет лица.

— Насколько я поняла, сейчас больше в моде тёмная кожа, — съязвила Рона.

— Почему бы и нет, если под ней течёт благородная кровь, — невозмутимо сказала Амнита. — Даже самая белая кожа не скроет гнилое нутро.

Рона изобразила небрежную усмешку. Чувствовалось, что на языке у неё вертится масса дерзостей, но она никогда бы не осмелилась высказать их Амните в лицо. И не только потому, что та была абельханной и занимала во дворце более высокое положение. Амнита знала, что её здесь многие боятся, даже абеллурги.

Её всегда боялись. И не любили. Отец гордился ею, а мать… Амнита уже плохо помнила эту молчаливую болезненную женщину. Она вечно казалась настороженной, а с дочерью обращалась, как с какой-то хрупкой драгоценностью… Или как со священным предметом, к которому лучше лишний раз не прикасаться. Амниту отталкивала её ласковая отчуждённость. И затаённый страх, сквозивший в её взгляде, когда она порой наблюдала за дочерью из соседней комнаты.

Однажды вечером, оказавшись возле спальни родителей, Амнита случайно подслушала их разговор.

— Мы не должны были это делать, — говорила мать.

— Но мы же могли вообще её потерять, — возразил отец. — Мы столько

лет мечтала о ребёнке. Радуйся, что у нас есть дочь. Красавица и умница. Она как звезда среди сверстниц…

— Да, она звезда. Моя маленькая Лиммея умерла, а эта девочка… Наверное, она слишком хороша для меня. Мне нечего ей дать, да она во мне и не нуждается.

Вскоре после этого мать умерла. Она давно уже страдала тяжелой болезнью крови. Амните тогда шёл девятый год. Перед смертью мать дала ей кулон — полупрозрачный белый камешек в серебряной оправе.

— Я не знаю, какая тебе уготована судьба, — сказала мать. — Знаю только, что она будет необычна. Помни, в этом мире есть великая сила, которая охраняет тебя. А это — твой амулет.

Она протянула камешек, и Амнита на какое-то мгновение увидела вместо лица матери другое лицо — странное, смугло-бледное, с пронзительными светлыми глазами и узким плотно сжатым ртом. От испуга она чуть не выронила кулон.

Спустя много лет Амнита попыталась выяснить у отца, что они с матерью такого сделали для её спасения. К тому времени всевозможные домыслы и вымыслы о её болезни и чудесном выздоровлении уже бродили по всему Эриндорну.

— Мы дали тебе другое имя, — немного смешавшись, сказал отец. — До пяти лет тебя звали Лиммея. Так иногда делают. Другое имя — другая судьба. Естественно, мы с твоей матерью не любили об этом говорить. Ты же знаешь, как в нашем кругу относятся ко всяким древним обычаям и суевериям. Наши знакомые всё знали и не осуждали нас, но всё равно лучше было об этом не вспоминать.

— Выходит, меня исцелило новое имя? Как всё просто!

— Не совсем так. Тебя лечили хорошие врачи, ну а имя… Это уж так, на всякий случай.

— А кто меня вылечил? Я же знаю всех лучших врачей Эриндорна.

— Мы тогда ещё не здесь жили. Но в Среднем городе тоже есть неплохие врачи.

Амните показалось, что отец о чём-то умалчивает. Вернее, не о чём-то, а о самом главном. Но она поняла, что больше он ей ничего не скажет. Они вообще очень редко вели доверительные беседы. Темами их разговоров были главным образом чертежи и расчёты.

Ильманд гордился дочерью. Ещё бы! Единственная девушка в высшей технической школе. Амниту не хотели туда принимать, но её превосходство над более взрослыми конкурентами было столь очевидно, что даже самым предубежденным наставникам пришлось смириться с её существованием. Она всегда держалась особняком. Она всех презирала. Её не любили, однако задирать не смели. Даже когда она, лишившись лаборатории, стала учительницей в школе первой ступени. Впрочем, она тогда сама отказалась от беззаботной, полной удовольствий жизни абельханны. Теперь она снова во дворце. Не только как абельханна, но и как наставница юного бога. У неё больше апартаменты, где она разместила собственную библиотеку и мастерскую.

До недавнего времени, кроме самой хозяйки и служанки, которая делала уборку, входить сюда мог только Эрин — они с Амнитой иногда здесь занимались расчётами или что-нибудь мастерили. Теперь тут бывала и Гинта. Амнита звала, что по этому поводу говорят во дворце. Дескать, абельханне надоело одиночество. Через столько лет она наконец решила снова заняться личной жизнью. Но сейчас её интересуют не юноши, а девушки. Главным образом сантарийские… Знала Амнита и автора этих сплетен. Рона умела создавать мнение. Впрочем, Амниту это только забавляло. Кто её действительно раздражал, так это молчаливая, скрытная Мильда. Она была самой старшей из абельмин — ей уже шёл восемнадцатый. Высокая, с пышной грудью и яркими зеленовато-серыми глазами, она совершенно не комплексовала из-за своих тёмно-пепельных волос, несмотря на то, что в Эриндорне всегда больше ценились светловолосые девушки. Светловолосые и голубоглазые, похожие на изображения божественной супруги Эрина. Казалось, Мильду уже не интересовала борьба за звание абельханны. Зато она всё чаще и чаще появлялась в тех залах и павильонах дворца, где работал Диннар. Кто-то даже видел, как она выходила из его мастерской.

Амнита осторожно положила Гинту на кровать и накрыла лёгким покрывалом. Могущественная сантарийская колдунья походила сейчас на безмятежно спящего ребёнка… Да она, по сути, и была ребёнком. И выглядела моложе всех абельмин. Многие её ровесницы имели уже вполне сформировавшиеся фигуры.

"Как женщину он её даже не воспринимает, — подумала Амнита. — Пока… Но она уже имеет над ним какую-то власть. Рона недаром злится. Зато Мильда очень уверена в себе…"

Амнита нахмурилась и подошла к зеркалу.

— А тебе не всё равно? — прошептала она, глядя на своё отражение.

Из зеркального тумана на неё смотрела пышноволосая красавица с узким надменно-печальным лицом, бледная, как лунный призрак…

"Ведьма! Демоница!"… Амнита как будто снова услышала этот дрожащий от страха и ненависти голос. "Дочь Арны! Ты не человек, не человек…"

Сколько ей тогда было? Девять? Прошло полгода со дня смерти матери. И с того дня, когда Амнита надела на шею кулон с полупрозрачным белым камнем. Она не снимала его даже по ночам. Её мучил вопрос — что за таинственная великая сила должна её охранять, но она даже не знала название этого камня. И никто не знал. Только старая кухарка сказала, что однажды видела такой. Вроде бы, его называют лунным. "Ясно, — подумала Амнита. — Значит, моя покровительница — Эрна, яркая луна и божественная супруга Эрина". И она стала особенно усердно молиться Эрне.

Однажды ей приснился страшный сон. Она лежала на полу пещеры и была так слаба, что не могла даже пальцем пошевелить. Потом над ней склонилось женское лицо — тёмное и светлоглазое, обрамлённое светлыми, почти белыми волосами. Странное лицо — не старое и не молодое, не доброе и не злое… Амнита уже видела эту женщину, только вот где и когда? Её пугали глаза незнакомки, которые светились в полумраке, словно два белых полупрозрачных камня… Да это же и есть камни! Застывшее тёмное лицо смотрело на неё холодными каменными глазами. Амнита знала, что стоит ей хоть чем-то выдать свой страх — и она умрёт. Она нашла в себе силы не закричать. Жуткое лицо растворилось в темноте, а два светящихся камня слились в один. Проснувшись, Амнита обнаружила, что лежит на спине, сжимая правой рукой свой амулет. Она села на кровати и медленно разжала ладонь. Камешек горел тусклым молочно-белым светом. Это была одна из тех ночей, когда Эрна не всходила. Зато высоко в небе стояла полная Арна… Амниту осенила догадка, от которой на лбу у неё выступила испарина. Лунный камень! Она как будто забыла про вторую луну. Значит, Эрна тут ни при чём? Амните хотелось верить, что она ошибается, но случай, произошедший с ней спустя полтигма, подтвердил её догадку.

Сын абеллурга Данальба Керт был самым грубым и наглым мальчишкой в школе. С ним старались не связываться, тем более что ему всё сходило с рук. Его отец подчинялся только Эрину и главному абеллургу. Керту было двенадцать, а выглядел он на все четырнадцать. Однажды вечером, после какого-то школьного праздника, он подкараулил Амниту в парке. Он явно собирался сделать с ней какую-нибудь мерзость. Она слышала, на что он способен… Амнита убегала от него, пока не наткнулась на стену густого колючего кустарника. И в тот момент, когда она поняла, что ей не убежать, на смену страху пришла отчаянная решимость. Она должна что-то сделать! Она не позволит этому негодяю прикоснуться к ней!

"Арна, защити меня! — мысленно взмолилась Амнита. — Помоги мне, и я буду чтить тебя, как богиню. Я буду чтить тебя больше, чем Эрина и Эрну!"

Она вытащила кулон из ворота платья и повернулась лицом к своему преследователю.

— Не смей меня трогать! Иначе пожалеешь!

Камень у неё на груди начал светиться. В полумраке это было хорошо видно.

— Ну и что? — ухмыльнулся Керт. — Намазала свою подвеску фастаном и пугает. Ведьмы, которые служили демонице Арне, тоже так делали, но я же не какой-нибудь суеверный дурень. Может, ещё вызовешь призрак своего дедушки, чтобы он тебя защитил?

— Может, и вызову!

Керт шагнул к Амните и протянул руку, видимо, собираясь схватить её за плечо, и вдруг в ужасе отпрянул назад. Амнита не сразу поняла, чего он испугался. Керт смотрел куда-то поверх её головы.

— Ведьма… — прошептал он.

Амнита оглянулась, и ей показалось, что в темноте над кустами метнулось что-то белое. Керт кинулся прочь. Отбежав шагов на пятьдесят, он остановился и крикнул:

— Ведьма! Демоница! Моя мать правду говорила, что в тебя вселился демон, потому ты и не сдохла. Все знают, что этой болезни не вылечишь… Дочь Арны! Ты не человек, не человек! Я всем расскажу, что ты служишь Арне и водишься с призраками! Твоего отца казнят… И тебя тоже!

Керт снова пустился бежать.

"Он же действительно расскажет, — подумала Амнита. — Про кулон и вообще… Что же делать?"

Её размышления прервал короткий сдавленный крик. Это вскрикнул Керт. Вскрикнул и тут же умолк. Амнита сразу поняла — с ним случилось что-то ужасное, непоправимое. И причиной этому была она. Ей стало страшно. Она со всех ног кинулась домой.

Керта наши утром. Врач сказал, что смерть наступила мгновенно. Мальчик бежал по тёмному парку и наткнулся горлом на острый сук. Амните казалось, что кулон с белым камнем жжёт ей грудь. Она сняла его, но, подумав, надела снова. Нельзя ссориться с Арной. Ведь она спасла её. Сначала от Керта, а потом от того, что могло на неё обрушиться, расскажи Керт об увиденном. Да, призвав на помощь Арну, она убила человека, но она защищалась, и стоит ли сожалеть о таком мерзавце?

Амнита с раннего детства привыкла слышать, что Арна не богиня, а злобная демоница, которая вместе с водяными демонами погубила Валлондол. А может, она разгневалась на людей за то, что они перестали чтить её, как богиню? Арна действительно богиня. И могущественная. Нельзя её сердить. Но и демонстрировать её покровительство тоже не следует.

Керт не успел ничего рассказать, но у этого паршивца был брат, который учился в одной группе с Амнитой. Олор не видел, что произошло в парке, но, похоже, он знал, зачем его старший брат отправился туда в тот злополучный вечер. Олор вечно восхищался «подвигами» Керта и хвастался, что у того нет от него секретов.

— Неужели ты тогда ничего не видела и не слышала? — спросил Олор у Амниты вскоре после похорон. — Ведь ты пошла домой той же дорогой — через парк.

Он её в чём-то подозревал. Врач, который обследовал тело Керта, по составу крови определил, что в момент гибели парень был сильно напуган. Наверняка, Олор, как и его старший брат, слышал от матери о загадочном выздоровлении Амниты, которой все лечившие её врачи вынесли смертный приговор. Амнита заметила, что в школе на неё стали как-то странно смотреть. Её и раньше недолюбливали, главным образом из зависти к её успехам. Теперь она всё чаще и чаще слышала за спиной враждебный шепоток. Потом начались откровенные выпады. Амнита не терялась и давала обидчикам отпор. Язычок у неё был острый, и очень скоро все поняли, что лучше не нарываться на её насмешки и язвительные замечания. И всё же скандал назревал. А разразился он вскоре после Эрнадий. В первый день праздника выбирали самую красивую девочку в школе, которая получала право украсить венком статую Эрны в школьном святилище. На это право уверенно претендовала подружка Олора Мона, пухленькая голубоглазая кокетка. В своя девять лет она имела уже такие развитые формы, что на неё поглядывали парни из школы второй ступени. Мона была вне себя от ярости, когда старший наставник объявил, что украшение статуи поручено Амните.

— Она зубрила, вот учителя её и любят, — брюзжала Мона. — Они всегда любят таких. Тоже мне красавица… Бледная, как призрак.

Спустя три дня Мона и Олор выследили Амниту, когда она забавлялась со своим амулетом. В перерывах между занятиями она обычно уединялась в самом дальнем уголке школьного сада, где в тени старых акав стояла резная деревянная скамейка. Амнита терпеть не могла все эти глупые догонялки и прыганье через верёвочку. Повторять уроки ей было незачем, она всё запоминала с первого раза. Она любили тишину и одиночество, когда в голову приходили всякие интересные мысли. И ещё ей понравилось «зажигать» свой лунный камень. Она заметила, что он начинает светиться, когда ей этого хочется. Значит, богиня говорит с ней. Эта таинственная связь с великой и грозной богиней пугала Амниту и в то же время наполняла её сердце гордостью. Чувство избранности ещё больше укрепляло стену, отделявшую её от сверстников. В конце концов, основной причиной их неприязни была самая обыкновенная зависть. Так стоило ли вообще считаться с этими посредственностями, которые только и умели, что завидовать? Амнита и раньше не нуждалась в их расположении, а теперь у неё была подруга и заступница, о которой другие не посмели бы и мечтать.

Полупрозрачный белый камешек стал её поверенным. Амнита рассказывала ему о своих успехах и неудачах, делилась секретами. Незадолго до Эрнадий она услышала сантарийскую легенду о соперничестве Эрны и Арны. Будто бы яркая луна хотела стать женой Эрина, потому что любила его, а бледная добивалась этого брака из корыстных соображений. Она мечтала о власти над миром. И до сих пор мечтает.

В тот день Амнита сидела на своей любимой скамье между акавами и размышляла о недавно услышанной легенде.

— Тебе действительно нужна власть над этим миром? — прошептала она, глядя на кулон.

Камень засиял нежным голубовато-белым светом.

— В этом городе чуть ли не каждый мечтает о власти. Если разобраться, большинство людей ужасно глупые, и хочется быть от них подальше. Наверное, править ими утомительно и скучно. Я хотела бы превратиться в птицу, но только так, чтобы у меня остался мой ум. Когда-нибудь я сделаю большую железную птицу и прилечу к тебе в гости. Все говорят, что ты злая, а какое мне до этого дело, если ко мне ты добра.

Камень засветился ярче.

— Нет, ты только послушай — она разговаривает со своим кулоном! -

раздался сзади насмешливый голос Олора.

— Ой, а он у неё светится! — восторженно запищала Мона. — Ты видел?

Амнита досадливо поморщилась. Она даже не заметила, как эти двое к ней подкрались.

— Амнита, давай поменяемся, — предложила Мона. — Ты мне свой кулон,

а я тебе тоже что-нибудь красивое. У меня полно всяких таких вещиц…

Ничего не ответив, Амнита встала и пошла на пришкольную площадку. Всё равно скоро урок начнётся. Но противная парочка пристала к ней и там.

— Эй, послушай! — Олор навис над ней, засунув руки за пояс куртки. Он был таким же рослым, как и брат, и вообще очень на него походил. Амниту тошнило от одного его вида. — Отдай ты Моне этот камешек, ты ведь уже с ним наигралась. А я подарю тебе золотой браслет с санаритом. Между прочим, фамильная драгоценность. Мать его всё равно не носит — растолстела… Очень красивый браслет. Он в сто раз дороже этого кулона.

— Мне вполне хватает тех драгоценностей, которые мне оставила моя собственная мать, — ответила Амнита.

— А хочешь кинжал? Маленький, женский, с серебряной рукояткой, а на

ней во-о-т такой вирилл! Очень древняя работа. Ты даже не представляешь, кому эта вещь принадлежала лет двести тому назад! Прекрасной Линне, которая была замужем за братом последнего правителя Линдорна. Этот кинжал — военный трофей одного моего предка по отцу. Он помогал слугам Эрина истреблять непокорных лимнаргов. Да ты послушай, это отличная штуковина. Кинжал Линны… Тебя ведь тоже звали Линна? Или Лиммея… Что-то в этом роде, не правда ли?

Олор ехидно прищурился.

— Мне не нужен никакой кинжал, — холодно сказала Амнита. — И оставь меня в покое.

Она хотела обойти Олора, но он снова встал у неё на пути.

— Ну ты, зазнайка, с тобой же по-хорошему… Чего ты вечно морду воротишь? Лучше всех, что ли? По-моему, давно пора тебя проучить. Не хочешь по-хорошему, я могу и иначе…

Олор попытался сорвать с Амниты кулон, но она увернулась и оттолкнула его с такой силой, что поначалу сама растерялась. Олор отлетел на несколько шагов, наткнулся на бортик фонтана и, потеряв равновесие, под общий хохот бултыхнулся в воду. Через минуту он уже стоял перед Амнитой — мокрый, с перекошенной от ярости физиономией. Подумать только — вся школа была свидетелем его позора. Все приятели, которыми он верховодил не первый год.

Амнита опять увернулась от атаки Олора и ударила его кулаком в грудь. И уже не удивилась, когда он кубарем покатился по земле. Она вдруг почувствовала себя такой сильной, что не побоялась бы сразиться с великаном. Почему она раньше не знала, что она такая сильная?

Теперь уже никто не смеялся. Слишком неправдоподобно всё это выглядело. С Олором боялись связываться даже парни постарше.

— Что здесь происходит? — строго опросил учитель.

Он вышел на крыльцо недовольный тем, что никто не явился на урок, хотя гонг прозвучал уже два раза.

— Она ведьма, ведьма! — заверещала Мона, показывая на Амниту. — У неё колдовской камень, и она может убить кого угодно. Учитель! Она хотела убить Олора!

Олор с трудом поднялся на ноги. Он стоял мокрый и грязный. Совершенно обалдевший от столь неожиданного и позорного поражения.

— Учитель, мы видели, как она колдовала! Вот этот камень у неё на шее… Он светился, когда она над ним шептала. Тот, кто колдует, служит злым демонам! Она не должна жить в Эриндорне! Здесь живут слуги Эрина…

— Подожди, подожди, Мона, — поморщился учитель. — Какой ещё камень? Амнита, может, ты более вразумительно объяснишь, что тут произошло?

— Олор хотел сорвать с меня кулон. Я его оттолкнула, и он упал. Вот и всё. Он первый полез, я его но трогала.

— У неё нечеловеческая сила! — крикнула Мона. — Это всё из-за колдовского камня. Он у неё светился, а теперь потух… Она ведьма!

— Этот кулон мама подарила мне перед смертью, — обращаясь к учителю, сказала Амнита. — Он мне дорог как память, и я никому не позволю к нему прикоснуться.

— Он светился, светился! — не унималась Мона. — И Олор видел!

— Я не знаю, о чём она говорит, учитель, — пожала плечами Амнита. — Ещё недавно эти двое выпрашивали у меня кулон, потом попробовали отнять, а теперь она кричит, что это колдовской камень. Зачем же он тебе, Мона? Ты хочешь научиться колдовать? Но ведь для этого недостаточно служить злым демонам. Для этого нужны хоть какие-то мозги.

Мона не нашлась, что ответить, и разревелась.

— Быстро все в школу! — скомандовал учитель. — Мы и так потеряли много времени.

— Успокойся, — сказал он Моне. — Умойся, попей воды и приходи на урок.

— А ты, Олор, можешь сегодня идти домой. Пора бы тебе уяснить, что в таком возрасте уже неприлично драться с девочками.

Амниту он ни словом не упрекнул. Она была его любимой ученицей. Вообще-то учитель Хастин не питал особой любви к детям. Его способности не позволили ему стать учёным, но он уважал одарённых людей. Хастин ценил Амниту как обладательницу совершенного интеллекта. Таких, как Мона, он не принимал всерьёз, а тупицы вроде Олора вызывали у него лишь холодную брезгливость.

Учитель Хастин никогда бы не стал делать историю из детской драки, но родители Олора подняли такой шум, что умудрились настроить против Амниты родителей чуть ли не всех учащихся этой школы. Однажды вечером отец пришёл домой совершенно растерянный.

— Я ничего не понимаю, — сказал он Амните. — Про тебя рассказывают какие-то ужасы. Что ты зажигаешь камни, как сантарийские колдуны… Что в тебя вселяется демон, и ты становишься сильнее мужчины. Матери твоих соучеников просто в истерике, боятся отпускать детей в школу. Это правда, что ты кидаешь здоровых парней, как надувные мячи?

— Ты же знаешь, эти кумушки вечно всё преувеличивают, — презрительно заявила Амнита. — Я оттолкнула одного придурка, который хотел отнять у меня мамин кулон, а он запнулся о бортик фонтана и свалился в воду. А камень… Наверное, на него упал солнечный луч, вот он и засверкал. Мона выпрашивала, выпрашивала у меня этот кулон, я не отдала, вот она и напридумывала обо мне всякой ерунды.

Амнита знала, что правду лучше не говорить. Даже отцу.

— Ладно ещё, твой учитель Хастин здравомыслящий человек. Он сказал, что одарённые дети всегда создают проблемы… Кстати, он считает, что тебе больше нечего делать на первой ступени. Я уже договорился, чтобы тебя перевели на вторую. И в другую школу. Надеюсь, там у тебя не будет конфликтов?

— Откуда я знаю? — пожала плечами Амнита. — Я никогда никого не трогаю. Я просто не люблю, когда ко мне лезут.

— Послушай, Амнита, — помолчав, сказал отец. — У тебя совсем нет подруг. Тебе не скучно одной?

— Нет.

— Не будь такой высокомерной. Людям это не нравится.

— Мне тоже многое не нравится в людях.

— Что поделаешь… Мы живём среди людей, а не среди статуй.

— Какая жалость. Среди статуй было бы куда спокойнее.

— В таком случае, желаю тебе выйти замуж за ваятеля.

Отец, как всегда, постарался всё свести к шутке. Амнита вспомнила эту шутку сейчас, много лет спустя, и невесело усмехнулась. И ещё она вспомнила сон, который приснился ей вскоре после этого разговора. Сон, посланный ей богиней, — в этом Амнита но сомневалась. Она была в каком-то странном месте. Её окружали яркие цветы, диковинные звери, красивые смуглые люди, почти обнажённые, зато увешанные сверкающими драгоценностями. И совершенно неподвижные. Это были статуи. Здесь всё было сделано из камня, даже цветы. "Это всё тебе, Амнита, — сказал ей чей-то глубокий, мелодичный голос. "Амнита, Амнита, Амнита…" — гулко повторило эхо. Казалось, голос распался на несколько голосов — высоких и низких, звонких и приглушённых, разных, но похожих по тембру. Всё вокруг звенело от этих голосов, потом они слились в тихий звенящий шёпот. "Амнита, Амнита…" Статуи смотрели на неё и улыбались. Их неподвижные лица были красивы и ужасны. Больше всего Амнита боялась, что они оживут. И одна действительно ожила. Статуя гигантского зверя. Такие водились в пустыне на западе. Она двинулась к Амните, потом вдруг с грохотом взорвалась и стала стремительно менять очертания, превращаясь в мужскую фигуру. Амнита видела тёмную мускулистую грудь и сильные руки с длинными звериными когтями. "Амнита, Амнита… Амнита…" — хриплый, рокочущий шёпот переходил то в рычание, то в тихий, мелодичный голос, низкий, но необыкновенно нежный. Самый красивый голос, который ей когда-либо доводилось слышать. Когтистые руки тянулись к ней. Медленно, как бы нерешительно… Он давно уже мог её схватить. Почему он медлил? Амнита поняла, что он вовсе не хочет её растерзать. Он хочет чего-то другого. Она даже толком не поняла — чего, но ей стало очень страшно. Она кинулась прочь. Зверочеловек не проследовал её. Как будто знал, что она всё равно никуда от него не денется. Амнита бежала по каким-то залам и коридорам. Стены, потолки, колонны — всё сверкало и переливалось, всё было выложено драгоценными камнями. И везде стояли статуи, изваянные столь искусно, что казались живыми. Да они и были живыми. Вернее, могли ожить в любую минуту. Как только он захочет… Кто — он? Амнита не знала. Она лишь знала, что он здесь. Он везде, в каждом зале. Может быть, в каждой статуе… А она у него в плену. Амнита уже отчаялась найти выход из этого заколдованного дворца, когда очутилась в большом полутёмном зале. Тут не было ни колонн, ни статуй, лишь кое-где вспыхивали и гасли причудливые разноцветные кристаллы. Огромные — в человеческий рост и выше — они, казалось, росли прямо из пола. На гладких стенах плясали цветные блики, а между ними скользила какая-то тень, хотя в зале не было никого, кроме Амниты, а она стояла неподвижно. Эта тень приобретала очертания то человека, то пустынного зверя, то вунха, то гигантской птицы со страшным изогнутым клювом. В дальнем конце зала Амнита увидела дверной проём и кинулась туда. Ей хотелось убежать, спрятаться от этого загадочного повелителя теней и статуй, но он незримо преследовал её. Ей даже казалось, что она чувствует затылком и спиной его страстное, хриплое дыхание — "Амнита, Амнита…" Она бежала по длинному коридору. Здесь было темно, но где-то впереди мерцал голубовато-белый свет, похожий на блеск воды под луной. Вскоре этот сгусток серебристого сияния приобрёл форму человеческой фигуры, и Амнита увидела бегущую ей навстречу женщину. Волосы светлым пламенем развевались вокруг её узкого белого лица, тонкое, гибкое тело казалось сотканным из лунного света. Незнакомка спешила к Амните. Может, она хотела её защитить… Или сама чего-то испугалась? Она была уже совсем близко, и Амнита увидела её лицо — нежное и утончённое, с маленьким ртом и огромными глазами, сияющими, словно серебряные звёзды. Она была прекрасна, как богиня… "Да это же и есть богиня, — подумала Амнита. — Моя богиня! Она хочет защитить меня!" Амнита протянула руки к своей спасительнице и очень обрадовалась, увидев, что та сделала то же самое. Сейчас они встретятся! До чего же она красива, её лунная богиня! Наверное, её кожа нежнее лепестка хаммели и прохладна, как вода в роднике… Амнита с разбегу налетела на что-то жёсткое и гладкое. Она стояла ошеломлённая, упёршись ладонями в зеркало, а оттуда на неё смотрела прекрасная незнакомка. Смотрела так, словно пыталась и не могла что-то разглядеть. Она казалась растерянной, а в огромных серебряных глазах Амнита увидала такую тоску, что у неё сжалось сердце.

Прошло несколько лет, прежде чем она поняла, кто эта загадочная незнакомка. Теперь она часто являлась Амните. Стоило лишь подойти к зеркалу.

Все девушки мечтают быть красивыми, как будто это и есть самый прочный залог счастья. Амниту одинаково раздражали завистливые взгляды женщин и жадные взгляды мужчин. Она подолгу рассматривала портреты молодых родителей, сравнивала их с собой. Ничего общего с матерью и лишь отдалённое сходство с отцом. Откуда у неё эта красота? Дар богини? Странный дар. Холодная Арна презирает любовь. Она посылает людям призраки, цветистые зловещие сны, смущает души смертных иллюзиями…

— Иногда мне кажется, что ты не человек, — оказал как-то Амните один из её поклонников (она уже не помнила его имя). — Ты как призрак, который дразнит и ускользает.

— Разве я дразню тебя? — удивилась Амнита.

— Если бы только меня… Ты всех вокруг дразнишь одним своим присутствием. Чего ты хочешь, Амнита? Никто но может этого понять. Но, по-моему, ты и сама не понимаешь.

— Может быть, ты понимаешь? — спрашивала Амнита у незнакомки в зеркале.

А та смотрела на неё так, словно пыталась, но никак не могла что-то разглядеть.

"Ты всех вокруг дразнишь одним своим присутствием…" Это звучало как обвинение, причём совершенно несправедливое. Амнита никогда никому не навязывала своё общество. Напротив, она любила уединение. Но нельзя же всю жизнь проводить взаперти. Ей нравилось учиться. Ей льстило то, что она попала в школу второй ступени на три года раньше, чем её ровесники. Здесь она тоже училась лучше всех. Здесь её тоже окружала скрытая неприязнь, замешанная на зависти. Но с этим-то она ещё могла смириться. Хуже было другое. Когда это началось? Лет с двенадцати… Нет, раньше. Пожалуй, началом была история с Кертом. Ведь этот мерзавец не просто хотел её обидеть…

Намного опережая других детей в умственном развитии, физически Амнита развивалась ничуть не быстрее своих ровесниц. Скорее, наоборот. Но она ещё ребёнком начала замечать, что стоило ей появиться где-нибудь в общественном месте, как мужчины забывали о своих спутницах — к величайшей досаде последних. В четырнадцать лет ей пришлось уйти из школы.

— Ты вполне можешь этот год посидеть дома, — сказал отец. — Я подготовлю тебя к высшей школе. Там народ посерьёзней. К Дарану поступают парни, которые так влюблены в технику, что им не до девушек. И пожалуйста, не гуляй по вечерам одна.

— Со мной ничего не случится, — заверила отца Амнита. — Я всегда сумею за себя постоять.

— Да, уже весь Эриндорн говорит о твоей сверхъестественной силе.

— Ты же знаешь, что я занимаюсь борьбой кинду. Если хорошо усвоить приёмы, не нужна никакая сверхъестественная сила. Что с тобой, отец? Ты всегда учил меня, что в этом мире нет ничего сверхъестественного и единственный бог, которого должен признавать умный человек, — это знания.

— Однажды я в этом усомнился…

— И когда же? Когда вы с матерью сменили мне имя? Кто меня исцелил, отец? Говорят, что людям это было не под силу, несмотря на все их знания. Я умирала. Кто меня оживил? Какой бог? Или, может, богиня…

— Оставь эти фантазии, девочка, — нахмурился отец. — Люди вечно болтают лишнее. Про тебя сочиняют всякую ерунду, потому что твоё превосходство многим не даёт покоя…

— Даже моим близким, не так ли? Моя мать всегда смотрела на меня, как на призрак. Я никого не трогаю, но вечно всем мешаю. Я должна была умереть и чудом выжила. Только вот зачем?

— Не говори так. Жизнь — это интересно. Скоро ты будешь единственной женщиной-учёным в Эриндорне. И я надеюсь, когда-нибудь ты всё-таки поймёшь, что не все мужчины плохи.

— Я вовсе так не считаю. Ты очень даже хороший.

— Дитя, я почти старик, но я ещё способен понять всех этих парней, которые из-за тебя бесятся.

— Я не давала им никакого повода.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, но… Амнита, тебе и не надо давать повод. Мужчинам уже трудно пройти мимо тебя, а что будет дальше? То, что ты не даёшь им никакого повода, не спасёт тебя от их притязаний. Лучше уж "дать повод" кому-то одному. Желательно кому-нибудь могущественному. Тому, кто защитит тебя от всех остальных.

— Отец, и ты мне такое советуешь?

— Только не говори, что тебя это смущает. Ты слишком умна, чтобы избегать с тобой скользких тем. Конечно, я желаю тебе встретить человека, которого ты полюбишь, но если такого не случится, лучше завести хорошего покровителя. Человеку трудно одному, тем более женщине.

— Может, мне в абельмины податься?

— Неплохая мысль. Тогда ты непременно станешь абельханной. Я уверен, с тобой никому не сравниться. Абельханна — самое высокое положение, какое только может занять в Эриндорне женщина.

— Не понимаю, почему в нашем обществе женщине отводится такая жалкая роль, — сказала Амнита. — Я с этим не согласна. Я постараюсь защитить себя сама.

"Тем более что у меня уже есть могущественный покровитель, — добавила она про себя. — Точнее, покровительница".

Чуть ли не каждая девчонка в Эриндорне, да и, пожалуй, во всём Валлондорне, мечтала стать абельминой. Другое дело, что у тех, кто родился и вырос в Верхнем городе, было гораздо больше шансов попасть в избранный круг любимцев юного бога. Из всех эриндорнских девушек, наверное, только Амнита не мечтала о такой чести. Её кумиром была наука. Закончив в девятнадцать лет высшую техническую школу, она начала работать в лаборатории отца, а в двадцать два года стала его первым ассистентом. Жила она замкнуто, общалась главным образом с теми, кто был её намного старше, и совершенно не интересовалась дворцовой жизнью, хотя слухи о юном боге и его окружении не обходили стороной даже строгий, деловитый храм науки. Ей было уже двадцать пять, когда Эрин увидел её, проезжая по хаговой аллее Центрального эриндорнского парка. Амнита любила там ходить. Эта тенистая аллея была самым безлюдным в парке местом. И как его туда занесло, этого нелюдя с голубыми волосами? Близилась Божественная Ночь, и бог выбирал себе супругу. Да он уже, собственно, её выбрал. Абельханной должна была стать абельмина Вилия, дочь абеллурга Холдара. Теперь она живёт в Белом замке и до сих пор ненавидит Амниту. Подумать только, ей предпочли эту бледную учёную девицу, которая к тому же была старше её на семь лет!

В последнее время Вилия расплылась и очень подурнела, несмотря на то, что регулярно принимает хармин. Встречаясь с Амнитой, такой же стройной и красивой, как и шестнадцать лет назад, она по возможности старается её не замечать. Бедная Вилия. У неё отняли то, чего она так страстно желала, и отдали той, которой это было ни к чему.

С Амнитой разговаривал сам главный абеллург.

— Никто не запрещает тебе заниматься наукой. В следующем цикле можешь покинуть дворец, если тебе больше нравится твоя пыльная лаборатория и общество нудных стариков. А начало следующего цикла — через два тигма. Неужели так трудно каких-то два тигма потерпеть общество прекрасного юноши, который жаждет твоей любви. Не забывай, дочь Ильманда, он бог, а ты его избранница. Ты должна гордиться этим. Или ты не признаёшь Эрина? О тебе уже давно ходят какие-то странные слухи. Может, ты и впрямь служишь демонице Арне? Я даже слышал, что она защищает тебя от чересчур ретивых поклонников. Люди до сих пор помнят о загадочной гибели юного Керта. Может, Арна и защищает тебя, но кто защитит твоего отца? Ведь ты же не хочешь, чтобы у него были неприятности?

Разумеется, Амнита этого не хотела. К тому же она знала, что отцу её богиня действительно не поможет. Так она, не будучи абельминой, за два тигма до конца цикла стала абельханной. Не просто возлюбленной, а супругой бога, которая, но поверью, должна в начале следующего цикла родить от Эрина его новое земное воплощение. Считалось, что Эрна зачинает ребёнка перед самой Божественной Ночью — временной кончиной бога, и этот чудесный плод созревает в её чреве всего два тигма — пока длится Ночь. Родившись, бог сразу становится прелестным отроком, а его небесный двойник снова восходит над миром. Так начинается новый цикл.

Амнита ещё в детстве размышляла, верят ли люди во всю эту ерунду. Лет в десять она спросила у отца:

— Если в мире, как ты говоришь, нет ничего сверхъестественного, то кто такой Эрин? Если он один и тот же в каждом цикле, значит, он и правда бессмертный?

— Амнита, я не знаю, что такое Эрин, — ответил отец. — Но главный абеллург учёный, как и я же, только более талантливый и проживший гораздо больше меня. Ты веришь, что можно сделать дайвер, который долетит до любой из наших лун?

— Конечно. И я обязательно его сделаю. Когда вырасту.

— Наверное, и людей можно делать. Вернее, живых кукол, похожих на людей. Запомни, я тебе ничего не говорил. Кто бы он ни был, наш распрекрасный бог, именно на нём держится власть абеллургов и наше благополучие. Мы, валлоны, чужие в этой стране. И надо беречь то, что мы сумели создать.

— Но ведь получается, что абеллурги обманывают и своих?

— Только тех, кто хочет быть обманутым. Для некоторых это очень даже удобно. Меньше ответственности. Это нас с тобой не обманешь. Здесь, в Эриндорне, живут правители и мудрецы. У нас есть знания, а у тех, внизу, пусть будет вера. Каждому своё.

Оказавшись во дворце бога, Амнита попала в атмосферу такого разврата и цинизма, что ей, привыкшей к спокойной, размеренно-деловой жизни, поначалу стало не по себе. Наверняка, отцы друзей и подружек Эрина — в основном здесь были дети абеллургов — знали или, по крайней мере, догадывались, что представляет собой этот бог, но сами абельмины, похоже, об этом не задумывались. Для них он был просто очень красивым юношей, с которым приятно общаться и заниматься любовью. Да и вообще приятно жить в роскошном дворце, проводить время в безделье и развлечениях, появляться с богом перед народом, ловя на себе завистливые и восхищённые взгляды. И наконец, здесь можно получить бессмертие и вечную молодость.

Амниту сразу же все невзлюбили: девушки за красоту, парни за неприступность. Единственным мужчиной, которому она не имела права отказывать, был Эрин. К счастью, она уже тогда научилась пользоваться дарами своей богини. Точнее, некоторыми из них.

С десяти лет Амнита посещала школу кинду. В четырнадцать она уже могла одолеть любого из своих наставников. А ещё через два года она обнаружила, что покровительница наделила её не только необыкновенной физической силой…

Едва поступив в высшую техническую школу, Амнита поняла, что её соученики, восемнадцатилетние парни, отнюдь не склонны относиться к ней просто по-дружески. А то, что она "не давала им никакого повода", казалось, только их раздражало.

"Почему они считают, что красивые женщины существуют исключительно для их удовольствия, — думала Амнита. — Они как будто не в состоянии понять, что я вообще-то могу и имею право хотеть от жизни чего-то другого… Или им просто удобно делать вид, что они не в состоянии это понять? Они, видите ли, должны двигать науку, а я — обеспечивать им приятное времяпрепровождение. Тогда им нужны не женщины, а живые куклы. Вроде той, которую сделал себе наш главный абеллург. Правда, его кукла является ещё и основой его власти. Но пользоваться куклой, хотя бы даже и говорящей, как вещью, — это нормально. А вот стараться живого человека превратить в удобную для себя вещь… Я не вещь и не кукла. У меня есть талант и есть достоинство. Я не собираюсь их в этом убеждать — людям всё равно не докажешь то, с чем они заранее решили не соглашаться. Но ни один из этих самовлюблённых дураков ничего от меня не добьётся".

Вообще-то дураков среди этих парней не было, но соперничать с Амнитой в учёбе мог, пожалуй, один лишь Канамбер. По иронии судьбы, он приходился Олору троюродным братом. "Что за напасть! — подумала Амнита, узнав об этом. — Похоже, родственники Керта будут преследовать меня всю жизнь".

Канамбер попал в Верхний город не столько благодаря способностям (одарённых юношей в Валлондорне было предостаточно), сколько благодаря ходатайству своего влиятельного родича — абеллурга Данальба. Попасть в Верхний город — уже немало, но для Канамбера это была всего лишь первая из тех вершин, которые он собирался покорить.

Не проучившись в школе и нескольких дней, Амнита поняла, что Канамбер будет её главным соперником. И главным врагом. Она нравилась ему, как и всем остальным парням, но раздражала его гораздо больше, чем других. Ведь он тоже сразу кое-что понял: именно эта девчонка, которая моложе его на целых три года, может помешать ему стать первым учеником.

Амнита действительно помешала ему стать первым. А когда через год старый Холвер взял её в свою лабораторию (место, о котором мечтали многие и, прежде всего, Канамбер), она почувствовала, что переполнявшая Канамбера зависть перешла в самую настоящую ненависть. К тому же, он её хотел… Не любил, вовсе нет! Вряд ли он вообще умел любить. Но хотел так, что в его присутствии Амните порой было не по себе.

Однажды Канамбер подстерёг её в нижнем складе, куда она спустилась за материалами для опытов. Техническая школа размещалась при Научном центре, и ученики со второго года обучения работали помощниками в лабораториях разных исследователей. В тот вечер Амнита допоздна засиделась в библиотеке и забыла кое-что подготовить к завтрашнему дню. А когда вспомнила, схватила ключи от склада и помчалась в подвал. Она представила себе, как рассердится Холвер, узнав, что она не выполнила его распоряжения. А вдруг он вообще её выгонит! Можно подуматъ, Холвер не найдёт другого помощника. Столько желающих работать под его руководством…

Амнита думала, что все уже разошлись по домам, и удивилась, когда встретила в коридоре склада Канамбера. А увидев у него в руках кестор, всё поняла.

— Я привык получать то, что мне хочется, — заявил Канамбер. — Раздевайся, или я тебя пристрелю. Никто не узнает, что это сделал я. Многие видели, как я уходил домой, и никто не заметил, как я сюда пробрался.

— Ты как будто забыл, что мы живём не в диком лесу, а в государстве, где есть законы…

— Закон карает того, чья вина доказана, а ты не сможешь ничего доказать. Мои друзья подтвердят, что я был сегодня с ними на вечеринке по случаю дня рождения Гейнора. Он первый это подтвердит. И его отец, абеллург Хелимен… Кстати, он очень дружен с моим дядей, абеллургом Данальбом. Давай-давай, красавица. С твоей-то внешностью до сих пор ходить в девицах! Ты, кажется, считаешь, что слишком хороша для тех парней, которые тебя окружают? Скажите-ка, богиня! Никто не спорит — ты красива и неглупа. И всё же не забывай: ты — женщина. Какой бы ты ни была, ты должна знать своё место.

Амнита в свои шестнадцать была сильна, как взрослый хорошо натренированный мужчина, но она знала: Канамбер — опасный соперник. Он тоже с детства занимался кинду. К тому же у него был кестор. Амнита поняла, что он действительно может ее убить. Если у него не получится другое. Он её либо сломает, либо убьёт.

"Не может быть, чтобы богиня меня не защитила, — подумала Амнита. — Ведь она же помогла мне тогда с Кертом…."

Она вдруг вспомнила белую тень, мелькнувшую высоко над тёмными кустами. Что это было? Керт кричал, что она ведьма и водится с призраками… Арна — повелительница призраков. Она хозяйка трёx миров и даже способна вызывать мёртвых из царства Ханнума. Амнита теперь достаточно знала о своей богине. Сколько она за последние годы перевернула книг, выискивая сведения о верованиях своих предков. Как ни старались абеллурги предать забвению валлонские легенды о богах, кое-что всё-таки осталось в памяти людей. А кое-что даже просачивалось в литературу. Особенно в последнее время. Говорили, что в Среднем городе возникло объединение молодых сочинителей под названием «Эхо», поставившее цель вернуть валлонов к истокам…

"О великая богиня, — мысленно взмолилась Амнита. — Ты знаешь, как я почитаю тебя. Позволь мне воспользоваться хотя бы частицей твоего могущества. Помоги мне, ведь для владычицы трёх миров нет ничего невозможного!"

Амните показалось, что в груди у неё как будто разгорается холодное пламя. По спине пробежал озноб, в пальцах рук она ощущала приятное лёгкое покалывание. Страх исчез без следа.

— Ты считашь, что я, женщина, должна знать своё место, Канамбер? И чтобы доказать мне это, взял кестор? Ну, что поделаешь, если нет другого способа продемонстрировать своё мужество… А ты уверен, что меня можно убить? А если я и правда богиня? Странно, что некоторые валлоны до сих пор не поняли, как опасно оскорблять богов. Канамбер, вспомни о своём троюродном брате. Когда Керт понял, кто я такая, было уже поздно.

— Что ты несёшь, маленькая зазнайка? — крикнул Канамбер.

Он стоял, по-прежнему держа Амниту под прицелом, и изо всех сил старался выглядеть хозяином положения, но голос его звучал неуверенно.

— Может, ты хочешь увидеть своего брата? — спросила Амнита. — Я позову его.

— Керт, явись! Приди в Средний мир, усопший! Вернись ненадолго в тот мир, который ты покинул! О владычица трёх миров, позволь ему предстать перед нами!

Это заклинание Амнита нашла в одной из старинных книг, что хранились в потайном шкафу семейной библиотеки. Кто-то из предков отца захватил их с собой, когда валлоны бежали из своей гибнущей страны…

Она сама испугалась того, что увидела. Она поняла: могущество Арны поистине велико, и человеку надо быть осторожней с той частицей силы, которой она его наделила. Гнев Арны страшен, её месть валлонам была ужасна… И даже в её покровительстве есть что-то зловещее.

Образ Керта потом долго преследовал Амниту. Она несколько раз видела его во сне и целый тигм после этой истории ходила такая подавленная и рассеянная, что отец начал тревожиться за её здоровье.

Керт возник в полутёмном подвальном коридоре бледной, слабо светящейся фигурой. Одет он 6ыл как тогда, в парке. Амнита едва не закричала, увидев его застывшее, искажённое ужасом лицо и чёрную, зияющую рану на горле. Когда призрак исчез, она долго стояла, оцепенело глядя на лежащего без сознания Канамбера. Потом подняла оброненный им кестор и сунула в карман своей куртки.

"Лучше бы он ничего не помнил, — подумала Амнитa. — Если бы я умела внушать… А вдруг я умею! Ведь я уже тогда, в девять лет, могла вызывать призраки, только не знала об этом".

Она понятия не имела, что надо делать, поэтому просто принялась водить рукой над головой Канамбера, приговаривая:

— Это был сон, страшный сон. Ты проснёшься и всё забудешь. Ничего не было… Ты ничего не помнишь…

Канамбер забыл многое, но не всё. Очнувшись, он долго бормотал что-то бессвязное, то и дело повторяя:

— Керт… Керт…

— Тебе приснился Керт? — спросила Амнита.

— Нет, он был здесь, с нами… Это ведь ты его позвала?

— По-моему, ты сегодня перебрал, — попробовала пошутить Амнита. — Если кто-нибудь из старших узнает, что ученики здесь пьют, а потом валяются на складе, где хранится ценное оборудование…

— Я не пил… Ничего не понимаю… Что ты со мной сделала? У Керта была рана на шее… Он был мёртв. Значит, правда, что ты его убила?

Канамбер сидел на полу, раскинув ноги, смотрел на Амниту безумно вытаращенными глазами и силился что-то вспомнить.

— Знаешь, мне некогда слушать весь этот бред, — сказала Амнита. — Я и так задержалась, а мне ещё надо кое-что отнести в лабораторию. Ты мне не поможешь?

— Вот ещё, — злобно процедил Канамбер. — Тебе рановато обзаводиться помощниками, блистательная Амнита. Пока ты ещё сама в помощниках…

Он встал, огляделся, как будто что-то ища глазами, и, пошатываясь, побрёл прочь.

С тех пор он боялся её. Она так и не заставила его забыть всё, случившееся на складе. Что-то осталось в его памяти. И это что-то не давало ему покоя. Амнита то и дело ловила на себе его внимательный, настороженный взгляд, но выяснять с ней отношения Канамбер не решался. Видимо, смутные воспоминания о том вечере и, прежде всего, образ мёртвого брата, настойчиво подсказывали ему, что с Амнитой лучше соблюдать дистанцию.

Через два года Канамбер попытался уничтожить её чужими руками. Точнее, руками Олора. Родной братец Керта ещё в школе пообещал Амните, что сведёт с ней счёты. Теперь он командовал деватаной в гвардии, охранявшей Эриндорн, — единственное, на что у него хватило способностей. И почему Данальбу так не повезло с сыновьями…

Канамбер всегда презирал Олора, поэтому Амнита очень удивилась, увидев их дружески беседующими недалеко от школы. Она сразу почуяла неладное. А ночью богиня послала ей вещий сон.

Амните приснилось, что она, как обычно, идёт домой через парк. Вот она вышла из рощи акав и ступила на узкий деревянный мостик через речку Вильву, которая как бы отделяла Научный центр со всеми его постройками и парком от жилых кварталов Эриндорна. Высоко в кронах лундов пели птицы, тонкие илги шумели на ветру, окуная ветви в пронизанную солнцем воду. Перегнувшись через перила, Амнита видела на дне чистый белый песок и гладко обкатанные розоватые камни… А это что? Какие-то странные светло-серые водоросли роскошным веером колыхались у самой поверхности… Здесь сроду не было таких водорослей! Прямо как волосы. Потом среди них возникло лицо — узкое, бледное, с застывшими широко открытыми глазами. Мёртвое лицо, хорошо знакомое Амните… Да это же она сама! Амнита увидела расплывающееся в воде красноватое пятно, вскрикнула и проснулась.

Отец ей уже не paз говорил: "Перестань ходить всякими звериными тропами. Ты слишком уверена в себе".

"Да, пожалуй, — подумала Амнита. — По этому мосту почти никто не ходит. Идеальное место для убийства. Спрятался в кустах и выстрелил. Тело — в воду. Дальше по течению столько воронок и деревья поваленные… Затянет под коряги — сроду не найдут".

Она заметила, что по вечерам после занятий Канамбер внимательно за ней наблюдает, и специально, чтобы он видел, отправлялась дамой якобы через парк. Дойдя до кустов тиги, она сворачивала и шла не к мосту, а какой-нибудь другой дорогой, причем каждый день меняла направление. На всякий случай Амнита брала с собой кестор и короткий кинжал, которым владела не хуже любого воина.

Через несколько дней кто-то принёс в школу известие, что абеллург Данальб потерял своего второго сына. Олора случайно убили в пьяной драке, которую он сам же и затеял. Говорили, что в последнее время он был не в себе — много пил и вообще вёл себя, как безумец. И постоянно твердил, что его замучили призраки, которые являются к нему и днём, и ночью.

Амнита видела, как побледнел Канамбер, услышав эту историю. Больше он не пытался строить против неё козни и всячески избегал её общества. Впрочем, она его общества тоже не искала.

После школы Канамбер начал работать в одной из секретных лабораторий главного абеллурга. Попал он туда не без помощи дяди. Лишившись обоих сыновей, Данальб ещё охотнее заботился о своём способном, честолюбивом племяннике.

Теперь у Канамбера своя лаборатория. Он абеллург и чуть ли не правая рука Айнагура. Правда, в последнее время ходят слухи, что Айнагур чересчур благоволит к своему молодому помощнику Килду и Канамбера это очень раздражает. Амнита для него уже не соперник. Во всяком случае, он так считает. В конце концов, он настоящий учёный с целым штатом ассистентов и помощников, а она всего лишь учительница юного бога. Вот теперь она на своём месте. Заниматься воспитанием ребёнка — это для женщины.

"Если бы он знал, что из себя представляет этот ребёнок и чем он может стать благодаря мне, ты бы не был так самоуверен", — думала иногда Амнита.

Канамбер держался с ней любезно и немного снисходительно, но она прекрасно видела, что за этой вежливостью и наигранным высокомерием затаился страх. Тот, что преследует Канамбера уже пятнадцать лет. И ещё она видела, что он по-прежнему её хочет. Но это её уже не беспокоило. Ведь она владела не только высоким, но и высшим анхакаром. Пообщавшись с юной сантарийкой, Амнита выяснила, что это такое. Оказывается, высший анхакар доступен лишь единицам, а Амнита овладела им сама, без помощи наставников-нумадов. Именно его она, сама того не зная, использовала, заставив Канамбера забыть о том, как она колдовала, вызывая Арну. Высший анхакар — умение внушать, не глядя в глаза. Причём, внушать тому, кто спит или находится в полубессознательном состоянии, труднее, чем тому, кто бодрствует. А она сумела.

Когда шестнадцать лет назад Эрин увидел её и затребовал во дворец, она удивилась: почему богиня не предупредила её, не защитила от этого проклятого бога? А вскоре поняла, почему. От таких, как Эрин, она уже вполне могла защититься сама.

Он ей так ничего и не сделал. Едва он начинал свои мерзкие ласки, как Амнита его усыпляла. Потом садилась рядом и, осторожно поглаживая его по лицу, внушала ему картины, которые он видел во сне и считал явью. Очнувшись, Эрин был в полной уверенности, что занимался с ней любовью.

Амнита так и не поняла, кто он такой — этот вечно юный бог. По всем своим физическим данным и по поведению это был человек. Красивый самец. Он красиво двигался, очень мило улыбался, говорил любезности. Иногда Амните казалась, что внутри он пуст, как кукла из пенталина — лёгкого, прочного материала, из которого делали посуду и игрушки. А порой у неё возникало ощущение, что в этом существе дремлет какая-то злая сила, которую лучше не будить. У этой куклы была душа. Человека, животного или демона — неизвестно. Но она была. Она спала. Точнее, дремала, и Амнита чувствовала, что так лучше. Она лишь хотела, чтобы поскорее закончилась Божественная Ночь. Этот экземпляр уничтожат, а новый будет двенадцатилетним мальчиком. Он, конечно, тоже вырастет, но в каждом цикле бог выбирает себе новую супругу. И тем не менее, звание абельханны присваивается навсегда. А вместе с ним — право на бесплатное приобретение хармина в любом количестве. Амнита не стала отказываться от этой привилегии. В начале нового цикла она покинула Верхний Дворец и зажила по-прежнему. Никому и в голову не приходило, что "божественная супруга" Эрина как была, так и осталась девственницей.

Когда много лет спустя её снова позвали во дворец, она согласилась, совершенно уверенная в своей способности защитить себя от любых посягательств. Она вообще за себя не боялась, а отца уже не было в живых. Однако, на этот раз богиня её предупредила. Амнита даже толком не поняла, о чём.

Ей приснился сон, очень похожий на тот, что она видела давно, в детстве. Она стояла в полутемном зале среди загадочно мерцающих кристаллов, а на стене перед ней кривлялась и плясала чёрная тень. Она опять меняла очертания. Сначала это был зверь, потом птица и наконец человек — стройная фигура с длинными развевающимися волосами. Тень мужчины. Она отделилась от стены и двинулась к Амните. Она приближалась и росла, росла… Пока не затопила своей чернотой весь зал. Теперь Амниту со всех сторон окружала тьма. Она поняла, что эта тьма сейчас её поглотит. Как ни странно, она не испугалась, но ей стало очень жалко себя. И кого-то ещё…

Богиня предупреждала, а она не послушалась. Тогда она первый раз ослушалась свою богиню…

Гинта вздрогнула, застонала и открыла глаза.

— Тише-тише… Спать… — Амнита склонилась над девочкой и осторожно коснулась пальцами её висков. Она знала, что возвращение из наомы не всегда безболезненно. К тому же, Гинта почти не отдыхает. И откуда в таком худеньком теле столько силы…

— Спать, — тихо повторила Амнита.

Девочка закрыла глаза и повернулась на бок. Вскоре её дыхание стало глубоким и ровным.

"У меня уже могла быть такая дочь, — думала, глядя на неё, Амнита. — И даже старше. У меня мог быть и сын. Взрослый. Как Диннар…"

Она подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на бледную красавицу, которая шагнула ей навстречу из полумрака спальни.

— Ты так смотришь, как будто я могу тебе чем-то помочь, — прошептала Амнита. — Богиня предупреждала… А теперь уже поздно.

Глава 3. Сын Танамнита.

— Диннар, ты скоро?

— Помолчи, — недовольно буркнул ваятель. — Я делаю рот.

Слуга, сгребавший в углу мастерской мусор, едва не выронил совок. Что он себе позволяет, этот сантарийский каменотёс? Так разговаривать с богом! Впрочем, бог не выглядел рассерженным. Он подавил улыбку и ничего не сказал.

— Ну вот, кажется, всё…

Диннар отошёл от статуи на несколько шагов и окинул её оценивающим взглядом. Похоже, на этот раз результат его устроил.

— Не люблю возиться с глиной. Обычно я сразу берусь за камень, но ты непростая модель.

— Другие так не говорили.

— Они копировали старые статуи, а ведь там не твоё лицо.

— Разве? По-моему, они все на меня похожи.

— Похожи, но это не ты, — сказал Диннар, вытирая руки влажной тряпкой. — Ничего, скоро я и тебя смогу делать по памяти.

— А зверь готов?

— Да. И уже на месте. Хочешь взглянуть?

— Хочу, но не сейчас.

— Куда ты торопишься? На занятия с этой учёной девицей?

— Нет, сегодня у меня другие дела, — лукаво посмотрев на мастера, ответил Эрлин. — А что, там, где ты раньше жил, не было умных женщин?

— Я как-то не интересовался их умом. В известном смысле они все одинаковы. И здешние мало отличаются от тех, которые у меня были там. Разве что больше бесстыдства.

— Гинта совсем не похожа на других, — задумчиво произнёс Эрлин.

— Да… Жаль малышку.

— Жаль? Почему?

— Если женщина не похожа на других, ей бы следовало родиться мужчиной. Иначе получается ни то, ни сё.

— Про Амниту ты так же думаешь?

Диннар не ответил. Он сделал вид, что внимательно прислушивается к голосам за окном.

— Тебе не дают скучать, — улыбнулся Эрлин. — По-моему, это Мильда… Интересно, кто там с ней. Не хочется выглядывать.

Диннар пододвинул к стене верстак и вскочил на него.

— Здесь щель под потолком, — пояснил он удивлённому приятелю.

Посреди маленького внутреннего дворика тихо шумел фонтан в виде дерева. На бортике сидели Рона и Мильда. Можно было подумать, что девушки очень увлечены беседой, если бы они не так часто бросали взгляды на окна мастерской.

Диннар легко и по-звериному бесшумно спрыгнул на пол.

— С ней Рона, — сообщил он.

Эрлин скорчил гримасу.

— Скажи ей, что я уже ушёл, а куда — не знаешь…

— С чего ты взял, что я собираюсь с ними разговаривать?

— А разве ты не выйдешь к Мильде?

— Вообще-то я собирался искупаться и отдохнуть.

— Так ты всё-таки иногда устаёшь?

— Да, особенно от чересчур назойливых красоток.

— Женщины, которые были у тебя в пустыне, приходили только тогда, когда ты этого хотел?

Диннар нахмурился.

— До чего всё не кстати. Иначе, как через двор, в купальню не попадёшь.

— Давай отведу тебя в свою, — предложил Эрлин. — Давно уже собираюсь показать её тебе. Моя купальня в старом дворце. Она соединяется с озером, а от него тянется канал до самого кольца. Там такой вид… Тебе понравится. И не надо идти через двор. Мы выйдем с другой стороны.

Диннар снял рабочий фартук и остался в одной набедренной повязке. Как и большинство сантарийцев, он предпочитал минимум одежды, особенно в жару.

На Эрлине были узкие белые штаны длиной немного ниже колен (последний писк моды), лёгкие сандалии и голубая рубашка с широкими рукавами и глубоким, почти до пояса, вырезом спереди, такая тонкая, что сквозь неё просвечивало его белое точёное тело.

— Это с тебя надо делать статуи, — сказал Эрлин, с завистью глядя на мощные бицепсы и мускулистую грудь ваятеля. — Я рядом с тобой просто дохляк.

— Ничего себе — дохляк, — усмехнулся Диннар. — Я видел, как ты дерёшься на турнирах. Думаю, твоя мускулатура никогда не будет очень рельефной, но для своих лет ты необыкновенно силён.

— Для своих лет? Говорят, я не выгляжу на восемнадцать.

— Тебе ещё нет восемнадцати. Ладно, пойдём, а то они, чего доброго, сюда заявятся.

Эрлин повёл Диннара, ловко ориентируясь в сложной системе открытых и закрытых внутренних двориков, которыми изобиловала южная часть дворца. Почти в каждом дворике был фонтан или бассейн, всюду благоухали цветы, а кое-где росли небольшие аккуратно подстриженные плодовые деревья. Эрлин и Диннар то и дело натыкались на слуг, которые освежали мозаичные полы ароматизированной водой. Те кланялись и удивлённо смотрели юношам вслед. В этом цикле бог вёл себя очень странно. Он был совсем не такой, как раньше. Вообще-то он был гораздо лучше, чем раньше, но никто не мог понять, что его связывает с этим ужасным ваятелем, похожим на демона тьмы.

— А где старый дворец? Далеко?

— Да нет, — засмеялся Эрлин. — Прямо здесь. Сейчас придём. Так называют часть южного крыла, которую не перестраивали с давних времён. Если точнее, это остатки старого дворца, но все говорят просто — старый дворец. Айнагур не любит это место. Там вообще мало кто бывает, но я почему-то уверен, что тебе там понравится. Ты уже давно в Эриндорне, а всё занят работой и почти ничего толком не видел.

"Старый дворец" спускался к озеру пологими ступенями террас. Здесь преобладал синевато-серый турм, на отделку пошли голубой и белый хальцион, сурдалин, серебристый зиннурит. Замысловатый растительный орнамент и рельефы, изображающие диковинных птиц, зверей и странных большеглазых человечков, сразу выдавали почерк сантарийских мастеров.

То, что сейчас являлось личной купальней бога, в прошлом было водяным святилищем. Причём очень древним. Один из первых правителей Тиннутамы, следуя обычаю, построил его в той части дворца, которая выходила к озеру. Святилище располагалось между двумя склонами террас. Входом служила арка — две огромные зиннуритовые хаммели, чьи головки из белого хальциона были одновременно капителями колонн и фонарями. Вделанные в каменные лепестки светильники иногда зажигали. Стены изнутри и снаружи украшал растительный орнамент, а полупрозрачный потолок создавал здесь необычное, мягкое освещение. Почти всю площадь святилища занимал бассейн, в центре которого красовалась статуя — юный бог, играющий с водяной птицей ллир. Огромная птица положила голову на плечо отрока, а он ласково обнимал её длинную, гибкую шею.

— Смотри, такое древнее изваяние, а он так на меня похож.

— Но это водяной бог, а не солнечный.

— Гинта говорит, что солнечный бог вышел из первозданных вод и изменил свою природу, вобрав в себя свет небесного отца… Правда, отца у него было два — тёмный и светлый.

— Верно, — улыбнулся Диннар. — А тёмный старше. И могущественней. Свет — порождение тьмы. Не стоит её бояться… Что с тобой, Эрлин? Опять вспоминаешь те сны?

— Да, — сказал мальчик, задумчиво глядя на статую. — Они очень похожи на правду. Как будто всё это было на самом деле, но я не помню, где и когда. Голубой зверь и белая птица… Белая-белая! А я с ней играю, как он… Но та птица не такая. Она ещё больше, и клюв у неё изогнутый.

— Значит, это ханг. Эти птицы хищники и очень опасные.

— Во сне я её не боюсь. Ни её, ни харгала. Зато боюсь, как бы они не сцепились, и никогда не зову их вместе. Они не любят друг друга.

— Ещё бы! Священный зверь Хонтора и священная птица Харранга — вечные соперники. Их хозяева давно уже поделили между собой горное царство, а они всё воюют.

— Да, место, которое мне снится, — действительно горное царство. Я летаю на белой птице, высоко-высоко… Я вижу озёра и горы — голубые, розовые, золотые. Прозрачные, как стекло. Я хочу летать, Диннар. Как в этих снах на птице. Я хочу построить дайвер и летать, летать…

— Я понимаю, почему ты заказал мне свою статую с харгалом. Хочешь — сделаю тебя и с хангом. Сны приходят и уходят, исчезают, как дым на ветру. Я люблю делать вечными красивые сны. И свои, и чужие.

— После этих снов мне бывает грустно. А иногда страшно. Иногда я хочу избавиться от них. Айнагур говорит, что, скорее всего, это воспоминания о небесной обители, где я провожу зиму. Умирая на земле, бог может существовать в другом мире.

— Послушай, Эрлин, а людей ты там видишь?

— Где?

— В тех снах, где горы…

— Нет, — нахмурился мальчик и встряхнул головой, как будто желая избавиться от какой-то навязчивой мысли.

— Ты видишь только зверя и птицу?

— Ну да… Почему я должен ещё кого-то там видеть? Тебе здесь нравится?

— Ещё бы!

— Я обычно не в купальне плаваю, а в озере.

— По-моему, это одно и то же, — заметил Диннар. — Такое впечатление, что оно часть твоей купальни.

— Бассейн выше озера, но в сезон дождей они действительно представляют собой одно целое, — сказал Эрлин. — Тут всё заливает, ступенек не видно, и статуя чуть ли не по колено в воде. Но это ничего, озеро чистое. Между ним и каналом установлены фильтры. Сейчас они опущены на дно, им не обязательно работать постоянно. Между этим каналом и большим кольцевым тоже есть фильтры. Всё-таки по большому каналу ходят суда. Там моя флотилия.

— Да, вы умеете чистить водоёмы…

Озеро было глубокое, но такое прозрачное, что Диннар видел на дне узоры, выложенные из белых, синих и голубых хальционовых плит: в середине — огромное солнце с расходящимися во все стороны лучами, а вокруг — фигуры людей, животных и всяких странных существ.

— Ты научился нырять? — спросил Эрлин. — Я теперь частенько ныряю, чтобы рассмотреть их получше. Тут есть и крылатые рыбы, и люди-птицы, и какие-то зверолюди. Всё-таки у вас, сантарийцев, потрясающая фантазия! Хорошо, что здесь ничего не перестроили.

— Я догадываюсь, почему тут ничего не тронули. Это солнце на дне… И статуя, которую вполне можно выдать за изваяние солнечного бога… Правда, в древней Тиннутаме всё это имело другой смысл.

Озеро со всех сторон окружала хаговая роща, наполнявшая воздух свежим ароматом хвои. Берега были облицованы белым хальционом, отшлифованным так гладко, что голубые ветви хагов и голубая вода отражались в нём, как в зеркале, и все эти отражения вместе с настоящими деревьями и каменным берегом в свою очередь отражались в воде. По озеру тихо плыли молочно-белые облака, со дна его смотрело в небо огромное голубое солнце, и его лучи, расходясь во все стороны, словно бы рождали все те причудливые образы, что колебались в пронизанной светом воде.

"Мир отражений, — подумал Диннар. — Странный и зыбкий… Водяное царство. Как легко нарушить эту гармонию. Стоит лишь бросить в воду камень…"

— … а я и не знал, что могу так долго плавать под водой, — говорил Эрлин. — Гинта сказала, что главное — не бояться. Я нырнул, и мне вдруг сразу так хорошо стало! Я вообще не устаю, когда плаваю. Вода мне как будто сил прибавляет. Айнагур вечно за меня боится, вот и пугает всякими демонами. Дескать, мой водяной двойник может поглотить мою сущность, если я буду слишком долго находиться под водой… Какая чушь! Я уже могу заныривать почти на полчаса и чувствую, что это не предел. Мне ничего не стоит доплыть отсюда до кольцевого канала. Никто из моих матросов так не может.

— А я попробую, — сказал Диннар, всматриваясь вдаль.

— Ну ты-то сможешь. Сильней тебя тут никого нет. А заодно взгляни на статуи. Вдоль канала тоже растут хаги, только совсем молодые, а через каждые десять каптов — статуи абеллургов, абельханн, некоторых абельмин и абельминов… И всё-таки будь осторожней. Давно ли ты узнал, что такое настоящее озеро… Смотри-смотри! Наши нитонисёмки.

Справа от святилища на террасе второго этажа появились Амнита и Гинта.

— Твои, ты хочешь сказать, — натянуто усмехнулся Диннар.

— В известном смысле, — не без ехидства заметил Эрлин, — они такие же мои, как и твои. Амнита — одна из моих абельханн, но ведь ни ты, ни Гинта не верите, что именно я был здесь богом почти два цикла назад.

— Ну а сам-то ты в это веришь?

— Не знаю, Диннар, но когда я весной увидел Амниту, я узнал её. Я видел её раньше, это совершенно точно.

— "Видел"… И это всё, что ты помнишь о своей божественной супруге?

— Айнагур говорит, что я не могу помнить абсолютно всё. Если жить вечно и помнить всё, что было в каждой твоей жизни, голова распухнет. Ну а если я не помню, что был с ней… близок, то это всё равно, как если бы у нас с ней никогда ничего и не было.

— А сама она об этом что-нибудь говорит?

— Нет, она вообще не любит разговоров на такие темы… Так, наконец-то на нас обратили внимание.

Гинта приветливо помахала юношам. Светловолосая красавица улыбнулась уголками губ и повернулась, чтобы уйти.

— Гинта! Зажги солнце! — крикнул Эрлин. — Ну пожалуйста! Помнишь, ты зажигала мне солнце на дне озера… Я хочу показать Диннару!

— Нет, Гинта, — мягко, но с нажимом сказала Амнита, обняв юную сантарийку за плечи. — Не сегодня. Эрлин, ты пользуешься тем, что Гинта не умеет отказывать своим друзьям. Ты же знаешь, как она вчера устала. Ей необходим отдых.

— Какая строгая наставница, — ухмыльнулся Диннар, когда подруги удалились. — И ты, бог, позволяешь женщине командовать тобой?

— А разве она не похожа на богиню?

— На кого бы она ни была похожа, она всего лишь женщина. Почему ты выбрал в наставники именно её? Разве мало при дворе учёных мужей, которые разбираются в летательных аппаратах?

— Мне приятнее общаться с учёными девицами, — ответил Эрлин.

Его узкое бледное лицо казалось бесстрастным, а прозрачные голубые глаза смеялись, словно вода, которая плещется под тонким слоем льда, гася в своей бездонной глубине солнечные блики. Диннару уже не первый раз захотелось его ударить. Он не привык, чтобы над ним смеялись. Впрочем, здесь он не царь и не бог. Здесь правят другие боги. И богини… Светлые, грациозные. Похожие на прекрасных белых птиц, которые милостиво подпускают к себе людей, но не даются в руки.

"Они похожи, — с тоской подумал Диннар. — Ещё немного подрастёт, и они будут великолепной парой. Неужели он может спокойно сидеть рядом с ней и говорить о каких-то чертежах? Хотя… стоит ли ему завидовать? Он должен умереть, едва достигнув зрелости…"

Эта мысль тоже не радовала Диннара. Эрлин порой вызывал у него вспышки гнева, но ненависть — никогда. Странно, ведь этот мальчишка стоял у него на пути… Или нет?

— Не каждого сразу разглядишь и поймёшь, что он из себя представляет, — сказал Эрлин. — Вот и начинаешь фантазировать… Самое худшее — если уверовал в свои выдумки настолько, что уже не хочешь видеть правду.

— Ты о чём? — спросил Диннар, с трудом скрывая раздражение.

Пропади он пропадом, этот проницательный божок с непроницаемо-ясным взглядом.

— Амнита странная… Её трудно понять, но мне с ней интересно. Раньше у меня было много учителей. Теперь я почти от всех отделался. Пишу грамотно, изящную словесность можно изучать, слушая поэтов и читая книги. Естествознание мне сейчас лучше, чем кто-либо, преподаёт Гинта. Достаточно посмотреть, как она лечит и работает в саду. А вообще… На всё времени не хватит, и тратить его надо на то, что тебя больше всего интересует. Я уже говорил, чем мы с Амнитой сейчас занимаемся? Она, конечно, не может отпустить бороду, как все эти учёные мужи, но знал бы ты, какие идеи рождаются в её прелестной головке. И потом… Думаешь, ты один усмехаешься по поводу учёных девиц? Меня устраивает, что нас с Амнитой пока не принимают всерьёз. Только Айнагура трудно обмануть. Ему давно уже всё это не нравится. Не понравится ему и то, что я сделаю сегодня. Ладно, Диннар, теперь мне действительно пора.

— А что это за дело, если не секрет?

— Вчера в Среднем городе задержали группу «эховцев». Мне сообщили, что в полдень Айнагур собирается их допросить.

— "Эховцы"… Это те самые сочинители, которые не признают тебя богом?

— Не совсем так. Насколько я понял, они просто считают, что богов много… Ну, как ты и Гинта. Мне тут достали кое-какие книги. По-моему, талантливые ребята… То есть, двое из них уже давно не ребята, а кроме них там восемь парней и пять девчонок… Я не хочу, чтобы с ними разделались, как двадцать лет назад. Из старого «Эхо» уцелели только двое. Они собрали вокруг себя молодёжь. Айнагур будет приятно удивлён, когда увидит меня в судебном зале.

Эрлин состроил забавную гримасу.

— Значит, он тебя не ждёт?

— Ну конечно, нет. Он, как всегда, оберегает меня от неприятных дел.

— Но откуда ты всё знаешь? И кто достал тебе эти книги?

— Диннар, — улыбнулся мальчик, — верные люди у меня есть не только здесь, в Эриндорне. Самые лучшие осведомители — актёры. Они знают всё. Бродячие театры ездят по всей стране, а ворота моего дворца всегда для них открыты. Ты ведь уже заметил — актёры любят здесь гостить. А я люблю с ними беседовать.

— Я думал, это потому, что тебе нравится с ними общаться…

— А я их использую, да? Диннар, мне действительно нравится с ними общаться. Актёры, поэты, художники… Они не такие, как все. Ты тоже. Вы — самые интересные люди на свете.

— Несмотря на то, что ничего не понимаем в дайверах? Разговаривая с тобой, я иногда чувствую себя полным идиотом. Это актёры достают тебе запрещённые книги?

— Не только. В последнее время я сам подбираю себе гвардейцев и матросов. Езжу со своими командирами по школам Среднего города. И в Нижний часто наведываюсь. Слишком много здоровых парней болтается без дела. Бесятся от скуки… Отсюда и беспорядки. Они охотно идут ко мне на службу. Знают же, что силой их тут держать не будут. Я не запрещаю им ездить домой, встречаться с друзьями и близкими. Они каждый раз возвращаются в Эриндорн с целым ворохом новостей. Я больше не хочу, чтобы Верхний город был закрытым. Если тебе надо кого-нибудь удержать возле себя, ни в коем случае не сажай его на цепь. По-моему, Айнагур слишком полагается на силу. То есть… Я не совсем точно выразился. Правитель должен быть сильным, но при этом не надо быть страшным. Во всяком случае, для своих подданных. Зверь не выпускает когти, когда играет со своим детёнышем. Он выпускает их, когда детёнышу грозит опасность.

"Ты ещё сам детёныш, — подумал Диннар. — Тебе самому грозит опасность".

— Как ты терпишь этого Айнагура? — спросил он.

— Ну, ему же приходится терпеть меня и все мои выходки, — улыбнулся Эрлин. — И поверь, Айнагур не так опасен, как некоторые.

— Я не могу понять, как ты к нему относишься.

Эрлин слегка нахмурился и пожал плечами.

— Возможно, мне не хватает твёрдости. Трудно ударить того, кто стоит перед тобой на коленях. Ладно, счастливого плавания! Будь осторожен, повелитель камней. Не забывай, что вода не твоя стихия.

Юный бог повернулся и, быстрым шагом обойдя святилище, скрылся во дворце. Его стройная фигурка светлым лучом вспыхнула в узком дверном проёме, а когда этот луч погас, Диннар ещё долго стоял, всматриваясь в сумрачную глубину коридора.

"Будь осторожен, повелитель камней…" Иные считают, что им не хватает твёрдости, и всё же умеют добиваться своего. Камень твёрд, но вода обкатывает его, делая гладким и закругляя даже самые острые углы.

"Этот мальчик лучше меня. Он уже научился править. Я умею лишь властвовать. Не может быть, чтобы у них ничего не было. Они же столько времени проводят вместе…"

Диннар набрал в лёгкие побольше воздуха и нырнул. Какое наслаждение — окунуться с головой в этот чистый, упруго колеблющийся холод. Будь осторожен, повелитель камней, вода не твоя стихия. Зачем ты бросил своё каменное царство? Зачем ты погнался за лунным призраком? Она на тебя даже не смотрит, а там каждая женщина с надеждой ловила твой взгляд…

Диннар до сих пор не мог понять, скучает ли он здесь по своему подземному дворцу. Там вечно царят прохлада и сумрак, которые кажутся высшим блаженством после зноя и ослепительной белизны пустыни.

Он помнил, как эта белизна полоснула его по глазам, когда он однажды проснулся в совершенно незнакомом месте, где были только песок и камни, а над ними висело огромное голубовато-белое солнце. Темнолицые люди в длинных белых одеяниях сказали ему, что спасли его от смерти.

— Тебе нельзя возвращаться в замок. Твой дед может убить тебя. Он уже погубил твою мать. Там все тебя ненавидят, а здесь ты будешь в безопасности.

Они его куда-то повели. Камня становилось всё больше и больше. Диннар видел высокие белые стены и колонны, которые, вместо того, чтобы поддерживать крыши зданий, упирались в пустое, ослепительно-светлое небо. Огромные лестницы вздымались вверх и неожиданно обрывались. Наверное, их построили великаны или могущественные колдуны, которые поднимались к солнцу и звёздам, а однажды покинули землю совсем и разрушили лестницы, чтобы никто не последовал за ними…

Время от времени налетал ветер, и среди каменных обломков кружились золотистые вихри. Диннар испугался, увидев торчащие из песка женскую голову и руку.

— Это всего лишь статуя, — пояснил кто-то из темнолицых. — Кусок статуи. Они тут везде валяются.

Да, их здесь было много: кисти рук, ноги, головы с отбитыми носами и безголовые тела, застывшие в неестественных позах, какие-то завитушки, похожие на каменные растения, обломки колонн и плоские плиты — большей частью расколотые или покрытые трещинами. Посреди занесённой песком площади стояло каменное чудовище, напоминающее гигантское насекомое. Безобразная шишковатая голова имела четыре рога и большую пасть, а глаз не было. Диннар посмотрел на эту уродливую безглазую морду и закричал. Его успокаивали, а он кричал и топал ногами. Хаос форм наступал на него со всех сторон. Он завораживал, притягивал, сводил с ума…

Это был толчок, от которого Диннар проснулся окончательно. Вся прежняя жизнь казалась сном, из которого помнишь только самые яркие отрывки. С этого момента он стал помнить всё, как взрослый. Впрочем, был ли он когда-нибудь ребёнком? Другие дети боялись его — и там, в Улламарне, и здесь, в этом странном мире песка и камней.

Диннар на следующий же день прибежал туда, где стояло безглазое чудовище. Но он больше не боялся его. Он знал, что это его царство. Поначалу он целыми днями бегал среди развалин и играл обломками статуй, составляя из них разные картины. Он наслаждался хаосом и воевал с ним. Он выискивал в нём обломки совершенных форм, складывал их, создавая свои миры, а потом всё ломал с упоением и страстью, которые пугали его самого. Хаос… Он всё глубже и глубже проникал ему в душу. Наверное, он хотел защититься от него и именно поэтому старался подчинить себе хаос, царивший вокруг.

Во всём, даже в уродстве, должны быть какая-то соразмерность и смысл. Некоторые уроды — а их здесь было очень много — ему даже нравились, и он подолгу их рассматривал. Иные его раздражали. Он прогонял их, швыряясь камнями. Они не возмущались. Марканы — так называли уродцев — находились в полном подчинении у марвидов — физически и умственно полноценных. Марвиды занимали лучшие дома, вернее, лучшие руины. Большую часть суток жители пустынного города проводили под землёй — прятались от жары. Благо, почти во всех крупных зданиях имелись просторные подземелья, которые в отличие от наземных построек остались целыми. В доме Саттама, куда люди в белом отвели Диннара, был даже бассейн. Саттам имел собственный колодец, а всего колодцев в городе было три. Их глубина достигала трёхсот каптов. Здесь считалось, что вода протекает по владениям богини Линты — повелительницы мёртвых.

— Кто провёл жизнь достойно, попадёт к Линте, — сказал десятилетний сын Саттама Фарат. — И богиня даст ему сколько угодно воды. У такого человека будет счастливая вечная жизнь. Купайся и пей сколько хочешь.

— А у плохого человека? — спросил Диннар.

— Таких забирает каменный бог и вселяет их души в камни. Они вечно стоят посреди пустыни, изнывая от жажды и зноя…

— Значит, каменный бог злой?

— Ты что! — округлив глаза, зашипел Фарат. — Разве можно так про бога? Марран — величайший из богов, и гнев его страшен. Он карает только нечестивцев. Марран позволяет нам жить в своих владениях, и мы молимся ему три раза в день, а Линте только два… Мой отец — служитель Маррана, а мать — служительница Линты. Мой отец — атхан. А потом атханом и служителем Маррана стану я, а моя жена будет служить Линте…

— Линта добрая, даёт вам воду, а вы молитесь ей меньше, чем Маррану. Почему?

— Как это — почему?! Она ведь женщина. Хоть и богиня, а всё равно женщина. Бог главнее богини, как мужчина главнее женщины. Она и должна быть доброй. Жена уступает мужу, мать защищает сына. Отец наставляет, приказывает и карает за неповиновение, а мать заступается. Она всегда добрее. Она всегда слабее. Она всегда подчиняется. Марран здесь господин. Он понимает, что мы, смертные, не можем без воды, но сам воду не любит, поэтому Линта живёт глубоко под землёй, а здесь даже не показывается. Он здесь царит. Она всегда ниже…

— А он ниже, чем боги неба, — перебил Диннар. — Сколько раз вы молитесь солнцу?

— С небесными богами беседуют только белые колдуны, — неохотно ответил Фарат. — Только они имеют право обращаться к солнцу, лунам, говорить со звёздами… И с великим богом тьмы. Эти белые колдуны очень мудры. Они никого не боятся, даже Маррана, и живут прямо в его каменном царстве. Это там, дальше на запад… Иногда колдуны появляются здесь. Покупают у нас уродов.

— А зачем?

— Не знаю. Для колдовства, наверное. Мы не лезем в их дела. Отец говорит, лучше не знать, чем они там занимаются. Зато они могут помочь, если что. Вдруг на нас кто-нибудь нападёт. И они хорошо платят. Особенно за уродов. Они приводят нам здоровых де…

Фарат запнулся и стал громко кашлять. Диннару показалось, что он притворяется.

— Кого они вам приводят?

— Животных. Здоровых животных, у которых очень вкусное мясо. Это ведь только марканы жрут свидов. В доме моего отца и у других знатных марвидов всегда есть хорошая еда. А ты видел украшения у моей матери и сестёр? Это тоже от белых колдунов. Но главное — это то, что они умеют ладить со всеми богами. Они даже не боятся мангуров — священных зверей Маррана. Два года назад каменный бог явился к нам в город в образе огромного мангура. Он убил двух мальчиков из клана Фаира. Не каких-то жалких марканов, а крепких, здоровых детей, причём один был младшим сыном Фаира. Каменный бог за что-то разгневался на нас. Ты бы видел этого мангура… Такая громадина! Хорошо, что пришли белые колдуны. Они уговорили бога, усмирили его гнев. И он ушёл с ними.

— Значит, белые колдуны здесь самые главные? — спросил Диннар.

— Здесь, в Городе Зверя, самый главный — мой отец, — нахмурился Фарат. — Он атхан. И служитель Маррана. Каменный бог защищает наш город. Он борется с демоном Сайханом и побеждает его. Сайхан — младший и нелюбимый сын солнца, демон песка и зноя. Он посылает песчаные бури, которые заметают город. Эти ветры даже могут постепенно разрушать камни и превращать их в песок. Сайхану этого и надо. А Марран хочет сохранить своё каменное царство. Ему нужны живые души. Если поселить душу в камень, он становится неуязвимым и вечным.

— Значит, Марран хочет, чтобы было больше злых людей?

— Почему?

— Ну ты же сам говорил, что в камень вселяются души плохих людей…

— С тобой невозможно разговаривать, — с досадой перебил Фарат. — Ты задаёшь какие-то глупые вопросы. Ты не должен меня сердить. Я сын атхана и сам буду атханом. Отец взял тебя в наш дом, потому что ты крепкий и здоровый. Ты понравился ему. Он будет относиться к тебе, как к сыну, но атханом после его смерти стану я. А ты будешь моим подданным.

Диннар почувствовал, как на него тяжёлой волной накатывает ярость. Та, от которой темнеет в глазах и хочется всё вокруг себя крушить и ломать…

— Это ты не должен меня сердить, — сказал он. — В замке моего деда со мной так не разговаривали, а если я спрашивал, отвечали. Ты мне не ответил и обвиняешь меня в глупости. По-моему, глупый тот, кто не может ответить на простой вопрос. И чем ты так гордишься? Мой дед — минаттан, а твой отец — всего лишь аттан…

— "Мой дед!" — передразнил Фарат. — Ты уже не в замке своего деда. Да он и не признаёт тебя! Ведь ты неизвестно кто. Человек без отца — это всё равно что безродный. Разве ты не знаешь, что сын наследует своему отцу? Я — сын атхана Саттама. А ты чей сын?

Диннару показалось, что вся кровь ударила ему в голову. Он всегда боялся этого вопроса. В замке деда никто не смел его сердить, а если он спрашивал, ему отвечали. Но на этот вопрос ещё никто не дал ему хоть сколько-нибудь вразумительного ответа. Только та сумасшедшая старуха… Он её терпеть не мог. Она подкарауливала его то у маленьких ворот в стене сада, то в роще огненных деревьев, где он любил бегать. Она всегда твердила одно и то же — "Мой сын… мой сын…" И протягивала к нему дрожащие костлявые руки. Однажды Диннар так разозлился, что бросил в неё камень. Он до сих пор помнил, как брызнула кровь — ярко-красная, словно те цветы, что оплетали садовую ограду. Все их боялись. Их вырастила аттана Диннара. Его мать, которую он видел только на портретах. Такая красивая, что на неё было больно смотреть… Старуха стала вытирать кровь и лишь размазала её по лицу. Диннар почувствовал, как к горлу подступает горячий ком, и разозлился ещё больше.

— Не смей меня так называть! — крикнул он. — Я не твой сын!

— Да-да… — жалко улыбаясь, залепетала безумная. — Сын… Ты так на него похож! Я же знаю, ты сын Танамнита. Я не верила, что он ушёл навсегда… Я знала — он вернётся! Мой сын… Мой сын…

И она снова протянула к нему свои слабые, дрожащие руки. Диннар повернулся и убежал прочь.

— Я слышал, тут появилась какая-то старуха и пугает тебя, — сказал вечером дед.

— Меня никто не пугает, — нахмурился Диннар. — Я никого не боюсь. Она говорит, что я сын Танамнита. Кто он такой?

Дед удивлённо вскинул брови.

— Понятия не имею. Мало ли что может болтать безумец? Не обращай внимания.

Больше Диннар эту старуху не видел. А потом он оказался здесь, в пустынном городе.

— Ну так чей же ты сын? — ехидно прищурившись, повторил свой вопрос Фарат.

Диннар знал только одно — он должен дать ответ. Хоть какой-нибудь.

— Я сын Танамнита, — сказал он.

Фарат уставился на него, разинув рот, и долго молчал. Потом куда-то убежал. Диннар был только рад, что этот назойливый мальчишка оставил его в покое.

Жилище Саттама ему не нравилось. Какое-то обшарпанное подземелье, освещённое тусклыми факелами. На стенах темнели пятна копоти. Горбатая старуха с коротко остриженными седыми волосами отвела его в крохотную комнатушку, где в одном углу было устроено что-то вроде постели, а в другом стоял каменный сосуд, до половины наполненный водой. На ручке сосуда висел маленький черпак.

— Это вода для питья, молодой господин, — сказала старуха. — Если захочешь умыться или искупаться, я отведу тебя в бассейн…

— Я знаю, где бассейн, Фарат мне уже показал… А что, я здесь буду жить?

Диннар с недоумением оглядел узкую полутёмную каморку.

— Да, — ответила горбунья. — Атхан распорядился, чтобы у тебя была своя собственная спальня. И своя прислуга. Я буду служить тебе. Моё имя Сатха.

Голова старухи казалась слишком большой для её тщедушного скрюченного туловища, длинные узловатые пальцы походили на щупальца саввиля, но черты худого, измождённого лица были на удивление гармоничны, а в больших тёмных глазах светились доброта и печаль. Диннар почувствовал смутное раздражение. Эта старуха чем-то напоминала ему сумасшедшую, которая называла его то своим сыном, то сыном Танамнита. Она даже не рассердилась, когда он разбил ей лицо… Ему вдруг захотелось плакать.

— Уродина, — поморщился он.

— Я очень понятлива, господин. У меня ясная голова, а уродливое тело не мешает мне быть хорошей, проворной служанкой. Я умею лечить и знаю много интересного. Ты будешь мною доволен. Со временем тебе здесь понравится. Все восхищены твоей красотой. Потому атхан и принял тебя в свой клан. У тебя будут хорошие дети. У такого, как ты, никогда не родятся уроды. Когда ты подрастёшь и сможешь давать жизнь другим, самые красивые девушки будут твоими. Может быть, ты даже станешь атханом.

— Фарат сказал, что атханом станет он. Ведь он настоящий сын Саттама.

— Да, он родной сын Саттама, — кивнула старуха. — Но он хуже тебя. И он это видит. Он уже тебя невзлюбил. Будь осторожен с Фаратом. Он может тебе навредить.

В этом Диннар очень скоро убедился. После захода солнца его привели в Верхний зал, где атхан Саттам время от времени собирал всё племя. Верхним залом называли самое просторное помещение в наземной части саттамова «дворца», который сохранился гораздо лучше остальных крупных построек в городе.

Атхан восседал на оббитом каменном троне с подлокотниками в виде лежащих зверей, который находился на ступенчатом возвышении. Единственный сын и наследник Саттама Фарат сидел на ступенях у ног отца, жена и дочери стояли рядом. Мужчины разместились на длинных каменных скамьях, женщины и девочки робко теснились у стен и колонн, а мальчишки кто где, скрестив ноги, устроились на полу.

Полная луна светила так ярко, что не было необходимости зажигать факелы. Ночное небо накрыло пустыню мерцающим синим куполом, и бесчисленные звёзды заглядывали в разрушенный дворец сквозь высокие арки и дыры в потолке. Звёзды… Они поразили Диннара. Почему он раньше не видел, какие они большие и яркие? И как они близко к земле. Неудивительно, что именно здесь люди строили лестницы, ведущие в небо.

— Подойди сюда, мальчик, — сказал Саттам. — Подойди ближе, не бойся.

Атхан, стареющий измождённый мужчина со скуластым лицом и редкими прилизанными волосами, выглядел на этом высоком троне каким-то маленьким и жалким. Ребёнок, забравшийся в кресло своего дедушки.

Диннару стало смешно. Кого он тут должен бояться? Чародеи, строившие лестницы в небо, ушли к звёздам, а эти людишки поселились среди развалин их дворцов и ещё что-то о себе воображают…

— Сегодня я хотел объявить этого мальчика своим сыном, — произнёс атхан. — Все здесь знают, что он отвергнут своими родичами и едва избежал смерти. В моём доме он может найти новую семью, стать сыном, а потом и братом правителя. Я хотел бы сделать этого мальчика членом своего рода, но я должен быть уверен, что он готов чтить наши обычаи и наших богов. Каждое существо в этом мире должно знать своё место и не имеет права посягать на чужое. Мы знаем, почему погибли наши предки. Люди, которые построили этот город и другие города в пустыне. Они действительно многое умели, но они впали в гордыню. Они объявили себя сыновьями богов, попытались приравнять себя к бессмертным. И боги покарали их. Почти все эти люди погибли, их города превратились в руины. Мы не смеем строить новые дома, потому что боимся опять вызвать гнев богов. Даже белые колдуны не осмеливаются равнять себя с богами! И вот среди нас появляется восьмилетний ребёнок, который провозглашает себя сыном бога!

Разрушенный дворец наполнился звуками. Женщины сдавленно охнули, мужчины загудели, вполголоса переговариваясь, а мальчишки возбуждённо заёрзали на полу. Диннар не сразу понял, что речь идёт о нём. "Восьмилетний ребёнок"… Ему недавно исполнилось шесть. И он не называл себя сыном бога.

— Ты сказал, что ты сын Танамнита, мальчик? — спросил атхан.

Диннар заметил на лице Фарата злорадную улыбку. Сатха говорила, что он может навредить, но Диннар не понимал, в чём дело. Что он такого сказал?

— Ты ещё очень мал, — продолжал Саттам. — Возможно, ты сам не знаешь, что говоришь. Кто тебя надоумил объявить себя сыном звезды?

Звезды? Диннар был совершенно сбит с толку. Он не знал, что ответить. Он поднял голову и стал смотреть на звёзды. Прямо над ним в потолке зиял пролом, и он видел кусочек неба, на котором загадочно мерцали звёзды — белые, голубые, золотистые… И вдруг… По залу прокатился гул испуганных голосов. Сидящие вскочили на ноги.

— Танамнит! Смотрите — Танамнит…

Все, как один, смотрели на пролом в потолке. Среди жёлтых и белых звёзд сияла чёрная. Она появилась неожиданно — маленький чёрный цветок на ярко-синем небе, окружённый глубоким лиловым светом.

— Танамнит… Взошла Танамнит…

— Но почему? — переговаривались люди.

— Ещё рано!

— Она никогда не появлялась в это время.

Диннар был удивлён не меньше остальных, правда, по другой причине. Он ещё ни разу не видел чёрную звезду. А эти люди видели. Они называли её Танамнит.

— Владыка, это знамение, — сказал седой старик, сидевший ближе всех к трону. — Оставь этого мальчика у себя в доме, раз уж судьба привела его сюда.

— Но кто он такой?! — воскликнул атхан. — Он очень красив. Слишком красив для сына человека… И у него странные глаза. А теперь ещё это… Ты говоришь — знамение… Ты считаешь, что он и правда…

— Владыка, не будем задавать лишних вопросов. Этим тоже можно разгневать богов. И его не надо расспрашивать. Он ещё дитя и не совсем понимает, что тут происходит. Может быть, этот мальчик родился под чёрной звездой, и тёмный бог — его покровитель.

Атхан посмотрел вверх.

— Как бы то ни было, после того, что мы сейчас увидели, я уже никогда не решусь назвать его своим сыном. Но он, конечно же, останется здесь, в моём доме, и когда-нибудь подарит нашему племени много здоровых и красивых детей.

Диннару было нетрудно привыкнуть к новому образу жизни. Спать здесь ложились днём, в самое жаркое время суток. Ближе к вечеру пустынный город оживал, а после захода солнца все от мала до велика хотя бы ненадолго покидали подземелья — подышать свежим воздухом. Жители лесной части Сантары вряд ли назвали бы воздух пустыни свежим, даже в ночное время, но для обитателей древнего города отсутствие в небе солнца уже казалось величайшей милостью богов. По какому-то неписаному закону марвиды не смели обращаться к небесным богам, но Диннар сразу заметил, что солнце они не очень-то любят, зато на яркую луну взирают с благоговением. Ещё бы! Ведь она дарит людям свет, не опаляя их зноем.

В ясные лунные ночи в городе царило оживление. Диннара это раздражало. Он не любил, когда вокруг много людей. Бодрствовать по ночам ему нравилось. Он и раньше, в замке деда, предпочитал спать не ночью, а днём. Он знал, что всех это настораживает и даже пугает, а почему — не понимал. Здесь, в пустыне, все любили ночь. Но при этом все старались держаться вместе, а он, как и прежде, искал одиночества. Его больше устраивали безлунные ночи, когда марвиды и марканы не решались отходить далеко от своих жилищ и он мог бродить один, где ему вздумается. Диннар не понимал, почему темнота пугает людей. В темноте они были слепы. Он же видел в ней множество оттенков и, гуляя по ночному городу, никогда не боялся заблудиться. Бледная луна ему не мешала. Она светила так слабо, что совершенно терялась среди звёзд, которые в тёмные ночи казались особенно яркими и большими.

Диннар любил забираться на самую высокую в городе развалину. Возможно, когда-то это был дворец правителя. От него осталась огромная лестница, ведущая на широкую площадку, по краям которой кое-где торчали обломки колонн. Отсюда был виден другой город, мерцающий в лунные ночи золотыми и серебряными огнями.

— Это Лунный город, — сказала Сатха. — Там правит клан Ракхана. Они сильнее нас, у них больше людей. Их территория начинается сразу за тем двугорбым холмом. Дальше мы не имеем права охотиться, а там столько аюмов… На нашей территории всего два. Скоро они и это отнимут. В прошлом цикле они на нас дважды нападали. В последний раз захватили земли за холмом.

Аюмами пустынные жители называли узкие низины, бывшие некогда руслами рек. Там рос ульварас, который содержал в своих полых стеблях воду, и обитали тарганы — единственные в пустыне млекопитающие. Они походили одновременно на вунхов и на айгов — поджарые короткошерстные животные с маленькими острыми рожками и когтистыми лапами. Из их шерсти женщины делали ткань, а мясо их было нежней и приятней на вкус, чем мясо свидов и гинз.

Охота на тарганов скиталась очень опасным делом, поскольку они были

излюбленной добычей мангуров. К тому же, самки мангуров имели обыкновение откладывать в аюмах яйца и прятать там своих детёнышей первые два-три тигма их жизни. Так что на всех мяса тарганов не хватало, и марканам приходилось ловить свидов. Ну а такое лакомство, как мясо айгов и турнов, которых иногда приводили белые колдуны, доставалось только самым знатным марвидам.

Ткань тоже была роскошью, доступной далеко не каждому. Впрочем, пустынные жители не придавали особого значения одежде. Мужчины и дети довольствовались набедренными повязками, женщины иногда добавляли к этому полоску ткани, которая скорее поддерживала, чем закрывала грудь. Наиболее состоятельные из марвидов имели длинные плащи, но надевали они их лишь в особых случаях — по праздникам или на совет в Верхнем зале.

Некоторые марканы старались прикрывать тело, стыдясь своего уродства. Ткани у них не было, и они наловчились шить одежду из шкурок свидов и кожи песчаных гинз. Сатха знала, где прячутся гинзы в период обновления и где они оставляют свою сброшенную кожу. Самое интересное, что старая кожа была красивее новой. Её золотистый оттенок становился более ярким, гораздо чётче проступали белые и серые узоры.

Сатха собирала кожу главным образом для Диннара. Она сделала ему широкий нарядный пояс, ножны для кинжала, подаренного Саттамом, колчан для стрел, две пары плетёных сандалий, причём, одни высокие, наподобие сапожек, длинный плащ и несколько тонких узорчатых лент, которыми она подвязывала Диннару его густые, пышные волосы, чтобы они ему не мешали. Диннар до сих пор помнил, как тщательно служанка ухаживала за его волосам, промывая их особой жидкостью, приготовленной из хорошо взбитых яиц свидов и ополаскивая водой из священного колодца. Священный колодец находился в центре города. Он был очень глубок. Его вода не годилась для питья, зато смывала любую грязь и залечивала наружные раны.

Когда Диннар спросил у Сатхи, зачем она с таким упорством собирает кожу гинз, старуха ответила:

— Я сошью тебе хорошую броню. Эта кожа лёгкая и очень прочная. Если сделать в три слоя, никакая стрела не возьмёт. Кожи надо много, вот я и спешу насобирать. Ещё и не всякая подойдёт. Лет через пять ты уже будешь воином. Ты станешь им гораздо раньше своих ровесников, сын Танамнита.

— Я не знаю своею отца. Я не знаю, кто такой Танамнит. Здешние люди называют так чёрную звезду. Раньше я её не видел.

— Её можно увидеть только здесь, над пустыней. И то не всегда. Танамнит — древнее имя. Так называют и звезду, и бога, который на ней живёт. Он правит и нашим миром, и другими мирами. Это бог тьмы. Чаще его называют Танхар или Танхаранн. У него много имён, и одно из них — Танамнит. Моя бабка говорила, что это имя одного из его воплощений — того, кто обитает на черной звезде… Но какая разница? Он един и многолик. Он может воплотиться в своем сыне… Уже много столетий наш народ живёт в нищете, среди развалин, искупая вину своих предков и даже не осмеливаясь слишком долго смотреть на звёзды, а ты… Я знаю, ты сын Танамнита. Иначе бог не появился бы на небе, чтобы тебя защитить. Твой отец будет охранять тебя, но хорошая броня тоже не помешает.

— А откуда у вас здесь оружие? — поинтересовался Диннар.

— В подземельях до сих пор находят много всяких вещей из металла. Наши мастера переплавляют их на копья, стрелы и кинжалы. Иногда приходится воевать с соседями. Она сильнее нас. Тот город богаче. Тот, который иногда светится по ночам. Боги к ним благосклонны. А мы… Наш город… Мы боимся.

— Чего?

— Наверное, мы прокляты богами. Сто тридцать лет назад Марран украсил тот город фигурами из золотого и серебряного камня, а на наш наслал каменных чудовищ. Или это сделал бог тьмы? Он и его слуги имеют какую-то власть над камнем. Мы, нынешние старики, знаем эту историю от своих дедов, а те узнали её от своих. Это случилось во время Долгой Ночи. Однажды люди проснулась от страшного грохота. Казалось, все камни в городе пришли в движение. Говорят, раньше здесь было больше целых домов, а после той ужасной Ночи остались одни развалины. Всё рушилось, падало… В темноте бродили каменные чудовища — большие и маленькие. Вся пустыня гудела и содрогалась. Люди ждали конца. Они решили, что бог тьмы и разрушения явился в этот мир, чтобы превратить его в хаос. Никто уже не надеялся увидеть свет. Но солнце всё же взошло. Одно из каменных чудовищ неподвижно стояло посреди площади, где обычно проводились праздники. Это тот самый страшный зверь, которого ты испугался, когда тебя сюда привели…

— Я не испугался, — сердито перебил Диннар. — А остальные чудовища? Их ведь было много?

— Да, их было много. Они ходили, а потом взрывались… Или просто разваливались на куски. Эти обломки ни на что не похожи, и их почти все занесло песком. Сколько уж времени-то прошло. Осталось только девять целых: та громадина на площади — из-за неё наш город и назвала городом Зверя — и восемь небольших у северной стены. Это в самом дальнем конце города. Там никто не живёт.

Диннар побывал в этом месте. Самая маленькая из каменных фигур была размером с домашнего гала, а самая крупная — немного больше айга. Они казались огромными насекомыми, которые ползали среди развалин и вдруг оцепенели под взглядом какого-то могущественного колдуна. Или колдуньи… Наверное, их можно снова заставить двигаться. Это может тот, кто их сделал… Но кто он? Или она?

Даннар слышал, что его мать Диннара была колдуньей. Она умела делать то, что другие не могли. И другие её боялась. И не любили. Она была не такая, как все. Его, Диннара, тоже не любили. Он тоже был не такой, как все. Он чувствовал это с тех пор, как начал осознавать себя. Окружающие раздражали его. Он не понимал, чего они боятся. И почему скрывают от него, кто его отец… Ну теперь-то он это знал. Он — сын Танамнита. Бога, который живёт на Чёрной звезде. Может, он забрал туда и его мать Диннару? Может, они сейчас оба там и смотрят на него с небес…

Пять фигур были в точности такими же, как то чудовище на площади — восьминогие твари с суставчатыми телами, длинными хвостами и маленькими рогатыми головами. У трёх других хвостов не было. Они имели по шесть лап, массивные туловища и крупные головы с мощными челюстями. И те, и другие походили на насекомых. Что за странные существа?

Диннару понравилось это место. Как и площадь с гигантской фигурой, заваленная обломками статуй. Роясь в песке, Диннар нашёл ещё несколько целых каменных насекомых размером со свидов. И зачем этот неведомый ваятель сделал столько одинаковых фигур? Чего он добивался? А главное — кто он? Или, может быть, она…

— Мы не можем обращаться к небесным богам, — сказала однажды Сатха. — Но наши предки говорили с ними, и кое-какие знания до вас всё-таки дошли. Сто тридцать лет назад была Ночь Камы — бледной луны, а она не то сестра, не то дочь Маррана. Так что, возможно, ходячие статуи — это её проделки.

— А что ты знаешь о Танамните? — спросил Диннар.

— Он величайший из богов, — ответила старуха. — Ведь он же бог тьмы, а тьма была всегда. Наш мир, как и другие миры, — лишь маленький островок света в бесконечной тьме.

Диннару нравилось беседовать с Сатхой. Здешний язык мало отличался от того, на котором говорили в Улламарне. Диннар сразу заметил, что пустынные жители очень любят звук [а], который вытеснил из их речи почти все другие гласные звуки. Поначалу это немного резало слух, но вскоре он уже сам называл каменного бога не Марроном, а Марраном. Новые слова запоминались легко, и он быстро улавливал их смысл. Диннар лишь спустя много лет узнал, что способность понимать чужую речь — редкий дар, которым боги награждают далеко не каждого, но это был не единственный из тех даров, которыми они его наделили. О своей власти над камнем он догадался гораздо раньше.

Это случалось года через два после того, как он попал в пустынный город. Его невзлюбил не только Фарат. Всех мальчишек раздражало то, что Диннар держится особняком. Он терпеть не мог, когда нарушали его уединение, вмешивались в его игры. Особенно, если он играл на площади с обломками статуй и рельефов. Он приходил сюда не только ночью, но и днём, в то время, когда город был погружен в сонное оцепенение и лишь хмурые, разморённые зноем часовые, позёвывая, бродили вдоль стен. Каменное чудовище красовалось посреди площади, окружённой полуразрушенной колоннадой. Уродливая тварь, целая, без единой царапины, выполненная с потрясающим мастерством, гордо возвышалась над грудами обломков, которые когда-то были изваяниями прекрасных людей и гибких, грациозных животных. Совершенное безобразие и обезображенное совершенство. Торжество хаоса над гармонией…

Одним из любимых занятий Диннара было собирать куски плит с рельефами и складывать из них картины. То, что у него получалось, было понятно только ему. Во всяком случае, он так считал и поэтому не хотел, чтобы его творения видел кто-нибудь ещё. В какую же он пришёл ярость, когда однажды, прибежав на площадь, застал там целую ватагу мальчишек во главе с Фаратом.

— Как ты смеешь заниматься этим? — накинулся на него сын атхана. — Мы, люди, не имеем права строить и делать статуи. Наши предки разгневали богов и погибли. Только боги могут создавать. Ты пытаешься сложить то, что разрушили боги! Откуда в тебе столько дерзости? Это потому, что ты возомнил себя сыном Танамнита? Тогда почему ты здесь, среди нас? Почему твой божественный отец не заберёт тебя туда, к звёздам?

— Убирайтесь отсюда, — сказал Диннар. — Уходите все. В городе много других мест, а я хочу играть один.

— Да, конечно, — ехидно оскалился Фарат. — Он не хочет с нами играть! Сын звезды нас презирает! Ты просто неблагодарный приёмыш! Живёшь в доме моего отца и ведёшь себя так, будто все тут твои слуги. Я, между прочим, родной сын атхана и сам буду атханом. Я, а не ты. А ты будешь моим подданным.

Диннар почувствовал, как ярость тёмно-красной волной застилает ему глаза.

— Убирайся, — повторил он.

— Сейчас я тебе покажу, как надо разговаривать с будущим атханом! — крикнул Фарат и набросился на Диннара с кулаками.

Он был старше почти на четыре года и не ожидал, что противник окажется настолько сильнее. Мальчишки, которыми он верховодил, были ошарашены не меньше его. Они просто оцепенели от изумления, увидав, как Диннар, сбив Фарата с ног, прижал его к земле, да так, что тот не мог даже пошевелиться.

— Я никогда не буду твоим подданным, — сказал Диннар, глядя Фарату в глаза. — А теперь забирай своих подданных и уходите отсюда. Я не хочу вас здесь видеть.

— Чего вы стоите? — пропыхтел Фарат. — Хватайте его! Сейчас мы у него тут всё поломаем. Он же навлечёт на наше племя гнев богов…

Пятеро или шестеро мальчишек вцепились в Диннара и оттащили его от Фарата. Остальные кинулись растаскивать и разбивать плиты с рельефами. Наверное, это зрелище и утроило его силы. Диннар сам удивился, когда державшие его прихвостни Фарата полетели в разные стороны. Затем он наклонился и поднял кусок колонны. Он поднял его высоко над головой, и мальчишки попятились с искажёнными от страха лицами. Диннаp уже потом выяснил, что этот обломок весил вдвое больше его самого. Фарат и его приятели, отбежав на безопасное расстояние, принялась швырять в Диннара камни. Один до крови рассек ему бедро. Что делать? Бежать от них, прятаться? Нет, он не будет унижаться.

"Хорошо бы не чувствовать боли, — подумал Диннар. — И вообще стать неуязвимым, как камень… Хотя бы неуязвимым для камней. Марран, помоги! Я же не позволил им разбивать то, что сделано из камня!"

Услышал ли его каменный бог, или это Танамнит пришёл на помощь своему сыну… Как бы то ни было, но камни, летевшие в Диннара нескончаемым градом, больше не причиняли ему вреда. Ударяясь об него, они отскакивали, не оставляя на теле ни единой отметины. Боли тоже не было. Диннар расхохотался. Камни полетели ещё гуще. Многие были размером с кулак взрослого мужчины. Диннар смеялся всё громче и громче. До этих тварей наконец-то дошло, что все их усилия не имеют никакого смысла. Они перестали бросать камни и уставились на Диннара с разинутыми ртами. А когда он, улыбаясь, направился к ним, в ужасе разбежались.

Больше никто не мешал Диннару играть так, как ему хотелось. Больше никто не нарушал его уединение. В городе было много интересных мест, и если у Диннара возникало желание побыть где-нибудь одному, он просто коротко приказывал другим детям убираться восвояси. Они молча подчинялись. Вскоре они стали разбегаться, едва его увидев. Диннара это вполне устраивало. Он знал, что Фарат рассказал отцу о случившемся на площади. Атхан лишь велел оставить Диннара в покое.

— Они боятся тебя, — говорила Сатха. — Теперь уж никто не сомневается в том, что ты сын Танамнита. Потому камень и повинуется тебе. Ведь это дети тьмы сотворили каменное царство. Я слышала, на недавнем совете люди просили Саттама отдать тебя белым колдунам. Ом отказался. Да и где они, эти белые колдуны? В последнее время они совсем забыли про наш город. Знать-то, им, выгоднее торговать с племенем Ракхана… Саттам надеется, что ты можешь стать нашим защитником. Марран тебя любит, если духи камня служат тебе.

"Если они служат мне, — подумал Диннар, — то, может быть, я сумею придавать камню ту форму, какая мне нравится?

Достать инструменты было нетрудно. Кузнец без лишних расспросов дал Диннару то, что он попросил, — молоток и несколько заострённых железяк. Потом Диннар сам придумал и выковал себе удобные для работы инструменты, но это уже потом…

Сначала у него получались только цветы и лица. Он сделал человеческие лица всем девяти каменным чудовищам, которые появились в городе сто тридцать лет назад, когда была Ночь Камы. Зачем она сотворила этих безглазых уродин? Кама — странная богиня. Впрочем, Диннару она нравилась гораздо больше Санты. Она сияла в небе, не рассеивая мрак. Она светила в объятиях тёмного бога загадочным внутренним светом.

— Кама — невеста Танхаранна, — сказал однажды Диннар, когда они с Сатхой сидели на развалинах городской стены, глядя в ночное небо.

— Тебе видней, — усмехнулась старуха.

— Значит, это правда? Я просто так подумал. Я же ничего не знаю о богах.

— Когда-нибудь ты узнаешь всё, что должен знать. Когда-нибудь ты узнаешь правду о себе. Говоришь, ты просто так подумал? Нет, сын Танамнита, ничего не бывает просто так.

Диннap рос, и пустынный город постепенно преображался. Колонны превращались в человеческие фигуры, беспорядочно валявшиеся на улицах и площадях каменные обломки приобретали очертания странных существ, похожих на зверей, — чаще с крыльями и человеческими лицами. Поначалу обитатели города опасливо обходили их стороной, делая при этом отвращающие знаки. Потом привыкли. Но Диннара они боялись. Всё больше и больше. Он не помнил, кто первый назвал его Аль-Марран1, но это имя пришлось ему по душе и постепенно закрепилось за ним, едва не вытеснив прежнее.

Его мастерство росло о каждым тигмом, а физическая сила внушала марвидам и марканам священный ужас. Их пугали быстрота и лёгкость, с какими он делал свои каменные фигуры. Диннар чувствовал, что дробя и шлифуя камень, придавая ему ту или иную форму, он черпает из него силу. Ему казалось, что поток этой силы прекращается, когда он недостаточно ясно видит образ, который надо облечь плотью. Здесь, в Эриндорне, ваятели и художники говорят: "Нет вдохновения". Диннар тогда не знал таких слов. А большинство здешних ваятелей не знают, что за ними стоит. Впрочем, это у всех по-разному. Наверное, даже хорошо, что большинству не знакомо то, что иногда творится с ним.

Сейчас ему всё-таки легче, он взрослый мужчина. Он давно уже знает, что путь настоящего мастера — не дорога, плавно уводящая вверх, а сплошная череда подъёмов, от которых захватывает дух, и провалов, порой таких глубоких, что кажется, уже никогда не выберешься… Сейчас он знает. А тогда он был ребёнком. И как он только не сошёл с ума? Окружающий мир превращался в хаос. Диннара всё раздражало. Особенно уроды. Сатха, хорошо изучившая его настроения, старалась, чтобы в такие дни марканы не попадались ему на глаза. Сама она была рядом, но Диннар всё чаще и чаще забывал об её уродстве. Она охраняла его сон. И будила, когда он не мог сам избавиться от кошмара. Во сне хаос форм становился совершенно нестерпимым. В ослепительной, странно светящейся темноте плавали какие-то тела и конечности, лица и морды. Они постоянно видоизменялись, складывались, образуя всевозможные фигуры. Получались разные существа — красивые и безобразные, похожие и не похожие на людей. Были и просто люди. Некоторых Диннар узнавал. Он довольно часто видел высокого старика с худым и мрачным лицом — своего деда, двух стражников у тяжёлых обитых железом ворот, а ещё чаще старуху, с мольбой протягивающую к нему костлявые руки. Он спрашивал её, откуда она знает, что он сын Танамнита, и почему все в замке так упорно от него это скрывали. Он ещё о чём-то спрашивал. У него было много вопросов. Она не ответила ни на один. Она говорила что-то бессмысленное, бессвязное и с жалкой улыбкой протягивала к нему руки. Диннар злился. Он бросал в неё камень и тут же пугался, увидев у неё на лбу кровь. Иногда он на этом просыпался. А бывало и хуже. Кровавые пятна на голове старухи превращались в цветы — в те самые красные цветы, что росли возле замка, а сама старуха оборачивалась молодой женщиной. У неё были длинные густые волосы, большие карие глаза и маленький твёрдый рот. Диннар знал эту женщину. По портретам, которые украшали стены замка. В его снах она была такая же, как на этих портретах, — красивая, надменная… и совершено неподвижная. Она не протягивала к нему руки и не называла его своим сыном. Она даже смотрела куда-то мимо. Диннар знал, что она могла бы ответить на все его вопросы… Если и не на все, то на многие. Но он не спрашивал. Он знал, что она не ответит. Она была мертва. А цветы, кровавым венцом пламенеющие на её чёрных волосах, казались живыми.

Эти цветы часто появлялись в его кошмарах. Они росли в пустыне, оплетая развалины древнего города. Они ловили людей своими прочными, цепкими стеблями, высасывали из них кровь, пожирали плоть и разрастались, принимая различные формы. Сперва они превращались в тех, кого поглотили, потом стремительно видоизменялись. И Диннара опять окружал хаос форм — обнажённые тела, извивающиеся в попытках вырваться из невидимых оков, окровавленные конечности, звериные морды… Отовсюду лезли омерзительные твари с хвостами, щупальцами и человеческими лицами — непроницаемыми, застывшими, как у мертвецов или статуй. Диннар отсекал им головы и приделывал к человеческим телам, а длинные суставчатые щупальцы извивались и превращались в красные цветы, которые снова нападали на людей и пожирали их. Диннар тщетно пытался спасти самых красивых. Цветы пожирали их первыми. Диннару хотелось, чтобы было темно. Совсем темно. Чтобы не видеть всего этого кошмара. Бог тьмы иногда являлся ему. Обычно он принимал образ вунха, большого и лохматого. Диннар скучал по нему и очень радовался, когда его видел. Он обнимал вунха за шею, погружая пальцы в густую косматую шерсть, а зверь лизал ему лицо прохладным чёрным языком. Диннар просыпался и какое-то время лежал, глядя на Сатху, которая осторожно прикладывала к его лицу мокрое полотенце.

— Спи, — говорила она. — Всё кончилось. Тебе приснится что-нибудь хорошее.

Диннар не любил снов. Даже хороших. Образы и так преследовали его днём и ночью. Он любил, засыпая, погружаться в темноту. Но это не было погружением на дно. Темнота обволакивала его и медленно несла, качая на мягких, упругих волнах. Иногда она напоминала мягкую чёрную шерсть, к которой так приятно прижаться щекой. А под этой шерстью ощущалось живое сильное тело. Огромный чёрный вунх… Единственное существо, которое Диннар хотел видеть во сне. Он катался на нём и играл с ним. А вокруг не было никого и ничего. Высоко в тёмном небе призрачно белела Кама. Ни яркого света, ни резких теней. Никаких силуэтов. Никаких картин и образов. Диннару нравилась Кама. Вунху тоже, и Диннара это тревожило, хотя он не понимал, почему. И ещё он ужасно не любил, когда в эти сны вторгалась мать. Она ничего не говорила и даже не смотрела на Диннара, но упорно вставала между ним и вунхом. Она раздражала Диннара. Особенно её красота. И то, что она была не с ним. Во сне она была близко, иногда даже очень близко… И в то же время далеко. Лучше бы он вообще её не видел.

"Наверное, она считала себя самой красивой на свете, — думал Диннар. — Может, она и была самой красивой, если её полюбил величайший из богов. А я найду женщину красивее её. Вот найду и всё!"

Он очень рано начал интересоваться женщинами и гораздо раньше своих ровесников стал мужчиной. В двенадцать лет он был ростом с пятнадцатилетних марвидов. Никто во всём племени не решился бы меряться с ним силой. Он считался лучшим охотником и занимал одно из самых почетных мест на совете. Впрочем, Диннар редко являлся на совет и уходил оттуда, когда ему вздумается. Никто не возмущался. Ему даже казалось, что все вздыхают с облегчением, увидев, как он встаёт, собираясь уйти. Большую часть времени он посвящал ваянию, а когда хотел развеяться, отправлялся на охоту. Выслеживая и преследуя добычу, Диннар забывал о той мучительной, порой беспросветной тоске, которая наваливалась на него в периоды творческих кризисов. Чем отвратительней у него было на душе, тем дольше он пропадал в аюмах.

Охотился Диннар один. Другие охотники из страха перед мангурами ходили в аюмы группами не меньше трёх человек и никогда не оставались там на ночь. Диннар не боялся каменного зверя. Он не боялся ни Маррана, ни его слуг. Ведь он был сыном Танамнита, а каменное царство создали дети тьмы.

Старые охотники говорили, что мангур имеет обыкновение завораживать свою жертву. Под его взглядом человек или животное цепенеет и не в силах даже сдвинуться с места. Отсюда и поверье, что священный зверь Маррана может одним взглядом обратить живое существо в камень.

Диннар хорошо запомнил свою первую встречу с мангуром. Ему было десять лет, и он уже почти год как ходил в аюмы. Обычно пустынные жители становились охотниками не раньше двенадцати. Однажды, подстрелив таргана, Диннар решил тут же утолить голод. Он целый день выслеживал добычу, а сушёное мясо, которое ему дала с собой Сатха, съел ещё вчера. Диннар жадно припал к надрезу на шее животного. Свежая кровь была любимой пищей охотников. К тому же она быстро восстанавливала силы. Диннар очень устал и потерял бдительность. Он не заметил, как подошёл мангур, и поднял голову, лишь когда увидел в двух шагах от себя большую тень. Зверь был красив и ужасен одновременно. Его плотная, неуязвимая для копий и стрел кожа отливала серебром. Над головой устрашающе вздымался жёсткий гребень. На шее он был покороче, на загривке снова топорщился, словно гряда острых клинков, потом, резко уменьшаясь, тянулся вдоль спины и доходил до самого конца длинного, мощного хвоста. Мангур был неподвижен, как изваяние. Четыре сильные когтистые лапы прочно упирались в песок. Он не спешил нападать. Наверное, он знал, что этот человечек никуда от него но денется. Диннар тоже это знал.

"Марран, зачем ты послал ко мне своего зверя? — мысленно обратился он к каменному богу. — Ты хочешь испытать меня? Ты же знаешь, я не из этих…Я не испугаюсь, даже если мне суждено умереть".

И он посмотрел прямо в холодные немигающие глаза мангура. Сперва он подумал, что у зверя нет зрачков, но, приглядевшись, понял — они просто очень маленькие, и их почти не видно. Может быть, поэтому глаза мангура кажутся такими пустыми и страшными. Диннар вспомнил слова Сатхи: "Глаза каменного зверя — врата смерти". Он почувствовал, как цепенеют ноги. От зверя исходила явственно ощутимая волна силы, которая постепенно подчиняла его, Диннара, волю. Эти пустые глаза засасывали, пожирали его. Диннар понял: каменный зверь сперва пожирает душу, а потом тело.

— Ну уж нет! — крикнул он, стряхивая оцепенение. — Тебе не забрать мою душу, слуга Маррана! Оставь меня. Уйди прочь. Передай своему господину, что сын Танамнита неподвластен ему. Уходи. Я не из этих. Я не отдам свою жизнь просто так!

Диннар выхватил из-за пояса длинный кинжал. Он продолжал смотреть зверю в глаза. Шкура мангура неуязвима, но можно ударить в глаз.

"Пусть это будет мой последний удар, но я…"

Диннар по успел додумать свою мысль. Произошло нечто странное. Зверь слегка подался назад. Глаза его стали закрываться. Диннар с удивлением смотрел, как медленно опускаются плотные кожистые веки. Потом мангур вытянул шею и, наклонив голову, издал тихий шипящий звук. Морда чудовища была на уровне лица Диннара и совсем близко, но он не испытывал страха. Он знал, что зверь не нападёт. Его глаза — врата смерти — были закрыты. Диннар подобрал добычу и ушёл, а мангур все стоял, словно оцепенев или погрузившись в глубокий сон.

В тот раз Диннар вернулся с охоты рано. А вообще он предпочитал уходить надолго. Встречи с мангурами стали для него обычным делом. Ему даже понравилось за ними наблюдать. Вскоре он понял: каменный зверь умён и, к тому же, обладает собственной этикой. Мангур не нападал сзади и не любил преследовать свою жертву. Он убивал того, кто, посмотрев ему в глаза и прочитав в них смертный приговор, смирялся со своей судьбой. Диннар не испугался, заглянув в распахнувшиеся перед ним врата смерти, и они закрылись.

— Люди сами виноваты, что гибнут от зубов мангура, — сказал он однажды Сатхе. — Они гибнут, потому что боятся. Они не пытаются его одолеть. Стоит ли жалеть того, кто даже не пытался победить.

— Они, может, и пытались, — возразила старуха. — Да ведь никто не обладает твоей силой. Ты имеешь власть и над камнем, и над каменным зверем. Сын тёмного бога, тебе трудно не презирать простых смертных, но не суди их слишком строго. И если ты никого не любишь, научись хотя бы жалеть.

— Люди не очень-то жалеют друг друга.

— Это потому, что они слабые. Ты сильнее всех. Будь сильным, но не будь жестоким.

Диннар ходил в аюмы редко, но надолго. Спал он среди камней или в зарослях ульвараса, сжимая в руке кинжал, и просыпался, едва почуяв опасность. Он прекрасно знал, какие звуки производит каждая пустынная тварь. Его не тревожило шмыганье свидов и маленьких жёлтых гинз, зато звук плавного скольжения по песку ядовитой гинзы саккар тут же вторгался в его чуткий сон. Охотился он обычно по ночам. Тарганы в это время суток были не так осторожны. Их заклятые враги — мангуры — имели обыкновение охотиться днём. Люди тоже. Ведь никто из охотников-марвидов не мог видеть в темноте так, как сын Танамнита.

Диннар ходил в аюмы не столько за добычей, сколько для того, чтобы развеяться и побыть подальше от людей, но добычи приносил гораздо больше, чем другие охотники. В последнее время охота стала делом особой важности. На всех хорошего мяса никогда не хватало. А сейчас его не хватало даже марвидам. Раньше марвидская знать питалась нежным мясом горных животных, которых приводили белые колдуны. Но они как будто забыли дорогу в город Саттама.

Иногда Диннар возвращался с охоты, волоча за собой на крепкой верёвке несколько связанных вместе туш. Ни один мужчина племени но протащил бы такую тяжесть больше десяти каптов.

— Ему помогает каменный бог, — говорили люди. — Он принимает облик мангура и помогает ему на охоте. И охраняет его, когда он спит.

О Диннаре много чего говорили. Он с детства привык слышать о себе небылицы и никогда не опускался до того, чтобы их оспаривать. Его совершенно не волновало, что о нём думают люди. В том числе и женщины, с которыми он спал. Ему было двенадцать, когда он, подкараулив в одном из многочисленных полутёмных закоулков саттамова дома его старшую дочь Намиту, без долгих предисловий овладел ею. Намита не сопротивлялась. Отчасти потому, что боялась его. И ещё — он ей нравился. Как, впрочем, и другим женщинам племени. Ведь он был очень красив и выглядел гораздо старше своих лет. Намите было двадцать три — возраст, когда марвидские женщины уже начинали увядать. Здесь рано старели.

— Ты что, не мог найти себе что-нибудь посвежее? — небрежно поинтересовался Фарат, узнав о связи Диннара со своей сестрой.

То, что Намита была замужем, значения не имело. Марвиды снисходительно смотрели на супружескую измену, особенно если в результате мог получиться здоровый ребёнок. Муж Намиты с радостью согласился воспитывать её седьмого ребёнка, но никто в племени не сомневался, что отец этого хорошенького, крепкого мальчика — Диннар. Сам Диннар не проявлял к своему сыну ни малейшего интереса. Равно как и к другим детям, которых потом рожали его многочисленные любовницы. Он даже точно не знал, сколько у него детей. Это здесь, в Эриндорне, с ним творилось что-то странное. Засыпая, он иногда видел вокруг себя светловолосых мальчиков и девочек. Они бесшумно бегали по комнате, прятались за высокими креслами, выглядывали из-за дверных занавесок. И все они были похожи на неё… Та, другая, с портретов в замке деда, уже не волновала его. Почти. А тогда… Почему он выбрал Намиту? Может быть, потому, что заметил в ней какое-то неуловимое сходство со своей матерью… Конечно, ей было далеко до красавицы Диннары. Да и всем им — этим зрелым, молодым и совсем юным женщинам, которые, глядя на него со страхом и обожанием, выполняли всё, что он от них требовал. Он не был с ними жесток, хоть и обращался с ними без особой нежности.

Эриндорнские женщины находили его грубоватым, но им это даже нравилось. Пресыщенные валлонские красотки не искали в любовных играх ничего, кроме новых ощущений. Марвидки воспринимали грубость мужчины как должное. Женщины пустыни не имели права не то что на протест, но и вообще на своё мнение.

"Она бы не позволила так с собой обращаться", — думал Диннар, представляя себе мать — гордую, прекрасную, далёкую и недоступною. Во сне он хватал её за руки и насильно вытаскивал из портрета на стене. Иногда он делал её из камня и оживлял. Он хотел, чтобы она была его пленницей, но она всё равно ускользала. Ему хотелось унизить её. Порой он представлял себе такое, что просыпался в холодном поту, а потом долго не мог смотреть на женщин, не прикасался к камню и по несколько дней бродил в аюмах.

Ему было тринадцать лет, а он был сильнее всех. Он ходил по городу, преображённому его руками, и перед ним все расступались. Его называли Аль-Марран и говорили, что он прекрасен, как звезда. У него было около сотни наложниц. Женщины боялись и обожали его, а мужчины боялись и ненавидели. Особенно Фарат и его прихвостни.

Эта трусливая, подлая свора всё же нашла способ причинить ему боль. Однажды Диннар вернулся с охоты, а Сатха не встретила его, как обычно. В доме её не было. Её нигде не было. Никого ни о чём не спрашивая, Диннар отправился на поиски. Дурные предчувствия не давали ему покоя.

Он нашёл её на каменистых холмах, где песчаные гинзы устраивали себе норы на период смены кожи. Сатха часто туда ходила. Всё было обставлено так, будто она, случайно упав, разбила голову об острый камень, но Диннар сразу понял, что она убита. И сразу понял, кем.

Как побледнел Фарат, когда Диннар положил перед ним безжизненное тело Сатхи.

— Я знаю, что это сделал ты, — сказал он. — Или кто-нибудь из твоих. Не лги мне. Ты забыл, кто я такой? Почему ты убил её?

— Я не…Я… Она была очень дерзкой… — пятясь, залепетал сын атхана. — Я не хотел… Так вышло. Аль-Марран, она была всего лишь маркан…

Фарат не договорил. Сильные пальцы Диннара сомкнулись на его шее. Хрустнули позвонки, изо рта Фарата хлынула кровь. Толпа сдавленно ахнула. До захода солнца оставалось совсем немного, и на центральной площади, как это обычно бывало по вечерам, собралось почти всё племя. Лучи заката окрасили пустынный город в лиловато-багровые тона — словно только что пролитая кровь растеклась по всей площади. Диннар смотрел на изваянные им статуи. Они обступали его со всех сторон — крылатые демоны, звери и зверолюди. Чудовища, обагрённые кровью… И не насытившиеся ею. Кровь, кровь… Она ударила ему в голову, оглушила и ослепила его. Вокруг него в багровом тумане плясали черные тени. Сначала молча. Потом они зароптали. Всё громче и громче…

— Это неслыханно! Убить марвида… Полноценного человека!

— Да ещё из знатного рода! И из-за кого? Из-за этой уродины…

— Ему жаль эту марканскую рухлядь?

— Он чужак! Откуда его привели? Он всех здесь ненавидит!

— Да! Он с самого начала презирал наш народ! Он сразу отказался чтить наши законы… Убийца! Он жалеет уродов и убивает нормальных людей!

— Он всем тут внушил, что он бог, но боги так не поступают!

— Убейте его! — перекрыл многоголосый гомон резкий, пронзительный крик.

Кровавый туман рассеялся, чёрные тени обрели знакомые лица. Атхан Саттам стоял на коленях перед телом сына и, потрясая кулаками, кричал:

— Убейте его! Вас много! Чего вы боитесь? Камнями его не убьёшь, но у вас есть железо — копья, ножи… Вас много, и у вас есть оружие… Кто вам сказал, что он бессмертен? Убейте его!

Толпа двинулась на Диннара. Алые и багровые блики зловеще засверкали на стальных лезвиях и остриях копий.

"Трусливые твари, — подумал он. — Как бы мне хотелось, чтобы все статуи здесь ожили и растоптали вас, как жалких свидов…"

Земля дрогнула. Странный скрежет и грохот заставили всех на какое-то время оцепенеть от изумления и страха. Диннар и сам не сразу понял, что происходит. Все изваяния на площади пришли в движение и стали медленно наступать на толпу, которая уже кольцом сомкнулась вокруг Диннара…

У него получилось! Они послушались! Он действительно бог, повелитель камней. Когда-нибудь он сможет сдвинуть даже горы… Диннар расхохотался.

— А ты что стоишь? — он протянул руку к огромной фигуре посреди площади. — Иди сюда! Ты стоишь уже почти сто сорок лет… Подвигайся, дружище! Иди ко мне!

Восьминогое чудовище покачнулось и немного подалось вперёд. Площадь огласили вопли ужаса. Люди кинулись прочь, но ожившие статуи бродили по всему городу.

— Эй вы, дерьмо свидов! — крикнул Диннар. — С чего вы взяли, что боги так не поступают? И вам ли судить о богах?! Боги поступают так, как им хочется.

Обезумевший город накрыла тьма. Диннар оглох от грохота и воплей. Потом всё стихло. Люди спрятались в подземельях, а статуи остановились! И сам он словно превратился в изваяние. Он не помнил, сколько простоял на площади в глубоком оцепенении. Когда к нему вернулась способность думать, уже светало. У ног его лежали два тела — Сатхи и Фарата. Рядом возвышалось каменное чудовище, застывшее в странной позе — три из восьми его лап были приподняты. На том месте, где оно стояло почти полтора больших цикла, осталась яма.

— Ну вот, Сатха, могила для тебя уже готова…

Диннар отправился в дом Саттама. На улицах никого не было, а в подземелье, едва увидев его, все в ужасе убегали и прятались. Он взял в своих «покоях» несколько красивых циновок, сплетенных из стеблей ульвараса, и длинный плащ с капюшоном, который Сатха совсем недавно сшила ему из гинзовой кожи. Диннар брал его с собой, когда надолго уходил в аюмы. Этот плащ защищал от жгучих лучей солнца в особенно жаркие дни и согревал в прохладные ночи.

Диннар завернул в него тощее уродливое тельце. Сатха была очень лёгкая. Она вдруг показалась ему совсем маленькой. Как ребёнок. И лицо у неё было словно у спящего ребёнка — невинное и безмятежное. В серебристом свете занимающегося дня она была красива какой-то странной, неземной красотой. Да она же всегда была красива, при всей своей уродливости. Противоречие, которое не раз повергало его в смятение. Сколько он уже бьётся в поисках совершенных форм, а ведь совершенная форма — это ещё не всё. Есть нечто, наполняющее форму совершенством. Нечто неуловимое… Возможно, сейчас ему удалось что-то такое увидеть. И помогла ему в этом Сатха. Опять она. Сатха была единственным существом, которое он терпел рядом с собой. За это они её и убили.

— И ты считаешь, что я должен их жалеть?

Диннар знал, что она не ответит. И ещё он знал: если бы она могла ответить, то сказала бы то, что думает, а не то, что ему хочется услышать. Она была здесь единственным человеком, который его не боялся. А ведь он так часто бывал угрюмым, раздражительным и грубо с ней разговаривал. Наверное, он просто не умеет быть добрым, но он был по-своему привязан к ней. Диннару хотелось верить, что она это понимала.

Песок из серого стал голубым и лиловым. Диннар поднял голову и зажмурился — центральная арка, самая большая из тех, что окружали площадь, озарилась ярким светом. Солнечные ворота. Возможно, люди, которые жили здесь много циклов назад и стоили лестницы в небо, именно так и называли эту огромную арку, украшенную рельефным изображением глаза. Ворота, в которые каждое утро входило солнце.

Оно сияло между двумя мощными колоннами — светло-голубое с нежно-лиловым оттенком, а вокруг среди статуй и каменных обломков золотыми и серебряными факелами вспыхивали песчаные вихри. Они вспыхивали, гасли и загорались вновь. Это ветер ворвался в пустынный город вместе с солнцем. Диннару вдруг захотелось войти в сияющие ворота и раствориться в ослепительном свете. Быть может, эти ворота тоже уводят в небо…

Потом солнце поднялось над аркой, и Диннар увидел за ней то, что видел и раньше: длинную мощёную дорогу, которая вела к развалинам храм у южной стены города, а дальше пустыню — огромную, сливающуюся с небом… Сколько раз он видел эту картину и лишь сейчас понял: не надо никаких лестниц, дорога в небо начинается везде, но ворота открываются для каждого особо. Они только что открылись для Сатхи, и она ушла. Она уже далеко.

Диннар опустил капюшон на лицо умершей и положил её в устланную циновками яму. Самой большой он накрал Сатху с головой. Солнце стояло уже довольно высоко, когда на месте ямы вырос аккуратный песчаный холм. Диннар только сейчас заметил, что этот участок посреди площади не выложен плитами. Интересно — почему? Что здесь было до того, как сто сорок лет назад сюда пожаловало каменное чудовище?

Диннар обнёс погребальный холм невысокой оградой из светлого турма и долго трудился, шлифуя камень. Он вдруг вспомнил, что Сатха мечтала увидеть золотые и серебряные растения, которыми не то Марран, не то Кама, а может, они оба украсили соседний город. Если бы он раньше знал, как велико его могущество, она могла бы любоваться на эти чудные творения богов сколько угодно.

Диннар повернулся к восьминогой твари, оцепеневшей в трёх каптах от могилы.

— Давай-ка прогуляемся, навестим соседей.

Удобно устроившись на спине каменного чудовища, он направил его по мощёной дороге к южным воротам. Шаги огромной статуи гулко разносились по городу. Солнце уже клонилось к закату, а улицы были пусты. Видимо, люди боялись, что статуи снова оживут и начнут их преследовать.

В небе засветился узенький серп Санты, потом взошла полная Кама, а между ними Диннар разглядел маленький черный цветок, обведенный едва заметной лиловой каймой, которая не позволяла ему сливаться с ночным небом.

— Ты не наделил меня способностью оживлять людей, — протянув руку к тёмной звезде, сказал Диннар. — Но оживлять камни — тоже неплохо. Я даже думаю, живые камни лучше людей. Они не говорят глупостей и делают только то, что им скажешь. Я хочу жить в каменном царстве, Танамнит. Люди мне надоели. Разумеется, они не все плохи, но до чего же глупо привязываться к этим слабым существам, которых так легко убивать…

Размерами город Ракхана явно превосходил тот, в котором правил Саттам, но сохранился он гораздо хуже. Говорили, что когда-то он был одним из красивейших городов страны, а сейчас его украшали только загадочные каменные фигуры, появившиеся здесь около ста сорока лет назад.

Санта, почти полностью скрытая тьмой, светила совсем слабо, но Диннар издали заметил, что на улицах города царит оживление. Видимо, здешние обитатели тоже вели ночной образ жизни. Диннар не видел ни одного факела, зато всюду мерцали золотые и серебряные огоньки. Он сразу понял, что это сверкают под луной каменные растения. Ведь если верить слухам, все они из зиннурита — очень редкого камня, похожего на металл. В Городе Зверя зиннуритом были отделаны только два здания. Диннар представил, как здесь всё сияет во время полнолуния Санты.

Он не хотел никого пугать, но было бы странно, если бы люди не испугались, увидев человека, едущего на огромном каменном чудовище. Никому даже в голову не пришло схватиться за оружие. Одни убегали, другие падали на колени, с мольбой простирая к нему руки.

— Не бойтесь! — крикнул Диннар. — Я не причиню вам зла. Я лишь хочу взять один из тех даров, которые сделал вашему городу каменный бог. Кажется, у вас тут этого много.

— Они все твои, Аль-Марран, — сказал ему рослый мужчина с большим круглым медальоном на шее — видимо, один из вождей, а может, и правитель города.

— Аль-Марран… Аль-Марран… — неслось со всех сторон.

— Бери что хочешь, но только не наши души!

— Смилуйся, Аль-Марран!

— Пощади нас…

Увидев зиннуритовые растения вблизи, Диннар позабыл обо всём на свете. В отличие от коренных жителей пустыни он знал, как выглядят настоящие, живые цветы. Они всегда казались ему самым прекрасным из всего, что сотворили боги, но настоящие цветы быстро вянут, а эти, каменные… Красота, которой подарена вечность!

Их было много. Центральная площадь города, окружённая сильно разрушенными зданиями, напоминала диковинный сад. Диннар шёл по нему, то и дело останавливаясь и осторожно щупая тонкие золотые лепестки. Круглые серебряные серединки цветов горели, как маленькие яркие луны. Заглядывая в них, Диннар видел своё большеглазое лицо, которое в этих странных зеркалах казалось бледным и каким-то зловещим. Лицо божества, красивое и страшное. Он выбрал цветок высотой со взрослого человека и без особого труда извлёк его из трещины в каменной плите. Самое странное, что у него был корень. Чудесные цветы словно выросли здесь, пробившись сквозь камни древнего города. Позже Диннар узнал, что ещё никому, включая белых колдунов, не удавалось «сорвать» даже самый маленький из этих цветов. Они "давались в руки" только ему.

Вернувшись в свой город, Диннар украсил огромным цветком погребальный холм Сатхи. По обе стороны могилы он поставил изваяния крылатых юных демонов, сжимающих в когтистых руках длинные копья. Диннар совсем недавно изготовил их для городских ворот и обоим сделал своё лицо. Они очень нравились Сатхе.

— Считай, что это я охраняю твой сон, как когда-то ты охраняла мой, — сказал Диннар.

Он ушёл в самый дальний аюм и около тигма жил там в полном одиночестве. Спал он в маленькой пещере среди зарослей ульвараса, на всякий случай задвигая вход тяжёлым камнем. Время от времени охотился, но питался только свежей кровью, оставляя туши пустынным тварям. Одного таргана он отдал мангуру. Зверь был явно доволен, однако не начал есть, пока Диннар не ушёл. А потом его отыскали воины Ракхана и, повалившись ему в ноги, стали просить о помощи.

— Усмири своего зверя, Аль-Марран! Он уже четвёртый день бродит возле города. Иногда подходит совсем близко. Он огромен и страшен, а колдунов нет. Спаси нас, Аль-Марран.

Таких мангуров Диннар ещё не видел. Это чудовище было раза в два больше тех, что он встречал в аюмах. Диннар вспомнил рассказ Фарата о гигантском звере, который однажды приходил в город Саттама и убил несколько человек. Кое-кто даже считал, что это был сам Марран в обличье мангура.

Как ни странно, усмирить этого великана сказалось даже проще, чем тех, с которыми Диннар стакивался на охоте. Перекинув через плечо тушку молодого таргана, он спокойно пошёл навстречу огромному зверю, легко и быстро выиграл обычный поединок взглядов и, убедившись, что полностью подчинил себе волю мангура, положил перед ним угощение. Зверь тут же принялся за еду. Он не стал ждать, когда Диннар уйдёт или хотя бы просто отойдёт в сторону. Создавалось впечатление, что он привык принимать пищу из рук человека. Оставив занятого трапезой мангура, Диннар вернулся к городским воротам, где его ждала целая толпа. Люди смотрели на него с восхищением и страхом. Они всё видели.

— Мне нужна длинная цепь или очень прочная верёвка, — сказал Диннар. — Не бойтесь каменного зверя. Он будет служить мне и охранять вас.

Больше он ничего не сказал, но Ракхан был сообразительным человеком. Он тут же преклонил перед Диннаром колени. Он всегда громче всех прославлял юного правителя. И чаще других называл его богом. Ракхан был честолюбив, и убеждённость в том, что он уступил власть не простому смертному, а богу, утешала его. Покорность богам — не трусость, а благоразумие. Диннар оценил благоразумие Ракхана. Он даже не отнял у него круглый медальон со звездой — знак правителя. Он сделал Ракхана старшим среди вождей и сказал, что тот будет править в его отсутствие. А отсутствовал он часто и подолгу.

Первое, что он сделал, — это привёл племя Саттама в Лунный город. Благо, места тем хватило бы на несколько таких племён, а подземелья были просторней и гораздо удобней, чем в Городе Зверя. Саттам, лишившийся титула правителя и единственного сына, был совершенно подавлен. Диннар назначал его одним из вождей и запретил кому бы то ни было притеснять его и членов его семьи. Все знали, что именно семья Саттама вызвала гнев Аль-Маррана.

— Его дом когда-то был моим домом, — сказал Диннар людям. — Саттам не обязан всю жизнь расплачиваться за подлость своего сына.

Диннар не знал, сколько человек погибло, когда он напустил на разъярённую толпу своих каменных слуг. Не исключено, что всем удалось вовремя укрыться в подземельях. Вернувшись в Город Зверя, Диннар обнаружил, что изваяния, которые он недавно приводил в движение, находятся совсем недалеко от тех мест, где они стояли прежде. Если жертвы и были, их давно уже похоронили. Диннар старался об этом не думать. В конце концов, они хотели его убить. Они бы разорвали его на части! Там могли быть дети… Ну и что? Фарат и в детстве был жестоким, подлым. Он уже тогда был опасен. Несколько лет назад дети едва не забили Диннара камнями. Дети… Чем они лучше взрослых? Тем, что слабее? Маленькие копии своих родителей, с ранних лет исполненные зависти, подлости, злобы…

Диннар решил, что будет жить здесь один. Это его город. Его и Сатхи, которая спит вечным сном на центральной площади. Диннару понравилось сидеть возле её могилы в ясные лунные ночи. Зиннуритовый цветок ярко сиял в лучах Санты, отбрасывая голубые и золотистые блики на лица юных демонов, чьи крылатые тени напоминали больших чёрных птиц.

Однажды он здесь уснул, и ему приснилось, что эти птицы ожили. Он просил их унести его на Чёрную Звезду, к отцу.

— А ты уверен, что хочешь с ним познакомиться? — спросила одна из птиц красивым и глубоким женским голосом.

Диннара! Опять она! Его мать….

— От тебя только зло! — крикнул Диннар. — Я ненавижу тебя! Ненавижу!

— Думаешь, ненависть поможет тебе одолеть зло?

Это сказала Сатха. Она стояла на своей могиле, держась за стебель цветка, который сиял в темноте, вспыхивая то золотым, то серебристо-голубым пламенем. Потом неизвестно откуда появился чёрный вунх и, оскалив зубы, набросился на птиц. Они тут же взмыли вверх и слились с ночным небом. А цветок на могиле Сатхи горел всё ярче и ярче, постепенно разгоняя тьму…

Когда Диннар открыл глаза, солнце уже стояло высоко над аркой. Он старался больше не засыпать в этом месте. Оно было священным. Сатха говорила, что сны, которые посещают людей в священных местах, часто оказываются пророческими, а Диннар ловил себя на том, что мысли о будущем пугают его.

Спал он обычно в той самой каморке, где Саттам поселил его много лет назад. Здесь было тихо, безопасно, а днём неизвестно откуда просачивались солнечные лучи. Как бы хорошо Диннар ни видел в темноте, для работы с камнем ему был необходим свет. Так что спал он сейчас всё больше по ночам, на рассвете принимался за свои статуи, около полудня, поев, отправлялся в подземелье — немного вздремнуть и переждать самое жаркое время суток, а ближе к вечеру снова принимался за работу, которую заканчивал на закате. В полнолуние Санты можно было работать ночью, а целый день спать. Охотиться он перестал. По его приказу каждые три-четыре дня кто-нибудь из Лунного Города приносил ему запас копчёного мяса и сосуд с бодрящим напитком, который пустынные жители делали из воды, сока ульвараса и крови тарганов. Диннар хранил продукты в нижних комнатах подземелья. Там было прохладно.

Он работал с таким остервенением, как будто хотел вновь заселить город, но не живыми существами, а каменными, которые оживали бы только по его желанию. Людей он видеть не хотел, и те, кто приносил еду, оставляли её в указанном месте, стараясь не попадаться ему на глаза. Огромный мангур сидел у ворот Лунного Города на цепи — такой длинной, что зверь не чувствовал себя стеснённым. Во всяком случае, он не выражал никакого неудовольствия. Диннар сразу понял, что этот гигант привык к неволе и к человеческому обществу.

— Кормите его как следует и можете ничего не бояться, — сказал он людям. — Если каменный зверь будет доволен вами, его господин Марран защитит вас от бед.

Приходя потом в Лунный Город за каменными цветами, Диннар видел, как марвиды кормили мангура. Ему каждые три дня бросали тушу только что убитого молодого таргана. Некоторые смельчаки уже подходили к каменному зверю довольно близко, правда, старалась не смотреть ему в глаза. Вообще-то зверь и не пытался заворожить кого-нибудь взглядом. В этом просто не было нужды. Мангур завораживает того, кого хочет убить, а зачем охотиться на тех, кто даёт тебе пищу? По приказу Диннара кузнецы выковали цепь такой длины, чтобы мангур мог гулять по пустыне на расстоянии трёхсот каптов от города, но зверь почему-то предпочитал бродить вдоль городской стены. Иногда он с помощью присосок на лапах взбирался на стену, а то и на одну из уцелевших башен и подолгу сидел там, как будто высматривая какого-то неведомого врага. По крайней мере, обитатели города именно так и считали. Они были уверены, что теперь им не грозит никакая опасность. Вскоре они привыкли и к тому, что мангур заходит в город. Ему понравилось спать в полуразрушенном дворце недалеко от центральных ворот. Детвора могла чуть ли не целый день торчать у входной арки, дожидаясь, когда из полумрака покажется огромная треугольная голова, увенчанная жёстким гребнем. Дети тут же разбегались. Как бы мирно ни вёл себя мангур, большинство всё же предпочитало не мельтешить у него перед носом. Дальше этого дворца зверь не ходил. Он любил тишину и покой, а в городе не только ночью, но и днём было довольно людно. Ведь сейчас здесь жили два племени.

— Колдуны совсем про нас забыли, — пожаловался как-то Диннару Ракхан. — Раньше они приходили чуть ли не каждый тигм, приносили нам хорошее мясо, а теперь… Их уже полгода не было. Может, им больше не нужны уроды? Или они нашли другое племя? А может, дело в том, что я повысил цену… Но ведь у меня-то живой товар, а они… Они уже давно не приводили нам детей.

— Детей? — переспросил Диннар. — Каких детей? И откуда они их вам приводили?

Раххан растерялся.

— Аль-Марран, разве то твоё племя не торговало с колдунами?

Диннар нахмурился и ничего не ответил. Детей… "Здоровых де…" Фарат тогда едва но проговорился. Диннар знал, что белые колдуны торговали с племенем Саттама, но не знал, когда они приходили, и вообще ни разу не видел их с тех пор, как они привели его в город. Атхан и старейшины держали эти сделки в секрете. Впрочем, Диннар, занятый своими каменными игрушками, отгородившийся от всех, никогда особо не интересовался делами племени. А последние три года колдуны и вовсе не появлялись в Городе Зверя.

Диннар давно уже привык к тому, что все восхищаются его красотой и подчёркивают его отличие от простых смертных. Но он прекрасно видел, что в племени есть люди, которые на простых смертных-то похожи, а вот на марвидов не очень. Иные походили скорее на тех, кого Диннар помнил из своего раннего детства, проведённого в Улламарне. Марвиды отличались от жителей лесной части Сантары более тёмной кожей и узковатыми глазами.

Диннар никогда не задавался вопросом, как сюда попали другие приёмыши. Самого его якобы спасли от неминуемой смерти. Правда это или нет, он не знал. Зато хорошо помнил скрытое, опасливое недоброжелательство, окружавшее его с первых лет жизни. Впрочем, здесь его тоже ненавидели. И тоже хотели убить. Ненависть шла за ним по пятам. Похоже, ему никогда не суждено от неё избавиться.

Итак, белые колдуны привели сюда не только его. Ракхан говорил, что они живут в Белом городе, стены и башни которого можно увидеть, стоя у западных ворот Лунного. Ещё лучше была видна огромная статуя Маррана, находившаяся гораздо дальше, по преданию — почти у самого царства каменного бога. В периоды двух полнолуний серебристо-белый силуэт чётко выделялся на фоне ночного неба. Иногда он казался Диннару звездой, которая, спустившись на землю, обрела человеческий облик. Он пытался представить себе бога Чёрной Звезды и не мог. Во сне он видел тень. Огромную тень, принимавшую самые разнообразные формы. Она быстро изменялась, а если и приобретала очертания человеческой фигуры, то ненадолго. Она очень редко одевалась плотью. У неё не было лица, но были глаза. Глаза тьмы видят всё, но саму её увидеть непросто.

Днём на фоне выгоревшего неба и белого песка фигура казалась серой и выглядела не так зловеще, как по ночам. Впрочем, жители Лунного Города уже настолько привыкли видеть на горизонте этого гиганта, что смотрели на него без особого страха, хотя и с почтением. Матери иногда пугали чересчур расшалившихся детей:

— Вот придёт каменный бог и заберёт тебя!

— Глупые женщины! — рассердился однажды Ракхан. — Вечно болтают, что не следует. Разве можно шутить о богами? А если и правда придёт?

— Придёт, если я захочу, — спокойно сказал Диннар. — Это же статуя. И я могу заставить её двигаться.

— Ты многое можешь, Аль-Марран, — хмуро согласился бывший правитель. — Ты не боишься каменного бога, ведь ты и сам не простой смертный. А мы всего лишь люди… Рассказывают, что когда-то каменные великаны уже бродили в наших краях. И ещё говорят, что если это повторится, то… В общем, это будет концом… Или началом конца…

— Люди вечно путают, где конец, а где начало, — усмехнулся Диннар. — А если что-то кончается, это не всегда плохо. Не беспокойся, Ракхан, я не собираюсь никого пугать и не буду трогать эту статую. Но мне хочется посмотреть на неё вблизи. И на Белый город… Впрочем, это никого не касается.

— Да, Аль-Марран, колдуны не велели нам туда ходить, но ты — совсем другое дело.

До Белого города было не так уж и далеко, но Диннару не хотелось идти пешком. Он отправился туда верхом на каменном звере, похожем одновременно на вунха и на мангура. Диннар сделал его недавно и собирался сломать — статуя ему не нравилась, но потом решил, что на этом чудище удобно сидеть.

Белый город сохранился гораздо лучше, чем Город Зверя и Лунный. Диннара поразило большое количество совершенно целых зданий. Здесь почти всё было сделано из зернистого белого турма. Лишь кое-где серебрились вкрапления зинурита — того блестящего камня, из которого неведомый ваятель изготовил серединки чудесных цветов.

Огромные портики, подпираемые двойными и тройными рядами мощных колонн, казались хранилищами теней, которые держались там с восхода до заката, словно пойманные и заключённые в большие белые клетки. Вихри белого песка носились по широким площадям, то заметая, то вновь обнажая гладкие белые плиты, покрытые серебристыми узорами. Ослепительная белизна и чёрные тени. Чем белее камень, тем чернее его тень… Этот белый город казался пустым и был полон тайн. Ничто не говорило о присутствии людей, но Диннар чувствовал — здесь кто-то бывает.

Обследуя подземелье одного здания, он обнаружил тоннель. Его удивили не столько его ширина и высота, которые позволили бы пройти здесь даже гигантскому мангуру, стерегущему сейчас Лунный Город, сколько свет. Странный серебристый свет, исходящий от стен, пола и потолка этого подземного коридора. Диннару казалось, что его со всех сторон, сверху и снизу окружают зеркала, но ни в одном из них он не видел своего отражения. Загадочные зеркала светились, то вспыхивая яркой голубизной, то заливая тоннель молочно-белым светом, то расцвечивая его мерцанием золотых, серебряных и нежно-лиловых звёзд. Иногда становилось почти темно, на Динара наваливалась холодная, сосущая пустота, и он чувствовал себя заточённым в огромной пещере, выйти из которой невозможно, но тут впереди или сбоку снова вспыхивал яркий свет, и Диннар продолжал свой путь. Каменные лапы изваяния гулко громыхали по гладкому полу. Этот тяжёлый топот подчёркивал реальность происходящего, но Диннар не мог избавиться от мысли, что реальный мир остался там, наверху, а он попал в какой-то странный, зыбкий мир, населённый призраками… И призраки появились. Они выплывали из глубины зеркал — страшные, с застывшими лицами, похожие на оживших мертвецов, которые окружили его безмолвной толпой, не то угрожая, не то взывая к состраданию. Здесь были мужчины и женщины, старики и дети, и у многих были светлые волосы. Бледные лица расплывались в мерцающем тумане, и на их месте возникали новые. Смуглые и белые тела наступали на Диннара со всех сторон.

"Они внутри стен, — успокаивал он себя. — Они там, в зеркалах, и не причинят мне вреда. Они оттуда не выйдут…"

Он уже почти поверил в это, когда какой-то уродливый великан, выплыв из зеркального полумрака, схватил его огромной ручищей за ногу, явно пытаясь стащить со спины изваяния. Диннар направил своего каменного слугу на незнакомца, и тот закричал, придавленный к полу его тяжёлыми лапами. На смену ему явился другой — одноглазый и трёхрукий. Причём в каждой руке сверкал остро наточенный нож. Диннар выхватил из-за пояса кинжал и поразил нападавшего прямо в сердце, но уродец успел ранить его в бедро. Вслед за ним появилось ещё несколько — мускулистые и свирепые, вооружённые кинжалами и короткими копьями. Диннар пустил своего зверя вскачь, но, к сожалению, эти сделанные из турма слуги не могли бегать так быстро, как ему бы хотелось. Часть врагов гибла под каменными лапами, от других приходилось отбиваться. Врагов становилось всё больше и больше. Появились какие-то чудовища, похожие на гигантских свидов. Их укусы были страшнее всяких кинжалов. Диннар истекал кровью. Он прорывался вперёд сквозь хаос тел, оскаленных морд, ножей, копий, и ему казалось, что эти жуткие зеркала засасывают его. Они то ослепляли его яркими вспышками света, то погружали в серебристый мерцающий туман, который порождал всё новые и новые образы. Многие из них тут же одевались плотью и набрасывались на Диннара. Он уже не знал, где призрак, а где живое существо. Наверное, и ему уже недолго оставаться в живых. Сейчас он погибнет и превратится в призрак…

Неожиданно все зеркала исчезли. Диннар очутился в большом полутёмном зале, где вдоль стен мягко светились, переливаясь всеми цветами радуги, огромные кристаллы, а в центре блестело маленькое круглое озеро. Возле него стояли двое мужчин в белых одеяниях. Один из них, громко произнеся несколько непонятных слов, остановил озверевшее полчище. Ещё немного — и эти твари разорвали бы Диннара на куски. Он еле держался на своём каменном звере и чувствовал, что силы покидают его, словно вытекая вместе с кровью из страшных ран на шее и на бедре. Две белые фигуры расплывались у него перед глазами, но он всё же разглядел, что один из мужчин уже довольно стар, а второй молод, почти юнец. И ещё он заметил, что оба очень удивлены.

— Ничего себе! — воскликнул молодой. — Как он сумел прорваться? И на чём это он сидит?

— Кто ты, мальчик? — спросил старший.

— Меня уже давно не называют мальчиком, — ответил Диннар, стараясь держаться прямо. — В замке деда меня называли Диннар, сын Диннары… Кое-кто называл меня сыном Танамнита, а мои подданные зовут меня Аль-Марран.

— Аль-Марран? — насмешливо переспросил юноша. — Каменный бог, истекающий кровью! По-моему, ты больше похож на человека, который вот-вот умрёт.

— Может быть, я и умру, — сказал Диннар. — Но сначала ты поплатишься за свою дерзость.

И он направил каменного зверя прямо на юнца. Это было последнее, на что у него хватило сил. Он почувствовал, как соскальзывает со спины статуи и падает, падает… Сейчас он рухнет на пол и умрёт. Его израненное тело больше не вынесет ни одного удара… Но удара не последовало. Откуда ни возьмись появился огромный вунх и подставил свою косматую чёрную спину. Диннap мягко опустился на неё и, уткнувшись лицом в густую шерсть, стал засыпать. Боль постепенно утихала. Вунх нёс его, покачивая, словно дитя в колыбели. Потом он вдруг оторвался от земли и полетел. Диннар видел, как справа и слева от него плавно колышутся огромные чёрные крылья. Он летел на гигантской птице, а впереди в тёмном небе слабо светился узкий бледный полумесяц. Кама. Невеста Танхаронна… Тонкий осколок луны превратился в женскую фигуру. Она была далеко, но даже издали Дннаар видел, что эта женщина красива — стройная, гибкая, с длинными серебристыми волосами "Скорее, скорее" — торопил он птицу. — Я хочу увидеть её лицо!" — "Кама — невеста Танхаронна, — сказал ему чей-то тихий, печальный голос. — Не надо гоняться за богами. Ты человек и можешь умереть…" Диннар соскользнул со спины птицы и на этот раз действительно упал. Он лежал в полутёмной комнате и был так слаб, что не мог даже пальцем пошевелить. Всё тело болело тупой, ноющей болью, вокруг мельтешили какие-то фигуры. Потом он уснул или потерял сознание, а когда очнулся, увидел мать. Она стояла перед ним, прямая, неподвижная, глубокие тени лежали не её красивом лице, придавая ему страдальческое выражение. Диннар больше не испытывал к ней ненависти. Он ощущал только боль. И пустоту.

— Уйди, — попросил он. — Оставь меня. Ты же знаешь, что я могу умереть.

— Можешь. Я умерла, но это ещё не самое худшее.

— Чего ты от меня хочешь?

— Ничего. Я твоя мать.

— Ты родила меня ради своего тщеславия. Говорят, ты хотела родить бога.

— Говорят… Но я любила его.

— Кого? Кто он был — бог или человек?

— Не знаю. Но я любила его. Клянусь тебе, я его любила.

Она исчезла, как будто растаяла в полумраке, и Диннар снова уснул. А когда проснулся, с удивлением обнаружил, что он цел и невредим. На теле не было ни царапины. Может, ему вообще всё приснилось? Все, включая зеркальный тоннель, битву с чудовищами и тех двоих в белом… Нет. Один из них был здесь. Старший. Правда, теперь, когда Диннар мог его как следует разглядеть, он вовсе не казался старым. Волосы у него были не седые, а просто светлые. А кожа… Диннар ещё никогда не видел таких белокожих людей.

— Ты валлон? — спросил он, приподнявшись на своём ложе. Он слышал о валлонах в замке деда.

— Среди моих предков были дети воды, — ответил незнакомец. — Белые колдуны и служители Камы… Они жили здесь в те далёкие времена, когда в этих городах кипела жизнь. Кое-кто из потомков белых колдунов решил вернуться сюда, к своим истокам. Мы ещё вернём себе былое могущество. В твоих жилах тоже течёт кровь древних правителей, которые были ещё и великими чародеями. Ведь ты потомок Уллавина, основавшего Белый город. Именно оттуда ты к нам и пришёл по зеркальному тоннелю. Это судьба привела тебя к нам. Мы тебя ждали.

— Мне так не показалось. Вы были удивлены, когда увидели меня.

— Мы не ожидали, что ты придёшь так рано. Ведь ты ещё очень юн…

— Многие из моих детей уже ходят, — сказал Диннар.

— Это ещё не доказательство зрелости. Да нас и не интересует способность производить себе подобных. Это может каждый червяк. А вот то, что ты оживляешь камни… То, что ты проехал по тоннелю и остался жив… Мы знали: если ты и впрямь на что-то годишься, ты нас найдёшь. Но по нашим расчётам это должно было случиться позже…

— По вашим расчётам? Зачем я вам нужен?

— Ты нужен не только нам. Ты рождён править. И ты этого хочешь.

— Я уже правлю.

— Кем? Толпой дикарей, из которых половина — идиоты и калеки. Ты уже правишь, мальчик, но это только начало…

— Для начала не называй меня мальчиком.

— Хорошо, Диннар, если не возражаешь, я буду называть тебя так. Моё имя Махтум. Надеюсь, мы с тобой договоримся. Если ты будешь прилежным учеником, то со временем обретёшь власть, о которой никто даже и не

мечтал…

— Я привык сам добиваться того, что мне хочется. И я прекрасно знаю: власть — это то, что каждый ищет для себя самого, стараясь оттолкнуть других подальше. Почему я должен тебе верить?

— Это хорошо, что ты не легковерен, — улыбнулся Махтум.

— Мою жизнь ещё нельзя назвать долгой, но в ней было достаточно людей, которые хотели моей смерти… Это ты меня починил? — Диннар принялся осматривать себя в поисках шрамов. — Я думал, больше уже никто не будет восхищаться моей красотой… Как тебе удалось?

— Я долго этому учился, Диннар. И смогу научить тебя. Если захочешь. Никто не заставляет тебя здесь оставаться, но если ты останешься, то многое узнаешь.

— Сначала я хочу узнать, где я?

— В царстве каменного бога. Добро пожаловать, Аль-Марран.

Так называемое каменное царство представляло собой скопление гладких скал из светло-серого турма, расположенных в глубокой низине. Потому-то их и не было видно из Лунного — в отличие от статуи Маррана, которая находилась примерно на середине пути от его царства до Белого города и стояла на холме. Махтум сказал, что раньше скалы состояли не только из турма. Песчаные бури постепенно «слизали» мягкие породы, а турм так обточили, что теперь эти горы напоминали дворцовый комплекс с огромным количеством башен и башенок — с куполами и без, со стенами, покрытыми причудливыми рельефами, с бесчисленными ступенями балюстрад и множеством высоких и приземистых арок. Настоящий дворец был внизу, под землёй, но Диннар всегда воспринимал эти скалы как его продолжение. Обилие световых окон сразу наводило на мысль, что в подземном дворце долено быть много выходов наверх. Вскоре Диннар действительно обнаружил несколько крутых лестниц. По одним можно было подниматься из подземелья прямо на вершины гор — там были наблюдательные пункты, а другие выводили на окружённую отвесными скалами площадку, где держали мангуров.

— Эти звери не любят находиться под землёй, — сказал Диниару Тарс, младший из колдунов. — Им необходимы солнце и песок. Свиды в каменные гинзы — другое дело. Им и в подземелье неплохо.

Тарс показал Диннару пещеры, в которых держали гигантских свидов и гинз, а также просторные загоны, где бродили, равнодушно жуя сено, айги и ещё какие-то похожие на них рогатые животные.

— Это турны, — пояснил Тарс. — Они водятся в горной долине. Нам их оттуда и привозят. И сено тоже. Мы держим айгов и турнов для того, чтобы кормить мангуров, свидов в гинз. Им нужно мясо, ну а мясо приходится выращивать, и для этого необходимо сено…

— Кто и откуда вам всё это привозит? — спросил Диннар.

— Наши люди. Здесь ведь только мы с Махтумом. Остальные живут в горах. Я имею в виду большой хребет, а не эту груду камней среди песков. Там здорово. Такая плодородная долина. Много водоёмов и всякой растительности… Мы там почти всех зверей держим. Их же растить надо и откармливать. Здесь у нас только пустынные твари, а там — харгалы, турны, айги, вунхи. Даже птицы есть. Ну и люди тоже. Здесь у нас есть великаны — ты их видел, даже дрался с ними в тоннеле и уничтожил несколько ценных экземпляров… Но здесь их немного. Большая часть там, в долине. Там же их проще прокормить… К сожалению, для того, чтобы выращивать их до таких размеров, одного колдовского искусства недостаточно. Надо их усиленно кормить…

— А зачем вы их выращиваете до таких чудовищных размеров?

— Махтум тебе это лучше объяснит, — уклончиво ответил Тарс.

Махтум действительно всё объяснил, доступно и так убедительно, что даже самые отвратительные стороны его грандиозного плана не вызвали тогда у Диннара особого протеста. Сомнения, правда, оставались, но он отмахивался от них, как от назойливых насекомых. Жизнь слишком жестока, чтобы сомневаться в своей правоте, говорил Махтум.

— Ты ведь уже понял, что жизнь — это борьба. А борьба — всегда жестокость. Вот и не позволяй этой жестокости оборачиваться против тебя. Война, которую мы готовим, принесёт Сантаре только благо. Сколько лет прошло, но ни нумады, ни минаттаны так и не сумели свергнуть власть пришельцев, а некоторые сантарийские правители пошли на сговор с валлонами. Теперь уже и те, и другие обманывают народ. В стране хаос. И всё потому, что нет настоящего правителя, сильного и мудрого. Нет того, кто смог бы опять объединить всю страну. Власть должна быть у одного, и этот один должен быть достаточно могущественным, чтобы эту власть удержать. В глубокой древности так и было. Сантарой правил царь, а не кучка враждующих между собой вождей. Страна процветала, люди были счастливы, как боги, а некоторые даже обладали силой богов. Мы вернём себе былое могущество. Скоро у нас будет большое войско великанов — сильных и безжалостных, которые, не рассуждая, сделают всё, что мы им прикажем. У нас будет полчище огромных зверей — свирепых и послушных только нам. Но это ещё не главное.

Махтум сделал выразительно паузу.

— А что же главное? — спросил Диннар.

— Главное зависит от тебя. Против живой силы, как бы она ни была велика, всегда можно найти оружие, а вот против камня… Представь себе каменное полчище, которое движется на город…

Диннар вдруг поймал себя на том, что ему совсем не хочется это представлять. Тем более что он уже видел подобное.

— Камень прочнее тела, — сказал он неохотно. — И всё же неуязвимым его не назовёшь.

— Обычный камень — да, но не тот, в котором заключёна душа.

— Я не умею заключать душу в камень.

— Пока. Ты можешь научиться. Тебя недаром называют Аль-Марран. Ты — тот, кто будет править всей Эрсой. Думаешь, почему тебя так ненавидели в Улламарне? Даже твой собственный дед… Он понял, что Диннара родила нового бога, который полностью преобразит этот мир. Люди в большинстве своём — жалкие твари. Они боятся всего нового, они боятся таких, как ты. Ты же знаешь, что тебя уже тогда боялись. Слишком рано проявилась твоя сила, твоё отличие от простых смертных… И минаттан Акамин пожалел, что не убил твою мать ещё до того, как она тебя родила. К тому же все вокруг хором твердили ему: "Твой внук не должен вырасти! Он погубит мир!" Акамин решил убить и тебя. Хорошо, что мы о тебе знали и успели тебя спасти.

— Но почему вы сразу не взяли меня к себе?

— Считай, что это было испытание. Мы спасли тебя от верной смерти, а потом оставили в этом племени и ждали, когда ты заявишь о себе. Ты выжил, добился высокого положения и сам нашёл нас, пройдя по зеркальному тоннелю. Тем самым ты доказал свою божественность. В противном случае ты бы не представлял для нас интереса.

Махтум говорил спокойно и уверенно, но Диннар вдруг почувствовал, что за всеми этими красиво выстроенными словами спрятана ложь. Впрочем, ему не хотелось об этом думать. Хотелось кому-нибудь верить, а Махтум рисовал такие заманчивые картины…

Диннар только спросил:

— Сколько вы за меня получили уродов?

— Много. За такого красивого ребёнка нам дали двадцать юных марканов. Кое-кого из них ты убил в тоннеле.

— Вы их всех выращиваете?

— Почти. Некоторые так глупы, что их ничему не научишь. Даже драться как следует. Таких мы используем иначе.

— Как?

— Сначала забираем у них нигму. Чтобы выращивать других. Потом скармливаем их мангурам и свидам… Разумеется, их сперва убивают. Не такие уж мы изверги, чтобы отдавать на растерзание живых. Тебе что-то не нравится, Аль-Марран? Кому нужны эти уроды, особенно если они совершенно безмозглые? Они даже самим себе не нужны.

— Среди марканов достаточно вполне разумных.

— Да. Из них делают воинов. С ними хорошо обращаются. Их прекрасно кормят. Они довольны своей жизнью. Нам нужны верные слуги, а чтобы слуга был тебе верен, к нему надо хорошо относиться. Я заметил — уроды раздражают тебя, ваятель, но их здесь мало. Мы не можем держать здесь большое количество людей и животных. Вокруг пустыня. Трудно добывать еду и не у кого забирать нигму. Почти всё наше войско — и человеческое, и звериное — в горной долине. Здесь только мангуры, гинзы, часть свидов и десятка три великанов. Они ухаживают за животными и охраняют тоннель. Ты ведь уже понял, что он соединяет этот дворец с Белым городом.

— Да, но я не понял, зачем его охраняют. Кажется, я первый, кто появился здесь за много-много лет.

— На всякий случай. Мало ли что? Всего не предусмотришь.

— Что там за странные зеркала? Почему они отражают то, чего нет?

— Они отражают то, что было. Точнее, тех, кто когда-то здесь жил. Это собственно и не зеркала. Это аллюгин. Самое загадочное в мире вещество. Аллюгин способен вечно хранить в себе образы умерших, если где-то имеются их каменные изображения. В здешних городах полно статуй, правда, большую часть занесло песком… В этом месте аллюгин вообще очень восприимчив и может сам ловить образы, которые посылает Кама. Эта богиня не особенно желанная гостья в царстве своего отца — ведь она его обманула, но всё же связь её с Марраном очень прочна.

Оказалось, что озеро в зале, куда выводил зеркальный тоннель, содержит аллюгин.

— Оно очень глубокое, — сказал Махтум. — Спуститься на его дно — всё равно что спуститься в царство Ханнума. Не вздумай здесь купаться. Я покажу тебе наш бассейн. Он неглубок, хотя его тоже питает река, берущая начало в Нижнем мире. Вода там проточная и всегда чистая. Содержание аллюгина в ней очень невелико и опасно только для тех, кто не умеет создавать защиту для своего тонкого тела. Я научу тебя это делать. Я тебя всему научу.

Диннар овладевал колдовским искусством так быстро, что Махтум не переставал удивляться, а Тарс завидовать. Не давалось ему только одно — нигма, но его наставника это нисколько не огорчало.

— У нас есть кому заниматься перекачкой нигмы, — сказал однажды Махтум. — Существуют вещи, которые не сделает никто, кроме тебя. Я вижу, работа с наомой не требует от тебя особого напряжения. Хотелось бы, чтобы ты овладел и другой тонкой материей.

— Другой? Что это за материя?

— Каманга.

— Каманга… Это связано с Камой?

— Да. Наому создаёт Санта, но ведь и Кама отражает солнечный свет. Она создаёт свою наому, которую мы, белые колдуны, всегда называли камангой. Ты, наверное, слышал, что Кама посылает на землю призраки — каманы.

— Я слышал это от своей няньки, ещё когда жил в замке деда… Если верить тому, что ты мне рассказывал о бледной луне, каманы — это образы, которые хранятся в материи Камы, вернее, копии этих образов. Нянька говорила, что они быстро рассеиваются, и настоящий колдун никогда не спутает их с нао.

— В лесах Сантары нет настоящих колдунов. Там без сожаления отказались от древней мудрости и постарались поскорее забыть то высокое искусство, которое делало людей подобными богам.

— Насколько я понял, одни становились подобны богам, а другие подобны червям…

— Значит, они червями и были. Какое тебе до них дело? Эти черви тебя уже несколько раз чуть не сожрали.

— Почему ты решил, что я смогу овладеть этой… камангой?

— Потому что ты Аль-Марран. Кама — дочь Маррана, а значит у тебя должна быть с ней более прочная связь, чем, например, у меня. Кама иногда говорит со мной и посылает мне образы. Я вижу их в том озере… Иногда мне удаётся ловить каманы, но удержать лунный призрак мне ещё ни разу не удавалось. Я понял, что никогда не смогу овладеть камангой.

— Если даже у меня это получится, то что это даст?

— Диннар, ты умеешь приводить камни в движение, но они всё равно мертвы и слепы. Разбить их трудно, но всё-таки можно. Камень, в который вселилась душа, неуязвим, но душа в нём быстро засыпает. А вот будь у камня тонкое тело, она бы вечно бодрствовала. Разве ты не хочешь иметь полчище неуязвимых каменных слуг?

— Но Махтум, ты же говорил, что заклинание, при помощи которого можно вселить душу в камень, утеряно.

— Да, но если создать тонкие тела из каманги, то, возможно, удастся обойтись без заклинания. Тонкое тело соединяет душу с плотным телом. Главное — чтобы была триада. Санта создала тонкие тела для людей, животных и для того, что растит земля, а Кама… Древние мудрецы считали, что она могла бы создать тонкие тела для существ из камня.

— Почему же она их не создала?

— Не знаю… Возможно, потому, что это должна сделать не она сама, а люди, имеющие с ней связь. Могущественные колдуны часто являются посредниками между богами и этим миром. И боги иногда тоже нуждаются в нашей помощи. Кама — великая богиня, но ты же знаешь, что её соперница Санта в победителях. Пока. Управлять камангой — мечта всей моей жизни. Это ещё ни у кого не получалось.

— Даже у древних колдунов?

— Даже у них, Диннар. Но ты… Ты ещё в детстве умел то, что не под силу взрослым колдунам, которые в течение долгих лет тренировали своё анх и оттачивали своё искусство. Такие, как ты, рождаются раз в тысячу… Нет! В три тысячи лет. Я научу тебя разговаривать с Камой, а потом ты сам попробуешь с ней договориться.

Но договориться с Камой оказалось нелегко. Прошёл не один год, прежде чем она начала изредка отзываться на заклинания, произносимые Диннаром. Причём послания её были смутными и лишёнными всякого смысла. Богиня как будто смеялась над ним, давая ему понять, что он ломится в те двери, которые никогда для него не откроются. Иногда он чувствовал себя глупым ребёнком, который пристаёт к взрослому с вопросами, а тот, чтобы только отвязаться, отвечает что-нибудь насмешливое и двусмысленное.

Уроки у озера с самого начала только утомляли и раздражали Диннара. Его любимым занятием по-прежнему оставалось ваяние. Ещё в первые дни своего пребывания во дворце он обнаружил просторное помещение, заваленное каменными глыбами самой разной величины. Здесь было много зиннурита — и золотистого, и похожего на серебро. А ещё больше было такого, что Диннар видел впервые.

— Это хальцион, — говорил Махтум, показывая ему мутноватые полупрозрачные глыбы. — Он бывает почти всех цветов, как и диурин, только в отличие от диурина не растёт.

Колдун показал Диннару диуриновые залы, похожие на причудливые сады, поросшие каменными деревьями и цветами.

— Эти камни действительно отчасти являются растениями, и мы умеем их выращивать. Белые колдуны построили этот подземный дворец ещё до Великой войны. На всякий случай. Они знали, что конец её может быть именно таким, каким он и оказался… К тому же, многим из них и до этого приходилось скрываться от властей. Дворец строился тайно, однако его украшали лучшие мастера — ваятели, резчики по камню. Белые колдуны умели привлекать народ на свою сторону. Здесь хранятся сокровища, на которые можно было бы купить весь мир. Но зачем покупать, если можно завоевать, не рискуя при этом своей собственной жизнью?

Побывал Диннар и в сокровищнице, ломившейся от золота, серебра, уллатина, всевозможных драгоценных и полудрагоценных камней, а также прекрасных ювелирных изделий.

Некоторые помещения дворца просто ослепляли его своим роскошным убранством. Залы с зеркальными полами, в которых отражались колонны, инкрустированные драгоценными камнями, залы с колоннами в виде огромных деревьев, у которых среди золотой листвы горели светильники в форме плодов, а на ветвях сидели диковинные птицы. Диннар поначалу принимал их за настоящих. Статуи людей и зверей, буквально наводнявшие дворец, были изваяны столь искусно, что их тоже можно было спутать с живыми. Даже картины на коврах в покоях Диннара, создавали иллюзию реальности, особенно в полумраке. Его спальню украшал растительный орнамент из драгоценных камней и диурина, который при необходимости можно было зажигать. Четыре колонны в виде цветов упирались в потолок концами диуриновых лепестков. Когда он их зажигал, они горели нежно-лиловым светом. Почти все светильники во дворце были диуриновыми. В некоторых залах освещение создавали диуриновые рельефы на стенах или колоннах, статуи из диурина или просто кристаллы этого чудесного камня. Обычно они горели мягким, приглушённым светом. Их можно было зажигать и ярче, но делали это редко.

Диннару нравились царящие во дворце сумрак и прохлада. В его апартаментах были камины, но топить их почти не приходилось. Диннар давно уже заметил, что он гораздо лучше других переносит и холод, и жару. А яркий свет он зажигал, только когда работал с камнем. Статуи, которые он здесь увидел, пробудили в нём невольную зависть к их давно умершим создателям. Диннар понял, что не успокоится, пока не достигнет такого же мастерства.

— Не слишком ли много времени ты на это тратишь? — спрашивал иногда Махтум.

— Не слишком, — отвечал Диннар. — Камень прибавляет мне сил.

Самое странное, что со временем он научился не только зажигать, но и растить диурин. Впрочем, больше он ничего растить но мог. Нигма подчинялась ему только тогда, когда он имел дало с камнем.

Как бы ни был прекрасен подземный дворец, Диннар довольно скоро начал скучать по своему городу. Тому, что уже больше ста сорока лет назывался Городом Зверя. Диннар решил дать ему другое имя. Может быть, Город Статуй? Там почти все статуи — его. Он высекал их из турма с восьмилетнего возраста. Первые работы совсем неумелые. Смешно смотреть. Теперь он умеет больше. Диннар вдруг понял, что он любит этот город. Он должен туда вернуться.

— Скажи честно, тебе не хватает твоих подружек? — спросил Махтум, когда Диннар объявил ему о своём намерении жить то здесь, то в пустыне.

— И это тоже, — сказал Диннар. — Я не бесполое существо, как вы все. И я не обязан перед тобой оправдываться. Я буду жить там, где мне хочется. Сожалею, Мхтум, но вряд ли из меня получится послушный ученик. Я не умею повиноваться.

— Тому, кто рождён повелевать, это не обязательно, — улыбнулся колдун. — К тому же, правитель не должен надолго оставлять своих подданных.

— Махтум, почему вы с ними торгуете, а не просто берёте у них то, что вам нужно? — поинтересовался Диннар, проигнорировав укол. — Неужели могущественные колдуны боятся марвидов и марканов? Стоило мне слегка пошевелить моих каменных друзей, как эти твари попрятались в своих норах и долго оттуда не высовывались.

— Диннар, никто из нас не обладает твоим могуществом. Этих дикарей много. Ты же знаешь, рой маленьких и совершенно безмозглых насекомых может одолеть даже большого, сильного зверя… И потом… Мы бы, конечно, с ними справились, но если готовишься к большой войне, не стоит тратить силы на войны с такими ничтожествами. И зачем раньше времени поднимать шум? Вдруг что-нибудь донесётся до Улламарны? А нам пока очень важно оставаться в тени. Важно и то, что, живя с ними в мире, мы можем рассчитывать на их поддержку. Они неплохие воины. В конце концов, плата за уродов для нас не обременительна. Дашь им немного хорошего мяса, каких-нибудь побрякушек — они и довольны. А за здорового ребёнка готовы дать сразу дюжину уродов, а то и больше… Они чтят Маррана и боятся близко подходить к его царству, так что здесь они не появятся и не помешают нам. А чтобы не оскорблять их веру в каменного бога, мы запретили им охотиться в тех аюмах, где собираем яйца мангуров. Приручить взрослого зверя невозможно. Куда легче завоевать расположение детёныша, особенно если выкармливаешь его с того момента, как он вылупился… Кстати, может, ты приведёшь обратно того, сбежавшего? У нас каждый зверь на счету.

— Нет, Махтум. Они будут огорчены. Они же считают, что их город охраняет один из каменных демонов, посланный Марраном.

— Ну что ж… Пусть и дальше так считают. Хорошо, что они доверчивы. Потому и легко ими управлять. У них существует поверье, что боги запретили людям что-либо создавать, и они покорно живут среди руин, не смея ничего строить и даже не пытаясь восстановить то, что вполне восстановимо. Нам выгодно держать их в состоянии полной дикости…

— Вам выгодно, а мне нет, — заявил Диннар. — Я намерен отстроить Город Зверя, и мне нужны помощники. Мои подданные будут делать то, что я им скажу. Ты любишь повторять, что марвиды и марканы мои подданные. Они действительно мои. Жалкие, глупые, ничтожные, но мои. И управлять ими буду только я. И когда вы снова надумаете с ними торговать, чтобы пополнить своё войско, цену буду назначать я.

Диннар думал, что Махтум рассердится, но колдун лишь пристально на него посмотрел и улыбнулся своей обычной — мягкой, чуть насмешливой — улыбкой, при виде которой Диннар едва сдерживался, чтобы его не ударить. Он до сих пор вспоминал Махтума с благодарностью. Да, колдун обманывал его. С самого начала. Но Диннар многому у него научился. И прежде всего — владеть собой.

Вернувшись в Лунный, Диннар удивился царившему в городе смятению. Ещё больше он удивился, когда заметил, как просияли лица марвидов и марканов, едва они его увидели.

— Они уже близко, Аль-Марран, — сказал Ракхан и повёл совершенно растерявшегося Диннара на южную сторожевую башню.

С этой стороны пустыня была не белой, а чёрно-коричневой — до самого горизонта. Издали это напоминало гигантский рой насекомых, готовых всё пожрать на своём пути.

— Сайхи давно уже не нападали на здешние города, — говорил Ракхан. — А теперь идёт не одно племя. Видно, их края совсем оскудели. Там меньше воды, и тарганов почти не осталось… Эти южане — сущие демоны, злобные и неукротимые, как повелитель бурь Сайхан, которого они почитают. Наши воины умеют драться, но этих сайхов так много, а их женщины и дети не менее свирепы, чем мужчины.

Диннар понял: все уверены, что он вернулся не случайно, что благодаря своему божественному предвидению он узнал о грозящей его подданным опасности. Диннар не стал это отрицать, тем более что сразу разобрался в ситуации. Он созвал вождей и сказал:

— Постройте всех, кто владеет оружием. Впереди пойдёт моё войско, за ним — люди. Из тех, кого мои каменные слуги оставят в живых, мужчин убивайте, женщин и детей берите в плен.

На битву с сайхами Диннару пришлось вывести из Города Зверя почти все статуи. Он не тронул только двух юных демонов возле могилы Сатхи. Сам Диннар ехал во главе войска верхом на шестиногом чудовище. Вид шагающих статуй, многие из которых имели весьма устрашающий облик, привёл врагов в ужас, но они не отступили. Они старались увёртываться от каменных воинов и яростно набрасывались на живых. Сражение длилось до глубокой ночи. Полчище сайхов казалось неисчислимым, и если бы не каменное войско Диннара, южане без труда перебили бы всех воинов Лунного.

Всё утро следующего дня марвиды и марканы добивали раненых врагов. Осмотрев пленных — в основном это были дети и совсем юные девушки, Диннар пришёл к выводу, что уродов среди сайхов даже больше, чем среди здешних пустынных жителей. Он выбрал себе трёх смазливых девчонок и велел служанкам привести их в порядок. А сам отправился к белым колдунам.

— Вы можете пополнить своё войско пятью сотнями воинов — уродливых и нормальных, — сказал он Махтуму. — Для моих марвидов эти пленные дети — только лишние рты. А вы сделаете из них великанов. Но за это ты должен оказать мне одну услугу. Я уже говорил тебе, что хочу отстроить город Зверя. Статуи я делать умею, а вот строить дома — нет…

— Но этого и я не умою, — развёл руками Махтум.

— Зато ты умеешь разговаривать с Камой. Трёхликая знает всё. Поговори с ней. Пусть покажет мне, как в древности строили города.

— Общение с Камой отнимает много времени и сил…

— Значит, вы не получите моих пленников. И больше не будете торговать с марвидами. А мне совсем не обязательно здесь оставаться.

— Но Диннар, ты должен сам научиться говорить с Камой, а когда научишься, она покажет тебе всё, что тебе нужно…

— Если это и будет, то нескоро, а ждать я не хочу. Если ты не согласен, Махтум, я ухожу.

Диннар почему-то был уверен, что колдун согласится. Махтум сделал всё, что мог. В период полнолуния Камы Диннар несколько ночей провёл с ним у озера, в котором одна за другой проплывали дивные картины: оживлённые города с широкими площадями, прямыми, как копья, улицами и великолепными дворцами, изумительные по красоте лесные замки, со всех сторон окружённые зеленью и цветами. Были и картины строительства, но Кама показывала всё слишком быстро, и Диннар мало что узнал о работе каменщиков и зодчих. Он гораздо больше понял, бродя по Белому городу и внимательно изучая как целые постройки, которых здесь было довольно много, так и полуразрушенные. Рассматривая последние, он даже быстрее уяснял принципы планировки и всякие строительные премудрости.

Для работ в Городе Зверя Диннар сколотил себе большой отряд помощников. Потом выбрал тридцать подростков, которых начал учить ваянию. Мальчишки старались изо всех сил. Они были горды, что их наставник — сам Аль-Марран. Диннара немного раздражало, что они так медленно обтёсывают камень, но он никогда не показывал своего недовольства. Он помнил, что они всего лишь люди.

Со взрослыми было труднее. Научить человека держать в руке молоток — это ещё полдела. Многие долго не могли избавиться от привитого им с детства страха пород камнем, а также от глубокого убеждения, что боги запретили людям строить и вообще изменять по своему желанию окружающий мир.

— Я и мои каменные слуги спасли вас от верной гибели, — говорил Диннар. — Священный зверь Маррана охраняет ваш город. Неужели вы не видите, что каменный бог к вам благосклонен? И другие боги тоже. Верьте мне — вам ничего не грозит.

Работа продвигалась, и страх постепенно исчезал. Город рос на глазах. Диннар дал ему новое название — Сатхама. По-марвидски сатх — каменный песок. Сайх — просто песок, а сатх — каменная пыль, то, что остаётся от камня, когда время, солнце и песчаные бури разрушают его.

"Всё становится прахом и пылью, Сатха. Любая плоть… И гораздо более прочная, чем твоя. Говорят, душа бессмертна Я хотел бы сделать бессмертную плоть. Красоту, которая будет вечной".

Сатха иногда являлась ему во сне. Она ничего не говорила, лишь смотрела на него своими большими кроткими глазами. Нисколько раз он просыпался от знакомого опущения — как будто его лба коснулась сухая, лёгкая старческая рука. Он открывал глаза, но рядом никого не было. Теперь никто не охранял его сон. Диннар не любил, когда его видят спящим. Он занимался с женщинами любовью, а потом отправлял их прочь, чтобы заснуть в одиночестве.

В лунные ночи он любил гулять по Сатхаме. Из старых построек, а точнее руин, Диннар оставил только "лестницу в небо". Здесь ни один дом не походил на другой — Диннар без конца выдумывал новые конструкции. Были здания в виде огромных фигур или скульптурных групп, а что касается статуй, то они просто наводняли город. Марвиды, даже те, кто помогал Диннару строить Сатхаму, боялись находиться в городе, когда здесь не было их Аль-Маррана. Им казалось, что каменные люди, звери и чудовища, застывшие в самых различных позах на улицах и площадях, вот-вот оживут.

— Уж больно они… настоящие, — говорили пустынные жители.

Наверное, ещё ни один город не строился так быстро. Каменные блоки и плиты, повинуясь воле Диннара, плавно ложились на свои места. Помощники в случае необходимости скрепляли их раствором из песка и глины, которую добывали в самом глубоком аюме. Поначалу Диннар доверял своим людям только обтёсывать камни, из которых клали стены домов. Через год кое-кто уже мог выполнить простой орнамент или украсить верх колонны. А спустя несколько лет в распоряжении Диннара было двадцать девять хороших каменотёсов и шестнадцать ваятелей — не то чтобы очень искусных, но способных изготовить довольно точную копию с его статуи и даже сделать фигуру по его рисунку.

Жил Диннар то в Сатхаме, то в подземном дворце, где тоже постоянно появлялись его новые творения. Он полностью перестроил некоторые залы и галереи. Приходившие из горной долины колдуны частенько пугались, натыкаясь на какую-либо из его статуй. Мало того, что они выглядели, как живые, особенно в полумраке… Диннар ещё и любил пошутить. Иногда он заставлял изваяния двигаться. Он сделал множество своих скульптурных портретов и забавлялся, когда их принимали за него. Даже Махтум несколько раз попал впросак. Только он один и реагировал на шутки Диннара добродушно. Других это раздражало. Колдуны из долины явно его недолюбливали. Правда, старались этого не показывать. Они его боялись. Диннар то и дело замечал, что на него пытаются воздействовать при помощи высокого анхакара. Ему было смешно. Никто не выдерживал его взгляда.

— Не зли их, Диннар, — говорил Махтум. — Они слабее тебя, но всё-таки очень сильны.

— Почему они меня не любят? — спросил однажды Диннар. — Если вы знали, кто я такой, и спасли меня как будущего владыку мира, то почему я так неприятен твоим друзьям?

— Мы знали, и мы спасли, — сказал Мхтум. — Но ведь мы — это много людей, а люди, в том числе и могущественные колдуны, все разные. Ты прав: власть — это то, чего обычно добиваются для себя. И враги могут оказаться везде, даже среди, казалось бы, самых близких друзей.

— Враги для меня дело привычное, а вот друзей ещё не было.

— Надеюсь, у тебя хватит ума их не заводить, — усмехнулся Махтум.

Примерно за год до Великой Ночи в подземном дворце появился Тагай. Тарса Махтум отправил в горную долину. Молодой колдун покинул каменное царство с обидой на учителя. А с Диннаром он даже не простился — так он его ненавидел. Зато Тагай с первых же дней своего пребывания во дворце старался сблизиться с Диннаром и понравиться ему, а Диннар далеко не сразу понял, почему же Тагай ему всё-таки не нравится. Этот симпатичный, весёлый, совершенно не обидчивый юноша охотно, едва ли не с радостью признавал его превосходство. Во всём, даже в работе с наомой, которой он владел нисколько не хуже Диннара. Он любил сидеть у Диннара в мастерской и без конца восхищался его статуями.

— Уж я-то знаю, что такое зависть окружающих, — говорил он. — Меня самого всю жизнь ненавидят. А уж эти приятели по школе нумадов… В конце концов меня невзлюбил даже мой учитель, которого я боготворил! Он понял, что ещё немного — и моё превосходство над ним станет очевидным. Меня там все ненавидели. Даже его внучка, эта маленькая паршивка… Аххан начал учить её таннуму с шести лет, представляешь? Неудивительно, что она такая капризная и вообще… По-моему, у неё с головой не в порядке. Свихнули ребёнку мозги. А всё это их тщеславие. Аххан заявил, что у его внучки редкий дар! Эти потомки Диннувира всегда воображали, что самые великие нумады должны появляться именно в их роду. Они не терпят соперников. Диннувир действительно был очень искусным колдуном, но его потомки… Кем бы они себя ни считали, они ещё ничем не помогли своей стране и своему народу. Это мы создадим единую и великую страну. Мы будем править мудро… То есть, правителем, конечно, будешь ты, но даже самому хорошему царю нужны советники. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Диннар молчал. Чем больше он слушал Тагая, тем меньше ему верил. Откровенность этого человека настораживала. Скорее всего, это был способ вызвать на откровенность собеседника. Диннар не поддавался. Он чувствовал, что Тагая это злит, хотя тот и не подаёт виду. И ещё он чувствовал, что Тагай опасен. Гораздо опасней других.

Оставалось около восьми тигмов до Великой Ночи, когда Махтум объявил Диннару и Тагаю, что покидает каменное царство.

— Скорее всего, я вернусь весной. Возможно, конец Великой Ночи станет началом новой эпохи в истории Сантары. А может, я и не вернусь. Ведь я отправляюсь в Эриндорн. Попробую скинуть с пьедестала их бога. Кама кое-что мне показала. Я ещё не разобрался, в чём дело, но у меня есть догадки…

— Поговори с ней ещё, — посоветовал Диннар. — Выведай побольше. Зачем прыгать в яму, не зная её глубины…

— Кама отвернулась. С ней теперь долго нельзя будет разговаривать. А времени у нас не так уж и много. Наши люди в Валлондорне передали, что именно сейчас есть возможность проникнуть в Верхний город. Меня там ждут. По милости богов, капля древней валлонской крови, которая течёт в моих жилах, наделила меня совершенно валлонской внешностью. В Эриндорне ждут врача Альвадора из Зиннумарны. Судьбе было угодно, чтобы мы родились похожими. Всё устроено так, что никто не догадается о подмене. Почва подготовлена, и медлить нельзя. Я должен ехать. Диннар, научись говорить с Камой. Великая Ночь — время, когда легче всего установить с ней связь. Попробуй ещё, Диннар. Ты же сам как-то сказал: Кама — невеста Танхаронна. Ты же мечтаешь создать красоту, которая будет вечной. Овладей камангой. Ты научишься делать тонкие тела для своих творений и подаришь им вечность. Аль-Марран, докажи, что ты действительно бог.

Диннар провёл у круглого озера почта все два тигма Великой Ночи. Тагай тоже пытался говорить с Камой, но богиня была совершенно глуха к его заклинаниям. Диннара она слышала. Он это знал, и его злило молчание богини. Почему она не хочет с ним говорить?

— Ответь мне хоть что-нибудь, Трёхликая, — просил он, — Скажи, что меня ждёт. Я всегда боялся об этом думать, но как бы мы ни боялись будущего, оно всё равно идёт нам навстречу. Одни называют меня сыном Маррана, другие — сыном тёмного бога. Моё рождение окутано тайной. Моё будущее темно. Наверное, я и впрямь порождение тьмы, которую ты любишь. Если мой путь лежит во тьме, помоги мне его увидеть. Я вижу в темноте не хуже любого зверя, но в отличие от зверя не вижу тропу, по которой мне надо идти. Я не зверь и не совсем человек. Меня называют богом, но я могу умереть. Люди меня боятся, а я боюсь самого себя.

Незадолго до Великой Ночи Диннар достроил в Сатхаме храм Чёрной звезды — невысокое пятиугольное здание из серого турма и тёмного, местами до черноты, синевато-лилового хальциона. Он отделал его танаритом и серебристым зиннуритом, а полупрозрачный диуриновый потолок должен был пропускать лунный и солнечный свет. Диннар видел храмы, построенные по такому принципу в тех картинах-видениях, которые благодаря стараниям Махтума посылала Кама. Изнутри храм был облицован танаритом, и везде — на чёрных стенах и гладком чёрном полу — сверкали объёмные звёзды разной величины, сделанные из прозрачного диурина — голубоватого, лилового и совершенно бесцветного. И ещё здесь были две статуи. Две фигуры — мужская и женская — стояли среди каменных звёзд. Владыка и владычица Чёрной звезды. Танамнит и его возлюбленная. Танамнит казался двойником Диннара, только немного повзрослевшим, а его супруга была скульптурной копией того портрета аттаны Диннары, который так хорошо запомнил её сын. Все говорили, что это лучший из её портретов.

Танамнит и его возлюбленная стояли лицом друг к другу. Их разделяли примерно три капта, а между ними, как раз в самом центре храма, сияла диуриновая звезда. Диннар сделал её из прозрачного бесцветного камня. Иногда в лунные ночи она становилась совершенно белой.

"Что-то не так, — размышлял Диннар. — Ведь это храм Чёрной звезды… Может, взять другой камень — хотя бы лиловый иди красный… Но тогда не будет такого удачного освещения. Фигуры потеряются… Ладно, если верить Махтуму, всё в мире имеет свою противоположность. Будем считать, что это белый двойник Чёрной звезды. В лунные ночи пустыня выглядит как белый двойник тёмного неба. Пусть Танамнита и его супругу окружают светлые звёзды. Ведь Чёрная звезда и в небе окружена множеством белых, голубых и жёлтых звёзд".

Великая Ночь всегда пугала людей. В небе целых два тигма не было ни солнца, ни яркой луны. Только бледная Кама слабо светилась среди звёзд. Она напоминала Диннару маленькое тусклое оконце… Окно, которое ему никогда не открыть. Он уже почти смирился с этим, когда Трёхликая неожиданно послала ему видение.

В тот день он уснул прямо на полу возле круглого озера, и богиня явилась ему в образе женщины со светлыми волосами и светлыми глазами, сияющими, словно две маленькие луны, на её мрачноватом смуглом лице. Диннар не мог определить, стара она или молода, красива или нет. Казалось, все эти понятия к ней вообще неприменимы. Она что-то говорила. Диннар не понял ни слова, а когда проснулся, обнаружил, что озеро светится странным мерцающий светом. Потом оно померкло и стало похоже на потемневшее металлическое зеркало, в котором Диннар увидел девушку… Или женщину? Он опять поймал себя на том, что затрудняется определить её возраст. Тонкой девичий стан и нежная красота говорили о юности, но на бледном чуть надменном лице лежала печать зрелого ума и глубокой печали. Волосы незнакомки сияли, как серебро под луной. И глаза у неё были какие-то странные — серебристые, ясные и… совершенно непроницаемые. Видение исчезло очень быстро, и Диннар был в отчаянии. Он мог бы смотреть на прекрасную незнакомку хоть целую вечность. Он не отошёл бы от озера даже под страхом голодной смерти, если бы знал, что, пока он на неё смотрит, она не исчезнет. Что это? Очередная насмешка богини?

"Эта женщина слишком красива, чтобы быть реальной — думал Диннар. — Зачем Кама послала мне этот призрак? Если бы я мог его удержать! Если бы я мог овладеть камангой! Трёхликая смеётся надо мной. Она дразнит меня, показывая то, чего я никогда не смогу получить".

Ни одна из многочисленных попыток сделать статую незнакомки не увенчалась успехом. Девушка с серебряными волосами поразила Диннара своей красотой, но рассмотреть её как следует он не успел.

"Ну и ладно, — говорил он себе. — Может, поглядев на неё подольше, я нашёл бы массу недостатков и избавился от этих чар. Она слишком бледна, а лицо длинное… И вообще в ней что-то не так…"

В облике незнакомки не было гармонии… Или чего-то ещё, что Диннару хотелось бы восполнить. Для этого он должен был увидеть её снова, но Кама не слышала его заклинаний. Вернее, не хотела говорить. Как будто сказала слишком много и жалела об этом.

В Лунном городе постоянно горели диуриновые фонари, которые Диннар установил ещё в начале Великой Ночи, однако люди всё равно боялись отходить далеко от своих жилищ. Еды и топлива на эти два тигма было заготовлено достаточно, так что марвиды и марканы целыми днями сидели в подземельях возле костров. В это время цикла было холодно.

Диннар чуть ли не каждый день совершал прогулки по тёмной пустыне, пешком или верхом на каком-нибудь из своих каменных зверей. В Сатхаме тоже горели фонари, но её улицы были совершенно безлюдны. На период Великой Ночи Диннар приостановил здесь всякие работы. Город напоминал царство теней и статуй. Каменные существа и их бесплотные чёрные двойники… Как будто каменный бог и царь тьмы установили здесь двоевластие. Обычных фонарей в Сатхаме было немного. Большинство улиц освещали либо фигуры, целиком сделанные из диурина, либо изваяния чудовищ с диуриновыми глазами, которые ярко горели в темноте.

Диннар бывал здесь часто. Он бродил по сумрачному городу среди своих творений и чувствовал себя потерявшимся ребёнком. Его называли то Аль-Марран, то сын Танамнита, но он не знал своего отца. А мать видел только на портретах. Сейчас она стояла в храме Чёрной звезды и смотрела на его каменного двойника. Каменная мать и каменный сын…

"Если дать статуе тонкое тело и душу, получится неуязвимое бессмертное существо, — думал Диннар. — Овладев камангой, можно стать богом…"

В конце Великой Ночи ему приснилась мать. И не просто приснилась. Она с ним говорила. Как тогда, четыре года назад, когда ему казалось, что он умрёт от ран, полученных в тоннеле.

— Не повторяй моих ошибок, — сказала мать, — Ты сильнее меня, и твои ошибки могут иметь ещё более ужасные последствия. Мы и так бессмертны, Диннар. Душа проживает множество жизней. Я уже пыталась сделать бессмертной плоть, но душу этим не вернёшь… Мы не властны нарушать порядок, установленный Нумаргом. Поместить бессмертную душу в бессмертное тело — не значит ли это обречь её на вечные страдания? Не мечтай стать богом, сын мой. Ты человек. Ты можешь умереть. Ты считаешь, что в этом наше несовершенство. Наверное, так и есть, но это ещё и великая милость, которую даровали нам боги и которую мы не умеем ценить.

Диннар иногда рассказывал свои сны Махтуму. Камаиты обычно были неплохими толкователями сновидений. Этот сон он рассказывать не стал. Только спросил, что означает явление покойного родича и его попытка о чём-то предостеречь.

— Это бывает, когда нафф умершего витает поблизости и много о тебе знает?

— Да, — сказал Махтум. — Если тебе кто-то здорово докучает, вспомни, кого ты в последнее время делал из камня. Каменное изваяние покойного притягивает к себе его нафф. Если она, конечно, не вселилась в новое тело и не ведёт другую жизнь.

А вернулся Махтум в самом начале весны. Встретив его у выхода из тоннеля, Диннар сразу понял, что перед ним человек, потерпевший поражение.

— Я недооценил этого абеллурга. Мне казалось, я уничтожил все образцы.

— Образцы чего?

— Не чего, а кого. Их бога. Это живая кукла. Из мяса и костей. Почти человек. Его плоть немногим отличается от нашей. Я не совсем понял, как они это делают, да это и неважно. Я думал, что уничтожил всё и воскрешение бога в этом цикле не состоится. Но взошло солнце, и бог воскрес. Таким же прекрасным отроком, каким его всегда видят в начале каждого цикла.

— Выходит, начало новой эпохи в истории Сантары откладывается?

— Ненадолго, — спокойно сказал Махтум. — Я не зря провёл столько времени в Валлондорне. Я окончательно убедился в том, что сейчас наш главный противник — не абеллург. И вообще не валлоны… Вернее, не столько они, сколько наши соплеменники. Чужаки кричат, что они здесь хозяева, а на самом деле стараются уживаться с сантарийцами и избегают стычек. Настоящими хозяевами Сантары остаются лесные нумады. И местные правители по-прежнему идут у них на поводу. Люди не должны доверять нумадам. И в Улламарне им уже почти никто не верит.

Махтум, разумеется, не рассказывал Диннару, что он и его соратники вытворяли в Улламарне и каким образом они подрывали веру людей в нумадов. Диннар узнал об этом уже в Эриндорне, от Гинты. А тогда он верил Махтуму. Почему он ему верил? Может, сказалась давняя детская обида на тех, кто жил там, в Белом замке… Сейчас он знал — от той же Гинты, что его похитили. Всё так, но до того, как его похитили, его оттуда изгнали. В пустыне его тоже не любили, но это совсем другое. Там, в Улламарне, был его дом. Должен был быть. Здесь он имел подземный дворец, сотни слуг, целый город… Два города. Но у него никогда не было дома. Может быть, поэтому он согласился разрушить тот дом, который не мог назвать своим…

Диннар чувствовал, что верить таким, как Махтум, нельзя, но он старался об этом не думать. Ему хотелось действовать, побеждать. Он был очень молод и очень одинок. И он никого не любил.

Как выяснилось позже, во всём, что ему говорили Махтум и Тагай, не было ни капли правды. Они сказали, что правители северных минов во главе с его дедом Акамином собираются идти на запад с огромным войском. Колдуны из долины, которые периодически наведывались в подземный дворец, твердили то же самое.

— Они часто бывают в Улламарне, — говорил Махтум. — И видят, что там творится. Северные вожди готовятся к походу. Возможно, твой дед узнал, что ты жив. Правителей всегда окружают лучшие колдуны и толкователи снов. Война может начаться когда угодно. И мы тоже должны к ней готовиться.

Диннар и его помощники работали над каменным войском почти всю весну, а потом Махтум сказал, что пора. Дескать, огромный отряд уже стоит на границе Улламарны с пустыней. Свои слова колдун подтвердил картинами из наомы. Махтум учил Диннара, что в наоме можно показать только то, что было или есть на самом деле. Диннар уже потом узнал, что искусные колдуны могут лепить из наомы всё, что угодно.

— Оставь свои сомнения, Аль-Марран. Ты посылаешь своих каменных слуг не против женщин и детей, а против огромного полчища вооружённых до зубов и совершенно беспощадных воинов. Деревни у границы давно уже пусты. Улламарна уже почти опустела. Люди не хотят там жить. Сантарийские правители и нумады скоро всю страну приведут в запустение…

— Могу показать Белый замок, — предложил однажды Махтум.

— Не надо, — сказал Диннар.

Он представил себе тёмно-красный цветок, прижатый порывом ветра к обшарпанной каменной стене, и вдруг ощутил прилив неудержимой ярости. Той, от которой хочется всё ломать и крушить. В детстве с ним такое часто бывало… В детстве… В Белом замке. Там, где его не пускали за ворота… Пытались не пускать. Где висели портреты матери… И бродил высокий худой старик с тяжёлым, невидящим взглядом — его дед…Белый замок. Его родовой замок, который не был его домом. Диннар не хотел его видеть. Почему он решил разрушить его? Гинта спрашивала, но он не смог ответить. Что это было? Озлобление бездомного ребёнка?

Хорошо, что судьба послала ему Сатху. Его должен был кто-то пожалеть. Все боялись его, а она жалела. Она считала его богом и при этом видела в нём ребёнка. Бездомного ребёнка. И этого ребенка она жалела.

— По-моему, ты чересчур свыкся с ролью злого демона, — сказала ему однажды Гинта. — Она тебе нравится. Она стала твоей второй натурой. Не пора ли снять эту личину, которой ты прикрываешься, как щитом? Подумай лучше о том, что добрые боги хранят тебя. Всю твою жизнь. Они не позволили тебе стать убийцей невинных. Ни одна из твоих статуй никого не убила — ни в Улламарне, ни в Ингамарне…

— Благодаря тебе, Гинта.

— Да нет… Всё гораздо сложнее. А как ты сумел направить ту махину прямо на замок? И статую на мангуре…

— Это Махтум так точно определил направление.

Махтума больше не было. Его убил Тагай. Возможно, Тагай сейчас тоже в Валлондорне. И он знает тайну, которую с помощью Диннара хотел узнать Махтум.

Колдуны говорили Диннару, что его статуи уничтожили на границе всё вражеское полчище, но по их настроению было ясно — что-то не так. Всё идёт не так, как им бы хотелось. Даже Тагай утратил своё обычное весёлое благодушие. Он постоянно спорил с Махтумом. Когда появлялся Диннар, они умолкали, но однажды ему всё же удалось кое-что подслушать

— …не овладеть ему камангой, никогда, — говорил Тагай. — Пора бы тебе понять, что зря ты возлагал на него такие надежды. Он действительно очень силён, но мне кажется, его сила в любой момент может обернуться против нас. А вот нашим врагам он пока не причинил никакого вреда. Давно уже надо было от него избавиться…

— Это ты зря, — спокойно возразил Махтум. — Вот что, Тагай, поосторожней с Диннаром. Это мой тебе дружеский совет.

— Ты и впрямь считаешь его сыном бога?

— Кто бы он ни был, лучше не приводить в движение те силы, которые ему покровительствуют.

Махтума, похоже, мало интересовало происходящее на границе с Улламарной. Он почти всё время проводил у круглого озера, беседуя с Камой. Однажды он среди ночи явился к Диннару в спальню и, разбудив его, попросил пойти вместе с ним к озеру. Диннар разозлился — ему хотелось спать, но вид Махтума заставил его удержаться от резких слов. Обычно спокойный и невозмутимый, колдун выглядел таким возбуждённым, что его можно было принять за безумца.

— Диннар, я вызвал его! Он сейчас там… Возможно, я смогу удержать его ещё какое-то время. Кама сегодня благосклонна ко мне… Пожалуйста, пойдём со мной!

— Кого ты вызвал?

— Скорее, Диннар! Скорее! Ты мне поможешь! Только ты и сумеешь мне помочь… Пожалуйста, ничего не спрашивай! Пойдём скорей!

Священное озеро Камы опять напоминало металлическое зеркало. Диннар увидел в нём человека. Это был довольно невзрачный мужчина средних лет с крупным носом и тонкими поджатыми губами.

— Смотри на него внимательно! Запомни его, — просил Махтум. — Ты же отлично запоминаешь всё, что видел. Ты должен сделать его статую.

— Зачем?

— Я потом тебе объясню, а сейчас, пожалуйста, смотри.

— Диннар, сделай его из камня, — сказал Махтум, когда изображение исчезло. — Возможно, его нафф сейчас в ожидании следующего воплощения… Даже не возможно, а скорее всего. Мне кажется, она близко! Потому богиня и послала сюда, в Средний мир, его образ. А ведь я много лет просил её об этом. Если ты сделаешь его из камня, я попробую поймать его нафф и поговорить с ним. Ты же знаешь, образ каждого, кто когда-либо жил на Эрсе, хранится в материи Камы. Если нафф этого человека сейчас свободна, а на земле будет его изображение из камня, можно попытаться сделать его сун…

— Почему я должен это делать, Махтум? Тебе не приходило в голову, что мне уже давно всё надоело? Мне столько лет твердили, что я будущий владыка мира, что война, которую вы готовите, изменит всё… Ваша война началась. От меня чего-то хотят, а чего — я не пойму. Только вижу, что меня ненавидят… Впрочем, как всегда. И не в этом дело. Это ваша война, это ваши игры. Я в них больше не участвую.

— Диннар, то, о чём я тебя сейчас прошу, не имеет отношения ко всем этим играм, — в голосе Махтума звучала мольба. — Это моя личная просьба. Неужели ты откажешь своему учителю? Разве мало я тебе дал? И как бы ни относились к тебе другие, разве про меня ты можешь сказать, что я тебя ненавижу?

Этого Диннар действительно не мог сказать. За все эти годы он так и не понял, как к нему относится Махтум, но иногда ему казалось, что колдун к нему искренне привязан.

— Зачем тебе этот человек? Что тебе нужно от мёртвого?

— Дело в том, Диннар, что это… мой отец, — глядя в сторону, тихо ответил Махтум. — Он умер до моего рождения. Я не знаю, где моя мать… Меня воспитывали чужие люди. Как и тебя, Диннар. Думаю, ты бы дорого заплатил за возможность увидеть своего отца и поговорить с ним. Хотя бы вот так. Наверное, его нафф уже ничего не помнит, и всё-таки… Помоги мне, Диннар. Тем более, что тебе это нетрудно. Всего лишь сделать ещё одну статую.

Махтум знал, на чём сыграть. Диннар не был уверен, что колдун говорит правду, но отказать ему не смог.

Махтуму удалось ещё пару раз вызвать изображение "своего покойного отца", так что скульптурный портрет получился очень точный.

— Теперь я попробую поймать его, — удовлетворённо посмотрев на статую, промолвил колдун. — Но это уже в следующее полнолуние. Мне надо отдохнуть и восстановить силы.

Диннар чувствовал, что он тоже нуждается в отдыхе. Его почти каждую ночь мучили тяжёлые сны. А через день после того, как он сделал статую для Махтума, ему снова приснилась мать. Они оба были в храме. Они смотрели друг на друга, а между ними сияла белая диуриновая звезда.

— Разбей мою статую, Диннар, — сказала мать. — Один человек хочет завладеть моей душой. Я не знаю, что ему нужно, но он пытается заключить мою нафф в аллюгин. Он будет мучить не только меня, но и тебя. Не позволяй ему, Диннар. Разбей мою статую. Больше не делай моих изваяний. Лучше сделай её.

Диннара показала на белую звезду, которая вдруг начала стремительно изменять форму, на глазах превращаясь в женскую фигуру…

Диннар проснулся в смятении и первым делом кинулся искать Махтума.

— Я думал, тебе нужен только твой отец, а выходит, тебе ещё что-то надо от моей матери! Зачем ты охотишься за её нафф?! Отвечай, или я тебя придушу!

— Помилуй, Диннар… В чём ты меня обвиняешь? Какое мне дело до твоей матери?

Изумление Махтума казалось неподдельным.

— Почему ты решил, что это непременно я? — спросил колдун, когда Диннар рассказал ему свой сон. — Ты думаешь, я один занимаюсь такими вещами? Взять хотя бы Тагая…

— Но его здесь нет.

— Для этого ему необязательно быть здесь. Достаточно иметь аллюгиновое зеркало… Кстати, я не уверен, что он ушёл с другими в горы. Тагай вполне может быть в Белом городе. Да и в твоей Сатхаме есть где спрятаться. Поверь, Диннар, мне ничего не надо от твоей матери. У тебя столько врагов, а ты обвиняешь единственного здесь человека, который всегда относился к тебе хорошо. Лучше поскорей иди в Сатхаму и разбей это проклятое изваяние, пока злодей, кто бы он ни был, не похитил его. Тогда помочь твоей матери будет гораздо труднее.

Статуя оказалась на месте, но, войдя в храм, Диннар оцепенел. Белая звезда… Он не верил своим глазам. Между статуями бога и его супруги призрачно светилась диуриновая женская фигура, похожая на незаконченное изваяние. Казалось, мастер, не успел проработать детали. Или не смог? Как будто хотел сделать портрет по памяти и вдруг понял, что недостаточно хорошо изучил модель. Едва намеченные черты узкого лица были смутно знакомы Диннару… Лицо, которое его поразило, но которое он не успел как следует разглядеть. Призрак, посланный Камой!

Диннар едва не забыл, зачем он сюда пришёл. Покончив со статуей матери, он поспешил вернуться в подземный дворец и снова отыскал Махтума.

— Я знаю, что диурин растёт и меняет форму, но почему именно женская фигура? И за такое короткое время… Два тигма назад ничего этого не было.

— Последние полтора тигма Чёрная звезда очень близко к земле, — сказал колдун. — Разве ты не видишь, она каждую ночь встаёт над пустыней. Диннар, у тебя есть связь с Чёрной звездой… Точнее, с ангамой, которую называют то Танхар, то Танамнит. Возможно, она ловит твои мысли и отвечает тебе.

— Отвечает? Мне?

— Ну да… Она влияет на материю, которая обладает способностью видоизменяться. На тот же диурин. Наверное, ты думаешь о какой-то женщине?

Диннар молчал. Он даже себе не хотел признаться в том, что какая-то женщина уже не первый год занимает его мысли. Женщины были ему необходимы, но особого места в его жизни не занимали. Пока Трёхликая не показала ему бледную девушку с серебряными волосами.

— Кто она, Диннар? — спросил Махтум.

— Не знаю… Никто. Призрак. Шутка твоей богини.

— Моя богиня редко шутит, — сказал колдун. — И даже когда она шутит, она показывает то, что есть, то, что было, или то, что будет. И когда же Трёхликая послала тебе это видение?

— В конце Великой Ночи.

— Только один раз?

— Да. Я хотел увидеть её снова. Я просил богиню. Много раз… Бесполезно.

— Почему ты не обратился ко мне? Я никогда не отказывал тебе в помощи.

— В этом мне помощь не нужна.

— Ты прав. Да и вряд ли я смог бы тебе в этом помочь. Есть вещи, о которых говорят без посредников.

Но судьбе было угодно, чтобы всё-таки Махтум помог Диннару отыскать незнакомку с серебряными волосами. Отдыхая в ожидании следующего полнолуния, колдун иногда приходил к нему побеседовать. Диннар ничего не имел против. В последнее время он устал даже от работы с камнем. Война его больше не интересовала, так же, как и прочие дела колдунов. И у него создавалось впечатление, что Махтума всё это тоже перестало волновать.

— По-моему, у тебя созрел новый план покорения мира, — сказал однажды Диннар не без ехидства. — И моё участие в этом не предусмотрено… Впрочем, я и так больше никому не позволю меня использовать.

— Диннар, наши пути скоро разойдутся. Думаю, тебе не на кого обижаться. Мы использовали тебя… Вернее, пытались. А ты у нас учился. Ты и раньше никогда не доверял мне полностью. Ты был ещё мальчишкой, когда понял, что власть — это то, чего добиваются для себя, стараясь оттолкнуть других подальше. Я не хочу с тобой толкаться, да это и небезопасно. Я тебе вот что хочу сказать… Это место перестало быть надёжным убежищем. Мир велик, а ты ещё так молод. Если бы ты видел Валлондорн… Жизнь там кипит, и каждое мгновение приносит больше, чем целый день, проведённый здесь. А Верхний город… Эриндорн прекрасен, и там много чудес. Валлоны тоже великие искусники. А их девушки…

— С каких это пор тебя стали интересовать девушки?

— Меня они интересуют не больше, чем раньше, а вот тебя бы точно заинтересовали. Диннар, я был во дворце бога. Я видел красавиц, какие тебе и не снились, а одна… Мы, служители Камы, обычно издалека видим тех, кто отмечен благосклонностью Трёхликой. Эта прекрасная валлонка, одна из бывших супруг бога, даже не подозревает, каким она обладает даром. Возможно, она способна кое в чём тебе помочь.

— Например, овладеть камангой, — усмехнулся Диннар. — Я не уверен, что мне это надо. А того, что мне действительно нужно, я уж как-нибудь добьюсь без помощи женщины.

— Диннар, ты ещё не видел женщин. Если тебе даже не нужна её помощь, просто посмотри на неё. Сейчас я вызову её суннао.

Махтум какое-то время молчал, замерев и словно погрузившись в себя. Потом взмахнул рукой, и в полутёмном зале появилась женская фигура… Хорошо, что колдун был полностью сосредоточен на том, что делал, и когда он наконец посмотрел на Диннара, тот уже более или менее овладел собой.

Это был она! Её серебристые волосы сияли в полумраке, как бледное пламя, белая кожа казалась прозрачной… Да нет, не только кожа… Она вся была какая-то прозрачная. Она светилась изнутри! Хрупкий сосуд, в котором заключён белый огонь, готовый вырваться наружу, чтобы вспыхнула новая звезда. Белая звезда…

— Это невозможно, — прошептал Диннар.

— Невозможно? Что? — удивился Махтум.

— Невозможно быть такой красивой.

— Отчего же? Это вполне реальная женщина. Диннар, забудь о своём призраке и езжай в Эриндорн. Наши игры тебе больше не нравятся. Считай, что там тебя ждёт действительно интересная игра. Абельханна Амнита славится не только своей красотой, но и неприступностью. Возможно, это самая неприступная крепость, которую тебе предстоит взять.

— Мне действительно стоит туда поехать, — кивнул Диннар. — Но не для того, чтобы сражаться с женщиной. Здесь становится скучно. Ты научишь меня валлонскому?

Обучение не заняло много времени — Диннар быстро усваивал языки. Когда наступило полнолуние, Махтум уединился в своих покоях с аллюгиновым зеркалом и статуей, а Диннар решил перед отъездом провести день-другой в Сатхаме.

Теперь в храме Чёрной звезды напротив статуи бога призрачно светилась белая диуриновая фигура. Новая возлюбленная Танамнита, созданная его волей из каменной звезды. Белой звезды… Махтум сказал, что её зовут Амнита. Звезда. Эта цепь совпадений немного пугала Диннара. Трёхликая редко шутит, и если даже шутит, показывает то, что есть, то, что было, или то, что будет.

"И что же будет? — думал он, глядя на полупрозрачную белую фигуру. — Возможно, я пустился в погоню за призраком… Глупости! Эриндорн — не призрак. И я покорю его".

Сначала Диннар даже себе не хотел признаться в том, что крепость, которую он стремится покорить, — вовсе не Эриндорн. Махтум всё понял. Он ничего не сказал, когда Диннар объявил о своём решении отправиться в валлонскую столицу, только улыбнулся своей обычной улыбкой, за которую его иногда хотелось прибить. Может быть, он знал, что Амнита и призрак, посланный Камой, — одно и то же. Ведь он был служителем Камы. Почему он показал ему Амниту?

Вернувшись в подземный дворец, Диннар отправился в покои Махтума — он хотел попрощаться, и очень удивился, увидев там Тарса, бледного, с покрасневшими глазами. Диннар только потом заметил Махтума, который лежал на своём ложе, накрытый до подбородка лёгким узорчатым покрывалом. Он был мёртв. На полу валялись осколки статуи.

— Что произошло?

— Это Тагай, — всхлипнул Тарс. — Его здесь видели. Я знаю, это он…

— Но почему он его убил?

— Ты так ничего и не понял! — неожиданно зло выкрикнул Тарс. — Какой же ты дурак! Сын бога! Аль-Марран… Все перед ним трепещут, а он просто дурак! Знаю, знаю, как ты силён… Ты можешь раздавить меня, как червяка, и всё равно ты дурак, дурак! Дурак!!

Молодой колдун подавился собственным криком и затрясся не то от смеха, не то от рыданий. Диннар взял со столика у изголовья ложа кувшин с водой и выплеснул её Тарсу в лицо. Потом усадил его в глубокое кресло.

— Успокойся, — сказал он. — Если я буду давить всех червей, которые вокруг меня ползают, у меня не останется времени ни на что другое. Наверное, я действительно многого не понимаю, но сколько я здесь живу, мне постоянно лгут. Ты знаешь больше о том, что тут творится. И всегда знал. Может, объяснишь наконец, что произошло?

— Я тебя ненавижу, — выдохнул Тарс.

— Я знаю. Меня все ненавидят. Для меня это как ветер в пустыне, который то и дело обдаёт горячим песком. Удовольствия мало, но терпеть можно, и даже перестаёшь замечать.

— Да. Тебя все ненавидят. Ты действительно порождение тьмы. Где ты, там и зло. Ты всем мешаешь. Я думаю, это из-за тебя тут всё пошло кувырком. Когда ты появился, всё пошло не так. И в первую очередь для меня. Махтум считал меня самым способным, он любил меня… А потом появился ты, и я сразу стал третьим лишним. Только зря он так в тебя верил! Я говорил ему… Я был зол на него… Он думал, что я его не простил…

Тарс шмыгнул носом, сморщился и какое-то время молчал, отвернувшись от Диннара. А когда он повернулся снова, его лицо горело злобой.

— Неужели ты поверил, что тебя здесь ждали? Что все здесь мечтали сделать тебя владыкой мира?

— Мне хотелось в это верить.

— Ещё бы… Наши люди похитили тебя в Улламарне, потому что их об этом попросили и хорошо заплатили. Ты там кому-то мешал. Как наследник… Наших это совершенно не интересовало. Им хорошо заплатили, и они увезли тебя в пустыню, потому что там за тебя тоже можно было кое-что получить…

— Десятка два марканов.

— Ну да… Они отвели тебя к вождю этих дикарей и забыли о тебе. А потом и обо всём этом жалком племени в Городе Зверя. Гораздо выгодней было торговать с Ракханом. Тебя никто не ждал. Твои родичи от тебя избавились, а наши на тебе заработали, и никому не было до тебя никакого дела. Но ты напомнил о себе сам. Это было зрелище — когда ты выехал из тоннеля на своём каменном чудовище… Я первый раз в жизни видел на лице Махтума удивление. А пока тебя лечили и поили снотворным, он связался с колдунами из долины. Они сходили в Улламарну и узнали о тебе всё, что могли. Даже дату твоего рождения. А уж сколько о тебе марвиды нарассказывали… Они кричали, что ты бог, оживляющий камни. Махтума заинтересовал твой редкий дар, но он в тебе ошибся. Ты не смог овладеть камангой. Ты вообще всё делал не так…

— Почему Тагай убил его? Не иначе как Махтум нашёл ключ к какой-то великой тайне, и Тагай решил его присвоить.

— Да, я думаю, ключ сейчас действительно у Тагая. Ключ к тайне, которую Махтум пытался разгадать почти всю свою жизнь. Ты помог ему. Вернее, не ему… Ведь это ты сделал статую Кинвара…

— Кинвара? Так звали его отца?

— "Отца", — ядовито усмехнулся Тарс. — Кинвар — это один из величайших нумадов Сантары. Сто сорок лет назад он пришёл сюда, в пустыню, и отыскал где-то в подземельях Лунного Города древнюю рукопись. Он бился над ней не один год и наконец сумел прочесть знаки давно забытого письма. Там было заклинание, при помощи которого можно вселить нафф в камень. Кинвар погиб и унёс эту тайну с собой в могилу. Рукопись он уничтожил. Махтум тридцать лет просил Каму послать ему образ Кинвара. Он надеялся, что нафф великого нумада свободна. Махтум был довольно посредственным камаитом. Ему далеко не всегда удавалось узнать у богини то, что ему хотелось. Он уже почти потерял надежду вызвать Кинвара, но недавно у него всё же получилось. Да ещё рядом оказался искусный ваятель, способный сделать из камня точный портрет Кинвара. Ты же знаешь, каменное изображение человека притягивает его нао. Для живых это не опасно, а вот для мёртвых… Если имеется каменное изваяние покойного, его суннао, которое является как бы неполноценным нао, остаётся в аллюгине. И хотя это тонкое тело неполноценное, оно всё равно способно притягивать душу. Если душа умершего не ведёт на земле другую жизнь в новом теле, её можно поймать и соединить с суннао в аллюгине. Задача Махтума была ещё сложнее. Кинвар умер давно, его изваяний не сохранилось, а значит его нао давно растворилось в наоме. Впрочем, даже если бы где-то в земном аллюгине осталось его суннао, то попробуй-ка найди этот кусок аллюгина… Махтуму удалось сделать его суннао! Представь себе! Для этого он ещё много лет назад отыскал могилу Кинвара и раздобыл немного его праха вместе с землёй. Поместив рядом статую Кинвара, его прах, землю с его могилы и аллюгиновое зеркало, Махтум сделал из наомы его вторичное суннао. Я не могу тебе объяснить, как это делается. Это величайшее искусство, доступное лишь единицам. Это то, что лесные нумады называют запрещённым колдовством… Имея прах покойного и его статую из камня, можно сотворить или извлечь из наомы некое подобие его тонкого тела. Или вторичное суннао, как мы говорим. Поместив его в аллюгин, его тоже можно соединить с нафф, так как оно тоже способно притягивать душу. Кроме Махтума, никто не умел делать вторичное суннао. У Тагая ничего не вышло. Я знаю, он пытался поймать душу твоей матери и даже ходил в Улламарну, чтобы раздобыть немного её праха…

— Этот мерзавец ворошил могилу моей матери?!

— Тагай никого не щадит — ни живых, ни мёртвых. Не беспокойся, он ничего не успел. Один человек его заметил и предупредил белого тиумида, который следит за кладбищем, чтобы получше присматривал за могилой Диннары. Да у Тагая всё равно бы ничего не вышло. Даже если бы он раздобыл прах твоей матери, а ты не разбил статую. А у Махтума получилось.

— Но неужели душа Кинвара до сих пор помнила это жуткое заклинание?

— Он был великим нумадом, и его нафф могла сохранить память. Не всю, конечно, но ведь нафф обычно запоминает самое важное. То, что было самым главным для человека, когда он жил на земле.

— Ты думаешь, Махтум узнал заклинание?

— Я думаю, заклинание узнал Тагай. Махтум умер не позднее, чем вчера вечером — я осмотрел его, а Тагая видели сегодня. Видели, как он отсюда выходил.

— Кто видел?

— Слуги. Эти великаны тупые, но они способны отличить сегодняшний день от вчерашнего. Я думаю, с Кинваром разговаривал уже Тагай. Он не мог вызвать образ Кинвара, не мог сделать его вторичное суннао. Всё это сделал Махтум. Тагай выследил его и воспользовался результатами его колдовства. Заполучив аллюгиновое зеркало со вторичным суннао Кинвара, он вызвал его нафф. Это тоже очень трудно — вызывать мёртвых, но Тагай силён в колдовстве. В чём-то он уступал Махтуму, а в чём-то и превосходил его.

— На месте Кинвара я не стал бы ему ничего говорить, — сказал Диннар.

— Ты не был на его месте. Нафф давно умершего, которую насильно вернули в этот мир и соединили с её прежним телом, даже если это всего лишь суннао, остаток её тонкого тела… Такая нафф очень страдает. Душа должна быть или свободна или жить в новом теле. Колдунов, умеющих заключать нафф в аллюгин и соединять её с суннао мёртвого, очень мало. Их называют ловцами душ. Такой ловец имеет очень большую власть над душой, которую он поймал.

— Значит, Тагай теперь умеет вселять душу в камень?

— Не знаю. Возможно, душа Кинвара и не помнила это заклинание. А если помнила и сказала Тагаю, то ещё неизвестно, сумеет ли он им воспользоваться. В древности это заклинание знали все колдуны, но вселять душу в камень умели только единицы. Для этого требуется очень сильное анх и особая подготовка. Тагай сейчас где-нибудь затаится, будет упорно тренировать своё анх и пробовать… В конце концов у него может и получиться.

— Мне ничего не стоит сделать ещё одну статую Кинвара, — сказал Диннар, посмотрев на рассыпавшиеся по всей комнате каменные осколки.

— Это уже ни к чему, — махнул рукой Тарс. — Душу Кинвара уже не поймаешь. Тагай ведь не дурак… Да и Махтум сделал бы то же самое. Смотри. Что это, по-твоему?

— По-моему, здесь была песчаная гинза, — пожал плечами Диннар, взглянув на зеленовато-белое пятно, хорошо заметное на тёмно-лиловом ковре.

— Да, это слизь песчаной гинзы. А вон мешок, в котором он её сюда принёс.

— Кто?

— Махтум. Думаешь, он хотел, чтобы ещё кто-то узнал секрет покойного колдуна? Он собирался вытянуть из Кинвара его тайну, а потом вселить его душу в тело какой-нибудь безмозглой твари. Например, гинзы. Махтум собирался это сделать, а Тагай это сделал…

— А если убить эту гинзу и…

— Не смеши. Во-первых, где ты сейчас её найдёшь? Она ничем не отличается от других гинз, которыми кишит пустыня. Во-вторых, побывав в теле животного, душа человека теряет память. Особенно если она достаточно долго пробыла в этом теле. Песчаная гинза живёт около ста пятидесяти лет. Думаю, Махтум выбрал молодую. Даже если она сдохнет раньше срока, нафф Кинвара успеет потерять всё человеческое. Потому и считается преступлением вселять душу человека в тело животного. Тем более животного, имеющего примитивный разум.

— Но душа убитого Махтума была рядом, когда Кинвар сообщил Тагаю свой секрет…

— Ты всё-таки недооцениваешь Тагая. Взгляни…

Тарс взял со стола серебряную чашу для питья и протянул её Диннару. На дне чаши темнела горстка пепла. Диннар уловил странный сладковатый запах.

— Я сразу понял, что он сделал. Убив Махтума, он отрезал прядь его волос, обмакнул в его кровь, залил всё это мёртвой смолой и сжёг.

— Мёртвой смолой? Что это такое?

— Жидкость, которую мы делаем по очень древнему рецепту. Лесные нумады Сантары его не знают. Это наследие белых колдунов Уллатамы. У них была власть над мёртвыми, которая пугала людей. Белых колдунов всегда боялись. Только мы знаем их секреты, и то не все…

— Зачем он это сделал? — нетерпеливо перебил Диннар.

— Чтобы повредить тонкое тело Махтума и причинить страдания его душе. Чтобы отогнать её подальше. Махтум умер недавно. Его тонкое тело ещё восстановится и какое-то время будет существовать в нижних слоях наомы, пока постепенно не потеряет форму и не растворится в ней. А душа… Его душа ещё долго будет далеко от земли, от мира живых и от всего, что её с ним связывало. Одни боги знают, сколько ей предстоит ждать следующего воплощения, но тревожить её не имеет смысла. Секрет Кинвара для нас утерян. Боги свидетели, я говорю правду. Диннар, я всегда тебя ненавидел. Я лгал тебе вместе со всеми, но сейчас я говорю правду.

— Нам бы надо похоронить Махтума, — добавил Тарс, немного помолчав. — Всё-таки он был нашим учителем. Ты ведь даже служанку свою похоронил. И украсил её могилу…

— Его могилу я украшать не буду, — сказал Диннар.

Однако потом передумал. Ему попалась на глаза небольшая глыба серебристого зиннурита, прорезанная по диагонали глубокой трещиной. Диннар установил её на могиле Махтума, сделал из танарита цветок, который как будто бы вырос в расщелине, и фигурку свида из золотистого зиннурита.

— Похоже, ты изобразил себя и Махтума, — заметил Тарс.

Диннар не знал, почему ему представилась именно такая картинка, но, поглядев повнимательнее на то, что у него получилось, он понял — Тарс прав. Маленький пустынный хищник смотрел на чёрный цветок, не то любуясь, не то раздумывая — съесть его сейчас или ещё подождать…

Диннар до сих пор не понял, как к нему относился Махтум. Иногда ему даже казалось, что тот любил его… Да нет, скорей любовался. Он смотрел на него, как на редкий, прекрасный цветок, неожиданно выросший среди песков. И что с таким делать? Сорвать жалко — уж больно красив. Пусть растёт, а дальше будет видно, выживет он или погибнет, так и не распустившись, от горячего зноя пустыни… Махтум мог убить его. Он мог дать ему умереть ещё в самом начале. Но он не сделал этого. Он хотел использовать его редкий дар в своих интересах, но так ли уж он верил, что Диннар сумеет овладеть камангой? Зачем он показал ему Амниту? Чего он ему желал — добра или зла?

— Он говорил, что тебе нельзя мешать, — сказал Тарс, хмуро глядя на могилу Махтума. — Он много раз спрашивал о тебе свою богиню. Она так и не дала чёткого ответа, но Махтум что-то знал о тебе. Или догадывался… А недавно он сказал, что всё это бесполезно… Можно сколько угодно тебя обманывать, всё равно никому из смертных не дано управлять твоим даром. Он служит только тебе. И кому-то ещё, кто нам неподвластен. Ты очень силён, Диннар. И очень наивен. Возможно, ты и правда сын бога, но ты похож на ребёнка, который всё играет в камешки и не может наиграться. Твои статуи нам не помогли, а Махтум поплатился жизнью… Я знаю, ты не виноват в его смерти, и всё же… Рядом с тобой страшно. Хорошо, что ты уходишь. Играй лучше там.

— А ты куда пойдёшь? — поинтересовался Диннар.

— В горы, к своим… Знаю, всё это не имеет смысла, мы проиграли. Но мне больше некуда идти. Эти люди для меня — свои, понимаешь? У тебя никого нет. Наверное, тебе никто и не нужен… Ты свободен, но я тебе не завидую. Ничего нет хуже одиночества… Впрочем, ты не такой, как все. Не въезжай в Эриндорн на каменном чудовище, Аль-Марран. Не являйся туда со своей каменной свитой. Там уже есть бог, и второго они не потерпят.

Чудовище Диннар оставил в роще плодовых деревьев недалеко от Валлондорна. Позже он узнал, какой был переполох, когда однажды утром местные жители увидели среди акав и фиссов каменного мангура с человеческой головой. Сколько времени прошло, а в Валлондорне до сих пор об этом говорили. Кое-кто во дворце догадывался, чьих это рук дело, но, как ни странно, никто никогда не заговаривал с Диннаром о загадочном каменном звере, который непонятно каким образом очутился в роще около города. Здесь до сих пор никто, кроме Гинты, не знал о способности Диннара «оживлять» камни, и он попросил её держать это в тайне. Всех и так настораживала его огромная физическая сила, позволяющая ему крошить и резать камень, словно спелый плод акавы.

Диннар ехал в Эриндорн с единственной целью — попасть во дворец бога. Там была она. Амнита. Его белая звезда. Диннар не знал, как он туда попадёт, но заранее был готов заплатить за это любую цену.

Казалось, сама судьба помогала ему… Или кто-нибудь из богов. В Верхнем городе произошёл обвал, из-за которого пострадал весь южный павильон Солнечного дворца. Валлондорн гудел. Ходили слухи, что завершить восстановительные работы к празднику Эрнадий не удастся и что юный бог этим очень недоволен.

Добиться его аудиенции оказалось нетрудно. Недаром говорили, что в этом цикле бог очень любит беседовать со своими подданными и готов принимать у себя во дворце кого угодно, не гнушаясь бродягами и мойщиками уборных из Нижнего города.

Диннар до сих пор помнил, как уставились на него абеллурги, когда он заявил, что восстановит павильон и украсит его статуями за три тигма, если ему дадут столько помощников и материала, сколько он потребует.

— Вы мне не верите? Что ж… Если не сдержу слово, можете меня казнить…

— Не надо о казнях, — поморщился юный бог. — Я хочу думать только о празднике. Дайте ему всё, что нужно. И делайте всё, что он скажет. Он не похож на человека, который бросается словами.

Солнечный бог оказался стройным, даже хрупким на вид мальчиком лет пятнадцати. Он был очень красив и походил на неё. Махтум говорил, что бог валлонов — это ходячая кукла, что-то вроде статуй, которые делает Диннар. Только абеллурги делают своего бога не из камня, а из материи, похожей на человеческую плоть. Взглянув на мальчика, Диннар сразу понял, что это ложь. Возможно, тот, кого в Валлондорне называли богом, и не был таковым, но куклой он тоже не был. Чем больше Диннар на него смотрел, тем отчётливее видел перед собой ребёнка, который старательно скрывает от окружающих своё недомогание. И ещё Диннар видел перед собой истинного правителя. За внешней хрупкостью чувствовалась внутренняя сила, не позволявшая ему выглядеть в глазах подданных слабым. Серебристо-голубые волосы подчёркивали болезненную бледность тонкого, нежного лица, огромные глаза казались ещё больше из-за окружавших их глубоких теней, но маленький твёрдый рот любезно улыбался, а каждый жест был исполнен изящества и сдержанного величия.

Диннар заметил, с какой тоскливой тревогой смотрит на юного бога главный абеллург — мрачный темнолицый человек, почти всю аудиенцию стоявший за его спиной, словно тень, которая всюду сопровождает солнечный луч. Этот человек страдал из-за болезни своего повелителя едва ли не больше, чем сам юный бог. Сейчас, спустя несколько тигмов, он страдал из-за того, что Эрлину помог не он, а сантарийская колдунья. Впрочем, сейчас Диннару было ясно: этот человек страдал всегда. Возможно, всю свою нечеловечески долгую жизнь. Продлевая при помощи специальных препаратов свою жизнь, он лишь продлевал свои страдания.

"Поместить бессмертную душу в бессмертное тело — не значит ли обречь её на вечные страдания?" — вспоминал иногда Диннар, глядя на Айнагура. Но он знал, что привязывает абеллурга к этой жизни и этим страданиям. Самая прочная в мире цепь, называемая любовью. Именно эта цепь привязывала теперь к Эриндорну и самого Диннара.

Его удивляло то положение, которое занимала во дворце Амнита. Она была скорее абеллургом, чем абельханной. Наставница юного бога, обучающая его математике и конструированию. Рассказывали, что она училась в высшей технической школе вместе с абеллургом Канамбером — вторым после Айнагура учёным Эриндорна, и считалась самой одарённой из учеников. Потом она работала со своим отцом в его лаборатории, которую у неё отняли сразу после его гибели. Правильно, говорили во дворце, каждый должен знать своё место. Этим бабам только дай — везде залезут…

Когда Диннар попал во дворец, юному богу было не до учёбы. По ночам его мучили кошмары, а день он старался заполнить какими-нибудь шумными забавами — балами, играми, скачками, турнирами — чтобы вечером свалиться от усталости и забыться крепким сном, и всё же заснуть без снотворного ему удавалось редко.

Лжецов и лицемеров Диннар уже повидал достаточно, так что царившая в Солнечном дворце атмосфера не вызывала у него ни особого протеста, ни удивления. Удивляло как раз другое: большинство подданных юного бога искренне его любили и изо всех сил старались облегчить его страдания. Узнав Эрлина получше, Диннар понял, что его трудно не любить. И не только за его красоту. Эрлин умел держаться с достоинством, но без тени надменности, его приветливость никогда не граничила с фамильярностью, а доброта и мягкость не казались проявлением малодушия. Придворные говорили, что недуг сделал юного бога несколько раздражительным, но все охотно прощали ему неожиданные вспышки гнева, тем более что он был отходчив и умел тут же загладить невольно нанесённую обиду, да так, что обиженный чувствовал себя после этого самым счастливым человеком в мире.

Иногда болезнь отступала дней на восемь-десять, а то и на полтигма, и всем хотелось верить, что повелитель выздоравливает, но исцелить его окончательно смогла только Гинта. С тех пор, как она здесь появилась, жизнь юного бога вошла в привычную колею. Он возобновил свои занятия с учителями, плавание и бои на воде. А в последнее время ему понравилось бывать у Диннара в мастерской и смотреть, как тот работает.

— Вот ты действительно бог, — сказал он однажды. — Я гораздо слабее тебя и не могу делать ничего такого… необыкновенного. А иногда мне кажется, что я могу умереть. Ну… как все.

— Я тоже могу, — усмехнулся Диннар. — Один раз я уже чуть не умер. А ты просто пока сам не знаешь, на что ты способен.

Когда Эрлин уходил, Диннару казалось, что в мастерской стало не то темнее, не то холоднее… И он думал о том, что этот мальчик, может он умереть или нет, — действительно бог, чья лучезарная красота дарит окружающим радость.

Амнита внешне походила на Эрлина, но её красота была совсем иной. Серебряные волосы, пылающие, словно холодное пламя, вокруг бледного, всегда немного отрешённого лица, плавная, скользящая походка, исполненная какой-то нечеловеческой грации, наводили на мысль о лунном призраке. Диннару постоянно казалось, что она вот-вот оторвётся от земли и растает в воздухе… И всё же это был женщина. Прекрасная, живая, из плоти, к которой хотелось прикоснуться. Хотелось, но он не смел. Даже когда они оказывались рядом в толпе. Чего он боялся? Древнее поверье гласило: если прикоснуться к призраку, посланному Камой, он тут же исчезнет. "Иногда мне удаётся ловить каманы, — говорил Махтум, — но удержать лунный призрак ещё ни разу не удавалось". Он надеялся, что Диннару это когда-нибудь удастся.

Похоже, покорить эту женщину было труднее, чем удержать призрак. И не потому что она владела высоким анхакаром. Диннар тоже им владел, и гораздо лучше. Он прошёл выучку у искусных колдунов и имел хорошо натренированное анх, она же лишь недавно узнала, что это такое. Раньше она изредка пользовалась своим даром, но неосознанно и неумело. Сейчас она под руководством Гинты осваивала то, что в школе нумадов изучают на первой ступени. Амнита, безусловно, быстро наверстает упущенное, но Диннар сомневался, что когда-нибудь она превзойдёт его. Он уже умел, как говорится, на глаз определять, какое у человека анх. Амнита во многом была слабее его. Кажется, главным источником её силы являлась связь с Трёхликой — редкий и потому очень ценный дар. Впрочем, какова его истинная ценность, не знал никто. Тем более сама Амнита, которая всю жизнь изучала валлонские науки и совсем недавно получила представление о том, что такое таннум.

"Какой бы силой ни наделила тебя твоя богиня, — думал Диннар, — я всё же сильнее тебя, малышка".

То, что «малышка» старше его почти вдвое, он вспоминал, только когда они случайно оказывались рядом и их взгляды на мгновение встречались. Усталый, печальный взгляд её серых глаз казался слишком тяжёлым для столь юного, нежного лица, и Диннар понимал: вечная юность — лишь маска, за которой она прячется, эта странная женщина-призрак.

Амнита избегала смотреть ему в глаза, а он… Он не мог на неё смотреть и не мог слишком долго её не видеть. Диннар чувствовал — она за ним наблюдает. И в то же время она упорно его избегала. Чего она хотела? Какую вела игру? А может, он всё выдумал?

Диннар никогда не испытывал недостатка в подружках — ни в пустыне, ни тем более здесь, во дворце бога, где его окружали самые блистательные красавицы Валлондорна. Мужчины, как и прежде, завидовали ему. А он с каждым днём всё острее ощущал недостаток чего-то такого, в чём он раньше не нуждался… Или ему казалось, что не нуждался?

Бывали дни, когда он совершенно не мог работать и с утра до вечера бродил по дворцу в надежде хотя бы издали увидеть тонкую светлую фигурку со сверкающим за спиной серебряным каскадом волос. Амнита не придавала особого значения одежде и не делала замысловатых причёсок. Она иногда завязывала хвост, но чаще ходила, распустив волосы, а чтобы они не лезли в глаза, закалывала их у висков или надевала на голову тонкий обруч.

— Ходит, как метла, — фыркала Мильда. — Ни причесаться, ни одеться толком не умеет. И хоть бы подкрасилась немного… Вот уж действительно — учёная девица. Ничего не делает, чтобы подчеркнуть свою красоту.

— И правильно, что не делает, — заметил Диннар. — Подчёркивать такую красоту при помощи всех этих ваших женских ухищрений — всё равно что подкрашивать малярной краской росписи в древних храмах.

— О да, — пряча досаду за насмешливой ухмылкой, кивнула Мильда. — Сравнение с древними росписями очень даже кстати. Ей уже столько лет… Скоро никакой хармин не поможет ей сохранять красоту и уже нечего будет подчёркивать.

— Она что, так часто переходит тебе дорогу? — поддел девушку Диннар. Он надеялся, что любопытная и болтливая Мильда хоть немного прольёт свет на личную жизнь Амниты. Неужели она действительно ни с кем не встречается?

— Вовсе нет. Уже хотя бы потому, что она не способна любить. Да и её здесь не больно-то любят. С ней вообще лучше не связываться. Про неё уже давно ходят всякие слухи. Говорят, она с детства тайно служит демонице Арне. Другое дело, что это никак не докажешь…

— Разве абеллургам для того, чтобы от кого-то избавиться, нужны доказательства?

— Всё не так просто, — сказала Мильда. — Она занимает слишком высокое положение. И вообще… Лучше её не трогать. Говорят, она была ещё девчонкой, когда… Если кто-то против неё что-то имел, с этим человеком непременно что-нибудь случалось. Зря ты на неё глазеешь, Диннар. Она никого не любила и не полюбит. Никогда. Она как Арна, которую вы называете Камой, — холодная и злая. Она не женщина, а призрак. А я женщина, и я тебя обожаю. Разве я не доказываю тебе это каждую нашу встречу?

Несмотря на свою молодость, Мильда была очень искусна в любовных играх. Она всегда выдумывала что-нибудь новое, но Диннар ловил себя на том, что ему наскучили даже её изобретательность и неутомимость. Мильда не особенно расстраивалась, когда он проводил время с другими женщинами. Она почему-то была уверена, что с ней ему всё равно интереснее. Возможно, так думала каждая из его здешних подружек. Ему было всё равно. Что ему действительно было важно, так это разобраться в той буре чувств, которая овладевала им, стоило ему увидеть Амниту. Или хотя бы услышать её голос… Раньше он знал, что ему надо от женщины. Раньше. Пока в его жизни не появилась эта женщина. Или призрак? Он её ненавидел. Ему то и дело снилось, что он гоняется за ней по тёмному дворцу, а она дразнит его своей насмешливо-бесстрастной улыбкой и ускользает, словно луч света. Иногда ему удавалось её поймать. Он с силой сжимал её тонкие запястья. Она молчала, запрокинув лицо, защищаясь одним только взглядом, и он не мог выдержать этого взгляда. Он, смотревший в глаза каменному зверю, способный крошить камень голыми руками, привыкший побеждать… Он чувствовал, что совершенно бессилен перед ней, и из-за этого ненавидел её ещё больше.

Однажды ему приснилось, что он схватил её за плечи, а она вдруг начала таять у него в руках, превращаясь в нечто полупрозрачное и бесформенное. Потом это нечто затвердело, и Диннар увидел белую диуриновую звезду, которая сияла в лунном свете между ним и его матерью.

— Изваяй её, Диннар, — сказала мать. — Ты должен сделать её снова, иначе она не вернётся. Ты должен вернуть ей её облик.

Диннар в отчаянии ломал и крошил камень, пытаясь придать ему черты Амниты, но получалось что-то не то. Он знал, что должен добиться полного сходства, иначе он потеряет её навсегда. Диннар уже совсем выбился из сил, когда к нему подбежал чёрный вунх и ласково ткнулся ему в ногу своим влажным, холодным носом.

— Я помогу тебе, — сказал он. — Но за это придётся заплатить и очень дорого.

— Всё, что угодно! — крикнул Диннар. — Я всё отдам!

— Не спеши, не спеши… Подумай, как следует. Время ещё есть.

Вунх превратился в огромную чёрную птицу и улетел.

Ладно, если бы только во сне… Диннару и наяву не удавалось сделать статую Амниты. А ведь сейчас он мог её видеть, и довольно часто. Несколько раз он даже позволил себе вызвать её суннао. Больше не получится. Гинта уже научила Амниту защищать своё тонкое тело от подобных посягательств. Впрочем, никакое суннао тут не поможет. И даже если бы Амнита согласилась позировать… Вряд ли бы она согласилась, но это неважно. Раньше Диннар не подозревал, что ваятель может быть настолько бессилен перед своей моделью. Но раньше он не думал и о том, что мужчина может быть бессилен перед женщиной. Раньше он знал, что может заполучить любую женщину и сделать из камня всё, что доступно его зрению. Его глаза видели даже в темноте. Как глаза зверя… Или бога. Сатха говорила: "Глаза тьмы видят всё…" Его считали сыном тёмного бога. Самого могущественного из богов. И вот теперь он всё равно что ослеп перед этой странной бледной женщиной. Она была недоступна его зрению. Она спряталась под маской вечной юности и никому не позволяла коснуться её души. Невидимая броня, которую она создавала долгие годы, давно уже стала её второй натурой. Она напоминала Диннару камень улларин, который он однажды нашёл в сокровищнице подземного дворца и пытался разбить, чтобы увидеть пылающий в нём белый огонь. Махтум сказал, что разбить священный камень Трёхликой невозможно. Как невозможно постичь все её тайны. "Над этим камнем у тебя нет власти, Аль-Марран". Диннар злился, но возразить было нечего.

Когда-то в детстве он складывал картины из обломков статуй и рельефов. Его воображение рисовало множество форм, среди которых он искал самую совершенную. Потом он начал создавать. Со временем он понял, что красивая форма — это ещё не всё и вообще не самое главное. Есть нечто, наполняющее форму совершенством.

Всё существо Амниты было проникнуто какой-то дисгармонией, которая мешала Диннару воссоздать её облик в камне. Сколько он ни пытался, всегда чего-то не хватало. Что-то ускользало. Какая странная красота. Бросающаяся в глаза и в то же время неуловимая. Словно луч света… Диннар понял: красота Амниты не только в совершенстве черт. Её красота — отблеск того огня, который пылает в ней. Где-то глубоко внутри… Слишком сильное пламя для такой хрупкой оболочки. Кажется, оно вот-вот вырвется наружу! Тогда он увидит её. Пока она видна лишь наполовину. Спряталась за бронёй и маской и никого не подпускает слишком близко. А он бродит вокруг неё, как слепой зверёныш. Не человек и не бог, ослепший не то от любви, не то от ненависти. Сколько лет он крошил камень, извлекая из него душу и одевая её плотью. Но над этим камнем у тебя нет власти, Аль- Марран…

"Это мы ещё посмотрим, — думал Диннар, легко раздвигая зыбкую, прозрачную материю, такую приятную на ощупь и не дающуюся в руки. — Говорят, вода не моя стихия, а я доплыл почти до самого Кольца и нисколько не устал".

Вдали виднелась флотилия Эрлина — изящные белые суда с серебристо-голубыми флагами. Диннару ничего не стоило доплыть дотуда, взобраться на любой из маленьких парусников и покататься по Кольцевому каналу. Вряд ли это понравится матросам, которые ревностно охраняют суда и следят за порядком на них, но они ему и слова не скажут. Во-первых, они знают, как к нему относится Эрлин. Во-вторых, они его боятся. Его и здесь боятся. А Эрлина любят. Есть же такие люди… Или боги? Какая разница… Есть же такие существа, которых все любят. Она, наверное, тоже его любит…

Вода попала Диннару в рот, и он закашлялся. Где тут её статуя? Фигуры, сделанные за последние пятнадцать лет, должны быть ближе к концу канала, недалеко от того места, где он впадает в Кольцевой.

Кажется, вот она… Стройная фигурка в длинном приталенном платье чётко белела на фоне голубой хвои молодых хагов. Диннар выбрался из воды и подошёл к статуе.

Что ж, материал найден удачно. Сурдалин. Белый камень с лёгким голубоватым отливом, непрозрачный, но как бы немного светящийся изнутри. Да, лучшего камня не найти, если хочешь сделать статую Амниты. Или Эрлина… Опять! Амнита и Эрлин… Диннар так хватил кулаком по стволу хага, что молодое дерево надломилось. Он тупо смотрел на окровавленную руку — ствол был усеян множеством мелких отростков. Боли Диннар не чувствовал. Только стыд. Как будто ни за что ни про что смертельно ранил красивое живое существо. Так и есть. Дерево живое. Видела бы Гинта… Он почти всю сознательную жизнь провёл среди песка и камней и только здесь, в садах Эриндорна, по-настоящему оценил красоту того, что рождает земля. Ему нравилось смотреть, как Гинта растит цветы и деревья. Она их любит. Она говорит, что жизнь священна. Зачем он это сделал? И вообще, он всё выдумывает… А может, нет? Неважно. Всё равно он поступил отвратительно. Диннару вдруг захотелось отыскать Гинту и рассказать ей о том, что он сделал. Пусть окинет его презрительным взглядом, скажет что-нибудь резкое… Нет, ничего подобного не будет. Она вылечит дерево, потом возьмёт Диннара за руку и посмотрит ему в глаза. И он успокоится. Она всё поймёт. Она всегда всё понимает. Он то и дело ищет у неё утешения, а скажи ему кто-нибудь об этом — разозлится… У него никогда не было друзей. Сколько можно жить по законам того мира? Хотя, этот мир не менее жесток. Здесь больше красоты и утончённости, здесь больше слов и при этом больше тайн. Но жестокости здесь ничуть не меньше. Мир вообще жесток — тот или этот. По сути, он один. И он жесток. Но мы не должны поддаваться, говорит Гинта. Каждый из нас создаёт свой мир.

Сколько можно?! Здесь у него есть друзья. Есть Гинта. И Эрлин, которого он пытается ненавидеть. Это же легче — ненавидеть. Сколько можно? Ему с детства твердили, что он бог. Он может больше, чем другие. Так неужели он не способен создать мир, в котором ему будет хорошо? Сейчас он пойдёт к Гинте. Это здорово — когда есть друзья.

А эта статуя… Диннар ещё раз окинул внимательным взглядом фигуру из сурдалина. Фален, известный валлонский ваятель, сделал всё, что мог. Его творение похоже на Амниту. Даже очень. Но это не она. Возможно, тогда она была не такая, как сейчас. Ну конечно. Ведь с тех пор прошло пятнадцать лет. Вечная юность — лишь маска. Её юная красота — хрупкая оболочка, под которой пылает светлый огонь — её подлинная красота. Её сила, пока неведомая ей самой, но уже пугающая и её, и других… Её душа, надёжно спрятанная от всех, как тот свет, что время от времени вспыхивает в камне улларин.

Пятнадцать лет назад она была не такая, как сейчас, но она и тогда была не такая, как все. Может, Фален это и понял, но не сумел передать. Он всего лишь человек. Он увидел только то, что она позволила ему увидеть. Ему не дано коснуться того огня, что заключён в хрупком сосуде её тела. Ему дано делать тела и только.

Раньше Диннар чётко знал, что ему надо от женщины… В последнее время он так устал от всех этих сложностей, что его не радовала даже работа с камнем. Делать тела… Овладеть телом… Так просто. И так бездарно. Другим этого достаточно. Другим, но не ему.

Добиться этой женщины… Удержать лунный призрак… Прикоснуться к звезде… Или к тому белому огню, что вспыхивает в камне улларин. Он это сделает. Даже если сожжёт себе руки. Даже если сожжёт свою душу. Даже если потом не сможет сделать больше ни одной статуи…

Надо пойти к Гинте. Пусть вылечит дерево. И пусть вылечит его. Хотя бы на время.

Глава 4. Секреты абеллургов.

Прогулки по Верхнему городу успокаивали Гинту. Здесь было тихо и днём, и вечером — в Эриндорне жило всего-то около двухсот самых знатных валлонских семей. В основном это были семьи абеллургов, дети которых тоже стремились попасть во дворец бога. Самые красивые становилась абельминами, самые способные — главные образом это касалось юношей — старались проявить себя в каких-нибудь науках, чтобы со временем добиться звания абеллурга. Это удавалось далеко не всем. Другие довольствовались более скромной карьерой, но дорога во дворец была открыта по сути любому знатному отпрыску, чья семья удостоилась чести жать в Эриндорне.

К Гинте здесь, вроде бы, уже привыкли, но она до сих пор иногда ловила на себе неприязненные взгляды. Так смотрят на чужаков. Впрочем, никто не смел выражать свою неприязнь открыто. Все боялись. И самой сантарийской колдуньи, и гнева её покровителя — юного бога.

Первое время Гинта действительно чувствовала себе здесь чужой. Всё было так непривычно. Эти светлые дома с заостренными башенками и длинными, сужающимися кверху окнами, прямые аллеи среди аккуратно подстриженных кустов и деревьев, квадратные площади с фонтанами и бассейнами, в которых постоянно плескались белокожие дети со светлыми волнистыми волосами. Дети воды. Неважно, какого бога валлоны провозгласили единственным. Они были и остались детьми воды. И этот город, столица солнечного бога, несмотря на порядок и чёткость планировки, казался Гинте водяным царством — странным, зыбким, полным изменчивых, ускользающих отражений. Голубая листва акав словно тонула в гладко отшлифованных стенах домов, лундовые рощи в солнечную погоду напоминали подернутые серебристой рябью озёра… Да и все эти вымощенные гладкими хальционовыми плитами аллеи и площади были словно озёра и каналы, покрытые тонким слоем льда, который вот-вот проломится у тебя под ногами, и ты погрузишься в мир отражений, утратив какую-либо связь с реальностью. Гинта больше не боялась воды, и всё же это было очень странно — так часто видеть вокруг себя опрокинутый мир. Сантарийцы не делали зеркальных полов, не мостили площади и аллеи прозрачным камнем. Можно, конечно, иногда покататься на льду — зимой водяные боги спят глубоко на дне, но гораздо приятней и безопасной ступать по земле. И вообще, зачем постоянно окружать себя зеркалами, каждое из которых похищает частицу тебя? Создавалось впечатление, что дети воды везде стараются создавать некое подобие своей любимой стихии. Впрочем, они бы никогда в этом не признались. Они провозгласили себя детьми неба, а своим богом назвали солнечного. И даже не подозревали, что этот юноша с серебристо-голубыми волосами действительно ИХ бог. Ведь Эрлин не иначе как из лирнов, которых всегда считали потомками водяных богов. Они могли подолгу плавать под водой, отличались большой физической силой и необыкновенной красотой. У некоторых из них даже были голубоватые волосы. У Эрлина именно такие. Он не кукла. Возможно, предыдущие «боги» и были таковыми, но Эрлин — человек. Нормальный шестнадцатилетний юноша. Он гораздо сильнее своих ровесников. И это, и его дивную красоту считают бесспорными доказательствами его божественности…

"Неужели нельзя было оставить здесь землю… И траву…" — размышляла Гинта, медленно бредя по аллее.

Под ногами голубыми волнами плескались ветви хагов.

"Всё надо одеть в этот прозрачный камень… Так кто же такие лирны? Опять этот вопрос. Где та ступень, поднявшись на которую, человек становится богом? Всё тот же вопрос, Сагаран… Какая разница, кем они были — людьми или богами? Ясно одно — они отличались от остальных валлонов. И Эрлин отличается. Таких, как он, нет. И никогда не будет. Даже если воскреснут все лирны. Таких, как он, больше нет…"

Гинта вздрогнула и остановилась. На мгновение ей почудилось, что небо разверзлось у неё под ногами. Огромные хаги остались позади, а вокруг в гладко отшлифованных каменных плитах плавали золотисто-белые облака и метались остроклювые серые птицы с крыльями, похожими на стальные клинки. Андоры. На севере они не водятся. Гинта не сразу поняла, почему вид этих птиц вызвал у неё чувство тревоги. Жаркий полуденный воздух звенел от их криков, но сквозь птичий гомон Гинта чутко улавливала людские голоса. Она даже готова была поклясться, что различает среди них тот голос, который всегда заставляет её сердце биться сильное, чем обычно…

Гинта подошла к балюстраде и посмотрела вниз. Крутая лестница с высокими ступенями вела отсюда прямо к причалу, где стояла флотилия Эрлина. А вот и он сам… Он ещё так юн. Моложе своих гвардейцев и матросов. Некоторым из них он ещё уступает в росте, но почему-то кажется, что он выше всех. Такой стройный, сияющий, с голубым пламенем волос! Словно факел… Нет, солнечный луч, на время обернувшийся прекрасным юношей. Вот-вот оторвётся от земли и умчится прочь, сольётся с небесной синевой…

Кому это он машет? Неужели ей? И правда… Гинта растерялась. Вся его дружная команда, щурясь от солнца, смотрела на неё, а он уже бегом поднимался по лестнице — стремительный и лёгкий, серебристо-голубые волосы и белый плащ развевались у него за спиной. Он её увидел и бежит к ней! У Гинты замерло сердце. Она вдруг представила себя правительницей страны, которая встречает своего царственного супруга, вернувшегося после долгого плавания… А может быть, после битвы… Он вернулся с победой и, окрылённый успехом, радостно спешит ей навстречу. Сейчас он подбежит и обнимет её, прижмёт к груди… Гинта мысленно одёрнула себя. Мечтать не вредно, но надо и меру знать. Она рядом с ним такая маленькая и нескладная. Худенькая голенастая девчонка, едва скрывающая свою застенчивость. Она, конечно, научилась владеть собой, но есть вещи, которые так трудно скрывать…

Гинта поправила волосы и окинула себя быстрым внимательным взглядом. На ней была синяя складчатая юбка, короткая с боков, удлинённая сзади и спереди — причудливая смесь валлонской и сантарийской моды, и белая, с синим узором жилетка. У себя в Ингамарне она бы в такую жару ограничилась юбкой. Здесь девочки её возраста не ходят по улице с открытой грудью. "Даже если её нет?" — с горечью подумала Гинта. Она знала, что её неразвитая фигура является излюбленный предметом насмешек для таких, как Рона. На таких, как Рона, конечно, можно не обращать внимания, там более что насмехаться над Гинтой открыто они всё равно не посмеют, но ведь дело-то не в них…

Он резко остановился перед ней, словно спохватившись или наткнувшись на какую-то невидимую преграду. Он был так близко, что его разгорячённое дыхание обожгло ей лицо.

— Ужасно рад тебя видеть… Ты в последнее время не вылезаешь из своей лечебницы.

— А ты всё плаваешь…

— Я был на Агерланде… Ты и представить себе не можешь, что мы с Амнитой недавно придумали. Скоро закончим модель и покажем. Дайвер, который можно посадить на воду и плыть на нём… Ну, как на корабле. А потом снова поднять его в воздух. Правда здорово?

— Правда…

— Чего они сегодня раскричались? Неужели будет дождь? Посмотри на них. Какие крылья! Амнита говорит, что это просто идеальная конструкция. Эти андоры — как маленькие дайверы.

— Да… Стальные птицы… Эрлин, у вас уже есть дайверы, способные летать на большие расстояния?

— Только в моих мечтах… В наших с Амнитой. Пока что мой единственный летательный аппарат — та телега с крылышками, на которой я спускаюсь к моему народу.

Эрлин усмехнулся, потом нахмурился и какое-то время молчал.

— Амнита с отцом работали над моделью, которую они назвали «Стринг». Ильманд надеялся, что удастся его построить. Чертежи пропали в тот же день, когда он погиб.

— Значит, кто-то мог ими воспользоваться?

— Мог, наверное… Работа была не завершена, но способный человек сумел бы довести её до конца. Амнита была ассистенткой отца. Когда он погиб, она ещё не достигла его уровня. У неё отняли лабораторию и вообще отстранили от большой науки. Она до всего дошла сама и даже восстановила отцовские чертежи. Знаешь, Гинта, готов поклясться, скоро мы с ней построим дайвер и…

— Похоже, кто-то его уже построил, — перебила Гинта. — И не один. Из Улламарны видели железных птиц над пустыней.

— Железных птиц? Так может, это были настоящие?

— Эрлин… Сантарийцы не знают, что такое дайвер, но никто из нас никогда не перепутает настоящую птицу с железякой. Тем более, нумады, которые умеют делать такой зрительный анхакар, что…

— Ну да, конечно… — Эрлин смущённо улыбнулся. Гинта знала, что он мысленно ругает себя за бестактность. — Жаль, если нас кто-то опередил.

"Боги, о чём он думает! Сущий ребёнок…"

— Опередил? Не совсем так. Впереди тот, кто придумал, изобрёл. Пользоваться чужими идеями легко. Особенно если в твоём распоряжении всё, что тебе нужно, и никто не мешает. Эрлин, кто из абеллургов часто бывает за пределами Эриндорна?

— Многие, — пожал плечами юноша. — Адар, Канамбер, Ульгин…

— Канамбер, говоришь?

— Ну да. Он контролирует добычу полезных ископаемых в юго-западных минах — В Хортанге и Сахуне.

— Сахуна — это уже, можно сказать, пустыня… Там ведь никто не живёт?

— Почти.

— А что там добывают?

— Сандан, железную руду, уллатин… В Хортанге тоже добывают сандан. А на востоке Хортанги плодородная равнина. Таи разводят хортов. Лучших скакунов привозят оттуда. Самых высоких и длинноногих…

— Да, скакуны у вас отличные. Лучше, чем в Ингамарне… Эрлин, эти железные птицы не дают мне покоя.

— Я поговорю с Айнагуром…

— Не стоит. Вряд ли он что-то знает об этих дайверах. Ты же сам говорил, что сейчас здесь многое делается в тайне от него. По-моему, Айнагура лучше вообще не трогать.

— Пожалуй, ты права, — немного помолчав, согласился юноша. — Он похож на больного зверя. Ты могла бы ему помочь?

— Нет, Эрлин. Ему уже никто не поможет. Сначала я считала его врагом, а сейчас… Нет, я не считаю его своим другом, просто я поняла, что тут есть куда более опасные люди. Он тоже со всех сторон окружён врагами и прекрасно это знает. Но он больше не будет бороться. По-настоящему — нет. Он слишком устал. Он ещё может по привычке попробовать приструнить каких-нибудь там «эховцев», да и то… Он ведь даже не стал спорить, когда ты велел их отпустить и вернуть им рукописи. Не будем тревожить Айнагура. Оставим раненого зверя спокойно умирать в его логове.

Эрлин нахмурился и ничего не ответил.

— Тебе его жалко?

— Да… Нет… Не знаю. Иногда я его ненавижу, но я не в силах его совсем оттолкнуть. Ты права, мы сами во всём разберёмся. Сегодня же поговорю со своими людьми. Гинта, по-моему, железные птицы — не единственное, что тебя волнует. Амнита говорит, ты вернулась очень расстроенная. Вернулась… Это так странно звучит. Ведь ты никуда не ездила. И в то же время побывала у себя в Ингамарне. Там что-то случилось? Почему твой зверь позвал тебя? Если это, конечно, не секрет…

— Да какой там секрет… В Ингамарне действительно неспокойно. Возле моего святилища и кое-где ещё выросли иргины. Точнее, их кто-то посадил и, что самое отвратительное, воздействовал на их нигму. Я тебе рассказывала, что из этого может получиться.

— Да-а… То, что творилось в Улламарне, просто ужасно. Выходит, кто-то знает, как разбудить нигму иргина?

— Ничего удивительного. Диннара же узнала, как это делается. Кто-то из чёрных тиумид выдал ей эту тайну.

— Но кому понадобилось выращивать в Ингамарне иргины? И зачем?

— Это понадобилось моим врагам. А зачем… Одна особа давно уже пытается доказать, что моей душой завладели злые демоны, что я — орудие в руках тёмного бога.

— Ты? — засмеялся Эрлин, — Да кто этому поверит? После всего, что ты для них сделала…

— Я заступалась за Диннару и её сына. Я с девяти лет служу водяным богам, которых у нас чтят, но боятся. Моя сила проявилась очень рано и всегда настораживала людей… А в довершение всего я отправилась в Валлондорн, живу среди врагов своей страны и пользуюсь расположением их божественного правителя… Нет, Эрлин, я ни о чём не жалею. Мне здесь нравится, и мне кажется, я здесь нужна. Но согласись — всё это на руку моим врагам. Люди думают — в Улламарне все беды начались с того, что Диннара вырастила иргины. Она, мол, разбудила зло. Внешне это действительно выглядело так, но на самом деле всё гораздо сложнее. Многие люди этого не понимают… Или не хотят понимать. Легче кого-то обвинить. Теперь мои враги стараются убедить моих подданных в том, что иргины в Ингамарне — это первые ростки зла, которые я там посеяла. Недаром же их в первую очередь посадили вокруг моего святилища на берегу.

— И быстро они растут?

— Я их уничтожила. Синг показал все места, где она были посажены, и мы с ними расправились. Позвали Даарна с двумя приятелями, они перерубали стебли у самой земли, я отнимала нигму. Потом собрали всё в кучу и сожгли.

— Ты можешь колдовать даже вот так… В тонком теле…

— Без плотного тела работать гораздо трудное, но кое-что я могу. Если иргины появятся снова и их будет много, мне придётся съездить в Ингамарну. Ведь никто, кроме меня, с ними не справится.

— Они просто сумасшедшие! — воскликнул Эрлин. — Те, кто это сделал. Вражда враждой, но ведь они сами там живут. А если с тобой что-нибудь случится, кто спасёт Ингамарну от иргинов?

— Жажда власти иногда действительно превращает людей в безумцев. А может, они настолько уверены в себе, считают, что сами способны укротить этих хищников… Не знаю.

— Ты догадываешься, кто это мог сделать?

— Догадываюсь, но не хочу никого обвинять, пока у меня нет твёрдых доказательств. Кстати… Я поговорила с мангартами из нашей школы. Трое согласились переехать в Валлондорн и открыть в Среднем городе ещё одну лечебницу. И учеников себе присмотрят. По-моему, валлоны всё больше и больше доверяют нашим лекарям.

— Ещё бы! После того, как сантарийская колдунья вылечила их бога. Я же этого не скрываю.

— А ты не боишься, что люди усомнятся в твоей божественности?

— Не боюсь. Они знают, что бог, живущий на земле, получает земное тело, подверженное болезням. Бог, который болеет и страдает, им даже ближе.

"Иногда он кажется ребёнком, — подумала Гинта, — а иногда обнаруживает дальновидность и знание людей, достойные настоящего правителя".

Вот уж действительно — божественное дитя. Беспечен и мудр… Его глаза прозрачны и непроницаемы — как и вода, его стихия. Он покинул её, похитив солнечное око, бежал на небо, но природа его осталась двойственной. Два великих бога сражаются из-за него — тёмный и светлый. Кто победит?

Гинта не знала, кого она любит сильнее — большого ребёнка или юного властителя, которому почтительно внимают зрелые мужи. Она видела его измученного болезнью и сражающегося на турнирах, где ему не было равных. Она видела его в печали и в гневе… Иногда он был просто невыносим, этот всеми любимый, избалованный отрок. Гинта знала, что он человек. И знала, что он бог. Её бог. Тот, которого она разбудила, потревожив покой древнего святилища…

— Гинта, ты что, опять в Ингамарну отправилась? Или на луну?

— Извини… О чём ты говорил?

— О помещении для больницы. Здание в четыре этажа недалеко от юго-западного моста… Это, можно сказать, между Средним и Верхним городом.

— Вот и отлично. Так даже лучше.

— Этажа всего четыре, но дом большой. А двор вообще огромный. Сада, правда, нет, но сад для тебя не проблема. Охрану я обеспечу. После того погрома…

— Погром — слишком сильно сказано, — улыбнулась Гинта. — И это было давно. Сейчас здесь совсем по-другому смотрят на наши методы лечения.

— И всё равно охрана нужна.

— Эрлин, ты не против, если мои люди привезут охранников из Ингамарны? У нас там много парней, которые хотят повидать Валлондорн. Они хорошие воины.

— Ну что ж, для меня одной проблемой меньше. Ты не обидишься, если я сейчас тебя оставлю? Встретимся за ужином. Надо бы искупаться. Такая жара, одежда к телу липнет…

Эрлин расстегнул ворот рубашки, и Гинта увидела на его груди кулон — продолговатый камешек с голубым пятном. Камешек-глаз.

— Ты его носишь?

— Конечно. Ты же сказала, что это мой амулет, а я в последнее время верю сантарийским колдунам. Я надеваю его, когда выхожу в плавание. И на турниры. У меня такое чувство, что этот камень действительно мой. Я как будто уже носил его. Странно.

— Что тут странного? Ты же знаешь, что это не первая твоя жизнь на земле. Я же говорила, где я его нашла. Наварное, ты тоже когда-то был в этом месте.

— Наверное, — нахмурился Эрлин. — Ладно, я спущусь на пристань. Надо отдать кое-какие распоряжения.

"Не хочет вспоминать, — с грустью подумала Гинта. — Не хочет и всё. Боится. Но он должен сам…"

— Ещё один вопрос, Эрлин.

— Да…

— Точнее, просьба. Можно мне посетить Белый замок?

— Зачем тебе это, Гинта? Думаешь, с ними приятно общаться? Это же праздные люди, которые давно уже всем пресытились. Они бесятся от скуки и такое вытворяют… Я не хочу, чтобы ты их видела. Ты моя гостья и ещё очень юна. При всём твоём могуществе, Гинта… Послушай, неужели тебе скучно у меня во дворце? Мои нынешние абельмины далеко не праведники и, кстати, многие из них тебе не нравятся, а уж на бывших-то тебе точно лучше не смотреть.

— А тебе… Неужели тебе не хочется с кем-нибудь из них поговорить?

— Нисколько. Мне хватает друзей и подружек. Если честно, они меня даже утомляют. А эти… Я встречался с ними, но никого из них не вспомнил. Не могу же я помнить всё и всех. Так и с ума можно сойти. Мне достаточно знать, что у моих бывших всё есть и что они довольны жизнью.

— И все-таки я не пойму… Вроде бы, ничего особенного. Живут там бывшие абельмины… А стоит заговорить об этом замке, на тебя смотрят так, будто ты сказал что-то неприличное.

— Но я же тебе объяснил…

— Эрлин, я несколько раз бывала там поблизости. И потом, я же могу сделать анхакар… В общем, я заметила одну странную вещь.

— И какую же? — теперь Эрлин говорил тоном терпеливой снисходительности. Так взрослые разговаривают с назойливыми детьми, когда понимают, что от их вопросов всё равно не избавиться.

— Я видела там много беременных.

— Ну и что? Некоторые из них действительно рожают.

— Но я ни разу не видела там детей.

— Очень им нужно возиться с детьми! Они отдают их в бездетные семьи куда-нибудь в Средний или Нижний город.

— Так ведь можно вообще не рожать. Зачем создавать себе лишние проблемы? Насколько я знаю, у здешних женщин достаточно средств, чтобы предотвратить беременность.

— Не знаю, Гинта, Наверное, зачем-то им это нужно. Там столько извращенцев… Даже говорить о них не хочется. Лучше не будем.

— Эрлин, а как ты решаешь, кого из нынешних абельмин и абельминов оставить на второй срок? На следующий цикл, я имею в виду.

— Прежде всего, это зависит от количества новых претендентов…

— А я думала, от твоих личных привязанностей.

— К сожалению, от этого и так слишком многое зависит.

Эрлин умолк и задумался.

— Тебя вот я с удовольствием оставлю на второй срок, — неожиданно заявил он.

— Эрлин, я не нуждаюсь в чьих бы то ни было милостях. Не забывай, я тоже правитель. И нахожусь здесь на других условиях, чем все остальные абельмины. У меня есть обязанности перед моими подданными, и я должна буду к ним вернуться.

— А тебе хочется?

— Какая разница? Желания, как и личные привязанности, не должны иметь решающего значения для того, кто облечён властью.

Вечером, после ужина, они болтали о разных пустяках и много смеялись Даже слишком много. Обоим одинаково не хотелось признавать, что их отношения дали трещину.

Через два дня приехали Самбар, Харид и Мандис с небольшим отрядом дружинников из Ингатама. Гинта даже радовалась, что обустройство новой лечебницы отнимает столько времени в сил. Это позволяло ей избегать частых встреч с Эрлином, не давая ему повода для обид. Впрочем, он сейчас тоже был очень занят. Они с Амнитой заканчивали модель своего дайверлина. Модель обычного дайвера, который по их расчётам мог бы летать на высоте три тысячи каптов, была уже готова. Эрлин уверял, что сумеет построить его за полгода. Юный бог и его наставница целыми днями пропадали то в мастерской, то на Агерланде. Так назывался полуостров в озере Агер. Это огромное озеро соединяло Внешнее кольцо Эриндорна с Большим кольцом, разделявшим Средний город и Нижний, и простиралось далеко за пределы Валлондорна. Эрлин однажды катал Гинту по озеру Агер на своём прогулочном паруснике, и ей было немного не по себе. Она ещё никогда не видела такого большого водоёма. Сейчас Агерланд был местом, где Амнита и Эрлин испытывали небольшие модели. А последние два-три тигма туда подвозили материалы для постройки настоящего дайвера. Во дворце на это смотрели как на очередную забаву юного бога. И только двоих — Канамбера и Диннара — всё это не на шутку раздражало. Гинта знала, почему. Канамбер, который когда-то был неудачливым соперником Амниты, явно опасался, что она его снова обойдёт. В конце концов, насчёт её способностей он не заблуждался.

А Диннар… Он сейчас украшал статуями лужайку в южной части дворцового сада. Не желая ему мешать, Гинта наблюдала за его работой издали, делая зрительный анхакар. Она помнила, как однажды Эрлин и Амнита, оживлённо беседуя, прошли по аллее, которую отделяли от лужайки редкие тиговые кусты. Эти двое были так увлечены разговором, что не заметили Диннара. Он же долго и пристально смотрел им вслед. Он держал кусок зиннурита, камня, известного своей прочностью, и Гинте стало немного страшно, когда она увидела, как этот камень сломался и раскрошился в руке Диннара, словно хрустящий хлебец, какие здесь обычно подавали на завтрак.

— Дело ведь не в том, что она так часто общается с Эрлином, — сказала Гинта ваятелю, встретив его на следующей день в одном из уединённых уголков сада. — Дело в том, что ты не знаешь, как себя с ней вести.

— Может, ты мне подскажешь, — усмехнулся Диннар. — О твоей мудрости в Сантаре складывают песни.

— Народ всегда нуждался в героях, всегда создавал их и складывал о них песни. Даже если бы я действительно была мудрецом, я и тогда не смогла бы подсказать тебе то, что тебе должно подсказать твое сердце.

— В пустыне меня называли Аль-Марран и говорили, что у меня вместо сердца камень…

— С сердцем у тебя всё в порядке. Только вот не разбилось бы оно о ту каменную броню, которую ты никак не можешь с себя скинуть. Вернее, не хочешь. Дело твоё, но Эрлин тут ни при чём.

— Не бойся за своего красавчика. Я его не трону.

— Я знаю. Защитить его от тебя мне было бы не так уж и трудно.

— Ты считаешь Айнагура более опасным противником?

— Диннар, пора бы тебе понять, что тебя я давно уже не считаю противником. Битвы на границе с Улламарной остались позади. Ты тогда не знал, с кем воюешь. Теперь ты всё знаешь, и хватит придумывать себе противников. Айнагур, конечно, ещё может быть опасным, но, скорее, как зверь, загнанный в угол… Кстати, я знаю, почему он тебя так раздражает.

— И почему же, о всезнающее дитя? — спросил Диннар, с улыбкой глядя на Гинту с высоты своего роста.

Она невольно сравнила его чёрные глаза с глазами Эрлина — светлыми и прозрачными, как вода.

"Очень тёмные и очень светлые глаза производят странное впечатление, — подумала девочка. — И те и другие кажутся непроницаемыми…"

Её не обижал насмешливый тон Диннара. На самом деле он никогда над ней не смеялся. Ученик белых колдунов лучше, чем кто-либо здесь, знал, что она из себя представляет. Просто иногда Диннар любил поиграть в снисходительного старшего брата и маленькую, хотя и очень смышлёную сестрёнку. Гинта ничего не вмела против. Может, этот большой ребёнок, играя, постепенно научится быть братом, другом… Научится жить среди людей, а не обороняться от них и не воевать с ними, как он это делал до сих пор. И как это всю свою жизнь делал Айнагур…

— Ты его терпеть не можешь, потому что… между вами есть нечто общее.

— Да, пожалуй, — равнодушно согласился Диннар. — Меня с детства считают сыном тёмного бога. Айнагура прозвали чёрным абеллургом. У него имя демона тьмы.

— Имя — не пустой звук, но Айнагур сам истребил в себе почти всё человеческое. Когда я смотрю ему в глаза, я вижу душу, чёрную, как зола.

— Страсть… — тихо произнёс Диннар. — Ты думаешь, с ней можно бороться?

— Я думаю, что можно бороться за любовь. Знаю, это звучит наивно. Тебе, наверное, смешно слушать, как рассуждает о любви девчонка, у которой ещё не было ни одного любовника…

— У меня любовниц было больше, чем цветов на этом газоне, но в любви я понимаю не больше твоего.

— Наверное, понять, что она такое, так же трудно, как её скрыть. И далеко не всем она приносит счастье. Не все могут с этим справиться… Иные, не получив желаемого, начинают ненавидеть.

— Я знаю. У меня не было возможности любить мою мать, и я стал её ненавидеть. Я упивался своей ненавистью. Иногда мне хотелось все ломать, разрушать… Помню, как меня боялись. Иногда убегали, едва меня увидев… Они ещё больше разжигали мою ненависть.

Диннар замолчал. Его глаза по-прежнему казались непроницаемыми, но теперь Гинта видела, что это завеса тьмы над бездной, в которой роится хаос.

— Ненависть — это страсть к разрушению. Ты уже прошел через это. Ты выше. Прежде всего ты творец. Упиваться обидой, ненавистью, своими страданиями, разрушать всё вокруг и самого себя… Это не твоё, Диннар. Ты слишком хорош для такой судьбы.

— Я? Слишком хорош? — засмеялся Диннар. — Это ты слишком хороша для нас для всех. Даже для него… Нет, я не хочу сказать ничего плохого. Эрлин мне нравится. Он гораздо лучше, чем мог бы быть. Столько лет рядом с этим Айнагуром…

— Чёрный абеллург уже сыграл свою роль в судьбе Эрлина. Айнагур далеко не самый опасный из его противников.

— И кто же самый опасный?

— Он сам. Боюсь, что от этого врага я не смогу его защитить. Только он может сразиться с этим противником. Только он может его одолеть. Он. Сам. Одни выдумывают себе врагов, другие не хотят их видеть. Или просто не хотят что-то видеть, знать, вспоминать… Он не хочет вспоминать. Айнагур заставил его забыть место, где он раньше жил, близких людей. Наверное, он держал его под действием каких-то лекарств. Одно заставил забыть, другое, наоборот, внушил.

— Он помнит какие-то горы, озёра, белую птицу и голубого зверя…

— Да, что-то в его памяти осталось. Но родных и близких и то, что с ними случилось, он забыл. А теперь не хочет вспоминать.

— Я заметил, — кивнул Диннар. — Он уходит от таких разговоров… Прямо я его не спрашивал — ни о доме, ни о близких, но стоит ему почувствовать, что я к этому подбираюсь, тут же переводит разговор. Гинта, разве ты не можешь заставить его вспомнить?

— Не могу… То есть, могу, конечно, но не хочу. Так нельзя, Диннар. Он это делает не совсем осознанно — отказывается вспоминать. Он боится. Эти воспоминания могут причинить ему боль. Он это чувствует. Ясность пугает его, вот он и закрылся, ушёл в скорлупу. Так удобней. Мы часто поступаем не так, как нужно, а так, как удобно, и не всегда отдаём себе в этом отчёт. Ему здесь хорошо. Его все любят, балуют. Он здесь царь и бог. Его жизнь интересна. Он делает то, что ему нравится… К примеру, этих железных птиц… Не будь он правителем, была бы у него возможность построить дайвер? Вряд ли… Эрлин умён, проницателен. Он чувствует — за всем, что его окружает, стоит какая-то ложь. Он чувствует ложность своего положения, но пока ему хорошо. Он убеждает себя в том, что всё хорошо. Зачем будить воспоминания, которые могут свести с ума? Тем более что совсем недавно мучили кошмары…. Я не могу его заставить, совершить насилие над его душой. Он должен сам… Он должен решиться. Набраться мужества, чтобы снова пройти через этот ужас, заново пережить эту боль. Я помогу ему, когда он будет готов.

— А если он так и не решится?

— Подождём. Время ещё есть. Ты вот тоже не можешь решиться. У Эрлина ещё есть время, а твой дед… Он уже стар. Он так надеется тебя дождаться. Не беспокойся, я обещала хранить твою тайну. Никто в Улламарне не знает, что ты здесь. Но ведь слухи о дивном ваятеле со временем долетят и до твоих родных мест. Может, даже очень скоро. У тебя есть дом, Диннар. И не просто дом. Ты правитель целого мина. Или тебе этого мало после того, как тебе посулили власть над миром…

— Извини, — спохватилась Гинта, увидев, что лицо ваятеля стало темнее грозовой тучи. — Я сказала не то. Я понимаю, всё гораздо сложнее. Не сердись. Мне просто жаль Акамина. И тебя…

— Я не сержусь, — улыбнулся Диннар. — Ты всем хочешь помочь, но помочь абсолютно всем невозможно. А власть над миром… По-моему, только дурак может о ней мечтать. Мне уже доводилось править. Махтум говорил, что это смешно — быть царём над дикарями, половина которых недоумки и уроды. Потом я попал сюда, в столицу… Здешние люди гордятся своим городом, своей культурой. На дикарей они не похожи, но мне иногда кажется, что уродов среди них ещё больше, чем среди пустынных жителей. Разница между правителем мина и властелином мира — в размерах территории и количестве подданных. Чем больше подданных, тем больше дураков, мерзавцев и уродов.

— Твоя Улламарна — довольно безлюдный край. В прошлом цикле оттуда многие разъехались. Сейчас кое-кто вернулся, но всё равно народу там мало. А как там красиво. Лес и горы… Представляешь — голубые хаги, высокие-высокие, а над ними белые горы. Иногда кажется, что они ледяные. А на закате они переливаются всеми цветами… А саганвиры! Они же растут только там, в Улламарне. Ты помнишь, какие они, огненные деревья?

— Конечно. Тот человек, про которого ты говорила… Сагаран. Кажется, я всё-таки немного его помню. Я гнался за сагном, бежал среди деревьев — ярких, как огонь, и вдруг появился он… Непонятно откуда. Он показался мне очень высоким. Лица я не помню, только голос. Негромкий, глуховатый. Он заговорил со мной. Ласково, но при этом… без страха. Он просил меня не обижать сагнов. Он не боялся меня, как другие. Он вообще был не похож на других. Почему — я не понял. Я это просто почувствовал. А сагн сидел у него на ладони и смотрел на меня. Это ведь был Сагаран?

— Да. Если бы тебя не похитили, вы могли бы стать друзьями.

— Возможно. Но мы имеем не то, что могло бы быть, а то, что есть. В Улламарне у меня нет друзей. Подданных тоже. Правитель не воюет против своих подданных, и вообще… Властью я сыт по горло. Не будем об этом, Гинта. Ты же знаешь, то, что мне больше всего нужно, здесь. Так же, как и у тебя. Не беспокойся обо мне. Ему ты нужнее.

— Диннар, послушай… Вдруг мне понадобится твоя помощь…

— Помощь? Какая?

— Нет, не сейчас. Может, я и сама справлюсь. Но я могу на тебя рассчитывать?

— Разумеется.

Диннар улыбнулся, но его глаза — огромные, непроницаемо-чёрные — не улыбались. Гинта вспомнила Сагарана. Бороться за любовь… Можно бороться всю жизнь и потерпеть поражение… Нет! Жизнь кончается, но только не любовь. А жизнь кончается, чтобы начаться снова. Смерть — это то, что отделяет одну жизнь от другой, любовь — это то, что их соединяет. Это мост через реку под названием смерть. Любовь сильнее. Надо только сделать мост…

"Странно, ведь я люблю его уже давно, — думала Гинта, прогуливаясь по дворцовому саду. — Я любила его задолго до приезда в Эриндорн… И даже до того, как увидела его в мандаварском храме. Мне кажется, я любила его всегда. Почему ты вернулся, Диннувир? Может, потому, что в высшей обители не было того, что тебе больше всего нужно… Вернее, того, кто тебе нужен…"

Гинта присела на бортах фонтана и ополоснула лицо. Давно уже не было такой жары. Белый замок дрожал и колебался в ярко-голубом небе, словно огромный призрак. Гинта слегка прищурилась и представила себе, что это просто причудливое облако. Сейчас оно улетит прочь, изменит форму или вообще рассеется…

Нет, никуда он не денется, этот проклятый замок. Если бы все проблемы могли рассеиваться, как дым или как летние облака.

Гинта была не единственной, кто, впервые приехав в Валлондорн и увидев с северной дороги упирающийся в небо Белый замок, принял его за дворец бога. На самом деле бог со своими абельминами и абеллургами жил в другом месте. Его дворец, имеющий всего шесть этажей и со всех сторон окружённый большим садом, не был виден даже с окраин Эриндорна.

Вокруг Белого замка тоже раскинулся сад, но даже самые высокие старые хаги, чей возраст насчитывал более тысячи лет, не могли скрыть это огромное строение, башни которого, увенчанные серебристыми шпилями, иногда терялись среди облаков. На этих башнях были установлены ветроловы, и круглосуточно стояли дозорные.

Гинту с самого начала удивляло, что Белый замок — а именно так его называли во всём Валлондорне — охраняется едва ли не более тщательно, чем обитель юного бога. Даже сад вокруг таинственного замка был обнесён высеченной оградой, вдоль которой постоянно прогуливались гвардейцы. Гинта время от времени делала зрительный анхакар и издали подолгу наблюдала за тем, что творится в этом саду. Там было красиво. Солнечные лужайки чередовались с тенистыми рощами и роскошными цветниками. Она видела украшенные статуями аллеи, фонтаны, изящные беседки… И людей. Молодые, красивые, нарядно одетые, они гуляли по саду, каталась верхом, играли в какие-то игры. До Гинты доносились оживлённые голоса, взрывы смеха. Слуховой анхакар позволял ой улавливать отдельные слова, но вникнуть в суть разговора ей так ни разу и не удалось. Она заметила, что не все из этих людей веселы и у многих нездоровый цвет лица. Бывшие абельмины…

— Почему они живут отдельно? — опросила однажды Гинта у Амниты.

— Видишь ли, число желающих стать абельминами увеличивается каждый цикл. В семьях эриндорнской знати постоянно подрастают дети. Если принимать новых и при этом оставлять старых, то во дворце бога просто места на всех не хватит. Да и вообще… Зачем ему столько друзей и подруг? Они и в небольшом количестве создают массу проблем. Ревность, ссоры, интриги… Сама знаешь. Навсегда во дворце бога могут оставаться только абельханны. Кое-кто из юношей становится абеллургами, правда, таких мало. Некоторых абельмин и абельминов оставляют на второй срок. Были случаи, что даже на третий оставляли, но это очень редко. А остальные… Они привыкли к праздной, полной удовольствий жизни. В конце цикла многие из них начинают принимать хармин. Всё это знатные отпрыски, а знать, сама понимаешь, — опора власти абеллургов. И в Солнечном дворце их всех не оставишь — надо другим место уступать, и просто так не выгонишь. Вот их и поселяют в Белом замке, где они и дальше могли бы так жить — развлекаясь, ничего не делая. К их услугам всё, что они пожелают, в тем числе и хармин, который позволяет им оставаться молодыми. Возможность принимать хармин — привилегия избранных. В качестве платы за это от них требуется одно — не вмешиваться в жизнь юного бога, его новых друзей и подружек. И вообще не появляться в Солнечном дворце. А Белый замок большой, места там ещё много. Там и сад гораздо больше, чем здесь, и озеро ость…

— И всё равно я не понимаю, зачем держать их, как… каких-то заразных, неизлечимо больных?

— Да они по сути такие и есть, — сказала Амнита. — Эти люди, во всяком случае, большинство из них, живут уже очень давно. Они хотят жить ещё дольше и без конца развлекаться. Молодые тела позволяют им это. Но души у них старые. Все удовольствия им надоели… Чего они только ни перепробовали. Это люди пресыщенные и развратные. Абеллург не хочет, чтобы Эрлин общался с такими, и, наверное, тут он прав.

Амнита говорила убедительно, но Гинту эти объяснения не удовлетворили. Загадочный белый замок не давал ей покоя. Добиться разрешения на его посещение она уже не надеялась и потому решила действовать тайком. Её смущала только необходимость использовать запрещённый анхакар. Знал бы дед… Но что поделаешь, если нет другого выхода? Она всего лишь усыпит охранников. Она же не Махтум. Из рассказов Диннара Гинта поняла, что Махтум обладал способностью отнимать нафф, не повреждая при этом плотное тело. Заклинание, отнимающее нафф, так же, как и то, которое позволяло заключать нафф в камень, считалось забытым. Оказывается, потомки белых колдунов его сохранили. Но даже зная это заклинание, далеко не каждый сможет отнять у живого существа душу. Махтум был могущественным колдуном. Поселившись в Эриндорне под именем врача Альвадора, он разгадал тайну валлонского бога. Он даже сумел проникнуть в секретную лабораторию Айнагура, но где она находилась и как абеллурги создавали своего «бога», Махтум не рассказал. Диннара всё это тогда не интересовало, а сейчас он жалел, что не расспросил Махтума как следует.

Гинта решила пробраться в Белый замок ночью. С наступлением темноты в его саду зажигали столько фонарей, что становилось почти так же светло, как и днём, но по ночам тут, по крайней мере, было безлюдно. В это время суток валлоны вообще предпочитали не покидать свои жилища.

Наблюдая за часовыми, Гинта заметила, на каком примерно расстоянии друг от друга они держатся. Расстояние увеличивалось, если кто-нибудь отлучался, а по ночам такое случалось постоянно. Возможно, гвардейцы во всём полагались на огромных сторожевых вунхов, которых поздно вечером выпускали в сад, и со спокойной совестью отправлялись навещать своих подружек или ещё по каким-нибудь делам. Иногда армия часовых настолько редела, что, прогуливаясь вдоль ограды, они даже не старались держать друг друга в поле зрения. Гинте это было на руку. Ей не хотелось сталкиваться сразу с двумя, а тем более с несколькими. Вдруг кого-нибудь из них не удастся усыпить мгновенно, и он успеет наделать шума. Гинта знала, что вероятность этого очень мала, но всё равно не хотела рисковать.

Усыпив часового, она должна была как можно скорее — пока из-за поворота не показался кто-нибудь из его приятелей, перелезть через ограду, которая состояла сплошь из вертикальных заостренных наверху железных прутьев около пяти каптов в высоту. Если бы не физическая подготовка, полученная Гинтой в школе нумадов, и умение управлять стихией нафф, она бы вряд ли преодолела такую изгородь, тем более быстро.

Ещё труднее было с вунхами, которые буквально наводняли сад. Гинту сразу окружила целая стая. Пришлось сначала отпугнуть их особыми звуками, а уж потом усыплять. Проникнуть в замок тоже оказалось непросто. Окна первого и второго этажей были забраны частыми решётками. На третьем Гинта увидела несколько открытых, из них одно — неосвещённое. Девочка решила, что в него-то она и полезет. Единственным, за что она могла цепляться, карабкаясь на третий этаж, был растительный орнамент, выступающий из стены примерно на два панта1 поэтому Гинте опять пришлось прибегнуть к помощи нэфов.

Вскоре она очутилась в узком полутёмном коридоре, в конце которого над дверью горел маленький светильник в виде бутона. За дверью оказался ещё один коридор, а может, холл, освещенный чуть поярче. Ноги утопали в пушистом ковре, на стенах тоже были ковры и какие-то складчатые занавески… Когда одна из этих занавесок зашевелилась, Гинта едва успела спрятаться за каменный вазон с цветами и мысленно обругала себя. Столько времени провела среди валлонов и забыла, что они имеют обыкновение завешивать двери спален.

Из-за штор показались две молодые женщины. Одна была беременна и явно плохо себя чувствовала. Гинта поймала себя на том, что больше всего ей сейчас хочется выйти из своего укрытия и помочь этой женщине. Инстинкт врачевателя…

— Пойдём к фонтану, — сказала беременная. — Как ни странно, когда я смотрю на воду, мне легче. Даже тошнота проходит.

В залах и коридорах замка царил полумрак. Гинта незаметно следовала за приятельницами. Массивная мебель, тяжёлые портьеры, а также многочисленные статуи и вазоны позволяли при необходимости спрятаться. Впрочем, необходимости в этом не возникало. Гинта двигалась очень тихо, а женщины были слишком увлечены разговором, чтобы что-то замечать. Зато Гинта благодаря слуховому анхакару слышала каждое их слово.

— Скорей бы всё это кончилось, — жаловалась беременная. — Я так устала… Ещё три месяца таскаться с этим пузом. Не понимаю я тех, кому действительно хочется рожать детей. Ну ладно беднякам… Им больше заняться нечем, кроме как работать, есть да размножаться. А наша Марна… Хороша-а. Вот придумала… А где она сейчас?

— Как где? У родителей. Пусть растит своего сыночка. И стареет. А мы будем вечно молоды. И прекрасны! Так что, Релла, потерпи ещё немного. Зато ты и твой Миллиган теперь надолго обеспечены хармином. И не только вы. А потом и для вас кто-нибудь постарается. А если ты родишь второй раз…

— Ну уж нет, с меня и одного хватит…

— Эй, кто тут? — неожиданно раздался хриплый мужской голос.

Гинта замерла. Подруги ушли далеко вперёд, и она не видела сейчас ни их самих, ни того, с кем они встретились в коридоре.

— Зачем так кричать? — недовольно сказала Релла. — Неужели ты даже с фонарём не можешь разглядеть, кто тут?

— О, простите… Я не сразу вас узнал. Я могу вам посветить и проводить…

— Обойдёмся без провожатых…

Дальше Гинта не слышала. Точнее, не слушала. Сквозь голоса людей она уловила частое, прерывистое дыхание вунха. Он явно учуял поблизости чужого и рвался с поводка. Гинта кинулась в первую попавшуюся дверь и долго бежала по какой-то ужасно длинной галерее, где было некуда свернуть. Потом она очутилась на лестнице, круто вздымавшейся вверх. Лестница вывела её на широкую балюстраду. Сзади послышались тяжелые прыжки, бряцанье когтей по каменным ступенькам и шумное дыхание. Зверь настигал её. Охранник был ещё далеко. Да и вряд ли он очень спешил, спустив вунха с поводка. Он знал, что от его четвероногого помощника никто не уйдёт. Не знал он только, с кем имеет дело…

Обезвредив вунха, Гинта посмотрела вниз. Она была на пятом этаже. Из сада доносились голоса. Может быть, кто-то обнаружил спящих вунхов… А может, просто часовые перекликаются… Заклиная нэфов, Гинта спрыгнула на балкон второго этажа. Здесь всё было, как на третьем: ковры, статуи, высокие зеркала, серебряные светильники, позолота… Тяжёлая и однообразная валлонская роскошь. Обследовать этот этаж Гинте не удалось. Её чуткий слух уловил отдаленный топот множества ног. Видимо, сигнал тревоги уже был передан всем, кто охранял замок. Её искали. Гинта опять мысленно обругала себя. Надо было усыпить не только вунха. Надо было подождать охранника и усыпить его тоже… Хотя, какая разница? Эти две женщины наверняка тоже поняли, что во дворец пробрался кто-то чужой…

Погоня двигалась сверху, и Гинта со всех ног кинулась на первый этаж. Вот он не походил ни на второй, ни на третий. Он скорее напоминал валлонскую больницу в Среднем городе, которую Гинта однажды посетила вместе с Эрлином. Гладкие белые стены, каменный пол, массивные колонны. С потолков свисали круглые лампы, озарявшие пустые коридоры холодным бледно-голубым светом. Гинта понимала, что коридоры недолго будут пустыми. Шум погони стремительно приближался. Надо отпугнуть зверей, а людей она сумеет запутать… До чего же хорошо у них натасканы вунхи. Видимо, они знают всех обитателей замка и сразу чуют постороннего.

Глубоко вдохнув, Гинта издала громкий воющий звук, которым вунхи предупреждали своих о смертельной опасности. На какое-то время она почувствовала себя победителем. До неё доносились удивлённые, сердитые голоса и вой зверей. Обезумев от страха, вунхи рвались с поводков, чтобы убежать и спрятаться. Гинта знала — удержать их невозможно, испуганные животные могут просто растерзать своих хозяев. А ей надо найти какой-нибудь выход. На окнах решётки, у всех дверей, ведущих на улицу, конечно же, охранники. Их, наверное, много, но она попробует с ними справиться… Где вот только двери? Её преследователи были уже на лестнице. Вунхов они отпустили, но сами сейчас будут здесь.

Бегая в поисках выхода, Гинта всюду оставляла наомы — в основном фигуры нынешних абельмин и абельминов. Это ещё больше собьёт с толку тех, кто за ней гонится. Они, конечно, разберутся, в чём дело, но, гоняясь за призраками, потеряют много времени.

В конце одного коридора Гинта наконец-то обнаружила какую-то дверь. Она оказалась запертой, и, чтобы её открыть, пришлось прибегнуть к силовому анхакару. За дверью Гинта увидела узкую лестницу, ведущую вниз. Прежде чем спускаться, она закрыла дверь на массивную железную задвижку. Лестница упиралась в очередную дверь, на этот раз незапертую. Осторожно отворив её, Гинта вышла в просторный коридор, освещенный ярким голубоватым светом. Вдоль стен стояли низкие белые скамьи. Здесь было несколько дверей с круглыми железными ручками. Гинта явственно ощущала присутствие людей. Она не слышала ни звука, но чувствовала поблизости какое-то движение. Здесь что-то творилось. Что-то страшное. Она не знала, что именно, но ей казалось, будто воздух в этом белом коридоре насыщен ядовитыми парами, хотя здесь, вроде бы, ничем не пахло… Нет, здесь пахло смертью…

Громкий стук наверху заставил её вздрогнуть. Погоня шла по пятам. Гинта огляделась — надо было прятаться. Стук прекратился, но через некоторое время возобновился громче прежнего. Услыхав скрип отворяемой двери, Гинта шмыгнула за колонну. Хорошо, что тень в эту сторону…

— Гарн! Маллорм! — раздался рядом высокий, дребезжащий голос, который одинаково походил как на мужской, так и на женский. — Гарн! Есть здесь кто-нибудь?

В конце коридора скрипнула ещё одна дверь.

— Да, абеллург! Мы здесь…

— Вы что, оглохли? Сколько они уже там стучат… Или мне самому бегать открывать? Вы должны быть вот тут! И отлучаться можете только по одному.

— Абеллург, мы только…

— Ладно, хватит… Узнайте, что им надо.

Из своего ненадёжного укрытия Гинта видела, как двое парной в одежде охранников кинулись вверх по лестнице. Сейчас её преследователи будут здесь. Судя по всему, их немало. Сумеет ли она с ними справиться? Могут и другие подойти. Наверное, уже весь замок на ноги подняли… Что делать, если со всех сторон бушует пламя? Надо бежать в ту сторону, где огня меньше — может, и прорвёшься.

За дверью, возле которой всё ещё, раздражённо ворча, стоял абеллург, явно была какая-то секретная лаборатория. Вряд ли там много народу… Абеллург — невысокий, худощавый человек неопределённого возраста — замер от изумления, когда перед ним неожиданно появилась Гинта.

— Иди за мной, — гладя ему в глаза, тихо произнесла она.

Заворожённый её взглядом, абеллург послушно вернулся в лабораторию. Гинта бесшумно закрыла дверь на задвижку и огляделась. Просторная комната, уставленная белыми столами и шкафами с какой-то странной прозрачной посудой, была залита всё тем же зловещим голубоватым светом. Где-то совсем рядом звучали голоса. Разговаривали двое. Гинта не сразу заметила за широким шкафом дверной проём, ведущий в смежную комнату.

— Отпустит он нас сегодня или нет… Ненавижу работать по ночам. Ну что бы ей чуть пораньше не родить…

— Надоело мне твоё нытьё. Он сказал, что сегодня мы только всё подготовим. А вот завтра предстоит работёнка… Что там за шум в коридоре? Учитель, ты…

Влетев в комнату, юноша остановился, как вкопанный. Удивиться — это последнее, что он успел. Со вторым тоже не было хлопот. Усыпив всех троих, Гинта осторожно усадила их на пол, прислонив к стене. В дверь постучали.

— Меня оставят в покое или нет?! — крикнула она визгливым, дребезжащим голосом абеллурга. Сегодня ей, как никогда, пригодилось умение подражать различным звукам, которому обучали в школе нумадов. "Владеть голосом не менее важно, чем владеть телом", — говорил дед.

— Почтенный Дамерон, в замок кто-то проник. И похоже, кто-то из этих проклятых колдунов…

— Я-то тут при чём? — сердито отозвалась Гинта. — Здесь только я и мои помощники. И мы заняты! Понимаете? За-ня-ты! У нас важная работа, и отвлекаться нельзя. Ищите своих колдунов, где хотите, только оставьте нас в покое!

Гинта, громко топая, отошла от двери, потом тихонько вернулась обратно.

— Заклинаю Пресветлым, командир, не злите его, — сказал кто-то из двух молодых охранников — Гарн или Маллорм. — А то тут всем достанется. Их сегодня и правда лучше не тревожить. Там младенец, понимаете?

— Да, но мы должны всё проверить.

— Проверьте другие комнаты, сейчас мы их откроем. Там всё равно никого нет… А тут только абеллург и его помощники, вы же сами слышали… Да и вообще никого здесь нет. Мы же были закрыты на задвижку. Изнутри…

— А замок почему сломан?

— Да он вечно ломается… Командир, если вы будете докучать Дамерону, он пожалуется главному абеллургу, и тогда…

— Ладно… А когда он уйдёт?

— Не знаю. Он иногда и по ночам работает. Не беспокойтесь. Они, когда уходят, включают сигнализацию.

Затаившись у двери, Гинта слышала, как охранники обходили другие помещения.

— Представляете, вунхи как обезумели, — донеслось до неё.

— А тех, которые в саду бегали, явно чем-то опоили. Спят, как мёртвые.

— А по замку призраки ходят!

— Бр-р! Первый раз такое вижу…

— Скоро ещё не такое увидим. Не мне, конечно, судить о Пресветлом, но… Бог вечно юн, но абеллурги-то зрелые мужи. Почему бы не попытаться убедить господина нашего Эрина, что не стоит пускать сантарийских колдунов в Верхний город…

— Вот именно. Я бы их вообще к Валлондорну на пушечный выстрел не подпускал.

Вскоре всё затихло. В коридоре остались только Гарн и Маллорм. Они негромко о чём-то переговаривались. Гинта сделала слуховой анхакар.

— С какой стати? Ты же шёл последним!

— Кажется, я только на замок закрывал. Я думал, в лабораторию ещё кто-нибудь может прийти. У них у всех свои ключи…

— Ну так, наверное, кто-нибудь из людей Дамерона и пришёл после нас. Мы же не всё время были в коридоре. Надеюсь, Дамерон об этом забудет. Может, тот, кто пришёл после нас, и сломал замок. И закрыл на задвижку. Замок давно уже барахлит… Да ладно, спросим, когда выйдут. Интересно, сколько они там сегодня намерены торчать?

— Нам-то что? Нам всё равно до утра. Давай лучше сыграем.

Гинта услышала стук высыпаемых на скамью деревянных кубиков. Фигуры — любимая игра валлонской молодёжи. Дальше можно не слушать — эти двое больше не скажут ничего интересного. Абеллург и его помощники не проснутся, пока она их не разбудит. Охранники ещё какое-то время будут обыскивать замок, потом всё утихнет. Во всяком случае, до утра. Но ей-то до утра нельзя тут оставаться. Эти двое в коридоре — не проблема, а дальше… Об этом она потом подумает, чуть позже. А сейчас надо обследовать лабораторию… Нет, сначала она немножко посидит, отдохнёт. Надо хоть дух-то перевести после всей этой беготни.

Гинта опустилась на жёсткий белый стул с тонкими железными ножками и посмотрела на спящую троицу. Помощники абеллурга были ещё молоды. Действительно молоды. Если они и начали принимать хармин, то совсем недавно. Гинта постоянно удивляла обитателей Эриндорна тем, что безошибочно отличала природную молодость от искусственно поддерживаемой. Дамерон выглядел, как человек среднего возраста, но она чувствовала, что ему гораздо больше. Наверное, ему уже перевалило за сотню. Перед ним тут все трепещут. Он явно пользуется расположением самого Айнагура, а значит он хороший учёный. Дамерон только что был занят какой-то важной работой, а теперь вот, по её милости, спит безмятежнее младенца… Младенца! Гинта вскочила, как ужаленная. Охранник сказал — там младенец. А один из помощников ворчал, что рожают не вовремя… Возможно, у кого-то в замке были тяжёлые роды, и сейчас ребёнок в опасности. И этот ребёнок здесь! Гинта со всех ног кинулась в соседнюю комнату. Ничего себе — нумада-саммина! Пробралась сюда ради своего любопытства и помешала людям, которые, похоже, были заняты спасением ребёнка…

Никакого младенца она здесь не увидела. Зато её внимание сразу привлёк стоящий посреди комнаты круглый белый стол, освещенный несколькими яркими лампами, которые висели прямо над ним. Лампы на потолке были гораздо слабее. На столе темнели пятна крови, валялось множество металлических инструментов, похожих на те, что Гинта видела в валлонских больницах, а с краю лежала влажная тряпка, от которой исходил резкий запах чистящего раствора. Видимо, помощника абеллурга занимались уборкой… После чего? Где ребёнок? Охранники сказали, что он должен быть здесь. Может, они наврали командиру? Но зачем?

Многочисленные полки вдоль стен были уставлены прозрачными и непрозрачными склянками разной величины, заполненными какими-то разноцветными жидкостями и порошками. Одну стену занимала чистая посуда — в основном из сербинового стекла и белой глины. Внимание Гинты привлек странный аппарат, состоящий из двух металлических баков и множества стеклянных трубок, соединённых более тонкими трубками из мягкого, но очень прочного материала. В самом дальнем углу лаборатории стоял запертый шкаф. Гинта не хотела ломать замок. Когда она, немного повозившись, ухитрилась открыть этот шкаф, то обнаружила на его полках стройные шеренги одинаковых белых баночек. Во всех оказался розовато-серый порошок, который с виду напоминал хармин. Гинта видела у абельмин пакетики с этим чудесным снадобьем, дарующим вечную молодость. Благодаря ароматическим добавкам хармин имел приятный, хотя и резковатый запах. Гинта не могла понять, чем пахнет порошок в этих баночках, но ей казалось, что сейчас она ещё острее ощущает запах смерти, витающий в лаборатории, да и во всём этом подвале.

Осталось обследовать два больших плотно закрытых металлических бака, которые стояли возле рукомойников. В одном оказались инструменты, залитые чистящим раствором, а в другом… Откинув крышку, Гинта с трудом подавила крик ужаса. Бак был наполнен прозрачной жидкостью, в которой плавал разрезанный от ключиц до паха младенец. Внутренности, еще не отдаленные от брюшной полости, вывалились наружу и занимали почти всю поверхность сосуда. Гинте показалось, что её собственные внутренности взбунтовались против неё… Она еле успела добежать до рукомойника.

Потом она долго умывалась и пила холодную воду. Немного придя в себя, принялась за дыхательные упражнения и делала их до тех пор, пока не уняла дрожь. Вот оно что… Сколько она ни спрашивала, из чего изготовляется хармин, никто так и не дал ей вразумительного ответа. Возможно, абельмины и не знают. А Эрлин? Он вообще не принимает хармин. Диннар тоже. Диннар… Он обещал помочь, если что. Надо позвать его. Надо сделать мост.

Ваятель крепко спал, и хотя пробиться в его сознание было трудно, Гинта радовалась, что ей приходится отрывать его не от работы, а всего лишь от подушки.

"Диннар, Диннар! Проснись! Мне нужна твоя помощь…"

"Гинта… Что случилось? Ты где, малышка?"

"В Белом замке. В лаборатории абеллурга Дамерона. В секретной лаборатории, где делают хармин. Я хочу показать тебе, из чего его делают. Диннар, ты не очень устал? Ты сможешь выйти в наому?"

"Не задавай глупых вопросов".

"Хорошо, сын Танамнита. Я открываю врата".

Диннар появился сразу, как только она произнесла заклинание.

— Я думаю, Эрлин всё-таки должен увидеть всё это своими глазами, — сказала Гинта, вкратце поведав Диннару о своих последних приключениях. — Тебе приходилось воевать по-настоящему и убивать, а ему нет… Я бы не хотела устаивать для него такие зрелища, но…

— Но он считает себя правителем, а не куклой а руках абеллургов, — продолжил за неё Диннар. — А значит должен знать, что творится в его владениях.

Он снова взглянул на маленький изувеченный труп и поморщился.

— Мне приходилось убивать. Это не доставляло мне удовольствия, но и не вызывало раскаяния. Я убивал, когда не было другого выхода. И тех, кто не заслуживал пощады. Я ненавижу тех, кто убивает младенцев… И стариков.

— Что ты намерена делать? — спросил он, немного помолчав.

— Я хочу попросить тебя привести сюда Эрлина.

— Прямо сейчас?

— Да, если ты сейчас его разбудишь, то на рассвете он будет здесь. Пусть возьмёт с собой небольшой отряд. На всякий случай. И пусть его появление будет неожиданным. Если до его прихода в замок узнают, что я здесь, в лаборатории, да ещё с таким доказательством… Они просто взорвут лабораторию… Да они весь этот подвал взорвать могут, а потом что-нибудь придумают и меня же во всём обвинят. Диннар, сделай своё нафао непроявленным и прогуляйся тут поблизости. Сейчас ты выйдешь в коридор, где два балбеса-охранника играют в фигуры. Они сидят как раз рядом с дверью, за которой лестница, ведущая наверх, на первый этаж. Там ещё одна дверь, запертая, но сейчас это для тебя не имеет значения. Пожалуйста, осмотри первый этаж, поищи вход с улицы, который ближе всего к этому проклятому подвалу. Надеюсь, ты сможешь. Я держу наому в этих пределах… Когда вы придёте с Эрлином и его людьми, вас не посмеют не пропустить. И вы сразу же прямиком сюда. Всё это надо быстро сделать, чтобы тут не успели ничего предпринять, понимаешь? А когда Эрлин увидит это своими глазами, им уже не отвертеться. Пожалуйста, Диннар, поторопись. Я держу мост. Как только найдёшь дверь наружу, возвращайся в тело и беги за Эрлином.

Они действительно прибыли на рассвете — Диннар и Эрлин с двадцатью своими гвардейцами. Остальные воины окружили замок.

— По-моему, это уже лишнее, — сказал Диннар.

Гинта заметила, что он очень боится улыбнуться. Дело, конечно, было серьёзное, и всё же Эрлин напоминал ребёнка, которому понравилось играть в войну. Он тут же потребовал разбудить Дамерона и его помощников и послал за Айнагуром.

Главный абеллург появился очень быстро. Он как будто ждал, что его сюда позовут, и едва ли не хотел этого. Он не был ни удивлён, ни встревожен. Его странное лицо, всегда казавшееся Гинте одновременно бледным и тёмным, выражало лишь бесконечную усталость. Лицо человека, который готов к развязке… Гинта вдруг тоже почувствовала неимоверную усталость.

— Думаю, теперь вы и без меня обойдётесь, — сказала она Эрлину. — Я больше не могу здесь находиться и очень хочу спать.

В покоях её ждал завтрак. Ничего удивительного — в это время она обычно вставала. Гинта вспомнила младенца и поняла, что сейчас она не сможет проглотить ни кусочка. Она заставила себя принять ванну и, едва добравшись до постели, забылась тяжёлым, тревожным сном.

Проснулась она почему-то в огненном святилище Сагарана. И очень испугалась, увидев на алтаре новорожденного младенца, вокруг которого разгорался огонь. Казалось, ещё немного — и пламя поглотит ребёнка. Гинта подбежала к алтарю, схватила младенца и сильно обожгла руки.

"Ну вот, — сказал ей знакомый тихий голос. — Сколько раз я тебе говорил — когда работаешь с огнём, делай хороший наружный анхакар".

Сагаран! Гинта огляделась, но в святилище больше никого не было.

"Да, это я, — снова прозвучал голос. — Я же обещал, что вернусь. А огонь мне не страшен".

Гинта посмотрела на ребёнка, и ей стало не по себе. Это он говорил с ней голосом Сагарана.

Потом в святилище стали ломиться какие-то люди. Гинта должна была спасти ребёнка, но не знала, как. Она только знала, что святилище окружено и врагов очень много.

"Сагган, помоги!" — взмолилась Гинта, обращаясь к изваянию бога, и тут увидела, что перед ней стоит Айнагур.

"Давай его сюда, не бойся, — сказал он, протягивая к ребёнку руки. — Ты же знаешь, как я его люблю".

"Нет, нет! — закричала Гинта. — Он мой! Не смей его трогать!"

"Чего ты боишься? — улыбнулся Айнагур. — Он же всё равно мёртвый".

Гинта посмотрела на ребёнка и похолодела от ужаса. Его живот был распорот, и в тёмном разрезе виднелись внутренности.

"Гинта!" — окликнул её издалека другой знакомый голос.

Амнита… Где она? Около святилища? Она пришла, чтобы спасти их и наверняка привела подмогу…

— Гинта, проснись!

На этот раз голос прозвучал совсем близко. Гинта открыла глаза и увидела Амниту, сидящую рядом с ней на краю постели.

— Тебя мучил какой-то кошмар, и я решила помочь тебе от него избавиться. Обед уже кончился. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли сюда…

— Я не буду ничего, кроме фруктов, — вяло отозвалась Гинта. — И не беспокойся, пожалуйста. Не надо никаких распоряжений. Я просто схожу в сад.

Она встала, подошла к зеркалу и молча занялась своими волосами. Амнита не уходила.

— Эрлин снова отправился в Белый замок, — заговорила она после довольно долгой паузы. — Проверяет там все лаборатории. Абеллурги встревожены. По-моему, они не ожидали такого… Раньше они как-то не замечали, что почти вся гвардия Эриндорна на его стороне. Большинство гвардейцев только его и признают. Один Айнагур спокоен. Как будто ничего на случилось… Послушай, Гинта, Эрлин больше не позволит им такое вытворять. Теперь, когда он всё знает…

— Он слишком долго не хотел ничего знать, — с горечью оказала Гинта. — Выходит, для изготовления хармина нужно…

— Нужна вытяжка из тканей новорожденного не старше десяти дней. Главным образом, из спинного мозга. Вообще-то у хармина много составляющих, но это основной компонент, хотя требуется его совсем немного. Я сегодня битых два часа слушала объяснения Дамерона и Айнагура. Эрлин заставил их все рассказать. Раньше люди абеллургов просто ходили по домам и лечебницам, искали уродливых и нежизнеспособных младенцев, от которых отказывались родители. И этого вполне хватало. Но количество желающих принимать хармин всё росло и росло. Во-первых, стало больше абеллургов. Во-вторых, абельмин… Одни оставались на второй срок, и их надо было омолаживать. Те, которых не оставляли, тоже требовали хармин. А ведь они же все из самых знатных семей и почти все — родственники абеллургов. Одно время даже было организовано похищение младенцев, но это вызвало такое волнение в народе, что абеллурги испугались. Волнений и без того хватало. Всегда. Абеллурги боятся этой страны. По-моему, сейчас они уже всех боятся — и ваших, и наших. Они пытались обвинить в похищении детей сантарийских колдунов, да люди не больно-то в это верили. Сантарийцы и валлоны уже достаточно хорошо узнали друг друга. Попробовали покупать детей у бедняков, но ведь бедняков тут по сути нет. Сантара — слишком щедрая земля. Чтобы тут голодать, надо быть последним лодырем. К тому же такие вещи, как купля-продажа детей… Рано или поздно об этом всё равно бы заговорили — и снова недоверие к властям. Опять бы пошли разговоры — дескать до бледномордых такого не было. Вот тут-то Айнагур и нашёл выход. Если приходится тратить хармин на бывших абельмин, пусть они и помогают восполнять его запасы. Жизнь у них долгая, развлечений хоть отбавляй. За удовольствия надо платить, тем более что физически это нетрудно. Парочка, которая сделала ребёнка, обеспечена хармином на ближайшие пятьдесят лет. Два ребёнка — сто лет. Разумеется, этот хармин идёт не только им. Одного младенца достаточно…

— Довольно, — поморщилась Гинта. — Мне тоже достаточно одного младенца. Того, что я сегодня увидела. До сих пор в голове не укладывается… В Белом замке я подслушала разговор двух абельмин. Одна была беременна, но вовсе не горела желанием стать матерью. Я поняла так, что она собирается отдать ребёнка в какую-нибудь богатую бездетную семью, может быть, даже кому-нибудь из абеллургов, а в качестве платы получить хармин… Или деньги на его приобретение. А оказывается… Они молодели, пожирая собственных детей. Амнита, а ты правда не знала, из чего делается хармин? Скажи честно.

— Я как-то не задумывалась… Во дворце было не принято об этом говорить. Оказывается, секрет изготовления хармина был известен только абеллургам и обитателям Белого замка. Айнагур считал: чем меньше людей об этом знает, тем меньше вероятности, что информация просочится за пределы Эриндорна. Абеллурги боятся лишний раз баламутить народ. Я не думала, что всё это именно так.

— Да, ты не думала, — усмехнулась Гинта. — Ты просто не задумывалась над этим. А зачем? Так удобнее — не думать о некоторых вещах, не замечать. Не вдаваться…

— Я перестала принимать хармин, — Амнита словно оправдывалась.

— Перестала, чтобы не вредить своему здоровью.

— Я действительно не знала, из чего его делают…

— Ты не хотела этого знать, — безжалостно уточнила Гинта.

— Я тебе говорила, что я далеко не совершенство, — помолчав, сказала Амнита.

Она сидела, опустив глаза и сложив на коленях своя точёные руки. Длинные серебристые ресницы подчёркивали нежную белизну её лица.

— Ну почему? Внешне ты само совершенство.

— Это не моя вина, — тихо отозвалась Амнита. — И это не приносит мне счастья.

— Возможно, ты и не достойна его.

— Возможно, — спокойно согласилась валлонка и встала. — Эрлин просил передать, что сегодня не сможет поехать с тобой в Средний город. Представление тоже откладывается. Актёров разместили в восточном крыле, на третьем этаже… Это если захочешь пообщаться. Труппа из Лаутамы, среди них много сантарийцев.

Амнита вышла, а Гинта долго стояла перед зеркалом с расчёской в руке, смотрела на своё окаменевшее лицо и не могла понять, на кого она больше злится — на подругу или на себя.

— Попробуй взглянуть на всё это с другой стороны, — сказал ей вечером Диннар. — Валлоны воспитаны совершенно иначе. Им неведомо то трепетное отношение к жизни, которое свойственно тебе, да и вообще всем детям земли. Для вас имеет ценность даже только что зародившаяся в лоне матери жизнь…

— Конечно, ведь там уже есть душа. Пусть она ещё спит, но надо беречь её и до пробуждения. А эти люди умудряются верить в бога, не признавая души. Придумали, чтобы оправдать свою бездушие…

— Ты сейчас слишком раздражена, чтобы рассуждать спокойно и здраво, — заметил Диннар. — Ты же прекрасно знаешь — далеко не все валлоны бездушные. Я бы не сказал, что злых людей среди них больше, чем среди сантарийцев. У них просто другое представление о жизни. Они не считают таким уж важным преступлением уничтожить бессознательное существо. Новорожденный младенец не осознаёт себя. Он жив, но пока он как 6ы мёртв. И если он не нужен даже собственной матери, то что стоит лишить его жизни, которую он не успел ни полюбить, ни оценить, о которой он вообще не имеет понятия?

— Но душа недаром приходит в этот мир, и когда она проснётся…

— Это опять говорит сантарийка, — перебил Диннар. — Для валлонов это… вроде как говорить о том, чего нет. Это не значит, что они считают убийство младенцев нормальным явлением. Человек есть человек, даже если он только что родился. Потому они и держали это в тайне. Все возмущены. И Эрлин, и Амнита… Думаю, в Валлондорне многие бы возмутились, и всё же для валлонов это не так ужасно, как для вас, сантарийцев, и винить их в этом нельзя. Они просто иначе мыслят.

— Диннар, а к кому ты относишь себя? — спросила Гинта. — Ты как-то странно говоришь — валлоны, сантарийцы… Как будто ты ни то и ни другое.

— Пожалуй, так оно и есть. С валлоном меня не спутаешь, но дети земли порой кажутся мне такими же чужими, как и дети воды. Я вырос в пустыне, среди песка и камней. Дети песка никогда не считали меня своим, да я в этом и не нуждался. Они звали меня сыном Маррана… По-вашему — Маррона. Наверное, я и есть сын камня. Да, я ни то и ни другое. Мне что земля, что вода…

— Не скажи. Земля тебе действительно нипочём, а вот вода… Она способна обтёсывать камень, изменяя его форму, а новая форма всегда несёт иную сущность…

— Разве ты не знаешь, что камень, имеющий душу, не поддаётся обработке? — улыбнулся Диннар. — Он неуязвим.

— Да… Иногда мне хочется превратиться в камень…

— Полегче, малышка, — Диннар снова взял тон старшего брата. — Не забывай — слова таких, как ты, имеют силу.

"Какая мне польза от моей силы, — думала Гинта, оставшись одна. — Или я всю жизнь должна утешаться тем, что помогаю другим…"

Она вышла на лоджию и, спрятавшись за вазон с цветами, долго смотрела вниз. В дворцовом саду было людно. Садовники подстригали кусты, несколько абельмин играли в кольца. Прошли два абеллурга… Потом появился Эрлин. С Роной. Он недавно вернулся из Белого замка, где провёл почти весь день. Вид у него был усталый. Рона что-то говорила, нежно заглядывая ему в глаза. Он улыбнулся. Рона всегда найдёт, что сказать. Она никогда не огорчает своего повелителя. Не то что некоторые. Те, что всюду лезут и причиняют одни беспокойства…

Эрлин ушёл вместе с Роной, а все эти люди в саду вызывали у Гинты чуть ли не ненависть.

"Я, видите ли, нужна миру. Я нужна людям… Лучше бы я никому не была нужна. Никому-никому, кроме одного единственного человека… Или бога? Мне всё равно. Мне хватило бы его одного. Если я любила его и раньше, то, наверное, я приговорена любить его вечно… И что же, безответно? Быть может, счастье — это вообще не для меня? И в этой, и в любой другой жизни… Если я нужна этому миру, я сделаю всё, что в моих силах, уже хотя бы потому что в этом мире есть он. А потом я предпочла бы обратиться в камень. Знай я это заклинание, я бы заключила свою душу в камень. Чтобы она уснула вечным сном. Это лучше, чем так мучиться…"

Гинта понимала, что так нельзя. Она поддалась отчаянию, раздражению, обиде и едва ли не лелеяла в себе эти чувства. Возможно, сказывалось то, что она никак не могла оправиться от потрясения. Убитый младенец то и дело вставал у неё перед глазами. Да ещё этот странный сон…

"Я так хочу вернуть тебя, Сагаран!"

Эрлин был к ней очень внимателен. Старался развлечь.

— Перестань ты об этом думать, — сказал он, подойдет к ней однажды вечером после представления, которое давали актёры из Лаутамы. — Готов поклясться, ты даже не поняла, о чём пьеса. Обещаю, больше такое не повторится. Я взял под контроль все лаборатории. Сейчас везде будут мои люди.

— А как же твои абельмины? — спросила Гинта. — Они согласны с твоим решением?

— На то они и мои абельмины, чтобы соглашаться со всеми моими решениями, — безмятежно улыбнулся Эрлин и посмотрел на Рону, которая в последнее время буквально от него не отходила. — Я не стал уничтожать то, что сделано, — какой в этом смысл… Хармина ещё надолго хватит, а дальше… Пусть абеллурги изобретают другое омолаживающее средство, более безобидное.

Эрлин снова взглянул на Рону, и она ответила ему кислой улыбкой. Гинта знала, что уж её-то решение Эрлина точно не радует, как бы она это ни скрывала. И ещё Гинта видела, что Рона ненавидит её больше всех на свете. Ведь это из-за неё абельмины могут остаться без средства, дарующего вечную молодость.

Эрлин ещё что-то говорил, но смотрел не на Гинту, а сквозь неё. Взгляд у него был какой-то пустой и в то же время возбуждённый, и в нём ясно читалось лишь одно желание — поскорее уединиться с Роной. С этой девушкой, которая ненавидела Гинту и которая сейчас смотрела на неё с нескрываемым торжеством. Гинта поймала себя на том, что она тоже ненавидит Рону. Она могла бы убить её одним взглядом…

"Спокойно. Это же всё равно, что раздавить насекомое, — сказала себе Гинта.

Она с улыбкой пожелала этим двоим доброй ночи, повернулась и пошла прочь, стараясь ни на что не наткнуться — перед глазами всё расплывалось, да ещё крутом были эти проклятые прозрачные стены с отражёнными в них светильниками… Словно факелы, горящие под водой. Фокус, который умела делать только она. Как и три тысячи лет назад… Почему ты вернулся, Диннувир?

— Ему надо развеяться, — говорила Амнита. — Он устал. Даже от своих любимых дайверов, а уж от других проблем и подавно. Он хочет отдохнуть, развлечься… И ему нужна женщина. Просто женщина.

"Да, ему нужна женщина, — думала Гинта. — Красивая женщина, а не маленькая, угловатая девчонка, которая никому не даёт жить спокойно".

Она знала, что Амнита пытается её утешить, но это только раздражало её. Порой ей хотелось крикнуть: "Не нуждаюсь в твоей жалости! Столько лет ослепляешь всех своей красотой и никого не можешь сделать счастливым. Даже саму себя!"

Она была спокойна и приветлива, но на всякий случай старалась поменьше общаться с теми, кто её раздражал, а Эрлина так просто избегала. Боялась поссориться. Впрочем, ещё больше она боялась его равнодушия. Поэтому, узнав однажды, что он разыскивает её по всему дворцу, ухитрилась как бы случайно попасться ему на глаза.

— Гинта! Гинта…

Эрлин кинулся ей навстречу. Его прекрасное лицо сияло такой радостью, что она невольно заулыбалась.

— Гинта, я хочу тебе кое-что показать… Вернее, кое-кого. Поехали в зверинец. Все уже просто умирают от нетерпения, только тебя и ждём…

— Эрлин, ты же знаешь, что я не люблю это место.

— Да, но ещё я знаю, кого бы ты очень хотела увидеть!

— И кого же?

— Ни за что не угадаешь! А я не скажу. Поехали! Это сюрприз.

Эриндорнский зверинец, точнее Парк Зверей, занимал огромную территорию, и хотя его обитатели, казалось, были довольны своей судьбой, Гинта не любила там бывать. Большинство этих животных выросло в неволе. Они не знали, что такое свобода, и вряд ли считали себя пленниками. Во всяком случае, травоядные, которые целыми днями резвились на сочных лугах и в маленьких тенистых рощах. Они не боялись посетителей и брали угощение прямо с рук. Часть парка, где обитали хищники, была огорожена высокой железной оградой. Через каждые пять дней на шестой этих зверей заманивали в просторные клетки, чтобы посетители имели возможность как следует их рассмотреть. В остальные дни хищников можно было видеть только в часы кормёжки, когда они подбегали к ограде и хватали куски мяса, которые работники зверинца просовывали сквозь прутья на длинных железных вертелах. Остальное время звери предпочитали проводить подальше от людского взора. В их распоряжении был небольшой лесок с рощами, полянами, горами, поросшими хаганой, и маленьким озером, в который впадал чистый ручей, берущий начало в одном из гротов.

Часть парка, где держали редких птиц, была накрыта, словно огромным колпаком, тонкой, но прочной металлической сеткой.

— Для него, наверное, так же придётся сделать, — сказал Эрлин. — Ему ведь тоже надо летать… Ну что тебе не нравится? Разве это можно назвать клеткой? Смотри, как высоко натянута сеть. Выше хагов…

— Ему надо летать? — спросила Гинта. — Это что, птица? Неужели твои ловчие раздобыли ханга?

— Сейчас увидишь, — загадочно улыбнулся Эрлин.

Он вёл тайпу так быстро, что Рона и Мильда, сидевшие на заднем сиденье, то и дело взвизгивали на поворотах. Остальные от них сильно отстали. Гинта слышала сзади шум множества колёс, весёлые голоса, взрывы смеха, но самой ей веселиться не хотелось. Она смотрела на оживлённое лицо Эрлина и не могла избавиться от дурного предчувствия.

Тайпа остановилась недалеко от вольера, возле которого собралась целая толпа работников зверинца. Посетителей сегодня не пускали.

— Пpeсветлый! Он проснулся!

Один из работников подбежал к Эрлину и, отвесив поклон, продолжал:

— Он проснулся уже давно, только вот… Всё лежит и лежит. Не ест, не пьёт и… ни на кого не смотрит. У него там свежая трава, соляные камни, вода из родника, даже сарановые лепёшки… Ни к чему не притронулся. Даже глаза не открывает. Может, он заболел?

— Ничего, Харт, с нами лучшая целительница Сантары. Всё будет в порядке. Да расступитесь же вы наконец! Гинта, посмотри, кто у нас теперь есть!

Гинта подошла к вольеру и обомлела…

Он лежал на соломенной подстилке, как-то нелепо поджав передние ноги. Задние были вытянуты и от этого казались ещё длинней. Пышная белая грива закрывала гибкую шею и почти всю морду. Гинта видела, как вздрагивают влажные синеватые ноздри. Он словно беззвучно всхлипывал. Серебристо-голубая шерсть потускнела и стала почти серой.

— Мои ловчие взяли его в Хортанге, совсем недалеко от Валлондорна, — сообщил Эрлин. — Они сами не ожидали такой удачи. Только и слышишь, что поймать небесного зверя невозможно… Они выстрелили в него усыпляющей иглой. Зато теперь ты можешь видеть его хоть каждый день…

Эрлин обернулся к Гинте и, наткнувшись на её взгляд, едва не попятился.

— Это же хель… Как вы посмели?

— Гинта, что с тобой? Я думал, ты обрадуешься. Ты рассказывала, как он к тебе приходил, как ты на нём летала… Ты ведь очень жалела, что он больше не приходит… Мне тоже всегда хотелось его иметь. Мне ещё Сиф говорил о небесном звере…

— Тебе хотелось его иметь? Его нельзя иметь! Он не может жить в неволе. Он приходил ко мне, но сам. Он приходит к людям, когда это нужно. Он мог бы когда-нибудь прийти и к тебе, но теперь уже не придет. Если люди будут обижать его, он может вообще покинуть Эрсу и больше не вернуться. Хель — это саннэф! Это божественный зверь. Для вас нет ничего божественного. Здесь божество — это только ты! Наш распрекрасный бог пожелал иметь новую игрушку — хеля!

— Да я вовсе не считаю его игрушкой. Я думал, его можно приручить… Ну чего ты так разозлилась? Разумеется, я его отпущу, если он не может жить в неволе. Я не хотел ничего плохого… В последнее время ты всем недовольна. Я понимаю, эта история с хармином…. Но я же во всём разобрался, навёл порядок…

— Да, ты устроил разгон. Тебе понравилось демонстрировать свою власть. Тебе вообще нравится быть командиром и устраивать игрушечные бои. На воде или в Белом замке… Ты не знаешь, что такое настоящая битва, а ведь ты уже взрослый. Многие из тех, кто ходил со мной на запад, были моложе тебя. Они не воображали себя ни богами, ни царями, зато сражались по-настоящему! Они знали, что в этом бою могут встретить свою смерть. А ты… Ты лучше закроешь глаза, зажмуришь их покрепче, чтобы только не видеть её, не думать о том, что она всё ближе и ближе!

— Я не понимаю… — Эрлин начинал злиться. Ноздри его точёного носа слегка раздувались, губы побледнели. — За что ты меня оскорбляешь? Я не трус.

— Нет, ты трус! Именно трус! Ты боишься посмотреть правде в глаза! Ты сам, как эти звери, сидишь в клетке. Да-да, ты позволил посадить себя в золочёную клетку и не хочешь покидать её, потому что тебе так удобно. Твоя теперешняя жизнь — это сплошные удовольствия, всеобщая любовь, поклонение. Ты потому и вспоминать ничего не хочешь! Ты не то что не бог, ты даже не человек. Существо без памяти, без прошлого не может быть человеком! Если тебе так нравится, оставайся и дальше куклой в золочёной клетке. Когда кукла отработает свой срок, ее заменят новой, у которой тоже не будет ни прошлого, ни будущего. Ну и что? Зато ей не надо ни о чём думать. За неё уже всё решено. Ей не приходится выбирать! Даже между жизнью и смертью!

Эрлин так побледнел, что лицо его стало одного цвета с его белой накидкой. Работники зверинца и абельмины стояли и в полной растерянности слушали, как юная сантарийка кричит на их бога. На того, кому никто и никогда не смел открыто возражать. Даже главный абеллург, перед которым все трепетали.

— Что ты этим хочешь сказать? — глухо спросил Эрлин.

После его слов наступила такая тишина, что казалось, даже птицы умолкли на деревьях.

— Неужели непонятно? — вмешалась Рона. — Она хочет сказать, что ты неправильно живёшь. А главное — выбирать не умеешь. Например, девушек. Вот если бы ты её полюбил, то это был бы правильный выбор.

— Господин мой Эрлин, — жеманно растягивая слова, промурлыкала Мильда. — Ты слишком серьёзно относишься к капризам и истерикам этой маленькой худышки. Она просто бесится от зависти, неужели ты не понимаешь?

— Я не понимаю, почему со мной разговаривает кто угодно, но только не та, с кем разговариваю я? — с холодным недоумением осведомился Эрлин.

— Потому что я уже всё сказала, — ответила Гинта. — А если ты не понял, то значит по-прежнему не хочешь ничего понимать. Следовательно, продолжать этот разговор не имеет смысла.

Она направилась к вольеру.

— Что ж, если так, то можешь убираться! — крикнул Эрлин. — Если этот голубой зверь тебе дороже, уходи! Улетай вместе с ним… Хоть в свою Ингамарну, хоть на луну! Куда хочешь! Маленькая неблагодарная дикарка! Вы были и остались дикарями! Живи в своём лесу, среди зверей. А среди людей… Нормальных, культурных людей, тебе не место…

Гинта резко обернулась. Эрлин умолк и вздрогнул от её взгляда, но глаз не опустил.

— Я не боюсь тебя, убивающая взглядом.

— Разумеется, — улыбнулась Гинта. — Ты знаешь, что я ничего тебе не сделаю. Ты научился пользоваться любовью окружающих, но сам любить не научился. Наверное, здесь, среди вас, мне действительно не место. Да только лучше жить среди зверей, чем среди таких, как твои подданные. Звери, по крайний мере, не питаются плотью своих детёнышей. Мне очень жаль, Эрлин. Я так и не сумела избавить тебе от твоего злого двойника.

— Не беспокойся. Я больше не нуждаюсь в твоей помощи. Даже если снова заболею. Что бы со мной ни случилось, твоей помощи я не приму, но я благодарен тебе за то, что ты для меня сделала. В долгу я не останусь. Завтра же отправлю в Ингатам дары для своей целительницы и её мудрого деда.

Теперь Гинта действительно была близка к тому, чтобы убить его.

— Эрлин, — сказала она, опустив ресницы. — Не делай этого. Я всё верну обратно. Лучше не делай этого. А сейчас, пожалуйста, больше ничего не говори.

— Эй, не забудь запереть за собой на задвижку! — заверещала Рона, когда Гинта открыла дверь вольера. — Он же может выскочить! Вдруг он взбесится и всех нас убьёт! Вон у него какие копыта…

— Рона, не пора ли тебе замолчать? — услышала Гинта язвительный голос Эрлина. — По-моему, сегодня ты уже выдала свою ежедневную порцию глупостей.

Ещё она услышала топот ног и скрип колёс — абельмины бросились к тайпам, кое-кто отъехал подальше от вольера. Один Эрлин не тронулся с места. Гинта не оборачивалась и не видела его, но она знала, что он стоит всё там же и смотрит на неё. Она почти физически ощущала его взгляд. Эрлин не владел таннумом, и всё же этот человек был единственным, кто мог ранить её взглядом и, возможно, даже убить…

Гинта склонилась над хелем и осторожно отвела в сторону волнистую белую прядь, закрывавшую его глаза.

— Хель… — прошептала она.

Голубоватые веки дрогнули. Гинта заговорила с хелем на танумане. Она говорила, а он слушал, и его чудные лиловые глаза постепенно прояснялись.

— Вставай, — сказала Гинта, гладя его упругую шею. — Вставай. Летим отсюда. Куда хочешь. Хоть в Ингамарну, хоть на луну… Куда угодно, мне всё равно…

Она замолчала и закусила губу, чтобы не разреветься. Хель зашевелился, вскинул голову, потом медленно поднялся на ноги. Выходя из вольера, он немного пригнулся, а когда он выпрямился, все замерли, любуясь его красотой и совершенно забыв о страхе. Его шерсть, ещё недавно казавшаяся тусклой и серой, теперь отливала яркой голубизной и сверкала, как серебро, а тёмно-лиловые глаза напоминали драгоценные камни.

Все молча смотрели, как дивный зверь опустился перед Гинтой на одно колено, как она села ему на спину, как он помчался, постепенно набирая скорость, по аллее, возле которой стояли тайпы, а затем стремительно и в то же время плавно взмыл в воздух.

Гинта оглянулась. Эрлин стоял на том же месте — недалеко от вольера, на поляне, окружённой молодыми лундами. Сверху он казался маленьким и очень одиноким. Брошенный ребёнок… У Гинты сжалось сердце. Она вдруг вспомнила Сагарана. Как он провожал её до развилки и стоял среди саганвиров — сначала по-весеннему тёмно-красных, потом алых, оранжевых, постепенно разгорающихся светлым пламенем. Она так не любила от него уезжать. И почему-то всегда за него боялась…

Хель поднялся ещё выше, и Эрлин исчез среди деревьев. Серебристые кроны лундов сомкнулись над его головой, словно облака, скрывшие маленькое голубое солнце.

Гинта направила хеля на северо-восток, туда, где находились частные земельные угодья. Полоса полей и садов тянулась через Средний и Нижний город и так же, как и они, была разделена вторым кольцевым каналом. Валлондорн велик, и если уж хелю придётся несколько раз приземлиться на его территории, то пусть он сделает это там, где меньше народу.

Сегодня мало кто работал в садах — день был ярмарочный, но те, что видели девочку, летящую на голубом звере, долго смотрел им вслед, прикрыв глаза ладонью. В Сантаре существовало поверье: если человеку посчастливилось увидеть хеля — а такое счастье выпадало очень немногим, то сбудется самое его заветное желание. Если увидевший хеля молод, то ему непременно повезёт в любви. Ведь небесный зверь помог Эйрину похитить прекрасную Санту.

"Я не только вижу хеля, я уже не первый раз летаю на нём, — думала Гинта. — И что с того? Дед сказал бы — ты ещё очень юна, подожди… А чего ждать? Вокруг него столько красивых женщин. Они у него были, есть и будут, а я… Моё могущество не поможет мне стать ни красивой, ни любимой. Возможно, скоро я вместе с хелем стану вестником счастья. Для других…"

Когда они добрались до Ингатама, было уже темно. Гинта не хотела входить через центральные ворота, и хель как будто понял это. Недаром говорят, что небесный зверь всегда чувствует настроение своего всадника и даже угадывает его желания. Хель приземлился в саду, в том месте, где Гинта встретила его тогда, зимой… Она почему-то была уверена, что это тот же самый хель.

Он остановился возле украшенной двумя фонарями арки и опустился на одно колено, как всегда любезно помогая Гинте сойти на землю. Фонари не горели. Ни на арке, ни вообще в этой части сада. Поблизости никого не было. Гинта представила, как удивится дед, когда ему доложат, что она во дворце. Сбежится вся школа, начнутся расспросы. Что да почему… Меньше всего ей сейчас хотелось отвечать на вопросы. Сейчас ей нужен был тот, кто просто обрадуется, увидев её, и ни о чём не спросит, пока она сама не захочет что-нибудь рассказать. Сейчас ей нужен был тот, кто никогда её не осудит, даже если она что-то сделала не так, даже если она абсолютно всё сделала не так… Тот, для кого она была, есть и будет "самое милое дитя из всех, кого я когда-либо нянчила".

Аллея с аркой вела к голубому дворику — её любимому дворику, где в центре фонтана красовалась диуриновая фигура хеля. Она не светилась. Наверное, её тут никто ни разу не зажигал. Стволы акав смутно белели в синеватом сумраке. Хель шумно вздохнул и качнул головой. Гинта знала, что он сейчас уйдёт.

— Я хочу увидеть тебя снова, — сказала она на танумане. — Я не смею ни о чём тебя просить, но… Я так хочу тебя увидеть. И пожалуйста, не сердись на него. Он просто многого не понимает. У него и в мыслях не было причинить тебе зло. Пожалуйста, прости его.

Хель молча смотрел на неё своими тёмными, загадочно мерцающими глазами. В отличие от Синга, он не владел мысленной речью, но Гинта вдруг удивительно ясно поняла, что он ещё вернётся и что он ни на кого не сердится. Небесный зверь не умел говорить, но она всё поняла… Значит, он всё-таки умел говорить. Ведь речь — это не только слова, и не обязательно слова…

Хель слегка вытянул морду, как бы предлагая Гинте посмотреть в сторону её дворика. Она оглянулась и ахнула. Белые стволы акав нежно светились, словно окутанные голубым туманом… Или светом? Этот свет становился всё ярче. Казалось, там, за деревьями, разгорается маленько солнце, а вокруг него вспыхивают голубые огоньки.

— Это ты зажёг статую? — спросила Гинта, обернувшись, но хеля уже не было. Лишь слегка покачивались ветки ближайших кустов.

Гинта не узнала свой любимый дворик. Сначала она решила, что это светятся диуриновые звёзды в мозаичном полу вокруг фонтана, но голубыми огоньками оказались эринны. Солнечные цветы… Она садила их здесь год назад, незадолго до отъезда в Эриндорн.

"Солнце давно уже зашло, — подумала Гинта, глядя на маленькие голубые костры, догорающие среди тёмного многоцветья ночного сада. — Они должны были уже погаснуть. Наверное, это всё он…"

Девочка улыбнулась диуриновому хелю и осторожно коснулась его рукой.

— Пора спать. До завтра.

Статуя погасла, а за ней и цветы. Дворик погрузился во тьму, только откуда-то сверху падал мягкий желтоватый свет. Гинта подняла голову. Таома… Это её окно. Опять ей не спится. Наверное, сидит за рукоделием и думает о своей госпоже.

Гинта миновала оранжерею, соединявшую голубой дворик с замком, поднялась на второй этаж и осторожно отворила маленькую резную дверь…

В комнате горел один единственный светильник. Тот самый, в виде жёлтого цветка. Гинта помнила его столько же, сколько и себя. Таома сидела в своём любимом продавленном кресле с высокой спинкой и круглыми подлокотниками. Она едва не выронила рукоделие, когда увидела Гинту, стоящую посреди комнаты в своём элегантном валлонском наряде: высокие сапожки на каблуках, узкие, облегающие брюки и пелла — накидка, надеваемая через голову, закрывающая руки до локтя, доходящая спереди до пояса, а сзади чуть подлиннее (последний писк моды). Растрепавшиеся во время полёта волосы выбились из-под широкой белой шляпы.

Гинта огляделась. Здесь всё было по-прежнему. Мягкий, пушистый ковер, в котором утопают ноги, широкое ложе, застланное пёстрым покрывалом, камин с фигурками нафтов по бокам, низкий столик, уставленный разными шкатулками и шкатулочками, заваленный мотками цветных ниток. Несколько клубков на полу — как обычно. Здесь всё было как прежде. Как всегда. Здесь всё дышало покоем, а светильник на столе, казалось, излучал не только свет, но и тепло. Гинта почувствовала, что это тепло обволакивает, расслабляет её. Она вдруг поняла, что ужасно устала. А ещё больше устала скрывать от окружающих эту усталость, неуверенность, постоянное напряжение. Здесь она могла ничего не скрывать. Вся усталость вместе с обидой горячим комом подкатила к горлу, и Гинта почувствовала странное облегчение, когда из глаз её неудержимым потоком хлынули слёзы.

Немного успокоившись, она обнаружила, что сидит в глубоком кресле Таомы, а старуха протягивает ей глиняную чашку с тёмным дымящимся напитком. Отвар из листьев тиги…

"Когда она успела его приготовить? — подумала Гннта. — Такое впечатление, что у Таомы всегда всё под рукой".

Это старое продавленное кресло почему-то всегда казалось ей большим. Как будто, садясь в него, она сразу становилась маленькой. Вся эта комната — заколдованное место. Входишь сюда и снова становишься пятилетней.

— Я так и знала, что они тебя обидят, — вздохнула Таома, покачав головой.

Глава 5. Эрлин и его двойник.

— Господин мой Эрлин, тебя снова мучают кошмары?

— С чего ты взял?

— У тебя утомлённый вид. Как будто ты не высыпаешься. Это бросается в глаза, и не только мне… Не подумай, что я опять тайком пробрался в твою спальню. Даже если бы я посмел нарушить твой запрет, этот зверь меня бы и близко к тебе не подпустил. Я его понимаю. Наверное, он очень горд, что теперь именно ему позволено охранять твой сон.

Айнагур улыбался, но в его словах Эрлин уловил горечь.

— Рон хороший сторож, — сказал он, почесав за ушами белого вунха, который ласково тыкался мордой ему в бок. — Представляешь, какая это будет громадина, когда он вырастет окончательно. Зря ты его боишься. Рон отличный сторож, но он совсем не злой. И никогда не тронет того, кто для меня не опасен. На тебя он реагирует спокойно, ты же видишь.

— По-моему, он мня недолюбливает.

— А по-моему, тебе это кажется. Правда, что тебя в детстве напугал белый вунх?

— Ну… не совсем в детстве… Эрлин, откуда ты это знаешь?

— Слышал. Уже не помню, от кого. Тот вунх на тебя набросился?

— Нет. Не будем об этом, мой повелитель.

— Айнагур, почему мы так упорно избегаем воспоминаний от том, что нас напугало?

— Чтобы избавиться от страха.

— Избавиться или убежать? По-моему, убежать от страха невозможно. Говорят, есть другой способ избавиться от него.

— И какой же?

— Пережить его снова, пропустить через себя. И посмотреть на него со стороны.

— Догадываюсь, кто это сказал. Аттана из Ингамарны очень умна для своих лет, и всё же она ещё дитя. Не стоит принимать всерьёз каждое её суждение…

— Дитя она только по возрасту, и ты это прекрасно знаешь. Ты невзлюбил её с самого начала. Даже подарки, которые она мне делала, вызывали у тебя отвращение, едва ли не ужас… Этот камешек, похожий на глаз… До сих пор помню, как ты на него смотрел, когда я надел его первый раз. Как будто я повесил на шею не кулон, а ядовитую гинзу. Или он тоже тебе что-то напоминает?

— Нет… То есть… Такие камни раньше приносили в храмы водяных демонов. Ты же заметил, как он светится в воде. Естественно, мне стало не по себе. После того, как тебя мучил твой водяной двойник…

— Айнагур, я не знаю, кто это был. Я не уверен, что это водяной демон. И почему, собственно, демон, если он мой близнец? Я бог, а значит и он бог.

— Называй его, как хочешь, мой повелитель, но он причинил тебе много зла. А белый вунх… Я не говорил тебе этого, и, наверное, зря… Белые вунхи — слуги Арны. В Валлондоле никто не держал их дома, кроме… В общем, это звери демоницы, и среди них много оборотней.

— Среди людей их ещё больше. Айнагур, хватит пугать меня злыми демонами. Я не боюсь ни их слуг, ни их самих. Опасаться надо людей.

— Да, Эрлин. Даже если они считают тебя богом… Тем более, если они считают тебя своим богом, своим кумиром. Божества порой так беспечны. Живут, царствуют, исполненные величия и благосклонности… И не ведают, какую они способны вызывать любовь. И какую ненависть…

Айнагур замолчал и отвернулся, как будто что-то увидел за окном. Он уже не в первый раз напомнил Эрлину подстреленную птицу. Хищную, когда-то очень грозную, а теперь беспомощную и уже давно отчаявшуюся взлететь.

— Выходит, твоя любовь ко мне тоже может перерасти в ненависть?

— Нет, Эрлин. Никогда. Уже хотя бы потому, что я устал ненавидеть. Так устал, что даже не могу по-настоящему ненавидеть своих врагов. Моя любовь к тебе ни во что не перерастёт… Расти ей некуда, потому что любить ещё больше невозможно. Моя любовь к тебе всегда останется любовью. Но есть другие люди. И как бы они тебя ни любили, ни почитали, раздражать их не стоит. В Сантаре никогда не боялись белых вунхов, но среди твоих подданных много валлонов, и хотя сейчас они не трепещут перед демонами, которым поклонялись их предки в Валлондоле, страх перед Арной и её слугами ещё жив в народе. А недовольство народа — опасная вещь. Особенно если учесть, что на этом могут сыграть твои противники.

— Ты имеешь в виду Канамбера?

— Не только. После твоего запрета на изготовление хармина врагов у тебя прибавилось. И заметно.

— Мне это тоже заметно, — усмехнулся Эрлин. — Но я верю, что друзей и сторонников у меня всё-таки больше. Канамбер меня давно уже тревожит. Он явно что-то замышляет. Амнита его терпеть не может, а она редко ошибается в людях. К тому же, она давно его знает.

— Она также знает, что Канамбер давно уже по ней сохнет. Согласись она на связь с этим человеком, тебе было бы легче им управлять. По крайней мере, ты бы больше о нём знал…

— Я не могу требовать от своих друзей подобных жертв, — нахмурился Эрлин. — Канамбер ей противен.

— Ей противны все мужчины…

— Это её дело, Айнагур. И довольно об этом. Канамбера раздражает не столько запрет на изготовление хармина — его личных запасов, думаю, хватит надолго, сколько мой дайвер. Потому-то я и разместил на Агерланде целый отряд. А за Канамбером следят. Уже полгода.

— И что?

— Пока ничего. Похоже, он почуял слежку. Ни одного лишнего шага, ни одного лишнего слова. Прослушиваются даже его разговоры по лонгатору. И здесь, и в Хортанге, и в Сахуне.

— Повелитель, ты уверен, что все лонгаторы у тебя под контролем?

— Конечно. Их ведь немного. Я схему проводов наизусть знаю. Канамбер — тонкая штучка. Я уверен, он что-то заподозрил и теперь затаился. Ладно… Следить за ним всё равно не перестанут. Меня сейчас куда больше волнует мой дайвер.

— Я слышал, ты уже летаешь…

— Да, мы проводим испытания.

— Я ведь шёл сюда, чтобы поздравить тебя, мой повелитель…

— Поздравлять ещё рано.

— А я верю, что у тебя всё получится. У тебя же всегда всё получалось, Эрлин. Ты так мечтал летать, а теперь… Мне кажется, эти полёты не доставляют тебе удовольствия…

— Тебе это действительно кажется, Айнагур. Я просто очень устал.

— Не буду тебя больше утомлять, — абеллург слегка поклонился и повернулся, чтобы уйти.

— Подожди, Айнагур, — остановил его Эрлин. — Я хотел спросить… Ты тут кое-что не договорил. Ты сказал, в Валлондоле белых вунхов не держал никто, кроме… Кроме кого, Айнагур?

— Кроме служителей Арны.

— Тот, чей вунх тебя напугал, тоже был служителем Арны?

— Пожалуй, да.

— Пожалуй? Так нет или да?

— Вообще-то он не служил в храме Арны. Он был младшим сыном правителя. Но однажды он узнал, что богиня отметила его…

— Богиня? Ты сказал — богиня! Значит, ты всё-таки считаешь её богиней.

— Когда-то считал, мой повелитель. Ведь я родился и вырос в Валлондоле.

— А как звали этого человека? Случайно не Ральд?

— Почему ты так решил?

Айнагур был явно растерян, хоть и старался это скрыть.

— Я ничего не решил, я просто спрашиваю, — пожал плечами Эрлин. — А ты почему-то отвечаешь вопросом на вопрос. Впрочем, если не хочешь отвечать, я не настаиваю. Ты предпочитаешь не вспоминать о том, что тебя напугало или причинило тебе боль, и это твоё право. Пожалуйста, не думай, что Гинта подарила мне Рона назло тебе. Она понятия не имеет о твоих страхах.

— По-моему, эта девчонка способна пронюхать всё, что угодно, и ни перед чем не остановится…

— Перестань, Айнагур, — поморщился Эрлин. — Ты прекрасно знаешь, Гинта не из тех, для кого все средства хороши. В отличие от моих абеллургов.

— Ты по ней скучаешь?

— Не буду скрывать. А ты можешь не скрывать своей радости по поводу её отсутствия. От чего я больше всего устаю, так это от лицемерия окружающих.

— Господин мой Эрлин, можешь мне не верить, но её отсутствие меня не радует. За последние полгода ты разучился улыбаться. Эта маленькая колдунья околдовала тебя? Или… Эрлин, почему ты не хочешь признаться, что тебя опять мучают сны? Ты от всех отгородился… Я так хочу тебе помочь. Какой бы я ни был, для тебя я готов на всё.

— Айнагур, это ужасно — когда человек готов на всё. Есть граница, которую нельзя переступать… Хотя говорить это тебе уже поздно.

Абеллург молча опустил глаза. Его тёмное лицо застыло. Он опять надел маску, пытаясь скрыть боль, которая сквозила в каждом его жесте, слове, а сейчас в его молчании. Эрлину вдруг показалось, что этот человек весь, целиком, состоит из боли, и он почувствовал невольную жалость.

"Наверное, мне и правда не хватает твёрдости, — подумал он. — И вряд ли я способен добить поверженного врага".

— Айнагур, — мягко сказал Эрлин. — Я не позволю никаким призракам взять надо мной верх. Ни призракам, ни людям. Я знаю, что всегда могу рассчитывать на твою помощь. Я ценю твою преданность, но пока у тебя нет причин за меня беспокоиться. Спокойной ночи, мой друг.

Айнагур ушёл, а Эрлин растянулся на ковре, сунув под голову одну из плотных расшитых узорами подушек, которые были разбросаны по всей спальне. Рон пристроился рядом. Мягкое прикосновение его шерсти вызывало у Эрлина странное ощущение. Гинта говорила: "Постоянное присутствие рядом какого-нибудь зверя помогает человеку познать самого себя".

Она подарила ему Рона почти семь тигмов назад. Кто-то из её приятелей мангартов, работавших в городской лечебнице, ездил по делам в Ингамарну и по её просьбе привёз в Эриндорн маленького белого вунха. "Это детёныш последней вязки моего Улли и Винги — любимицы Зимира, — сказала Гинта. — Она тоже совершенно белая, и всё равно в каждом помёте обязательно бывают серые и пятнистые. Такие вот, без единой отметины, — редкость".

Глядя на Рона, Эрлин думал о том, что, возможно, когда-то у него уже был такой вот ручной белый вунх, но эта мысль не причиняла ему беспокойства. Присутствие Рона всё чаще и чаще напоминало ему о другом звере, который явно сыграл куда более значительную роль в его судьбе. О том, который ему часто снился…

Первые два-три года после Возвращения Эрлин имел обыкновение рассказывать свои сны Айнагуру.

— Где мой харгал? — спрашивал он иногда по утрам. — Я же помню, что он у меня был. Сегодня он опять мне снился.

— Мало ли что может присниться, повелитель, — неизменно отвечал абеллург. — Насмотрелся на харгалов в зверинце, вот они тебе и снятся.

— Я смотрю там и на других зверей, но я точно знаю, что с ними я никогда не играл.

— Просто харгалы тебе очень нравятся.

Такие объяснения поначалу устраивали Эрлина. Харгалы ему действительно очень нравились. Даже больше, чем белоснежные скакуны из Хортанги. Ещё три года назад он любил верховые прогулки с Айнагуром, во время которых абеллург рассказывал ему много интересного.

— Откуда ты столько знаешь? — удивлялся Эрлин. — Я бог, а ничего не знаю, зато ты и Амнита — просто ходячие книги…

— Большие знания дают мудрость, а она — вечная спутница печали. Тебе ни к чему знать слишком много, солнечное дитя. Никакие печали не должны омрачать твой ясный лик. Ты вечно юный бог, который живёт в радости и дарит эту радость своим подданным. Поэтому каждый раз ты возвращаешься в этот мир наивным ребёнком. И я учу тебя, рассказываю о мире, даю тебе знания, которые тебе интересны…

— А потом я их забываю?

— Да. После Ухода — своей временной смерти, ты снова возвращаешься ребёнком, которому всё интересно, и я снова тебя учу. Я всегда рядом с тобой. В этом и есть моё предназначение.

— И это всегда повторяется? Всегда одно и то же?

— Нет, это повторяется, но по-разному. Каждый раз ты немного не такой, как в предыдущем цикле. Ты не перестаёшь удивлять меня. Каждый раз ты и прежний, и в то же время другой.

— И тебе это не надоело?

— Пресветлый, для меня общение с тобой — наивысшее наслаждение.

— Мне с тобой тоже интересно, — поспешно говорил Эрлин.

Его с самого начала пугала та страстная привязанность, которую питал к нему его первый слуга. Эрлин чувствовал, что не надо подпускать его слишком близко. Он чувствовал это даже тогда, когда ещё не понимал, что такое влечение, которое мужчина может испытывать к женщине… И не только к женщине. Он всегда, сперва неосознанно, а потом сознательно держал Айнагура на расстоянии, как ручного, но всё же очень опасного зверя.

"Каким бы ручным ни казался хищник, как бы он ни любил тебя, никогда не забывай о том, что он хищник. Не позволяй ему ставить лапы тебе на грудь…" Эрлин не помнил того, кто ему это говорил, хотя произносивший эти слова низкий, суровый голос порой удивительно чётко звучал у него в сознании. Иногда этот человек незримо присутствовал в его снах. Эрлин побаивался его. Однажды ему приснилось, что он играет с голубым зверем. Харгал повалил его на землю и тёплым шершавым языком лизал ему лицо. Обоим было весело. А потом опять раздался этот голос, который звал его. Сурово, пожалуй, даже гневно. Эрлин знал, что ему сейчас достанется. Если она не заступится… Кто — она? Этого он не знал. Или не помнил? Он никого не помнил, и всё же какие-то люди всё чаще и чаще появлялись в его снах. Он не видел их, но чувствовал их присутствие, слышал голоса. Особенно отчётливо два: женский — спокойный, глуховатый и в то же время мелодичный, и мужской — суровый, властный. Этот человек вечно ему что-то запрещал. Например, летать на птице… На той огромной серебристо-белой птице…

Эрлин отмахнулся от Рона, который начал было облизывать ему ухо. Вунх обиженно отодвинулся, но едва Эрлин на него взглянул, радостно заколотил мохнатым хвостом по полу.

"Так приятно и щекотно, когда он лижет ухо… Или щеку", — подумал Эрлин. Он понял, что отогнал вунха непроизвольно, по привычке. По какой-то давней, глубоко укоренившейся в его сознании привычке. Он как будто боялся, что кто-то увидит… Кто? Наверное, тот человек, который ему вечно что-то запрещал. Он говорил: зверя можно приручить, и всё рано нельзя подпускать его слишком близко, нельзя ему так много позволять… Больше всего Эрлина злило, что он не разрешал ему летать на птице… Летать! Это так чудесно! Эрлину всегда хотелось летать. Он с тоской думал о том, что когда-нибудь вырастет, станет тяжёлым, и птица не сможет его носить…

Эрлин зажмурился и стиснул ладонями виски. Когда он об этом думал? А главное — где? Наверное, в том дивном месте, которое ему иногда снится. В царстве чистых, прозрачных озёр и почти таких же прозрачных гор. Сверху они казались ещё прекраснее. Удастся ли ему ещё их увидеть… Нет! Не надо! Лучше туда не возвращаться! Ни в коем случае! Это дивное место, но возвращаться туда не надо. Там страшно… И мягкой поступью харгала бродит смерть…

— Пресветлый, тебе плохо?

Голос слуги вернул его к действительности. Эрлин обнаружил, что, скорчившись, лежит на полу и изо всех сил прижимает к груди жёсткую продолговатую подушку.

— Повелитель, твой вунх скулил, и я подумал, что-то случилось…

— Всё в порядке, Сиф, — пробормотал Эрлин, поглаживая Рона.

— Может, позвать абеллурга, мой господин?

— Нет. Всё хорошо. Ступай.

Слуга ушёл, а Эрлин поплёлся в купальню, которая находилась рядом с его покоями. Надо принять ванну и в постель. Завтра опять испытания. Опять полёты. И опять он вспомнит. Как сегодня, когда он летал на маленьком одноместном дайвере и крылья его железной птицы сверкали на солнце, словно серебро.

Он больше не гнал от себя свои воспоминания. Хоть и по-прежнему боялся их. Сколько можно от них убегать? Он три раза пробовал хаву. После неё болела голова, а воспоминания всё равно возвращались.

Постройка большого дайвера подходила к концу. Параллельно с этим Эрлин, Амнита и двое их помощников, недавно закончивших высшую техническую школу, работали над чертежами дайверлина. Теперь почти все выпускники высшей школы мечтали работать с самим богом, а не с его абеллургами, тем более что многие из этих способных юношей попали в Эриндорн благодаря Эрлину и его наставнице, прекрасной Амните, которые присмотрели их, объезжая школы Среднего города. Когда однажды во время очередного совета Айнагур мягко намекнул, что конкурс в эриндорнскую техническую школу и без того очень высок, Эрлин ответил:

— По-моему, наука наших абеллургов погрязла в рутине. Возможно, это происходит как раз потому, что наша школа пополняется отпрысками всё из одних и тех же семей. Нам нужны новые, свежие силы. Валлондорн велик, и в нём много одарённой молодёжи…

— Например, "эховцы", — осторожно вставил Канамбер.

— И они тоже, — засмеялся Эрлин. — Разве ты не знаешь, каким успехом пользуется последняя книга стихов Ормина? Она почти целиком посвящена мне. Даже самые критические умы считают, что до сих пор ещё никто так талантливо, а главное, так искренне не славил бога.

— Ещё бы, — заметил Канамбер. — Если бы не твоя снисходительность, Пресветлый, эти богохульники провели бы остаток жизни в тюрьме. Где им и место.

— Ну зачем же так? Из богохульников они превратились в моих поклонников. Что плохого в том, что они восхищаются своим богом?

— Они восхищаются тобой, повелитель, но не как богом. Они слишком осмелели, эти простолюдины. С ними надо соблюдать дистанцию. Позволь таким хоть немного постоять на одной ступеньке с господами, так они…

— Канамбер, ты никогда не задавался вопросом, почему сантарийцы так любят своих минаттанов? Потому что те не боятся стоять с ними на одной ступеньке. Правителю полезно быть поближе к своим подданным.

— Пресветлый, тебе ли учиться у этих дикарей?

— Учиться можно у кого угодно, лишь бы это принесло тебе пользу.

Покинув зал совета, Эрлин задержался около дверей. Когда вокруг столько врагов, не грех и подслушать.

— Ничего, скоро всё это кончится, — донеслось до него.

— Ещё три года, и всё пойдёт по-прежнему. Всё вернётся на свои места.

— А ты уверен, что…

Говорившие приближались к дверям, и Эрлин поспешил удалиться. "Ещё три года, и всё пойдёт по-прежнему…" До конца этого цикла ещё три года.

"Что ж, достаточно, чтобы сделать невозможным возвращение к прежнему, — думал Эрлин. — Через три года мой Уход, а точнее смерть. Временная смерть солнечного бога. Временная? Абеллурги, да теперь уже, наверное, и многие абельмины надеются, что через три года всё пойдёт по-прежнему. Всё вернётся на свои места… Значит, я не должен вернуться. Вернётся тот, кто был раньше. Тот, при ком всё должно пойти по-прежнему. Я не на своём месте. Так на чьём же? Кто был и должен быть после меня? Живая кукла, как считал тот колдун, о котором рассказывал Диннар? Омерзительная нелюдь, как говорит Амнита… Бог тоже нелюдь… Нет, скорее сверхчеловек. Гинта права, мне слишком понравилось быть богом среди людей, сверхчеловеком среди человеков. А сверхчеловек тоже может умереть, чтобы уступить место очередной кукле… Но почему я оказался здесь, не на своём месте? Кому это понадобилось и зачем? Земное воплощение бога живёт с двенадцати до двадцати двух лет. Так оно и есть… Я помню себя только с двенадцати. Вернее, с двенадцати я помню всё отчётливо, а эти сны, эти смутные воспоминания, которых я боюсь… Что это? Почему я их боюсь?

Сны-воспоминания о царстве горных озёр теперь посещали его почти каждую ночь. Он их боялся и в то же время ждал с тем нетерпением, с каким ждёшь выпад противника на турнире… Нет. На турнирах был азарт, а здесь он испытывал страх. Но так же, как и на турнире, он не позволял себе отступать. Он должен был встретиться со своим прошлым лицом к лицу, пропустить его через себя и оставить позади. Он не кукла, и за его плечами должно быть прошлое, а впереди — выбор. Между жизнью и смертью. Он победит смерть, если одолеет свой страх.

Ему не было страшно, только когда он летал на огромной птице и видел внизу озёра и сверкающие горы, похожие на дворцы… Или дворцы, похожие на горы? Но птица всегда опускалась и улетала прочь, оставив его на горном уступе или на длинном мосту с высокой прозрачной аркой. Он был один, а вокруг витала смерть. Он знал, что должен кого-то оживить. Он должен кого-то вспомнить. Но вспоминались пока лишь голоса. И чаще всего тот — суровый и властный, который его так часто раздражал… А однажды он вспомнил его смех — громкий, раскатистый. Такой заразительный, что Эрлину тоже захотелось рассмеяться, но вместо этого он заплакал. И проснулся в слезах. Он не вспомнил этого человека, но теперь он знал, что любил его. И что его больше нет. Там никого не осталось. Иногда Эрлин видел голубого зверя, который бродил среди прозрачных разноцветных башен, поднимался по огромным ступеням ледяного дворца и исчезал в его холодной тёмной глубине. Здесь было царство смерти. Эрлин знал этого зверя и хотел позвать, но не мог вспомнить его имя. И ещё он знал, что харгал — священный зверь Хонтора, а ханг — священная птица Харранга, живущего на заснеженных вершинах. Зимой его владычество временно распространяется на всё горное царство и даже на нижние леса. Зима — торжество холода и смерти. Ханны Нижнего мира выходят из подземных пещер, резвятся в горах и играют со своими сводными братьями — ледяными ханнами. Они очень похожи, и их легко перепутать, особенно в сумерках. Считалось, что демоны смерти любят подкарауливать одиноких путников и что зимними ночами, бродя по горам в одиночку, можно встретить свою смерть. Кто ему это говорил? Гинта? Нет… Кто-то другой. Тот, кого он должен вспомнить.

Однажды ему приснилось, что он стоит посреди озера на прозрачном камне. Гинта называла этот камень диурином. Она тоже видела сверкающие дворцы над озёрами, когда летала на хеле. Ещё она видела спящих воинов… Спящих или мёртвых. "Наверное, это были какие-нибудь горные демоны, — говорил ей Эрлин. — А может, ледяные ханны…" Он не любил, когда она заводила об этом речь, и всегда старался перевести разговор на другую тему. Ещё бы! Он же чувствовал — она хочет, чтобы он вспомнил. А он боялся. Он и сейчас боялся, и всё же ему удалось кое-что вспомнить. Например, то, что озеро с выступающим над водой прозрачным камнем находилось недалеко от дворца, где он жил. Озеро около дворца, через которое тянулся похожий на радугу мост, было гораздо меньше — Эрлин переплывал его без особого труда. А переплывая это, он отдыхал на прозрачном камне. Таком прозрачном, что иногда создавалось впечатление, будто в центре озера образовался участок затвердевшей воды. В ясные дни камень сиял, словно упавшее с небес солнце. В сезон дождей его затопило, но в солнечную погоду он светился и под водой. Эрлину казалось, что в глубине озера разгорается светлое пламя, которое вот-вот вырвется наружу… Она говорила, что солнце появилось, поднявшись из первозданных вод, правда, воды эти были не такие, как нынешняя вода… Кто — она? Гинта? Она действительно говорила ему это около года назад, но у Эрлина тогда возникло ощущение, что он уже это слышал. От кого? Может быть, от той, чей тихий, мелодичный голос порой чудился ему в полудрёме? Этот голос никогда не раздражал его, как тот, мужской. К тому же обладательница тихого голоса имела власть над человеком, которого Эрлин побаивался. Кажется, эта женщина много знала. Она ему постоянно что-то рассказывала. Они вдвоём ходили к озеру с сияющим камнем…

Теперь он был здесь один, и ему было страшно. Прозрачный камень не светился. Эрлина со всех сторон окружала тёмная вода, а дальше — слабо мерцающие в полумраке синие, лиловые и золотисто-оранжевые горы. Он очень обрадовался, увидев на их фоне чёткий силуэт белой птицы. Наверное, она прилетела за ним… Но птица не опустилась на камень. Она плавно описала над Эрлином круг и сказала знакомым тихим голосом:

— Я могла бы унести тебя отсюда, Эрлин, но лучше тебе остаться здесь.

— Почему?

— Ты же хочешь победить смерть. Если ты выбираешь жизнь, ты должен встретить свою смерть и победить её. Другого пути нет.

Птица исчезла так же быстро, как и появилась, и Эрлин опять остался один.

"Если мне суждено встретиться со своей смертью, то пусть это случится поскорее. Знать бы, как она выглядит. Может, это голубой зверь, с которым мне предстоит сразиться? Вряд ли я сумею одолеть харгала, но убегать не буду. Да это и бесполезно. Лучше ждать врага с оружием в руках…"

Он потянулся к кинжалу и похолодел — ножны были пусты.

— Кинжал тебе не понадобится, — ехидно промолвил голос, который заставил Эрлина содрогнуться. Он так надеялся, что больше его не услышит. Никогда.

— Чем ты удивлён? Ты ведь ждал встречи со смертью. Неужели ты ещё не понял, что твоя смерть — это я? Хочешь стать богом вместо меня? Не выйдет. Ты смертен. Ты умрёшь, а богом опять стану я. Я им был и буду всегда. Не думай, что ты победил. Это временная победа.

— Где ты? — спросил Эрлин. — Почему я тебя не вижу?

Вокруг никого не было, и он не мог определить, откуда доносится голос. Потом он понял — этот ужасный голос звучит у него в голове. Как и тогда, полтора года назад.

— Ты хочешь знать, где я? Скоро я буду на своём месте. Наверху. Это пока я ниже тебя. Скоро мы поменяемся местами.

Эрлин посмотрел вниз и увидел только своё отражение… Нет. Это было не отражение. Юноша, глядевший на него из озера, не повторял его движений. Он очень походил на Эрлина, и всё-таки он был другой. Эрлин узнал того, кто изводил его по ночам полтора года назад. Того, кого Айнагур называл его братом-близнецом, водяным демоном, который не может смириться со своим поражением…

"Мне очень жаль, Эрлин. Я так и не сумела избавить тебя от твоего злого двойника", — вспомнил он, проснувшись.

"Ты сделала всё, что могла, Гинта… Ты была права, когда сказала, что дело не в водяном демоне, а во мне самом. Я сам должен победить своего двойника".

Непрошеный гость стал являться ему почти каждую ночь. Эрлин ничего никому не рассказывал. Его страх перед «двойником» постепенно притуплялся. Это уже был не страх, а скорее азарт. Как на турнире. Напряжённое, всепоглощающее ожидание схватки. Иногда Эрлин даже искал его. Он бродил в синеватых сумерках среди загадочно мерцающих камней. Чаще один, но временами непонятно откуда появлялся голубой зверь. Харгал… Вернее, харгалиха. Теперь он вспомнил, что это была самка, и он называл её Лайда. Она помогала ему охотиться.

— Помоги мне найти его, Лайда, — просил Эрлин, но животное смотрело на него с недоумением.

Иногда над головой белым призраком проносилась птица ханг. И тут же терялась из виду.

"Двойник" словно дразнил Эрлина. Появлялся он всегда неожиданно. И так же внезапно исчезал. А появлялся он всё реже и реже.

Шло время. Чем меньше Эрлин боялся своего врага, тем больше ему казалось, что из жертвы он превращается в охотника. Он знал, что теперь не испугается, даже если «двойник» явится ему в тёмной спальне, как это бывало раньше. Но тот не приходил. А потом вообще перестал ему сниться.

"Всё правильно, — думал Эрлин. — Призраки страшны только потому, что мы сами их боимся".

Страх отпустил Эрлина, но тревога не проходила. Призраки рассеиваются, а реальная опасность остаётся. Может, «двойник» потому и оставил его в покое, что он слишком близко подошёл к тайне, от разгадки которой зависит его судьба… И похоже, не только его. Они должны встретиться снова, но как? Гоняться за призраком — безумие, да и где его отыщешь? Призраки являются сами… А призрак ли это? Возможно, загадочный «двойник» вполне материален. Существуют разные виды материи. Например, наома. Нумады и многие колдуны способны выходить в наому и посылать кому-либо своё суннао…

"Нет, — размышлял Эрлин. — Тогда я должен был открыть ему врата, как говорит Гинта. Я этого не умею. К тому же, выйти в наому может только живой человек, имеющий плотное тело. Если бы мой «двойник» был жив, я бы не оказался на его месте. Есть колдуны, которые могут управлять суннао мёртвого и даже посылать его в чьи-нибудь сновидения. А суннао покойного сохраняется в странной материи под названием аллюгин… Но это если осталось хоть одно каменное изваяние умершего… Статуй прежнего бога здесь сколько угодно, но кто же управляет его суннао?"

— Эрлин, — решительно сказала ему Амнита после полёта, который едва не закончился аварией. — Ты больше не сядешь в дайвер, пока не разберёшься со своими проблемами. Ты не хочешь говорить, что с тобой творится, и это твоё право, но летать ты в таком состоянии не будешь. Возможно, это звучит странно, но, поднимаясь в небо, витать в облаках нельзя. Во всяком случае, когда ты за рычагом управления.

— Что верно, то верно, — согласился Эрлин. — Мне действительно сперва надо решить одну проблему. Летайте пока без меня.

— Может, тебе всё-таки нужна помощь?

— Нет… То есть… Наверное, мне следует поговорить с кем-нибудь из нумадов. Или хотя бы с каким-нибудь колдуном.

— Так в чём же дело? — усмехнулась красавица. — Разве ученик знаменитых белых колдунов не является твоим лучшим другом?

— Он мне друг ничуть не больше, чем ты, Амнита. Мне бы очень хотелось, чтобы мы все трое были друзьями, которые собираются вместе, обсуждают серьёзные проблемы и болтают о разных пустяках, но я боюсь, как бы меня не убило молнией, если я случайно окажусь на перекрёстке ваших взглядов.

Сейчас Эрлин готов был согласиться с Диннаром, который считал, что дружба между мужчиной и женщиной — большая редкость.

— Ваш конфликт с Гинтой назревал уже давно, — сказал ваятель в тот день, когда юная сантарийка столь необычным образом покинула Эриндорн. — А главная его причина — это то, что ты разбудил в ней женщину.

— Да ничего я в ней не будил…

— Никто и не говорит, что ты это сделал нарочно. Мне кажется, из всех твоих абельмин только она и любит тебя по-настоящему.

— Она презирает меня. Ты же знаешь, чего она мне наговорила.

— Тебя это задело?

— Нет, но… Она оскорбила меня! Какое она имела право?

— Вы оба наговорили друг другу лишнего.

"Да, пожалуй, мы оба были хороши, — думал Эрлин, вспоминая ссору с Гинтой. — Но она не имела права обвинять меня в трусости…"

А может, всё-таки имела? Эрлин знал: сейчас она бы не сказала ему того, что сказала тогда. Но сейчас он уже не такой, как тогда, полгода назад.

"Ты ещё пожалеешь о своих словах, маленькая дикарка! Я не трус. И не кукла без прошлого и будущего. Я сам разберусь со своим прошлым и построю своё будущее. Сам. Я докажу, что мне не нужна твоя помощь, каким бы могуществом ты ни обладала. Я мужчина и способен сам решать свои проблемы".

Эрлин ловил себя на том, что ещё никогда ни на кого так не сердился, как на эту маленькую худышку с копной непокорных волос и огромными синими глазами, то ясными, как весеннее небо, то сумрачными, словно зимний вечер. Он часто вспоминал её тонкую фигурку, стремительно и грациозно взбегающую по ступеням дворца, мелькающую среди тяжёлых вазонов с цветами. Пока она здесь жила, ему казалось, что во дворец залетела какая-то диковинная птица, которая доверчиво подпускает к себе его, Амниту, Диннара, с остальными же соблюдает дистанцию, но не потому что их боится, а потому что чувствует их страх и настороженность, и, может быть, даже испытывает неловкость из-за того, что залетела в чужой сад…

В гордости этой юной аттаны не было ни капли высокомерия. Её замкнутость вовсе не говорила о тяжёлом, угрюмом характере, она являлась следствием её самодостаточности и постоянной внутренней работы, которой требовали её дар и высокое предназначение. Приветливость Гинты сочеталась с таким поистине царским достоинством, что никто из мужчин никогда не допускал по отношению к ней тех вольностей, которые охотно позволяли прочие абельмины. Эрлин замечал, что Гинта чувствует себя среди этих рослых белокожих красавиц как-то неловко, словно стесняется своей худобы, своих слишком буйных иссиня-чёрных волос — их совершенно невозможно было уложить в затейливую модную причёску. Она не любила делать причёски. И наверное, единственная из девушек, каких он знал, не любила смотреться в зеркало. Она считала себя некрасивой, нескладной и даже не подозревала, как часто он исподтишка любовался её странной, завораживающей грацией, сквозившей в каждом её движении, несмотря на подростковую угловатость. Она всегда охотно для него танцевала. Сантарийцы даже самого знатного происхождения не считали зазорным петь или танцевать по чьей-либо просьбе. Благодаря Гинте Эрлин понял, что это тоже способ общения. И не только с друзьями. Он до сих пор помнил, какой танец она исполнила для Айнагура. Абеллург хотел посмеяться над ней. Гинта это поняла, но отнеслась к его просьбе серьёзно. Она сосредоточилась, долго и внимательно смотрела на Айнагура, потом начала танцевать. А когда закончила, серьёзен был Айнагур. Эрлину понравился её танец, скорей похожий на пантомиму, но он не понял его смысла. Айнагур, видимо, понял. А самое главное — он понял, что юная аттана из Ингамарны не боится насмешек, ни его, ни чьих бы то ни было вообще, и если захочешь над ней посмеяться, то, возможно, посмеёшься над самим собой. Если вообще не пропадёт желание смеяться. Гинта умела за себя постоять. Эрлин иногда ловил себя на том, что его это раздражает… Точнее, его раздражало то, что она это подчёркивала. А может, он это придумал? Он иногда сам не мог понять, почему сердился на эту маленькую синеглазую колдунью. Великая нумада, спасшая Улламарну от бесплодия, возглавившая поход на запад, победительница каменных демонов и белых колдунов с их полчищем великанов… При всём своём могуществе она ещё во многом была ребёнком, и Эрлину постоянно казалось, что он должен от чего-то её уберечь.

Он с тринадцати лет спал с женщинами, но никогда не испытывал по отношению к ним каких-то сильных чувств. Гинту он даже не воспринимал как женщину, но она была единственным существом женского пола, способным вывести его из равновесия. Вряд ли она об этом догадывалась. Напряжённая, полная интриг и всевозможных интрижек дворцовая жизнь, а главное, привычка соблюдать статус божественного правителя приучили Эрлина к строгому самоконтролю. Он тоже редко догадывался о том, что творится у неё на душе, поскольку она владела собой ничуть не хуже. Эта девочка была не только великая нумада, но и прирождённая правительница. Привыкшая покровительствовать сама, она не терпела покровительства по отношению к ней. Она, конечно, совершила много подвигов и исцелила его, но почему она не хочет признать, что в чём-то он может оказаться сильнее или, по крайней мере, не слабее её? Зато считает, что вправе читать ему морали! "Ты научился пользоваться любовью окружающих, но сам любить не научился…"

Любить… Девчонка! Сущий ребёнок. Вся её жизнь — как красивая сказка. Она росла в прекрасном замке, который стоит в прекрасном лесу, недалеко от прекрасных радужных гор… Кто её окружал с раннего детства? Заботливая няня, мудрый дед и его ученики — будущие мудрецы Сантары… Конечно, у неё были враги, и среди них — самые настоящие злодеи. Она воевала с этими злодеями, с великанами и чудовищами. А любовь… В её представлении это прекрасно. Как любовь Сагарана… Она не знает, что такое любовь злодея. И как воевать с чудовищем, которое готово лизать тебе пятки.

"Любовь! Что она в этом понимает? И почему я должен соответствовать её глупому идеалу? Я вовсе не обязан быть героем, которого она нарисовала в своём воображении. А если она считает, что я не обойдусь без её великого колдовства, то она ошибается".

Эрлин злился. И на Гинту, и на себя самого. В конце концов он ничего не должен ей доказывать. Этой великой колдунье, а если точнее, глупой влюблённой девчонке, в которой он, выражаясь словами Диннара, разбудил женщину. Он ничего такого не хотел. Хватит с него этих женщин. И всей этой любви. Любовь хороша только на сцене и в книгах. Да ещё в том прекрасном краю лесов и радужных гор, где всё похоже на сказку и люди живут, как герои древних легенд.

"Она сейчас там, — думал Эрлин. — Бродит по лесам со своим золотым зверем. А может, летает на хеле… Это её мир, и ей там должно быть хорошо. Там она и найдёт своего героя. Умного, прекрасного, благородного. Как Сагаран. Она, конечно, считает, что второго такого нет и быть не может, а уж мне до него, как до неба… Ну и ладно. Хватит об этом думать. Есть дела поважнее. Я должен разобраться, кто же меня всё-таки изводит".

— Я не ощущаю поблизости колдуна, который мог бы вторгаться в твоё сознание, — сказал Диннар, внимательно выслушав Эрлина. — Гинта тоже почувствовала бы это. Тот, кто к тебе является, делает это по своей воле. Тебя преследует нафф. Просто нафф, не соединённая с тонким телом. Ведь этот «двойник» приходит к тебе только во сне? Мы не можем видеть нафф наяву, но, вторгаясь в наши сны, она может стать видимой. Сны — совсем другая реальность. Там всё состоит из материи, которая не подвластна ни одному нумаду. Нафф умерших может являться нам во сне. Моя мать приходила ко мне. Она была великой колдуньей, и после смерти её душа сохранила память. Пока я жил в пустыне, она постоянно витала возле меня. Может, сказалось то, что я часто о ней думал. А однажды она явилась ко мне и попросила уничтожить её статую. Ту, которую я сделал для храма Чёрной звезды. Она сказала, что колдун Тагай пытается поймать её нафф.

— Зачем?

— Колдун, поймавший чью-то душу, получает над ней большую власть. Возможно, Тагай хотел выведать у Диннары какие-нибудь секреты. Она многое умела и даже знала тайны чёрных тиумид. А заодно он хотел лишить меня покоя, днём и ночью посылая мне образ моей матери.

— И она не могла противостоять ему?

— Могла, но не была уверена, что сможет и дальше. Живой колдун обычно сильнее мёртвого. Я разбил статую матери и лишил Тагая возможности сделать её вторичное суннао, а потом соединить с её нафф в аллюгине.

— А сейчас… Она больше тебе не является?

— Нет. Наверное, потому что я сейчас реже о ней думаю…

Эрлин это знал. Весь Эриндорн знал, кто сейчас всецело завладел мыслями и душой ваятеля.

— Там было много аллюгина, — продолжал Диннар, немного помолчав. — Он обладает свой ством притягивать тонкие тела и души мёртвых. Имея аллюгиновое зеркало или даже просто живя там, где поблизости имеется аллюгин, человек иногда непроизвольно притягивает к себе души своих покойных родичей, друзей… И врагов. Эрлин, а ты уверен, что здесь ни у кого нет аллюгинового зеркала? Всем известно, что, едва поселившись в Сантаре, валлоны попробовали использовать зеркала Ханнума, как обычные.

— Их отвезли обратно, в горы Улламарны…

— Абеллурги сказали это людям, когда поняли, что с сантарийцами лучше лишний раз не ссориться. И не нарушать те запреты, которые так свято соблюдают в этой стране. Вот они и постарались убедить народ в том, что вернули зеркала туда, где им положено быть.

— А на самом деле, значит, не вернули?

— Скорее всего. Вряд ли они осмелились снова сунуться в пещеры Улламарны. Насколько я знаю, валлоны просто выбрасывали эти зеркала. В лесах недалеко от Валлондорна до сих пор находят куски аллюгина. А те зеркала, которые повесили во дворце… Абеллурги — люди любознательные. Возможно, это единственное, что есть хорошего в твоих первых слугах. И если кто-то из них надеется когда-нибудь разгадать тайну аллюгиновых зеркал, они должны были оставить у себя хотя бы одно такое зеркало. Жаль, что мне это раньше не приходило в голову…

— Гинте тоже. Она отогнала от меня злую нафф, теперь мой враг вернулся. Присутствие могущественной колдуньи пугало его, а сейчас… Гинта считала, что сделала барьер, который он не должен преодолеть, но она недооценила противника. Или переоценила себя.

— И эта мысль, безусловно, доставляет тебе удовольствие. Между прочим, Гинта однажды призналась, что ей не совсем понятно, кто тебя донимает. Она считала, что это нафф умершего, и так же, как и я, чувствовала, что никто из живых за всем этим не стоит. Никто, кроме, разве что, тебя самого. Гинта не переоценивает себя. Она из тех, кто постоянно сомневается, но держит свои сомнения при себе. Со мной она поделилась как с человеком, который достаточно серьёзно изучал таннум… Кстати, она постоянно спрашивает, как у тебя дела.

— И часто вы с ней беседуете? — Эрлин старался говорить самым что ни на есть безразличным тоном.

— Часто.

— Надеюсь, ты держишь своё обещание?

— Не беспокойся. Я говорю ей, что у тебя всё в порядке, но, по-моему, она не очень-то верит. У неё потрясающее чутьё… Эрлин, а ты уверен, что тебе не нужна её помощь?

— Уверен. Гинта уже достаточно мне помогла. Она права — дело во мне самом. Я занимаю не своё место, и пока я его занимаю, пока принимаю всё как есть, мне не одолеть моего врага. Я уже не боюсь его. Теперь он меня боится. И избегает меня. Теперь уже я охотник. Диннар, если аллюгин обладает способностью притягивать души покойных родичей, друзей и врагов и если здесь, в замке, действительно есть аллюгин, то ничего удивительного в том, что меня преследует нафф моего предшественника. К тому же, тут столько его статуй. А ведь мы можем поймать его душу! Ты говоришь, для этого нужны аллюгиновое зеркало и каменное изваяние покойника. Неужели мы не достанем какой-нибудь кусок аллюгина? Я хочу поймать его, Диннар! Я хочу с ним поговорить.

— Это не так просто, — нахмурился ваятель. Похоже, замысел Эрлина ему не нравился.

— Я знаю, что лучше не трогать мёртвых, но этот мертвец сам меня достал. Мне вот только странно… Мои близкие… Почему они не приходят ко мне?

— Потому что ты их забыл, — ответил Диннар. — Сейчас ты их вспоминаешь, и они понемногу начинают появляться в твоих снах. И потом, может, их души обрели новые тела.

— Но об этом красавце я вообще никогда не думал. Их я забыл, а его и знать-то не знал, и всё же он стал ко мне являться.

— Значит, его нафф сохранила память. Благодаря аллюгину она витает здесь. Он всё видит, и его раздражает тот, кто занял его место. То есть ты. Может быть, он даже помнит все свои жизни. Или почти все. А если это так, то я бы не стал называть его куклой, как Махтум и твоя мудрая наставница…

— Амнита не называла его куклой, — перебил Эрлин. — Она не считала его человеком, но и куклой тоже. Вспоминая его, она обычно говорит «нелюдь».

— Это ему подходит, — кивнул Диннар. — Он не был человеком в полном смысле этого слова, но тот, кто способен сохранять память после смерти, должен обладать определённым могуществом.

— Ты считаешь его колдуном?

— Я не знаю, кто он. Но только не кукла. Возможно, абеллурги хотели сделать куклу, а получилось совсем другое. То, во что они не верили и до сих пор не хотят верить.

— Что толку гадать? — с досадой сказал Эрлин. — Я хочу во всём разобраться. И если эта проклятая нафф витает где-то здесь, я хочу поймать её. Мне не по себе от того, что мой враг постоянно невидимо бродит вокруг меня. Я хочу встретиться с ним лицом к лицу. Наяву, а не во сне. Интересно, почему он объявился именно полтора года назад? Ведь я же здесь с начала цикла.

— Кто знает… Мы не всегда можем объяснить даже поступки тех, кто живёт рядом с нами, а души покойных — в другом мире…

— Я бы не сказал. Я постоянно чувствую, что он где-то здесь, совсем рядом…

— Граница между мирами — это не граница между Валлондорном и Хортангой. Миры соприкасаются, и выход из одного в другой может оказаться где угодно. Мёртвые иногда вторгаются в наш мир, но они ему не принадлежат и живут по иным законам.

— Мёртвые живут… — задумчиво произнёс Эрлин. — Звучит странно, но ведь они действительно живут. Интересно, по каким законам. И по какому праву они иногда так бесцеремонно вторгаются в нашу жизнь. Если бы у меня была возможность встретиться с Ханнумом, я бы, честное слово, попросил его приструнить своих подданных.

— Не говори лишнего. Не шути насчёт повелителя мёртвых. Встреча с ним ждёт каждого из нас, но тогда ты уже ни о чём не будешь его просить…

— Откуда ты знаешь? — резко спросил Эрлин. Им внезапно овладело раздражение, смешанное с обидой. — Вы с Гинтой почему-то вообразили, что я слабак, которого постоянно надо оберегать, наставлять, предостерегать…

Он замолчал, наткнувшись на удивлённый и даже какой-то растерянный взгляд ваятеля.

— С чего ты взял, что тебя считают слабаком? Слабых не надо предостерегать. Они и так трусливы, осторожны, никуда не лезут…

— Диннар, тебя долго считали богом, да и теперь за глаза называют не иначе как демоном. Я тоже свыкся с ролью божества. Я не боюсь встречи с Ханнумом. И не побоюсь обратиться к нему с просьбой, если это понадобится. По вашим сантарийским легендам, солнечный бог спустился в царство Ханнума и попросил у него чудесное зеркало. В Сантаре меня объявили солнечным богом, так что я должен быть готов к такому подвигу. Я готов доиграть свою роль до конца.

— Я знаю. Ты зря обиделся. Думаешь, я никогда ничего не боялся? Роль бога требует не только мужества, но и осторожности. А Гинта рассказала тебе, почему Эйрин спустился к Ханнуму за зеркалом?

— Эту легенду я слышал от Сифа. Он мне всё рассказал. Меня даже удивило, что Ханнум с такой лёгкостью отдал зеркало.

— А вот это ещё неизвестно, легко ли Эйрину досталось чудесное зеркало. В этой части легенды много неясного. Солнечный бог очень рисковал, спускаясь в царство мёртвых. Ему принадлежит небо. Нижний мир — владения Ханнума. Богу небезопасно вторгаться во владения другого бога. Только любовь к Санте заставила Эйрина отправиться в подземное царство.

— Ты всё-таки сантариец, — усмехнулся Эрлин. — Самый что ни на есть, хоть и вырос в таком странном месте… Вы просто обожаете легенды о любви… Кстати, как дела у Гинты?

— Уверяет, что прекрасно. Ты не сантариец, Эрлин, но сейчас вы с ней очень похожи.

— Да? И чем же?

— Тем, что у вас у обоих всё в порядке, — с улыбкой ответил Диннар.

Как ни странно, Айнагур не стал отрицать, что в Эриндорне есть аллюгиновые зеркала, и совершенно не удивился, когда Эрлин потребовал у него ключ от склада, где они хранились. В последнее время он вообще ничему не удивлялся. Эрлина пугал его то тоскливый, то растерянный и блуждающий взгляд.

— Ты даже не спрашиваешь, зачем мне это нужно?

— Мой повелитель всегда знает, что делает, — бесцветным голосом ответил абеллург.

— Ты мог бы помочь мне.

— Я всегда рад служить моему повелителю. Я мог бы сказать тебе, что лучше не трогать эти страшные зеркала, но ведь ты всё равно сделаешь по-своему.

— И чем же они страшны, Айгнагур?

— В них можно увидеть самого себя.

— Зеркала для того и существуют.

— В обычном зеркале ты видишь то, что хочешь видеть, а чудесное зеркало Ханнума показывает только то, что есть на самом деле. Я уже видел себя. Я хотел победить смерть, но Ханнум напомнил мне, что я всего лишь человек.

— Ханнум? Что я слышу! Мой первый слуга поверил в сантарийских богов?

— Не знаю… Какая разница? Ты же сам говорил: богам всё равно, верим мы в них или нет…

— Не помню, чтобы я тебе такое говорил.

— Это было давно… Очень давно, но я всё помню. И тот карнавал. Ты нарядился смертью. Я бегал от тебя целый вечер, но ты везде меня настигал. Ты всегда был мудрее меня. Ты уже тогда понимал, что от смерти не убежишь, не спасёшься. Ни от смерти, ни от судьбы… Ханнум показал мне её. Она была в зеркале, за моей спиной… Она по-прежнему преследовала меня! И сейчас тоже… Я привык. Я уже почти не боюсь. Любовь и смерть — две стороны медали, и на обеих я вижу одно лицо. Твоё. Лицо моего бога… Пожалуйста, Ральд… Пощади…

— Я не Ральд! Я не знаю, кто я! А ты это знаешь. Тебе известно, откуда я и как здесь оказался. Почему ты не хочешь мне всё рассказать? Ты мог бы помочь мне! Ты хочешь моей смерти?

— Нет… — лицо Айнагура стало ещё темнее. — Ты не можешь умереть. Пережить твою смерть дважды… Нет! Я не позволю тебе умереть! Я думаю об этом дни и ночи… Пощади меня, повелитель! Не спрашивай меня, не спрашивай ни о чём… Хотя бы пока. Я тебя умоляю…

Айнагур замолчал и опустил голову. В последнее время он постоянно сутулился и так похудел, что Эрлину порой казалось, что широкие складки просторного одеяния абеллурга скрывают не тело, а пустоту. Или тень… Заострившиеся черты лица подчёркивали его сходство с хищной птицей. Он и ходил-то сейчас, как подбитая птица, которая не может взлететь и потому прячется по тёмным углам, словно желая слиться с тенью.

"Ванг, — подумал Эрлин. — Птица-оборотень… Кажется, это их называют живыми тенями".

Он повернулся и вышел из комнаты, оставив Айнагура одного. Ему всё труднее и труднее было разговаривать с этим человеком, вызывавшим у него одновременно ненависть, отвращение и жалость. Он чувствовал, что этот человек причинил ему зло. Непоправимое зло. Потому что любил его больше всех на свете. Потому что он только его всегда и любил. Иногда у Эрлина создавалось впечатление, что это чудовище любит его уже целую вечность.

"Я уже встречался с ним, только вот где и когда? — размышлял Эрлин. — Я не бог, но если верить Гинте, я живу не первую жизнь. Мы с ним знали друг друга раньше. Наверное, он и тогда меня любил. А я его нет…"

Ночью ему опять приснилось, что он бродит по горам. И он опять увидел харгала.

— Лайда, Лайда! — позвал он.

Зверь кинулся к нему, и Эрлину вдруг стало страшно. Он понял, что это не Лайда. Это был чужой, дикий зверь, который хотел растерзать его. Это были совсем другие горы. И другая жизнь…

Склад аллюгиновых зеркал оказался в подвале Белого замка, этажом ниже тех лабораторий, где до недавнего времени производился хармин. Куски аллюгина, обёрнутые плотной материей, покоились под грудой пыльной стеклянной посуды, сломанных приборов и прочего хлама.

— Отличная маскировка, — сказал Эрлин. — Кто бы мог подумать, что здесь, среди этого мусора, хранятся чудесные зеркала Ханнума!

— Дай я сам им займусь, без тебя, — предложил Диннар. — Всё же я учился у белых колдунов. Работать с аллюгином — значит вторгаться во владения Ханнума…

— Мне ли его бояться, Диннар? С каждым тигмом, с каждым днём я всё ближе и ближе подхожу к порогу его владений.

— Любой человек может сказать о себе то же самое…

— Я — не любой человек. Я пока что в роли бога, и мне неприлично бояться других богов. Каждый человек, проживая день за днём, приближается к вратам Ханнума, но не каждый видит их так отчётливо, широко распахнутые и готовые захлопнуться за ним в назначенный срок. Нас пугает неопределённость, но предопределённость иногда пугает ещё больше.

— Ты можешь просто свернуть с этой дороги, уйти в сторону. Я помог бы тебе скрыться…

— И я поселился бы где-нибудь в тихом, спокойном месте, — усмехнулся Эрлин. — Нет, так не годится. Кто-то решает за меня мою судьбу. И самое обидное, что не боги, а люди. Я хочу изменить свою судьбу, и если богам это угодно, они мне помогут, и Ханнум простит мне мою дерзость. И потом… Представляешь, что произойдёт, если я вдруг исчезну? Если народ потеряет своего бога? Начнётся смута. Может, конечно, абеллурги что-нибудь придумают и сумеют на время обмануть людей… Лжи и так хватает. Стоит ли её умножать? Диннар, я не бог, но я правитель, и народ меня любит. Я не могу бросить свой народ. И не хочу, чтобы меня считали трусом.

"Она ещё пожалеет о своих словах", — добавил он про себя. И заметил, что ваятель подавил улыбку.

— И всё же я помогу тебе с этими зеркалами, — решительно заявил Диннар. — Не потому, что считаю тебя трусом… Кстати, я уверен, тебя никто таковым не считает. Просто я лучше знаю, что такое аллюгин.

— Хорошо, — кивнул Эрлин. — Сколько бы на это ни ушло времени и сил, я до него доберусь. И поговорю с ним. Боюсь, Амните ещё долго придётся одной руководить испытаниями на Агерланде…

Друзья проводили перед аллюгиновыми зеркалами по несколько часов в день. Диннар шептал заклинания, но зеркала были пусты. Лишь излучали странный серебристый свет — то мягкий, приглушённый, то яркий, пульсирующий. Иногда в их глубине мерцали голубоватые и золотые искры, а порой они начинали исторгать из себя волны ослепительного сияния, и Диннар уводил Эрлина из комнаты. Он знал, что в такие моменты находиться рядом с аллюгином опасно.

Работа над дайверлином почти не двигалась. Амнита, которую всегда раздражала в людях несобранность, сама вдруг стала ужасно рассеянной. Временами на неё нападали то апатия, то какое-то странное возбуждение. Она не могла сосредоточиться, всё забывала и смотрела на сделанные ею же самой чертежи так, словно видела их впервые. Или как будто видела вместо них что-то другое.

— Это всё полнолуние, — сказала она однажды. — В последнее время оно на меня плохо действует.

— Полнолуние? Она ведь убывает… — удивился Эрлин. И тут же сообразил, что Амнита имеет в виду не Эрну, а её бледную соперницу.

В Валлондорне едва ли следили за циклом Арны, а если кто-то и следил, то говорить об этом было не принято. Эрлин знал, что злая демоница Арна посылает людям дурные сны, но чтобы она действовала на кого-то так, как на Амниту… Может, у неё и правда какая-то связь с Арной? Во дворце всегда об этом говорили. Кажется, её даже пытались обвинить в колдовстве и служении Арне. А кое-кто считал, что если бы в позапрошлом цикле бог не сделал её своей супругой, она бы не зажилась на этом свете. Впрочем, мало ли что болтают во дворце. Амнита не способна на злое колдовство.

Эрлину сейчас тоже было не до летательных аппаратов. Его куда больше занимали таинственные аллюгиновые зеркала, при помощи которых можно было ловить души. Как он обрадовался, когда наконец появилось первое изображение. В самом большом из зеркал друзья увидели бледного светловолосого юношу.

— Это явно валлон, — сказал Диннар. — И умер очень давно. Изображение смутное, потому что находится очень глубоко. Эта аллюгиновая плита гораздо толще других — видишь? Поверх слоя с этим суннао наросло ещё несколько слоёв.

— Валлон, похороненный в гробницах Улламарны?

— Ну и что? Разве ты не знаешь, что до Великой войны их здесь было много? Я помню образы в тоннеле, соединявшем Белый город с Каменным царством… Этот человек тоже умер не меньше трёх тысяч лет назад. Видимо, где-то сохранилась его статуя.

— Айнагур уверен, что видел в зеркале Ханнума себя и свою смерть…

— Я думаю, тот, кого он видел, давно уже истлел. Как и остальные мертвецы, которые напугали валлонов сто пятьдесят лет назад. За это время истлеет любая плоть. Не знаю, кого видел Айнагур, — эти зеркала могут сыграть с человеком именно ту шутку, какой он заслуживает, но мы с тобой никаких полуистлевших трупов не увидим. Здесь могут проявиться лишь суннао тех, чьи статуи до сих пор сохранились.

— Значит и он должен быть здесь. Почему он не показывается?

— Это от него не зависит.

— А от кого это зависит? Или от чего?

— Не знаю. Аллюгин — самое загадочное вещество в мире.

Второе изображение появилось, когда Эрлин был в комнате один. Он сидел перед зеркалом, излучавшим мягкий голубоватый свет, смотрел на своё отражение (временами эти странные зеркала вели себя, как обычные) и даже вздрогнул от неожиданности, когда рядом с собой увидел красивую сантарийскую девушку. Изображение было мутноватым — наверное, суннао незнакомки находилось в одном из глубоких слоёв, но Эрлина всё равно поразили её красота и… какое-то неуловимое сходство с Гинтой.

Сквозь полупрозрачную ткань просвечивало изящное смуглое тело, от которого трудно было отвести взгляд. Диннар говорил, что мёртвые появляются в аллюгиновых зеркалах в тех одеяниях, в каких были похоронены, но одежду иногда почти не видно. Суннао покойного как бы делится своей тонкой материей с прилегающей к телу тканью…

В этом куске аллюгина была только часть суннао, и хотя Эрлин не видел ног красавицы, ему ничего не стоило мысленно дорисовать их. Наверное, они у неё длинные. Как у Гинты. Несмотря на небольшой рост, эта колдунья длинноногая. И ходит — всё равно что танцует. Эрлин никак не мог понять, в чём секрет её грации. Держится прямо, ни одного лишнего жеста… Что за тайна заключена в этом худеньком, нерасцветшем теле? Скрытая гармония, которая до поры до времени лишь угадывается в бутоне… Незнакомка в зеркале — это уже прекрасный распустившийся цветок. Интересно, какой будет Гинта, когда наконец превратится в женщину? Ты разбудил в ней женщину, сказал Диннар. Что за глупости! Он ничего такого не хотел…

— Лучше бы она пока исчезла, — пошутил Диннар, увидев прекрасную незнакомку. — А то ты скоро забудешь, зачем тебе понадобилось аллюгиновое зеркало.

Но красавица не исчезла. Вот отражение Эрлина появлялось редко. Ему нравилось видеть себя рядом с незнакомкой. Светловолосый правитель с солнечным именем и его супруга из знатного сантарийского рода, прекрасная, как Санта. Солнечный бог и лунная богиня… Вернее, их земные ипостаси. А их союз — символ единства и согласия двух народов…

— Повелитель, мне кажется, тебя посетила мудрая мысль.

Эрлин вздрогнул и обернулся.

— Мне кажется, не стоит входить к своему повелителю без разрешения, Айнагур.

— Прости меня, господин, — с поклоном сказал абеллург. — Я не хотел тебя пугать. Я думал, что тебя тут нет.

— Тогда зачем ты пришёл?

— Все говорят о красавице, которая появилась в зеркале. Я хотел посмотреть, правда ли она похожа на аттану из Ингамарны.

— Ну и каково твоё мнение?

— Действительно что-то есть. Ты на неё так смотрел… И мне показалось, что тебе в голову пришла та же мысль, что и мне. Я уже давно об этом думал… Я постоянно думаю о том, как тебя спасти. Я её по-прежнему терпеть не могу, эту маленькую колдунью, но ты ведь заметил, что последние полгода её пребывания здесь я был с ней любезен.

— Заметил, — усмехнулся Эрлин. — Меня это удивляло. И её тоже.

— Я кое-что придумал и хотел поговорить с вами. Потом вы поссорились, она уехала, точнее сбежала… Я долго не решался поговорить с тобой об этом, а сегодня увидел, как ты смотришь на девушку в зеркале, и мне показалось, что мы с тобой думаем примерно об одном и том же.

— И о чём же мы с тобой думаем? — не скрывая раздражения, спросил Эрлин. — Мы разговариваем всего пару минут, а я уже устал от твоих недомолвок.

— Повелитель, помнишь, ты говорил, что хотел бы изменить свою судьбу?

— Ты сказал, что это невозможно.

— Да, но я уже тогда думал о том, как тебя спасти. И кажется, придумал. Мы можем создать новую легенду. Например, о том, что солнечный бог решил не покидать своих подданных в конце этого цикла, что он захотел прожить на земле всю человеческую жизнь полностью, состариться здесь, а потом уйти навсегда и после этого существовать уже только в небесной ипостаси. А вместо себя он решил оставить на земле своих полубожественных отпрысков, чтобы они правили здесь его подданными. Бог выберет достойнейшую из смертных в супруги и проживёт с ней долгую и счастливую жизнь. Сантарийцы, которых ты так любишь, будут рады, если твоей супругой станет женщина их племени, дочь этой земли. Та, которую прославляют в песнях как земную ипостась лунной богини. Валлоны тоже не будут против. В Эриндорне её многие ненавидят, но ведь Эриндорн — это ещё не валлоны. Ты уже понял, что настоящая власть опирается на народ, а народ живёт в Среднем и Нижнем городе. Мои люди бывают там почти каждый день. Они говорят, что в Валлондорне полюбили маленькую колдунью из Ингамарны, которая вылечила столько больных. Люди доверяют её друзьям. Тем, что работают в городских лечебницах. Валлоны и сантарийцы доверяют друг другу. Теперь уже не только в Нижнем, но и в Среднем городе преобладают смешанные семьи…

— И если у божественного правителя тоже будет смешанная семья, народу это понравится, — подытожил Эрлин.

— Конечно, повелитель. На этой земле скоро воцарится мир. Вражда племён кончается. Я пришёл сюда с войной. Я столько лет боялся этой страны, и мой страх останется со мной до конца моих дней, ведь это я принёс его сюда… Два тигма назад я проезжал по Среднему городу, и у меня сломалась тайпа. Я вышел из неё, а вокруг меня собрались дети… С каким любопытством они на меня смотрели. Гвардейцы отгоняли их, а они не боялись. Я видел их глаза… В них не было страха. Я вдруг почувствовал себя глупым и жалким… Я скоро умру, а на этой земле больше не будет ни вражды, ни страха. Я никогда не умел радоваться жизни. Я всегда был лишним, чужим.

— Ты уже не призываешь блюсти чистоту крови?

— Чистоту крови? Она у всех одного цвета. Она красная… Очень красная. Особенно на белом… Там не было твоей крови, Ральд… На этих стенах. Твою кровь я бы не пролил… Никогда! Поверь мне!

Айнагур шагнул вперёд, протягивая к Эрлину дрожащие руки. Его костлявые пальцы напоминали растопыренные когти большой птицы, внезапно помутившийся взгляд был страшен.

— Прости меня, Ральд…

— Всё хорошо, успокойся, — мягко сказал Эрлин. — Ты просто устал. Иди отдохни.

— Уже ничего, ничего не изменишь, — прошептал Айнагур с таким отчаянием, что у Эрлина сжалось сердце.

Он смотрел, как абеллург, пошатываясь, выходит из комнаты, и думал о том, что он не должен жалеть этого человека. Он должен его только ненавидеть. Впрочем, какая разница? Жалеть его поздно, а к ненависти он давно уже привык. Да и что ему ненависть Эрлина? Айнагуру достаточно того, что он его не любит. И никогда не любил.

"Он действительно хочет меня спасти, — Эрлин снова уселся перед зеркалом и задумался. — Его план не так уж и плох. Одно противно… Обман. Опять обман. Новая легенда… По сути, любая легенда — выдумка, ложь… Нет, Гинта бы с этим не согласилась. Ни один сантариец не согласился бы с этим".

А может, они правы? Может, действительно незачем так кропотливо отделять правду от вымысла? Гинта однажды сказала: "Легенда — это быль, которую молва разносит по земле, словно ветер семена. Всё, что прорастает, истинно. Почва везде разная: где чернозём, где глина, где песок, а где-то сплошные камни. Поэтому об одном и том же часто рассказывают по-разному. Но истина пробьётся и сквозь камни". — "Странная логика, — усмехнулся тогда Эрлин. — Выходит, надо верить всему, что у вас тут рассказывают?" — "Надо уметь слушать". — "И уж конечно, надо уметь рассказывать, — заметил он не без ехидства. — Выдумывай поскладнее, и твоя выдумка сойдёт за правду". — "Выдумывай, но не лги", — спокойно ответила Гинта.

"Вот тебе я точно лгать не смогу, — вздохнул Эрлин, вспомнив этот разговор. — Ты мечтаешь о любви, прекрасной, как в легенде об Эйрине и Санте, а я… У меня в груди ледяной ком. Странно, но я по тебе скучаю. И всё же это не то чувство, которое муж должен испытывать к жене… Впрочем, откуда мне знать? Замысел Айнагура не так уж и абсурден. Я ведь и сам представлял себе что-то подобное, но ты вряд ли на это согласишься".

Эрлин долго и внимательно изучал лицо незнакомки в зеркале. Почему ему постоянно хочется на неё смотреть?

"Потому что она очень красива", — сказал он себе. И тут же понял, что лгать себе самому смешно и бесполезно. Он уже достаточно повидал красавиц. И он знал, чем его привлекает эта. Прежде всего неуловимым сходством с худенькой синеглазой девчонкой, которая полгода назад наговорила ему такого, что он едва её не ударил. Хорошо, что сдержался…

Эрлин перевёл взгляд на своё собственное отражение. Он не сразу понял, в чём дело. Юноша в зеркале ему не нравился. Неужели у него и впрямь сейчас такое лицо — заносчивое, брезгливое, с жестокой линией губ, на которых застыла пренебрежительная ухмылка…

"Мне очень жаль, Эрлин. Я так и не сумела избавить тебя от твоего злого двойника…" Нет, тут что-то не так. От неожиданной догадки у Эрлина перехватило дыхание. Он нахмурился, сморщил нос. Лицо юноши в зеркале оставалось неподвижным. Он очень походил на Эрлина, но это был другой человек. Или бог… Скорее, нелюдь. Его предшественник.

"Наконец-то мы с тобой встретились, — удовлетворённо подумал Эрлин. — Не во сне, а наяву. Ещё бы заставить тебя заговорить".

Последнее оказалось гораздо труднее, чем он думал. Единственное, что удалось Диннару, — это удержать суннао в зеркале, то есть сделать так, чтобы оно оставалось проявленным.

— Я многому научился у белых колдунов, но только не ловить души, — виновато говорил Диннар. — Махтум не особенно-то старался меня этому научить, да и вообще… Ловцы душ — большая редкость. Гинта рассказывала мне о белом тиумиде Сифаре, который переселил нафф её друга в новое тело.

— Надеюсь, этот Сифар не единственный ловец душ во всей Сантаре?

— Не единственный. Но лучше иметь дело с колдуном, которому можно доверять. Я думаю, друзьям Гинты доверять можно.

— Ладно, посмотрим, — неохотно отозвался Эрлин. — Пожалуйста, попробуй ещё.

— Не имеет смысла. Мы только зря теряем время. Если тебе не хочется действовать через Гинту, давай сами поищем подходящего нумада или колдуна. Можно поговорить с парнями, которые работают в городских лечебницах…

— Это всё её приятели.

— Да её вся Сантара знает!

— Меня тоже. Обойдусь без неё и без её друзей.

Эрлину не пришлось тратить время на поиски колдуна. Ловец душ оказался совсем рядом…

Амнита пришла сюда, чтобы взглянуть на аллюгиновые зеркала. Она много о них слышала, но ни разу их не видела. Эрлин заметил, как она смутилась, едва переступив порог. Она явно не ожидала встретить тут Диннара. Утренние часы ваятель обычно проводил в мастерской.

Эти двое вели себя очень странно. Они постоянно мельтешили друг у друга перед глазами и в то же время боялись сократить дистанцию, как будто их случайное соприкосновение грозит взрывом, от которого содрогнётся вся Эрса. Похоже, они и не догадывались, что над ними давно уже втихомолку потешается весь дворец. Смеяться над этой парочкой в открытую никто бы не решился. Порой они напоминали Эрлину две шаровые молнии, при виде которых все поневоле замирают. Слишком велика и ощутима была скрытая в них мощь. Глядя на этих двоих, Эрлин вдруг почувствовал зависть.

"Я только играю роль бога, — подумал он. — А они действительно боги. И находиться рядом с ними небезопасно".

У него было такое чувство, что сейчас что-то произойдёт… И точно! Аллюгин начал светиться, наполняя комнату ослепительно-белым туманом, в котором мерцали серебряные и голубые искорки.

— Пойдёмте отсюда! — встрепенулся Эрлин. — Если правда, что аллюгин влияет на тонкие тела…

Тут взгляд его упал на Амниту, и он замолчал. От неё исходило какое-то странное сияние, в ореоле которого её хрупкая, утончённая красота казалась совершенно неземной. Лунный призрак… Амнита, словно чего-то испугавшись, положила руку на ворот своего лёгкого голубого платья. Сияние слегка померкло, а пальцы её отсвечивали, как будто она прятала на груди белую звезду, и эта звезда разгоралась всё ярче и ярче…

— Мой амулет, — растерянно произнесла Амнита. — Улларин… Сегодня третий день полнолуния. Иногда он так светится, а я ничего не могу сделать…

С Амнитой явно что-то творилось. Казалось, светлый огонь переполнял её и рвался наружу. Это пламя преобразило её лицо. Оно было возбуждённое и в то же время какое-то отрешённое, а огромные серебряные глаза мерцали, как чудесные зеркала Ханнума, хранящие в себе множество тайн, прекрасных и жутких видений, каждое из которых истинно. Амнита была прекрасна, как никогда, но в её красоте Эрлину чудилось что-то грозное, пугающее. Чувствовал ли это Диннар? Ваятель стоял, словно оцепенев, его застывший взгляд был страшен. Он напоминал ослепшего. Или безумца.

"Чтоб вы провалились! Оба, — подумал Эрлин. — В конце концов, кто тут бог? Почему я вечно должен быть меж двух огней…"

— Амнита, тебе плохо? — спросил он.

— Нет… Не знаю… — она попыталась улыбнуться. — Иногда такое бывает, и я не знаю, что со мной. Она знает, но не хочет говорить. Я не всегда её понимаю.

— Кого?

— Я должна что-то сделать, — пробормотала Амнита. — Я не боюсь этих зеркал. Вы можете выйти, а я останусь. Вижу, вам удалось его отыскать. Я сразу узнала эту тварь. Я не далась ему, но я ненавижу его уже за то, что он ко мне прикасался. Он как живой. Кажется, сейчас заговорит.

— И всё-таки он мёртв, — покачал головой Эрлин. — Я бы очень хотел поговорить с ним, но оживлять мёртвых… Это нам не под силу.

— Моя богиня умеет выводить мёртвых их царства Ханнума. Она уже делала это по моей просьбе… Разве вы не слышали?

— Так это правда? — воскликнул Эрлин. — Про тебя чего только ни рассказывают! Если всему верить… Гинта права — надо уметь слушать.

— Гинта знает обо мне больше всех, — сказала Амнита. — Она знает обо мне больше, чем я сама. И не говорит. Богиня тоже молчит. Она уже так давно со мной не говорила… Но в полнолуние со мной что-то творится. Иногда ничего особенного. Просто странные сны. О том, что когда-то было, хоть я этого и не видела. Я только знаю, что это было. Или будет. Я только знаю, что это правда… Или может быть правдой. И это зависит от меня.

Амнита сорвала с шеи светящийся камень и сжала его в кулаке. Сияние померкло, но огонь, который жёг её изнутри, по-прежнему освещал её бледное лицо каким-то странным вдохновением, граничащим с одержимостью.

— Эти сны… Иногда они мне нравятся. А иногда бывает очень страшно. Вчера мне приснилось, что я держу жезл, на конце которого пылает белый огонь. Он жжёт мне руку… Нет, не как обычный огонь. Мне не жарко, а очень холодно, и рука словно заледенела. Какой-то обжигающий холод. Я хочу бросить этот жезл и не могу. От меня что-то зависит, все ждут… Ещё немного — и белый огонь спалит меня, а я не могу его бросить! Не могу…

Амнита замолчала, оцепенело уставившись на свой плотно сжатый кулак.

— Дай мне этот камень, — мягко сказал Диннар.

"Да неужто он с ней заговорил?!"

— Камни повинуются мне. Если он причиняет тебе вред…

— Нет! — Амнита, словно очнувшись, отдёрнула руку. — Он мой. Он повинуется только мне. И моей богине. В этом камне сила богини, а она не подвластна тебе.

— Зато ты в её власти…

— Нет. Я могу с ней говорить… Я не нуждаюсь в твоей помощи, ваятель. Моя богиня мне поможет. Она всегда мне помогала.

— Так, может быть, ты уговоришь её помочь и нам? — осторожно спросил Диннар, взглядом приказав Эрлину молчать. — Что ей стоит, если она позволяет себе хозяйничать в Нижнем мире? Помоги нам оживить этот призрак. Заклинание ловца душ очень простое. Главное тут не слова, а сила, которую ты в них вкладываешь… Впрочем, как и во всём таннуме. Ты согласна? Повторяй за мной.

— Я запомню, — сказала Амнита, несколько раз повторив короткую фразу на таннуме.

Зеркало засветилось ещё ярче.

— Я попрошу богиню. Только оставьте меня здесь одну.

Диннар кивнул и, взяв Эрлина за локоть, едва ли не силой уволок его из комнаты.

— Послушай, как ты можешь пользоваться тем, что она в таком состоянии? — набросился Эрлин на приятеля, когда дверь за ними закрылась.

— Я хочу помочь ей выйти из этого состояния, — спокойно пояснил Диннар. — Она же сама сказала — "Я должна что-то сделать". Я поставил перед ней нелёгкую задачу. Неважно, справится она или нет. По крайней мере, найдёт выход энергии, которая её переполняет. Она ещё не умеет управлять своим анх. Гинта говорила, что многому её научила, но, похоже, Амнита в последнее время стремительно набирает силу. Этого Гинта предусмотреть не могла. Да это и непредсказуемо. Чаще всего… Это как вспышки некоторых звёзд. Бывает, какая-нибудь звезда миллионы лет горит спокойным, ровным светом… Как наше солнце, например. И вдруг вспыхивает, разгорается с необыкновенной скоростью и за какие-то несколько дней становится ярче десяти тысяч солнц!

— Надеюсь, с нашим солнцем ничего такого не случится, — поёжился Эрлин. — Это же катастрофа! Послушай… То, что творится с Амнитой… Это что, тоже своего рода катастрофа?

— Возможно.

— Да-а… А я-то думал… Она в последнее время странная. Я давно это заметил, но мне казалось, что причина в другом.

— И в чём же?

— Ну, мало ли… Может, тут не одна причина, — с ребячливым ехидством ответил Эрлин. — В чужую душу не заглянешь.

— Кстати, о душах, — нахмурился Диннар. — Интересно, как там у неё дела…

— Интересно, но лучше ей не мешать. Она сама нас позовёт.

Прошло около часа, но Амнита не выходила и никого не звала. Подождав ещё немного, друзья осторожно открыли дверь и заглянули в комнату. Здесь царил мягкий серебристый свет, а зеркала блестели, как водная гладь в безветренный день. Амнита сидела на полу перед «двойником» Эрлина. Она посмотрела на вошедших, как ребёнок, который только что проснулся и не совсем понимает, что к чему. Она была бледнее прежнего, но, по крайней мере, больше не походила на одержимую. Эрлин заметил, что её высокий лоб усеян капельками пота.

— Амнита, как ты себя чувствуешь? — спросил он и вздрогнул, поймав на себе враждебный взгляд. Взгляд из зеркала. «Бог» не двигался, но Эрлин сразу понял, что он живой. Теперь уже не только образ, но и душа смотрели на него из загадочно мерцающего аллюгина.

— Говори с ним, если хочешь, — устало сказала Амнита. — А я больше не могу находиться с ним в одной комнате. И вообще… Я страшно хочу спать.

— Я провожу тебя до твоих покоев, — заявил Диннар тоном, не допускающим возражений.

Амнита и не думала возражать. Она казалась безучастной. Эрлину не хотелось, чтобы они уходили. Он вдруг понял, что ему не хочется оставаться наедине с этой нелюдью. Но он не стал удерживать Амниту и Диннара. Им тоже было нелегко оказаться наедине друг с другом, но они наконец-то решились…

"Двойник" заговорил с Эрлином только на следующий день. Голос его звучал глухо, как из-за каменной стены.

— Зачем ты потревожил меня? — спросил «бог». — Что тебе от меня надо?

— Я тоже задавал тебе эти вопросы, а ты смеялся надо мной. Было время, когда ты совсем лишил меня покоя. Ещё немного — и я бы сошёл с ума…

— Ничего. Ещё немного — и ты обретёшь покой. Ещё три года, и я вернусь на своё законное место. Потому что бог — это я. Ты — смертный, и ты умрёшь. А я бессмертен. Глупый мальчишка! Неоперившийся птенец! Что ты о себе возомнил? Я правил здесь, ещё когда твой дед лежал в колыбели. Я царю здесь уже много лет…

— Даже слишком много, — прозвучал за спиной Эрлина знакомый усталый голос.

— Тебе не следовало вставать, Айнагур, — сказал юноша. — Ты похож на смерть.

В последнее время главному абеллургу нездоровилось. Он почти не выходил из своих покоев и не пускал к себе никого, кроме Сифа.

— Не тревожься обо мне, мой повелитель. Я этого не стою…

— И ты при мне называешь его своим повелителем? — гневно спросил «бог». — Я знаю, почему он здесь появился. Ты воспользовался этим ничтожеством, чтобы он на время заменил меня. На то время, которое необходимо для выращивания моего нового тела. Я терпел его присутствие в моём дворце, но с каждым годом он раздражал меня всё больше и больше. Этот наглый мальчишка стал наводить тут свои порядки! Ему, видите ли, понадобилась своя гвардия, свой флот! А эти железные птицы… Он вздумал летать! Он! В то время как я всего лишь спускался с горы на крылатой тайпе. Он окружил себя чернью, всяким сбродом из Нижнего города… Он опозорил моё имя! Я ненавидел его всё больше и больше. Мне хотелось проучить его, но я не знал, как до него добраться. Потом я научился входить в его сны. Тебя я не трогал, Айнагур. До недавнего времени мне казалось, что ты просто ломаешь перед ним комедию, изображаешь его преданного слугу, терпеливо сносишь его выходки в надежде, что всё это ненадолго…

— Ты никогда не отличался проницательностью, — сказал Айнагур. — Ты никогда не умел мыслить самостоятельно… Впрочем, этого я и хотел. Ты не самое худшее из того, что я сделал в своей жизни. Ты просто моя очередная неудача. Мне жаль.

— Ты меня сделал? Ты сделал только тело. Ты всегда делал для меня тела! Сущность моя бессмертна. Я бессмертен! Я бог!

— Да, ты бог, — горько усмехнулся абеллург. — Тот бог, которого я достоин.

— Ты, кажется, любил меня, Айнагур, — в голосе «бога» Эрлин уловил искреннее удивление. — Я считал, что ты по-прежнему любишь только меня. Ведь с ним у тебя ничего не было. Не было! Я столько раз видел вас наедине…

— Ты как всегда ничего не понял. Мне жаль тебя. Я виноват перед тобой… Впрочем, я кругом виноват. У всех прощение не вымолишь. Тем более у мёртвых.

— Но я-то жив! У меня всего лишь нет тела. Я бессмертен! Я получу новое тело?

— Да, конечно… Всему свой черёд.

— Эрлин, — тихо произнёс абеллург после небольшой паузы. — Я должен тебе кое-что рассказать.

— Ты уже давно должен был это сделать, — сказал Эрлин.

Айнагур молча склонил голову.

Глава 6. Осень в Ингамарне.

Гинте приснилось, что она едет по роще саганвиров, пылающих светлым пламенем осенней листвы. "Ну вот, ты и вернулась в осень", — сказал Сагаран. Он вышел ей навстречу в длинной праздничной одежде. Санарит сверкал у него на лбу яркой золотисто-коричневой звёздочкой… Гинта соскочила с хорта и радостно кинулась к своему другу, но листья деревьев, среди которых он стоял, превратились в язычки пламени. Огонь стремительно разгорался. Вскоре он поглотил Сагарана. Напрасно Гинта заклинала духов огня, пламя не пускало её. Оно было совсем не горячее, но какое-то плотное. Гинта с удивлением обнаружила, что огонь постепенно превращается в воду. Она стояла перед сверкающим водопадом и никак не могла сквозь него пройти. "Странно, ведь я уже делала это", — подумала Гинта и проснулась.

"Вот я и вернулась в осень, — сказала она себе, поглядев в окно. — А ты нет… Я так хочу вернуть тебя, Сагаран…"

Прошло уже больше полугода с тех пор, как Гинта покинула Эриндорн, и всё это время её не оставляло смутное чувство вины. Зачем она бросила его? Нет, он, конечно, не одинок. У него есть Амнита, Диннар. Айнагур не причинит ему зла. До конца этого цикла никто не причинит ему вреда, и всё-таки она не должна была бросать его. Почему она так взорвалась? Он действительно не хотел ничего плохого. Он просто не понял… Нет. Кое-что он отказывался понимать, потому она и разозлилась. И всё равно не следовало так выходить из себя. Самое неприятное, что Рона, это ничтожество Рона, в чём-то была права…

Гинта поморщилась — тупая боль внизу живота отвлекла её от невесёлых мыслей. Всё правильно. Конец тигма, полнолуние…

Уняв боль, Гинта подошла к зеркалу и окинула свою фигуру внимательным, изучающим взглядом. Кажется, она и впрямь немного изменилась. Поправилась. Совсем чуть-чуть, но всё же заметно. И грудь выросла… По крайней мере, это уже можно называть грудью.

Вскоре после возвращения в Ингамарну Гинта стала девушкой. В четырнадцать с половиной лет. Поздновато.

— Это потому что твой организм истощён, — покачал головой старый Аххан. — Похоже, ты там очень много работала и ещё больше переживала. В ближайшее время никуда тебя не отпущу. В конце концов, дед я тебе или нет? И чтобы я пока не видел тебя в лечебнице. Помощников у меня хватает. А ты побольше ешь и побольше спи. Съезди в Хаюганну. Твоя тётя Зилла по тебе соскучилась. Кстати, Зимир скоро женится… Не пройдёт и года, как сама тёткой станешь.

"Вообще-то я уже и матерью могу стать", — подумала Гинта.

— Хорошо, что с тобой это дома случилось, — сказала Таома. — Где бы ты там совершила обряд?

— На поле за лундовой рощей недавно собрали урожай, — добавила она. — А вчера его вспахали и засеяли заново.

Ближе к ночи Гинта покинула замок. Она отправилась в поле одна. Когда в небе засияла яркая луна, она разделась и, украсив волосы цветами холы, несколько раз обошла поле, а потом долго лежала в глубокой борозде, всем телом ощущая тепло прогревшейся за день земли. Ночь выдалась ясная и звёздная. Гинте казалось, что сверкающий небосвод накрыл её огромным куполом и в целом мире есть только она, небо и земля — мягкая, ласковая, напоённая влагой и теплом солнечных лучей, бережно хранящая в своих недрах таинственный дар жизни.

— Мать-земля, — прошептала Гинта. — Поделись со мной своим плодородием. Не дай мне остаться сухой веткой на древе жизни, цветком, увядшим, прежде чем его семена падут в твоё благодатное лоно. Надели меня частицей твоей чудесной силы, позволь приобщиться к твоей великой тайне, ибо я, родившаяся женщиной, тоже хочу стать матерью и дарительницей жизни.

Потом она задремала, словно дитя в колыбели, и ей чудился невнятный ласковый шёпот, как будто кто-то очень большой говорил с ней множеством разных голосов. Она слышала, как там, в глубине, прорастают семена, как суетливо копошатся бесчисленные существа… Её меньшие братья и сёстры, не умеющие прославлять свою мать Гину, но тоже любимые ею. Гинте показалось, что она растворяется в этой любви. Перед лицом Великой Матери она была так же мала, как и эти твари, и в то же время она ощущала себя частью чего-то огромного. Небо надвигалось на неё. Оно уже было так близко, что она могла достать звёзды руками. Гинта больше не чувствовала своего тела. Она срослась с этим полем, словно семя, упавшее в борозду. Она растворилась в этой земле, и земля стала её плотью, а небесный великан спустился к ней, чтобы заключить в объятия…

Гинта очнулась от свежего утреннего ветра, искупалась в ручье возле рощи и отправилась домой. На широкой лесной тропе, ведущей к замку, она встретила гараниху. Это была зрелая, но ещё молодая самка, красивая и на редкость крупная. Она перешла тропу в нескольких шагах от Гинты, на мгновение остановившись и внимательно посмотрев на девушку большими тёмными глазами.

Через несколько дней Гинта с подругами и родственницами отправилась в мандаварский храм Гины, чтобы почтить богиню дарами. Глядя на древнее изображение Гинты в облике гаранихи, везущей на себе божественных близнецов, Гинта вдруг подумала о том, что тогда на тропе ей вполне могла явиться сама Великая Мать.

Служительницы храма окружили Гинту. Они поздравляли её со вступлением в пору зрелости и желали счастья. Многие из них хорошо помнили прекрасную Синтиолу.

— Богиня любила твою мать, — сказала старшая тиумида. — Она даже являлась ей. Гина не оставит дочь Синтиолы.

"Хотелось бы верить, — думала Гинта. — Может, богиня позволит мне хотя бы немного побыть счастливой. Хотя бы чуть-чуть. Как моей матери. Она любила и была любима. Это длилось недолго. Но это было".

Ночью ей приснилось, что Эрлин взбирается на аркону, а зиннуритовый сингал ожил и смотрит на него, задрав морду.

— Он хочет сорвать для тебя этот плод, — сказал зверь. — Последний плод старой арконы. Она скоро умрёт, и я наконец буду свободен.

— Но он же упадёт! — испугалась Гинта. — Он же не владеет стихией воздуха.

— Твой отец тоже не был колдуном и всё же залез на аркону, чтобы сорвать для твоей матери цветок. Утром она проснулась и увидела этот цветок в фонтане под своим окном. Он был так велик, что занял почти весь фонтан…

— Я знаю эту историю. Моему отцу уже ничего не грозит, а этот ненормальный может упасть.

— Ну так помоги ему. Ты же умеешь разговаривать с нэфами.

Но Гинта не успела прочесть заклинание. Эрлин, который был уже почти на самой верхушке, крикнул:

— Не беспокойся! Я больше не нуждаюсь в твоей помощи! Что бы со мной ни случилось, твою помощь я не приму!

Тут он сорвался с дерева, и Гинта проснулась от собственного крика.

— Перестань ты о нём думать, госпожа, — говорила Таома. — Разве мало достойных юношей в Ингамарне?

Гинта не узнавала своих ровесников. До чего же они все изменились за этот год. Девчонки теперь редко собирались вместе. Каждая предпочитала проводить время со своим парнем. Гинта сейчас тоже могла завести любовника, но даже мысль об этом почему-то казалась ей нелепой. А парни… Они были с ней приветливы и почтительны. Многие смотрели на неё с благоговением. Но никто не смотрел на неё так, как иногда Эрлин на Рону. Порой у неё даже создавалось впечатление, что они её побаиваются.

"Не понимаю, почему тебя это удивляет, — сказал Синг. — Ты самая могущественная нумада в Ингамарне… Да пожалуй, во всей Сантаре…"

"Но я ещё никому не сделала ничего плохого. И не собираюсь. И все это знают".

"Всё равно. Слишком большая сила внушает опасение. И этот светловолосый красавец тебя боится. Или ему просто… не очень нравится, что ты сильнее. Если честно, мне бы тоже было немного не по себе, если бы Наутинга была меня сильней…"

"Все вы одинаковые", — рассердилась Гинта.

"На тебя тоже не угодишь".

Гинта съездила к родственникам в Хаюганну, навестила Акамина. Иногда она виделась с Миной или ещё с кем-нибудь из своих давних знакомых, но говорить с ними было не о чем. Однажды она встретила Суану. Старый Аххан не взял её на третью ступень. Теперь Суана жила то у родителей, то у Талафа, а то вообще пропадала неизвестно где. Никто не знал, чем она занимается и собирается ли применить на деле знания и умения, полученные в школе нумадов.

— Я предпочитаю всему этому счастливую женскую судьбу, — сказала Суана, как всегда стараясь вложить в самую безобидную фразу оскорбительный для собеседника смысл.

Она была приторно любезна с Гинтой, наговорила ей множество комплиментов, но при этом от неё так явственно исходила ненависть, что Гинте не терпелось поскорее закончить разговор.

Она и не подозревала, что ей будет так трудно снова привыкнуть к здешнему ритму жизни. Там всё было иначе. В Эриндорне она не замечала, как летит время. Может, потому что рядом был он? Нет. Ей не хватало не только его. Гинта ловила себя на том, что скучает даже по суете и шуму Валлондорна, по его жителям — светлокожим, смуглым и не очень смуглым, вечно оживлённым и куда-то спешащим. Она часто вспоминала дрому — длинную повозку на железных колёсах, которая с грохотом мчала её по рельсам из Верхнего города в Средний, из Среднего в Нижний… Особенно здорово было ехать по огромному мосту, повисшему стальной радугой между небом и сверкающей на солнце водой канала. Поначалу Валлондорн раздражал её своей суетливой и, как ей казалось, бестолковой жизнью. В Верхнем городе суеты было меньше… На первый взгляд. Здесь суетились так непринуждённо, что создавалось впечатление, будто тебя окружают люди, которые ни к чему на свете не относятся серьёзно. Она довольно быстро поняла, что это всего лишь ширма, за которой кипят страсти, плетутся интриги, идёт беспрестанная борьба — за власть, за влияние, за благосклонность божественного правителя… Борьба не на жизнь, а на смерть. Её несколько раз пытались убить. Первые два-три тигма она жила в постоянном напряжении… Да она, по сути, весь этот год была как натянутая струна, и в том, что она сорвалась, нет ничего странного. Целый год одна в чужом племени, в этом сверкающем солнечном дворце, над которым нависла тень смерти.

Он остался в этой тени. Он борется с ней. Сам. И не хочет её помощи. Диннар говорит не всё. Мысленно общаясь с ваятелем, Гинта чутко улавливала множество недомолвок. За Диннара она тоже волновалась. И за Амниту. Эти двое стараются не смотреть друг другу в глаза, потому что каждый читает в глазах другого неотвратимость… Чего? Любви или смерти? Третьего не дано. А есть ли у Амниты выбор? Гинта не могла рассказать ей всё. Об Айданге, о древнем пророчестве… "Зачем? — говорила она себе. — Что я скажу, если смысл этого пророчества пока неясен?" А ясности она боялась. Ей было страшно за Амниту. Эрлин, по крайней мере, знает, что его ждёт. Хватит ли у него сил предотвратить то, что ему уготовано? Гинта надеялась, что хватит. И она всё равно поможет ему, хочет он этого или нет. Человек способен предотвратить то, что ему назначено людьми. А вот то, что назначено богами…

Эрлин, Амнита, Диннар… Три человека, о которых она постоянно думала все эти полгода. Вскоре после возвращения домой Гинта начала работать в лечебнице Ингатама и помогать деду в школе. Ольмы, многие из которых были ростом с неё и даже выше, взирали на неё с благоговением, мангарты разговаривали с ней не менее почтительно, чем со старым Ахханом. Её целыми днями окружали приветливые, дружеские лица, но она с каждым днём всё ясней и чётче осознавала, что её друзья остались там, в Эриндорне. Три человека, которых она любила, были теперь далеко. Эрлин, Амнита, Диннар…

Чтобы избавиться от тоски, она старалась больше работать, а в свободное время бродила по лесам. Иногда с Сингом, а чаще одна.

Начиналась осень. Её любимая пора. Самое загадочное время цикла. В садах и лесах Ингамарны буйно пестрели осенние цветы. Когда Гинта уезжала в Эриндорн, на солнечных полянках ещё только появлялись первые аксы — алые и пурпурные, с широкими, плотными, ворсистыми лепестками. Теперь они цвели повсюду. Их резные листья украсили яркими лиловыми узорами поблекшую осеннюю траву. Гинта заметила, что алых аксов стало меньше. Сейчас преобладали пурпурные и тёмно-красные. Встречались даже почти чёрные, цвета запекшейся крови. Они завораживали Гинту своей странной, зловещей красотой.

В тенистых местах уже кое-где загорались жёлтые и золотисто-оранжевые огоньки — сафиры. А вот голубые огни эриннов мерцали в вечерних сумерках всё реже и реже. Амниты теперь росли только на самых солнечных местах, главным образом на возвышенностях. Гинте казалось, что они стали бледнее, чем год назад. Всё правильно. Чем ближе к осени, тем меньше ярко-голубых, розовых и лиловых звёздочек. Преобладают голубовато-белые. Глядя на эти цветы, Гинта снова и снова вспоминала Амниту. Она и не ведает, какая приближается буря. И какая тьма. Ночь, которая этой зимой спустится на землю, может оказаться очень длинной. Она может продлиться не одну тысячу лет. Какая роль предназначена Амните? Тоненький факел, пылающий бледным огнём… Рассеет он тьму или тьма поглотит его? И весь мир… Глаза тьмы смотрят на них из холодных глубин вселенной. Рука тьмы готова смять Эрсу, словно ком глины, разрушить этот мир. И создать новый. Неважно, каким он будет. Гинта любила этот мир. И через десять лет она хотела снова вернуться в осень.

Огромные цветы хумы больше не давали плодов, но пока не собирались вянуть. Оранжевые и алые, они казались ещё ярче среди пожелтевшей листвы. А какими нарядными стали саддуговые деревья. В чашечках из золотисто-оранжевых листьев один за другим вспыхивали продолговатые белые светильники…

Интересно, как сейчас выглядит роща саганвира? Наверное, как в том сне, что ей сегодня приснился. Гинта задумалась, рассеянно водя гребнем по волосам. Он ведь неспроста к ней сегодня приходил.

"Ну вот, ты и вернулась в осень…"

"Да, но смогу ли я вернуть тебя, Сагаран?"

Сегодняшний сон был символичен. Как и тот, приснившийся ей после возвращения из храма Гины… Огонь превратился в воду, и эта вода стояла перед ней неприступной стеной.

"Ты прав, Сагаран. Я вела себя глупо. Злилась, дулась… За что? Передо мной-то он ни в чём не виноват… Наверное, я могла повести себя как-то иначе. А теперь вот между нами стена…"

Гинта не сразу поняла, в чём дело. Её комната была залита голубоватым светом, который струился в открытое окно. Статуя хеля! Почему она засветилась? Гинта выбежала во двор. Утро выдалось сумрачное. Кроны деревьев тонули в густом тумане, а диуриновнй хель сиял так, словно хотел разогнать этот туман.

Гинта вышла на аллею, где она первый раз встретила небесного зверя и где простилась с ним полгода назад. У неё было такое чувство, что сегодня что-то произойдёт. Ожидание чуда… Опять. Как в ту осень. Только тогда это было в конце осени, а сейчас начало…

Хеля она не увидела, зато из тумана бесшумно вынырнул Синг.

"Железная птица, — сказал он. — Большая железная птица врезалась в старую аркону. Там, в Хаюганне. Я был близко и видел. Ночью я ходил в горы, к Наутинге, а сейчас возвращался и…"

— Скорее, Синг, — перебила Гинта. — Отвези меня туда. Железная птица — это дайвер, я тебе рассказывала… Наверное, пилоту нужна помощь!

Когда они примчались к арконе, туман уже поднялся выше её кроны. Могучее дерево почти не пострадало от удара, сломались только две засохшие ветви. Маленький двухместный дайвер лежал прямо перед изваянием сингала. Он действительно напоминая подбитую птицу. Серебряная птица в лапах золотого зверя…

К счастью, дверцу не заклинило, и Гинта без особого труда вытащила бесчувственного Эрлина из покорёженной кабины. Она почему-то была уверена, что найдёт здесь именно его, а не кого-нибудь другого. На лбу юноши зияла рваная рана, кровь залила всё лицо. Почему он не надел защитный шлем? Амнита всегда ругала его за подобную беспечность.

"Успокойся, — сказал зверь. — Впервые вижу, чтобы у тебя дрожали руки. По-моему, ты лечила куда более страшные раны… Твоему красавцу ещё повезло".

Синг был прав. Гинта сразу поняла, что рана не опасна для жизни. Главное — череп цел, а уж вылечить сотрясение мозга для неё не проблема. Она остановила кровь, потом стала заживлять рану, одновременно с этим осторожно массируя лоб и виски Эрлина.

"Как у тебя быстро получается, — заметил Синг. — Сразу видно — хорошо отдохнула и не перегружена работой… Или это ещё зависит от того, кого ты лечишь…"

"Чем лежать тут и разглагольствовать, может, лучше сбегаешь к реке, намочишь вот это? Хоть лицо ему обтереть…"

"Конечно, сбегаю, — благодушно отозвался Синг. — Я же понимаю, что тебе не терпится получше разглядеть своего красавчика".

И зажав в зубах накидку Гинты, зверь огромными прыжками помчался к берегу Хонталиры.

Эрлин начал приходить в себя, но Гинта сразу же его усыпила и продолжила лечение. Серьёзных повреждений больше не было. Несколько ссадин да сломанное ребро. Одно мгновение — и от ссадин не осталось ни следа. Со шрамом на лбу она разберётся позже, когда доставит Эрлина в замок. И там же займётся его ребром. Гинта передала в Ингатам, чтобы прислали сюда удобную повозку. Эрлин очень ослаб от потери крови, так что лучше ему не трястись верхом на Синге.

Проснулся он гораздо раньше, чем прибыла повозка. Всё-таки организм у него был крепкий, и силы восстанавливались удивительно быстро.

— Гинта… — произнёс он, открыв глаза. — Я заблудился, но всё же я тебя нашёл.

— А может, я тебя?

"Не спорьте, — наставительно изрёк Синг. — Будем считать, что вы нашли друг друга".

Он лежал рядом с изваянием в той же позе, что и его огромный зиннуритовый двойник. Гинте даже показалось, что у обоих на морде написано одно и то же невозмутимо-ехидное выражение… А это что? Между гигантскими каменными лапами она заметила что-то, похожее на золотисто-коричневый мяч. Плод арконы! Последний плод умирающего дерева. Видимо, его сшибло ударом. "Скоро она умрёт, и я наконец буду свободен…"

— Кто же летает в такой туман?

— В Валлондорне его не было, и даже в Лаутаме. Только здесь… Я уж подумал, не ты ли нагнала его своими чарами? Я вылетел на рассвете и ранним утром уже был над Ингамарной! Правда здорово?

"Чем на чужих крыльях по воздуху, лучше на своих собственных лапах по земле, — фыркнул зверь. — Доберёшься не так быстро, зато целым. И вообще… Хели так гордятся, что умают летать, а по-моему, ничего особенного в этом нет. Каждая глупая птица летает. И всякие там безмозглые букашки".

"Синг, не ворчи. Ты ведь тоже гордишься тем, что умеешь делать".

— Нет, всё-таки летать — это здорово, — сказал Эрлин, приподнявшись на локте.

— А падать? — поинтересовалась Гинта.

— Тоже ничего, если тебя находит тот, к кому ты летел.

"Забавный детёныш, — ухмыльнулся зверь. — Пожалуй, он мне нравится. А главное — вы друг другу подходите. Одному летать надо, другой — в водопад прыгать…"

— Я собирался приземлиться на поляне перед замком. Ты говорила, там недалеко должна быть поляна… И куда же это меня занесло? Проклятый туман. Я, конечно, слишком низко летел, но так хоть что-то было видно.

— Дерево ты всё же не заметил.

— Заметил, только поздно. Ну и дерево! Одно, посреди такой пустоши. Мне бросилась в глаза золотая фигура, и я решил, что где-то здесь должен быть замок.

Эрлин обернулся.

— Гинта, это та статуя сингала, о которой ты мне говорила? И старая аркона… Так вот куда ты меня заманил, золотой зверь…

Он озадаченно умолк, увидев рядом со статуей живого сингала, который спокойно изучал его, слегка прищурив золотистые глаза.

— А… это твой друг Синг? Он ведь всё понимает… Надеюсь, я не сболтнул тут ничего лишнего?

"Пусть не беспокоится, — промолвил Синг, — Я привык к тому, что люди вечно болтают лишнее".

— Главное — не высказываться пренебрежительно об его персоне. Остальное он как-нибудь переварит.

"Пожалуй, я смогу переварить даже какого-нибудь нахального детёныша", — поигрывая когтями, зевнул Синг. Впрочем, вид у него был самый что ни на есть добродушный.

Эрлин продолжал смотреть на него во все глава. Потом, как бы спохватившись и, вероятно, решив, что ведёт себя невежливо, пояснил:

— Я никогда не видел так близко сингала. Да ещё такого большого…

"Это он про статую?"

"Ты прекрасно знаешь, что нет".

— И такого разумного. Гинта говорила, что ты не просто зверь. Теперь я и сам это вижу. Достаточно посмотреть тебе в глаза. Мне очень жаль, что я не могу с тобой говорить… То есть, не могу тебя слышать, как Гинта".

"Не беда, — сказал Синг. — Мы с ним можем разговаривать через тебя".

— Правда? — просиял Эрлин, когда Гинта передала ему слова зверя.

— Синг всегда хорошо относится к моим друзьям.

"Я буду относиться к нему ещё лучше, если ты по его милости не будешь ходить с таким видом, будто тебя отравили и ты сейчас умрёшь. Можешь ему это тоже передать".

"По-моему, даже самый болтливый человек не болтает столько лишнего, сколько говорящие сингалы".

— Что со мной было? — спросил Эрлин, растерянно оглядев себя. — Вся одежда в крови и ни одной раны… Когда ты успела меня вылечить? Кажется, я ударился головой…

Эрлин провёл рукой по лбу и нащупал шрам.

— Не беспокойся, скоро его не будет, — заверила его Гинта. — И не поворачивайся так резко, у тебя ребро сломано.

— Ужасно пить хочется. У меня в кабине фляга с водой… Подожди, а бак с горючим…

— Он цел. Не бойся, взрыва не будет.

— Ну вот, ты уже кое-что понимаешь в дайверах. Кажется, мой «Андор» не очень пострадал. Надо срочно отвезти его в Эриндорн…

— Сперва надо тебя привести в порядок. С дайвером ничего не случится. Его доставят к замку, и никто не прикоснется к нему без твоего разрешения.

— Ну вот, а теперь есть захотелось, — вздохнул Эрлин, утолив жажду. — Ингамарна — край изобилия. Угораздило же меня свалиться именно там, где ничего не растёт!

"По-моему, ещё совсем недавно здесь кое-что росло, — сказал Синг. — До того, как здесь появился этот летающий герой. Расти оно больше не будет, но съесть его можно. Даже нужно. Чего ему зря пропадать?"

И зверь выразительно посмотрел на плод, лежащий между лапами изваяния. Эрлин тоже его заметил.

— Гинта, это ведь, кажется, плод арконы? Давай его съедим. Когда мы ещё до замка доберёмся. Я умираю от голода. Давай пополам, нож у меня есть… Ой, может, и Синг хочет?

"Может, он мне ещё травки пощипать предложит?" — осведомился зверь.

"Да ладно, Синг. Откуда ему знать, что едят сингалы-саннэфы?"

Разрезав толстую кожуру, Гинта обнаружила под ней желтовато-белую ароматную мякоть, похожую на очень нежный сыр. Через год-полтора она стала бы гораздо плотнее и напоминала бы ядро гигантского ореха, но Гинта всегда предпочитала плоды именно на этой стадии спелости, собранные в конце лета или в самом начале осени. Она вдруг поняла, что тоже очень голодна. Ещё бы! Близится полдень, а у неё сегодня и крошки во рту не было.

— Какой чудесный аромат! — воскликнул Эрлин. — Ну же, Гинта, режь скорее!

"Да, действительно, — сказал Синг. — Что ты медлишь? Ты как будто боишься его есть. В чём дело?"

Съесть пополам плод арконы… Древний обычай, который до сих пор был жив здесь, на севере Сантары. Жених и невеста должны съесть пополам плод арконы.

"Глупости, — подумала Гинта. — Мы просто ужасно голодны, а тут больше ничего нет".

И она осторожно разделила плод на две части — Эрлину побольше, себе поменьше.

— Здорово! — восхищался Эрлин. — Никогда не ел плоды арконы в сыром виде. По-моему, так они даже вкуснее…

"Ну вот, кажется, за вами едут, — удовлетворённо отметил Синг, посмотрев вдаль. — А мне пора к моим собственным детёнышам. Аппетит у них не хуже, чем у вас, а охотиться самостоятельно они ещё не могут. Гинта, ты обязательно должна посмотреть на моих детей. Один похож на меня, второй на Наутингу, а третий… Третий просто чудо! Ну ладно, надеюсь, теперь ты не будешь скучать".

Бросив лукавый взгляд на Эрлина, зверь помчался в сторону гор.

— А что он сейчас говорил? — спросил Эрлин.

— Да так… О своих детёнышах.

Появление в Радужном замке "валлонского бога" взбудоражило всю Ингамарну, а очень вскоре весть о том, что Пресветлый гостит у своей абельмины Гинты, долетела до Валлондорна. Через служителей Солнечного храма в Мандаваре, которые постоянно общались с абеллургами по лонгатору, Аххан передал в Эриндорн, что высокому гостю оказан надлежащий приём, что его безопасность гарантирована, а если абеллурги намерены прислать сюда его свиту, то она не должна быть больше двенадцати человек. Пусть приезжают верхом или в тайнах, добавил Аххан. Чтобы никаких железных птиц или чего-нибудь ещё в этом роде.

— Не нравится мне всё это, — признался он Гинте. — Опять разговоры пошли… Через год ты станешь совершеннолетней и сможешь занять трон в круглом зале. А если большинство аттанов будет против?

— Это не лишит меня права на трон, — спокойно сказала Гинта. — Если большинство аттанов не захочет заседать в Совете, который я возглавляю, я соберу новый Совет, и если надо, присвою титулы аттанов тем, кого сочту достойным этого. Извини, дед, но в нынешнем Совете одни старики. Они, конечно, мудрые и опытные люди, но они никак не могут понять, что их внуки и правнуки вовсе не обязаны жить так, как жили они сами. Они боятся всего нового, боятся Эриндорна… А в Эриндорне боятся нас. Может, хватит бояться друг друга? Разве Эрлин произвёл на тебя впечатление врага?

— Твой Эрлин произвел на меня очень хорошее впечатление, — улыбнулся Аххан. — Для своих лет он рассуждает очень зрело, а его смелость внушает уважение. Подняться в небо, зная, что в случае падения тебе не помогут никакие духи… Эрлин — замечательный юноша, но он — это одно, а его слуги — совсем другое.

— Не совсем, дедушка. У Эрлина много верных людей. Эриндорн — это не только абеллурги. А Валлондорн — не только валлоны. Сантарийцев там скоро будет больше, чем валлонов. Ты бы видел, сколько там смешанных семей. Если мы и дальше будем так отгораживаться от всего валлонского, то скоро Ингамарна станет самым отсталым мином в Сантаре. Я этого не хочу. Через год я стану минаттаной. И нет ничего плохого в том, что правитель Валлондорна решил навестить будущую правительницу Ингамарны. Не беспокойся, дедушка, Эрлина здесь полюбят. Неужели ты не видишь, что его нельзя не любить?

Эрлину действительно ничего не стоило в первые же дни покорить сердца всего женского населения Ингамарны. Да и мужчины не нашли повода для придирок. А когда на устроенных в его честь состязаниях он доказал, что не только красив, но и очень силён, к нему прониклись уважением.

Не меньший интерес, чем сам "валлонский бог", вызвала его "железная птица". Во дворе замка, где под специально сделанным навесом стоял дайвер, теперь постоянно толпилась молодёжь. Эрлин охотно отвечал на бесчисленные вопросы и рассказывал об устройстве летательного аппарата.

— Управлять им совсем не трудно, — уверял он. — Для этого не надо быть ни богом, ни колдуном. Вот только починим — покатаю всех, кто захочет. Эта модель называется «Андор-I». Летает он низко, зато сверху всё прекрасно видно.

Жителей Ингамарны приятно поразило то, что Эрлин хорошо владеет сантарийским.

— Мне слишком нравятся ваши песни и сказки, чтобы я устоял перед искушением выучить ваш язык, — признался юноша. — К тому же он очень похож на валлонский.

Гинта изо дня в день незаметно наблюдала за тем, как Эрлин общается с её подданными. Гордая осанка, безупречное достоинство и при этом — простота, приветливость, умение слушать. Ни капли высокомерия, ни тени насмешки, какие бы глупые вопросы ему порой ни задавали, особенно ребятня. А одна пятилетняя девочка попросила разрешения потрогать его серебристо-голубые волосы — "Неужели они взаправдашные?". Эрлин, улыбнувшись, взял её на руки.

— Подёргай, сама убедишься.

Но девочка осторожно погладила его светлые локоны и воскликнула:

— Теперь я знаю — ты настоящий бог! Такие волосы бывают только у богов…

— У водяных, а не у солнечного, детка, — вкрадчиво заметил Талаф, который в тот день пришел в Ингатам, чтобы посмотреть на знаменитого гостя.

— И всё равно он мне очень нравится, — упрямо заявила девочка. — Он не такой, как все. Ты ведь прилетел сюда, чтобы жениться на нашей аттане?

— Если она согласится, — совершенно серьёзно ответил Эрлин.

"В этом он мастер — шутить с непроницаемым видом", — подумала Гинта и отошла за дерево, чтобы никто не увидел её пылающего лица. Из своего укрытия она заметила, как помрачнел Талаф. Суана тоже была не в настроении. В последнее время она зачастила в Ингатам. Ей уже несколько раз удалось пообщаться с Эрлином, но особого интереса к своей персоне она так и не добилась.

Пожалуй, ни для кого приезд "валллонского бога" не был таким праздником, как для Даарна. Видеть своего кумира так близко, говорить с ним…

— Здесь действительно колдовское место, — сказал он. — Вечно происходит что-то необычное. Но о таком чуде я даже не мечтал.

Естественно, Даарна заинтересовал дайвер, и Эрлин обнаружил, что наконец-то встретил в Ингамарне человека, с которым можно поговорить о летательных аппаратах почти на профессиональном уровне.

— Поехали со мной в Эриндорн, — предложил он Даарну. — Твоё место в высшей технической школе.

— Я бы с радостью, — приуныл тот. — Но у меня здесь девушка.

— Возьми её с собой. Ученикам из необеспеченных семей я назначил хорошее пособие. Его вполне хватит, чтобы вы оба жили там, ни в чём не нуждаясь. Или она не хочет отсюда уезжать?

— Да она-то, может, и не будет против, а вот её семья… Они не согласятся, я знаю. Они меня-то с трудом терпят. Мы, конечно, всё равно можем уехать, но Мина не захочет расстраивать отца с матерью, а я не могу её за это осуждать. Будь мои родители живы, я бы тоже старался их не огорчать. А с другой стороны… Каждый должен заниматься тем, к чему способен. И учиться тому, к чему у него душа лежит. Вот например, Каит, брат Мины… Ему одиннадцать. Такой смышлёный мальчишка, вечно что-нибудь мастерит. Этот дайвер он уже весь облазил…

— Кажется, я знаю, о ком ты говоришь, — улыбнулся Эрлин.

— Да, он часто сюда приходит… Ему бы тоже в нашей школе учиться, а не в сантарийской. Здесь ведь кто может выдвинуться? Тот, у кого есть способности к таннуму или к какому-нибудь искусству. Остальным, конечно, тоже хорошо живется, здесь не только колдунов уважают, но ведь у кого-то может быть склонность к наукам и ремёслам, которые процветают в Валлондорне. Такие люди могли бы там даже прославиться, а здесь у них такой возможности нет.

— Ничего, что-нибудь придумаем, — пообещал Эрлин.

— Пожалуй, с помощью Даарна и вашего кузнеца я и здесь сумею отремонтировать своего "Андора", — сказал он Гинте. — Так что обратно в Эриндорн тоже полетишь, только не на хеле, а на дайвере.

— А почему ты решил, что я собираюсь туда возвращаться?

— Потому что ты моя абельмина. Это во-первых. А во-вторых, я прошу тебя стать моей абельханной.

— Эрлин, я сегодня не расположена шутить.

— А я в последнее время не только не расположен, но и, кажется, вообще разучился это делать… Послушай, Гинта…

Она хотела уйти, но он удержал её, взяв за руку — мягко и при этом так властно, что у неё вдруг не оказалось сил сопротивляться. Сил или желания? Конечно, при помощи анхакара она бы смогла вырваться… А может, и нет. Несмотря на своё среднее анх, Эрлин был потрясающе силён. Недавно на состязаниях он выиграл несколько боёв с мангартами своего возраста. Ничего удивительного. Лирны, которых считали потомками водяных богов, отличались необыкновенной красотой и нечеловеческой силой…

Он держал её за руку и смотрел на неё своими огромными прозрачными глазами, похожими на солнечные озёра. Её бог смотрел ей в душу, и у неё не было сил противиться ему. Её бог, много лет спавший на дне заколдованного озера… Бог, которого она разбудила. Зачем она это сделала?

— Гинта, послушай меня. Я полгода был на грани безумия. Я полгода жил в мире снов, бродил среди призраков… Я гонялся за мертвецом, чтобы оживить его, пока он окончательно не свёл меня с ума. Я понял, что в моих снах больше подлинного, чем в моей нынешней жизни, потому что эта моя жизнь — спектакль, поставленный не для меня. Я вышел из чужой игры. И если мне суждено играть роль бога, я сыграю её по-своему.

— И ты хочешь, чтобы я подыграла тебе? — спросила Гинта.

"А я-то вообразила, что ты по мне соскучился", — с горечью подумала она.

— Я скучал по тебе, Гинта. Ты даже не представляешь, как мне тебя не хватало.

"Он что, смеётся надо мной?"

Глаза Эрлина сияли, словно пронизанная солнцем вода, прозрачные я непроницаемые. Глаза бога. И взгляд его был как бездна, в которую опрокинулось небо… И весь мир. У Гинты закружилась голова. Он никогда ещё не был так близко. И она вдруг увидела на его лице тень. Усталость, тревога, скрытое смятение… Почему она раньше этого не заметила? Щёки слегка впали, губы и подбородок стали твёрже. Казалось, за последние полгода он повзрослел на несколько лет. Гинта поняла, что это уже не тот мальчик-бог, которого она оставила в Эриндорне. Перед ней был мужчина. И он над ней не смеялся. Он не лгал. Это был мужчина, который готов отвечать за каждое своё слово.

— Ты можешь подумать, что я хочу использовать тебя, но это не так, Гинта… Всё гораздо сложнее. Я столько должен тебе рассказать. Я уже многое выяснил и вспомнил. Многое, но не всё. Ты всё-таки сумела избавить меня от моего злого двойника. Ты разозлила меня, когда назвала трусом. Я победил его, потому что победил свой страх. Приятно знать, что ты больше не трус…

— Ты никогда им не был, Эрлин. Это я сгоряча… Я тогда наговорила лишнего.

— Я тоже. Мы ведь больше не будем об этом вспоминать? Ты очень дорога мне, Гинта. Я был дурак. Злился на тебя… Мы ведь иногда злимся на людей как раз за то, что они правы. Я понял, как много ты для меня значишь. По сути, ты для меня единственный по-настоящему близкий человек.

— А Диннар, Амнита… — пролепетала Гинта, чувствуя, как краска жгучей волной заливает ей лицо.

— Да, они хорошие друзья. Но они сейчас слишком поглощены друг другом, хоть и не желают признаваться в этом. Даже самим себе.

— Может позвать их сюда, погостить… Нет, Диннар не поедет. Улламарна слишком близко. Ну тогда одну Амниту.

— Не надо, Гинта. Не будем их трогать.

— А вообще… Как они?

— Не знаю… Их не поймёшь. Недавно Диннар всё перебил у себя в мастерской, даже инструменты поломал. Когда я пришёл, у него все руки были в крови. Он их, конечно, быстро залечил, а вот что творится у него в душе… Сказал, что когда-нибудь убьёт её. Не пойму, зачем она всё так осложняет? Раньше ей были противны все мужчины, но ведь этот ей не противен. Она же просто зеленеет, когда видит его с Мильдой или ещё с кем-нибудь из этих девиц… Да он бы и смотреть на них не стал, веди она себя, как нормальная женщина. Или это всё её богиня… Кстати, Амнита очень помогла мне. Это она поймала душу прежнего «бога»… Гинта, я должен рассказать тебе всю эту историю.

— Ты не возражаешь, если мой дед её тоже послушает?

— Ну конечно, нет.

Глава 7. Судьба изгнанников.

— Он долго не мог решиться. А потом понял, что молчать дальше не имеет смысла. Он сказал: "Я и так лишился твоего расположения, больше мне терять нечего. Оправдать меня невозможно, но, пожалуйста, попробуй меня понять. Выслушай, а потом, если хочешь, убей". Знаете, мне несколько раз хотелось это сделать… Пока он рассказывал.

Эрлин замолчал, откинувшись на спинку высокого кресла. Они втроём сидели в покоях старого Аххана, возле камина, диуриновые узоры которого загадочно мерцали в полутьме, бросая на ковёр разноцветные блики. Камин сейчас, разумеется не топили, но Гинта с дедом любили сидеть возле него в любое время цикла.

Эрлин уже в который раз повернулся, чтобы посмотреть на белламы с портретами Ранха и Синтиолы.

— При таком освещении они совсем как живые. У тебя много общего с матерью, Гинта… И ещё она напоминает мне ту красавицу в аллюгиновом зеркале, про которое я вам только что говорил.

Гинте показалось, что дед слегка нахмурился.

— Сейчас рядом с ней эта нелюдь… Айнагур сам толком не понимает, что происходит. Раньше он не верил в бессмертие души. Он хотел создать новую веру и нового бога. Что ж, бога он создал. Именно такого, какого он достоин. Увидев его в зеркале, он понял, что я не успокоюсь, что я твёрдо намерен всё выяснить, чего бы мне это ни стоило. Когда я привёл его к себе для разговора, он сказал: "Если ты не боишься оживлять мертвецов, я помогу тебе оживить всех". Начал он издалека. Теперь я знаю, кто такой Ральд. Это сын предпоследнего и брат последнего правителя Линдорна. Последнего лимнарга звали Гурд. Был ещё один брат, средний. Он погиб на охоте задолго до войны с Эриндорном. Ральд тоже до неё не дожил. Я имею в виду тот, древний, Эриндорн, что был в стране за горами. Она называлась Валлондол и делилась на лимны, как Сантара на мины, и в каждом лимне был свой правитель — лимнарг. Сперва валлоны верили во многих богов, а потом центральный лимн Валлондола Эриндорн провозгласил солнечного бога единственным и постепенно подчинил своему влияния остальные области. Линдорн сопротивлялся дольше всех, но в конце концов тоже пал. Как я уже говорил, Ральд этого не видел… Вернее, видел, но задолго до того, как эта война началась. Судя по всему, он был инкарном, и Трёхликая показывала ему картины будущего в озере Сан-Абель. Ральд обнаружил у себя этот дар ещё подростком. Жестокий дар… Судьба была беспощадна к этому юноше. Кажется, он знал, почему, но никому не говорил. Он умер, когда ему было двадцать два года. А познакомился с ним Айнагур, когда им обоим было по двенадцать…

— С двенадцати до двадцати двух! — воскликнула Гинта. — Возраст, который бог якобы выбрал для своего пребывания на земле.

— Да, возраст, который выбрал Айнагур. Отрочество и юность его настоящего бога. Ральда. Бога, которого он всю жизнь пытался оживить. Ненавидеть Айнагура не имеет смысла. Это безумец. Наверное, я должен был убить его, когда он рассказал мне, как обошёлся с моими близкими семь лет назад… И как он обошёлся с моими предками более двухсот лет назад там, в Валлондоле. Да и не только с ними. Его преступления невозможно оправдать, и он это знает. Я не убил его, потому что для такого, как он, смерть не наказание, а избавление от мук. Я не убил его и велел ему жить дальше. Кто знает, может, он ещё нам пригодится и поможет расхлебать то, что он тут заварил. К тому же, он хочет помочь мне. Действительно хочет. А теперь я расскажу вам, как он сотворил своего "живого бога".

У Ральда остались сын и дочь, которым удалось уцелеть после бойни, устроенной абеллургами Эриндорна во главе с Айнагуром. Странно, но несмотря на связь с Трёхликой, Ральд не был бесплодным. Возможно, это касается только женщин… Не знаю. Уцелевшие лирны, в том числе и остатки правящего дома Линдорна, укрылись в горах и основали там поселение. Жили главным образом охотой. Может, их бы и оставили в покое, если бы по Валлондолу не поползли слухи о мальчике, удивительно похожем на давно умершего прекрасного Ральда. А поскольку Ральда многие считали колдуном, кем он собственно и был, то поговаривали, будто он решил вернуться в этот мир, чтобы отомстить за свой народ. Этот мальчик по имени Вальхейм приходился Ральду внуком. Его родителями были сын Ральда Вальг — он назвал его так в память о брате, и Делия, дочь Гурда — последнего лимнарга Линдорна… Да, его родители были кузенами, но лирны часто заключали браки с родственниками, и у них никогда не рождались неполноценные дети. Это считалось одним из доказательств того, что в их жилах течёт божественная кровь.

Незадолго до очередной Великой Ночи гвардейцы Айнагура напали на горное селение и схватили юного Вальхейма… Кстати, это одно из самых распространённых мужских имён в роду правителей Линдорна. Вальгам и Вальхейм — два имени, которые обычно давали наследникам и которые чаще всего встречаются в "Книге лимнаргов". Я читал её в детстве, но об этом позже… Остальных жителей посёлка гвардейцы перебили. Они считали, что уничтожили всех, но они не знали, что в тот день почти все мужчины и многие молодые женщины были на охоте. Женщины лирнов, в отличие от остальных валлонок, всегда занимались физической подготовкой, упражнялись в воинских искусствах, и никто им в этом не препятствовал. Они умели за себя постоять, были горды и независимы. В других лимнах, в частности, в Эриндорне, их называли распущенными, но люди ведь часто приписывают порочность тем, кто просто живёт не по их правилам. Всё это мне рассказывала Лорна, моя тётя, сестра моего отца Гильведа. Мы прямые потомки Ральда… Вернее, сейчас остался только я.

Эрлин нахмурился, и, немного помолчав, заговорил снова:

— Этот род не угас, потому что у Вальга, сына Ральда, был ещё один сын — Вальгам. В тот день пятнадцатилетний Вальгам, как и большинство мужчин посёлка, отправился на охоту. Лирны делали запасы на период Великой Ночи. Вельхейм, которому в начале весны должно было исполниться двенадцать, уже вовсю охотился вместе со старшими, но на этот раз он остался дома. Кажется, ему нездоровилось. Услыхав взрывы, охотники вернулись в посёлок. Они нашли только трупы и разрушенные, обгорелые дома. Тогда Вальг, сын Ральда, которого уцелевшие лирны избрали своим вождём, сказал: "Похоже, в этой стране и даже вблизи неё мы так и не найдём пристанища. Остаётся нам уйти далеко в горы. И если боги будут к нам благосклонны, они приведут нас в место, пригодное для жизни". Боги оказались благосклонны к лирнам. Приближалась Великая Ночь. Усталые, отчаявшиеся путники уже потеряли надежду на спасение, и вот однажды во время привала Вальгу, сыну Ральда, приснился чудный сон. Как будто на охоте он встретил огромного харгала. Вальг уже было приготовился к схватке, но зверь сказал ему человеческим голосом: "Не хватайся за оружие, лучше следуй за мной". На этом Вальг проснулся. Утром, когда беглецы решали, в какую сторону им пойти, юный Вальгам заметил вдалеке харгала, бегущего по крутой горной тропе. Туда путники и направились. Вскоре они увидели впереди какой-то странный свет — как будто где-то далеко над горами засияла радуга. А горы обступали их со всех сторон — огромные, неприступные. И тут они опять заметили фигурку харгала, скрывшуюся в одной из глубоких пещер. Люди последовали за зверем и оказались в длинном тоннеле. Они ещё долго шли по горным тропам, карабкались по склонам, а странный радужный свет сиял впереди, становясь всё ярче и ярче. Уже вот-вот должна была наступить Великая Ночь, и в горах даже днем царили сумерки. Как же обрадовались измученные беглецы, когда однажды, преодолев высокий перевал, очутились в прекрасной долине, которая сперва показалась им ледяным царством. Как вы уже догадались, это был не лёд, а камень диурин. Он ярко горел всю Великую Ночь, освещая долину и ближайшие горы, что помогло переселенцам холодной и тёмной зимой обосноваться на новом месте. Гинта, это и было то самое царство горных озёр, которое мне так часто снилось. Мой народ жил там почти двести лет, отгородившись от всего мира. Лирны обиделись на своих соотечественников и не хотели к ним возвращаться. До прошлой зимы никто не знал о нашем горном селении. Ни нумады Сантары, ни абеллурги Эриндорна. Только семь лет назад Айнагуру стало известно о его существовании. А лирны, вернувшиеся с охоты двести лет назад, не знали, что прекрасный Вальхейм похищен. Нигде не обнаружив его тела, они решили, что он погиб, когда гвардейцы взорвали дом Вальга. В конце концов, не нашли ещё несколько человек, которые действительно погибли при взрывах.

Итак, лирны уши далеко в горы, а Вальхейма доставили в эриндорнский дворец. Его ввели в состояние найямы, заставили забыть прошлое и внушили ему, что он солнечный бог Эрин. В общем, сделали с ним то же, что и семь лет назад со мной. А весной, с восходом солнца, он появился перед народом, который был восхищён его красотой. Его сходство с потомком водяных богов никого не смутило. Все же знали придуманную Айнагуром легенду о добром солнечном боге Эрине и его злом брате-близнеце, водяном демоне, которого он победил, после чего и пожелал явиться к людям. Абеллурги говорили: если люди не разгневают Эрина, почитая, как богов, всяких там демонов, если они докажут Пресветлому свою любовь и преданность, то он, может быть, навсегда останется на земле. Вернее, будет в каждом цикле рождаться вновь, являться к людям прекрасным отроком и проживать среди них пору цветущей юности, постоянно радуя их своей красотой. Айнагур был почти уверен, что у него всё получится так, как он задумал. К тому времени он уже провёл множество экспериментов, создавая живые организмы по заданной схеме. "Живой бог", роль которого прилежно исполнил прекрасный Вальхейм, прожил в Солнечном дворце до двадцати двух лет, а в начале нового цикла, после своей "временной смерти" опять явился людям двенадцатилетним отроком. Видевшие «бога» в начале предыдущего цикла были поражены, став свидетелями такого чудесного «возрождения». Они же понятия не имели о том, каких высот уже достигла наука абеллургов. Народ не звал, что смерть «бога» вовсе не была временной и в новом цикле к ним явился уже не он, а его копия. Я могу только приблизительно объяснить, как a6eллурги из цикла в цикл делали эти копии. Всё это слишком сложно, а я никогда особенно не увлекался естественными науками. Я же техник. Насколько я понял, абеллурги тоже научились ловить то, что вы называете суннао. Они изобрели прибор, который может, выражаясь более простым языком, снимать с любого существа или предмета фионовую, то есть, световую копию. Диннар оказал, что эти копии являются как бы очень слабыми суннао. Куда более тонкими, чем те, которые вызываете вы, нумады. Фионовые копии живых существ имеют в своём составе тончайший слой наомы. А недавно они научились делать с этих фионовых копий другие световые копии, которые уже не содержат наомы… Или почти не содержат, я толком не понял. Это и есть те мои изображения, которые при помощи специальных приборов показывают в храмах и святилищах Сантары. Приборы, естественно, люди не видят. Они видят только меня. Впрочем, народ сейчас уже не так легковерен. Когда я езжу по Валлондорну и люди спрашивают, как это я умудряюсь являться им сразу в нескольких местах, я говорю, что всё это фокусы моих абеллургов, которые весьма сведущи в разных науках и всегда стараются доставить моим подданным удовольствие. Это лучше, чем лгать.

Вот как Айнагур сделал нового бога. С Вальхейма, ещё когда ему было двенадцать лет, сняли фионовую копию. Потом взяли оплодотворённое яйцо, поместили его в специальную хоматиновую среду и при помощи каких-то замысловатых приборов соединили зародыш с фионовой копией. Хоматин — это материя, из которой строится плоть искусственно выращиваемого существа. Её составляющие — вытяжки из разных тканей человека… Ну, или животного. Смотря кого надо вырастить. Изобретённый Айнагуром прибор управляет ростом и формированием существа так, чтобы оно внешне полностью соответствовало фионовой копии. Это как заливка в готовую форму. Кстати, великанов, которые охраняют дворец изнутри и снаружи, тоже с помощью хоматина выращивают, только без всяких фионовых копий. Их внешность абеллургов не особенно заботит. Народу всегда говорили, что эти великаны наряду с абеллургами — полубоги, которые служат богу. Их вид, так же, как и вид гигантских вунхов и хортов, внушает людам священный трепет, но мы-то знаем, что они не только на полубогов, но и на нормальных людей не тянут. Ты ведь заметила, какие они тупые…

— А почему у некоторых из них звероподобный вид?

— Потому что их рост иногда увеличивают при помощи хоматина, изготовленного из животных тканей. С этим меньше проблем. А вот для выращивания «бога» требуются только человеческие ткани, причём это должны быть чистокровные валлоны с хорошим здоровьем. И желательно молодые. Для одного экземпляра «бога» нужны тела не менее двадцати человек.

— И где же их берут? — с содроганием спросила Гинта.

— Ну как — где… — вздохнул Эрлин. — Ты же знаешь, что вся наука, в том числе лечебная, всегда была в руках абеллургов. Ты сама выяснила, как изготовляли хармин… Каждый следующий «бог» получался в точности таким же, как и предыдущий. Только одно не удавалось абеллургам — волосы. У Вальхейма они были серебристо-голубые, как у меня и как у нашего с ним общего предка — Ральда. Такие волосы даже у нас, лирнов, редко встречаются. У всех же искусственно выращенных «богов» волосы были светло-пепельные, с красивым серебристым оттенком, но даже без намёка на голубизну. Приходилось их постоянно подкрашивать… Впрочем, это не проблема. Когда я назвал Айнагура мерзавцем и живодёром, он спокойно со мной согласился. Но, по-моему, он всё равно очень гордится тем, что сумел создать жизнь.

— Глупости, — сдвинул брови Аххан. — Человеку не дано создавать жизнь. Он может только зачать ребёнка. Айнагур использовал уже оплодотворённое яйцо. Каждый «бог», которого они растили, был зачат мужчиной и женщиной. И у каждого из них уже была душа, без которой не может жить и расти ни одно существо. Но если эта так называемая фионовая копия содержит наому, то она, безусловно, влияет на формирование тонкого тела «бога». Это помогает вырастить точную копию его плотного тела.

— И что же он из себя представлял, этот хоматиновый бог? — спросила Гинта.

— Внешне он как человек. И не только внешне. Он тоже ест, пьёт, спит. В общем, имеет все человеческие потребности. И все органы у него такие же, как у нас, ведь он развился из нормального зародыша, но всё же плоть его несколько иного свойства. Да и вообще это не человек. Ведь человек должен нормально расти, постепенно набираясь ума, жизненного опыта… А тут какой опыт? Его учат во сне… Вернее, в состоянии найямы. И вы, нумады, и абеллурги используете одно в то же слово. Но вы умеете вводить в такое состояние без всяких лекарств, а абеллурги без лекарств ничего не могут. Когда экземпляр почти готов, его, не отключая от приборов, «учат» всему. Он бессознательно усваивает то, что должен знать, чтобы успешно сыграть роль бога. В конце Великой Ночи его отключают от приборов, выводят из найямы и какое-то время держат на смешанном питании, то есть добавляют в пищу хоматин, постепенно сокращая дозу и доводя её до минимума. С ним общаются, как с богом, ублажают, развлекают, заодно репетируют его появление перед народом. Ему показывают тех, кого он должен «узнать» при людях — всех его бывших абельханн, абеллургов… Время от времени его вводят в найяму и внушают то, что он не может усвоить, бодрствуя. Весной, когда солнце возвращается на небосвод, он появляется перед народом. Спускается на крылатой тайпе — весьма эффектное зрелище. Крылатая тайпа — это такой примитивный летательный аппарат. Все видят, что бог вернулся, что он такой же, как и в начале предыдущего цикла. А старики помнят его таким много циклов подряд. Он «узнаёт» всех своих абеллургов, абельханн, называет их по именам. Это опять-таки доказывает, что к людям вернулся их бог, который живёт с ними на земле уже много-много лет. Он уже может расти, как нормальный человек, и есть то же, что и все люди, но поскольку он привык к хоматину, приходится периодически добавлять этот препарат ему в пищу в течение всего цикла. Гинта, ты сама знаешь, с каким отвращением Амнита вспоминает своего "божественного супруга". Можно догадаться, что он из себя представлял. Существо с внешностью красивого человека, инстинктами животного и убогой душонкой. Детство и отрочество — очень важные периоды в жизни человека. И даже внутриутробное развитие. Нафф ребёнка воспитывается ещё во чреве матери, под воздействием её нафф. Потом она развивается по мере того, как человек растёт, взрослеет. А тут что? Едва зачатое существо оторвано от матери. До подросткового возраста оно пребывает в найяме, а потом живёт среди славословия, угодничества, бесконечных развлечений. Если ему предстоит выступить перед народом, он заучивает свою речь всё в том же состояния найямы. Ведь разум его неразвит. Он не учился, как все нормальные дети. Его мозг не способен работать в полную силу, анализировать, творить. Как не способен есть грубую пищу тот, кто почти всю жизнь ел всё протёртое, измельчённое. Человек с неразвитым умом и неразвитой души — не человек. Животное… Даже хуже, поскольку животное живёт по законам природы, а человек способен извращаться. Глупость этому не помеха, даже наоборот.

— Значит, всё это началось ещё в том, валлондольском Эриндорне, — сказала Гинта. — Но ведь валлоны пришли сюда в конце Великой Ночи. Когда они успели вырастить «бога»? Или на это не требуется много времени?

— Как раз требуется. Иначе я бы не оказался на его месте. Обычно на выращивание «бога» уходило лет десять. В принципе, можно вырастить его за пять-шесть лет, но это чревато нарушениями в его организме. А меньше пяти лет просто нельзя. Валлоны привезли своего «бога» с собой. Его переправкой через горы занимался особый отряд. Потом его прятали в пещерах Улламарны. Захватив Тиннутаму… Кажется, так раньше Эриндорн назывался? Захватив город, валлоны доставили «бога» во дворец, и всё пошло по-прежнему, только на новом месте. И неизвестно, сколько бы ещё всё это продолжалось, но в прошлом цикле, в самом начале Великой Ночи, случилось неожиданное. Новый экземпляр «бога» был уничтожен… Вернее, оба экземпляра. У Айнагура на всякий случай всегда был запасной «бог». Диннар сказал, что это сделал белый колдун Махтум, который проник во дворец под видом врача Альвадора из Зиннумарны. Альвадора пригласили в Эриндорн, потому что он открыл новый способ лечения… не помню чего… Неважно. Думаю, Махтуму ничего не стоило выдать себе за врача. У вас самый посредственный колдун лечит лучше известнейших валлонских врачей. Махтум раскрыл тайну "живого бога", выяснил, где находится лаборатория, убил охранников и уничтожил оба экземпляра «бога». Вот тут-то игра Айнагура и должна была закончиться, но ему неожиданно помог один из его прихвостней. Этот Таггон пришёл с ним из Валлондола и сумел добиться права на бессмертие. Его исполнительность и готовность угодить Айнагуру любой ценой поистине достойны восхищения. Зимой Таггон с несколькими приятелями охотились в предгорьях Ингамарны.

— Дедушка, это, наверное, те восемь человек, для которых наместник просил у тебя разрешения на охоту! — вспомнила Гинта.

— Наверное, — кивнул Аххан. — Я уже сто раз пожалел, что позволил. Послушал совета моего друга, нумада Сакара из Лаутамы. Он сказал, что не стоит ссориться с валлонами по пустякам. Не так давно это вылилось в настоящую войну. В конце концов, охота зимой разрешена, а валлоны при всём их пренебрежении к чужой жизни вряд ли будут более удачливы в охоте, чем сантарийцы. Насколько я понял, мой мальчик, эта охота стала роковой и для тебя, и для твоих близких.

— Не укоряй себя, почтенный Аххан. В том, что творится зло, виноваты злые. И равнодушные. Ты не мог предугадать того, что случилось в конце прошлой зимы. И как бы это ни было жестоко и несправедливо по отношению к моим близким, то, что случилось, должно многое изменить в лучшую сторону. История Сантары и Валлондола — это история двух племён, которые когда-то были дружны, потом поссорились, а теперь должны договориться снова. Ведь сказали же боги: "Горе вам, если вы и тогда не договоритесь".

— Откуда ты знаешь, что сказали боги? — удивился старый Аххан.

— Это написано в "Книге мудрецов", которую я читал в детстве. Возможно, я найду её, когда отыщу свою родную долину. Царство горных озёр, где я жил, пока меня не похитили люди Айнагура. После разговора с ним я вспомнил почти всё, даже имена… Я должен попасть туда. Уже хотя бы потому, что тела кое-кого из моих близких остались непогребёнными. Думаю, гринги и сарваны не оставили ничего, креме костей… Но я всё равно должен там побывать. Айнагур сказал, что, уходя, его люди взорвали тоннель, по которому раньше можно было подняться к нам из Хаюганны. Я хотел слетать туда на дайвере, но, похоже, горы, заслоняющие царство озёр от всего мира, слишком высоки для моего маленького «андора». Я видел их с верхней террасы дворца. Придётся подождать, когда достроят «Ханг-I». Правда, я не уверен, что там можно посадить дайвер. Если бы я мог слетать туда на хеле, как ты, Гинта… Но божественный зверь никогда не посадит меня к себе на спину. Ведь я его обидел. Не знаю, что я почувствую, когда снова окажусь в этом месте. Оно для меня теперь навсегда осквернено смертью тех, кого я любил… Там очень красиво. Ты видела долину озёр зимой. Такой же её увидели мои предки двести лет назад, когда их туда привёл горный бог в обличье харгала. Им показалось, что перед ними дивный город с дворцами, сияющими множеством огней. Уже начиналась Великая Ночь, и если бы диурин не светился, им бы пришлось очень туго. Они и так настрадались. Они уже думали, что все погибнут, заблудившись в тёмных горах, и эта сверкающая долина показалась им обителью богов. Лирны, изгнанные из своих родовых замков, поселились в прекрасном диуриновом дворце. Знаете, он так и остался для нас загадкой. Сначала переселенцы решили, что это действительно дворец, построенный людьми, а может быть, даже самими богами. Осмотрев его получше, они поняли, что это гора со множеством пригодных для жилья пещер. Потом опять усомнились — уж больно эта гора похожа на многоэтажный замок с удачно расположенными световыми окнами и широкими коридорами. А в самой нижней пещере обнаружили кипящее озеро. Оказалось, что под горой бьёт горячий источник, который не остывает даже в самые лютые морозы. Усталые и замёрзшие беглецы сперва хорошенько выспались, расположившись возле горячего озера, а уж потом начали обустраиваться на новом месте.

Лорна считала, что этот диуриновый дворец горные боги вырастили специально для нас. Не зря же они привели нас именно сюда. И недаром говорили, что, когда начались гонения на лирнов, богиня Лайна, которую вы называете Лилла, покинула Валлондол и поселилась в одном из горных озёр. Ещё Ральд предсказывал, что когда-нибудь её дети лирны уйдут к ней. Может быть, Лайна и попросила горного бога привести лирнов в долину озёр.

Неважно, кто этот дворец построил, а обустроили его лирны хорошо. Вообще-то там были не только лирны. Среди переселенцев были и просто валлоны, не имеющие ничего против потомков водяных богов. А с некоторыми лирнскими семьями бежали их верные слуги, которые не пожелали бросить хозяев в беде. Линдорнская знать никогда не притесняла своих подданных.

Загадочный диуриновый дворец и сразу был пригоден для жилья, но за два больших цикла люди его так благоустроили, что любой из моих нынешних придворных чувствовал бы себя там вполне комфортно. Переселенцы впервые увидели чудесный камень диурин. То, что он может расти, они заметили позже, зато сразу поняли, что он легко поддаётся обработке. Люди обтесали стены пещер, придав им вид комнат и залов, вырубили ступеньки. В этом дворце много этажей… То есть, где-то один этаж, где-то два, три, а в середине их даже семь. По-моему, это всё-таки гора естественного происхождения, и пещеры в ней расположены, хоть и удачно, но без какой-либо системы. Сейчас они все связаны лестницами и коридорами, но там легко заблудиться.

Каждое поколение обитателей дворца занималось его обустройством и украшением. Делали новые комнаты, окна, балконы, в стенах вырубали камины. Трубы можно было провести только на первом и втором этажах… Я уже говорил, что там бил горячий источник. Переселенцы грелись возле него все два тигма Великой Ночи. А весной обнаружили в долине глину и сделали трубы, по которым вода этого источника поступала на два нижних этажа, обогревая все помещения, кроме кладовых. Выше сделали камины, но зимой все-таки жили на первом и втором этажах. Там же были ванные комнаты и туалеты, которые при помощи устройства, придуманного Лидом, сыном Baльгама, ополаскивались водой. Мои предки провели трубы от горной речки, которая водопадом спускалась в долину и впадала в большое озеро. Так что во дворце были и горячая, и холодная вода. Первым поселенцам озёрной долины жилось нелегко, но я-то родился в красивом, благоустроенном дворце с резными каминами, статуями, рельефами на стенах. Полы были устланы мягкими шкурами, и всюду горели красивые диуриновые светильники… Нет, мы не умели зажигать диурин, это только у Лорны немного получалось, если она долго держала руку на камне. Мы топили камины и зажигали светильники при помощи белого камня. Добывали его в соседней долине. В каждом светильнике делали отверстие. Туда насыпали каменную крошку и поджигали, поднося к отверстию факел. У нас были факелы длиной два-три капта, чтобы зажигать светильники, расположенные высоко под потолками. А гасили их при помощи таких же длинных шестов с колпачками. Ну уж если надо было насыпать новую порцию каменной крошки, приходилось ставить лестницу. Этот камень сгорает очень медленно. Одной порции хватало на тигм. Но вообще-то мы верхние светильники редко зажигали. Белый камень похож на сандан. Горит он дольше, но его трудно добывать. Он очень твёрдый. Не так-то просто было дробить его на мелкие куски. Вообще, работать приходилось много. Я только в Эриндорне узнал, что такое слуги. И хотя мне внушали, что я бог, а вокруг простые смертные, среди которых есть знатные и чернь, мне долго было не по себе, когда я видел высокомерие одних и приниженность других. Там, в горной долине, поселились люди равных сословий — от потомков правителей Линдорна, к которым принадлежу я, до простых валлонов, когда-то служивших лирнам, но все общались, как равные. Жизнь в горах трудна и полна опасностей, нас было немного, и мы сами, своими руками, создавали для себя комфорт. Каждый должен был трудиться, и особым уважением пользовался тот, кто больше других умел. Все знали, что я и мой двоюродный брат Вильдур — прямые потомки правителей Линдорна, но мы играли, учились и работали вместе с остальными детьми, и за шалости нам доставалось так же. Даже больше. Я вечно что-нибудь придумывал и всех на это подбивал. Я и там был гораздо сильнее большинства своих ровесников — ведь я чистокровный лирн. Я с семи лет ходил на охоту, ловил рыбу. В девять мог один освежевать крупного турна и снять шкуру. С восьми лет я помогал дяде и двоюродным братьям в кузнице, сам чинил и точил своё оружие.

— У вас было железо?

— Да. Мы добывали руду в той же долине, что и белый камень. Сколько я себя помню, я вечно что-то придумывал и мастерил. Из глины, из камня, железа… Посмотри на мои руки, Гинта. Я, конечно, и в Эриндорне постоянно делаю модели дайверов, но эти мозоли… Они у меня очень давно, с раннего детства. Мы там никогда не сидели без дела. Старики и маленькие дети, в общем, те, кто уже или ещё не мог охотиться, собирали травы, цветы и ягоды. Многое их этого шло на изготовление лекарств. Пенной травой мы мылись. А моя прапрапрабабка Вильемина изобрела душистые моющие масла. Их делали из перетопленного животного жира, пенной травы, разных цветов и чего-то ещё. Я знаю и умею далеко не всё из того, что у нас там знали и умели. Я же был ещё ребёнком… Помню, что из ягод, что росли в долине, вкусным был только квир. Таввигу вообще не ели — такая кислятина. Зато она использовалась для изготовления яркой голубой краски, которой женщины красили ткани.

— А ткани делали из шерсти турнов?

— И турнов, и айгов, и линков, и сарванов… И даже из птичьего пуха. Линки немного крупнее домашних галов. Они ловко лазят по скалам и промышляют тем, что разоряют птичьи гнёзда. Шерсть у них очень мягкая, и из неё получаются тончайшие ткани. Сарваны — очень опасные хищники. Они меньше харгалов, зато куда свирепее. Живут они высоко в горах, потому что любят холод. В нашей долине летом тепло, хотя и не так, как здесь, внизу. Из-за турнов сарванам приходится спускаться на горные пастбища. Тут-то мы их и караулили. Охотились на них из-за шкур. У сарванов длинная, густая шерсть, а подшёрсток — как пух. Женщины вязали из него тёплые вещи. На сарванов в основном зимой охотились… Ну ещё поздней осенью и в начале весны, когда у них шкуры совсем белые. Получалась белоснежная ткань. На ней очень красиво смотрелись голубые узоры. Белое с голубым — моё любимое сочетание цветов. Помню, как кузина Вельда вышивала на моей куртке харгала… Владыки Линдорна любили одеваться в белое с голубой отделкой, у их гвардейцев и матросов были бело-голубые формы. Мы, лирны, всегда любили эти цвета. И там, в горной долине, у каждого обязательно были белая туника и белая куртка с голубой фигуркой харгала на груди. Мы чтили этого зверя, который привёл наших предков в царство горных озёр. У харгалов прекрасные шкуры, но мы никогда на них не охотились. Многие считали причиной гибели моих родителей то, что отец убил самку харгала. Вообще-то он нечаянно это сделал. Он стрелял в турна, а харгалиха, которая выследила того же турна, в этот момент прыгнула на него из засады, и стрела подала в неё. Осмотрев убитую самку, отец понял, что у неё должны быть детёныши-сосунки. По её следам он отыскал логово и действительно обнаружил там детёныша, ещё почти слепого. Он принёс его мне… Вернее, её. Это и была Лайда. Я кормил её молоком айги. Мы не любили разводить скот, но на всякий случай всегда держали небольшое стадо айгов. За то время, пока мой народ жил в горах, было несколько случаев, когда подбирали и выращивали осиротевших детёнышей харгалов. Даже самые сильные хищники иногда гибнут на охоте — рога и копыта турнов тоже опасное оружие. Ну а хангов мы постоянно приручали. Они помогали нам охотиться. Моя предки в Валлондоле боялись хангов, а эти птицы, между прочим, неплохо поддаются дрессировке. Мои родители погибли на охоте вскоре после того, как отец принёс мне маленького харгала. Они сорвались в пропасть. Мама оступилась, отец пытался ей помочь… В общем, я сразу потерял их обоих. Мне тогда шестой пошёл. Меня воспитали дядя Гильмар и тётя Лорна. Гильмар был старшим братом моего отца и вообще старшим в нашем роду. А его жена Лорна была двоюродной сестрой моей матери. Отца моего звали Гильвед, а мать Линна. Она была очень красива и походила на Амниту. Мне всегда казалось, что Амнита мне кого-то напоминает. Айнагур, ещё когда пудрил мне мозги, говорил: "Что тут удивительного? Она же была твоей супругой!" А я смотрел на неё и чувствовал, что привязанность, которую я к ней испытываю, совсем иного рода. Кажется, до Диннара это наконец дошло.

Эрлин улыбнулся, но тут же снова стал серьёзным.

— Лорна тоже была красива, хотя и не так, как моя мать, но главное — она была очень мудра. Я считал её колдуньей, ведь тогда я не знал, что такое настоящее колдовство. Но она действительно кое-что умела, даже диурин могла зажечь. Лорна была искусной врачевательницей, лучше всех разбиралась в целебных травах, а головную боль и боли в суставах снимала наложением рук. Она обучала меня грамоте. Я прочёл с ней почти все книги, которые Вальг, сын Ральда, захватил с собой, покидая Белый замок в конце войны с Эриндорном. Как ни странно, эти книги уцелели, когда гвардейцы абеллургов взорвали его дом в горном селении. Правда, некоторые обгорели. Вальг взял их с собой, когда лирны отправились искать пристанище в глубине гор, хотя многие считали, что в такой ситуации книги — лишний груз. Вальг сказал: "Мы не вправе забывать прошлое нашего народа, иначе боги откажутся от своих потомков. Он был прав. В этих книгах история Валлондола, всех его лимнов. Одни "Хроники Линдорна" двенадцать томов. Там рассказывается о правлении каждого лимнарга. Некоторые записи сделаны самими правителями. Последняя — рукой Гурда, за день до его гибели. Там стоит дата. А его брат Ральд вёл свои собственные записи. Такая толстая-толстая книга в синем кожаном переплёте. Мы её так и называли — "Книга Ральда". «Хроники» мы изучали все вместе, а "Книгу Ральда" Лорна читала только со мной. Помню, моего двоюродного брата Вильдура раздражало, что она уделяет мне гораздо больше внимания, чем другим детям. Однажды он возмутился: "С какой стати с ним носятся, как с наследным принцем? Вообще-то старшим в нашем роду является мой отец Гильмар. И если бы мы вернули свои владения в Валлондоле, трон лимнарга занял бы мой отец, а унаследовал бы его я. Понимаю, что здесь не имеет смысла об этом говорить, но это было бы по закону". А Лорна ему сказала: "Трон должен занять тот, кто возродит былую славу лирнов, и неважно, где это произойдёт. Линдорна больше нет. И братьям не стоит враждовать из-за несуществующего трона". Да мы с Вильдуром и не враждовали. И даже ссорились редко. Он был старше меня на четыре года и иногда пытался ваять со мной снисходительный тон, а я сразу начинал его поддразнивать. Я с раннего детства чувствовал, что Лорна и Гильмар как-то по-особенному ко мне относятся. Вильдура это задевало, но я знаю, он бы никогда не причинил мне вреда и не стал бы добиваться власти любой ценой. Лорна и Гильмар любили своего единственного сына, но они считали, что для власти рождён я, а не он. Со временем я понял, что из меня воспитывают будущего властителя, которому предстоит вернуть то, что отнято у нашего народа. Как бы ни было прекрасно царство горных озёр, это место, отгороженное от всего мира высокими горами, было царством изгнанников. Нас было мало, детей рождалось всё меньше и меньше. Да тут ещё пророчество, которое Лорна прочла в "Книге Ральда"… Кстати, он почему-то написал её на древневаллонском, который мало кто знал даже из его современников. Лорна сумела прочесть эту книгу. Во-первых, древний язык похож на наш, а во-вторых… У Лорны было потрясающее чутьё. Она говорила, что всегда можно уловить связь между знаком и тем смыслом, который в него вкладывают люди. Ведь люди во все времена мыслили примерно одинаково. Вот что гласит пророчество Ральда: "Мальчик, родившийся с первым лучом весеннего солнца, будет назван именем легендарного героя, а потом он и его избранница оживят в памяти двух племён одну из самых древних легенд. Он уже не раз приходил в этот мир. И каждый его приход был замечен многими…" Дальше пропуск — конец страницы обгорел. Потом начинается с середины фразы: "…величайшим изобретателем, но ему не хватало мудрости, и он не думал о последствиях того, что делал. Прошло почти три тысячи лет, и боги наделили его пророческим даром, дабы он видел возможные последствия человеческих деяний. Теперь он знал прошлое и будущее. Когда-то он был изобретателем, теперь он был пророком. И он знал, что опять придёт в этот мир — властителем. Он придёт в том же обличье, что и два предыдущих раза. Он не будет отягощён памятью о прошлом, но сумеет соединить в себе талант изобретателя и мудрость. Первое без второго опасно. Он принесёт гибель своим близким, но многим другим принесёт спасение…" Тут опять запись прерывается. Бумага сильно закоптилась, и полторы строки прочесть невозможно. Потом идут слова"…найдёт это в пещере белой горы, похожей на замок, которая…" Дальше текст уже совсем не разобрать, а последние две страницы книги сгорели почти полностью.

Лорна перевела это пророчество, когда мне было пять лет. И вспомнила, что я родился в самом начале цикла, с первыми лучами весеннего солнца. И меня действительно назвали именем легендарного героя, которого очень любили в Линдорне, да и во всём Валлондоле. Гинта! Ты не представляешь… Ты приехала в Эриндорн и вернула мне моё имя. Меня же действительно зовут Эрлин! Это моё настоящее имя, которое я получил при рождении. Меня назвали именем легендарного героя, ничего не зная о пророчестве. Я был ещё совсем ребёнком, когда всем стало ясно, что внешне я копия Ральда. У нас были его портреты. Похищенный Айнагуром Вальхейм очень походил на Ральда, я же — его точная копия. Что касается величайшего изобретателя, то вы уже, наверное, догадались — речь идёт о Вальгаме. В Сантаре о нём тоже должны помнить. Он был сыном Вальхейма, древнего правителя лирнов. Портретов Вальгама не сохранилось, но известно, что у него были голубые волосы — как у меня, как у Ральда. По преданию, Вальгам дружил с одним колдуном, сыном сантарийского царя. В начале Великой Войны они поссорились, и колдун похитил у Вальгама его записи и чертежи, чем очень помешал ему в работе над каким-то новым изобретением… Гинта, помнишь, я рассказывал тебе два неприятных сна, после которых я долго не мог избавиться от чувства тревоги. В одном у меня похитили все мои модели, а в другом — чертежи дайверлина и незаконченные расчёты. Это самое ужасное — когда ты, вроде бы, на правильном пути, но не совсем в этом уверен, сделано уже много, но работа ещё далека от завершения… И вдруг у тебя всё пропадает! Именно сейчас, не раньше и не позже… Наверное, во мне тогда всколыхнулась память о прошлой жизни. Вернее, о позапрошлой. Говорят, такое иногда бывает, причём со многими.

Я с раннего детства вечно что-то мастерил. Это окончательно убедило Лорну в том, что я Вальгам, вернувшийся в этот мир после испытания пророческим даром, которое он прошёл, когда был Ральдом. Она говорила, что это тяжкий дар, и душа, пройдя такое испытание, очищается, становится мудрее. По милости богов, я не помню ни жизнь Вальгама, ни жизнь Ральда, но кое-что в моей памяти всё же осталось. Какие-то смутные отрывки далёкого прошлого иногда оживают в моих снах, и я просыпаюсь с тяжёлым чувством. Какой бы странной ни была моя нынешняя судьба, мне почему-то кажется, что она должна быть лучше, чем у Вальгама. И тем более, чем у Ральда. Лорна и Гильмар никому не говорили о связанном со мной пророчестве. Боялись враждебного отношения ко мне. Ведь я должен был принести гибель своим близким. На долю лирнов и так выпало слишком много испытаний. Лорна была мудра. Она говорила, что лучше покориться суд6e, какой бы горькой она ни была, чем совершить злодеяние.

Гинта вспомнила Зиллу, свою тётю, которой Айданга поведала о том, что ожидает Ранха. Зилла могла бы попытаться уберечь брата от его судьбы, но у неё хватило мудрости не делать этого.

— Когда погибли мои родители, Лорна и Гильмар решили, что сбылось мрачное пророчество о гибели, которая должна была настичь моих близких. Они и не подозревали, что сбылось оно не до конца. А где конец, я так и не знаю. Они рассказали мне об этом пророчестве и вообще обо всём, что связано с именами Вальгама и Ральда, когда мне было восемь. Лорна дала мне "Книгу Ральда". Книгу, которую я когда-то написал. Лорна читала её мне, а я пытался представить себя участником описанных там событий, пытался хоть что-нибудь вспомнить. И не мог. Боги избавили меня от воспоминаний о прошлых жизнях, но что-то должно было остаться в моей памяти… Это что-то пробудилось во мне позже, в Эриндорне. Недавнее прошлое было вычеркнуто из моей памяти. Вот тут-то меня и настигли отголоски того, другого, прошлого. Правда, тогда я не знал, что всё это значит. Сны о пропавших моделях, чертежах… А ещё раньше — серебряные лезвия… Однажды — это было в первый год моей жизни во дворце — я пришёл к Айнагуру. Не помню, зачем он мне понадобился. Тогда мне ещё нравилось его общество. Я был очень одинок, а он столько знал. Меня подкупала его привязанность ко мне, его готовность ответить на все мои вопросы, развеять все мои страхи, сомнения, избавить от неуверенности в себе… Меня заставили поверить в то, что я бог, а я был растерянным, сбитым с толку ребёнком. Я нуждался в поддержке и был благодарен Айнагуру за то, что он как бы не замечал моей слабости… Так вот, когда я вошёл, Айнагур стоял над открытым сундуком и держал в руках странные металлические штуковины. Впрочем, странными они мне показались только в первое мгновение. Я тут же вспомнил, что это такое. В Эриндорне на лезвиях не катаются, даже зимой, я потом узнал у Амниты… Но я помнил, что это такое. Я вдруг очень ясно представил себе большое пространство, залитое льдом. В нём, как в зеркале, отражался белый замок. Весь белый, с высокими башнями. И огни… Четырёхгранные фонари, которые качались от ветра на серебряных столбах. И еще там были люди. Они, как и я же, катались на железных лезвиях. Белый замок нависал над нами, сверкая серебряными шпилями, а его отражение скользило у нас под ногами. Он был везде, этот белый замок, и мне было хорошо. Я был ребёнком, играющим возле своего дома, а не растерянным маленький богом среди приторных улыбок и льстивых речей. Увидев меня, Айнагур вздрогнул и едва не выронил эти лезвия. Теперь я знаю, что их подарил ему Ральд, когда они были подростками. А он подарил Ральду камешек гальфинит. Вот этот, похожий на глаз, который я сейчас ношу на шее. Ральд оставил его своему сыну Вальгу, и тот сберёг его. Он много лет хранился в особой шкатулке. Лорна надела его мне на шею после того, как рассказала о пророчестве. Она считала, что этот кулон принадлежит мне. Видимо, я потерял её, когда отбивался от людей Таггона. А ты её нашла. Теперь ты понимаешь, почему Айнагур так побледнел, увидев этот камень у меня на шее. Недавно он сказал: "Я столько лет пытался вернуть Ральда. Когда я увидел тебя, я понял, что он вернулся". Ральд действительно вернулся. Не потому, что этого хотел Айнагур, а потому, что так 6ыло угодно судьбе. Мне странно думать, что Ральд — это я… Хорошо, что я почти ничего не помню. Всё-таки я — не он. Я — это я. Я читал записи, которые он сделал ещё подростком. Он был мудрее меня, сильнее духом. Когда ненависть к Айнагуру захлёстывает меня жгучей волной, я мысленно обращаюсь к Ральду. Наверное, он знал, что из себя представляет этот человек. Он мог убить Айнагура, но не сделал этого. Почему? Предпочёл покориться судьбе? Сейчас уже никто не ответит на этот вопрос. Инкарн Ральд, умерший в двадцать два года, всегда был загадкой для окружающих. Нам его тем более не понять. Странно, но в своих записях он даже не упоминает Айнагура. Думаю, он о многом умолчал. Неизвестно, какие ещё тайны Трёхликая открыла Ральду. Тайны, о которых он не захотел нам поведать… Ясно одно: в том, что свершилось и ещё должно свершиться, есть какой-то высший смысл. Айнагур рассказал мне о себе. Он сейчас вызывает у меня то ненависть, то жалость. Он похож на второсортного актёра, которому наконец-то выпала большая роль. Он возомнил, что она главная, а его всего лишь заставили выполнять самую чёрную работу. Чёрный абеллург уже сыграл свою роль, а мне ещё многое предстоит сделать. В восемь лет я узнал об этом, но тогда я не относился к этому серьёзно… Нет, я был польщён, что именно я избран судьбой для какой-то там высокой цели, но всё это казалось мне игрой. Меня злило, что Гильмар со мной так строг. Я был сорвиголова… Они с Лорной вечно за меня боялись. И не только они. Что было, когда я впервые прокатился на Арде! Ард был охотничьим хангом моего отца, а после его смерти стал моим. Я кормил его с рук. Ханги довольно легко привыкают к людям, но то, что он позволил мне на него сесть… Лорна сказала: не иначе, как у него душа кого-то из наших предков. Обычная птица не станет катать человека, словно послушный хорт. Помню, как у маня захватило дух, когда Ард нёс меня над пропастью… На глазах у всех. И помню, как мне потом досталось от Гильмара. Ну это уже, разумеется, не при всех. Он был суров со мной, но никогда не унижал. Ведь он воспитывал будущего властителя. Я всё-таки не прекратил своих полётов. Я говорил: "Если у Арда душа кого-то из моих предков, то со мной ничего не случится". Сколько же я причинял всем хлопот. Никто из детей никогда не убегал далеко от дворца, а я… В конце осени я увязался за Лайдой и обнаружил тоннель, по которому она иногда спускалась в леса Хаюганны. Никто не знает горы лучше харгалов. Однажды Лайда привела маня на луга, где росли чудесные белые цветы. От дождя они становились разноцветными, а высыхая, снова белели. Я там часто бывал. А тоннель… Он ведёт из Хаюганны в долину, где мы добывали белый камень. А оттуда недалеко и до нашей озёрной долины. Все пришли в ужас, когда узнали, что я был внизу, в стране, где живут дети земли. Я спросил: "Что тут такого? Если мне суждено править двумя племенами, то почему я не могу появиться среди сантарийцев?" Гильмар сказал: "Ещё рано. Ты слишком юн, и тебе пока не с чем идти к людям. Нас, лирнов, изгнали даже валлоны, а с детьми земли у нас давняя вражда. Они даже не любят водяных богов, хотя и воздают им почести, чтобы не навлечь на себя их гнев. Если тебе действительно суждено прекратить вражду племён, ты должен появиться вовремя. И ты должен кое-что найти. Наверное, это то, что поможет тебе принести людям спасение. А найдёшь ты это в пещере белой горы". Я сердился. Спрашивал: "Что это такое? И где та пещера? Та белая гора?" Гильмар ответил: "Ты же знаешь, что записи Ральда испорчены. Мы знаем одно: то, что ты должен найти, находится в пещере белой горы, похожей на замок. Значит, это где-то здесь, в горах. А значит, пока ты должен оставаться здесь". Я злился ещё больше. Сколько вокруг белых гор, и многие из них похожи на замки. Сколько пещер! Хребет огромен и местами совершенно неприступен. Можно всю жизнь ползать по горам в поисках этой пещеры и ничего не найти. "Боги направят тебя, — сказала Лорна. — Не надо ползать по горам. Что должно случиться, то случится. В положенное время". Вечером этого дня, ложась спать, я слышал, как она говорила Гильмару: "Не запрещай ему убегать вместе с Лайдой. Харгал привёл наших предков в эту долину. Может быть, Лайда — горное божество в обличье зверя. И когда-нибудь она приведет его куда надо". Гильмар возражал: "Он повадился пропадать целыми днями, с утра до вечера…" А Лорна: "Я уверена, что он всё равно будет убегать. Ты же знаешь, если он чего-то очень захочет, никакими наказаниями не сломить его упорство. Он из тех, кто сам выбирает путь. И направлять его могут только боги".

Я всегда был благодарен Лорне за её заступничество, но на этот раз — особенно. Мне не хотелось ссориться с Гильмаром и в то же время не хотелось подчиняться его приказам. Я делал это всё реже и реже, и если бы он продолжал на меня давить, мы бы просто возненавидели друг друга. Я знал, что опять пойду в нижние леса. Мне там очень понравилось. Особенно одно место. Маленькое круглое озеро среди тонких деревьев с длинными серебристыми листьями. В горах растительность скудная, а здесь столько всего… Лес немного пугал меня, но ведь со мной была Лайда.

— Эрлин, но ведь это озеро… Кажется, я знаю, какое озеро ты имеешь в виду. Это же далеко от гор!

— Да. Я три раза добирался до ваших мест. Ориентируюсь я хорошо и нигде не заблужусь — ни в горах, ни в лесу. И потом, Лайда всё равно бы меня нашла. А путь от предгорий Хаюганны до Ингатама примерно вдвое длиннее, чем оттуда же до моей озёрной долины, если идти по тоннелю. Мы жили совсем рядом, Гинта, просто горы над Хаюганной так неприступны. Добраться до нас можно только по воздуху или по этому злополучному тоннелю, о котором ещё семь лет назад никто не знал. А потом я его обнаружил… И привёл за собой врагов.

Эрлин нахмурился и долго молчал, уставившись на камин.

— Это было незадолго до Великой Ночи. Я пришёл к лесному озеру. Оно замёрзло и напоминало зеркало, в котором отражались деревья и небо. Мне показалось, что за мной кто-то следит из кустов на пригорке, и я убежал. Надо было сразу возвращаться в горы, а я, убедившись, что погони нет, решил побродить по лесу. Меня немного напугал большой серый зверь… Тогда я не знал, что это вунх, в горах они не водятся. Ему, похоже, было не до меня. Потом меня отыскала Лайда и отвела к своей добыче. Она удачно поохотилась — завалила крупного занга и уже успела перекусить. Я отрубил у туши бедро, и мы направились к пещере, где начинался тоннель. Я заметил, что Лайда чем-то встревожена, огляделся, но никого не увидел. Я не знал, что меня выследили. Это был Таггон… И ещё несколько человек из гвардии Айнагура. Они охотились в предгорьях Хаюганны по особому разрешению. Теперь я знаю, как всё было. Когда Таггон рассказал, что видел мальчика с голубыми волосами, который играл с харгалом, его подняли на смех. Всем известно, что он никогда не расстаётся с плоской серебряной бутылью, которую носит на поясе вместе с кинжалом. Но Таггон доказал, что ему ничего не померещилось. Через пару дней он наведался в Хаюганну и нашёл тоннель. Пещеру, где мы с Лайдой тогда скрылись, он даже пометил стойкой краской. Таггон мерзавец, но в отваге ему не откажешь. Он не побоялся пройти по этому тоннелю и нашёл нашу озёрную долину. В Эриндорн он вернулся не сразу — задержался в Лаутаме, у своего друга, который тогда был там наместником. Таггон и словом не обмолвился о своём открытии. Первым обо всём должен узнавать главный абеллург, но с этим сообщением можно было подождать. Посёлок в горах никуда не денется, а впереди Великая Ночь — время, когда у абеллурга и так забот хватает. Когда Таггон вернулся в Солнечный дворец, Великая Ночь уже наступила. Разумеется, ему сразу же сказали, что случилось в лаборатории Айнагура. Как я уже говорил, новые экземпляры «бога» были уничтожены. Вот тут-то Таггон и решил, что пробил его час. Ничего не сказав Айгануру, чтобы не обнадёживать его раньше времени, он собрал отряд и повёл его в Ингамарну. Таггон — прекрасный следопыт. Он отлично ориентируется в любой местности. И если он хоть раз где-то побывал, он найдёт это место и в темноте Великой Ночи. Разумеется, они взяли с собой фонари. Да у вас тут и своего освещения хватает. Он сказал, что зимой в сёлах Ингамарны светлей, чем в парках Валлондорна. Отряд шёл лесом, но держался поближе к большим ярко освещённым дорогам. Таггон быстро привёл своих людей к пещере с тоннелем… Они напали внезапно, когда спали все, кроме часовых. А я в тот день очень устал и спал так крепко, что проснулся, наверное, позже всех. Меня разбудили какие-то странные резкие звуки, похожие на хлопки. Это стреляли кесты. У нас не было такого оружия, иначе мы бы сумели защититься… Я сразу понял — что-то не так. Я вскочил, оделся, схватил свой кинжал и выбежал из комнаты. Первым, на кого я наткнулся в коридоре, был мой брат Вильдур. Он сидел, прислонившись к стене, и смотрел на меня широко открытыми глазами. Я спросил, что он тут делает и что вообще происходит? Почему во дворце крики, беготня… А он молчал и смотрел на меня, смотрел… Тут я заметил, что на груди у него расплывается красное пятно. В конце коридора появились какие-то незнакомые люди. Они кинулись ко мне. Я пытался убежать, но во всех коридорах, на всех лестницах меня ждали незнакомцы. Это было похоже на кошмарный сон. В глубине души я надеялся, что ещё сплю, что скоро проснусь и всё это закончится. Время от времени я натыкался на мёртвые тела — и своих, и чужаков. Мы много их убили, хоть они и застали нас врасплох и оружие у них было гораздо лучше. Я выбежал из дворца. На ступенях лежали убитые часовые. Какой-то здоровенный детина двинулся ко мне. Видимо, он не ожидал, что я буду сопротивляться. Я воткнул свой нож ему в брюхо по самую рукоятку и успел вытащить его обратно, когда ко мне подбежал другой. Это был Кален. Ты его знаешь, Гинта. Он до сих пор хромает, потому что я проткнул ему бедро и повредил сухожилие. Больше я ничего не успел. Сзади меня схватили сразу двое, а третий зажал мне нос тряпкой, от которой чем-то очень сильно пахло. Это был раствор тальги. Они точно так же усыпили всех наших детей, а потом сбросили их в пропасть. Туда же побросали убитых. Даже вернулись во дворец, чтобы вынести оттуда тела. Валлоны давно уже поклоняются Эрину, которого считают единственным богом, но всё же многие старые суеверия живы до сих пор. В Валлондоле считалось, что покойников надо либо предавать земле или огню, либо отправлять прямо к Ханнуму — то есть бросать в глубокую пропасть. Оставлять мёртвых без погребения, даже мёртвых врагов, — значит навлекать на себя всяческие беды, скорую смерть, например. Таггон, по-моему, не верит ни в каких богов, ведь он знает все тайны Эриндорна, но при этом он ужасно суеверен, боится демонов. И очень боится смерти. Он знал, что этих покойников больше некому похоронить. И всё же часовых оставили на ступенях дворца. Таггон говорил, что едва его люди прикоснулись к одному из них, как дворец вспыхнул ослепительным белым пламенем. Всем стало страшно. Эти негодяи испугались, что белый огонь сейчас вырвется наружу и испепелит их. Но через некоторое время свет стал тусклее, мягче, и они решили, что какие-то высшие силы грозно напоминают им о тех убитых, которые остались во дворце. Чтобы не гневить демонов, поспешили в первую очередь вынести мёртвых оттуда. Потом вернулись к часовым, и опять… Только тронули кого-то из них, как неизвестно откуда налетел сильный ветер, настоящий ураган, который едва не сбил с ног тех, кто стоял на лестнице. Я-то знаю, что это было. Наша долина со всех сторон окружена горами, место там тихое и, казалось бы, надежно укрытое от ветров. Но где-то в горах есть щель, сквозь которую в долину иногда проникает ветер. Помню, однажды маня чуть не унесло — я там же стоял, на лестнице. Видимо, по ту сторону гор бушевал ветер, и воздушный поток попал в эту щель. Такое редко случалось, но мы знали, что это такое, и не удивлялись. А Таггону и его дурням это показалось чем-то сверхъестественным. Слишком сильным и неожиданным был этот порыв. Он закружил снежные вихри, так, что какое-то время ничего не было видно, а потом, как рассказал Таггон, снежный туман сгустился и превратился в огромную белую тень с горящими глазами. Когда ветер стих, они увидели ханга, который сделал круг прямо у них над головами. Тут уж они совсем перетрусили. Валлоны всегда считали хангов слугами бога смерти. Они решили, что им запрещают трогать этих юношей. Мёртвые часовые были так прекрасны. В полном воинском облачении, с оружием в руках… Гвардейцы подумали, что Ханнум сам пожелал прийти за ними. Или послать своих слуг. Так что их оставили на ступенях дворца, который они мужественно защищали. Они лежали на том участке лестницы, который был как раз надежно защищён от порывов ветра. Их-то ты и видела, Гинта. Ведь ты появилась там вскоре после случившегося. Ну а меня доставили в Эриндорн. Меня два тигма почти всё время держали в состоянии найямы. Айнагур расспрашивал меня о моей жизни, о близких и постепенно вычёркивал всё это из моей памяти. Он проделал эту работу хорошо, но всё же не безупречно. Кое-что он упустил. Он так и не узнал о птице, на которой я летал — о моём Арде. И не заставил меня забыть его. Я вспомнил белую птицу, а потом и голубого зверя… Они же друг друга не любили. Кстати, Лайда пыталась меня защитить. Айнагур рассказал и это. Я уже был в беспамятстве, когда она появилась и набросилась на моих похитителей. Харл выстрелил в неё и наверняка убил… Я вспомнил, как летал на птице и что я при этом видел. И в моей памяти постепенно всё четче и чётче вырисовывались забытые картины. Но я боялся своих воспоминаний, я долго убегал от них. Ты сама знаешь… Наверное, больше всего я боялся чувства вины. Хотел я этого или нет, но всё же я стал причиной гибели моих близких.

— Я не знала этого, — тихо сказала Гинта. — Я была слишком жестока с тобой, слишком нетерпима…

— Жестока была не ты, а другие. А я действительно виноват. Надо было тогда сразу возвращаться, едва я заметил, что меня увидели. Ещё там, у озера. Погони не было, и я успокоился. Пошёл бродить по лесу, играл с Лайдой. Я слишком беспечно себя вёл, позволил себя выследить и привёл врагов к этой пещере…

— Перестань себя изводить. Ты же сам знаешь, что всё было предрешено ещё задолго до твоего рождения. А там, у озера… Это я смотрела на тебя из-за кустов. Не веришь — спроси у дедушки.

— Это правда, — усмехнулся старый Аххан. — Помню, какая она тогда вернулась. Твердила, что видела бога с серебристо-голубыми волосами. Выходит, она не совсем ошиблась. Когда тебя похитили, тебе было десять?

— Да. Десять, а не двенадцать, как полагалось. Естественно, поползли слухи о том, что бог в этом цикле кажется более юным, чем во все предыдущие… Абеллурги поначалу старались пресекать такие разговори, а потом махнули рукой. Память о давнем терроре до сих пор жива в народе. Люди привыкли всё терпеть, со всем соглашаться, но большинство уже не верит абеллургам.

— Наверное, большинство не верит и в твою божественность?

— Не знаю, — пожал плечами Эрлин. — Мне кажется, многим как раз хотелось бы в это верить. А вообще… Если люди довольны своим правителем, им всё равно, человек он, бог или демон. Люди любят сказки и всегда готовы поверить в легенду, особенно если она красива и убедительно рассказана.

— Гинта, я не шутил, предлагая тебе стать абельханной, — сказал Эрлин, когда они после разговора с дедом вышли на балкон. — Священный брак солнечного бога и лунной богини, которая по вашим легендам была дочерью Гины, дочерью земли… А валлоны до сих пор любят древнее сказание об Эрлине и Гильде, девушке с именем лесной богини, выросшей в краю лесов.

— Нет, — нахмурилась Гинта. — Брак не может быть только легендой. Эйрин и Санта любили друг друга. Любовь — вот что придаёт этой истории подлинность. Легенду помнят, если в ней есть хоть доля правды. Любовь — та доля правды, которая есть в каждой легенде о любви. Это идея Айнагура?

— И его, и моя. Мы оба, не сговариваясь, придумали примерно одно и то же.

— Эрлин, я не хочу с тобой опять ссориться…

— Я тоже, — улыбнулся он. — Не будем об этом.

"Как же, не будем, — подумала Гинта. — Знаю я твою милую манеру уходить от спора. Пока мы не будем об этом, а потом всё равно будем…"

Дайвер отремонтировали, но Эрлин не спешил возвращаться в Эриндорн. Он охотно бродил с Гинтой по лесу, посещал сантарийские храмы, наносил визиты местным аттанам. Гинта сводила его в маленькое святилище не берегу Наугинзы и, разумеется, к озеру Хаммель.

— Сейчас здесь ещё красивее, — заметил Эрлин. — В конце осени этих цветов не было. До чего же хочется побывать на горном лугу, где растут те удивительные цветы. Те, что становятся разноцветными от дождя…

— Я знаю туда дорогу, — сказала Гинта. — Ты не возражаешь, если мы пойдём туда вместе с Сингом? В горах я чувствую себя не очень уверенно.

— Я буду очень рад, если мы пойдём вместе с Сингом, — вздохнул Эрлин — Когда-то и у меня был такой друг. Вернее, подруга. С ней я ничего не боялся.

Гинта отвернулась, чтобы он не заметил её улыбки. Приятно делать сюрпризы. Только бы вот Лайда, она же Наутинга, узнала его через семь лет. Она должна узнать. Харгалы — умные звери, и память у них цепкая. Она отреагировала даже на его наом.

Харгалиха узнала своего друга. Сразу. Три детёныша, которых Синг привёл на ингалиновые луга, чтобы похвастаться перед Гинтой своим потомством, были явно озадачены тем, мать забыла о них из-за какого-то двуногого.

— Не может быть! Лайда… — повторял Эрлин, крепко обнимая харгалиху, а она без конца лизала ему лицо, руки и, громко мурлыча, тёрлась об него головой.

— Раньше, когда она так делала, я не мог устоять на ногах, — смеялся юноша. — Теперь меня не так-то просто свалить, правда, Лайда?

"Он обязательно должен погладить детей, — сказал Синг. — Иначе они вконец обидятся. Они же ещё маленькие".

Эрлину и говорить об этом не пришлось. Скоро он уже валялся в траве, играя с тремя детёнышами.

"Ну сколько можно, — заворчал опять Синг. — Когда они так разбалуются, их потом долго не унять. Думаешь, с ними легко? Когда-нибудь сама поймёшь… Твоему приятелю сколько лет? У вас, у людей, самцы глупее самок".

"А ты уверен, что только у людей?"

Наконец все утихомирились. Лайда принялась вылизывать детёнышей, а Эрлин, пригладив растрепавшиеся волосы, сел на траву рядом с Гинтой.

— Как ты её нашла?

— Я тут ни при чём. С ней Синг познакомился. А вылечил её Тамрат, горный тиумид. Она приползла к нему, истекая кровью… Синг, я до сих пор не могу понять, как она добралась до святилища. Ведь ранили её там, в долине озёр. Тоннель взорвали…

"Был ещё один путь в горах, известный только харгалам и линкам, — сказал Синг. — Но его больше нет. Мы с Наутингой пробовали пройти и не смогли. По-моему, там был обвал".

— Жаль, — приуныл Эрлин, когда Гинта передала ему слова сингала. — Значит, я ещё нескоро туда попаду.

— Достраивай своего «Ханга». И опять полетишь над долиной озёр на птице, только уже на железной. Сейчас твой Ард вряд ли смог бы подняться в воздух вместе с тобой.

— Сейчас он меня и не узнает. Он давно уже одичал. Семь лет — слишком большой срок дня птичьей памяти.

Дождя в этот день не было, и ингалины покрывали луг ровным зеленовато-белым ковром.

— Покажи мне статуи близнецов, — неожиданно попросил Эрлин. — Они же где-то недалеко.

Зиннуритовые звери издали сверкали на солнце золотом и серебром, хальционовые фигуры юноши и девушки тоже были чистыми. Видимо, Тамрат регулярно мыл и протирал все четыре статуи. С этого уступа открывался такой чудесный вид, что отсюда не хотелось уходить. Гинта и Эрлин присели отдохнуть — как-никак целый день по горам лазили, Синг и Наутинга устроились рядом, а трое детёнышей беспечно резвились среди зарослей хаганы. Все трое были самцами. Один, золотисто-жёлтый, походил на отца, другой, серебристо-голубой, был точной копией матери, а третий… Синг не преувеличивал, когда говорил, что детёныш, родившийся последним, — самое настоящее чудо. Родился он совершенно белым, потом его шерсть приобрела желтоватый оттенок, а недавно на ней проступил серебряный узор.

— У матери он позаимствовал немного серебра, — сказала Гинта. — А у тебя — золота…

"И ещё ума, — добавил Синг. — Он самый смышлёный. Я решил, что моим детям лучше жить в горах, как и их матери. Охотники туда почти не ходят. А сейчас нам пора вести детей в наше логово. Вам тоже надо возвращаться. Скоро начнёт темнеть".

"Пожалуй, нам сегодня ни к чему возвращаться в Ингатам, — подумала Гинта. — И тут есть, где переночевать".

Она предложила Эрлину пойти в Голубой замок, и юноша охотно согласился. Он познакомился с семейством аттана Сахима совсем недавно, но ему обрадовались, как старому другу.

— Вы просто шагу не можете ступить, чтобы не вызвать какую-нибудь бурю, — сказал Зимир. — Сегодня в Хаюганне опять говорили, что божественные близнецы ожили и со своими зверьми бродят по горам. А значит — быть беде.

— Я привыкла слышать, что в Хаюганне народ не из трусливых, — поддела брата Гинта.

— Так оно и есть, да ведь всегда найдутся две-три заполошные старухи, которые постараются напугать кого-нибудь ещё. Стыдно признаться, но мне самому в последнее время всякие мысли в голову лезут… Ты уже слышала про железных птиц? Одну я и сам видел, когда ездил в Улламарну. Она летела далеко, над пустыней. В сторону гор. Тамошние жители говорят, что иногда эти «птицы» летают и в обратном направлении. Неспроста всё это.

— Беды нам, действительно не миновать, Зимир. Но поддаваться панике не стоит. Мы придумаем, как поскорее с ней справиться. Теперь и у Эрлина есть железные птицы.

— Почему люди боятся близнецов? — спросил Эрлин. — Здесь тоже, как и в Улламарне, считают, что один из них должен быть злым? Надо придумать новую легенду. Красивую и с хорошим концом. Может быть, она и окажется правдой. По-моему, это вовсе не близнецы. Это божественные супруги. Например, солнечный бог и лунная богиня… Почему ты хмуришься, Гинта? Тебе не нравится? Ну тогда пусть будут сын воды и дочь земли. Три тысячи лет они стояли заколдованные — обращенные в камень, а потом ожили, чтобы помочь людям. Мне кажется, я сам являюсь героем древней легенды, для которой осталось придумать хороший конец. Три тысячи лет назад я сделал что-то не то. Сейчас я родился снова и, может быть, сделаю как раз то, что надо.

— Ты о чём? — встрепенулся Зимир.

— Вы, наверное, удивитесь, но я кое-что знаю о своих прошлых жизнях. Три тысячи лет назад я был Вальгамом.

— Тем самым? — округлил глаза Суран, младший из сыновей Сахима.

— Эрлин, тебе уже не восемь лет, — сказала Гинта. — Тебе уже восемнадцатый пошёл. Судьба каждого человека по-своему необычна. Стоит ли рассуждать о своём предназначении, если ты даже не знаешь, что именно ты должен сделать…

— Я должен что-то найти в пещере белой горы, похожей на замок. Возможно, сперва мне следует найти того сантарийского колдуна, который стащил мои чертежи. Не исключено, что он тоже родился вновь и нам суждено встретиться. И окончательно выяснить отношения.

— О чём это ты? — Зимир озадаченно уставился на Эрлина, потом перевёл взгляд на двоюродную сестру.

Гинта молча повернулась, быстрым шагом вышла из зала на террасу, а оттуда бегом кинулась в сад. Она нашла укромное место в цветнике и села на низенькую скамеечку среди аксов, лепестки которых тускло желтели в наступающей темноте. В саду уже кое-где горели фонари. Здесь их не было, но тётя Зилла отыскала её довольно быстро.

— Пойдём в дом, детка. С ужином сегодня и так припозднились.

Гинта не ответила, и Зилла присела рядом, обняв её за плечи.

— Ты же знаешь, нет ничего случайного. Вы всё равно должны были встретиться.

— Он рассказал вам?

— Да. А тебе не мешало бы рассказать ему о себе. Гинта, чего ты боишься? Он не Вальгам, а ты не Диннувир. Вы совсем другие люди. Вы лучше и в чём-то мудрее тех. Он не станет тебя ненавидеть. В конце концов, ещё неизвестно, кто там был прав, а кто виноват. Вы, Эрлин и Гинта, ни в чём друг перед другом не виноваты, но ваши судьбы связаны, и бесполезно пытаться разрубить этот узел.

— Ты права, тётя, — подумав, согласилась Гинта. — И дедушка так же считает… Я расскажу Эрлину всё. Может, это и к лучшему. Может, у него хоть пропадёт желание на мне жениться.

— Вот как? — подняла брови Зилла. — А ты действительно этого не хочешь?

— Я хочу, чтобы это было по любви.

— Любовь иногда приходит со временем.

— А иногда не приходит, — сказала Гинта, вставая. — Я расскажу ему, но не сейчас.

Разговор состоялся на следующий день. Гинта предложила Эрлину прогуляться до водяного святилища. Она закончила свой рассказ, когда они подошли к берегу Наугинзы.

— Это всё, что я знаю. О Вальгаме, о Диннувире, о проклятии.

— Диннувир, — медленно повторил Эрлин. — Ральд не упоминает этого имени. Он говорит просто — сантарийский колдун… Или мудрец. Он употребляет древневаллонское слово альдан, которое можно перевести и так, и так. Возможно, где-то он называет и имя, но книга же сильно обгорела… Но Ральд вообще осторожен с именами. Может, он так и хотел — чтобы я узнал это имя от тебя. И всю эту историю. Глядя на тебя, я уже не хочу связывать имя Диннувир с такими словами, как «враг» и «предатель». Ты же видишь, наши судьбы были связаны задолго до нашего рождения. Наша встрече не случайна, и мы должны быть вместе…

— Перестань! — Гинта отступила назад, когда Эрлин попытался взять её за руку.

"Пользуется тем, что мне трудно устоять, — подумала она с досадой. — Он же знает, как я к нему отношусь. Наверное, я должна радоваться, что судьба подбрасывает мне такое счастье — быть с тем, кого я люблю и о ком мечтают самые блестящие красавицы Валлондорна… Если не всей Сантары. Если бы он действительно хотел быть со мной… Ради меня самой".

— Гинта, однажды ты сказала, что желания и личные привязанности не должны иметь решающего значения для того, кто облечён властью. И ещё ты говорила о долге правителя перед подданными…

— Не читай мне нравоучений.

— Я всего лишь повторяю твои слова. До сих пор я считал, что слова у тебя не расходятся с делом. Но похоже, свою гордыню ты ставишь выше интересов и своих, и моих подданных… Послушай меня, пожалуйста. Наш брак был бы очень удачным политическим шагом…

— И одновременно красивой сказкой, которая понравится и валлонам, и сантарийцам.

— Вот именно, — невозмутимо подтвердил Эрлин. — Это поможет им окончательно сблизиться, преодолеть давнюю вражду. А мы с тобой вдвоём… Да мы горы свернем! Если ты действительно желаешь мне добра, то кого бы ты мне посоветовала взять в жёны? Рону? Мильду? Линтею? Ингиару? Или ещё какую-нибудь дурочку? Однажды ты сказала, что я прирожденный правитель. И я поверил. Мне нужна такая женщина, как ты. Я знаю, мы с тобой многое сможем сделать. А что до наших личных отношений… Я уже говорил тебе это и ещё раз повторю: ты для меня самый дорогой и близкий человек. Скажи честно, у тебя кто-нибудь есть? Здесь, в Ингамарне… Может, я чего-то не знаю, и твоё сердце уже кому-то принадлежит?

"Ты прекрасно знаешь, кому принадлежит моё сердце", — подумала Гинта.

— Нет, Эрлин, — сказала она. — Никого у меня нет. И возможно, в ближайшие годы я вообще не должна… сближаться с мужчинами. Ты понимаешь, о чём я… Мне надо беречь свою силу.

— Что ж, пусть поначалу наш брак будет только формальностью, — улыбнулся Эрлин. — А потом посмотрим. У нас с тобой вся жизнь впереди. Пусть наш брак начнётся с дружбы, доверия и сотрудничества, а дальше будет видно.

— "Наш брак"… Во-первых, я ещё не дала согласия, а во-вторых… Я могу выйти замуж только через год, когда мне исполнится шестнадцать и когда я займу трон правителя Ингамарны. Сперва я должна стать минаттаной. Видишь ли, если я выйду за тебя замуж, не достигнув совершеннолетия, могут возникнуть всякие осложнения. Здесь далеко не все хотят видеть меня во главе Совета. За моё замужество уцепятся, как за возможность отстранить меня от власти. Скажут: теперь она супруга правителя другого мина — Валлондорна, вот там пусть и правит вместе с ним, а Ингамарне нужен новый правитель. Я не хочу, чтобы к власти пришли такие, как Талаф. И вообще, я не намерена дарить кому-то трон Диннувира. Я не хочу рисковать. Эрлин, возможно ли это вообще — наш брак?

— А почему нет? Правитель Валлондорна правит всей страной…

— Кроме северных минов, — вскинула голову Гинта. — Ингамарна и Улламарна никогда не подчинялись Эриндорну. Пятнадцать лет назад, незадолго до моего рождения, валлоны сделали последнюю попытку покорить север Сантары, и это закончилось войной. Неужели ты об этом не знаешь?

— Айнагур говорил, что конфликт в Мандаваре спровоцировали местные. Убили кого-то из гвардейцев, а гвардия находилась там для их же защиты…

— Ложь! Мы не нуждаемся в защите абеллургов. Мы никогда не позволяли Эриндорну устанавливать в Ингамарне свои порядки, несмотря на то, что в Мандаваре всегда жил валлонский наместник. Лет сорок назад он даже добился разрешения присутствовать на совете в Ингатаме. Он не имел там права голоса, и никто не принимал его всерьёз. Мой прадед минаттан Арамин сказал: "Пусть видят, что в Ингамарне никто ничего не затевает против Эриндорна. Мы живём своими проблемами и в чужие не лезем". В Мандаваре, на границе с Лаутамой, всегда размещался валлонский полк. В начале прошлого цикла наместник стал постепенно увеличивать число гвардейцев. К границе стягивали всё новые и новые силы. Валлонские солдаты стали слишком нагло себя вести. Один попытался изнасиловать нашу девушку. Она и убила его. По-моему, даже нечаянно. Она просто защищалась. Гвардейцы решили отомстить за своего товарища. В Мандаваре начались столкновения, страсти накалялись. Наместник сообщил в Эриндорн, что в Ингамарне беспорядки и требуются силы, чтобы всё уладить. Сюда подошло ещё несколько отрядов. Мой отец, который в то время был минаттаном, тоже стал собирать войско. К нему присоединились аттаны из Улламарны со своими дружинниками, кое-кто из нумадов, колдуны… Дед пытался всё уладить миром. Он до сих пор считает, что это было возможно. Не знаю… Война была короткой, но ожесточённой. Валлонов тогда по сути вообще выдворили из Ингамарны. Теперь небольшой полк занимает чётко оговоренную нейтральную территорию между Ингамарной и Лаутамой. В Мандаваре могут находиться только двенадцать гвардейцев, которые охраняют ваш солнечный храм. Наместник лишился права присутствовать на совете. Продвижение валлонских солдат по Ингамарне сейчас ещё более ограничено. Патрули ездят по двое, по трое, не больше. Летом был забавный случай. Когда я побывала в мандаварском храме и побеседовала с твоим изображением, двое придурков попытались задержать меня за провокационные речи. Наместник и абеллург потом приезжали в Ингатам, чтобы принести деду официальные извинения. Сказали, что эти гвардейцы здесь новички, недавно из Валлондорна, где за подобное поведение задерживают и валлонов и сантарийцев, и хотя им объяснили, что на Ингамарну этот закон не распространяется, у парней сработала привычка.

— И что твой дед?

— Он спросил, как эти двое себя чувствуют после того, как на меня напали.

Эрлин рассмеялся.

— Айнагур говорил мне, что независимость северных минов — всего лишь формальность. Пускай мол минаттаны воображают, что правят. Там всё равно всё под контролем Эриндорна. Теперь я здесь побывал и сильно усомнился в его словах. Я ездил в Зиннумарну и в Хортангу. Официально они подчиняются Эриндорну, но у меня создалось впечатление, что власть наместника и абеллургов там действительно формальность. Во всяком случае, в последнее время.

— Эрлин, если этот брак будет означать присоединение Ингамарны к Валлондорну….

— То ты не согласна, и я тебя понимаю. Всё будет иначе, Гинта. Мы заключим договор, согласно которому Валлондорн и Ингамарна станут независимыми, равноправными союзниками. Я буду правителем Валлондорна и твоим соправителем в Ингамарне, а ты — правителем Ингамарны и моим соправителем в Валлондорне. Здесь решающим будет твое слово, там — моё. И за каждым останется право расторгнуть брак в случае невыполнения условий договора. У нас в Валлондорне существует брак с раздельным владением имуществом. Власть — это как бы часть имущества каждого из нас, и в этом наше отличие от простых смертных…

— Судьбы которых слишком часто зависят от тех, кто обладает властью.

— Мы отвечаем за них перед богами. И с нас спросят строже, чем с других.

— Даже не знаю, что тебе и сказать, — вздохнула Гинта. — У нас не доверяют валлонам.

— Надо убедить людей в том, что союз с Эриндорном выгоден для Ингамарны. А наш брак укрепит этот союз. Против меня лично здесь, по-моему, мало кто настроен. И вообще…

Эрлин лукаво прищурился.

— По сантарийским обычаям мы с тобой уже частично совершили брачный обряд. Плод арконы… Мы же съели его пополам. Вчера я случайно узнал про этот обычай. Теперь я понимаю, что тебя смущало. И всё же ты съела…

— Я была голодна. А ты ничего не знал об этой традиции, так что съела я или нет, я ни к чему тебя на обязывала.

— Опять ты начинаешь сердиться. Я тебя тоже ни к чему не принуждаю. Пока я просто прошу тебя вернуться со мной в Эриндорн. Когда ты рядом, я чувствую себя уверенней. Ты же знаешь, сколько у меня там врагов. Помнится, ты хотела открыть в Валлондорне школу нумадов. Ты не передумала? Клянусь, что не буду донимать тебя разговорами о браке. Буду терпеливо ждать твоего решения. Впереди ещё целый год. Срок немалый.

— Да, — кивнула Гинта. — За это время многое может измениться.

— Я действительно собираюсь многое изменить, — сказал Эрлин и загадочно улыбнулся.

Глава 8. Время перемен.

— Вы вернулись на дайваре? — с наигранным удивлением спросила Рона. — А я думала, вы прилетите не голубом звере.

— Мы бы так и сделали, да подумали, что ты опять испугаешься, — ответил Эрлин, холодно целуя красавицу.

Абельмины толпились вокруг своего кумира, радуясь его возвращению и с нетерпением ожидая его знаков внимания. С Гинтой тоже здоровались и весьма любезно, но лишь из боязни рассердить Эрлина. По-настоящему ей обрадовались только Амнита и Диннар. И пожалуй, ещё Айнагур, если вообще можно было сказать, что это существо способно радоваться. За последние полгода он превратился в тень, а голос его звучал так глухо, что Гинте казалось, будто она разговаривает с танхом в человеческом обличье.

— Я рад, что ты вернулась, аттана, — сказал абеллург. — Надеюсь, ты сумеешь прийти к правильному решению.

Гинта проявила для себя его нао. Тонкое тело Айнагура было слабым и очень затемнённым. Протянет ли он до конца цикла? Этот человек ненавидел её, но он действительно был рад её возвращению. Он хотел спасти того, кого любил. И на этот раз он старался не для себя. Избавился ли он от своей страсти? Нет. От неё нет избавления. Айнагур казался Гинте обломком какого-то ушедшего мира, жестокого и прекрасного, разрушенного им самим. Вокруг был другой мир. Он тоже был прекрасен, и в нём тоже было зло. И ему тоже грозила гибель. "Сколько уже было людей, которые возомнили себя могущественными мудрецами и владыками судьбы, а в конце концов оказались всего лишь игрушками в руках злых богов…" Айнагур больше не страшен. Сломанная игрушка. Усталый актёр, долго игравший свою неблагодарную роль, которую он считал главной. Теперь он снял маску злодея и боится своего собственного жалкого лица.

— Твоё здоровье оставляет желать лучшего, абеллург…

— Не беспокойся обо мне, нумада, — Айнагур попытался улыбнуться. — У меня есть Сиф. Он не колдун, но его снадобья мне помогают.

Гинта вздохнула с облегчением. Долг саммина — предложить больному свою помощь, но иметь дало с этим больным ей не хотелось. Она знала, что даёт ему Сиф. Это помогает забыться, унять боль. Единственное, в чём нуждается обречённый.

На следующий же день Гинта отправилась в городскую лечебницу, где работали её знакомые мангарты. Вернее, сейчас они уже все были нумадами. Первые ученики Аххана, получившие звание нумада в валлонском городе. И никто не относился к ним враждебно.

— Ничего удивительного, — сказал Самбар. Он жил в Валлондорне уже больше полугода, и ему здесь нравилось. — Валлоны давно лечатся у наших. Просто раньше они это делали тайком. Между прочим, скоро сюда приедут мангарты из Зиннумарны, из школы Артамбара. Они уже здесь были… И всё равно нас мало. Город большой, а к нам едут и из ближайших сёл.

— Значит, нужна ещё одна лечебница. В Нижнем городе или где-нибудь в окрестностях… Ничего, скоро в Валлондорне будет своя школа нумадов, не хуже, чем в других местах.

Новая школа привлекла внимание не только сантарийских и смешанных семей. Чистокровные валлоны тоже приводили к Гинте своих детей, и всё же способных к таннуму было больше среди сантарийцев. В Валлондорн приехали ещё несколько учеников Аххана, трое молодых нумадов из Лаутамы и двое из Хортанги. Количество помощников росло, но работы в новой школе было столько, что время летело незаметно.

Спустя три тигма после того, как Гинта покинула Ингамарну, там разыгралась трагедия. Однажды утром она получила тревожное послание из Улламарны. Амит передавал, что Даарн с Миной прячутся у него в святилище. Даарну пришлось бежать из Ингамарны, спасаясь от родичей Талафа, которого он убил в стычке. Он уверяет, что это Талаф хотел его убить. Как свидетеля. В Ингамарне опять стали появляться зловещие красные цветы. Больше всего — возле водяного святилища. Поползли слухи, что аттана Гинта не избавила Улламарну от зла, а всего лишь обратила это зло на свой родной мин.

"Говорят, что ты сделала это по приказу чёрных тиумидов, которые якобы помогли тебе стать сильнее, чем ты была прежде. Иначе ты бы не смогла за такой короткий срок вырастить в Улламарне рощи плодовых деревьев. Сразу вспомнили, как ты заступалась за Диннара — сына тьмы… А твоя подружка Мина заподозрила, что красные цветы — это дело рук Суаны. Она два раза видела, как та шла по берегу Наугинзы в сторону святилища. Мина поделилась своими соображениями с Даарном, и однажды он выследил эту красавицу. Он увидел, как она поливала куст иргинов какой-то бурой жидкостью и шептала заклинания. Как на беду, тут оказался Талаф. Он выхватил нож и кинулся на Даарна. У твоего друга тоже был нож. И он оказался проворнее Талафа. Суана тут же побежала к замку Саран с криком, что валлон, которого пригрела аттана Гинта, убил сына Тахуна. Вскоре Тахун со своей дружиной уже был возле Ингатама и требовал, чтобы ему выдали убийцу. Даарн не дурак. Понял, что возвращаться в Ингатам не стоит, и прибежал сюда, ко мне. А теперь и Мина здесь. Даарн попросил передать ей, что он в безопасности, и она сразу сообразила, где он. Сказала, что не оставит его в беде, тем более что это она втравила его в эту историю".

Гинта тут же связалась с дедом. Аххан пообещал поговорить с ней позже, когда ситуация немного прояснится. Целый день Гинта была как на иголках. Наконец вечером дед сообщил ей, что за Даарна можно больше не беспокоиться. Мина была не единственной, кто подозревал Суану в запрещённой колдовстве, а поскольку эта негодяйка скрылась, нумады сочли необходимым расспросить Кайну. Многие знали, что в юности она пыталась изучать таннум и общалась с колдуньей, о которой шла недобрая слава. Знали и о том, что Суана была частой гостьей в замке Тахуна. Кайна во всём призналась. Она понимала, что Аххан может воздействовать на её волю, и тогда она всё равно всё расскажет. Нумады редко прибегали к этому средству, только в крайних случаях. Случай был именно такой. Кайна призналась, что много лет назад колдунья из Улламарны, которой давно уже не было в живых, выдала ей один из секретов чёрных тиумид — как воздействовать на нигму иргина. Не имея способностей к таннуму, Кайна не могла воспользоваться этим секретом сама, но Суана была неплохой колдуньей. Они сговорились любой ценой отстранить Гинту от власти, чтобы трон минаттана достался Тахуну, а потом и Талафу. Он обещал жениться на Суане, если всё получится так, как они задумали. Иргины, выращенные в Ингамарне летом, тоже были делом рук Суаны. Тогда тоже ходили слухи о том, что Гинта вступила в сговор с силами тьмы, заплатив за своё могущество благополучием родного мина. Она, дескать, мечтала о славе великой нумады, и вот теперь цветы зла прорастают в Ингамарне. И неспроста в небе появились железные птицы. В последнее время заговорили ещё и о том, что всех этих птиц делает валлонский бог. Он ведь уже прилетал сюда на одной из них. Боги пока хранят Ингамарну, но если здесь будет править девчонка, которая служит силам тьмы и спелась с валлонами, то добра ждать нечего. Скоро красные цветы вырастут повсюду, загубив посевы и рощи, а небо над Ингамарной потемнеет от железных птиц. Распространяли эти слухи приспешники Тахуна и Кайны, в основном их дружинники и малоземельные гиннуры, которым Тахун пообещал титулы аттанов, если они помогут ему занять трон правителя. Таким образом, благодаря Даарну и Мине был раскрыт целый заговор.

Чтобы разделаться с иргинами, которых на этот раз было довольно много, Гинте пришлось съездить в Ингамарну. Эрлин хотел отвезти её на дайвере, но она решительно отказалась.

— Слишком неподходящее время, чтобы появляться перед моими подданными на железной птице, — оказала она.

Когда Гинта прибыла в Ингатам, Аххан с несколькими аттанами уже провёл расследование. Нити заговора тянулись в Улламарну. Тахун и Кайна были в сговоре с Фаюмом и Канхаиром, которые обещали им помочь и в свою очередь рассчитывали на их поддержку в борьбе с Акамином.

Гинта радовалась, что заговор раскрыт вовремя. В период, когда Улламарна бедствовала, Фаюм и Канхаир были единственными, кто владел землями, не тронутыми бесплодием, люди охотно шли к ним на службу, в результате оба сколотили хорошую дружину. И хотя Акамин сумел вновь завоевать доверие подданных, его позиции ещё недостаточно укрепились.

Гинте казалось, что кое-кто из жителей Ингамарны смотрит на неё настороженно, но когда она на глазах у множества любопытных уничтожала заросли иргинов, лица людей постепенно прояснялись.

"Большинство слишком легко поддаётся влиянию, — думала Гинта. — А времена сейчас такие, что людей легко напугать и заставить поверить в самое плохое. Для того, чтобы мои подданные мне доверяли, я постоянно должна их от чего-то спасать. Как же мне всё это надоело".

Расправившись с иргинами, Гинта намеревалась тут же вернуться в Эриндорн, но дед попросил её связаться с Сифаром. Белый тиумид хотел поговорить с ней об аллюгиновом зеркале, в котором сейчас хранились нафф и суннао "валлонского бога". Гинта решила съездить в Хаюганну и встретиться с Сифаром. В конце концов, они давно не видались, и неизвестно, когда она снова приедет в Ингамарну.

— В этой истории много неясного, — сказал Сифар. — Я узнал её от твоего деда, и мне странно, что ты не поговорила об этом со мной. Душа простого смертного не может постоянно, из цикла в цикл, вселяться в выбранное ею тело. Судя по всему, он помнит свои жизни. Хотелось бы понять, кто он — этот "валлонский бог". Но кто бы он ни был, нельзя допустить, чтобы до него добрался тот, кто сумеет освободить его из аллюгина. Сам он этого не сделает. Лучше ему пока оставаться там, где он есть, — в зеркале. И лучше, если это зеркало будет храниться у меня. Колдун уже один раз проник в эриндорнский дворец. Я белый тиумид, и забота о тех, кто лишился земного тела, входит в мои обязанности. Этот "валлонский бог", конечно, не бог, но со злым демоном его сравнить можно. И освобождать его опасно.

— Нового тела для него нет. Айнагур уничтожил оба экземпляра. Эрлин сам видел…

— Если его освободить, он может вселиться в кого-нибудь другого. До сих пор ему удавалось каждый цикл занимать тело очередного выращенного абеллургами «6ога», вытеснив из него нафф. Ведь каждый из них был человеком, зачатым мужчиной и женщиной, и имел свою собственную нафф. Просто она была очень слаба. Она спала, поскольку её обладателя растили, держа в бессознательном состоянии. Если этого демона выпустить на волю, он может вселиться в какого-нибудь младенца, в смертельно больного, чья душа уже слабо держится за тело… Мы не знаем, насколько велико его могущество, а то, что он обладает могуществом, — бесспорно. Я мог бы переселить его в какую-нибудь безобидную тварь и продержать у себя, пока он всё не забудет, но ты же знаешь — это запрещено. Только боги могут распоряжаться людскими душами. Я не имею права вселять нафф человека в тело низшего существа. Разве что если бы он сам попросил меня об этом.

Гинта знала, как строго соблюдают свои правила белые тиумиды. Уж если Ханнум дал им какую-то власть над душами смертных, то горе тому, кто посмеет этой властью злоупотреблять.

— Так что же с ним делать?

— Во-первых, надо доставить зеркало сюда. Только тайно. Никто не должен знать, где оно находится. Во-вторых, попроси своего друга издать закон, который запрещал бы хранить у себя каменные изваяния бога. Валлоны всегда относились к этому беспечно. Наверняка, во многих домах есть статуи того, кто сейчас заключён в аллюгин. Глиняные, деревянные, металлические — это всё пусть остаётся. Нарисованные изображения тоже. Но каменные надо уничтожить. Все. Объясните людям, что они опасны, особенно в конце стопятидесятилетнего цикла Камы. Сантарийцы поддержат этот закон. Страх перед маррунгами слишком силён у нашего народа. А страх — это одна из самых заразных болезней. Так что очень скоро он передастся и валлонам. С нового правителя тоже делают каменные статуи?

— Да, один ваятель, который является очень сильным колдуном и имеет власть над камнем, какой ещё не обладал ни один смертный… Сделанных им портретов Эрлина немного, и они все во дворце. Больше их нигде не будет.

— Вот и прекрасно. Главное — чтобы все каменные изваяния прежнего «бога» были уничтожены. И в Эриндорне, и за его пределами. Чтобы никто не смог поймать его душу, когда мы сочтём возможным отпустить её.

— Вы?

— Белые тиумиды. Мы должны понять, кто он такой, и помочь ему освободиться.

Перед тем, как проститься с Сифаром, Гинта попросила его показать могилу Талафа. Сын Тахуна и Кайны был похоронен под открытым небом, недалеко от своей родовой усыпальницы. Его могилу украшала фигура нафта, держащего два скрещенных кинжала. Гинтой овладело странное чувство. Здесь лежал человек, которого с детства прочили ей в мужья. И он хотел стать её мужем. Чтобы занять трон правителя Ингамарны. А когда понял, что этот путь к трону для него закрыт, вступил на другой путь, в конце концов приведший его к гибели. Интересно, где сейчас Суана и что она затевает. Такие не успокаиваются.

— Даарну небезопасно оставаться в наших краях, — сказал Гинте старый Аххан. — Обвинение с него сняли, но от родичей Талафа можно всякого ожидать. Тахун убит горем и озлоблен. Он больше не имеет права заседать в совете, а если опять возьмется за интриги, его лишат титула аттана. Кайна потеряла рассудок, и, похоже, никто не в силах ей помочь. Талаф был смыслом её существования. А Суана… Эта опасней всех, и никто не знает, где она сейчас. Может, Даарну лучше уехать с тобой в Эриндорн? Он же мечтал о высшей школе.

Таким образом, история, начавшаяся столь ужасно, обернулась для Даарна благом. Вместе с ним в Эриндорн отправились Мина и её младший брат Каит. Родители, которые раньше и слышать не хотела о валлонском городе, теперь были даже рады отослать детей куда-нибудь подальше. Никто не сомневался, что Суана горит желанием отомстить за смерть своего дружка и за свои рухнувшие планы. Как-никак это Мина помогла её разоблачить. Каиту тоже грозит опасность. Вдруг проклятая колдунья вздумает отыграться на ребёнке. Трудно ли расставить ему сети? Мальчишка везде бегает, не держать же его на привязи…

Даарна, Мину и её брата поселили в южном крыле дворца, где жили ученики вышей технической школы, не имеющие в Эриндорне своего собственного жилья. Даарн и Каит на следующий же дань приступили к учёбе — каждый в своей школе. Молодой валлон чувствовал себя здесь, как рыба в воде, а вот за Каита Гинта поначалу беспокоилась. Сумеет ли он освоиться в новой обстановке? Всё-таки сантарийских детей в эриндорнской школе гораздо меньше, чем валлонских. Сантарийцев только недавно стали туда принимать. Но волновалась она зря. Каит, такой же общительный и покладистый, как я его сестра, быстро сблизился с новыми товарищами, тем более что благодаря Даарну он уже знал валлонский язык и основы точных наук, которые преподавали в школах второй ступени.

Мина тоже не скучала. Она научилась водить тайпу и часто ездила в Средний город, где, в отличие от тихого, аристократичного Эриндорна, всегда царило оживление и было много сантарийцев. Девушки из знатных эриндорнских семей не спешили заводить знакомство с юной сантарийкой. Покровительство Гинты спасало Мину от враждебного отношения, но подруг в Верхнем городе она так и не завела. Зато у неё появилось много новых приятельниц в Цветочном квартале Среднего города, где жили в основном сантарийцы. Там же был дом Таввина, которого Гинта и Мина иногда навещали.

— Теперь хоть в Ингамарне перестанут считать меня изгоем, — говорил Таввин. — Вон уже сколько наших сюда понаехало.

Злополучное аллюгиновое зеркало тайком переправили в Хаюганну. Эрлин не возражал.

— По мне так пусть лучше будет подальше отсюда, — сказал он. — Без него забот хватает.

Закон об уничтожении каменных статуй «бога» был издан, а заодно и множество других законов. Эрлин сделал Гинту членом своего Совета. В начале года они вдвоём в сопровождении солидной свиты много ездили по стране, нанося визиты местным правителям. Каково же было изумление абеллургов, когда однажды на совете Эрлин объявил о своём намерении отозвать из всех областей валлонских наместников и предоставить каждом мину то, что до сих пор сохранили только северные мины, — право на самоуправление.

— Неужели вы не понимаете, что их зависимость от Эриндорна — давно уже обман, которым вы себя тешите? Валлонские отряды немногочисленны, и несмотря на наше более совершенное оружие, сантарийцы нас не боятся. Они терпят наших наместников, они давно уже с ними смирились, ведь детей земли не назовёшь воинственным народом, но присутствие в каждом мине валлонского наместника как представителя якобы законной власти оскорбляет их достоинство. Вряд ли можно добиться полного взаимопонимания с тем, кого ты постоянно пытаешься унизить. Каждый минаттан располагает хорошей дружиной, но напрасно вы считаете, что, если вам понадобится их военная поддержка, они вам подчинятся. Другое дело, если мы попросим их помощи как друзья и союзники.

— Их помощи? — спросил Канамбер. — Их военная поддержка? Пресветлый, зачем она нам? С кем, кроме сантарийцев, мы ещё тут можем воевать?

— Эрса велика. Почему ты считаешь, что Сантара — единственная обитаемая земля на этой ангаме? Взять хотя бы страну за горами.

— Страну, которую покинули все, кто уцелел? — улыбнулся Канамбер.

— А ты уверен, что все, абеллург? Разве ты забыл об огромных северных лесах, где обитают варны?

— Но это же дикари…

— С тех пор прошло много лет. За это время дикари могли многому научиться. Варны всегда были воинственны. Возможно, сохранив прежнюю воинственность, они изобрели оружие, не уступающее нашему, и не сегодня завтра пожалуют к нам в гости…

— В таком случае страна тем более должна быть единой, а не раздробленной на отдельные области с самоуправлением местных царьков, — подал голос абеллург Аронд.

— Единство не достигается насилием, уважаемый Аронд, — сказал Эрлин. — И по существу, страна сейчас является раздробленной. Пусть единство будет следствием согласия. А согласие возможно только тогда, когда союзники чувствуют себя свободными и равноправными. Возвращая каждому минаттану все полномочия, я гарантирую ему невмешательство в дела его мина, но при этом мы с каждым из них заключаем договор о взаимопомощи в случае военной угрозы…

— Из-за гор, — не без иронии подхватил Канамбер. — Интересно, как они их преодолеют?

— Но мы же пришли сюда из-за гор. Да и кто знает… Может, у тех, кто там живёт, тоже есть дайверы.

Многие рассмеялись, и громче всех Канамбер, но его смех показался Гинте неискренним. Она сидела слева от Эрлина и, как всегда, старалась не замечать устремлённых на неё со всех сторон неприязненных взглядов. Гинта знала, что раздражает даже кое-кого из тех, кто поддерживает начинания Эрлина, а количество таких росло от совета к совету. Справа от Эрлина сидел Айнагур. Молчаливый и отрешённый, он почти не реагировал на то, что творилось вокруг. Неподвижное тёмное лицо абеллурга слегка оживало, только когда к нему обращался его кумир. Айнагур напоминал большую заводную куклу, умеющую лишь кивать головой.

— Ты заметила, как встрепенулся Канамбер, когда я сказал, что у живущих за горами тоже могут быть дайверы? — спросил Эрлин у Гинты после совета.

— Заметила. А железные птицы над пустыней — не выдумки. Если уж Зимир говорит…

— Я знаю. Мои дайверы сейчас тоже летают над пустыней, а патрули постоянно прочёсывают Хортангу и Сахуну. За Канамбером сладят. Везде, куда 6ы он ни отправился. А в последнее время он вообще из Эриндорна ни ногой.

— Я рада, что у тебя сейчас столько сторонников среди молодых абеллургов.

— Они просто здравомыслящие люди, — пожал плечами Эрлин. — Чувствуют, что ветер изменился и плыть против течения бесполезно.

— Их не отталкивает от тебя даже запрет на хармин…

— Они сами от него отказались. Как и Амнита. Ещё одно проявление здравого смысла. Хармин не даёт вечной молодости. В какой-то момент организм начинает разрушаться и требует всё большей и большей дозы. Молодые абеллурги насмотрелись на этих живых покойников, пожирающих чужую плоть и гниющих на корню. Здесь всё насквозь прогнило. Всё то, что проповедуют и за что держатся старшие абеллурги. Младшие поняли, что выгодней поддерживать меня. Всё идёт отлично, Гинта. Среди них столько талантливых техников. У меня теперь целая лаборатория. У многих из них есть ученики, они сами набирают помощников…

— А как Амнита? — осторожно спросила Гинта. — Как она себя чувствует среди них? И как они к ней относятся?

— Нормально. Они же знают, какие у неё мозги. И сколько мы с ней вдвоём сделали… Мне вот только кажется, что сама она в последнее время ко всему этому охладела, а иногда с ней творится что-то странное. Она говорит, что уже научилась владеть своим анх, но с ней всё равно что-то не то. Теперь я понимаю, почему люди всегда боялись Арны…

Уже давно прошли успешные испытания «Ханга-I». Теперь «ханги» и «андоры» делали и на Агерланде, и в Хортанге, где находилась новая база. Там строили подземное помещение для дайверов, спланировать которое помог Диннар. Огромные степи Хортанги, местами перемежающиеся с маленькими хаговыми рощами, были очень удобны для испытаний.

В Эриндорне Эрлин появлялся редко. После совместных визитов к правителям соседних минов, во время которых были подписаны новые договоры и заключены новые соглашения, Гинта его почти не видела. И хотя работы в школе и лечебнице хватало и скучать было некогда, она всё же очень по нему скучала.

С Амнитой действительно творилось что-то странное. Гинта больше не была единственной в Валлондорне нумадой, но учиться таннуму Амнита по-прежнему предпочитала у неё. От помощи Диннара она решительно отказалась. Она опять его избегала и стала очень раздражительной.

— Может, тебе лучше позаниматься под руководством звёздного нумада, — предложила ей однажды Гинта. — Если у тебя связь с небесной богиней, то, возможно, есть способности амнитана. Это очень редкий дар. Ты могла бы путешествовать по другим ангамам. В Улламарне живёт очень хороший амнитан, ученик Саннида, о котором я тебе рассказывала. Его зовут Араннум. Хочешь, отвезу тебя к нему?

Амнита нахмурилась и пробормотала что-то неопределённое. Гинта знала, что она не хочет отсюда уезжать, и знала, из-за кого. Но тогда почему она его так упорно отвергает? Одно время всем казалось, что ваятелю наконец-то удалось добиться расположения самой неприступной красавицы Эриндорна, но очень скоро дворцовых сплетников постигло разочарование. Крепость по имени Амнита оставалась неприступной. Диннар снова стал встречаться с Мильдой. Гинта часто видела, как они в обнимку прогуливались по дворцовому саду.

— Надоели мне все эти детские спектакли, — с холодным презрением говорила Амнита. — По его мнению, я должна умереть от зависти при виде такой великой любви. Когда человек действительно счастлив, он не нуждается в подобных демонстрациях.

— Никто и не верит, что он счастлив. И Мильда не верит. Потому она тебя и ненавидит.

— Так ей мало того, что она имеет?

— А что она собственно имеет? Амнита, ты же знаешь, из всех женщин на свете он хочет только тебя.

— Знаю я, чего он хочет, — усмехнулась Амнита. — Того же, чего Канамбер и все прочие животные, начиная с Керта.

— Но он же мужчина. И как ты можешь сравнивать…

— Послушай, Гинта, ты ведь тоже держишь Эрлина на расстоянии, хоть он и намерен на тебе жениться. Неужели только потому, что ты так бережёшь свою силу?

— Ты права, не только поэтому. Я… Я не хочу без любви.

— А по-моему, он прекрасно к тебе относится. Эрлин не бог и не демон. Зато он очень хороший человек. И относится к тебе по-человечески. А этот… Женщины для него всё равно что скотина…

— Какая разница, чем были для него другие женщины? Ты же знаешь, где он рос и кто его окружал. Сейчас он уже не такой. Тебя он любит. Неужели ты не видишь?

— Когда он смотрит на меня, я вижу бездну…

Амнита закрыла лицо руками, словно перед ней и впрямь разверзлась бездна. Неприступная богиня и испуганное дитя. Ребёнок, который боится повзрослеть… Гинте стало её жалко. Какие силы правят судьбой Амниты? Что ей уготовано? Айданга молчала, а Гинта даже не пыталась с ней связаться. Инкарны сами находят тех, кто им нужен.

Незадолго до своего шестнадцатилетия Гинта сообщила Эрлину о намерении вернуться в Ингамарну.

— На забывай, что этот мой день рождения будет первым днём моего правления.

— Я не забываю об этом ни на минуту, — улыбнулся Эрлин. — Неужели ты не пригласишь меня на свой праздник?

— Приглашу. Я даже предлагаю тебе погостить в Ингамарне пару тигмов… Пожалуйста, не требуй пока от меня ответа на твоё предложение. На могу же я, едва заняв трон правителя…

— Ошарашить своих подданных таким сообщением, — насмешливо закончил Эрлин. — Но ведь когда-то об этом придётся объявить.

— А вот это ещё неизвестно, — нахмурилась Гинта.

"Терпеть не могу, когда он такой самоуверенный", — подумала она.

Вместе с Гинтой и Эрлином в Ингамарну отправились Мина, Каит, Даарн, дядя Таввин, несколько друзей Эрлина, в том числе двое абеллургов, кое-кто из молодых нумадов, учеников Аххана, которые сейчас жили в Валлондорне (все поехать не могли, не оставлять же лечебницы и школу без присмотра), и наконец небольшая свита, состоящая из верных людей Эрлина, которые всегда сопровождали его во время поездок по Сантаре. Едва ли не в последнюю минуту Амнита тоже изъявила желание отправиться на север.

— Наверное, мне действительно стоит поговорить с нумадом-амнитаном, — сказала она. — Если он не откажется учить валлонку, проживу в Улламарне столько, сколько потребуется.

Амнита говорила достаточно громко, чтобы её мог слышать Диннар, стоявший неподалёку с Мильдой, и хотя на лице ваятеля не дрогнул ни один мускул, Гинта поняла, что слова Амниты были для него ударом.

"Зачем вы причиняете друг другу боль? — подумала она. — Взаимная любовь слишком редкий дар, чтобы им пренебрегать. Мои родители не успели им насладиться. Вы тоже не знаете, сколько вам отпущено. Зачем вы теряете драгоценное время?"

Первое, что узнала Гинта, прибыв в Ингамарну, так это то, что мастер Гессамин переделал рельеф на фасаде храма Санты. Рельеф, остававшийся неизменным уже много столетий.

— Гессамин решил, что изображение потемнело и пора его обновить, — сказала Таома. — Мастеру, конечно, видней, но он мог бы просто обновить, ничего не меняя.

В тоне старухи звучало такое явное неодобрение, что Гинта решила тут же взглянуть на переделанный фасад. Да, теперь он выглядел совершенно иначе. Теперь божественный зверь нёс на себе не только Санту, но и солнечного бога, причём изображённый на рельефе Эйрин очень походил на Эрлина.

— Мне так больше нравится, — лукаво покосившись на Гинту, заметил Эрлин.

"Ещё бы, — подумала она. — Такое впечатление, что вы с Гессамином сговорились".

Впрочем, она знала, что такого быть не могло. В прошлый свой приезд в Ингамарну Эрлин так и не познакомился с мастером Гессамином. Ваятель тогда гостил у своих родственников в Лаутаме.

Много лет назад мастер Гессамин перестроил купальню Гинты, изобразив на её стене водяного божка, очень похожего на Эрлина. Теперь он обновил рельеф на фасаде храма, изобразив там очередную копию Эрлина. Возможно, он и не думал о правителе Валлондорна — юноше-лирне с именем солнечного бога. Мастер Гессамин просто знал, что солнечный бог — дитя Лиллы и должен походить на своих водяных братьев… Нет, мастер Гессамин знал что-то ещё. Или просто видел… Истинному мастеру открыто больше, чем простым смертным, и порой даже больше, чем служителям богов. Другое дело, что он находится во власти божественного провидения лишь тогда, когда творит, и требовать от него объяснений не имеет смысла.

Празднество в Ингатаме принесло Гинте больше хлопот, чем радости. Она постоянно ловила на себе настороженные взгляды. В Ингамарне ещё никогда не было столько валлонов. Пока всё шло гладко. Приятели Эрлина разгуливали везде без оружия, галантно заигрывая с местными девушками — к огромному удовольствию последних. За Эрлином постоянно бегали толпы ребятишек и спрашивали, когда он покатает их на своей железной птице.

— Только когда вам разрешат родители, — отвечал Эрлин. — А иначе как?

— Да они нам никогда не разрешат, — канючили дети.

— Тогда сами сделайте себе таких птиц. Давайте я вас научу.

Теперь в одной из беседок дворцового сада стали собираться мальчишки, которые под руководством Эрлина мастерили и запускали маленькие модели дайверов. Кое-кто из стариков ворчал: "Ну и игры… Наш дети сроду ничем таким не занимались". Но большинство взрослых смотрели на эти забавы снисходительно. К тому же многие помнили, как сделанные Даарном пушки помогли расправиться с каменными гостями.

Семья Мины больше не возражала против её брака с валлоном. Мало того что он отважно сражался с белыми колдунами, он ещё и заговор помог раскрыть. Родители Мины уважали законную власть, а законными правителями для них всегда были хозяева Ингатама, потомки великого Диннувира, чья слава не угасла и спустя три тысячи лет после его смерти.

Мина и Даарн решили отпраздновать свою свадьбу как можно скорее.

— Каиту надо возвращаться в Эриндорн, — сказала Мина. — Он же пропускает школу. И Даарн тоже. Он хочет побыстрее закончить учёбу и с нетерпением ждёт, когда Эрлин сделает его своим помощником.

— Все мы чего-то ждём, — многозначительно произнёс Эрлин. — С нетерпением…

Гинта заметила, как он переглянулся с Даарном, который, подавив улыбку, начал торопить Мину:

— Пойдём домой, у нас же столько дел…

— Ты ему сказал? — накинулась Гинта на Эрлина, когда счастливая парочка удалилась.

— Ну и что тут такого? Мы же с ним друзья. Как будто ты с Амнитой не поделилась… Между прочим, мы могли бы отпраздновать сразу две свадьбы.

— Нет, Эрлин, подожди. Я еще не говорила с дедом… И мне надо отвезти Амниту к Араннуму. Знаешь… Может, это даже к лучшему, что она будет жить в Улламарне. Может, Диннар не выдержит и приедет туда. Из-за неё. А потом и с дедом встретится…

— Опять ты про них, — досадливо поморщился Эрлин. — Амнита и Диннар — взрослые люди. Они сами решат свои проблемы, а ты подумай о своих.

Сразу после свадьбы Мина, Даарн и Каит вернулись в Эриндорн. А старый Аххан и Гинта собрались вместе с Амнитой в Улламарну, чтобы представить её нумаду Араннуму. Эрлин тоже изъявил желание добывать в Улламарне. Он давно хотел увидеть рощу саганвиров и огненное святилище. Выехав из рощи, путники встретили Акамина, который в сопровождении небольшой свиты возвращался из храма Гины. Они охотно приняли приглашение минаттана переночевать в его замке.

Все обитатели Уллатама сбежались посмотреть на Амниту и Эрлина. Единственным валлоном, который посетил Улламарну за последние три-четыре цикла, был Даарн. А эти двое настолько поражали своей красотой, что кое-кто из слуг решил, что в гости к Акамину пожаловали сами боги. Юноша с голубыми локонами — не иначе как линн, а вот красавица с серебристо-белыми волосами… Кто она? Может, богиня бледной луны?

— Мне кажется, они меня боятся, — сказала Амнита за ужином, когда молоденькая служанка, наливая ей вино, опрокинула кубок.

— Здешние жители никогда не видели таких, как ты, — улыбнулся Акамин. — Похожих на прекрасного Эрлина можно, по крайней мере, увидеть на росписях в древних водяных святилищах… Твоя красота подобна сиянию белой звезды. Твои родители не ошиблись, назвав тебя звёздным именем. Тот, кому ты подаришь свою любовь, будет счастливейшим человеком в мире.

— Почтенный Акамин, — обратился к минаттану Эрлин, — прости меня за мой вопрос, но всё же я хочу задать его тебе. Я знаю, с каким нетерпением ты ждёшь возвращения своего внука и наследника, и я вместе с тобой верю в то, что он вернётся. Скажи мне, если бы твой внук взял в жёны валлонскую женщину, как бы ты к этому отнёсся?

— Если бы он женился на ней по любви, я был бы рад его счастью, — вздохнул Акамин. — Один из моих дальних предков был женат на валлонке и прожил с ней долгую счастливую жизнь. Нам ли, потомкам Уллавина, шарахаться от светловолосых, белокожих детей воды? У самого основателя нашей династии были белые волосы, о чём и говорит его имя.

— Он был валлоном? — спросила Амнита.

— Не знаю. По преданию, он был светлее любого валлона. Вы думаете, что мой внук жив… Почему вы в этом уверены? Вы что-нибудь знаете о нём?

— Айданга и чёрный тиумид, с которым я разговаривала, считают, что он жив, — сказала Гинта, опустив глаза.

Умоляющий взгляд старика причинял ей почти физическую боль. Она злилась на Диннара. И на Эрлина. Обещал, что не будет на неё давить, а сам… Он нарочно завёл разговор о смешанных браках. Кажется, дед это понял, хоть и не подал виду.

Дед действительно всё понял. Он нисколько не удивился, когда на обратном пути Эрлин и Гинта предложили ему "обсудить один очень важный вопрос".

— Ты уже совершеннолетняя, и я не вправе тебе запрещать, — сказал старый Аххан. — Ты и в детстве не терпела запретов, а сейчас ты минаттана, а я лишь член твоего Совета…

— Перестань, дед, — поморщилась Гинта. — Я ещё долго не смогу обходиться без твоей помощи. Я чётко и ясно заявила, что в моё отсутствие все полномочия правителя принадлежат тебе, а отсутствовать ближайшие два года мне предстоит довольно часто. Ты и не будучи членом моего Совета всегда был моим лучшим советчиком. Что ты посоветуешь на этот раз?

— Что я могу сказать… Смешанные браки понемногу входят в моду и у нас в Ингамарне, а в соседней Лаутаме этим уже никого не удивишь. Но когда речь идёт о правящих особах…

Старый нумад сделал паузу, которой тут же воспользовался Эрлин:

— Почтенный Аххан, мы ведь уже объяснили, что это не будет означать подчинение Ингамарны Валлондорну. Все условия заключения брака следует чётко оговорить на совете и записать чёрным по белому. Обещаю, что этот союз будет выгоден Ингамарне. Представь, что твоя внучка выходит замуж за правителя Тиннутамы. Если дело в том, что я валлон… Вообще-то я лирн, а лирны изрядно натерпелись от своих милых соотечественников. Валлоны подвергли моё пламя жестоким гонениям и почти истребили его. Я буду недостоин своих славных предков, если позволю валлонам притеснять сантарийский народ. Может быть, я слишком самоуверен, но мне кажется, что в Ингамарне меня любят. Во всяком случае, большинство…

— А самое главное — моя внучка, — заметил Аххан.

Гинта знала: Эрлин слишком проницателен, чтобы не уловить в этих словах нотку укоризны.

Вечером, беседуя с дедом в его покоях, она не смогла сдержать негодования:

— Талаф меня не любил, однако ты когда-то считал его самой удачной для меня партией! Он вообще никого не любил, это был человек без сердца. Эрлин — совсем другое дело. Он чуткий, благородный! Он уже столько перенёс, его душа полна сострадания…

— Гинта, успокойся, я никогда не сравнивал его с Талафом. Эрлин мне очень нравится, и всё же я хочу, чтобы ты была по-настоящему счастлива…

— Мой отец любил мою мать, но ты всё равно не хотел, чтобы они поженились. Иногда мне очень трудно тебя понять.

— Синтиола была мне как дочь. Теперь ты — единственное, что у меня есть. Когда-нибудь ты поймёшь меня, Гинта. Если этот брак лишь удачный политический шаг…

— Нет, дедушка, не только… Всё гораздо сложнее. Не будем ещё больше осложнять.

— Он торопит тебя с ответом?

— Да. Но я сказала, что подожду знамения богов. Может, нам сходить к Симмару? Я не видела его два с половиной года. И я должна показать Эрлину это горное святилище.

Глава 9. Царство горных озёр.

Эрлина поразили и диуриновая гора, похожая на ледяной дворец, и огромный лабиринт, занимающий её "нижние этажи", а особенно пещера с отверстием в потолке — естественное святилище, которого не касалась рука мастера.

Симмар встретил их так, словно давно знал, что они должны сюда прийти. Он был единственным человеком в этих краях, кто отреагировал на Эрлина без удивления и даже как будто бы без особого интереса.

— Ты изменилась, — сказал он Гинте. — Я знаю, зачем вы пришли. Я вижу огонь и вижу лёд. Огонь уже почти растопил лёд, но вода может потушить огонь. И огонь может поглотить воду… Но я знаю: иногда они могут существовать, соприкасаясь, но не борясь и не вытесняй друг друга. Это великое искусство, но тебе оно доступно.

— Странный малый, и говорит загадками, — заметил Эрлин, когда они, покинув лабиринт, спустились по ступенчатому склону в долину. Гинте туда не хотелось — она не любила это место, но Эрлин увидел озеро, и ему захотелось ополоснуться.

— Хотя, если подумать, загадка не такая уж трудная. Он говорил с тобой, а меня едва ли не игнорировал, но, по-моему, он на моей стороне.

— Ты привык на всё смотреть с точки зрения этой вашей хвалёной мужской солидарности. Симмару нет до этого никакого дела. Он не такой, как все, и мыслит иначе…

— Гинта, смотри… Вон, видишь?

Гинта оглянулась. Он стоял на нижних ступенях склона, по которому они только что спустились в долину, и внимательно смотрел на них большими тёмно-лиловыми глазами. Небесный голубой зверь с облачно-белой гривой. Божественный зверь, который никогда не появляется просто так. Хель спустился с горы и подошёл к ним — медленно и величаво. Потом так же медленно, с достоинством преклонил одно колено.

— Он хочет, чтобы ты на него села, — вздохнул Эрлин. — Значит, ты должна это сделать. Не беспокойся за меня, как-нибудь доберусь. Переночую у Амита, а утром в Ингамарну…

Гинта уже была на спине хеля, но зверь не поднимался. Он смотрел на Эрлина и ждал.

— Он хочет, чтобы ты тоже сел, — сказала Гинта. — Ну же, скорее!

— Как? Мне тоже можно? — растерянно залепетал юноша. — Но ведь я…

— Не заставляй его ждать.

Эрлин устроился позади Гинты, и хель, разбежавшись, взлетал над долиной. Скоро Вершина Сагарана пропала из виду. А впереди вздымались другие вершины — огромные разноцветные замки… Царство горных богов. У обоих всадников захватило дух, когда хель сделал остановку на небольшом выступе, который напоминал ладонь великана. Внизу сквозь зыбкую пелену тумана чернела пропасть.

Останавливался хель всё реже и реже, а прыжки его становились всё более высокими и затяжными.

— Он больше не разбегается! — удивился Эрлин.

— Разбег ему нужен только на земле, — сказала Гинта. — Чем он выше, чем ближе к небу, тем ему легче. Хель — саннэф. Я объясняла тебе, кто это такие. Говорят, что с самой высокой вершины он может перенестись прямо на Санту.

— А на какую-нибудь другую ангаму?

— Нет. Ему доступны только Санта и Эрса.

— Так может, он хочет отнести нас на луну? — спросил Эрлин.

— Посмотрим. Он знает, что делает. Он никогда не причинит нам зла.

Нет, хель нёс их не на луну. Когда впереди, переливаясь на солнце разными цветами, возник Эйринтам, Гинта поняла, что они приближаются к долине горных озёр.

— Мы называем эту гору Эйринтам, — сказала она. — У нас в Ингамарне считают, что это дворец, в котором солнечный бог отдыхает во время Великой Ночи.

— У нас тоже было такое поверье, — отозвался Эрлин.

Он говорил спокойно, но Гинта чувствовала, как он напряжён. Перед её мысленным взором встала картина, которую она отчётливо помнила все эти восемь лет и которую никогда не сможет забыть: бледные светловолосые воины, спящие вечным сном на ступенях дворца, бородатый великан с кроваво-красной звездой на груди…

То, что они увидели, когда хель приземлился возле дворцовой лестницы, выглядело далеко не так величественно. Гринги оставили от мёртвых воинов лишь скелеты и обрывки одежды. Вид костей, чисто вымытых многочисленными дождями, испугал бы только ребёнка, но Эрлин невольно зажмурился. Это были останки тех, кого он знал. И любил. Гинта взяла его за руку, и какое-то время они стояли молча. Потом Гинта хотела уйти, решив, что Эрлин, возможно, хочет побыть один, но он не отпустил её руку.

— Ты поможешь мне похоронить их? Они могли бы стать твоей роднёй.

"Нет, — подумала Гннта. — Для того, чтобы мы с тобой могли встретиться и породниться, они должны были погибнуть. Судьба иногда бывает потрясающе жестока, но проклинать её не имеет смысла".

Теперь она знала, какой ответ она даст Эрлину. Слишком много было принесено в жертву…

Гинта оглянулась, ища глазами хеля, но голубой зверь исчез так же внезапно, как и появился. Гинту это ничуть не обеспокоило. Она знала, что, когда надо, он появится снова.

За диуриновой аркой, перед самым входом во дворец, они нашли ещё одни скелет.

— Это тот самый великан, который так тебя поразил, — Эрлин осторожно провёл ладонью по серебряному шлему с чеканкой в виде морды харгала на лобной части. — Его звали Хорн. Он не был лирном, и у него росла борода. Ты же знаешь, у чистокровных лирнов бород вообще не бывает. Хорн не отличался высоким ростом. А почему он показался тебе огромным, я сейчас объясню. Дело в том, что эта часть арки… Встань так, как ты тогда стояла, а я буду с этой стороны.

Сквозь прозрачную диуриновую стену Гинта увидела Эрлина-великана.

— А если смотреть с моей стороны, всё кажется гораздо меньше. В замке ещё есть камни, создающие такой же эффект. Есть даже целый зал… Мы называли его Залом Великанов. А звезда, которая алела у него на груди… Думаю, это была рана. Видишь отверстие в тунике? Ему выстрелили в спину. Наверное, пуля попала в сердце и прошла навылет. Он стал падать лицом вперед, наткнулся на эту стену да так и застыл на коленях или сидя… Предки Хорна служили правителям Линдорна, а потом бежали оттуда вместе с Вальгамом. Он был очень весёлый и никогда не сердился. Даже на меня. А мои выходки могли вывести из себя кого угодно.

По кускам уцелевшей одежды и по оружию, которое у каждого было со своей гравировкой, Эрлин распознал всех убитых. Останки воинов похоронили недалеко от замка, сделав им гробницу в маленькой пещере тёмно-лиловой диуриновой скалы, похожей на высокую мрачноватую башню. Вход в пещеру задвинули плоским камнем. Гинта пообещала, что когда-нибудь эту гробницу украсит кто-нибудь из лучших мастеров Ингамарны, и ушла, оставив Эрлина одного.

Он просидел там почти до самой ночи. Гинта мысленно связалась с дедом, сообщила, что вынуждена кое-где задержаться на неопределённое время и что у них с Эрлином всё в порядке. Потом отправилась в замок. Первым делом она отыскала кладовую. Неподалёку находилась кузница, где лежало и висело вдоль стен пыльное, покрытое ржавчиной оружие. Гинта выбрала лёгкий гарпун и пошла к озеру, где без особого труда раздобыла двух розовато-серых рыбин, плававших на отмели. Озеро просто кишело рыбой.

Обследовав кладовую, Гинта обнаружила большие запасы соли — видимо, в долине были соляные камня — и каких-то неизвестных ей приправ, которые она решила не трогать.

Кухня, расположенная в огромной сводчатой пещере с дымовым отверстием вверху, производила довольно унылое впечатление. Стопки глиняной и железной посуды, ножи, вертела, очаг — всё было покрыто толстым слоем пыли. На полу лежал обглоданный скелет айга. Наверное, незадолго до трагедии тушу приготовили для разделки, а потом с ней расправились проникшие в пустой дворец хищники. Вдоль стен тянулись трубы. В углу Гинта увидела большую раковину, а над ней два заржавевших крана. Когда-то здесь была и холодная, и горячая вода, но, похоже, трубы засорились. Взяв два ведра, Гинта отправилась на поиски горячего источника. Отыскать нижние пещеры было нетрудно — оттуда исходило тепло. Над горячим озером клубился пар. Недалеко от него, как и рассказывал Эрлин, находился глубокий бассейн для холодной воды, соединённый трубами с горной речкой, впадающей в озеро возле замка. К счастью, эти трубы не испортились, и бассейн был полон.

Гинта вымыла очаг, собрав луч, развела огонь и, насадив рыбу на вертел, занялась уборкой. Это место угнетало её, и хотелось чем-нибудь заняться. Да и неприятно есть на грязной кухне.

Огромный дворец был мрачен и полон неподвижных, словно бы затаившихся теней. Диуриновые стены и потолки кое-где светились, но очень слабо. Гинта ярко осветила кухню, ведущие к ней от центральной лестницы коридоры и саму лестницу, чтобы Эрлину было не так тоскливо и страшно возвращаться в свой осиротевший дом. Она заметила, что статуй на лестнице не так много, как ей показалось тогда, зимой. Наверное, некоторые фигуры были ледяными и потом растаяли.

Эрлин вернулся, когда совсем стемнело. Он удивлённо посмотрел на чисто убранную кухню, на блюдо с ароматно пахнущей жареной рыбой.

— А ты, оказывается, не только колдовать умеешь, — сказал он. — Извини. Я тут бросил тебя, про всё забыл… Завтра схожу на охоту…

— Не беспокойся. Меня уже давно можно оставлять одну. Запивать придётся водой. Я нашла в кладовой кувшины с каким-то вином — на травах, судя по запаху, но решила, что лучше не рисковать. Оно так долго простояло.

— Ничего, — пожал плечами Эрлин. — Здесь хорошая вода.

Гинта только после еды почувствовала, как она устала. У Эрлина тоже слипались глаза. В замке было много жилых комнат, но идти туда не хотелось. Во всяком случае, сейчас. Эрлин куда-то ушёл и вскоре вернулся с огромной мохнатой шкурой.

— Она чистая, из сундука, — сказал он. — Это лучше, чем на голом полу.

Гинта не стала тушить в очаге огонь — с ним было уютнее. Они устроились на шкуре сарвана и тут же уснули. Проснулась Гинта среди ночи от каких-то странных звуков. Ей слышались вздохи, неясное бормотание, шёпот… Или всхлипывания? Гинта приподнялась. Это шумел в очаге огонь. Почему он вдруг так разгорелся? В пещере плавал оранжевый туман. Пламя отражалось в диуриновых стенах. Потом оно отделилось от стен и окружило Гинту кольцом, которое стало стремительно сжиматься. Она не испугалась, но когда огонь коснулся её, невольно вскрикнула. И проснулась. На этот раз на самом деле. Огонь в очаге уже почти погас, однако странные звуки продолжались. И они были совсем рядом. В полутьме Гинта видела, как вздрагивают плечи Эрлина. Он лежал спиной к ней, скорчившись, словно замёрзший ребёнок, и сотрясаясь от сдавленных рыданий. Гинта пододвинулась поближе и обняла его.

— Не надо сдерживаться, Эрлин…

Он повернулся к ней и, зарывшись лицом в её волосы, плакал так, словно ледяной ком, который он так долго носил в груди, растаял и выходил наружу горячим потоком слёз. Ледяной божок, с ног до головы одетый в броню, привыкший скрывать свои чувства, таял и превращался обратно в человека, который когда-то был здесь ребёнком и любил. Он столько лет боялся любить. Когда любишь, можно потерять. Легче не любить, не терять. Не вспоминать ни о любви, ни о потерях. У него отняли близких и отняли память. Он должен был вернуться сюда, чтобы вспомнить всё до конца. Понять, что потерянное не вернуть и мёртвых не оживить. Он должен был до конца осознать своё сиротство, чтобы снова стать человеком, способным полюбить и обрести близких.

— Всё пройдёт, — шептала Гинта, гладя его мягкие волнистые волосы, целуя его прекрасное узкое лицо с огромными мерцающими в полутьме глазами, такими прозрачными и блестящими от слёз… Она не сразу заметила, что он понемногу стал отвечать на её поцелуи, потом их губы соприкоснулись. Он прижался к ней так, что у неё перехватило дыхание. Её лёгкая, свободная рубашка уже почему-то была расстёгнута. Горячие губы Эрлина обжигали её шею, грудь, живот…

— Гинта, Гинта…

Теперь у неё было такое чувство, что кольцо пламени сузилось, превратившись в огненный луч, который проник в неё и жжёт её изнутри. Наверное, она могла вырваться, отстранить его, но он прильнул к ней так, словно вот-вот умрёт, а она — единственное существо в мире, способное вдохнуть в него жизнь, поделиться с ним силой. Наверное, она могла успокоить его, усыпить, заставить забыть… Ведь она была колдунья. Но ещё она была женщина. И она любила. Его уже заставляли забыть. Его уже убивали. Он только сейчас окончательно вернулся к жизни.

Гинта знала, что сейчас произойдёт, и не боялась. "Огонь уже растопил лёд…" Тот огонь, в котором не страшно сгореть…

Проснулась она на рассвете. Правая рука слегка занемела — Эрлин спал, уткнувшись ей в плечо. Осторожно, чтобы не разбудить его, Гинта встала, оделась и отправилась к озеру. Диуриновое царство сияло в лучах восходящего солнца. Ближние горы вздымались вокруг долины язычками золотого и нежно-розового пламени. Прозрачные скалы светились изнутри, то мерцая алыми и оранжевыми бликами, то вдруг вспыхивая ослепительным, светлым огнём. Гинта огляделась. Она снова была в огненном кольце. Воспоминания о сегодняшней ночи вызвали в её душе бурю чувств. Всё вокруг было исполнено такой чарующей гармонии, что хотелось одновременно смеяться и плакать. Лёгкий ажурный мост висел между небом и его отражением в озере. Он казался нереальным — вот-вот растает, словно облако. Призрачный мост между мирами, такой же зыбкий, как и граница между ними. «Башни» Эйринтама горели на фоне далёких заснеженных вершин пурпурным, золотисто-оранжевым и густо-лиловым. Гинта еле улавливала шум водопада, который низвергался из его нижней пещеры, похожей на гигантские врата. Эйринтам был гораздо дальше отсюда, чем ей показалось зимой, но он по-прежнему напоминал ей резиденцию божественного правителя, возвышающуюся над дивным городом, где построены дворцы поменьше — для подданных.

Холодная вода приятно обжигала тело. Она была удивительно чистая. Ныряя, Гинта видела под собой стаи рыб. На дне среди разноцветных камней колыхались какие-то странные водоросли в виде блестящих мясистых стеблей со множеством отростков. Гинта пожалела, что не захватила с собой гарпун. Хотя Эрлин, кажется, собирался на охоту… А на завтрак ещё осталось немного жареной рыбы.

Когда она выбралась на берег, солнце уже палило вовсю. День обещал быть жарким. Лёгкий всплеск воды заставил Гинту вздрогнуть и обернуться.

— Плаваешь ты так же красиво, как и ходишь, — сказал Эрлин.

Он вынырнул недалеко от берега и смотрел на неё, улыбаясь.

— Я никогда не видел более изящного и грациозного создания, чем ты…

— А я — более бесцеремонного, чем ты, — нахмурилась Гинта и быстрым движением перемахнула вперёд свои длинные густые волосы. — Плаваешь ты тоже красиво, а главное — бесшумно, но поведение твоё красивым не назовёшь. Не люблю, когда за мной наблюдают исподтишка.

— Извини… Ты меня стесняешься? После того, что сегодня произошло…

— То, что произошло, ни к чему тебя не обязывает.

— Опять ты за своё! При чём тут обязательства? Мы оба знаем, что ты никогда не расставляла мне сети. Это я хочу на тебе жениться.

— Мы оба знаем, что это мудрый политический шаг и вообще союз, очень удачный с разных точек зрения…

— Безусловно. Сегодня ночью я посмотрел на него ещё с одной точки зрения и окончательно убедился в том, что мой выбор удачен.

Она уже было рассердилась, но тут же поняла — он шутит и хорохорится, чтобы скрыть смущение. Странно. Он спал со всеми своими абельминами, но ни перед одной из них не робел и не смущался.

— Гинта, что-то не так? Мне казалось, ты не против…

— Всё в порядке, Эрлин. Я ни о чём не жалею.

— По-моему, ты чем-то расстроена.

Эрлин выбрался на берег, подошёл к ней вплотную и посмотрел ей в глаза. Так, как никогда ещё не смотрел. Как будто видел её впервые… Или как будто видел в ней то, чего раньше не замечал.

— Я же сказала — всё в порядке.

Она не хотела говорить ему, что представляла себе это несколько иначе. Во всяком случае, не в такой обстановке.

— Наверное, это всегда бывает не совсем так, как воображаешь, — сказал Эрлин.

"Айнагур прав. Он умеет читать мысли…"

— Я был не слишком груб?

— Нет… Я не заметила никаких грубостей.

— Мне было очень хорошо с тобой.

Гинта чувствовала, что он говорит искренне, а не потому, что считает своим долгом сказать ей какую-нибудь любезность.

— Мне кажется, мы с тобой можем быть счастливы.

— Эрлин, давай не будем об этом. И вообще… Не будем пока…

— Да, я понимаю. Всё слишком неожиданно… Я не буду тебе надоедать. Интересно, как мы отсюда выберемся?

— Он обязательно за нами прилетит.

— А когда?

— Не знаю.

— А может, нам суждено провести тут всю жизнь, — улыбнулся Эрлин. — Мы дадим начало новому племени. Здесь будут жить наши дети, внуки, правнуки. Они проложат в горах дороги, построят города. Здесь будет новое царство…

— Ещё одно царство изгнанников?

— Ты права, всё это ерунда… А знаешь, хочется иногда вот так пожить. Вдали от суеты, от всех этих проблем, от которых голова раскалывается. Хочется пожить простой жизнью, как жили наши далёкие предки, когда самой важной проблемой было раздобыть еду… Этим я и займусь сразу после завтрака. Потом соберу нужные травы, ягоды и сделаю отличный напиток. А ты… Осмотри пока дворец. Думаю, он тебе понравится.

Первое, что сделала Гинта, так это приготовила комнаты для себя и для Эрлина. Она знала, что больше не сможет лечь рядом с ним на ту шкуру. К счастью, когда они вернулись на кухню, её уже не было на полу. Эрлину не откажешь в деликатности. Вчера они очень устали и свалились, как убитые, не думая о том, что может произойти. Они ни о чём не жалели. Всё было здорово, но всё произошло само собой… Теперь они уже не могли просто лечь рядом и думать только о сне. И вообще, кухня — это кухня.

Сразу после того, как Эрлин отправился на охоту, Гинта пошла осматривать дворец. Она поднималась по лестницам — то головокружительно крутым, то слишком пологим, бродила по извилистым коридорам, многие из которых неожиданно сужались или наоборот расширялись, а иные плавно переходили в просторные залы и площадки, где, наверняка, играли дети или занимались фехтованием… Какой-то длинный сводчатый коридор вывел её на балюстраду, находившуюся на пятом этаже. На другом конце балюстрады оказалась лестница, ведущая в нижние пещеры с горячим источником. Гинте нравилась эта непредсказуемость, почти полное отсутствие планировки. Здесь же почти всё было естественного происхождения. Кое-где люди обработали стены пещер — отшлифовали или покрыли рельефами, а кое-где оставили всё как есть — диуриновые кристаллы сами украсили стены и потолки причудливым орнаментом. На дверях, на прозрачных диуриновых окнах, которые легко открывались и закрывались, висели плотные складчатые занавески, однотонные или отделанные простым, но изысканным узором. Полы почти везде устилали шкуры и искусно вытканные ковры. В большинстве жилых комнат ковры были и на стенах. Гинту особенно поразил огромный круглый зал с колоннами в виде великанов, с четырьмя каминами, которые украшали фигуры харгалов, и высокими креслами, инкрустированными цветными камнями. Зал находился на одном из верхних этажей, его потолок являлся крышей этой части дворца и почти целиком представлял собой огромное световое окно из совершенно прозрачного диурина, так что днём здесь было светло, а вечером, если нужно, зажигали светильники. В холодное время топили камины. Гинта представила себе, как сверкали и переливались при свете огня диуриновые узоры на стенах. Весь пол покрывал гигантский ковёр, сшитый из шкур сарванов. Такая длинная и густая шерсть только у них. Наверное, в этом зале заседали старейшины.

Нашла Гинта и пиршественную залу со стоящими полукругом столами, светильниками в виде огромных диуриновых цветов и мастерски выполненными рельефами на стенах — изящные замки, корабли, белокожие люди, плавающие среди причудливых рыб, дети, играющие с килонами… Царство лирнов. Осматривая дворец, Гинта поняла, что среди них было много искусных мастеров — ваятелей, художников. Последние явно избегали ярких красок, предпочитая светлые, холодноватые тона — белый и все оттенки голубого. Цвета их любимой стихии — воды.

Мебель была проста и удобна. Делали её в основном из металла и глины — деревьев в долине росло очень мало. Почти все стулья, кресла, скамьи и ложа были обшиты кожей, шкурами или плотной материей.

Когда Гинта заходила в жилые комнаты, ей казалось, что хозяева совсем недавно покинули их и вот-вот вернутся. Кровати были расстелены, подушки смяты — ведь это случилось ночью, и почти все спали. У Гинты сжималось сердце, когда она видела сложенную на стульях одежду, разбросанные по полу игрушки — глиняных воинов, железные повозки, тряпичных кукол и всевозможных зверей, сшитых из шкур с таким искусством, что восхитился бы даже старый Ким, непревзойдённый игрушечный мастер Ингамарны.

Гинта легко определила, какую из комнат занимал восемь лет назад Эрлин. Вообще-то она мало отличалась от других комнат, рассчитанных на одного человека. Ложе, два стула, стол, ковры на стенах, толстая светлая шкура на полу, сундук для одежды, на нём — небольшой лук и пыльный колчан со стрелами, в углу гарпун и лёгкое копьё. С потолка свисал диуриновый светильник в виде звезды. Другой светильник, поменьше, в виде танцующего на хвосте килона, стоял на столе. Рот у килона был открыт, и Гинта поняла, что туда сыпали горючий порошок. Возле светильника лежала большая слегка обгоревшая с одной стороны книга в синем переплёте с серебряными застёжками. "Книга Радьда", которую он листал в тот вечер перед сном. А над столом громоздились почти до самого потолка широкие полки, уставленные самодельными игрушками Эрлина. Всё больше какие-то необычные повозки и странные механизмы, отдалённо напоминающие модели дайверов. Голубая с белыми узорами оконная занавеска была отдёрнута, на подоконнике лежали металлические пластинки, гвозди, палки, инструменты… Гинта представила себе Эрлина десятилетним мальчишкой, который сидит возле кровати на мохнатой шкуре сарвана и что-то увлечённо мастерит, а вокруг по всей комнате разбросаны куски железа и прочий хлам. Заглядывает Лорна, говорит, что пора спать, и требует навести порядок. Он не спорит, но спать не ложится, пока не закончит то, что наметил сделать, — это у него в характере, и вряд ли тогда он был другим, а порядок в комнате наводится очень быстро — с пола всё на подоконник, чтобы ночью не наступить, если что…

Две просторные комнаты, которые Гинта выбрала для себя и для Эрлина, находились на четвёртом этаже. Они были хорошо обставлены, но имели совершенно нежилой вид. В обеих было по две кровати, стулья, столы, сундуки и шкафы для вещей. Украшенные фигурами животных камины явно никогда не топились, а в диуриновые светильники ещё ни разу не насыпали горючий порошок.

— В этих комнатах действительно ещё никто не жил, — сказал Эрлин. — Их приготовили незадолго до той ночи. В одной должны были поселиться Горм и Хелла, в другой — Даарон и Гильведа. Две молодые пары, которые собирались жить вместе. Они не успели перебраться сюда из своих прежних комнат. Занавесок нет, и ложа не застланы…

В сундуках оказались новые постельные принадлежности, проложенные сухими пучками ароматных трав. Гинта с Эрлином вымыли полы, стены, окна — кругом была пыль, постелили постели, и вторую ночь они провели со всеми удобствами, каждый в своих апартаментах.

На следующий день, когда Эрлин отправился бродить по окрестностям, Гинта прибралась ещё в нескольких комнатах. Так, постепенно, день за днём, она наводила во дворце порядок, застилала постели, вытирала пыль, чистила светильники, расставляла по местам разбросанные вещи. Ковры, на которых темнели застарелые пятна крови — следы разыгравшейся здесь трагедии, она сожгла, когда Эрлин был на охоте, вместе с грязной одеждой. Чистую аккуратно сложила и убрала в шкафы и сундуки. Она не хотела, чтобы этот дворец выглядел таким заброшенным. Пусть это будет сказочный горный замок, гостеприимно ожидающий тех, кому посчастливится попасть в долину озёр.

— А ты хорошая хозяйка, — отметил Эрлин. — Ты бы понравилась Лорне.

Он и сам многое умел. И не боялся никакой работы. Он в первые же дни починил, а кое-где просто прочистил трубы. Теперь на кухню, в ванную и в туалет поступала вода. Чтобы не возиться каждый день с приготовлением пищи, они накоптили побольше мяса, рыбы и сделали целый кувшин настоя, рецепт которого Эрлин хорошо помнил.

— У нас тут нормально готовили, — говорил он. — Я этим не занимался, так почти ничего не умею, только самое необходимое. Лорна делала потрясающе вкусное тушёное мясо — с ягодами и травами. Ещё похлёбку варили мясную со всякой зеленью. Рыбу ландуг сушили и тёрли в порошок. Получалось что-то вроде муки, из которой делали лепёшки. В муку ещё много всякого добавляли, но я не знаю, чего именно. Моя двоюродная бабушка Вильда готовила разные блюда из водорослей, а уж её кровяные колбасы… Это было что-то. А лучшим её блюдом было жаркое из мозгов турна. Она вечно меня мозгами кормила. Говорила — умнее вырастешь.

— Похоже, она тебя ими перекормила…

Они много гуляли. Эрлин показывал Гинте самые красивые места. Диуриновое царство почти каждый день меняло цвета. Они забирались на самые высокие из доступных вершин, откуда вся долина была как на ладони. Гинта видела стада айгов и турнов, пасущихся на зелёных склонах, голубые зеркала озёр, в которых отражались сверкающие диуриновые «башни». Быстрые горные реки серебряными потоками неслись среди разноцветных гор, причудливыми каскадами низвергались с обрывов. В долине их течение замедлялось, и озёра, в которые они впадали, казались спокойными.

По вечерам Эрлин водил Гинту посмотреть на салингов. Эти разноцветные рыбки с плотной, почти как металл, светящейся в темноте чешуёй водились в бурных реках. Они не боялись быстрого течения и преодолевали пороги, взлетая над водой. Их прыжки достигали полутора-двух каптов в высоту и четырёх-пяти в длину. Гинте понравилось наблюдать за ними в ущелье Борода Великана, где река Харинда спускалась широким водопадом, действительно похожим на гигантскую бороду, в глубокий диуриновый бассейн диаметром около двадцати каптов, а потом текла в долину сперва по каменному, потом по глинистому руслу и впадала в озеро Магран. Диурин в этом ущелье был тёмно-лилового цвета, и, когда не светился, казался почти чёрным. Золотисто-жёлтые и оранжевые салинги сверкали в водопаде, словно огненные искры.

— Мы их не ловили, — говорил Эрлин. — Как-то раз я поймал одну прямо руками. Чешуя — как сталь! Ну, думаю, чистить замаешься, а мяса почти нет. Да и грех таких жарить. На них смотреть надо.

В долине попадались маленькие рощицы низкорослых деревьев. Гуляя по ним, Гинта обнаружила разновидности дикой акавы и фисса.

— Если над ними хорошо потрудиться, они будут давать плоды, — уверенно заявила она. — И вообще, здесь достаточно места для садов…

— Я же говорю, мы могли бы создать тут царство изобилия, где бы наши дети жили в мире и радости.

— Я не верю, что может быть остров счастья в мире, где набирает силу зло. Оно всюду проникнет.

— Это верно, — вздохнул Эрлин. — А сюда оно и так уже проникло. Не думал, что смогу снова полюбить это место, но мне здесь хорошо. Потому что рядом ты.

— Мне тоже здесь нравится, — сказала Гинта, отвернувшись и делая вид, будто она любуется закатом. — И всё же хотелось бы знать, сколько он ещё намерен нас тут продержать.

Он появился на следующий день. Утром. Гинта и Эрлин увидели его, как только вышли из дворца. Они собирались в горы. Оба надели белые туники с широкими кожаными поясами, длинные штаны из тонкой шерсти и лёгкие сапоги с ребристой подошвой, удобной для хождения по горам. Наряды были совсем новые. В швейной мастерской замка всегда хранился небольшой запас одежды разных размеров. На каждой тунике красовалась эмблема — голубой харгал.

— Мы с тобой очень кстати приоделись, — усмехнулся Эрлин, увидев возле дворца хеля. — Вернёмся в Ингамарну, как детишки, которые побывали в гостях и получили в подарок по новому костюмчику. Пожалуй, я захватил бы с собой кое-что из книг…

Хель склонил голову и нетерпеливо ударил копытом о гладкую каменную площадку перед лестницей.

— Быстрее, он не хочет ждать, — сказала Гинта.

У неё было такое чувство, что зверь не собирается отвозить их в Ингамарну и скоро они снова окажутся здесь.

Она не ошиблась. Хель понёс их куда-то в глубину гор. Его прыжки были всё выше и выше. Вскоре они очутились на заснеженной вершине. Вокруг буйствовал ветер, но всадники не чувствовали его ледяного дыхания и вообще не мёрзли — ведь их нёс стихийный дух. А впереди вздымалась гора Айхарран — самый высокий пик в этой части хребта.

— Здорово… — выдохнул Эрлин, когда хель опустился на вершину Айхаррана. — Настоящее царство зимы.

Белизна слепила глаза. Внизу клубились не то снежные вихри, не то облака. Ветер завывал печально и торжественно, словно множество невидимых великанов-трубачей одновременно подняли разноголосые трубы, чтобы возвестить о конце света. И хотя небесный зверь защищал своих седоков от холода, Гинта вдруг ощутила этот холод всем нутром, каждой клеточкой тела… Холод вечности. Здесь была вершина земного мира. И его конец. Дальше было царство бесконечности.

Хель взлетел, утратив последнюю точку земной опоры, и белизну сменила чернота. Бесконечный свет — это бесконечная тьма, ибо она поглощает его. И всё остальное… Гинта не знала, сколько они летели. Ей уже казалось, что она начала растворяться в этой бесконечной тьме, и только близость Эрлина, его сильные руки, крепко обнявшие её, вернули ей ощущение собственного тела. Она есть, она существует. И с ней ничего не случится, пока он прижимает её к себе. Они одни во всей Энне, но тьма больше не властна над ними. И никто им не страшен, пока они не разомкнут объятия…

Оба зажмурились, когда снова оказались среди слепящей белизны. Открыв глаза и увидев вокруг себя белые вихри, Гинта уж было решила, что они вернулись на заснеженную вершину, но тут же поняла — это не снег, а песок, и находятся они на Санте.

— Не вздумай слезать, — предупредила она Эрлина. — Иначе сгоришь. Я-то хоть могу наружный анхакар сделать.

Пейзаж был знаком Гинте. Саннид показывал им это место — белая пустыня с торчащими кое-где белыми скалами. Самая большая скала похожа на храм. Над входом в пещеру — знак вечности.

Хель сделал мощный прыжок, и они долго летели сквозь песчаную пургу. Гинта и Эрлин невольно щурились, хотя жгучий ветер даже не касался всадников саннэфа. Там, где они приземлились, ветра на было. Скал тоже. Мягкий, как пудра, песок лежал аккуратными дюнами. На горизонте белел город, и когда после нескольких прыжков хель остановился возле его ворот, Гинта едва не вскрикнула от удивления. Перед ней были ворота Сингатамы со знакомой надписью из девяти знаков.

Хель неторопливо вступил в город, столь величественный и красивый, что Эрлин на какое-то время словно лишился дара речи и только восхищенно смотрел по сторонам.

— Я и не знал, что на луне есть города, — произнёс он наконец.

— Вообще-то это не город, а всего лишь его копия, сделанная саннэфами не менее трёх тысяч лет назад. Это Сингатама в период расцвета. Разумеется, она не была такой однотонной, но белый камень — единственный материал, который имеется в этой части Санты. Стихийные духи творят из того, что у них есть. Всё это только внешне напоминает жилые постройки. Это скалы с фасадами дворцов и домов. Но всё равно здорово! Теперь хоть я примерно знаю, как выглядела столица древнего царства, где правили мои предки.

Гинта не сомневалась в том, что это Сингатама, не только из-за надписи на воротах. Даже Саннид не мог объяснить, чем руководствовались саннэфы, нанося на камни своей ангамы те или иные изображения. Такую надпись они могли сделать где угодно. Она узнала восьмигранную сторожевую башню, длинный портик с витыми колоннами, фонтан в виде цветка на маленькой площади, окружённой рощей акав. Всё это, разумеется, за исключенном деревьев, она видала три года назад в западной пустыне. Сингатама сильно пострадала во время войны, но кое-какие постройки сохранились почти целиком. Видимо, когда-то здесь действительно была роща акав. Их каменные копии были выполнены с таким искусством, что Гинте и Эрлину захотелось подольше на них полюбоваться. Хель это понял и замедлил шаг.

Больше они не встретили в городе ни одного дерева.

— Неужели кроме этих акав, здесь ничего не росло? — удивился Эрлин.

— Что ты… Я уверена, тут было много рощ, садов и цветников. Просто саннэфы копируют не всё. Видимо, тем, кто создал эту вторую Сингатаму, не особенно нравилось делать деревья. Саннид не показывал нам этот город. Возможно, он здесь и не был. Хозяева ангамы открывают врата не каждому, а если кому-то и открывают, то это не значит, что они пустят его в любой уголок своих владений. Этот город — настоящее чудо. Я ещё не видела таких совершенных творений, созданных стихийными духами. То, что нам показывал Саннид, только напоминало дворцы и храмы. Или они уже были сильно разрушены ветрами. А этот город… Прямо как настоящий.

— Да, — кивнул Эрлин. — А на стенах — ни щербинки. Как будто тут и бурь не бывает.

— Бури — это тоже работа стихийных духов. И разрушают они только то, что хотят разрушить.

— Значит, этот город сделали те, кто жил в древней Сингатаме?

— Или там, или где-нибудь поблизости, в окрестных лесах. Может, они были мангалами, а может, кем-то ещё. Три тысячи лет назад на Эрсе были животные, которых сейчас уже нет. Говорят, одни вымерли от валлонского оружия, других истребили колдуны, используя в каких-то своих отвратительных целях.

— Мне кажется, те, кто сделал эту Сингатаму, не любили людей.

У Гинты тоже сложилось впечатление, что саннэфы охотно копируют творения человеческих рук, но делать точные копии самих людей избегают. Статуй зверей, которые водились на Эрсе, здесь тоже не было, зато Эрлин и Гинта видели множество странных существ, отдалённо напоминающих людей и животных. За резиденцией правителя, где, скорее всего, должны были быть парк и большой сад, простиралась равнина. Кое-где из песка торчали колонны, точнее, круглые постаменты полтора-два капта в высоту. На них стояли крылатые фигуры, чем-то похожие на сантарийские изваяния нафтов, держащие в вытянутых руках что-то вроде звёзд.

Вместо сингала, стерегущего вход во дворец, у ворот стоят крылатый юноша с узким, длинным, каким-то зловещим лицом и чешуйчатым телом, который сжимал в когтистой руке длинный, как копьё, жезл со звездой на конце.

Надпись на воротах оказалась не единственной надписью в городе. Проезжая по улицам, Гинта и Эрлин видели стройные шеренги знаков на стенах домов, на столбах с указательными стрелками.

— Это явно названия улиц, — сказал Эрлин. — Почти как у нас в Валлондорне. Ничего удивительного. Город не маленький, легко заблудиться.

На площади перед дворцом правителя они увидели целый текст, вырезанный на большой плите. Дед рассказывал Гинте о древнем обычае — выставлять в людных местах железные таблички с выгравированными на них новыми указами.

— Странный народ эти саннэфы, — заметил Эрлин. — Деревья они делать не хотят, а копировать все эти закорючки им понравилось.

Западные ворота, вернее, те, что у реальной Сингатамы выходили на запад, тоже были распахнуты настежь. Гинта не удивилась бы, увидев на горизонте стены и башни Уллатамы. Но на горизонте виднелись только синеватые горы. Если саннэфы и сделали на своей ангаме копию Белого города, то она находилась где-нибудь в другом месте.

Несколько прыжков — и горы остались позади. Перед Гинтой и Эрлином открылась ещё одна дивная картина: большое озеро, голубое и прозрачное, как вирилл, а посреди него — белый замок, построенный совершенно в другом стиле, чем дворцы Сингатамы.

— Ещё одна скала, похожая на замок, — сказала Гинта.

— Скала, похожая на замок, — медленно повторил Эрлин. — Белая гора, похожая на замок…

— Гинта! — встрепенулся он. — Я хочу подойти к этому замку поближе. Помнишь, что написано в "Книге Ральда"? Я должен что-то найти в пещере белой горы, похожей на замок. Почему мы решили, что она непременно там, на Эрсе? Почему бы ей не оказаться здесь? Ральд написал, где она находится, но текст безнадежно испорчен. Она может быть где угодно и даже на луне. Нам надо проникнуть в этот «замок».

Едва он договорил, как хель тронулся с места. Он не стал прыгать. Просто помчался к «замку» лёгким галопом. «Озеро» оказалось каменным. Поверхность его была ровной и гладкой, «замок» отражался в нём, как в зеркале.

— Знаешь, это очень похоже на один мой сон. Помнишь, я тебе рассказывал?

Хель остановился возле пологой лестницы, ведущей к высокому дверному проёму. Дверей не было. Гинта и Эрлин видели длинный коридор, конец которого терялся в синеватом сумраке.

— Вот он — вход в пещеру белой горы! — воскликнул Эрлин.

Гинта еле успела его удержать. Он чуть не спрыгнул на зеркальную поверхность «озера».

— Ты что — сгореть захотел? Тебе нельзя слезать с хеля!

— Но ведь я должен найти…

— Ты уже нашёл. Это ведь ты сообразил, что, возможно, это и есть та самая белая гора. Если ты считаешь, что именно в её пещере хранится то, что тебе нужно, он войдёт туда…

Хель уже поднимался по ступеням. Потом они окунулись в сумрак длинной сводчатой пещеры. Шаги зверя гулко стучали по гладкому каменному полу. Коридор резко свернул вправо. Гинта и Эрлин невольно вздрогнули, когда навстречу им из темноты выплыли две белые фигуры — мальчик верхом на килоне, изогнувшемся в прыжке. Создавалось впечатление, что они действительно замерли в воздуха, зависнув между полом и потолком. Приглядевшись, Гинта поняла, в чём причина такого эффекта. Постамент статуи был из того же темного серовато-синего камня, что и стены пещеры, и в полутьме сливались с фоном.

— Это не работа саннэфов, — сказала Гинта. — Статуя уллатиновая…

— Значит, кто-то доставил это с Эрсы? Интересно, кто?

— Тот, кто летал на хеле. Попасть сюда в плотном теле можно только верхом на божественном звере. Нумады-амнитаны посещают другие ангамы в наоме. А тех, кого возил на себе хель, немного…

— И один из них — Диннувир! Тот, кто взял мои чертежи.

— Не твои, а Вальгама, — поправила Гинта. — Думаю, у Диннувира были серьёзные причины…

— Чтобы нарушить клятву… Ладно, не будем ссориться. Не для этого мы снова встретились через три тысячи лет. Здесь тупик. Мы осмотрели всю пещеру. Кроме этого изваяния, тут ничего нет. Вот не думал, что я должен найти статую. Интересно, как она поможет мне спасти людей? И от чего? А может, у неё внутри что-то есть?

— Эрлин, смотри — плита… Она, кажется, не привинчена к постаменту. По-моему, под статуей что-то должно быть.

— Тебе видней. Не я же прятал…

Сделав наружный анхакар, Гинта спрыгнула на пол и подошла к изваянию. Уллатиновый килон упирался хвостом в широкую железную плиту толщиной в два пальца, которая лежала на продолговатой глыбе камня, похожей на основание грубо отёсанной колонны. При помощи силового анхакара Гинта сняла статую с постамента. Под ней действительно оказалось углубление — тайник, в котором стоял маленький уллатиновый сундучок.

— Здорово! — обрадовался Эрлин. — Давай скорей откроем!

— Подожди… Не прикасайся к нему! Здесь же всё раскалённое. Вернёмся домой и спокойно посмотрим.

— Домой? Что ты имеешь в виду? Ингатам или долину озёр?

Гинта ничего не ответила. Прижав к себе одной рукой ценную находку, она забралась на хеля, который почти лёг на пол пещеры, чтобы ей было удобней садиться.

— Ничего не могу понять, — сказал Эрлин, когда хель, доставив их к диуриновому дворцу, умчался прочь. — Я знаю расстояние от Эрсы до Санты. Он так быстро переносится туда и обратно! А ведь мы себя прекрасно чувствовали…

— Не пытайся проникнуть в тайны саннэфов. Нам сейчас и так будет над чем голову поломать.

В сундучке действительно были чертежи и записи. Эрлин сразу уткнулся в чертежи, а Гинту заинтересовал туго скатанный свиток, скреплённый серебряным кольцом. Он лежал на самом дне, под бумагами Вальгама, которые были сложены аккуратной стопкой и перевязаны тонким ремешком. Развернув свиток, Гинта обнаружила текст, написанный почерком, совершенно не похожим на почерк великого изобретателя древности.

Текст состоял из множества набольших фрагментов, отделённых друг от друга пробелами. Гинта уже знала кое-какие знаки древнего письма и некоторые слова прочла сразу. Это были имена богов, названия стихий и стихийных духов:

— Гина,

— Сагган,

— гинты,

— сагны.

Окончание

(-ас) указывало на множественное число. Как и в танумане… Догадка, осенившая Гинту, заставила её сердце радостно забиться. Наверное, это список заклинаний! Иначе зачем здесь постоянные упоминания богов и стихийных духов? Да ещё в начале каждого фрагмента… Список заклинаний на танумане — вот это находка! Тексты заклинаний никогда не изменялись, просто некоторые из них были запрещены и забыты. Она знает тануман и все разрешённые заклинания. Значит, она сумеет это прочесть и истолковать все знаки древнего письма!

— Какая жалость, что я не могу прочитать его записи, — сказал Эрлин за ужином. — Может, я и разберусь в чертежах, но… Насколько всё было бы проще, если бы мы знали древний язык…

— Надеюсь, мы его скоро выучим. Думаешь, что в этом свитке? Текст, содержание которого я знаю. Список заклинаний. Я уверена, это Диннувир положил его в шкатулку… Слетать бы ещё хоть раз на Санту и скопировать надписи, которые сделали саннэфы. И прежде всего — текст на тех таблицах около дворца. Там явно какие-то указы. Не просто слова, а целые предложения, фразы… Может, он ещё свозит нас на луну? Ну а пока займусь тем, что у меня есть.

— А как ты догадалась, что это заклинания? — спросил Эрлин, когда Гинта показала ему свиток Диннувира. — Как ты прочла имена богов? Ты уже знаешь некоторые буквы… Откуда?

— Я получила подсказку. От богов и… Может быть, от Диннувира. Много лет назад, когда я была вдвое младше, чем сейчас, я нашла в святилище уллатиновую пластинку с именем бога. Да, там было выдавлено древнее имя бога.

— Какого? Водяного? Или солнечного?

— Того, который является сыном двух отцов и одной матери. Его имя — Эйрлинн. Свет и материя. А свет порождает тьма. Её нет в имени бога, потому что он выбрал свет, но он всё равно остаётся сыном двух отцов. Мы с тобой тоже выбрали свет и избегаем тьмы, но отрицать её бесполезно. Я не знаю, кто и зачем написал на уллатиновой пластинке имя бога. Возможно, я нашла только обломок, а дальше была молитва или какая-нибудь просьба. Уцелели только четыре знака… Вернее, три, просто один написан дважды. Сохранилась первая часть имени. Это был призыв. Я услышала его. Сначала во сне, потом наяву… Через несколько лет я узнала ответ. И узнала имя своего бога. И сразу обрела могущество, о котором раньше могла лишь мечтать.

Гинта рассказала Эрлину, как она всюду выискивала древние надписи. Как ей помог знак, изображённый саннэфами на скале у озера, который она увидела, когда Саннид показывал им картины Санты. Как она выяснила, что принцип отражения был очень важен для создателей древнего письма.

— Когда мы с войском подошли к развалинам Сингатамы, я сразу поняла, что написано на воротах. К тому времени я уже знала почти все знаки, которые есть в названии этого города. И узнала ещё один. Тот, что передаёт звук [м]. Вот тут тоже нетрудно догадаться, имя какого бога написано.

— это Нэффс. Мы уже знаем:

— это [н],

— это [э],

- [с]. Значит

— это [ф]. А дальше обращение к нэфам —

Окончание — ас, которое передаётся знаками

, указывает на множественное число.

— это нэф,

— нэфы.

— Здорово! — обрадовался Эрлин. — Теперь я уверен, мы всё прочтём. А когда вернёмся в Эриндорн, нам и Айнагур поможет. Одно время он увлекался древневаллонским. И занимался сопоставлением валлонского и сантарийского. Не исключено, что его исследования нам пригодятся.

— Не исключено, — кивнула Гинта. — Мне даже современный валлонский и ваше письмо помогли кое-что прояснить. Всегда есть связь между знаком и тем, что он обозначает. Валлоны и сантарийцы о многом мыслят одинаково, а три тысячи лет назад они говорили на одном языке и пользовались одним письмом.

— Ничего, — улыбнулся Эрлин. — Они уже снова понимают друг друга. Всё лучше и лучше. И многое тут зависит от нас с тобой.

— Не будь так самоуверен. Нас направляют боги.

— Разумеется. Они же видят, что мы не против.

Они сидели в круглом зале возле большого диуринового камина, который Гинта заставила гореть мягким, ровным светом. Кристаллы на стенах тоже светились, переливаясь всеми оттенками голубого. Бумаги Вальгама и Диннувира в беспорядке валялись на пушистом ковре из сарвановых шкур. Оба устали и хотели спать, но они не спешили расходиться по своим комнатам. Им было хорошо вдвоём в этом зале, в этом зачарованном замке, в царстве горных озёр, куда не вела ни одна тропа из того, привычного, мира. Полная Санта смотрела на них сквозь прозрачный потолок.

"Попадём ли мы туда ещё? — думала Гинта. — И когда он вернёт нас домой? Вообще-то не особенно хочется…"

— Он знает, что делает. Не зря же мы тут оказались…

Кто это сказал? Эрлин? Его голова заслонила от Гинты лунный диск… Или это не он? Волнистые волосы отсвечивали яркой голубизной, а черты лица расплывались в полумраке, только огромные прозрачные глаза мерцали, глядя на неё, словно звёзды из ночной бездны. Кажется, он поднял её. Над ней снова сияла голубовато-белая луна. Она приблизилась и вдруг вспыхнула, засверкала, как звезда, а потом сорвалась я стала падать. Гинта испугалась, но Эрлин — или кто-то другой — поймал звезду и протянул ей.

— На, возьми. Она твоя.

Он протягивал к ней ладони, в которых сияло маленькое солнце.

— Возьми. Она упала по твоему желанию. Ты же хотел вернуться. И всё вернуть. Разве ты не назвал меня именем бога? Ты прочёл эти знаки, потому что это ты написал их на пластинке из белого серебра. Каждый находит только то, что должен найти.

Проснулась она у себя в комнате, на кровати, заботливо укрытая шерстяным одеялом. На камине чернела надпись, сделанная углем, — "ушёл на охоту".

Эрлин вернулся около полудня с тушей молодого айга. Они поджарили бедро, остальное опять закоптили, обеспечив ce6я едой на несколько дней.

Время летело незаметно. Они то сидели над записями Вальгама и Диннувира, то бродили по горам и купались. Гинта иногда чуть ли не силой отрывала Эрлина от чертежей.

— Переутомишься, так вообще не будет толку, — говорила она. — Надо почаще отвлекаться. Давай ещё сходим к водопаду или к Солнечному озеру. Здесь так здорово, а за нами в любой момент могут прилететь.

Солнечным Гинта назвала озеро с прозрачным камнем, который в ясные дни сверкал так, словно в воде горел голубой костёр.

— Настоящее солнечное озеро действительно где-то в горах, — сказал однажды Эрлин, когда они, искупавшись, сидели на прозрачном камне.

Они больше не стеснялись друг перед другом своей наготы. У них было такое чувство, что они одни в целом мире. Сын воды и дочь земли. Первые люди, которым суждено дать начало новому племени. Прозрачный камень казался застывшим островком воды… Или неба, утонувшего в холодной и чистой глубине озера. Они сидели плечом к плечу где-то на зыбкой границе между миром сущего и миром отражений, готовых по воле Создателя тут же одеться плотью. Солнечные лучи играли на поверхности воды и, пронзая её упругую серебристую толщу, наполняли её каким-то неуловимым внутренним движением. Всё вокруг пребывало в покое и в то же время дышало, трепетало, жило…

— Дед говорил мне об этом чудесном озере. У нас его называют Эйрин-Сан. По преданию, там живёт богиня Лилла.

— Да, — кивнул Эрлин. — А где оно, никто не знает. В "Книге Ральда" оно названо Абельгиор — "Чаша богов". Известно только, что оно находится в кратере большой диуриновой горы, совершенно прозрачной и действительно похожей на чашу, полную сияющего голубого вина. Сверху оно круглое. Бывают дни, когда в определённее время в нём отражается солнечный диск, полностью занимая своим отражением всю площадь озера, и тогда кажется, что в этой чаше пылает голубой огонь, бросая отблески на ближайшие горы, и всё вокруг сияет неземным светом.

— Откуда он это знал? Он что — видел это озеро?

— Не знаю. У меня нет памяти о прошлых жизнях. Только какие-то странные сны… Страшные, хотя и непонятно почему… Всё-таки хорошо, что я ничего не помню.

— Ральд умер, когда ему было всего двадцать два… А как он умер? От чего? Неужели нет никаких сведений об этом?

— В последнем томе "Хроник Линдорна" написано, что он ушёл в горы и не вернулся. Он ничего никому не сказал, но его жена Линна почему-то знала, что он не вернётся. Через несколько дней после того, как он ушёл, на окно её спальни села птица раль… Белая птица с голубым хохолком… В Сантаре они не водятся. Линна сказала: "Теперь я точно знаю, что он не придёт". Эту запись сделал Гурд, последний правитель Линдорна. Ещё он написал: "Оба мои брата покинули меня. Я долго убивался по Вальгу, но о Ральде я не плачу. В глубине души мы уже давно оплакали его. Если он ушёл, значит так было надо. Он жил среди нас, но, по-моему, он никогда не принадлежал нашему миру. Он с детства знал, что надолго здесь не задержится". Существовало поверье, что Ральд добровольно принёс себя в жертву горному богу, чтобы тот потом помог его родичам и дал им пристанище в своём горном царстве…

Эрлин на минуту замолчал, словно вспомнил что-то — неприятное, но такое смутное, далёкое… Страшный сон, увиденный в раннем детстве.

— А погибнув, он стал богом и поселился в том горном озере, где живёт богиня Лайна. Или Лилла. В озере Абельгиор.

— Или Эйрин-Сан, как его называют у нас, — задумчиво произнесла Гинта. — Ведь это озеро Лилле подарил солнечный бог, её сын, пожелавший жить на небе… Я сейчас подумала о своём святилище. Там тоже священное озеро, статуя Лиллы… На дне изображены её дети, и в центре — тот из них, кто стал солнечным богом. У нас считают, что это просто водяное святилище. И я далеко не сразу поняла, что это такое. А ведь прозрачные потолки всегда делали только в солнечных храмах, да ещё в храмах Саггана, поскольку огонь — сын солнца… В общем, в тех храмах и святилищах, которые имели какое-либо отношение к солнечному богу. Ральд погиб и долгое время жил в озере Эйрин-Сан, а потом снова родился здесь, в горах, среди людей. Ты недаром получил это имя, Эрлин. Имя человека звучит кратко. А если хочешь произнести имя бога, то это будет так:

— Э-э-й-р-линн…

— Перестань! — Эрлин побледнел и сжал ладонями виски. — Я устал быть богом…

— Ты человек, — сказала Гинта, взяв его за плечи и повернув к себе. — И я человек. И мы оба знаем, что быть человеком тоже непросто. Честно говоря, я не знаю, что такое быть богом. Я не помню этого.

— Я тоже, — Эрлин привлёк её к себе и поцеловал. — Я не помню и не хочу помнить того, как я был Вальгамом, Ральдом, богом… Если я, конечно, им был. Мне восемнадцать лет… Разве это много? А у меня всегда было такое чувство, что я уже давно одинок. Я устал. Мне всё равно, кто я такой. Я только знаю, что хочу быть с тобой.

— Я всегда этого хотела. И всё же ты — мой бог. И всегда был им. Я назвала тебя так три тысячи лет назад. И я снова нашла тебя. Вспомнив твоё имя, я обрела могущество…

— А я благодаря тебе обрёл себя. Боги, люди… Какая разница? Возможно, мы с тобой падшие боги, но мы вместе, а это важнее всего.

Он прижал её к себе так, словно хотел, чтобы их тела превратились в одно тело с двумя бешено бьющимися сердцами. Биение их сердец оглушало Гинту… Потом все звуки исчезли. Как под водой. Она утонула в его взгляде, в этом глубоком прозрачном озере, со дна которого поднималось сияющее солнце. Они были не то в огне, не то в воде… В какой-то зыбкой первозданной стихии, пронзённой светом небесного отца. Она колебалась вокруг них, а то вдруг куда-то уплывала, и они задыхались от восторга, теряя опору. Голубое пламя разгоралось и становилось лиловым, где-то далеко внизу клубились золотые, огненные облака и уносились прочь… Само время пролетало мимо, и они были неподвластны ему — эти двое. Мужчина и женщина. Юные и сильные, как боги, но только знающие, что такое смерть, и потому бессмертные вдвойне.

Хель не появлялся. Гинта иногда мысленно связывалась с дедом и сообщала, что у них с Эрлином всё в порядке. Действительно, всё? — спрашивал дед. Гинта чувствовала его беспокойство. Возможно, он догадался, что здесь произошло. Тогда он должен понимать, что она счастлива. И что оказались они здесь неслучайно.

В глубине души Гинта немного стыдилась своего счастья. Для них с Эрлином время действительно остановилось, но там, за пределами этого сказочного царства, оно текло, неумолимо подводя всех к роковой черте.

"Мы должны вернуться", — думала Гинта. И ей не хотелось возвращаться. Ей хотелось засыпать и просыпаться рядом с ним. Где угодно — на кровати, на ковре у камина в круглом зале, среди разбросанных бумаг, над которыми они порой засиживались допоздна… Или в диуриновой пещере недалеко от Бороды Великана. Сквозь её полупрозрачные стены всё выглядело неясным, расплывчатым. Казалось, что мир находится на стадии становления и полон смутных образов, ещё не пробудившихся к жизни. Иногда по утрам, на границе между сном и явью, эти образы становились более чёткими. Гинта видела какие-то лица… Или одно лицо, которое постоянно изменялось, глядя на нее из прозрачной, мерцающей глубины. Оно напоминало ей то Эрлина, то Сагарана, то портреты её родителей, предков… Кто-то смотрел на неё сквозь призрачную стену, отделяющую бытие от небытия. Кто-то жаждущий вырваться из небытия и пробиться к жизни…

— Будет неплохо, если мы вернёмся уже с наследником, — сказал однажды Эрлин.

— Мне не до этого, — покачала головой Гинта. — И вообще пока не до этого. Я же рассказала тебе то, что узнала от Айданги.

— Да… Всё это так странно. Мир может погибнуть. А мы счастливы. И не только мы. Тысячи людей радуются жизни, любят, рожают детей…

— Они не знают того, что знаем мы.

— Послушай, ты же ничего не принимала. Так может, всё-таки…

— Нет, Эрлин. Ты словно забыл, кто я такая. Я управляю своим организмом, как ты дайвером.

— У меня бывают сбои. Сама знаешь…

— У меня не бывают. Эрлин, а твои абельмины… Те, прежние, хоматиновые «боги» были бесплодны, но ведь ты-то нормальный, здоровый человек…

— Считается, что только божественная супруга может родить от бога его сына, точнее, его новое земное воплощение. Айнагур позаботился о том, чтобы ни одна из моих абельмин не зачала от меня ребёнка. Они каждый тигм что-то там принимают. Это совершенно безвредно. В дальнейшем они смогут стать матерями. Но я не хочу быть отцом их детей. Вот твоих — другое дело.

— Всему своё время. Я тоже хочу, чтобы у нас с тобой были дети. Но надо, чтобы был мир, в котором они смогут жить.

— Он будет. Мы спасём его, я уверен. Мы ещё не знаем, как, но, наверное, мы уже делаем это. Недаром же мы нашли эти рукописи.

— Что смогли, мы разобрали, — вздохнула Гинта. — Неплохо бы заполучить ещё какие-нибудь тексты. А для этого надо снова побывать на Санте.

— Наберись терпения. Он всё равно появится. И он не откажется свозить нас на Санту, если нам действительно необходимо там побывать.

Эрлин и Гинта обследовали библиотеку замка. Там хранились не только рукописи, принесённые сюда Вальгом, сыном Ральда, из Линдорна. На полках лежало множество небольших рулонов плотной ткани. Некоторые были в кожаных футлярах.

— Это тоже книги, — сказал Эрлин. — Есть такие, что, если развернуть, окажутся каптов десять в длину. У нас тут многие вели записи. Из этих свитков можно извлечь массу интересного и полезного. Здесь вся история жизни лирнов после бегства из Валлондола. Правда, в расшифровке записей Вальгама и Диннувира они нам не помогут. Мои родичи пользовались тем же письмом, что и жители нынешнего Валлондорна. В конце концов, те и другие — потомки беженцев из одной и той же страны.

Ткань была обработала специальным раствором, и писали на ней краской, изготовленной из сажи и рыбьего жира. Эрлин нашёл несколько чистых рулонов, связку остро наточенных перьев и дюжину маленьких глиняных сосудов с засохшей краской. Развести её оказалось нетрудно.

— Надо держать всё это наготове, — говорил Эрлин. — Всё равно он прилетит.

Гинте очень кстати попала в руки книга рецептов. Она насобирала в долине нужных трав и кореньев и быстро научилась готовить блюда, которые Эрлин однажды упомянул как свои любимые.

— У тебя получается не хуже, чем у Лорны и Вильды, — восхищался он. — А ведь тётя и бабушка всю жизнь этим занимались.

— Меня уже тошнит от жареного и колченого мяса, — небрежно сказала Гинта.

— И меня, — признался Эрлин. — Я просто старался не придавать этому значения. И всё же когда каждый день одно и то же…

Гинта заметила, что Эрлин стал чаще бродить по дворцу. Раньше он бывал только на кухне, в купальне, в круглом зале, в своей комнате и у Гинты, явно избегая заглядывать в покои своих погибших родичей. Теперь он заходил туда, осторожно, словно боясь кого-то разбудить, прикасался к вещам. Он много вспоминал, говорил о своих близких с печалью, но уже без той щемящей тоски, которая обычно моментально передавалась Гинте, хоть она и старалась это не показывать. И если он сейчас задумывался, уходя в себя, она не боялась, что это очередной приступ немого отчаяния, какие часто накатывали на него в первые дни их пребывания в горной замке. Это был его дом, и он снова полюбил его. Гинта знала, что этот замок теперь стал и её домом. Она была здесь хозяйкой. Она встречала своего супруга, когда он возвращался с охоты. Они подолгу беседовали, сидя за столом. Они вместе ломали голову над древними письменами и засыпали рядом, чтобы, проснувшись, убедиться в том, что они по-прежнему вместе. Они наслаждались своим счастьем, радовалась каждому дню, посланному им судьбой, тем более что знали — скоро это кончится. Может быть, даже навсегда… Нет! Этого они не допустят! Всё ещё только начинается. Для них… И для многих других. До чего же всё хрупко — их счастье… и весь этот мир. Гинта особенно остро ощущала это, глядя с какой-нибудь вершины на прозрачные диуриновые скалы, напоминающие ей дворцы сказочного царства, которое они с Эрлином придумали и которое в любой момент может рухнуть, разбившись на множество разноцветных осколков.

Хель появился туманным утром. Гинта и Эрлин увидели его в окно. Он ждал их недалеко от замка — голубой зверь в серебряном тумане. Эрлин тут же кинулся за письменными принадлежностями.

— Надеюсь, он знает, куда нам надо! — крикнул он Гинте.

Когда они подошли к хелю, им показалось, что его лиловые глаза смеются.

— Раньше я и не подозревал, что зверь может быть умнее человека.

Гинта не сразу поняла, что Эрлин обращается к хелю.

— Тебя необязательно просить, ты и так всё знаешь, но… Можно я тебя когда-нибудь о чём-нибудь попрошу?

Хель слегка кивнул своей гордой головой. Слова Эрлина его как будто не удивили. Создавалось впечатление, что он догадывается, когда и о чём его хотят попросить. Гинта не догадывалась, но ломать над этим голову не стала.

Вторая прогулка по луне была гораздо длиннее первой. Эрлин и Гинта объездили всю «Сингатаму», аккуратно копируя надписи. Хель свозил их ещё в одно место, похожее на развалины огромного храма, где они тоже обнаружили довольно много надписей и два небольших текста. Видели они и два озера, которые шесть лет назад Саннид показывал Гинте и её приятелям по школе. Вернее, озером теперь можно было назвать только то, над которым нависала скала со знаком

На месте второго вздымалась тёмно-красная гора, похожая на застывший фонтан.

Они опять попали в песчаную бурю, но раскалённые вихри, как и в прошлый раз, пролетали, не задевая их. Всадники уже устали и хотели возвращаться, когда хель вывез их на широкое плато, уставленное огромными изваяниями. Некоторые напоминали людей и животных Эрсы.

— Смотри — опять мальчик на килоне! — воскликнул Эрлин, показывая на самую большую фигуру. — Я вот что подумал… Давай заберём ту статую из пещеры белой горы. Отличная работа. К тому же, она сделана людьми, а не саннэфами. Зачем ей тут оставаться? Ему ведь не будет тяжело?

— Не будет, — засмеялась Гинта. — Он раз в двадцать сильнее хорта.

Статую они поставили в детском зале на третьем этаже, где когда-то юный Эрлин со своими кузенами и кузинами играл в кольца, учился танцам и фехтованию.

— Надо бы собраться, — сказала Гинта. — Скоро он прилетит за нами, чтобы отвезти домой. Ты ведь хотел что-то с собой взять…

Эрлин уложил в охотничий заплечный мешок рукописи и кое-какие книги, включая "Книгу Ральда" и "Хроники Линдорна".

— "Хроники" я намерен поскорее издать. Хочу, чтобы все — и валлоны, и сантарийцы — знали правду о лирнах, которых вечно расписывали, как злых демонов. Пусть все знают, кто они на самом деле и как с ними обошлись.

— Ты не будешь скрывать, что ты последний представитель линдорнского рода и потомок водяных богов?

— Разумеется, нет. Сантарийцы, думаю, даже не удивятся. Пришельцев из-за гор они и так всегда называли детьми воды. А валлоны… Большинству из них давно уже опротивело всё, что им проповедуют абеллурги. Они столько от них натерпелись, что охотно полюбят тех, кого абеллурги ненавидели и преследовали. Меня в Валлондорне любят, но ведь не потому, что абеллурги велели.

— Я знаю, — улыбнулась Гинте. — Если люди сами согласны считать кого-то богом, им нет особой разницы, каким именно.

Хель прилетел за ними через два дня. И снова утром. Проснувшись позже Эрлина, Гинта не обнаружила его ни в комнате, ни в купальне, ни на кухне. А выйдя из дворца, увидела такую картину: Эрлин и голубой зверь стояли на мосту под аркой. Они как будто секретничали, воспользовавшись тем, что никого нет рядом. Точнее, её нет… В первое мгновение Гинта почувствовала лёгкий укол ревности. Хель приходил к ней, ещё когда она была ребёнком. Это благодаря ей Эрлину удалось полетать на божественном звере. А теперь они стоят там на мосту и беседуют, как старые приятели. Как будто о чём-то договариваются. О чём ей и знать необязательно… Гинта понимала, что ревновать глупо. Хель должен был встретиться с Эрлином. Так же, как когда-то должен был встретиться с ней. И всё-таки…

Эрлин обернулся и помахал ей рукой.

— Собирайся! Он подождёт нас!

Оба надели узкие облагающие брюки, сапоги и белые туники с голубыми эмблемами на груди. Эрлин перекинул за спину набитый книгами мешок. Усевшись на хеля, как всегда, позади Гинты, он тут же обнял её за талию. Он чувствовал, что она чем-то раздражена.

— Мы ещё сюда вернёмся, — сказал он. — На хеле или на дайвере… Или проложим путь в горах. Неважно как, но мы сюда вернёмся.

Долина озёр осталась внизу. Гинта заметила, что хель несёт их не на юг, а на запад. Она удивилась, но ничего на сказала, а через некоторое время всё поняла. Сперва ей показалось, что под ними вспыхнуло ещё одно солнце. Это было круглое озеро, которое сияло нежно-голубым светом, бросая отблески на скалы, окружавшие его почти ровным кольцом. Озеро в кратере прозрачной горы! Эйрин-Сан. Абельгиор. Когда хель опустился на одну из ближайших к нему вершин, Эрлин и Гинта увидели, что гора, в которой образовалось это дивное озеро, действительно напоминает огромную чашу с искрящимся голубым вином.

— Вот оно — озеро Лиллы, — сказал Эрлин. — Было бы обидно, если бы мы его так и не увидели.

Хель помчался дальше. На этот раз на юг. Вскоре показалась вершина Сагарана, пылающая в лучах утреннего солнца светлым пламенем. На уступе Синей горы стоял Симмар и махал им рукой.

"Может, он здесь нас и оставит", — подумала Гинта.

Но хель не снижался. Остановился он на вершине Аймаран, откуда была видна почти вся Улламарна. Их тоже увидели. Обитатели ближайшего к горам селения высыпали из домов и смотрели на них: одни — замерев от изумления, другие — оживленно жестикулируя.

Следующая остановка была недалеко от Белого замка. Гинта видела, как старый Акамин и двое его слуг смотрели на них с балкона четвёртого этажа.

Потом хель отправился в Ингамарну. Несколько остановок в лесу — и перед ними засверкала на солнце серебряная крыша храма Санты. Тиумиды, весело щебеча, трудились в цветнике. Они разом умолкли и оцепенели, когда на лужайку перед храмом опустился голубой зверь с двумя всадниками.

— Эйрин и Санта! — воскликнула самая юная из тиумид, девочка лет девяти, и радостно захлопала в ладоши.

Смущённая Гинта хотела спуститься на землю, но Эрлин удержал её, ещё крепче обняв за талию.

— Подожди, не сейчас, — шепнул он.

Хель снова поднялся в воздух, оставив внизу потрясённых тиумид и храм, на фасаде которого красовался рельеф — солнечный бог и лунная богиня, летящие на голубом звере.

— Эйрин и Санта! — кричали люди, показывая вверх. — Смотрите! Эйрин и Санта прилетели к нам на небесном звере!

Когда хель приземлился на пригорке недалеко от Ингатама, вокруг собралась целая толпа. В воротах замка показался дед, следом за ним высыпала стайка оживлённых ольмов, потом появились мангарты, слуги, среди которых Гинта сразу увидела Таому. Она опять попыталась слезть, но Эрлин опять не пустил её.

— Что его значит? — рассердилась она. — Мы, кажется, приехали…

— Нет, дорогая, мы ещё не приехали.

Хель тронулся с места. Толпа расступилась. Немного пробежав, он снова взмыл над деревьями.

— Эрлин и Санта! — кричали дети, прыгая от восторга. — Наша минаттана сейчас невеста! Солнечный бог увозит её на своём небесном звере!

— Эйрин и Санта! — кричали в Лаутаме и в Зиннумарне. Хель и там сделал несколько остановок.

— Эрлин, что это за представление?

— Не сердись и перестань хмуриться. Не надо портить такое хорошее представление… Нет, правда, что тут плохого? Пусть люди видят нас. Пусть они поймут, что наш брак угоден богам. Людям нравится, когда оживают легенды.

— "Наш брак"? Я ещё не дала официального согласия. И официального предложения ещё не было… Ты знаешь, что я люблю тебя, но…

— Но ты, похоже, до сих пор не веришь, что я тоже тебя люблю! Я и раньше любил тебя, просто не сразу это понял. Что я должен сделать, чтобы ты наконец поверила? Хочешь разозлить меня? Ты это лучше всех умеешь. Эйрин и Санта любили друг друга. Разве наша любовь не придаёт этой истории подлинность? В сказку верят, если в ней есть хоть доля правды. Ты сама это говорила. Они верят — ты же видишь!

Гинта не знала, что ответить, да он и не дал ей ничего сказать. Он развернул её к себе и стал целовать — так, что она чуть не задохнулась. Они не свалились только потому, что их нёс хель, а упасть с него можно было, только если бы он сам этого захотел.

Они целовались, пока впереди не засияли на солнце серебряные шпили Белого замка. Хель сделал несколько остановок в Валлондорне, причём один раз посреди парка, на крыше павильона для игр. Детвора была в восторге. Взрослые реагировали по-разному, но испуганным или возмущённым не выглядел никто.

— Наш бог выбрал себе супругу, — говорили люди.

Гинта слышала это, потому что сделала слуховой анхакар. Какой-то мужчина, судя по виду, полукровка, сказал:

— Я так и знал, что он выберет её. Это же Гинта. Правительница северной области и великая нумада. Та, что исцеляет одним взглядом. Та, что может за несколько дней вырастить лес там, где была бесплодная земля. Наверное, не зря её считают земным воплощением лунной богини.

— Он сделал правильный выбор, — кивнула стоявшая рядом пожилая валлонка. — Эта девушка и впрямь добрая богиня. Она исцелила моего сына, а ведь мне говорили, что его уже не спасти. А муж у соседки… Он бы ослеп, если бы она не уговорила его пойти в ту лечебницу, которую открыла Гинта из Ингамарны…

— Пресветлый! — крикнул, забравшись на верхушку высокой карусели, какой-то дерзкий юнец. — Не рано ли праздновать священный брак?

— Каждый сам назначает время своей свадьбы, — ответил Эрлин.

Он поднял руку, и все замолчали.

— Этот брак будет заключён гораздо раньше, чем обычно, — сказал Эрлин. — Но продлится он гораздо дольше, чем все предыдущие.

— Значит, это правда, что ты хочешь остаться среди нас, прожить земную жизнь целиком и умереть? — спросил тот же юноша.

— Правда.

— И у нас больше не будет вечно юного бога?

— Зато у меня будут дети — юные и красивые, похожие на меня и на мою возлюбленную, которые, повзрослев, тоже оставят после себя детей. Если я не вечен, ещё не значит, что из мира уйдут юность и красота. Я хочу стать зрелым мужем и вырастить своих детей. Тебе тоже предстоит это. А что касается смерти, то мы же знаем — навсегда не умирает никто, ни боги, ни люди. Когда-нибудь ты снова придёшь в этот мир, юноша. И не захочешь, так же, как не хочешь сейчас, покидать его в расцвете лет.

Толпа одобрительно загудела.

— Пусть ваши дети унаследуют не только вашу красоту, но и вашу мудрость, — сказал высокий седобородый валлон, стоявший рука об руку с пожилой сантарийкой — видимо, своей женой. — Пусть они будут так же добры, отважны и справедливы. Кажется, сейчас я действительно верю, что мои внуки будут счастливей меня.

Следующей и последней остановкой был эриндорнский дворец. Хель опустился на террасу третьего этажа. Абеллурги, абельмины, гвардейцы и слуги — все собрались внизу. Эрлин ловко соскочил с хеля, потом снял Гинту и, обняв её за талию, обратился к присутствующим:

— Надеюсь, мои друзья и подданные поздравят меня с невестой? Сегодня же начинаем подготовку к свадьбе!

Молодые абеллурги, гвардейцы и большинство слуг встретили его слова радостными возгласами. Впрочем, те, кого это сообщение не обрадовало, тоже поспешили изобразить улыбки.

— Так вот о чём вы там секретничали на мосту, — Гинта ущипнула Эрлина за руку. — Договаривались насчёт всего этого представления. А мне ни слова. Я только, как кукла, глазами хлопаю… Он всё решил без меня! И о свадьбе уже объявляет…

— Тебе бы опять что-нибудь не понравилось. И потом, ты, кажется, упрекала меня в нерешительности…

Хель тихонько ткнул мордой сначала Гинту, потом Эрлина.

— Видишь, он не хочет, чтобы мы спорили, — сказал Эрлин.

— Он хочет с нами попрощаться. Ему пора.

Гинта поцеловала хеля, Эрлин погладил его по шее и шепнул ему на ухо:

— Спасибо тебе за всё.

Голубой зверь спрыгнул на землю — подальше от толпы, потом разбежался и взлетел, тут же исчезнув среди крон деревьев.

— Ну вот, Рона, как ты и мечтала, — с улыбкой обратилась к своей помрачневшей приятельнице Мильда. — На этот раз они действительно прилетели на голубом звере.

— Ничего, — кусая губы, усмехнулась Рона. — Скоро и твоим мечтам придёт конец. Уж не думаешь ли ты, что заставила своё чудовище забыть эту бледную девицу?

Глава 10. Территория тьмы.

Амнита уже восемь тигмов жила в доме Араннума, который находился недалеко от рощи саганвиров и замка правителя. Конец осени всегда наводил на неё тоску, но здесь, в сантарийской глуши, второй осенний год показался ей лучшим временем цикла. Каждая прогулка по Улламарне приносила массу новых впечатлений. Амнита ловила себя на том, что этот загадочный пустынный край нравится ей больше, чем празднично-красивая Ингамарна. Царившая здесь тишина была созвучна её душе, правда, порой ей казалось, что кто-то постоянно наблюдает за ней, затаив дыхание, и вот-вот что-то произойдёт. Хорошо владея высоким анхакаром, Амнита не боялась ходить одна, да она и не нуждалась в компании. Она почти всё свободное от занятий время проводила в полном одиночестве. Кроме неё у Араннума ещё учились четверо мангартов, младшему из которых было семнадцать, а старшему двадцать три. Все четверо нет-нет да заглядывались на красавицу-валлонку, но заигрывать с ней даже не пытались. Они смотрели на неё, как на богиню или какое-то небесное существо, временно спустившееся на землю. К тому же овладение мастерством амнитана требовало такого напряжения, что на другое просто не оставалось сил. Амните это даже нравилось. Занятия помогали ей отвлечься от мыслей о Диннаре.

Последний раз она видела его пять тигмов назад, на свадьбе Эрлина и Гинты. Араннум тогда ненадолго отпустил её в Эриндорн. Диннар старался казаться весёлым, постоянно обнимал и тискал при ней Мильду. Всё то же мальчишество…

Гинта изменилась. Она походила на бутон, который начал распускаться. До полного расцвета было ещё далеко — Гинта относилась к типу людей, поздно достигающих физической зрелости. На первый взгляд даже трудно было понять, в чём собственно заключаются эти изменения, почему она так похорошела. Что-то новое появилось в её походке, движениях, в улыбке. Казалось, тот внутренний свет, который она всегда излучала, стал ещё ярче, и даже лицо её посветлело. А огромные синие глаза как будто наоборот потемнели… Точнее, стали глубже. И глядя в них, Амнита понимала, что перед ней уже не прежняя девочка-колдунья, а юная женщина, познавшая некую тайну, которую она не откроет никому. Не потому что ей жалко, а потому что эту тайну каждый должен открыть для себя сам, а потом бережно хранить её всю жизнь…

"В её глазах в сто раз больше женственности, чем в пышных формах всех этих дурочек вроде Роны, — думала Амнита. — Эрлин молодец. Он всегда разбирался не только в дайверах, но и в людях".

Впрочем, к дайверам счастливый молодожён не охладел. Он показал Амните чертежи Вальгама и записи, которые им с Гинтой всё же удалось расшифровать. Причём, не без помощи Айнагура.

— Здесь есть секрет топлива, которое позволит запускать летательные аппараты на огромные расстояния. Мы уже начали строить такой. По чертежам Вальгама… Я назвал его дайверан. Он сможет долететь до любой из наших лун. Проекты Вальгама так похожи на мои. Может, ещё немного — и я бы сам до этого додумался? Хотя, нет, мне ещё до него далеко… Забавно. Я сам себе подсказываю спустя три тысячи лет.

— А почему Диннувир похитил эти записи? Почему он не хотел, чтобы замыслы Вальгама воплотились в жизнь?

— Потому что среди этих замыслов есть и довольно жуткие, — нахмурился Эрлин. — Последнее изобретение Вальгама, над которым он, судя по всему, очень упорно трудился в начале войны… Диннувир боялся, что валлары используют его. Он испугался не только за детей земли, но и за всю нашу ангаму. Последствия применения этого оружия были бы ужасны. Прежде всего пострадали бы растения, а если учесть, насколько всё в мире связано…

— Неужели такой одарённый человек, как Вальгам, не понимал этого?

— Не знаю… Возможно, он считал, что всё не так уж и страшно. Увлекаясь своими идеями и замыслами, люди иногда стараются не думать о худшем. Авось, всё обойдётся… Я не собираюсь разрабатывать этот проект дальше и даже никому его не показываю. Вдруг найдётся какой-нибудь псих, которому… Может, это вообще лучше уничтожить?

— Но почему Диннувир похитил все записи? Он мог взять только то, что внушало ему опасения…

— Наверное, он просто не особенно в этом разбирался, вот и прихватил всё. Может, были и другие причины, я не знаю. Гинта считает, что Диннувир собирался вернуть Вальгаму его бумаги, если воюющие стороны придут к согласию, но Вальгам погиб, а война затянулась. Последствия её были ужасны, и подтверждение этому — западная пустыня, но теперь я знаю, что всё могло быть гораздо хуже. Диннувир был и остался мудрее меня. И я владею этим сокровищем.

И Эрлин улыбнулся, как может улыбаться только самый счастливый человек в мире.

Амнита радовалась за своих друзей, мысли же о собственной судьбе вызывали у неё лишь грусть и досаду. Наверное, она действительно ведёт себя как-то не так. Зачем она себя обкрадывает? Дело ведь уже не в том, что она связана с Трёхликой. Быстро и успешно овладевая таннумом, Амнита с каждым днём всё яснее осознавала, что богиня больше не имеет над ней прежней власти. Может быть, наоборот… Почему Кама отворачивается, не хочет говорить с ней, не открывает врата? Такое впечатление, что она чего-то боится. Но чего?

Выходить в наому Амнита научилась спустя два тигма после того, как начала заниматься у Араннума. Старого нумада не удивляли её успехи. Казалось, иного он от неё и не ждал. Он лишь просил её быть осторожней.

— Нельзя так часто разрывать триаду, — говорил Араннум. — Быть в состоянии нафао приятно, но увлекаться этим не следует. Человек — это триада, не забывай.

— Я действительно обо всём забываю, когда выхожу в наому, — призналась Амнита. — Это так здорово — освобождаться от плотного тела. Мне кажется, именно это и есть моё нормальное состояние, а тело… Оно мешает. Мне всегда хотелось освободиться от него. Сбросить, как тяжёлую одежду, которая мешает взлететь. Полёты на дайвере — это не то… Я только сейчас поняла, что такое настоящий полёт.

Амнита уже посетила несколько миров, которые находились довольно далеко от родного солнца, а из ближайших ангам только Санту. Побывать на Танхаре и Каме ей так и не удалось. На Танхар она в общем-то не особенно и стремилась, но Кама… Амнита чувствовала, что не успокоится, пока Трёхликая не откроет ей врата.

Последние два тигма её постоянно мучили кошмары. Она видела мать, которая дрожащей от слабости рукой протягивала ей кулон с белым камнем, но лицо у матери было чужое — смугловато-бледное, властное, пугающе неподвижное, пронзительно-светлые глаза смотрели прямо в душу. Иногда ей снился давний детский сон — будто она лежит в какой-то пещере и умирает. Над ней склонилась эта странная незнакомка с тёмным, светлоглазым лицом, и Амнита не знает, чего от неё ждать — добра или зла. И вообще непонятно, добрая она или злая, молодая или старая. Женщина без возраста… А может, богиня? Как и тогда, в детстве, Амнита больше всего боялась хоть чем-то выдать свой страх. Малейшее проявление слабости — и она умрёт… Нет. То, что с ней случится, хуже смерти. Когда этот навязчивый сон повторился третий раз, Амнита заговорила с таинственной незнакомкой.

— Кто ты? — спросила она. — Что ты от меня хочешь? Ты богиня?

— Это ты богиня, — раздался ответ. — Это ты держишь весы, на одной чаше которых жизнь, а на другой смерть. Страх перед смертью не спасает от гибели. Не бойся. Не поддавайся страху.

Лицо незнакомки исчезло, словно растаяло. Амнита осталась одна в полутёмной пещере. Теперь она точно знала, что умрёт, но смерть не пугала её. Она казалась ей дверью в какую-то другую жизнь, в которой она непременно будет счастлива.

— Осторожней с Трёхликой, — сказал Араннум после очередной её неудачной попытки сделать мост с Камой. — Это коварная богиня. А сейчас она особенно опасна. Близится час, когда она, быть может, сумеет стать полновластной хозяйкой Эрсы. Мы надеемся, что этого не случится, но надежда тает по мере того, как мы приближаемся к концу цикла. Бледная богиня уже давно с нетерпением ждёт часа своего торжества, и тому, кто посмеет вмешаться в её планы, придется иметь дело с могущественным противником.

— Кама может стать полновластной хозяйкой Эрсы? — удивилась Амнита.

— Если точнее, это будет царство Камы и Маррона. Царство живых камней. Но создать его способна только она.

— Но как?

— Значит, ты совсем ничего не знаешь? — помолчав, спросил Араннум.

— Учитель, если я не знаю того, что должна знать, то расскажи мне.

Амнита была потрясена, когда Араннум поведал ей о том, что может произойти с Эрсой в конце этого цикла.

— Это известно амнитанам и ещё кое-кому из нумадов, — сказал учитель. — Обещай, что не будешь говорить об этом в присутствии непосвящённых. Мы не вправе сеять панику. Мои ученики ещё не нумады и тоже ничего не знают.

— Я тоже ещё не нумада, но мне ты рассказал. Почему? Что ты обо мне знаешь, учитель? Всю жизнь меня преследует какая-то тайна. Родители хранили её от всех, в том числе и от меня. О своей связи с Трёхликой я догадалась ещё в детстве, но почему она выбрала меня? И почему сейчас она меня отвергает? Что это — проклятие или благословение?

— Тебя выбрала судьба. А судьба тяготеет и над богами.

— И для чего же я избрана? В чём моё предназначение?

— Этого пока не знает никто, но пугаться не надо. Людей всегда страшит неизвестность, но порой всё заканчивается гораздо лучше, чем, казалось бы, можно было ожидать. Похоже, с Трёхликой ты связана с самого рождения. Потому она и вернула тебя к жизни, когда ты умирала.

Араннум рассказал Амните, как родители принесли её в горное святилище Камы. Они должны были оставить её там, но инкарна Айданга, нарушив правило, вернула её отцу и матери. Теперь Амнита знала, откуда у неё амулет с лунным камнем. Она была уверена, что Гинте всё это известно и уже давно. Она встречалась с Айдангой. Наверняка, та рассказала ей и об угрозе, которую таит в себе Трёхликая. Амните всегда казалось, что Гинта знает о ней больше, чем она сама… Но почему она молчала?

"Я не имела права об этом говорить, — сказала Гинта, когда Амнита мысленно связалась с ней после беседы с Араннумом. — Ведь это тайна, в которую посвящены даже не все нумады".

"Отговорки, — думала Амнита. — Она просто щадила меня. Хотела подольше от всего этого уберечь. Да и что она могла мне сказать? Никому, даже инкарне, неизвестно, какую я должна сыграть во всём этом роль. Я сама должна это выяснить. Только вот как?"

Последний раз, пытаясь сделать мост с Камой, Амнита попала на какую-то странную ангаму. Как потом выяснилось, ни Араннум, ни его знакомые амнитаны не бывали в этом мире. Амнита очутилась в довольно унылом городе с гладкими серыми мостовыми и серыми от пыли деревьями вдоль дорог, по которым без конца сновали большие и маленькие тайпы. Было здесь и что-то наподобие дромы. На многих улицах серебрились тонкие рельсы, а по ним, позванивая, легко катились красно-жёлтые вагоны. Амнита сразу поняла, что этот мир достаточно цивилизован. Но до чего же однообразны были здешние постройки. Амниту поразило количество одинаковых серых домов, похожих на сундуки со множеством квадратных окошек. Но люди ей понравились. Среди них было немало симпатичных, красиво и элегантно одетых. Некоторые даже казались весёлыми. Амнита не моста понять, как можно чему-то радоваться, живя в столь унылом месте. Смотрители Валлондорна не потерпели бы такой грязи на улицах, таких обшарпанных стен… Впрочем, люди всегда найдут, чему порадоваться. Если их миру не грозит гибель, у них есть возможность сделать его лучше. Интересно, что это за мир? Что за ангама? И кто открыл ей врата? Амнита даже не поняла, почему она почувствовала смутную тревогу. Она хотела сделать мост с родной ангамой, но у неё не получилось. Тут она испугалась по-настоящему. Врата были закрыты. Что делать? Может, попросить помощи у кого-нибудь из местных колдунов… Но есть ли они тут? Амнита пока не решалась сделать своё нафао проявленным. Звёздные нумады предпочитали путешествовать по чужим мирам невидимыми. Никогда не знаешь, где и с чем столкнёшься, так что лучше, как говорил младший из учеников Араннума Асхат, "без особой нужды не светиться". Амнита попробовала заговорить кое с кем из прохожих, но люди её не слышали. В наоме голос звучит глухо, а вокруг было довольно шумно.

"И чего я привязалась к этому городу? — подумала Амнита. — Может, в этом мире есть места и получше. И люди не такие глухие…"

Её внимание привлекло внезапно вспыхнувшее светлое пятно. Перед глазами сразу встала полузабытая картинка детства. Позолоченный подсвечник на камине в отцовском кабинете… Он так же сиял, когда на него падал солнечный луч… Незнакомка вышла из тени на освещённую сторону улицы, и солнце заиграло на её жёлтых волосах.

"Приятный цвет", — подумала Амнита.

Валлонские поэты сравнивали волосы красавиц со сверкающим серебром. Такие волосы они, наверное, сравнили бы с золотом. Обладательницу этого «золота» нельзя было назвать красивой, но она выделялась в толпе. Может быть, отстранённым выражением лица? Она как будто мысленно разговаривала с кем-то. Не исключено, что здесь это тоже умеют. Хотя бы некоторые.

Незнакомка была невысокая и щуплая. Сперва она показалась Амните совсем юной, но, приблизившись к ней, она наткнулась на её взгляд — усталый и зрелый. Даже можно сказать, тяжёлый, что как-то не вязалось с её хрупким обликом. Амнита присмотрелась повнимательней и заметила на лбу и переносице женщины вертикальные морщинки. Незнакомка была одета в изрядно потёртые синие брюки и свободную блузу с расстёгнутым воротом. Амнита не удивилась, увидев на тонкой загорелой руке маленький квадратный механизм, показывающий время. В конце концов, тайпы у них тоже похожи на те, что ходят по Валлондорну. И железная дорога…

Тут Амнита заметила, что зеленовато-серые глаза незнакомки смотрят прямо на неё. Неужели ей посчастливилось встретить колдунью? Но почему эта странная маленькая женщина видит её? Амнита не проявляла своё нафао. Однако незнакомка действительно её видела. Она смотрела на неё в упор и как будто даже не удивлялась.

— Помоги мне! — взмолилась Амнита. — Я не знаю, почему я сюда попала, и не могу вернуться в свой мир. Это мир голубого солнца и двух лун. Наше солнце — самая крупная звезда между созвездиями Цветок, Стрела и Ллир.

Амнита поймала себя на том, что говорят по-валлонски.

"Наверное, лучше на танумане", — подумала она, но говорить ей больше не пришлось. Женщина смотрела на неё и улыбалась. Как улыбается мать, когда ребёнок сбивчиво и бестолково пытается объяснять ей то, что она и так знает. Амнита вдруг поняла, что ей надо просто успокоиться, сосредоточиться и сделать мост. И всё получится.

Араннум уже волновался. Она отсутствовала слишком долго.

— Ещё раз предупреждаю тебя — осторожней с Трёхликой, — нахмурился нумад, выслушав рассказ Амниты. — Это она отбросила тебя так далеко. Хорошо, что ты вообще не затерялась где-нибудь в глубинах Энны. Я не знаю, куда ты попала. Скорее всего, этот мир очень далеко от нас.

— Но он очень похож на наш. Даже колдуны есть, только вот искусство их там явно не в чести. Вид у моей спасительницы отнюдь не процветающий. И вообще… По-моему, она очень одинока. С удовольствием забрала бы её с собой. Жаль, что нельзя перемещаться в плотном теле.

— Если у неё хватило могущества вернуть тебя домой, вряд ли она нуждается в твоей помощи, — улыбнулся Араннум.

— Говорят, даже боги иногда нуждаются в помощи людей.

— Бывает и такое. Бывает даже, что один человек спасает целую ангаму. Учитель рассказывал мне о звёздном нумаде по имени Гараман, который пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти далёкую от нас ангаму Тейлу. Этот Гараман жил задолго до Великой Войны, что-то около четырёх тысяч лет назад. Никто, кроме него, не мог сделать мост с ангамой, которую он назвал именем своей давно погибшей возлюбленной Тейлы. Гараман был великим амнитаном, перед ним открывались врата многих миров, и никто не понимал, почему он так любит бывать на маленькой холодной ангаме без каких-либо признаков разумной жизни. Почти половину её площади покрывали снега и льды, растительность выглядела убогой по сравнению с лесами и садами его родной Эрсы, а его всё время тянуло на Тейлу, как будто родина его была там. Когда Гараман узнал, что Тейле грозит гибель от столкновения с огромной глыбой льда — это был обломок гигантского амнилита, он решил во что бы то ни стало спасти ангаму. Для того, чтобы сдвинуть Тейлу с прежнего пути, он соединил своё нафао с её телом. Он на какое-то время стал её душой и разумом и заставил её изменить орбиту. Для того, чтобы такое сделать, надо обладать огромным могуществом, но после этого надо успеть освободиться. Гараман не успел. Слишком большим и плотным было это тело. Оно цепко держало его душу, пока она не погрузилась в сон. Гараман попросту растворился в Тейле. И вот что удивительно. Спустя некоторое время там появилась разумная жизнь. Как ты уже знаешь, в разных мирах это происходит по-разному. Никто точно не знает, как это произошло на Тейле. После Гарамана побывать там удалось только Кайрату, учителю Саннида. От Саннида я и узнал, что рассказал, побывав на Тейле, Кайрат. Он встретил там необыкновенно красивых существ. Они почти как люди, только гораздо выше нас и холоднокровные. Кожа у них очень плотная, почти как у свидов, но гладкая и приятная на ощупь. Серебристого оттенка. Они все стройные, сильные, длинноногие. Самцы и самки немного отличаются по строению, но наружных половых органов у них нет. Кайрат так и не понял, каким образом они размножаются. Волосы у них растут только на голове — густые, очень жёсткие, блестящие, как металл, в основном волнистые. Стригут они их редко и все ходят с роскошными длинными шевелюрами. Все они отлично сложены и двигаются с необыкновенным изяществом. Их голоса звучат намного гортанно, но приятны на слух. Они сильны, но совершенно не воинственны. А главное — умеют общаться посредством передачи мыслей и обладают способностью улавливать смысл чужой речи. Кайрату тоже удалось понять их язык. Он не побоялся проявить перед ними своё нафао и говорил с ними. Они называют себя гараманами — в честь своего первого царя. У них есть легенда, которая гласит: добрые боги создали прекрасный мир и населили его красивыми и счастливыми существами, а злые боги холода и мрака погубили на ангаме всё живое, покрыли землю снегами и льдом. Но потом пришёл бог со звезды и принёс огонь. Солнце они называют просто звездой. Огонь растопил снега, и проснулись те, кто долго спал в глубоких ледяных могилах, оцепенев от холода. Этот звёздный бог по имени Гараман отогрел их, вдохнул в них жизнь. Он стал их царём, а в жёны взял красавицу Тейлу. Свой мир эти существа называют каким-то длинным словом, но у них есть женское имя Тейла. Себя они, как я уже говорил, называют гараманами. Вот и пойми, откуда они знают имя эрсийского нумада, который спас их ангаму от гибели, и её прежнее название, а если точнее, имя возлюбленной этого нумада… Кайрат сказал, что в холодное время цикла — а цикл у них длится что-то около нашего года, гараманы имеют обыкновение впадать в спячку. Едва начинают замерзать водоёмы, большинство из них удаляются в свои жилища и засыпают. Жилища они вырубают в скалах. Гараманы охотятся и выращивают плоды, одежду делают из растительных волокон. Впрочем, одежды на них почти нет. Вот украшения они любят. Раньше они не топили свои дома, просто с наступлением холодов засыпали. Зима у них длится два-три тигма. Когда теплело, они просыпались и вели активную жизнь. Потом снова засыпали на зиму. Спать каждый день им не нужно. Во время сна у них приостанавливаются все жизненные процессы, и они не стареют. Причём, сколько бы гараман ни проспал, проснувшись, он будет стареть ничуть не быстрее, чем если бы спал как мы, люди. Кайрату показали одного гарамана, который по непонятным причинам проспал почти пятнадцать лет. Он уснул двадцатилетним, таким же проснулся, потом, разумеется, взрослел, старел, но с такой же скоростью, как и те, кому было по двадцать, когда он очнулся от своей затянувшейся спячки. Его соплеменники не знали, почему он проспал так долго, но они говорили, что до спячки он был какой-то вялый и болезненный, а проснулся здоровым и с тех пор всегда прекрасно себя чувствовал. Вообще-то их сон — это даже не сон. Они не дышат. Это какая-то временная смерть. Странное состояние, при котором нет ни жизненных процессов, ни разложения. Возможно, эти существа действительно спали в снегах тысячи, а то и миллионы лет, пока Тейла не изменила орбиту и не стала ближе к солнцу.

— Значит, разумная жизнь на этой ангаме возникла давно, — сказала Амнита. — Просто потом что-то случилось. Наверное, после какого-то катаклизма резко похолодало, и те, кто не успел перебраться в более тёплые места, впали в спячку… Интересно, что случилось с остальными…

— Скорее всего, погибли, а от чего — это мы уже вряд ли узнаем. Гараман действительно выступил в роли бога, который принёс им солнечный огонь. Ведь, пожертвовав собой, он подвинул Тейлу ближе к солнцу. Он разбудил спящих в снегах. И вот что я думаю… Его нафф, которая вселилась в тело ангамы, возродилась к новой жизни в одном из этих существ. Возможно, он даже сохранил память нумада Гарамана. Если и не полностью, то хотя бы частично. Он стал там первым царём, многому научил своих подданных. Он дал своей возлюбленной имя Тейла. А ведь Гараман действительно спас Тейлу, как любимую женщину.

— Они, наверное, очень отстают от нас по развитию?

— Пока да, но это талантливый и трудолюбивый народ. Они с удовольствием благоустраивают и украшают свои жилища. Они вообще любят всё красивое. Гараманы очень музыкальны и изобрели множество музыкальных инструментов. Болеют они очень редко. Они одинаково хорошо дышат на воздухе и под водой. Это удивительное свойство помогло им выжить, когда солнце растопило снега. На Тейле сразу стало много воды, и те, кто спал в низинах, захлебнулись бы, едва пробудившись от своего долгого сна. Вообще, самая их большая проблема — это сон. В последнее время они строят утеплённые жилища, чтобы в зимнее время всё племя разом не впадало в спячку.

— А если гараман не мёрзнет, он вообще не спит?

— Нет, сон им всё равно необходим, и они должны спать не меньше двух тигмов в году — в переводе на наше временное деление. Похоже, до катастрофы и оледенения, когда эти существа находились на более низкой ступени развития, сон у них полностью зависел от климата, как у некоторых животных. Теперь они избавляются от этой зависимости — планируют свою жизнь так, чтобы не засыпать всем одновременно. Мало ли что случится? К тому же гараманы не дикари. Они живут большими кланами и ведут хозяйство, а его нельзя оставлять без присмотра. В общем, сейчас они спят по очереди. Гараманы — молодой народ, полный жизненных сил. У них ещё всё впереди.

— Учитель, а та девушка, Тейла… Та, что погибла… Может, она тоже обрела на той ангаме новую жизнь? Вместе со своим возлюбленным… Хотелось бы верить. Гинта рассказывала мне о Санниде. Он отказался от высшего удела, чтобы поселиться в том мире, где жила девушка, которую он любил. Он даже не знал, кем он там родится, и всё равно согласился. Говорят, у того, кто вмешивается в планы Великого Нумарга, не всегда есть выбор.

— Нумарг старается всем воздавать по заслугам. Он ценит мужество и благородство, способность любить… К тому же, люди не всегда знают, вмешиваются они в планы высших или выполняют их волю.

— Я слышала, танхи способны перемещаться на любые расстояния. В том числе и те, которые имеют плотные тела. Ванги, например…

— Не знаю. Точно этого не знает никто. Но если это действительно так, то ничего удивительного. Танхи — демоны тьмы, а Танхаронн царит повсюду.

Гуляя на следующий день по роще саганвиров, Амнита почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Поблизости, вроде бы, никого не было, и всё же она явственно ощущала чьё-то внимание. Амнита огляделась, потом посмотрела вверх и заметила среди желтовато-оранжевой листвы тёмное пятно. Подойдя поближе, она поняла, что это ванг. Огромная птица была неподвижна, как изваяние. Пронзительный взгляд сизовато-чёрных глаз казался настолько осмысленным, что Амните стало не по себе. Она поспешила прочь. Недалеко был храм Саггана. Туда она и направилась. Хотелось поскорее где-нибудь укрыться.

— Ванг? — удивился Амит. — Странно. Они тут сроду не появлялись.

Через несколько дней Амнита встретила ванга в лундовой роще. Увидела она его ещё издали — слишком трудно было не заметить огромную чёрную птицу среди белых стволов и светлой, серебристой листвы. Впрочем, ванг и не старался спрятаться. Казалось, он ждал её. Амнита решила обойти его как можно дальше, но ванг, поразительно бесшумно снявшись с дерева, настиг её и опустился на тропу прямо перед ней. Превозмогая страх и стараясь говорить ровным голосом, Амнита обратилась к птице на танумане. Она поняла, что перед ней не просто птица.

— Что тебе нужно, посланец тьмы? — спросила она. — Почему ты меня преследуешь?

Ванг подошёл совсем близко и повернулся, словно подставляя ей свою спину. Эта птица выдержала бы троих таких, как Амнита… Вернее, этот демон тьмы в обличье птицы. Он хотел её куда-то отвезти. Амните стало страшно. Она кинулась прочь и бежала до самого дома Араннума.

— Может, я смалодушничала, — сказала она учителю. — Может, он знал, чего я хочу, и отвёз бы меня на Каму…

— Не думаю, — покачал головой Араннум. — Ты правильно сделала, что ушла. Ты не чёрная тиумида, и лучше тебе держаться подальше от демонов тьмы. Не гуляй пока одна по безлюдным местам… А вообще-то нам предстоит поездка. Аххан приглашает меня в Ингатам. А поскольку там сейчас твои друзья, ты, наверное, не откажешься съездить со мной.

В Ингамарне царило оживление. Здесь любили юную минаттану и её прекрасного супруга, который был официально титулован как её соправитель и минаттан Ингамарны. Амнита знала, что врагов у Эрлина и Гинты хватает — и в Эриндорне, и здесь, но самые опасные противники имеют обыкновение до поры до времени скрывать своё подлинное лицо, и вычислить их среди тех, кто тебя окружает, порой очень непросто. Гинта и Эрлин знали это не хуже её. Они приветливо всем улыбались, охотно разговаривали с молодёжью, которая первые два дня их пребывания в Ингатаме буквально осаждала замок, но от Амниты не укрылись тревога и усталость, словно тени, лежавшие на юных лицах её друзей. Эрлин похудел, взгляд его стал жёстче, и даже казалось, что глаза потемнели, утратив прежнюю ясную прозрачность. На лбу наметилась вертикальная складка, которая становилась довольно чёткой, когда он хмурился. А хмурился он сейчас гораздо чаще, чем раньше. Оставшись наедине с Амнитой, он рассказал ей о таинственном исчезновении одного «андора», на котором двое его людей улетели в Сахуну. В этой засушливой местности, на западе переходящей в пустыню, поселений не было вообще, а от малонаселённой Хортанги её отделяла широкая полоса хагового леса, посаженного тысячу лет назад нумадами древней Тиннутамы.

— Жители Хортанги уже не раз говорили, что видели над лесом какие-то дайверы. Мы сделали несколько разведывательных полётов и ничего не обнаружили. Пустошь, холмы, заросли кустарников, потом вообще сухая земля, песок и камни… Недавно из Хортанги опять увидели дайвер. Ульд и Хейвер улетели на разведку и не вернулись. Мы искали их. Я сам три раза летал. Как под землю провалились. Да тут ещё эти разговоры про "железных птиц" над пустыней… Их ведь уже не один год видят. Я давно планирую полёт за горы, да вот только все вокруг как сговорились. Все против. И особенно Гинта. Говорит: "Ты понятия не имеешь, что тебя там ждёт".

— По-моему, она права.

— Да, но мы никогда этого и не узнаем, если не попадём туда…

— Может, пока и не стоит. Слишком рискованно лететь в неизвестность. Лучше поискать какую-нибудь дорогу в горах. По ту сторону хребта могут оказаться враги — многочисленные и сильные. Разве можно появиться вот так, открыто? А Диннар… Он столько лет провёл в пустыне. Неужели он никогда не видел в небе ничего подозрительно?

— Нет, — покачал головой Эрлин. — Он ничего не говорил. Насколько я понял из рассказов жителей Улламарны, "железные птицы" летают над пустыней только последние три-четыре года. А он покинул каменное царство как раз четыре года назад. Он ничего не говорил, так, наверное, и не видел.

— А ты всё же спроси. На всякий случай.

— Спроси, — усмехнулся Эрлин. — Эта я хотел у тебя спросить… Ты в последнее время не видела Диннара? Он в Улламарне не появлялся?

— Нет… Не видела… А что? Он отправился в Улламарну?

— Мы не знаем, куда он отправился. Он пропал. Сразу после нашей свадьбы. После празднества в Эриндорне мы поехали сюда. Ты через два дня вернулась в Улламарну, а мы пробыли здесь дней десять. Когда мы вернулись в Эриндорн, его там на было. И больше мы его не видели. Мы с Гинтой решили, что он поехал к тебе, в Улламарну, но общаясь с тобой мысленно, Гинта поняла, что его там нет. Мы не стали тебе ничего говорить. В конце концов, Диннар не ребёнок. Он знает, что делает… Но раз уж ты сама о нём заговорила…

"Похоже, он действительно в Улламарне, — подумала Амнита. — Недаром за мной следят эти птицы. Может, за мной уже давно следят, просто я не замечала…"

Эрлин и Гинта пригласили её с Араннумом на большой совет. Юные правители держались с достоинством, но при этом очень непринуждённо и избегая лишних церемоний. Едва заняв свои кресла, они любезно предложили собравшимся сесть и представили им новых членов Совета — двух молодых абеллургов из Эриндорна. Заметив, что многие аттаны с недоумением косятся на Амниту, Эрлин представил её как почётную гостью и свою наставницу, которая теперь входит в коллегию абеллургов и является одним из виднейших учёных Валлондорна. Араннум добавил, что Амнита уже по сути настоящая звёздная нумада и учится у него только потому, что её редкий дар долгое время оставался незамеченным там, где она жила, и ей приходится быстро навёрстывать упущенное. Ведь такой дар, как и драгоценный камень, нуждается в шлифовке. Амните показалось, что слова Араннума произвели на членов Совета большее впечатление, чем слова Эрлина.

Совет длился около полутора часов, все вопросы обсуждались быстро и по-деловому, но Амнита даже не питалась вникнуть в то, о чём тут говорили. Думать она могла только о Диннаре.

Потом был торжественный ужин. К Амните обращались, она что-то отвечала, улыбалась и кивала, но думать по-прежнему могла только о Диннаре. Где он? Что с ним? Эрлин сказал: он не ребёнок и знает, что делает. Не ребёнок… Он пропал, и виновата в этом она. Где он сейчас, проклятый мальчишка? Она хотела его ненавидеть. Просто ненавидеть и всё. Он имел над ней власть… Вернее, мог обрести её. И гораздо легче, нежели это представлялось ему самому. Она ценила своё одиночество. Свобода и одиночество — вот два крыла, которые поднимали её выше всех этих самок. А потом появился он… Амнита помнила, как первый раз встретила его в зале среди придворных. Гордо вскинутая голова, иссиня-чёрная грива, спадающая на широкие плечи, мускулистая грудь, вид которой пробудил в ней воспоминание о давнем детском сне… Она невольно посмотрела на его руки, словно ожидая увидеть когтистые пальцы. Когтей не было, но ей почему-то сразу стало ясно, что эти руки обладают чудовищной силой. Однако ещё большая сила заключалась в его глазах. Сначала она не поняла, что он смотрит на неё. Его взгляд был словно засасывающая чёрная бездна, готовая поглотить весь мир… Но в следующее мгновение она вдруг осознала, что во всём мире эти глаза видят только её. И ей стало страшно. Она хотела его ненавидеть. Просто ненавидеть и всё. Что ей мешало? Дело было не только в его потрясающей красоте. Дурочки вроде Мильды обожали его за то, что он чудовище. Они видели лишь красивое чудовище, которое и пугало и притягивало их своей нечеловеческой силой, доставшейся ему от демона-отца. Но из-под маски демона смотрело человеческое дитя, которое пугало других, потому что боялось себя самого. Никакая сила не поможет ему справиться с тем, что он испытывает к ней… Амнита знала, что он может убить её. Она хотела его ненавидеть. Она действительно ненавидела его. Уже хотя бы за то, что не могла о нём не думать.

От мыслей о Диннаре её ненадолго отвлекла лишь новость, которую сообщил Аххан, пригласив её, Араннума, Гинту и Эрлина в свой кабинет. Он сказал, что Сифару и Айданге удалось окончательно разгадать тайну "валлонского бога".

— Только тот, кто обладает силой, может вселиться в чьё-то тело, вытеснив душу, данную этому телу при зачатии. Наш «бог» действительно обладает могуществом. Теперь мы знаем его историю, восстановить которую было не так-то просто. Сифар очень долго работал с этим зеркалом, Айданге пришлось не раз обращаться к Трёхликой, а два ученика Сифара провели три тигма в Валлондорне. Один поселился в Среднем городе, другой в Нижнем. Они выискивали и расспрашивали тех, чьи предки жили там ещё при сантарийских минаттанах. Всё сантарийское долгое время было в Валлондорне под запретом, но народ всегда хранит предания о прежних правителях. Так что в конце концов всё же удалось выяснять, чья душа столько лет меняла сотворённые Айнагуром тела. Почти сто пятьдесят лет назад, когда валлоны пришли сюда из-за гор, они первым делом заняли Тиннутаму. Они убили минаттана Санхава и троих его сыновей — семнадцатилетнего Амарата, пятнадцатилетнего Мантама и тринадцатилетнего Ангамира. Последний всегда создавал в семье проблемы. Он обладал редкими способностями к таннуму и уже в двенадцать лет 6ыл искусным колдуном. Но ещё он отличался редким тщеславием и властолюбием, а поскольку, как самый младший, стоял дальше всех от трона, ненавидел своих братьев. Ангамир считал вопиющей несправедливостью то, что он, самый по его мнению достойный, по сути лишён возможности стать правителем. Его ждало высокое звание эрг-нумада Тиннутамы и первого советника Амарата, когда тот займёт трон, но его это не устраивало. Он мечтал быть нумадом-минаттаном, полновластным правителем мина. Теперь уже трудно понять, почему младший из сыновей Санхава был таким злым, заносчивым и властолюбивым. По преданию, он и внешне очень отличался от всех членов семьи, да и вообще от детей земли. Он был светлокож и светловолос. Видимо, сказалось какое-то очень дальнее родство с детьми воды. Ведь кое-кто из них после Великой войны остался здесь, так же как некоторые сантарийцы остались тогда по ту сторону гор. Внешнее несходство с окружающими и редкая одарённость с раннего детства поставили Ангамира в особое положение. Возможно, к нему как-то не так относились, и это усилило дурные черты его характера. Не знаю… Известно только, что в юном Ангамире сочетались злой нрав и сила могущественного колдуна. И сила эта была так велика, что после его гибели его нафф не утратила память и не покинула пределы дворца. Этому способствовало и то, что там сохранился каменный наор Ангамира. Валлоны сразу уничтожали статуи сантарийских богов и правителей, но судьбе было угодно, чтобы одна из статуй Ангамира довольно долго оставалась целой. Кама показала Айданге дворец правителя Тиннутамы некоторое время спустя после захвата его валлонами… Нафф Ангамира, витая во дворце, нашла себе прекрасное новое тело, которое юный колдун счёл вполне подходящим для своей великой особы. Как вы уже догадались, он вселился в тело очередного «бога». Готовый экземпляр как раз собирались отключить от системы питания. Душа колдуна без особого труда вытеснила его слабую, неразвитую нафф, до сих пор всё время пребывавшую во сне, тем более что Ангамир, несмотря на юный возраст, уже владел искусством переселения душ. Вот кто был валлонским богом целых четырнадцать циклов. Сын сантарийского правителя Савхава Ангамир, мальчик-колдун, который жаждал власти и получил её столь неожиданным образом.

— Так вот оно что, — усмехнулась Амнита. — Колдун… Иногда он меня настораживал, хоть я и не понимала, почему. Вообще-то это было ничтожество. Тупое, чванливое, самодовольное…

— Разумеется, — кивнул Аххан. — И превращению его в это ничтожество способствовала долгая жизнь в роли "божественного правителя". Тринадцатилетний сын Санхава при всей своей одарённости был ещё человеком незрелым. Если точнее, это был злой, испорченный ребёнок. Но будучи Ангамиром, он по крайней мере нормально рос, развивался, учился… Скорее всего, из него бы вырос могущественный колдун, который в своём стремлении к власти причинил бы людям много зла. Но став «богом», он остановился в развитии. Его жизнь состояла из удовольствий, которые ему постоянно приедались, и он искал всё новых и новых, дойдя в конце концов до такой степени извращённости, что лучше об этом не говорить. Ему поклонялись, ему льстили на каждой шагу, и он возомнил, что он и впрямь повелитель, а между тем, всё решали за него. Его лишь убеждали в том, что решения принимает он. И он к этому привык, потому что так жить легко и удобно. Он почти ничему не учился. Это ты, Эрлин, удивил потом весь Эриндорн своей тягой к знаниям. Из всех «богов» Айнагур только тебя и учил по-настоящему. И Айнагур, и другие наставники… Если ему надо было что-то усвоить, его обучали во сне. Ум его не развивался, и способности к таннуму постепенно угасали. Остаток его былого могущества помогал ему из цикла в цикл вселяться в очередное «божественное» тело, но он уже почти ничего не помнит о том, как был Ангамиром. Он помнит только то, что всегда от всех отличался. Он сказал: "Я всегда был светлым и прекрасным. Я знал, что я лучше и выше всех этих чернявых. Я был рождён богом, и власть по праву принадлежит мне". Теперь надо придумать, как помочь ему. В конце концов, это ребёнок, ставший игрушкой в руках злых сил. Надо помочь ему освободиться. Сифар не хочет вселять человеческую нафф в животное. Если он и сделает это, то лишь тогда, когда поймёт, что другого выхода нет. Сейчас он погрузил его в глубокий сон и надеется избавить его нафф от памяти «бога». Дело это непростое и займёт немало времени. Думаю, Сифар сумеет помочь этой несчастной, искалеченной душе.

— Твой Эрлин действительно бог, — сказала Амнита, оставшись с Гинтой наедине. — Он не позволил всем этим выродкам превратить его в ничтожество.

— Его нафф изначально была мудрее, — улыбнулась сантарийка. — И потом, его окружали не только выродки. Рядом с ним была ты. Да и наш чёрный абеллург… Он был уже не тот, что пятнадцать циклов назад. Он давно уже устал от своего придуманного божка, которым играл, как куклой. С ней можно делать всё, что хочешь, но любить её нельзя. Вместе с Эрлином к нему вернулся Ральд. К нему вернулась любовь… Точнее, он понял, что это такое. Айнагур однажды признался мне, что никогда бы не посмел и просто не смог бы обращаться с Эрлином так, как с теми, искусственными, «богами». Эрлин — его настоящий бог. Он наслаждался его обществом, ему нравилось его учить, опекать, говорить с ним… Утешать и подбадривать, когда он был подавлен и растерян — ведь Эрлин с самого начала чувствовал неестественность своего положения. Айнагура сразу поразил его блестящий ум, способности к наукам, проницательность, сила духа. Ему действительно хотелось уберечь его от плохого, от всякой грязи… Ты ведь сама говорила, что при Эрлине во дворце была совсем другая атмосфера, не то что тогда, когда прежний «бог» пожелал сделать тебя своей абельханной. Хватало, конечно, и такого, что могло его испортить, превратив в самовлюблённого тирана. Всё же его без меры баловали, ему много льстили, кое-какая ложь даже пришлась ему по душе, поскольку была удобной и приятной. Вокруг него было достаточно такого, что могло испортить человека более слабого. Но он устоял. Всё же у него был стержень… Его заставили забыть родных, но воспитание, которое он получил, выковало его характер, и то, что осталось в глубинах его памяти, скрытое от него самого, помогло ему остаться человеком. Знаешь, история Ангамира чем-то напоминает мне историю Диннара. Он тоже с детства отличался от других, а его близкие… Они не должны были так к нему относиться. Его почти всю жизнь преследовали неприязнь и страх. Его ненавидели и перед ним раболепствовали. У него не было нормального детства — в отличие от Эрлина. Спасибо Сатхе. Наверное, только благодаря ей он и не превратился в чудовище.

"Он ещё может в него превратиться, — подумала Амнита. — В отличие от Эрлина, он был и остался бездомным ребёнком с искалеченной душой, и сила, которой он обладает, может обернуться против него самого".

Она вдруг вспомнила минаттана Акамина, которого два тигма назад встретила недалеко от рощи саганвиров. С тех пор, как его здоровье улучшилось, он любил подолгу гулять в одиночестве. Акамин первый начал разговор. Он расспросил Амниту об Эриндорне, а на прощание взял с неё слово в ближайшее время посетить Белый замок. Держался он бодро, но Амнита видела, что этот человек изо всех сил старается скрыть усталость. И от других, и от себя самого. Он устал ждать. И все-таки ждёт. А что ему ещё остается?

Сколько сломанных жизней, искалеченных душ. Сколько упрямцев, отталкивающих протянутую к ним руку. Не желающих сделать шаг навстречу друг другу. Всего лишь один маленький шаг… Где он бродит, этот неприкаянный? Хмурый мальчишка, который считает, что он очень сильный и очень страшный…

Вернувшись в Улламарну, она первым делом отправилась в Белый замок.

— Я всё знаю, — сказал Акамин, едва она заговорила о Диннаре. — Я уже понял, что он просто не хочет возвращаться. Мой внук не хочет меня видеть. А мне нечего сказать в своё оправдание. Я давно чувствовал — Гинта что-то скрывает, и её это мучает. Она как будто связана клятвой. Милая девочка… Она каждый раз так горячо убеждает меня верить в то, что он жив. А тут ещё эти слухи о дивном ваятеле, который живет во дворце бога… Эриндорн далеко, но до Улламарны тоже кое-что доносится.

— Он сейчас не в Эриндорне. Возможно, он здесь.

— Возможно. Недавно слуга сказал, что в Улламарне уже дважды видели какого-то молодого незнакомца — высокого и красивого, с длинными волосами. Один раз его охотники встретили, возле вирновой рощи. Говорят, он тут же свернул с тропы и скрылся среди деревьев. А второй раз его видели между старым некрополем и деревней Виганой. Это заброшенная деревня. Туда так никто и не вернулся. Гинта посадила там лундовую рощу — вместо погибшей, и велес можно снова выращивать… Нет, не любят люди те края. К тому же вирновый лес совсем рядом. Туда только на кладбище и ходят. На нём уже не хоронят, но старики иногда навещают своих покойников. Эти двое — муж и жена — тоже на кладбище ходили. Уверяют, что видели высокого, стройного юношу, который направлялся в сторону заброшенной деревни. И с ним была какая-то красотка.

"Разумеется, — с досадой подумала Амнита. — Где он, там непременно какие-нибудь красотки. Или хотя бы одна…"

— Сколько раз я собирался съездить в Валлондорн, да так и на решился, — вздохнул Акамин. — А вот теперь он где-то здесь, может быть, совсем рядом. Я целыми днями брожу по Улламарне, вздрагиваю от каждого шороха. Всё надеюсь его встретить… И очень этого боюсь. Что я ему скажу? Я даже представить себе не могу эту встречу…

— Не мучай себя. Всё образуется. И слова найдутся. Сами…

Амнита замолчала. Её немного смутил взгляд Акамина, пристальный и задумчивый.

— Ты его любишь, — сказал старик. Как будто сам себе ответил. — Не знаю, суждено ли мне встретиться с ним, но я рад, что в этом мире его кто-то любит. Это то, чего ему всегда не хватало. И наверное, от этого все его беды.

— Почтенный Акамин, я не единственная, кому он дорог. У него есть друзья. И будут ещё. Всё будет хорошо, поверь мне.

Амните и самой хотелось в это верить, но интуиция подсказывала ей, что, если хорошо и будет, то ещё не скоро, и до этого предстоит решить множество проблем, большей частью пока неясных. Хорошо хоть, ближайшая задача ясна — найти Диннара. Пока он не наделал каких-нибудь глупостей. Что она ему скажет при встрече? Найдутся ли слова сами, как она уверяла Акамина?

"Вот так и бывает, — подумала Амнита. — Убеждаем других в том, в чём хотели бы убедить себя".

Найдутся слова или не найдутся — это уже дело третье. Сперва надо найти его. Если он действительна за ней следит, то выйти на него будет проще. Оба раза его видели недалеко от вирновой рощи. Уж не подался ли он к чёрным тиумидам? Сын тёмного демона… Идти в саму рощу Амните не хотелось. Можно для начала прогуляться но старому кладбищу и заглянуть в ту заброшенную деревню.

В свободный от занятий день Амнита заколола волосы на затылке и надела свой любимый наряд, в котором она обычно отправлялась бродить по лесу — облегающие брюки, кожаные башмаки и короткую приталенную куртку из плотной, но мягкой материи, с удобными застёжками спереди, которая надевалась прямо на голое тело. На всякий случай она сунула за пояс маленький кинжал с позолоченной рукояткой — подарок огненного тиумида Амита.

Путь от некрополя до Виганы лежал через лундовую рощу. Земля посветлела от опавшей серебристой листвы. Амнита только сейчас заметила, что деревья уже сильно облетели. Конец осени, а тепло, как летом. Странно. Даже не верится, что скоро зима. И Великая Ночь. Конец стопятидесятилетнего цикла Камы…

Вигана оказалась небольшим селением с узкими мощёными улицами и деревянными домами, стены которых покрывали росписи. Краски потускнели, но чувствовалось, что когда-то эта маленькая глухая деревенька выглядела нарядно и приветливо. Теперь осиротевшие дома пугливо затаились за высокими кустами. Земля, которой вернули плодородие, заполонила деревню буйными зарослями, лишь кое-где виднелись сухие, побелевшие стволы — напоминание о недавнем бедствии.

Услыхав сзади шорох, Амнита вздрогнула и обернулась. По траве скользнула огромная тень. Ванг! Чёрная птица села на покосившуюся изгородь и, окинув Амниту равнодушным взглядом, принялась чистить перья.

"Интересно, это демон или просто птица?" — подумала Амнита и вдруг услышала голоса. Их было два — мужской и женский. И доносились они из ближайшего дома. Женский голос, высокий и резкий, что-то быстро и сердито говорил. Мужчина отвечал невнятно и глухо. Как-то не похоже на Диннара…

Скрипнула дверь, и Амнита спряталась за кустами. На пороге появилась молодая женщина, стройная и красивая, с роскошными чёрными волосами, заплетёнными в две тугие косы. Одежду её составляли юбка до колен, жилетка и лёгкие сандалии — обычный наряд сантарийки в тёплую погоду. На поясе болтались нож и небольшой кожаный мешок. Следом вышел высокий смуглый юноша, при виде которого Амнита почувствовала одновременно облегчение и досаду. Это был не Диннар. Её поразил взгляд незнакомца — блуждающий, полубезумный, в то время как его красивое лицо казалось каким-то застывшим и безжизненным. Двигался он, как пьяный. Или как смертельно больной, который вот-вот испустит дух. Но он не был ни пьян, ни болен. Амнита чувствовала — с ним творится нечто худшее, хотя и не могла понять, что именно.

— Перестань меня мучить, Суана, — простонал юноша, тяжело опустившись на крыльцо. — Я устал… Я больше не могу…

— А уж как я-то от тебя устала! — раздражённо отозвалась красавица. — Ты всегда был слабаком, и зря я надеялась сделать из тебя мужчину. Ты неблагодарный! Я достала тебя из могилы, вернула твою нафф… Я чуть ли не всю силу потратила на иргины. Выращивала их, чтобы приготовить "воду жизни". Я снова подарила тебе жизнь!

— Это не жизнь… — прошептал юноша. — Отпусти меня. Я хочу покоя.

— Потерпи ещё немного, — глядя на него с невыразимым презрением, сказала девушка. — Скоро твоё тело получит белее достойный. Красивое тело — это единственное, что у тебя есть. Вернее, было… Скоро ты отправишься к своим жалким предкам, которые всегда мечтали о власти, но никогда не умели её взять. Такой род не стоит продолжать…

Амнита почувствовала сзади какое-то движение, но обернуться не успела. От удара по голове сознание её помутилось.

— Смотри, Суана, кто к нам пожаловал!

— Ну и красавица…

Голоса звучали как будто издалека.

— Осторожно! — крикнула Суана. — Скорее усыпите её… Скорее! Не смотрите ей в глаза! Не дайте ей очнуться!

Амните зажали нос влажной тряпкой, от которой резко пахло чем-то сладковатым. Её затошнило, но потом стало легче…

Придя в себя, она обнаружила, что лежит на земле связанная по рукам и ногам. Вокруг скользили длинные тени — приближался вечер. Где-то рядом звучали голоса — много мужских и один женский. Тот юноша по-прежнему сидел на крыльце безучастный ко всему на свете, а недалеко от дома Суана разговаривала с какими-то бритоголовыми мужчинами, одетыми в чёрное. Их было не меньше дюжины.

— Нам пора, — сказал один. — Сегодня будет хорошая ночь. Удачное время для жертвоприношения. Кто бы мог подумать, что такая красавица сама придёт к вам в руки! Это её тут называют Белая Звезда?

— Бледная, как нераскрашенная статуя, — фыркнула Суана. — Если она вам подходит, забирайте. Её всё равно нельзя оставлять в живых. Мне не нужны свидетели.

— Нам тоже.

— Карах, оставь здесь кого-нибудь. Посторожить Талафа. Я должна на время уйти. Чёрные тиумиды обнаружили мои кусты. Как бы они меня не выследили…

— Чёрные тиумиды! — тот, кого Суана назвала Карахом, злобно сплюнул. — Невежды, которые возомнили себя слугами Танхаронна… Это мы его истинные слуги. Бесконечная тьма порождает свет! И она его поглощает, иначе не сможет его порождать. Танхаронн требует жертв. И пока мы дарим тёмному богу светлых невест, он будет милостив к нашему миру и не погасит наше солнце!

"В конце осени пропадают валлонские девушки, — вспомнила Амнита. — Секта… Танаиты… Что-то вроде этого было ещё в Валлондоле… Или это другое? Не об этом сейчас надо думать, не об этом…"

Амнита пыталась сосредоточиться и связаться с Араннумом, но не могла. Мысли путались, в голове шумело. Действие снотворного ещё не прошло, да и ударили её здорово.

— Дайте ей ещё макханы, — сказала Суана, склонившись над Амнитой. — По-моему, она приходит в себя. Осторожней с этой бледной куклой. Она ученица нумада, я это точно знаю. Не смотрите ей в глаза, не давайте говорить. Лучше, если она отправится в объятия Танхаронна спящей.

Амнита снова почувствовала на лице влажную тряпку и поняла, что больше уже не проснётся…

Но она проснулась. Её организм, а может быть, воля к жизни оказались сильней, чем полагали эти люди. Открыв глаза, она увидела сверкающую белыми и голубыми бликами водную гладь. Озеро Санн! Двое держали её под руки в стоячем положении. Её переодели во что-то длинное, полупрозрачное, волосы распустили и украсили цветами.

Была одна из тех ясных ночей, когда всё видно, почти как днём, но в лунном свете всё казалось каким-то странным, ненастоящим, и бритоголовые люди в чёрном, стоявшие вдоль берега, походили на призраки, которые вот-вот улетят или растают в воздухе. Но Амнита знала, что это не призраки. И она знала, что её собираются убить. Двое уже спустили на воду лодку. Видимо, эти безумные слуги тьмы топят своих жертв в озере Санн… Превозмогая слабость и головную боль, Амнита снова попыталась связаться с Араннумом, но тут же поняла, что это не имеет смысла. Он всё равно не успеет ей помочь. Сразу видно, что до настоящей нумады ей ещё далеко, слишком мало училась. Гинта бы так просто не попалась. Гинта бы моментально обезвредила эту отраву, а она этого не умеет, и вот теперь так слаба, что не может ни отправить мысленное послание, ни даже наом какой-нибудь сделать над озером, чтобы напугать их… Впрочем, их таким не испугаешь. Многие из них наверняка сами колдуны. На помощь Трёхликой Амнита даже не надеялась. Последний раз Кама помогла ей, когда надо было заключить в аллюгин нафф «бога». Потом богиня отвернулась, а один раз даже попыталась погубить её… Надо что-то делать! У неё ведь иногда получался не только высокий, но и высший анхакар. В нормальном состоянии она бы с ними справилась. Надо всё же попробовать… Амнита попыталась сосредоточиться, но голову пронзила страшная боль, а тело было налито такой тяжестью, что, если бы её не держали, она бы и на ногах-то не устояла.

Бритоголовые хором запели — не то гимн, не то молитву Танхаронну. Они пели о том, что великий бог бросил взгляд на пустынную Эрсу и подарил ей свет. Взгляд его прожёг землю, и остался на ней след в форме глаза. Небесные воды заполнили его, и появилась священное озеро Санн. Божественное око. В нём отражается то ночной мрак, то свет солнца, когда Танхаронн позволяет ему появляться на небосводе.

— О божественный глаз, око тьмы, в котором тонет весь мир, — пели бритоголовые, окуная руки в озеро. — Прими наш дар. Прими свою светлую невесту, о величайший из богов. Прими её в свои объятия и снова даруй нам свет и жизнь!

Амниту подтащили к лодке. Один из служителей тьмы приблизился к ней, волоча за собой обмотанный верёвками камень. С этим грузом её и отправят на дно. Тут уж не выплывешь. А может, она сумеет отвязать его в воде, прежде чем захлебнётся… Где там! Проклятая слабость… Что это за зелье такое…

— Прими свою светлую невесту, Танхаронн! Она прекрасна, как белая звезда. Она подобна самой яркой звезде в твоих бескрайних владениях Она идёт к тебе, о величайший из богов…

— Я здесь! Я сам пришёл за ней! — перекрыл заунывное пение красивый, звучный голос.

Над озером повисла мёртвая тишина. Все разом повернулись в одну сторону. Те двое, что держали Амниту, отпустили её, и она бы упала, если бы не схватила кого-то из них за плечо.

Ночной воздух зазвенел от восторженно-испуганного шёпота. На залитом луной пригорке Амнита увидела три фигуры — человека и двух огромных птиц, которые стояли справа и слева от него, расправив свои могучие крылья. Если бы она не знала, кто этот человек, она бы, наверное, тоже приняла его за бога. До чего же он был красив… Длинные чёрные волосы отливали в лунном свете яркой синевой, пурпурный плащ тёмным пламенем окутывал стройную фигуру, которая всегда поражала её сочетанием изящества и силы. Он стал опускаться с холма. Две чёрные птицы, оторвавшись от земли, парили над ним, и тени их огромных крыльев погрузили во тьму весь берег… А может, их уже не две, а больше? И правда! Над озером кружила целая стая.

Бритоголовые пали на колени, простирая руки к своему богу. Тот, за которого держалась Амнита, тоже свалился, как подкошенный, и она упала бы, если бы Диннар не подхватил её. Он куда-то понёс её, осторожно прижимая к груди, и ей вдруг стало так хорошо… И даже одолевшая её слабость теперь казалась ей приятной. Наконец-то можно спокойно уснуть. Он закутал её в свой плащ и усадил на птицу. Лицо его было бледным от лунного света, в глубине зрачков дрожали синеватые искры.

— Обними его за шею и ничего не бойся. Он не позволит тебе упасть.

У ванга оказались на удивление мягкие перья.

"Так вот почему они так бесшумно летают", — подумала Амнита.

Её неодолимо тянуло в сон. Последнее, что она видела, — это огромный мерцающий глаз, который смотрел на неё снизу, с земли…

Амнита не знала, сколько она проспала, а проснулась она от ощущения, что кто-то гладит её волосы. Открыв глаза, она не могла понять, где находится. Она лежала на мягкой шкуре, буквально утопая в густом и длинном меху, накрытая чем-то вроде лёгкого шерстяного покрывала… Или это плащ? На неровной каменной стене чернела тень огромной птицы. Ванг… Кажется, она летела на ванге… Куда? Что это за пещера? Амните показалось, что где-то поблизости шумит вода. Она зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, на стене была тень человека. Она тут же узнала этот чёткий, красивый профиль. Он что, оборотень? Амнита вздохнула с облегчением, когда в следующее мгновение увидела сразу две тени. Она приподнялась на своём ложе и оглянулась. Диннар и птица сидели возле ярко пылающего камина. А ещё ярче горел огонь в ладонях юноши. Выходит, он умеет держать в руках огонь? Как Гинта. У Амниты это пока не получалось… Приглядевшись, она увидела, что в руках у него цветок. Большой красный цветок. Просто при свете камина его лепестки походили на язычки пламени.

— Они были у тебя в волосах, — сказал Диннар. — Эта мерзость…

Он швырнул цветок в огонь

— Это и есть иргины? — спросила Амнита. — Суана… Та девица, которая ненавидит Гинту… Она говорила, что снова вырастила их.

— Суана? Где ты её видела?

— Там, где меня схватили. В заброшенной деревне. Суана велела этим людям поскорее усыпить меня. Она знала, что я ученица нумада. И ещё…С ней был человек. Если я не ослышалась, а это вряд ли, она называла его Талафом.

— Что-о?

— Они вели какой-то странный разговор. Гинта рассказывала мне, как те, что занимаются запрещённым колдовством, оживляют мёртвых при помощи зелья из иргинов. Похоже, именно это Суана и проделала с Талафом. Я подслушивала их разговор, когда появились эти, в чёрном.

— Мои друзья сообщили мне, что ты в опасности…

Диннар погладил ванга, который, не шелохнувшись, продолжал невозмутимо смотреть на огонь.

— Извини, что я появился так поздно, но я знал, что только там, у озера, они все будут в сборе. Я не хотел упускать такую возможность разом со всеми с ними покончить.

— Покончить? А как?

— Я предоставил это моим друзьям.

Амнита вспомнила стаю вангов над озером.

— Мы уже к тому времени улетели. Я не хотел, чтобы они разделывались с ними при тебе. Эти мерзавцы назначили жертвоприношение на ту ночь, когда ни один житель Улламарны и под страхом смерти не выйдет из своего дома. По поверью, в эту ночь все тёмные демоны являются в Средний мир и летают низко над землёй. Сегодня даже чёрные тиумиды не покидают храмов и до восхода солнца должны молиться Танхаронну. А по-моему, к этому проклятому озеру и днём никто не ходит. Со всех сторон леса, рядом вирновая роща… Улламарна — такая глушь. И народу совсем мало. Неудивительно, что они тут так долго скрывались. Их даже чёрные тиумиды не могли выследить. А может, не особенно старались… Надеюсь, теперь с ними покончено раз и навсегда.

— Ты очень испугалась? — спросил Диннар, немного помолчав. — Ты же понимаешь, что я бы всё равно не позволил им тебя утопить. Честно говоря, я и не думал, что ты так рано очнёшься. Макхана — сильное средство. Это даже не снотворное. От неё на время останавливаются жизненные процессы. Человек даже не дышит.

— Так вот почему Суана догадалась, что я прихожу в себя. Я же притворялась спящей… Она заметила, что я начала дышать.

— Я не испугалась, — солгала Амнита. — Я вообще с трудом соображала, что происходит. А потом почему-то в сон потянуло. Неужели я спала, пока летела на птице?

— Птица, на которой ты летела, — не просто птица, — улыбнулся Диннар. — Как твоя голова?

Амнита пощупала затылок.

— Всё в порядке. Не болит, и, вроде бы, даже шишки нет… Ты и лечить умеешь?

— Только шишки. Может, ещё поспишь?

— Ну нет, хватит. Я уже не помню, когда последний раз стояла на ногах… Так, чтобы они при этом не подгибались. А Суана там тоже была? У озера…

— Нет. Вряд ли её интересуют обряды этих безумцев. У неё с ними были какие-то взаимовыгодные отношения. Они, как и Суана, занимались грязными делами, которые старались держать в тайне, но она не из этой шайки. Выходит, эта тварь сделала с Талафом примерно то же, что много лет назад тиумиды-отщепенцы сделали с моим отцом. Точнее, с одним из них… — Диннар невесело усмехнулся. — Гинта рассказывала тебе историю Танамнита?

— Да… Правда, я не поняла… Танхи спокойно вселяются в тела птиц, в деревья. Зачем понадобилось убивать Танамнита, а потом оживлять его при помощи этих цветов? Гинта тоже не совсем это поняла, но чёрный тиумид рассказал ей только то, что мог или счёл необходимым…

— Возможно, он и сам не знал всех деталей. Недавно я встречался с главой их общины. И вот что я выяснил. Вселиться в дерево или в тело птицы, вытеснив её нафф, тёмному демону несложно. Но вселиться в тело человека без помощи человека танх не может. Потому и говорят, что не стоит сваливать все беды на злых демонов. Люди сами открывают им двери в наш мир. Танамнит мог добровольно отдать своё тело демону, а сам бы он тогда стал танхом, причём одним из высших. Но Танамнит не хотел этого. Когда тиумиды, которые всё это задумали и взяли его в плен, попытались воздействовать на него при помощи высокого анхакара, у них ничего не получилось. Танамнит уже был хорошим колдуном. Тогда они придумали другой способ. Для того, чтобы танх мог достаточно долго прожить на земле в человеческом толе, это тело должно быть неповреждённым. Тиумиды-преступники решили опоить Танамнита настоем макханы, приведя его таким образом в состояние временной смерти. Тогда было бы легче изгнать его душу, чтобы вселить в его тело тёмного демона. Тогда бы и цветов никаких не понадобилось. Макхана — сильное средство, его не каждый колдун обезвредит, особенно если не сразу распознает это зелье в напитке, с которым его смешали. Танамнит отказался от питья. Он пытался бежать. Судя по всему, завязалась схватка, во время которой он и был убит кинжалом в грудь. Танху пришлось вселяться в тело убитого, да ещё повреждённым оказался такой важный орган, как сердце. Вот тут-то и понадобилось то, что колдуны называют "водой жизни", которую можно сделать из иргинов. А сделать её может только женщина. Тиумиды-преступники сказали моей матери, что это единственный способ оживить её возлюбленного, который якобы, возродившись, станет богом. Так что демон вселился в тело человека без его согласия, но с помощью других людей.

— Но если тело Танамнита оказалось повреждённым, почему они не использовали в своих целях кого-нибудь другого? И вообще… Они же знали, что с колдуном справиться гораздо труднее, чем…

— Наверное, они знали и то, что никого, кроме Танамнита, она не станет оживлять. Она же понимала, что это запрещённое колдовство. Да и тот, кому понадобилось тело Танамнита, не случайно выбрал именно его.

— Талаф тоже был убит, — продолжал Диннар после небольшой паузы. — И тоже кинжалом в сердце. Так что и тут нельзя было обойтись без "воды жизни". Нафф не смогла бы вернуться в такое повреждённое тело. Гинта знала, что Суана не успокоится, но эта дрянь оказалась ещё опасней, чем мы думали. И всё же я не верю, что она сама вернула нафф своего дружка. Она могла вырастить цветы. Она могла приготовить "воду жизни", но вернуть нафф… Тех, кто занимается переселением душ, немного. У Суаны есть могущественный союзник. А может…

Диннар задумался, вороша палкой угли в камине.

— Что?

— Может, её кто-то использует, и она только воображает себя хозяйкой положения.

— Она сказала Талафу, что скоро отпустит его нафф. Его тело нужно кому-то другому.

— Даже так? — нахмурился Диннар. — А что она ещё говорила?

— Да в общем-то больше ничего. Талаф страдает и просит освободить его. Суана заявила, что с удовольствием это сделает, чтобы дать его тело кому-то более достойному, но придётся немного подождать. Не понимаю, зачем она вернула ему жизнь, если так его презирает.

— Все обвиняют мою мать, — помолчав, сказал Диннар. — Но она сделала это, потому что любила. Возможно, она и мечтала о власти, могуществе… Но она любила Танамнита. Не знаю, которого больше — человека или демона… Наверное, она запуталась… Мы ведь не всегда можем понять, кто есть кто. Наверное, она не нуждается в оправданиях, но мне почему-то всегда хочется её оправдать.

— Именно тебе и суждено оправдать её полностью.

Диннар ничего не ответил. Амнита не знала, понял ли он, что она хотела сказать. Он задумался, глядя на огонь. Сейчас он напоминал ей Эрлина в детстве. У того было примерно такое же выражение лица, когда она давала ему трудную задачу. Он всегда находил решение самостоятельно. Он не только не просил подсказки, но и виду не подавал, что задача кажется ему слишком трудной. Этот тоже не привык терпеть неудачи. Он и с женщинами всегда был уверен в себе. Со всеми, кроме неё. Что ей ждать от этого человека, который привык добиваться своего и которою она заставила впервые ощутить бессилие и растерянность? Сейчас он похож на ребёнка, который задумался над трудной задачей, но в любой момент в нём может проснуться демон. Кого любила Диннара — человека или демона? Наверное, всё-таки человека… А кого любит она сама? Она столько лет жила под защитой своей богини. У неё не было страха за себя. И за других тоже, поскольку у неё никогда не было особых привязанностей. Может, Диннар привлекает её тем, что от него постоянно исходит опасность? Это особенно ощутимо сейчас, когда богиня лишила её своего покровительства. Она и сама сильна, но Диннар сильнее. Скорее всего. Во всяком случае в данный момент она полностью в его власти… А кстати, где она сейчас! Что это за пещера?

Амнита уже в который раз обратила внимание на покрывавшую её ложе огромную серебристо-серую шкуру. Что это за зверь? Она никогда не видела такою мягкого и длинного меха. Такая же шкура завешивала вход в пещеру. Третья, темнее и гораздо больше, лежала на полу вместо ковра. В углу у входа валялось оружие — лук со стрелами, два кинжала, кеста. Недалеко от камина стояли каменный стол и два кресла, тоже из камня, накрытые шкурами.

— Деревьев здесь нет, вот и приходится делать мебель из камня, — сказал Диннар. — Хорошо, что мне это нетрудно.

"Понятно, значит, мы в пустыне, — решила Амнита. — Он захотел показать мне своё каменное царство. Странно… Он же говорил, что там очень красиво…"

Слева от камина она увидела в стене проём, из которого сочился колеблющийся свет. Похоже, шум воды доносился именно оттуда.

— Иди искупайся, если хочешь, — предложил Диннар. — Там источник. Он сейчас тёплый, а скоро станет совсем горячим, так что лучше поторопись. Здесь по ночам все подземные источники нагреваются. Сейчас ночь, близятся самые холодные часы — это в два раза холодней, чем у нас там зимой. А днём ничего. Примерно как в Улламарне ближе к концу осени…

— Ночью холодней, чем у нас зимой? Где — у нас? А здесь… Где это мы?

— На Чёрной Звезде. Или на Танхаре. В пустыне эту ангаму называют Танамнит. Сутки здесь длиннее, чем на Эрсе, а разница между дневной температурой и ночной просто чудовищная. В глубинах Чёрной Звезды тепла гораздо больше, чем в глубинах Эрсы. Эта ангама согревается в основном изнутри. Чем холодней на поверхности, тем жарче под землёй. И подземные источники по ночам иногда просто кипят. Днём большинство из них остывает, но холодными они, по-моему, никогда не бывают… Что с тобой, Амнита? Разве ты не любишь путешествовать по другим мирам? Днём я покажу тебе Танхар. Здесь довольно интересно, хотя и не очень уютно. Иди, мойся, там есть всё, что нужно… Кстати, вот твоя одежда. Да вот, у камина. Я подобрал её там, на берегу. Иди, я пока мясо поджарю.

Он направился к выходу и откинул шкуру, открыв зияющий в стене, словно чёрная дыра, проём, из которого повеяло холодом. Амнита невольно поёжилась.

— Я храню там продукты, — пояснил Диннар. — А выход наружу далеко отсюда и задвинут камнем. Нам тут ничего не грозит.

И он скрылся в темноте.

"Купальня" оказалась просторной пещерой, в глубине которой тоже пылал камин. Источник бил прямо из стены, заполняя небольшой бассейн, явно вырубленный тут Диннаром. А чтобы постоянно прибывающая вода не лилась через край, он сделал жёлоб, по которому она текла из бассейна и исчезала в круглом отверстии в полу.

"Интересно, что там внизу, — подумала Амнита. — Тоже пещера? Неплохо тут всё устроено — и ванна, и туалет…"

На столе возле камина она обнаружила полотенца, гребни, щётки для мытья и даже два сосуда с ароматной моющей жидкостью. Было здесь и зеркало, правда, небольшое. Искупавшись, Амнита села с ним поближе к камину, чтобы поскорее высушить волосы. Вода в источнике нагревалась, постепенно заполняя помещение влажным горячим паром.

Когда Амнита вернулась в соседнюю пещеру, на столе в огромном блюде уже дымилось жареное мясо. Они ели его, запивая лёгким вином, которое Диннар наливал в кубки из большого серебряного сосуда.

— Я вижу, ты тут уже давно обосновался, — сказала Амнита.

— Да… Пришлось кое-что привезти. Посуду, например…

— А эти шкуры откуда? Никогда не видела таких зверей.

— Поохотился на одной далёкой отсюда ангаме. Мир вечной зимы… Разумной жизни там нет. Зато полно всякого зверья, особенно хищников. Это ещё не самый крупный. Два детёныша и взрослый самец. Его шкура на полу. Видишь — она гораздо больше…

— Ты летал туда в плотном тел? На ванге? Значит, это правда, что они летают на любую ангаму Энны?

— Увы, нет… Танхаронн царит повсюду, но слуг своих пускает не везде. И всё же я посетил несколько миров. Обитаем из них только один — тот, где я охотился. Большинство вообще непригодно для жизни… Во всяком случае для таких, как мы.

— Не понимаю… Как ванги преодолевают такие огромные расстояния?

— Не просто ванги, а те из них, которые являются танхами. Они мгновенно переносятся на любые расстояния, а как — не знаю. Это их тайна. Когда улетаешь с Эрсы, ванг поднимается немного выше деревьев, на миг окунаешься в темноту и холод, а в следующее мгновение ты уже в другом мире.

— И давно ты так летаешь?

— Тигмов пять. Из Эриндорна я сразу отправился в Улламарну. Отыскал чёрных тиумидов. Глава их общины Фанхар понял, кто я такой, едва меня увидел. Он был наставником Танамнита. Мы с ним долго беседовали. Он не огорчился, когда я сказал, что у меня нет ни малейшего желания становиться одним из них. По-моему, его немного пугает моё могущество. Он просил меня не злоупотреблять им. Дескать, чем больше твоя сила, тем больше пострадаешь, если она обернётся против тебя самого. Очередной намёк на мою мать.

— Эти птицы служат чёрным тиумидам?

— Чёрные тиумиды приручают обычных вангов… Точнее, кормят их возле храмов Танхаронна, чтобы усилить атмосферу таинственности, которая и так царит в этих местах. Они же должны показать людям, что в отличие от всех остальных не боятся священных птиц Танхаронна. Танхи в обличье вангов прилетают к чёрным тиумидам и говорят с ними, но очень редко. А служить… Демоны не служат людям. Иногда они общаются с ними. Иногда используют их, поскольку вмешиваться в людские дела и влиять на нашу жизнь могут только с помощью людей. Это, к примеру, как один мой отец воспользовался тиумидами-отступниками, чтобы получить тело того, кто по воле судьбы тоже стал моим отцом, — Танамнита. Демоны общаются с людьми, но служат они… Они мало кому служат.

Амнита посмотрела на огромную птицу, которая спала у камина, спрятав голову под крыло.

— Это он подкараулил меня в лундовой роще?

— Нет, другой, — улыбнулся Диннар.

— И куда же он хотел меня доставить?

— Ко мне. Он заметил твой испуг и не стал настаивать. Я просил не пугать тебя. За тобой следили чаще, чем ты думаешь. Просто замечать ты их стала, когда они подобрались поближе. У меня ещё никогда не было таких верных друзей и расторопных помощников.

— Они сами предложили тебе свои услуги?

— Пожалуй… Фанхар сказал: "Если ты не знаешь, как жить дальше, и нуждаешься в совете, то можешь попросить его у бога. Тебя он не оставит без ответа". Ночью он отвёл меня в пещеру под корнями огромного вирна — самого старого в роще… Из живых деревьев, разумеется. Чёрные тиумиды говорят, что в этой пещере они часто видят вещие сны. Мне приснился тёмный великан. Я не мог рассмотреть его лицо, только видел, что у него множество глаз, сияющих, как звёзды, и множество рук, на которых сидят огромные черные птицы. Он что-то говорил на разные голоса, потом эти голоса слились в оглушительный рокочущий хор. А птицы все слетелись ко мне и окружили маня кольцом. Одна из них подошла совсем близко и сказала человеческим голосом: "Приказывай, повелитель!" На этом я проснулся. И увидел, что трава на поляне возле пещеры стала лиловой от утренней зари и тёмная листва старых вирнов отливает багровым. Я выбрался из пещеры и почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Прямо передо мной возвышался огромный вирн, ветви которого были усеяны птицами. Они все смотрели на меня, выглядывая из его листвы, пылающей, как тёмное пламя. Мне казалось, что сам Танхаронн смотрит на меня множеством глаз. И я сказал: "Идите ко мне!" Они тут же слетелись и окружали меня со всех сторон, а один подошёл ко мне, вытянул шею и коснулся клювом моей груди.

Амнита снова посмотрела на птицу, потом на Диннара. "Демоны не служат людям…" По спине её пробежал лёгкий озноб.

— Если даже Танхаронн не везде их пускает, то на ближайшую ангаму им ведь, наверное, нетрудно слетать? — спросила она.

Ей показалось, что Диннар насторожился.

— Не могли бы мы слетать на Каму?

— Нет! — ответ прозвучал так резко, что Диннар сам смутился.

— Они не могут это сделать, — пояснил он уже более мягким тоном. — Кама не подпускает к себе. И не только в наоме. Я пытался. Она не пускает. Сразу начинается бешеное излучение, от которого можно погибнуть. Клянусь тебе, я не лгу. Оставь эту затею. Она уничтожит тебя.

— Я должна вернуться на Эрсу.

— Забудь об этом, — сказал Диннар с улыбкой, от которой у неё снова по спине пробежал холодок. — И не волнуйся. Я уже сообщил Гинте всё, что нужно.

— Что именно?

— Что ты в безопасности. Рассказал о Суане и Талафе. Их уже ищут, а о тебе больше никто не беспокоится.

— Никто, кроме меня, — добавил он с нажимом.

— Не нуждаюсь в твоих заботах, — отрезала Амнита.

Она сосредоточилась и попыталась мысленно связаться с Араннумом. И сразу же поняла, что у неё ничего не получится. Её это удивило. Танхар находился недалеко от Эрсы, ненамного дальше, чем Санта, а оттуда Амните удавалось связываться с учителем. Диннар смотрел на неё насмешливо.

— Даже не пытайся. Я сделал щит. Наома вокруг Танхара закрыта. Тебе не пробиться, и сюда никто не пробьётся. Здесь мои владения. Я пускаю сюда и выпускаю отсюда, кого хочу.

— Ты не имеешь права так со мной обращаться! Может быть, кто-то хочет со мной поговорить! И срочно… Может, даже сама Айданга!

— Тебе не о чем говорить с этой полоумной…

— Я привыкла сама решать, с кем мне говорить, а с кем нет. Я должна вернуться на Эрсу и встретиться с Айдангой.

— Но она же не искала тебя.

— Ну так я сама её найду. Она должна знать о Каме больше, чем кто бы то ни было. И о Каме, и о той таинственной связи, которая существует между нами…

— Но она отвернулась от тебя. Пойми, Кама не подпустит тебя. А если будешь упорствовать, уничтожит! Что ты о себе возомнила? Хочешь одолеть Трёхликую? Кто ты такая?

— Женщина, которая возомнила, что способна сама решать и действовать, — усмехнулась Амнита, — вместо того, чтобы спрятаться за чью-то спину и благодарить за то, что дали спрятаться. Тебя бесит, что я не такая, какой, по твоему мнению, должна быть женщина? Не такая, как те, к которым ты привык? Притащил меня сюда, чтобы обломать? А ты не слишком самоуверен, мальчишка? Не забывай, я тебе в матери гожусь…

— Спасибо, — рассмеялся Диннар. — У меня уже была колдунья мать. Она была необыкновенная женщина, но её могущества хватило лишь на то, чтобы погубить себя…

— И родить тебя. Таким, какой ты сейчас есть. Повелитель камней и владыка Чёрной Звезды. Тот, кому служат танхи. Тёмный демон, готовый всё сокрушить на своём пути, лишь бы добиться желаемого. Ты очень гордишься своим могуществом? Но оно у тебя есть только потому, что тебя родила эта женщина.

— Я знаю. Когда-то я и не подозревал о своём могуществе. Я только видел, что у других детей есть матери, которые их любят… Впрочем, это неважно… Я не хочу, чтобы ты была такой, как все. Ты нужна мне такая, какая ты есть, и я пытаюсь не сломать тебя, а спасти.

— Спасти? От кого? От моих друзей?

— И от них тоже, если хочешь знать! Это ты-то мне в матери годишься? Не знаю, сколько тебе лет, но ты больше похожа на ребенка, который лезет в огонь! А они тебя подталкивают. Говорят: "Осторожно!", однако всё равно подталкивают…

— Что за глупости?

— Пусть сами решают свои проблемы…

— Свои?! Если ты знаешь, что грозит нашему миру…

— Я всё знаю. Я же говорил с чёрными тиумидами, а им известно не меньше, чем твоей Айданге. А почему я привёз тебя сюда, на Танхар… Эта ангама не погибнет. Будущее зависит от прошлого, прошлое от будущего… Настоящее влияет и на то, и на другое, хотя и не всегда понятно, каким образом. Я запутался в причинах и следствиях… Я знаю, что если Кама проникнет в прошлое, в этой части Энны изменится очень многое, но Танхар останется. Владыка тьмы неподвластен времени. Он так же вечен, как и время. Некоторые из его слуг даже умеют путешествовать во времени. Танхар — обитель танхов. Амнита, я знаю точно: Черная Звезда не погибнет. И те, кто на ней находится, тоже. Даже если тот мир, где родились они и их предки, погибнет в далёком прошлом.

— И ты предлагаешь нам вдвоём спастись?

— Не обязательно вдвоём. Амнита, я был бы рад спасти всё население Эрсы, но это невозможно. Но неужели ты думаешь, что я забыл об Эрлине, Гинте…

— Неужели ты думаешь, что Гинта сможет оставить своего деда? Это тебе наплевать на своего! Он же знал, что ты в Улламарне, целыми днями бродил по всей округе, надеясь тебя встретить… Он уже давно за всё расплатился и больше всего на свете боится умереть, так и не увидев тебя.

— Если хочешь, возьмём и его…

— Думаю, он сам не захочет. И Гинта не согласится спасаться вот так. Она слишком любит свою землю, на которой выращивает цветы и деревья! А ты делал только каменных истуканов, которые всё рушили на своём пути…

— Послушай, я всё понимаю… Говорю тебе, я бы с радостью спас всё население Эрсы вплоть до последнего ничтожества, но Танхар… Здесь выживут только люди с очень сильным анх. Большая часть суток — лютая зима, а когда тепло, на поверхности ангамы ещё опасней. Жить можно только в пещерах, но их здесь мало, потому что очень мало гор. Здесь ничего не растёт, а охотиться в сто раз опасней, чем в лесах Сантары. Зато здесь можно спастись от бедствия и попытаться найти какую-нибудь другую ангаму, более пригодную для жизни. Я ведь потому и летаю на вангах в поисках новых миров. Это не простое любопытство…

— Да, мы тут отсидимся, а потом слетаем на Эрсу. Посмотрим на царство каменных истуканов. Тебе понравится! Потому что ты сам бесчувственный истукан, и у тебя каменное сердце. Ты просто чудовище!

— Зачем же ты тогда меня искала? — тихо спросил Диннар.

— Хотела уговорить тебя вернуться к деду.

— И только?

— Может, и не только, но это уже не имеет значения.

— А ты у нас, оказывается, сама доброта. Так жалеешь стариков… И наверное, детей. Ты жалела их и тогда, когда питалась плотью младенцев, чтобы сохранить свою божественную красоту?

Амнита вскочила. Еще немного — и тяжёлое серебряное блюдо полетело бы прямо в Диннара. Он даже не шелохнулся.

— Ты не только бесчувственный, но ещё и подлый, — холодно сказала она, взяв себя в руки. — Тебе известно, что я не знала, из чего делают хармин.

— И не хотела это знать.

— Я никогда и не считала себя образцом высокой морали. Я никогда не лицемерила…

— Да неужели? Строишь из себя неприступную, а сама…

— И что же я сама?

— А зачем ты столько лет так упорно омолаживалась? Всех от себя отгоняла, однако и стареть не хотелось. Связь с богиней, исключительность, могущество! Всё это броня, которую ты создавала с самого детства, но которую совсем не трудно с тебя стащить. Не говори, что ты не хочешь быть счастливой женщиной…

— Я не буду счастливой, если спасусь таким образом.

— Амнита, ты спасёшься не за счёт других. Просто у тебя есть такая возможность. И ты не виновата в том, что у большинства её нет. Тебя считают одним из выдающихся учёных Валлондорна, вот и рассуди здраво: или не спасется никто, или хоть кто-то спасётся, причём, лучшие…

— Я не из лучших. Я лицемерная тварь и живодёрка, поедающая младенцев.

— Извини, я зря это сказал. Я знаю, что ты не виновата. Живодёрствовали абеллурги, и ты не обязана расплачиваться за их злодеяния. И тебе ни к чему приносить себя в жертву, чтобы искупить несуществующую вину. Перестань воевать с Трёхликой. Она уничтожит тебя. Ты не спасёшь других и погибнешь сама.

— Я не хочу спасаться так, как ты предлагаешь. И Гинта откажется, я уверена. Ей не нужны ни Танхар, ни любая другая ангама, если не будет Эрсы.

— А мне не нужны ни Танхар, ни Эрса, ни любая другая ангама, если не будет тебя.

Диннар подошёл к камину и повернулся к ней, весь в отблесках огня. Его буйная шевелюра отливала красным и напоминала тёмное пламя. На лице лежали глубокие тени, и Амнита не видала его глаз. Только два чёрных провала. Две бездны. Глаза тьмы, много раз наблюдавшие гибель миров. Что ему гибель Эрсы? "Демоны не служат людям"… Но они умеют любить.

— Я так не хочу, — судорожно сглотнув, произнесла Амнита. — Отпусти меня. Верни на Эрсу.

— Я не позволю им принести тебя в жертву.

— Но Диннар… При чём тут жертва? Может, мы сумеем что-нибудь придумать…

— На Эрсе много нумадов. Убелённых сединами мудрецов. Пусть они и думают.

— Верни меня домой.

— Домой? И где же твой дом? В Эриндорне, где ты никогда не была счастлива? Или в Улламарне, где тебя учат таннуму, чтобы потом использовать?

— Никто меня не использует. Я учусь, потому что сама этого хочу. Отпусти меня.

— Ты останешься здесь.

— Чего ты добиваешься? Чтобы я окончательно тебя возненавидела? Упиваешься своей властью? Может, ты решил, что вправе обращаться со мной, как со своей наложницей? Только попробуй!

— Почему бы и не попробовать? Ведь я же чудовище.

Он так улыбнулся, что Амните стало не по себе. Она сильна, но он ещё сильнее. Они здесь одни. На чёрной звезде. Во владениях тёмного бога… И тёмное пламя его взгляда вот-вот прожжёт её насквозь. Её желали многие мужчины, но желание, которое она читала в этих глазах, напоминало о бездне, а она балансировала на краю, не зная, что страшнее — сорваться в неё или оцепенеть под этим взглядом, превратиться в камень… Она тут с ним наедине — с демоном тьмы и повелителем камней. Демоны не служат людям, но влюблённый демон готов сложить к её ногам тысячи миров. И даже если она от всего этого откажется, он не отпустит её. Демон никогда не откажется от своей добычи.

— Ты исполненный самомнения мальчишка! — Амнита выпрямилась, прилагая все усилия, чтобы голос не выдал её страха и смятения. — Ребёнок, который стащил кесту и рад, что может держать взрослых под прицелом и безнаказанно грубить. Никчёмный правитель никчёмного мира, где никто не живёт и ничего не растёт. Не лучше ли тебе вернуться в пустыню? Там ты хоть был повелителем уродов и недоумков, а тут только стая чёрных птиц. Мне жаль тебя. У уродов может быть только царь-урод. Власть над низшими искалечила твою душу.

— А разве ты сейчас не похожа на ребёнка, который знает, что ему можно ругаться и оскорблять меня безнаказанно? Или ты поставила себе цель меня довести? Оружие, которым я владею, я не стащил. Оно досталось мне при рождении. Я знаю, кто я такой. Меня с детства окружали уроды. Одни были уродливы внешне, другие изнутри, и последние были гораздо хуже. Когда я попал в Эриндорн, то увидел вокруг себя всё тех же уродов. В детстве меня опьяняло моё могущество, власть над людьми… Всё это быстро надоедает. Когда-то я мечтал о власти над миром. Потом понял, что это глупо. Единственное, о чём я мечтаю, единственное, чего хочу и всегда буду хотеть, — это ты. И если бы мне пришлось выбирать между тобой и властью над всей Энной, я бы выбрал тебя.

Амнита знала, что это не просто слова. Долго прожив среди придворных, она наслушалась самых изысканных комплиментов, самых красивых речей. Этот не был придворным. Он всегда был царём. Увидев его тогда в зале эриндорнского дворца, она сразу поняла, что это не придворный скульптор, а властитель. По рождению. По воле богов. И ещё она сразу поняла, что он имеет власть над ней. И возненавидела его. Он с детства знал цену словам и поступкам. Может быть, как раз потому, что всегда был царём и никогда подданным, придворным. Он говорил то, что есть, и ей было страшно.

— Не думай, что я собираюсь всё время держать тебя в этой пещере. Завтра я покажу тебе Танхар. Здесь тоже интересно. Мы будем вместе летать на другие ангамы. Ты увидишь множество миров. Может, мы с тобой вдвоём что-нибудь придумаем…

— Не надо всё смешивать. Или мы друзья, и я сама вольна решать, где мне жить и куда летать, или я твоя пленница и вынуждена подчиняться твоим решениям.

— Считай, как хочешь. А я должен поспать. Два дня глаз не смыкал. Тебе тоже советую отдохнуть.

Диннар улёгся на шкуре недалеко от камина и мгновенно уснул. Амнита посмотрела на него, потом на оружие, небрежно брошенное в углу комнаты… Глупости. Убив его, она и сама не захочет жить. Может, действительно лучше поспать? После этого разговора она чувствовала себя совершенно разбитой. Амнита устроилась поудобней и сама не заметила, как уснула.

Ей приснилась мать, которая не то шила, не то вышивала, сидя возле её постели… Это было когда-то. Очень давно. Ещё до болезни и чудесного выздоровления. Её тогда звали иначе — Лиммея. И мать любила её… Это было детство. Нормальное. Как у всех детей. Потом началась другая, странная жизнь. Жизнь во власти богини… Мать отложила шитьё и склонилась над Амнитой, словно хотела пощупать ей лоб, но в её протянутой руке светился белый камешек на серебряной цепочке. Сейчас опять возникнет это лицо — чужое, тёмное, светлоглазое… Но Амнита увидела лицо матери. Странно. Она ведь уже почти не помнила её. И вдруг увидала так чётко и ясно, как будто никогда не забывала. Как будто время повернулось вспять, и не было никакой Трёхликой… А белый камень разгорался всё ярче и ярче, пока не превратился в звезду.

Перед тем, как она проснулась, её посетило ещё одно видение — маленький человечек, с ног до головы покрытый светло-рыжей шерстью, который стоял у входа и с интересом таращил на неё круглые жёлтые глазищи. Потом он чего-то испугался и выскользнул из пещеры. Проснувшись окончательно, Амнита заметила, что серебристая шкура, заменяющая дверь, слегка колышется. Может, это был не сон?

Огонь в камине догорал, и в пещере стало темнее. Диннар спал, как убитый, птица словно окаменела, спрятав голову под крыло. В её неподвижности было что-то неестественное и зловещее. Наверное, здесь только тело, а душа демона путешествует по иным мирам.

"Все эти демоны мне уже изрядно надоели", — подумала Амнита.

Она больше не могла находиться в этой пещере. Может, выйти наружу? Днём на Танхаре должно быть теплее. Амнита ваяла с камина маленький диуриновый факел, который приметила ещё вчера, зажгла его, накинула на плечи плащ Диннара и тихонько вышла. В тусклом свете факела она увидала узкий тоннель. Справа чернел зев пещеры — наверное, там Диннар и хранил съестные припасы. Тоннель вёл наверх, он оказался очень длинным, а выход действительно заслоняла тяжёлая каменная плита. Сделав силовой анхакар, Амнита отодвинула её и блаженно вдохнула свежий, напоённый влагой воздух. Здесь было гораздо теплее, чем в промерзшем за ночь тоннеле.

"Интересно, а сейчас что? — размышляла Амнита, оглядываясь по сторонам. — Раннее утро? Или тут никогда не бывает совсем светло? Странно… Почему он сказал, что на Танхаре мало гор?"

Вокруг неё до самого горизонта простирались горы. Чёрные и серебристо-серые, синие и лиловые, они поражали своими причудливыми формами. Одни напоминали дворцы, другие диковинных животных и даже человеческие фигуры. Высоко в небе стоял туман, сквозь который белел солнечный диск. Туман был серым, но местами отсвечивал золотым, розовым и голубым. Кое-где темнели тучи, вернее, что-то похожее на тучи.

"Наверное, это скопления какого-то вещества, — предположила Амнита. — Может быть, марр?"

С каждым мгновением становилось всё теплей и теплей. Солнце, упорно пробиваясь сквозь «туман», украсило горы разноцветными бликами, от мокрых камней поднимались испарения. Видимо, недавно растаял образовавшийся за ночь иней.

Амнита медленно пошла по тропе между пологими склонами, с удовольствием наблюдая, как меняется пейзаж. Скалы высыхали, их цвета становились более мягкими и глубокими. Солнечные лучи скользили по дальним вершинам, выхватывая из полумрака причудливее силуэты. Всё вокруг жило и дышало, всё было в движении, и Амнита не сразу сообразила, что движение это — вовсе не иллюзия. Сначала она решила, что тропа просто сужается, и каково же было её изумление, когда она обнаружила, что гора справа медленно приближается к ней. Каменный склон напоминал густую массу, которая стекала вниз, словно стремясь захлестнуть её. Амнита в ужасе кинулась обратно, к пещере, но путь ей преградила другая каменная волна. Причём эта волна катилась гораздо быстрее. Жидкий камень! Амнита и не предполагала, что такое бывает. Она принялась карабкаться вверх по тому склону, который пока оставался твердым, и, казалось, состоял на обычного камня. Выбравшись на широкую ровную площадку, Амнита увидела пещеру и кинулась туда. Ей хотелось где-нибудь укрыться. К своему ужасу она заметила, что вход в пещеру становится всё меньше и меньше — как будто смыкается пасть чудовища, поймавшего добычу и готового проглотить её. Амнита еле успела выскочить из этой ловушки и едва не наткнулась на гигантскую руку, которая тянула к ней множество каменных пальцев. Амнита пыталась убежать, но рука настигала её, словно огромная змея, ползущая со склона чёрной горы, и сама гора сползала вниз сверкающей тёмной волной. Поблизости была ещё одна пещера, но Амнита не решалась туда войти. Вдруг это очередная ловушка? Она в панике огляделась. Каменные волны и змеи уже ползли к ней со всех сторон. Амнита вздрогнула, почувствовав, что кто-то охватил её за руку. Мохнатый человечек! Откуда он взялся? Он что-то произнёс высоким гортанным голоском и потянул Амниту к пещере. Она не знала, спасает он её или заманивает в ловушку, но сопротивляться не стала. Самой ей всё равно не спастись.

Гора, в которую вела пещера, оказалась настоящей. По крайней мере здесь ничто не двигалось и не меняло очертаний. Мохнатый карлик стремительно увлекал Амниту вниз по узкому сильно петляющему тоннелю. Становилось всё теплее и теплее, впереди мерцал свет, слышались голоса. Вскоре они очутились в просторном зале с мощными колоннами и низким потолком. Вдоль стен висели тяжёлые металлические светильники, точнее, приспособления, в которые были вставлены факелы. В центре зала ярко пылал очаг, а вокруг него сидело множество мохнатых человечков. Кажется, они что-то пели, но, увидев Амниту, разом умолкли и вскочили со своих мест. Молчание длилось недолго. Мохнатые существа пришли в страшное возбуждение. Амниту окружили со всех сторон. Маленькие четырёхпалые ручонки осторожно щупали её одежду, волосы. Она едва не оглохла от нестройного хора звонких, писклявых голосов. И ещё она боялась пошевелиться, чтобы случайно на кого-нибудь не наступить — малыши крутились у самых её ног, некоторые были ей по колено. Самые высокие из взрослых особей едва достигали её груди. Все они — и взрослые, и дети — наперебой стрекотали на своём гортанном языке, и хотя в этом гомоне очень трудно было что-то разобрать, Амнита уловила одно слово, которое постоянно повторялось, — «аль-даан».

— Аль-Даан! — восторженно верещали мохнатые, заглядывая ей в глаза.

Может, они её так называют? Тот, кто привёл её сюда, что-то громко крикнул. Хор писклявых голосов немного стих. Карлики расступились, и спаситель Амниты опять куда-то её повёл. Миновав несколько узких коридоров с металлическими дверями, украшенными затейливым литьём, они оказались в комнате с большой прямоугольной печью, каменной мебелью и железными светильниками на стенах. Амнита обратила внимание на то, что печь, стол и скамьи вокруг него покрыты искусно выполненными рельефами. Она очень удивилась, когда её спаситель обратился к ней на вполне сносном сантарийском:

— Добро пожаловать в наши ханнары, Белая Звезда.

И он указал ей на скамью. Амнита села и огляделась. Из пяти светильников горели только два, и в комнате было темновато. Мохнатый как будто понял, о чём она подумала. Он взял стоявший в углу за печью длинный факел, зажёг его, а потом — с его помощью — остальные три светильника. Амнита увидела, что в комнате есть ещё одна дверь, тоже металлическая, довольно массивная и украшенная узорами. Она была приоткрыта, и за ней темнел коридор.

— Там вода, — пояснил мохнатый. — Источник и озеро. Для тебя одной. Таннах сказал, что ты дочь воды.

Вошли трое карликов. Один принёс несколько свёртков не то ткани, не то кожи и принялся застилать ими большую скамью в углу комнаты. Двое других поставили на стол красивое железное блюдо с чем-то аппетитно пахнущим, чашу с тёмно-красным напитком и тут же удалились. Третий, быстро приготовив постель, поспешил за ними.

— Утоли пока голод и жажду, — сказал спаситель. — Таннах скоро явится.

— Таннах? Кто это такой?

— Повелитель, который меняет тела. Он защищает нас от живых камней. Он нас многому научил, в том числе своему языку… Наш Таннах уже давно с нами. Когда одно тело стареет, он берёт себе новое. Из-за этого кто-то умирает, но иначе нельзя. Таннах должен быть с нами, и когда он имеет тело, он сильнее. Есть и другие таннах. Некоторые сильнее, чем наш, но им нет до нас никакого дела.

— Другие? Это кто?

— Они летают, — карлик взмахнул руками, как крыльями. — А один появился недавно. Мы называем его Ар-Даан. На вашем языке это значит "чёрная звезда"…

— А белая звезда — это Аль-Даан?

— Да. Это имя мы дали тебе. Мы знаем, что Ар-Даан тебя любит. Ты ведь сделаешь его добрее? Мы знаем, ты можешь. Он могущественный таннах. Он хозяин камней и сын тьмы, которая затянула всё небо над нами и двигает горы. Ты смягчишь его сердце, и тьма над нашим миром рассеется. И в небе загорится белая звезда. Я видел её во сне. Небо станет чистым, земля снова будет давать вкусные плоды. Живые камни съели всё. Они съедают всё живое, и тебя хотели съесть. Живые камни — это смерть. Когда они живы, всё остальное мертво. Когда они уснут навсегда, всё оживёт. Ты ведь поможешь нам, Аль-Даан?

— Я бы с удовольствием вам помогла, но, боюсь, ты считаешь меня более сильной, чем я есть на самом деле. Ты же видел, что я чуть не погибла… Кстати, как твоё имя?

— Я не стою того, чтобы ты произносила моё имя.

— Ну зачем же так? Я хочу знать имя моего спасителя.

— Спасаем мы кого-то или губим — это свершается не по нашей воле. Во всяком случае воля таких, как я, почти ничего не значит. Ты — другое дело. Но если ты хочешь знать моё имя, я скажу его. Маня зовут Канхи. Я должен тебя оставить, Аль-Даан. Ешь, пока пища не остыла. Таннах скоро придёт.

Амнита понятия не имела, из чего приготовлено жаркое, но оно ей понравилось. Мясо было приправлено каким-то солоноватым и острым коричневым порошком. Темно-красный напиток показался ей кислым, зато она сразу ощутила его благотворное действие. Он бодрил и одновременно успокаивал. Амнита только сейчас почувствовала, что страх отпустил её. Но эти живые камни она никогда не забудет.

Едва она покончила с трапезой, в комнату вошёл кто-то из мохнатых. Амнита решила, что он хочет убрать со стола, но вошедший остановился напротив неё, и по его цепкому, пронзительному взгляду она поняла, что перед ней тот, кого здесь называют Таннах. Канхи же говорил, что он живёт среди его народа, меняя тела.

— До того, как я оказался здесь, я прожил очень много жизней на Эрсе, — сказал Таннах. — Но такой красоты я ещё не видел. Хиссаны дали тебе подходящее имя. Впрочем, они всегда делают удачные сравнения.

— Значит, когда-то ты был человеком, а сейчас ты танх… Почему ты живёшь среди этих существ?

— Они мне нравятся, — ответил Таннах, усевшись на скамью возле печи. — Хиссаны сообразительны, смелы, трудолюбивы. Они хорошие каменотёсы и кузнецы. У них богатое воображение. А главное — среди них есть те, кто обладает довольно сильным анх. Кое-кого я даже научил немного воздействовать на марр, точнее, защищаться от него, если не вовремя оказался на поверхности. Когда-то хиссаны жили наверху. После катастрофы те, кто уцелел, спустились в подземные пещеры. Теперь тут целый город, и они его неплохо благоустроили, и всё же они мечтают, что когда-нибудь тьма рассеется и они снова смогут жить под открытым небом.

— Тьма, которая нависла над Танхаром, это облако марр? Я думала, эти облака вообще не пропускают свет…

— Они бывают разные. Облако, которое когда-то давно окружило эту ангаму, было гораздо более плотным, чем сейчас. Часть его осела на поверхности, покрыв землю твёрдым панцирем, а часть осталась в атмосфере и окружила Танхар такой вот оболочкой, похожей на туман. Это очень разрежённое марр, но оно влияет на плотную субстанцию, которая осела на поверхности ангамы. Хиссаны называют её живым камнем, поскольку в тёплое время суток она приходит в движение. Я научил хиссанов отличать марр от обычного камня. К счастью, он здесь ещё остался. Марр уничтожает всё живое, как недавно хотело уничтожить тебя, но уничтожить камни оно не может.

— Но ведь камни — это тоже марр. В чём же разница…

— Первичное марр пронизано силой Танхаронна. Создавая каменное царство, танхи спрессовывали вещество марр, извлекая из него энергию танн. Думаю, нумады Эрсы до сих пор называют её именно так. В результате эти танхи-формовщики стали сильней и получили другое название — камарны. Или просто камы. Сами они стали сильней, но вещество марр они как бы обезвредили. Почти. Из него и состоят горы большинства известных нам миров. Марр, которое содержится в атмосфере Танхара и покрывает большую часть его поверхности, — первичное марр, полное энергии Танхаронна. Оно обладает более рыхлой структурой, чем камень. Если ты поживёшь здесь подольше, то научишься их различать. Я не позволяю марр проникать в пещеры, где живут хиссаны. Я не даю этому веществу похоронить под собой настоящие горы.

— Я не понимаю… Ты танх. Чему ты служишь — добру или злу?

— Что за детский вопрос, Аль-Даан? Разве Танхаронн — воплощение зла? Ты же знаешь — свет рождается во тьме. И бесконечный свет — это бесконечная тьма. Даже странно слышать такой вопрос от тебя. От той, которая влюблена в тёмного демона…

— Он человек!

— Не совсем. Его могущество велико. Ему подчиняются ванги. Многие из этих демонов в обличье птиц сильнее меня. Будучи человеком, я стремился к власти, не особенно выбирая средства, но так и не добился желаемого. И даже став демоном, не попал в разряд высших… Я поселился среди хиссанов, потому что мне хотелось стать властителем хотя бы среди таких существ, но со временем я понял… В двух словах это не объяснишь… Я понял, что власть — это не главное. Хиссаны настрадались и умеют терпеть. Зло они воспринимают как неизбежность, но им хочется верить, что она временная. Они умеют верить. И любить. Я тоже полюбил их. Хиссаны — как дети. Придумывают сказки и верят в них всей душой. Канхи недавно увидел сон. Ему приснилось, что над Танхаром светит белая звезда. Так ярко, словно в небе нет никакого марр. Я спросил у него, откуда он знает, как светят звезды. Он и наше солнце-то видел только как мутноватый диск, выглядывающий из тумана. Он обиделся и сказал, что раньше он действительно не видел, как светят звезды, но теперь увидел. Он же знал, что звёзды есть и что они могут ярко гореть. Он всегда пытался себе это представить и вот наконец увидел. Хиссаны считают, что сны — это тоже правда. Что одну правду они видят наяву, а другую во сне. И то, и другое истинно, просто наяву видишь то, что есть сейчас, а во сне можно увидеть то, что было или будет. Всё это не лишено смысла. Я давно живу среди хиссанов и заметил, что им довольно часто снятся вещие сны. А вчера Канхи и ещё несколько хиссанов увидели, как вы прилетели на птицах. Ap-Даан и ты. Его хиссаны и раньше видели. Они его побаиваются. А вот увидев тебя, они очень обрадовались. Канхи сказал: "Наконец-то рядом с чёрной звездой засияла белая. Наш мир будет спасён!" Они тут же придумали сказку о прекрасной спасительнице, которая станет возлюбленной прекрасного, но злого демона и сделает его добрым. Тьма над их миром рассеется, и в небе засияет яркая белая звезда. Хиссаны уже не одну тысячу лет верят, что весь этот тёмный ужас кончится, что наступят времена, когда они, как их далёкие предки, будут жить под ясным небом, видеть солнце и звёзды, собирать на земле плоды. Хиссаны — вечные дети, добрые и наивные. Их воображение уже нарисовало картину чудесного спасения…

— Я бы рада им помочь — рассеять тьму и зажечь над их миром звезду. Но ты же знаешь, что это невозможно.

— Не знаю. Я знаю одно — слишком часто происходит то, что многие считают невозможным.

— И что же ты от меня хочешь?

— Ничего. Канхи спас тебя. Если ты намерена вернуться к своему Ар-Даану, мы проводим тебя к пещере Чёрной горы.

— Я не хочу к нему возвращаться. Он сделал меня своей пленницей. Я хочу вернуться на Эрсу. Она в опасности, а у меня есть связь с ангамой, несущей моему миру гибель…

— Ты говоришь о Каме?

— Да. Эта связь оборвалась, но я хочу восстановить её. Я хочу выведать у Трёхликой тайну, которую она так тщательно скрывает от всех, особенно от меня. Быть может, выведав у Камы её тайну, я смогу найти путь к спасению. А Диннар считает, что этот путь может привести меня к гибели.

— Возможно, он прав, — помолчав, сказал Таннах. — Есть учение, согласно которому каждый, живущий на той или иной ангаме, имеет небесного двойника. Учение спорное… В том смысле, что я не стал бы распространять его на каждого. Ты — не каждый. Возможно, Кама действительно твой небесный двойник. Тогда её гибель — это и твоя гибель. Я знаю, чем Трёхликая грозит твоему миру, который когда-то был и моим. Или погибнет Эрса, или Кама, а вместе с ней и ты.

— Значит, третьего не дано?

— Я сказал — если Кама действительно твой небесный двойник. Но, быть может, твой двойник — белая звезда.

— Звезда, которую придумали хиссаны? — усмехнулась Амнита. — Мне бы очень хотелось, чтобы наша жизнь походила на сказку. Сантарийцы в это верят…

— Хиссаны тоже. И возможно, они правы. Давно у тебя связь с Трёхликой?

— Похоже, с самого рождения. Я родилась во время взрыва на Каме, когда она была близко к солнцу и Танхару. Говорят, особенно сказалось воздействие на неё Танхара…

— Когда это было? Сколько лет назад?

Амнита назвала время своего рождения, и Таннах задумался, наморщив низкий лоб с широкими кустистыми бровями. Странно было видеть демона тьмы в таком забавном обличье.

— Я уже давно на Танхаре, — сказал он наконец. — Здешний год — это почти полтора эрсийских года. Кажется, я понял, когда это всё случилось. На Каму повлияла катастрофа, произошедшая здесь, на Танхаре, но на Танхар тоже что-то повлияло. В небе были вспышки, и даже в скоплении марр над ангамой ненадолго возникла брешь. Поднялся ветер, взметнулось сразу несколько мощных вихрей, горы вздыбились… Я имею в виду не древние горы, а те, что состоят из первичного марр. Тут всё здорово тряслось, но, к счастью, пещерный город не пострадал. Танхар в это время был близко к Каме. Неудивительно, что на её поверхности тоже произошли смещение слоёв и взрыв.

— На Каму повлиял Танхар, а на Танхар что?

— Какие-то импульсы из глубин Энны. Возможно, вспышка какой-нибудь звезды. Может быть, фантазии Канхи — гораздо больше, чем фантазии. Белая звезда… Тебя, конечно, можно сравнить и с Камой. Ты можешь казаться холодной и бесстрастной, что бы ни творилось у тебя в душе. Ты умеешь хранить свои тайны не хуже Трёхликой. И всё же больше хочется сравнить тебя со звездой. И не только из-за твоей красоты. Кто знает, может, Кама потому тебя и боится. Когда звёзды вспыхивают и разгораются сильнее обычного, это грозит катастрофами…

— Я тоже боюсь катастроф. Я не звезда и не ангама. Я человек. Живу на Эрсе, люблю её и не хочу, чтобы она погибла.

— Когда-то я тоже жил на Эрсе и был неплохим колдуном. Я знаю место, где легче всего добиться от Трёхликой ответа. Как бы она от тебя ни отбивалась, если ты действительно связана с ней с самого рождения, так просто ей эту связь не разорвать. В пустыне на западе есть подземный дворец, а там аллюгиновое озеро. Когда Кама восходят в той части неба, она особенно близка к поверхности Эрсы. А главное… Этот подземный дворец и окружающие его скалы недаром издавна называют царством Маррона. Эти скалы по своей структуре отличаются от всех остальных гор на Эрсе. Они похожи на живые камни Танхара. Иначе говоря, состоят из более рыхлого марр, пронизанного энергией танн. Её в них меньше, чем в здешних камнях, но гораздо больше, чем в остальных камнях ангамы Эрса. Скалы в царстве Маррона по своим свойствам близки к первичному марр. Первичное марр влияет на Каму. Так что она не откажется говорить с тобой в царстве своего отца Маррона. С тобой — не откажется.

— Вопрос в том, как туда попасть, — сказала Амнита.

— Тут я тебе помочь не могу, — признался Таннах. — Имеющие тела птиц сильнее меня, и они все служат твоему возлюбленному. Попробуй договориться с ним.

— Не знаю, сможем ли мы договориться, но если он намерен так со мной обращаться, то вообще меня больше не увидит.

— Он всё равно тебя найдёт.

— Ладно, пусть поищет. А я хочу посмотреть, как живут хиссаны.

Пещерный город показался Амните мрачноватым. Впрочем, как и всё на Танхаре. Здесь даже камни преобладали тёмного цвета. Глядя на резную мебель, покрытые орнаментом колонны и стены, Амнита не могла не оценить мастерство маленьких каменотёсов. Изделия из металла ей тоже понравились. Особенно посуда и светильники. Амнита не пошла в рудники, но с удовольствием посетила кузницу. Потом Канхи повёл её в самые нижние пещеры и показал озеро, которое кишело какими-то чешуйчатыми тварями, похожими на гигантских червей.

— Это риффы, — сказал Канхи. — Мы их едим.

Он ловко метнул гарпун на длинном кожаном шнуре и вытащил на берег крупного риффа. Эта тварь была раза в полтора длиннее его. Она извивалась на полу пещеры так, что запросто могла сбить его с ног, но Канхи, наступив мохнатой ступнёй на упругое блестящее тело, точным ударом добил риффа.

Амнита заметила, что для своего роста хиссаны очень сильны. Да и отваги им было не занимать. Вечером двое охотников под радостные вопли ребятни притащили убитого зверя, похожего на мангура, только более уродливого и страшного. Амниту особенно поразили острые, как ножи, зубы, торчащие из огромной разинутой пасти. Этот зверь был примерно с дикого вунха, но казался куда более сильным и опасным. Покрытый шипами хвост и могучие когтистые лапы внушали ужас.

— Это арк, — сказал Канхи. — Мы нападаем на них, когда они приходят к озеру охотиться на риффов. У арка вкусное мясо. Это его ты сегодня ела.

"Лучше бы я этого не знала" — подумала Амнита.

— Смотри, какая у него плотная шкура, — продолжал Канхи. — Его только в глаз можно убить, иначе никак. А это ведь попасть надо. И сразу, а то он набросится, и тогда попробуй увернись… У него огонь изо рта! Он его прямо выплёвывает.

Один из охотников, смеясь, показывал собравшимся опалённую на груди шерсть.

— Таф легко отделался, — заметил Канхи. — Вот у моего брата сильный ожог на спине. На всю жизнь останется. Но это тоже пустяки. Арк может вообще пополам перекусить.

— Так может, вообще ни к чему на них охотиться? — спросила Амнита, рассматривая чудовище. — Ловить риффов куда безопаснее.

— Арки вкуснее, — возразил Канхи. — А их кровь очень полезна. И кожа очень хорошая, прочная. А если долго вымачивать, становятся мягкой.

Амнита поняла, что ложе в отведённых ей апартаментах застелено хорошо выделанными шкурами таких зверей. Все хиссаны спали на подстилках из кожи арков. В одежде они не нуждались. Присматриваясь к этим существам, Амнита находила их всё более и более привлекательными. Короткая шёрстка, покрывавшая их тела, была пушистой и мягкой на ощупь. На голове и загривке она росла гораздо длиннее и гуще, забавным хохолком топорщилась над невысоким лбом и скрывала маленькие круглые уши. Гениталии тоже были скрыты шерстью. Двигались хиссаны легко и грациозно. Амниту приятно поразила их чистоплотность. Они просто обожали купаться. Пещерный город изобиловал источниками, большими и маленькими водоёмами, в которых постоянно кто-нибудь плескался. Амните предоставили отдельную купальню, соединённую с её покоями узким коридором. Между комнатой и коридором была тяжёлая плотно закрывающаяся дверь. Точно такая же отделяла коридор от купальни. Амнита поняла, зачем эти двери нужны, когда ближе к ночи источник сильно нагрелся и горячий пар повалил в комнату. Хорошо, что она успела искупаться.

Покончив с ужином, Амнита легла спать. Она уже засыпала, когда в её сознание ворвался голос:

"Амнита! Амнита, ты где?"

Всё же пробился! Связаться с кем-то, не зная его точного местонахождения, трудно… Для человека. Проклятый демон…

"Амнита, с тобой всё в порядке?"

В его голосе было столько тревоги, что она невольно ощутила стыд.

"Со мной всё в порядке, чего и тебе желаю", — ответила она.

"Ты где?"

"Какая тебе разница?"

"Я должен быть уверен, что тебе ничего не угрожает…"

"Здесь мне ничего не угрожает. Я здесь в гостях. Не в плену, а в гостях, понятно? И мне здесь нравится. А теперь, пожалуйста, оставь меня в покое".

"Я всё равно тебя найду! Даже если придётся перевернуть все горы на Танхаре!"

"Делай, что хочешь. Только не очень шуми, ладно? Я спать хочу".

И Амнита сделала щит. Он её, конечно, скоро найдёт, но, по крайней мере, пока она может закрыть от него своё сознание. Засыпая, она слышала глухой отдалённый гул. Это закипали подземные источники.

К утру стало тихо. Вода в купальне остыла и была почти холодная. Амнита умылась. Едва она успела привести себя в порядок, как в дверь постучали. Она решила, что принесли завтрак, но перед ней появились Таннах и Канхи. Вид у обоих был встревоженный.

— Аль-Даан, он нашёл тебя. Сейчас он будет здесь.

— Почему вы напуганы?

— А он не рассердится, что мы тебя прячем?

— Я сама пожелала здесь остаться. Он должен быть благодарен вам за то, что вы меня спасли. И вообще не бойтесь его. Он не так грозен, как хочет казаться.

— На всякий случай мы велели всем закрыться в своих жилищах, — сказал Канхи.

— Обещаю, что он никому не причинит вреда, — заверила его Амнита.

Она уже слышала в коридоре шаги Диннара. Он вошёл в комнату, пригнувшись, а когда выпрямился, чуть не ударился головой о светильник. Амните стало смешно — хиссаны так гордились своими высокими потолками.

Диннар едва обратил внимание на двух мохнатых карликов, которые, пропищав приветствие, выскользнули прочь. Его гораздо больше заинтересовали рельефы на стенах и мебели.

— Кто всё это делал? — спросил он удивлённо.

— Хиссаны.

— Хиссаны? Кто это?

— Это те, что сейчас с тобой поздоровались, а ты даже не соизволил ответить. Это хозяева пещерного города и вообще хозяева этого мира. Они живут здесь уже не одно тысячелетие и создали свою культуру. Они искусные мастера и отважные охотники…

— И прячутся в норах, как свиды, — усмехнулся Диннар. — Я их тут даже никогда не видел. Этих хозяев Танхара.

— Зато они тебя видели. Потому и не спешат показываться. Этот народ достаточно перенёс и не нуждается в каменных повелителях, которые ходят, никого вокруг не замечая и не особенно заботясь о том, что у них под ногами может хрустнуть чей-нибудь череп. Они действительно хозяева Танхара. Это их мир. Он был их ещё до того, как эта ангама попала во власть тёмных демонов, после чего здесь воцарились тьма, бесплодие и смерть. Но они сумели выжить и не утратили способность создавать. Настоящий хозяин тот, кто бережёт и украшает свой дом, а не тот, кто вламывается без приглашения, не соблаговолив даже поздороваться…

— Послушай, не кипятись. Я просто не понял… Решил, что это какие-то зверьки. Если хочешь, я поздороваюсь с каждым из них отдельно, сколько бы их тут ни было.

— Они спасли меня от марр.

— Да-а… Если это всё они сделали, то они неплохо ладят с камнем.

— И так же неплохо с металлом. Кое у кого из них сильное анх, а некоторые знают наш язык.

— Откуда?

— Ты же не единственный, кому дано переноситься в другие миры. Ты же сам говорил, что Танхар — ангама, где обитает множество танхов. Я не особенно разбираюсь в вашей иерархии, но я уже поняла, что самые могущественные из вас далеко не всегда являются самыми достойными.

— Ты уж как-то слишком решительно заносишь меня в список демонов.

— А разве ты не гордишься своим могуществом? Правда, несмотря на него, ты не сделал ничего стоящего… Да, конечно, ты меня спас. Но только для того, чтобы сделать своей пленницей. Если ты снова намерен запереть меня в какой-нибудь пещере, ты больше не услышишь от меня ни одного слова, а через некоторое время у тебя не останется ничего, кроме моего тела, и никакое могущество не поможет тебе вернуть мою душу. Может, лучше сразу сделаешь из меня чучело? Ты привык смотреть на женщин, как на животных, которые служат людям. Ну так я из тех зверей, которые в неволе не живут.

— Амнита, я даже животных никогда не губил зря, только для еды… Неужели ты думаешь, что я способен причинить тебе зло?

— Не надо мне от тебя ни добра, ни зла, тем более что ты плохо различаешь эти вещи. Ты можешь просто оставить меня в покое?

— Не могу.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы не вошёл хиссан с подносом, на котором стояли два кубка с золотисто-оранжевым напитком.

— Подготовка пира займет немало времени, — сказал он по-сантарийски. — А пока вам надо подкрепиться.

И мохнатый человечек быстро удалился.

— Это действительно можно пить? — поморщился Диннар, вертя в руке тяжелый серебряный кубок.

— Величайший из демонов боится, что его отравят? — ехидно поинтересовалась Амнита. — Не бойся. Хиссаны о тебе слишком высокого мнения, чтобы думать, что они способны тебя убить. Знаешь, как они тебе называют?

— Тоже чудовищем?

— Они дали тебе имя Ар-Даан. В переводе с их языка это значит "чёрная звезда". Насколько я поняла, они смотрят на тебя как на бога и даже считают, что ты можешь спасти их ангаму от губительной силы марр.

Вскоре они узнали, что Ар-Даан — это ещё и первое название Танхара. На пиру, устроенном в честь почётных гостей, было спето немало песен, и в одной из них говорилось о прекрасном мире, где жил счастливый народ хиссанов. Жили они тогда не в глубоких пещерах, а на земле, из которой росли плоды и камни. Плоды были вкусны, а камни красивы. Особенно ценился чёрный камень, который на рассвете и на закате светился изнутри то синим, то лиловым. Его называли ар-даан — "чёрная звезда". А поскольку его здесь было очень много, ангама тоже получила название Ар-Даан. Канхи специально сел между Амнитой и Диннаром, чтобы переводить им песни с хиссанского на сантарийский. Диннара явно раздражал хор тонких, вибрирующих голосов, и он охотно прислушивался к маленькому переводчику, весьма польщённому его вниманием. Чёрные колонны пиршественного зала пылали при свете факелов, словно столбы тёмного пламени.

— Они из камня ар-даан, — сказал Канхи. — Раньше его было много, целые горы… А теперь почти всё затянуло ползучим камнем.

— По-моему, это танарит, — предположила Амнита.

Диннар кивнул.

— А почему вы называете меня Ар-Даан? — спросил он у Канхи.

— Потому что ты похож на этот камень. Твои волосы отливают то синим, то лиловым. Твои глаза так черны, что в них сверкают синие звёзды. А теперь в них огонь. И вот здесь тоже.

Канхи прикоснулся к груди юноши.

— Ты полон огня, потому что рядом она. Белая звезда. Не пугай её, и вы всегда будете рядом.

Сладковатый тёмно-красный напиток казался крепким, но совершенно не пьянил. Голова оставалась ясной, чувства обострялись, а тело наливалось энергией и силой. Танцоры, которые развлекали пирующих, тоже пили, но от этого их движения становились всё стремительнее, а прыжки всё выше и выше.

Ближе к концу пира хиссаны спели короткую грустную песню, которую сопровождали медленной пантомимой, а когда они умолкли, Канхи почему-то тоже молчал и сидел, задумавшись.

— О чём они пели? — спросил Диннар.

— О тёмном боге и белой звезде. Она была очень красива и понравилась богу. Он пожелал, чтобы она была только его. И чтобы светила только для него. Он взял её и спрятал у себе в ладонях, и звезда погасла.

— А дальше что?

— Ничего. Она умерла. Звезда не может светить только для кого-то одного, даже если он самый могущественный бог.

— Уж не ты ли вдохновила их на создание такой многозначительной песни? — поинтересовался Диннар, когда Канхи отошёл.

— Ты меня переоцениваешь. Я хоть и прожила почти всю жизнь в Эриндорне, устраивать заговоры так и не научилась. Моего слабого женского ума хватало только на дайверы.

Она встала, чтобы уйти, но Диннар взял её за руку и снова усадил.

— Я вовсе не это имел в виду. Просто, эти хиссаны… До чего странные существа…

— При своей наивности они достаточно мудры. Они умеют видеть, а некоторые и предвидеть.

— По-моему, они видят во мне больше, чем есть на самом деле…

— А может, они видят то, что есть, просто ты сам недостаточно хорошо себя знаешь. Диннар, ты крошишь камень, как вафельные трубочки. Ты

способен воздействовать на марр. Тебе служат демоны тьмы, а ведь это они когда-то создали каменное царство из вещества марр. А эта ангама… Ты говорил, что Танхар — твои владения. Если это так, то ты вправе изменять этот мир… Хотя, честно говоря, я не совсем понимаю, почему ты считаешь эту ангаму своей.

— Потому что он мне так сказал.

— Кто?

Диннар долго молчал, и Амнита уже не знала, ответит ли он вообще.

— Мой отец, — произнёс он наконец.

— Который?

— Ты же знаешь, что мой земной отец умер. И даже знаешь — как.

— Значит, ты видел своего отца-демона?

— Я говорю с ним во сне. Он предстаёт передо мной в разных обликах.

— И тот великан…

— Да… Наверное. Он подарил мне могущество, власть над камнем. Власть над этой ангамой и над демонами, которые здесь обитают.

— Они все в обличье вангов?

— Нет. Некоторые вообще не имеют плотного тела. Они отличается не только по степени могущества. Одни умеют одно, другие — другое…

— А среди них есть формовщики, способные создавать камни, горы? В Энне до сих пор носятся скопления марр. Каждое мгновение гибнут и рождаются новые миры. И для них создаются каменные царства. С этой ангамой что-то не так. Должен же быть найден какой-нибудь выход.

— Ты хочешь сказать, что я должен его найти?

— С чего ты взял? Я не так наивна, как хиссаны, которые считают тебя богом и спасителем мира.

Больше они во время пира не обмолвились ни словом. Амнита вдруг почувствовала страшную усталость. Её клонило в сон. Хиссаны тоже выглядели какими-то осоловевшими. Тёмно-красный налиток сначала хорошо бодрил, но, видимо, вслед за этим неизбежно наступал упадок сил. Один только Диннар не казался ни усталым, ни сонным. Напиток на него как будто не действовал. Проклятый демон… Он сидел, насупившись, и опять походил на ребенка, который задумался над трудной задачей. Амнита поняла, что он не успокоится, пока не решит её. Она уже пожалела, что задела его самолюбие.

На следующий день Амнита проспала чуть ли не до обода. Прогуливаясь по пещерному городу, она выяснила, что Ар-Даан отправился ловить риффов. Она действительно нашла его в нижних пещерах, где он под восторженные вопли хиссанов метко кидал гарпуны в скользкие извивающиеся тела. Мальчишка, увлечённый новой игрой…

Амнита долго наблюдала за ним, спрятавшись за большой камень. Потом незаметно ушла. Он так редко бывает без брони. Рано оторванный от дома и выросший среди врагов, он привык быть настороже. Может, потому так трудно застать его врасплох. Сын демона, способный приводить в движение каменных исполинов… "Ты очень испугалась?" Похоже, он действительно корил себя за то, что медлил, когда спасал её от бритоголовых. Он же думал, что она ещё долго не проснётся. Стоит ли удивляться, что он так любит оживлять своих каменных кукол? У них нет души, но они не называют его чудовищем.

Амнита провела день в обществе хиссанок, которые охотно показывали ей, как обрабатывать кожу арков, а заодно рассказывали о своей жизни и о своём странном, жутковатом мире. Кое-кто из них неплохо владел сантарийским. Амнита поняла, что они любят этот мир. А особенно её поразила их спокойная уверенность в том, что когда-нибудь, и, может быть, даже очень скоро, он станет лучше.

Проснувшись на следующее утро, Амнита была озадачена тишиной, которая царила в пещерном городе. Канхи принёс ей завтрак и сообщил, что все отправились наверх с Ар-Дааном, а её не посмели будить. Да и вряд ли ей это интересно. Она же знает, на что способен Ар-Даан.

— Не уверена, — усмехнулась Амнита. — И что же он там делает наверху?

— Фигуры из живого камня. Они двигаются так, как он им велит. И застывают, когда он им приказывает. Малыши просто в восторге.

К обеду все вернулись. Диннар казался оживлённым, и в то же время было видно, что какая-то мысль не даёт ему покоя.

— Работать с марр легче, чем с камнем, — сказал он Амните. — Неудивительно. Марр более рыхлое. Оно для меня как глина, и всё же… Я, конечно, могу воздействовать на это вещество и на камень, но создавать камни я не способен. А пока марр, которое покрывает поверхность Танхара, не спрессовано в камень, марр, повисшее в небе над ангамой, будет влиять на него и приводить в движение.

— Танхи служат тебе. Сам ты летать не умеешь, но они переносят тебя в другие миры.

— А ты уверена, что все демоны тьмы готовы мне служить? Я не Танхаронн.

— Скромность украшает даже сверхчеловека.

— Я вообще не понимаю, почему скопление марр притянулось к Танхару и так изменило этот мир, — продолжал Диннар, пропустив колкость мимо ушей. — Каменное царство здесь уже было создано, как и на всех прочих ангамах в этой части Энны. Для Санты марр не опасно. С каждым циклом период, в течение которого яркая луна находится в плену марр, сокращается. Думаю, в дальнейшем это облако будет двигаться примерно по той же траектории, но перестанет задерживаться возле Санты, оно будет подальше от неё. К тому же стихийные духи этой ангамы быстро набирают силу и отторгают марр. Всё более и более активно. Для Эрсы оно тоже не страшно. Я знаю, что говорит об этих облаках Айданга. Гинта мне рассказывала. Инкарна не совсем права. Скопления марр — не охотники, которые носятся по Энне в поисках добычи. Вернее, им подходит не любая дичь. Миры, в которых уже созданы каменные царства, их не интересуют. Скопление марр задерживается на какое-то время возле Санты только потому, что на неё в этот период влияют Кама и Танхар… Особенно Танхар. В чём тут дело? Почему это облако осело на Танхаре?

— Я могла бы помочь тебе это выяснить.

— Ты? Каким образом?

— Разве ты на знаешь, что в материи Камы хранятся все картины окружающего её мира. Не только Эрсы…

— Но она же не хочет с тобой говорить.

— Есть место, где ей придётся говорить со мной. Если я попаду в твой подземный дворец, к аллюгиновому озеру, я сумею добиться от неё ответа на все вопросы, которые нас интересуют. Ты ведь, наверное, знаешь, что скалы там по своему составу гораздо ближе к изначальному марр, чем все остальные камни Эрсы. Ты говорил, что в подземном дворце много аллюгина. Аллюгин и марр… Кама тоже состоит из аллюгина и марр. Царство Маррона — единственное место, где ей не уйти от ответа. И мне больше не надо пытаться сделать с ней мост. В твоём подземном дворце я могу говорить с Трёхликой, и она бессильна причинить мне зло.

— Ты так и не отказалась от своей затеи?

— Нет, и не собираюсь. Послушай, Диннар, я вправе поступать так, как считаю нужным. Если ты и дальше намерен держать меня здесь, то это был наш последний разговор.

Амнита хотела уйти, но Диннар удержал её.

— Что ты меня всё время хватаешь? — спросила она сердито.

На самом деле ей нравилось, когда он к ней прикасался. Руки, которые легко крошили камень, держали её так крепко, что она не могла высвободиться, и при этом так осторожно, словно она была сделана из самого хрупкого в мире материала.

— А почему ты всё время уходишь? Сколько я тебя знаю, вечно ты убегаешь, отворачиваешься, не смотришь в глаза… Ты всегда ускользаешь, дочь воды. И даже когда я держу тебя обеими руками, мне кажется, что ты утечёшь сквозь пальцы.

— Вода обтекает каменную глыбу, если та встаёт у неё на пути.

— И подтачивает её, — добавил Диннар, заглядывая ей в глаза. — Обкатывает, как ей надо. Камень не властен над водой… Да мне и не нужна власть над тобой, которой ты так боишься. Мне просто нужна ты.

— Тогда не мешай мне идти своим путём, сын Танамнита. Если хочешь, чтобы когда-нибудь наши пути сошлись.

— Хиссаны считают, что это будет, потому что это предначертано.

— Значит, тем более нечего за меня бояться. Тебе действительно хочется помочь хиссанам?

— Должен же я отблагодарить их за хорошее пророчество. И за то, что они тебя спасли.

— Я не боюсь Трёхликой, — сказала Амнита. — Она похожа на царицу, которая теряет свой трон. Это неизбежно, но она упорно цепляется за власть и всех пугает. Может, Кама просто хочет скрыть от нас неизбежность своего поражения… Мне почему-то кажется, что всё не так уж и страшно.

— Хорошо, я отвезу тебя в подземный дворец, — пообещал Диннар. — Но сперва мне самому надо там побывать. Я покинул пустыню примерно за полгода до той битвы, которую устроила наша маленькая Гинта. С тех пор прошло несколько лет. Я даже не знаю, цел ли этот дворец. Может, буря и его разрушила.

Диннар в тот же день отправился на Эрсу и вернулся только спустя трое суток.

— Дворец действительно очень пострадал, — сообщил он Амните. — Правда, не от бури. Она почти не задела каменное царство.

— А что там случилось?

— Там полно грязи и падали. Требуется уборка, которая займёт несколько дней. Когда четыре года назад колдуны увидела войско, идущее к Белому городу от Сингатамы, они, похоже, подумали, что в Сантаре стало известно, где находится их логово, и решили дать бой. К тому времени всё их полчище великанов размещалось в подземном дворце. После того, как Сагаран выследил этих мерзавцев, они поспешили покинуть горную долину. Они увели с собой тек великанов, которых он не успел уничтожить. Надо отдать ему должное, он нанёс колдунам существенный урон, но в их распоряжении оставалось ещё целое полчище. Выращивали их колдуны в горной долине. Делать великанов в пустыне гораздо труднее — там почти ничего не растёт и мало живности. Долина их тоже не совсем устраивала, зато совсем рядом, за горами, были леса, поля и сады Улламарны…

— Гинта рассказывала мне, как они воровали нигму. Они действительно готовились к войне?

— Да, но начать они её собирались позже. Я не оправдал их надежд, а потом вообще отказался участвовать в их играх и ушёл оттуда. Но это было лишь началом их поражения. Вскоре их выследил Сагаран. Он истребил часть их великаньего войска и лишил их места, где было удобно растить гигантов. Колдуны хотели, чтобы мои живые статуи посеяли в Улламарне панику, но потом они пожалели, что взбаламутили Сантару раньше времени. Они поняли, что не готовы к войне. Думаю, они хотели ещё подождать… Вообще-то полчище гигантов не было их единственной силой. Эти люди обладали большим могуществом. Некоторые даже умели оживлять мертвецов… Не совсем, конечно, а на какое-то время. Это очень древнее запрещенное колдовство, которым пользовались в период Великой войны. Они многое умели и, начав войну, использовали бы всё своё искусство. Но пока они не собирались её начинать. Гинта со своим войском застала их врасплох. Все эти люди, несмотря на своё могущество, были просто безумцы. Они вообразили себя величайшими мудрецами и хозяевами мира… Люди, страдающие такой болезнью, обычно недооценивают других. Они не думали, что жители северных минов решатся на этот поход в пустыню, но, увидев войско, они поняли, что придётся защищаться, и выпустили против сантарийцев своих гигантов. А заодно и вооружённых марканов. Возможно, колдуны решили, что эта битва будет началом той войны, которую они давно готовили, даже если она и началась раньше, чем им бы хотелось. Отряд гигантских воинов и полчище огромных зверей, дойдя да Сантары, могли опустошить Улламарну и нанести серьёзный ущерб Ингамарне… Не исключено, что досталось бы и Лаутаме. Я уверен, колдуны готовили что-то ещё, но благодаря золотому зверю они вместе со своим великаньим войском оказались погребёнными под обломками Уллатамы и горами песка. Такой бури они явно не ожидали. Я был в Уллатаме. Вернее, в том месте, где она стояла четыре года назад. Там до сих пор кишат песчаные гинзы, пожирают останки. Эти твари движутся сквозь толщу песка, как рыбы в воде…

— Там ещё что-то осталось?!

— Песок высушивает мёртвое тело и долго его сохраняет. А песчаные гинзы поедают даже окаменевшую плоть. Насколько я понял, корма для них там ещё достаточно. Видимо, перед бурей колдуны вывели из подземного дворца по тоннелю основную часть своего полчища, и сами все были в Уллатаме. Они все погибли. Во дворце нет человеческих останков, а выйти оттуда после бури никто не мог. Аллюгиновый тоннель завалило. Другие два выхода были заперты изнутри. Во дворце оставались одни звери. Выбраться они оттуда не могли. Некоторые только клетки сломали. Они бродили по дворцу, пожирали друг друга… Потом и уцелевшие сдохли от голода. Ты не представляешь, что там творится. Как там всё загажено… Я велел марвидам навести порядок, всё вымыть, вычистить водоёмы.

— Ну вот, по моей милости им приходится выполнять такую грязную работу…

— Марканы и марвиды не боятся такой работы. Жизнь в пустыне трудна. Они ко всему привыкли и начисто лишены брезгливости. К тому же, они так рады моему возвращению, что готовы горы свернуть, лишь бы доставить мне удовольствие. Девушки уже спорят, кто из них будет тебе прислуживать.

— Тамошние женщины любят меня, но они не будут относиться к тебе враждебно, — добавил Диннар, немного помолчав. — Марвиды не лишены коварства, однако их женщины растут в покорности и смирении. Они привыкли безропотно подчиняться чужой воле. А тебя они вообще не воспринимают как соперницу. Ты для них не человек. Ты моя небесная возлюбленная, белая звезда, которая на время спускается на землю.

— Они тоже называют меня белой звездой? — удивилась Амнита. — Они меня даже не видели…

— Видели. Я показал им тебя в наоме, и они тебя узнали.

— Узнали? Как они могли…

— Я тебе всё объясню, — улыбнулся Диннар. — Когда мы прилетим в пустыню, я первым делом покажу тебе Сатхаму.

— Город, который ты там построил?

— Да. И где есть храм с твоей статуей, которую я не делал.

Глава 11. Владения каменного бога.

— Это самый красивый и странный город из всех, что я до сих пор видела, — сказала Амнита, когда через несколько дней Диннар водил её по улицам Сатхамы.

Два огромных ванга ждали их у ворот, чтобы отвезти потом в подземный дворец.

— Здесь только зелени не хватает… А вообще-то она тут не нужна. Этот город — сердце пустыни. Царство камня и песка. Обитель сказочных чудовищ, которые ждут своего пробуждения.

— Я в любой момент могу оживить их для тебя, — засмеялся Диннар и махнул рукой.

Каменные стражники у входа в храм Чёрной звезды тут же сделали приветственный жест. Амнита вздрогнула от неожиданности.

— Они двигаются, как живые! Странно… Руки и ноги у них сгибаются, как будто они из плоти.

— Когда обычный аркан заставляет статуи двигаться, они просто перемещаются на негнущихся ногах, но я способен влиять на материю камня, временно придавая своим изваяниям гибкость. Маррунги, говорят, тоже двигаются, как живые существа…

— Не надо о маррунгах, — поморщилась Амнита. — Я надеюсь, это не маррунги?

— Нет, это обычные статуи. А вот в храме есть одна необычная.

Внутреннее убранство храма Чёрной звезды поразило бы кого угодно, но Амните сразу бросилось в глаза, что сделанная из полупрозрачного диурина женская фигура выглядит какой-то незаконченной. Она удивилась ещё больше, когда, присмотревшись, обнаружила, что эта статуя изображает её.

— Когда-то напротив моей фигуры стояло изваяние моей матери, — сказал Диннар. — А между нами была большая белая диуриновая звезда. Она освещала храм, если на неё падал солнечный или лунный свет. А потом… Потом она превратилась в эту фигуру. Поначалу образ был смутным. Со временем он становился всё чётче, ясней, а сейчас она похожа на тебя ещё больше, чем четыре года назад, когда я покинул эти края.

— Значит, ты к ней не прикасался?

— Нет. Диурин изменял форму в те дни, когда над пустыней восходил Танхар. Махтум сказал, что Чёрная звезда ловила мои импульсы и влияла на этот камень, постепенно видоизменяя его и придавая сходство с тобой. Я всё время о тебе думал… Я же говорил, что Кама однажды послала мне твой образ. Не знаю, почему, и вообще не пойму, как это получилось. Махтум считал, что мои мысли и мое душевное состояние влияют на Танхар. Ведь он покрыт оболочкой марр, а вещество марр способно воздействовать на камень. Так диуриновая звезда превратилась в статую женщины по имени Звезда.

"Эрса слишком далеко от Танхара, чтобы он мог воздействовать на её камни, — подумала Амнита. — И всё же это произошло. Значит, импульс, который Чёрная звезда получила от своего властелина, был очень силён…"

Она вдруг заметила, что стоит между Диннаром и его статуей, которая в полумраке казалась живой. Они были здесь оба — человек и демон. Ей стало страшно.

— Я очень устала, — пожаловалась она. — Мы скоро доберёмся до дворца?

Подземный дворец не разочаровал Амниту. Несмотря на то, что "проклятые твари перебили почти все статуи". Сколько же их тут было, удивлялась Амнита, если и после этого ещё столько осталось…

В приготовленных для неё покоях её уже ждала хорошенькая прислужница. Её смуглое большеглазое лицо показалось Амните знакомым. Интересно, откуда? Впрочем, она слишком хотела спать, чтобы ломать над этим голову. Амнита блаженно растянулась на ложе — таком широком и мягком по сравнению с тем, на котором она спала у хиссанов, и быстро заснула. Последним, что она видела, была маленькая загорелая рука, лежащая на диуриновом светильнике в форме цветка. Светильник постепенно гас…

Когда она проснулась, диуриновый цветок снова горел. А девочка-прислужница зажигала второй, который стоял по другую сторону ложа.

— Я заметила, что ты просыпаешься, и решила сделать светлей, — сказала девочка на языке, напоминающем сильно исковерканный сантарийский. Диннар говорил, что ей будет нетрудно понять марвидов.

— Кто тебя научил зажигать диурин? — спросила Амнита.

— Я сама научилась.

— Сама?

— Да. Я слышала, что некоторые люди так делают, и мне захотелось попробовать. И получилось. Ты пойдёшь в купальню, госпожа, или принести тебе воду для умывания?

— Как тебя зовут?

— Тиинат.

— Сколько тебе лет?

— Скоро двенадцать. Дядя говорит, что мне уже пора стать чьей-нибудь женой, но мне не хочется. Можно я останусь с тобой, госпожа? Я не хочу быть женой.

— Хорошо. Обещаю, что не позволю выдать тебе замуж против твоего желания. Садись.

Амнита указала девочке на край своего ложа.

— Расскажи о себе. Кто твои родители?

— Мою мать звали Тиирам. Она уже давно умерла. Я живу в доме дяди Руава.

— В доме дяди? А кто твой отец?

Едва задав этот вопрос, Амнита вдруг поняла, что ответ ей уже известен. И она нисколько не удивилась, когда девочка не без гордости произнесла:

— Аль-Марран.

"Я могла бы и сразу догадаться, на кого она похожа", — подумала Амнита.

— Ты уже проснулась? — раздался за дверью голос Диннара.

— Да, входи.

Тиинат поспешно встала и, опустив глаза, поправила волосы.

— Диннар, а тебе известно, что у твоей дочери способности к таннуму. Ей лучше повременить с замужеством. Может, из неё получится хорошая нумада. Или хотя бы колдунья.

— У моей дочери? А откуда ты…

Диннар посмотрел на девочку и умолк на полуслове.

— Можешь идти, Тиинат, — сказала Амнита.

— Честно говоря, я и не знаю, сколько у меня тут детей, — признался Диннар, когда Тиинат вышла.

— И тебе это неинтересно? Неужели тебе совершенно безразлична их судьба? У этой девочки способности к таннуму. Её никто ничему не учил, а она зажигает диурин, даже не зная никаких заклинаний. Дядя может выдать её замуж за какого-нибудь двуногого скота. К тридцати годам она превратится в старуху, а её чудесный дар, который она явно унаследовала от тебя, так и пропадёт, не найдя должного применения.

— Хорошо, Амнита. Если хочешь, отправим её в шкоду нумадов. Можно в Ингатам…

— Дело не в том, чего хочу я, Диннар. Иногда ты меня действительно пугаешь. И не потому, что ты наполовину демон.

Диннар посмотрел на неё растерянно и даже как-то пришибленно. Амнита тут же пожалела о своих словах. Чего она хочет от человека, который понятия не имеет о том, что такое родительская любовь?

— Я знаю, тебе тут было не до возни с детьми. Да и рождались они не потому, что ты этого хотел. Но подумай… Может, Тиинат не единственная из твоих отпрысков, у кого есть дар. Распорядись, чтобы твоих детей отправили сюда, во дворец. Самых маленьких, конечно, не стоит, а вот лет с семи… Приставь к ним слуг. Пусть живут здесь. Я выясню, кто из них на что способен. В этом дворце столько места… Можно вообще всех детей тут поселить.

— А вот это уже ни к чему, Амнита, — покачал головой Диннар. — Если

ты начнёшь забирать у марвидов детей, это их насторожит и напугает.

— Так может, поселить их здесь вместе с матерями…

— Я уверен, что женщины откажутся. Каменное царство и этот дворец внушают им страх. Они привыкли жить так, как живут, и не стоит так резко нарушать привычный им уклад. Мои дети — другое дело. По законам пустыни, детьми распоряжается отец, и он волен решать, где им жить. Ты права, мужчина должен заботиться о своём потомстве.

Диннар посмотрел на дверь, в которую недавно вышла Тиинат.

— Интересно, сколько ей лет?

— Говорит, что скоро двенадцать. Послушай, Диннар, тебе же всего двадцать пять…

— Ну и что? Мой первенец родился, когда мне не было и тринадцати лет. Так что старшим вполне может быть по двенадцать. Я думаю, тем, кому меньше семи, действительно лучше пока остаться с матерями, а остальных я приведу сюда.

Детей старше шести лет у Диннара оказалось семьдесят семь — сорок два мальчика и тридцать пять девочек. Ни одна марвидка не пыталась обмануть Аль-Маррана, скрыв от него его ребёнка или навязав ему чужого. Амнита поняла: всё, касающееся потомства, для жителей пустыни священно. Обман в таких делах считался недопустимым. Да и слишком уж сыновья и дочери Диннара отличались от других детей. Все они были рослые, красивые, здоровые, а главное — все походили на своего отца.

Способных к таннуму среди них оказалось немного, но тупых и бездарных среди этих детей не было. Почти все мальчики любили работать с камнем. С тех пор как Диннар обучил ваянию несколько десятков марвидов, в городе были свои мастера, которые уже имели учеников.

— Бывшую Сингатаму теперь украшают не только зиннуритовые цветы, — сказал Диннар, вернувшись из города. — Там появились статуи и даже новые постройки. Марвиды видели, как погибли белые колдуны и их великаны. А ведь когда-то они считали колдунов самыми могущественными из людей. Марвиды избавились от своего давнего страха перед ними. И вообще… Эти люди постепенно избавляются от страха. Они больше не боятся что-то создавать, украшать свои жилища. Они начинают жить по-человечески, а не как жалкие твари — в норах, под землёй. У меня такое чувство, что грядёт время великих перемен. Всё меняется, даже здесь, в пустыне, которая всегда казалась мне царством смерти. В детстве я играл среди руин, среди обломков былого могущества… Я считал, что у этого места есть только прошлое. Настоящее было похоже на медленную смерть. Я никогда не думал, что сюда вернётся жизнь.

— Она никогда отсюда не уходила, Диннар. Здесь всегда жили люди. Среди них была Сатха, которая тебя любила, и женщины, которые родили тебе столько детей. Неужели ты совсем ничего к ним не испытываешь? Они все на тебя похожи.

— Но никто из них не похож на тебя.

— Диннар, ты же знаешь, что посвящённые Каме бесплодны.

— Не все. У Ральда, о котором нам рассказывал Эрлин, были дети.

— У меня более прочная связь с Трёхликой. Она подарила мне вторую жизнь.

— Вот за это я готов возносить ей хвалы по несколько раз в день.

— Тогда молись получше, чтобы она была посговорчивей. Тайна, которую я должна у неё выведать, не даёт мне покоя.

— До чего мне надоели все эти тайны!

— Потерпи ещё немного. Ты же сам сказал — близится время великих перемен. Скоро все изменится к лучшему.

Детей разместили в бывших покоях колдунов. К счастью, бесновавшиеся во дворце звери туда не проникли, и роскошное убранство этих комнат не пострадало. Пыли, конечно, скопилось достаточно, но избавиться от пыли — дело нехитрое.

Дети Аль-Маррана не жалели, что покинули Лунный город. Сверкающий драгоценными камнями подземный дворец поразил их, но восхищение своё они выражали очень сдержанно и вели себя с достоинством. Они знали, что пришли не в гости к богатому господину, а в дом своего отца, который по праву является и их домом.

Мальчишки в первый же день нашли мастерскую Диннара и с удовольствием занялись тем, чем до этого занимались и в Лунном городе, и хотя их фигуры из камня были до смешного неумелыми по сравнению с украшавшими дворец статуями Диннара, чувствовалось, что со временем некоторые из этих мальчиков могут стать хорошими ваятелями.

Девочки оказались искусными мастерицами. Амниту изумляли вещи, которые они делали из кожи. Не боялись дочери Аль-Маррана и работы с камнем. Отыскав сокровищницу, они стали украшать свои изделия драгоценными камнями. Вскоре у Амниты появились расшитый алмазными звёздами плащ, пояс с ножнами для кинжала, украшенными вириллами и наулидами, сандалии с серебряными застёжками и изящные остроносые сапожки. Постарались девочки и для братьев, сделав им лёгкие кожаные доспехи, расшитые мелкими драгоценными камнями, а также тонкими пластинками из золота, серебра и уллатина. Амнита знала, что Тиинат и ещё две юные мастерицы трудятся над доспехами для Диннара. Мальчишки постоянно приносили сестрам кожу песчаных и каменных гинз. Иногда они подбирали сброшенную кожу, а чаще просто убивали гинз, которые в огромном количестве водились среди развалин Уллатамы. После того, как по приказу Диннара разгребли завалы, освободив выход из тоннеля, дети чуть ли не каждый день бегали туда, где когда-то стоял Белый город, а теперь были только груды песка, из которых местами торчали каменные обломки.

Старшие мальчики любили ходить на охоту. Иногда они пропадали в аюмах по два-три дня. Первенец Диннара двенадцатилетний Айдан заверил Амниту, что с ними ничего не случится. А когда она заговорила о мангурах, сказал:

— Сыновьям Аль-Маррана не пристало бояться каменного зверя. Да он не так уж и страшен. Если встретишь его, надо посмотреть ему в глаза. Наш отец так и делал, когда ходил на охоту ещё мальчишкой. Он охотился один, а нас много. Наши матери не боялись бы за нас.

Последними словами Айдан как бы дал ей понять, что все они признают её право беспокоиться за них, но при этом не хотят, чтобы она волновалась понапрасну. Каждый марвидский ребёнок спокойно относился к тому, что его отец имел несколько женщин, и даже к тому, что мать могла завести любовника. Знатные марвиды охотно воспитывали в своих домах побочных отпрысков, если те были здоровыми, и семья в пустыне держалась не на супружеской верности, а на необходимости рожать побольше полноценных детей. Изнурённые тяжёлой жизнью и частыми родами, женщины пустыни рано старели и, как правило, рано умирали. Те из детей Диннара, чьи матери были ещё живы, иногда навещали их, даже не думая скрывать это от Амниты. Привязанность к матерям не мешала этим мальчикам и девочкам относиться к ней с симпатией. Они ценили её внимание и гордились им, её красота вызывала у них благоговейный восторг, а главное — они понимали, как много она значит для их отца, эта женщина со звёздным именем. Женщина, которая оказалась рядом с ним, потому что так было предначертано. Об этом говорила статуя в храме, созданная по воле небесных богов. Эта женщина и сама была богиней. Так же, как их отец был богом. Они никогда в этом не сомневались.

Почти никто из них не помнил Диннара. Одни четыре года назад были ещё слишком малы, другие не видели его, потому что он ими совершенно не интересовался. Отец был для них одной из легенд, которые им рассказывали матери. Возможно, матери и внушили им, что они, дети бога, должны быть лучше простых смертных. А может, они сами осознавали, что их божественное происхождение обязывает их быть лучше других… Как бы то ни было, но сыновья и дочери Аль-Маррана действительно во всём превосходили своих сверстников. Амнита уже поняла, что дети пустыни взрослеют рано, и всё же эти мальчики и девочки порой казались ей слишком серьёзными для своих лет. Ореол божественности, окружавший их с самого рождения, отдалял их от других детей. Ровесники им завидовали, тем более что видели их явное превосходство. Многие приёмные отцы и родственники, в домах которых они росли, с трудом скрывали свою неприязнь к ним и не обижали их только потому, что боялись Аль-Маррана. Ведь он мог вернуться в любой момент. Дети Диннара поневоле были отщепенцами. Страх соплеменников перед их могущественным отцом защищал их от явной враждебности, но его отсутствие и неучастие в их судьбе лишали их внутренней защищённости. Может быть, поэтому они так стремились самоутвердиться и во всём, чем бы ни занимались, старались добиться блестящих результатов. И желание мальчиков учиться у ваятелей было отнюдь не случайным. Став искусными мастерами по камню, они бы подтвердили своё родство с Аль-Марраном, тем более что те их сверстники, которые его не помнили, то и дело дразнили их, ставя под сомнение божественность их отца.

— А у них действительно кое-что получается, — смеялся Диннар, разглядывая творения своих отпрысков.

— У тебя очень хорошие дети, — говорила ему Амнита. — Ты вправе гордиться ими.

В последнее время она не переставала себе удивляться. Когда-то ей приходилось зарабатывать на жизнь, давая уроки в эриндорнской школе. Она радовалась, что занимается с маленькими группами и всего по два часа в день. Амнита всегда любила тишину, одиночество, и хотя к некоторым своим ученикам она испытывала искреннюю симпатию, слишком долгое общение с детьми казалось ей утомительным. Эти дети, сыновья и дочери Диннара, не вызывали у неё ни капли раздражения. Разумеется, размеры дворца позволяли им резвиться, не мешая Амните, да они бы никогда и не посмели нарушить её уединение. Но дело было даже не в этом. Амнита порой сама искала их общества. Ей было приятно видеть вокруг себя эти лица. Может быть, потому, что все они походили на него…

Амнита занималась не только с теми, у кого обнаружила способности к таннуму. Она часто собирала их всех, учила сантарийскому и валлонскому, рассказывала о прекрасной стране за пределами пустыни, об Эрсе и о том огромном мире, частью которого была их ангама. Детям нравились такие беседы, они с поразительной легкостью усваивали языки, а заодно помогали Амните получше овладеть марвидским.

— Они тебе не надоедают? — спрашивал время от времени Диннар. — По-моему, ты тут чем-то другим собиралась заняться.

Амнита чувствовала, что этот большой ребёнок ревнует её к своим детям. А может быть, уже и их к ней?

— Кама ещё нескоро начнёт восходить над Каменным царством, — отвечала она. — Пока у меня есть свободное время.

Диннар тоже обосновался во дворце, заявив, что намерен украсить его новыми статуями, но ему приходилось часто и надолго отлучаться. Обитатели Лунного, которые решили отстроить город, нуждались в его советах и помощи. Несколько раз он отправлялся туда разбирать тяжбы между кланами и какие-то жалобы. Старейшины обращались к нему только тогда, когда не могли прийти к единому мнению, но Диннар предпочёл бы, чтобы его вообще не беспокоили. И хотя идея отстроить Сингатаму не оставила его равнодушным, ему гораздо больше нравилось проводить время в подземном дворце. Он даже стал участвовать в занятиях, которые Амнита устраивала для его детей, и тоже рассказывал им много интересного. Амнита знала, что он использует любую возможность, лишь бы почаще быть рядом с ней, но благодаря этому он постепенно сближался со своими сыновьями и дочерьми. Он теперь подолгу пропадал с мальчишками в мастерской, ходил с ними на охоту, учил их приёмам борьбы и фехтованию, которым увлекался, пока жил в Эриндорне.

Одна из лестниц выводила на своего рода естественный внутренний двор — круглую площадку, со всех сторон окружённую островерхими скалами. Диннар теперь частенько отправлялся туда с сыновьями и устраивал дли них состязания. Однажды они все опоздали к ужину, и Амнита решила сходить за ними сама. Она, ещё поднимаясь по лестнице, услышала смех и веселые голоса. Диннар стоял, окружённый толпой мальчишек, и что-то говорил им, оживлённо размахивая руками. Тот, кого считали повелителем камней и демоном тьмы, сейчас сам походил на мальчишку, а его сыновья скорее напоминали его младших братьев. Амнита не знала, проснулись ли в нём отцовские чувства, но все эти юные существа, которые появились на свет благодаря ему, походили на него и по сути были частью его самого, теперь явно вызывали у него интерес. И чем больше он к ним присматривался, тем мягче становился его взгляд. Демон исчезал. Оставался человек. Двадцатипятилетний мужчина на пороге зрелости, задумавшийся о простых, но таких важных человеческих ценностях.

"В конце концов, наше могущество — это то, что нужно другим, а не нам самим, — размышляла Амнита. — Могущество даётся человеку для того, чтобы он выполнил какую-то миссию. А ему прежде всего хочется быть счастливым".

Разумеется, дети не могли не создавать проблем. Соперничество мальчишек то и дело заканчивалось ссорами и драками. Амниту порой ужасали ссадины и шрамы, которые ей приходилось залечивать. Тиннат, умевшая лечить раны при помощи целебных мазей, а теперь ещё и при помощи анх, относилась к этому гораздо спокойней. Она привыкла к жестоким нравам пустыни, где жизнь марканов ничего не стоила, а между марвидами постоянно кипела борьба за лучшее место в этом унылом бесплодном мире. Диннара эти драки даже забавляли, и только когда одному мальчику едва не выбили глаз, он не на шутку встревожился и даже кое-кому устроил взбучку.

— Для чего я вам приёмы показываю? Даже дикие звери не калечат друг друга!

Случалось, эти несносные мальчишки задирали сестёр, но девочки умели за себя постоять. Как-никак это были дочери Аль-Маррана, и хотя им с раннего детства внушали, что женщина должна знать своё место, из них ещё не успели сделать покорных, забитых марвидок. Однажды Амнита случайно подслушала перепалку Тиинат и Айдана. Эти двое почему-то ссорились чаще всех.

— Нечего мне указывать! Попробуй только сунься — получишь! У меня сильное анх, и уж с тобой-то я справлюсь.

— Вся уже исхвасталась своим анх. Колдунья недоделанная…

— Ничего, буду когда-нибудь настоящей колдуньей. Может, даже нумадой стану. И плевать я хотела на таких, как ты! Заведёшь себе жену, вот ей и указывай!

— Я-то заведу себе жену, а вот тебе мужа точно не видать. Такую гинзу сроду никто в жёны не возьмёт!

— Хвала Маррану! Я не намерена жить, как моя бедная тётя Хара. Подчиняться какому-нибудь бесхвостому двуногому свиду… Амнита тоже женщина, а наш отец её уважает.

— Нашла, с кем себя сравнивать! Такой, как Амнита, больше нет. Конечно, отец уважает Амниту, но он настоящий мужчина, и сыновья для него гораздо важнее, чем зазнайки и болтуньи вроде тебя.

— Неправда! Он любит нас нисколько не меньше, а зазнайка — это тот, кто кричит, что он важнее других.

С дочерьми Диннар общался реже, чем с сыновьями, и это было понятно — девчонки не охотились, не учились сражаться. Но когда они были рядом, он просто таял от их восторженного обожания. В одно прекрасное утро Диннар появился перед Амнитой в расшитых драгоценными камнями кожаных доспехах, которые ему сделали старшие девочки.

— Мне бы сейчас позавидовали первые модники Эриндорна! — смеялся он, рассматривая себя в большое серебряное зеркало. — Ты права. Мои дочери слишком хороши для местных парней. Я подыщу им в мужья кого-нибудь получше.

— Она будут благодарны тебе, если ты предоставишь им право выбора.

— Им предоставлю, а тебе нет, — сказал Диннар.

"А есть ли у нас вообще выбор? — подумала Амнита. — По сути мы уже давно выбрали друг друга, а вот для чего нас выбрала судьба? Что нам предназначено?"

Ей нравилось, когда они все вместе собирались за большим столом в зале с колоннами-деревьями. Их ветки были усеяны диуриновыми цветами-светильниками, которые сияли среди серебряных листьев, словно сотни голубовато-белых звёзд. Четыре огромных камина украшали фигуры крылатых людей, глазастых и потрясающе красивых, чем-то похожих на красивых, большеглазых детей Диннара и на него самого. Он сидел и улыбался. Аль-Марран среди своих творений — и из камня, и из человеческой плоти. Сыновья сидели справа от него, дочери слева, а Амнита напротив — на другом конце длинного стола. Они были далеко друг от друга и при этом так близко, что ей порой становилось не по себе. Они были семьёй. И как ни странно, эту семью создала она. Отчасти потому, что подсознательно хотела чем-то или кем-то от него заслониться. В какой-то степени ей это удалось. Но вместе с тем она создала то, что теперь связывало их ещё больше…. Даже когда в зале царил полумрак и невозможно было разглядеть лица сидящих за столом, она чувствовала на себе его взгляд — жадный, жаждущий, ждущий. Глаза тьмы, глядящие из тьмы. Он ждал. Наверное, ему бы следовало действовать, но он обещал, что будет ждать, сколько она захочет, и боялся её спугнуть. Она запугала его своим страхом. И его, и себя. Она вконец запуталась и старалась думать только о том, что ей предстоит сделать, когда Трёхликая взойдёт над Каменным царством.

Время от времени она мысленно общалась с Гинтой и Араннумом. Гинта даже два раза являлась к ней в наоме. Амнита этого не делала, потому что берегла силы для предстоящей схватки с Камой. Вести из Сантары были большей частью безрадостные. Гинта уже давно сообщила ей о гибели своего старого друга — белого тиумида Сифара. Он был убит, а хранившееся у него аллюгиновое зеркало с душой "валлонского бога" пропало. Никто не сомневался, что оно и являлось причиной убийства. Все подозревали Суану. Оказывается, негодяйка умудрилась похитить тело Талафа сразу после погребения, когда процесс разложения ещё только начинался. Не успей она это сделать, ей бы не удалось оживить его даже при помощи иргинов. Один из молодых служителей Ханнума, который был любовником Суаны, признался, что помог ей похитить тело. Ему было поручено ухаживать за могилой Талафа и охранять её первые десять дней после похорон. Гинта не сказала, какое наказание постигло тиумида-преступника, но Амнита знала, что этого человека теперь ждёт незавидная судьба. Скорее всего, ему придётся всю жизнь выполнять самую чёрную работу, и ни одна женщина не захочет делить с ним ложе. Нумады выяснили, что нафф покойного Талафа сейчас свободна, а вот гинн… Амнита вспомнила слова Суанн — "скоро твоё тело получит более достойный"… Может быть, тело Талафа досталось бывшему «богу»? Недаром же похитили зеркало с его нафао. Гинта тоже так считала. Но Суана не умела переселять нафф. Значит, у неё должен быть союзник. Какой-то могущественный колдун. Интересно, кто? И зачем ему понадобилось давать «богу» тело?

Через некоторое время Гинта передала, что злополучное зеркало обнаружили недалеко от Улламарны. Как и предполагалось, нафао «бога» в нем больше не было. Насторожил Амниту и рассказ подруги о таинственном исчезновении четырёх охотников из Хаюганны, которые отправились на восток в леса за Спящими Землями. Эти леса тянулись с севера на юг. От Ингамарны и Лаутамы их отделяла длинная полоса пустоши, кое-где поросшей колючим кустарником тума. Её-то и называли Спящими Землями. Говорили, что это месте три тысячи лет назад пострадало от оружия валларов, и там долгое время вообще ничего не росло. Бои шли на западе, но в конце войне валлары пытались уничтожить леса Ингамарны. Может быть, потому, что там жил и трудился над выведением новых сортов ненавистный им Динннувир. Валларам удалось повредить лишь часть леса. Из всего, что там росло, чудом уцелела только посаженная Диннувиром аркона. Сейчас и она умирала. Правда, от старости. Нумады не спешили будить Спящие Земли. В Лаутаме и Ингамарне хватало лесов и плодородных полей, а полоса пустоши как бы служила барьером между посёлками и зловещими восточными лесами. За ними издавна закрепилась дурная слава. Считалось, что там поселились все те лесные духи, которые так и не простили людям Великую войну, погубившую столько лесов и их обитателей. Естественно, людям хотелось по возможности отгородиться от царства злых духов. Лесные божества не живут на мёртвой земле. Впрочем, леса постепенно наступали на Спящие Земля, и те пробуждались. С каждым циклом пустошь всё меньше и меньше походила на пустошь. Молодые хаги упорно вытесняли заросли тумы. Среди них было много чахлых и кривых, но дальше на восток преобладали здоровые, крепкие деревца. Они робко приближались к старому лесу, словно просили его принять их в свою семью. Охотники, которые бывали в восточных лесах, говорили — огромные древние хаги растут там так тесно, что местами совершенно темно. И ещё там много топких болот, где кишат гинзы и ядовитые саввили. Вообще живности там было полно, но смельчаков, которые ходили туда на охоту, мало кто одобрял. Разве мало дичи в лесах Ингамарны?

Четверых продавших пытались искать. Кое-кто примерно знал, каким маршрутом они обычно ходили. Поиски ничего не дали, и походы в восточные леса прекратились. За два тигма до этого случая в Хаюганне слышали отдалённый грохот — что-то вроде взрывов. Доносились эти звуки с востока, оттуда, где горный хребет граничит с лесами.

"На нравится мне это, — говорила Гинта. — В Улламарне тоже когда-то слышали непонятные звуки. Думали, может, ветер гуляет по горнам пещерам. А оказалось, что эхо доносило рёв гигантских зверей, которых выращивали в долине колдуны. Просто так ничего не бывает. Особенно в наше время".

Амнита была с ней полностью согласна. Диннар, который иногда беседовал со своими подданными, сказал ей, что в последние годы они часто видели в небе железных птиц, летящих в сторону гор. Разумеется, он сообщил об этом и Эрлину, так что теперь пилоты из Эриндорна время от времени кружили над пустыней. Правда, ничего подозрительного они так и не заметили.

Амнита поинтересовалась, не нашли ли пропавший дайвер. Оказалось, что не нашли, а недавно исчез Килд, лучший ученик Айнагура, который долгое время был его правой рукой и со временам рассчитывал занять его место. Тихушник Килд всегда раздражал Амниту. Он всем улыбался, редко высказывал своё мнение, а если и высказывал, то весьма уклончиво. Он никого и ничего не критиковал, хотя было видно, что новая политика, которую проводили Эрлин и большинство молодых абеллургов, ему не нравилась. Килд тоже был молод, он только в прошлом цикле закончил высшую шкоду, но ещё являясь учеником третьей ступени, заслужил расположение Айнагура. Главный абеллург говорил, что, когда хармин перестанет на него действовать — а когда-нибудь это всё равно должно было случиться, его место займёт Килд. То, что Айнагур начал поддерживать новую политику, явно не понравилось его лучшему ученику. Его исчезновение всех насторожило. В Эриндорне знали цену его улыбкам. Единственной хорошей новостью было сообщение о том, что строительство дайверана идёт успешно.

"Представляешь, до сих пор не выпал снег", — сказала Гинта во время последней беседы. И Амнита вдруг вспомнила, что зима уже началась. В пустыне снега не ждали, но похолодало заметно. Никого это не огорчало. Здесь любили конец осени и зиму, когда не было той изнуряющей жары, которая вынуждала с восхода до заката прятаться в подземных жилищах. Теперь весь световой день можно было проводить под открытым небом. Девочки повадились бегать на развалины Уллатамы. Они то и дело находили там что-нибудь интересное. Один раз даже принесли обломок плиты с надписью на каком-то непонятном языке.

Диннар с сыновьями вечно где-то пропадали. Однажды вечером несколько девочек ворвались в залу с накрытым для ужина столом, возбуждённо крича:

— Они летят! Идите посмотрите! Они летят на птицах!

Все кинулись на окружённый скалами внутренний дворик. В небе на фоне заката чернели силуэты огромных птиц. Целая стая вангов со всадниками парила над площадкой, собираясь приземлиться. Мальчишки весело махали Амните и сёстрам.

— Мы были на Танхаре! — похвастался самый младший, семилетний Зуран.

Он слез со своей птицы и обнял её за шею. Ванг отнёсся к этому детскому порыву со снисходительной невозмутимостью.

— Вы правда летали на Танхар? — спросила Амнита у Диннара.

— Да. А что тут такого? Эти мальчишки ничего не боятся. Я познакомил их с хиссанами…

— Мы бы тоже не испугались, — обиженно заявила восьмилетняя Асура.

— Не дуйтесь, — подмигнул девочкам Диннар. — Слетаем и с вами.

— А когда?!

— Только не сейчас, — сказала Амнита. — Ужин стынет.

После ужина она обычно уединялась в зале с аллюгиновым озером. Она сейчас старалась побольше отдыхать днём и бодрствовать по ночам. Кама приближалась к царству своего отца, и Амнита подолгу сидела у озера, делая упражнения, котором ее научил Араннум. Улларин у неё на груди то вспыхивал, то гас. Однажды во сне к ней опять явилась светлоглазая женщина с темным лицом. На голове у неё был серебряный обруч с матово светящимся лунным камнем. Она коснулась его рукой и сказала:

— Скоро.

— Что — скоро? — спросила Амнита. — Гибель или спасение?

— И то, и другое. Страх перед смертью не спасает от смерти.

— Я не боюсь.

Женщина улыбнулась, и лицо ее стало постепенно растворяться в темноте, а белый камешек на лбу наоборот вспыхнул и, стремительно разгоревшись, засиял, как яркая белая звёздочка.

Проснувшись, Амнита почувствовала, что кто-то старается пробиться в её сознание. Она решила, что это Гинта, и настроилась на мысленное общение, но голос, который она услышала, принадлежал не Гинте.

"Я решила, что должна с тобой поговорить. Ты стала такой, какая ты есть, не без моего участия, хотя я понимаю, что моя роль в твоей судьбе была определена свыше. Так же, как и роль каждого из нас.

"Ты Айданга?"

"Да".

"Но почему ты до сих пор молчала?"

"Я боялась повлиять на твое решение. Если бы ты отказалась от намерения выведать у Трёхликой её тайну, я бы вообще не потревожила тебя. Никто не вправе требовать от тебя того, что ты хочешь сделать, и никто не вправе судить тебя, если ты отступишь. Я узнала от Гинты, что ты приняла решение. Сама. Она говорит — ты не из тех, кто отступает. И уж если ты намерена всё узнать, я хочу дать тебе небольшую подсказку. Кама боится белой звезды…"

"Я знаю…"

"Послушай меня. В материи Камы отражаются в основном картины ближайшей к ней части Энны. То, что она как бы может видеть. И зрение у неё отличное. Ведь она в деталях видит картины жизни на Эрсе, Санте и даже на Танхаре. Всё, что существует, имеет копии в тонкой материи, которой пронизано пространство вокруг каждой ангамы. Образы всего сущего носятся в Энне, и Кама обладает способностью ловить картины того, что происходит во владениях нашего солнца. Это свойство древнего аллюгина, который когда-то похитила Кама. Точнее, камы или камарны, завладевшие аллюгином Эрсы. Возможно, разум этих демонов слился в единый разум. То, что мы называем сознанием Камы, очень трудно объяснить. Она видит ближайшие миры, а иногда и далёкие от неё. Зрение Камы похоже на зрение хорошей нумады. То, что близко, ты видишь хорошо, то, что далеко, — хуже. Это естественно, и в большинстве случаев тебя это не волнует. Птица, летящая высоко в небе, кажется маленькой точкой, но если ты чувствуешь, что эта птица тебе чем-то угрожает, у тебя возникает желание рассмотреть ее получше, и ты делаешь зрительный анхакар. Примерно то же делает и Трёхликая. Поэтому в её материи иногда появляются образы далёких от неё миров. Белая звезда в созвездии Ллир достаточно далеко от нашего солнца, и то, что она попала в поле зрения Камы, заинтересовало меня ещё много лет назад. Думаю, ты прекрасно знаешь эту окружённую туманом звезду, которую называют Глаз Птицы или просто Глаз. Он то открыт, то закрыт. И открываться он стал лишь пятьсот лет назад. Туманность вокруг белой звезды — результат сильной вспышки. Примерно три тысячи лет назад небольшая звезда в созвездии Ллир взорвалась, выбросив в пространство часть своего вещества. Две с половиной тысячи лет люди видели только мутное белов пятнышко, но туман, даже звёздный, постепенно рассеивается. И пятьсот лет назад заметили, что в центре этого пятна что-то мерцает. Стало видно звезду. Сначала Глаз Птицы открывался ненадолго. Теперь звёздная птица бодрствует чаще. Туманность тает, и мы всё чаще видим звезду. Видно её или нет — это зависит и от того, как туманное облако вращается. Местами оно более плотное, местами совсем разрежённое. Когда-нибудь оно полностью рассеется. И гораздо раньше, чем погаснет звезда. Я удивилась, увидев однажды в аллюгиновом озере сначала крупное и чёткое изображение созвездия Ллир, а потом его части — со звездой Глаз. Это была одна из так называемых «оговорок», когда богиня случайно показывала то, о чём думала. Увидев звёздную птицу во второй и в третий раз, я стала догадываться, что эта птица чем-то пугает Трёхликую, вот она к ней и присматривается. Чувствовалось, что особенно её беспокоит белая, окружённая туманным облаком звезда Глаз… А однажды я увидела её без туманности. Картина была очень странная. Звезда как бы раздвоилась. От неё отделилась звезда поменьше и полетела прочь. Наверное, это был амнилит. Но он как-то странно двигался, а потом исчез… После этого звезда вспыхнула и стала разгораться так стремительно, что было страшно смотреть. Тут картина исчезла. Я хотела ещё что-нибудь узнать об этой вспышке и о странной летучей звезде, но Трёхликая молчала, а когда я проявляла настойчивость, вообще отворачивалась от меня. Я поняла — она что-то скрывает. Я чувствовала её страх…"

"Диннувир рассказывает то же самое, — не удержавшись, перебила Амнита. — Гинта и Эрлин недавно нашли его записи. Он пишет, что перед Великой войной в небе наблюдали странное явление, которое сочли дурным знамением. Видели, как звезда раздвоилась, потом одна из этих звёзд исчезла, а вторая вспыхнула и засияла так ярко, что по ночам света от неё было больше, чем от полной Камы, хотя эта звезда от нас далеко. Она светила так несколько тигмов, а потом погасла. На её месте осталось мутно-белое пятнышко — туманность. Значит, ты видела то, что случилось три тысячи лет назад?"

"Да. Вспышка этой звезды повлияла не только на её ближайших соседей. Взрывная волна, несущая часть её массы и мощное излучение, сорок пять лет назад достигла Танхара и бледней луны и вызвала на поверхности обеих ангам взрывы. Звёздный ветер, долетев до Камы, всколыхнул её глубинные слои. Эта вспышка взбудоражила и напугала Трёхликую, и богиня решила получше рассмотреть возмутительницу спокойствия. Я запомнила тот день, когда впервые увидела в озере звёздную птицу. Это было сорок пять лет назад, в восьмой день восьмого тигма первого летнего года".

"День моего рождения, — сказала Амнита. — Но разве эта вспышка имела для Камы роковое значение? Так ли уж она от всего этого пострадала? Насколько я поняла, основной удар принял на себя Танхар…"

"Всего мы не знаем. Эта вспышка больше повлияла на Танхар, но Каму она повергла в ужас. Она всколыхнула её глубокие слои. Иначе говоря, всколыхнула её память. Белая звезда ей о чём-то напомнила. Или заставила о чём-то задуматься. В общем, она встревожила Трёхликую. Постарайся узнать побольше о белой звезде! Амнита, я дала тебе это имя, ничего не зная о той таинственной связи, которая существует между тобой и далекой звездой в созвездии Ллир. Но я дала тебе звёздное имя, и я уверена, что это не простое совпадение. Мы иногда становимся исполнителями высшей воли, даже если не можем её истолковать…"

"Но почему она не отвергла меня сразу?"

"Она не сразу поняла, насколько ты сильна. Ты связана с Трёхликой с самого рождения. Исцелив тебя с помощью богини, я укрепила эту связь. Позже она почувствовала твою силу и исходящую от тебя опасность. Наверное, после того, как уловила некие таинственные связи между тобой и белой звездой… А также Чёрной Звездой. Точнее, её властелином".

"Тогда почему она послала мой образ Диннару?"

"Это не было проявлением её воли. Возможно, в этот момент сказывалось влияние Танхара. Чёрная ангама заставила её показать Диннару то, что ему предназначено судьбой. В день твоего рождения, когда Кама ощутила на себе последствия вспышки белой звезды, она была между Танхаром и солнцем. Похоже, Трёхликая встревожилась, когда ты тоже оказалась между ними… Вернее, между тем, кого называют сыном тёмного бога, и тем, кого почитают как бога солнца, если перенести всё это с небес на землю. Когда она лишила тебя своего покровительства?"

"Последний раз она помогла мне вызвать в аллюгин душу «бога». Больше Трёхликая мне не помогала, а потом и вовсе отвернулась".

"Что ещё тогда произошло? Примерно в то время, когда ты вызывала это чудовище?"

"Я первый раз заговорила с Диннаром. И позволила ему проводить меня до моих покоев… Нельзя сказать, чтобы я стояла между Эрлином и Диннаром. Они не соперничали из-за меня. Это Диннар со своей ревностью… Он всё придумал и в конце концов сам это понял".

"И всё же в каком-то смысле ты оказалась между ними. А главное — рядом с этим юношей. Сыном тёмного бога. Кама боится тёмного бога. И белой звезды".

"Может, мне сделать с ней мост?"

"Не надо, Амнита. Не трать силы. Ты увидишь только её плотное тело. То, что состоит из низшей материи. Белая звезда не расскажет тебе свою историю. А вот Кама может кое-что рассказать. Если эта звезда играет важную роль в её судьбе, Трёхликая должна знать или хотя бы предполагать — какую именно".

Напоследок Айданга заставила Амниту выучить несколько заклинаний.

"Вряд ли они тебе помогут, но уж, во всяком случае, не помешают. Считается, что их должен знать каждый камаит. Мы произносим их, когда начинаем разговор с Трёхликой. Дальше ты сама найдёшь слова. С твоей силой заклинания не имеют решающего значения. Готовься. Улларин даст тебе знак".

Когда однажды вечером лунный камень засветился ярче обычного, Амнита встала около озера и прочла все заклинания, которым её научила Айданга. Богиня была совсем близко. Она слушала. Амнита решила начать разговор с менее опасной темы. Она спросила Каму о Танхаре. О бедствии, которое так резко изменило облик ангамы и уничтожило многие формы жизни.

Над озером поднялся голубоватый светящийся туман, а когда он рассеялся, перед Амнитой возникла страшная картина. Она увидела катастрофу, случившуюся примерно шесть тысяч лет назад. И она поняла, почему это произошло. Облако марр притянулось к ангаме, потому что большую часть её территории занимали танаритовые скалы. Оказывается, танарит обладал способностью притягивать марр.

Чёрная ангама всегда бала загадкой — не только для валлонских ученых, но и для сантарийских нумадов. Танхар, хоть и вращался вокруг солнца по своей странной вытянутой орбите, был для Эйрина чем-то вроде пасынка. Первичная материя в этой части Энны разделилась всего на четыре части. Из одной колыбели вышли солнце и три ангамы — Эрса, Санта и Кама. Причём последние две стали спутниками не солнца, а самой крупной из ангам. Таким образом Эрса оказалась единственным спутником Эйрина, связанным с ним "родственными узами". Зато этот мир был так богат и красив, так щедро одарён богами, словно его создатели потратили на него столько сил и умения, сколько понадобилось бы для сотворения десяти миров. Эрса походила на любимого ребёнка, получившего всё самое лучше, а Танхар — на бедного приёмыша, которому выделили какие-то крохи. Как он вообще возник, этот странный мир, чуждый Эйрину, но пригретый им из милости… Или потому, что не было возможности от него отделаться.

Амнита знала, как возникла Эрса и как на ней зародилась жизнь. Обитатели Эрсы получили тонкие тела — нао — от её сестры-спутницы Санты. Материю, содержащую отраженный свет, называли наомой. Араннум объяснил Амните, что вообще-то наома есть не только в окрестностях Эрсы. Вся Энна пронизана светом, исходящая от различных тел, и наполнена тонкой материей, которая сродни наоме. Именно поэтому и возможен "выход в наому" далеко за пределы системы Эйрина, даже туда, где эта материя очень разрежённая. Тонкие тела всех обитателей Энны сходны по составу, хотя и не одинаковы. Санта дала нао только обитателям Эрсы, своей сестры, с которой она вышла из одной колыбели, но живущие на Танхаре тоже имели тонка тела. А их плотные тела были похожи на гинн людей и животных Эрсы. Похоже, создатели Эрсы принимали участие и в сотворении Танхара.

Кама не хотела показывать древнейшую историю Танхара. Амните стоило большого труда вытаскивать из её памяти образы далёкого прошлого. Она знала, когда Кама отделилась от Эрсы. Многие картины сохранились в аллюгине ещё с тех пор, когда он был частью древней ангамы, которую называли Эрса I. Амнита даже научилась отличать картины, отражённые непосредственно Камой, от изображений, запёчатлённых ещё в материи древней Эрсы. К сожалению, чем отдалённей было время, тем менее чёткие картины появлялись в озере.

Амнита выяснила, что история Танхара началась задолго до того, как появились Эйрин и древняя Эрса, так что увидеть начало этой истории не было никакой возможности. То, что Амните довелось увидеть, было началом нового этапа в истории Танхара, началом его новой жизни. И выглядело это очень странно. Оказалось, что Танхар был давно погасшей звездой, и в период, когда Эйрин и Эрса отделились друг от друга, существовал в виде очень плотного темного тела, едва заметного, даже когда на него падал свет солнца. Потом рядом с ним вспыхнула неизвестно откуда взявшаяся белая звезда. Или амнилит… Но этот амнилит не являлся порождением Эйрина, единственной звезды, которая существовала и до сих пор существует в этой части Энны. В следующее мгновение загадочный похожий на звезду гость столкнулся, точнее, соединился с Танхаром. Они как бы слились воедино, и Танхар превратился в белую звезду. Во всяком случае он стаж похож на звезду и почти так же ярко сиял. Но соперничать с Эйрином он бы не смог, поскольку был гораздо меньше. Поначалу новоявленную звезду сотрясали взрывы. В результате самого сильного от неё откололся огромный осколок — примерно одна четверть её массы, который пронёсся, судя по всему, недалеко от Эрсы. На какое-то время ослепительное сияние заполнило всё озеро, и Амнита невольно отпрянула. Ей показалось, что это белое пламя вот-вот вырвется наружу я спалит её…

"Успокойся, — сказала она себе. — Этот огонь пылал так давно, что уже ничем не может тебе повредить".

Амнита не могла понять, чего она испугалась. Она продолжала изучать историю Танхара, но страх и тревога, которые нахлынули на неё, когда она увидела сверкающий белый осколок, то и дело возвращались.

После столкновения и слияния с загадочным амнилитом Танхар около миллиона лет сиял, как звезда. Сначала белая, потом жёлтая, оранжевая, красная… Он постепенно темнел, угасал и наконец стаж похож на чёрную звезду, окружённую зловещим лиловато-багровым светом. Время от времени его окутывали какие-то темные облака. Они появлялись неизвестно откуда — не то он сам порождал их, не то они проникали в этот мир из другого пространства или времени, из другого мира, дверь в который находилась где-то рядом с Танхаром, и, возможно, он сам её открывал. Не исключено, что и белый амнилит явился сюда из другого мира. Почему? Кому это понадобилось? Какому богу или демону захотелось зажечь здесь ещё одну звезду? Звезда не получилась, но мертвая ангама ожила. Подобные облака плавали над Танхаром и сейчас. Амнита поняла, что это скопления марр, и обрадовалась. Ведь её прежде всего интересовало создание каменного царства.

"Пора посмотреть на всё это поближе", — подумала Амнита. Она знала: в аллюгине Камы есть картины, которые детально, крупным планом показывают то, что когда-либо происходило не Танхаре. Должны были сохраниться и кое-какие картины, относящиеся к периоду сотворения там каменного царства. Вытянуть эти сведения из Трёхликой было непросто. Кода же Амнита добилась своего и увидела создателей гор, ею вновь овладела непонятная тревога. Она не сразу их разглядела. Грациозные существа с узкими большеглазыми лицами то возникали из темноты, то опять сливались с ней. Танхи… Похоже, их тела состояли из какой-то тонкой материи наподобие наомы. Они были чёрные и при этом светились. Существа, сотканные из чёрного света.

Картины, проносившиеся в озере, были яркие, но чаще всего расплывчатые. Время от времени среди смутных образов появлялся прекрасный тёмный лик с огромными, загадочно мерцающими глазами, в которых вспыхивали синие и лиловые искры — и сердце Амниты то замирало, то начинало учащённо биться. Поверхность ангамы местами напоминала густое кипящее варево, а местами — нагромождение льда на реке, только лёд был не белым, а разноцветным. Кое-где материя взрывалась, выбрасывая в пространство фонтаны искр и обломков, а глубокие трещины превращались в пропасти, со дна которых поднимался светящийся туман — чёрный, золотисто-оранжевый, красный, лиловый, нежно-розовый… Поднимаясь все выше и выше, он не рассеивался, а наоборот сгущался, приобретая очертания гибких, стройных тел. Темноликие были в этом хаосе, как в родной стихии, но чувствовалось, что они не создают его, а наоборот стремятся всё упорядочить, привести в равновесие. Сами бесплотные, они лепили из бушующей плоти какие-то формы. Некоторые из танхов меняли окраску. Попадая в струи разноцветного тумана, они становились то красными, то золотисто-жёлтыми, то очень светлыми, почти белыми… Она уже видела это. Но когда? Амнита с трудом заставляла себя сосредоточиться. Постепенно перед ней вырисовывался пейзаж, который напоминал бесплодную, покрытую горами местность. Каменистые, исчерченные сетью трещин пустоши чередовались со скалами — белыми, серыми, жёлтыми, красновато-коричневыми и чёрными. Последние отливали в лучах солнца синим и розовато-лиловым. Танаритовые скалы. Их становилось всё больше и больше. А танхи постепенно исчезали. Спрессовывая тёмную материю и создавая из неё сверкающие чёрные глыбы, они словно растворялись в ней. Их осталось совсем немного. Зато повсюду возвышались танаритовые горы. Их здесь было больше всего.

— Танарит — это камень, в котором живут духи тьмы, — сказала на следующий день Амнита Диннару. — Вернее, те из них, что создают каменные царства. Камарны. Танарит недаром считают камнем Танхаронна. Камнем, в котором как бы сконцентрированы силы тьмы. Ангама Ар-Даан получила это название, потому что на её поверхности 6ыло много танаритовых гор. Выглядело это красиво, но именно это и стало причиной трагедии. Видимо, в том скоплении марр, из которого танхи-формовщики создавали горы для этой ангамы, преобладал один элемент. Тот, из которого получается камень танарит. Закончив создание гор для какой-либо ангамы, камарны улетают прочь в поисках новых скоплений марр, но часть их остаётся на этой ангаме, найдя пристанище в камне танарит. Насколько я поняла, их души засыпают в этом камне, а тела как бы сливаются с ним. Даже в самом маленьком танарите спит демон тьмы. Каждый танарит — сгусток энергии Танхаронна, в котором дремлют разрушительные и созидательные силы. Они уравновешены, и их застывшая гармония для нас безопасна. Но человек может разбудить в камне силы зла, если желает кому-то плохого и если он достаточно силён, чтобы разбудить демонов. Разбудить их совсем — очень трудно, но даже растревожив их дремлющее сознание, можно вызвать зло. Люди, которые используют танарит в колдовстве, обычно делают это с дурными целями, с намерением причинить кому-либо зло. Своей собственной злобой они будят спящие в танарите силы разрушения и гибели… Эти силы таятся в каждом камне, во всём, что состоит из марр, но танарит действительно опасен, поскольку в нём заключены души самих демонов тьмы. Танарит может причинить зло, если не восстановить в нём равновесие. Поэтому, если кому-то враги подбросили кусок танарита, лучше отдать его чёрному тиумиду, чтобы он успокоил заключённую в этом камне душу демона. Гинта так и сделала. Она мне рассказывала, как ей однажды подбросали танарит. Она нашла его в бассейне своего водяного святилища. Чёрный тиумид пообещал, что зло, которое враги пытаются направить на Гинту, теперь будет направлено на них самих. Похоже, именно это и происходит. Что бы ни предприняла Суана против Гинты, всё оборачивается против неё самой.

— Выходит, единственный способ решить проблему Танхара — это разбудить камарнов, спящих в танаритовых скалах, — намного подумав, произнёс Диннар. — Только они могут обуздать марр, покрывшее поверхность ангамы, и создать из него новые горы. Причём эти горы должны скрыть под собой танаритовые. Иначе танарит может притянуть ещё какое-нибудь облако марр, если оно вдруг появится поблизости. Это маловероятно, но всё-таки возможно. Вопрос в том, как разбудить камарнов. Наверное, мне надо побывать в Улламарне, встретиться с главой общины черных тиумидов… Хотя, вряд ли это что-то даст.

— Диннар, может быть, я скажу глупость, но… всё же позволь мне дать тебе совет. Ты говорил, для того, чтобы вызвать душу Кинвара, колдуну Махтуму понадобилась его статуя, а потом он сделал что-то вроде его тонкого тела из наомы, и это помогло поймать его нафф. Диннар, сделай их из танарита. Может, тебе удастся их разбудить. Вот, смотри!

Амнита взмахнула рукой и, сконцентрировав в воздухе наому, показала Диннару глазастых темноликих демонов, парящих в цветном тумане над вершинами скал.

— Воссоздай их прекрасный облик из камня, в котором уснули их души. Может быть, они проснутся.

— Одухотворить безликое, вернув ему облик. Разбудить душу, заново создав для неё тело… Почему я сам об этом не подумал? Почаще бы ты говорила такие глупости. Я попробую их оживить… Амнита, ты однажды сказала, что именно мне суждено полностью оправдать мою мать. Я действительно должен это сделать. Я не хочу, чтобы считали, будто она открыла дверь, через которую в этот мир явилось зло. Творить зло — это так же просто, как и ненавидеть. Труднее сделать что-нибудь стоящее. Но я попробую. Я действительно хочу помочь хиссанам… Послушай, а как они там появились? Кто создал на Танхаре животных, растения? Что это вообще за странная ангама? И почему у неё такие странные отношения со всемогущим Карном?

— Кое-что я выяснила. Танхар неспроста называют Черной Звездой. Когда-то эта ангама и вправду была звездой. Наш мир зарождался на обломках старого, погибшего мира. Наш Эйрин набирал силу, а недалеко от него была мёртвая чёрная звезда. Араннум говорил, что нумады называют их чёрными колодцами. Или могилами Энны. Со временем они исчезают. Так же, как спустя тысячелетия стираются с лица земли старые колодцы и древние могилы. Разумеется, земной колодец занесёт песком гораздо раньше, чем занесёт звёздной пылью гигантский колодец, в который канул целый мир, но обычно сотворение нового мира начинается вдали от старых могил… Я вчера связалась с Араннумом и Айдангой. Они считают, что за этой могилой кто-то слишком старательно ухаживал. Этот мир хотели оживить. А к жизни его вернуло столкновение с телом, похожим на звезду. Я так и не поняла, откуда она взялась, эта гостья. Араннум сказал, что чёрные колодцы иногда оказываются коридорами, ведущими в другое время или в иное пространство. А демоны тьмы… Они любят селиться на могилах Энны. Особенно на тех звёздах, которые не дали жизнь ни одной ангаме. Кое-кто из амнитанов считает, что такие звёзды умирают дольше. Их нерастраченная творческая энергия долго питает их даже после угасания, что для звезды означает смерть, поддерживает их плотные тела. В общем, это трупы, которые слишком долго не разлагаются, и танхи слетаются к ним, как пожиратели падали, в надежде использовать их чудом сохранившуюся энергию. Так некоторые колдуны используют силу мертвецов, а лекари собирают травы, растущие на могилах. Может быть, эти высохшие колодцы Энны потому и становятся потайными ходами в иные миры и времена… Смерть — это всегда дверь в другой мир. Может, танхи, используя силу такой вот одинокой мёртвой звезды, проделывает возле неё дыры в пространстве и времени. Во всяком случае возле Танхара такая дыра 6ыла. Именно через неё в наш мир проникли три облака марр, которые не были нужны ни Эйрину, ни его родственницам — Эрсе, Санте и Каме. Одно из этих облаков сейчас частично осело на Танхаре, а частично нависло над ним, второе вращается по своей орбите, в конце цикла задерживаясь возле Санты, а третье, вернее, как раз самое первое из них, содержащее много танарита… Из него-то танхи и сделали древнее каменное царство, на две трети состоящее из танаритовых скал. Поскольку Танхар стал спутником солнца, Эйрину пришлось принять его в свою семью, поделиться с ним своим теплом и подарить частицу своей жизненной силы. Наше солнце пригрело пасынка… А точнее, бедного престарелого родственника. Ведь Танхар — тоже звезда, только очень старая. Бывшая звезда, живущая вторую жизнь как бы в обличье ангамы…

— Что-то вроде падшей богини, — усмехнулся Диннар, и Амнита вдруг ощутила спиной лёгкий озноб.

— Значит, бесплодная звезда, не давшая жизнь ни одной ангаме, всё же стала обитаемым миром. А как это произошло?

— Тут много неясного, а выяснять мне некогда, — сказала Амнита. — Картины, которые я видела, были очень смутными Я точно знаю, что и Эйрин, и Эрса в процессе своего развития неоднократно взрывались, каждый раз выбрасывая в пространство часть своей массы и энергии. Один из самих мощных взрывов Эрсы закончился отделением от нее Санты, другой — Камы, но и при менее сильных встрясках она теряла часть своей плоти. Если во время взрыва Танхар оказывался близко к Эрсе, он притягивал к себе частицы её материи, в которой, безусловно, присутствовали элементы Ли и Гинн… Я видела на Танхаре существ, не похожих на танхов. Наверное, это были гинты, создававшие там растительный и животный мир. Я их видела очень смутно, но уверена — это не танхи. Думаю, тонкие тела обитатели Танхара могли получить, как и мы же, от Санты. Ведь она периодически оказывается недалеко от Чёрной Звезды… Или их нао отличается от наших?

— Пожалуй, — кинул Диннар. — По-моему, их тонкие тела тяжелее наших, и в них преобладает элемент подземного огня, который на этой ангаме находится очень близко к поверхности. Наома вокруг Танхара очень разрежённая — из-за облаков марр… Зато души их, как и наши, после смерти вселяются в другие тела. Знаешь, я успел привязаться к этим хиссанам. По сравнению с нами, жителями Эрсы, они и впрямь как сироты, которым досталось самое худшее. Мне жаль их, тем более что они добры и на редкость безобидны. Я хочу избавить их от всего этого ужаса. И от тьмы, которая уже шесть тысяч лет окружает их мир…

— И это говорят сын тьмы, — улыбнулась Амнита.

— А разве не тьма порождает свет?

— Да, я знаю… Бесконечной свет — это бесконечная тьма. Впрочем, я всегда их путала…

Она умолкла, потому что вместо Диннара перед ней вдруг появился кто-то другой — похожий на него, но бесплотный, словно сотканный из чёрного света. Его глаза мерцали, как танариты, когда на них падают отблески огня.

— Что с тобой, Амнита? Опять ты смотришь на меня, как на самого страшного из демонов…

— Диннар, я слишком много повидала людей, чтобы пугаться демонов. По-моему, танхи, которые вернули к жизни погасшую звезду, были не так уж и страшны, если уживались там с другими божествами и не противились созданию на Танхаре всяких живых существ и растений.

— Кто их знает — противились или нет, — пожал плечами Диннар. — Возможно, они хотели создать свой собственный мир, но Танхаронн наказал их за дерзость, послав облако марр, в котором преобладал элемент Танн. В результате творцы каменного царства на Танхаре уснули в танаритовых скалах. Чёрная Звезда уже не открывает врата в другое время, как это было когда-то, и всё же у неё есть некоторая власть над временем. Может быть, потому, что она пережила своё время и вопреки всем законам живёт вторую жизнь в одном в том же, хотя и изменённом, теле. А может, кто-то из могущественных танхов защитил её от прошлого. Сделал так, чтобы она от него не зависела. Кама способна повлиять на прошлое нашего мира и тем самым изменить его будущее. Но что бы ни случилось с Эрсой и Сантой, с Танхаром ничего не случится. И с теми, кто там будет…

— Это будет наш мир… Наша звезда. И она будет сиять наперекор всему! Она станет сильней того, нового солнца…

Амнита замолчала, словно испугавшись собственного голоса. Или слов, которые произнесла… Откуда они взялись? Как будто неожиданно всплыло в памяти что-то давным-давно прочитанное. Или услышанное? Но от кого? Кто и когда говорил ей такие странные вещи?

— Какая звезда? Какое солнце? Амнита, что с тобой?

— Ничего. Стихи. Отрывок… Забыла откуда. И конец забыла… Ну и ладно.

Она улыбнулась как можно беспечнее, но Диннар смотрел на неё с тревогой.

— Амнита, может, тебе лучше прекратить эти беседы с Трёхликой? Или сделать передышку…

— Некогда. Побеседовали мы с ней совсем немного, самое главное — впереди. Не беспокойся за меня, Диннар. Я в порядке.

Диннар в тот же день отправился на Танхар, а Амнита ночь за ночью проводила у аллюгинового озера, всё глубже и глубже проникая в память Камы. Трёхликая мстила ей, посылая призраки прошлого и всякие страшные видения: Керт с раной на горле, какие-то полуразложившиеся трупы, в которых Амните чудилось сходство с родителями… Когда она ложились спать, её мучили кошмары, и, чтобы хоть немного отдохнуть, ей приходилось принимать сонное снадобье, которое Тиинат делала из корня пустынного растения варсан. Амнита заметила, что девочка беспокоится за неё. Иногда, просыпаясь от очередного страшного сна, она обнаруживала Тиинат у себя в комнате.

— Ты кричала, вот я и пришла, — говорила та.

У Амниты теперь была другая служанка. От услуг дочери Диннара она решительно отказалась, но Тиинат продолжала ненавязчиво заботиться о ней, за что Амнита была ей очень благодарна, тем более что новенькая слишком уж робела перед своей госпожой, да и сообразительностью не отличалась.

— Эта злая богиня сведёт тебя с ума, — сказала однажды Тиинат.

— Дело не в том, что она злая… Каждое живое существо имеет право защищаться. Я выпытываю её самые сокровенные тайны.

— Она могла бы просто не отвечать.

— Когда колдун вводит человека в состояние найямы, тот отвечает на его вопросы, даже если бы не хотел с ним разговаривать.

— Значит, ты вводишь Каму в такое состояние?

— Да, что-то вроде этого.

— Выходит, ты её сильнее?

— В чём-то да, а в чём-то она сильней меня. Когда я устанавливаю с ней прямую связь, она вынуждена отвечать на мои вопросы. Когда я отпускаю её, она мне мстит. Пугает, лишает сна, изводит страшными видениями. Я устаю и не всегда могу защититься, но это всего лишь призраки, Тиинат.

— Ты сама скоро станешь похожа на призрак. Я не понимаю, как ты можешь сражаться с ней? Ведь она — целая ангама, целый мир…

— Каждый человек — это целый мир, Тиинат. А каждая ангама — живое существо, как и любой человек. Я в какой-то степени двойник Трёхликой. Её близнец, существующий в другом обличье. Я сражаюсь, скорее, не с ней, а сама с собой. Со своим страхом. Мы с ней обе боимся. И победит тот, кто победит страх.

— Ты действительно богиня, — серьёзно сказала Тиинат.

"Я предпочла бы быть счастливой женщиной", — подумала Амнита.

Порой ей казалось, что её стремление узнать всё о белой звезде — это попытка найти своё второе я, блуждающее где-то в глубинах мирозданья. Она больше не хотела быть двойником злой богини. Ослепительней, холодной красавицей, не способной никого осчастливить. Даже любимого человека. Даже саму себя. Кама раздражала её своей зловещей силой и своим страхом перед гибелью. Амнита чувствовала — Трёхликая боится не только самой белой звезды, но и её таинственной связи с Чёрной Звездой, обителью тёмного бога. Тьма пугала и Амниту, но она почему-то была уверена, что белая звезда, толкающая её в объятия Танхаронна, поможет ей окончательна избавиться от страха. Скоро она перестанет бояться. И темноты, и смерти, и любви… Он сказал, что не даст ей выбора. А есть ли он у того, кто и так уже избран? Глаза тьмы следят за ней всю жизнь. А однажды эта тьма обрела конкретный облик, и она испугалась. Словно зверёк, попавший в ловушку. Она посмотрела ему в глаза и поняла, что ей не уйти. У неё нет выбора. А значит и бояться не имеет смысла. Только одно имеет смысл — тайна белой звезды.

По просьбе Амниты мальчики сделали небольшой помост. С возвышения было удобнее смотреть на картины, которые появлялись в озере. У Амниты даже дыхание перехватило, когда она наконец увидела загадочно мерцающее в тёмном небе созвездие Ллир. Она заставила Каму приблизить белую звезду, насколько это было возможно, и прочла заклинание, помогающее удержать изображение. Словно положила на раскрытую книгу ладонь, прижав нужную страницу и не позволяя её перевернуть. Теперь движение будет только во времени. Для того, чтобы попасть в то или иное время, надо было указать его как можно точнее. Амнита знала, когда произошёл взрыв на белой звезде. По вселенским меркам это было совсем недавно. Картина, скорее всего, будет отдалённой и нечёткой. Этот взрыв, безусловно, попал в "поле зрения" Камы, ведь его наблюдали даже обитатели Эрсы, но тогда Трёхликая ещё "не присматривалась" к белой звезде в созвездии Ллир. Последствия этой вспышки она ощутила лишь сорок пять лет назад. Тогда-то она и почувствовала опасность, исходящую от звезды Глаз.

"Что ж, на этот взрыв надо посмотреть хотя бы издали", — решила Амнита.

Но Кама не хотела его показывать. Она противилась, как могла. Ложась спать, Амнита видела вокруг своей постели огромных гинз, изъеденные червями трупы, каких-то омерзительных тварей, которые ползли к ней со всех сторон… Однажды перед ней появился Диннар, с безумным хохотом кромсающий ножом Тиинат. Девочка, истекая кровью, звала на помощь. Когда Амнита пришла в себя, она действительно увидела Тиинат, которая пыталась уложить её в постель.

У Амниты было такое чувство, что она допрашивает Трёхликую, приставив к её горлу нож. Вырваться жертва не может, зато когда её отпускают, преследует свою мучительницу и мстит. Пока Амнита была у озера, Кама не могла уйти от разговора, но потом она отыгрывалась, насылая на Амниту целый сонм призраков. Еда на столе вдруг превращалась в какие-то разлагающиеся останки, в которых копошились насекомые, а напитки — в кровь. Однажды вместо жаркого на блюде появились окровавленные конечности младенцев. Амнита отказалась от мяса и хотела выпить вина, но чуть не расплескала его, увидев в чаше отрубленный палец. Дети перестали есть и испуганно смотрели на неё. Никто, кроме Тиинат, не понимал, что с ней творится. Амнита улыбнулась и выпила вино. Никакого пальца там, разумеется, не было, но ей казалось, что у вина привкус крови. После этого случая она стала есть отдельно и старалась поменьше общаться в детьми. Она опасалась, что богиня начнёт издеваться и над ними.

— Не тревожься за меня, — говорила она Тиинат. — Я не боюсь. Это она боится, а значит, проиграет она.

Амнита успокаивала Тиинат, но обманывать себя не имело смысла. Призраки пугали её. Уже хотя бы тем, что появлялись неожиданно. А ещё больше Амниту пугали странные картины, которые всё чаще и чаще всплывали в её сознании. Толчком могла быть самая обычная вещь, которую она уже много раз видела. Иногда Амните казалось, что у неё что-то случилось со зрением. Бродя по дворцу, она не узнавала привычные интерьеры. В глаза бросалось то, чего она раньше не замечала, чуть ли не каждый предмет вызывал самые неожиданные ассоциации. Она всё видела по-другому, не так, как прежде. Амнита поймала себя на том, что боится ходить по длинным ярко освещенным коридорам. У неё было такое чувство, что все они ведут в ловушку. Туда, откуда потом не вернешься…

Однажды Амнита проходила мимо каменного сада. Так называли зал, который Диннар украсил деревьями и цветами из диурина, хальциона и драгоценных камней. Диурин постоянно зажигали, и причудливее растения были окутаны нежным светящимся туманом, в котором то и дело, словно маленькие солнца, вспыхивали плоды. Всюду загадочно мерцали похожие на звёзды цветы.

Цветы и звёзды… Среди них мелькали стройные фигурки. Звенели весёлые голоса. Дети играли в прятки. Они то выскакивали из сказочного леса, то вновь растворялись в мерцающем тумане. Кто-то из мальчишек оказался рядом с диуриновым деревом, белый ствол которого излучал ослепительный свет. Так же ярко сияли алмазные цветы на его ветвях, бросающие блики на серебристую зиннуритовую листву. Детская фигурка тоже вся светилась, словно вобрала в себя этот свет, и даже тёмные волосы мальчика превратились в язычки голубовато-белого пламени. Но в следующее мгновение фигурка скользнула в тень, и звёздное божество превратилось в маленького танха, крадущегося среди голубых диуриновых кустов, усыпанных яркими лиловыми цветами.

Амнита удалилась в свои покои и долго сидела, стиснув ладонями виски. Она не понимала, что происходит. Ясно было одно — она уже видела это. Или что-то подобное. Цветы, похожие на звёзды, в нежно светящемся тумане… Светлые грациозные существа, которые резвились в дивном саду, то и дело сами превращаясь в цветы… А порой в каких-то диковинных животных. Или просто в солнечные лучи, словно стрелы, пронзающие цветной туман. Все были светлые. Все, кроме одного, который проник туда, на время изменив цвет. Вернее, свет. Его тело тоже было соткано из света, только из чёрного. Она заметила чужого, но ее выдала. Потому что он ей понравился… Кто — он? Когда это было?

Во сне она играла в дивном саду, похожем на каменный сад подземного дворца. Но цветы, разумеется, были не из камня, а сад находится не под землёй, а очень далеко от неё. Здесь не было ни земли, ни камней, и вообще ничего тяжёлого. И тело Амниты не имело ничего общего с грубой плотью, от которой иногда так хотелось освободиться. Здесь было много таких, как она, — светлых и прекрасных. Тела их состояли из материи, напоминающей наому, пронизанной энергией, позволявшей им летать на больше расстояния, изменять облик… Они многое умели. Они были сильны. Став постарше, они резвилась уже не в солнечном саду, а среди звёзд и, собирая звёздную пыль, зажигали свои собственные маленькие звёзды. Правда, эти звёздочки быстро гасли. Ей хотелось зажечь настоящую звезду. И ему тоже… "Это будет наш мир, наша звезда. Она будет сиять наперекор всему! Она будет сильнее того, нового, солнца…" Новое солнце было в другом мире. И в другом времени. И та звезда, которую они хотели зажечь. Мёртвая звезда чужого мира… А ведь она знала, что, посещая чужие миры, нельзя вмешиваться в их жизнь. Арны могущественны, но они не должны нарушать волю Нумарга.

Арны, арны… Это слово явственно звучало в её сознании, когда она проснулась. Арны… Арна… Амнита села на кровати, пытаясь склеить обрывки сна, чтобы получилась более или менее чёткая картина, но всё распадалось.

"Арна… Я уж и забыла, как у нас называют Трёхликую. В последнее время я больше говорю по-сантарийски, привыкла к их именам и названиям… Кама, Арна… Камарны. Это танхи, которые стали формовщиками, создателями каменных царств. Это они похитили аллюгин. Это они создали Каму. Они спят в её материи… Нет, не спят. Возможно, это какое-то полубессознательное состояние, при котором каждый из них в отдельности уже не имеет сознания и разума, но их коллективное сознание — и есть сознание Камы. Кама. Арна. Камарны… Разные племена дали разные имена, но из двух имён складывается одно. И из двух племён когда-нибудь сложится одно племя с общей судьбой. Это будет, если будет Эрса. Если её не погубит Кама… Арна. Камарна… Я не хочу быть её двойником. Я не Арна… Нет, я арна… Арн… Я была арном. Кто такие арны? Нет, это был сон. Просто сон. А в слове камарн — два корня, один из которых — марн-. Тот же, что и в имени Маррон… Стоп. Разве об этом надо сейчас думать?

В этот день ей наконец-то удалось увидеть ту чудовищную вспышку белой звезды в созвездии Ллир, в результате которой образовалась туманность. Её особенно удивило то, что предшествовало взрыву. Действительно создавалось впечатление, что белая звезда раздвоились — распалась на большую и маленькую, причём, последняя, описав в небе странную дугу, исчезла, а большая через некоторое время взорвалась. Куда делась вторая звезда? Или амнилит… Что бы это ни было, оно двигалось по какой-то странной траектории, а главное — оно на сгорело. Оно именно исчезло, как будто провалилось в какую-то дыру. Во временной колодец…

"Танхар! — Амниту как громом поразило. — Когда-то возле него была дверь в другое время… Точнее, дверь, которая открывалась в любое время и в любое пространство. Чёрная звезда была дырой на ткани Энны, позволявшей танхам путешествовать в иные миры и похищать там марр… Уж не они ли похитили белую звезду? Если это действительно звезда…"

Амнита поняла, что ей необходимо снова заглянуть в прошлое Танхара. Но это она отложила на следующую ночь. А днём вернулся Диннар.

— Твой план сработал! — объявил он, едва поздоровавшись. — Они просыпаются. Они обретают тела. От статуй отделяются чёрные фигуры… Они чёрные, но при этом светятся… Они могут изменять цвет, но ненадолго. А главное — эти демоны признают меня своим господином!

— Конечно. Ведь ты вернул их к жизни.

— Только вот с одним проблема…

Диннар немного помолчал.

— Видишь ли, среди них есть один… Он не камарн, хотя тоже миллионы лет проспал в толще камня. Он не может обрести полноценное тело и существует в виде тени. Иногда его еле видно. Мы прозвали его Снуффи. На языке хиссанов это означает "плакса, нытик"… Или «зануда». Этот бедняга вечно стонет и жалуется на судьбу. А меня так просто замучил своими мольбами. Я бы рад ему помочь, да не знаю, как. Насколько я понял, когда-то он был одним из довольно могущественных танхов, умел в мгновение ока переноситься в другие миры и времена. Однажды он совершил серьёзный проступок и был наказан. Заточён в камень на этой ангаме и погружён в глубокий сон. Теперь он проснулся, но всё равно привязан к Танхару. Не может долго находиться за его пределами. Вдали от Танхара он теряет даже жалкие остатки той чудесной силы, которой когда-то обладал. Он теперь вообще привязан к нашему миру, а раньше без труда переносился из одной части Энны в другую. Этот опальный демон хочет найти того, кого он предал, и уверен, что тот тоже находится где-то здесь, в этом мире, но ему неизвестно, в каком времени. Если бы Снуффи знал, в каком, он бы сумел сделать временную щель. Это будет стоить ему больших усилий, но это всё, что осталось от его былого могущества. Он может один единственный раз открыть дверь в другое время и умоляет меня помочь ему найти тот отрезок прошлого, где находится его друг. Если тот, кого он предал, простит его и назовёт по имени, к нему вернётся его могущество. А также тело и прежний облик… Разумеется, если друг помнит его настоящее имя. Я бы с удовольствием ему помог, но ни мне, ни моим друзьям вангам не дано перемещаться во времени. Мне кажется, Снуффи терзается не столько из-за утраты своего могущества, сколько из-за того, что предал друга.

— А что он такого натворил?

— Он почти ничего не помнит. Он только помнит, что ему был нужен огонь, но он не мог раздобыть его сам и попросил своего друга… Ничего не может толком объяснить, только всё стонет, вздыхает и твердит: "Альмандаар, Альмандаар…"

Амнита вздрогнула и сжалась. Это слово прогремело для неё, как удар грома. Альмандаар… "Эльгин Альмандаар Лайол!"

— Что с тобой?

— Ничего, — встрепенулась Амнита.

— Ничего? Ты сейчас бледней, чем та статуя в храме Чёрной звезды…

— Я устала. После обеда лягу спать и к вечеру буду в порядке…

— Тебе знакомо это имя?

— Какое имя?

— Альмандаар.

— Откуда, Диннар? Я даже не поняла, что это имя… А чьё это имя? Его друга?

— Да, — ответил Диннар, пристально глядя на неё.

— А что он ещё помнит о своём друге? — поинтересовалась Амнита.

— Только то, что он был светлый и прекрасный.

— Диннар, ты за ним присматривай. Как бы этот тоскующий демон чего-нибудь не натворил…

— Похоже, он уже достаточно натворил и боятся совершить ещё какую-нибудь ошибку. Покинуть Танхар он не может. По-моему, его судьба как-то связана с судьбой Чёрной Звезды.

"Скорее всего, — подумала Амнита. — Чёрная Звезда хранит множество тайн. В том числе тайну белой звезды. Придётся мне вернуться в далёкое прошлое…"

Глава 12. Тайна белой звезды.

Продвигаясь в глубь времён, Амнита чувствовала себя, как ныряльщик, который погружается на дно водоёма, не зная, где оно, и сомневаясь, что оно вообще есть. Древность, которая перед ней открывалась, пугала её своей отдалённостью от нынешних дней. Ей казалось, что прошлое неумолимо надвигается на неё и вот-вот её поглотит. И она навсегда останется там, в том времени, когда ещё не было ни Санты, ни Камы… Её не было, но она помнит! Потому что похитила чудесное зеркало, в котором отражалось всё сущее. Злодейка Кама украла чужие сны. И вместе с ними чужие страхи. За всё приходится платить.

Амнита снова вызвала картину столкновения древнего Танхара, тогда ещё мёртвой звезды, с таинственным амнилитом. Выглядело это так, как будто на мгновение рядом с Танхаром вспыхнуло белое солнце. А в следующее мгновение сама чёрная звезда вспыхнула подобно солнцу. Амнита снова увидела, как мощный взрыв отколол от Танхара огромный осколок, который помчался по направлению к Эрсе — она в тот момент была недалеко от ожившей звезды. Потом Амниту опять ослепила голубовато-белая вспышка, и всё исчезло. Всё, кроме страха, который ледяным комком застыл у неё в груди. Чего она опять испугалась?

"Это Трёхликая заражает меня своим страхом, — размышляла Амнита. — Связь между нами слишком прочна… Может быть, в памяти Камы остался тот ужас, который пережила когда-то Эрса? Нет, не только… Трёхликая боится за себя. За своё будущее. Ибо прошлое уже состоялось… Или нет? Мы не властны над временем и не всегда можем понять, что от чего зависит — будущее от прошлого или наоборот… А может, и то, и другое зависит от настоящего? Каждый день, каждое мгновение решается судьба мира… Тысячи миров. Они вечно колеблются — эти весы, где на одной чаше жизнь, а на другой смерть. Кама это знает. Может, белая звезда, которой она боится, — Танхар? Ведь на какое-то время он действительно превратился в некое подобие белой звезды… Нет, её пугает звезда в созвездии Ллир, иначе она бы не стала к ней «приглядываться». Вспышка белой звезды всколыхнула её глубокие слои. Звёздный ветер, который вырвался на просторы Энны в результате этой вспышки, долетев через три тысячи лет до Танхара и Камы, всколыхнул память Трёхликой… О чём она вспомнила? О том, что в глубокой древности миновало Эрсу? Сверкающая гибель пронеслась совсем рядом. Но ведь это уже было, было! Не может же она бояться белой звезды только потому, что та напомнила ей о несостоявшейся катастрофе".

Амнита чувствовала: Каму пугает вся эта история с Танхаром. Мёртвой звездой, которую оживил неизвестно откуда взявшийся амнилит… Он не был детищем Эйрина. Его породила другая звезда. Возможно, белая звезда в созвездии Ллир. Маленькая звёздочка сбежала от матери и спряталась где-то в глубинах Энны, скрылась за таинственной завесой, сотканной из пространства и времени… Она действительно оказалась в другом времени. В далёком прошлом. И в другой части Энны.

Ещё больше Амниту удивляло таинственное исчезновение отколовшегося от Танхара осколка. Всё это походило на разрушенную мозаику, которую она никак не могла сложить. Поиски «обломка» оказались делом трудным. Кама не показывала, что было сразу после того, как он пролетел мимо Эрсы. Она словно не понимала, о чём её спрашивают.

Попытки проникнуть в будущее тоже неизменно заканчивались неудачей. Амнита видела лишь бессмысленное нагромождение образов, какие-то странные картины, как будто бы сложенные из обломков разных времён. Это было похоже на бред безумца. Создавалось впечатление, что вопросы о будущем повергают Каму в смятение. Она боялась о нём думать и вела себя, как истеричка, которая бьётся в припадке каждый раз, когда врач пытается выяснить причину её страхов.

Амнита несколько раз связывалась с Айдангой. Инкарна говорила, что увидеть будущее гораздо трудней, чем прошлое, а иногда просто невозможно.

"Прошлое — это, как правило, уже нарисованная картина, а будущее — то, что мы её просим нарисовать. Эта картина может получиться удачной или неудачной. А может и вовсе не получиться. Трёхликая охотно отвечала на мои вопросы, когда я спрашивала её о ближайшем будущем. А вот о том, что нас ждёт в следующем цикле, я ещё ни разу не получила более или менее вразумительного ответа".

"Я тоже. Я лишь чувствую страх".

"Её или свой?"

"Её… И свой. Я стараюсь убедить себя, что не боюсь, но постоянно ловлю себя на том, что боюсь того же, чего и она".

"Не так-то просто разорвать эту связь, — сказала Айданга. — Мне тоже страшно. Я тоже ощущаю её страх. Есть вещи, которые она никому не покажет. Ни за что. Даже тебе не удастся проникнуть во все тайники её сознания".

"Посмотрим", — подумала Амнита.

Она чувствовала, что Айданга страдает. Инкарна любила свою богиню. В конце концов вся её жизнь была отдана Трёхликой. Она говорила о ней даже не как о богине, а как о человеке — намного более могущественном, чем она сама, капризном, властном, непредсказуемом, полном коварства… И всё же любимом.

Амнита не раз задавалась вопросом — что такое Кама? Она редко думала о ней, как о небесном теле. Она привыкла представлять её светлоглазой женщиной с бесстрастным смугловато-бледным лицом. Женщиной без возраста — вечно молодой и старчески мудрой. Теперь она понимала, что этот образ — сохранившееся в подсознании детское воспоминание об Айданге. Когда во время одного разговора с инкарной Амнита спросила, почему та не является к ней в наоме, Айданга ответила, что в последнее время ей нездоровится и она устаёт даже от мысленного общения.

"Тебе тоже не стоит выходить в наому, — добавила инкарна. — Побереги силы. Узнай, что за связь между Камой и белой звездой".

Амнита догадывалась — Айданга не хочет, чтобы её видели. Наверное, она действительно сильно сдала. А что касалось выхода в наому, то Амнита и сама сейчас этого избегала, только вот не могла понять, почему. Ещё совсем недавно ей так нравилось освобождаться от плотного тела… В последнее время творилось что-то странное. Она постоянно боялась, что не сможет вернуться в своё гинн. Это стало навязчивой идеей, которая раздражала её и мешала сосредоточиться.

Амнита всё же попыталась сделать мост со звездой Птичий Глаз. Она знала, что не увидит ничего, кроме раскаленного небесного тела, от которого даже в наоме надо держаться на расстояния не меньше десяти скантиев и которое со времён вспышки успело сильно измениться. Но уж если она хотела разгадать тайну белой звезды, то должна была сделать всё, от неё зависящее. Попытка не удалась. Звёздные врата были закрыты. Амнита не особенно расстроилась. И даже не стала предпринимать вторую попытку. Не хотелось ей выходить в наому. Не хотелось. Но почему?

Созвездие Ллир сейчас каждую ночь вставало над пустыней. В глубине Птичьего Глаза мигал и пульсировал маленький ярко-белый зрачок. Птица проснулась, — говорили в такие дни в Сантаре.

"Что ты от меня хочешь? — думала Амнита, глядя по вечерам на звёздное небо. — Ты не подпускаешь меня к себе, может быть, потому, что чувствуешь мой страх. Меня пугает неизвестность. Я, как и ты, брожу по замкнутому кругу в тумане, но твоя туманная обитель полна света, а вокруг меня сгущается тьма".

Однажды ей приснилась птица ллир, неторопливо плывущая среди голубовато-белых водяных цветов — хаммелей. Валлоны называли их иначе — лиммеи. В память о цветах, которые когда-то росли по берегам рек в Baллондоле. Семья Амниты переехала в Эриндорн, когда ей было пять лет, вскоре после её выздоровления. Отец получил приглашение от главного смотрителя высших технических школ абеллурга Денона. До этого они жили в престижном районе Среднего города, недалеко от парка, где Амнита часто гуляла с отцом. Ему ещё постоянно говорили: "Досточтимый господин, какая у тебя прелестная внучка". В парке было много интересного, но Аминта больше всего любила маленькое поросшее белыми цветами озеро. Отец сказал, что у неё и у этих цветов одно имя. Лиммея. Именно это имя она получила при рождении. Маленькой Амните, тогда ещё Лиммее, нравились и эти цветы, и большие водяные птицы, которых она угощала крошками сдобного печенья. Оно продавалось в парке на каждом углу. Ллир — крупные птицы, а тогда они казались Амните просто гигантскими, и, глядя на них, она порой думала о том, что любая на этих птиц могла бы покатать её на себе. Однажды она сказала об этом отцу. Он рассмеялся: "Ллир выдержит и троих таких, как ты, да вот только садиться на неё небезопасно. Духи воды коварны, особенно если у них ещё и крылья есть. Вот унесёт тебя в небо, и станешь одной из её звёзд". Амнита знала, что отец шутит, но почему-то испугалась, "А сколько у неё звёзд?" — спросила она. — "Пятнадцать. Это одно из самых красивых созвездий". Вечером отец показал Амните созвездие Ллир, которое иногда называли просто Птица, и даже объяснил, почему Глаз Птицы почти всегда такой мутный. С этого дня Амнита постоянно расспрашивала отца о звёздном небе, об ангамах, о движении светил. В восемь лет она уже часами просиживала в библиотеке над звёздными картами, но страницу с крупным изображением созвездия Ллир переворачивала как можно быстрее. А водяные птицы её больше не интересовали. Уж больно неуклюже они летали. Вот андоры, гринги — другое дело…

Во сне она увидела маленькое озеро, очень похожее на то, что было в парке Среднего города. Птица ллир величаво скользила по тёмно-голубой глади среди неподвижных цветов, белеющих в полумраке заросшего водоёма, словно диуриновые светильники.

— Никуда тебе от меня не деться, — сказала птица. — Лиммея-Амнита… Эти имена твои. Оба. И в них твоя судьба. Та принадлежишь мне, как и все эти цветы. Амнита — тоже цветок. И ещё звезда. Цветок и звезда. Ты — моя звезда. Не бойся, садись на меня.

Амните было страшно, но она всё же села птице на спину, и ллир взмыла в небо, которое почему-то уже стало тёмным, и на нём одна за другой вспыхивали звёзды. Амнита насчитала пятнадцать. Перед ней сияло созвездие Ллир.

— Разве ты не хочешь окончательно избавиться от власти Камы? — спросила птица. — Разве ты не хочешь её одолеть? Ты просто должна понять, что у неё нет над тобой никакой власти. И в сущности никогда не было. Она властвует лишь над миром людей!

— Но я же человек, — растерянно сказала Амнита и вдруг зажмурилась от яркого света. Что-то белое, нестерпимо сверкающее неслось прямо на неё из темноты. Оно было похоже на падающую звезду.

— Нет! Не надо! — в ужасе закричала Амнита. — Звёзды не падают! Нет!

Но звезда всё же упала. И прямо ей на грудь. Она была маленькая и холодная, как лёд. Амнита проснулась от удушья и боли во всём теле. Уллариновый кулон светился ярким, пульсирующим светом. Он жёг ей грудь. Амнита сорвала кулон, но у неё было такое чувство, что холодный белый огонь проник в неё и жжёт её изнутри. Она задыхалась, бродила по комнатам, как безумная, пила то воду, то вино, то горячий настой из трав, который ей делала Тиинат, но проклятый леденящий огонь не отпускал её. Ей казалось, что внутри у неё уже всё выжжено, а тело — тонкая оболочка, которая вот-вот сгорит или растает.

Подойдя зачем-то к туалетному столику, Амнита поглядела в зеркало и обмерла от страха. На неё смотрело тёмное лицо с глазами, светящимися словно два улларина.

— Ты хочешь гореть вечно? — спросило её это лицо. — Ты хочешь гореть вечно, как звезда? Ты ищешь дверь в бессмертие? Она называется смерть.

Жуткое лицо побелело и застыло, а глаза, на мгновение вспыхнув ослепительным светом, померкли и превратились в два чёрных угля. На Амниту смотрела бледная маска с пустыми глазницами, которые заполняла чернота. Глаза смерти. Глаза тьмы…

— Скорей бы отец вернулся с Танхара, — говорила Тиинат. — Он не позволит тебе так над собой издаваться. Отдохни хотя бы одну ночь. Не ходи сегодня к озеру.

— Но я же не успею…

— Ты не успеешь, если умрёшь. Ты хочешь, чтобы она победила?

Амнита поняла, что Тиинат права. В последнее время ей не удавалось выспаться днём. Ещё одна бессонная ночь в таком напряжении её просто убьёт. Сразу после ужина, выпив приготовленный Тиинат настой, Амнита легла спать.

Как ни странно, кошмаров не было. Ей приснился отец. Такой, каким она его чаще всего вспоминала. Он, задумавшись, стоял у открытого окна и смотрел в сад. Это высокое, похожее на дверь окно его кабинета выходило на север. В той части сада был фонтан. Отец говорил, что лёгкий шум воды успокаивает и в то же время не даёт расслабиться. Отцовский кабинет соединялся с библиотекой, где Амнита иногда сидела часами, особенно в период учёбы в высшей школе. Ей приснились и библиотека, и кабинет. Она вошла, увидала стоящего у окна отца и уже хотела выйти — она знала, что он любил там стоять, когда что-то обдумывал. Однажды даже пошутил: "Это заколдованное окно, из которого ко мне приходят самые невероятные идеи". На этот раз отец обернулся и позвал её.

— Иди сюда, — сказал он. — Посмотри!

Амнита выглянула в окно и увидала темноту. Но это была не мягкая, умиротворяющая темнота ночного сада. Перед Амнитой словно распахнулась бездна, в холодной глубине которой сияли звезды.

— Ну же, иди! Освободись от земного тела! Оно не даёт тебе летать. Разве ты не мечтала от него избавиться? Разве ты не хотела вернуться?

— Нет… — прошептала Амнита, пятясь от окна.

— Эльгин Альмандаар Лайол! — грянул откуда-то с высоты громкий, властный голос.

Она узнала его, хотя и не помнила, где и когда слышала.

— Эльгин Альмандаар Лайол! Ты посмел вмешаться в планы Великого Нумарга и поставил под угрозу целый мир. Ты должен покинуть нас!

Амниту захлестнула волна холодного отчаянии. Она обернулась, ища поддержки у отца, но его не было. Ни его, ни уставленного книжным шкафами кабинета. Перед ней простирался огромный зал с колоннами, похожими на вздымающиеся вверх лучи света. Где-то далеко вверху сияли звёзды, а их отражения превращали прозрачный пол в мерцающий звёздный ковёр. Здесь было небо. Везде — над головой и под ногами. Закруглённые ступени высокого трона клубились перед ней, словно пронизанные солнечным светом облака. Амнита подняла голову и увидела лицо говорившего. Не лицо, а лик. Светлый и грозный. Прекрасный и столь величественный, что на него было больно смотреть. Она знала, что спорить бесполезно, и всё же оказала:

— Но ведь ничего не случилось…

— Могло случиться. А может, ещё случится. Ты не имел права нарушать закон. Никто не имеет права нарушать его. Тем более высшие. Эльгин Альмандаар Лайол, ты не достоин быть среди нас. Отправляйся туда, в тот мир, где ты нарушил равновесие. Ты нарушил его и здесь, но это не так страшно, как вмешательство в жизнь другого мира.

Амнита огляделась. Везде среди колонн стояли стройные фигуре в светлых плащах и сверкающих диадемах… Она знала, что здесь, в толпе, находится её отец, но даже он на посмеет молить о снисхождении, ссылаясь на её юный возраст. Она только спросила:

— Я смогу вернуться? Когда-нибудь…

— Сможешь. Если очень захочешь. А теперь отправляйся. Тело твоё сгорит легко и быстро, а душа достигнет того мира вместе со звёздным ветром, который ты поднял, устроив этот взрыв.

— Но это так долго…

— Для тебя это будет всего лишь миг. Ты всё забудешь. Чтобы вспомнить, когда настанет время выбирать. Ступай!

Амнита повернулась и пошла по длинному сверкающему коридору, вдоль которого вздымались светлые колонны, подобные солнечным лучам. Эти лучи сняли всё ярче и ярче. Светлое пламя окружило её со всех сторон, подхватило и понесло. Она чувствовала, что горит, сама превращаясь в луч света. Ей было не больно и не страшно. Но очень грустно, и не потому, что она больше не будет резвиться на просторах Энны, зажигая из звездной пыли огненные цветы, и путешествовать в разные миры… Больше всего её огорчало то, что она расстаётся с ним. С тем, кто уговорил её совершить этот поступок, обернувшийся бедствием для её родной звезды и едва не погубивший один совсем юный мир. Из-за него она стала изгнанницей и лишилась дома, но, покидая свой мир, чтобы где-то там, в другом, низшем, мире облечься тяжёлой, грубой плотью, она больше всего страдала из-за того, что расстаётся с ним. С тем, кого должна была бы ненавидеть. И она ненавидела его. Но всё равно любила. Не так, как любят здесь, на Эрсе. Не совсем так. В том мире она не была женщиной. Там нет ни женщин, ни мужчин. Там, в Арандейе, огненной обители арнов. Но ведь у неё был отец… Да, но отцовство в Арандейе мало походило на здешнее. Некоторые из старших арнов получали право воспитать своего эльгина. Эльгин — значит младший арн, эрг — старший… Не просто старший, а тот, кто создал своего эльгина. Вернее, создал огненное тело для новой души, явившейся в Арандейю. Откуда? Этого она уже точно не вспомнит. Воспоминания об Арандейе были отрывочными и смутными.

Итак, её звали Альмандаар Лайол. Второе имя было первым именем её эрга, которого звали Лайол Мирингаль. Он любил её… То есть Альмандаара. Амнита вспомнила, как он выглядел, но этот образ, вспыхнув в её сознании, словно молния, тут же исчез, и перед мысленным взором Амниты предстал её здешний отец, эриндорнский учёный Ильманд, они Берендана. Он, улыбаясь, показывал ей на окно своего кабинета. Заколдованное окно, из которого приходят невероятные идеи и решение всех проблем. Окно в другой мир… Окно, похожее на дверь. "Ты ищешь дверь в бессмертие? Она называется смерть…"

Выходя из купальни, она наткнулась на светильник и ушибла плечо. Села на ступеньки и расплакалась, как маленькая девочка… Вообще-то она не плакала, когда была маленькой девочкой. Она никогда не плакала. Она всегда была не такая, как другие. С самого рождения, а не с того дня, когда Трёхликая исцелила её и попыталась подчинить себе. Мать считала, что после чудесного выздоровления её дочь стала какой-то не такой, поскольку мать, как и все валлоны, боялась бледной луны. До этого Амнита, то есть Лиммея, была просто её ребёнком. Возможно, она бы и дальше к ней так относилась, если бы не страх перед демоницей Арной. Арна, арны… Опять эта таинственная связь имени и судьбы. Когда-то Амнита была арном — звёздным существом, счастливым обитателем Арандейи, одного из высших миров, который находился на белой звезде в созвездии Ллир. "Никуда тебе от меня не деться, Лиммея-Амнита… Цветок и звезда…" Она всегда была не такая, как все, просто поначалу родители этого не замечали. Может, не хотели замечать, а может, в раннем детстве, до болезни, она действительно меньше отличалась от остальных детей. По мере того, как она взрослела, отличие становилось всё более явным. Мать с отцом видели причину этого в её связи с Трёхликой. И эта связь действительно была, но даже если бы её не было, она бы всё равно никогда не стала такой, как все. Звёздная принцесса, отправленная в изгнание за нарушение закона о равновесии, за вмешательство в планы Нумарга и в жизнь другого мира. Дерзкая принцесса, которой захотелось зажечь свою звезду…

— Великий Марран! Что случилось? Она опять на даёт тебе покоя?

Встревоженная Тиинат опустилась на ступеньки рядом с Амнитой.

— Всё в порядке… — ответила та, удивленно рассматривая своё намокшее от слёз платье. — Правду говорят, что, если летом стоит засуха, осенью всё зальёт. Дождь всё равно прольётся. По частям или сразу — какая разница… Наверное, я вполне могу заменить дворцовый фонтан…

— Но что случилось?

Амнита знала — от Тиинат просто так не отшутишься.

— Кажется, я здорово стукнулась. — Она показала ссадину на плече. — Это неуклюжее тело из низшей материи… Недаром мне иногда хотелось от него избавиться.

— Это самое прекраснее тело в мире, — серьёзно сдавала Тиинат. — Так считает мой отец. Но ты — единственная, кого он не может сделать из камня. Как-то раз я проходила мимо его мастерской и услышала страшный грохот. Я вошла и увидела, что он разбивает статую. Я думала, отец рассердится, он же не позволяет входить туда без разрешения… А он так посмотрел на меня… Он был совсем как ребёнок. Он сказал: "Прекрасное тело — это лишь отблеск той красоты, которая скрыта от наших глаз. Тиинат, я никогда не пойму, кто она такая. Мне никогда её не сделать. Я только знаю, что она — самое прекрасное существо в мире".

— Точно так же я думаю про него, — улыбнулась Амнита, вытирая слёзы.

— Так оно и есть. Он — самый прекрасный в мире мужчина, ты — самая прекрасная женщина. Моя мать умерла очень давно. Я была маленькая и не успела её полюбить… А тебя я люблю. Я хотела бы, чтобы ты была моей матерью. Если ты любишь моего отца, тебе следует стать его женой.

— Из нас двоих на мать похожа скорее ты, Тиинат. Это ты обо мне заботишься…

— Ты изменила всю мою жизнь. И не только мою. Мы все тебя очень любим.

— Я вас тоже. Я никогда не думала, что смогу быть счастливой. Этот мир всегда казался мне чужим, хоть я и не знала, почему. И вот теперь, когда я поняла, что счастье для меня возможно, здесь и только здесь…

Спохватившись, Амнита притворилась, будто на неё напал кашель.

— Только здесь? А что теперь? — спросила Тиинат. — Что ты имеешь в виду? Кто мешает тебе быть счастливой?

— Надеюсь, уже никто не помешает. Даже Кама, какой бы могущественной богиней она ни была. Теперь я знаю, что я сильней её. А не боюсь её. Всё будет хорошо.

Она улыбнулась и погладила девочку по щеке. Тиинат тоже улыбнулась, но в её тёмных глазах затаилась тревога. Тиинат трудно обмануть. Ещё трудней, чем её отца. Амнита не собиралась делиться с ними своей тайной. Диннар испугается и опять попробует защитить её от всех и от всего на свете. Хорошо, что он на Танхаре.

В покоях Амниту ждал завтрак. Служанка уставилась на неё с удивлением. Амнита знаком велела девушке удалиться и подошла к зеркалу. Её и саму удивляло это заплаканное лицо с покрасневшими глазами. Нос и губы слегка распухли. Она походила на ребёнка, обиженного, испуганного… Однажды она уже лишилась дома. Она была здесь изгнанницей. Была. Теперь она дома. Звёздная принцесса стала человеком. Пусть это тяжёлое земное тело мешает ей летать, зато есть тот, кто считает её самым прекрасным существом в мире. Это её мир. Её дом. Она не хотела потерять его.

Теперь многое казалось ясней. В том числе её таинственная власть над Камой. Камаиты всегда разговаривали с богиней, но она ещё никого из них не боялась. Звёздные божества сильнее лунных. В этом мире Амнита была человеком, но едва она начала заниматься у Араннума, её учитель понял, что она обладает властью над небесными телами, не доступной ни одному звёздному нумаду. Амнита сама это понимала. И в то же время чувствовала, что она ещё далеко не всё о себе знает. И возможно, недооценивает свои силы.

Она вспомнила о диуриновой статуе, которой Диннар даже не касался своим резцом. Сын Танамнита не делал этой статуи. Её сделал сам Танамнит. Тёмный бог, живущий на Чёрной Звезде, которая ловила импульсы белой звезды в созвездии Ллир. Это тёмный бог заставил Трёхликую послать Диннару образ Амниты. Звёздной принцессы, изгнанницы из Арандейи… Айданга же говорила, что, возможно, сказалось влияние на Каму Танхара. Он был тогда очень близко. Покидая свой прекрасный мир, Альмандаар Лайол хотел когда-нибудь туда вернуться. Не исключено, что теперь ему дают такую возможность. Почему память проснулась в ней именно сейчас? Что ей приготовила судьба?

Амнита заставила себя поесть. Потом поудобней устроилась на ложе и, откинувшись на подушки, попыталась вспомнить что-нибудь ещё из своей предыдущей жизни. Не потому, что ей этого хотелось, а потому, что она надеялась найти в прошлом подсказку, которая помогла бы решить проблемы настоящего.

Итак, она жила на белой звезде в созвездии Ллир. В огненном мире под названием Арандейя, который невидим для тех, кто способен созерцать лишь грубую плоть, и даже для нумадов, поскольку материя в этом мире отличалась от доступной им наомы. Арандейя была не самым высшим из огненных миров. В самом высшем жил бог звезды. Может быть, это его называли Нумаргом? Может, это он разговаривал с Амнитой, вернее, с Альмандааром, прежде чем отправить его в изгнание… Альмандаар тоже мог стать владыкой звезды. Когда-нибудь… Он хотел поскорее. Он был сильнее других эльгинов. Энергия, наполнявшая его тело, превосходила энергию даже некоторых старших арнов. У этой энергии было какое-то название, но она его не помнила. Она только помнила, что была сильнее своих друзей.

Закрыв глава, Амнита представила себе стайку красивых, грациозных созданий с огромными, сияющими, как звезды, глазами. Их волосы напоминали язычки пламени — оранжевого, жёлтого, белого, голубого… Адьмандаар был белым арном, как и его эрг Лайол Мирингаль. Он часто сердил своего эрга. Однажды зажёг маленький спутник одной из ближайших к Арандейе ангам, который потом некоторое время сиял, как звезда. "Ты ещё не имеешь права что-либо изменять в мире, — сказал Лайол. — И ещё нескоро это право получишь". А ей, вернее, Альмандаару, хотелось всего и поскорей. А потом появился он. В Арандейе их называли так же, как и здесь, на Эрсе, — танхами. Общались с ними только эрги и только в случае необходимости. Эльгинам было велено держаться от них подальше. Этот танх проник в сады Арандейи, приняв облик голубовато-белого арна. Альмандаар разгадал его хитрость. Тела танхов состояли из другой материи. Как бы они ни изменяли окраску, они излучали гораздо меньше света, чем тела арнов. Альмандаар не выдал обманщика. Почему? Может, потому что не любил запретов, а общаться с танхами было строго запрещено… Нет, не только. Его с самого начала неудержимо влекло к этому тёмному демону, а почему… Возможно, Альмандаар Лайол и ответил бы на этот вопрос, но Амнита не могла. Жизнь Альмандаара Лайола была для неё чередой прекрасных, смутных видений, какие иногда посещают людей по утрам, перед самым пробуждением. Фрагменты этой жизни всплывали в памяти, как отрывки из сказки, услышанной в раннем детстве и большей частью забытой. Но она знала, что любила его. Не так, как любят здесь, на Эрсе. В том мире нет грубой материи и плотской любви. Той, от которой рождаются дети. Там, в звёздном царстве, дети появляются иначе. Можно ли называть их плодами любви? Наверное. Любовь есть везде. И в том высоком огненном мире, где обитают прекрасные бесполые существа, которые питаются энергией своей звезды, как цветы солнечным светом… Нет, цветы питаются ещё и соками земли, а кропотливые бабочки и жуки трудятся, опыляя их. Арны ещё более невинны, чем цветы. Амнита — звезда и цветок. Так называют цветы, похожие на звёзды, но первое значение этого слова — «звезда». Амнита… Звёздный цветок… Она всегда боялась любви. Её всегда что-то отталкивало в отношениях мужчины и женщины. И даже когда рядом был Диннар, которого она любила… В этом Амнита не сомневалась. Даже когда рядом был он, какой-то подсознательный, непонятный ей самой страх заставлял её воздвигать невидимый барьер, который Диннар не мог сломать. Не смел. Она запугала его своим страхом. Он боялся ненароком её ранить. Этот демон, пальцами дробящий камни, не позволял себе при ней ни одного неосторожного движения. Он слишком любил её… Она называла его чудовищем с каменным сердцем, а ведь это она была с ним жестока. Это она заставляла его страдать. И продолжает это делать…

"Но ведь я же не хочу, не хочу! — Амнита, кусая губы, уткнулась лицом в подушку. — Я же люблю его. Демона или человека — какая разница? Да и какой он демон…"

Он давно уже устал быть демоном. Он устал от ненависти и страха, которые преследуют его всю жизнь. И даже теперь, когда его любят, его всё равно боятся. И он боится этого страха, который поневоле внушает ей. Он боится ещё больше, чем она. А она… Чего она, собственно, боится? Она, Амнита, более невинная, чем цветок, и недоступная, как звезда… "Никуда ты от меня не денешься, Лиммея-Амнита…"

"Нет! Я человек! Я женщина! И я люблю! Я люблю тебя, Диннар… Я хочу любить тебя по-настоящему — и душой, и телом… Я человек! Мне хочется жить… И любить! Спаси меня, Диннар!"

К вечеру у неё поднялся жар, но она всё же отправилась к озеру и вызвала знакомую картину далёкого прошлого. Знакомую ей уже давно. Ибо она была участником того, что тогда случилось с Танхаром. Она не могла вспомнить всю свою предыдущую жизнь, но это она вспомнила. И ещё она вспомнила его имя — Алберон.

Им было хорошо вдвоём. Благодаря ему она могла путешествовать в прошлое. Танхи не только в мгновение ока переносились на любые расстояния, но и обладали способностью перемещаться во времени. Правда, будущее было доступно только самым могущественным из них, а Алберон таковым не являлся. Если бы Альмандаар не нарушал запретов и попал в высший из огненных миров, он бы тоже обрёл способность путешествовать во времени, но он был слишком нетерпелив. И ему нравилось встречаться со своим новым другом.

"Это будет наш мир. Наша звезда. И она будет сиять наперекор всему! Она станет сильней того, нового, солнца!"

Амнита вдруг удивительно ясно представила себе прекрасный тёмный лик с огромными танаритовыми глазами, в которых мерцали синевато-лиловые искры.

"Ведь ты же хочешь зажечь свою звезду! Попробуй! Ты гораздо сильнее других и гораздо больше можешь. Мы оживим эту звезду! Ещё никто не делал мёртвое живым, а мы дадим ей вторую жизнь. Она станет центром этого мира, а этот мир будет наш. И мы сделаем его самым красивым во всей Энне!"

Погасшая звезда не была мёртвой в полном смысле этого слова. Танхи, которые поселились на ней и использовали остатки её творческой энергии, не давали ей умереть. В её недрах ещё тлел огонь жизни, а поддерживали его железные марны. Считалось, что эти загадочные демоны тоже сначала были танхами. Некоторые скопления марр содержали в себе элементы, образующие не камни, а металлы. И часть танхов-формовщиков становилась железными танхами. Или железными марнами. Амнита знала, как боялись в Зиннумарне демонов, стерегущих металлы. В горах этого мина добывали и серебро, и золото, и уллатин, и железо. Но большая часть железных демонов жила под землёй, глубоко-глубоко, в самом сердце ангамы. В Сантаре их называли подземными марнами.

Чёрная звезда напоминала призрак прошлого, который маячил на задворках нового, зарождающегося мира. Впрочем, она не была призраком. Она имела плоть, но ей не хватало огня.

"Звёздный огонь оживит её, — говорил Алберон. — Твоя звезда сильна, и ей ничего не стоит поделиться своей силой с этой. Материя твоей звезды подвластна тебе. Не бойся, ты ей не навредишь. Просто возьмёшь у неё немного огня и плоти, и мы перенесёмся в тот мир".

Сейчас Амнита точно знала, почему исчез отделившийся от белой звезды амнилит. Он попал в другой мир и в другое время сквозь пространственно-временную щель, которую сделал демон Алберон. Теперь было ясно, что за солнце вспыхнуло рядом с чёрной звездой, зажгло её и на какое-то время превратило в белую… Когда это случилось, Альмандаар вместо радости вдруг ощутил тревогу. Он подумал о своей родной звезде.

"Ничего с ней не случилось, — заверил его Алберон. — Вот увидишь. Мы можем перенестись в твой мир, а потом вернёмся".

Сам он, конечно, вернулся. Альмардаар же остался на своей звезде. Увидев, что он наделал, он счёл недостойным прятаться в другом мире и другом времени. Похитив огонь из сердца звезды, он нарушил и её внутренние слои, и оболочку. Белая звезда взорвалась.

"Но ведь я не погубил её, — сказал он Лайолу. — Она стала гораздо больше и ярче".

"Ты не должен был этого делать", — ответил тот.

Альмандаар увидел, что свет, исходивший от его эрга, померк. И он понял, что украл огонь не только у своей звезды, но и у того, кто его любил. Зачем он послушался тёмного демона? Алберон воспользовался им, потому что не мог сам похитить звёздный огонь.

— Ты обманул меня, Алберон… — прошептала Амнита.

Её знобило, во рту пересохло. Она слезла с помоста и напилась прямо из озера. Она знала, что это опасно. Танаиты иногда пили воду, содержащую аллюгин, чтобы на время усилить связь с Камой и добиться более чётких изображений. Это часто заканчивалось недомоганием, а порой и тяжёлой болезнью. Амните было всё равно. Она хотела увидеть его. Но его не было. Запечатлевшаяся в аллюгине картина превращения мёртвой звезды в живую позволяла разглядеть только небесные тела. Звезда оказалась неполноценной и через несколько миллионов лет погасла. Потом неизвестно откуда, скорее всего, из временного колодца, появилось облако марр, и Амнита снова увидела процесс сотворения каменного царства. Эти более поздние картины были чётче, а кое-где Кама даже давала крупный план. Перед Амнитой опять замелькали загадочные тёмные лики с огромными мерцающими глазами. Его среди них не было. Она бы его узнала. Она любила его, а он её обманул. По его милости она стала изгнанницей. А сейчас от неё опять чего-то хотят. Наверное, ей дают возможность искупить свою вину. И возможность вернуться… Нет, только не это! Почему она снова должна страдать? Или она забудет эту жизнь так же быстро, как ту, предыдущую… Она не хотела ничего забывать. Ничего и никого. Она не хотела снова терять.

Голова раскалывалась от боли, в висках стучало.

— Нет, Кама, не ты мой главный противник, — усмехнулась Амнита, облизнув пересохшие губы. — Ты жертва. Как и я же. Когда-то ты мне помогала, теперь ты мене ненавидишь. У меня нет к тебе ни капли ненависти. Но и жалости тоже. А жалеть себя не имеет смысла… Покажи мне то время, которое ты видишь, когда в конце цикла открываешь дверь в прошлое. Дверь в бессмертие, которого ты жаждешь. Дай мне взглянуть на тот мир, где ты надеешься обрести могущество.

Трёхликая подчинилась. В озере появилась довольно чёткая картина. Внимательно изучив её, Амнита вызвала тот фрагмент прошлого, когда взрыв отколол от ожившей звезды огромный осколок. Она хотела выяснить, куда он всё-таки делся. Что с ним стало? Она помнила, как её напугало ослепительное сияние, превратившее озеро в бездну, из которой вырывался белый огонь. Ей тогда показалось, что это огонь, в котором ей суждено погибнуть. Она открыла окно в прошлое, и это прошлое выплеснулось на неё страшным белым племенем…

"Чего я боюсь? — размышляла Амнита. — В озере просто отразилась часть осколка, как в маленьком зеркале отражается деталь чего-то большого. Он пролетел, едва не задев Эрсу, а поскольку он на две трети состоял из звёздного вещества, он и сиял, как звезда".

Амнита знала: если осколок остался в системе Эйрина, он должен был стать спутником либо солнца, либо Эрсы… Скорее всего, Эрсы. В момент взрыва Танхар оказался близко к Эрсе, и осколок, отброшенный мощной взрывной волной, едва не угодил в неё. Вряд ли Эрса «вернула» его Танхару. Огромная древняя ангама, масса которой намного превосходила массу современной Эрсы, должна была «присвоить» его. Однако ни Амнита, ни Айданга никогда не видели у Эрсы подобного спутника.

"А ведь Айданга видела почти всю историю нашего мира, — подумала Амнита. — Всю, кроме кое-каких фрагментов, которые Кама от неё утаила. Она утаила и взрыв, и этот звёздный осколок. Сияющее тело, похожее на маленькую белую звезду… Стоп. Кажется, это и есть ключ. Кама боится белой звезды. Танхар ожил благодаря звёздному веществу, которое Альмандаар Лайол похитил у своей звезды в созвездии Ллир. Так что этот осколок Танхара по сути был и осколком белой звезды. Но что с ним стало?"

Вокруг солнца и вокруг Эрсы всегда вращалось множество амнилитов, ангамитов, а также всякие обломки и пыль — некоторые спутники сталкивались и дробились всё мельче и мельче… Может, белый осколок, со временем остынув, как остыл Танхар, был постепенно раздроблен на мелкие части, сталкиваясь с другими телами? Но Танхар светился, почти как звезда, около миллиона лет, а этот загадочный обломок исчез из поля зрения Камы вскоре после взрыва… Нет, он не исчез из поля зрения Камы. Его история должна была запечатлеться ещё в аллюгине Эрсы, задолго до того, как Трёхликая похитила это чудесное зеркало. Просто Кама никому это не показывает. Она боится показать, что с ним случилось… А может, не только с ним?

Кама противилась, как могла, но Амнита упорно, снова и снова вызывала то время, когда осколок приближался к Эрсе. Каждый раз она видела ослепительную вспышку, которая превращала озеро в пылающую бездну, сжималась от страха, и картина исчезала.

"Не надо бояться, — говорила себе Амнита. — Я вяжу не всё, потому что боюсь…Чего я боюсь? Что бы ни случилось там, я-то ведь здесь! Она показывает не всё. Она слишком приближает картинку, и я вижу только часть… Нет, Трёхликая, тебе меня не обмануть! Я хочу знать, что там случилось. Я хочу видеть всё!"

— Хочешь? — вкрадчиво спросил её чей-то тихий голос. — Ты хочешь гореть вечно, как звезда?

Амнита вздрогнула. Она чувствовала, что покрывается липким потом. Её то знобило, то бросало в жар.

— Не пугай меня, всё равно не боюсь, — прошептала она. — Я хочу видеть! Всё! Всё! Всё, что видела Эрса, когда осколок оказался рядом с ней.

Амнита снова выпила воды из озера. Она знала: это может на какое-то мгновение создать иллюзию, что ты в прошлом и видишь всё оттуда, откуда хотел бы наблюдать происходящее… И она увидела. И поняла, чего боится Трёхликая.

"Но ведь это уже было… Почему она здесь? Может, это была не она? Как можно видеть собственную гибель?"

Амнита, дрожа, опустилась на пол. Её тошнило. Во рту горело. Глотать аллюгин опасно, но она убедилась, что дело того стоило.

"Она знает, что её ждёт! Или это только один из вариантов будущего? Картина, созданная её воображением… Точнее, её страхом. Но как? Эта картина должна была запечатлеться ещё в материи Эрсы I. Камы тогда ещё не было! Потом она похитила у Эрсы аллюгин и играет теми образами, которые были в материи её прародительницы… Но откуда в аллюгине древней Эрсы образ Камы, которой тогда ещё не было? И картина ей гибели… Такое впечатление, что это произошло на самом деле… Но как? Если аллюгин тогда принадлежал Эрсе I, то Кама ещё не отделилась от первичной ангамы. Как она могла погибнуть, если её ещё не было? Бред какой-то… Ладно… Важнее другое. Если эта картина есть в аллюгине, значит это возможно. Это может случиться. И это спасёт мир от гибели. Кама боится меня потому, что именно я способна сделать эту возможность реальностью".

Амнита почувствовала, что теперь у неё горит не только во рту, но и в груди, в животе… Она как будто хлебнула огня, и он разгорелся у неё внутри всё сильней и сильней. Наверное, там уже всё выжжено, и от неё осталась одна оболочка, которая тоже сейчас сгорит…

Она еле добралась до своих покоев. Когда её вырвало, стало полегче, но озноб не проходил. Испуганная служанка сбегала за Тиинат.

— Ничего страшного, — сказала Амнита. — Я немного переутомилась. Сейчас усну, и всё пройдёт.

На следующую ночь она опять отправились к озеру. Ей хотелось уточнить кое-какие детали. На этот раз Кама не противилась. Может, потому, что это уже не имело смысла. Удивляло Амниту и то, что богиня перестала её изводить. Она больше не насылала на неё призраков, не вторгалась в её сны. В её сговорчивости было что-то зловещее. И даже злорадное. Общаясь с Трёхликой столько лет, Амнита научилась угадывать её настроения. Её теперешнее настроение настораживало, но Амнита старалась об этом не думать. Она занялась расчётами. Побеседовав с Араннумом, она выяснила, где должна оказаться Кама в двадцать второй день последнего тигма этого цикла. Именно в этот день она наконец откроет дверь в прошлое. Не приоткроет, а откроет. И окажется там. В другом времени. Но в том же пространстве. Примерно в том же. Амнита высчитала, насколько изменится орбита Камы, когда она станет спутником древней Эрсы, которая по массе превосходила нынешнюю. Кама хочет попасть в прошлое, и она попадёт туда. Но не в то время, которое выбрала она, а в то, где ей суждено столкнуться с обломком Танхара. Так и должно случиться. Тем более что это уже было… Или нет? Но она же видела это!

Многое по-прежнему оставалось неясным, и Амнита решила опять вызвать нужную ей картину. Она не переставала удивляться. Почему Кама столкнулась с обломком? Несмотря на то, что её орбита в том, древнем, мире изменится, она всё равно должна оказаться гораздо дальше от Эрсы, и обломок должен пролететь между ней и Эрсой, не задев ни ту, ни другую, хотя и вызвав возмущение на поверхности обеих ангам, а потом стать спутником Эрсы. Создавалось впечатление, что какая-то неведомая сила сдвинула Каму с орбиты и подтолкнула её на несколько скантиев. Кто-то послал её навстречу гибели… Но кто?

А когда Амнита наконец сообразила, кто, она поняла причину злорадства Трёхликой. Если я погибну, то и ты тоже, сказала ей богиня. Так что выбирай.

"Это мы ещё посмотрим, — мысленно ответила Амнита. — Я постараюсь уцелеть…"

Однако внутри у неё похолодело. Она знала, что не сможет свести Каму с орбиты, находясь здесь, на Эрсе. Для арканата был нужен близкий контакт, тем более если имеешь дело с целой ангамой. А то, что она наделена сознанием, не облегчает задачу. Амнита способна воздействовать на сознание Камы, но это стоит ей немалого труда. А когда Трёхликая будет бороться за свою жизнь, приказывать ей издали бесполезно. Надо быть ближе. Надо касаться её, смотреть ей в глаза. И то неизвестно, удастся ли осуществить задуманное. Тогда остаётся один выход… Амнита вспомнила историю нумада Гарамана. Если это будет единственный способ подтолкнуть Каму навстречу гибели, она поступит так же, как он, но хотелось бы этого избежать. Она, наверное, сильнее Гарамана, но всё же это слишком трудно — освободиться после того, как соединил своё нафао с телом целой ангамы. Она постарается. Она вырвется и вернётся в своё тело.

Вскоре Амнита поняла, что положение её гораздо хуже, чем она думала. Несколько раз попытавшись сделать с Камой мост, она убедилась, что попасть на неё в тонком теле по-прежнему невозможно. Наома вокруг бледной луны была закрыта. Это она могла себе позволить — не пускать врагов на свою территорию. Наверное, это была её единственная защита. Даже старик или ребёнок может уберечься от воров и убийц, запершись в надёжно укреплённом доме, но если злодеям всё же удалось проникнуть в дом…

Значит, она должна отправиться на Каму в плотном теле. Только вот как? Ванги, которые летают везде, и те боятся её смертоносного излучения. Оно убивает всё живое в радиусе около ста скантиев. Не закуёшь же птицу в защитную броню… Птица в защитной броне… Амнита хлопнула себя по лбу и рассмеялась. Почему она раньше не подумала об этом? Дайверан! Сплав, из которого сделан его корпус, выдержит любое излучение. Секрет этого сплава Эрлин узнал, прочитав записи Вальгама.

Амнита в тот же день связалась с Гинтой и попросила узнать, как продвигается постройка дайверана.

"Пожалуйста, скажи Эрлину, что его любимое детище должно быть готово к началу Великой Ночи. И держи меня в курсе всего, что касается этого дела. Только Диннар не должен знать, что я им интересуюсь. Передай это Эрлину".

"Хорошо… Но почему?"

"Его это раздражает. Ему постоянно кажется, что я лезу, куда не следует, и скребу на свой хребёт. Его на этом просто зациклило. Гинта, ты же его знаешь. Уж если вобьёт себе что-нибудь в голову… Лучше его не злить. Ты даже не представляешь, в какого он может превратиться деспота…"

"Да-а, как ты его только терпишь, — насмешливо посочувствовала Гинта. — И всё же я не понимаю…"

"Пожалуйста, больше ни о чём не спрашивай и выполни мою просьбу. Поверь, это очень важно. Когда-нибудь ты всё поймёшь".

"Ладно, — помолчав, ответила подруга. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Не беспокойся, никому не скажу ничего лишнего. И Эрлин тоже".

"Осталось обмануть этого демона, — подумала Амнита. — И заставить его сделать то, что нам надо. Снуффи — это Алберон, и судьба неслучайно сводит нас опять. Похоже, он раскаялся и страдает… Поделом. Я тоже страдаю, и возможно, мне предстоит потеря, ещё более горькая, чем тогда. Своими страданиями он не искупит моих. Да и можно ли искупить чьи-то страдания? Можно искупить вину. Мы оба виноваты. И видимо, обречены страдать, пока не заплатим сполна".

К вечеру у Амниты опять начался озноб. Она отказалась от ужина и легла в постель. Тиинат напоила её каким-то отваром.

— Хвала Маррану, теперь ты можешь отдохнуть, — сказала девочка. — Тебе ведь больше не надо говорить с богиней?

— Нет, мы уже с ней всё выяснили, — улыбнулась Амнита.

— Но тебя ведь что-то тревожит…

— Это усталость. Всё пройдёт. Не надо со мной сидеть, Тиинат. Сейчас я усну, а завтра буду здорова.

Уснула она действительно быстро, а когда проснулась, долго не могла понять, где находится.

"В чём дело? — недоумевала она, оглядываясь по сторонам. — Кто перенёс меня в каменный сад? И зачем?"

— Тебе здесь нравится? — спросил неизвестно откуда появившийся Диннар.

— Мне нравится всё, что ты делаешь… Когда ты вернулся с Танхара?

— Я вернулся за тобой. Ты же знаешь, здесь всё погибнет. Танхар — наше спасение. Это будет наш мир, наша звезда. Она уже пережила свою смерть и победила её. Чёрная звезда неподвластна времени…

— Но Диннар… Я не хочу так. Почему мы снова должны об этом говорить?

— Тебе не нравится чёрная звезда? Попробуй опять сделать её белой. Один раз тебе это удалось.

Он улыбнулся, и Амнита вдруг поняла, что это не Диннар. И находятся они не в каменном саду подземного дворца. Радужные цветы сияли, как звезды, не отбрасывая теней. Здесь не было теней… Кроме одной, которая надвигалась на неё и росла, заслоняя собой свет.

— Я знал, что найду тебя, Лиммея-Амнита. Мы снова будем вместе, моя белая звезда.

— Нет, — прошептала Амнита. — Я не звезда. Я человек. И я тебя больше не люблю!

— Человек? Перестань! Ты любила и любишь только меня! Ты не можешь любить человека. Это создание из низшей материи, из тяжёлой, грубой плоти… Тебе всегда была противна такая любовь. Ведь мы же боги!

— Богам не противно то, что прекрасно. Ты не бог, а всего-навсего один из низших демонов, который вообразил себя богом. Оставь меня в покое!

Амнита кинулась прочь. Она бежала, петляя среди сияющих цветов, но куда бы она ни свернула, тёмная фигура неизменно вырастала перед ней, принимая очертания то птицы, то зверя, то человека. Амнита металась по зачарованному саду, постепенно осознавая, что уйти отсюда невозможно, как невозможно уйти от судьбы…

— Диннар, где ты? Помоги мне!

Она проснулась от того, что Тиинат положила ей на лоб влажное полотенце. Похоже, она так и не уходила отсюда.

— Я очень люблю твоего отца, Тиинат…

— Я знаю.

— Я люблю его… Я хочу, чтобы он это знал!

— Неужели ты думаешь, что он этого не видит? Выпей вот это и постарайся снова уснуть.

Тиинат помогла Амните приподняться и поднесла к её губам глиняную чашку. Амнита послушно сделала несколько глотков.

— Я хочу, чтобы он понял… Я люблю его больше всех на свете. Мне страшно, Тиинат… Неужели я так и умру? И не успею ему это сказать…

— Перестань. Ты не умрёшь. Это всё твоя богиня… Она совсем тебя замучила, но ты скоро поправишься. Думай о чём-нибудь хорошем, и тебе это приснится.

— Я буду думать о нём. Я хочу видеть его. Хотя бы во сне…

Едва она начала засыпать, как почувствовала, что её кто-то тормошит. Открыв глаза, Амнита увидела девочку. Но это была не Тиинат. Прелестная темноволосая девочка лет пяти стояла возле её ложа и внимательно смотрела на неё большими чёрными, как у Диннара, глазами.

"Это что, ещё одна его дочь? — подумала Амнита. — Почему я её раньше не видела? Она слишком маленькая, таких во дворце нет…"

Она хотела заговорить с девочкой, но та повернулась и выбежала из комнаты. Амнита села на постели и огляделась. На ковре у противоположной стены спала служанка. Диуриновый ночник в форме цветка освещал комнату тусклым голубоватым светом. Тиинат не было. Интересно, что это за девочка и куда она убежала… Амните почему-то показалось, что ребёнку грозит опасность. Она встала с постели и пошла искать девочку.

В подземном дворце царил таинственный полумрак. Обычно, ложась спать, слуги гасили большую часть светильников. Амните то и дело чудился топот маленьких босых ножек, и она шла на этот звук. Один раз ей даже послышался смех — тихий и мелодичный, как отдалённый звон серебряного колокольчика. Сумрачные залы были полны теней. Амнита вздрагивала, натыкаясь на статуи, которые в полутьме казались живыми.

"Где же ты, проказница?" — думала она, со страхом оглядываясь по сторонам. Тени шевелились и ползли за ней следом. Время от времени она слышала чей-то шёпот и дыхание — тихое, зловещее… Дыхание затаившегося зверя. Она должна успеть. Она должна спасти девочку!

В каменном саду было красиво как никогда. Диуриновые цветы мерцали в полумраке, словно звёзды — большие и маленькие, белые, голубые, жёлтые, розовые, ярко-красные… Амнита явственно ощущала чьё-то присутствие. Вскоре в разноцветном тумане возникла фигура, но это была не девочка. Амнита вскрикнула от страха и попятилась. Он приближался к ней, словно огромная тень, и вокруг него сгущалась тьма.

— Амнита, Амнита… Лиммея-Амнита, — шептал он, протягивая к ней бесплотные чёрные руки.

Она кинулась прочь. Во дворце становилось всё темней и темней. Амните казалось, что тот, кто её преследует, постепенно растёт, заполняя всё вокруг себя непроницаемой чернотой. Он был повсюду. Он везде вставал на её пути, принимая вид то человеческой фигуры, то зверя, то огромной птицы.

— Амнита! Лиммея-Амнита… Никуда ты от меня не денешься!

— Диннар! Спаси меня…

Амнита уже почти лишилась сил и, чтобы не упасть, ухватилась за статую зверочеловека. Она видела перед собой мощную мускулистую грудь и сильные когтистые руки… Когда-то она испугалась их… Когда это было? Давно. Когда она была маленькой глупой девочкой… Она всю жизнь была маленькой глупой девочкой. Девочкой-цветком, девочкой-звездой. Лиммея-Амнита. Невинная, как цветок, и недоступная, как звезда…

— Диннар… Диннар!

— Я здесь, малышка. Чего ты испугалась?

Руки чудовища подхватили её. Они были сильные, тёплые, живые. Когти исчезли. Это были его руки. Она слышала его голос. Подняв голову, она увидела его лицо. Единственное в мире лицо, которое она хотела бы видеть каждый день, каждый час, каждую минуту… Его глаза смотрели на неё из тьмы и так чудно мерцали… Почему они так блестят? В них столько света… А что тут странного? Ведь свет рождается во тьме. И если бесконечный свет — это бесконечная тьма, то она готова утонуть в ней.

Он поднял её на руки и понёс.

— Диннар, там девочка… Танхи… Её надо спасти…

— Успокойся, тебе всё привиделось.

— Всё?

— Всё, кроме меня.

— Мне ничего, кроме тебя, не надо. Никого и ничего…

Он принялся целовать её. Так, что на какое-то мгновение ей опять стало страшно. Но всего лишь на мгновение.

— Диннар… Спаси меня, Диннар…

— Чего ты боишься?

— Не тебя… Я больше никогда не буду тебя бояться.

— Это мы ещё посмотрим…

Он куда-то нёс её, и у неё кружилась голова. Они оказались в комнате, где в пасти чудовища тлел огонь, но этот зверь был страшным только с виду. Теперь Амнита знала — он ручной. В темноте вспыхивали и мигали разноцветные светильники… Или маленькие солнца? Амните казалось, что владыка тьмы зажёг над нею множество миров. Он склонился над ней, и она видела, как в глубине его зрачков мерцают звёзды. Она боялась только одного — что он её отпустит, но он держал её, крепко-крепко, когда они падали в бездну. Они падали и летели, и ей хотелось, чтобы этот полёт продолжался вечно. Кто сказал, что она разучилась летать? И это земное тело больше не было для неё обузой. Её тело… Она как будто бы впервые ощутила его. Теперь оно было исполнено такой необыкновенной силы, что она чувствовала себя могущественней любой богини. А как приятно было состояние блаженной усталости, граничащей с полным изнеможением, когда она засыпала у него на груди. Он тихонько смеялся и что-то шептал ей. Она не вникала в смысл его слов. Она лишь хотела слышать его голос и засыпать, прижавшись к нему так, что их тела сливались воедино, и черпая в этом слиянии силу, чтобы потом пробудиться, словно птица, готовая снова ринуться в полёт…

Сколько это длилось? Амнита иногда спрашивала себя — сколько прошло дней… А может, лет? А может, время остановилось? Или ручное чудовище с огненной пастью поглотило весь мир, оставив только их двоих? Оно следило за ними из тьмы и охраняло их сон. Порой Амнита просыпалась оттого, что оно осторожно и ласково касалось её плеча или ноги своим тёплым языком…

Нет, в этом мире был кто-то ещё. Когда они возвращались из купальни, на столе стояла еда. Кто-то кормил и их ручного зверя. Каждый раз он радостно встречал их и лизал им лица жарким языком. Наверху была зима. Там всё шло, как обычно. А здесь днём и ночью сияли звёзды, и круглый год цвели неувядающие цветы. Здесь всё было вечным. И они чувствовали себя затерявшимися в вечности. Они, словно пьяные, бродили по дворцу в часы, когда все спали, а потом возвращались к своему ручному зверю. Они сами были похожи на голодных зверей, которые никак не могли насытиться, насладиться друг другом. Иногда Амнита смотрелась в зеркало и видела там женщину с загадочной улыбкой на губах. Эта женщина удивляла её и немного смущала, но она ей нравилась. Амнита смотрела на неё, как на давнюю знакомую, которая вдруг начала вытворять то, чего она от неё никогда не ожидала. От этой мысли ей становилось смешно.

И всё же реальность понемногу вторгалась в их заколдованный мир. Амнита слышала то шаги в коридоре, то детские голоса. Однажды утром её разбудил отдалённый звон чего-то бьющегося.

— Эти сорванцы опять что-то расколотили, — сказала она. — Светильник или статую…

— Пусть хоть всё перебьют, — сонно отозвался Диннар.

— Послушай, кажется, нам пора ущипнуть друг друга и проснуться…

— Ущипнуть? С удовольствием…

Диннар потянулся к ней, угрожающе скрючив пальцы. Амнита запустила в него подушкой, и началась обычная шутливая борьба, которая всегда заканчивалась нескоро и, разумеется, вничью.

— И всё же нам пора всплывать на поверхность, — сказала Амнита через некоторое время, отдыхая в его объятиях. — Мы уже совсем сошли с ума. Что дети подумают?

— Они прекрасно всё понимают. Дети пустыни взрослеют рано.

— Диннар, мне так жаль, что я не могу подарить тебе ребёнка…

Она не договорила, потому что он снова принялся ей целовать.

— Перестань изводиться. Ты подарила мне всех этих детей, которые сейчас носятся по дворцу и роняют мои статуи… Это наши с тобой дети. Если бы не ты, у меня бы их не было. У меня никогда не было семьи, а теперь есть. Мне кажется, сейчас у меня есть всё, чего я хочу.

— У тебя ещё есть обширные владения на севере Сантары и титул минаттана.

Диннар промолчал, и Амнита поняла, что эту тему лучше пока не развивать. В конце концов, владения, титулы — всё это подождёт. Сейчас им предстоит решить куда более важную проблему.

— Знаешь, почему я тогда ночью оказался во дворце? Я и так хотел вернуться, но днём. За мной прилетела Тиинат. Представляешь? На ванге. Танхи слушаются её. Некоторые из них поселились тут, среди скал. Мальчишек они слушаются, потому что я так велел, а она сама подозвала птицу и попросила отвезти её среди ночи на другую ангаму. Эта девчонка ничего не боится. И у неё есть власть над демонами.

— Тиинат — сокровище, — согласилась Амнита. — А я как раз собиралась поговорить с тобой о демонах. Точнее, о том бедняге, который хочет кого-то отыскать и ради этого даже способен сделать временной мост…

— Тебе действительно хочется сейчас об этом говорить?

— Не то чтобы очень хочется, но придётся. Нам хорошо вдвоём, но в этом мире живём не только мы. Нам надо многое обсудить. Правда, лучше сперва подкрепиться и привести себя в порядок.

Они вернулись к этому разговору после завтрака. Диннар выслушал её внимательно, ни разу не перебив, а потом задумался. Амнита смотрела на него и пыталась понять, догадывается ли он, что она о многом умолчала. Она верила ему, как себе, и меньше всего на свете хотела его обманывать, но не могла же она рассказать ему об Альмандааре Лайоле и о том, что она собиралась сделать…

— Выходит, оказавшись в том времени, Кама непременно столкнётся с этим обломком?

— Да.

— Ты уверена?

— Да, я всё высчитала. Ты по-прежнему не доверяешь учёной девице?

— Перестань…. Просто… Всё это очень странно. Такое совпадение.

— Считай, что это подарок богов. Они дают нам шанс спасти наш мир. А для этого нам надо всего лишь обмануть Трёхликую. Она хочет открыть дверь в прошлое, но это будет не то прошлое, о котором она мечтает. Наш демон вызовет другое время. То, которое нужно ему, и продержит дверь открытой столько, сколько надо. Я уверена, он сможет. Каме стоит большого труда в конце каждого стопятидесятилетнего цикла делать эту временную щель, хотя, конечно, с каждым разом у неё это получается всё лучше и лучше. А Снуффи… Насколько я поняла, когда-то он был одним из самых могущественных демонов, имеющих власть над прошлым. Сейчас он гораздо слабее, чем был раньше, но если он сказал, что один раз сумеет сделать временной мост, то значит сумеет. Я чувствую во всём этом какую-то предопределённость. Поверь моей интуиции. Мне надо встретиться с этим Снуффи. Я в наоме покажу ему картину того прошлого, куда мы отправим Каму. Он должен открыть дверь осторожно, чтобы в прошлом оказалась Кама, но ни в коем случае не Танхар. Это должна быть аккуратная щель, даже не щель, а меленькая дыра, ловушка, и она свалится в неё, чтобы встретить свою гибель. Осколок, с которым она столкнётся, разнесёт её вдребезги. Древний Танхар состоял из материи очень большой плотности. Огромный амнилит, который его оживил, на какое-то время почти что превратил его в звезду. В том времени, куда должна попасть Кама, Танхар представлял собой нечто вроде белой звезды. Он состоял на одну треть из своего старого сверхплотного вещества и примерно на две трети — из звёздного вещества. И этот обломок соответственно тоже. Размером он немного больше Камы и гораздо тяжелее, а главное — полон взрывчатого вещества. Это как огромное пушечное ядро редкой взрывной силы. Мы скажем Снуффи, что когда-то он и его друг едва не погубили целый мир, и теперь они должны спасти этот мир…

— Послушай, а не лучше ли просто отправить её куда-нибудь в прошлое, далеко-далеко, когда ещё…

— Нет, Диннар, эту злодейку нельзя отпускать целой и невредимой. Снуффи доступно только прошлое и только нашего мира. В какое бы далёкое прошлое она ни попала, она дождётся своего часа и, впитав энергию какой-нибудь звезды, опять откроет дверь в то время, которое ей нужно. Не забывай, до нашего солнца в этой части Энны очень долго сияла одинокая звезда, которая теперь живёт как ангама, носящая имя Танамнит. Или Танхар. В какую бы далекую древность мы ни отправили Каму, мы всё равно рискуем остаться без будущего… Или навлечь похожую беду на какой-нибудь другой мир. Не забывай, Снуффи может сделать временную щель только один раз, а оружие, способное убить Трёхликую, находится в том времени, о котором я тебе говорю. Кама должна погибнуть. Она должна быть расчленена. Она живое существо, и у неё есть сознание, которое является чем-то вроде коллективного сознания спящих в её материи камарнов. Расчленив её тело, мы убьём её сознание, её душу…

— Амнита, а имеем ли мы право вот так вмешиваться в прошлое? Быть может, погубив Каму, мы погубим многое из того, что…

— Нет, Диннар. Мы ничего и никого не погубим. Она погибнет в том мире, где её ещё не было. Аллюгин впитает Эрса… И вообще её материя останется там. Позже, в своё время, от Эрсы отделится Санта, а потом и Кама — похитив у Эрсы свою дола аллюгина. А дожив до конца этого цикла, она погибнет, провалившись в колодец прошлого… Ты видел в Эриндорне "живые картины"? Плёнку можно прокрутить столько раз, сколько тебе надо. Но у неё есть начало и конец. Так и историю Камы можно было бы прокручивать много раз. И она всегда кончалась бы в конце нынешнего цикла. Круг замкнётся. Но на всякий случай, чтобы она не смогла порвать это кольцо, мы закроем ей путь в наш мир. Вернее, в наше время. Кама должна погибнуть на границе двух времён. Когда она взорвется, щель должна быть открыта. Ты пошлёшь подвластных тебе камарнов в прошлое, чтобы они похитили часть её материи. Они же способны притягивать марр. Это вещество им послушно, а Кама почти наполовину состоит из марр. Пока она цела и невредима, она очень сильна и не подпустит к себе ни одного камарна, но когда она погибнет и взрыв расчленит её тело, камарны сумеют завладеть хотя бы небольшой частью того марр, из которого она состоит. Понимаешь, Диннар, часть её трупа должна остаться здесь, в нашем времени, в знак того, что она здесь погибла. Она должна погибнуть и там, и здесь. Но там ей ещё предстоит родиться, и для этого в том времени будут все условия. Она родится, проживет долгую жизнь и погибнет в конце этого цикла. А часть её останков, которая сохранится в будущем, окончательно закроет для неё двери в это будущее.

— Но если мы заберём оттуда часть её вещества, из которого она должна состоять, это будет нарушением равновесия…

— Нарушение слишком незначительное, чтобы оказать существеннее влияние на историю нашего мира, но и его можно избежать. Камарны в твоей власти. Вели им увести в прошлое то облако марр, которое в конце каждого цикла задерживается возле Санты. Таким образом мы возместим количество марр, похищенное из прошлого. Мы скажем Снуффи, что когда всё это будет сделано, когда будут исправлены все ошибки, совершённые им и его другом в том времени, его друг вернётся к нему и назовёт его по имени.

— Амнита, мне жаль его…

— Мне тоже. Но это единственная возможность спасти наш мир от гибели. И потом, почему ты решил, что я собираюсь его обмануть. Я хочу, чтобы его друг вернулся, и надеюсь, что это будет.

— Амнита, я не понимаю… Откуда ты это знаешь? У меня такое чувство, что ты говоришь мне не всё…

— Диннар, ради всех богов… Я провела столько времени наедине с Трёхликой. Язык, на котором она говорит, не прост. Я бы рада растолковать тебе всё, но не могу. Есть вещи, которые я понимаю, но не могу объяснить. Иногда приходится просто доверять своему чутью. Я спрашивала богиню об этом демоне. Она дала мне понять, что тех, кто провинился, боги всегда возвращают на место преступления, и если виноваты двое, то судьба сведёт их там, где положено.

Амнита старалась говорить спокойно и убедительно. Кажется, он поверил. А может, просто не стал возражать… Он сидел, задумавшись, и выглядел каким-то усталым и грустным.

— Я знаю, тебе нелегко командовать всем этим полчищем демонов, но, пожалуйста, постарайся, чтобы всё получилось.

— Жаль, что я не могу открывать двери в любое время и пространство. Я бы просто выпихнул её куда-нибудь подальше…

— Мы не имеем права вторгаться в другие миры и что-то менять в них. Тем более, сваливать туда свои проблемы.

— Я знаю… Просто мне не терпится поскорее со всем этим покончить. Вот ему бы ничего не стоило открыть двери в любое время. И в какой угодно мир. Недавно он приходил ко мне…

Диннар немного помолчал. Амнита поняла, кого он имеет в виду. Обычно, говоря о нём, Диннар избегал слова «отец».

— Он всегда приходит ко мне во сне… Точнее, перед самым пробуждением. На этот раз он принял облик человека. Но в каком бы обличье он ни явился, я всегда его узнаю. Я спросил, почему бы ему не помочь нам, при его-то могуществе… А он ответил: "Мы не вмешиваемся в дела людей, если люди сами в состоянии помочь себе. А если мы во что-то и вмешиваемся, то действуем через людей". Он уверен, что мы справимся со своими проблемами.

— Так оно и будет.

— А это обязательно — ждать конца цикла? Снуффи может и пораньше устроить ловушку для Камы…

— Нет, Диннар, надо подождать. В конце цикла она окажется в нужном месте. И она, и Эрса, и древний Танхар. Она должна находиться в определённой точке пространства. Ведь изменится только время.

— Да, я забыл… И тогда этот осколок прямёхонько угодит в неё?

— Ну да, — улыбнулась Амнита, обнимая его.

"Во всяком случае, тогда мне будет легче её подтолкнуть", — добавила она про себя.

Амнита знала, что шансов уцелеть у неё не так уж и много, но она упорно не хотела думать о плохом.

"Всё получится, — убеждала она себя. — Должно получиться. Вот если бы я на это не решилась, тогда бы точно погибла. И не одна, а вместе со всеми обитателями Эрсы. Всё будет хорошо. Двадцать лет назад я успела выпрыгнуть из тайпы в самый последний момент, когда она уже, можно сказать, сорвалась с моста. Я пошлю Каму навстречу гибели и успею улететь прочь. Кто-нибудь из вангов мне поможет. Неужто я не сумею с кем-нибудь из них договориться?"

План Амниты был таков. Дайверан доставит её на Каму. На всякий случай Амнита решила надеть защитный костюм, но она знала, что, очутившись на поверхности луны, она и так сумеет защитить себя от её смертоносного излучения. При близком контакте она подчинит себе волю Камы, тем более что она будет там в плотном теле. Она сильней любого звёздного нумада, хотя и не так сильна, как Альмандаар Лайол. Амнита и Альмандаар не могут находиться в одном времени. Но его там и не будет. Он же тогда быстро вернулся в своё время, на свою звезду, где предстал перед судом Нумарга. Когда Кама окажется в ловушке, Амнита заставит её сойти с орбиты и перед самым столкновением покинет её. Вот тут-то ей и понадобится помощь ванга. Птица-танх не может открыть окно в прошлое, но если оно будет открыто, сумеет слетать туда за Амнитой, чтобы вернуть её в своё время. Если воля Камы будет сломлена, она уже никого не убьёт своим излучением.

"Складно всё получается, — размышляла Амнита. — Я всю жизнь увлекалась техникой. Мне хотелось летать… Когда-то я даже пообещала Трёхликой, что прилечу к ней на большой железной птице… Выходит, так было угодно судьбе. А точнее — это входило в мою задачу. А Эрлину предстояло найти чертежи и построить дайверан. Гинта с детства билась над расшифровкой древнею письма, а потом помогла Эрлину прочесть записи Вальгама Иногда создаётся впечатление, что всё было кем-то решено за нас, причём, давно… Нет. У нас всегда есть выбор. Был и есть. Все мы поступаем именно так, потому что мы так решили. Сами. Каждый из нас мог выбрать другой путь. Наверное, мы действительно избранники, но ведь судьба, как сказал один мудрец, — это странное переплетение божественной воли и человеческой. Трёхликая сама выдала себя. Она уловила, что между мной и белой звездой существует связь, и выдала себя своим страхом. Она боится оказаться между Эйрином и Танхаром… Но она же всё равно периодически в положенное время оказывается там. Больше всего она боялась, что её человеческий двойник может оказаться между солнечным правителем и повелителем Танхара. И вот тогда ей действительно будет небезопасно находиться между солнцем и Чёрной Звездой. Погасшей звездой, которая получила вторую жизнь благодаря белой звезде… Благодаря Альмандаару Лайолу, звёздному божеству, живущему теперь на Эрсе в облике женщины со звёздным именем… Как причудливо, но крепко связаны судьбы людей и целых миров. Мы окажемся с тобой между солнцем и Танхаром, Трёхликая. Солнечный юноша поможет мне взять тебя в плен, а сын тёмного бога поможет заманить тебя в ловушку. Мы с тобой вместе окажемся там, но я не боюсь. Я больше не твой двойник, холодная Кама. Бледная красавица, не знающая любви. Я никогда и не была твоей. Ты хотела приручить меня. Ты хотела, чтобы я была предана тебе и не знала о том, что на самом деле я тебя сильней. Звёздные божества сильнее лунных, и хотя в этом мире я человек, я всё равно сильнее тебя. Может, как раз потому, что я человек. Я не луна, не звезда, не цветок. Я женщина и умею любить. Я буду бороться за свою любовь и за свой мир, потому что хочу быть счастливой. Здесь. В этом мире. С тем, кого я люблю. Чего ты боишься, Кама? Ты, не умеющая любить. Тебе нечего терять. И некого".

Как ни странно, Трёхликая оставила её в покое. Она больше не изводила Амниту страшными видениями и ночными кошмарами. Возможно, теперь это просто не имело смысла… Нет, в её молчании Амнита улавливала скрытое злорадство. Ладно, ты победила, но твоя победа не принесёт тебе радости. Моя гибель — это твоя гибель. Помни об этом.

Амнита помнила, но почему-то не боялась. Страх перед смертью не спасает от смерти. Стоит ли вообще бояться своей судьбы? Если в игре под названием жизнь тебе выпала любовь, ты выиграл. Иногда у неё возникало странное чувство… Как в том сне, когда она поняла, что умрёт, и не испугалась. Что такое смерть? Кода Диннар был рядом, ей казалось что смерти нет вообще. Ей просто не было места в этом мире, где царила любовь. Амните хотелось испить эту чашу до дна. И она пила с такой жадностью, что удивляла и Диннара, и саму себя.

— С каждым днём я всё больше и больше убеждаюсь в одном, — говорил он. — Я никогда не пойму, что ты такое. Ты никогда не перестанешь меня удивлять.

"Я никогда не перестану тебя любить, — думала Амнита. — Что бы ни случилось, я не оставлю тебя. Если даже в конце этого цикла меня ждёт смерть, то это не навсегда. Смерть — это дверь в другую жизнь. А жизнь бесконечна. Как любовь".

— О чём ты думаешь? — спрашивал иногда Диннар. — Кажется, мы решили все проблемы. Тебя что-то тревожит?

— Проблемы решены только на словах. Надо ещё, чтобы всё получилось. Я полечу с тобой на Танхар. Хочу сама поговорить с этим Снуффи.

Танхар изменился. Больше не было цветного тумана, который заслонял от обитателей ангамы солнце. Стало гораздо теплее, чем раньше. Камарны трудились днём, в самое жаркое время суток, когда марр было податливей. Танхар сейчас был буквально наводнён демонами тьмы, но хиссанов это не пугало. Они знали, что все эти прекрасные тёмные божества подчиняются Ар-Даану. Он вызвал их из камня, а когда они сделают свою работу, отпустит их на свободу.

На Танхаре уже были безопасные для прогулок места. Амнита даже обнаружила несколько участков земли, где пробивалась травка.

— Чему ты удивляешься? — смеялся Диннар. — Марр больше не пожирает здесь всё живое. Скоро Танхар оденется зеленью.

— Мне казалось, тут не может быть ничего, кроме камней. Такое впечатление, что марр становятся всё меньше и меньше…

— Марр — не такая плотная субстанция, как камень. Когда камарны делают камни, они спрессовывают марр. Оно становится раза в четыре плотнее и во столько же раз уменьшается. Так что горы занимают гораздо меньше места, чем марр, из которого они созданы. К тому же их можно сделать любой высоты и за счёт этого сэкономить территорию для лесов. А что касается танарита… Танхи действительно живут в этом камне, но далеко не каждый танарит является обиталищем демона. Есть, как говорится, пустые камни. А камень, в котором обитает демон, уменьшается в размерах, если камарн покидает его. Тела камарнов состоят из тонкой, но очень насыщенной энергией материи. Она сливается с материей камня и как бы немного разрыхляет её. Камень, в котором спит демон, имеет меньшую плотность, чем пустой танарит. Он легче и более хрупок. Зато он богаче оттенками, когда на него падает свет. Танаритовые горы, из которых я вызвал демонов, уменьшились примерно вдвое. Хочешь посмотреть, как мы их вызываем?

Большая часть Танхара всё ещё была скрыта под толстым слоем марр. Амнита видела, как Диннар и послушные ему демоны сдвигают марр, освобождая танаритовые скалы и участки земли. Диннар больше не делал статуй. Камарны сами будили своих братьев. Когда светящиеся чёрные фигуры отделялись от камня, он как будто бы таял, становился похожим на студень. Камарны тут же спрессовывали его и возводили над ним арки из других пород. Танарита не должно быть на поверхности ангамы, но Диннар решил не прятать его слишком глубоко, чтобы хиссанам было легче добывать его. Он знал, как они любят этот камень.

— Я сейчас гораздо сильней, чем раньше, — сказал он Амните. — Камарны, которых я вернул к жизни, поделились со мной своей силой.

Он посмотрел на глыбу камня размером с двухэтажный дом, и она сдвинулась с места. Потом поднялась в воздух и, пролетев несколько каптов, мягко опустилась на землю.

— Для того, чтобы камни двигались, мне теперь даже прикасаться я ним не надо. Достаточно мысленного приказа. Раньше я лишь немного умел воздействовать на материю камня, а теперь могу на время сделать его почти жидким… Только вот неуязвимым сделать не могу.

— Будем надеяться, что у Тагая это тоже никогда не получится, — вздохнула Амнита.

Маленькие обитатели Танхара были в восторге от всего происходящего. Они без устали сочиняли и распевали гимны демонам-создателям гор, их повелителю Ар-Даану и, конечно же, его прекрасной возлюбленной Аль-Даан, белой звезде, что засияла рядом с чёрной, подарив ей свет. Всё это было приятно, но Амниту смущало и даже несколько утомляло восторженное обожание хиссанов. Они предложили ей и Диннару лучшие апартаменты своего подземного города, но Амнита предпочла поселиться в пещере чёрной горы, куда Диннар принёс её, когда спас от танаитов. Правда, отказываться от услуг, предложенных ей одной пожилой хиссанкой, она не стала. Готовить Амнита почти не умела, тем более из того, что водилось на Танхаре.

В дневное время ангаму то и дело трясло, и это никого не удивляло. Точнее, к этому здесь привыкли. Движение и колебания марр постоянно вызывали на Танхаре землетрясения, и хиссанн учитывали это, строя свои пещерные жилища. В пещере чёрной горы было безопасно, хотя иногда и ощущались небольшие толчки. Нельзя сказать, чтобы Амните тут очень нравилось, она предпочла бы поскорее вернуться в подземный дворец, но она понимала, что Диннару надо довести начатое дело до конца. Не она ли убеждала его помочь хиссанам? Диннар и сам хотел поскорее со всем этим покончить. Он почти весь день был занят — во главе своего полчища демонов обуздывал покрывавшее ангаму марр. Амнита иногда ходила в пещерный город, где ей были неизменно рады, а чаще прогуливалась где-нибудь одна. Благо, безопасных мест на Танхаре с каждым днём становилось всё больше и больше. Она надеялась встретить Снуффи, но он почему-то не показывался. Диннара это тоже удивляло.

— Ничего не понимаю. То от него покоя нет, а то вдруг исчез…

— А если он вообще покинул Танхар и больше не вернётся? — встревожилась Амнита.

— Насчёт этого можешь не беспокоиться, — заверил её Диннар. — Он не может покинуть Танхар. Во всяком случае надолго.

— Так где же он?

— Ничего, объявится.

Однажды вечером, дожидаясь Диннара, Амнита задремала. Её разбудил странный звук — не то шум ветра, не то вздохи… А может, чей-то шёпот? Амнита прислушалась. В пещере действительно кто-то был. Из дальнего угла, заполненного густой тенью, доносились тихие стоны и невнятное бормотание.

— Кто здесь? — спросила Амнита.

Вздохи стали громче, а шёпот отчётливей. Амнита похолодела, расслышав слово, которое повторял её загадочный гость:

— Альмандаар… Альмандаар…

— Кто здесь? — повторила она. — Покажись!

Тень в углу зашевелилась и стала расти. Вскоре она приняла очертания крылатого человека, который, раскинув руки-крылья, медленно надвигался на Амниту.

— Альмандаар… О, Альмандаар, — стонала тень.

В её голосе было столько страдания, что Амнита почувствовала невольную жалость. Но страх был сильнее. Тем более что тень выросла, заполнив собой почти всю пещеру, и надвигалась на Амниту, явно собираясь поглотить её.

— Нет! — закричала Амнита.

Как ни странно, тень тут же отступила, съёжилась и снова забилась в угол. В пещере стало светлее. Огонь в камине пылал вовсю, и на стенах вперемежку с оранжевыми бликами плясало множество теней. Амнита с облегчением вздохнула. Это был сон, обычный кошмар, и теперь она окончательно проснулась… Нет! Тень в углу зашевелилась снова. Амнита обмерла, увидев перед собой чёрный силуэт, напоминающий человеческую фигуру.

— Не бойся, — раздался тихий голос. — Я не сделаю тебе ничего плохого.

Тень говорила на танумане.

— Ты Снуффи? — спросила Амнита на этом же языке.

— Называй так, если хочешь, — печально прошелестела тень. — Наверное, я уже никогда не услышу своего настоящего имени.

— Никогда не надо терять надежду, иначе потеряешь всё.

— Я и так уже всё потерял.

— Ну почему? Ты же можешь один раз открыть дверь в прошлое.

— Всего один раз, — вздохнула тень. — А если его там не будет, все усилия окажутся напрасными. Альмандаар, Альмандаар…

— Выслушай меня внимательно, Снуффи, — сказала Амнита. — Я помогу тебе найти того, кого ты ищешь. А ты поможешь нам.

Разговор был недолгим. Снуффи быстро понял, что от него требуется, но его одолевали сомнения.

— А он действительно будет там? — спросил опальный демон.

— Должен. Чем маячить бесполезной тенью на Танхаре, не лучше ли испытать судьбу и попробовать вернуть себе всё? Ты ничего не потеряешь. И скорее всего, сможешь обрести. Или так и будешь стонать и вздыхать тут, пока не погаснет солнце?

— Солнце… — тихо повторил Снуффи. — Мое солнце уже погасло. Оно слишком быстро погасло. Мне не дано зажигать звезды…

— Зато тебе дана возможность спасти целый мир.

— Я согласен, — сказал Снуффи. — Мне действительно нечего терять. Ты рискуешь и то не боишься. Я помогу тебе спастись. Если он согласится дать мне тело птицы. Конечно, это грубое тело не сравнишь с тем, которое у меня когда-то было, но это лучше, чем быть тенью.

— Он согласится, — заверила его Амнита. — Ты только запомни, о чём он не должен знать. И даже догадываться. Иначе не видать тебе ни птичьего тела, ни этого Альмандаара. А теперь уходи. Он возвращается. Похоже, он очень устал. Я поговорю с ним завтра утром.

На следующий день она попросила Диннара дать Снуффи тело ванга.

— Что тебе стоит оказать ему эту услугу? Он же готов нам помочь. В плотном теле он будет сильнее. К тому жё я хочу, чтобы он был моим личным вангом. Мне же приходится иногда летать на Эрсу и обратно.

— Все ванги к твоим услугам…

— Ты же знаешь, что лучше иметь одного постоянного слугу. Я хочу подружиться со Снуффи и держать его рядом, под присмотром. Ему отведена слишком важная роль.

— Ладно, — кивнул Диннар. — Я не мастер переселять души, да и ванги здесь не водятся. Так что придётся мне ненадолго слетать в Улламарну. Я сделаю, как ты хочешь, и всё же я не пойму, зачем тебе это нужно…

— Считай, что это мой маленький каприз, и тебе ничего не стоит его исполнить.

— У меня тоже есть одно маленькое заветное желание, — улыбнулся Диннар. — И тебе тоже ничего не стоит его исполнить. Как только я покончу с делами на Танхаре, мы с тобой поженимся.

До Великой Ночи оставалось три тигма, когда марр, несколько тысяч лет державшее Чёрную Звезду в своём каменном плену, было наконец укрощено. Амнита и Диннар вернулись в пустыню. Правда, Диннару приходилось периодически отлучаться на Танхар. Наводнявшие ангаму танхи-формовщики были не опасны для её обитателей, но всё же он не решался надолго оставлять такое полчище демонов без присмотра. В конце цикла они выполнят ещё одну работу, и тогда он их отпустит.

Диннар всё чаще заговаривал о свадьбе. Он хотел сыграть её здесь, в пустыне.

— Это должен быть праздник не только для нас, но и для детей. И для всех моих подданных. Марвиды и марканы верны мне. Они не хотят другого правителя. Друзей у нас с тобой немного. Думаю, они с удовольствием посетят загадочное каменное царство.

— Кроме детей, у тебя есть ещё один близкий родственник. Может, ты его хоть на свою свадьбу пригласишь?

Диннар нахмурился, но Амнита продолжала:

— Как ты относишься к тому, что трон минаттана Улламарны может опустеть в любую минуту, а поскольку наследник не объявляется, его займёт представитель другого рода…

— Буду не против, если его займёт тот, кто защищал Улламарну от моих каменных чудовищ. Истинный правитель защищает своих подданных, а не нападает на них. Амнита, прошу тебя, не будем об этом.

Амнита больше не заговаривала с Диннаром об Улламарне. Она знала причины, по которым он не хотел туда возвращаться, но, похоже, одна из них была серьёзней, чем она предполагала. Многие считали Диннара жёстким и высокомерным, и очень немногие понимали, что беспощаден-то он в основном по отношению к самому себе. Его гордость и обострённое чувство собственного достоинства не позволяли ему прощать себе даже невольные ошибки. Вернуться в Улламарну ему мешала не только обида, но и стыд. Он злился, что много лет назад колдуны ввели его в заблуждение. И злился не на них, а на себя.

"Должен же быть какой-то выход из этого порочного круга", — думала Амнита.

Когда она вспоминала старого Акамина, у неё сжималось сердце. А ещё она вдруг поймала себя на том, что ужасно соскучилась по своим друзьям — Гинте и Эрлину. До свадьбы не меньше тигма. А не пригласить ли пока их двоих погостить в подземном дворце? Так хотелось поговорить с Гинтой. Не на расстоянии, а нормально, глядя друг другу в глаза. Гинта умеет слушать. Она редко даёт советы, но после разговоров с ней многое становится на свои места. Да и Эрлина надо кое о чём расспросить. Через пару тигмов Амнита намеревалась съездить в Эриндорн. Постройка дайверана почти завершена, а она его ещё не видела.

Амнита связалась с Гинтой и очень обрадовалась, когда та без долгих раздумий приняла приглашение.

"У нас тоже есть новости, — сказала сантарийка. — К сожалению, не особенно приятные. Возможно, Эрлину понадобится помощь Диннара и его людей. Марвиды ведь хорошо знают пустыню?"

В тот же день, переговорив с Эрлином, Гинта сообщила, что послезавтра в полдень их дайвер приземлится возле Сатхамы.

"Мы очень хотим осмотреть этот город. И побывать в храме Чёрной Звезды. А заодно сразу же поговорим о деле".

Через день утром Амнита и Тиинат стояли у ворот Сатхамы. Птиц, которые доставили их сюда из Каменного царства, они отпустили поохотиться. Вот-вот должны были вернуться с Танхара Диннар и несколько его сыновей с целой стаей вангов, так что будет кому отвезти и гостей, и хозяев во дворец. Мальчишки, конечно, захотят прокатиться на дайвере, но места в «Андоре» на всех не хватит.

— Смотри! — воскликнула Тиинат, показывая на юг. — Это ведь железная птица?

— Амнита сделала зрительный анхакар. В небе действительно появился дайвер.

— Да…Только вот не пойму, что за модель. Наши гости немного раньше. Ну и ладно. Мы им пока город покажем, а там и Диннар с мальчиками вернутся…

— Дайвер уже шёл на посадку, когда Тиинат сконфуженно сказала:

— Как назло, живот схватило… Амнита, на сердись, пожалуйста, но придётся мне… В общем я скоро!

И девочка скрылась за городскими воротами. Когда же дайвер приземлился и Амнита увидела, кто из него выходит, она поблагодарила богов за то, что Тиинат здесь нет. Самой бежать было уже поздно. Канамбер выстрелил, и от боли в животе Амнита потеряла сознание.

Очнулась она быстро, но её уже успели перенести в дайвер.

— Эй, скорее завяжите этой ведьме глаза! — крикнул Канамбер. — Она пришла в себя… Скорее! Суана, что, у тебя никакой тряпки не найдётся?

Прежде чем на глазах Амниты оказалась повязка, она успела заметить, что, кроме Канамбера и Суаны, в дейвере находятся ещё двое — Талаф и какой-то сантариец лет тридцати. Талаф больше не казался таким потерянным и затравленным, каким Амнита видела его в конце осени. Напротив, он выглядел спокойным и уверенным в себе. Она вдруг сообразила, что это уже не Талаф…

— Слушай, Тагай, она ведь так ничего не может, если у неё глаза завязаны? — беспокоился Канамбер.

— Ну, если она только не владеет высшим анхакаром, — отозвался сантариец. — Это способность воздействовать на человека, не глядя ему в глаза. Вряд ли она это умеет. Она же валлонка. В таннуме вы с нами никогда не сравнитесь.

Амните иногда удавался высший анхакар, но сейчас она слишком ослабла от потери крови. Жизненно-важные органы, к счастью, задеты не были, но всё же в её теле, чуть повыше желудка, сидела пуля. Ножевую рану Амнита залечила бы при помощи анх довольно быстро, но сейчас был другой случай. Следовало сперва извлечь пулю. Единственное, что Амнита могла сделать в данной ситуации, — это унять боль. Её беспокоила Тиинат. Вдруг девочка, услыхав выстрелы, выбежала из города и её убили? Превозмогая слабость, Амнита направила анх на мысленное общение и очень обрадовалась, когда Тиинат откликнулась.

"Тиинат, не выходи за ворота. Спряталась — и правильно. Не показывайся. Только погибнешь, и никто не узнает, что произошло. Диннар скоро вернётся. Скажи ему, что меня похитил Канамбер. С ним Суана и Тагай. Проследи, куда летит дайвер".

— Суана, может, ты её перевяжешь? — спросил Канамбер, когда дайвер набрал высоту.

— И не подумаю! — злобно фыркнула Суана. — Я вообще не понимаю, почему ты подобрал эту тварь вместо того, чтобы добить её. От неё же одни неприятности.

— И правда, Канамбер, — заговорил тот, кто сейчас находился в теле Талафа. — Зачем она тебе, если ты её так ненавидишь?

— Ненавижу, но это единственная женщина, которую я когда-либо хотел. И она будет моей!

— И как же ты намерен заниматься любовью с женщиной, которую боишься больше, чем всех демонов тьмы?

— Этот вопрос я решу позже, — раздражённо ответил Канамбер.

— Ладно, не злись. Я помогу тебе с ней договориться. Амнита была моей абельханной, и мы с ней неплохо ладили.

Так и есть. Тело Талафа досталось этому выродку — прежнему «богу». Просто поразительно! Все эти мерзавцы собрались вместе. Наверное, им всем друг от друга что-то нужно. Пока. А потом — кто кому первый в глотку вцепится…

— Амнита была прекраснейшей из моих абельханн, — продолжал «бог». — Я вот что сейчас подумал… Канамбер, ты не возражаешь, если я опять сделаю её своей божественной супругой…

— Ты обещал, что я буду твоей супругой! — взвилась Суана. — Я столько для тебя сделала! Ты мне обещал…

— Ну и что собственно ты для меня сделала? Дала временное тело? И то лишь потому, что твой дружок оказался слабаком и предпочёл смерть… Честно говоря, это тело мне уже противно. Скоро я получу прежнее, светлое и прекрасное. Такое, какое у меня было всегда.

— Я раздобыла зеркало! И даже из-за этого убила…

— Тебе это ничего не стоит, дорогуша. Спасибо тебе за всё — и за "воду жизни", и за зеркало… Но тело-то я получил благодаря Тагаю, не забывай. Это он освободил меня из аллюгина и помог вселиться в чужое гинн. Он сделал больше, а ведёт себя скромнее. А вот ты всё чаще и чаще действуешь мне на нервы. Мы могли бы вообще не брать тебя с собой.

— Ты обещал, что я буду твоей супругой и соправительницей! А теперь вы тащите с собой эту бледную тварь, а я вам больше не нужна?! Убейте её! Убейте, пока не поздно! Она ещё натворит беды… Я сама её прикончу! Не успокоюсь, пока она не сдохнет!

— Слушай, Канамбер, — сказал «бог». — Может, нам самим её успокоить? По-моему, она нам действительно больше не нужна. С женщинами слишком много хлопот. Хватит и одной.

Суана завизжала, грянул выстрел, и она затихла. Амнита слышала, как двое мужчин возились, подтаскивая безжизненное тело к боковой двери. Тут дайвер сильно тряхнуло, и она потеряла сознание. На этот раз надолго.

Глава 13. По ту сторону гор.

Когда Амнита пришла в себя, не было ни голосов, ни шума мотора. Пахло свежими простынями и лекарствами. Видеть она ничего не могла — на глазах по-прежнему была повязка, но Амнита поняла, что находится в лечебнице. Она попробовала пошевелиться и обнаружила, что крепко привязана к кровати. Не иначе как распоряжение Канамбера… Ладно, по крайней мере сейчас она может привести в порядок своё тело и собраться с силами. Её явно не так давно прооперировали и извлекли пулю. Она чувствовала, как ноет шов — действие обезболивающих лекарств проходило. Но Амнита уже не нуждалась в лекарствах. Сконцентрировав анх в области живота, она около часа старательно залечивала рану. Потом долго делала дыхательные упражнения, с удовлетворением отмечая, что силы её восстанавливаются. Может, она сумеет разорвать путы…

Скрипнула дверь, и в комнату кто-то вошёл. Наверное, лекарь или кто-нибудь из его помощников. Он склонился над Амнитой и, взяв её за руку, стал слушать пульс. Самое время попробовать высший анхакар. При физическом контакте это проще. Амнита сконцентрировала анх в точке повыше переносицы и в руке, которую держал незнакомец.

"Развяжи мне глаза, — послала она мысленный приказ. — Немедленно развяжи мне глаза!"

Она почувствовала, как дрогнули пальцы, сжимающие её запястье, и повторила ещё раз, уже шёпотом:

— Развяжи мне глаза.

Человек повиновался. Кода они встретились взглядами, Амните уже ничего не стоило полностью подчинить себе его волю. Судя по виду, это был ученик или помощник лекаря — совсем молодой юноша в длинном белом одеянии и белом головном уборе, полностью скрывавшем волосы. Пока парень послушно освобождал Амниту от ремней, которыми она была привязана к кровати, она осмотрела комнату. Голые стены, два табурета, квадратный столик и шкаф с лекарствами, на потолке — лампы дневного света. Окон не было. Амнита велела юноше раздеться и лечь в постель. Она усыпила его, накрыла так, чтобы тот, кто сюда войдет, не сразу заметил подмену, и облачилась в его одежду. Потом осторожно выглянула в коридор. Там никого не было. Амнита видела серый каменный пол, бледно-зелёные стены, белые прямоугольники дверей. Совсем как в большинстве эриндорнских лабораторий. Интересно, где она? Куда её привезли?

Коридор заканчивался лестницей, ведущей вниз. Видимо, это был самый верхний этаж. Амнита спустилась этажом ниже. Здесь всё выглядело примерно так же. Круглые пыльные лампы вдоль стен, расположенные на большом расстоянии друг от друга, светили тусклым, мертвенным светом. Амниту радовал полумрак. Если она с кем-нибудь столкнётся, при таком освещении вряд ли догадаются, что это не помощник лекаря, а переодетая пленница. Если, конечно, не будут приглядываться. А приглядываться ко всем здесь начнут, когда обнаружат её исчезновение. Пока было тихо. Не чувствовалось никакой тревоги. На следующем этаже Амнита встретила хмурого парня в длинном плаще с капюшоном, на котором белел нерастаявший снег. Снег… Зима в разгаре, а она в этом цикле ещё ни разу не видела снега. Вот теперь она действительно вернулась из своего заколдованного мира в реальный, где была обычная смена сезонов и обычные враги. Не демоны, не ангамы, не звёзды, а люди. Самые опасные из всех врагов…

Амнита уткнулась лицом в ладони и принялась старательно чихать, но парень прошёл мимо, не обратив на неё никакого внимания. В руке у него был шлем с большими очками из защитного стекла… Пилот! Какая удача. А плащ с капюшоном — отличная маскировка. Ей ведь надо отсюда выбраться, а если она в зимнее время выйдет из здания в этом тонком белом халате, то сразу привлечёт внимание.

Амнита осторожно последовала за парнем. Он вошёл в какую-то комнату, оставив дверь приоткрытой. Заглянув в щёлку, она увидела, что, кроме него, в комнате никого нет. Мебели здесь тоже почти не было. Стул, стол, на нём лонгатор, в углу небольшой железный ящик — что-то вроде сейфа. На стене висела исчерченная стрелками карта. Парень скинул плащ, и Амнита заметила у него на поясе кестор. Тоже кстати. Пилот пробежал глазами по карте, потом придвинул к себе лонгатор и стал набирать код. Он очень удивился, когда Амнита вошла в комнату, закрыв дверь на задвижку. Удивиться — это последнее, что он успел. В следующее мгновение его воля была парализована.

Амнита уже заканчивала переодеваться, когда раздался треск лонгатора. Не зная, правильно ли она поступает, она взяла слуховую трубку.

— Харолл! — услышала она резкий, раздражённый голос. — Где тебя носит? Ты давно уже должен был сам со мной связаться! Вылетай немедленно!

— Да, — хрипло ответила Амнита.

— Твой дайвер на заправке. Спускайся! Пятый отсек.

Связь оборвалась. Пятый отсек… Знать бы, где это.

"Спускайся, — сказала себе Амнита. — А там будет видно".

Она сунула кестор за пояс, накинула плащ и надела шлем. Лучше замаскироваться полностью. В конце концов, почему пилот не может надеть свой шлем заранее?

Амнита понимала, что ей потрясающе везёт. У неё есть оружие, лётное снаряжение, и где-то внизу, в пятом отсеке, её ждёт дайвер. Судьбе было угодно, чтобы она научилась летать… За последние сутки ей здорово досталось, но теперь снова улыбается удача. Грош ей цена, если она не найдёт этот несчастный пятый отсек.

Пожалуй, только первый этаж этого здания и отличался от других. Справа от лестницы простирался ярко освещенный холл, в котором толпились люди. Почти на всех были также же плащи с капюшонами, как и у Амниты. Возле дверей стояла вооружённая охрана. Постоянно кто-то входил и выходил, двери то и дело открывались. Там, на улице, были сумерки, шёл небольшой снег. Видимость будет неважная, подумала Амнита. Ну и ладно. Лишь бы выбраться отсюда, улететь подальше от этого логова… Может, выйти здесь? Нет. Выйти из этого здания — ещё не значит вырваться на свободу. Это же явно какая-то база, и кругом охрана, а у ворот всех проверяют. Во дворе около здания народу наверняка ещё больше, чем здесь, в холле. С ней могут заговорить. Далеко не каждый быстро поддаётся высокому анхакару, высшему — тем более. Все вокруг вооружены. Она, конечно, тоже, и на этот раз она успеет сделать наружный анхакар, но лучше обойтись без шума.

Лестница не заканчивалась на первом этаже. Она вела дальше вниз. Видимо, в подземное помещение для дайверов. Вскоре Амнита оказалась перед большой железной дверью, над которой висела лампочка из тёмно-красного стекла. Только Амнита взялась за ручку, как завыла сирена, а лампочка начала яростно мигать. Амнита похолодела. Ну и влипла! Она явно сделала что-то не так. И что теперь? Бежать обратно? Но железная дверь уже распахнулась. Амнита увидела перед собой хмурое бородатое лицо и дуло кестора, которое смотрело ей прямо в грудь. Она приготовилась к высшему анхакару, но использовать его не пришлось. Окинув взглядом фигуру в лётном снаряжении, бородач тут же успокоился, сунул кестор за пояс и проворчал:

— Чего вы вечно за ручку хватаетесь? Новичок что ли?

Амнита кивнула и огляделась. Она была в огромном тускло освещенном зале с низким железным потолком и массивными колоннами. Пахло горючим.

— Линк! Выключи сирену! — крикнул кому-то бородач.

Вой прекратился. Из полутьмы вынырнула долговязая фигура в кожаной куртке. Узкое лицо с совершенно белыми бровями и ресницами показалось Амните знакомым. Наверное, она видела этого человека в Эриндорне.

— Что случилось?

— Да опять новичок. Не объяснят им толком…

— Какой ещё новичок? — долговязый подозрительно прищурился. — Мне велено заправить только один «Корд».

— Я лечу вместо Харолла, — сказала Амнита ломким, хрипловатым тенорком. Изменять голос она умела неплохо. К тому же её собственный голос был довольно низким.

— А-а, — кивнул Линк.

Похоже, то, что новичок назвал имя пилота, его успокоило. — А что с Хароллом?

— Живот разболелся, — небрежно ответила Амнита. — Что-то не то съел…

— Скорее выпил, — ухмыльнулся долговязый. — Знаем мы его болезни. Ладно, пойдём…

Амнита ликовала. Не пришлось даже искать этот пятый отсек. Её привели прямёхонько к дайверу. Когда она увидела «Корд», сердце её дрогнуло. Модель, разработанная отцом! Правда, название он дал другое — «Ллир»… Опять ллир. "Никуда тебе от меня не деться, Лиммея-Амнита…"

"Что ж, ещё одна удача, — подумала она не без горечи. — Тут хоть сразу разберусь, что к чему. Не придётся управлять дайвером при помощи анх".

Усевшись в кабину и посмотрев на пульт управления, Амнита успокоилась окончательно. Долговязый открыл ворота отсека. Дайвер, постепенно набирая скорость, помчался по длинному коридору, всё круче и круче вздымающемуся вверх. Впереди лязгнули наружные ворота. Стальная птица вырвалась из клетки и продолжила разбег на ровной полосе, недавно расчищенной, но уже снова припорошённой снегом.

Амнита вздохнула с облегчением, только когда дайвер оказался в воздухе. Набрав высоту, она сделала зрительный анхакар и посмотрела вниз. Шестиэтажное здание, которое она только что покинула, было окружено несколькими строениями поменьше и огромным двором, обнесённым высокими, мощными стенами. Сверху весь этот комплекс имел форму квадрата, в каждом углу которого возвышалась сторожевая башня. Взлётно-посадочных полос Амнита насчитала восемь. Они были ярко освещены. Как, впрочем, и вся эта база. Кругом сновали человеческие фигурки.

Вскоре всё это осталось позади. Амнита летела над заснеженными полями. Изредка попадались рощи деревьев и небольшие селения, но в основном она видела под собой занесённые снегом равнины… Может, это замерзшие водоёмы? Ну конечно. Это же Валлондол. Страна озёр. Родина её предков… Селений здесь, судя по всему, было немного, зато не пролетев и тридцати скантиев, Амнита увидела ещё одно укрепление, поменьше той базы, но построенное примерно по тому же образцу. На двух сторожевых вышках горели прожектора. Они прощупывали небо, пронзая темноту бледно-жёлтыми лучами. Амнита повернула на юг, в сторону хребта. Надо возвращаться. Диннар с ума, наверное, сходит. Горючего должно хватить.

Снегопад закончился. Впереди в синей мгле всё чётче и чётче вырисовывались очертания гор. Среди туч показалась Санта, и на снежные вершины словно бросили горсть серебра. А внизу простирался довольно странный пейзаж. Заметённое снегом не то поле, не то озеро. Местами возвышались пологие холмы, поросшие огромными деревьями. Их черные силуэты походили на великанов, тянущих к небу корявые ручищи. Кое-где виднелись развалины. Даже издали было ясно, что это руины великолепных дворцов. Амнита увидела остатки гигантского моста, две белые башни. Одна была наполовину разрушена, а другая, почти целая, поражала своими размерами и изяществом лёгкой, устремлённой ввысь конструкции. В этом пейзаже было что-то завораживающее. Амнита резко снизила дайвер и направила его к уцелевшей башне. Ей хотелось получше её рассмотреть. Она и в мыслях не держала, что эту башню могли использовать, как наблюдательный пункт. И не только как наблюдательный… А когда её ослепила яркая вспышка, думать об осторожности было уже поздно. Раздался звук, похожий на выстрел из крупного орудия, и дайвер так тряхнуло, что Амнита с размаху ударилась о лобовое стекло. В следующее мгновение она сообразила, что её подбили. Дайвер накренился, хвостовой отсек горел.

"Бак с топливом!" — ужаснулась Амнита.

Она открыла дверцу и, сосредоточив анх в области груди, прошептала заклинание нэфов, которому её научила Гинта. Прыгать с такой высоты без надувного купола… Но это единственный способ уцелеть. Неужели духи воздушной стихии не помогут ей? Нэфы услышали Амниту. Она падала, но очень медленно. Она видела, как, немного не долетев до земли, взорвался её дайвер. Прощай «Ллир»! Теперь Амнита сама парила в воздухе, как птица. Полы её широкого плаща раскинулись, словно крылья. Она постепенно снижалась, и ей казалось, что она летит. Ею овладело чувство необыкновенной лёгкости. И свободы. Страха не было. Она забыла о том, что на самом деле она падает. Что внизу горит её подбитый дайвер. Что враги где-то рядом. И что скорее всего она сейчас погибнет… Наверное, умирать не так уж и страшно. Страшней об этом думать.

"Просто так я не сдамся", — сказала она себе, когда ноги её легко погрузились в рыхлый снег. Полёт закончился, и тут же вернулось чувство опасности. Амнита выхватила из-за пояса кестор. Один уже здесь! Странно, почему он голый? Тут она сообразила, что перед ней статуя. Каменный килон взмыл над сугробом, как над волной. На нём сидел обнажённый мальчик. Стройная хальционовая фигурка отливала в лунном свете нежно-голубым. Мальчик, похожий на Эрлина. Юный бог на водяном звере…

— Да вот же он! — раздался крик. — Выпрыгнул!

— Ничего себе!

Амнита обернулась. Сзади, примерно в ста шагах от неё догорал на снегу дайвер. Вокруг него столпились люди. Несколько человек бежали от белой башни. Потом из-за холма показалось ещё несколько. Они были в меховых накидках. Чутьё подсказывало Амните, что эти люди на имеют отношения ни к логову Канамбера, ни к другой такой же базе. А вот её они принимают за одного из тех пилотов… Амнита скинула шлем, и её длинные волосы рассыпались по плечам. Четверо парней, которые были уже в десяти шагах от неё, остановились, как вкопанные.

— Женщина! — воскликнул один. — Клянусь Линдом и Лайной, это та самая! Кожа белее снега, а волосы подобны лунному свету… Это она! Это её разыскивает вся эта черногривая банда…

Парень ещё что-то говорил, но Амнита его не слушала. Среди тех, кто бежал к ней от башни, она разглядела высокую широкоплечую фигуру с развевающимися черными волосами. Чёрными, как крылья ванга! На нём были только узкие кожаные брюки и длинные сапоги. Полуобнажённый, он выглядел очень странно на этом снежном поле, среди одетых в меха людей. Он не чувствовал холода. Если его сейчас ранить, он не почувствует боли. Он мчался к ней так, как будто она вот-вот должна была исчезнуть, и он боялся, что не успеет прикоснуться к ней и удержать её в этом мире… Амнита лишь сейчас поняла, что она смертельно устала. Просто нет сил. Нет, и не надо. Она уже в его объятиях. Она, конечно, привыкла быть сильной, но в последнее время иногда позволяет себе быть слабой. Иногда это даже приятно…

"Черногривая банда" прилетела из-за гор ещё днём. Вместе с Диннаром на поиски Амниты кинулись почти все его сыновья и старшие из девочек. Дети оделись потеплей, и всё же местным жителям пришлось поделиться с ними меховой одеждой. Здесь, за горами, зима была куда суровей, чем на западе Сантары.

Амнита очень обрадовалась, увидев Гинту.

— Мы с Эрлином чуть с ума не сошли, когда приземлились у Сатхамы и узнали о том, что случилось. Если бы ты не ждала нас там, тебя бы не похитили… Эрлин недавно вернулся в Эриндорн. Диннар отправил его на птице. Надо срочно созвать совет абеллургов и связаться с правителями всех областей. Похоже, войны не миновать. Теперь-то мы знаем, что тут творится.

— Жаль, что я раньше не догадался использовать вангов, — досадливо поморщился Диннар. — Чужой дайвер они тут же собьют, а птицы… Кто подумает, что это разведчики?

— Когда мы не догадываемся, что надо делать, судьба сама приводит нас, куда следует, — заметила Амнита. — Всё к лучшему. В том числе и моё похищение. Вангов действительно можно использовать как разведчиков, но Диннар… Не стоит себя корить. Не так уж и давно ты нашёл с ними общий язык. По-моему, всё идёт как надо. И всё в своё время… Я и не думала, что сто пятьдесят лет назад тут кто-то остался.

— Зато мы всегда ждали, что из-за гор кто-нибудь объявится, — сказал Вильегард, старейшина Линдорна.

Сейчас так называлось селение, расположенное на самом крупном острове бывшего южного лимна.

— Гурны уже чувствуют себя в Валлондоле хозяевами, но к нам не суются. Мы их несколько раз напугали, и они поверили, что тут до сих пор бродят призраки лирнов.

Жена Вильегарда Хельма оказалась колдуньей. Она умела делать из наомы фигуры. Правда, слова «наома» здесь не знали. Колдуны всегда были в Валлондоле редкостью, а во времена правления абеллургов их преследовали с такой жестокостью, что они практически исчезли. Теперь колдовское искусство понемногу возрождалось, а про абеллургов местные жители говорили с ненавистью. Людей Канамбера они прозвали гурнами. Так назывались мелкие летающие хищники с кожистыми крыльями и острыми, торчащими изо рта передними зубами. Гурн впивался ими в горло жертвы и не отпускал её, пока не выпивал всю кровь.

— Сначала мы обрадовались, а потом поняли, что добра от этих людей ждать нечего, — говорил Вильегард, сидя с гостями у жарко натопленного очага.

Старейшина с женой и сыном и ещё несколько семей жили в двухэтажном каменном доме, окружённом небольшой рощей. Этот чудом уцелевший после землетрясения особняк когда-то принадлежал одному из линдорнских коннумов. Гостей решили разместить здесь. Им уступили самые лучшие комнаты. Вильегард рассказал, что первые стальные птицы прилетели из-за гор лет пять назад. С тех пор в Валлондоле созданы четыре военные базы. И непрерывно строятся новые дайверы. Гурны используют в качестве рабочей силы варнов — дикарей, живущих в лесах ближе к северу. Силы у них много, а вот с умом туговато. Любой из этих дикарей за бочку дешёвого вина сделает всё, что угодно. Гурны уже начали сколачивать из варнов пешую армию. Водить дайверы их всё равно не научишь. А самое неприятное — это то, что кое-кто из местных жителей идёт на службу к этим людям. Абеллург Канамбер обещал им высокие должности и лучшие земли в плодородной стране за горами.

— И ещё он обещал вернуть нам живого бога, который якобы покинул нас за наши грехи, но теперь простил и хочет возродить гибнущий Валлондол, — Вильегард язвительно усмехнулся. — Проповедники гурнов то и дело ходят по нашим селениям… Разумеется, с надежной охраной. Призывают нас с радостью ждать возвращения бога и готовиться к его встрече. Только теперь они придумали новую песню. Говорят, что Эрин в последнее время снисходителен к духам воды. Они, дескать, искупили свою вину. Этот новый абеллург и его приспешники видят, что в Валлондоле снова почитают водяных богов… Они и принизить их хотят — называют не богами, а духами, демонами… И понимают, что запрещать им поклоняться — только настраивать против себя местных жителей. А это явно не входит в их интересы. Пока они стараются на нас не давить. Хотят заполучить побольше сторонников.

— Разумеется, — кивнула Гинта. — В Сантаре у них сторонников всё меньше и меньше. Но эти люди не способны долго прикидываться добрыми и терпимыми.

— Мы знаем, — вздохнул Вильегард. — Все мы знаем, что случилось с нашей страной, когда абеллурги оскорбили водяных богов и перебили их потомков. Эта история уже сто пятьдесят лет передаётся из поколения в поколение. Нам известно, что такое абеллурги и как они пришли к власти. Теперь власть уплывает у них из рук… Они вернулись на родину не потому, что тосковали по ней, и не для того, чтобы помочь загубленному краю возродиться. Они надеются вернуть себе не родину, а власть. Но мы им в этом не помощники. Наши деды и прадеды завещали нам не повторять их ошибок. После бедствия ненависть к абеллургам едва не стала их единственной религией. Но самые умные понимали: глупо обвинять во всем одних абеллургов. Не надо допускать, чтобы такие приходили к власти. Тот, кто силой насаждает какую бы то ни было веру и сулит награду за слепое подчинение, приносит только зло. Всегда. Мы решили не сдаваться. Мы тут не сидим сложа руки. У нас есть свои люди на северной и западной базах. Правда, очень трудно поддерживать с ними связь. Гурны следят за новичками из местных…

— То есть, кое-кто на здешних как бы нанимается к ним на службу? — спросил Диннар.

— Да, а на самом деле это лазутчики. К сожалению, некоторые жители Валлондола действительно перекинулись на их сторону, но их не так уж и много. Воевать с гурнами открыто мы боимся. У них оружие, дайверы, которые сбрасывают взрывные ядра… Зато мы хорошо знаем страну. И иногда устраиваем им ловушки, которые они считают естественными. Около тигма назад почти треть северной базы скончалась от отравления. Воду в озере Аюнвиль отравили наши, а гурны об этом даже не догадываются. Они знают, что здесь много водоёмов, на дне которых осело большое количество саргалита. Это ядовитое вулканическое вещество. Оно особенно опасно, когда размокает в воде. Когда гурны здесь появились, их предупредили, чтобы они не брали воду из озёр и источников, если у тех дно имеет желтовато-зелёный оттенок. Им известно, что саргалит может быть скрыт глубоко в грунте и его периодически вымывает из всяких трещин и подводных ям. Они решили, что в озере Аюнвиль именно это и произошло. А на самом деле capгалит туда спустили мы.

— Я заметила, что у вас и дальнобойные пушки есть, — сказала Амнита. — И бьют они довольно метко.

Все засмеялись.

— Не также уж они и дальнобойные, — покачал головой Вильегард. — Ты низко летела. Наше оружие — это просто детские игрушки по сравнению с оружием гурнов. Светлых голов у нас достаточно, но мы не готовились к войне и даже не думали о ней. Тем, кто остался здесь, слишком долго пришлось просто бороться за выживание. В Валлондоле до сих пор большинство источников загрязнено и отравлено. Много мёртвых земель. И мало живности.

— Ну, это дело поправимое, — улыбнулся Диннар и подмигнул Гинте. — В Сантаре есть колдуны, которые могут за пару тигмов вырастить лес. И при этом не требуют, чтобы им поклонялись, как богам.

Местные жители отнеслись к Гинте, Диннару и всей его "черногривой банде" с искренней симпатией, но никто из гостей не вызвал у них такого интереса и такой радости, как Эрлин. И это было понятно.

— Через несколько лет после бедствия, — рассказывал Вильегард, — моему прадеду было видение. Ему приснилось, что статуя посреди озера ожила…Землетрясение и потоп разрушили Белый замок, но часть павильона с этой статуей каким-то чудом уцелела. Моему прадеду приснилось, что они ожили — и лирн, и его килон. Бог сказал: "Ждите нас. Мы обязательно вернёмся". Представляете, каково нам было увидеть этого прекрасного юношу с голубыми волосами! Он называет себя человеком, и это делает ему честь. Нам уже подсовывали "живого бога", и он не спас страну от бедствия. Поверив в фальшивого бога, мы только разгневали настоящих богов. Все эти годы мы молились им и надеялись, что они вернутся. Думаю, многие в Валлондоле сочтут Эрлина богом, что бы он о себе ни говорил. Боги иногда появляются среди людей. И даже живут с ними. В отличие от самозванцев, они не стараются убедить окружающих в своей божественности, да им это и не требуется. Слишком трудно спутать звезду с фонарём.

— Возможно, сон твоего прадеда имел и другой смысл, — подумав, сказала Гинта. — Эрлин — из рода правителей Линдорна. А эта статуя сделана с одного из его предков. Может быть, он и явился к твоему прадеду. И пообещал, что потомки лимнаргов вернутся в свою страну.

— Может быть, — согласился Вильегард. — Сначала наши предки жалели, что не успели спастись вместе со всеми. А потом подумали, что лучше быть подальше от абеллургов. Хотя бы даже в разрушенной стране с отравленными водоёмами и почвой. Жизнь берёт своё. С каждым циклом зеленеет всё больше деревьев. Всё больше полей, где можно выращивать урожай. Мы очистили уже много озёр. Мы — настоящие хозяева этой страны. Мы не позволим абеллургам снова довести её до гибели. Мы больше не потерпим тиранов и фальшивых богов.

— Сантаре тоже грозит опасность, — нахмурилась Гинта. — И самое неприятное то, что Канамбер знает, чем мы располагаем, а вот нам не совсем ясна расстановка его сил…

— Ничего, скоро всё выясним, — заверил её Диннар. — Ни у кого нет таких крылатых разведчиков, как у нас.

— Надо бы связаться с Эрлином. Как там у него дела…

Вместо того, чтобы сосредоточиться, Гинта зачем-то полезла за пазуху.

— Связаться? С Эрлином? — удивилась Амнита. — Он научился мысленному общению? А вы не боитесь горных богов? Они же не любят…

— Чего тут бояться? Я ведь не собираюсь выходить в наому. Да Эрлину и необязательно учиться мысленному общению. Смотри!

Гинта, улыбаясь, протянула подруге небольшой продолговатый предмет, напоминающий слуховую трубку лонгатора, усеянную кнопками, на которых были написаны буквы и ещё какие-то знаки.

— Что это?

— Переносной лонгатор. Не надо никаких проводов. Просто носи с собой и набирай нужный код.

Гинта нажала на несколько кнопок и поднесла прибор к уху.

— Эрлин, это я… Всё в порядке, нашлась. Она от них сбежала… Эрлин, все подробности потом. Хочешь с ней поговорить? Сейчас я тебе её дам.

— Амнита! — прокричал в трубку взволнованный голос. — Я так рад тебя слышать! Извини, что не остался искать тебя со всеми в Валлондоле. Я должен был вернуться домой. Война может начаться в любую минуту. Теперь, по крайней мере, это не будет для нас неожиданностью. Я оповестил всех правителей минов. Каждый из них должен в ближайшее время созвать совет. Боевой техники у нас, похоже, раз в пятьдесят меньше, чем у Канамбера, зато все нумады и колдуны готовы нам помочь. Сейчас по всей стране будут формироваться отряды, а все кузницы временно превратятся в оружейные мастерские. Я предупредил всех местных правителей и вождей, чтобы не поднимали шума. К этой войне надо готовиться быстро, но тихо. В Сантаре наверняка есть люди Канамбера, которые сообщают ему обо всём, что тут творится. Не спугнуть бы его. Чем позже он начнёт наступление, тем больше у нас будет времени подготовиться… Амнита, я знал, что ты выкрутишься. А Канамбер лишний раз убедился, что ты ему не по зубам. Наше с тобой любимое детище готово, и надеюсь, скоро мы его испытаем. Дай мне, пожалуйста, Диннара. Мне нужна его помощь.

После разговора с Эрлином Диннар подозвал к себе двух старших сыновей и что-то им сказал. Мальчики тут же стали натягивать меховые куртки.

— Куда же ты их на ночь глядя? — всплеснула руками Хельма.

— В пустыне привыкли не спать по ночам, — улыбнулся Диннар. — Не тревожься, хозяйка, а то они обидятся. Решат, что ты считаешь их маленькими. Птицы доставят их куда надо в мгновение ока. Я не побоялся бы послать и кого-нибудь одного из них, но Айдан и Фахар любят всё делать вдвоём.

— Как это птица может летать быстрее дайвера? — удивился сын Вильегарда и Хельмы Бирнан.

— Танх, имеющий тело ванга, может летать, как обычная птица, — сказал Диннар. — А может в одно мгновение перенестись на другой конец Эрсы. Правда, для этого ему надо набрать высоту не меньше двухсот каптов. Эрлину нужна помощь моих людей. Он ищет в пустыне какую-то базу и считает, что она должна быть то-то на юго-западе. Марвиды никогда особенно далеко не ходили, но всё же пустыня для них — дом родной. Они с удовольствием ему помогут. Эрлин с небольшой командой прибудет завтра в Лунный. На двух дайверах. Мальчики сейчас отправятся туда и передадут мои распоряжения.

— Или сразу возвращайтесь, — обратился Диннар к сыновьям, — или подождите до завтрашнего вечера. Не вздумайте появляться здесь в светлое время. У солдат на сторожевых вышках есть подзорные трубы. Люди Канамбера встревожатся, если увидят птиц с наездниками.

Амнита вышла проводить мальчиков и вернулась в дом, только когда ванги со своими юными всадниками, поднявшись над вершинами деревьев, исчезли в ночном небе.

— Кто изобрёл такую замечательную вещь? — спросила она, рассматривая лонгатор.

— Представь себе, Канамбер, — вздохнула Гинта. — Одно из его последних изобретений. Я иногда думаю — почему боги наделяют таких негодяев блестящим умом?

— Чтобы мы с вами не скучали, — засмеялся Диннар.

— Его ведь потому и выследить не могли, — продолжала Гинта. — У него была подземная база в Сахуне, и должна быть ещё одна. Скорее всего, в пустыне. Это её сейчас ищет Эрлин. Канамбер сообразил, что его частые отъезды вызывают подозрение, и перестал отлучаться из Эриндорна, а если изредка и ездил в Хортангу, то старался быть на виду у людей Эрлина. Все его разговоры по лонгатору прослушивались. Это были обычные деловые разговоры, в основном о добыче руды и топлива. Совсем другие беседы он вёл по своему новому лонгатору. Изобрел он его года три назад. Таких приборов совсем немного. Один у самого Канамбера и ещё несколько у его ближайших помощников. Не выезжая из Эриндорна, Канамбер руководил своими людьми и Сантаре, и в Валлондоле. Помните, жители Хортанги говорили, что видели какие-то дайверы? Эрлин сначала решил, что это были наши, а потом встревожился и начал прочёсывать со своим отрядом Хортангу и Сахуну. Они лишь недавно нашли в Сахуне базу. Она была так искусно замаскирована… Видимо, те двое пилотов, которые исчезли, случайно её обнаружили. Их заметили и, конечно же, позаботились о том, чтобы они на вернулись в Эриндорн. В прошлом году пропали трое парней из Хортанги. Они отправились в Сахуну. Далеко на запад, туда, где иногда появляются мангуры. Очень хотели увидеть этих зверей. Но увидели они, скорее всего, то, что не должны были видеть. Сейчас в Хортанге вспоминают, что подобный случай был в конце прошлого цикла. Двое ушли в Сахуну и не вернулись. Все считали, что их и тех троих, что пропали недавно, загрызли мангуры. Люди боятся каменных зверей, потому почти никто и не ходит далеко на запад. Там, в Сахуне, были изготовлены первые дайверы. Там Канамбер проводил испытания. А лет пять назад он начал переброску своих сил за горы, то есть сюда. И людей, и техники. Здесь-то он и начал основательно готовиться к войне, строить боевые дайверы…

— Испытания они проводят в Саррондоне, — вставил Вильегард. — Но взрывы доносятся и досюда. Наши дети пугаются по ночам. Не нужна нам эта война! Мало мы натерпелись…

— Приходится признать, что враг силён, — вздохнула Гинта. — Людей у Канамбера гораздо больше, чем мы думали. Эрлин сам набирал себе гвардию, ездил по военным школам и просто по Валлондорну… Примерно тем же занимался и Канамбер. К тому же многие гвардейцы и военачальники, от услуг которых Эрлин отказался, затаили обиду. Несмотря на то, что он выплатил каждому изрядную компенсацию. На неё можно было купить дом и земельный участок… Или какую-нибудь лавку, мастерскую. Эрлин никого просто так не выставил за ворота. И всё же некоторые охотно пошли к Канамберу. Тем более что кое-кого из них не устраивали новые порядки. Судя по всему, у Канамбера много молодёжи. Ничего удивительного. В Валлондорне и его окрестностях полно головорезов, для которых война — забава. А если ещё на этом и заработать можно… Люди Эрлина нашли базу в Сахуне дней десять назад. Сколько они раньше летали над этим местом. Скалы, песок… Одна из скал оказалась ненастоящей. При помощи нехитрого устройства она раздвигалась — как ворота открываются… Там целый небольшой подземный город. Эрлин и его команда нашли только разбитый дайвер да груду заржавевших деталей. Последние годы в Сахуне ничего не строили, просто держали там несколько дайверов — чтобы летать в Валлондол и обратно. Когда базу нашли, Канамбер уже собирался окончательно перебраться сюда, в Валлондол. До начала военных действий. Но прилетел он сюда только вчера. Значит они с Суаной, Тагаем и этим проклятым «богом» где-то скрывались. К Сатхаме они прилетели не из Эриндорна. Наверняка где-то в пустыне у них есть перевалочный пункт, тоже тщательно замаскированный… А может, они этот дайвер в лесу где-нибудь прятали… Кстати, эту вещицу, — Гинта кивнула на лонгатор, — нашли на базе в Сахуне. Даарн подобрал. Она была сломана, и её выбросили. Естественно, Эрлин заинтересовался, как она устроена, а кое-кто из его парней вспомнил, что видел нечто подобное у абеллурга Бельдана. Он был правой рукой Канамбера. К сожалению, его не удалось взять живым — принял яд. Мы нашли у него в доме ещё один такой лонгатор. Теперь мы знаем, как они работают, и скоро у нас их будет много. Пока только два. Один у меня, другой у Эрлина. Ассистенты Бальдана напуганы до смерти и твердят, что ничего не знают. Мы слишком поздно раскрыли этот заговор. Все доверенные лица Канамбера успели скрыться. Думаю, большинство уже здесь, в Валлондоле, а кто остался в Сантаре… Попробуй теперь найди их. Если даже Эрлину удастся отыскать в пустыне базу, то, скорее всего, там уже тоже ничего нет. Никого и ничего. Эрлин уже весь извёлся, клянёт себя за легкомыслие. Говорит — враги были рядом и делали, что хотели, а вот теперь улизнули…

— Эрлин очень умён для своих лет, — сказала Амнита, — и всё же он ещё слишком юн, чтобы перехитрить такого матёрого интригана, как Канамбер. Эрлин, безусловно, одарённее, но ведь его ещё не было на свете, когда Канамбер считался одним из самых выдающихся учёных Эриндорна. Стыдно должно быть мне. Это я ровесница Канамбера. Это я давно с ним знакома и должна была знать, на что он способен…

— Да намного ли ты старше Эрлина? — удивлённо спросил Вильегард. — Сначала я вообще решил, что вы ровесники.

Амнита растерялась. Она не звала, что ответить. А у Диннара был такой вид, будто он сейчас лопнет от сдерживаемого смеха.

— Странные вы все, люди из-за гор, — произнёс Вильегард, задумчиво рассматривая своих гостей.

В его взгляде Амнита уловила скрытую настороженность.

— Пока мы действительно кажемся друг другу чужеземцами, — сказала она. — Эти горы разделяли нас сто пятьдесят лет. Валлондол — родина моих предков, но моя родина — Сантара. Ситуация сейчас такова, что Сантаре грозит опасность из-за гор — из Валлондола. Вы тоже считаете, что враг пришёл из-за гор — из Сантары… Дело не в том, откуда он пришёл, а в том — кто он. Такие люди, как Айнагур и Канамбер, могут появиться, где угодно. И где угодно могут найти поддержку. Ведь Канамбер нашёл её здесь. Эти горы — не граница между враждующими племенами. Это всего лишь граница между двумя странами, которым ни к чему враждовать. Эрлин валлон, а его жена Гинта сантарийка, я валлонка, а мой муж сантариец…

Амнита кивнула в сторону Диннара и заметила, что он вспыхнул до корней волос.

— Эти сто пятьдесят лет не прошли даром. Там, в стране за горами, валлоны и сантарийцы сумели договориться, и большинство из них хочет жить в мире и согласии. Вы все эти годы боролись за выживание и возвращали к жизни свою землю. Тираны не нужны ни вам, ни нам. Мы не должны друг друга бояться.

— Ты права, — заговорил старейшина Линдорна после долгой паузы. — Мы должны друг другу доверять. Мы вам сразу обрадовались. И захотели вам верить. Ведь с вами был он, Эрлин. Потомок лирнов с легендарным именем. Здесь никогда не забывали легенду об Эрлине Непобедимом… А ведь им, гурнам, мы тоже сперва были рады. Ты не обижайся, красавица. Нам очень нужны союзники, и в то же время мы боимся оказаться слишком доверчивыми. Мы тут уже столько лет бьёмся с нуждой, радуемся каждому урожаю. Из-за отравленной воды и почвы каждый цикл нет-нет да и вспыхнет какая-нибудь эпидемия… И вдруг прилетают из-за гор… Одни на железных птицах, другие — на птицах, которых издавна считают демонами тьмы. Насколько я понял, они служат твоему супругу. Мои люди уже спрашивали — не Танхаронн ли явился к нам в человеческом обличье? И разве может быть у обычного человека в таком возрасте столько детей? А ты… Ты так прекрасна и кажешься совсем юной, а глаза у тебя мудрые, словно у пророчицы, прожившей на земле не меньше пяти циклов. Вы называете себя людьми, а мы не можем понять, кто вы на самом деле. Вы нам очень нравитесь, но мы боимся ошибиться… И нам трудно поверить, что человек способен за два хельма вырастить лес.

— Почтенный Вильегард, — обратилась к старейшине Гинта. — Это кажется странным, потому что в Валлондоле всегда недолюбливали колдунов. В Сантаре их много, и даже существуют специальные школы, в которых изучают таннум — тайное учение. Тот, кто овладел им в совершенстве, действительно способен делать то, что может показаться вам чудом. К сожалению, не все колдуны используют своё искусство в добрых целях. Так же, как не все учёные используют свои знания для того, чтобы приносить людям пользу, и вы таких знаете. Это Канамбер и его приспешники. Наш колдуны действительно умеют быстро выращивать деревья, цветы, занимаются выведение новых сортов. В Сантаре это никого не удивляет, и в Валлондоле когда-нибудь тоже к этому привыкнут. Мы называем себя людьми, Вильегард, и мы действительно люди, хотя у каждого из нас не совсем обычная судьба.

— Почему ты считаешь, что у человека в моём возрасте не может быть столько детей? — с улыбкой спросил Диннар. — Мужчина способен стать отцом и в тринадцать лет, а в пустынном племени, где я вырос, иметь много женщин не возбраняется. Даже наоборот. Каждый должен произвести на свет как можно больше здоровых детей.

— У каждого племени свои обычаи, — сказала Гинта. — При этом разные племена прекрасно могут друг с другом ладить и помогать друг другу. У нас с вами общий враг, Вильегард. И вам, и нам нужны союзники. Тем более что враг очень силён. В Эриндорне мало боевых дайверов. Канамбер гораздо раньше начал их производить. Когда-то этот негодяй похитил чертежи учёного Ильманда, отца Амниты. Возможно, он его и убил. Канамбер ещё хуже тех, кто правил здесь сто пятьдесят лет назад. Он решил подчинить себе и Сантару, и Валлондол. А самое ужасное — это то, что он может напасть в любую минуту…

— Вряд ли, — покачал головой Вильегард. — От своих людей на северной базе мы знаем, что нападение на страну за горами они запланировали на начало десятого хельма. Гурны считают, что закончат войну быстро. Разгромят с воздуха основные укрепления, захватят главный город и резиденции всех местных правителей Сантары.

— А ведь они уже, наверное, обнаружили, что я сбежала! — встрепенулась Амнита. — И поняли, каким образом. Они считают, что я уже в Сантаре и рассказала обо всём, что видела… Они могут напасть раньше, чем запланировали!

— А мы представим всё так, как будто ты погибла, — сказал Бирнан. — У меня есть идея.

— Ну-ка, сынок, выкладывай, — одобрительно кивнул Вильегард.

— Бирнан у меня мастер на всякие выдумки, — добавил он не без гордости.

На рассвете старейшина Линдорна и ещё несколько человек отправились на южную базу и потребовали встречи с абеллургом. Они «признались», что вечером подбили один дайвер, приняв его за боевой.

— Он летел так низко, — объяснил Вильегард. — Мы решили, что он хочет разбомбить наши дома. К тому же было темно. Пилот не успел выпрыгнуть. Дайвер взорвался. Когда мы подоспели, он пылал, как костёр. Там даже останков не соберёшь. Только куски железа… На одном мы разобрали надпись — «Корд-17». Мы очень сожалеем, но мы были так напуганы. Вы обещали не летать над нашими посёлками…

— По-моему, этот Канамбер вздохнул с облегчением, — сообщил Вильегард, когда делегация вернулась в Линдорн. — Заверил нас, что не имеет к нам никаких претензий. Дескать, этот пилот отправился в полёт без разрешения. Он вообще был злостным нарушителем дисциплины и причинял столько неприятностей, что о нём никто не сожалеет. Абеллург добавил, что ему нравятся люди, умеющие за себя постоять. Ему такие нужны, особенно сейчас, когда проклятая эпидемия унесла столько жизней. Мы обещали подумать. Сказали, что теперь мы им доверяем гораздо больше, чем раньше, что мы устали бороться с нуждой и тоже не отказались бы от плодородных земель за горами, только вот боимся войны. Как бы она не затянулась… Да и вообще, в Валлондоле отвыкли воевать. Абеллург засмеялся и пообещал, что война не затянется. На этот раз Сантара действительно будет покорена. Якобы сто пятьдесят лет назад Пресветлый был милостив к дикарям. Даже слишком. Они обнаглели, и пора призвать их к порядку, а это совсем нетрудно. Истинные слуги Пресветлого сильны. Он подарил им железных птиц и научил управлять ими. Я спросил, согласен ли он сделать меня наместником Линдорна, если мои люди пойдут к нему на службу. Он ответил: "Разумеется, если они будут служить мне верой и правдой. Я очень рад, что мы постепенно приходим к согласию. Лучше держаться поближе к сильным. Будешь защищён и богат". Абеллург решил, что мы действительно подумываем о сотрудничестве с ним, раз уж начали торговаться. Он не удивится, если не сегодня завтра люди из Линдорна придут наниматься к нему на службу.

— В этом нет необходимости, — сказала Амнита. — Хорошо, что ты усыпил их бдительность, но ни к чему лезть прямо в логово хищника. Мы знаем, когда и как они намерены действовать, а это главное. Скоро мы узнаем больше.

Люди Канамбера не могли не заметить, что в Валлондоле стало слишком много вангов, но, похоже, их это не особенно встревожило. Священных птиц Танхаронна никогда не трогали. Их всегда боялись. Даже те, кто не верил ни в каких богов. Все знали, что эти птицы необычные. Стоит ли удивляться, что они необычно себя ведут? Лишь бы на людей не нападали. Ванги не проявляли никакой враждебности, и вскоре солдаты перестали обращать внимание даже на то, что они постоянно кружат над военными объектами. По вечерам, когда смеркалось, птицы летали по Валлондолу с наездниками. В светлое время суток это было опасно, а в полной темноте не имело смысла — ведь на вангах летали не ради удовольствия. Требовалось, хорошенько изучив местность, составить подробную карту Валлондола. Занимались этим Амнита, Диннар, Гинта и несколько молодых нумадов, которые прибыли сюда из Сантары. Изучение местности с высоты птичьего полёта, да ещё в полутьме, требовало отличного зрительного анхакара. Вскоре карта была готова. Не остался незамеченным ни один военный объект. Особо выделили посёлки местных жителей, которых предупредили, чтобы во время бомбёжек они отсиживались в подвалах своих домов.

Почти каждую ночь ванги доставляли из Сантары гвардейцев Эрлина, сантарийских воинов, молодых нумадов, колдунов. Их расселяли по домам валлондольцев. Подвалы и чердаки превращались в склады оружия и боеприпасов. Канамбер и его приспешники и не подозревали, что армия противника разместилась у них под боком. Во многих селениях теперь были вооруженные отряды. Вооружённые не только кестами и пушками, но и колдовством. Местные жители встретили сантарийских колдунов настороженно, но довольно скоро с ними подружились. Они с интересом слушали рассказы о стране за горами и очень обрадовались, когда нумады-инвиры продемонстрировали им своё умение управлять нигмой. Отравленная земля и больная растительность Валлондола явно нуждались в искусстве нумадов. Далеко не все из местных полностью доверяли новым людям, но почти все понимали, что союз с ними выгодней, чем союз с гурнами, которые за пять лет превратили Валлондол в военный лагерь, загрязнили несколько с трудом очищенных водоёмов, безжалостно вырубали чудом сохранившиеся после катастрофы леса, да ещё и пели старую песню о живом боге, якобы готовом всех осчастливить. Здесь знали, что много лет назад этот «бог» сделал счастливыми лишь своих абеллургов. Большинство жили в постоянном страхе и были вынуждены не только мириться с ложью, но и послушно повторять её. Если какой-то бог и спасёт Валлондол, то это должен быть кто-то из детей Линда и Лайны. Тех, кого в стране озёр почитали с глубокой древности. И пока их чтили, страна процветала. Слух о прекрасном юноше с голубыми волосами по имени Эрлин быстро облетел все посёлки Валлондола. Не мог он не дойти и до Канамбера, но абеллург и его люди явно не придавали этому никакого значения. Им было известно, что местные жители всегда мечтали о возвращении водяных богов. Кому-нибудь постоянно являлись то Линд, то Лайна, то лирны… К тому же Эрлин находился в Эриндорне. Наверняка доверенные лица Канамбера, оставшиеся в Сантаре, каждый день докладывали ему о том, что там творится. Ни ему, ни им и в голову не приходило, что Эрлин мог иногда летать в Валлондол и обратно на огромной чёрной птице. Так стоило ли обращать внимание на то, что в Валлондоле опять вспомнили древние оказания об Эрлине Непобедимом? Наверное, опять какому-нибудь психу что-то такое приснилось…

А между тем многие из местных жителей действительно поверили, что Эрлин Непобедимый явился, чтобы снова спасти страну от пиратов. Тогда это были озёрные пираты, а теперь — летающие на железных птицах.

Вильегард тайно собрал совет всех старейшин Валлондола и предупредил их о необходимости соблюдать осторожность. В посёлках, где жили семьи тех, кто согласился работать на гурнов, отряды Эрлина на размещали. От большинства предателей родственники отреклись, и всё же к их семьям относились со скрытым недоверием.

— В Вириндорн и Саррондон лучше вообще не соваться, — говорил Вильегард. — Там слишком много прихвостней гурнов. Нам не поздоровится, если они что-нибудь заметят.

Прибывшим из Сантары воинам и колдунам приходилось скрываться. Дома они покидали только в тёмное время суток, благо, темнело сейчас всё раньше и раньше, а рассветало поздно. Амните нравились вечерние прогулки по Валлондолу, особенно по окрестностям Линдорна. Освещённые луной развалины замков, огромные деревья, чьи корявые силуэты чётко темнели на серебристо-голубом снегу, действовали на неё завораживающе. Руины легендарною царства… Странно, но здесь всё говорило не о смерти, а о бессмертии. Уцелевшая часть огромного виадука словно повисла между небом и землёй. Мост между мирами. Он разрушен, но не совсем, а значит, те, что давно отсюда ушли, непременно должны вернуться. Порой Амните казалось, что снег в мгновение ока растает и перед ней засияют зеркальные озёра, из которых поднимутся белые замки, пронзающие серебряными шпилями небесную лазурь…

Самое удивительное, что в конце девятого тигма снег действительно почти весь растаял. Впрочем, обитателей Валлондола это не удивило.

— Сто пятьдесят лет назад ещё и не такое было, — сказал Вильегард. — Говорят, той зимой снег вообще не выпал. Сейчас тоже близится время Арны. Период её господства над миром. Длится он недолго, но всегда происходит что-то необычное.

"Наверное, это будет самая необычная из всех Ночей Камы, — подумала Амнита. — И надеюсь, последняя…"

Ходить по озеру стало опасно. Лёд местами растаял, и виднелась вода. Она была рыжевато-бурого цвета, а кое-где, в том числе возле статуи, — тёмно-красная.

— Это озеро покраснело от крови лирнов, — говорили обитатели Линдорна.

Амнита понимала, что вода имеет такой цвет по вполне естественным причинам — озеро Линд было сильно загрязнено разными вулканическими породами, однако зрелище впечатляло. Она представила, каким зловещим это место было в тёплое время цикла. Кровавое озеро, а над ним взмыл водяной зверь с мальчиком на спине, словно спасающий последнего из лирнов. А потом оба окаменели, безмолвно взывая к живым.

— Многие действительно считают, что вернулся Эрлин Непобедимый, потомок водяных богов, — сказал однажды Вильеград, прогуливаясь с Амнитой по берегу Линда. — Именно поэтому, точнее, в основном поэтому, мы и согласились играть в ваши игры. Каждый преследует свою выгоду, и я надеюсь, что нам выгодней воевать на вашей стороне. Я знаю, потомок лимнаргов собирается вернуть свои законные владения, и это его право. Но не хотелось бы, чтобы те, кто жил здесь последние сто пятьдесят лет, остались без земли.

— Мне неизвестны планы Эрлина насчёт Линдорна, — пожала плечами Амнита. — Пока он правит центральной областью Сантары. И озабочен тем, как спасти Сантару, а заодно и Валлондол, от полчища Канамбера. Я знаю Эрлина с детства. В этом прекрасном юном теле живёт древняя и очень мудрая душа. Он не из тех правителей, которые одержимы страстью захватывать новые земли. У Эрлина две страсти — Гинта и железные птицы. Гинта — нумада. Она ещё моложе своего супруга, но за свою жизнь исцелила множество людей и спасла от гибели леса Улламарны. Она бы никогда не отдала Эрлину своё сердце, будь он жестоким и самовластным. Эрлин — изобретатель. Он из тех, кто любит создавать, а не разрушать. Воевать его заставляет необходимость защищаться и защищать своих подданных. Война ещё не началась, а он уже мечтает о том, чтобы она поскорее закончилась.

Эрлин и Диннар надеялись, что сражений на земле будет немного. Главное — атака с воздуха. Точнее, главное — чтобы всё получилось так, как задумано. Большую часть войск оставили в Сантаре. До сих пор было непонятно, где Канамбер разместил свою пехоту. Вряд ли он надеется покорить Сантару только благодаря боевым дайверам. Их, конечно, было достаточно, чтобы превратить две трети страны в развалины, но оставшиеся в живых окажут сопротивление. В боевой дайвер входило четверо — включая пилота. Разведчики выяснили, что дайверов, способных перевозить за один раз большое количество людей, у Канамбера нет. Значит, гурны прячут своих солдат где-то в Сантаре. Но где? Все минаттаны и вожди клялись, что их люди верны им и предателей среди них быть не должно. Может, воины Канамбера скрываются где-нибудь в лесах? Гвардейцы Эрлина целый тигм регулярно прочёсывали окрестности Валлондорна. То же самое проделывали в каждом мине дружинники всех местных правителей. Зимир, Тамах и Суран со своим отрядом даже побывали в восточном лесу. Полутёмные хаговые дебри местами казались совершенно непроходимыми. Кое-кто из колдунов почувствовал тревогу, но никому и в голову не приходило, что поблизости могут скрываться люди, тем более, целый отряд. Здесь действительно было страшно, ведь это место всегда считалось гиблым. Отряд Зимира не стал заходить далеко. Канамбер не мог завести своих людей в такие дебри. Особенно если учесть, что валлоны вообще боятся леса.

Многое в замыслах Канамбера так и оставалось непонятным. Ясно было одно: откуда бы ни появились его солдаты — хоть из-под земли, они должны получить отпор. Даже в самых маленьких глухих селениях были сформированы отряды, стояли в боевой готовности тщательно замаскированные пушки, а стрелять из кесты научились даже семилетние дети.

Марвиды помогли Эрлину отыскать в пустыне базу. Это была даже не база, а просто заправка, расположенная в огромном подземелье древнего города, пострадавшего во время Великой войны ещё сильнее, чем Сингатама. Судя по всему, здесь уже давно никто не бывал. Люди Эрлина не нашли ничего, кроме пустых железных баков из-под горючего.

Разведчики сообщили, что вместе с Тагаем в Валлондоле находятся ещё десятка три сантарийских колдунов, в основном, молодежь. Мерзавец даже успел обзавестись учениками. Скорее всего, это были не в меру честолюбивые юноши из разных школ Сантары, по той или иной причине не ставшие мангартами. Недостаток дарования далеко не всегда был причиной, из-за которой не пускали на третью ступень. Иногда даже самые одарённые из абинтов, вырвавшись на свободу, показывали себя с такой стороны, что наставники отказывались делать их сильней, чем они уже стали. Свобода — трудное испытание. Тот, кто его не выдерживал, не имел права на звание нумада.

— Не знаю, правильно ли это — выгонять таких из школы, — сказала Гинта, узнав о колдунах, перешедших на сторону Канамбера. — Такие люди всё равно ищут почву, на которой можно было бы вырасти до той высоты, к какой они стремятся, и часто попадают под влияние могущественных злодеев. Сколько бед натворила Суана. А Тагай… Он очень опасен. Опасней Канамбера.

— Неужели Канамбер этого не понимает? — спросила Амнита. — Зачем ему такой союзник? И зачем ему понадобился бывший «бог», наш распрекрасный Эрин, который сейчас пребывает в теле Талафа? У Канамбера уже явно готов экземпляр «бога» на следующий цикл. Или почти готов. У этого нового «божка» есть своя душа, слабая и неразвитая. Им будет легко управлять. Зачем ему понадобилось отдавать это тело Эрину?

— Эрин понадобился не Канамберу, а Тагаю. Чтобы получить некоторую власть над Канамбером. Тагай потому и освободил это чудовище из аллюгина. Эрин не бог, но Айнагур сделал из него что-то вроде злого демона, который каждый цикл требует себе новое тело. Он хочет вечной жизни в той роли, которой его обучили. Ему нравится эта роль, и он будет добиваться её. Заключенная в аллюгин, душа Эрина была не опасна. Теперь, когда он на свободе, он будет требовать своего. Даже если его убить. Помнишь, как он мучил Эрлина? Канамберу не избавиться от него, пока он не даст ему новое тело. Канамберу никогда от него не избавиться. И не справиться с ним. Во всяком случае без помощи искусного колдуна. Айнагуру было нетрудно ладить с Эрином. Он сам создал это чудовище. Он воспитал и развратил его, и чудовище даже по-своему любило его. Канамбер же для него ничто. Правда, Эрин при всей своей силе глуп. Сто пятьдесят лет праздной жизни заставили его деградировать. Ему нужны только внешние признаки власти. И развлечения… Реальная власть будет в руках Канамбера, но ему придётся поделиться ею с Тагаем. За то, что тот помогает ему обуздывать этого демона. Единственный способ избавиться от Эрина — это снова заключить его душу в аллюгин. Возможно, Тагай и намерен так поступить, когда устранит Канамбера. Пока Канамбер ему нужен — у абеллурга военная мощь, вот Тагай и постарался привязать его к себе. При помощи Эрина. Но вообще-то Тагай нужен Канамберу не только из-за Эрина. Ведь он могущественный колдун. Такой союзник пригодится в борьбе с нумадами. А тут ещё и Килд. Этот тоже не хочет играть вторые роли. Он же с ранней юности нацелен на звание главного абеллурга. Это его всегда считали преемником Айнагура. Никто и не догадывался, что Килд в сговоре с Канамбером. А ведь, судя по всему, уже давно. Они очень ловко прикидывались соперниками, которые держатся друг с другом подчёркнуто вежливо и при этом друг друга ненавидят. Надо отдать им должное — они вели тонкую игру. Все считали, что Килд предан Айнагуру, а Канамбера терпеть не может. Насчёт второго я бы не стала спорить, а что касается Айнагура… Килд раскусил его гораздо раньше, чем мы. Он уже давно понял, что чёрный абеллург сломался, вот и поспешил найти себе нового покровителя. Временного. Килд ещё молод и без поддержки не может, а Канамбер был самым могущественным человеком в Эриндорне после Айнагура. Мало задумать переворот, надо подвести под него солидную базу. У Канамбера ещё в прошлом цикле было множество сторонников. А с появлением Эрлина в Эриндорне вообще всё пошло не так, и Килд решил, что гораздо выгодней поддерживать Канамбера. Тот не может не понимать, что такие союзники, как Килд, в любой момент могут вцепиться тебе в горло, но Килд явно ему нужен. Секрет создания «бога» всегда тщательно охранялся. Любимый ученик Айнагура — один из немногих, кто его знает. Насколько мне известно, Килд никогда не уезжал из Эриндорна, и когда он в начале зимы исчез, все почуяли неладное. Не знаю, где и как они выращивали нового «бога». Возможно, начали в Эриндорне, в какой-нибудь секретной лаборатории Канамбера, а уж потом на дайвере переправили его сюда, в Валлондол. А может, с самого начала растили его здесь. Килд говорил Канамберу, что делать, а тот передавал его указания своим людям… Не знаю. Неизвестно, сколько лет они его выращивают. Эрлин сказал, что надо не меньше пяти. Вообще-то, время у них было. Килд помог Канамберу сделать нового «бога», но наверняка он что-то от него скрывает. Например, секрет какого-нибудь препарата, необходимого для выращивания искусственных людей. Килд понимает: раскрыться перед Канамбером полностью — значит, погубить себя…

— Насколько я знаю Канамбера, чтобы вытянуть из кого-либо нужную информацию, он может прибегнуть и к пыткам. Сбежав из Эриндорна, Килд лишил себя покровительства Айнагура и, по сути, поставил себя вне закона…

— Если Канамбер считается с Килдом, значит он заинтересован в таком союзнике. А вообще… Все эти мерзавцы — союзники поневоле. Они нуждаются друг в друге. Пока.

— Клубок ядовитых гинз, — усмехнулась Амнита.

Выяснить, где хранится новое тело «бога» не удалось, но в том, что оно есть, никто не сомневался. Эрин-Талаф ясно сказал: "Скоро у меня будет прежнее тело". Скорее всего, лаборатория, где выращивали очередной экземпляр, была на южной базе. Во всяком случае Килда видели там. И Лже-Талафа. Канамбер большую часть времени проводил на юго-западной базе, в засушливой местности под названием Саррондон. Здесь почти ничего не росло, зато Саррондон меньше всего пострадал от бедствия. Те немногие водоёмы, что здесь имелись, были чистые, и в них водилась рыба. Недалеко от базы, почти у самих гор, подходило к концу строительство резиденции бога. Перед ней стояла огромная статуя Эрина, сделанная из светлого турма. Её голова возвышалась над крышей дворца и над ближайшими скалами. Но ночам, когда на неё падал свет луны, казалось, что над Валондолом возник бледный лик какого-то злобного демона, несущего стране гибель. Изваяние было совершенно бездарным. Как, впрочем, и дворец. Эта резиденция явно была временной. Наверное, её спроектировал какой-нибудь зодчий, не добившийся успеха в Валлондорне и пригретый Канамбером.

Тагай и его свора как сквозь землю провалились. Разведчики из людей Вильегарда видели их на северо-восточной базе, в Вириндорне, но потом упустили их из виду. Выследить колдунов так н не удалось.

Северо-восточная база находилась прямо в лесу, примерно в трёхстах каптах от посёлка варнов. Белобрысые великаны жили в неуклюжих домах из едва обтёсанных и плохо пригнанных друг к другу хаговых брёвен. Недалеко от посёлка, на большом очищенном от леса участке, с утра до вечера проводились учения. Солдаты Канамбера учили юных варнов пользоваться оружием. Амнита знала о великанах, обитающих в северных лесах, из исторических хроник, где их называли звероподобными чудищами, которые голыми руками душили кавнов — хищников, куда более крупных и свирепых, чем харгалы. Увидев варнов собственными глазами, она поняла, что авторы хроник не преувеличивали. Варны были раза в полтора выше самого высокого валлона, их мускулистые, покрытые светлой щетиной тела дышали поистине звериной силой. Огромные ручищи свисали ниже колен и напоминали узловатые стволы деревьев.

— Что за странные существа! — недоумевала Гинта. — Айданга мне про них не рассказывала… Кому из богов захотелось создать нечто среднее между человеком и зверем? Может, они вообще с другой ангамы?

— И как же они сюда попали? — поинтересовалась Амнита.

— Не знаю… Ванги ведь могут переносить ладей на другие ангамы. Между прочим, у обитателей какого-нибудь далёкого мира вполне могут быть дайверы, способные летать из одной части Энны в другую.

Амнита тут же вспомнила о дайверане. Огромной железной птице, которой предстояло отвезти её не в другую часть Энны, а всего лишь на одну из лун, но это короткое в пространстве путешествие должно закончиться в другом времени. И вернуться оттуда будет ещё труднее, чем туда попасть.

— Не бойся, я тебе помогу, — успокаивал её Снуффи.

Опальный демон был на редкость чутким существом. Амните казалось, что иногда он просто читает её мысли. Во всяком случае, когда она думает о том, что её ждёт в конце Великой Ночи. Видимо, он тоже постоянно об этом думал. Если ему повезёт, прошлое, в котором погибнет Кама, должно вернуть ему Альмандаара.

— Тебе не вредно так долго находиться далеко от Танхара? — спросила однажды Амнита. — Ведь ты, чем дальше от него, тем слабее…

— Когда я рядом с тобой, мне хорошо, — ответил демон. — Открыть дверь в прошлое я могу только возле Танхара, но пока же этого не требуется. Сейчас мне незачем быть сильнее обычного ванга.

Пока они чуть ли не каждый день летали над Валлондолом. Гинта считала, что нужно получше исследовать леса. Кружа над хаговыми дебрями, разведчики то и дело видели внизу посёлки варнов — беспорядочные скопления неуклюжих бревенчатых домов.

— Почему там только старики и дети? — спрашивала Гинта. — Сколько мы уже обнаружили таких селений, и ни в одном нет взрослых мужчин. И даже подростков… А из женщин главным образом старухи.

— Ты же знаешь, что варны сейчас служат Канамберу, — сказала Амнита. — Наверное, большинство перебралось на военные базы. Они работают, строят, проходят военную подготовку. Ты же сама видела.

— Не так уж их там и много. А ведь варны — очень многочисленный народ. Вильегард говорил, что в последнее время они просто заполонили северо-восток Валлондола. Мы видели столько больших селений, а народу там — почти никого. Старики, старухи, дети…

— Ну, не знаю… Мужчины же у них вечно на охоте, — пожала плечами Амнита. — Да и женщины у варнов охотятся.

— Охотников мы видим редко, — возразила Гинта.

Амнита не понимала, что её беспокоит, да и не особенно старалась в этом разобраться. Может быть, потому, что ей хватало собственных тревог. Сумеет ли она осуществить задуманное?

В начала ангивара, последнего светлого тигма в этом цикле, Диннар стал настаивать на том, чтобы Амнита с детьми вернулись в пустыню, в подземный дворец.

— По-моему, ты уже достаточно сделала, — сказал он. — Оставь войну мужчинам. Я уверен, мы её выиграем до наступления Великой Ночи. Я так хочу вернуться в дом, где меня ждут. Вряд ли мы сможем отпраздновать свадьбу до весны, но ведь ты сама назвала меня своим мужем. При свидетелях. А значит, должна хотя бы изредка слушаться.

Амнита не возражала. Она знала, что ей ещё многое предстоит. И очень скоро. Так что лучше пока отдохнуть.

— Ты даже не споришь? — удивился Диннар. — А я уж приготовился к долгому сражению. Никогда не знаешь, что ты ответишь… И вообще, что у тебя на уме.

"Лучше тебе этого не знать", — подумала Амнита.

Глава 14. Война.

Наступление началось на девятый день ангивара. Канамбер, похоже, решил разбомбить основные укрепления Сантары за сутки. И ему бы это удалось, не знай там о его планах. Половина страны лежала бы в развалинах, а её жители были бы в шоке. Но стаю железных птиц Канамбера ждала хитроумная ловушка. Миновав хребет, они попали в густой туман. Потом начались миражи, и сбитые с толку пилоты кружили в небе, не понимая, куда их занесло, если они строго держались курса. Под ними были то острые пики скал, то глубокие пропасти. Наконец, увидев внизу гладкую равнину, командир флотилии дал приказ идти на посадку. Это лучше, чем летать по замкнутому кругу, пока не кончится горючее. Когда же дайверы приземлились, чары рассеялись. Пилоты обнаружили, что равнина — это пустыня, где их ждёт большой отряд и на них нацелены дула множества пушек. Оставалось только сдаться в плен.

Канамбер ждал свою флотилию к вечеру. Поэтому солдаты на сторожевых башнях ничего не поняли, увидев, что дайверы возвращаются гораздо раньше срока. На всех базах, почуяв неладное, забили тревогу, но предпринять ничего не успели. И никто не мог понять, почему пилоты бомбят свои же базы и укрепления. Никто не знал, что они во власти сантарийских колдунов. В каждом дайвере находился нумад или колдун с картой Валлондола и приказывал пилоту, куда лететь и что делать. Тех, кто плохо поддавался анхакару, приходилось держать под прицелом. На всякий случай. Пилоты не особенно сопротивлялись. Наёмники Канамбера не были преданны ему настолько, чтобы жертвовать ради него жизнью. Для них не имело значения, кому служить, лишь бы хорошо платили, а раз уж операция всё равно провалилась, надо, по крайней мере, спасти свою шкуру.

Амнита и Гинта были уверены, что план Эрлина сработает, и всё же они вздохнули с облегчением, только когда получили сообщение из Валлондола. Эрлин уговорил жену отправиться в пустыню вместе с Амнитой. Первое время подруги почти каждую ночь проводили у аллюгинового озера. Гинту интересовали события Великой Войны. Кама показывала картины жестоких сражений. В озере появлялись смертоносные машины валларов, великаны и чудовищные звери, выращенные детьми земли. Полчища живых статуй убивали людей, рушили дома и ломали технику. Впрочем, сами каменные воины тоже гибли. Большинство статуй раскалывалось, когда в них попадали снаряды.

— Как же он всё-таки освобождал нафф из камня, этот Тунгар, — размышляла Гинта. — Маррунгов в Сантаре почти не осталось. Только золотой зверь под арконой. Статуя, в которую заключена нафф, неуязвима, и если маррунга удалось уничтожить, то это уже был не маррунг…

— Гинта, а те две огромные статуи… Одна на дне Наулинны, а другая в Улламарне, там, где было озеро…

— Это обычные статуи. Мангура ещё Сагаран проверял, а великан на дне… В прошлом году, когда мы с Эрлином были в Ингамарне, мы там ныряли. Одна я бы, наверное, не решилась. До сих пор помню, как он меня напугал. Этот тоже не маррунг. В том месте иногда бывают сильные подводные течения. Камень обкатан, даже черты лица сглажены… В общем, она поддаётся внешнему воздействию. Я вот только не пойму, почему он и мангур на дне оказались.

— Сбросили, — пожала плечами Амнита. — Огромная статуя, даже если это не маррунг, всё равно страшное оружие. Сколько она может народу потоптать, сколько всего разрушить, пока её не остановишь или не разобьёшь. А разбить такую махину непросто. Когда эти истуканы останавливались, люди, наверное, старались поскорее их уничтожить, пока колдуны снова не привели их в движение. Эти оказались около водоёмов, и их поскорее туда столкнули.

— Эрлин так же говорит, — вздохнула Гинта. — Возможно, так и есть. Что тут ещё можно предположить? На территории Уламарны и Ингамарны боевых действий было мало, но они всё-таки были. А что касается маррунгов, то про них много навыдумывали. Во всяком случае, полчища маррунгов, которые ходили по Сантаре и Валлондолу, — явное преувеличение. Одного маррунга достаточно, чтобы разрушить целый город. Да что там город… А сделать маррунга очень трудно. Заклинание, вселяющее душу в камень, знали многие колдуны древности, но воспользоваться им смог только Тунгар.

— Откуда ты знаешь?

— Из тех записей Диннувира, которые мы нашли вместе с бумагами Вальгама. Там сказано, что первый раз Тунгар вселил в статую звериную душу. Это была нафф любимца Диннувира — сингала Нури.

— Золотой зверь под арконой?

— Да. Тунгар сделал это, чтобы причинить Диннувиру боль. Он его ненавидел. Он вселил душу Нури в огромную статую, которая стояла у ворот царского дворца в Сингатаме, и послал этого маррунга в Ингамарну — разрушить поселение, которое там лишь недавно возникло, а главное — уничтожить посевы и молодые рощи Диннувира. Он же занимался выведением новых сортов. Но Диннувиру удалось остановить маррунга. Душа сингала ещё не успела всё забыть. Нури вспомнил своего хозяина и подчинился. А в конце войны Тунгар несколько раз сам входил в камень. И освобождался. Никто не знает, как он это делал и куда потом девались статуи, в которые он вселялся. Может, конечно, кто-то что-то и видел, да не успел рассказать. Известно, что последний маррунг в конце войне почти полностью разрушил страну валларов. Диннувир в это время был тяжело болен. За полгода до окончания войны его ранили, и он долго находился между жизнью и смертью. К тому же он чуть не ослеп и тигмов пять ничего не видел. Сперва мне показалось странным, что никто не заметил, куда делось несколько огромных статуй, но потом я представила, какой тогда царил хаос и в каком ужасе были люди, которые думали только о том, чтобы хоть где-нибудь спрятаться и спасти свою жизнь. А этих статуй-убийц вокруг было так много… Не сразу и поймёшь, где маррунг, а где нет.

— Диннар говорил, что обычная статуя ходит неуклюже, на негнущихся ногах, а маррунги двигаются, как живые существа. Камень, в который заключена душа, имеет уже другую структуру. Он не только неуязвим, но и гибок… Впрочем, Диннар тоже умеет изменять структуру камня. Статуи, на которые он воздействует, двигаются, как живые.

— Тут многое зависит от силы нумада-аркана, — кивнула Гинта. — Могущественные арканы могут влиять на материю того, чем они управляют. Даже на материю марр. Но с твоим Диннаром в этом никто не сравнится… К сожалению, Тагай тоже достаточно силён, и ему известно самое страшное из заклинаний.

— Что толку постоянно об этом думать и терзаться? — мягко упрекнула подругу Амнита. — Если бы у Тагая хватило сил воспользоваться этим заклинанием, он бы уже давно это сделал.

— Мне тоже хочется в это верить. А ведь пророчество гласит — "Битва гигантов повторится"…

— Это пророчество уже сбылось, — улыбнулась Амнита. — Разве нынешняя война — не битва гигантов? С одной стороны Эрлин, Диннар, с другой — Канамбер, Тагай… Эти двое, конечно, мерзавцы, и всё же надо отдать им должное — у них есть могущество и власть над людьми. Битва гигантов… Не надо понимать это буквально. Для легенд и пророчеств характерен язык образов. Думаю, так назвали войну между двумя племенами. Тунгар и Вальгам были представителями этих племён и оба в известном смысле были гигантами. Один — великий колдун, другой — величайший учёный своего времени. Эрлин ничего не помнит из этой своей жизни?

— Нет, — покачала головой Гинта. — Но я кое-что помню… Вернее, видела во сне. Я видела битву гигантов. Один был военной машиной, которую изобрёл Вальгам. Возможно, он даже сидел внутри и управлял ею. Хотя, вряд ли… А второй был маррунгом. Я запомнила его. Бородатый великан в высоком шлеме с таким вот гребнем.

— Что было, то было, — сказала Амнита. — С тех пор прошло три тысячи лет. Вальгам с Диннувиром встретились и обрели счастье.

— А душа Тунгара, говорят, так и не обрела покоя, — нахмурилась Гинта. — Он сумел выйти из камня, но боги лишили его возможности вселиться после смерти в новое тело. Его душа до сих пор витает где-то между миром мёртвых и миром живых, преследуя потомков своих давних врагов…

— По-моему, всё это выдумки. Так же, как и про полчища маррунгов.

— Не знаю… Тунгар ненавидел и Вальгама, и Диннувира. У меня такое чувство, что, пока он не обрёл покой, мы с Эрлином не будем по-настоящему счастливы. Амнита, спроси богиню о будущем… Я знаю, ты уже пыталась, но… Хотя бы о ближайшем.

— Я попробую. Она показывает возможные варианты. А станет ли хоть один из них реальностью — ещё неизвестно. В основном это фантазии Камы. Я не очень-то доверяю Трёхликой в том, что касается будущего. Особенно в последнее время. Мы же прекрасно знаем, о чём она мечтает.

Вместо будущего подруги опять увидели в озере картину Великой войны — полчище живых статуй, которые убивали людей и разрушали всё на своём пути. Когда Амнита повторила вопрос, Кама крупным планом показала бородатого великана в высоком шлеме, после чего начался такой хаос картин и образов из разных времён, что Амнита безнадёжно махнула рукой.

— Ничего нового. Трёхликая далеко не всегда может дать ответ.

— По-моему, она ответила, — усмехнулась Гинта.

— Перестань. Она всего лишь извлекла из памяти картину прошлого, похожую на тот мир, о котором она мечтает.

— Но этот великан в шлеме… По-моему, она хотела показать его именно мне.

— Ничего удивительного. Богиня любит играть на наших страхах. Этот Тунгар не даёт тебе покоя…

— Так оно и есть. Спроси её о Тунгаре. Я хочу знать о нём как можно больше.

Кама показала знаменитую битву гигантов, правда, не до конца, но выяснить, как великий колдун превращал статуи в маррунгов, а потом снова в обычные статуи, не удалось. Подруги так и не увидели ни Тунгара, ни Вальгама, зато им бросилась в глаза красивая валлонка с серебристо-голубыми волосами. Они заметили у неё на шее кулон в виде продолговатого камешка, похожую на кулон Эрлина. А сама красавица была очень похожа на Эрлина. Эта женщина явно происходила из рода лирнов.

— Кстати, ты знаешь, у Вальгама была младшая сестра, — сказала Гинта. — Её звали Мирильда. Это написано в «Хрониках», которые мы с Эрлином обнаружили в его горном замке. Там говорится, что они не очень-то ладили. Может, потому, что Мирильда занималась колдовством… Хотя, среди детей воды всегда были колдуны. Кажется, она погибла чуть ли не в самом начале войны.

— Почему ты решила, что эта женщина — Мирильда? — спросила Амнита.

— Не знаю… Я ни в чём не уверена, но у меня такое чувство, что это именно она. Уж больно она похожа на Эрлина, а ведь он потомок Мирильды и Вальгама.

В аллюгиновом озере проплыло множество картин, но Амнита и Гинта так и не узнали, куда делось изваяние бородатого великана после битвы с военной машиной Вальгама.

— Странно, — удивилась Амнита. — Почему она опять заупрямилась? Зачем ей скрывать от нас деяния Тунгара? Но ничего… До сих пор мне удавалось вытянуть из неё всё, что меня интересовало. Постараюсь и на этот раз…

— Не надо. Тебе сейчас нельзя переутомляться. Кама молчит, потому что не знает.

— Не знает? Наверное, каждого человека и каждую птичку, когда-либо живших на Эрсе, она не может показать, но Айданга говорила, что события значительные, масштабные, тем более происходящие под открытым небом, обязательно должны остаться в аллюгине Камы.

— И они там, безусловно были, — перебила Гинта. — Похоже, Тунгар действительно умел обманывать Трёхликую. Об этом пишет Диннувир. Он назвал Тунгара самим могущественным злодеем в истории Эрсы. Этот колдун не только умел делать маррунгов. Он ещё был камаитом. И даже имел некоторую власть над Камой. Приказывать ей, как ты, он не мог, но он умел её обманывать, перерисовывая её картины. Это выражение Диннувира. Я не совсем поняла, как Тунгар это делал. Диннувир и сам этого толком не знал. Кажется, Тунгар вызывал в аллюгиновое озеро картины, которые были в материи Камы, и изменял их при помощи наомы. В результате в памяти Камы оставалось уже не то, что было раньше…

— Великие боги! Я и не думала, что такое возможно. И Айданга ничего такого не говорила.

— Да, нумады древности действительно знали и умели больше, чем мы. А делать маррунгов и обманывать Каму умел только Тунгар. Так он скрыл от потомков большую часть своих «подвигов». И не только своих. Он скрыл от нас и свой облик. Чтобы никто не сумел вызвать его, как Махтум вызвал Кинвара.

— А в списке заклинаний, который оставил Диннувир, есть запрещённые?

— Есть, — помолчав, ответила Гинта. — Есть то, при помощи которого можно заключить нафф в камень, но освобождающего заклинания нет. Диннувир не знал его.

— Выходит, его знал только Тунгар?

— Да.

— Не огорчайся. Даже если бы Тунгар не обманул Каму, мы бы всё равно не узнали это заклинание. Кама хранит изображения, но не звуки. А Тагай — не Тунгар. У него ничего не получится.

— Не знаю… Нафф, заключённая в камень, постепенно погружается в сон. Но маррунг может бодрствовать дней десять. Сколько он за это время успеет натворить!

— Гинта, а есть какой-нибудь способ остановить маррунга?

— Есть. Диннувир пишет, что остановить маррунга может только маррунг. Это он и собирался сделать, когда Тунгар пообещал, что полностью разрушит страну валларов. И он разрушил её. Почти полностью.

— А Диннувир… Что он собирался сделать? Что именно?

— Он собирался войти в камень и попытаться остановить Тунгара. Вернее, огромную статую, которой тогда управляла нафф Тунгара. Диннувир не хотел, чтобы погибли тысячи невинных. Ведь большинству валларов эта война была ни к чему. Диннувир не успел. Как я уже говорила, его ранили. Так тяжело, что он полгода ничего не видел и еле передвигался.

— Но почему… Почему только маррунг? Любой?

— Нет. Более сильный.

— В каком смысле? Более массивный?

— Масса тоже имеет значение.

— А ещё что имеет значение?

— У кого более сильное анх, — неохотно ответила Гинта. — Если оба маррунга колдуны, то победит более сильный… Ты права, Амнита. Я зря беспокоюсь. Тагай не войдёт в камень, не зная освобождающего заклинания. Он не захочет лишать свою душу бессмертия, а вселить в камень чужую нафф гораздо труднее, чем свою.

Похоже, Гинта уже раскаялась, что заразила Амниту своими страхами. После этого разговора она старалась казаться весёлой, много возилась с детьми — рассказывала им об Ингамарне, часто проводила занятия с теми из них, кто был способен к таннуму, но Амнита чувствовала, что Гинте не даёт покоя какая-то мысль. Она догадывалась, какая именно. Ей не нравился взгляд, который Гинта то и дело устремляла на огромную зиннуритовую статую Маррона, — задумчивый и в то же время исполненный глубокой решимости. И даже какой-то оценивающий. "Масса тоже имеет значение…"

"Ещё не хватало, чтобы Диннувиру пришлось сделать то, что он собирался сделать три тысячи лет назад", — думала Амнита.

В Ингамарне Диннувира называли любимцем богов. Не может быть, чтобы они и на этот раз не защитили своего любимца. Или любимицу… Впрочем, богам нет разницы — Гинта или Диннувир, Амнита или Альмандаар Лайол. Богам всё равно. А вот людям — нет. Диннару нужна Амнита, а Эрлину Гинта.

Амнита не сердилась на подругу за то, что та прибавила ей тревожных мыслей. В конце концов, она тоже рассказала Гинте и Эрлину, зачем ей понадобился дайверан. Амнита постаралась убедить их в том, что она почти не рискует. Она не поняла, поверил ли ей Эрлин, но Гинта явно не поверила, хотя выслушала всё спокойно и даже не пыталась её отговорить. Она же знала, что Амните рано или поздно предстоит нечто подобное. Она знала, что Кама боится белой звезды. Амнита не говорила ей об Альмандааре Лайоле, но Гинта была из тех, кому чутьё подсказывает больше, чем какие угодно слова, а чутьё, похоже, с самого начала подсказывало ей, что между Амнитой и белой звездой существует какая-то связь.

— Пожалуйста, не говоря Эрлину об этом запрещённом заклинании в записях Диннувира, — попросила однажды вечером сантарийка.

— Разумеется, — улыбнулась Амнита. — Ты же не говоришь Диннару о моём предстоящем полёте на Каму. Обманывать мужей некрасиво, но тот, кто ни разу в жизни не нарушал правила, ничего не стоит. Каждый из нас в случае необходимости сделает то, что должен сделать, а Эрлину и Диннару ни к чему лишние треволнения. Они и так на войне. Пусть считают, что мы в безопасности.

— Хорошо, что Айдан и Фахар не слышат, — заметила Гинта.

Мальчишкам не хотелось возвращаться в пустыню. Они подчинились отцу неохотно, а некоторые даже на него обиделись.

— Почему вы решили, что вас отправили в спокойное место? — спросила Амнита, когда ванги со своими наездниками приземлились около подземного дворца. — Над Лунным городом тоже нависла опасность. Абеллурги намерены подчинить себе всех обитателей Сантары, где бы они ни жили — в лесах или в пустыне. И не забывайте, что подземный дворец — настоящая сокровищница. Кому, как не детям Аль-Маррана, надлежит охранять эти богатства.

Амнита знала: если Канамбер и собирается захватить подземный дворец, то уж никак не в первую очередь. Да и вряд ли Тагай рассказал ему о сокровищах. А развалины древнего города, среди которых ютились дикари и уродцы, и вовсе никого не интересовали. Так что пока пустыня действительно была одним из самых безопасных мест. Амнита обманывала мальчишек, потому что видела — их самолюбие задето, а самолюбие у каждого из них было примерно такое же, как у их отца.

Сыновья Диннара круглые сутки по очереди охраняли дворец. И днём, и ночью кто-нибудь обязательно стоял на сторожевой башне. Айдан, Фахар и ещё несколько старших мальчиков время от времени летали в Лунный город — "проверить обстановку". Вожди и старейшины относились к сыновьям Аль-Маррана с уважением, тем более что все видели, как покорно служат его детям птицы-демоны.

В Лунном тоже был сформирован отряд, вооружённый кестами. На всякий случай. Война есть война. Имелись в городе и пушки. Нападения с воздуха здесь не особенно боялись. Можно было заблаговременно укрыться в подземельях. Трудно напасть неожиданно в таком месте, как пустыня. Другое дело — когда вокруг леса…

В Валлондоле шли бои. У Амниты и Гинты был переносной лонгатор, по которому они каждый день получали сообщения. Канамбер покончил с собой. Когда отряд Эрлина окружил южную базу, он закрылся в лаборатории, где выращивалось тело «бога», и устроил там взрыв. По жуткой иронии судьбы, голова и рука нового экземпляра уцелели. Останки несостоявшегося «бога» похоронили.

— Всё к лучшему, — сказала Амнита. — Что бы мы делали с этим искусственно выращенным человеком, которому уже успели свихнуть мозги? Теперь его душа свободна. И мы наконец свободны от всех этих фальшивых богов.

— А вот это ещё неизвестно, — возразила Гинта. — Тагая они так и не нашли. Эрина тоже. Боюсь, что они сейчас вместе. У Эрина сильное анх. Как бы он ни деградировал, столько лет подряд играя роль бога, он всё же остался колдуном. Тагай способен многому его научить. Благодаря ему наш распрекрасный «бог» может стать действительно опасным. Чувствую, что впереди у нас ещё больше неприятностей, чем было раньше. Мне надо побывать в Ингамарне. Я возьму кого-нибудь из вангов…

Но в Ингамарну пришлось отправиться на только Гинте. Не успела она сесть на птицу, как из Ингатама пришло сообщение. Старый Аххан передал, что с востока на Ингамарну и Лаутаму движется полчище беловолосых великанов. Их увидели со сторожевой вышки. Дикари явились из восточных лесов и уже идут через Спящие земли. Их всё больше и больше. Они вооружены огромными боевыми топорами, кестами, в том числе и новейшими, и везут пушки. Скоро они подойдут к Тахабане и Виранге — восточным областям Ингамарны. Её жители готовы дать бой, но этих великанов так много…

Амнита ещё никогда не видела Гинту в таком отчаянии.

— Значит, вражеская пехота всё же скрывалась в этих лесах! Наши разведчики не нашли никаких следов, но их и нельзя было найти. Ведь варны пришли в лес не со стороны Сантары. Теперь я понимаю, что за грохот доносился с востока… И почему там, в лесах Валлондола, было столько полупустых селений. Помнишь? Одни старики и дети… Остальные уже были здесь. Люди Канамбера устроили в той части хребта несколько взрывов, чтобы этим чудовищам было легче переправиться через горы. Теперь ими командует Тагай. Я знаю, он там, с ними. Нумады Ингамарны хотели вызвать сильный ураган и почувствовали, что им мешают. Кто-то с той стороны гасит ветер. Ничего удивительного. У Тагая же целая свора колдунов… И Эрин. Когда-то он мог стать могущественным колдуном. А сейчас он, похоже, действительно им стал.

— А где твой зверь, вызывающий бурю? Ветер, который поднимет саннэф, не унять и тысяче колдунов.

— Я не знаю… Я ведь уже давно не могу связаться с Сингом. Я хотела, чтобы он помог нашим в Валлондоле. Синг должен быть сейчас в горах, со своей подругой… Он не отвечает. Видишь ли, он не всегда меня слышит. Всё-таки он зверь, и у него бывают периоды, когда… В общем, он не отзывается. Надеюсь, что с ним ничего не случилось. Как назло, почти все боевые дайверы в Валлондоле…

К счастью, связаться с Эрлином и Диннаром удалось сразу. Эрлин пообещал, что боевые дайверы скоро будут над Ингамарной, но все понимали: скоро — ещё не значит вовремя. Если бы дайверы могли перемещаться в пространстве, как ванги. Как бы ни гнали пилоты своих железных птиц, когда они прилетят, дикари уже будут в Ингамарне. И как бы мужественно ни сражались её защитники, им не выдержать натиск такого полчища. Из других минов уже шла подмога, но войска прибудут ещё позже, чем дайверы. Во всяком случае, в Ингамарну. Лаутама была ближе к центру. Там надеялись, что помощь из Зиннумарны подоспеет вовремя.

— Успокойся, — сказала Амнита подруге. — У нас есть ванги. Одно мгновение — и мы в Ингамарне. Диннар сейчас тоже будет там. Он остановит варнов, вот увидишь.

С высоты птичьего полёта казалось, что какие-то неведомые чары заставляют восточный лес исторгать из себя светло-серую копошащуюся массу, которая волна за волной заливала Спящие Земли и приближалась к Ингамарне и Лаутаме, угрожая захлестнуть их. Нумады устроили метель, которая мешала продвижению этого бесчисленного войска, но остановить его совсем они не могли. Тагай и его шайка были достаточно искусными колдунами, чтобы противостоять им. Они не давали буре разыграться в полную силу и рассеивали миражи, при помощи которых нумады пытались сбить наступающих с толку. Сделав зрительный анхакар, Амнита внимательно всмотрелась в звероподобные физиономии варнов и увидела мутные желтоватые глава, затянутые пеленой тупой, бессмысленной злобы. Дикари явно были введены в то состояние, когда разум затуманен и существом движет только ярость, стремление всё крушить на своём пути. Сила у таких одержимых увеличивается примерно вдвое, а эти великаны и так были чудовищно сильны. Амнита не знала, как Тагай ввёл их в такое состояние. Некоторые колдуны умели воздействовать на толпу. Возможно, их вдобавок опоили каким-нибудь зельем. Амнита и Гинта знали одно: пока дайверы долетят сюда из Валлондола, это полчище сметёт Ингамарну с лица земли. Отряд из Улламарны спешит на помощь, но он тоже не успеет вовремя. А если даже успеет… Отряд совсем небольшой. Люди, когда-то покинувшие Улламарну, постепенно возвращались, но она до сих пор считалась самым малонаселенным мином Сантары. Оставалась одна надежда — Диннар.

Он уже был здесь. И он знал, что делать.

— В Ингамарне много статуй? — спросил он у Гинты.

— Много. Особенно в Ингатаме. Ты же видел наш сад.

— Ты очень любишь свой сад, минаттана?

— Не меньше, чем ты свои творения, ваятель, — ответила Гинта, понимая, куда он клонит. — Но если надо, ты позволяешь их разбивать. Для минаттана подданные важнее, чем самый распрекрасный сад.

— Пусть сообщат жителям каждого селения, чтобы не выходили из домов. Скоро все статуи Ингамарны устремятся в сторону Спящих земель. Я постараюсь не очень повредить лес и обойти посёлки. Покажешь мне, где их лучше провести…

— Но Диннар, как ты сможешь…

— Он сможет, — заверила подругу Амнита, когда Диннар отошёл переговорить с Ахханом. — Он сейчас гораздо сильнее, чем раньше. Камарны подарили ему такую власть над камнем, что он способен приводить статуи в движение, даже не прикасаясь к ним. Он может управлять и обычными камнями, но творения человеческих рук гораздо податливей, послушней. Ведь они в каком-то смысле одухотворены. Мастер даёт камню маленькую искорку жизни и своего духа. Диннар умеет на время разжечь эту искру и воздействовать на материю камня. Статуи становятся гибкими, подвижными, как живые существа… Они слушаются его мысленных приказов. Он же сам ваятель, величайший из всех мастеров, которые когда-либо работали с камнем. И ещё он повелитель камней. Он будит в каменных творениях то, что в них заложено их создателями. Так творения всех мастеров подчиняются главному творцу, понимаешь?

Гинта кивнула, но, похоже, смысл того, что сказала Амнита, дошёл до неё окончательно только тогда, когда она увидала сверху, как все изваяния Ингатама разом сдвинулись с места. Трещали сломанные кусты. Казалось, вся земля содрогается от топота множества каменных ног. Диннар кружил на ванге над селениями, и везде, где он появлялся, оживали статуи. Ингамарна всегда славилась своими ваятелями, и статуй в каждом из её сёл было, наверное, не меньше, чем жителей. Диннар приводил в движение и глыбы камня, которые катились, оставляя на снегу глубокие борозды.

Варны не испугались живых статуй. Причина была не столько в их храбрости, сколько в тупости. И в том состоянии одержимости, в которое их ввели колдуны. Статуи были для них всего лишь противниками, просто более сильными, чем люди. Дикари не отступали. Разбить статую труднее, чем разрубить пополам живое существо, но всё-таки можно. Они ожесточённо разили каменных воинов огромными топорами, секирами и стреляли по ним из кестаронов. Статуи «гибли» одна за другой, но даже их обломки летели в варнов. Каменные бойцы продолжали сражаться, пока их не разбивали на мелкие осколки. Все камни, которые были поблизости, по воле Диннара ожили и атаковали дикарей. Варны погибали, но на смену им шли другие. Их всё прибывало и прибывало, как будто какой-то могущественный колдун без устали создавал всё новых и новых чудовищ. А может, это злые, мстительные духи восточных лесов приняли такое обличье и двинулись войной на людей…

Но как бы то ни было, живые статуи пока успешно отражали натиск варнов. В Лаутаму уже давно явилась подмога, а к Ингатаму подходил отряд из Улламарны. Эрлин передал, что вот-вот прибудут боевые дайверы. Гинта и Диннар решили, что пока каменное войско способно сражаться, людям можно не вступать в бой. Все уже воспрянули духом, когда прилетела тревожная весть с северо-востока Ингамарны. Полчище великанов приближалось и к Хаюганне. Народу там было мало, статуй тоже, несмотря на то, что именно в этой предгорной области находилась самая знаменитая каменоломня, снабжавшая турмом и зиннуритом всю Ингамарну. Обитатели Хаюганны предпочитали украшать свои селения изваяниями из глины, металла и дерева. И даже в огромном некрополе, занимающем значительную часть территории этой области, каменных статуй почти не было. Большинство надгробий представляли собой изображения умерших, а делать мёртвых из камня запрещалось. Нумады и колдуны Хаюганны тоже наслали на вражеское войско метель, но они понимали, что надолго его этим не задержишь. Ведь те, кто командует дикарями, тоже колдуны, и один из них наделён редким могуществом.

— Лучше мне отправиться туда, — сказала Гинта. — Помогу им устроить бурю посильнее…

— Лучше побереги пока свои силы, — перебил Диннар. — Статуй в Хаюганне мало, зато там есть одна такая, что стоит сотни каменных великанов. Золотой зверь! Он огромен, а главное — неуязвим. Это же маррунг. Он будет топтать этих уродов хоть сутки, хоть двое, а они не в силах ему хоть как-то повредить.

— Диннар, маррунга лучше не трогать, — нахмурилась Гинта. — Если его разбудить и он выйдет из-под контроля…

— Я его не разбужу. Я приведу его в движение, но душа, заключённая в этот камень, будет по-прежнему спать.

— Ты уверен?

— Махтум говорил: если кто-то и может разбудить маррунга, то разве что Трёхликая в конце своего стопятидесятилетнего цикла, когда она становится особенно сильна… Не бойся, Гинта. Этот огромный сингал будет двигаться, как и все прочие статуи, которые я «оживил». Он отличается от них только своей неуязвимостью, а значит можно использовать его столько, сколько нам надо.

— А на сколько у тебя хватит сил? — с тревогой спросила Амнита. — Ты уже весь бледный.

Смуглое лицо Диннара действительно приобрело землистый оттенок. Волосы на лбу и висках стали влажными от пота.

— Не беспокойся за меня. Хоть я и младше тебя примерно вдвое, я уже всё равно не ребёнок.

Диннар поцеловал Амниту и, ободряюще улыбнувшись Гинте, подозвал своего ванга. Амнита знала, что удерживать его бесполезно. Гинта тоже не пыталась его отговорить, хотя было видно, что затея с маррунгом ей не нравится. Вскоре она исчезла, не сказав никому ни слова. Может, тоже в Хаюганну улетела?

"А я что тут делаю? — спросила себя Амнита. — И где Снуффи?"

Едва она подумала о Снуффи, как он оказался рядом.

"Хочешь взглянуть, как дела у твоего Ар-Даана? — спросил опальный демон. — Полетели…"

В Хаюганне Гинту никто не видел. Чуть ли не все жители предгорий собрались на берегу Хонталиры, наблюдая, как огромный сингал разделывается с дикарями. Зиннуритовый зверь привёл варнов в ужас и смятение. Другие статуи хоть можно было разбить из пушек, а от этого золотого гиганта отскакивали самые тяжёлые ядра. Он шагал по заснеженной пустоши и давил варнов своими огромными лапами. Когда дикари поняли, что имеют дело с совершенно неуязвимым противником и отступили, каменный зверь преследовал убегающих чуть ли не до самого леса. Так что в Хаюганне обошлись даже без бомбёжки с воздуха.

Первыми, как и ожидалось, прибыли дайверы из Эриндорна, а вскоре подоспела и воздушная флотилия из-за гор. Теперь за исход сражения можно было не беспокоиться. Когда в небе над Ингамарной появились дайверы, от каменного войска уже остались одни осколки и в бой с белобрысыми чудовищами вступили люди. Часть дикарей прорвалась в Тахабану, но расправились с ними быстро. Когда началась атака с воздуха, уже мало кому из варнов удавалось пересечь Спящие земли, а тот, кто всё же доходил до ближайшего к границе с пустошью селения, встречал достойный отпор. До Ингатама не дошёл ни один варн.

Вечером бой закончился. Остатки вражеского войска повернули обратно к лесу. Их не преследовали. Никто не знал, сколько ещё этих чудовищ скрывается в хаговых дебрях на востоке, и хотя все надеялись, что нападение не повторится, Лаутама и Ингамарна оставались в состоянии боевой готовности. Спящие земли превратились в стоянку и взлётно-посадочное поле для дайверов. Больше никто не боялся железных птиц, которые так быстро разделались с варнами. И больше никто не говорил со страхом и неприязнью о сыне Диннары, который, оживив статуи и камни, задержал это дикое полчище на пустоши, пока не прибыла подмога. Все знали, что, если бы не каменные воины Диннара, пострадали бы и Ингамарна, и Улламарна. Знали люди и то, что, воюя с варнами, Диннар едва не распрощался с жизнью. В Ингатам его принесли без сознания, и Аххан не отходил от него почти всю ночь. На рассвете вернулась Гинта. Вид у неё был усталый и подавленный, но она, даже не отдохнув, занялась ранеными.

— Ещё бы он не надорвался, — сказала она, пощупав Диннару пульс. — Привёл в движение чуть ли не все камни в Ингамарне. Земля тряслась… После того, что он сделал на Танхаре, ему следовало хорошенько отдохнуть. Он не успел восстановить силы.

— Я ему говорила, — вздохнула Амнита. — Но он считает, что мужчина не имеет права отдыхать, когда старики, женщины и дети в опасности.

— Извини, что я исчезла без предупреждения.

— А где ты пропадала, если не секрет?

— Охотилась на Тагая, — усмехнулась Гинта. — Я заметила его, когда варны отступали. И упустила. Как сквозь землю провалились — и он, и его свора. Жаль, что не удалось убить его ещё там, в Валлондоле…

Амниту поразило, как холодно и жёстко прозвучало это «убить». Она посмотрела на осунувшееся лицо подруги и поняла, что Гинта действительно смогла бы убить Тагая. Гинта… Самая юная и самая знаменитая нумада Сантары. Лучшая целительница, которая всегда облегчала страдания и дарила жизнь. И никогда её не отнимала. Смерть, убийство… Амнита никогда не связывала эти понятия с Гинтой, но теперь она знала — Тагая та смогла бы убить.

— Оставь его, — сказала Амнита. — Разве теперь найдёшь его в лесах? В Валлондоле и то не смогли к нему подобраться.

— Тагай хитёр и осторожен. И он могущественный колдун. Тагай за сто скантиев чует опасность. Эрина тоже нигде нет. А ведь скоро ему придётся покинуть тело Талафа. Действие воды жизни кончается… Амнита, а где сейчас золотой зверь?

— На берегу Хонталиры. Он там остановился и замер. Издали кажется, что по берегу гуляет огромный сингал.

— Иногда сначала что-то кажется, а потом случается, — пробормотала Гинта.

— Не надо бояться того, что ещё не случилось и, возможно, никогда не случится.

— Ты права, — устало кивнула Гинта. — А бояться того, что должно произойти, не имеет смысла.

"Ты тоже права, — подумала Амнита. — Может быть, поэтому я уже совсем перестала бояться…"

— Я только что говорила с дедом. Он очень рад, что за Амаринту можно больше не беспокоиться. Теперь её нафф действительно свободна и защищена от чьих-либо посягательств.

— Амаринта? — переспросила Амнита. — Кто это?

— А разве я тебе не рассказывала? Помнишь красавицу в том самом зеркале, где было нафао Эрина?

— Конечно, помню. Её звали Амаринта? Эрлин правильно подметил, что ты на неё похожа.

— Ничего удивительного. Она тоже из рода Диннувира. Прекрасная Амаринта жила почти пятьсот лет назад. Она вышла замуж за правителя Улламарны Зиннира. Там её и похоронили. Я сперва не поняла, почему дед встревожился, когда Эрлин заговорил о незнакомке в зеркале и её сходстве со мной. Потом, увидев зеркало, он убедился, что его догадка была верной. Я с детства знаю историю Амаринты. Её до сих пор помнят и у нас, и в Улламарне. В аттану Амаринту был безумно влюблён лучшей ваятель Ингамарны Тиам. И она отвечала ему взаимностью. Несколько лет они были вместе. А потом Амаринта бросила Тиама, чтобы стать супругой Зиннира. Тиам был в отчаянии. Он считал, что она променяла его на трон правительницы, хотя говорили, что на самом деле Амаринта его просто разлюбила. Тиам сказал, что не отпустят её душу, что она не обретёт покоя ни при жизни, ни после смерти. Амаринта умерла в возрасте двадцати трёх лет от какой-то непонятной болезни. У неё, вроде бы, ничего не болело. Она просто тихо угасала на глазах у безутешного супруга, и помочь ей не могли даже лучшие саммины, которые съезжались в Уллатам со всех концов Сантары. Прекрасную Амаринту похоронили в родовой усыпальнице правителей Улламарны. Она расположена недалеко от той пещеры, откуда потом переселенцы из Валлондола вынесли аллюгиновые зеркала. Вскоре после смерти Амаринты Зинниру сообщили, что ваятеля Тиама уже не раз видели и возле гробницы, и возле аллюгиновой пещеры. Однажды Зиннир подстерёг Тиама и набросился на него с обвинениями, утверждая, что тот извёл Амаринту своими злыми чарами. Многие слышали, как он проклинал её, когда она его бросила. И все знали, что Тиам не только искусный ваятель, но и неплохой колдун. Тиам тоже принялся обвинять Зиннира. Он считал, что Амаринта умерла от тоски, когда поняла, что сделала неправильный выбор. Ссора закончилась поединком, исход которого оказался плачевным для обоих. Зиннир убил Тиама, а потом и сам скончался в своём замке от раны, которую ему нанёс ваятель. Такая вот грустная история. Когда Суана похитила зеркало, дед был обеспокоен вдвойне — не только из-за Эрина, но и из-за Амаринты. Ведь имея суннао покойного, можно поймать его душу. Тиам не успел это сделать… А может, и не собирался. Теперь это уже неважно. Это зеркало попало в эриндорнский дворец сто пятьдесят лет назад, когда валлоны вздумали добывать в Улламарне аллюгин, о чём вскоре пожалели. Когда мы привезли это злополучное зеркало в Ингамарну и дед увидел в нём суннао женщины, он понял, что его догадка оказалась верной. Это была Амаринта. Позже, когда мы гостили в Уллатаме, он показал мне её портрет, выполненный известным тогда в Улламарне художником Самиром. Если суннао осталось в аллюгине спустя пятьсот лет после смерти Амаринты, значит где-то должна была храниться её каменная статуя. Дед сказал: "Вряд ли сейчас кому-то надо охотиться за душой Амаринты, и всё же пока суннао покойного в аллюгине, его нафф в опасности". Когда зеркало нашли, дед отдал его на хранение одному из учеников Сифара. А вчера тот сообщил, что суннао Амаринта исчезло.

— Выходит, её статуи, где бы она ни хранилась все эти пятьсот лет, больше нет?

— Выходит, что так. И кажется, теперь даже ясно, где она хранилась. Сегодня утром наконец-то пришёл в себя Ранхат, огненный тиумид из Тахабаны, которого доставили в нашу лечебницу с разбитой головой. Рана была довольно опасная, а получил он её вот как. У него в святилище стояла большая глиняная статуя Саггана. Очень старая. Святилище построено пятьсот лет назад. Вчера, когда Диннар «оживил» в Тахабане все каменные статуи, эта вдруг тоже «ожила». И вот что выяснилось. Глиняной она была только снаружи. Под слоем глины оказалось каменное изваяние прекрасной женщины. Когда статуя пришла в движение, глиняная оболочка потрескалась и отвалилась. А статуя, разрушив стену святилища, последовала за нашим повелителем камней к границе со Спящими землями. Когда стена рухнула, бедняга Ранхат и получил камнем по голове. Ему едва череп не проломило. Он говорит, что очень испугался, когда статуя его бога вдруг ожила. Он ведь считал, что это просто глиняная фигура. И все так считали.

— Значит, каменная Амаринта «погибла», защищая свой родной мин?

— Думаю, это действительно была она. Тиам жил в Тахабане. Это святилище построил кто-то из местных аттанов, а статуя Саггана была заказана Тиаму. Никто и не догадывался, кого он скрыл под обличьем Саггана.

— Зачем он это сделал? Он действительно надеялся поймать её душу? Но ведь это искусство, доступное лишь единицам.

— Не знаю. Некоторые считали, что Тиам просто хотел раздобыть аллюгиновое зеркало, в котором было суннао Амаринты, потому и ходил в ту пещеру. Надеялся отыскать его… Он хотел похитить чудесное зеркале Ханнума и всегда видеть в нём образ Амаринты. А чтобы этот образ не исчез, он сохранил одну из её каменных статуй, спрятав её таким хитроумным способом.

— Он хотел, чтобы бог огня и страсти вечно хранил образ его возлюбленной… Так странно… Нас обжигает огонь давно отгоревших страстей.

— Сагаран говорил, что это огонь, который нельзя погасить, — тихо сказала Гинта. — И всё же я рада, что эта грустная история закончилась. Хоть и спустя пятьсот лет.

— Да уж, — усмехнулась Амнита. — Скорее бы они все закончились. Эти грустные истории, которые чересчур затянулись.

В последующие несколько дней они разговаривали редко и только по делу. Гинта была занята в лечебнице. Когда Диннару стало полегче, Амнита сочла своим долгом предложить ей свою помощь. Впрочем, помощников у Аххана и Гинты хватало. Школа Ингатама всегда готовила лучших в Сантаре нумадов-самминов, а большинство мангартов лечили уже почти так же хорошо, как и их учитель.

У покоев Диннара постоянно толпились воины из Улламарны. Им не терпелось увидеть своего будущего правителя. А когда Диннар, оправившись от болезни, первый раз вышел во двор, его встретили так, что он растерялся.

— Как видишь, твои подданные принимают тебя всей душой, — сказала ему потом Амнита. — Новые беды и войны обычно заслоняют старые. Сейчас ты для них спаситель, а поминать старое никто не станет. Ты тогда был совсем юн, тебя обманули… И в конце концов, у тебя были причины обижаться на своих соотечественников. Они с самого начала относились к тебе несправедливо, и среди них нашлись мерзавцы, которые продали тебя колдунам. Между прочим, твои статуи никого не убили и ничего не разрушили. Судьбе было угодно, чтобы ты не причинил родному мину вреда. А сейчас ты спас и Улламарну, и Ингамарну. Богам угодно, чтобы род Уллавина продолжал править в Улламарне.

— Это так, — поддержала подругу Гинта. — История повторяется. Давным-давно, больше трёх тысяч лет назад, правитель древней Уллатамы Санамир горевал, что потерял своего внука и наследника Аранхата. А тот неожиданно вернулся. И не один, а с молодой женой, которая, между прочим, была валлонкой… Вот бы Акамин обрадовался, если бы ты с Амнитой сейчас приехал в Уллатам. Он бы сам привёл сюда войско, если бы не слёг. В последнее время у него опять пошатнулось здоровье, а недавно он ещё и простыл.

— И правда, Диннар, давай слетаем в Улламарну, — предложила Амнита.

— Я думаю, больному нужен покой, — помолчав, сказал Диннар. — Да и не время сейчас для семейных встреч. Мне надо срочно возвращаться в Валлондол. Эрлин передал, что там снова бои. Этот проходимец Килд остался жив. Теперь он возглавляет людей Канамбера, а заодно и отряды варнов. Они то и дело появляются из леса и нападают на посёлки. Наши враги знают, что проиграли, но они, похоже, намерены вредить и портить нам жизнь столько, на сколько их хватит. Единственный выход — поскорее с ними разделаться. Амнита, мы навестим моего де… Акамина, когда закончится война. Поверь, ждать осталось недолго. Может, отпразднуем победу ещё до начала Великой Ночи.

Наступила Ночь Камы, но война не закончилась. Варны ещё три раза пытались атаковать северные мины, но сейчас все знали, откуда ждать нападения, и боевые дайверы, часть которых осталась в Ингамарне, разделывались с дикарям, едва они начинали передвижение через Спящие Земли. Выследить Тагая так и не удалось. Его приспешников тоже. Они или затаились где-то в глуби восточных лесов, или вернулись в Валлондол. Там тоже продолжались бои. Воевать в темноте была гораздо труднее, тем более что варны в отличие от людей видели в темноте хорошо.

Незадолго до Великой Ночи Даарн привёз в Ингатам Мину. Она должна была скоро родить.

— Гинта, извини, сейчас не до меня… Но я хотела быть поближе и дому. И к тебе. Ребёнок родится в период владычества Камы, и у него будет слабое нао. В последнее время мне нездоровится. И страшно. Я там одна, Даарн появляется редко. Он ведь должен воевать. Я знаю, сейчас и без меня забот хватает. Война…

— Престань, — Гинта обняла подругу. — Война скоро кончится, а жизнь твоего ребёнка только начинается. Ты должна сейчас думать прежде всего о нём.

На восьмой день Великой Ночи Мина родила смуглого кареглазого мальчика. Ребёнок был абсолютно здоров, но Гинта на всякий случай проверила его нао и первые несколько дней делала ему массаж, укрепляющий тонкое тело.

— Я назову его Гильдар, — сказала Мина, любуясь своим первенцем. — Мы с Даарном договорились: если родится девочка, назовём её Гинта — в твою честь. Даарн считает, что обязан тебе не только жизнью, но и тем, что его судьба сложилась так удачно… А если мальчик, пусть будет Гильдар. Это имя родственно твоему, только звучит по-валлонски. К тому же это легендарное имя. Так звали одного из друзей Ральда Прекрасного. Скорей бы Даарн узнал, что у него родился сын! Скорей бы закончилась эта проклятая война.

— Она и так скоро кончится, — заверила подругу Гинта. — А Даарну уже всё передали.

Таома с удовольствием помогала юной матери ухаживать за младенцем. Гинту это радовало. Нашествие белобрысых великанов, птицы-демоны, которые беспрестанно кружили над замком, полчище живых статуй — всё это настолько выбило старуху из колеи, что Гинта уже начала опасаться за её рассудок. Теперь все мысли старой няньки занимал новорожденный. Она повеселела и даже больше не жаловалась на боли в суставах. Засыпая по вечерам, Гинта слышала, как Таома поёт малышу песни, которые когда-то пела ей, — Мину с ребёнком разместили в соседних покоях. Слушая эти песни, Гинта на время забывала о том, что сейчас война, а вокруг царит кромешная тьма… Ночь Камы. Период её господства, который она хочет продлить до бесконечности.

Иногда в безветренные дни Амнита, Гинта, Мина и Таома с маленьким Гильдаром на руках выходили в голубой дворик. Диуриновый хель был единственной статуей, уцелевшей после битвы с варнами. То ли изваяние божественного зверя не подчинилось повелителю камней, то ли Диннар не захотел его трогать… Так или иначе, Гинта радовалась, что её любимый дворик остался целым. Акавы и фиссы отгораживали его от унылого, обезображенного сада, и он казался маленьким островком прежнего Ингатама. Гинта знала — после войны ваятели снова украсят сад. Возможно, здесь будет ещё красивее, чем раньше, но этот дворик должен остаться таким, какой он есть. Это кусочек её детства. Они вчетвером сидели на бортике фонтана. Статуя светилась мягким голубым светом, старая Таома, укачивая смуглого младенца с валлонским именем, тихо напевала какую-нибудь из своих песен. И хотя за белыми стволами акав виднелся разорённый сад, на этом маленьком сказочно-красивом островке Гинта чувствовала себя защищённой.

Ей часто казалось, что у неё не было детства. Оно действительно слишком рано кончилось. Раньше, чем у большинства её ровесников. Впрочем, какая разница? Рано или поздно всё кончается. В человеческой жизни всё имеет своё начало и свой конец. Всё проходит. А вот Кама хочет создать вечное царство. Мир бессмертных каменных созданий, способных периодически изменять форму, совершенствовать свой облик. Возможно, это будет царство подлинного совершенства… Нет! Ничего этого не будет! Никто, кроме Трёхликой, не хочет этого бездушного совершенства… А почему, собственно, бездушною? Ведь у этих каменных созданий будут души, а существо, наделённое душой, способно любить. Люди жалеют, что нельзя жить и любить вечно. То есть, можно, конечно, но каждая конкретная жизнь коротка. Мало кто помнит прошлую и абсолютно никто не знает, какова будет следующая. Не лучше ли навсегда поселиться в одном вечном и неуязвимом теле?

В последнее время Гинте постоянно снились кошмары. Сны, которые она уже когда-то видела. Круглолицый каменный великан, заглядывающий в пещеру, где она спала… Чёрная рука, которая тянулась к ней из темноты и вслепую искала её, шевеля длинными, похожими на гинз пальцами. Гинте было страшно, но она даже не пыталась спрятаться. Она знала, что её всё равно найдут. "Не бойся, не бойся, — шептал ей чей-то тихий, вкрадчивый голос. — Не бойся вечности, дитя. Вечный сон — не так уж и плохо… А если Трёхликая тебя разбудит, ты сможешь вечно наслаждаться своим бессмертием…" — "Не хочу! Не хочу!" — противилась Гинта, но какая-то невыносимая тяжесть давила ей на грудь и сковывала члены. Она чувствовала, как цепенеет тело, и знала — ей не вырваться. Однажды к ней подбежал золотой зверь и, лизнув ей руку, сказал: "Чего ты боишься? Мы снова вместе. Я так долго по тебе тосковал…" — "Синг! — обрадовалась Гинта. — Где ты был?" — "Как — где? — удивился зверь. — Я столько лет провёл на одном месте. И почему ты называешь меня чужим именем? Неужели ты не помнишь, как меня зовут?" — "Нури…"

Гинта проснулась. В соседней комнате плакал ребёнок. За окном горели огни, и все шторы были разукрашены мутными цветными пятнами. Раньше, помимо фонарей, Ингатам освещали диуриновые и хальционовые статуи. Теперь их обломки устилали границу Ингамарны и Спящих Земель. Слуги пока наставили в саду простых фонарей. Украшать Ингатам было некогда. С этим можно подождать до весны. Главное сейчас — осветить его получше. Вся Ингамарна сияла огнями. И не только Ингамарна. Люди повсюду сражались с темнотой. Ночь, тем более такая длинная и тёмная, — хорошее укрытие для врага. Мало ли откуда он ещё может появиться.

Снегопад, длившийся трое суток, закончился. Теперь хоть в саду не чернели ямы и глубокие борозды, которые оставили здесь ожившие изваяния. Припорошённый снегом Ингатам выглядел если и не нарядным, то, по крайней мере, не производил угнетающего впечатления.

В последнее время Гинте было особенно одиноко. Амнита уже несколько дней как улетела в Эриндорн. Должна же она поближе познакомиться с огромной стальной птицей, которая позволит ей достичь обители Трёхликой и войти туда, несмотря на плотно запертые ворота… Когда Гинта об этом думала, у неё окончательно портилось настроение. Она два раза слетала в Эриндорн, но ненадолго. Она знала, что сейчас её место в Ингамарне. Гинта следовала правилу, которого уже не одну тысячу лет придерживались её облечённые властью предки: в тяжёлое время правитель должен быть со своими подданными. Гинта чувствовала, что они в ней действительно нуждаются. Не только в её колдовском искусстве, но и просто в её присутствии здесь. Её настроение передавалось и воинам, и слугам. Видя, как ей заглядывают в глаза, Гинта старалась казаться спокойной и весёлой, и ей это удавалось, а оставаясь наедине с собой, она подолгу делала упражнения, помогающие снять напряжение. Она часто поднималась в комнату с камином и смотрела на портреты родителей. Ранх и Синтиола умерли, когда им было столько же, сколько сейчас Эрлину и Гинте. Двадцать и восемнадцать…

"Наверное, мне никогда не удастся пожить спокойно и счастливо, — думала она. — Мы с Эрлином никогда не будет сидеть зимним вечером у камина в окружении наших детей. Мне некого было называть матерью, и никто так не назовёт меня. Что ж… Если роду Диннувира суждено прерваться, значит так угодно судьбе. Он вернулся в этот мир, чтобы помочь людям. Возможно, ему… то есть мне… предстоит достигнуть ещё большего могущества, чем в прошлой жизни, но… Неужели, возвращаясь сюда, он втайне не надеялся обрести счастье?"

Нури ей больше не снился. Странно… Тогда у неё тоже был любимец сингал. Его душу вселили в изваяние, стоявшее у ворот царского дворца в Сингатаме. Золотой зверь, который когда-то охранял дворец, потом три тысячи лет охранял одинокую аркону. Недавно он защитил Хаюганну от полчища дикарей, а теперь застыл на берегу замёрзшей Хонталиры, словно размышляя, куда ему пойти и что вообще делать дальше… "Мы снова вместе… Я так долго по тебе тосковал".

Теперь Гинта понимала — судьба настигла её и подошла к ней вплотную. Гуляя в одиночестве по саду, она подставляла лицо холодному зимнему ветру и ощущала дыхание вечности. Вечный сон… Что это? Вечная смерть или бессмертие? Над голыми кронами деревьев призрачно белела Кама. Санты не было видно с начала Великой Ночи.

"Ты уже в каменном плену, — думала Гинта, глядя в чёрное небо. — Но ты всё равно вырвешься. А я?"

Как она обрадовалась, увидев однажды мелькающее среди темных стволов гибкое золотистое тело.

"Синг! Почему ты хромаешь? Где ты пропадал?"

"Скажи спасибо, что я вообще жив", — проворчал зверь, лизнув ей руку.

"Я звала тебя…"

"Да? Я даже не слышал… Я был слишком слаб. Когда ты была за горами, я очень неудачно поохотился. Выследил крупного турна, а он оказался не только силен, но и хитёр. Он меня ранил. А когда я возвращался в наше логово, на меня напал сарван. Зимой они часто спускаются с вершин. Не знаю, как я уцелел и дополз до пещеры… Конечно, не будь я ранен, я бы с ним быстро разделался. Я потерял много крови и очень долго лежал. Наутинге пришлось охотиться, а ведь она ждёт детёнышей…"

"Чего вам здесь не живётся? В горах опасней, чем внизу".

"Это только людям так кажется. Наутинга предпочитает, чтобы детёныши появлялись на свет в горах. Но сейчас мы спустились в нижние леса. В последнее время в горах действительно неуютно. Что-то не так".

"А что именно?"

"Они трясутся".

"Кто?"

"Горы. Там всё движется. Вчера нас чуть не накрыло лавиной. А сегодня мне показалось, что и здесь, внизу, земля дрожит. Но здесь всё равно спокойней… Что такое творится?"

На следующий день толчки стали ощутимы и в Ингамарне, а в Хаюганне трясло так, что кое-кто перебрался к своим родственникам и знакомым, чьи дома стояли подальше от гор. Впрочем, сильного землетрясения не ждали. Белые тиумиды, проводившие много времени в нижних пещерах, сказали, что гинзы и свиды даже не покинули своих нор.

В середине тигма резко потеплело. За насколько дней растаял почти весь снег. Фонари освещали голый почерневший сад, который наполнился журчанием многочисленных ручьёв и ручейков. В этих звуках не было радостного обещания скорой весны. Гинте чудилось, что во мраке Великой Ночи перешёптываются тысячи демонов тьмы. Северо-западную часть сада, находившуюся в низине, затопило так, что можно было плавать на лодке. Деревья стояли по колено в воде. Потом повалил мокрый снег, который плавно перешёл в дождь, после чего ударил мороз, и сад превратился в ледяное царство, сказочно-красивое при свете фонарей. Эта картина навевала на Гинту печаль и тревогу. Казалось, этот хрупкий, призрачный мир вот-вот рассыпется от легкого дуновения ветра. Призрачный мир, созданный по прихоти Камы. По её же прихоти он может исчезнуть…

Морозы держались недолго. Скоро снова зашумели ручьи. Дожди чередовались с мокрым снегом. Горы время от времени трясло. К этому уже привыкли и не особенно боялись. Людей настораживало другое. После битвы с варнами зиннуритовый зверь остался на 6ерегу Хонталиры, и хотя никто не решался подойти к нему близко, его вид давно уже никому не внушал страха. С тех пор, как Диннар остановил статую, она больше не двигалась. Значит, душа зверя спала, а спящий маррунг не опасен. С наступлением Великой Ночи фигура сингала утонула во тьме, и видели её только часовые, когда освещали местность со сторожевых вышек. Теперь уже не помнили, кто из них и когда именно заметил, что каменный гигант изменил позу и оказался немного дальше от берега, чем был раньше. За золотым зверей наблюдала несколько дней и страшное предположение подтвердилось. Он двигался. Сам. Никто из колдунов к нему не подходил. Значит, маррунг проснулся.

— Диннар тут ни при чём, — уверяла Гинта испуганных жителей Хаюганны. — Никто не может воздействовать на душу, заключённую в камень. Никто, кроме Трёхликой. Разве вы не знаете, что в период своей наивысшей активности — а сейчас именно такой период, она способна влиять на камни? Вспомните пять великанов в пустыне за Улламарной. А разве ваши деды не слышали от своих отцов и дедов, что в прошлую Ночь Камы золотой зверь уже пытался встать?

Гинта боялась за Диннара. Ему только начали доверять. Если он опять наткнётся на стену ненависти и страха, он может снова, но на этот раз уже окончательно, отвернуться от людей. А если он ещё и потеряет Амниту…

"Нет, нет, — твердила Гинта. — Этого не будет. Трёхликая, ты не сможешь их разлучить. Злая, бесплодная богиня, ты не умеешь любить, но вечно завидуешь чужой любви. Тебе не одолеть их. Ты знаешь, что тот, кто любит, уязвим. И всё же тот, кто любит, сильнее".

К счастью, никто и не пытался обвинить Диннара. Слишком свежа была память о недавней битве, когда он, возглавив каменное войско, спас Ингамарну и Улламарну от полчища дикарей. А вскоре и золотого зверя перестали бояться. Двигался он редко и очень медленно. Похоже, он хотел вернуться к старой арконе, под которой пролежал три тысячи лет.

— Сингал возвращается на место, — говорила Гинта. — А значит, скоро всё вернётся на круги своя. Сингал Нури, чья душа заключена в это изваяние, был любимцем Диннувира. Он не причинит нам зла.

Гинта не пыталась обмануть людей. Она чувствовала, что этот маррунг действительно не опасен, и верила, что в случае чего она сумеет его остановить, как и тогда, когда была Диннувиром. Нури вспомнит её и подчинится.

А вот с другими маррунгами ей не справиться. Если только она не решится на то, на что когда-то решился Диннувир. Судьба избавила его от необходимости приносить себя в жертву. А вот что судьба приготовила ему сейчас, спустя три тысячи лет?

Когда боевые дайверы бомбили в Валлондоле вражеские объекты, пилоты получили приказ уничтожить гигантскую статую бога, стоявшую возле недавно построенного дворца в Саррондоне. Этот приказ показался бы им смешным, если бы они не знали, что исходит он от Гинты. Величайшая нумада Сантары никогда бы не стала отдавать нелепых распоряжений. Статую уничтожили. Эрлин предлагал разбить и гигантское изваяние Маррона, но Ганга не позволила. Она не хотела пугать марвидов, которые сочли бы это дерзостью по отношению к повелителю камней. Они смертельно боялись его гнева. И была ещё одна причина, которая мешала Гинте уничтожить эту статую. Она поручила нескольким мангартам из школы Аххана днём и ночью охранять зиннуритового исполина.

"Тагай не сумеет к нему подобраться, — думала она. — Ни в плотном, ни в тонком теле. К нему никого не подпустят… Да только вот зря я себя успокаиваю. Тагай не дурак. Если он действительно намерен сделать маррунга, то давно уже нашёл каменного гиганта, которого можно для этого использовать. Но где он его прячет? Где можно спрятать огромную статую? Мы же весь Валлондол прочесали, пока не наступила Ночь. Не говоря уже о Сантаре… Только про восточные леса не подумали. Мы многое упустили из виду. Враги называют нас с Эрлином правителями, которые залезли на трон, едва выбравшись из пелёнок… Что поделаешь, если у нас не было времени повзрослеть и набраться опыта…"

Теперь дайверы постоянно кружили над восточными лесами, освещая хаговые дебри мощными прожекторами. Да и разведчики на вангах были там частыми гостями. Похоже, все уцелевшие дикари вернулись в Валлондол. Разведчики не заметили ничего подозрительного. Ничего и никого. Ни людей, ни варнов, ни тем более гигантских статуй.

Тагай мог сделать маррунгом просто глыбу камня и даже целую скалу, но это было бы не так страшно, как если бы он «оживил» статую. Если верить записям Диннувира, маррунги, не имеющие образа, слишком быстро засыпали. Ваятель, который создаёт подобие живого существа, в каком-то смысле одухотворяет камень, и чем искусней сделана статуя, тем больше она может «бодрствовать», если вселить в неё душу. Многое зависело и от массы изваяния. Маленькие маррунги тоже быстро засыпали, поэтому особенно тщательно сейчас охранялись большие статуи. Некоторые были попросту разбиты. В Сантаре ещё никогда не уничтожалось столько статуй. О том, что колдун Тагай знает страшное заклинание, было известно лишь единицам, но поразительное чутьё сантарийцев, всегда удивлявшее детей воды, подсказывало им: в эту Ночь Камы надо остерегаться каменных фигур. В Сантаре всегда побаивались ваятелей, работавших с камнем. И если один повелитель камней «оживил» статуи, чтобы спасти людей, то где гарантия, что кто-нибудь не оживит их совсем с другой целью. Тем более что Ночь Камы — время господства злых демонов. Трёхликая любит делать фигуры из камня и будит спящих маррунгов. Каменные существа опасны. Особенно в период её господства над миром.

Статую Маррона тщательно охраняли, и Гинта была уверена, что Тагай не сможет ею воспользоваться. А вот она сможет, если что. Но неужели ей всё-таки придётся…

Война подходила к концу. Во всяком случае так считал Эрлин, который всё чаще и чаще прилетал на ванге в Ингатам. Диннар здесь не появлялся. Он летал к Амните в Эриндорн.

— Они постоянно ссорятся, — сказал однажды Эрлин. — Когда бы он ни прилетел, она всё на Агерланде. Он, естественно, сразу туда… Диннара злит, что она не вылезает из дайверана.

— Но он же знает, что летательные аппараты — её слабость…

— По-моему, он что-то подозревает. Мои ребята на Агерланде боятся его, как огня. Даже стараются не попадаться ему на глаза. Вдруг он захочет выведать у них истинную причину столь горячего интереса Амниты к нашей с ней новой игрушке. Они все отличные техники и пилоты, но у них среднее анх, а он…

— Он не посмеет применить запрещённый анхакар, — нахмурилась Гинта. — Теперь он хорошо знаком с этикой нумадов и не захочет стать среди нас изгоем. Впрочем… Твои парни правы. Пусть лучше пока держатся от него подальше. На всякий случай. К сожалению, Диннар иногда бывает непредсказуем.

— Амнита действительно уверена, что у неё всё получится?

— Если говорит, значит уверена.

— Тогда почему она так упорно скрывает всё это от Диннара?

— Потому что он слишком подозрителен и может ей помешать.

— Мне иногда тоже хочется помешать.

— Думаешь, мне не хочется? Но она нам никогда этого не простит… Да и прощать-то будет некого. Ты же знаешь, что тогда произойдёт. Что бы ни случилось с Амнитой, мы вынуждены согласиться с её решением. И возможно, даже принять эту жертву. Хотя принимать такие жертвы ещё труднее, чем их приносить.

— Лучше будем надеяться, что всё обойдётся без жертв, — сказал Эрлин, крепко обняв Гинту. — Если Амнита верит в свои силы, то мы должны верит в неё, и это ей поможет. Она ведь уже не раз попадала в переделки, и ей всегда удавалось выкрутиться.

"Конечно, мы будем надеяться, — думала Гинта, глядя на кусочек звёздного неба, которое смотрело в спальню сквозь щель в занавесках. — Надеяться и верить. Что нам ещё остаётся…"

Она не знала, что сейчас — ночь или уже утро. Когда Эрлин был рядом, она забывала о времени. Он наконец-то уснул. Её супруг, утомлённый войной и любовью… При свете маленькой лампы Гинта любовалась его прекрасным лицом. Быть может, это последняя ночь, которую они провели вместе. Подольше бы она не кончалась.

— Она ещё долго не кончится, — сказал неизвестно откуда взявшийся золотой зверь. — Ведь это Великая Ночь.

— Кто ты? — спросила Гинта. — Ведь ты не Синг…

— Какая разница… Все мы уходим и возвращаемся. Через год или через тысячи лет.

— Нури не может вернуться. Его душа в камне.

— Но он хочет вернуться. И ты тоже.

Зверь исчез так же внезапно, как и появился. А проснулась Гинта от того, что загудел лонгатор. Она поскорей заглушила звук и ушла с аппаратом в другую комнату. Ей не хотелось будить Эрлина. Она чувствовала — случилось что-то страшное. И почти не удивилась, когда услышала в трубке встревоженный голос Даарна.

— Гинта, мы не знаем, сумеешь ли ты найти какой-нибудь выход, и всё же решили сообщить тебе об этом как можно скорее… Похоже, через несколько дней Сантара превратится в руины. Диннар не может его остановить. Даже Диннар не властен над ним…

— Маррунг? — не дослушав, спросила Гинта.

— Да! Он огромен. Гораздо больше, чем та статуя каменного бога в пустыне. Гинта, это действительно маррунг, никаких сомнений! Из чего только по нему ни палили там, в Валлондоле… Он неуязвим и всё сметает на своём пути. И он идёт в Сантару!

— Но откуда он взялся?

— Из болота.

Ответ показался бы Гинте смешным, если бы всё не было так ужасно.

— Он поднялся из болот между Саррондоном и Рундоллом. Когда-то там было озеро, которое называли Мёртвым. На его месте уже лет двести как большое болото, которое постепенно высыхает. Видимо, эта статуя когда-то очень давно затонула в озере… И вот теперь она «ожила». Пленные варны что-то лопотали про болотного великана, который скоро встанет и всех нас убьёт, но мы не придавали этому никакого значения. Мало ли чти болтают дикари… Они ещё говорили, что баллур выведет его из болот. Мы думали, что Баллур — это имя какого-нибудь их божества, а оказывается, это слово на языке варнов означает что-то вроде мудреца, колдуна… В общем, это тот, кто больше всех знает и умеет. Теперь-то мы догадались, кого они так прозвали. Это же явно Тагай. Это он «оживил» статую! Гинта, маррунг идёт в Сантару. Он продвигается очень быстро и всё сметает на своём пути. Он уже в горах. Он сворачивает целые скалы и прокладывает себе дорогу. Сегодня вечером или ночью он уже будет в пустыне. Ты же знаешь, хребет там гораздо уже, чем в Ингамарне или в Улламарне. Горы на западе боле неприступны, но эта часть хребта — что-то вроде высокой стены между двумя странами. Если бы там не было скал, путь от нашей пустыни до Саррондона можно было бы проделать за сутки. Так что очень скоро это чудовище будет в Сантаре. Скажи Эрлину. Он тоже должен знать о том, что случилось.

"Должен, но не сейчас", — подумала Гинта.

Едва она закончила разговор с Даарном, как с ней мысленно связался Амит.

"Гинта, извини, я тебя, наверное, разбудил, но мне неспокойно. В Улламарне трясёт сильнее обычного. Мне кажется, в горах на западе творится что-то странное. И это не похоже на обычное землетрясение".

"Амит, говори всем, что это просто землетрясение. И нумады пусть говорят то же самое. Лучше не пугать людей заранее. Скоро я выясню, что там происходит. Жди сообщения. Главное — чтобы не было паники".

Гинта тихонько оделась, но проскользнуть к двери незамеченной ей не удалось. Эрлин уже не спал.

— Ты куда? — спросил он, приподнявшись на локте.

— Я ненадолго.

— Что-то случилось?

— Ничего особенного. Поспи ещё.

Эрлин зажёг второй светильник и стал искать свою одежду.

— Я с тобой.

— Это совершенно ни к чему…

— По-моему, ты чем-то встревожена. Что случилось, Гинта? Что ты от меня скрываешь?

Она подошла к нему и, слегка нажав ему на плечи, заставила его снова лечь.

— Я в Улламарну. У них там здорово трясёт, и шум в горах… Люди испугались. В Улламарне вечно боятся, что пять великанов оживут и пойдут разрушать посёлки. Я решила слетать посмотреть, в чём там дело, хоть и уверена, что ничего особенного. Очередная выходка Трёхликой. Помнишь те фигуры в горах, которые я тебе показывала? Они, как и пять великанов, появились сто пятьдесят лет назад. В прошлую Ночь Камы. Думаю, сейчас творится что-нибудь подобное, потому и трясёт.

— Раз ничего особенного, тебе совсем не обязательно туда мчаться. Не надоело тебе быть нянькой для всех жителей Сантары?

— Не ворчи.

Гинта присела не краешек постели и, склонившись над Эрлином, принялась тихонько массировать ему виски.

— Перестань… Ну вот, меня опять в сон потянуло… Противная маленькая колдунья.

— Тебя клонит в сон, потому что ты не выспался. Тебе и так хватает забот. Без землетрясений в Улламарне. И в любой момент могут вызвать в Валлондол. Так что пользуйся моментом, отдыхай. У тебя уже тени под глазами.

Гинта хотела уйти, но он удержал её.

— Подожди… Я давно хочу сказать тебе одну вещь. Ты очень красивая.

Гинта растерялась. Она не знала, что в таких случаях отвечают и как вообще принято реагировать на подобные слова. Ей никогда ничего такого не говорили. Она никогда не считала себя красавицей и уже давно перестала из-за этого расстраиваться. С тех пор, как поняла, что Эрлин её любит. Такую, какая она есть.

"Может, я в последнее время изменилась? Похорошела…"

— Ты всегда была красивая… Просто я долго этого не видел. Синг правильно говорит: детёныш человека прозревает гораздо позже, чем детёныш сингала. Скорей бы закончилась эта война. Всё это такая бессмыслица… Когда ты со мной, всё остальное кажется ненастоящим… Нет, я помню о своём долге. И я его выполню. Слишком много глаз постоянно смотрят на меня… А куда бы ни смотрел я, у меня перед глазами только ты.

— Детёнышу человека надо отдохнуть, — нежно сказала Гинта. — Закрой глаза и спи…

— Что мне ещё остаётся, — сонно пробормотал Эрлин. — Противная маленькая колдунья… Я всё вспоминаю тот праздник Эрнадий. Четыре с половиной года назад. Ты танцевала на площади перед дворцом… Мне всегда нравилась сказка Сифа о лунной богине… Маленькой смуглой гинте, у которой глаза были синие-синие, потому что она часто смотрела в небо. Я не хотел тебя отпускать. Ты была не такая, как все. Была и осталась. Ты — самая прекрасная женщина в мире. Я ведь уже тогда понял, что не смогу без тебя…

Он уснул с улыбкой на губах. Крепко-крепко. Вряд ли он чувствовал, как она его целовала… Хотя, возможно, ему это снилось. Он был сейчас в том мире, где никто и ничто — ни злые силы, ни даже само время — не властны над людьми. А здесь время текло. Размеренно, но неумолимо. Так же неумолимо, как приближалось к Сантаре, сворачивая на своём пути горы, каменное чудовище. Остановить время не под силу даже величайшему из всех нумадов, когда-либо живших на Эрсе, но маррунга она должна остановить.

Накинув плащ, Гинта подошла к зеркалу, и навстречу ей из лилового сумрака спальни выступила загадочная незнакомка. Красавица, словно сошедшая с одного из белламов, которые висели на стенах дворца. В ней было что-то от Синтиолы. И от Виррины, жившей четыреста лет назад, о красоте которой до сих пор пели песни во всей Сантаре… Гинта с удивлением смотрела на тонкое смуглое лицо с огромными синими, сверкающими от непролитых слёз глазами. Неужели это она? Наверное, слова Эрлина прозвучали, как заклятие, превратившее её в красавицу…

Гинта боялась оглянуться. Боялась, что не сможет уйти, оставив его, возможно, навсегда. И даже не возможно, а скорее всего… Она проглотила слёзы и, ободряюще улыбнувшись незнакомке в зеркале, вышла из комнаты.

Глава 15. Битва гигантов.

Грохот уже был слышен не только в Улламарне, а когда Гинта летела над тёмной пустыней, ей казалось, что хаос, который она так явственно представила себе несколько лет назад, разговаривая с Айдангой, уже обрушился на Эрсу.

Осталось десять дней до того, как откроется дверь в прошлое. В то время, куда Амнита намерена отправить свою богиню. Отправить её на верную гибель. Возможно, та же участь постигнет и её саму, но Амнита надеется спасти Эрсу. Она почти уверена, что ей и Диннару, подчинившему своей воле камарнов, это удастся. Но если не остановить маррунга, спасать уже будет некого. Или почти некого…

Сначала надо попытаться поговорить с ним. Чья нафф находится в каменном исполине, ломающем горы? Тагая или Эрина? Скорее всего, последнего…

"Спешишь, моя красавица? — прозвучал у неё в голове знакомый голос. — А я сам тебя нашёл…"

От неожиданности она вздрогнула. Чёрная птица, почувствовав беспокойство своей наездницы, обернулась и вопросительно на неё посмотрела.

— Всё в порядке, — прошептала Гинта.

"Да неужели? — ехидно поинтересовался голос. — По-моему, ещё не всё. Но я тебе обещаю — скоро действительно всё будет в порядке. Скоро здесь никого не останется в живых. Только мои подданные. Ты удивлена, внучка Аххана? Я знал, куда ты отправишься, и связаться с тобой было нетрудно".

Повинуясь Гинте, ванг опустился на полуразрушенную древнюю башню, одиноко торчавшую среди песчаных холмов.

"А ты сейчас где, Тагай?"

"Это тебе знать необязательно. Маленькая паршивка… Решила, что ты сильнее? Аххан считал меня самым способным, пока его сопливая внучка не заставила двигаться свои дурацкие игрушечные повозки. С тех пор всё его внимание было поглощено этой маленькой уродиной, из которой решили сделать великую нумаду. Она, видите ли, всегда помогает людям! О ней песни поют! Ну и чем же ты сейчас им поможешь? Они обречены. Все. Этот великан, который скоро будет здесь, не просто маррунг. Это одержимый. Эрин — достаточно сильный колдун, но я подчинил его и внушил ему всё, что хотел. Он долго не уснёт, моя маленькая нумада. Его хватит дней на пятнадцать, а то и больше. Он разрушит всё. А главное — всех убьёт. В Сантаре никого не останется в живых. Он найдёт и растопчет всех. От него не спрячешься, даже в самых глубоких подземельях. Для него же не существует преград. Он разрушит всё и всех уничтожит. В том числе и этих жалких марвидов. В последнее время они чересчур осмелели…"

"И зачем тебе это нужно, Тагай? Что тебе это даст? Ты хочешь остаться один, в пустыне? Среди развалин и трупов?"

"В этой стране будут жить мои подданные. Варны не так уж и плохи. Они сильны, но умеют быть послушными тому, кто сильнее их. Они не очень умны, но достаточно сообразительны, чтобы выполнять команды. Они считают меня богом. И я буду здесь богом. Я — бог и повелитель Эрсы! Когда великан проложит дорогу через горы, варны последуют за ним. Ты думаешь, каменотёсу и этим летающим железякам удалось уничтожить их всех? Нет, дорогая. Их осталось гораздо больше, чем вы думаете. Это многочисленный и очень плодовитый народ. Они придут сюда вслед за маррунгом и добьют тех, кого не успеет убить он. Если он, конечно, не успеет. Дайверы вам больше не помогут. Маррунг уничтожит все базы и всю технику. Ты слышишь этот грохот? Уже качаются ближайшие вершины, и ваши жалкие марвиды прячутся в подземельях. Варны в первую очередь разделаются с ними и захватят подземный дворец. Они знают, что там полно драгоценностей и красивых девчонок. Разве не там каменотёс поселил своих дочек? Я решил, что Валлондол пока не трону. Там остался кое-кто из людей Канамбера. Они мне пригодятся. Вернее, их знания. Она будут моими советниками, а варны — исполнителями. Я буду править Эрсой! Но сначала я уничтожу Сантару! Я уничтожу вас всех! И тебя! Я — самый великий колдун в мире! Мне не верили, ну так я это докажу! Тебя я убью последней. И тебя, и этого каменотёса, и его бледную тварь, за которой он помчался в Эриндорн… И твоего длинномордого муженька. Этого сопляка, который возомнил себя правителем Сантары. Я хочу, чтобы вы увидели свою прекрасную страну в развалинах, а уж потом я вас прикончу… А может, и помилую. Буду держать в своём зверинце. Вам сделают удобные клетки. Вы будете моими любимыми зверушками…Хи-хи-хи…"

Продолжать разговор с этим безумцем не имело смысла. Гинта связалась с Тиинат и спросила, где сейчас Диннар. Девочка ответила, что отец в Валлондоле. Со вчерашнего вечера там опять закипели бои. Варны наступают отовсюду, а услыхав рев дайверов, быстро прячутся в лесах. Они избегают больших открытых пространств и нападают там, где близко лес или роща и легко укрыться.

"Гинта, это правда, что Тагай разбудил какого-то болотного бога? — спросила встревоженная Тиинат. — И теперь этот бог ведёт варнов в Сантару… Так говорят Айдан и Фахар. Несколько дней назад они улетели к отцу в Валлондол, а сегодня вернулись и рассказывают какие-то страшные вещи. Сейчас они в Лунном. Марвиды вооружаются. Они готовы дать отпор, но… Это правда, что варны видят в темноте, как звери?"

"Правда, Тиинат. А болотный великан — это маррунг, которого создал Тагай".

"Великий Марран! — ужаснулась девочка. — Что же делать?"

"Отыщи братьев. Пусть они велят вождям Лунного выстроить войско где-нибудь между Уллатамой и Каменным царством. Ближе к последнему. Это первое. Второе. Вызови из Валлондола своего приятеля Симмилаха. Ему придётся объясняться с варнами".

Симмилах был мангартом улламарнской школы, который усваивал любой язык с лёгкостью, удивлявшей даже самых искусных нумадов. Он отправился воевать в Валлондол незадолго да начала Великой Ночи и, немного пообщавшись с пленными дикарями, научился говорить на их языке не хуже, чем они сами. Симмилах прекрасно ладил с вангами, и огромные птицы охотно ему служили. С Тиинат он познакомился, когда Диннар послал его с каким-то поручением в подземный дворец. С тех пор Симмилах появлялся там при каждом удобном случае.

"Зажгите побольше факелов. У варнов звериное зрение, но и вы должны их видеть. Они действительно придут сюда вслед за маррунгом. Дикари считают его своим богом, который долго проспал в болотах и вот теперь явился, чтобы помочь им покорить богатую страну за горами…"

"Значит, этот маррунг всё же будет здесь?"

"Да, Тиинат, и очень скоро. Но он не успеет причинить вам зло. Марран поможет вам. Скажи людям, что каменный бог спасет их. А теперь запомни, что должен сообщить варнам Симмилах…"

"Я всё запомню и передам, — сказала девочка, внимательно выслушав Гинту. — Но я не понимаю…"

"Тиинат, сейчас не время для расспросов и объяснений. Надо спешить. Он уже близко! Неужели ты не слышишь этот грохот?"

"Слышу. Сначала я решила, что это…"

"Пожалуйста, поскорее свяжись с Симмилахом и найди братьев!"

Гинта спешила закончить разговор. Тиинат, выросшая среди марвидов, не могла не верить в могущество каменного бота. Но она была дочерью Диннара. И она была очень умна. Тиинат знала: не боги приводят в движение каменные статуи, даже те, которые изображают богов. Гинта не сомневались, что Тиинат что-то заподозрила.

"А ты вернёшься в Ингамарну? Или будешь ждать меня здесь, у нас, в подземном дворце?"

"Да, я скоро буду во дворце", — пообещала Гинта.

"Я действительно скоро буду там, — подумала она, оборвав мысленную связь с Тиинат. — То есть, не совсем я. Только моё тело. Наверное, меня положат в ту могилу рядом с дедом и бабушкой… Нет, она для деда Аххана. А меня похоронят рядом с родителями, под открытым небом. И посадят цветы. Мина будет приходить туда со своими детьми и рассказывать им обо мне. А они расскажут своим детям. Что ж, пусть меня вспоминают хотя бы чужие дети… Ладно, хватит себя жалеть и мечтать о славе. Главное — чтобы всё получилось".

Грохот в горах пугал даже птицу-демона. Каменное чудовище приближалось. Интересно, Эрлин уже всё знает? Поговорив с Даарном, Гинта отключила лонгатор, но наверняка кто-нибудь из нумадов, находившихся в Валлондоле, уже мысленно связался со знакомыми в Ингатаме и Эрлина разбудили. Может, он уже спешит сюда! Значит, ей тоже надо поторопиться.

Гигантская фигура каменного бога сегодня не сливалась с ночным небом. Сегодня ярко светили звёзды, и она темнела на фоне этого мерцающего ковра, словно зловещая тень.

— Я тебя не боюсь, — прошептала Гинта и направила птицу к огромному изваянию.

— Пожалуйста, выполни мою просьбу, — сказала она, когда ванг опустился на плечо великана. — Скоро моя душа покинет моё тело и найдёт другое пристанище. Прошу тебя, отвези моё тело во дворец. Не оставляя его здесь на съедение песчаным гинзам. Ты ведь не допустишь этого, айнагур…

Огромная птица молча смотрела на неё своими танаритовыми глазами, в которых мерцали синеватые искры. В какое-то мгновение Гинте показалось, что это та самая птица, несколько лет назад встретившая её возле храма Танхаронна. Впрочем, какая разница…

Птица неотрывно смотрела на Гинту, когда та читала заклинание. Потом Гинта перестала её видеть. А когда она через некоторое время снова увидела ванга, тот показался ей совсем маленьким. Он улетал прочь, унося на спине крошечную спящую женщину. Трудно было поверить, что она больше не проснётся.

Странно, но Гинта не ощущала тяжести. Её новое каменное тело не обременяло её. И видела она не хуже, чем раньше. Она знала: пока душа, заключённая в камень, не уснула, маррунг обладает зрением того, кто вошёл в камень. Сейчас Гинта видела даже больше. Ведь она смотрела с такой высоты.

Впереди закачались тёмные вершины, и Гинта двинулась навстречу своему врагу. Взошла полная Кама. Сегодня она светила так ярко, что её можно было спутать с Сантой. Однажды солнечный бог действительно их перепутал, и Санта оказалась в плену у Маррона. Каменный бог послал Эйрина в подземное царство за чудесным зеркалом Ханнума… Легенда гласит, что Эйрин спас свою жену. Только вот не совсем понятно, каким образом…

Гинта увидела, как раскололась надвое огромная серая скала, и в проломе появился её враг. Она узнала его. Бородатый великан в высоком шлеме с гребнем, напоминающем гребень мангура. Он снился ей несколько лет назад в водяном святилище. Это был сон-воспоминание. Бородатый великан участвовал в последней битве Великой войны, а потом три тысячи лет провёл в болотах Валлондола. Когда-то в нём была душа Тунгара, которому удалось выйти из камня. Сейчас в этой громадной каменной оболочке душа того, кого много лет подряд называли Эрином. Душа злобного и беспощадного безумца.

Все попытки договориться с ним, как и думала Гинта, оказались бесполезными. Мысленная речь по-прежнему была ей доступна. И Эрин слышал её. Но слушать её он не хотел. Гинта не сомневалась, что её анх сильнее, однако подчинить себе одержимого гораздо труднее, чем того, кто находится в здравом уме. Она вспомнила, как укрощала одержимого зверя… Но тогда было достаточно высокого анхакара, ведь она могла смотреть ему в глаза. Mapрунг видит, но посмотреть ему в глаза невозможно. Остаётся высший анхакар, один из самих сложных приёмов таннума, доступный лишь единицам. Сумеет ли она воспользоваться им в столь необычной ситуации, тем более, что противник значительно массивней её. В записях Диннувира сказано: когда колдун вселяется в каменное изваяние, его анх, соединяясь с веществом марр, становится сильнее, и чем больше масса камня, тем сильнее становится анх…

Гинта подумала о своём человеческом теле, которое птица уже наверняка доставила в подземный дворец. Безжизненное гинн в соединении со слабым, почти безжизненным нао. Её тонкое тело по сути тоже было мертво, поскольку вселить свою душу в камень можно, только забрав у своего человеческого тела всю жизненную силу и всё анх.

Маррунг, который шагал по пустыне навстречу Гинте, мог оказаться сильней её. Злобное чудовище, одержимое стремлением разрушать и убивать… Со своей высоты Гинта видела, как повсюду вспыхивают жёлтые огоньки. Это зажигали факелы жители пустыни. Пять лет назад недалеко от этого места была битва. Тогда марвиды и марканы были врагами Гинты и тех, кого она с собой привела. Теперь эти люди уповали на неё, как на бога. Впрочем, большинство из них думали, что это действительно великий Марран, который проснулся, чтобы спасти их от чудовища, явившегося из-за гор. За бородатым великаном двигалась, постепенно заливая пустыню, светлая масса, похожая в лунном свете на белесую волнующуюся от ветра траву. Войско варнов. Они шли за своим "болотным богом" через горы, чтобы добивать тех, кто сумеет спастись от него. Но варны не ожидали, что навстречу их богу выйдет такой же каменный великан. Удивило их и огромное войско, осветившее пустыню факелами. Гинта заметила замешательство дикарей. А когда она преградила путь бородатому гиганту и остановила его, варны пришли в смятение. Они не понимали, что происходит. Они же считали своего бога всемогущим.

Симмилах, воткнув свой факел в песок, поднял правую руку и направился к группе беловолосых чудовищ, возглавлявших полчище дикарей. Гинта не боялась за юношу. Эрлин говорил, что варнам теперь известна элементарная воинская этика, и они её строго соблюдают. Если два войска встретились на поле боя, любая сторона могла послать кого-нибудь к противнику для переговоров. Посыльный был безоружен и неприкосновенен. И бой не начинался, пока он не возвращался к своим.

Симмилах говорил, обращаясь к вождям дикарей, но его слова слышали не только они.

— Варны! Ваш болотный бог силён, но у здешних обитателей тоже есть боги, которые их защищают. Каменный бог Марран услышал наши молитвы и пришёл к нам на помощь. Он хочет сразиться с вашим богом. Если он победит, вы уйдёте в свои леса и никогда больше сюда не вернётесь, иначе великий Марран разгневается и обратит вас в камни. Да-да, в живые камни, вроде тех, что недавно убивали ваших братьев. Если победит ваш бог, мы согласны вам покориться. Варны! Стойте и смотрите! Наши боги желают сразиться, и этот поединок решит всё!

Низколобые великаны важно закивали. Сказанное Симмилахом казалось им справедливым. К тому же они надеялись на победу своего бога. Ведь он был гораздо больше.

Оба войска, затаив дыхание, наблюдали за схваткой двух каменных исполинов. В какой-то момент Гинте показалось, что она видит на горизонте дайверы. Или стаю вангов… Может, сюда летел Эрлин? Она не хотела об этом думать. И не имела права. Она должна была сосредоточиться, чтобы забрать у этого камня всю его страшную, таинственную силу и сделать её своей.

"Забудь обо всём, успокойся", — мысленно взывала она к бородатому великану, который пытался убрать её со своего пути, как до этого сворачивал огромные скалы.

"Остановись, успокойся и усни. Твои глаза ничего не видят, твоё тело бессильно. Оно наливается тяжестью. Ты очень устал и хочешь спать. Спать и только спать".

Противник слабел, а у Гинты было такое чувстве, что она с каждым мгновением становится сильней и сильней. Она вдруг действительно ощутила себя великаном, чьи ноги стоят на земле, а голова упирается в звёздное небо. Это огромное каменное тело стало её телом, сила камня была теперь её силой, и в целом мире не было существа сильней её.

"Остановись, — сказала она противнику. — Тебе никогда меня не одолеть. Ты очень устал. Ты хочешь спать. Усни, и тебе будет хорошо".

Бородатый великан сделал последнюю попытку сокрушить врага, потом зашатался и упал, едва не придавив своим телом часть дикарского войска. Гинте показалось, что вся Эрса содрогнулась, когда каменный исполин рухнул на песок. А в следующее мгновение она почувствовала, что слабеет. У неё больше не было тела. Вернее, это каменное тело больше но принадлежало ей. Камень забирал свою силу обратно. Она воспользовалась ею и добилась своего, но владеть этой силой дальше она не могла. И не хотела. Гинта хотела лишь одного — уснуть. Она очень устала. Она больше не была великаном, который, упираясь ногами в землю, держит на плечах небесный свод. Она была маленькой хрупкой женщиной, которую огромная птица уносила отсюда, укачивая на своих широких черных крыльях…

— Значит, варны ушли? — спросила Амнита, когда Диннар закончил свой рассказ…

— Да. Увидев "болотного бога" поверженным, они признали своё поражение. Они обещали вернуться в северные леса и больше никогда не вмешиваться в нашу жизнь. Думаю, варны сдержат своё обещание. Они были очень напуганы. Кстати… Марвиды потом нашли около гор растерзанный труп. Его показали мне… — Диннар поморщился. — Я не уверен, но по-моему, это был Тагай. Скорее всего… Хотя узнать было трудно.

— Ничего удивительного, — пожала плечами Амнита. — Он обманул их. Они же считали, что баллур разбудил самого могущественного из богов, который поможет им стать хозяевами этого мира. Оказывается, они молились своему "болотному богу" уже не один цикл. Болото, в котором он лежал, почти всё заросло, но его лицо было видно. На этом месте оставалось окно чистой воды. Тагая заинтересовали разговоры дикарей, и он решил взглянуть на загадочного болотного великана. Тут-то у него и созрел план… Мне кажется, всё было именно так. Вселить в изваяние душу было нетрудно. Статуя лежала неглубоко — прежде чем превратиться в болото, озеро сильно обмелело. Когда нафф Эрина вселилась в каменного великана, он поднялся из болот. Видимо, Тагай был с варнами в пустыне, а когда понял, что проигрывает, не успел скрыться. Поделом ему.

— Ему-то поделом, — вздохнул Диннар. — Как ты думаешь, сколько они ещё смогут поддерживать в её теле хоть какие-то жизненные силы? На сколько хватит этого… хоматина?

— Хоматина для Гинты хватит дней на тридцать, не больше. Вообще-то это запас на несколько лет, просто в данном случае его приходится расходовать очень быстро. Но время ещё есть. Должен же быть какой-то выход. Я не верю, что она умрёт.

— Эрлин тоже…

Тело Гинты уже восьмой день находилось здесь, в Эриндорне, в лаборатории Айнагура, и было подключено к особой, разработанной им лет десять назад системе питания. Чёрный абеллург сам предложил свою помощь, а также свои запасы хоматина, которых ему хватило бы ещё года на четыре.

— Они мне всё равно больше не пригодятся, — сказал Айнагур.

В последнее время он действительно перестал омолаживаться и старел на глазах. Сейчас он выглядел гораздо старше Аххана, который приехал в Эриндорн семь дней назад. Эрг-нумад Ингамарны и главный абеллург почти круглые сутки проводили возле Гинты. Один спасал от разложения её гинн, другой, концентрируя над ней наому, укреплял её тонкое тело. Странно было видеть этих людей рядом. Когда Аххан, едва прибыв в Белый замок, увидел Айнагура возле своей внучки, его первой реакцией был протест.

— Я не хочу, чтобы этот человек к ней прикасался! От него исходит зло. Такой не способен исцелять…

— Почтенный Аххан, он действительно готов помочь Гинте, — принялась убеждать старика Амнита. — Наука абеллургов приносит людям не только зло. Ты же сам в этом недавно убедился.

— За свою жизнь я сделал достаточно зла, — спокойно сказал Айнагур. — Неужели ты лишишь меня возможности хотя бы в самом конце пути сделать что-нибудь доброе? Если эта женщина умрёт, Эрлин тоже не сможет жить. Я хочу спасти её и сделаю всё, что в моих силах. Клянусь Ральдом. Тем, кого я любил всю жизнь. Тем, кто всё же вернулся ко мне через столько лет. Какой бы я ни был, я знаю, что такое любовь, сантариец. Не отвергай мою помощь.

Амнита и Диннар то и дело наведывались в лабораторию, где сантарийский и валлонский мудрецы творили чудеса, не позволяя Гинте умереть. Почти все нумады Сантарн пытались сейчас решить одну единственную задачу — как освободить её душу из камня. Время у них ещё было, но они знали, что есть загадки, которые не разгадаешь и за миллион лет.

Как ни странно, Аххан и Айнагур прекрасно сработались. Не питая друг к другу ни малейшей симпатии, они всё же не могли не оценить друг друга по достоинству. Когда они, задумавшись, сидели рядом, то напоминали изображения Нэффса и Танхаронна в мандаварском храме Двух Богов. Два величественных бородатых старца. Временами казалось, что их темные, худощавые, отточенные годами лица имеют между собой какое-то неуловимое сходство. Правда, лицо Аххана было тёмным из-за смуглого цвета кожи и загара, а ярко-синие глаза освещали его глубоким внутренним светом. Сумрачно-серые глаза Айнагура напротив как будто гасили свет. Душа, выжженная дотла, смотрела на этот мир с тяжёлым спокойствием обречённого. И лицо его было темно не от загара. Оно напоминало лик древнего идола, опалённого давно отгоревшим огнём.

— Почему она так быстро уснула? — недоумевал Диннар.

— Наверное, потратила слишком много сил на борьбу с более массивным маррунгом, — сказала Амнита. — А может, это была защитная реакция… Поскорее забыться. Ничего не видеть, не слышать. Ничего и никого. Не смотреть на отчаяние Эрлина, не чувствовать боли… Хорошо, что она быстро уснула.

— Но она должна проснуться.

— Конечно, Диннар. Мы с тобой тоже должны кое-что сделать. Завтра двадцать первый день тигма. Не пора ли тебе на Танхар? Тебе и Снуффи.

— А разве ты не полетишь с нами?

— Ты же знаешь, где я должна быть в этот дань. В подземном дворце, у аллюгинового озера. Я ведь только оттуда могу ею управлять.

Амнита простилась с Диннаром как можно беспечнее, а остаток дня провела, делая упражнения: для анх. Ночь прошла без снов. Амнита выспалась и прекрасно отдохнула.

"Всё хорошо, — говорила она себе. — Всё получится".

Эрлин сам отвёз её на Агерланд, поднялся вместе с ней в кабину дайверана, помог пристегнуть ремни. В последнее время он очень похудел, осунулся и постоянно пугал её и Диннара своим тоскливым, блуждающим взглядом, но сегодня он казался спокойным, сосредоточенным и производил впечатление человека, который принял какое-то важное решение.

— Вообще-то это никуда не годится. Мы даже не проводили испытания…

— Эрлин, ты же знаешь, что я никогда не попадала в аварии. Даже если дайвер оказывался неисправным. Ты никогда не задумывался, почему?

— Я всегда считал тебя отличным пилотом…

— А дело совсем в другом. При помощи анх я могу устанавливать связь не только с живыми существами, но и с механизмами, особенно если хорошо разбираюсь в том, как они устроены. Ничего удивительного. В конце концов, всё это сделано из природных материалов.

— Один раз ты всё же попала в аварию. В Валлондоле, когда тебя подбили…

— Как видишь, я жива и невредима. На луне нет дальнобойных пушек… Не бойся за меня. Я дотяну до Камы, даже если вдруг что-то разладится, а этого не случится. Все системы исправны. Я это точно знаю. Я чувствую.

— Желаю удачи, — сказал Эрлин, поцеловав Амниту. — И ты пожелай мне того же. Сегодня удивительный день. Ты улетаешь в небо, а я спускаюсь под землю.

— Под землю? Зачем?

— Должен же быть какой-то выход. Если мы не находим его здесь, в этом мире, мы понимаемся в Верхний, как ты сейчас, или спускаемся в Нижний. Вспомни, что сделал солнечный бог, чтобы спасти свою возлюбленную.

— Но это же легенда…

— Амнита, легенды удивительно правдивы. Но истина в легенде часто бывает так искусно зашифрована, что найти её непросто. А иногда она спрятана так глубоко, что приходится спускаться в царство Ханнума.

— Ты действительно надумал отправиться в обитель мёртвых? Подожди хотя бы несколько дней. Великая Ночь подходит к концу. Скоро взойдёт солнце…

— Оно взойдёт, когда Гинта проснётся. Пока она спит, для нас с ней продолжается ночь… И весь мир окутан мраком. Вчера мне приснился удивительный сон. Я бродил в тёмных горах, а впереди бежал голубой зверь. Харгал… И чей-то голос сказал, что я должен найти дорогу во тьме. Я не могу ждать, когда загорится свет. Я попробую зажечь его сам. А ты возвращайся поскорей. Не то Диннар кинется искать тебя со своей стаей демонов и взбаламутит всю Энну.

Глава 16. Небесная битва.

Во время своего путешествия Амнита не раз подумала о том, что, будь у неё среднее анх, ей бы пришлось несладко. Обычный человек не вынес бы такой перелёт без специальной подготовки. Посадить дайверан ей так и не удалось — несмотря на всё её мастерство пилота и силу нумады. От мощного излучения, которым Трёхликая встречала непрошеных гостей, начала плавиться обшивка. Потом одна за другой отказали все системы. Пришлось катапультироваться в капсуле из особого сверхустойчивого сплава, которая тоже начала деформироваться, едва достигнув поверхности луны. Сделав наружный анхакар, Амнита поспешила выбраться из капсулы, пока не заклинило дверь.

Высадилась она, как и планировала, на южном полюсе, который в этот момент был довольно далеко от солнца. Полупрозрачная материя Камы упруго колебалась под ногами, но здесь она, по крайней мере, не была жидкой. Излучение прекратилось. Амнита не знала, почему. Возможно, теперь это не имело смысла. Нежеланная гостья всё равно явилась, и богиня видела, что излучение её не пугает. Впрочем, не успела Амнита и оглядеться, как поняла, что её пытаются уничтожить другим способом. Она почувствовала, что ноги проваливаются в зыбкую, студенистую почву, которая с каждым мгновением становится всё более и более вязкой. Видимо, в этой части ангамы преобладал аллюгин. Амнита вспомнила, что он может плавиться и затвердевать независимо от температуры. Здесь он подчинялся воле богини. Амниту со всех сторон окружало множество образов. Они то и дело изменялись. Какие-то люди протягивали к ней руки, мимо проплывали диковинные рыбы. Недалеко от Амниты вынырнуло отвратительное чудовище и двинулось к ней, оскалив огромную зубастую пасть. Амнита хотела отскочить и не смогла — она уже по колено увязла в зыбком зеркальном болоте, которое засасывало, пожирало её, словно стремясь превратить в одно из тех многочисленных нереальных созданий, коими была полна материя Камы. Примерно в ста шагах от себя Амнита увидела покорёженный дайверан. Он походил на потерпевший крушение корабль, тонущий посреди бескрайнего озера. Берегов не видно, вокруг прозрачная колеблющаяся материя, в которой плавают обломки множества миров, а над всем этим — звёздное небо…

— Ну уж нет! — сказала Амнита. — Так просто тебе от меня не избавиться. Забавляйся своими живыми картинами, а я пока что ещё живой человек. Или божество? Я не знаю… Я только знаю, что ты боишься меня. Пусть этот аллюгин замёрзнет! Это озеро около Белого замка. Зима. Лёд такой гладкий… Люди катаются на лезвиях.

Амнита едва успела вытащить увязшие в аллюгине ноги — так быстро он застывал. Он стал ровным и засверкал, как зеркало, в котором теперь и впрямь отражался белый замок. Амнита никогда такого не видела, но она знала, что когда-то он был. Она всего лишь вызвала картину, запечатлённую в материи Камы. Отвратительное чудовище, которое недавно напугало Амниту — видимо, это было какое-то очень древнее животное — сперва замерло, потом начало изменяться и наконец превратилось в водяного зверя с гибким серебристо-синим телом. Килон… Вскоре появилось ещё несколько. Они резвились подо льдом, время от времени подплывая к Амните и глядя на неё снизу своими умными, совершенно человеческими глазами. Видела Амнита и людей — стройных, гибких, грациозных. Перед ней мелькали прекрасные лица — узкие, большеглазые, исполненные света… А это кто? Её словно обожгло голубовато-белое пламя его волос… Кто этот юноша? Человек ли он? Впрочем, какая разница… Амнита рассмеялась. Она вдруг почувствовала себя необыкновенно сильной. Она захотела, чтобы белый замок появился на поверхности, и аллюгин тут же вздыбился огромной волной. Недалеко от Амниты выросла сверкающая гора, которая начала стремительно приобретать очертания дворца.

"Так вот почему ты так не хотела подпускать меня к себе, даже в наоме, — подумала Амнита. — Ты знала, что здесь моя сила увеличится. И намного. Здесь мне ещё легче совладать с тобой… Вообще-то я это и раньше знала, но я и не предполагала, что стану настолько сильнее. Всё правильно. Ведь твоя материя всё ещё хранит то, что принёс ветер с белой звезды. Звёздный ветер всколыхнул твоё чудесное озеро, наполнив его новым дыханием и, возможно, породив те образы, которых ты боишься… Альмандаар Лайол… Он здесь! Вернее его образ…"

Амнита поняла, кто ей только что являлся. Едва она подумала об этом, как аллюгин снова вздыбился — на этот раз совсем близко, и в нависшей над ней прозрачной волне она увидела удивительно красивое существо с волосами, похожими на язычки голубовато-белого пламени… Да и вся его тонкая фигурка была словно соткана из огня, который пульсировал, то вспыхивая ярко, то почти угасая — и тогда образ становился очень смутным. Амните было не по себе. Выросшая перед ней аллюгиновая стена казалось зеркалом, в котором она увидела своё второе я. Ещё немного — и сияющий бог расплавит прозрачную материю, вырвется наружу и сольётся с Амнитой, навсегда изменив её природу и облик. Она заметила, что аллюгиновая волна надвигается на неё, словно желая захлестнуть, и в ужасе отшатнулась… И тут же почувствовала, что слабеет. Страх лишал её сил. Она не должна бояться, иначе проиграет. Да и чего она боится? Это не Альмандаар. Его здесь нет. Он в другом времени и в другом мире.

"Это всего лишь его образ, — сказала себе Амнита. — Хотя, возможно, этот образ хранит в себе частицу его силы. Искру его звёздного огня, которую он оставил здесь, когда звёздный ветер нёс его в наш мир… Так или иначе, я не должны бояться ни самой Трёхликой, ни того, что сокрыто в недрах её материи. Аллюгин послушен мне, и если даже эта волна накроет меня, она не погубит меня и не отнимет мою силу. Напротив, я стану ещё сильней!"

— Ну же, иди сюда! — Амнита засмеялась и протянула руки к светлой фигурке, колеблющейся в прозрачном аллюгине, словно язычок пламени. Казалось, что какой-то искусный колдун зажёг в ледяной глыбе огонь.

— Белый огонь растопил лёд и превратил его в воду, — прошептала Амнита и закрыла глаза, когда аллюгиновая волна бесшумно обрушилась на неё. Потом волна отхлынула прочь, а белый огонь проник в Амниту. Сначала он нестерпимо жёг её изнутри, но это очень быстро прекратилось, и Амнита почувствовала во всём теле необыкновенную лёгкость и силу. Теперь она стала ещё сильней. Образ Альмандаара исчез. Во всяком случае Амнита его больше не видела. Зато она заметила, что стало гораздо светлее. На горизонте появилась полоса светлого неба, которая становилась всё шире и шире… Трёхликая открыла заветную дверь! Это тот мир, куда она хочет попасть! Где же Диннар и все его демоны? Неужели у Снуффи ничего не получается?

Небо опять изменилось. И не только небо. Всё вокруг засияло ярким белым светом… Цвет Альмандаара Лайола! Цвет его тела. Его огня… Амнита вскрикнула от радости. Это действительно был его огонь. Вернее, огонь его родной звезды, который он зажёг на Танхаре. И этот огонь стремительно приближался, озаряя Каму своим сиянием. Она это поняла. И содрогнулась. Поверхность луны пришла в движение. Местами аллюгин закипел, выбрасывая в небо серебристые фонтаны. Кое-где он вздыбился, словно лёд, прибитый к берегу сильным течением. Образы, которыми он был полон, вдруг стали одеваться плотью. Они становились объёмными, а иные вырастали до гигантских размеров. Амниту окружали великаны — люди, звери, чудовища. Огромные деревья приобретали очертания причудливых строений, а те рушились, разбиваясь на тысячи кристаллов, похожих на цветы и звёзды. Вырывающиеся из аллюгиновой бездны огромные рыбы и килоны превращались в птиц, но эти птицы не могли взлететь. Они падали и вновь сливались с породившей их материей, чтобы тут же получить другой облик. Кама была в смятении. Мир, в котором она оказалась, пугал её. Она видела свою гибель. Пылающий звёздным огнём осколок Танхара был уже близко.

Амните не пришлось даже усиливать наружный анхакар, чтобы защитить себя от этого огня. Она его не боялась. У неё было такое чувство, что она сама состоит из этого огня. А Кама боялась. И надеялась выжить. Она будет ранена, но спасётся, если не столкнуть её с орбиты… Трёхликая сопротивлялась. Так упорно, что Амнита уже почти потеряла надежду на успех. "Как ты можешь сражаться с ней? Ведь она — целая ангама, целый мир…"

"Ты была права, Тиинат, — подумала Амнита. — Звёздные боги сильнее лунных, но я человек. Всего лишь… Что делать? Ещё немного — и будет поздно! Остаётся одно. Гараман был человеком, но у него ведь получилось…"

— Я не Тейла, — услышала она тихий, звенящий шёпот, похожий на многоголосое эхо. — Я сильнее…

— А я попробую!

Амнита видела, как над ней кружит Снуффи. Он уже опалил крылья, но всё же собирался сделать решительный бросок, чтобы спуститься, схватить её и поскорее умчаться прочь.

"Подожди, ещё рано", — сказала Амнита.

"Скоро будет поздно, — ответил он. — Возвращайся. Она слишком сильна. Её не одолеть…"

"Нет, Снуффи! Мне некуда возвращаться…"

Она уже знала, что не вернётся. Для того, чтобы заставить Каму изменить орбиту, надо стать её душой и разумом, а для этого надо соединить своё нафао с её телом. А потом надо успеть освободиться. Амнита чувствовала, что освободиться она не успеет и лучше теперь об этом не думать. Главное — сделать то, зачем она сюда прилетела, иначе её жертва будет напрасной.

Выйти в наому Амните так и не удалось. Вернее, ей удавалось выйти из плотного тела, но материя Камы отвергала её нафао.

— Я всё поняла, Трёхликая, — усмехнулась Амнита. — Ты хочешь меня всю? Мою душу и моё тело? Ты хочешь, чтобы мы стали одним целым? Хорошо. Я и ты — одно. Дай мне руку, сестра. Мы пойдём вместе. Ведь мы хотим одного и того же, Трёхликая. Мы обе ищем дверь в бессмертие. Ты же знаешь, что она называется смерть. Не бойся её. Ты же видишь — я не боюсь. Я уже приняла в себя белый огонь. Огонь моей звезды. Он пылает во мне, и мне не страшно. Скоро ты тоже примешь этот огонь и избавишься от страха. Навсегда. Не бойся смерти! У тебя будет другая жизнь! Ты умрёшь как бледная луна и в следующей жизни станешь звездой. Не бойся огня, Трёхликая. Ещё немного — и ты станешь звездой, сияющей в бесконечном мраке Энны. Шагни вместе со мной в объятия Танхаронна! Пойдём! Дай мне руку!

Амнита уже чувствовала, как материя Камы обволакивает её, и ей действительно не было страшно. Богиня убаюкивала её, качая в прозрачных волнах. Амнита медленно тонула среди ласково мерцающих зеркал. Она видела своё отражение, которое улыбалось ей… А может, это была сама Трёхликая, принявшая её облик? Она больше не была её врагом. Они обе устали от этой войны. А главное — обе поняли, что спорить с судьбой не имеет смысла. Потом из глубины зеркал появилась девочка и протянула ей маленькую смуглую ручонку. Пятилетняя девочка с глазами Диннара… Та самая, что привиделась ей в ту ночь… Перед тем, как Диннар вернулся с Танхара. Эта девочка — их дочь, которая могла бы у них родиться…

Амнита знала, что перед ней всего лишь образ, но она тоже протянула руку… И вдруг ощутила прикосновение тёплой детской ладошки.

— Спасибо, Трёхликая, — прошептала она.

"Амнита, Амнита!" — тревожно звал Снуффи.

Прохладные струи уже заливали Амните лицо. Она больше не чувствовала своего тела, но, собрав остаток сил, она мысленно обратилась к тому, кто её звал:

"Алберон! Улетай прочь! Меня уже не спасти… Мы исправили свою ошибку, Алберон!"

Амнита уже не могла видеть, в каком смятении был опальный демон. В каком отчаянии смотрел он на ослепительный взрыв, взметнувший множество сверкающих осколков. Снуффи-Алберону казалось, что звезда, которую они когда-то с Амнитой-Альмандааром зажгли, разбилась на тысячи маленьких звёздочек. Камарны кинулись собирать эти звёздочки. Тёмные демоны отделяли аллюгин от марр и возвращали аллюгин древней Эрсе. Часть вещества марр, входившего в материю Камы, должна была остаться в настоящем. А в прошлое камарны отправили облако марр, которое, как обычно, в конце цикла окружало Санту.

Жители Эрсы с удивлением смотрели на небо, где среди звёзд сияла яркая луна.

— Смотрите, Санта, — говорили люди.

— А Кама исчезла…

Великая Ночь ещё не кончилась, а в Сантаре уже появились новые легенды. В Лаутаме рассказывали, что солнечный бог раньше времени покинул зимнюю резиденцию, чтобы вызволить Санту из темницы, куда она попала из-за козней своей вечной соперницы Камы. Он заставил Трёхликую покинуть этот мир, и вот теперь Санта сияет на небосводе, отражая свет своего солнечного супруга. Сам же он покажется только в первых числах нового цикла — как и положено. Боги тоже не вправе нарушать древний, давным-давно установленный порядок.

А в Улламарне говорили, что солнечный бог позвал на помощь своих родичей — других звёздных богов, и они помогли ему разрушить темницу, в которой была заключена Санта. А одна звёздная богиня пожелала остаться в этом мире, потому что полюбила бога Чёрной Звезды. Теперь её светлая обитель находится рядом с Танхаром.

У Чёрной ангамы действительно появился спутник, получивший название Белая Звезда. Разумеется, это была не звезда, а осколок бледной луны, который благодаря камарнам остался в этом мире. Когда его было видно, он и впрямь напоминал маленькую белую звёздочку, потому что, кроме вещества марр, содержал аллюгин. Причём аллюгина в нём оказалось гораздо больше, чем следовало, но демоны оставили всё как есть. Очень уж красиво светилась эта белая звёздочка рядом с Чёрной Звездой. И хотя из-за нового спутника Танхар немного тряхнуло, его обитатели были в восторге. К землетрясениям они уже давно привыкли, а это было последним. Наконец-то сбылась их заветная мечта. Над их миром рассеялась тьма, земля рождала плоды, а в небе засияла белая звезда — Аль-Даан, которая сначала явилась к ним в облике прекрасной женщины. Теперь они рядом — Ар-Даан и Аль-Даан. И в этом мире всегда будет счастье.

Глава 17. Царство мёртвых.

Эрлин узнал о судьбе Трёхликой позже всех. Когда он подъезжал к усыпальнице правителей Ингамарны, полная Кама ещё мутно белела среди мерцающих звёзд. В некрополе было светло, потому что белые тиумиды зажгли все диуриновые надгробия. На золотистой шкуре Синга плясали разноцветные блики. Прошло не больше часа с тех пор, как дайвер Эрлина приземлился на поляне недалеко от Ингатама. Он предупредил о своём прибытии заранее, и воины Радужного замка вышли с факелами, чтобы осветить место посадки. Эрлин заметил, как угрюмы их лица. Они любили свою минаттану и, наверное, свернули бы горы, если бы от этого зависело её спасение.

Никто не удивился, увидев у ворот замка Синга. В Ингамарне давно уже не боялись огромного сингала, а сейчас его появление показалось всем добрым знаком.

— Этот зверь умеет творить чудеса, — сказал один из дружинников. — Может, он знает, как её спасти.

Эрлину всегда казалось, что ревнивый Синг его слегка недолюбливает, но сегодня зверь даже снисходительно позволил обнять его за шею.

— Синг, — прошептал Эрлин ему на ухо. — Пожалуйста, проводи меня в некрополь, к гробнице правителей. Гинта говорила, что там должен быть вход в обитель Ханнума.

Зверь довёз его до самой гробницы. Заходить он туда не стал. Это место явно пугало Синга. Он виновато посмотрел на Эрлина своими лунными глазами, как бы говоря: "Извини… Саннэфы сильны, но не всемогущи. Я могу сражаться с великанами, но не с повелителем мёртвых".

Эрлин знал, что Синг уже был в аллюгиновых пещерах. Он уже умирал. Гинта и Сифар упросили Ханнума отпустить его. Бог уступил и отказался от своей добычи, но кто знает, может, второй раз он не позволит ей уйти.

Эрлин ненадолго задержался возле надгробий Ранха и Синтиолы. Два сросшихся диуриновых дерева сияли над их могилами, словно лунная радуга… Или лунный мост. Эрлин вспомнил, как Гинта рассказывала ему о Сагаране. Он говорил: надо сделать мост, и тот, кого любишь, придёт.

"Хотелось бы верить, что это так, Сагаран. Если моя любовь достаточно сильна, я сумею сделать мост, по которому она вернётся".

Эрлину даже не пришлось зажигать фонарь. В усыпальнице было светло. Он не знал, кто об этом позаботился — белые тиумиды или горные боги, но диуриновые кристаллы, украшавшие стены, потолки и надгробия, сверкали так, что Эрлин то и дело щурился от яркого света. Правда, в последнем зале было полутемно. Эрлин невольно задержал взгляд на углублении в полу справа от могилы Айнара. Место, приготовленное для следующего из рода Диннувира, кто…

— Для следующего, но не для последнего в этом роду, минаттан Айнар, — прошептал Эрлин. — Возможно, скоро твой брат и упокоится рядом с тобой. Но твоя внучка ещё слишком молода и должна дать вашему славному роду продолжение.

Эрлин уже бывал здесь вместе с Гинтой. Он знал, что за этим залом пустые пещеры, в одной из которых она несколько лет назад видела загадочное существо. Возможно, горное божество. Или кого-то из слуг Ханнума… Эрлин почувствовал, как по спине пробежал холодок, и тут же упрекнул себя за трусость. Это было бы большой удачей, если бы он встретил кого-нибудь из демонов смерти. Уж они-то знают дорогу в обитель Ханнума. На каком языке говорят с богами? Эрлин не знал танумана… Впрочем, боги всегда понимают людей. Но не всегда дают им то, что они просят.

Эрлин не помнил, сколько он бродил по сумрачным залам и длинным, извилистым коридорам. Пришлось зажечь фонарь. Зеркальные стены светились, но очень слабо. Поскольку из зала в зал за Эрлином следовало его отражение, он был уверен, что всё ещё идёт по диуриновым пещерам. Он очень удивился, когда отражение вдруг обогнало его и протянуло к нему руки. Эрлин вздрогнул и едва не выронил светильник. Тот, кто смотрел на него со стены, действительно походил на него. Тем более что в полумраке, не приглядываясь, трудно было отличить его бледное до голубизны обнажённое тело от светлого облегающего костюма Эрлина. Образ был смутным и исчез, прежде чем Эрлин успел разглядеть это существо. Он даже не понял, какого оно пола. В пещере вдруг стало совсем темно, зато в ближайшем тоннеле забрезжил свет, и Эрлин поспешил туда.

Сколько он брёл по этому тоннелю? Ему казалось, целую вечность. Стены, пол и потолок излучали какой-то бесцветный, призрачный свет. Не было ни его отражения, ни каких-либо видений. Никого и ничего. У него создавалось впечатление, что он идёт в пустоту. И эта пустота постепенно засасывает его. Бледный свет, тишина, пустота… В какой-то момент ему захотелось повернуть назад, но там тоже была пустота. Раза три Эрлин садился на пол, чтобы передохнуть, но ненадолго. Движение спасало от пустоты. В состоянии покоя она затягивала сильнее. Эрлин устал, его клонило в сон, но он знал — сон в этом месте означает смерть. А он должен был попасть в царство Ханнума живым.

Услышав впереди шум воды, он едва не закричал от радости. Неужели проклятый тоннель всё же имеет конец? Только бы этот звук не оказался иллюзией…

Пройдя ещё несколько шагов, Эрлин увидал водопад. Интересно, откуда, с какой высоты низвергался этот мощный, пронизанный светом поток? Серебряные струи с шумом разбивались о неровный диуриновый склон, ведущий вниз — туда, где Эрлин не видел ничего, кроме водяных вихрей, пены и брызг. Он понял, что повернуть назад не сможет. Идти через этот тоннель опять… На этот раз пустота поглотит его. А впереди водопад. И наверное, обрыв. Может быть, внизу острые скалы… Он не знал, что там внизу. Он видел только воду. Когда это лирны боялись воды? Гинта и та прошла сквозь водопад. Но Гинта нумада… А он потомок водяных богов. Он может целый час находиться под водой. Так чего же он боится? Острых скал? А может, их там нет. Это всего лишь его домыслы. Почему он решил, что там должны быть какие-то острые скалы?

Эрлин начал медленно спускаться по скользкому каменному склону. Он знал, что долго не продержится. Мощные струи подхватили его, закружили и куда-то понесли. Вверх или вниз — неизвестно. Только бы его не ударило о камни, а воды он не боится. Он не должен бояться её. Тогда она поможет ему. И даже убережёт от острых камней.

"Линн! Разве ты не мать моя, создавшая моё тело? Я тот, в кого твой небесный возлюбленный вдохнул душу. Прижми меня к своей груди, держи меня крепче… Не дай мне погибнуть, прошу тебя…"

Он потерял сознание, а очнулся, когда она разжала объятия и отпустила его. Ослепший и оглохший, он лежал на чём-то твердом и гладком. Сначала вернулся слух, и Эрлин услышал шум воды. Опять она… Когда вернулось зрение, он обнаружил, что лежит на белом валуне. Стремительный серебристый поток, огибая камень с обеих сторон, уносился под своды голубой пещеры, расцвечивая яркими бликами её стены и потолок. Почему здесь столько света? Эрлин сел и огляделся. Водопад, сбросивший его сюда, был примерно в двадцати каптах от него. Вода сверкала, словно расплавленное серебро. Казалось, лунный свет превратился в воду и просочился сюда, в нижние пещеры, наполнив их чудным сиянием.

"Аллюгин, — подумал Эрлин. — Он может излучать свет, а источники Нижнего мира полны аллюгина…"

Он не знал, куда его приведёт эта подземная река, но ему оставалось одно — плыть по течению. Не сидеть же тут вечно, слушая шум водопада и глядя на отвесные скалы, которые вздымались над ним явно не на один скантий.

Немного отдохнув, Эрлин поплыл. Пещера оказалась ещё длиннее того тоннеля, но она не производила такого мрачного впечатления. Эрлин плыл в мягком серебристо-голубом сиянии, и у него было такое чувство, что он находится в подводном царстве. Загадочно мерцающая река отражалась в полупрозрачных стенах пещеры. Казалось, вода здесь наполнена светом, а воздух насыщен водой.

Течение стало более спокойным. Поскольку подземная река продолжала свей путь между двумя гладкими, отвесными стенами, Эрлину приходилось отдыхать, лёжа на воде или опускаясь на дно. Плавать он мог подолгу, но потомкам водяных богов тоже иногда требовался отдых. Не будь он лирном, он бы уже давно погиб от усталости, и всё же спать, не имея под собой надёжной опоры, не мог даже лирн. Поэтому Эрлин очень обрадовался, когда увидел выступающий над водой большой прозрачный камень, который напоминал глыбу льда. Эрлин не знал, что это — диурин или аллюгин, впрочем, ему было всё равно. Он лёг на камень лицом вниз и вдруг заметил, что эта прозрачная глыба светится изнутри, как будто под ней, где-то глубоко, горит голубой огонь… И вот-вот со дна поднимется сияющее голубое солнце! Совсем как тогда, два года назад, в горной долине… Озеро с круглым камнем… Они были вдвоём. Им казалось, что они одни в целом мире и весь этот мир принадлежит им… А главное — они принадлежали друг другу. И верили, что никто и никогда их не разлучит.

— Никто и никогда, — нежно прошептала Гинта, обнимая его. — Ничего не бойся.

— Гинта… Ты здесь?

— А разве не меня ты здесь искал? — спросила она, прижимаясь к нему. Её тело было холодным, как лёд.

— Гинта, Гинта, — шептал Эрлин, целуя её, но она уже была мертва.

Он видел, как искажаются черты любимого лица, а на золотисто-смуглой коже проступают тёмные пятна. Она разлагалась у него на глазах… Вскоре перед ним был скелет с остатками истлевшей плоти.

— Прости меня, повелитель, — молил Айнагур, теребя дрожащими пальцами край своей фаллунды. — Я не смог… Хоматин закончился…

— Нет!! — закричал Эрлин и проснулся от того, что чуть не скатился с гладкого камня в воду.

"Это сон, всего лишь сон", — подумал он с облегчением, но придя в себя окончательно, похолодел от страха. Полуразложившийся женский труп ему вовсе не снился. Он действительно плавал недалеко от прозрачного камня. Рядом было ещё одно тело — молодого мужчины. Он сохранился лучше, но тоже производил жуткое впечатление. Что это? Откуда они здесь? Эрлин огляделся, и на какое-то время ужас сковал его члены. Река была полна трупов — свежих, уже тронутых разложением и истлевших настолько, что их вид вызывал тошноту. Были здесь и тела животных — и домашних, и лесных. Стены пещеры тоже изменились. Теперь они походили на запотевшие окна, сквозь которые на Эрлина таращились застывшие, бессмысленные лица. Многие из них были обезображены тлением.

"Не может быть… Такого не может быть. Наверное, я ещё сплю…"

Эрлин зажмурился. Когда он открыл глаза, голубые стены пещеры снова искрились серебристыми бликами, но по реке по-прежнему плыли трупы. Эрлин не сразу понял, что в этой страшной картине кажется ему совершенно неестественным. Волосы! Они не могут оставаться в воде неподвижными! Косы не могут лежать на плечах, как приклеенные, тем более, что тут такое течение…

"Глупец! — Эрлин с размаху хлопнул себя по лбу. — Это отражения! Это же аллюгиновая пещера, и вода в реке содержит много аллюгина. Здесь время от времени проступают образы умерших. Вот оно, царство Ханнума… Обитель мёртвых".

Эрлин вспомнил один из своих разговоров с Гинтой. "Почему в этих зеркалах у мёртвых открытые глаза? — спросил он, когда она объясняла ему, что такое аллюгин. — Эта красавица рядом с «богом» кажется живой. Она как будто смотрит на нас…" — "Большую часть жизни человек бодрствует, — ответила Гинта. — А тонкое тело человека живёт дольше, чем гинн. Оно противится разложению и пытается сохранить образ того, кто жил, а не того, кто умер. Так говорят белые тиумиды. А что касается этой женщины, то явно сохранилась её каменная статуя. Образ в камне, который держит её суннао в Среднем мире, влияет на её образ в аллюгине". — "Может, лучше сжигать мертвецов? Их суннао больше не будут появляться в аллюгине, и его можно будет как-нибудь использовать. И люди перестанут бояться глубоких пещер. Туда ведь иногда приходится спускаться за целебной водой…" — "Суннао мёртвых питают аллюгин, — возразила Гинта. — Без этого он разрушается, а он необходим Эрсе. Эта субстанция нужна нашей ангаме, как нам с тобой нужна, к примеру, лимфа. Постоянно кто-то умирает — люди, звери, и частицы их тонких тел должны на какое-то время задерживаться в аллюгине Эрсы. Всё сущее, уходя, должно отражаться в нём. Даже растения… Но их тонкие тела слабее, и они очень редко становятся видимыми. К целебным источникам в глубине гор ходят белые тиумиды. Привратники Ханнума не боятся его шуток. Он это знает. Наверное, потому и не старается их напугать".

— Меня тебе удалось напугать, владыка Нижних пещер, — сказал Эрлин. — Но я знал, куда иду. Я понимаю, это дерзость — явиться сюда в надежде вернуться обратно, но надежда — единственное, что у меня осталось. Я даже толком не представляю, что я здесь ищу, но я должен был что-то сделать. Она умирает. Никто не знает, как её спасти… Я не могу бездействовать. Многие верят в мою божественность, и я привык играть роль бога. В легенде сказано: для того, чтобы спасти свою возлюбленную, солнечный бог спустился в царство мёртвых за чудесным зеркалом Ханнума. Я всего лишь человек, но я здесь. Я даже не знаю, как отсюда выбраться. Я полностью в твоей власти, Ханнум. Врата твоего царства уже открыты перед моей супругой, но она так юна. Она могла бы дать жизнь другим. Если она проживёт долго, у тебя будет больше подданных. Помоги мне, повелитель мёртвых.

— Тебе нужно моё зеркало — бери, — ответил бог. — Вон сколько зеркал. Возьми любое.

Он был внизу. Он смотрел на Эрлина сквозь пронизанную светом воду, которая колебалась, искажая черты его узкого бледного лица.

— Но мне нужно не любое, а то, о котором мечтает каменный бог. Тогда он отпустит её душу.

Эрлин сообразил, что видит своё собственное отражение. Он разговаривал сам с собой… Или нет? Он же явственно слышал чей-то голос… Его знобило, болела голова и хотелось пить.

"Наверное, у меня бред", — подумал Эрлин, напившись и ополоснув лицо. Вода была на редкость вкусная. Он сроду такой не пробовал. Вода с аллюгином… Ну и ладно. Выбирать не приходится. Эрлин почувствовал, что его нестерпимо клонит в сон.

"Я не выспался, надо отдохнуть", — решил он.

И тут же почему-то расхотел спать. Усталости как не бывало. Он поплыл дальше, опустив лицо в воду. Внизу колыхались длинные чёрные водоросли, резвыми стайками проносились разноцветные рыбки.

"Откуда они здесь?" — удивился Эрлин.

В следующее мгновение он увидал под собой огромное круглое лицо с полуоткрытым пухлым ртом. Каменный великан, лежащий на дне Наулинны… Когда-то они с Гинтой ныряли там вдвоём. Она ещё сказала, что одна бы второй раз не решилась… Эрлин знал — это не маррунг, и бояться нечего. Он нырнул и вдруг обнаружил, что голову статуи венчает шлем с высоким гребнем. Да это же "болотный великан"! Тот, которого остановила Гинта. Суровое бородатое лицо смотрело на Эрлина с презрительным равнодушием.

Вынырнув, он увидал ясное, безоблачное небо. Порывистый ветер раскачивал лёгкую белую лодку, в которой стояли двое подростков.

— Наконец-то! — воскликнул тот, что выглядел постарше. — Ты же обещал недолго. Я уже сам хотел нырять.

Второй помог Эрлину залезть в лодку. Оба мальчика были очень похожи друг на друга. И очень красивы. Их серебристые волосы ярко блестели на солнце. Эрлин вдруг понял, что это его братья. Он никогда их не видел, но он знал, что это его братья.

— Поворачиваем к берегу, — сказал старший. — Мне здесь не нравится. Говорят, лирны покинули это озеро. Недаром его называют Мёртвое… Лирны могут уйти при сильном дожде. Тебя что-то напугало? Что ты опять увидел, малыш?

Эрлин не успел ответить. Вода озера закипела, и из него с шумом поднялся каменный исполин. Его огромная фигура заслонила почти всё небо, а на гребне высокого шлема сиял солнечный диск.

— Это не я держу в плену её душу! — прогремел великан. — Не я, а каменный бог! Добудь зеркало, освободи её! И освободи меня от этого проклятия! Я устал! Помоги мне, заклинаю…

Когда Эрлин проснулся, в пещере было светлей, чем раньше. Оглядевшись, он не увидел никаких отражений. На этот раз он действительно выспался и чувствовал бы себя совсем хорошо, если бы не лёгкая тошнота. Есть не хотелось. Странно. Он уже не помнил, когда последний раз ел.

Проплыв не меньше трёх скантиев, Эрлин обнаружил в стене над водой выступ и выбрался на него, чтобы снова отдохнуть. Он по-прежнему не чувствовал голода, зато тошнило сильнее. Эрлин немного попил и забылся сном. Ему приснилось, что он лежит на бортике бассейна, скорее напоминающего маленькое озеро. Да это и был огороженный участок настоящего озера. Вдали виднелся белый мост, а дальше — остров с изящной белой башней, на шпиле которой развевался серебристо-голубой флаг. В центре бассейна возвышалась статуя — мальчик на огромной рыбе… Вернее, на килоне. Эти удивительно разумные животные обитали в озёрах и реках Валлондола… Пологие ступени соединяли бассейн с павильоном, где среди зеркальных колонн стояли огромнее вазоны с белыми цветами. Лиммеи… Они осыпались. Большие продолговатые лепестки плавали в бассейне. Их выносило в открытое озеро. Нежный, сладковатый аромат цветов смешивался со свежим запахом воды. Эрлин немного испугался, когда рядом с ним неожиданно вынырнул килон. Зверь смотрел на него своими умными глазами, словно приглашая поиграть.

— Ты меня прокатишь? — спросил Эрлин.

Килон с готовностью подставил спину, но только Эрлин приготовился на него сесть, как зверь исчез, и незадачливый наездник оказался в воде. Эрлин очнулся и, отплёвываясь, выбрался на камень. Он чуть не захлебнулся. Спать на таком ложе небезопасно, но что делать, если другого нет… Самое странное, что килон опять оказался рядом. Его гибкое синее тело темнело в прозрачной воде. Чуть подальше Эрлин увидел ещё одного. И ещё… Да их тут была целая стая. Вскоре они исчезли. Все, разом. Опять суннао… Но это ещё довольно приятная картина. Особенно по сравнению с теми, что Эрлин видел раньше.

Острая боль в животе заставила его скорчиться. К горлу удушливой волной подступила тошнота. Когда его вырвало, стало полегче. Эрлин умылся и долго лежал на боку, глядя на противоположную стену.

Аллюгин… Амнита говорила, что от него тошнит, лихорадит, а слишком большая доза может и убить. Он же пил эту воду… Зато аллюгин обостряет восприятие и вообще усиливает все способности человека. А иногда даже дарит ему те способности, какими он сроду не обладал, позволяя видеть и чувствовать то, что в обычном состоянии недоступно. Он даёт возможность заглянуть в прошлое, а точнее — поглубже заглянуть в себя.

"Я пил эту воду, и во мне проснулась память, — подумал Эрлин. — Память о прошлом. Я видел предыдущую жизнь…"

Три брата. Три юных принца. Лирны с серебристыми волосами. Гурд, Вальг и самый младший — Ральд. Он был инкарном. Его чудесный дар полностью проявился в подростковом возрасте, но такие люди обычно с детства удивляют окружающих. "Что ты опять увидел, малыш?"

То, что он тогда увидел, было вполне реально. Великан в шлеме с высоким гребнем три тысячи лет пролежал на дне Мёртвого озера. Оно находилось между Саррондоном и Линдорном. Вильегард рассказывал, что лет двести назад, в период смуты, на его берегах вырубили почти все леса. После этого озеро быстро обмелело. Эрлину приснилось то, что было незадолго до войны в Валлондоле. Три сына лимнарга Даллана заплыли на лодке в Мёртвое озеро. Младшему захотелось нырнуть, и он обнаружил на дне гигантское изваяние. Возможно, братья решили, что у него было видение. Возможно, кроме юного Ральда, эту статую никто и не видел. Люди боялись этого озера. Рыбаки говорили, что рыбы там почти нет. Килоны никогда не заплывали в это место. Мёртвое озеро… Его зеленоватая вода пахла какой-то гнилью, и пить её было нельзя. Считалось, что лирны покинули это озеро, а значит и людям лучше держаться от него подальше. Трое принцев были любопытны, как и все дети, но в отличие от других детей юные потомки водяных богов не боялись утонуть. И всё же братья встревожились, когда Ральд задержался под водой дольше, чем обещал. А он увидел на дне статую…

Великан Тунгар… Знаменитый колдун древности, чья нафф оживила огромную статую, которая сокрушила военную машину Вальгама и разрушила не один город. Говорят, его душа так и не обрела ни покоя, ни жизни в другом теле. Неверное, его душа где-то рядом и молит о спасении. Проклятие, тяготеющее над Тунгаром, потеряет силу, когда Вальгам и Диннувир обретут счастье. Когда-то он ненавидел их обоих, а теперь именно от них зависит его спасение…

Тошнота прошла, и Эрлин поплыл дальне. Должна же эта река его куда-нибудь привести. Или она кольцом окружает подземное царство, и ему придётся вечно плавать по замкнутому кругу… Ну уж нет. Тогда он будет нырять и искать выход отсюда под водой. Может, уже стоит начать? Почему он раньше об этом не подумал? Эрлин решил часть пути проплывать под водой.

Подземная река была неглубокой и очень чистой. Время от времени Эрлин видел, как по зеркальному дну скользит его отражение. Оно то появлялось, то исчезало. Правда, он не всегда был уверен, что видит своё отражение, а не то загадочное бледное существо, которое явилось ему в начале пути.

Вскоре он заметил пещеру, оказавшуюся входом в подводный тоннель. Оттуда струился свет, такой яркий, что создавалось впечатление, будто этот тоннель ведёт к озеру, над которым сияет солнце. Эрлин знал, что Великая Ночь ещё не кончилась, но этот свет неудержимо притягивал его. Стоит ли туда плыть? Что его там ждёт, и сможет ли он вообще подняться на поверхность? Мимо Эрлина проплыло неподвижное серебристо-синее тело с тёмной полосой вдоль хребта. Суннао килона. Обогнав Эрлина на три капта, оно вдруг начало медленно вращаться вокруг своей оси. К счастью, два течения, которые встретились в этом месте, не были сильными, а то бы Эрлину пришлось несладко. Какое-то время килон крутился, словно стрелка метона — прибора, помогающего пилотам определять направление.

"Поплыву туда, куда покажет эта стрелка, — решил Эрлин. — Если она, конечно, остановится…"

В конце концов суннао килона свернуло в пещеру и двинулось вдоль узкого тоннеля, ведущего к свету. Эрлин последовал за ним. Примерно через сотню каптов он вынырнул посреди маленького озера и очутился в просторной пещере, которая сперва показалась ему ярко освещенным храмом с прозрачными колоннами и зеркальными стенами. На круглом потолке и кое-где на стенах сияли многочисленные светильники. Одни колонны сужались кверху, другие — книзу. Присмотревшись, Эрлин понял, что это огромные аллюгиновые сталактиты и сталагмиты. Повсюду раздавался мелодичный звон. Это капало со стен и потолка. То, что Эрлин поначалу принял за светильники, оказалось причудливыми аллюгиновыми наростами, но сияли они, как самые настоящие люстры. Сверкающие капли падали в озеро, на прозрачный пол, искрясь и переливаясь, стекали по зеркальным стенам. У Эрлина опять создалось впечатление, что это материализовавшийся лунный свет, который просочился в Нижние пещеры, наполнив их дивным сиянием. Он то застывает, то тает и смешивается с подземными водами, поэтому они тоже излучают свет. На стене прямо перед ним появился голубой зверь. Через некоторое время суннао харгала исчезло, но Эрлин долго не мог избавиться от чувства тревоги. Этот образ всколыхнул те таинственнее глубины его памяти, касаться которых было страшно. Эрлин знал, что действие аллюгина продолжается… А ведь в тот раз он не пил аллюгиновую воду. Тогда, три года назад, когда он вспомнил что-то похожее. Вернее, увидел во сне… Сумерки, холодный ветер, серебряные от луны далёкие вершины… И голубой зверь. Предчувствие гибели… Не страх, нет. Предчувствие неизбежного… Эрлин невольно встряхнул головой, чтобы не вспоминать, как харгал бросился на него. Если это, конечно, было. Одно из преданий гласит: Ральд добровольно принёс себя в жертву горному богу, чтобы тот потом помог его народу найти пристанище в его царстве. Говорят, самопожертвование и мучительная смерть дают возможность быстрее подняться на другую ступень… Зачем ему это было нужно, если он всё равно хотел вернуться к людям?

"Да откуда мне знать, чего он хотел, — подумал Эрлин. — Он знал больше меня. Он многое предвидел… А я не вижу дальше своего носа и даже боюсь заглянуть в прошлое. Я должен это сделать. Быть может, там я и найду ответ на тот единственный вопрос, который меня сейчас мучает — как её спасти…"

Эрлин вздрогнул. Потому что она была здесь. Она смотрела на него из соседней пещеры, в которую вела высокая аллюгиновая арка, украшенная гирляндами сосулек. Звон капели теперь отзывался у него в ушах, словно стук множества серебряных молоточков. Он становился всё громче и громче. Эрлину показалось, что он сейчас оглохнет. Он, задыхаясь, кинулся к ней… Разумеется, это было суннао. Гинта неподвижно смотрела на него из аллюгиновой колонны, точнее, сталактита, который свисал с потолка, напоминая застывший луч света. Эрлин застонал и упал на колени, прижавшись лбом к холодному зеркалу. Чудесному зеркалу Ханнума, в котором уже запечатлелся образ Гинты. Её суннао… Она уже здесь! Никто не в силах ей помочь! Айнагур, конечно, продолжает поддерживать хоматином её гинн, но скоро его старания потеряют всякий смысл, ибо её тонкое тело уже разлагается, и часть его оказалась в аллюгине Нижних пещер. Аххан же говорил, что нао Гинты очень ослаблено и может начать разлагаться раньше, чем это обычно происходит…

— Нет! Ханнум, я же просил тебя! Отпусти её, Ханнум!!!

Эхо подхватило его крик и понесло по длинной анфиладе пещер.

— Глупо, глупо, — прошептал Эрлин, когда вопль отчаяния наконец замер где-то вдали. — Что толку кричать… Владыка подземного царства, ты мне ничего не обещал, но ты позволил мне взять любое из твоих зеркал. Я возьму это.

Эрлин вытащил из ножен кинжал и принялся ожесточённо долбить по зеркальной колонне, пытаясь отколоть верхний слой, в котором было суннао Гинты. Аллюгин не поддавался. Вокруг, сверкая и переливаясь, свисало с потолка множество больших и маленьких сталактитов. Некоторые из них таяли. Жидкий аллюгин стекал в круглое углубление в полу, где уже образовалось маленькое озерцо. Аллюгин… На какое-то время он делает человека сильнее во всех отношениях. И физически тоже. Вспомнив об этом, Эрлин немного попил из озера и снова взялся за дело. Прозрачная глыба поддалась. Вскоре зеркало с образом Гинты лежало на полу, а Эрлин в оцепенении сидел рядом с ним. Он не знал обратного пути, и чутьё подсказывало ему, что уходить отсюда рано. Он не заметил, как забылся сном.

Ему снилось, что он бродит не то по аллюгиновым пещерам, не то по сказочно-красивому ледяному дворцу. Время от времени в каком-нибудь из дальних залов появляется Гинта. Она улыбается и машет ему, но стоит ему приблизиться, превращается то в глыбу льда, которая тут же начинает таять, то оказывается отражением в зеркальной колонне, которое затуманивается, а потом и вовсе исчезает…

Проснувшись, Эрлин долго лежал, глядя на аллюгиновый потолок, и вспоминал сказки Лорны. Они с Вильдуром любили слушать её сказки. Особенно ту, где говорилось, как бог небесных вод Линд искал свою возлюбленную. Харранг спрятал её во дворце и дразнил Линда, посылая ему ледяных демонов, которые принимали её облик, а потом превращались в чудовищ или таяли. Бог небесных вод… Лорна говорила, что кое-кто в Валлондоле рассказывал эту легенду иначе — будто возлюбленную в ледяном дворце искал не водяной, а солнечный бог. В конце концов он растопил весь лёд и спас свою подругу. Её тоже в разных местах называли по-разному: кто Лайна, кто Гилла, а кто и Гильда. Гилла — богиня земли, а Гильда — богиня леса. Гильда… Гинта… Гинты — сантарийские лесные божества. Одна из них стала супругой солнечного бога и получила имя Санта. Для того, чтобы спасти её, Эйрин ходил за чудесным зеркалом Ханнума. В валлонской легенде тоже что-то есть про это зеркало. Оно висело в ледяном дворце, и при помощи этого зеркала Линду… или, может быть, Эрину удалось увидеть что-то важное. То, что помогло ему заполучить невесту. Линд и Эрин — братья-близнецы. Две ипостаси одного бога, имя которому Эйрлинн. Он сын матери-стихии и двух небесных отцов… Э-эйр-линн… Что он увидел в чудесном зеркале Ханнума? Истинный облик Харранга? Неважно, чей облик… Он увидел что-то важное. То, что ему помогло…

У Эрлина возникло такое чувство, что, кроме него, в пещере ещё кто-то есть. Он сел и огляделся. В одном из гигантских сталактитов проступило суннао. Стройный узколицый юноша с длинными серебристо-голубыми волосами. Молодой лирн. Образ был смутным, но Эрлин не мог не заметить, что этот юноша очень похож на него… Он вздрогнул, как от ожога. Ему показалось, что на грудь ему, чуть пониже ключицы, упала ледяная капля. Эрлин невольно прижал руку к этому месту. И тут же отдёрнул её, потому что такой же жгучий холод пронзил ему ладонь. Подвеска! Камешек-глаз… Он словно превратился в сгусток ледяного пламени. Это должно что-то означать, но что?

— Ральд! — воскликнул Эрлин. И подвеска, которая так жгла ему грудь, что он уже готов был сорвать её, снова стала обычным кулоном.

Суннао Ральда! Оно должно было сохраниться, ведь у Айнагура в кабинете до сих пор стоит его статуя. Сколько ему там? Лет тринадцать-четырнадцать. Ральд погиб, когда ему было двадцать два. Видимо, его статуй в этом возрасте не осталось. Гинта говорила, что суннао умершего может сохраняться в аллюгине, даже если остались каменные изваяния, запечатлевшие его в более юном возрасте, правда, такое суннао будет нечётким. Чем больше разница в возрасте между умершим и его изображением, тем слабее суннао. Если бы Ральд умер старым или пожилым, его суннао вообще бы не сохранилось. Каменное изображение, сделанное с подростка, не смогло бы удержать его в Нижнем мире… А тут разница не так уж и велика. Это действительно Ральд. Один из величайших инкарнов. Он многое помнил о прошлых жизнях. Когда-то он был Вальгамом. А Вальгам был участником Великой войны и заклятым врагам Тунгара. Колдуна, который ухитрялся обманывать Каму, умел входить в камень и выходить из него.

"Если бы я мог ненадолго обрести силу Ральда, его могущество, его способность погружаться в прошлые жизни, — думал Эрлин. — Наверное, он бы сумел на время стать Вальгамом и увидеть прошлое его глазами. Он бы вспомнил даже то, чего не помнит Кама. Придётся снова пить эту воду, но много ли мне это даст?"

Эрлин заметил, что образ Ральда в аллюгине постепенно бледнеет. Сталактит, в котором находилось его суннао, почему-то очень быстро таял, и вода не то что капала… Она тонкой струйкой стекала в маленькое круглое озерцо. А там всё чётче и ясней проступало ещё чьё-то суннао. Это опять был стройный юноша с узким лицом и голубоватыми локонами… Да это же Ральд! Слой, в котором хранилось его суннао, таял и стекал в углубление в полу. Через некоторое время образ юного инкарна оказался в маленьком озере. Суннао Ральда! Оно было здесь, в этой воде… Часть его тонкого тела. Частица его силы!

"Я же просил Ханнума о помощи… Владыка Нижних пещер благосклонен ко мне. Разве он не привёл меня в это место, послав мне образ водяного зверя? Я мечтал о могуществе Ральда, и вот передо мной его суннао. Сперва он испытывал меня. Потом стал посылать путеводные знаки и, наконец, даёт возможность, о которой я мог лишь мечтать…"

Эрлин опустился на колени и склонился над озером, из которого на него смотрел юный Ральд, его великий предок, его другое я. Это озеро — расплавленное зеркало. Чудесное зеркало Ханнума… Эрлин видел в нём себя самого… Вернее, того, кто жил более двухсот лет назад, и всё же он видел себя. Вот уж действительно чудесное зеркало. Оно показывает только истинный облик. Всё, что оно показывает, правдиво.

"Пусть эта вода поможет мне докопаться до истины, — подумал Эрлин и сделал несколько больших глотков. — Зеркало Ханнума, помоги мне получше увидеть себя, заглянуть в своё прошлое. Я должен увидеть прошлое и его героев глазами Вальгама".

Но сначала он увидел мир глазами Ральда. И глаза эти застилала пелена смерти. Он лежал на берегу какого-то озера и умирал. Ему не было больно. Уже не было. Он чувствовал на лице ветер — холодный и резкий. Такой бывает только в горах, Эрлин это знал… И запах воды… Чистый, свежий. В нём было что-то первозданное. Запах его родной стихии, готовой принять его, чтобы дать ему новую жизнь…

Следующие несколько фрагментов Эрлин даже не запомнил. Всё это походило на утомительно-длинный сон, из которого многое тут же забывалось. В Эрлине сейчас уживались два человека — участник событий и наблюдатель. И последний знал, какой фрагмент следует просмотреть особенно внимательно. Ужасы Великой войны потрясли его настолько, что позже он не только не хотел рассказывать об увиденном, но и старался об этом не вспоминать. Тунгара он так и не увидел, зато стал свидетелем того, как великан в высоком шлеме погрузился на дно Мёртвого озера. Правда, в те времена его ещё не называли Мёртвым. Вальгам пролетал над ним на одноместном дайвере, похожем на модель «Стринг». Стояла тихая лунная ночь. При ярком свете Санты он видел, как гигантское изваяние тонуло в серебристо-чёрной воде. Он знал, что это маррунг. Статуя, которой управляет душа гиннарского колдуна. Страшное оружие, которое разрушило множество городов. В том числе и его родной город. Вальгам не понимал, зачем понадобилось топить статую в озере. Какой в этом смысл? Впрочем, для него уже ничто не имело смысла. Война подошла к концу, а победителей не было. Обе страны лежали в руинах, а в душе была такая пустота, что хотелось умереть. Он вдруг понял, что больше не злится на Диннувира. Пропади они пропадом, эти чертежи. Сейчас он бы и сам их уничтожил. Увы… Уже ничего не исправить. И никого не вернуть.

На первый взгляд берег казался пустым, но у самой воды Вальгам заметил одинокую фигурку. Волосы незнакомца сияли в лунном свете, как серебро. Наверное, кто-то из своих. Наверное, этот человек нуждается в помощи… Описывая над озером круг за кругом, Вальгам начал снижаться. Вскоре он обнаружил, что незнакомец на берегу — женщина. И вела она себя довольно странно. Она скинула одежду и заходила в воду. Вальгам заметил, что на груди у неё что-то сверкает, а спустившись ещё ниже, он смог получше её рассмотреть… И увидел её волосы. Серебристо-голубые. Такие же, как у него самого. Такие даже у истинных лирнов из самих древних родов встречаются довольно редко. Женщина уже по пояс зашла в воду. Она подняла лицо, и Вальгам узнал свою сестру Мирильду.

Как?! Значит, она жива! Впервые за последние два года Вальгам ощутил радость, но Мирильду, похоже, не радовало то, что её тут обнаружили. Какое-то время она напряжённо смотрела вверх, сжимая в руке свой заветный кулон — камешек гальфинит, подаренный ей ещё в детстве одной колдуньей, дочерью земли. Чудесный камень, помогающий вызывать водяных богов. Правда, чудесным он становился только в руках лирнов. Боги води редко говорили с кем-то, кроме своих родичей… Что она тут делает? Мирильда скрылась под водой. Больше Вальгам её не видел. Зачем ей понадобилось нырять в озеро, да ещё в том месте, где только что затонула эта огромная статуя… Статуя, в которую вошёл колдун. И скорее всего, это был Тунгар… Проклятая девчонка! Она всех разыграла. Её считают мёртвой, а она по-прежнему с ним!

— Лучше бы ты и вправду погибла, — прошептал Вальгам.

В следующее мгновение его ослепила вспышка. Он ведь давно понял — с машиной что-то не то, но ему в последнее время было всё равно… Ни страха, ни боли. Огонь вдруг превратился в воду. Эрлин… или Вальгам? плыл под водой, а бородатый великан в высоком шлеме смотрел на него со дна озера… Нет, это уже не Вальгам. Это снова Ральд. Он вынырнул. Братья помогли ему забраться в лодку.

— Тебя что-то напугало? Что ты опять увидел, малыш? Каменный великан? Странно… Ну и пусть он там лежит. Это всего лишь статуя.

— Он такой огромный! Может, лирны испугались его, потому и ушли из этого озера…

— Нет, что ты! Лирны не боятся статуй, даже огромных. Каменные демоны им не страшны. Всё как раз наоборот… Сам Маррон побаивается водяных богов. Вспомни, как Линд спас Гиллу, когда Маррон заточил её в своём каменном царстве и усыпил вечным сном. Линд послал дождь. Капли воды проникли в каменный дворец, и Гилла ожила.

— Сколько дождей пролилось на меня за три тысячи лет, — жалобно сказал неизвестно откуда взявшийся сингал. — Они так и не освободили мою душу из камня. Помоги мне, Эрлин… Помоги…

— Эрлин… Эрлин…

А это чей голос? Гинта! Она была здесь. Она стояла над ним, но она его не видела.

— Гинта! — Эрлин вскочил и едва не ударился об аллюгиновое зеркало, прислонённое к огромному сталагмиту. Маленькое круглое озерцо молочно светилось среди прозрачных колонн. Эрлин склонился над ним, но не увидел ни своего отражения, ни суннао Ральда. Суннао там, разумеется, было, просто оно стало непроявленным, как говорят нумады…

Эрлин ополоснул лицо. Пить эту воду он больше не будет. Это уже ни к чему. Кажется, он близок к разгадке. Главное — сосредоточиться и правильно выстроить все детали, добытые им с таким трудом.

Маррон боится воды. И водяных богов… Гинта тоже что-то такое говорила. Марги — демоны камня — обитают высоко в горах, там, где вода существует только в виде снега и льда. А ниже есть озёра и реки, склоны покрыты лесами, на горных лугах зеленеют травы, распускаются цветы. Там идут дожди, которые дарят растениям жизненную силу, освобождают их души, помогая им пробиваться к свету даже сквозь камни… Но статуя золотого зверя остаётся маррунгом, хотя дожди поливают её уже три тысячи лет. Не всякий дождь приносит избавление… "Лирны могут уйти при сильном дожде…" В Сантаре тоже говорят, что во время дождя водяные боги поднимаются над поверхностью рек и озёр, а когда льёт сильно и долго, даже переходят из одного водоёма в другой. Но что им делать там, на пустоши, где стоит золотой зверь? Там и водоёмов-то никаких нет до самого восточного леса, а лес далеко. Он полон злых демонов, и озёр тем гораздо меньше, чем топких болот. Линны не любят болот… Линны, лирны… Всё дело в них. Мирильда умела колдовать. Она недаром зашла в воду там, где утонул каменный великан. И разумеется, не она столкнула в озеро такого гиганта. Тунгар, чья нафф была в этом изваянии, сам завёл его в озеро. Вальгам догадался, что происходит. И тут же погиб. Мирильда была любовницей Тунгара. Вот почему они с братом не ладили. У неё был кулон с гальфинитом — чудесным камнем, помогающим вызывать водяных богов. Но пользоваться им могли только лирны, люди с божественной кровью, и то не все. Мирильда помогала Тунгару выходить из камня! Она вызывала лирнов. В ту ночь она, похоже, очень спешила освободить душу своего любовника, потому и не остановилась, даже когда увидела, что за ней наблюдают. Эрлин вспомнил, как Гинта рассказывала ему о валлонской красавице с таким же кулоном из гальфинита, как и у него, которую им с Амнитой показывала Трёхликая. "А зачем вы обращались к богине?" — спросил он. — "Просто так, — ответила Гинта. — Хотели узнать побольше о Великой войне. Ты же знаешь, в «Хрониках» много неясного. И разные авторы толкуют события по-разному. И часто друг другу противоречат". Потом-то Эрлину сказали, что ей известно заклинание, вселяющее душу в камень. Она нашла его в записях Диннувира. И Эрлин понял, зачем они с Амнитой обращались к богине. Они хотели побольше узнать о Тунгаре. Оказывается, великий колдун умел обманывать Трёхликую. Он скрыл то, что они с Мирильдой делали, но Кама не случайно показала подругам эту женщину. Не сумев дать точный ответ на их вопрос, она показала то, что могла…

"Лирны не боятся каменных демонов. Это лирны освобождают души. Судьба не зря послала мне этот кулон. Но я не колдун… Зато я лирн. Я должен попробовать. И если этот камень оказался у меня не случайно, то всё должно получиться. Гинту всегда удивляло, почему эти статуи оказались на дне водоёмов. Круглолицый великан в Наулинне, мангур на дне высохшего озера в Улламарне… И "болотный великан" не сразу стал болотным. И на дне Мёртвого озера он тоже оказался не случайно. Странно… Ральд этого не помнил… А точнее, не вспоминал. Не было необходимости. Получив на время силу Ральда, его способность видеть прошлое, я заглянул туда, куда не заглядывал он сам… То есть я, когда был Ральдом… За мгновение до гибели Вальгам догадался… Вальгам — это тоже я… С ума можно сойти!"

Эрлин встряхнул головой. Эти мысли всегда вызывали в его душе смятение. И даже страх. Он не Вальгам. И не Ральд. Он Эрлин. И хорошо, что ему не дано видеть прошлое. Того, что он недавно увидел, ему хватит на всю оставшуюся жизнь. А теперь надо возвращаться. Зеркало бы лучше во что-нибудь завернуть, но во что? Плащ с Эрлина сорвало, когда он попал в водопад, куртку он сам бросил — в ней было неудобно плыть. Эрлин разорвал рубашку и кое-как обмотав ею кусок аллюгина, чтобы не порезаться об острые края, двинулся по анфиладе пещер в поисках выхода. В одном из залов он обнаружил горячий источник. Пар поднимался вверх и исчезал. Может быть, где-то близко выход наружу? Эрлин только сейчас подумал о том, что здесь, в Нижних пещерах, довольно тепло, хотя наверху зима… Или ему просто посчастливилось оказаться в той части подземного царства, где много тёплых источников? Говорят, аллюгин способен влиять на температуру окружающей среды. Кажется, пустой аллюгин холоднее, а тот, что содержит тонкие тела умерших, излучает не только свет, но и тепло…

Раза три Эрлин заходил в тупик, возвращался и выбирал другое направление. Ему не было страшно. Он чувствовал, что скоро выберется из Нижних пещер, хотя и не понимал, откуда у него такая уверенность. Он даже не испугался, когда наткнулся на харгала. Зверь пил из источника, который явно не содержал в себе аллюгина. И стены здесь светились каким-то тёплым, живым светом. Это уже явно диурин. Наверное, выход наружу где-то недалеко — уже хотя бы потому, что сюда забежал зверь. Харгал был сыт — Эрлин понял это, посмотрев на его отвисший живот. Дядя Гильмар говорил — сытый харгал никогда не нападёт, тем более на человека.

Зверь настороженно покосился на Эрлина, но сообразив, что это двуногое существо ничем ему не угрожает, снова принялся утолять жажду. Напившись, он побежал по тёмному тоннелю, хотя из этой пещеры вели ещё два тоннеля, стены которых светились. Эрлин никогда бы не выбрал темный, но он знал, что надо идти за зверем. Его предки двести лет назад так и поступили. Он последовал их примеру и не ошибся. Становилось всё светлее и светлее, причём этот свет не был похож на тот, что излучает диурин. Эрлин ощутил на лице холодный, свежий ветер. Харгал, опережавший его каптов на пятьдесят, вдруг остановился, как будто к чему-то прислушиваясь, потом свернул в какую-то пещеру и растворился в темноте. Что ему не понравилось? Выход наружу совсем близко. Наверное, это не единственный выход, который ему известен, и всё же — что случилось? Он почувствовал опасность? До Эрлина донеслись голоса. Люди! Где-то недалеко! Эрлин не знал, кто они, но он был им рад. Ему казалось, он целую вечность блуждал по царству мертвых. Неужели он вернулся? Неужели где-то рядом люди? Живые, из плоти и крови! Может, они его ищут?

— Я здесь! — крикнул Эрлин.

Он не узнал собственного голоса. Впереди синело окно, в котором мерцали звёзды, и Эрлин кинулся к нему, как ныряльщик, который, едва не задохнувшись подо льдом, наконец увидел заветную прорубь.

От свежего воздуха, пахнущего хвоёй, кружилась голова. Снизу по заснеженному склону к нему бежали люди с факелами. Их было много. Эрлин сразу узнал Зимира. Молодой сантариец обнял его и накинул ему на плечи свой меховой плащ.

— Ты вернулся! Мы уже хотели спускаться в Нижние пещеры и искать тебя. Белые тиумиды отговорили нас. Сказали, что мы не поможем тебе, а наоборот навредим. Мол к Ханнуму не ходят толпой. Бога мёртвых рассердит такое вторжение в его царство.

— Они совершенно правы, но я благодарен тебе, Зимир. Это твои люди? Мне жаль, что из-за меня столько хлопот. Ночью в горах можно заблудиться…

— Мои воины никогда не заблудятся в горах, — засмеялся Зимир. — Да мы и не ходили далеко. Мой отряд рассредоточился на склонах Турона и Айганы. Белые тиумиды сказали, что тут есть пещеры, ведущие в Нижний мир, а значит, и оттуда.

— Как вы догадались, где я?

— Когда взошла Санта, стало светло, и кое-кто отправился в некрополь. Люди увидели у входа в гробницу Синга. Потом мы узнали, что он встретил тебя возле Ингатама и куда-то повёз.

— Когда взошла Санта… — растерянно повторил Эрлин, глядя в небо.

Он же ещё в тоннеле увидел этот свет и шёл на него вместе со зверем. Но он только сейчас сообразил, почему вокруг так светло.

— Санта… Уже? Сколько же я там пробыл?

— Дня три, не боль…

Зимир умолк на полуслове. Эрлин заметил, что он, оцепенев, смотрит на аллюгиновое зеркало. Окружившие их со всех сторон воины тоже молчали, затаив дыхание.

— Великие боги, — произнёс наконец кто-то. — Это же зеркало Ханнума…

— А он не заберёт её суннао обратно? — осторожно спросил брат Зимира Тамах. Эрлин помнил, что он средний из сыновей аттана Сахима, хотя в росте уступал обоим своим братьям.

— Если Ханнум позволил мне вынести это зеркало, значит, он её отпустил. Но это ещё не значит, что она спасена. Ещё многое предстоит сделать. Почему Санта взошла раньше обычного?

— Потому что солнечный бог спас свею возлюбленную! — восторженно провозгласил Суран, самый младший из сыновей Сахима. — Он спустился в царство мёртвых и раздобыл чудесное зеркало…

— Сказано красиво, но боюсь, не про меня, — перебил Эрлин, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. — Солнечный бог выглядел бы сейчас получше…

Его ещё никогда так не рвало. Он отошёл подальше. Молодые воины деликатно отвернулись и ждали, сочувственно переговариваясь.

— Наверное, это от голода, — сказал Зимир. — Шутка ли — почти три дня…

— Да нет, я там на голодал, — усмехнулся Эрлин, умывшись снегом. — Ханнум — гостеприимный хозяин… Только не всякое угощение легко переварить.

Братья Гинты отвезли Эрлина в Голубой замок, но к огромному сожалению хозяев, задержался он там ненадолго. Через несколько часов на поле за дворцовым садом приземлился дайвер, пилотом которого был Даарн. Вместе с Эрлином в Эриндорн отправился белый тиумид Таммиран, лучший ученик покойного Сифара. Все знали, что зеркало Ханнума лучше поручить заботам его слуги. Если Гинта вернётся и её триада снова сольётся воедино, Таммиран освободит из аллюгина суннао, чтобы восстановить целостность её тонкого тела. Если она вернётся…

"Никаких если, — думал Эрлин. — Она вернётся. У меня всё получится. Неужели я не смогу договориться с водяными богами? Ведь я был одним из них столько лет… Пока не родился в горном замке Эрлином, сыном Гильведа".

— Смотри, солнце уже близко, — сказал Даарн, показывая на светлеющий горизонт. — Скоро оно начнёт восходить. Все говорят, что в этом цикле очень рано потеплело. Великая Ночь ещё не кончилась, а по рекам уже опасно ходить. Скоро они тронутся.

— Скорей бы, — вздохнул Эрлин. — Ты даже не представляешь, как это важно.

— Всё растает за несколько дней. — заверил его Даарн. — И нумады, и наблюдатели в Эриндорне говорят, что этот тёплый ветер с юго-запада принесёт нам раннюю весну.

— Мы должны как можно быстрее доставить статую Маррона к ближайшему водоёму.

— Ничего себе, — присвистнул Даарн. — Статуя в пустыне. Ближайший к ней водоём — озеро Дан в Улламарне.

— Но у нас же есть Диннар… Что случилось, Даарн? — встревожился Эрлин, заметив, как помрачнело лицо приятеля, едва прозвучало это имя.

— Диннар исчез. Эрлин, я, наверное, должен был сразу тебе сказать. Амнита не вернулась. Мы искали Диннара в Улламарне. Чёрные тиумиды видели, как он сел на одного из этих крылатых демонов и полетел искать её.

— Куда?

— Не знаю… Кажется, этот танх умеет перемещаться не только в пространстве, но и во времени.

— Что ж, — помолчав, произнёс Эрлин. — Будем молиться за них. Всем богам, какие только есть. Диннар из тех, кто добивается своего. А статуя… Думаю, что техника валлонов и искусство сантарийских нумадов-арканов помогут нам доставить её к озеру Дан дней за десять-двенадцать. Уж на этот-то срок хоматина хватит.

Глава 18. Спор с Создателем.

Диннар думал, что она будет ждать его в подземном дворце, но её там не было. В Ингатаме тоже. Почуяв неладное, он отправился в Эриндорн. Когда Диннар узнал о том, что случилось на самом деле, он едва не разнёс Солнечный дворец.

— Вы всё-таки воспользовались ею! Вы принесли её в жертву!

— Диннар, поверь… Она сама, — робко возражал Даарн. — Думаешь, её не отговаривали?

— Почему вы не оказали мне?

— Она бы нам этого не простила. Ты же знаешь, это был единственный шанс…

— Она должна была это сделать, — сказал Снуффи, отыскав Диннара в роще Танхаронна. — Мы с ней… Вернее, с Альмандааром… Мы должны были сделать то, что сделали.

— О чём ты говоришь, Снуффи?

— Если хочешь, можешь и дальше называть меня этим именем, но моё настоящее имя — Алберон. Я должен тебе многое объяснить. Потому и вернулся сюда, в это время. На Танхаре тебя уже не было, и я отправился на Эрсу. Ванги помогли мне тебя отыскать…

— Кажется, ты не торопишься расставаться с телом птицы?

— Да, пока оно меня устраивает. Прежнего Алберона всё равно больше нет. Ты прилетел в эту рощу в надежде вызвать отца? Не хочу тебя огорчать, но даже самые могущественные из демонов могут далеко не всё. И даже боги… Есть случаи, когда мы не вправе вмешиваться в происходящее. Однажды уже такое вмешательство мне очень дорого обошлось. Мне и Амните. То есть, Альмандаару Лайолу.

— Выходит, твой Альмандаар — это…

— Да, это твоя Амнита. Сейчас я тебе всё объясню.

— Теперь, когда я искупил свою вину, ко мне вернулось былое могущество, — добавил демон, закончив свой рассказ. — Я могу открывать двери в любое из прошедших времён. Я знаю, где Амнита. Вернее, её нафф. Тело её погибло, а душа — в преддверье нового бытия. Альмандаар Лайол тоже исправил ошибку, и у него есть возможность вернуться в свою звёздную обитель. И даже подняться выше. Но Амнита этого не хочет. Любовь, которую она обрела в этом мире, сильнее всех прежних привязанностей. И сильнее того чувства, которое она испытывала к демону Алберону.

— Я хочу вернуть её в этот мир.

— Не думаю, что это возможно.

— Тогда оставь меня, Алберон. Будь у меня твоё могущество… Хотя, что об этом говорить.

— У меня больше причин тебе завидовать, — вздохнул демон. — Ведь любит-то она тебя. Из-за тебя она готова отказаться от высшего удела. Но сколько она ещё сможет продержаться? В конце концов она всё забудет, а потом… Боюсь, она получит гораздо худшее тело, чем то, которое ей предлагается сейчас.

Диннара клонило в сон. Усталость, несмотря на горе, всё же брала своё. Он улёгся в пещере под корнями огромного вирна. Сны, которые он видел в этом месте, никогда не были пустыми. Именно здесь ему обычно являлся тот, кого он признавал, но не решался, а может, просто не хотел называть своим отцом.

На этот раз он явился в облике огромного вунха и разбудил Диннара, лизнув ему лицо.

— Я знаю, тебе нужна моя помощь, и я бы рад тебе помочь, но… Я не могу вернуть тебе твою возлюбленную…

— Но почему? Твоё могущество велико. Тебе открыт доступ во все времена…

— Нет, Диннар, только в прошлое.

— Этого достаточно. Вернёмся в прошлое, в то время, когда она была жива, и заберём её оттуда.

— И куда же мы с ней отправимся, Диннар? Если в настоящем Амнита будет жива, даже в каком-нибудь другом мире, то Эрсы не будет. Точнее, здесь будет царство Камы. Теперь, после всего случившегося, Танхар тоже во власти Карна. Судьба Амниты слишком прочно связана с Камой и Эрсой. И прежней Амните нет места в настоящем, которое она спасла ценой своей жизни. Владыки судьбы назначили ей новый жребий. Не грусти о ней. Ей уготован лучший удел, а ты… Ты можешь пойти со мной. Я подарю тебе множество миров. Я наделю тебя могуществом, о котором не мечтал ни один смертный. Любое твоё желание будет исполняться…

— У меня есть только одно желание, и ты о нём знаешь.

— Прекраснейшие женщины будут добиваться твоей любви. Красавицы разных ангам….

— Ни на одной ангаме нет женщины прекрасней той, которую я люблю.

— Всё это наивные детские бредни. Сын мой, в тебе говорит человек. Слабый человек, который держится за крохи счастья, посланные ему жалкой человеческой судьбой. Вспомни о своей божественной природе. О том, что ты получил от меня…

— А ты вспомни о Диннаре.

— Я никогда о ней не забывал. Но это не значит, что я должен был умереть вместе с ней.

— Она умерла из-за тебя.

Вунх зарычал и оскалил свои огромные клыки. В какой-то момент Диннару показалось, что сейчас он на него бросится. Ему было всё равно.

— Она могла пойти со мной. Я сделал бы её сильной…

— То есть такой, как ты? Похоже, ты не получил даже те крохи счастья, которые может послать жалкая человеческая судьба. В том двойственном существе, с которым моя мать зачала меня, она любила ту половину, что была человеком. Может быть, поэтому я человек. Во всяком случае, гораздо больше, чем тебе бы хотелось. Можешь сколько угодно гордиться своим могуществом. Мне ты помочь не в силах. Да ты и не обязан. Ведь я не питаю к тебе сыновней любви. Так же, как моя мать не питала к тебе той любви, какую она испытывала к Танамниту.

— Жалкая человеческая дерзость. Не получив у высших помощи, вы в них плюёте. Люди становятся особенно смелыми, когда им больше нечего терять…

— Очень хорошо, что ты это понял. Мне действительно больше нечего терять. И хватит скалиться. Если хочешь перегрызть мне глотку, доставь себе это удовольствие. Не всё ли равно, как умереть.

— Умереть никогда не поздно, Диннар.

Это уже был Снуффи. Вернее, Алберон. Он стоял над Диннаром, медленно расправляя огромные крылья, сверкающие в лунном свете голубыми и серебряными бликами.

— Я долго спал?

— Не знаю… По-моему, ты не спал. Когда я прилетел, ты с кем-то говорил. С кем-то, кого видел только ты. Я его не видел, но чувствовал его присутствие. Теперь его нет. К тебе приходил отец?

— Мой отец умер задолго до моего рождения. Он был ещё моложе, чем я… Я не боюсь смерти, Алберон. Душа бессмертна, и у нас с ней есть надежда когда-нибудь встретиться снова.

— Когда-нибудь, — усмехнулся демон. — Это может быть и не скоро. Вы забудете друг друга, а, встретив, возможно, не сразу найдёте общий язык. Кто знает, сколько препятствий вам предстоит преодолеть, прежде чем вы соединитесь. Будете ли вы так же красивы? Ведь ты же любишь не только её душу. Тебя всегда сводило с ума её тело. Так уж вы, люди, устроены, что любите не только души, но и тела… Может, потому, что внешний облик любимого существа — это отблеск его души. Конечно, если она исполнена света…

— Зачем ты меня мучаешь? — тихо опросил Диннар. — Он тоже говорит, что вернуть её невозможно. Прежней Амните нет места в настоящем, которое она спасла ценой своей жизни. Владыки судьбы назначили ей другое. Судя по тому, что ты мне рассказал, её судьба была предопределена задолго до того, как она явилась в этот мир. Она была здесь гостьей.

— Гости иногда становятся хозяевами, — возразил демон. — Прежней Амните нет места в настоящем, которое она спасла ценой своей жизни… Прежней! Вдумайся в эти слова. Смертное существо — это триада. Нафф, нао и гинн. И мы знаем, что в каждом смертном есть частица бессмертия — нафф. Амнита спасла Эрсу, погубив своё тело, но не душу. Существо с этой душой было Альмандааром, потом Амнитой… Каким бы оно ни было и какое бы имя ни носило в следующих жизнях, оно будет иметь всё ту же бессмертную душу. Но получив новое тело, существо не может остаться прежним. Амнита навсегда потеряла своё гинн. Своё прежнее гинн. Она может получить только новое тело. Прежней Амниты больше нет и не будет. Но можно попросить, чтобы ей дали новое тело, которое было бы точной копией прежнего. Оно же всё равно будет новое. Другое! Садись на меня, Диннар. Мы отправимся в далёкую древность, когда духи-создатели делали тела для обитателей Эрсы…

— Духи-создатели?

— Или младшие боги. В разных мирах их называют по-разному. Они сотворили тела для всего сущего. Правда, они не смеют нарушать законы Нумарга и подчиняются владыкам судьбы. Обращаясь к ним с такой просьбой, мы рискуем навлечь на себя гнев высших, но тебе же нечего терять…

— А тебе, Алберон? Почему ты мне помогаешь? Мне, своему удачливому, как ты считаешь, сопернику?

— Тот, кто страдал, не может не стать хотя бы чуточку мудрее. Отделаться от соперника — ещё не значит добиться чьей-то любви. К тому же, я обещал спасти её, и я перед ней в долгу. Да и перед тобой тоже. Ведь это ты меня разбудил… Мы должны попасть в то время, когда создатели заканчивали сотворение плотных тел и уже появилась Санта, которая позволила им делать тонкие тела.

— Но она погибла совсем недавно. Тонкое тело долго не разлагается…

— Нао Амниты погибло, как и её гинн. Это всё Кама. Бледная луна наполовину состояла из аллюгина — материи, способной притягивать наому, особенно если та в сконцентрированном состоянии. Кама поглотила Амниту, растворила её в себе. На мгновение они слились воедино. А в следующее мгновение погибли.

— Трёхликая не осталась в долгу, — мрачно сказал Диннар. — Она всё-таки забрала её с собой. "Тёмный бог примет бледную богиню в своя объятия…" Кажется, так гласит древнее пророчество? Этот отрывок мне не совсем понятен…

— Мы полетим или будем заниматься толкованием пророчеств? — нетерпеливо спросил Алберон.

Мир, где они очутились, поразил Диннара гораздо больше, чем любой из тех миров, которые он видел на других ангамах. Древняя Эрса. Период зарождения жизни. Всё было подвижно, и, казалось, нет ничего устоявшегося. Почва то колебалась под ногами, то затвердевала, как камень, то вдруг становилась жидкой, как вода, и закипала, выбрасывая из себя разноцветные фонтаны. Одни превращались в деревья и гигантские цветы, другие застывали, словно ледяные фигуры, а потом таяли, меняли очертания… Или испарялись. Временами становилось так жарко, что Диннар на всякий случай сделал наружный анхакар. Они с Албероном не знали, как продвигаться безопаснее — по земле или по воздуху. То, что они приняли за облака, оказалось вязкой и густой массой, которая едва их не засосала. Приземлившись на поляне, поросшей нежно-зелёной травой, они чуть не утонули. Под травой была какая-то жидкая чёрная трясина. Она то и дало закипала и выплёскивалась наружу. Образовывались блестящие чёрные оконца, из которых вырастали суставчатые стебли. Многие из них ломались, а некоторые затвердевали. Воздух был таким плотным, что у Диннара постоянно возникало ощущение, будто к нему кто-то прикасается. Вскоре он понял, что здесь действительно кто-то есть. Вокруг летало множество существ, которые лишь изредка на мгновение становились видимыми. Иногда в воде или в прозрачном камне отражался прекрасный светлый лик с большими сияющими глазами. Или над облаками вдруг проносилась лёгкая, грациозная фигурка…

— Ты кого-то видишь? — спросил Алберон.

— Смутно.

— И то хорошо. Простые смертные вообще не должны их видеть, но ведь ты не совсем человек… Осторожно!

Диннар еле успел взобраться на спину Алберона, и демон поскорее взлетел. Ужасные монстры, как будто выросшие из-под земли, смотрели на них снизу горящими глазами и скалили огромные зубы. Тут же неизвестно откуда появились крылатые чудовища, отдаленно похожие на птиц, и Алберону пришлось быстро переместиться в другое пространство. Здесь это было небезопасно — всё равно что врываться в тёмную комнату, не зная, что тебя там ждёт, но, к счастью, всё обошлось. Диннар и Алберон оказались в необыкновенно красивой местности. Чистое голубое озеро, маленькие круглые острова, похожие на клумбы, поросшие белыми цветами. Пролетая над одним таким островком, Диннар заметил спящего ребёнка. Серебристые волосы закрывали его лицо, обнажённое тельце нежно розовело среди белых лепестков. Диннар едва не вскрикнул, когда рядом с островом вынырнула тварь, напоминающая гигантскую рыбу, и схватила ребёнка своими острыми, похожими на кривые ножи зубами.

— Алберон, скорее! Она же его…

— Тише! Что бы тут ни творилось, мы не имеем права вмешиваться. И не пугайся. У этого ребёнка не было души. И даже тонкого тела. Это… Как бы тебе сказать… Неудачная заготовка. Веди себя спокойно. Не нам с тобой исправлять работу создателей. И если мы намерены обратиться к ним с просьбой, лучше их не сердить.

— Как обратиться к ним с просьбой, если их почти не видно? Сейчас я вообще никого не вижу… И на каком языке с ними говорить?

— Говорить с ними буду я. Не обижайся, но тебе лучше подождать где-нибудь в безопасном месте. Если такое тут есть…

— Отвези меня вон туда, — Диннар показал на каменную гряду, вершины которой, словно башни огромной крепости, упирались в небо. — Я не знаю, камни это или просто скопление марр, но я не боюсь ни того, ни другого.

— Это уже горы, Диннар. Камарны закончили здесь свою работу.

— С камарнами я бы, наверное, договорился. Тем более что часть из них я отправил сюда, в прошлое.

Диннару не пришлось долго ждать.

— Они не могут, — грустно сказал Алберон, опустившись рядом с ним на плоскую диуриновую вершину. — Это нарушение порядка, установленного Нумаргом. Не тебе, человеку, и даже не мне, одному из могущественных танхов, решать, какое следующее тело должна получить та, что была Амнитой… И в каком мире она должна теперь жить.

— Им что — жалко? Они тратят силы на неудачные экземпляры, которые потом скармливают всяким тварям…

— Что бы ни случилось с неудачным экземпляром, материал, из которого он сделан, не пропадает.

— Не думал, что Нумарг так похож на торговку пирожками в валлондорнском парке, которая постоянно всё пересчитывает.

— Опять мальчишеские дерзости, — раздался знакомый насмешливый голос. — Всё это не имеет здесь никакого смысла.

Диннар только сейчас заметил смутную тёмную фигуру, парящую в воздухе недалеко от него.

— Сын мой, я уже говорил тебе, Амните нет места в настоящем. Эта душа получит другое тело и должна жить в другом мире. Здесь она была временно.

— Ей нет места в том мире, который она спасла?

— Торговаться с Нумаргом бесполезно…

— Тогда он ещё хуже той крикливой тётки в городском парке. С ней хоть можно было договориться. Я видел, как она давала беднякам в долг. Она способна жалеть других.

— Нумарг не может позволить себе такую роскошь, как жалость. Стоит ли подходить к нему с обычными людскими мерками?

— А может, ему стоит иногда поучиться у своих собственных творений, которых он наделил душами, способными любить, страдать и испытывать сострадание?

— Если хочешь, я передам ему твои слова. Бывает, взрослые любят дерзких детей больше, чем послушных.

— Послушные умеют слушать, но редко берут на себя смелость решать, предпочитая, чтобы за них решали другие. Возможно, это удобно, но только не для меня. Почему мы должны подчиняться этим владыкам судьбы? Разве наши судьбы — не сплетение божественной воли и человеческой? Стоило ли нас создавать, если мы должны быть только послушными?

Неожиданно налетевший ураган подхватил Диннара, как пушинку, и понёс прямо на скалы.

"Видно, не все взрослые любят дерзких детей", — подумал он, зная, что сейчас убьётся насмерть.

Но этого не случилось. Скала вдруг превратилась в густой горячий туман. Диннар начал задыхаться и потерял сознание.

Очнулся он на берегу какого-то странного озера. Оно скорее напоминало огромную лужу жидкой разноцветной грязи. Местами она кипела и пузырилась, но возле берега была спокойна. Диннар огляделся, и в первое мгновение ему стало не по себе. Его окружали фигуры людей и животных. Они выглядели, как живые, но были совершенно неподвижны. Диннар не понял, из какого они сделаны материала, но на ощупь он напоминал камень или обожжённую глину. Над всем этим плавали белые светящиеся облака, среди которых то и дело мелькали чьи-то смутные лики.

Диннар пошёл вдоль берега. Статуй стало меньше, зато повсюду лежали разноцветнее глыбы камня, груды чего-то, похожего на смесь песка и мокрой глины. Кое-где из земли торчали каменные растения, выполненные с необыкновенным искусством и радующие глаз свежестью красок.

Озеро неожиданно забурлило, поднялись сильные волны, которые одна за другой накатывали на берег, оставляя наносы разноцветного ила. Каждая волна имела свой цвет. Вот на берегу появилась белая гряда, потом жёлтая, оранжевая, лиловая, синяя…

"Ну и что дальше?" — подумал Диннар.

Он остановился возле огромной фигуры монстра, отдалённо напоминающего мангура. Кто всё это сделал? Зачем? И куда он вообще попал?

Чудовище вдруг зашевелилось, и Диннар отскочил в сторону. Выходит, они всё-таки живые… Нет, монстр не набросился на Диннара. Он просто начал изменяться. Твердый материал, из которого он был сделан, стал мягким, как глина, и кто-то невидимый лепил из него другую фигуру. Новое чудовище гораздо больше походило на мангура, чем прежнее.

— Ну и как тебе мастерская младших богов? — прозвучал сверху голос, который в последнее время уже стал Диннару надоедать.

Он поднял голову и увидел, что одно облако потемнело. Потом от него отделилась тень. Она спустилась на берег и быстро оделась плотью. Перед Диннаром стоял красивый юноша, в котором он сразу уловил сходство с собой.

— Как видишь, я стараюсь тебя не раздражать и даже принял облик того, кого ты признаёшь своим отцом. Танамнит был слишком слаб, чтобы бороться со мной, но всё же он победил. Я вынужден это признать. Демоны лгут гораздо реже, чем люди.

— Зачем ты преследуешь меня? Тебе доставляет удовольствие моя беспомощность?

— Ты опять ко мне несправедлив. Какой бы я ни был, отец не может испытывать удовольствие, глядя на страдания своего сына. Но неужели ты действительно признаёшь свою беспомощность? Неужели я зря только что старался убедить высших в обратном?

— Ты? Старался…

— Диннар, ты же знаешь, боги иногда любят поиграть со смертными. Порой они кажутся жестокими, но они слишком мудры, чтобы вести нечестную игру. Создатели согласны вернуть тебе Амниту, если ты сделаешь образец, по которому они смогут изготовить её нао и гинн. Место, куда тебя отправили, — что-то вроде мастерской, где младшие боги делают образцы, по которым потом создают тела обитателей этого мира из живой материи, подвластной только им… Подожди, всё не так просто. Боги позволят ей снова стать Амнитой, женщиной Эрсы и твоей возлюбленной, если ты не только с предельной точностью воссоздашь её облик, но и сумеешь передать её душу. Душ бесплотна. Она невидима для смертных. Только боги способны видеть душу. Боги и влюблённые. Ты должен не просто сделать статую Амниты. Ты должен сделать видимой её душу. Если боги признают твою силу и поверят в твою любовь, они сотворят по твоему образцу оба её тела. А потом воссоединят триаду. Я оставляю тебя здесь. Выбери материал, который тебе по душе, и работай. Что бы ты ни говорил, ты мой сын, Диннар, и я горжусь тобой. Покажи, на что ты способен. Но учти. Если ты вернёшься в свой мир с Амнитой, ты уже больше не будешь тем чудо-ваятелем, для которого самый твёрдый камень мягче глины, который приводит в движение огромные статуи… За всё приходится платить. С богами играют только по-крупному. Готов ли ты ради этой женщины пожертвовать своим могуществом, той силой, которую ты получил от меня? Можешь не отвечать. Ответ написан на твоём лице. Мне очень жаль, и всё-таки я желаю тебе успеха.

Фигура Танамнита превратилась в тень, которая тут же растаяла в воздухе.

Прилетел Алберон. Он принёс Диннару каких-то плодов, утоляющих одновременно голод и жажду.

У Диннара ещё никогда на было такай огромной мастерской. Лаборатория богов… Он чувствовал себя юнцом, которому взрослые впервые поручили настоящее дело.

Диннар сделал себе из камня инструменты, но, начав работу, понял, что они вряд ли ему понадобятся. Материя была ему послушна. Повинуясь его воле, она становилась то твёрже, то мягче. Выбрать нужный цвет тоже не составляло труда. Берег этого чудесного озера пестрел всеми цветами, какие только можно вообразить. Форма, цвет — всё это не проблема. А вот сделать видимой её душу… Её душу. Это всё равно что удержать руками луч света, собрать в пучок водяные струи… Или изваять статую из пламени… Ваятель, украсивший могилу Сагарана, сделал диуриновый огонь, но разве можно изобразить тот огонь, в котором сгорел Сагаран? Или то светлое пламя, которое всегда пылало в ней, оставаясь невидимым для большинства… Её красота — отблеск этого огня. Слишком сильное племя для такой хрупкой оболочки. Оно вырвалось наружу и спалило её. И спасло целый мир.

Диннар вспомнил, как она стояла, прижав руку к груди, и пальцы её отсвечивали, потому что улларин, который она носила на шее, разгорался всё сильней и сильней. Казалось, она прячет на груди белую звезду, которая вот-вот вспыхнет ярче всех звёзд Энны… Катастрофа! Она почувствовала это. Он хотел ей помочь, но она отстранилась. "Я не нуждаюсь в твоей помощи, ваятель!" Она не дала ему свой улларин, не позволила прикоснуться к этому белому огню. "Над этим камнем у тебя нет власти, Аль-Марран"… "Я не нуждаюсь в твоей помощи, ваятель!"

Алберон приносил откуда-то чудеснейшие плоды и с трудом уговаривал его поесть. Диннар забыл об отдыхе. Он засыпал лишь тогда, когда совершенно выбивался из сил. Сколько он уже сделал фигур. И сколько уничтожил. Над озером то и дело сгущался белый туман. В нём мерцали золотистые звёзды… Иногда Диннару казалось, что он видит какие-то лица. Вернее, лики. За ним следили? Ему было всё равно. Засыпая, он видел её. Она говорила с ним, спорила, смеялась… Или молчала и опускала ресницы, пряча от него свои серебряные глаза, мерцающие, словно чудесные зеркала, которые хранят множество тайн. "Я не нуждаюсь в твоей помощи, ваятель!" Она отстранялась, уходила. Всё дальше и дальше. Он пытался удержать её, но она ускользала, словно луч света… Или лунный призрак. Однажды он взял её за плечи и хотел обнять, но она вдруг начала таять, как ледяная статуя, а потом превратилась в белую диуриновую звезду, сияющую посреди храма.

— Изваяй её, Диннар, — сказала мать. — Ты должен сделать её снова, иначе она не вернётся.

Диуриновая звезда начала гаснуть. Она уже не сияла, освещая весь храм, а загадочно светилась в полумраке, напоминая камень улларин, скрывающий внутри белый огонь…

"Над этим камнем у тебя нет власти, Аль-Марран".

— Посмотрим…

"Я не нуждаюсь в твоей помощи, ваятель!"

Амнита стояла перед ним, прижимая к груди ладонь, под которой, пульсируя, постепенно разгоралась белая звезда. И Диннар вдруг отчётливо увидел… вернее, вспомнил, какое у неё тогда было лицо. Она отстранялась и при этом тянулась к нему всей душой. Её уста отвергали его, а загадочные серебристые глаза, смотревшие из-под длинных ресниц куда-то мимо, молили о помощи. Быть может, против её воли. Неверное, тогда она и сама не могла до конца осознать, почему она его ненавидела, эта странная женщина, невинная, как дитя, и могущественная, как богиня…

Воспоминания нахлынули на Диннара, и он вдруг явственно ощутил её страх — перед собственной силой, которая горела в ней, словно звёздный огонь, перед судьбой, ещё неведомой, но неотвратимой, как судьба звезды, которой суждено в своё время вспыхнуть, а потом умереть… Амнита всегда противилась этому страху, не хотела быть слабой. Она знала, что любовь привязывает к жизни, делая смерть настоящей трагедией.

"Я не нуждаюсь в твоей помощи, ваятель!"

Нет, Амнита, любовь — единственное спасение. И не только от самих себя. Ты поняла это и стала ещё сильнее. Только любовь даёт нам силу противостоять владыкам судьбы… А может, они нарочно испытывают нас? Чтобы мы не боялись прикоснуться к этому огню. Кто не боится сгореть, действительно достоин бессмертия.

Когда Днннар проснулся, высоко над озером плавали лёгкие серебристые облака. Всё вокруг дышало покоем. И сам он был спокоен. Вернее, настолько сосредоточен, что не мог позволить себе тратить энергию на волнения и страхи. Это было то состояние, которое он очень любил, — когда после долгих мучений и бессонных ночей всё вдруг разом вставало на свои места. Диннар посмотрел на усеянный обломками берег и отправился искать новый материал.

Он не знал, сколько времени ушло на работу. Закончив её, Диннар сел и стал ждать, глядя на своё творение. Алберон куда-то улетел. Вокруг никого не было. Диннар даже не чувствовал присутствия тех, кто иногда незримо наблюдал за ним.

"Ну вот, теперь про меня все забыли", — подумал он, растянувшись на тёплой земле. Серебристый туман клубился, превращаясь в белые облака, между которыми нежно синело небо. Пролетела птица… Белая, с голубоватым хохолком… Он уже видел такую, но где? В Сантаре такие не водятся… Диннар улыбнулся, вспомнив водяное святилище на берегу Наугинзы. Там на крыше такая же птица, сделанная из хальциона. Священная птица раль. Та, что летает низко над водой и не боится людей, но поймать её невозможно. В Валлондоле было поверье, что в этих птиц вселяются души умерших, которые стараются держаться поближе к своим живым родичам. Так написано в книге, найденной Гинтой и Эрлином в его горном замке. Валлонские мастера часто изображали этих птиц в водяных святилищах и храмах, как символы душ, витающих над водой…

В лицо повеяло прохладой. Диннар почувствовал аромат свежей зелени и цветов. Он вскочил и огляделся. Всё вокруг изменилось. Ни статуй, ни каменных обломков, ни мутной разноцветной лужи. На берегу ласково шелестела трава, а в гладком зеркале озера отражалось ясное небо. Там в окружении золотистых облаков плыл маленький зелёный остров, поросший белыми цветами, среди которых что-то сверкало… Как самое чистое и благородное, самое светлое в мире серебро! Ни у кого, кроме неё, не было таких дивных волос. Ни у кого, кроме неё, не было такого прекрасного тела…

Она спала, как ребёнок. Диннару не хотелось думать, что это неудачная заготовка. Когда плавучий островок прибило к берегу, он осторожно взял её на руки. Она дышала. Она была жива. Диннар уткнулся лицом в мягкие серебристые волосы. Они даже пахли по-прежнему. Чудо, на которое способны лишь боги… Диннар положил её на траву и опустился рядом на колени. Яркая весенняя картина расплывалась у него перед глазами. Кажется, он ещё никогда не плакал…

— Ну что, ты доволен? — тихо спросил знакомый голос.

Тёмная фигура демона как-то не вписывалась в этот солнечный пейзаж, исполненный радости и покоя.

— Она проснётся, когда вы вернётесь. Твоя работа поразила даже богов-создателей. Ты мог бы стать одним из них. А потом подняться выше. Подумай, Диннар, ещё не поздно…

Прилетел Алберон.

— Пора возвращаться, — сказал он, приземлившись.

Диннар поднял Амниту и на мгновение замер, прижав её к бешено бьющемуся сердцу, — самое прекрасное из всех своих творений…

— Подумай, Диннар. Ты так легко отказываешься от столь редкого дара? Ведь ты творец!

— Творцу, который сумел воссоздать такое совершенство, наверное, уже больше не к чему стремиться.

— Мне очень жаль…

— Стоит ли сожалеть, если ты видишь, что я счастлив? Тёмный бог принял бледную богиню в свои объятия, но они оба устали исполнять роли богов. Мы наконец-то люди. И мы имеем право на счастье. Надеюсь, что, утратив свою божественность и могущество, мы обрели мудрость, которая поможет нам сберечь это счастье и поделиться им с другими.

— Больше ты не сможешь говорить со мной, как сейчас, — печально сказал демон. — И я не смогу принимать участие в твоей судьбе. Но я всегда буду думать о тебе, сын Диннары. Глаза тьмы видят всё.

— Я знаю, — улыбнулся Диннар. — Я так часто смотрел в эти глаза, что научился видеть в них не только тьму, но и свет. Я благодарен тебе за всё. Прощай, отец.

Алберон взлетел, и вскоре уже Диннар видел внизу знакомый пейзаж: горы, некрополь, лундовый лес, аллея, ведущая к Белому замку…

Демон приземлился на маленькой поляне возле некрополя. Было раннее утро, но солнце уже припекало вовсю. Где-то недалеко с весёлым звоном бежали ручьи. Амнита проснулась, когда Диннар закутывал её в свой плащ. Весна пришла в Сантару явно не сегодня и не вчера, но всё же с гор дул холодный ветер…

Они долго молчали, сидя на старой могильной плите и крепко прижавшись друг к другу.

— Ты не забыла, кто я такой? — спросил наконец Диннар.

— Кажется, припоминаю… Вечно хмурый каменотёс, который подглядывал, когда я купалась в женском бассейне в портике южного крыла.

— Так ты заметила?

— Я всегда всё замечаю…

— И делала вид, будто ничего не видишь. Хотя, что с тебя возьмёшь? Ты же притворщица. И лгунья. Спелась за моей спиной с тёмным демоном…

— Обещаю, что больше ничего подобного не будет. Больше я никогда тебя не обману. Теперь уже нет нужды что-то скрывать, лукавить и бояться. Разве мы не заслужили право на спокойную и счастливую жизнь? Кто это? Снуффи?

— Да. Демон Алберон по прозвищу Снуффи. Мы ему очень обязаны…

— Вовсе нет, — возразил демон. — Наконец-то я вернул все долги. А теперь я должен вас покинуть и сменить тело птицы на более подходящее для моей новой ипостаси. Я очень рад за тебя, Альмандаар Лайол.

— Это имя подходит звёздному божеству, а не смертной женщине, — сказала Амнита, обнимая птицу за шею. — Я надеюсь, что в этой жизни ты тоже обретёшь счастье.

Они начали целоваться раньше, чем Снуффи-Алберон исчез над кронами деревьев. Впрочем, он этого не видел. А если бы и видел, то вряд ли бы обиделся.

— Смотри, снег уже весь растаял, — удивилась Амнита. — Сколько прошло времени?

— Целая вечность. Успели погибнуть и родиться множество миров…

— И нам достался один из лучших. Или мы это придумали?

— И да, и нет, — прозвучало в ответ. — Каждый создаёт свой собственный мир.

Эти слова произнесла Айданга. Амнита и Диннар никогда её не видели, но они сразу поняли, что неожиданно появившаяся перед ними женщина — знаменитая инкарна. Правда, теперь её бы уже никто не назвал женщиной без возраста. Влюблённые видели перед собой старуху, седую и высохшую, похожую на скелет. Она держалась прямо, и взгляд её светлых глаз был ясен, но в нём чувствовалась усталость человека, который, прожив долгую жизнь, исполненную высокого смысла, вдруг ощутил пустоту. Как же быстро она постарела.

— Я пришла на могилу Саннида, — сказала Айданга. — Я знала его. И я знала, что встречу здесь вас — будущего правителя Улламарны и его супругу. Это было моё последнее видение. У меня к вам просьба. Похороните меня на этом кладбище, ведь я родом из Улламарны, а близких у меня не осталось…

— Не надо говорить о смерти, Айданга, — перебила Амнита. — Пойдём с нами. Мы будем заботиться о тебе. Ты ещё увидишь наших детей. Ведь теперь у меня действительно молодое и здоровое тело, способное вынашивать и рожать, а не сосуд бесплодной богини.

— Богини, которой я служила всю жизнь, — тихо промолвила Айданга. — С которой я говорила долгими ночами. Моей богиня больше нет, а значит и меня тоже. Я ни о чём не жалею. Она должна была умереть. И моя жизнь тоже подошла к концу. Я поселилась в бывшем доме моего брата, в деревне Ахагана. Он давно пустует.

— Но как ты там одна?

— Я привыкла быть одна. Или с богиней. Не беспокойтесь обо мне, там же вокруг люди… Я хотела ещё раз взглянуть на тебя, Амнита. Будьте счастливы.

Айданга скрылась в роще.

— Нам тоже надо идти, — встрепенулась Амнита. — Скоро из деревень потянется народ… Ну и вид у нас. Особенно у меня…

— Здесь такой вид никого не смутит, моя дорогая столичная модница.

Амнита соорудила из плаща Диннара что-то вроде туники, а вместо пояса обвила вокруг талии гибкий стебель вассуна.

— Модница не модница, но так лучше…

Она заметила, что Диннар весь напрягся, и посмотрела туда, куда был устремлён его взгляд. Вдалеке, на широкой аллее, петляющей среди лундовых деревьев, показалась высокая, худая фигура. В Улламарне все знали, что старый минаттан любит утренние прогулки… Акамин их тоже увидел. И остановился в нерешительности. Ветер, налетавший порывами, трепал его бороду и полы длинного плаща.

— По-моему, надо поздороваться с дедом, — сказала Амнита. — Тем более что вы давно не виделись.

Она взяла Диннара за руку и повела его навстречу одинокой фигуре в конце аллеи.

Глава 19. Начало нового цикла.

Весна в новом цикле выдалась ранняя. Даже самые крупные водоёмы растаяли за несколько дней. Жители Улламарны с удивлением смотрели, как огромную статую бога сталкивают в озеро Дан. Когда каменный гигант утонул и поверхность озера снова стала гладкой, в воду вошёл Эрлин. На груди его матово поблескивал камешек, похожий на глаз. Камешек гальфинит, помогающий вызывать линнов. Об этом не знал, вернее, не помнил даже Ральд. Наверное, он и так мог общаться в водяными богами. Эрлин не обладал силой Ральда, но линны услышали его. Может, благодаря чудесному камню, а может, шаловливым водяным божкам и самим нравилось спасать живые души от каменного властелина, хотя бы даже просто ради удовольствия позлить угрюмого старика Маррона.

— А ты чувствовала, как выходила из камня? — спросила Амнита, когда они с Диннаром приехали в Эриндорн навестить Гинту.

Поправлялась она быстро, но Аххан пока запрещал ей длительные поездки, не говоря уже о полётах на дайвере. Так что отправиться в Ингамарну она пока не могла, хоть и мечтала поскорее увидеть дворцовый сад, над которым уже вовсю трудились мангарты.

— Всё было очень странно, — пожала плечами Гинта. — Мне это раньше снилось. И не раз… Сначала было такое чувство, что я проснулась, но ничего не вижу и не могу пошевелиться. Всё тело оцепенело, налилось тяжестью. Потом забрезжил какой-то свет, и я увидела не то солнечные лучи, не то водяные струи… Солнечный дождь. Он становился всё сильней и сильней. Он обрушился на меня сверкающим водопадом, но я почувствовала лёгкость. Как будто огромная каменная рука, которая держала меня, разжалась… И я поплыла среди этих струй. Я уже могла дышать. Я видела впереди фигуру… Сначала очень смутно. Между нами был водопад. Я поняла, что должна войти в него. Как тогда. И едва я это сделала, стало совсем легко. Я вздохнула полной грудью. Эта сверкающая вода больше не ослепляла меня. Я увидела Эрлина и… проснулась. И увидела его опять, но уже наяву. Теперь благодаря Эрлину мы знаем, как освобождать души из каменного плена…

— Благодаря вам обоим, — поправил Диннар.

— И Аль-Марран не сердится на нас за то, что мы перехитрили каменного бога? — лукаво спросила Гинта.

— Аль-Маррана больше нет. Так же, как нет Трёхликой…

— И её земного двойника, — добавила Амнита. — Мы уже не такие, как раньше… Не совсем такие. У Диннара нет прежней власти над камнем, а у меня — над небесными светилами. Зато теперь у меня здоровое тело молодой женщины, которая может и, между прочим, давно уже хочет стать матерью.

— Обещаю, тебе не придётся долго ждать, — улыбнулся Диннар, обнимая жену.

— Я сейчас тоже далеко не так сильна, как раньше, — без особого сожаления сказала Гинта. — Входя в камень и сражаясь с огромным маррунгом, я истратила слишком много сил. Великий Диннувир выполнил свою миссию, и больше ему на обязательно быть великим. А моих нынешних сил вполне хватит на то, чтобы исцелять больных и растить детей. Я сохранила способность управлять нигмой, но вырастить за несколько тигмов целую рощу уже не смогу, и, хвала Гине, в этом больше нет необходимости. Дед говорит, что этой весной в лесах Сантары снова появились сурсы и варканы… И всюду распускаются санты. В Эриндорне их почему-то нет… Но это дело поправимое. Сейчас здесь достаточно нумадов-инвиров.

— Чудеса, — говорили в Ингамарне, глядя на поляны, усеянные лунными цветами.

Особенно красивы они были ночью — единственные цветы, которые не закрывались с наступлением темноты. В полнолуние золотисто-голубые звёзды сверкали повсюду — в садах, на лужайках, вдоль дорог. И даже в самых густых, сумрачных рощах кое-где вспыхивали яркие огоньки. Лунных цветов было так много, что в начале весны другие почти затерялись среди них, но вряд ли тиоли и тиолины обижались на своих недавно вернувшихся собратьев. Ведь они так долго находились в плену у злой богини. Казалось, Санта торжествует победу над своей соперницей, которая уже никогда не сможет ей навредить.

Первое, что сделал Эрлин, приехав в Ингамарну вместе с Гинтой, — это освободил душу золотого зверя. Его статую погрузили на дно Наулинны недалеко от берега, чтобы потом легче было её поднять. Сингала вернули под аркону. Теперь он не лежал, а стоял, глядя в сторону Ингатама.

Нисколько не жалея об утраченном могуществе, Гинта всё же с грустью думала о том, что теперь она, возможно, потеряла способность слышать Синга. Она никак не могла с ним связаться.

Сингал прибежал в сад Ингатама на следующий день после того, как Эрлин освободил душу Нури. В зубах он нёс новорожденного детёныша.

"Что с Наутингой?" — спросила Гинта, почуяв неладное.

Она немного успокоилась, когда поняла, что по-прежнему слышит своего четвероногого друга. Только вот новость, которую он принёс, была безрадостной.

"Наутинги больше нет, — ответил зверь, положив слепого детёныша на траву. — Его рождение стоило ей жизни. Сначала я думал, что он тоже мёртв. Он не дышал… А потом вдруг стал дышать…"

"Когда это случилось?"

"Вчера. Солнце было ещё высоко".

"Он действительно умирал, Синг. Душа покинула это тело, но душа Нури, которую освободил Эрлин, вселилась в твоего сына".

"Нури? Тот сингал, который жил три тысячи лет назад? Я рад, что он вернулся".

"Наутинга тоже когда-нибудь вернётся к тебе".

— После тебя, Синг, она была самым умным зверем на свете, — сказал Эрлин, узнав о смерти харгалихи. — Она вспомнила меня через столько лет… Я никогда её не забуду.

Детёныш жалобно запищал.

"Позаботьтесь о моём сыне, — попросил зверь. — Я ухожу в горные леса. Там мало охотников и много дичи. И недалеко до вершин, где дует сильный ветер. Мне там хорошо… Я ещё долго не смогу забыть Наутингу. Наверное, мне больше вообще не нужна подруга. Я хочу побыть один. Я буду подниматься на вершины и слушать ветер. Кажется, теперь за тебя можно не беспокоиться. Этот человек уже достаточно повзрослел и способен тебя защитить. Но ты зови меня, если что… Я буду в горах над Хаюганной. Вдруг опять понадобится вызвать бурю".

"Надеюсь, больше не понадобится, Синг. Хочется верить, что все бури улеглись. Ты просто так приходи. Не забывай, что у тебя есть друзья, и они всегда тебе рады".

Синг лизнул Гинте руку, взглянул на Эрлина и побежал прочь. Они смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду.

Детёныш опять запищал. Гинта взяла его на руки и прижала маленькое пушистое тельце к груди.

— Тише, Нури… Всё будет хорошо. Мы снова вместе. Надо бы послать на скотный двор за молоком.

— Пожалуй, это нам только на пользу — повозиться с детёнышем, — заметил Эрлин. — Особенно мне. Ты-то, я знаю, ни перед чем не растеряешься, а вот мне надо заранее готовиться к роли отца.

Эпилог.

Акамин и Аххан ещё успели полюбоваться на правнуков. Черноокая смуглянка Диннара и светлокожий синеглазый Сагаран появились на свет в один день. Многие увидели в этом перст судьбы. И не ошиблись. Эти двое были неразлучны. Они вместе бродили по лесам, носились на резвых хортах в пустыне за Улламарной, лазили по горам… А когда они, гуляя по некрополю, подходили к надгробиям огненного тиумида Сагарана и Диннары, дочери Акамина, диурин на этих могилах начинал светиться.

Все, кто знал покойную аттану, говорили, что юная Диннара — вылитая бабка. Амнита ни с кем не спорила, но она считала, что глаза у девочки отцовские. Не говоря уже о характере. У Диннары довольно рано обнаружились способности к таннуму, и с десяти лет она начала заниматься в школе нумадов, которую открыл при Уллатаме её отец. Утратив прежнюю власть над камнем и над танхами, Диннар всё же остался хороши нумадом-арканом и давал уроки на всех трёх ступенях, но уделять этому слишком много времени он не мог. Как бы ни заботились об Акамине лучшие в Улламарне нумады-саммины, старик слабел с каждым годом, и лет через пять после того, как его внук с женой обосновались в Белом замке, управление мином полностью легло на плечи Диннара.

Сразу после возвращения в Улламарну законного наследника Фаюм и Канхаир уехали отсюда, продав свои дома и земли. Один перебрался в Лаутаму, а другой ещё дальше — в Хортангу. Диннара это позабавило. Он ни с кем не собирался сводить счёты, но удерживать этих двоих не стал. Поместье Фаюма купил земледелец из Валлондорна, разбогатевший на торговле холой. Чистокровный валлон, он когда-то вопреки воле родителей женился на сантарийке. Её умение управлять нигмой позволяло им собирать хороший урожай даже в засушливые годы. Поселившись в северном мине, супруги занялись выращиванием велеса. Тем же занимались их дети и внуки. Уже в следующем цикле Улламарна вернула себе былую славу лучшего в Сантаре производителя голубого вина.

Диннар не оставил скульптуру. Теперь, когда обработка камня требовала от него гораздо больше времени и сил, он предпочитал дерево и глину. Но его искусство по-прежнему восхищало людей. Молодые ваятели со всех концов Сантары приезжали к нему учиться, в Улламарне появлялись новые мастерские. Глухая северо-западная провинция постепенно превращалась в один из культурных центров. Самые одарённые из сыновей Диннара стали известнейшими ваятелями и ювелирами. Акамин не возражал, когда внук изъявил желание перевезти в Улламарну своих отпрысков от марвидских женщин. Иные, повзрослев, стали землевладельцами. После пустыни Улламарна казалась им просто сказочным краем, и выращивание бесподобных на вкус плодов, которые рождала эта богатая земля, доставляло им удовольствие. Но большинство сыновей Аль-Маррана вернулись в пустыню. Многие стали основателями новых городов, для благоустройства которых они охотно приглашали сантарийских нумадов и валлонских учёных. В пустыне создавались оросительные системы, было прорыто множество каналов, вокруг поселений расцветали сады.

— Скоро к западным городам вернётся былое величие, — говорил отцу Айдан, ставший правителем Сатхамы.

Тот каменный город, который когда-то украсил своими творениями юный Диннар, был теперь лишь небольшой частью новой Сатхамы. Его берегли, как святыню, ничего там не трогали, а приезжих туда пускали маленькими группами в сопровождении специальных служащих. Гостям обязательно показывали храм Чёрной Звезды и могилу старой Сатхи, няни Аль-Маррана, к которой он был очень привязан. Первое, что он сделал, приехав в пустыню после своих земных и небесных приключений, так это издал закон о защите марканов. Этот закон потом строго соблюдали все западные правители. Каждый, вступая на трон, клялся защищать марканов от притеснений и насмешек. Для калек и слабоумных строились благотворительные заведения. К счастью, рождение неполноценных детей постепенно сокращалось, а с тех пор, как пустынные жители начали заключать браки с сантарийцами, и вовсе стало редкостью. Там более что решать эту проблему марвидам помогали нумады-саммины.

Дорога через горы, которую проложил "болотный великан", была теперь ровной, гладкой и удобной для проезда. Вторую такую дорогу из Сантары в Валлондол прокладывали двумя скантиями западнее Улламарны. Статую Маррона вернули на прежнее место, а бородатый великан вскоре украсил главную площадь новой Сингатамы. Душу "валлонского бога" освободили лишь спустя пятьдесят лет. Долгий сон в камне помог ей всё забыть, и больше она никого не тревожила. Возможно, тот, кто когда-то был Ангамиром, сыном Санхава, а потом сто сорок лет исполнял роль "живого бога", впоследствии жил недалеко от центральной площади Сингатамы… А может, родился где-нибудь в Валлондоле и с интересом слушал рассказы своего деда о войне и о битве двух каменных исполинов.

Подземный дворец стал сокровищницей потомков Уллавина. Часть ценностей Диннар распределил между своими детьми. Дочери получили хорошее приданое. Диннар считал своим долгом устроить их будущее. Впрочем, это оказалось нетрудно. Подрастая, черноглазые красавицы одна за другой выходили замуж за сантарийцев, которые были счастливы породниться с человеком, чьё имя стало легендой.

Длившаяся несколько лет связь Тиинат и Симмилаха так и не закончилась свадьбой. Молодой нумад взял в жёны дочь одного из улламарнских аттанов, хорошенькую, но ничем не примечательную женщину, способную лишь на одно — рожать детей. Тиинат с достоинством пережила этот удар судьбы. Только близкие знали, как ей тяжело.

— Наверное, я была о себе слишком высокого мнения, — сказала она однажды Амните. — Никогда не думала, что меня променяют на такое ничтожество.

— Тиинат, ты не стала хуже оттого, что Симмилах выбрал другую женщину, — улыбнулась Амнита. — Возможно, с ней ему проще.

— Выходит, это правда, что мужчины не любят сильных женщин…

— Если сами недостаточно сильны. Я знаю, Симмилах разочаровал тебя, но это ещё не конец жизни. Ты ещё встретишь того, кто тебя достоин.

— Не беда, если и не встречу, — пожала плечами девушка. — Я никогда особенно и не стремилась выйти замуж.

Тиинат долгое время работала в школе нумадов при Белом замке. Ей было уже двадцать пять, когда судьба свела её с Альгиером, сыном Вильманда, молодым аристократом из очень древнего валлонского рода. Первый раз он приехал в Улламарну вместе с Эрлином, а через полгода увёз Тиинат в Эриндорн, где счастливые молодожёны поселились в роскошном особняке недалеко от Солнечного дворца. Теперь у юной Диннары, которая была очень дружна с Тиинат, появился повод почаще бывать в Эриндорне. Ведь Сагарану, как первенцу и наследнику Эрлина, предстояло впоследствии занять трон правителя Валлондорна, и чем старше он становился, там больше времени ему приходилось проводить в столице своих будущих владений.

Эрлина нисколько не огорчало, что сын не унаследовал его тяги к техническим наукам. Сагаран был прирождённый правитель. Спокойный и рассудительный, он с самых юных лет удивлял окружающих своим здравым смыслом и дальновидностью. Обладая блестящими способностями и прекрасно усваивая все науки, он отдавал предпочтение истории и философии. Сагаран ещё в детстве прочёл и привёл в порядок все летописи и мемуары, которые хранились в горном замке. Эрлин сделал там одну из своих резиденций. Теперь недалеко от дворца была взлётно-посадочная площадка. Семья правителя Валлондорна и их друзья летали туда на небольших дайверах.

Живя в Эриндорне, Сагаран много времени проводил в библиотеке. Он изучал хроники, а также исследования Айнагура по языкам. Наследник знал толк в изящной словесности, а стихи, которые он писал с десятилетнего возраста, нравились не только членам его семьи. Правда, Сагаран не придавал своему литературному творчеству особого значения и никогда не изъявлял желание что-либо опубликовать. Лишь после смерти Сагарана его внук Эрлин издал его сочинения: стихи, поэмы, историко-философские труды и жизнеописания знаменитых людей, в том числе его родителей и кое-кого из их не менее известных современников.

Благодаря своей доброте и чуткости Сагаран легко располагал к себе людей всех возрастов и сословий, а безошибочная интуиция, унаследованная им от матери, позволяла ему находить подход к каждому и с каждым брать верный тон. Все дети Эрлина и Гинты пользовались симпатией окружающих — и в Валлондорне, и в Ингамарне, и в других минах, но Сагаран казался всем живым воплощением согласия, которое наконец-то воцарилось между двумя племенами. Настолько гармонично слились в его внешности и в характере черты валлона-отца и сантарийки-матери. Белокожий, как Эрлин, он имел иссиня-чёрные, как у Гинты, волосы. Только у Гинты волосы были прямые, а у Сагарана волнистые и завивались на концах крупными локонами — как у Эрлина. Узкий овал лица делал его похожим на чистокровного лирна, но большие, чуть раскосые глаза сияли яркой сантарийской синевой. Не получив отцовской способности долго находиться под водой, Сагаран унаследовал его огромную физическую силу. Ловкость же и гибкость, которой славились сантарийцы, у него были скорее от матери. Состязания по син-тубану он выигрывал даже у молодых нумадов. И ещё… У Сагарана с детства была какая-то таинственная связь с огнём. В восьмимесячном возрасте он заполз в горящий камин. Няня вытащила его оттуда довольно бистро, но при этом успела сильно обжечься. На его же теле не осталось ни одного ожога. Люди не раз замечали, что при его появлении свечи или пламя камина вспыхивали ярче, как будто приветствуя его. Всё это было странно, потому что способностями к таннуму Сагаран не обладал. Его анх не позволило бы ему стать даже простым колдуном. Одна только Гинта ничему не удивлялась. Обожая всех своих детей, к этому сыну она питала особую привязанность. Между ними была такая духовная близость, что Эрлин порой немного ревновал свою жену к своему первенцу.

Никого в Валлондорне не смущало, что невеста будущего правителя — черноглазая колдунья, дочь того, кого называли то сыном Маррона, то демоном тьмы. Все знали, сколько он сделал — Диннар, сын Диннары — для того, чтобы в Сантаре… да и на всей Эрсе сейчас жили спокойно и счастливо. А колдунами теперь уже не пугали даже маленьких детей.

Упрямая и решительная Диннара ещё в подростковом возрасте настояла на том, что она будет жить в Эриндорне, в доме Альгиера и Тиинат.

— Здесь тоже есть школа нумадов, — заявила девочка. — Я знаю, что пожениться мы пока не можем, но я не хочу расставаться с Сагараном так часто и надолго. Он тоже не хочет.

Оспаривать это не имело смысла.

— Это не девчонка, а огонь, — говорили люди, глядя на Диннару. — Они с Сагараном такие разные. Даже странно, что они всё время вместе.

Гинта улыбалась, когда слышала подобные речи. Уж она-то знала, что Сагарана всегда тянуло к огню…

Эрлин большую часть года проводил в Эриндорне. А поскольку они с Гинтой тоже не любили расставаться, ей часто приходилось надолго оставлять Ингамарну, поручал дела родного мина членам своего Совета, благо, ей было на кого положиться. К тому же, в краю лесов и радужных гор жизнь протекала куда более спокойно, чем в центре. Эрлин говорил, что в Ингамарне гораздо больше людей, которым он может доверять, чем в Эриндорне, где в течение многих лет интриги и искусно завуалированные конфронтации были привычным стилем жизни.

— Не так-то просто ломать старые добрые традиции, — горько шутил он.

И всё же супруги старались проводить в Ингамарне в среднем хотя бы три-четыре тигма в году. Все их дети появились на свет в Радужном замке, и детство их в основном проходило здесь. Иногда счастливое семейство наведывалось в горный замок, но больше всего Эрлин и Гинта любили летать туда вдвоём. Амнита с Диннаром прекрасно их понимали. Они и сами изредка сбегали от всех в подземный дворец.

Дружеские отношения, которые сложились между двумя этими супружескими парами, с годами только крепли. Их дети росли вместе. В обеих семьях было по три сына и по две дочери.

После Диннары Амнита родила сына, получившего имя Танамнит. Он очень походил на своего отца и, разумеется, на деда, в честь которого его и назвали. Танамнит унаследовал трон правителя Улламарны. Минаттаном он стал уже в пожилом возрасте, но правил довольно долго. Следом за Танамнитом на свет появился Айнар. Внешне вылитый сантариец, он походил на своего прадеда Акамина. А от матери он унаследовал способности к техническим наукам. Подростком Айнар уехал в Эриндорн, где с блеском закончил сначала среднюю, потом высшую школу и стал одним из виднейших учёных.

Третий сын Амниты и Диннара походил на мать. Родился он на стыке осени и зимы, в период, когда цветут хеймоны — загадочные зимние цветы, осыпающиеся перед первым снегопадом. Так его и назвали — Хеймон, тем более что это имя очень подходило хрупкому, бледному ребёнку со светлыми, серебристыми волосами. Но хрупким он был только с виду. Он ещё лежал в колыбели, когда Амнита чувствовала исходящую от него силу. Хеймон рос замкнутым, впечатлительным и постоянно пугал окружающих своими странными фантазиями. Даже его родным братьям и сёстрам иногда было с ним неуютно. Амнита и Диннар относились к этому гораздо спокойнее других. Они знали, что внутреннему зрению этого ребёнка открыты какие-то никому неведомые миры. Обычно так проявлялся дар амнитана. Но сны, которые иногда рассказывал маленький Хеймон, всё-таки настораживали его мать. Она поняла, что его посещают видения, очень похожие на те картины, которые ей когда-то показывала Трёхликая.

— Ну и что? — пожимал плечами Диннар. — Пережитое тобой вполне могло отразиться на ребёнке, которого ты носила под сердцем, тем более что наш Хеймон — необычный ребёнок.

— Даже слишком… Уж не послан ли он мне оттуда? А если да, то с какой целью? Или с какой миссией… Я не жалею о том, что мы пережили, но я не хочу, чтобы мои дети страдали.

— Кто же этого хочет, дорогая? Но как бы мы ни старались, мы не сможем уберечь их от всего на свете. А пугаться заранее не надо.

Учиться в школе нумадов Хеймон начал лет с семи, почти как Гинта. А в восемнадцать он уже считался одним из лучших амнитанов Сантары. Ему были открыты многие миры, но больше всего его интересовал спутник Танхара — Аль-Даан.

— Белая звезда! Опять она, — в отчаянии говорила Амнита. — Опять что-то связанное с ней! И с Камой… Неужели мы никогда не избавимся от этого кошмара?

— Это всё твои выдумки, — успокаивал её Диннар. — Просто этот кошмар всё ещё живёт в твоей душе. Камы больше нет…

— Диннар, часть её тела осталась в этом мире, ты же сам знаешь… Кама преследует меня, как призрак мертвеца. Теперь она взялась за моего сына…

— Перестань. Ты же сказала, что перед гибелью она примирилась с тобой.

Диннар был прав. Страхи Амниты оказались напрасными. Аль-Даан не причинила вреда ни ей, ни её сыну, ни кому-либо вообще. У Хеймона действительно с самого детства установилась связь с этой небольшой ангамой, которую на Танхаре называли Белой Звездой, а на Эрсе — луной Танхара. И картины, которые он видел, были в материи Аль-Даан. Ведь Белая Звезда частично состояла из аллюгина. А помимо аллюгина и марр, она содержала в себе звёздное вещество, из которого состоял древний Танхар в момент столкновения его обломка с Камой. То, что для краткости называли звёздным веществом, на самом деле имело сложный состав, примерно одинаковый у каждой звезды. Танхар, который получил это насыщенное энергией вещество от белой звезды в созвездии Ллир, сформировался всего лишь как ангама. Он остыл, и все его элементы перешли в другое состояние. Но то, что попало в настоящее время и стало частью ангамы Аль-Даан, было именно звёздным веществом. Его было очень мало. Аллюгин и марр, соединившись с ним, поглотили его, растворили в себе, но в результате этого слияния, возможно, по прихоти камарнов, а возможно, и по желанию их властелина, возникла какая-то новая, доселе никому не известная материя. Соединившись с аллюгином Камы, звёздное вещество оказало на него удивительное воздействие. Оно разбудило память Трёхликой. Аллюгин Белой Звезды начал воспроизводить все картины, которые когда-то имелись в материи Камы, и на их основе создавать новые. Причём Аль-Даан гораздо смелее играла образами, чем породившая её бледная луна. Странно, но бесплодная Кама всё же стала матерью, хоть это и стоило ей жизни. По сути, Аль-Даан была дочерью Танхара и Камы. Тёмный бог принял бледную богиню в свои объятия, и то, что возникло в результате этого рокового «союза», получило частицу его творческой энергии. Аль-Даан получила нерастраченную творческую силу Чёрной звезды, которая когда-то могла, но так и не создала свой мир, помноженную на энергию белой звезды из созвездия Ллир.

Заинтересовавшись луной Танхара, Хеймон выяснил, что её можно «спрашивать» не только о том, что знала Кама. Аль-Даан усваивала любую информацию. Можно было посылать ей в наоме любые картины и образы. Усвоив их, Белая Звезда создавала свои собственные — то есть отвечала на заданный вопрос. Правда, задать вопрос мог не каждый. Создающий картины для Аль-Даан должен был иметь очень сильное анх и связь с небесными телами, иначе говоря, дар амнитана. Оказалось, что среди хиссанов обладателей этого дара не меньше, чем среди сантарийцев. С тех пор, как дайвераны стали систематически летать на Танхар и обратно, жители Эрсы часто посещали Чёрную ангаму. Некоторые летали туда специально для того, чтобы спросить богиню о будущем. А иногда и о прошлом. Правда, служители Аль-Даан, как когда-то камаиты, говорили, что богиня даёт лишь возможные варианты будущего, и судьба любого разумного существа во многом зависит от него самого.

Аллюгина на Танхаре не было, и служители Аль-Даан общались с ней при помощи так называемых танаритовых зеркал. Сложный сплав, из которого их изготовляли, содержал измельчённый танарит.

— Между Танхаром и его спутником, вернее, спутницей, существует множество связей, природу которых объяснить непросто, — говорил Хеймон. — Но я знаю, что их таинственный союз явит миру ещё немало интересного.

Через несколько лет после окончания школы нумадов Хеймон поселился на Танхаре. На Эрсу он прилетал редко, хотя постоянно появлялся там в наоме. Звёздным нумадам не составляло труда навещать своих близких, живущих в других мирах.

После бурных событий, изменивших судьбу Танхара, Амнита и Диннар побывали там всего три раза. Их смущало восторженное почитание, которым их окружали искренние, добродушные хиссаны. Ангама очень изменилась, но гору с пещерой, где когда-то жили Амнита и Диннар, не тронули. Правда, теперь она почти терялась среди зарослей высокого кустарника, цветущего чуть ли не весь цикл белыми цветами, а к пещере вела тропа, вдоль которой красовались фигуры из танарита и светлого диурина.

После смерти Амниты и Диннара в этой скале сделали святилище Ар-Даана и Аль-Даан. На Танхаре один за другим появлялись храмы, украшенные изображениями двух звёзд — чёрной и белой. Когда Хеймон впервые увидел в каком-то храме статуи тёмного бога и его светлой супруги, он заметил, что его родителям не понравилось бы то, что из них сделали богов.

— Впрочем, какая разница, — добавил он, подумав. — Люди становятся богами, боги возвращаются в низшие миры, чтобы снова проделать путь к совершенству. Каждый новый путь сулит новые открытия, и, совершая очередное восхождение, трудно понять, на какой именно ступени ты становишься богом.

Младший сын Амниты и Диннара был единственным из их детей, кто не оставил потомства. Прожил он довольно долго и прославился как один из величайших звёздных нумадов за последние три тысячи лет. Многое в его судьбе так и осталось загадкой. Даже для его близких. После смерти Хеймона его ученик Фарид сделал запись: "Сегодня учитель покинул Эрсу. Мир, в котором он родится, далёк отсюда, но он похож на наш. Третья ангама в системе жёлтой звезды, прожившей примерно половину своего срока".

Хеймон был последним сыном, но не последний ребёнком Амниты и Диннара. Самой младшей в семье была светловолосая, очень похожая на мать Лиммея, любимица отца и красавица, чьей руки добивались наследники всех минов Сантары. И одного из них она выбрала. Лиммея стала женой Ранха, второго сына Эрлина и Гинты, который со временем занял трон правителя Ингамарны. Внешне Ранх был истинным сантарийцем. Он не отличался никакими выдающимися способностями, но подданные любили его за благородство, справедливость и доброту. Лиммея родила Ранху шестерых детей. Их брак был на редкость счастливым.

К сожалению, третий брачный союз, который должен был связать две семьи ещё более прочными узами, оказался неудачным. Красавица Линна, родившаяся пятью годами позже Ранха, походила на отца. Её белая кожа и серебристо-голубые волосы сводили Танамнита с ума, ещё когда они были детьми. Наследник Улламарны заявил, что не женятся ни на ком, кроне Линны. Взрослые смеялись, но эта идея им очень нравилась. Линна тоже не возражала. Она питала к своему другу и поклоннику искреннюю симпатию, которую ошибочно принимала за любовь. А вот что такое любовь, она поняла только на своей свадьбе — когда увидела Зиммирана, сводного брата своего жениха. Он вместе с другими братьями и сёстрами приехал в Улламарну поздравить Танамнита. Тридцатилетний Зиммиран был одним из лучших ваятелей Сантары, которого зазывали к себе многие правители, но он предпочитал жить в Сатхаме. Зиммиран тоже полюбил Линну с первого взгляда. После свадьбы он не вернулся в пустыню, а остался в Улламарне, согласившись украсить статуями дом и сад одного аттана. Работал он медленно и при каждом удобном случае появлялся в Белом замке.

Семейная жизнь Линны и Танамнита не ладилась. Юная супруга то целыми днями предавалась меланхолии, то становилась раздражительной и чуть ли не агрессивной. Танамниту порой казалось, что Линна его ненавидят. Она его избегала и большую часть времени проводила в школе нумадов, где вела занятая у ольмов. Линна закончила школу, основанную её прадедом при Ингатаме. Она была хорошим инвиром и лучше всех на севере Сантары умела вызывать дождь. Она вообще прекрасно ладила с духами воды — видимо, сказывалась наследственность со стороны отца-лирна.

Амнита первая догадалась о причине странного поведения своей невестки. И о причине, по которой Зиммиран остался в Улламарне. Похожий на отца Танамнит был любимцем Амниты, но как бы ни было ей обидно за сына, она знала, что в этой ситуации бесполезно кого-либо обвинять. Именно это она и попыталась объяснить Танамниту, когда чувства Линны и Зиммирана перестали быть тайной для окружающих. Конфликт между сводными братьями едва не дошёл до схватки. К счастью, разрыв Танамнита и Линны не охладил дружеские отношения между семьями, хотя эта история всех огорчила. Особенно Диннара. Танамнит был первым сыном, которого ему подарила Амнита, а Зиммиран — самым одарённым из его сыновей в искусстве ваяния. И вот теперь, по иронии судьбы, дети, которыми он так гордился, стали врагами.

Зиммиран и Линна уехали в Сатхаму, где прожили долгую и счастливую жизнь. Зиммиран был единственный из сыновей Диннара, кто мог сравниться в мастерстве со своим знаменитым отцом. Линна открыла в Сатхаме школу нумадов. Она родила своему мужу двух прекрасных дочерей и сына, который впоследствии стал нумадом, подарившим Эрсе новые сорта плодовых деревьев.

Пережив жестокое разочарование, Танамнит уехал путешествовать по стране. Ему хотелось развеяться, но получилось так, что эта поездка помогла ему найти своё счастье. В Валлондорне он познакомился с Вельдой, дочерью кораблестроителя Хильдура, девушкой красивой и образованной. Вскоре они поженились. Этот брак оказался удачным, и Танамнит никогда не жалел о разрыве с Линной, называя чувство, которое он когда-то к ней испытывал, восторженной детской влюблённостью.

— Кого только ни сводили с ума эти очаровательные и коварные потомки водяных богов, — шутил он. — К тому же у меня с детства перед глазами были такие чудесные пары, как мать с отцом и Эрлин с Гинтой…

Зиммиран и Линна потом нередко гостили в Уллатаме, а Танамнит с женой останавливались в доме Зиммирана и Линны, когда ездили на запад. Линна в свою очередь никогда на жалела о том, что отказалась от возможности стать минаттаной. Судьбе было угодно, чтобы через много лет трон правительницы Улламарны заняла её дочь Ралинда, ставшая женой Акамина, старшего сына Танамнита и Вельды.

Второй сын Амниты и Диннара, учёный-техник Айнар, обзавелся семьёй довольно поздно. Закончив высшую школу, он познакомился с известной в Валлондорне художницей Хельминой, которая была старше его на восемь лет. Его друзья и родственники считали эту связь временной, поэтому все очень удивились, когда через несколько лет Айнар решил жениться на Хельмине. Амнита поначалу была недовольна его выбором.

— Не понимаю, что тебе не нравятся, — сказал Диннар. — Может, посчитаем, на сколько ты меня старше?

— Это ни для кого не секрет, — ответила Амнита. — Но в отличие от тебя Айнар не сумеет раздобыть для своей супруги новое тело. Сможет ли она родить ему здоровых детей?

— Если даже у Айнара не будет детей, наш род не заглохнет, — засмеялся Диннар. — Я думал, тебя уже утомила эта орава сорванцов, которых наплодили Танамнит, Диннара и Лиммея. Лично мне было всё равно, родишь ты мне детей или нет. И вообще… Я что-то не пойму… Неужели женщина, заткнувшая за пояс всех учёных мужей Валлондорна, превратилась в кумушку, зацикленную на детях, внуках и правнуках?

— Да дело не только в её возрасте… Знаю я, какую жизнь ведёт эта эриндорнская творческая элита. Ничего страшного, если у этой Хельмины вообще не будет детей. А вот если она произведёт на свет урода, с которым они потом будут маяться всю жизнь…

Когда Айнар привёз Хельмину в Уллатам, чтобы представить своей семье, Амнита встретила будущую невестку любезно, но сдержанно, однако познакомившись с ней поближе, прониклась к ней симпатией. Миниатюрная светловолосая художница совсем не походила на утомлённо-вальяжную столичную диву, бледную от постоянного курения хавы и ситхи, а выглядела она так молодо, что Амнита осторожно поинтересовалась, не принимала ли она хармин. На чёрных рынках до сих пор торговали старыми запасами запрещённого снадобья. Этот вопрос только рассмешил Хельмину.

— Всех моих средств не хватит даже на одну порцию, — сказала она. — Я не принадлежу к числу модных живописцев. Картины мои расходятся плохо, а известна я в основном благодаря критикам, которое постоянно разносят меня в пух и прах.

— По-моему, в Эриндорне разучились ценить подлинное искусство, — заметил Айнар. — Но ничего, время всех расставит по своим местам.

Айнар оказался прав. Лет через двадцать за работами Хельмины охотились известнейшие коллекционеры Сантары и Валлондола, предлагая за них огромные суммы.

Айнap с женой всю жизнь прожили в Эриндорне, в уютном двухэтажном особняке с садом и маленьким озером. Они много путешествовали и нередко гостили в Уллатаме. Через два года после свадьбы Хельмина родила сына Ильманда, который впоследствии стал известным архитектором и художником-монументалистом.

Глядя на Амниту и Гинту, никто не удивлялся, что их мужья, прожив с ними уже столько лет, даже не смотрят на молодых красоток. Казалось, дети и внуки наполняют этих удивительных женщин новыми жизненными силами, а годы шлифуют их красоту, придавая им все больше изящества и величия.

— "Наши нитонисёмки", — вспомнил однажды Эрлин, когда они с Диннаром разговорились о далёкой юности. — Как бы ты тогда отреагировал, если бы тебе сказали, что эта учёная девица станет твоей женой?

— Я бы просто не поверил. Эта женщина уже тогда была для меня всем… Я только о ней и думал, но… Я никогда не верил, что буду счастлив.

— А я всегда говорил тебе, что будешь.

— Ты всегда оказываешься прав. Помню, в те времена меня это даже злило. Но чем старше становишься, тем меньше раздражает чьё-то превосходство.

— Кто бы говорил! Уж чего я никогда не испытывал, находясь рядом с тобой, так это чувства превосходства. Кажется, духи-создатели готовы были принять тебя в свою компанию…

— Я предпочитаю компанию старых друзей.

Гинте было уже под сорок, когда она родила сына и дочь, которых в Ингамарне сразу прозвали божественными близнецами. Вальгам был копией своего отца. Его смуглая, синеглазая сестра походила на мать, а ещё больше — на покойную бабку. Называя новорожденную дочь именем своей матери, Гинта просила богов, чтобы эта Синтиола оказалась счастливей той.

Судьба была благосклонна к обоим близнецам. Счастье сопутствовало им всю жизнь, причём любовь и восхищение, которыми их окружали с раннего детства, нисколько их не испортили.

— Вот теперь божественные близнецы действительно вернулись к людям, — говорили и валлоны, и сантарийцы. — Отныне союз детей воды и детей земли прочен и нерушим.

С двенадцати лет Вальгам почти постоянно жил в Линдорне, правителем которого он должен был стать, достигнув совершеннолетия. Пока там правил назначенный Эрлином наместник — Бирнан, сын Вильегарда. Кое-кто в Валлондоле считал, что ему и следует занять трон лимнарга, но таких было очень мало. Никто не сомневался в том, что Эрлин — представитель славной линдорнской династии. В южном лимне всегда правили потомки водяных богов. Однажды люди обидели лирнов, и водяных боги покинули страну озёр. Теперь они наконец-то вернулись, а значит прежний порядок должен быть восстановлен, и Линдорн снова должен стать владениями лирнов. К тому же, обитателей Валлондола радовали перемены, которые принёс сюда Эрлин. Страна процветала как никогда. Сантарийские нумады выращивали новые рощи и сады, учили местных жителей сеять культуры, дающие богатый урожай. Сантарийские мастера вместе с валлонскими строили здесь дома, дворцы и храмы. Жизнь в Валлондоле кипела, и каждый день приносил что-то новое и интересное.

Самое удивительное, что в Валлондоле и в Сантаре стали иногда рождаться дети с серебристо-голубыми волосами. С одной стороны, удивляться было нечему. В период могущества Линдорна лирны, хоть и старались блюсти чистоту крови, всё же иногда заключали браки с простыми валлонами, и брак легендарных Эрлина и Гильды был не единственным исключением из правила. Кроме того, у многих представителей линдорнской знати то и дело рождались побочные дети. В их жилах тоже текла божественная кровь, которую они передавали своим детям, внука, правнукам…

— Но почему же за последние двести с лишним лет не родилось ни одного ребёнка с голубыми волосами? — недоумевали люди. — С тех пор как пал Линдорн и установилась власть абеллургов, таких волос не видели ни у кого, кроме "живого бога". Допустим, в Сантаре абеллурги и их приспешники могли уничтожить детей, похожих на созданного ими «бога», но в Валлондоле абеллургов не было… Почему такие дети стали рождаться только сейчас?

— Значит, лирны действительно вернулись, — сказал один старый служитель Линда. — Водяные боги окончательно простили людей.

Другого ответа, похоже, не было, да его никто и не искал. Главное, что жизнь налаживалась.

Вальгам жил в доме Бирнана, который относился к нему одновременно как к сыну и как к своему будущему правителю. Собственных детей у наместника не было.

— Потому он и не держится за власть, — говорили некоторые. — Передать-то её всё равно некому.

Эти разговоры то и дело доходили до наместника. Он лишь снисходительно улыбался.

— Глупцы не понимают, что власть — это бремя. Я бы не желал такого удела своим детям, если бы они у меня были. Вальгаму, сыну Эрлина, потомку Ральда Прекрасного, Эрлина Непобедимого и Вальгама Мудрого, этот удел назначен богами, и не нам с ними спорить.

Повзрослев, Вальгам занял трон лимнарга и женился на красавице Эрмине, дочери Лангора, правителя Вириндорна, чей род восходил к Даанберу, сыну легендарных Эрлина и Гильды. У Эрмины был старший брат Альдан, который без памяти влюбился в Синтиолу, приехавшую в Линдорн на свадьбу Вальгама. Синтиола к тому времени уже прославилась как искусная нумада-инвира. Через год она стала женой Альдана, а через пять лет, после смерти Лангора, правительницей Вириндорна.

— В краю лесов опять живёт любимица лесной богини, — шутил Альдан.

Синтиола была так же счастлива в браке, как и её брат-близнец Вальгам. Их дети часто играли вместе, а сидя по вечерам у камина, рассказывали друг другу легенды и предания — о богах и демонах, о битве гигантов, о Ральде Прекрасном и о чёрном абеллурге…

— А правда, что в Айнагура ещё в детстве вселился демон тьмы? — спросил однажды у нумада Хеймона кто-то из его многочисленных племянников. — И потому он стал таким злым…

— Может быть, — ответил тот. — Глаза тьмы видят всё. Но не надо пускать её к себе в душу.

Чёрного абеллурга давно уже не было в живых. Он умер вскоре после того, как Эрлин освободил Гинту из каменного плена. Айнагур попросил похоронить его в Валлондоле, на острове Милд.

— Не надо никаких надписей, — сказал он. — Я был бы рад, если бы люди вообще забыли моё имя… Просто заройте меня в землю на этом островке. Пожалуйста… Это нетрудно. Дайверы всё равно летают в Валлондол.

Эрлин пообещал Айнагуру выполнить его последнюю просьбу. Он не стал говорить, что в стране за горами сейчас уже многое выглядит не так, как сто пятьдесят лет назад, и, скорее всего, острова Милд больше нет. Айнагур как будто забыл о страшной катастрофе, исказившей прекрасный облик того светлого, строгого Валлондола, который он постоянно вспоминал в последние дни своей жизни.

Как ни странно, этот остров сохранился, только его берега изменили очертания. Окружавшее его озеро Хаммилан сильно обмелело. Его очистили и, прорыв глубокий канал, вновь соединили с озером Линд. Место, где похоронили чёрного абеллурга, пометили небольшим овальным камнем, который вскоре затерялся среди высокой травы…

Прошло много лет. В тихих заводях вокруг острова Милд снова цвели белые водяные цветы и летали серебристо-голубые стринги. Белые птицы с голубыми хохолками вили там свои гнёзда, а рыбаки, как и встарь, плавали по широкому каналу к большой пристани, расположенной недалеко от Белого замка. На его высоких башнях снова развевались флаги, серебряные шпили сверкающими копьями пронзали небесную синеву, и легкие ажурные мосты отражались в чистом зеркале озера. Никто не знал, насколько новый замок отличается от того, прежнего, разрушенного землетрясением, красивей он его или нет… Да никто и не задавался такими вопросами. Люди с надеждой смотрели в будущее. Они верили, что новое всегда лучше старого… Точнее, новое — это исправленный и улучшенный вариант старого, ну а чтобы худшее не вернулось — это уж зависит от них.

Единственным, что осталось от прежнего замка, была статуя мальчика на водяном звере, которая, как и раньше, украшала открытый бассейн, скорее напоминавший маленькую бухту в озере Линд. Рыбаки, проплывая на своих лёгких лодках мимо замка, иногда задерживались, чтобы посмотреть, как юный Ральд играет со своим другом килоном. Ральд — младший из сыновей лимнарга Вальхейма, сына Вальгама, сына Эрлина. Того самого Эрлина, что правил в сантарийском Валлондорне вместе со своей женой — прекрасной и мудрой Гинтой, которая помогла ему выиграть войну с абеллургами и окончательно помирить детей воды с детьми земли.

Все любят прекрасного Ральда. Он унаследовал от своих отца, деда и прадеда не только серебристо-голубые локоны, но и благородство, ум, добрый, приветливый нрав. А его друга — огромного белого килона — знают не только в Линдорне. Белые особи среди килонов большая редкость, а этот вообще был необычным зверем. Белый килон не раз защищал пловцов от гурний, спасал тонущих, предупреждал матросов о воронках и подводных камнях, приводил к берегу рыбаков, заблудившихся в озере туманной ночью. Никто не пугался, увидев возле своей лодки гибкое голубовато-белое тело с серебряной полосой вдоль хребта, и всё же люди, как и в старину, избегали его взгляда.

— Простым смертным ни к чему смотреть в глаза божеству, — говорили рыбаки. — Лирны — другое дело.

Белый килон приплыл в дворцовый бассейн, когда Ральд был совсем маленький и ещё только учился нырять. Килон опекал его, как своего собственного детёныша. Обитателей замка поначалу удивляла такая горячая привязанность водяного зверя к младшему сыну лимнарга, но вскоре все привыкли видеть их вместе. Иногда килон садил Ральда себе на спину, и они куда-то надолго уплывали. Порой на целый день. В замке уже не волновались.

— С ним ничего не случится, — сказал лимнаргу Вальхейму нумад-инкарн. — Есть тот, кто будет охранять его всю жизнь. А возможно, и в следующих жизнях. Существуют связи, которые очень трудно разорвать.

Когда Ральд уезжает к родственникам в Сантару или в горный замок, килон тоскует по своему другу. Он почти каждый день приплывает в бассейн и смотрит на окна дворца. А иногда задумывается, как человек, положив голову на постамент изваяния. О чём он думает, этот зверь, которого считают богом? Когда-то он очень хотел им стать. Может быть, когда-нибудь он станет человеком. Может быть…

Июнь 1995 — март 1998

1 Хава — название травы и наркотика, который из неё изготовлялся.

1 Аль-Марран — в переводе с марвидского "сын Маррана" или "юный Марран".

1 Пант — единица меры, около 1 сантиметра.